Бесплатный фрагмент - Миниатюры & сатира

«ХОЛОДНЫЕ ГЛАЗА»

Тихо.

Улицы — в полумраке, горят фонари.

Ни одной живой души! Все дождь, да подворотни, да где-нибудь — песий лай.

Луна! — и той нет.

Тихо.

Подозрительно тихо…

Потом — уже назойливо тихо…

Затем привыкаешь. Идешь себе.

И какая-нибудь первая встречная шлюха западает в душу твою, — ты посвящаешь ей стихи, сочиненные в порыве купленной любви.

А ей — плевать. Для нее деньги не пахнут, и все, что не по делу, к ней не относится.

Хочешь — люби.

Не хочешь — не люби.

Главное плати… А там — что Бог на душу положит!

И напрасно я пол ночи всматривался в глубины ее… женского сердца.

Глядел я в ее глаза, завороженный…

Холодные у нее были глаза! Как у всех прожженых шлюх.

Вот если бы я все-таки догляделся, и узрел в них что-то, — я был бы удивлен.

Это было бы ненормально, тут же вызвало бы недоумение.

И я ждал, — я надеялся на то, что наконец-то буду ошарашен, поражен, уязвлен!

…холодные у нее были глаза…

2017

«ФИЛОСОФ нашего времени»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Порешил я влюбиться.

У всех обычно как: встретил, да и полюбил (хотя, иной раз поначалу возненавидел, но это кому что посчастливится)

И у меня раньше так было! А тут вдруг — тишина… И не нравится никто, да и на примете никого нет.

Ну, как говорится: «долго ли, коротко ли…", — нашел.

Из тех, которые и сами-то не прочь найтись.

В черты ее я особо не вглядывался. Не то, чтобы красавица, — но и не урод.

А главное — все на месте: фигура, грудь, ножки крепенькие, гладкие, — в общем, как надо.

Смеялась, правда, как дура.

Да и действительно, дура она была редкая.

Таких дур хоть средь бела дня ищи, — не найдете!

А я нашел.

Мне, к слову, всегда на дур везло необычайно, — а в этот раз вообще подфортило.

Описывать эту встречу жизни не стану. Встретились довольно заурядно, безо всяких запятых.

Скажу только, что был вечер, и был я жутко пьян.

Она поначалу была трезва, — но есть такие люди, которые даже не выпив, кажутся подвыпившими натурально.

А когда я угостил ее тем же, что пил сам, — тут-то все и пошло, как по маслу.

Вам бы стало совестно, — но у меня стыд куда-то пропал.

С этой девкой вообще стыда у себя не найдешь, даже если и был ты самым стыдливым и совестливым человеком.

На воздухе я был смел. Да и она передала мне всю инициативу.

Но вот, пришли мы к ней на квартиру…

Тут-то я и растратил последние стыдочки.

Инициативу мы сначала точно канат перетягивали.

Наконец, она перетянула вконец, — я сдался.

И точно в омут провалился…

На утро, проснувшись рядом с ней в постели, я ничего не помнил.

Встал осторожно, дабы ее не разбудить.

Прошелся по квартире.

Воспоминания приходили обрывками, вроде: «тут, у стены, мы…", «а здесь — на полу…", и так далее.

Вернувшись в спальню, я сел на стул, против постели, и, закурив, стал глазеть на мою девку.

Спала она крепко, — еще бы! Такому чудовищу (не в смысле внешности, разумеется) и десяти часов не хватит.

Грудь у ней подымалась, ротик был приоткрыт, ножки скрещены… Вся она раскрыта…

Целый час, пока она нежилась в объятиях Морфея, я примерял свои чувства.

Люблю? Или не люблю?

Ночью-то и вопросов не возникло, — любил…

Но любовь ведь — явление не только ночное, и с рассветом она не угомонится.

А тут — духота, во рту горечь, на сердце противно, — и больше ничего.

Стало быть, спутал. Перемудрил я с любовью, — запутался решительно.

И только собрался уйти, как вдруг она очнулась.

Увидела меня сидящим на стуле, да как захохочет!

«Чего это ты глаза выпучил?!» — спрашивает, а сама все смеется.

«Я, — говорю, — на тебя любуюсь»

«А чего я, картина тебе, что ли?»

Я, конечно, чуть не обиделся. Уже собрался было ответить, в довольно грубой форме, но…

«Да ладно… Любуйся, коль нравится!»

И тут…

Вновь этот омут.

***

Неделя была крута.

И по любви, и по нраву.

К концу я был совершенно без сил.

И вот, после очередного забытья сел я, как обычно, против постели.

Вновь это «люблю, аль нет?»

Но ведь любовь такого вопроса не имеет!

Если ты любишь — так ты с самого начала знаешь это (или, хотя бы, подозреваешь, как минимум!)

А тут — сплошные вопросы, и никаких ответов.

«Ну тебя к лешему!», порешил я.

Плюнул, да и ушел.

Когда был уже под окнами, то услышал Ее.

Она кричала мне, высунувшись из окна: «Задохлик! Я так и знала! Все вы, мужики, одинаковые!»

А мне было уже все равно.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Всю следующую неделю был со мной ОТХОДНЯК.

Отходил я долго, мучительно, — еще бы! Неделя в объятиях… (цензура)

Целую неделю и приводил себя в чувство, держа в душе цензуру эту.

После…

Ну, после, разумеется, затосковал.

Уже ни вопросов, ни ответов, — лежу себе в кровати, не подымаясь, и — тоска, тоска…

Наконец, очухался.

Подошел к окошку, — а за окошком слякоть, ветра, да дожди…

И так не по себе, а тут еще такой вид в придачу.

И снова: «люблю, аль нет?»

Ночь прошла без сна.

Вся в размышлениях, да сомнительных выводах.

Под утро я пришел к заключению, что любви — нет.

А раз нет любви — значит, и с Ней у меня ничего серьезного не было.

Так, мимолетное влечение.

Наконец, я и во влечении усомнился.

«А вдруг она ведьма?» — взбрело мне.

Взяла, да и околдовала.

Не может ведь обычная баба быть такой ненасытной, — НЕ МОЖЕТ!

Не может, наконец, она быть ненасытнее мужика.

Ведь обычно бабы с мужиков воют, а мужики все время ноют: дай, да дай; еще, да еще, — как дети малые по молоку.

Здесь же все иначе.

Стало быть — что-то не чисто…

Но вот, стал я анализировать, — и снова припомнил.

Припомнил все: и формы, и грудь, и ножки, — крепенькие, гладкие… — тьфу ты!

Околдовала!

Подсыпала яду, — вот и мучаюсь.

Одним словом, не выдержал. Оделся, да и — только пятки сверкали.

Адрес Ее я запомнил прекрасно.

В несколько минут добежал до Ней.

Вошел в подъезд и уткнулся носом в чью-то спину.

Спина развернулась, — и вот, уже вместо спины рожа мужицкая.

«Очередь», говорит.

Мне стало интересно, куда такая очередина выстроилась. Но делать нечего, — пришлось ждать.

Наконец, преодолев несколько ненужных этажей, к глубокой ночи оказался я на заветном.

И вижу, что очередь эта исчезает в дверях… Ее квартиры!

Заходит мужик, и минут двадцать — ступор.

Затем этот же мужик выползает на четвереньках, да еще задом.

А следом высовывается рука.

Ее.

Берет за шиворот следующего — и…

С одной стороны, мне стало досадно.

«Ненасытная! — говорил во мне монолог. — Вот, значит, как. Стоило мне на неделю в загул уйти — так ты уж…»

И тут опять цензура полезла.