Поэтические переводы Михаила Меклера
Томас Стернз Элиот
ВОСКРЕСНОЕ УТРО
Смотри, смотри, мастер, вот идут две религиозные гусеницы.
Еврейская Мальта
Полигамные, разумные люди от Бога
общаются только через оконные стекла.
В начале было только Слово. Строго
оплодотворялись во время менструального цикла.
В расслабленном состоянии умбрийский художник
рисует пустыню в трещинах, раскалённый гранит,
там по воде худой и бледный передвигает ноги
Отец с красочным нимбом и с ним Параклит.
Священники в чёрном проходят по аллее покаяния мимо.
Молодые, рыжие и прыщавые, ухватившись за поясницу
перед покаянными воротами, смотрят на образ Серафима.
Там преданные души тлеют, образуя тусклую зарницу.
Вдоль стен сада роятся пчелы с волосатыми животами.
Тычинка и пестик облюбовали блестящий офис бесполых.
Суини кушает ветчину, перемешивая воду в ванне.
Эрудиты тонкого искусства ведут полемические споры.
ГИППОПОТАМ И ЦЕРКОВЬ
Широкозадый бегемот,
опираясь на живот,
лежит себе в грязи могучим телом,
в нем плоть и кровь имеется всецело.
Живая плоть и кровь слаба, она
расстройством нерв подвержена,
безгрешна Церковь в Божьем Храме,
так как основана на камне.
Нетвёрдый у бегемота шаг,
тернистый путь к добыче благ,
а Церкви думать недосуг,
ей дань со всех сторон несут.
Не сможет даже Гиппо никогда
хоть с дерева достать плода,
а персик и заморский фрукт
в святую Церковь из-за морей везут.
Во время случки бегемот
хриплым голосом орёт.
По воскресеньям каждый знает,
что в Церкви Бога воспевают.
Днём дремлет бегемот степенно,
он в ночь охотится обыкновенно,
а Бог таинственно творит,
одновременно ест и спит.
Я видел, как Потам нежданно
вознёсся в небо над саванной,
и пели ангелы вокруг сопрано,
слава Богу, громко в осаннах.
Кровью Агнца умоется он в одночасье
и станет сразу к святому причастен,
а небеса его окутать смогут и объять,
им на арфе будет он из золота играть.
Он будет вымыт чище и белее снега,
лобзанием мучениц в довольстве нега,
пока святая Церковь пребывает в стане,
в зловонном, заразительном тумане.
БЕРБАНК С БЕДЕКЕРОМ,
БЛЕЙШТАЙН С СИГАРОЙ
Бербанк пересёк маленький мост,
спустился в небольшой отель.
Принцесса Волюпайн ожидала в срок,
они были вместе, как он хотел.
Грохот, как набат с небес,
прошёл по всей глубине моря,
медленно бог Геркулес
зажигал их всей любовью.
По небу пролетел Пегас
над Истрией с рассветом.
Его закрытый баркас
блестел на воде при этом.
Это был путь Блейштайна,
его локти, ладони, артрит,
его обвисшего изгиба колена.
Прошли Чикаго, венский семит.
Без блеска выпуклые глаза
видят протозойную слизь семени.
В перспективе Каналетто чудеса,
догорает свеча конца времени.
На Риальто поднялась внезапно вода.
Под сваями крысы купаются.
Еврей в гондоле, с ним деньги, меха.
Лодочник просто улыбается.
Принцесса Волюпайн ожидает шквал любви.
Скудная, с голубыми ногтями, с чахоткой,
шагает по водной лестнице, всюду огни.
Она развлекает сэра Фердинанда попкой.
Львиные крылья никто не подозревал.
Блоха не умрёт от порезов когтей в притонах.
Бербанк в голове своей размышлял
об истраченном времени и семи законах.
МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
Посетив страны Бенилюкс, они вернулись в Терре-Хот,
но одну летнюю ночь провели в Равенне.
Они лежали на простыне, под которой клопов несколько сот.
Был летний зной, пахло потом и женским телом.
Лёжа на спине, раздвинув колени, их ноги пухли от укусов,
ворочаясь на матрасе, расчёсывали свои раны до крови.
В миле от них находился Святой-Аполлинере-ин-Классе,
где туристы с энтузиазмом изучали своды и капители.
Они сели на скоростной поезд и в поздний час
продлевали свои страдания от Падуи в Милан.
Там их ожидали «Тайная вечеря» и ресторан.
Он подсчитал расходы и взял их на карандаш.
Они увидели Швейцарию и Францию в свои медовые дни.
Меж тем постоянный аскет святой Аполлинарий,
словно старая Божья мельница, до сих пор сохраняет
в своих потёртых камнях точную форму Византии.
ПОСВЯЩЕНИЕ МОЕЙ ЖЕНЕ
Я ей обязан очень, огненным восторгом,
рано утром пробуждались чувства строго,
а сексуальный ритм наш прерывает сон,
когда мы стонем и дышим в унисон.
Пахнут друг другом наши тела,
речь не нужна, излишни слова.
Наши мысли едины, словно блюз,
луч солнца не расплавит наш союз.
Нас ветер зимой не заморозит,
в саду цветут и не вянут розы.
Я этим преданность к ней проявляю,
эти строки публично всем заявляю.
В РЕСТОРАНЕ
Немолодой официант от нечего делать
наклонился и тихо говорит:
«На моей родине дожди ещё холоднее,
а солнце жарче землю коробит».
Сам он светлый и тучный в жилете,
спереди фартук, салфетка на руке висит.
Надеюсь, не плюёт он в суп на банкете,
где мы укрылись, чтоб от дождя уйти.
Я тщетно пытался, но она не желала,
так как от ливня промокла до нитки,
её ситцевая юбка к ягодицам прилипала,
я щекотал её, чтоб просто рассмешить.
Ишь ты, старый развратник, в такие годы,
она лет на восемь моложе была,
я залез на неё, как пудель знатной породы,
пришёл и обнюхал, она пугалась меня.
Твоя голова не для блох, успокойся
и соскреби грязь со своей кожи,
вот шесть пенсов, с мылом помойся,
черт побери, это судьба твоей рожи.
Вы, дурацкая, пустяковая реликвия,
не обижайтесь на свой опыт в прошлом,
есть параллельное сходство. Уходя,
скажу, что пообедаю с вами позже.
Флебас Финикский, честный человек,
забыв о достижениях, под крики чаек и гул
две недели барахтался в морской воде,
потерял силы, удачу и в сорок лет утонул.
Берег Корнуолла плачет в пене волн,
он в предыдущую жизнь возвратился,
в портах пребывания, он был молодой,
бывший моряк из прошлого появился.
КУЛИНАРНОЕ ЯЙЦО
Пипит в кресле вертикально сидит,
осматривая Оксфорда колледжа вид.
Она заложила вязальной спицей альбом
и отложила недалеко от меня на стол.
Силуэты её дедушки и бабушки,
дагерротипы известной тётушки
сияли на каминной полке глянцем,
как будто зазывали своим танцем.
Я не хочу признания на небесах,
увижу сэра Сидни без промедления,
пусть салюты наводят страх
на других героев того поколения.
Мне не нужен капитал на небесах,
попрошу сэра Монда без абстракции
вложиться вместе в какой-то банк
или в пятипроцентные облигации.
Я не хочу быть в райских кулуарах,
где Лукреция Борджиа будет невесткой.
Её анекдоты будут там всем забавой,
но опыт Пипит обеспечит им известность.
Не желаю видеть Пипит на небесах,
где мадам Блаватская даёт указание.
Только в семи священных трудах
Пикард Донати найдёт моё опознание.
Где мои пенни, что я накопил,
чтоб кушать с Пипит в ресторане?
Из города Кентиш и Гелдер-Грин
бредут бомжи с голодными глазами.
Где фанфары и где орлы?
Под снегом Альп погребены.
Плачут нищие, плачет толпа
над булочкой с маслом. Всегда.
ШЁПОТ БЕССМЕРТИЯ
Уэбстер одержимый смертью был
и видел через кожу кости.
Бездомных под землёй любил,
оглядывался, не имея злости.
Он знал, что это не зрачок
так смотрит из пустой глазницы,
и, вожделея к мёртвым впрок,
в нем похоть пытается вместиться.
Донн конкретно был другим
и не искал замену смысла наслаждений.
Завлечь, обнять и овладеть чужим,
он был опытным экспертом похождений.
Он знал, как костный мозг страдает
и боль скелета в лихорадке,
когда контакта с плотью не бывает,
совокуплений и разрядки.
Возлюбленная Гришкина — прелестна, хороша,
то подтверждает её акцент, российская душа,
а бюст её обширный есть совершенство,
всегда сулит пневматику блаженства.
Яркий бразильский ягуар
не заставляет брать минет.
У Гришкиной кошачий дар
и даже есть свой мезонет.
Ягуар бразильский всех сильней
в дикой чащобе и трясине,
разит кошатиной намного слабей,
чем Гришкина в своей гостиной.
Прообразы живых, пришедший гость,
вокруг прелестей её всегда роятся,
но мы, любя и плоть, и кость,
хотим лишь с метафизикой обняться.
СУИНИ ЭРЕКТУС
«Вокруг деревья сухие и листья опали.
Пусть буря ревёт и терзает скалы,
а позади меня остаются пустынные дали.
Смотрите, девки, мы их долго искали!»
Оставьте меня в неизвестных Кикладах,
нарисуйте меня в неприступных скалах.
Покажите мне берег с пещерным бризом,
где столкнулись моря с оглушительным визгом.
Покажите Эола мне в облаках,
пусть бурю вызовет на небесах,
чтобы всклокочить Ариадны волоса
и наполнить попутным ветром паруса.
Ранним утром пробуждались части тела
Навсикаи, Полифема, персонажей Гомера.
Жестами в постели вовсе без слов,
поднимался пар от опавших листов.
Сухие веки, реснички с волосами
расщепляются сонными глазами.
Вот овал лица обнажился зубами,
задвигались бёдра с прямыми ногами.
Лёжа на спине да вверх ногами,
выпрямляя колени от бедра до пятки,
вцепившись в подушку своими руками,
трясли кровать, кончая в припадке.
Суини вскочил, чтобы побриться
с пеной на лице, не успев умыться.
Широкозадый, розовый до основания,
знал темперамент женского признания.
История — длинная тень человека,
сказал доктор Эмерсон где-то.
Никто не видел Суини силуэта
в предзакатном отражении света.
Не прикоснулась бритва к ляжке,
Ожидая, пока утихнет визг объятий.
Колотилась и дышала очень тяжко
Эпилептичка на своей кровати.
Дамы себя вовлечёнными считают
и в коридорах борделя пропадают.
Найдите свидетелей присутствия —
и обесцените вкус их отсутствия.
Замечаем, что истерия всегда неприятна
и неправильно может быть всем понятна.
Мадам Тернер сообщает встревоженно,
что в этом доме нет ничего хорошего,
но Дорис возвращается из ванны,
шатаясь на ногах, и как-то странно,
словно припудрив себе чем-то нос,
аккуратно ставит бренди на поднос.
СУИНИ СРЕДИ СОЛОВЬЁВ
Суини, раздвинув колени, болтая руками,
гомерически продолжает смеяться,
скулы, как у зебры, с двумя полосами,
в пятна жирафа спешат превращаться.
Круги от взбудораженной луны
двигаются на запад по Ла-Плата.
Смерть и ворон хотят вышины,
Суини охраняет Роговые ворота.
Облака Большого Пса и Ориона
затенили морскую пучину.
На испанском мысе некая дама
садится на колени Суини.
Задев подолом по столу,
чашку разбивает вдребезги
и, расположившись на полу,
зевая, поправляет чулки.
Безмолвный, в коричневом мужчина,
сидя на подоконнике, злится.
Официант подаёт бананы, апельсины,
инжир и виноград из теплицы.
Мужчина в коричневом фартуке впопыхах
контракты и концентраты изымает.
Рашель Рабинович со слезами на глазах
виноград руками своими хватает.
Она и с испанского мыса дама
думают, что они сексуальны,
человек с усталыми глазами
отвергает их гамбит изначально.
Выйдя из комнаты, появляется в спешке,
обозначая на лице золотую усмешку,
а за окном субтропики свисают
и глицин кругом благоухает.
Хозяин с кем-то непонятным
разговор ведёт невнятно.
Соловьи надрывают свои голоса,
рядом монастырь Святые Сердца.
И пели в кровавом лесу мимолётом,
Агамемнон кричал во всё горло,
орошая саваны жидким помётом
и без того осквернённый город.
ПЕСНЯ О ЛЮБВИ АЛЬФРЕДУ ПРУФРОКУ
Я так и думал, что дал тебе ответ,
человек не вернётся в этот мир.
Это пламя не погаснет больше, нет,
я не вернусь в тот фонд живым.
Всю правду эту я просто знаю,
перед позором страха отвечаю.
Давай пойдём с тобою, ты да я,
когда поднимется вечерняя заря,
как пациенты под наркозом на столе,
пройдём по улицам пустым везде.
Уединимся в ночлежке для ночей бессонных,
в дешёвом кабаке, в бормочущих притонах,
где на полу опилки и скорлупки устриц,
как аргумент коварных, скучных улиц.
Чтобы к истине вас когда-то привести,
не надо спрашивать, зачем такой визит.
В гостиной дамы оголтело
беседуют про Микеланджело.
Дым с туманом тычут желтизной в стекло,
вылизывая сумерек углы,
всё, что за ночь с водостоков натекло,
и даже сажу копоти трубы.
Скользнув к террасе, дом нежно обнимают,
обвив собою дом, мгновенно засыпают.
Конечно, будет время для жёлтого дыма,
который скользит по окнам, потирая спину.
Настанет время встретиться лицом к лицу,
чтоб созидать и убивать, творцу и подлецу.
Да будет время для всех работ, чтоб не тужить,
и не возникнет вопрос, что на тарелку положить.
Вот час придёт для множества сомнений,
воспоминаний, ревизий и видений.
Настанет время для вас и для меня
перед домашним чаем на исходе дня.
В салоне дамы оголтело
щебечут о Микеланджело.
И действительно, время пройдёт.
Интересно, смею ли я? Наперёд
по лестнице вернуться и спуститься
с лысиной, что будет светиться.
Они скажут, что его волосы сильно поредели!
Моё пальто, мой воротник, что на меня надели,
мой галстук богатый, но с булавкой убогой.
Они скажут: «Но какие тонкие руки и ноги!»
Разве я смогу беспокоить Вселенную?
Каждая минута имеет точное время
для решений, отступлений, сомнений.
Да, мне знакомы эти лица и в профиль, и анфас,
глаза, что держат нас в границах общих фраз,
когда к стене приколот шпильками этих глаз,
я корчусь средь границ, стенаю,
тогда страдать я просто начинаю.
Выплёскивать негодование неприлично,
и как, я это должен сделать лично?
Ибо я их всех знал, про всё немножко,
про утренники, вечера, календарные дни.
Я жизнь измерял кофейной ложкой
и знал отголоски дальней болтовни,
там под музыку в гостиной дамы спелись.
Так как же я могу, как я осмелюсь?
Я видел голову свою плешивую на блюде,
Я не пророк и мало думаю о чуде,
но я поймал момент, когда моё величие угасло,
как лакей, держа пальто, ехидно улыбался.
Короче говоря, я испугался.
Это стоило того, что после приговора,
мармелада, чашек чая, среди фарфора,
среди негромкого меж нами разговора
с улыбкой прервать общение в разгар,
чтоб мироздание втиснуть в земной шар
и катить его, как твой желанный дар.
Сказать: «Я Лазарь, вернулся и восстал в гробу,
чтоб рассказать вам всё. Я всем всё расскажу».
Вот некто, на подушке устроив голову свою,
вам скажет: «Это то, что я не имел в виду.
Это совсем не так».
А как?
Это стоило того, в конце концов,
на улицах после закатов и дворцов,
после романов, после чашек, после покоя,
юбок, тянувшихся вдоль пола, и многое другое.
Невозможно сказать, что я имел в виду такое!
Вот если бы фонарь волшебный
на экране сбросил сгустки нервов,
а некая особа, сбросив шаль,
уставившись в окно, сказала: «Жаль.
Это совсем не так, и хватит,
нет, это всё некстати».
Нет, я это не имел в виду.
Я не Гамлет и не должен принцем быть.
Я господин, который делает беду,
чтобы прогресс и сцену запустить.
Советую принцу простой инструмент:
положительным быть и полезным,
осторожным, дотошным, как джентльмен,
политически тупым, но трезвым.
Порой действительно почти смешно,
Дурачимся, и это всё разрешено.
Я старею. Старею. Нет слов.
Я надену мотню от штанов.
Я не хочу расстаться с волосами?
Смогу ли кушать персик зубами?
Буду в белых брюках по пляжу гулять
и слушать, как русалки поют,
но они не будут мне петь и плясать,
качая на волнах морской приют
и расчёсывая белыми волосами
воду белую под ветер волнами.
Мы задержались на морском пейзаже,
с девчонками раздетыми на пляже.
Мы тонем, пока людские голоса
нас не разбудят на небесах.
ЧЕТЫРЕ КВАРТЕТА
1. БЁРНТ НОРТОН
1.1
Настоящее и прошлое, впрочем,
будут происходить и в будущем,
как грядущее посещало прошедшее.
Значит, время всегда настоящее
и оно никогда не приходит,
несвершившееся есть абстракция,
будем наблюдать, что происходит,
нам даётся лишь возможная акция.
Только в области размышлений
желаемое и уже наставшее
оседают в памяти без промедлений
и приводят на грань настоящего.
Шаги по тропам нехоженым
к не открытым ещё дверям,
как слово чьё-то тревожно
бьёт по моим мозгам.
Не беспокойте прах розовых лепестков,
тогда сад заполнят отголоски иные.
Поспешим за поворот, где щебет скворцов.
Может, и нам суждено пойти за ними?
В наш первый мир и первые двери,
с обманной песней скворца
и незримо в это поверив,
войти и оставить сердца.
В осеннем тепле, сквозь воздух звенящий
птица зазывала, словно в ответ,
мы невесомо ступали по листве опавшей
под музыкальный в кустах сюжет.
Незримые взгляды пересекались,
казалось, на розы глядел кто-то тут.
Хозяева будто в гостях оказались
и шли посмотреть на высохший пруд,
который был окружён кустами самшита.
Высох бетон, порыжел по краям,
а ведь был заполнен солнечным светом,
там кротко рос лотос, словно бурьян.
Когда-то поверхность под лучами света
блистала, и мы стояли, отражаясь в воде,
тучи уходили, и пруд опустошался следом,
лишь детский смех из кустов доносился везде.
«Смелее», — человеку вторила птица,
не выжить в слишком реальной жизни.
Прошлое и будущее уже не случится,
мы только в настоящем, на грани мысли.
1.2
По ось в грязи телега застряла,
скрип обода, кровь в аорте рыдала,
поклажи с чесноком, сапфиром упали,
а рана забытой войны стонала.
Жизнь по вращению звёзд читаем,
по кольцам дерева года считаем.
Стоим себе в свой малый рост,
вступив на шаткий жизни мост,
и слышим топот беглецов,
бежит кабан от гончих псов.
Погоня длится средь веков
под взором звёзд, других миров.
В застывшей точке вращения мира,
ни плоть, ни бесплотность, ни туда ни сюда,
есть движение, нет остановки ритма,
встречаются прошлое с будущим в точке всегда.
Можно сказать, мы где-то были, но где?
Как долго? Время в точке не поместить!
От житейских желаний свободу в судьбе
от страха и состраданий не оградить.
Светом разума, белым, спокойным,
от воли своей и чужой благодать,
без движений внимание полное,
отрешённость нельзя толковать.
Постигнуть новый и старый мир,
ощутить их неполный восторг,
погрузившись в частичный кошмар,
с учётом будущих и прошедших снов,
слабостью ненадёжного тела солгать,
спасти человечество от проклятия неба.
В прошлое и будущее не вынести плоть,
сознанию не остаётся места и следа.
Сознавать — значит не зависеть от времени,
помнить себя среди роз, но без бремени.
Миг под ливнем, запах ладана при курении,
время в настоящем покоряется временем.
1.3
Мрак между прошлым и будущим правит без света,
он облекает тело прозрачным покоем,
тень постигает неизменность, эфемерная красота
очищает душу во мраке ночи, и такое
лишает ощущений, отрешает любовь от суеты.
Не избыток и не угасание, а мерцания,
рассеянная вялость чередует пустые мечты.
Напряжённые лица сменяют смятения,
словно клочья бумаги, ветер крутит людей
между прошлым и будущим.
Вихрь продувает лёгкие до самых костей,
душ изнеможённых и немощных.
В блеклом воздухе очень вялые души,
постепенно ветер выметает холмы
Лондона, Хэмпстеда, Кемпдена, Патни.
Здесь мрак отступает за пределы тьмы.
Спускаемся ниже, делаем последний шаг,
в царство, где одиночество вечно,
в мир иной, в антимир, где внутренний мрак.
Там избавление от вещей безупречно,
отрешённость от чувств и мира грёз
в неподвижном духовном мире,
где путь в никуда, к недвижимости звёзд.
Там прошлое и будущее стало едино!
1.4
Колокольный звон.
Время хоронит день.
Пустой небосклон,
от солнца укрывает тень.
Подсолнух есть солнечный лик для нас.
Уже зимородок устремился ввысь,
летящего мира свет не угас,
ответил светом на свет и затих.
1.5
Слова и музыка всегда в движении,
не после смерти и только во времени.
Речь умолкает, идут причитания,
и слово обретает форму молчания.
Слова и музыка могут достигнуть
немоты бессмертной китайской вазы.
В вечном покое может сгинуть
скрипичный ключ в кантиленной фазе.
А предшествующий финал и начало
сходятся вместе в начале кольца,
и всё это в настоящем настало,
до начала и после конца.
Слова всегда в настоящем движении,
надрываясь, трещат и тухнут,
иногда разрываются от напряжения,
от неточности гниют и гибнут.
Им не под силу стоять на месте, поныне
их постоянно атакуют в пространстве,
вопли, упрёки осаждают в пустыне
призрак, орущий в загробном танце.
Громкая жалоба неутешной химеры,
движение есть подробность ритма,
как у лестницы перила, ступени,
а у слов существует рифма.
По сути, любовь не движение,
лишь причина его во времени.
Вне времени и вне желания
есть лишь одно стремление.
Вырваться на истинный путь
из небытия в бытие,
неожиданно солнечный луч
сотрясает смехом детей,
в листве затаивших свой восторг.
Скорее сюда, к причалу.
Нелепым становится времени срок
между концом и его началом.
2. ИСТ КОУКЕР
2.1
В моем начале мой конец, и год за годом
дома возводятся, рушатся и снова возникают,
после них остаётся голое поле или дорога,
камни уходят в новое здание, а брёвна — в пламя,
пламя переходит в золу, а зола — в землю,
которая снова плоть, покров и помёт,
кости людей, скота, кукурузные стебли.
Время строить, рожать. Время зовёт.
Время ветру трясти, ослабевшие рамы,
стены тряхнуть, за которыми бегает мышь,
растрясти шпалеры и гобелены,
а также безмолвный и тихий девиз.
В моем начале виден мой конец.
Свет, проникая на голое поле, освещает аллею.
В полдень под сенью ветвей птенец
прижимается к ограде, уступая дорогу фургону.
Сама аллея направляется к деревне
в предвидении зноя, грозового дождя,
поглощают жар и свет серые камни,
ожидая первой совы, георгины спят.
В открытом поле, когда будешь слишком близко,
можно услышать в полночь звуки летнего мрака —
барабан, свирели, увидеть у костра танец диско,
мужчина и женщина постигают таинство брака.
Эта чета и есть необходимый союз,
держатся за руки, как муж и жена,
прыгают через костёр, танцуют блюз,
по-деревенски смешливо, в жанре
удоев, урожая и влюблённых соитий,
вздымают неуклюжие ноги, ноги земли,
как в случке животных в извечном ритме,
смрада и смерти, а также питья и еды.
Восход открывает новый день,
жара на взморье. Ветер в молчании
щекочет волны. Вот моя тень,
или она где-то в моем самом начале.
2.2
Что ноябрю до первых гроз и весеннего пробуждения,
до возрождения длинного, летнего зноя,
подснежника, бьющегося из-под ног до изнеможения,
до мальв, что ввысь стремятся к небу стоя,
до раннего снега среди поздних роз?
Гром хочет очень сравниться
с триумфальным движением звёзд,
грохоча в колеснице с зарницей,
в войнах погрязший весь Скорпион,
восстав на солнце, ждёт затмения.
Кометы плачут, и меркнет Дракон,
летят Леониды в вихре сражения.
В огне полыхают земля, небосклон,
пламя сжигает поверхность планеты,
до оледенения продолжится сон,
пока не опишут катаклизмы поэты.
Ввергнет в бездну мучительной схватки
со словом и смыслом, поэзия ни при чём.
Поэзию не приглашали к такой лихорадке,
надежды желанны, им всё нипочём.
Осенний покой или мудрая старость?
Быть может, нас обманули, или себя?
Старцы для обмана туман завещали,
оставив в наследство фальшь векселя.
Их просветлённость — как разумная тупость.
Бессильна пред мраком, туда же их взор.
Истина мёртвых коллекций — это их мудрость.
Знания — вот единый и ложный обзор,
но в каждый миг они могут меняться.
На полпути в терновнике, в тёмном лесу,
у края обрыва, где мы будем бояться
чудовищ, где наваждения нас завлекут.
Поэтому не говорите о мудрости старцев,
их слабоумие и безумство необозримо.
Мы можем уповать на покой страдальцев.
Мудрость смирения всегда незрима.
2.3
Уходят все в космическую пустоту, как во мрак.
Меркнет луна, «новости бирж» и «Готский альманах».
Офицеры, литераторы, политики, меценаты,
слуги народа, председатели комитетов, магнаты…
Стынут чувства, и действовать нет побуждения.
Тихо, сказал я душе, тьма обнимает тебя.
Мы идём с ними молча на поминки того,
кого не хороним, ибо нет его.
Это будет Всевышнего мрак, как в театре ночь,
словно пышный, броский фасад убирают прочь,
когда гаснет рампа, декораций замену ведут,
гул за кулисами, а тьма наступает на тьму.
Как в подземке, остановка меж станций,
заметно, как с ужасом опустошаются лица
и разговор, начавшись, в пустоте угасает,
мучительный страх безумия всё нарастает.
Когда под наркозом сознание ожидает,
душа ждёт надежду и замирает.
Разум постигает всю пустоту
и безнадёжно гасит мечту.
Без любви остаётся одна только вера.
Жди без раздумий, мысль ещё не созрела,
но вера, надежда, любовь есть рабы ожидания,
мрак становится светом и начинает движение.
Журчание первых ручьёв и грозы зимой,
невидимый дикий тмин и дикая земляника.
Смех в саду — это отголоски восторгов порой,
извещают, что рождение и смерть — это мука.
Чтобы быть там, где вас ещё нет,
вы должны идти по пути незнания,
познавая тайны лишённых страстей,
владеть тем, что не имел с рождения.
Чтобы покинуть свой прежний образ,
иди по дороге утрат, где не ходил никогда,
в твоём неведении будет знание и немощь.
Тебя никогда нет там, где ты есть! Всегда!
2.4
От раны страждущий сам врач
людские раны ножом лечит,
как сострадающий палач,
он нас спасает от увечий.
Болезнь даёт нам исцеление,
сиделка хоть сама больна,
но призывает к исцелению,
испить недуг во всем до дна.
Для всех больных весь мир больница.
Мы в ней умрём от всяческих забот.
Её хозяин успеет разориться,
и мы никогда не выйдем из её ворот.
Озноб вздымается от ног,
в сознании полыхает жар,
чтобы согреться, я продрог.
Пламя есть Божий дар!
Святую кровь привыкли пить,
Господню плоть едим поныне,
но веру в Бога продолжаем мнить,
а Пятницу мы чтим святыней.
2.5
Двадцать лет позади, пройдено полпути,
загублено время в прошедших войнах.
С каждым шагом пытаюсь слова найти,
но они покоряются только в книгах.
Начинаем штурм невыразимости суровой,
бессильным во всеобщем беспорядке,
с эмоциональным войском всех порывов,
неуправляемых в жестокой схватке.
Однажды, и дважды, и множество раз
не миновать открытий умными людьми,
следует вернуть, что утрачено сейчас,
когда условия все так озлобленны.
Быть может, нет уже потерь, побед,
другое не наш удел, а лишь попытки.
Наш дом — начальный путь на исходе лет,
небытие и бытие переплелись в убытки.
Сгорает жизнь мгновением,
не только люди, но и камни,
хранящие тайну смирения,
при свете луны или лампы.
Когда любовь обретёт себя
со старым семейным альбомом,
то и старость проходит любя,
безразлично, здесь иль за домом.
Там, где наш путь к иным ожиданиям.
Сквозь тьму и холод, в безлюдной пустоте,
стонет ветер, волны и море разочарований.
Альбатрос и дельфин. Моё начало в моем конце.
3. ДРАЙ СЭЛВЕЙДЖЕС
3.1
О богах известно немного, но думаю, что река,
бронзовая, сильная, неукротимая богиня,
терпеливая и понятная граница во многие века,
была для доставки товара полезной гордыней.
После того как на реке навели мосты,
бронзовую богиню в городе забывают,
но время наводнений она старается блюсти.
Бушует, сметает преграды и напоминает,
что для неё нет жертв, она их созерцает,
во власти машин ждёт и наблюдает.
Ритм реки я ощущал в своей детской спальне,
трясущуюся гроздь винограда при газовой лампе.
Река внутри нас, а море вне,
оно граница между землёй и гранитом,
где в бухтах бьётся наедине
и говорит о другом мироздании, промытом:
о медузе, китовом хребте и рыбе-звезде.
В заливах оно являет нашему взгляду
нежные анемоны в морской среде,
море выбрасывает наши утраты, досаду
в виде рваного невода, обломка весла,
утварь мертвецов, остатки их горя.
В море много богов, их тихие голоса,
как жалобы воды, шумят прибоем.
Волны ласково разбиваются о гранит,
предупреждает об их угрозе прибой,
прикованный бакен сиреной шумит,
он к берегу молча стремится, как немой.
Чайки кричат, сотрясая туман безмолвный.
Стонет колокол, отмеряющий наше время,
он старше любых хронометров намного
и времени измученных женщин, их бремя —
ночами гадать о грядущем,
стараясь расплести, распутать,
соединить прошедшее и будущее,
чтоб о настоящем не думать.
Между рассветом и ночью,
когда прошлое ложно,
будущее не видно воочию,
но перед зарёй, возможно,
бесконечное время застынет
и вздыбится морская зыбь,
тишина и покой разом сгинут,
с лязгом колокол начнёт бить.
3.2
Где конец немого роптания,
цветов запоздавшего увядания,
опадающих в осеннем преддверии?
Где конец корабельным крушениям
и мольбы мертвецов без слов на причале,
молитвы, когда о несчастье нас извещали?
Здесь идёт продолжение без окончания,
продление дней и часов отчаяния.
Бесчувственным стало чувство потери,
прожитых лет среди разрушений,
того, во что верили безусловно,
и оттого отречение будет достойно.
Нам остаётся в старости негодовать,
на иссякшие силы тихо роптать,
об утраченной чести и о безверии,
в тонущей лодке плыть по течению,
грести в тишине, тревожно мечтать,
звука набата последнего ждать.
Но где же конец неугомонным
рыбачьим лодкам в тумане сонном?
Обломки, утраты проходят в мгновении,
океан для нас накопитель времени.
Волны из прошлого не оставляют следа,
как и в будущем без назначения всегда.
Невозможно представить, что эти скитания
в безграничную зыбь есть простое желание
плывущих на промысел рыбацких судов,
бессмысленный путь под звездой рыбаков.
Здесь нет конца немому страданию
давно поникших цветов к увяданию,
замершей боли недвижных артерий,
волнам, приносящим обломки крушений.
Молитвы о мёртвых, погибших в смирении,
мольбы невозможной о Благом Избавлении.
Когда становишься старше,
иные черты проявляются краше.
Это не просто черёд событий,
взгляд на эволюцию и развитие,
которые служат обычным средством,
чтоб от прошлого навсегда отречься.
Миг счастья не чувство благополучия,
влюблённости, расцвета, другого случая.
Это не просто хороший обед, озарение,
обретённый опыт, к смыслу сближения.
Бесспорно, опыт нас возрождает,
нам кажется, счастье нас осаждает,
и не только опыт жизни одной,
а череда поколений их смертной ценой.
Взгляд назад сквозь все уверения
открывает на миг их разоблачения.
Нескончаемые и вечны во времени
исторической литературы творения.
От непонимания безнадёжность и страх,
по страданиям и состраданиям размах,
пережитое прошло в мутных свиданиях,
терзает в изношенных воспоминаниях,
тогда люди изменяются и улыбаются,
но только мучения их не кончаются.
Время есть творец и разрушитель,
как река для утонувших обитель.
Словно горькое яблоко или укус,
как заливаемый водой утёс,
покрытый туманом и в ясный день,
похожий на памятник, а его тень
становится меткой для лоцмана
в разгар сезона навигационного,
а в затишье и в бурю порой
остаётся он сам с собой.
3.3
Я знаю, что сказать хотел Кришна,
ведь будущее есть увядшая песня.
Рассуждая по-разному об одном и том же,
как засохшая меж страниц лаванда, уже
ни разу так и не открывшаяся тетрадь,
дорога вперёд всегда есть дорога назад.
Будущее — как скорбь, лишённая сожаления.
Путь наверх — это путь вниз, к удивлению.
С этим трудно смириться, хотя, несомненно,
время не исцеляет, больных здесь нет.
Поезд отходит, провожающие уходят с перрона,
пассажиры читают газеты и бегут в буфет.
Покой стирает с лиц следы огорчений
под ритм колёс и бесконечных часов.
Вперёд! Вам не уйти от прошлых значений,
в новую жизнь из будущих снов.
Вы уже не те, кто уехал с того вокзала,
но уже совсем другие в конце пути,
только поезд не изменился сначала,
а рельсы, сужаясь, исчезают вдали.
За кораблём расширяется борозда,
но не покончено с прошлым,
будущее на горизонте маячит всегда
и кажется нам бесконечным.
С наступлением ночи у сетей и антенн
чей-то голос поёт на чужом языке
и не для уха, раковины всех времён.
Плывите, путешественники, в темноте.
Вы не те, кто отплыл, удаляясь от гавани,
и на берег сойдёте, другой облик обретя,
между двумя берегами, ближним и дальним,
задумайтесь над прошлым и будущим бытия.
Пока время застыло и есть миг в запасе,
если отсутствуют действия и бездействия,
ваш ум сосредоточен на смертном часе,
который произойдёт в момент бедствия.
Эта мысль единственное ваше действие,
дающее другим людям для жизни плод.
Не думай об этом, продолжай путешествие,
стань чьим-то телом, вернувшись в порт.
Испытаешь суд и приговор океана,
и всё, что случится, твоё предназначение,
так думал и Кришна на поле брани.
Не доброго всем пути, ожидайте знамения!
3.4
Заступница, чей на мысе стоит алтарь,
молись за плывущих на лодках вдаль.
За тех, кто отправится к рыбам на дно,
и тех, кто ведёт их честно давно.
Повтори молитву от имени матерей,
проводивших своих мужей, сыновей.
За тех, кого ждёт судьба неизвестная,
Figlia del tuo figlio. Царица Небесная.
Ещё помолись за них и честное плаванье,
чтоб закончить путь на песке океана.
Кромешная пасть пусть их не извергнет.
Пусть колокол бьёт и никогда не померкнет.
3.5
Общение с Духом, общение с Марсом,
изучение чудовищ в морской пучине,
гадание на кристалле и с гороскопом,
чтение болезней по ладони, морщинам.
Ворожба на кофейной гуще,
предсказание судьбы по картам,
пентаграмма, снадобья присущи
навязчивым мыслям и страхам.
Изучение чрева, могилы и снов —
всё это распространённые развлечения,
наркотик во время народных бунтов,
человек потребляет для самоочищения.
Точка пересечения вне времени —
это нечто, доступно только святого.
Сгорая, жертвовать в самозабвении,
что даёт и отбирает смерть у любого.
Есть моменты входа во время и выход,
будь то молния, дикий тмин, водопад.
В музыке глубину в основном не слышно,
лишь догадки, всё остальное молитвы каскад.
Мы действуем под чьим-то влиянием совсем иначе,
наши движения силам преисподней подвластны.
Движение есть свобода в том, что будет и прошло.
Этого не может достигнуть основное большинство.
В конце концов, мы рады узнать, что порочны
и питаем собой жизнь полнозначной почвы.
От поражений мы спасаемся упорством попыток.
Вблизи от корней тиса покоится наш избыток.
4. ЛИТТЛ ГИДДИНГ
4.1
Весна в зиме есть особое время года,
зависшее между экватором и полюсами Земли,
словно вечность, на плечах небосвода.
Кроткий день, озарённый холодом, в пламени,
слабое солнце блестит на льду у прудов,
которое, отражаясь в зеркале талой воды,
ослепляет блеском ярче горящих дров,
пробуждая в глубине немоту души.
Это пламя Духова дня в смутное время года.
Таяние сменяет замерзание, и не пахнет земля.
Кустарник мимолётно белеет, нет запаха живого.
Снег цветёт внезапней, чем бутоны летнего дня.
Это весна вне расписания,
она плодов не приносит.
Лето стоит на нуле в ожидании
там, откуда обычно приходит.
В мае, например, увидишь на месте —
изгородь кустов цветёт, словно сад,
конец путешествия всегда известен,
в любое время виден унылый фасад
и, конечно, надгробный камень.
Это то, для чего необходимо зайти,
всё шелуха, либо цель за краем
есть суть осмысленного пути.
Но если изменится цель в движении
и горизонт света принимается краем,
то будет ближе пространство и время,
в пустыне, в тумане и за сараем.
Сегодня край в Великой Британии,
если придёте сюда откуда хотите,
в любое время, даже из Месопотамии,
конец изменится, чувства и мысли.
Вы зашли просветиться, составить отчёт,
чтобы встать на колени и помолиться.
Молитва не просто разных слов черёд,
а дисциплина для ума, чтоб смириться.
Это мёртвые вам расскажут тогда,
их глаголами огненных отголосков,
только в Англии так будет всегда.
Здесь, на вневременном перекрёстке.
4.2
На рукаве старика лежит зола
от розы, сгоревшей дотла.
Ветер пепел кружит столбом,
видно только разрушенный дом.
Пыль, оседающая на груди,
напоминает, что всё позади.
Нет желаний, мечту уже не иметь,
гибнет воздух, это его смерть.
Потоп и засуха в свой черёд
напрягают глаза и рот.
Мёртвая вода и мёртвый песок
выжидают собственный срок.
Поля в ожидании, на которых не жнут,
узнают, что бесплоден тягостный труд.
В истерике плачут, смеются поля,
так гибнет и умирает земля.
Вдруг хлынут огонь и вода
на поля и пастбища, на города,
они завершат все разрушения,
всего, что предано нами забвению.
Исчезнут храмы при свете дня,
придёт смерть от воды и огня.
Ночь завершалась на рассвете
у края нескончаемого круга,
голубь чёрный, неприметный
исчез за горизонтом в муках.
Омертвевшая листва грохочет,
как звонкая жестянка по бетону,
а дым её по улицам волочит,
с ней пешеход бредёт знакомый,
склонив своё лицо к земле.
В нём разглядел я смутный облик
случайно встречного во мгле,
похоже, знаменитый был художник.
Я встретил взгляд такой знакомый,
неразличимый, близкий мне,
в глазах отражался облик обожжённый,
заметный только при луне.
Приняв двойную роль, ему я крикнул,
в ответ услышал: «Как! Неужто! Это ты?»
Но нет его, то призрак мне воскликнул,
мы призрачным дозором шли из темноты,
мы встретились ни до, ни после.
Мне было с ним легко на диво,
но к чудному приводит лёгкость.
«Скажи, чего не понял я ревниво?»
И он: «Я не хотел бы повторять
забытые тобой слова и мысли.
Я отслужил им, мне нечего терять,
теперь за вами слово, помолитесь.
Пусть все простят тебе добро и зло.
Злак прошлогодний съешь, насыться.
Зверь отпихнёт порожнее ведро,
вчерашним смыслом насладившись.
Назавтра будет новый глас,
неукрощённый, дикий дух
легко найдёт между мирами вас
и аналогий между двух.
Я нахожу умершие слова
на улицах, с которыми простился,
покинув плоть, родные берега,
для избавления от косноязычия.
К прозрению стремлюсь понудить ум,
нам старость принесла в награду
соединение нашего труда и чувств,
не предвещая от этого отраду.
До горечи без вкуса мнимый плод,
до отделения души от тела,
надрывный смех, людской порок,
затем мы негодуем до предела.
А под конец терзает боль, деяния,
что сделано не так, во вред и в месть,
позор вскрывает суть сознания,
язвит хвала глупцов, марает честь.
Терзающийся дух бредёт во мгле,
от зла к греху он возрождается в пути.
Ты не воскреснешь в очистительном огне,
обязан будешь ритм свой обрести».
Среди развалин начинался день.
Дух, кажется, меня благословил,
затем угас под вой сирен,
казалось, он про всё забыл.
4.3
Три состояния, и все похожие:
привязанность к себе, вещам и людям,
отрешённость и равнодушие,
растущее в жизни к разным вещам.
Бесплодное между живой и мёртвой крапивой
походит на живых, как жизнь на смерть.
Память используют для любви строптивой
и выход её за пределы страстей.
Свобода от времени при этом возможна.
Любовь к стране начинается с верности,
а то, что вами сделано, это ничтожно
на поле вашей суетливой деятельности.
История есть свобода и рабство в законе.
Смотрите, как уходят от нас вереницей,
исчезая и возрождаясь в новой форме,
вместе с собственным «Я», люди, их лица.
Грех неизбежен, дай его исполнить,
дела наладятся, и мы будем помнить
о разных людях, не всегда достойных,
не слишком близких и не очень добрых.
Объединённых в пожизненной борьбе,
их расчленивших повсюду, везде.
Вспомни короля, что канул в полночь,
и тех, других, навсегда ушедших прочь.
Немногих, но погибших в безвестности,
в изгнании или там в неизвестности,
и того, кто умер слепым в покое,
не надо мёртвых славословить?
Призрак Розы не вызвать заклинанием,
мы не можем умерших воскрешать,
старые распри не возрождаются нами,
чтоб набатом кошмар вызывать.
Те, кто был против, в безмолвии
очищают свой символ смертью,
в земле, к которой взывали,
объединившись в единую партию.
4.4
Надежду нам на очищение
даёт на свете только смерть,
снижаясь, голубь в устрашении
огнём раскалывает твердь.
От выбора между кострами
зависит наших душ спасение.
Нас от огня очистит пламя,
любовь ввергает мир в страдания,
как сотканное из небесной пряжи,
пылающее от страсти одеяние,
при этом забывает своё имя даже.
Нас сгубит полымя иль пламя.
4.5
Начало — это часто есть конец.
Дойди до конца и начни сначала.
Каждое слово и фраза — венец
для связи прошлого и настоящего.
В разговоре слова точны и не вульгарны,
в книгах они чёткие и сухие.
Каждая фраза заканчивается изначально,
которые есть эпитафия, стихи.
Каждое наше движение извне —
шаг в пропасть, на плаху, в огонь,
к стёршимся буквам на камне,
оттуда мы начинаем вновь.
Мы умираем с теми, кто умирает,
они ведут нас за собой и уходят.
Мы возрождаемся с мёртвыми,
возвращаясь вместе с ними.
Мгновение тиса во времени есть розы мгновение.
Народ без истории несвободен от времени,
ибо история есть воплощение
мгновений вне времени.
Мы не сможем прервать скитаний
и в конце прибудем в начало пути,
чтоб открыть родные места за краями,
там, за неведомыми ещё вратами.
То, что осталось открыть ещё на земле,
это то, что было последнее в начале.
За яблоней не видно детей,
слышны лишь звуки теней,
на них не может быть злого взгляда,
у истока реки слышен шум водопада.
Спешите сюда сейчас и всегда,
всё образуется, будут дела,
вы обретёте уверенность дня,
когда переплетутся языки огня
в едином узле короны,
где пламя и роза едины.
«КАМЕНЬ»
1.
Орёл парит высоко в небесах.
Охотник и собаки преследуют цель.
Вечное движение звёзд окружает нас,
повторяя времена года, как карусель:
зим и вёсен, рождений, смертей,
бесконечных действий, циклы идей.
Изобретения и эксперименты должны
двигать познания за предел тишины.
Мудрая речь, а не молчание,
понимание слов и Слов незнание,
используют знания в большой круговерти,
а невежество приближает только к смерти.
Но смерть не приближает к Богу ближе.
Где та Жизнь, что мы потеряли в жизни?
Мудрость растворилась в наших учениях,
а знания в информации теряют значение.
Уже двадцать столетий Небеса нас кружили,
мы всё дальше от Бога, приближаемся к Пыли.
Я отправился в Лондон, город времени и людей,
там мне сказали: у нас слишком много церквей,
тут река, что приносит от иностранцев богатство,
но мало коттеджей, говорят представители рабства.
Церковь нужна, где не работают, а проводят свой выходной.
Пусть викарии уйдут все на пенсию и обретут свой покой.
В городе нет нужды звонить всем колоколам,
пусть они будят пригород чей-то иной.
Я был в пригороде, и мне сказали там:
они работают шесть дней, а на седьмой
держат Хиндхеду или гуляют по Мейденхеду.
Мы остаёмся дома и читаем газеты в непогоду.
Мне сказали в промышленных районах,
что всё это по экономическим законам.
В сельской местности особо для стариков,
сейчас страна подходит лишь для пикников.
В городах церковь нужна, но без иронии,
только для важных свадебных церемоний.
Тишина сохраняет значительное расстояние.
Я понимаю, что приближаюсь наконец.
Скала должна ответить на наши сомнения.
Я вижу, что приближаюсь к ней наконец,
Скала — это Наблюдатель, наш Незнакомец,
Тот, кто всё видел, что произошло,
Свидетель, Критик того, что снизошло,
и видит, что должно потом произойти.
Бог потрясён, как смогла истина в неё врасти!
Скала: много людей дают постоянный труд,
а временный труд не все переживут,
или безделье, которое сложнее вдвойне,
войдите в скалу с Ним во главе.
Меня судьба испытала в одиночку, я знаю,
уходя в отставку, я точно понимаю,
что трудно быть действительно полезным,
когда люди счастье ищут бесполезно.
Добрые дела бесследно проходят,
любовь к никому с аплодисментами уходит,
её принимают равно как позор, и потому
мужчины готовы вкладывать деньги в казну,
но большинство лишь дивидендов ожидают,
только правильные посевы урожай встречают.
Я вторю вам: совершенствуйте волю свою
и не думайте о жатве, я вам говорю.
Мир превращается, он всегда разнолик,
но одно остаётся неизменным.
За все годы одна вещь не меняет свой лик,
сохраните её непременно.
Это бесконечная борьба добра со злом.
Забываясь, вы игнорируете святыни и церковь.
Мужчины, которых высмеиваете потом,
всё делают хорошо, их результат проверьте.
Вы найдёте объяснение тому, что сделано хорошо,
чтоб удовлетворить разумные, просветлённые умы,
не пренебрегайте пустыней и не принижайте её,
в южных тропиках она живёт, там есть Каракумы.
Пустыня не только есть за углом,
она присутствует рядом с вами,
находится в сердце и заходит в дом.
Хороший человек строит хорошо руками.
Я покажу вам то, что делают сегодня,
и некоторые вещи, что с давних времён.
Прими это к сердцу и совершенствуй волю.
Вот смиренная работа. Слушай потом.
Свет погас, во мраке хриплыми голосами
звучало пение в свободных местах.
Мы будем строить новыми кирпичами,
есть машины и глина для кирпича.
Вот известь для нового раствора,
подаём кирпичи, строим новыми камнями,
не сказано ещё последнее слово,
будем строить новой речью и мечтами.
Существует общая работа, и Церковь служит для всех.
Каждому человеку своя работа, она каждому не грех.
Вот группа рабочих на фоне тусклого небосклона,
с другой стороны безработные в разных местах.
Никто не нанял их, руки в карманах, их лица дома,
и слышится дрожь в их неосвещённых комнатах.
Только ветер движется по пустым полям,
где плуг покоится под углом к борозде.
Есть только одна сигарета двум мужикам
и женщинам полпинты горькой на той земле.
Конец нам на этой земле, не наняли нас,
жизнь не приветствуется, а наша смерть,
не упоминается это даже в «Таймс».
Рабочие могут это только спеть.
Река течёт, года успевают круг совершить.
У воробья и скворца нет минуты тратить время.
Если мужчины не строят, как они будут жить?
Пшеница — это хлеб, когда на поле взошло семя.
Они не могут умереть в укороченной кровати,
словно осенний лист на обочине тротуара.
Нет начала движения, не видно конца проклятий,
еда без вкуса, нет шума без разговора.
Давай построим начало и конец этой улицы,
без спешки выстроим нужное значение,
Церковь для всех и работа каждому лицу,
каждому человеку работа по его велению.
2.
Значит, наши предки формировались временем.
Сородичи святых появились на фундаменте Храма
из пророков, а Христос стал краеугольным камнем.
Вы обитаете беспомощно в развалинах того дома?
В нём рождаются от безделья, живут до смертельной боли,
озлобленно презирая тех, кто имеет медовые ульи.
Те, кто строит, восстанавливает, имеют на руках мозоли
и тщетно хотят получить милостыню от чужой земли.
У вас нет своего здания, вы существуете стыдливо,
как вы можете быть в одном жилище Бога и Духа
и двигаться с лицом подобно фонарю горделиво
в обратную сторону, как большая черепаха.
Некие говорят: «Мы не можем ближнего любить
и объединять желание с желаемым реально жить.
Мы можем отдать только труд, который неинтересен,
забившись по углам, мы можем только петь и пить,
и нам нечего дать, кроме наших песен.
Никто не хочет слушать песни о том,
что нас бросят в конце на кучу с дерьмом».
Если вам хорошо, вы вспомните про Христа?
Если понять отношения мужчин к Богу везде,
то наше гражданство находится на небесах,
как модель для нашего гражданства на земле.
Когда ваши отцы установили место для Бога,
расселив неудобных святых, к ним пришло наитие,
они предложили имперскую экспансию строго —
сопровождать промышленное развитие.
Экспорт чугуна, угля и хлопка, включая интеллектуал,
несколько версий Слова Божьего и, конечно же, капитал.
Церковь распадается и снова возрождается.
За каждое дело в прошлом наступают последствия.
Гордость, разврат, лень, обжорство — всё осуждается,
пренебрежение Словом Божьим, иные действия.
У всего этого имеются наследство и дети,
любые поступки принадлежат человеку одному,
когда он стоит на другой стороне смерти,
но на земле, тогда есть путь от зла и к добру,
сделанный теми, кто прошёл перед вами.
Всё, что болит, можно вылечить даже у подлецов,
если у вас будет смиренное покаяние,
а также искупление грехов ваших отцов.
Церковь строит и всегда разрушает,
её атакуют как извне, так изнутри.
Ибо закон жизни вам напоминает,
что, пока есть время, надо цвести,
люди будут Храмом пренебрегать,
а во время невзгод будут его осуждать.
Какая у вас жизнь, если отсутствует совместная дорога?
Нет жизни, которой нет в сообществе очно.
Ещё ни одна община не жила, восхваляя Господа Бога,
даже анахорет, который медитирует одиночно
и для кого дни и ночи повторяют восхваление Бога.
Православные церкви Тело Христа воплощают,
теперь все живут разобщённо, по разным дорогам,
а кто ваш сосед, никто и не знает.
Если сосед не беспокоится о беде,
но все бросились к нему на автомобиле,
он не знаком с дорогами и поселился нигде.
Семья не перемещается вместе, нет сил,
кабы у каждого сына был свой мотоцикл,
а дочери уезжают прочь на случайных такси.
Очень многое надо сделать, мой друг.
Продолжай работу не покладая рук.
Пусть глина не закончится в яме,
пусть пила вырезает камень
и в кузнице не погаснет пламя.
3.
Слово Господне пришло и рассказало мне
о жалком поколении просвещённых людей,
о городах, спланированных в несознательности,
созданных в лабиринтах изобретательности.
Я дал вам руки для поклонения и крещения.
Я дал вам речь, чтоб бесконечно иметь упоение.
Я дал вам Закон, назначайте комиссии для повеления.
Я дал вам губы, чтобы чувствовать все наслаждения.
Я отдал вам сердца для взаимного недоверия.
Я дал силу выбора, вы чередуйте свои убеждения
между спекуляцией и нерассмотренным деянием.
Многие занимаются написанием книг и изданием.
Многие хотят видеть в печати свои имена.
Многие читают только отчёты во все времена.
Многое есть ваше чтение, но не Слово Божье,
Многое есть ваше здание, но не Дом Божий.
Постройте мне дом из гипса и кровлей из гофры,
застелите из воскресных газет мне постель.
Мужской голос кричит с востока: «Постойте,
что делать с берегом, где дым кораблей?»
Оставьте забытыми там людей,
в оцепенении к труду и в безделье.
Остались сломанный дымоход и труба,
чистый корпус и груда ржавчины,
по разбитой улице поднимается коза.
Моё Слово ещё не сказано.
Мужской голос кричит с севера, запада и юга,
тысячи путешественников ежедневно откуда?
В стране лобелий
и теннисных фланелей,
кролик должен зарыться в колючем терновнике,
крапива будет цвести на гравийном дворике.
Ветер всем скажет, что здесь были безбожные люди,
их единственный памятник — асфальт на дорогах улиц.
Тысячи мячей для гольфа, потерянных где-то.
Мы строим зря, если Бог не строит с нами это.
Не сохранить город, если Господь не держит его с вами.
Тысяча полицейских направляют трафик за нами.
Не могу сказать, почему ты пришёл.
Колония полостей, орда активных сурков.
Постройте лучше, чем те, что без Господа забивают сваи.
Будем ли мы поднимать ноги среди вечных развалин?
Я любил красоту, мир святилища Твоего,
я сделал пол и украсил алтари,
где нет храма, там нет домов,
есть приюты и арендная плата за них.
Существуют подсобные подвалы, где выращивают крыс,
санитарные жилища с номерными дверями.
Когда Незнакомец про город говорит: «В чем его смысл?
Вы любите друг друга, сближаясь с друзьями?»
На что вы ответите: «Мы все живём вместе поныне
и делаем деньги друг от друга». Или: «Это бизнес. SOS».
Тогда Незнакомец уйдёт и вернётся в пустыню.
Будьте готовы к приходу Незнакомца, он задаст вопрос.
Люди, отвернувшиеся от Бога из-за усталости,
от искусства, изобретений, человеческого величия,
полностью дискредитированы к старости.
Эксплуатация морей, развитие гор, а также
различие звёзд на обычные и необычные.
Изобретение идеального холодильника,
издание множества книг про маразм,
и на пустых бутылках построить счастье,
используя ваш лихорадочный энтузиазм,
для нации, расы, для всего человечества.
Если вы забыли путь к Храму, то есть след
Того, кто запомнил дорогу к вашей двери.
Жизнь можно изменить, но не смерть.
Отрицать приход Незнакомца вы не должны.
4.
Есть те, кто может построить Храм,
и те, кто никогда бы его не построил.
В далёкие времена, Нееми был там,
и не было исключений из общих правил.
Он служил королю Артаксерксу виноделом
в Шушане, в тот месяц Нисан
король разрешил восстановить город ему,
и он вошёл с иудеями в Иерусалим.
Всюду, у ворот навоза, у колодца дракона,
у королевского бассейна, у ворот фонтана,
огонь опустошал и пожирал всё земное,
и не было места для всего живого.
Вокруг только шпионы и враги,
желающие уничтожить город изнутри.
Тогда он и его люди начали восстанавливать стены,
они строили от души, так, как честные люди должны,
держа меч в руке одной
и шпатель в другой.
5.
Господи, избавь меня от людей
с непонятным намерением о том
и нечистым сердцем от идей,
ибо сердце отчаянно, со злом
обманывает прежде всего.
Санаваллат и Гешем,
Товии — моавитяне арабского происхождения —
были всегда, без сомнения,
людьми общественного духа и рвения.
Сохрани меня от врага, у которого есть что забрать.
Сохрани от друга, которому есть что терять.
Вспоминая слова Неемии Пророка: «Шпатель в руке,
а пистолет находится свободно в кобуре».
Тот, кто сидит в доме, о котором забывают,
это разморённые на солнце змеи, лежащие на ступенях,
другие бегают, словно собаки, нюхают и лают,
говорят, что дом — змеиное гнездо, его уничтожить надо.
А делают эти мерзости и потрясения христиане,
но это не для всех оправдание.
Если нет смирения в сердце, оно не в доме,
если оно не в доме, то и не в городе.
Человек, строящий в течение дня, вернётся
к очагу и будет благословлён даром молчания, уходя ко сну.
Но мы охвачены змеями и собаками, поэтому кое-кто
должен трудиться, а другие обязаны держать копьё.
6.
Трудно вам, если вы не ощущали преследований
и никогда не знали сущности христианства.
Нельзя верить в рассказы христианских гонений.
Тем, кто живёт около здания банка,
трудно усомниться в безопасности сбережений,
даже если рядом с вами живёт шериф.
Можно поверить в торжество разных насилий,
если вы считаете, что вера покоряет мир.
Почему львам больше хранители не нужны?
Надо сказать, что всё уже было и может быть?
Скажу, что даже ваши скромные достижения
перед обществом не могут веру сохранить,
которой они обязаны своим знамением.
Мужчины! Полируйте зубы, когда будете заходить.
Женщины! Полируйте свои нежные ногти.
Почему мужчины должны Церковь любить?
Вы полируйте зуб собаки и кота когти.
Церковь расскажет о смерти и жизни.
Церковь то место, где им хорошо и уютно,
а когда им будет тяжело и трудно,
то Церковь поведает им о грехе и зле.
Они пытаются бежать каждый день
из тьмы снаружи вовнутрь к ней с мечтой.
Человек притворяется, он есть тень
в системе, настолько для всех совершенной,
что никто не должен быть хорошим всегда.
Иисус Христос не был распят для всех однажды.
Кровь мучеников не пролилась раз и навсегда,
и жизнь святых навсегда не даётся дважды,
но Сын Человеческий остаётся распятым,
кровь мучеников будет течь по ступеням.
Мы должны вначале пройти все этапы,
в нашей памяти останутся мученики и святые,
и если должен быть уничтожен этот Храм,
то сначала мы должны его построить там.
7.
Вначале Бог создал мир. Отходы, пустота,
и на его лице глубокая зияла темнота.
Затем люди по-разному воспринимали Бога,
слепо и напрасно, ибо человек — это вещь тщетная.
Человек есть семя на ветру без Бога,
без места прорастания, может сгинуть незаметно.
Люди, следовавшие за светом, пришли к свету.
Кто шёл за тенью, она привела их в темноту,
к поклонению змеям или деревьям
и даже поклонению дьяволам наяву.
Плакать о жизни вне жизни —
это для экстаза, а не плоти и мысли.
Отходы и пустота. Отходы и пустота.
Да глубокая на лице темнота.
Дух двигается по поверхности водной стихии.
Люди, обратившиеся к свету, уже знали свет,
они придумали свои высшие религии,
которые привели людей от света на свет,
к непременному знанию Добра и Зла.
Их свет был окружён и захвачен тьмой,
воздух морей содержал много тепла
и был пронизан арктической зимой.
Наступал конец, тупик шевелился от мерцания жизни.
Они походили на тощего ребёнка, умершего от голода.
Поклонение мёртвым, отрицание этого мира,
молитвы, подтверждение ритуалов с забытым значением холода.
В беспокойном песке, взбитом ветром,
или на холмах, где снегу не позволят отдыхать на постоянных ветрах.
Отходы и пустота.
И глубокая на лице темнота.
Затем, в заданный момент времени,
момент во времени мы называем историей.
Мир делим на время и на момент времени.
Момент времени и время сделаны теорией,
ибо без смысла нет времени, а момент не даёт смысла.
Люди должны исходить от света к свету, в свет Слова,
благодаря Страсти и Жертве, сохраняя существо мысли.
Предчувствие, плотское самовыражение, которое снова
эгоистично и нелепо сопротивляется,
подтверждает свой марш, возобновляя,
что освещалось светом и ломается,
останавливаясь и обратно возвращаясь.
Похоже, случилось то, что не случалось нигде.
Хотя мы знаем, когда и почему, но как и где?
Люди оставили Бога, чего не было раньше,
они отрицали богов и поклонения им,
исповедуют сначала причину, а дальше
называли силу и деньги смыслом жизни.
Церковь отреклась, свергнуты её правления.
Встаньте с пустыми ладонями, повёрнутыми вверх,
в эпоху, которая прогрессирует, без сомнения,
так, что слышен голос безработных и чей-то смех.
Должна быть одна сигарета только двум мужчинам,
а двум женщинам — одна пинта горькой, её половина.
Мир блуждает, как автомобили на запасном пути.
Безработных никто здесь не нанял, им некуда идти.
Отходы и пустота. И глубокая темнота на Его лице.
Неужели Церковь терпит неудачу в человечестве?
Или человечество потерпело неудачу в Храме?
Церковь больше не держит людей в обмане.
Все боги, кроме ростовщиц,
вожделения, власти и жриц.
8.
Отец, мы приветствуем ваши слова в настоящем.
Мы думаем и о будущем, вспоминая о прошлом.
Язычники осквернили Храм и вошли в наследие.
Кто эти люди из Эдома? Они коснулись виноделия.
Осквернили святые иерусалимские места.
Пётр Отшельник, бичующий слова Христа,
немало хороших людей слушали его уста.
Многие из них были злыми во всех местах.
Некоторые пришли к славе от большой любви,
другие стали беспокойными и любопытными,
из них некоторые стали похотливыми и хищными.
Многие улетучились, покинув тела, или сгинули
на бескрайних просторах морской пучины,
другие оставили свои души в Сирии.
Жизнь тонула в коррупции морального потока.
Многие вернулись, не сломались, переболели.
К потрескавшемуся от солнца дому Востока
пришёл Незнакомец и открыл все двери,
огласив семь смертных грехов Сирии.
Наш король прекрасно справился с грехами,
несмотря на переломанные жизни.
Веру в Бога предавали и оскверняли местами,
но было то, что рассказали старики.
Только вера нескольких и вера многих,
не жадность, слепота, предательство и зависть,
и не лень, обжорство, ревность, гордость
принесли пользу в крестовых походах.
Вспомните веру, что вывела мужчин за врата
по призыву блудного пророка.
Нашему возрасту присуща умеренная доброта
и умеренного порока.
Никогда люди не сложат свой Крест,
они не допустят эту вольность,
нет невозможного ничего, но есть
человеческая вера и убеждённость.
Давайте совершенствовать нашу волю.
О Боже, помоги нам занять свою долю!
9.
Сын Мой Иисус, созерцай глазами и слушай ушами,
внимательно изучи всё показанное Тебе Отцом.
Кто-то сказал, что дом Божий — это дом печали,
мы в нём ходим в чёрном и с угрюмым лицом.
Смущённо бормоча, бредём между стен где-то,
среди мерцающих, рассеянных огней, достойно
наделяем Бога своей скорбью. Он чувствует это.
С грехами и недостатками мы живём спокойно
и гуляем, как чистокровные псы, готовые к гонкам.
Занимаясь торговлей, проводим светские встречи,
праздники и хорошо себя чувствуем, зажигая свечи.
Гены позволяют плакать в исповедальне и каяться,
дают узнавать нам сообщения святых и радоваться.
Душа человека создаёт нечто из простого камня,
когда художник объединяется душой с камнем,
в его душе всегда весна и новые формы жизни.
Формы без смысла, что живут или безжизненные,
поглощаются глазом художника в новом цвете.
От моря звука получается жизнь музыки на планете.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.