30%
16+
Мертвая царевна и семеро грезящих

Бесплатный фрагмент - Мертвая царевна и семеро грезящих

Легенды русского севера

Объем: 364 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

от Автора

Эта книга рассказывает о времени бронзового века, о Приобье той легендарной эпохи, но еще более о людях живших тогда, с горячими сердцами, сильных и смелых, волею судьбы ставшими предками народов России.

Это первая из книг серии «Легенды Севера».

Мир, как день: Свет сменяет тьму.

Предисловие. Лед и беглецы

Белый волк не спеша трусил за отрядом людей, лапы его не вязли в снегу, но и наст не царапал подушечки. Иногда, поднимая кверху свой черный нос, и принюхиваясь, хищник пытался поймать запахи, и крутил мохнатой головой, пытаясь поймать ветер. Зверь не понимал в чем дело, но неустанно следовал за людьми по замерзшему заливу. Он чуть ли не нарочно попадался на глаза закутанным в меха путникам, но те, сидевшие на трех санях, в которые были впряжены по два оленя, не обращали внимания на мохнатого попутчика. Люди иногда спешивались, давая отдохнуть животным, и уже сами шли, держась за сани, катящиеся по льду, присыпанному снегом. Волк видел, как караван оставлял колею на снегу, присыпавшему морской лед. Люди, закутанные в меха, шли и шли, уже довольно давно, и когда олени немного уже отдохнули, садились в сани, и тогда волк бежал за ними, что бы не отстать. Зверь помнил, что уже не так далеко остров, до которого кратким летом не добраться. Путники встали на широкие лыжи, лишь один человек сидел в санях неподвижно. И пахло от него почему-то мертвечиной. Люди отчего-то не нуждались в отдыхе, и даже полярная ночь им была не помеха. Он задрал мохнатую голову, и увидел сполохи на небе, и треск, издаваемый небесами. Другой зверь бы испугался, тот, который родом не отсюда, но белый хищник был привычен к небесным огням. Но он сам устал, и был страшно голоден, волк забился в щель между торосов, покрыл хвостом нос, и расположился, что бы отдохнуть, ведь объедков человеческой трапезы, на которые он так рассчитывал, все же сегодня не дождался. Зверь от голода немного забылся, но верный черный нос даже во сне предупредил его о чужаках. Лютый зверь мигом встрепенулся, крутанулся кругом, открыл глаза и навострил уши, надеясь на поживу. На этот раз судьба была к нему добра. Другой отряд людей расположился на привал, одни разожгли маленький костерок, и рядом стояли другие люди, с палками в руках, и они были опасны на вид, это правда, зато пахли они вполне привычно, дымом, плотью. Полярный волк спрятался, и стал терпеливо ждать, пока люди закончат трапезу, он принюхался, и облизнулся, путники ели и неплохую треску, и очень вкусного лосося. Надо было лишь беречься двух псов, с хвостами, забавно скрученными в круг, и дожидаться своей доли. Вскоре люди двинулись дальше, а волк набил себе брюхо вкусными объедками, пока те не замерзли, а остальные куски спрятал, что бы было что ему есть на обратном пути. Он побежал к колее от саней, и двигался дальше и дальше, ведь его тянуло к тем людям, шедшим без остановок на север. Прошло некоторое время, зверь был наконец сыт, и его даже радовал снег, понемногу сыпавшийся с неба, он ловил его раскрытой пастью, и вдруг, он был просто поражен увиденным.

Навстречу ему, не разбирая дороги, и не замечая ничего вокруг себя, бежали с перекошенными лицами охотники, те, кто накормили его остатками своей трапезы. Кто-то шёл на лыжах, стараясь быстрее катится вдаль, другой, бежал, запинаясь через шаг, на снегоступах. Волк дернулся вперед, и здоровенный охотник, в куртке из шкур его собратьев, чуть было не наступил ему на голову. Серый успел отпрыгнуть и от саней, с валившейся вбок поклажей, катящихся без седоков вслед за беглецами. Пробежал еще вперед, и дойдя наконец, до каменного острова, зверь вдруг почувствовал, себя как в детстве, когда мамка таскала его за шиворот, он сразу засучил лапами, пытаясь достать до земли, зажал в почтении хвост между своих лап, но никакого запаха живого существа не почувствовал. Его подняла повыше очень сильная женская рука, он поднял морду, что бы взглянуть, кто же это, и завыл от дикого страха.

— Привет, Серый пушистик. Чего боишься? Я тебя не съем, — проговорила женщина низким голосом без выражения, чуть потряхивая зверя, сбивая со шкуры падающий снег.

Волк поджал уши, еще раз взглянул на северянку своими золотыми глазами, и завыл еще пуще, и было отчего.

У прекрасной женщины было лицо, будто изваянное из белого мрамора, синие губы и глаза чернее, чем полярная ночь, и что было еще страшнее, она не пахла, как ЖИВАЯ, но и не как Мёртвая.

Ван и Алена

— Эльга отпустила руки от юноши, и тот, кто встал с ложа, не стал живым, но не был и более мертвым. Душу Стражи Мирового Древа, Царства Мертвых, Божественные Близнецы не отпустили, и сделали еще хуже, а Пифон сделал и ее неживой- ни мертвой, и Великая колдунья стала сама Мертвой Царевной. Глаза ее почернели, губы посинели, еда ей не нужна стала, только питье, — и она коснулась своего лица, — она нарушила ведь завет- не оживлять умерших, и была наказана, но наказана не только она, но и все племя. Она и ее прислужники, бежали на Север, она, и семеро волхвов, ставших тоже Ни -Живыми -ни мертвыми, вечно грезящими, и их лица стали как лед, а глаза стали как ночь, — рассказывала мать своим внукам, близнецам, забившимися под медвежью шкуру, старую -престарую легенду их народа.

— А дальше, — тихо попросил мальчик, прижавшись к сестре, и зарывшись в меха поглубже, так что у него и Алены виднелись наружу лишь глаза, блестевшие в полутьме дома, как две синие льдинки.

Женщина поправила светильник, и поставила на угли бронзовый котел на трех ножках, их самую большую ценность. В нем стала варится похлебка из запасов мороженой трески, привезенной старшим братом погибшего сына, отца близнецов. Мать их утонула вместе с мужем в Студеном море, когда добывали китов. Фарн часто подвозил рыбу, а мороженое молоко и масло было свое, и все запасы хранились в каменной клети под домом. У всех семей северян запасы были невероятные, на год, а то и на два, мало ли что могло случиться- неурожай или что похуже.. Благо ледяная земля сохраняла все хорошо, надо было лишь песцов беречься, да верные собаки не подводили. Их дворовые псы, Злейка да Зубок, сидели в загородке, рядом с подҡлетью, и Зима в горницу их не пускала, но близняшки, если матери дома не было, лаек тащили в теплый дом.

— Баушка, а собакам не холодно, — не выговаривая букву, тоненьким голоском спросила Алена, кутаясь в меха.

— Нет, сейчас для них не холодно, -ответила Зима, — будет мороз сильный, пустим их в сени ночевать.

— А что дальше, дальше про Эльгу-то? — нетерпеливо проговорил Ван, смотря на бабушку, — расскажи.

— Обосновались они на северном острове, его теперь Скрытым называют, и живут там они, как и Пряхи на Алатыре, в горной пещере. По пути их захватить пытались, да сжечь, как Семеро приказали, но самые храбрые охотники бежали стремглав, лишь встретившись с Ледяной Царевной. Ни-Живых-Ни -Мертвых не убить ничем, они же и так неживые. Там они живут, никого не трогают, и зла от них нам нет, но боятся их все страшно. Только несколько раз самые отчаянные родовичи пытались привезти к Эльге безнадежно больных, да все в море утонули. Ледяная царевна сама часто на Гандвике бывает, недужным помогает, всех она там излечила, и не просила ничего взамен. Сами поморы ей дары несут. Но это только Семеро Избранных разрешают, но потом, если кто из вылеченных умирает, их по-особому хоронят, дабы живых мертвый не обидел.

— Но и жить стало проще, — сказала Зима усмехаясь, наших вождей и старейшин все окрестные и дальние племена слушаются, с превеликим почтением вестники от них приходят. Раньше воевали бывало, и между собой свары, поединки, были, а теперь Эльга сказала- Нельзя, никто ослушаться не смеет, хотя кто -то бывает, раздор затевает, — и она усмехнулась, — но быстро мирятся. Так что нам, гансам (гусям), или нас еще гуннами называют, нельзя между собой свары затевать.

— А как по-особому хоронят? — клацая зубами от страха, спросил Ван, — не как всех?

— Уже у мертвых, через девять дней, -медленно говорила она, смотря в огонь, и языки пламени отражались в ее глазах, а она так крепко стиснула руки, что костяшки ее пальцев побелели, — волхвы отрезают стопы ног и кисти рук, что бы Грезящие не подняли их из мертвых, а через год перемешивают их кости, — и она опустила голову, — Хватит сказки уже рассказывать, есть пора, все готово, да спать укладываться будем.

— Гуси, гуси, — начала бабушка, улыбаясь.

— Га- Га — Га, — заголосили, подобно гусям, улыбаясь во весь рот, дети.

— Есть хотите?

— Да-да -да, — и близнецы побежали, откинув одеяло, к столу.

Зима поставила на стол деревянные мисы и деревянные же ложки. Дети запрыгнули на лавку и схватили ложки, оглядывая с нетерпением стол, а мальчик даже посмотрел в свою тарелку, но там было еще пусто. Зима черпаком разлила варево, источавшее приятный аромат рыбы и сухих пряных трав, и села есть рядом.

— Хлеба нет сегодня, но рыбы много, ешьте, пока горячее, — сказала бабушка, и близнецы бодро застучали ложками, расправляясь с пищей. Похлебка была вкусная, да и дети не капризные, так что доели все, даже облизали ложки и миски.

— Спать давайте, — и бабка затушила четыре светильника и оставила гореть лишь один.

Ван долго ворочался, накрываясь мехом и так и этак, все представляя себе Эльгу на далеком острове в Студеном море, как она там? Есть ли у нее дети, и доведется ли ему увидеть Мертвую Царевну?

Снегурочка

Семья проснулась, все умылись водой из глиняного кувшина, и бабушка накормила детей остатками ужина, и задала корм собакам из запасов мороженой рыбы. Злейка и Зубок махали хвостами, вставали на задние лапы, силясь достать передними до женщины, потом так же мохнатые защитники здоровались с детьми, Алена смеялась, уворачиваясь от языка собак, норовившим облизать ей лицо. На зиму скотоводы спускались к истокам Оби, что бы сохранить коров-кормилиц, у залива почти никто не оставался, слишком холодно там зимой. Люди союза их племен, гантов и мансов, жили здесь издавна, и их союзники, племена магов, мардов, уаров и вендов, синдов, данов и сколтов жили западнее, кто на Двине, а кто и на Каме и Верхней Волге, иногда называемой просто Рекой (Ра). Скоро уже праздники, комоедицы, охотники из рода Пуран пошли добывать медведя, и уже через три дня всех ждал большой пир. Мужчины шли в лес на охоту с песнями, надев маски, что бы прародитель их не узнал. Хозяйки проверяли запасы, задумывая что приготовить и порадовать родовичей, готовили ритуальные маски, юноши заготавливали древесину для костров, девушки проверяли обновки, красивые вязаные одежды, готовя самое лучшие наряды с вышивкой своего рода.

Мальчишки возились отдельно, скоро их будут готовить к посвящению, как управляться с норовистой и сильной скотиной- лошадями, оленями и быками, как овец стричь. А при достижении пятнадцати лет их ждали испытания- бычьи игры, где будущему мужчине надо усидеть на спине быка. Вот они и прыгали через пеньки, стреляли из детских луков, да много еще чего, некоторых учили и на колесницах ездить, конями управлять. Сейчас же по очереди они ездили за конем, стоя на лыжах, держа и управляя лошадью длинной уздой. Ван, в свой черёд, тоже пронесся стоя на широких лыжах мимо девчонок, рассчитывая привлечь их внимание, но те были заняты своими делами, лишь Зубок и Злейка пробежали за ним немного по тающему снегу.

Аленка играла с подругами на опушке леса, на полянах которого уже сходил белый покров земли. Наступала весна. Место было рядом с рекой, девочек охраняли две собаки, лежавшие рядом с детьми на сухом месте, и лениво положив морды на лапы. Лайки встрепенулись, подняв уши, вскочили, но не залаяли, почуяв чужого рядом. Вдруг, на опушке леса, рядом с домами их рода, недалеко от реки, вышла девушка, направившись бесстрашно прямо к детям. Алена еще возилась с куклой, а подруга, Заренка, задергала ее за рукав меховой куртки, а Мила охнула обернувшись, лишь невозмутимая Краса так и продолжала одевать свою куклу. Собаки же вскинулись и понеслись к незнакомке, и девочка лишь успела звонко крикнуть:

— Назад! Ко мне!

Но псы лишь неистово виляли хвостами, да заглядывали в глаза незнакомке, обнюхали ее руки, и спокойно пошли рядом. К ним шла плывущей походкой, очень высокая, молодая девушка, лет четырнадцати, одетая в песцовые меха, очень красивая, и с ослепительными голубыми глазами и очень светлыми волосами, но со странно неподвижным бледным лицом, на котором все же играла легкая улыбка, скорее навеянная порывом ветра, чем хорошим настроением. Она подошла к девочкам, и поздоровалась первая:

— Будьте здравы, девицы. Хорошего вам дня.

— А ты кто будешь, Свет… — начала первой Мила, вставая, но не выпуская куклу из рук, -откуда ты, какого ты рода — племени? — говорили она заученные слова, которыми приветствовали незнакомцев.

— Забыла я, — слабо улыбнулась девушка, и бессильно развела руки, — а звать меня Снегурочка.

— Я- Краса.

— Я Мила.

— Я-Алена.

— Я- Заря.

Назвались девочки, и подошли уже не боясь, к незнаемой ими гостье. Под шубой вышивку не увидишь, и опознать из какого рода не видя родовых знаков, просто так не поймешь, а височные кольца, да серьги золотые, все это и узор общий для всех гансов.

— А кто это? — раздался голос Зимы, Алениной бабушки, женщина подошла, положив руку на рукоятку висевшего на поясе кинжала.

— Это Снега, она потерялась, — повернувшись к матери объяснила ее внучка.

— Откуда ты, Свет Снегурочка, с каких дальних краев? — вежливо заговорила Зима, надеясь по говору гостьи понять правду.

— Я, -задумалась девушка, — с Северных островов, добрая женщина.

— Меня зовут Зима.

— Свет Зима, я с Северных островов, захотела увидеть страну предков.

— Пойдем с нами, Снега, в моем доме для тебя есть и рыба, и мед, и место для ночлега.

Дети собрали свое немудрящее имущество, положили все в торбы, закинув их за спину. Плетеные сумы были удобны, и руки свободны, мало ли чего в лесу случится может.

Шли они все вместе в поселок, в дороге не говорили, но Алена присматривала за гостьей, мало ли что, чужой человек. Еще больше смотрела на походку Снеги.

«Идет, словно уточка плывет, да так ловко и ладно, и не скользит, и подол не замочила даже»: думала про себя девочка-«надо тоже так мне приноровится, а то ведь я не красавица, курносая, да и рот большой, все лягушкой дразняться,» -горько опять вздохнула Алена.

Снегурочка взглянула пару раз на лицо погрустневшей Алены, и сказала:

— Не кручинься, пройдет пять лет, отбоя от женихов у тебя не будет, вспомнишь мои слова.

— Если бы так…

Ехидные подружки засмеялись, пряча улыбки, прикрывая рот ладонями, а вот глаза выдавали их веселье: «Как же, лягушка красавицей станет».

— Алена, иди вперед к Оре, проси, что бы нас с гостьей приняла, — и женщина опять придирчиво посмотрела на Снегу.

Небо снова заволокло тучами. Они шли мимо сосен и елей, зеленых и летом и зимой, на земле виднелись прогалины от снега. Алена быстро шла к дому ведуньи, стараясь не наступать в грязь, выполняла наказ бабушки, но не понимала зачем все это, думала, хорошо сейчас брату, на рыбалке, рыбу подо льдом ищет с старшими друзьями, найдут, будет много свежей еды для всех. Вот и дом за тыном невысоким. Дом ведуньи, одной из Семерых их племени, был в перелеске, ведунья не жила среди людей, хотя люди к ней приходили, прося о помощи и лечении. Девочка подошла, и держа Злейку за поводок, что бы не кидался на хозяев, постучала в калитку. Во дворе залаяли собаки, и послышались легкие шаги. Калитку отворила девочка-ровесница, воспитанница и послушница ведуньи.

— Привет, Дубрава. Меня бабушка послала, надо назад бежать, предупреди Ору, что она хочет прийти с гостьей.

— И тебе привет, Алена, — и девочка нагнулась погладить собаку, та лишь махнула хвостом, ткнувшись носом в ладонь Дубравы, — придешь опять, -обратилась она уже к псу, — чем — нибудь угощу.

— Ну, мы пошли, до встречи, — сказала гостья, и быстро пошла к бабушке.

За поворотом тропинки уже шли только Зима и Снега, а рядом с гостьей увивался Зубок, а все подруги Алены разошлись по своим домам. Внучка понимала, что бабуля боится, все сейчас боятся, как бы кто от Мертвой Царевны неузнанный не пришел. Зима лишь поэтому послала к ведунье Алену, что бы самой не привести домой Зло, а по пути отпустила подруг дочери, что бы те разошлись по домам и не услышали лишнего, и не разнесли злую сплетню.

Дом ведуньи был обычный, как и у всех, из бревен, а внизу выстроена подклеть для запасов, так что наверх вела деревянная лестница, а дом со двором был обнесен забором. У ведуньи было своих трое детей, да двое учениц. Но муж ее погиб в северном море, утонул, когда лодья рыбаков перевернулась. Даже и к ведьмам судьба не всегда милостива. Зима постучалась, и ей открыли, засов отворила девочка, лет двенадцати.

— Привет, Дубрава. Теперь в ученицах у Оры? А Подага где?

— Да баба Зима, теперь здесь. А Подага помогает травы наставнице разбирать. Ведунья сказала, что я гожусь в ученицы, и мать и отец отдали в обучение. Буду тоже людей лечить. Пойдемте, Ора ждет гостей. Собак здесь привяжите, у ворот.

Зима привязала Злейку и Зубка, и девочка закрыла за ними на засов калитку и повела их к дому. Рядом с дверью дома возились дети ведуньи, дочки — Малина и Ута, и Уар, сын, младший. Он сосредоточенно возил глиняную игрушечную кибитку, и при этом важно сопел. Девочки возились с тряпичными куклами, они были без нарисованных лиц.

— Здравствуй, Малина и ты, Ута. И тебе привет, Уар. А мама наверху? — спросила она детей, отвлёкшиеся от важных дел ради гостей.

— Да, — ответила старшая, Малина, — травы разбирает с Подагой.

— Спасибо, — и Зима достала из своей сумы по медовому прянику и отдала детям.

Уже хозяйская собака, белая лайка, прибежала знакомится, на семью Зимы не обратила ни малейшего внимания, но Снегу всю обнюхала, сначала непонимающе, потом же не отходила от девушки, а та задумчиво гладила пса. К ним подошла Дубрава.

— Проходите, она вас ждет, — заметила послушница.

— Алена, останься здесь, поговоришь с подругой. Чего тебе тащиться наверх, а мы со Снегой быстро вернемся, — проговорила шепотом, нагнувшись к внучке, бабка.

Алена посмотрела на бабушку, и сделала вид, что поверила ей. Сердцем же чувствовала, что бабуля хитрит, но согласно кивнула головой, выполняя сказанное.

Зима же с девушкой поднимались по дубовой лестнице, сделанной из половинок бревна. Столбики лестницы же были украшены искусной резьбой и покрашены охрой, так что лестница была точно Красной. Скрипели половицы несильно, но им открыли дверь в горницу, и они вошли в дом, освещаемый тусклыми лучами солнца, пробивающимися через бычий пузырь, натянутый на раму окна. Хозяйка сидела в кресле, но встала перед гостями, ритуально поклонилась в пояс, достав пальцами правой руки земли.

— По здорову ли будешь, Свет Зима?

— Все хорошо, и дети не болеют, да Илиос и Лето дали мне прибавление в семействе, — и она кивнула на Снегу, — зовут ее Снегурочка. Сделай милость, укажи судьбу девочки, — попросила ее Зима.

— Погадаю, — сверкнула очами Ора, -да сама знаешь, Змею дар нужен.

— Вот, возьми, — и Зима протянула с поклоном золотое кольцо ведунье.

— Щедро.

— Подойди, Снегурочка, да сядь рядом.

Ведунья подошла к поставцу, взяла серебряное ведерко, достала и кожаный мешочек с брякнувшими бараньими костями, на которых были нанесены знаки для гадания. Закрыла глаза, и высыпала кости в ведерко из серебра, и встряхнула три раза.

— Снега, подойди ко мне, — сказала девице Ора.

Девушка повернула голову к Зиме, вопросительно подняв брови, женщина же согласно кивнула головой в ответ.

— Иди сюда, это не во зло тебе. Закрой глаза, и вынимай каждый раз только по три кости подряд и клади их на стол.

Снега крепко-прекрепко зажмурилась, и достала три кости, и положила их на стол, потом еще раз, и еще. Ора только взглянула на них, вздрогнула, и ноги ее подогнулись, и она схватилась рукой за дубовый стол, что бы не упасть. Ведунья быстро набросила расшитое полотенце на столешницу, закрыв кости от глаз гостей, и улыбнулась, сначала натянуто, а потом светлой и какой-то виноватой улыбкой.

— Все будет хорошо у тебя Снега, хочешь, уже завтра приходи ко мне, знаки говорят, что ты прирожденная ведунья, я тебя обучу. И Алена пусть привет. Расскажу про тайны трав, как людей и животных лечить.

— А ты Зима, не беспокойся о приемной дочери, нет в ней Зла, но ты заботься о ней и не отпускай от себя.

— Ора, что там, — Зима сделала шаг вперед, указав рукой на прикрытые полотенцем знаки, — скажи мне правду, всю, не тая, — сердце у нее сжалось, подозревая недоброе.

— Ты же знаешь, Зима, я училась у Мары на Алатыре, у Избранных, я не могу лгать.

Зима опустила глаза в пол и судорожно сжала пальцы. Да лгать она не могла, но и правды всей не сказала. Пускай Снега у нее учиться, все будет под присмотром, да и девушка ведуньей станет, и семье почет, да и польза немалая, и глядишь, опасность, какую Ора увидела, ее минует.

— Хорошо. Но если сама что пойму, тогда к Маре отправлюсь со Снегой. Пойдем, Снегурочка домой.

— Что-то не так, не рады мне? — вскочила и сжав свои губы в нитку, девушка моргнула голубыми глазами, никак не понимая в чем дело, — я тогда лучше в лес обратно уйду.

— Нет, — и Зима схватила ее за руку, — какой лес? У меня останешься, дом большой, места хватит. И ведунья тебе зла не желает, учиться к себе зовет.

— Хорошо, -улыбнулась лесная гостья, — буду силы трав разных изучать, и людей лечить.

Дома у Зимы

— Вот и показался дом родимый, — воскликнула Аленка, и побежала к калитке с собаками вместе, но Злейка и Зубок прибежали первыми, и пошли обнюхивать двор, не было ли чужих? Успокоились, и вернулись к хозяйке, показывая, а не пора ли их покормить?

— Да вижу, сейчас вам похлебку принесу, — сказала женщина, потрепав шерсть на загривке и у одного и другого. Снега посмотрела на одного из псов, тот стал держать правую переднюю лапу на весу, Зубок немного прихрамывал.

— Что с ним? — показала гостья на собаку.

— Быстро заживет, наколол видать, лапу на поляне.

Гостья вздохнула, потянула к себе Зубка, Зима взяла пса за загривок, мало ли что, но пес вел себя смирно, что было удивительно- девушка незнакомая ему совсем, а пес лишь ткнулся носом в ее руку. Женщина смотрела на Снегу, та взяла лапу собаки, пробежала по ней пальцами, и рывком вытащила щепочку из лапы, потом девушка замерла, чуть побледнела, и кровь перестала сочиться из ранки на лапе. И через секунду Зубок уже наступал ею на бедро девушки, и пытался облизать ей лицо, она уворачивалась и смеялась. Снега встала, и чуть пошатнулась, слабо и беспомощно улыбнувшись, схватилась за стену дома, но через мгновение пришла в себя.

Зима отворила дверь, зажгла огонь от масляного светильника, стоявшего в бронзовом тазу с водой, дабы пожара не было в доме. Женщина поднималась, держа в левой руке горящий светильник, а за ней шли ее дети и гостья. Женщина отворила дверь, привычно нагнувшись, и обитая войлоком дверь впустила всех домой. Мать семейства разожгла очаг, дым потянуло в отверстие под крышей, стало теплее, но еще было холодно.

— Садись Снега. Есть у меня даже копченое мясо, — и она пододвинула к девушке миску с ароматным мясом и нож.

— Нет, не буду я, — испуганно отодвинулась девушка от тарелки, — может рыба или грибы есть?

— Ну смотри, — женщина достала из подпечья горшок с остывшей похлебкой, достала ложки и четыре деревянные миски, разлила наваристую уху.

Дети взглянули на еду, поснимали шапки и стянули с себя полушубки, Снега тоже сняла платок с головы, шубу из песца, оставшись в вязаном платье с незнакомыми узорами и меховой безрукавке. Такие же безрукавки одели и дети, и сама Зима.

— Ешьте на здоровье, — торжественно произнесла хозяйка дома, и все сосредоточенно заработали ложками. Когда доели, женщина достала и мед, разлила по маленьким плошкам, Алена и Ван заулыбались, потянули к себе угощение.

— Вы ешьте, я я вам сказку расскажу, про Пурушу.

Дети, уже почти взрослые, подняли глаза на бабушку, но мед из рук не выпускали, уже сосредоточенно облизывали ложки.

— Было суждено Пуруше создать новую жизнь на земле, и Илиос и Лада решили дать ему жену. А и растет там яблоня, да не простая, а яблоки на ней золотые, и встал Пуруша под яблоней, а девица приходила к нему разных обличьях. Пришла вначале Краса- девица с жезлом власти, обещая власть великую, да не захотел юноша такой судьбы. Пришла к нему Краса- девица с богатым оружием бранным, обещая, что он всех победит, и этим не он прельстился. А пришла девица во всем блеске своей красоты, обещая ему Любовь бесконечную, и сорвал Пуруша яблоко, разделил его, и сошел на землю в облике человеческом с красой-девицей, Любовью, и все люди сейчас их потомки. Так что Любовь всю жизнь на земле породила.

Снега слушала внимательно, не перебивала, доела мед, запила травяным настоем.

— Спасибо за собаку, Снега. А как ты ее лечила? — со скрытым беспокойством спросила Зима, отложив ложку на стол.

— Не знаю, — не поняла девушка, — а у вас не так что-ли?

— Семеро на Алатыре, да и Пряхи, наверное только так лечить могут. Говорят, и Эльга, Ледяная царевна, могла так, — и Зима сказала так, и краем глаза заметила, как Снега вздрогнула.

Женщина не на шутку перепугалась. Вдруг девица из ледяных великанов. Все доели, Ван облизывал ложку, а Алена уже положила свою на стол. И был только один способ проверить, Зима вздохнула, взяла бронзовый нож. Волосы Снеги отливали серебром, и она была не седая, а цвет волос был такой необыкновенный, пепельный. Коса была закинута за спину, украшена заколкой в виде двойной спирали, а на ленте, повязанной на лбу, висели височные кольца. Зима подошла к ней сзади, рывком вытащила бронзовый нож, вскинула его для удара, потом будто вздрогнула, и выронила клинок на пол, Снега услышала, быстро обернулась, но ничего не поняла, быстро нагнулась, и неудачно, или наоборот удачно, схватившись пальцами за лезвие, порезала их.

Женщина завороженно смотрела, как набухают каплями крови маленькие ранки, алыми жемчужинами капают на пол, а Снега пытается их облизать с ладони.

Зима облегченно вздохнула, сердце перестало трястись, но ноги стали будто каменные, она задышала часто-часто, оперлась на стол. На сердце будто что-то давило, не давая вздохнуть.

— Что с тобой, бабушка, — подбежала к ней Алена, обнимая.

— Все хорошо, внучка, — счастливо ответила женщина.

Все было действительно хорошо, ведь кровь была все -таки красная, это был не ихор ледяных людей.

Снегурочка учится

Дети наконец все доели тоже, побежали умываться, а Алена потом чинно принесла вымытую и вычищенную посуду.

— Спать идите, а тебе Снега, здесь на лавке постелю, она у нас широкая.

Зима принесла волчьи меха из ларя в подклети, тяжело поднялась по ступеням, схватилась за косяк двери, стараясь отдышаться, подошла к лавке, постелила меха, и получилась хорошая постель. Сверху положила вязаную из тонкого льна простыню. Женщина поправила все, встала, опять стараясь вздохнуть, но воздуха не хватало, наконец уложила, осмотрела все еще раз, красиво, значит, гостье понравится. Теперь Снега озабоченно посмотрела на хозяйку, не спрашивая, схватила ее за запястье, послушала как бьется ее сердце.

— Так, -только она и вымолвила, и лицо ее стало озабоченным и тревожным, — присядь-ка рядом и не думай сейчас ни о чем.

Зима села рядом на лавку, девушка же коснулась лишь двух мест на ее теле и женщина впала в забытье, только чувствовала жар внутри себя, и что сердце больше не болит, когда очнулась, открыв глаза, то вздрогнула от страха.

В полумраке горницы, освещаемой одним масляным светильником, стояла незнакомая девушка с беломраморным лицом, не оттеняемое ни улыбкой, ни малой морщинкой. У нее были черные невидящие глаза, и она передвигалась маленькими шажками, ощупывая стену. Услышав, что Зима встала, она обернулась на голос, выставив руки с растопыренными пальцами перед собой.

— Что же ты девочка наделала, мне помогла, а себя не сберегла, — сказала Зима и заплакала, подхватив Снегу за руку, усаживая на ее постель.

— Не бойся, Зима, — шепотом сказала девушка, — это пройдет скоро, — ты молчи только, не говори никому.

— Где же ты такое постигла? — продолжала женщина со слезами в голосе.

— Сердце не болит ведь? — шепотом сказала Снега, — а остальное тебе и знать незачем,

— Тебе на Алатырь надо, к Пряхам. Они всему научат, и как тебе беды избежать.

— Чего я там не видела, в горе этой сидеть? Запрут, да не выпустят. Я у Оры учиться хочу. Травы, отвары, цветы, ягоды, птицы поют… Я их и не видела никогда…

На следующее утро, когда все проснулись, Зима с тревогой взглянула на Снегу, все у нее было, как раньше, милое веснушчатое лицо, голубые глаза, она кивнула женщине, убирая простыню со своей лавки.

— Доброе утро, бабушка, — подбежала к ней Алена, — что ты так на Снегу смотришь?

— Пошла я баню топить, — сказала Зима, повернувшись к внучке, — сначала мы, а ты Ван, за нами помоешься. Воды принеси из колодца, ведер пять приготовь, да дров поленьев двадцать, про запас.

Бабушка приготовила баню, натоплено было жарко, когда разделись- все и обомлели- тело Снеги было покрыто татуировками, как у ведьмы, прошедшей самое страшное посвящение- змеи покрывали ее руки, и ноги, и спина была украшена тоже.

— Что это у тебя, внучка, — спросила Зима, — вся изукрашена, и рисунки сплошь ведовские.

— Не помню я, бабушка, только льды и камни помню.

— Ты, Алена, не говори об этом даже брату, — приказала ей бабка.

— Ну давайте, мыться. Ложись, Снега, сейчас я тебя веничком попарю.

Женщина долго мыла одну внучку, а потом и другую, помылась сама, и укутав детей в тулупы, привела домой.

— Внучок, и ты беги мыться. Жарко, и горячая вода тебя ждет.

Отрок быстро побежал в баню, пока не остыла, а Зима достала чистые рубахи, переоделась сама и одела девиц.

— Все хорошо, внучка, иди сюда, я тебе волосы расчешу, — и она усадила девочку, и Аленины светлые волосы стала расчесывать частым гребнем.

Успел помыться и Ван, ним подошел к ним, посмотрел на них и так и эдак, и сказал:

— А мои, бабушка? Тоже расчеши.

— А тебе дитятко, и расчесывать то нечего, — улыбнулась бабка, смотря на редкие локоны внука на бритой голове. Как пройдет испытание через четыре года, будет у него копна волос на затылке, а станет вождем- так и не будет стричь волос совсем.

Снега посмотрела ни них, рассмеялась, взяла свое серебряное зеркало, и стала расчесывать свои пепельные волосы, гребнем с вырезанными на нём двумя гусями. Закончив, обе девушки, помладше и постарше отправились к Оре, перенимать премудрости, известные не всем. Ван вздохнул, пощупал свою почти обритую голову, и одевшись, пошел к наставникам.

Учить стали не только Снегу, но и напросившуюся с ней Алену, да и Вана забрали наставники рода, учить всяким хитростям, да премудростям, какие нужным уже пастухам и охотниками воинам. Как в лесу не заблудится, где еду найти, про воинское дело тоже не забывали, и про лекарские тайны- понимание трав, грибов, да и как путь по звездам искать.

Вана стал обучать Лист, не только стрелять из лука, но и обращаться с палицей, топором, кинжалом и оружием немногих- длинным бронзовым мечом. Вместе с ним занимался его приятель Ветт, мальчик познакомился с другими отроками- Респом, Гардом и Гастом и Сафраком. Солнце вставало, и послушание начиналось, будущие воины уже с утра бегали, прыгали, метали дротик и учились сохранять огонь, что также важно, ибо это было вопросом жизни и смерти в походе зимой. Лист показывал, как и ловушки ставить, и читать следы зверей в лесу, и как охотникам и воинам след путать, и в лесу себе убежище построить и от холода и от дождя. Учил и читать родовые вышивки на рубахах прочесть, и как правильно с чужими общаться и своих в разговоре не обидеть. Показал и обычные знаки письма для всех родовичей, что бы весть на бересте или деревянной дощечке подать или послание прочесть. Наставником и учителем всех юношей Зиги поставил Глома, опытного воина и одного из старейшин.

Непросты были занятия и у Снеги. Рассказывала и показывала ей Ора травы, и как с ними обращаться, учила и рунам тайным, и обычному письму, как гадать, как кидать бараньи кости с тайными знаками. Стала ходить с девушкой в лес, показывая травы и цветы, грибы, и какая кора, каких деревьев годна для лечения. С ними занимались и Дубрава с Подагой, они же присматривали за детьми наставницы. Алена так же все запоминала, и помогала обеим, но еще она была занята и домашними делами- помогать бабушке за скотиной следить, и по хозяйству тоже.

Лодка с Алатыря

Прошли три дня оставшиеся до Комоедиц быстро, и лучшие охотники прошли по селению, показывали шкуру добытого медведя и его голову, и громко славили хозяина леса, предка людей. Впереди шел Бор, волхв племени, постукивая посохом, с накинутой на голову шкурой косолапого. Хозяйки принялись готовить угощение, ведь близилась весна, уходил холод, скот давал приплод, и все радовались новой жизни.

Гунны высыпали на улицу, наряженные в маски, что бы их медведь не узнал, приплясывали, одаривали охотников пирогами, и наконец Пураны ушли в лес, готовить ритуальную еду из вареного мяса медведя. Вечером все племя, наряженное в маски, уселось у мисок с вареным мясом, поедая священную пищу, и тут, по ритуалу, пришел к столам Бор.

— Кто ест мясо медведя? — спрашивал волхв грозным голосом, и потрясал посохом.

— Не мы, — дружно отвечали люди, — это вороны едят, мясо клют, жилы глотают, шкуру объедают.

— Ну я им покажу, — и Бор убежал с лесной поляны.

Люди доели мясо, сидя еще в холодном лесу, так что не осталось ни куска, и молча, обязательно молча, разошлись по домам, а между домов всю ночь ходил и рычал Бор, изображая съеденного зверя. Наутро, всем селением, люди нарядились в траурные одежды, и понесли кости зверя, на носилках, в лес хоронить. Кости медведя были обложены берестой, украшены еловыми ветками, и торжественно положены в яму под деревом.

Наконец, все было кончено, гунны -гансы стояли в праздничных одеждах у реки, и тут примчался охотник верхом на олене, весь запыхавшийся, и подошел к стоявшим рядом Зиги и Бору.

— Лодка идет по Оби, с Алатыря, парус красный, — сказал он прерываясь, что бы отдышаться, — в прошлом году на санях приходили…

— Как могут, так и проходят, — заступился Зиги за посланцев, — на лодке всяко лучше. В низовьях Оби, на санях шли, а лодка, она легкая, тоже на сани ее ставили, и так поспешали.

— Да, служители везут новый огонь с Алатыря. Зиги, извести хозяек, пусть задувают старый огонь, пришел Новый с Алатыря.

— Хорошо, волхв, — Зиги кивнул головой, подозвал отрока, и тот, отправил бирюча, который стал ходить, крича, мимо дворов, что бы гасили огонь в очагах.

У пристани сгрудилась толпа встречаюших, и мужчины, женщины, дети, и уже веревками подтягивают лодку к пристани, и сначала на руках сносят послушницу с Алатыря, а за ней и двое воинов выносят на берег носилки с священным глиняным сосудом, оплетённым лозой. Сотни глаз смотрели на это, ведь под глиняной крышкой хранился Новый Огонь, добытый Пряхами, и никто не ведал как они это делают. Носилки стояли недолго, их подхватили Линд и Зиги, вожди гуннов и мансов, впереди шел важный Бор, постукивая своим посохом, а за ним шли избранные ведуны гуннов и мансов, и других пяти племен, с такими же сосудами, но пустыми. Они пришли так к святилищу, окруженному тыном, постучали в него три раза.

— Кто вы такие? — крикнули служки, не открывая ворот, — и с чем пришли к нам?

— Новый огонь нам дарован, отворите.

— Всегда будет открыто тем, кто попросит, — говорили ритуальные слова служители, и широко распахнули резные ворота, и низко поклонились новому огню.

Зиги и Линд пронесли священную ношу за ограду, оставив носилки на пороге капища, и покинули землю священного места. Бор сам занес горшок, хранящий огонь, внутрь изукрашенного резьбой храма, с деревянными резными колоннами, покрашенными охрой в алый цвет. Многие художники трудились долгие недели, что бы создать такую красоту. Вот над крышей храма поднялся белый дым, знак, что разгорелся костер из священных углей с Алатыря. Внутрь проходили волхвы союза племен, наполняя свои сосуды, также оплетенные плющом, огненными углями новорожденного огня, и отправляясь в сопровождении восторженных отроков в свои селения. После этого, Бор вышел с большим сосудом, наполненным до краев горящими углями, и прислужники пошли с этой ношей по домам селения гуннов, наделяя людей только рожденным Огнем, очищающим души и сердца людей. В другие селения Бор также отправил отроков с углями от священного огня, что бы никто не чувствовал себя обделенным. Над домами поднимался уже новый дым от очагов, разожжёнными хозяйками из углей Бора, и готовящими на новом пламени праздничную трапезу.

Посланцев же с Алатыря, двух воинов с устья Оби, пригласил к себе Зиги. Девушка — послушница, поправив подол платья, отряхнула его от пыли и сора, и кутаясь в полушубок, смотрела на встречающих, и не могла оторвать глаз от трех отроков, двух девушек и юноши. Она мучительно вглядывалась в лицо самой высокой и красивой девицы, и вот она сама пошла к ней, такой же знакомой плывущей походкой. Глаза послушницы раскрылись, и розовые уста уже были готовы произнести имя, она ее узнала…

— Молчи, — скорее прошипела, чем сказала знакомица.

— Элла, ты здесь? Мы думали, ты утонула, все так печалились… Мара только о тебе и говорила, и Пряхи тоже… Ведь ты же ходила уже в заветную пещеру, прошла посвящение, — и она взглянула на запястья Эллы, — и браслеты ты не носишь…

— Не говори никому, Тара, так надо… Пряхи вернуться заставят, а там и до беды недалече… Поклянись, что не раскроешь меня… Я же тебе помогла… Я же и не видела никогда всей этой красоты, — и она окинула взглядом берег Оби, — Деревья, цветы, трава, бабочки… Пока не видела, но говорят, что очень, очень, красивые.

— Ты тогда всех нас в лодке спасла, мы и не дышали уже… из моря утопших вытащила… Но… — и Тара задумалась, и усмехнулась, — ты, же, Элла, сама себя выдашь. Такая как ты, как скрываться-то будешь? От себя не ведь не убежишь.

— Спасибо, — расцвела Снегурочка- Элла, — никому ни слова, Тара.

К ним подошли Зима и Алена, Ван пошел по делам вместе с Респом и Веттом, помогать разносить новый огонь по домам.

— Здравствуй девица, — Зима поклонилась Таре, — остановись у нас, прежде чем назад отправишься. Баня натоплена, помоешься с дороги.

— Спасибо, буду рада, — кивнула девушка в ответ, и подняла свой дорожный туесок с земли. Они все вместе пошли с пристани, осторожно ступая по тающему снегу, стараясь не замочить ног в это время, время распутицы. Зима и Тара шли впереди, а Снега отстала, и Алена с ней.

— Так тебя Элла зовут, — зашептала девочка, — и ты уже посвященная ведунья, в четырнадцать лет? И ты с Алатыря? — и ее большой рот готовился без умолку говорить, а глаза выдавали крайнее изумление девочки.

— Не вздумай меня выдать, Аленка! Никому плохого я не делала, не хочу в горной пещере век вековать! Не выпустили бы меня Пряхи добром с Алатыря, бежать пришлось. Я в лодке спряталась, которая припасы привозила ведуньям. Так и добралась. А зовут меня здесь Снегой, так и ты называй…

— Хорошо, потому что это имя… — только и вымолвила девочка, — Им же не называют никого… Элла- ведь это страж царства мертвых.

Тайна Эллы

— Ты обещала, — властно сказала девица, взяв руку Алены в свою, — клянись, что никому, даже брату и бабушке не скажешь обо мне.

— Хорошо, — печально сказала Алена, глядя на Эллу исподлобья, — потом расскажешь, как там, на Острове? И почему тебя Пряхи не выпускали к людям?

— Боялись за меня, — и она повела плечом, — да и не так все это хорошо, Алена. Пойдешь по тому пути, не остановишься, поучишься у Оры, првыкнешь людей лечить, и не сможешь уе никому в помощи отказать. А потом, — и она опустила глаза в тающий снег, — будешь и боль каждого чувствовать, и так без конца, — и она перевела взгляд на деревья в лесу, — А потом и еще другое можешь увидеть…

— Чего же?

— Их… Кого- то из Близнецов, — Элла уже впала в полусон, и цеплялась за руку Алены, глаза ее не видели, они были подернуты дымкой, — во сне… Они только во сне приходят, кого испытать хотят… Не ошибешься… Беломраморное лицо, как неживое, потом голова огнем горит… Значит, заметили… Если брат пришел, то ничего, значит должен изменить что-то в мире людей… А вот если сестра… То не долго жить осталось, и совершишь что-то для людей, спасешь или защитишь, но скоро Сестра к себе заберет.

Алена смотрела на названную сестру не отрываясь, и даже в такую холодную погоду взмокла, даже в теплом тулупе, и слушала, и слушала, что говорит впавшая в беспамятство девушка. Только судорожно сглатывала, боясь пропустить хоть слово, все слушала и запоминала, что говорит такая юная, но уже великая ведунья. И начинала понимать, что ей говорила бабка про знания ведуний- что непросто это, и тяжкий труд, не каждому по плечу, да и по силе. Они подходили к дому, и девочка потрясла Снегу за плечо.

— Снега очнись, заметят же, что ты не в себе.

— Что? Я заснула? — спросила девушка, выдергивая свою ладонь из Алениных рук.

— На секунду, видать, устала с дороги тоже.

— Хорошо, спасибо, что не дала в снег упасть, а то и в коровью лепешку, вот вем было бы смешно, — и она улыбнулась, — а ты, Аленка, клятву помни. И я тебе во всем помогу, не сомневайся.

— Хорошо.

Вошли все вместе в дом, у очага сидел Ван, следил за молодым Огнем, подкладывая сухие сучья, Зима потрепала его локоны на голове, и спустилась в подклеть, за копченой рыбой. Вернулась и отвела в баню гостью с Алатыря. Помылась послушица быстро, Зима проводила ее, и встретила, дала чистое, и усадила за стол, на почетное место. Бабушка разложила посуду на столе, миски и ложки, сосуды для питья, все было из дерева, и зажгла еще два светильника. Рыбу разложила по мискам, придвинула еду Таре, положила и детям и себе. Разлила по ковшам и мед, вместо обычного травяного настоя, ради праздника, и дорогой гостьи.

— Всех с торжеством великим, — и она подняла деревянный ковш вверх, — и за всех нас, сидящих вместе, за одним столом.

Наконец поели, а затем Зима постелила гостье на свободной лавке, положив волчьи теплые меха, и Тара улеглась спать. В горнице остался гореть лишь малый светильник, отражая свет бронзовым зеркалом, а все видели сны, но лишь Алена уснуть не могла, после услышанного, да ночью Тара сильно кашляла, но потом заснула опять.

Все встали засветло, умылись, но девочка заметила, как Снега смотрит на Тару, с жалостью и тревогой, потом подошла к ней, та лишь стала отнекиваться и трясти головой, не соглашаясь с чем-то, и Зима и Алена улышали слова Снеги, уже сказанные громко:

— Умрешь тогда скоро, лихоманка у тебя.

— Что? — подскочила Зима к Таре, — Снега вылечит, Тара, не отказывайся и не перечь ей, она хоть и юная, да толк в ведовстве знает. Раз она сказала, значит так все и есть.

— Соглашусь, — проговорила послушница, — если скажешь, откуда узнала о моем недуге.

Снега смотрела долго исподлобья на нее, затем окинула взглядом всех в горнице, встала, подошла к очагу, и держа руки над огнем, будто замерзла, повернула голову, и ответила.

— Во сне видела. Я тех кто близок, во сне вижу иногда, только лицо. А если болезнь какая, то место недуга будто черная полоса покрывает. Вот и у тебя так, Тара. Черная полоса на груди, и помни- я не ошибаюсь.

— Не знала я … — начала она неуверенно, — если так, лечи. Но ни слова другим, — сказала она, оглядев всех в горнице, и те согласно кивнули головами.

— Зима, -сказала Снега, — сделай настой липы, и мед мне нужен. А ты Тара, рядом со мной садись, да не бойся ничего.

Послушница села рядом, Снега надавила на пару точек на теле девушки, погрузив ее в сон, а сама положила свои руки гостье на грудь, и прикрыла свои глаза. Все, сидящие в горнице, не могли отвести взгляда от этого — приемная внучка на глазах побелела, стала похожей на ледяную глыбу, глаза почернели, а губы ее посинели, и синими стали и ногти на пальцах, сжимающих плечи послушницы. Снега в изнеможении села на лавку, привалившись спиной к стене дома. Дышала она, как будто пробежала до самого Ямала, и ловила открытым ртом воздух. Когда она открыла глаза свои теперь невидящие глаза, и пыталась встать, то чуть не упала на пол, и ее поймал за плечи Ван, а она в ответ лишь бесспомощно улыбнулась, и посмотрела вбок, мимо него, своими слепыми черными глазами. Тара только открыла очи, потрогала недоверчиво свои бока и грудь, судорожно вздохнула и с испугом взглянула на Снегу.

— Что с тобой?

— Пройдет, уверенно ответила ведунья, — завтра у меня все будет хорошо, -добавила Снега, — всегда так, Тара. Каждый раз.

Все домашние смотрели с надеждой и болью на несчастную ведунью, которая цепляясь пальцами за стену, дошла до своей лежанки, села на нее, и в изнеможении вздохнула. К ней опять подбежал Ван с ковшом меда.

— Попей, хоть сил наберешься, — и вложил ей в руки питье. Снега выпила до дна, слабо улыбнулась, смотря вбок от юноши.

— Спасибо, — только и промолвила.

— Никому про это ни слова, — сказала Зима, строго оглядев всех домашних, и сама вспомнила, да и не забывала, как и ее излечила эта девушка.

— Само собой, — пробурчал Ван, оглядывая остальных.

— Никому не скажем, — в один голос ответили Тара и Алена.

— Ложись, отдыхай, — и Зима уложила ведунью, укрыв ее меховым покрывалом.

И гостья, и домашние Зимы, вышли пройтись по селению, где стали ходить ряженые. Кто-то прицепил рога, и волосы из мочалы, мужчины одевались женщинами, а женщины надевали одежды мужчин, спрятав свои лица под берестяными и деревянными масками. Они распевали скабрезные ритуальные песни, славя весну и новый огонь в очаге. Таре понравилось селение, но с утра она должна была возвращаться на Алатырь, плыть на лодке по Оби обратно, а где и ехать на санях. Зима открыла калитку, затем и двери дома, все поднялись по лестнице в горницу, а там уже веселая улыбающаяся Снега творила тесто, готовясь испечь пироги. Она выглядела веселөй, ее веснушчатый нос был испачкан мукой, пепельные волосы, убранные в косу, покрывала косынка, а рукава рубахи были закатаны до локтя. И все заметили ее ведовские татуировки в виде змей, спутанных клубками, на ее предплечьях. Это было так… необычно. Девица в четырнадцать лет, и сильнейшая колдунья, и как ни в чем не бывало, творит пироги, хотя час назад лежала на лавке ослепшая и без сил.

— Давай, внучка, помогу, — поспешно снимая тулуп, заговорила Зима, — А ты, Аленка, вареными яйцами займись, да квашеную капусту порежь. Помельче! И клади в большую миску. Ван, сходи в подклет за мочёной клюквой.

— Здесь, с пирогами, Снегурка, сила не нужна, да и колдовство твое не поможет, — с тревогой посмотрела она на татуировки на руках юной ведуньи, — здесь любовь нужна, да терпение. Вот, теперь тесто скалкой раскатывай, мукой посыпай. Отлично, умница. Внучки, где начинка-то?

— Сейчас, бабуля, — кричали Ван с Аленой, и несли мисы с клюквой, рублеными яйцами и мелко порезанной квашеной капустой и копченой рыбой. Тара тоже взялась помогать, споро нарезая рыбу для пирогов и вынимая кости из мяса.

Вскоре все было готово, и пироги отправились в жаркую, уже протопленную печь. Через час угощение было готово, и хоть муки оставалось мало, да праздник есть праздник, и стол должен ломиться от еды в такие дни, иначе удача уйдет из дома. Так что к вечеру на мисках лежали пироги и с рыбой, и с капустой и яйцами, и с клюквой. На стол Зима поставила и ставленного меда, налив детям понемногу, а Таре и себе по ковшику.

— Тебе Снега, не скажешь, что ты мала еще, — и бабушка засмеялась, и налила ей в ковшик побольше.

Девушка лишь в ответ подняла глаза, открыла рот, собираясь ответить, но покраснела, и не сказала ничего, а Алёна увидев это, толкала брата в бок, но он не мог оторваться от угощения.

Трапеза была веселая да сытная, пироги удались на славу, и мед был отличный, ароматный да выстоянный.

— Расскажу я вам про Алатырь- остров, — начала Тара, — живут там в горных пещерах Пряхи, числом трое, ведуньи, чьи имена-тайна, никто и не знает как их звали. Если приходит час, и умирает одна из них, хоронят ее в пещерах, глубоко в горе, где лед не тает, и там они лежат, в ледяных гробах. Помогают им послушницы, и живет там Мара, она блюдет порядок на острове, и у нее семь послушниц, ждущих посвящения в тайной пещере, и про то не говорят, — и она быстро взглянула на Снегу, — и тогда Мара отпускает их, и берет новых учениц. Мужчинам же хода туда нет, они останавливаются в гостевой избе на берегу, и не дольше, чем на три дня. Это те, кто сопровождает послушниц, и привозят припасы на остров, и забирают Священный Огонь, как и я сейчас прибыла к вам. Лесов там нет, кругом одни камни, редкие кустарники растут только. А все же живут ведуньи, рыбу ловят, сети ставят. Рыбы много, зимой бывает, и белые медведи забредают, на тюленей охотятся. Зима там девять месяцев в году, а летом солнце не заходит, а зимой и не поднимается. На небе зимой, такие сполохи разноцветные- ужас, и трещит, и гремит, будто гроза.

Ван и Алена заслушались рассказом, какие места бывают! Снега же послушала, вздохнула, да заела печаль рыбным пирожком, да запила медом.

— Холодно, цветов нет, лед да камни, — вставила Снега в рассказ, — и птицы не поют.

— Святое место, — добавила Тара взглянув укоризненно на ведунью, — самые лучшие наставницы живут там.

— Если только это, — вздохнула Снега, — да и комаров нет. Почти.

А наутро все пошли провожать Тару в обратный путь. На прощание за излечение Снеге она подарила витой бронзовый браслет. Они стояли и смотрели друг на руга, так и не зная, встретятся ли они снова, если судьба и случай помогут. На пристани вождь Зиги уже привел воинов-гребцов, гостивших у него, и отроки принесли и подарки для гостей- бочонок меда, меха, большой туес с деревянной посудой. Весельщики складывали скарб в лодку, умело распределяя груз, что бы не мешал ворочать веслами.

— Спасибо тебе, девица, — говорила она, и на ухо зашептала, — на Алатыре тайны твоей не открою, где хоронишься, не скажу никому.

Снега посветлела лицом, поцеловала в ответ Тару, помогла ей сесть в лодку, и долго махала платком на прощание, смотрела, как лодка удаляется с каждым взмахом весел, и голубые воды реки несут ее к устью.

Яблоня зацвела

День проходил за днем, Снега ходила к Оре, постигать премудрости, перезнакомилась с ее детьми, двумя дочками, Малиной и Утой, и сынишкой Уаром. Послушницы же Оры, Дубрава да Подага, души не чаяли в ученице, которая сама показала им много нового. Алена же старательно запоминала, чему учит ее названная сестра. Так незаметно и приближалось тепло в эти края, сходили наконец, снега, встретили гусей, прилетевших с Юга. Зима и ее внуки работали в домашнем саду, вскапывая землю деревянными лопатами, а бабушка сажала и свеклу, и капусту, морковь. Вот так и настала весна, и в саду зацвели прекрасные яблони, насаженные еще мужем Зимы. Но одна из них никак не цвела, не смотря на весь уход. Сыпали и золу к её корням, и яичную скорлупу, да и конский навоз шёл в дело, но ничего не помогало. Мимо деревьев прогуливались Зима со Снегой, девице было все в диковину- она осторожно подходила к деревьям, гладила листья, пыталась уловить аромат распустившихся соцветий. У одной ветки она спугнула шмеля, от тревожно загудел, и потом, вдруг, стал виться вокруг девушки, и прилетели еще с десятка два, таких же толстеньких и красивых, с яркой оранжево-черной окраской, кружащихся вокруг неё в танце. Юная ведунья не обращала внимание на жужжащих насекомых, и не отгоняла их, а они не покидали ее, так и шла от дерева к дереву с жужжащей свитой.

— А на этом почему ни листьев, ни цветов нет? — спросила непонимающая девушка, — что случилось?

— Подмерзло оно, наверное. Придется спилить, — с неохотой сказала Зима, — у многих все вымерзло в позапрошлую зиму, у нас, видишь, только одно дерево погибло. У Оры тоже яблоня приболела.

— Сейчас, — сказала ведунья и подошла к дереву, стала оглаживать ее кору, прикасалась чуткими пальцами, будто прислушиваясь как яблоня дышит. Так она постояла, обнимая дерево, потрогала и большие ветви, походившие на руки человека.- Все хорошо, она спала, — и славница рассмеялась, — Замёрзла и заснула. Проснется завтра. А потом я и у Оры посмотрю яблоню, разбужу, если надо.

— Все то ты шутишь, внучка, — приняв это за шутку, сказала Зима.- Пошли, уже к ужину готовится надо, и Ван прибежит, и Алена от Оры придет.

— Пойдем, — согласилась Снегурочка.

Они вернулись домой, разожгли тлеющие угли в очаге, разогрели горшок с остатками обеда, и скоро пришла и Алена. Алена пришла веселая от Оры, повесила свою суму из вытертой кожи, присела на лавку рядом с бабушкой, и поцеловала ее.

— Давайте есть, — предложила она сходу, — пора ведь уже, — и она сделала серьезное лицо, придвигая к себе миску, пока пустую.

— Ван же не пришел ведь, — заметила бабушка, — подождем.

— Он ногу повредил, — сказала протяжно и очень тихим голосом, казалось, задумавшись и прислушиваясь к себе, Снега, — не сильно, — и она качнула головой, — сейчас подлечу.

Внизу раздался стук в дверь, и Зима с Аленой, кинулись вниз открывать. Они встретили Ветта, поддерживающего за плечо Вана, стоящего на одной ноге, опираясь при этом на палку.

— Здравствуй, Ветт, — поздоровалась бабушка, — спасибо, что помог Вану. Что случилось -то?

— Да, бабушка Зима, слетел он с повозки, расшибся. Но мы замотали ногу, Лист сказал, что скоро пройдет.

— Садись, поешь с нами, юноша, — сказала Зима.

— Домой надо, — помялся он, озираясь на девушек, — ждут ведь.

— Ну ты домой иди, Ветт, а то мать да отец о тебе беспокоятся. Спасибо еще раз.

— Ладно, пойду, — с неохотой сказал Ветт, — выздоравливай, — пожелал он на прощанье другу.

— Счастливо, — сказал ему Ван, — спасибо.

Зима и Алена помогли подняться юноше по узкой лестнице вверх, и он вскрикнул всего лишь каких-то три раза. Посередине горницы стояла Снега, внимательно смотрящая на болезного.

— На лавку его сажайте, и штанину задерите, у него колено разбито.

Зима усадила внука, а сама пошла за бронзовым тазом с горячей водой, и чистой тряпицей, Алена осталась смотреть за лечением.

— А ты откуда узнала? — с сомнением проговорил Ван, стараясь не охать, когда ведунья потрогала его, начавшее уже опухать и синеть, колено. Зима поставила рядом таз, а Снега, вздохнув, сосредоточилась и положила свои пальцы рук на пылавший огнём сустав. Юноша почувствовал жар внутри, так, будто кто то зажег огонь в ноге, и вот, боль отпустила его. Рядом сидела сильно побледневшая Снега, ее губы были бескровные, и глаза потемнели, но остались голубыми. Она дышала часто- часто, к ней подбежала Зима, и Алена принесла ковш с питьем.

— Внучка, ты как, — сказала Зима, целуя девицу в щеку, и внимательно смотрела на её бледное лицо.

— Все хорошо, — говорила она, нервно потирая руки, — хорошо, что мы почти сразу подлечили братца.

— Спасибо, — пробурчал Ван, — завтра пойду опять к Глому и Листу, я теперь точно на повозке удержусь. На колеснице будут учить ездить завтра, и конями править..

— Дома посидишь, с неделю, — твердо сказала ему строгая бабушка, опершись обеими руками на стол, и непреклонно посмотрела на него, — что бы у Листа вопросы пошли? Как, мол, внук твой, так сразу и излечился? — передразнила она наставника отрока, — И кто его того, сердешного, вылечил? — передразнила она своих соседок, — Дома сиди. Сейчас ногу тебе замотаю, что бы смотрелась она потолще, как опухшая, и палку возьми в руку, и попробуй мне во дворе без палки ходить, живо в горнице запру.

— А чего, баушка?

— Чего, чего, — передразнила его Алена, — подумай о Снеге, выдашь ее так. Как это ты так забегал быстро, а только еле ходил, — и одной ноге, Ветт его притащил, почти на горбу, — она по-взрослому всплеснула руками, — только нога вся синяя была, а тут- раз! И здоров, вот чудо-то случилось! И кто то помогал??? — И она кивнула на названную сестру.

— Верно Аленка говорит. Неделю с тряпкой на колене, и молчок чтоб обо всем. — приговорила бабушка, и строго посмотрела на непонятливого внука.

— Ладно, — пробурчал Ван, досадуя о женском засилье дома, — ради Снеги, конечно, посижу.- и горестно повесил голову.

Вскоре вся семья смогла сесть за стол, и немудрящей пищей утолили голод, и легли спать. Наутро, после еды, Зима подсела к Снеге.

— Внучка, ты знахарь, без сомнения лучший. Но вот, как с яблоней? — и она хитро улыбнулась, думая, как будет она оправдываться, — пойдем взглянем?

— Пошли, бабушка, — тут же согласилась внучка, — и Вана выгуляем.

— Пошли, по саду пройдемся, — позвала всех бабушка на воздух, и подошла к окну. Но через бычий пузырь окна ничего особо не было видно, только свет проникал, и женщина лишь вздохнула.

— Палку не забыл? — заметила Зима и взглянула на Вана, тот посмотрел в ответ исподлобья на нее, и показал свой костыль на вытянутых руках, — ладно.

Спустились по лестнице, отрок всю дорогу тяжело вздыхал и нарочито пыхтел.

— Ты при других пыхти, а здесь, при нас зачем? — все подшучивала над ним сестра.

Ван и слова не сказал ехидной сестре, только закатил глаза к потолку, и старательно оперся на палку. Погода стояла прекрасная, светило солнце, и весь сад был в цвету, они шли по траве, и Зима предвкушала Снегурочкино разочарование, и подбирала слова. что бы смягчить неудачу девушки. Снега пошла вперед, и раздался ее радостный смех.

— Сюда, идите сюда! — закричала она, и Ван запрыгал на одной ноге и костыле, добежал вперед быстрее всех, и раздался и его крик:

— Смотрите, старая яблоня расцвела!

Зимние праздники

Лето прошло без происшествий, только приемная внучка была бесконечно рада каждому дню. В этот год семья Зимы осталась на Юге, и уходить на Север не стали, хотели показать девице все краски лета. Она посмотрела, казалось, на все ягоды, попробовала каждую на вкус, узнала чем отличается черника от земляники. Попробовала на вкус яблоки с каждой яблони, запомнила все цветы в лесах, куда ходила вместе с Орой, сопровождаемая собаками. В саду наставницы излечила и ее яблоню. Пришла и осень, квасили капусту, выращенную на огороде, в ямы с песком и продухами заложили морковь, и свеклу, лук висел связками под потолком дома, что -то из плодов земли засушили на зиму. Собирали грибы, особенно много грибов набрала Ора, много засушили, а какие и засолили в деревянных кадушках. Снега видела соленые грибы и сушеные, привезенные на Алатырь, но растущие в лесу, видела здесь впервые. Все помнили, как она порывалась набрать самых красивых из них- мухоморов, насилу убедили, что они ядовитые. А потом, она стала набирать сама, да столько, что все и удивились, а она смеялась, и говорила, что их теперь по запаху находит, и сама поняла, что поганки, похожие на обычные грибы, страшно ядовиты.

Зимой племена скотоводов спускались обратно на юг, там, где начинались степи. Скоро уже был праздник Коловорота, люди привязывали ленты к елям, украшая их, хозяйки готовили праздничное угощение для своих семей. Зима, теперь выздоровевшая, после лечения Снеги еще весной, споро работала у печи, готовила пироги для угощения. Молодежь пошла посмотреть на гуляния, пошли все втроем.

— Что, Снега оглядываешься, — спросила Аленка, — не видела такого на свои островах?

— Нет.., — сказала она, посмотрев на парня, который ехал за конем на лыжах, державшись за его узду, и только снег скрипел под лыжами, и народ со смехом расступался, пропуская ездока.

Зиги решил устроить скачки, и именно таким образом- на лыжах за конем, и по старинке, на лыжах за оленем. Вождь старался приохотить соплеменников к лошадям, хотя олени были, конечно, людям привычнее.

— Аленка, бабке не говори, я тоже в скачках участвую, — сказал шепотом отрок сестре.

— Заругает, а то как расшибешься?

— Снега добрая, глядишь, вылечит, — озорно заметил Ван, — и у Оры она учится, во всех травах толк знает.

— Ты все же поосторожнее, — заметила девица, — а отказать в лечении я все одно не смогу.

— Ладно, я пошел, — посерьезнел Ван, — конь добрый, да и лыжи у меня хорошие.

— Будем ждать, — сказала сестра, доставая мешочек орешков, и отсыпая половину Снеге, — все веселее, чем просто смотреть и ждать.

Тем временем, у начальной черты собрались восемь участников, их коней за уздцы держали помошники, а сами соревнующиеся стояли на лыжах, держа поводья своих коней. Сигнал должен был дать Глом, закутанный в тулуп, и одевший войлочную шапку с длинными ушами, обернутыми вокруг горла и валяные сапоги. Наконец, он махнул рукой, помошники отпустили коней, и возницы, щелкая поводьями, стали погонять лошадей, и те сходу взяли в галоп, и один из седоков, самый неудачливый, потерял равновесие и полетел в сугроб, а конь побежал за всеми, уже без седока. Снега кинулась помогать отроку, и помогла ему встать. Лыжи были сломаны, а толстая щепка торчала в валяном сапоге юноши. Отрок побелел от боли, но при красавице лишь сжал зубы, и не закричал, пытаясь улыбнуться. Снега озабоченно взглянула на это, но тут подбежала и родня соревнующегося, и они повели его домой. Вдруг один из мужчин посмотрел на разрумянившуюся девицу, и почесав лоб, сказал:

— Да это же именитая ученица Оры. Девица, сделай милость, посмотри на рану нашего Орма. Дом наш здесь рядом.

— Хорошо, — просто ответила Снега, — Алена, я быстро, схожу только посмотри, да и вернусь сразу…

— Хорошо, сестренка. Я подожду. — кивнула Алёна.

До дома было недалеко, Снега поднялась по всходу, сняла тулуп, оставив валенки. С Орма сняли тулуп тоже, и он сел на лавку, и рядом с ним сидела женщина, наверное, его мать, и смотрела на его побелевшее лицо.

— Тебя Снега зовут? — спросила женщина, — Сделай милость, посмотри, славница, что у Орма с ногой, он у нас один сын остался. Меня Мила зовут, я его мать.

Снега подошла, через валенок ощупала рану, вытащила кинжал из ножен на поясе, распорола голенище, оставив щепку, боялась, что крупная вена пострадала. Так же распорола и штанину, резала ткань осторожно, что бы не поранить еще раз уже раненого. Обнажив больное место, чуть сочашееся кровью, и с торчавшем деревянным острием в ране, девица положила больную ногу на скамейку, подняв ее повыше.

— Мила, дай кожаный ремень, бронзовый таз, горячей воды, подорожника сухого, — а сама осторожно ощупала вену. точно, деревяшка порвала вену, и если без жгута, парень кровью истечет.

Женщина принесла ремень, Снега перетянула ногу, рывком, но так что бы не разорвать еще больше, быстро вытащила острие, Орм только охнуть успел. Кровь хлынула в бронзовый таз, но не сильно, так, тоненькая красная линия на белой ноге. Снега старалась, что бы Мила не заметила ничего, сосредоточилась, и остановила кровь совсем, только почувствовала, как шумит у неё в голове. Стала перевязывать, наложила подорожник, замотала рану чистой тряпицей, но в голове все так же предательски гремели волны. Видела она сейчас тоже плохо, только различала общие контуры, все перед ней было, как в густом тумане.

— Ну вот, я пойду, — и насилу не упала, и ноги у нее подгибались, — все у него будет хорошо. — и улыбнулась, силясь показать, что у неё всё хорошо.

— Что с тобой девочка, — посмотрела Мила испуганно на черные глаза ведуньи, — что с глазами твоими? Ты ослепла?

— Крови не люблю, — сказала твердо девушка, с трудом одевая тулуп с третьего раза, не попадая руками в рукава.

— Как ты кровь остановила? Без тебя бы кровью истек, спасибо тебе, — быстро говорила Мила, помогая девушке одеться, — а хоть ты и из ледяных людей, мне все равно. Раз сына моего спасла, значит не злая ты. Это тебе, — и она одела на руку девушке серебряный браслет, и расцеловала, — спасибо еще раз. Себя не бережешь, другим помогаешь. Если что нужно, мой муж и я всегда поможем.

— А кто он?

— Волхв наипервейший, Бор, — с гордостью проговорила Мила, — я тебя провожу к твоей названной сестре.

Мила оделась, и взяла славницу под руку.

— Держись за меня, и никого не бойся, -твёрдо сказала женщина.

Когда Мила и Снега пришли, девица уже видела, и Мила с ней распрощалась, поцеловав в обе щёки. Но гонки уже закончились, и Ван, стоявший рядом с Веттом и Аленой, гордо показывал награду- боевой лук, данный самим вождем Зиги.

— А ты где была? — спросил огорченный Ван, — видишь, я выиграл, — и протянул Снеге лук, а его конь, известный своим норовом, с любопытством обнюхивал ухо Снеги, и потерся о ее щеку, от чего та засмеялась.

— Она Орма лечила, он еще в начале скачек пострадал, — заступилась Алена, — без нее он бы кровью истек.

— Ну, если так, — смутился Ван, все так же теребя кибеть лука, не зная куда руки девать.

— А дай я попробую, — попросила брата Снега, — как ты, на лыжах за конем покататься.

— Меня бабуля прибьет… — с сомнением сказал Ван, — а вдруг чего случится?

— Да мы ей и не скажем, — засмеялась пришедшая в себя ведунья, — лыжи давай, и поводья, и коня придержи пока, что бы не вовремя не дернулся.

— Ладно, — с сомнением сказал Ван, ставя лыжи перед девушкой и нагнувшись, помогал закрепить крепления, а Ветт держал за уздцы коня, — может, Ветт поведет под уздцы, покатает тебя?

— Пусть тебя Ветт катает, — засмеялась Снега, беря поводья в руки, — пошел, -и она хлопнула длинными поводьями, посылая коня вперед.

Сначала каурый пошел шагом, затем, ловко перебирая копытами, и задорно подняв хвост, перешел уже на рысь, а потом, и легкий галоп. Снега ловко стояла на лыжах, и гунны провожали ее удивленными взглядами- как это, девица так правит конем? Дли них не в диковинку было то, что женщины управляют нартами, ездят верхом на оленях, правят повозками, запряженными волами и конями. Но тут, это было в диковину. И вот, ведунья мчалась, из под копыт коня вылетали хлопья снега, она ловко объезжала деревья, и объехав вокруг селение, вернулась к стоявшим Вану, Ветту и Алене, рядом с которыми собралась толпа любопытствующих.

— Такого не видел, — сказал восхищенный Ветт, разведя руки, — здорово ты конем правишь, и на лыжах стоишь.

Снега гладила шею коня, тот довольно фыркал, отвечая на ласку. Девушка сняла лыжи, отдала брату, и поводья забрал Ветт, который повел каурого в конюшню.

Дальше катались незнакомые Снеге люди на оленях, и было забавно смотреть, как маленький олень тащит высоченного мужчину за собой на лыжах. Олени бежали по снегу быстрее, чем лошади, меньше проваливались копытами в наст.

Зимой быстро темнеет, но туч на небе не было, так что теперь бледная луна освещала землю. Громадные тени от неяркого ночного светила закрывали многие предметы или придавали им совершенно невероятный вид. Куча снега во дворе казалась громадным драконом, а ивовый плетень- кораблем со Студеного моря. Дети лепили во дворах и на улицах снеговиков, а потом устраивали бои, закидывая друг-друга снежками. Уже стали ходить ряженые по селению, прося их поблагодарить ради щедрого вечера. Жители, смеясь, бросали в открытые мешки всякую всячину, больше еду. Уже вечерело, и люди пока не ложились спать, все радуясь начинающему расти солнечному дню. Праздник продолжался, в домах горел свет масляных светильников и лучин.

Наутро в дом Зимы застучали в дверь посохом, женщина спустилась открывать.

— С праздником, тебя свет Зима, и внуков твоих и внучек, — говорил зычный голос, раздался шум шагов, и в горницу вошла хозяйка, а за ней волхв Бор с женой Милой, и сыном Ормом поднялись, и отрок тащил тяжелый мешок, — это подарки вам, — и Бор стал доставать из мешка гостинцы, — Это Снеге, новый платок вязаный, да шапка с длинными ушами, что бы не мерзла. Бабушке новую меховую песцовую безрукавку, — и, смеясь, Мила отдала с поклоном подарок.

— Будущему воину лыжи новые, а девице-красавице Алене, платок шерстяной, и вашей бабушке Зиме, — и он отдал из мешка красу любого дома, бронзовый котел на четырех ножках. Все засмотрелись на бронзовое художество, это был не просто предмет обихода, а вещь украшенная многими фигурками- оленей, в виде которых были отлиты руки котла, грифонов, разевающие свои клювы на его стенках, а ножки были выполнены как грифоновы лапы. Котел еще блестел, он был новым, и не успел покрыться патиной и сажей огня. И жена Бора положила роскошный кокошник, украшенный речным жемчугом, с лежащим полумесяцем из чистого серебра посередине, а потом женщина подошла, и вложила дар в руки Снеги.

— Давай примерим, краса- девица, — и Мила укрепила на голове юной ведуньи чудо -убор.

Небольшой высоты, в три пальца, он невыразимо красил девушку. Она покраснела от удовольствия, веснушки стали еще заметнее, и засмеялась, и потянулась к своему серебряному зеркалу, посмотреться. Повернулась и так и этак, все в восхищении смотрели на ее прекрасное лицо.

— Очень красиво, девица, — утвердил мнение остальных Бор, и все в горнице согласно закивали головами.

— Спасибо, Бор, за подарок. За котел, особенно. Только и отдариться нам нечем, — смущенно ответила Зима.

— Твоя внучка названная отдарилась, Орму, сыну моему, жизнь спасла. Так бы ведь кровью истек. Ума не приложу, как она смогла, — и испытующе посмотрел на жену, но она в ответ и бровью не повела.

— Умение, тут главное, Бор. Ты тоже травами людей выхаживаешь, и лихоманку можешь отогнать, — говорила ему жена, улыбаясь, — и хватит тебе везде скверну искать, — сказала она уже без улыбки.

— Там шрам уже розовый на ране, Мила, — и он прищурившись смотрел на Снегу, как будто хотел увидеть нечто незнаемое и страшное.

Девушка встала, со странной полуулыбкой посмотрела на волхва, взяла нож, и порезала себе им указательный палец. Четыре пары глаз не отрываясь, смотрели, сначала на полосу на пальце, затем как она покраснела, и наконец, КАПЛЯ КРАСНОЙ КРОВИ упала на пол.

— Прости, Снегурочка, — и, рыдая, упала на колени Мила, — прости и мужа моего, и сына, и меня, неразумную, — и продолжала плакать, не выпуская из рук сарафан Снеги. Девушка страшно смутилась, побледнела, потом жгуче покраснела, пыталась высвободить полы своей одежды, и стала поспешно поднимать женщину с пола, держа ее под локти, и сжав палец, что бы не испачкать кровью праздничный наряд. Бор стоял в смущении, не зная куда глаза девать.

— Прости, краса девица, — и поклонился поясно, как никому не кланялся уже двадцать лет, — бояться же все… Вдруг ты из Ледяных Людей? Или Ледяная царевна тебя послала? Прости нас всех ради Стражей Древа, а пуще всех меня, — говорил он прижимая к себе еще всхлипывающую жену. Орм же смотрел в восхищении на девушку, и не скрывал этого.

— Оставайтесь с нами, отведайте угощения, — предложила Снега, говоря так, что бы убрать неловкость и обиду, висевшие в воздухе, и бабушка кивнула, соглашаясь с мудрой внучкой.

— Садитесь за стол, гости дорогие, — и усадила за стол на лучшее место, придвинула к ним миску с оленьим тушеным мясом, и налила в ковши меда. Рядом села Снега, не снимая подарок, и Зима положила ей рыбы, и Аленке и Вану тоже оленины.

— Хорошо готовишь, Зима, оленина с брусникой на диво хороша, — приговаривал Бор, орудуя деревянной ложкой, — попробуй, Снега.

— Я рыбу, — сказала девушка, отделяя хребет от вареной трески, — мясо не ем.

— Ну, все, еще раз с праздником, и отдельно выпьем за тебя, юная ведунья, — провозгласил Бор, — и не держи на меня обиду. Не со зла я. Бояться все.- он горько усмехнулся, — и давно бояться, с тех пор как Эльга обратилась. И войн нет, и болезней страшных, все же это она, Неживая с Запретного острова сделала. Да и сказать честно, не Зиги, не наших воинов соседи бояться, а страшаться больше смерти лютой, если вдруг бессмертная колдунья Эльга на них разозлиться.

Снега отпивала мёд, и опустила глаза в стол, слабо улыбаясь, лишь украдкой смотрела на гостей. Казалось, что ей хочется убежать отсюда, чем выслушивать это. Вдруг она подняла голову, желая что-то сказать, и не сказала.

— А что было- то? — делая круглые глаза, наперебой спросили Ван и Алена, — расскажи, Бор.

— Давно было… Двести лет назад… — говорил, тяжело подбирая слова волхв, — Чужаки напали, мы отбивались, тяжело было, и пришла Эльга со Студеного моря… С ратью…

— А что за рать-то? — спросил нетерпеливый Ван, даже не смотря на оленину в миске, которая пахла просто волшебно.

— Неживые, — неохотно, будто вытягивая из себя слова клещами, проговорил волхв, — Рать мертвых подняла Эльга, и ночью неживые воины перебили всех врагов. Она всех врагов в пыль стерла, только кровавые потеки остались, потом пришла, людям поклонилась, а рать ее страшная пропала, а ведь воинов ее тысячи были. Ну а многие, воины, себе на лоб, на переносье её знак наносят. Что бы когда погибнут, она их в своё войско забрала, в Своё Царство, на Запретный остров.

— Куда же она их спрятала, — спросила Зима, тоже оторвавшись от еды, — стольких-то?

— Никто не знает, — медленно проговорил Бор, глядя в огонь очага.

Страхи Бора

Вечером Бор и его жена, Мила, вернулись в свой дом. Открыли калитку им их послушники, ученики волхва племени. Бор брал к себе в обучение двух- трех мальчишек, толковых, быстрых умом, способных к травознанию. Больше трёх никогда не приглашал, считая, что невозможно наставнику показывать премудрости многим одновременно, теряется непосредственное общение, необходимое для передачи знаний. Трое из Семи волхвов племени были его учениками, а затем, как должно, все проходили Посвящение на Алатыре. Он помнил этот день, как сам бросил кости с древними рунами, а одна из Прях их толковала. Бор никому не рассказывал о предсказании, и о том, как посетил пещеру, где вопрошал само Время, как он шел туда, и сейчас часто снился тот день- он бредет между разноцветных колонн, и, наконец, находит пещеру, проходит по отполированному полу, и касается или скорее, погружается рукой в Нечто, и это Нечто задало ему вопросы, и он прошел испытание, ответив, что он всего лишь человек. И тут, в непонимании, стараясь увидеть то, что он не мог пока понять, но чувствовал какую-то неизвестность, это было связано с найденышем, пришедшим из леса. Нет, он был счастлив, что она спасла единственного их с Милой сына, но как? Как она это сделала? Многие ведуны и ведуньи, пытались повторить такое, да не смогли. Только одна ниточка, одна мысль терзала его- его дед рассказывал, а ему его дед, что Эльга была способна на такие чудеса, в той далёкой битве с чужими, излечила даже умирающих. Да так то Ледяная царевна, повелительница Мертвых. Эльга здесь была сто лет назад, распри унимала. Волхва Прея, его прадеда вожди не послушались, мол, кто такой волхв? За обычаями следит, людей оберегает, а они, предводители воинов, защитники, чего им увещевания какого-то волхва? А он ведь предупреждал, что Эльга — не чужая, она почувствует, придет распрю смирять. И что? Вождя сколтов она одним пальцем убила, когда он ей перечить стал, и стал ее слугой навечно. Кто же такая Снега? И добрая, точно. И смелая, и это так. Орма вылечила, не просила ведь ничего, непонятным образом, и шрама не осталось. А Мила молчит, что было на самом деле, а сын спал, не видел ничего. Бор сжал еще крепе посох в руках, и встал, подумать. Хорошо здесь, в горнице протоплено, жарко, здесь и отдышаться можно. Но все-таки хорошо, что кровь настоящая, красная, у девицы, как у людей, значит она не из ледяных великанов.

Он еще бродил по покрытом снегом двору, вытаптывая валяными сапогами дорожки, зябко кутаясь в овчинный тулуп, и поправил шапку, затянув ее уши на шее, что бы ветер не задувал. Пошел снег, падая мягкими хлопьями и на голову волхва, и на двускатную крышу его дома, и не задерживаясь, по дранке скатывался вниз.

«Вот так-то, снег идёт к снегу, а люди к людям», — все думал Бор, и не знал пока, как решить эту загадку, и тут его осенило, что надо поговорить с Дубравой и Подагой, послушницами Оры. А как дело проясниться, на Алатырь весть прислать, глядишь, Пряхи помогут, хотя не хотел связываться с ними, и просить у них, хоть что-нибудь. Пряхи они… Эх… Это безумные отроки думают, что они в своей горе только молятся, да нитки сучат, знаем, что могут… Опять он встал, вздохнул тяжело, помотал головой, и отправился домой. Зашел в сени, обстучал сапоги веником, снял их, переоделся в домашнюю обувь, и поднялся в жилую часть. В горнице было тепло, окна закрыли ставнями изнутри, освещалось все светильниками с бронзовыми зеркалами, было нетемно, но тени отбрасывались длинные, и за ларями с скарбом царил полумрак.

— Нагулялся, Бор, — сказала Мила, — садись, поешь. — и жена выставила на стол пироги, и тушеную оленину с брусникой. — Орм, садись есть за стол!

— Сейчас! — крикнул их сын, и быстрым шагом сел за стол, по пути откладывая недоделанный новый лук, который надо было еще обклеить берестой.

— Сын, ну ты помнишь, что Снега делала, когда тебя лечила?

— Нет, разрезала валенок и штаны, дотронулась до шеи, и я заснул сразу, а проснулся- нога замотана, в тазу крови мало совсем. Да я тебе ж сколько раз говорил.

— Мила, видела чего?

— Да я за тазом побежала, а вернулась- уже все хорошо, — и она картинно пожала плечами, — да что ты привязался к ней! Кровь красная у славницы, чего тебе? — и она уже зло посмотрела на мужа, — или плохо, что она сына нашего от смерти спасла, — и она уперла руки в пояс, выставив локти в стороны, готовясь к ссоре.

— Да что, ты жена. — опешил волхв, — Но кто такая она? Откуда взялась? Ты поспрошай своих подруг, может, кто что услышит.

— Это дело другое, — и ее голос потеплел, — поговорю. Может, Ора подругам своим что скажет, Зае да Неге.

— Хорошая она, добрая и красивая, ты что, отец? — проговорил сын, — она, бывает, заходит посмотреть на уроки наши вместе с Аленой, а Ван- про него плохого слова не сҡажешь.

— Ешь давай, — и жена придвинула пироги к мужу. — Понравилась девка? — сказала она, улыбаясь, сыну.

— Она мяса не ест, — вспомнил Бор, беря в руку пирожок, и задумчиво откусывая от него кусок, — но пироги ест, — и счастливо улыбнулся, вспоминая, — как и Пряхи. Хоть что-то. Значит, и она зарок дала…

Наутро, по обычаю, волхв пошел поздравлять вождя в его дом. Послушники за ним несли по обычаю подарки. Ничего необычного- рыба да грибы, и в ответ Зиги тем же и отдарится. Послушники остались в людской, а Бор поднялся к вождю.

— С праздником, тебя Зиги.- и поклонился вождю.

— И тебя, Бор. — и тоже поклонился волхву, — Поздорову ли домашние?

— Все хорошо. Ты слышал, что мой сын пострадал, да ведунья — ученица, его спасла?

— Совсем еще отроковица, видать, но Ора выучила ее хорошо. Повезло нам с новой ведуньей.

— А повезло ли? А не оборотень какой? Да и Ора её учила? Не припомню, что бы она так вылечивала. — нахмурился Бор, — ну простуды, раны нетяжелые, да, она умеет. Роды принимает хорошо, тоже правда. Но это? — засомневался волхв.

— Прошел почти год, ведун, а несчастья нас миновали, ни болезней, ни мора, скотина не болеет, значит и зло к нам не пришло.

— Ты сам знаешь, — вздохнул волхв, — кто это все делает, всем вершит, и нас защищает, а мы все, и все вокруг в страхе живем.

— Эльга, — вздохнул вождь, — все не так и плохо, волхв. Племя выросло в десятки раз за эти годы.

— Сложнее стало с едой и выпасами для коров. Ты слышал, что опять венды с данами ссорятся?

— Нет, — потемнев лицом, ответил вождь, — есть ведь незанятые земли на Двине. Туда охотников пошлем, договоримся. А ниже, по Каме и старые наши союзники живут.

— С этим ладно, Зиги, а как быть нам со Снегой? Может, лучше на Алатырь её отошлем?

— Пока от нее зла нет, и ссориться нам ни с ней, ни с Пряхами незачем. И я понял, к чему ты гнешь, волхв, -криво усмехнулся вождь, — что она из ледяных великанов, из Эльгиных людей? И тут Ледяную царевну злить незачем, если это точно от нее. Да я слышал, — и он усмехнулся, — она Красную кровь пролила, а не Ихор. А присмотреть нужно, мало ли что.

— Вот и я о том, — просветлел волхв, — Присмотрим. А как твои, домашние? Жена, дети?

— С Нарой все хорошо, Фат учится у Листа, Целл на следующий год к нему пойдет, пока ловушки дома мастерит на всякого зверя, а вот Гильда… Уж который год не встает… — печально сказал Зиги.

— А может… — и Бор выразительно посмотрел на вождя.

— Ты о Снеге, как и я, так и ты подумал? — ответил ему в одно мгновение Зиги.

Волхв важно кивнул головой, и весь расплылся в довольной улыбке.

Излечение Гильды

— Сам пойду просить её, возьму своих дружинников, двух или трех для чести, и подарки для Зимы и Снеги, да и внучат не забуду.

— Попробуй к себе в дом в дом пригласить, или попроси присутствовать при излечении дочери. Только жене не говори, а то вдруг не выйдет ничего, — и волхв непритворно вздохнул.

— Это верно. Итак, Нара сама не своя. Скажу, я дочь вынес, прогуляться, покатать на санках, на снежок посмотреть, себя показать.

— С собой меня возьмешь? — с малой надеждой спросил Бор, — слова не скажу. Не пожалеешь, вождь.

— Лучше не стоит, — проговорил, подумав, Зиги, — кто знает, как все повернется. Ладно, пойду к жене, да и отроков пошлю подарки собрать да и к Снеге со скарбом отправлюсь.

— Ну а я домой, к семье пойду. Радостные дни, да и сын выжил.

— Привет им передавай и поклон от меня. — добавил Зиги.

Волхв спешно собрался и вышел, а Зиги пошел к жене в келью. Жена сидела, и вышивала полотенце, часто прикладывая ко лбу ладонь, и морщилась от боли.

— Нара, я чего хотел… Пойду, Гильду на санках покатаю, все ей веселее будет…

— Сходи… Спасибо… — слабым голосом, державшись за больную голову ответила ему жена.

Вождь поспешно вышел из покоев жены, и пошел в комнату дочери. С ней все время находилась сиделка, из дальней родни Нары. Пожилая хорошая женщина, дети её выросли, и сейчас живут на Ямале, китов промышляют, в море всё время. Вот и оставили мать на попечение его жены, а она стала за их немощной дочерью приглядывать. Зиги не нарадовался на Свету, какая ведь немалая помощь от нее, и дочь их полюбила, и нрав не злой.

Рассорились муж с женой, просила Зиги жена слезно ехать в Гандвик зимой, когда там в своих угодьях Эльга гостит. Да не захотел вождь даже Мёртвой Царевне поклонится, что бы она Гильду излечила. А сюда, в верховья Оби, в Варту, по старой памяти Эльга не ездит, обиды помнит, но не мстит, нет.

— Привет, дочка. Поехали, на санках тебя покатаю. Нехолодно на дворе, снежок, красиво очень.

— Спасибо, сейчас Света поможет одеться, — с радостью согласилась Гильда.

Одетую в теплые вещи дочь вождь вынес на руках, и усадил в сани, но сани особые, он толкал их сзади, держась за особые ручки, так что мог следить за дочкой, привязанной ремнем к саням. Раньше были обычные, но один раз упала с саней Гильда, не досмотрел отец. И плакала потом два дня, да не от боли, в снег ведь упала, а от обиды, что немощная такая. Сзади него шли трое дюжих воинов, и везли на санках ларь с дарами для ведуньи. Зиги толкал возок, улыбался в ответ радостной Гильде, которая наконец выбралась из скучного терема, из которого зимой редко выходила, другие ведь заняты, а ей и никак одной не подняться с лавки, и не выйти на улицу. Отец думал, что сказать Снеге, что бы не отказала, и все мечтал про себя, должно же наконец, прийти что-то хорошее для дочери, да и для них с женой. Тем более, праздник какой.

Гильда всё оглядывалась, ведь выехали со двора, и куда отец повёз? А хоть бы и в лес, зло подумала девочка. Быстрее хоть помереть, чем так жить. От холода смерть не лютая, думала она, закрывая глаза.

Вскоре показался дом Зимы, один из воинов постучал в ворота, глухие удары были слышны далеко, залаяли два пса, и мальчишеский голос спросил:

— Кто к нам, в Светлый день?

— Я, это, Зиги, посетить вас в праздник, и попросить хочу.

Мальчик, одетый в тулуп, отворил ворота, быстро окинул взглядом людей, и сказать что был удивлен, значит ничего не сказать.

— Привет, Ван, — проговорила нежным голосом Гильда, открыв глаза, — пустишь нас к себе? Отец подарки вам привез, — и оглянулась на отца, улыбаясь.

— Спасибо, — говорил опешивший отрок, — и тебя с праздником.

— Ван, позови бабушку и Снегу, — сказал на ухо отроку вождь, — не для чужих ушей разговор. — и положил руку ему на плечо, для важности кивнув.

— Хорошо, — сказал сразу покрасневший Ван, и кинулся в дом.

— Красиво как, — говорила Гильда отцу, — а куда Ван побежал? — сказала она, покраснев.

— Что, понравился? — засмеялся Зиги, — пригожий отрок. Да не повезло им с сестрой. Видишь, как с отцом- матерью случилось- утонули в Студеном Море, красного зверя добывали.

Тут и подошли наскоро одетые Зима и Снега, идущие твердой поступью, уже с напряженными лицами, не знающими чего и ждать. Навстречу им быстрым шагом, с санками впереди себя пошел Зиги и катил дочь.

— Поговорить надо, с тобой, славница, — он обратился к Снеге, поясно ей поклонившись, — отойдем в сторону. Гильда, — наклонился он к девочке, — я рядом здесь.

Дочь с серьёзным лицом кивнула ему, и вождь подошёл к Снеге, и они отошли от других. Они прошли вдвоем, так что бы никто их не услышал, и девица оглянусь на бабку, и махнула ей рукой, все хорошо, мол.

— Просить тебя, ведунья хочу, — и он тяжело вздохнул, опустив глаза, — не как вождь, а как отец. Видишь, какое горе у нас- Гильда обездвижела, пожалй ее, не меня. Возьмись вылечить, ничего не пожалею, принес дары богатые. Сделай милость.

— Зиги, — и девица мучительно покраснела, — я никому не могу отказать в лечение, такой мой зарок. Но может статься и не выйдет у меня. В Гандвик езжай, Эльга никому в помощи не отказывает, кто её просит.

— Не могу я, — и неожиданно вождь покраснел, — если ты не сумеешь, то тогда…

— Тогда, Зиги, — и Снега смотрела него своим глазами, ставшими как острые льдинки, — и ты клянись, что без вести с Алатыря меня туда сам не пошлешь и никому не позволишь отослать. И другой мой зарок- на жизнь и смерть- Клянись, что не попросишь воскресить никого, что бы не случилось.

— Клянусь, — пробормотал вождь, чувствуя, как у него холодеют руки и ноги, — не бойся, девица.

— Я никого в целом свете не боюсь, вождь. И ты бояться теперь перестанешь. Лишь бы меня не испугался.- и она подошла к нему, — Бери дочь на руки, и пойдем наверх, в горницу.

Зиги поднял Гильду, впереди пошла Зима, с каменным выражением лица, а за ней Снега. В сенях, она как ни в чем не бывало отряхнула веником свои валенки, бабушки и гостей, улыбаясь при том Гильде.

— Ван, Алена! — крикнула Зима, — идите, вас отроки вождя просят, покажите им во дворе, как ты хитро свою колесницу в сарае мастеришь.

— Сейчас, баушка, — и внуки- близнецы, быстро одевшись убежали во двор.

— А куда Ван, — провозила отрока взглядом, и побледнев от обиды, сказала Гильда, — это потому, что я калека, — и заплакала горько, утирая слезы ладонями.

— Не надо, девица, — к ней кинулась Снега, сама с покрасневшим носом, — чего ты, выздоровеешь. Он же отрок, ему бы все мечи да лошади, но он добрый и смелый. Не надо так. Сейчас я тебя травами лечить буду, как никто и не умеет здесь.

— Точно? Не шутишь? — говорила она с надеждой оглядывая совсем юную ведунью.

— Все с тобой будет хорошо, — говорила сама разволновавшаяся ведьма, — все отлично, сейчас отец с тебя тулуп и валенки снимет, а то у нас тепло, сопреешь.

Зиги кинулся к дочери и быстро снял теплую одежду, и сел на лавке. Гильда осталась в вязаном платье, меховой безрукавке и войлочных онучах. Зима принесла питье по кивку Снеги, ведунья сама подала ковш девочке, та взяла двумя руками, посмотрела на отца и ведьму и все выпила, стала засыпать, кланясь к груди подбородком.

— Смотреть будешь? -едко спросила Снега вождя, — как ведовство своё творить буду?

— Не хочу, но должен. — упрямо сказал вождь, — не испугаюсь.

— Ладно, — сказала ведьма.

Она села рядом с девочкой, нажала на одно место на шее, отчего та заснула. Потом погладила ее волосы, сняла браслеты с рук, подтянула свои рукава к локтям, обнажив покрытые татуировками предплечья, и наложила ладони на лоб девочки. Так продолжалось недолго, Зиги заметил, как волосы отроковицы побелели, а лицо будто заледенело, глаза почернели, губы сделались синими, как и ногти на пальцах, а ноги и руки его девочки, о чудо! Стали непроизвольно сжиматься и разжиматься, как у безвольной куклы, но глаза она еще не открывала. Отец пытался подойти к дочери, но его крепко держала Зима своими руками. Светильники освещали все действо, наконец, в изнеможении, с тяжелым вздохом, Снега встала и отошла от девочки, еле передвигая свои ставшими непослушными ноги, и цепляясь пальцами за стену, села на лавку, обводя горницу невидящими теперь глазами.

— Бабушка, — попросила она жалобно, — попить бы мне… Меду…

Зима кинулась за ковшиком, наполнила его и принесла, вложив в слабые теперь руки внучки, и та, вцепившись в ковш, задевая за края зубами, мигом выпила все.

Зиги кинулся было помочь, да бабушка подняла руку, и помотала головой, показав, что его помощь не нужна.

— Уйду я пока, — проговорила Снега, — не буду девочку пугать, сейчас она очнется. Бабушка, помоги.

Зима под руку взяла поднявшуюся славницу, и повела ее в другую комнату, ведунья выставила левую руку вперед, перед собой, боясь удариться о стены. Зиги сел рядом с дочкой, слабые спазмы мышц её рук и ног продолжались, наконец, она открыла глаза.

— Папа, — я ножки чувствую, и спину тоже, — где та ведунья- славница, что меня волшебным отваром поила, — она попыталась вскочить на ноги, но еще слабые ноги ее не держали, и она бы упала прямо лицом в пол, но отец ее подхватил. Зиги думал, что она расплачется, но она громко смеялась, и обняла отца за шею, и расцеловала.

— Спасибо, отец. Лучший подарок на праздник. И Снега, та знахарка, где она?

— Это не я, тебя вылечил. Ты ведунью благодари потом. Но она отдыхает, мы потом к ней придем.

Внизу стукнула дверь, и поднялись Близнецы, разгоряченные, и покрасневшие с мороза. Ван и Алена быстро взглянули на уже стоящую на своих ногах Гильду, и понимающе переглянулись. Они скинули тулупы, и сели рядом с бабушкой на лавку.

— Попить не хотите? — вежливо спросил Ван у гостей, — я квас налью, или травяной настой.

— Хотим, — с готовностью согласилась Гильда, с удовольствием оглядывая пригожего отрока, — видишь, я на своих ногах, — с гордостью похвалилась девочка, — меня твоя сестра названная подняла.

— Видим, — слабо улыбнулась Алена, понимая радость Гильды, но зная и каково сейчас Снеге, за запертой дверью, — хорошо, что Снега тебя вылечила. Про снадобье, ты чужим не говори только.

— Хорошо, — вздохнув, согласилась Гильда, отпивая квас, принесенный Ваном ей и отцу, — спасибо. Отец, пойдем, пора нам наверное, и мать и братьев порадуем, больше не будут из -за меня печалиться. Спасибо вам за все.- и поклонилась.

— Зима, — Зиги обратился к пришедшей уже женщине, — мы завтра придем, поблагодарить, если возможно.

— Будем рады, хоть и места у нас немного, вождь.

Отец, и дочь, оба неимоверно счастливые, оделись и ушли, хотя и Зиги поддерживал Гильду под руку, скорее нёс, ведь ноги ее еще не слушались, как надо, и она спотыкалась через шаг, но была безмерно счастлива. Они ушли, и Снега услышав шаги, быстро вернулась, волосы ее уже стали пепельными, лицо стало нормального цвета, но она страшно щурилась, но уже не водила руками перед собой, что было всем особенно страшно.

— Бабушка, дай поесть, — попросила она, — есть хочется невыносимо.

— Садись, внучка, вот пироги, вот квас, — и она придвинула миску к ведунье, — хорошо, что ты в себя пришла быстрее после этого.

— А ты не могла отказать ей в лечении? — спросила Алена, пристально смотря на названную сестру.

— Нет, — помотала головой славница, пережевывая пирог, — не могу, это просто невозможно, — и она удивленно смотрела на сестру, — человек страдает, я ведь могу помочь, и откажу? Не могу, Алена, просто не могу. Я же чувствую, как человек страдает, как ему плохо, и мне самой больно, и я излечу его чего бы мне это не стоило. Но мертвых-нельзя, — и она потемнела взором, — это только сами Близнецы могут, — она рассмеялась, — не вы, конечно, а Стражи Мира.

— Завтра вождь придет с семьей, Снега.- сказала Зима.

— Хорошо, что гости придут, Бор же небось, Зиги все рассказал обо мне, вот вождь и пришел с Гильдой. Любой бы пришел, — подумав, сказала ведунья, — боялся меня, ведь, я видела. Боялся, что я откажу, а все равно пришел. А тут понял, что это такое, — и она криво усмехнулась, уже шутя водила руками перед собой, как ослепшая, и таращила глаза. Бабушка подошла, не вытерпела, хотела вытянуть внучку полотенцем хорошенечко… Да только лишь наклонилась, и в щеку поцеловала.

— Ну ты береги себя, дитятко.

— Хорошо, бабушка.

С утра пораньше приехало на санях все семейство Зиги- жена, два сына, дочь и он сам, правивший санями. Ван открывал ворота гостям, как старший мужчина в доме, с сыновьями вождя поставил и привязал коней в сарае. Фат и Целл ему показали, как задавать корм лошадям, проверять не больны ли у них колени, потом втроем они поднялись наверх, где уже женщины ставили на стол угощенье, большую часть которого привез Зиги. Вождь ушел из горницы и вернулся с ларем, подарками для семьи бабушки Зимы.

— Это тебе, Зима, — отдал ей новую шубу из песцов.

— Тебе, Алена, — положил перед ней бусы из речного скатного жемчуга.

— Ван, твой подарок, — и положил перед ним бронзовый топор, украшенный богатой резьбой.

Потом подошла к Снеге и излеченная, еще смешно ковылявшая на своих ногах, а отец нес за ней подношения, которые подавал ей по очереди.

— Снега, это все для тебя, — говорила девочка, — это котел для трав, это сумка для снадобий, это серебряная чаша, как у самых именитых ведуний, и полотенце, я сама вышивала, пока ходить не могла, — она вздохнула, все перечисляя, — а, еще тебе четыре мешка ячменя, ты же пироги любишь, — и она засмеялась.

— Спасибо, Гильда за подарки, у меня пока ничего нет, что бы отдариться.

— Ты уже отдарилась, — засмеялась дочь вождя, — на все сразу вперед.

— Садитесь, все готово, — и Зима и веселая Нара, никак не нарадующаяся за дочь, стали раскладывать угощение по мискам, обычную оленину, а Снеге рыбу. Были даже ячменные лепешки, нечастая вещь за столом, был и молодой сыр, обычная еда. Нара села рядом с мужем, а рядом с ней, с другого бока Зима. Жена вождя с любопытством оглядывала близнецов и ведунью, Ван оживленно разговаривал с Фатом и Целлом, Гильда пересела и забралась на скамью между Аленой и Снегой. Она ела с удовольствием, попробовала и оленину, и попробовала и рыбу.

— Дома одни братья, — сказала она, здесь все веселее, но смотрела на редкие локоны Вана с интересом, хотя у ее братьев волосы выстрижены были также.

— Алена, и ты, Снега, заходите ко мне домой, в гости. У меня и ручной хорек есть. Он забавный. И, может, меня мать отпустит теперь к Оре учится, травами, так я тоже научусь всех лечить.

— Посмотрим, — ответила все слышащая за столом Нара, — ешь давай, а то никто замуж не возьмет, и так отощала, пока на лавке лежала.

— Теперь, небось, женихи найдутся, — не испугалась Гильда, — я уже не хуже других.

Гости расстались с хозяевами нескоро, Семейство Зимы пошло проводить их сани, и долго махали им вслед, желая счастливого пути.

— Ну чего, жених, Гильда тебя уже просватала, — подсмеивалась сестра, и толкая его в бок, от чего тот мучительно краснел, а сестра смеялась еще сильнее, — Снегу благодари, она твоя сваха, — и засмеялась опять.

Снега только взглянула на Алёну, да непонимающе вздохнула, и повернулась лицом к брату и сделала брови домиком, отчего Алена засмеялась ещё сильнее. Зима только покачала головой, смотрела на внуков и улыбалась.

Бабушка не прерывала ехидную Алену, а лишь призадумалась, да счастливо улыбнулась: «Было бы неплохо, а то ведь сирота, а Гильда девушка из хорошей семьи. Хорошо бы все вышло.» А вслух сказала Аленке:

— Хватит тебе, рано еще думать об этом, ему еще года три до жениховства.

Отвар из папоротника

Прошло два года, незаметных в тяжелом обучении, и ежегодном кочевье по пастбищам вдоль реки Обь, летом они, скотоводы, все поднимались ближе к Студеному морю, на зиму спускались южнее, в степи, что бы сохранить стада. Снегурочка стала уже известной ведуньей и знахаркой, несмотря на юные годы. Приезжали многие, желая что бы излечила заболевших, но она не прошла Испытания, никак не уезжала на Алатырь, и могла лечить недужных только вместе с Орой. Исцеления проходили уже легко, и она больше не менялась в лице, а лишь ее глаза чернели, но через минуты зрение к ней возвращалось. Ван часто приходил в гости в дом Зиги, но не к вождю, а к Гильде. Показывал, как управляться с конями, вместе с ней и братьями ходил на Обь, рыбу ловить. Дочь вождя совершенно выздоровела, и часто посещала дом Зимы, отпрашиваясь у родителей, что бы посетить Алену и Снегу, но приходила она именно к Вану. Так все и продолжалось, но были тяжелые уроки у Листа, и юноша целый месяц не показывался дома, и Гильда ходила потерянная, неулыбчивая, с темными кругами под глазами, но приходила к сестрам, что бы вместе вязать, или училась траволечению у Оры.

— Пошли завтра, Снегурочка, смотреть как отроки учаться. Они уже упряжками коней управляют, — и она продолжила шепотом, — только ты делай вид, что сидишь просто так, тебе, мол, и не важны эти юношеские забавы.

— Почему? — просто спросила Снега, — перебирая сохнущие травы на холстяном полотнище.

— Так надо, — повторяла девочка непонятливой, — такой порядок, а то возомнят о себе…

— Ладно, — просто ответила ведунья, — пошли, посмотрим.

С ними пошла и Гильда, посмотреть, как Ван колесницей правит. Девушки взяли с собой мешочек орехов, что бы нескучно было, и сели рядком. Вокруг них так же, будто случайно или по очень важному делу, сидели с десятка три юных девиц, из гуннов или мансов. Каждая или вязала, или пряла, и одеты все были для этой обычной работы на диво нарядно, так что презабавно звенели браслетами, когда вязали.

Сидели Гильда и Снега на скамейке рядом с Аленой, ведунья наблюдала, делая вид, что ей не интересно, как юноши учаться управлять легкими колесницами. Как пары горячих коней, а у некоторых и тройки, погоняемые возницами, разворачиваются, маневрируют, не задевая друг друга, а юные воины кидают дротики на полном скаку и стреляют из колесниц из лука в соломенные мишени. Комья земли, из под копыт коней, просто земля, или песок, летели вокруг, пыль стояла столбом, попадая и на будущих воинов. Недалеко стоял и их наставник, он был старше учеников всего на шесть лет, звали его, как слышала Алена, Лист. На колесничных бойцах были кожаные шлемы, что бы юноши не пострадали при нежданном падении. Учитель тоже был в шлеме и внимательно смотрел за учениками, и кричал им что-то, и девушки не слышали что это были за слова,, и скорее всего, это было к счастью. Гильда смотрела на скачки, широко раскрыв глаза, и иногда порывисто вскрикивала, хватая за локти то Алену, то Снегу, когда колесница Вана и Ветта опасно наклонялась. Снегурочка смотрела, и ее сердце замирало, как успевает Ван поразить цель, и каким-то чудом при этом не вылететь из повозки. Девушка призадумалась, и стала доставать листья разных видов папоротника, и пошевелила сухие травы, сложила их вместе в льняной мешочек.

— Снега, Чего задумала? — улыбалась своим большим ртом Алена, ухватив за рукав подругу, — что-то новое опять? Твой отвар спас от смерти нескольких стариков с слабым сердцем..

Гильда тоже посмотрела на рисунок на земле, но не сказала ни слова, лишь понимающе улыбнулась, смотря на ведунью с восхищением. Снега после излечения навсегда стала для дочери вождя непререкаемым образцом.

— Пока не знаю… — она опять как будто не слышала никого, — можно и по-другому, на колеснице, — и в задумчивости наклонила голову, взяла веточку, и стала чертить на земле.

Алена стояла и смотрела на рисунок, на колесницу, на длинное копье у воина в колеснице. Да, Снега прямо ведунья, ишь чего удумала…

Юноши закончили выездку, побежали умываться сами и коней протереть от пота, а затем и Ван пришел к сидящим девушкам вместе с Веттом, приятелем.

— День добрый, славницы, — поздоровался Ван, поклонившись девушкам, и эти слова повторил за ним Ветт. Отроки вытянулись, стали как молодые дубки, которым еще предстояло окрепнуть, но рост был у них уже немалый.

— Привет, Ван, — широко улыбаясь, поздоровалась Гильда, с досады краснея, убирая шитье в суму на боку, — отлично в повозке держишься.

— И вам обоим привет, — сказала после всех Снега, — время у меня немного, Ван. Вот, посмотри на рисунок, — и она показала юноше набросок на земле.

Юноша посмотрел, задумался, вставал и так и эдак, помотал головой. Достал из сумы фигурку воина на колеснице, приставил прутик длинный к его руке, повозил по земле, обдумывая.

— Непросто будет при скачке, с длинным копьем, если трясанет и им земли коснешься-то вылетишь из повозки на манер сводного брата кукушонка. Значит, опускать копье надо уже приближаясь к врагу, а так держать его острием вверх, — думал он вслух, -без щита, значит, доспех усилить надо, а копье делать таким, что бы ломалось при попадании в цель, с втулкой из меди, и при ударе оскепище цело, а наконечник остается в неприятеле. Надо будет попробовать.

— Я и снадобье придумала, что бы боец сильнее стал и быстрее все успевать в бою- и уклоняться, и колесницей править,

— Непросто так ты к нам попала, — усмехнулся Ван, — или на удачу, или на погибель.

— Зачем говоришь такое, — вскинулась, покраснев Алена, — Снега скольким помогла, скольких вылечила.

— Я пойду, Ван, приходи с сестрами к нам домой, давно ведь вы у нас не были, — и она посмотрела на него с грустью. И будто вспомнила, повернулась, уходя, — Привет тебе, Ветт, — и пошла домой, еле переставляя ноги, оставив всех на поляне.

Ван посмотрел на удаляющуюся фигуру девушки, вздохнул, посмотрел и на укоризненные глаза сестры, и на осуждающее покачивание головы Снеги, и вздохнул снова.

— Чего, ты, Ван? Нельзя быть таким злым, — сказал, смеясь Ветт, и тут же осекся, взглянув на Алену с поджатыми губами.

— Виноват, простите, сестры. То одно, то другое, и не ровня я ей. Но виноват, это точно, — покраснел юноша, — прости, сестра названная, — и поклонился в пояс, — а что за зелье? Готово?

— Завтра сварю. Не испугаешься? На следующий день, после того, как его напьешься, будет очень плохо, или надо выпить другое, после урочных дел, тогда легче будет. Но в день когда выпьешь отвара, и сила, и быстрота возрастут невероятно.

— Стоит попробовать. Спасибо тебе.

— Рано еще благодарить, — вздохнула девушка, — посмотришь сам.

На следующий день пришла Снега с Аленой, принесли баклажку зелья, и ждали их Ветт и Ван.

— Привет, сестренки, — шумно поздоровался отрок, а Ветт кивнул знакомицам, — давайте, что у вас.

— Выпей, но не больше, чем полковша, — и ведунья налила в ковшик Вану, тот взял, улыбнулся и весь скривился, будто чего-то горького отведал.

— Не мед конечно, Ветт, пей и ты, — передал он ковш другу, тот выпил остальное, и они пошли к привязанной колеснице. Рядом с ней уже стояло приготовленное оскепище двенадцати локтей длины, и Ван взял его, и залез в колесницу, а Ветт размотал вожжи, и тронул колесницу с места, и погнал своих каурых рысью, развернул, подъехал к месту, где они поставили шесть мишеней из дерева и соломы. Юноша пока пробовал управлять, объезжая кругами соломенных врагов, вдруг Ван ему крикнул, и Ветт погнал колесницу не в лоб мишеням, а сбоку, под углом, подъезжая за сорок шагов, отрок опустил громадное копье, девицы услышали треск, в руке Вана остался кусок оскепища, а остальное осталось торчать в отброшенных мишенях, сбитых на землю. Ветт еще раз пробовал так же развернуть повозку, и еще раз, привыкая, как лучше приближаться для атаки. Он закладывал такие повороты, чудом удерживая равновесие повозки, что касался земли лишь одним из колес, удерживая равновесие колесницы, свешиваясь своим телом в противоположную сторону. Повозка порхала между деревьев, как бабочка между цветов, не задевая и не разбиваясь, лишь копыта покрытых потом коней стучали по покрытой травой земле. Наконец, он перевел галоп на рысь, а потом и на шаг, подъехал к ожидающим гостьям, спешился, и привязал коней к дереву. С колесницы сошел улыбающийся Ван, не выпуская обломанное оскепище из руки, только потом прислонил его к дереву, снял кожаный шлем, и его локоны на еще обритой голове смешно топорщились.

— Великолепно, сестры, — говорил он непривычно громко, но его язык заплетался, — видели, как мы ездили, — и он ударил Ветта по плечу, — а Ветт как управлял упряжкой? Нет, и длинное копье- это просто чудо! Мы всех победим, — он очень быстро говорил, лицо его покраснело, и часто дышал.

— Ван, — сказала ему Снега, — а теперь попей другой отвар, ты успокоишься.

— Да все хорошо, сестричка, — громко и невпопад захохотал отрок.

— Выпей, тебе говорят, — уже строго сказала Снега, протянув ему питье, Ван отпил, и передал Ветту. Лихорадочное возбуждение стало спадать, и нездоровый румянец исчез с их лиц.

— С зельем лучше, Снега. — согласился Вн.

— Не вздумай, — строго взглянула на него ведунья, — если не выпьешь другого, оборотного, будешь потом целый день пластом лежать, ослабнешь на день.

— Я не чувствовал никогда себя таким быстрым и сильным, я мог делать такое, что и представить не мог, — делился Ветт своими чувствами, — отличное зелье.

— Только до боя будете его получать, и когда действительно это надо, — предупредила Алена.

— И атаковать длинным копьем- это просто… — не мог подобрать слова Ван, — спасибо. Но надо уметь, конечно, а то вылетишь из повозки. И без зелья не выйдет, все так быстро же… — и он показал ладонью, жестами, как несётся колесница, надо свешиваться на поворотах. Много чего.

— Я мог так управлять… — восхищённо говорил Ветт, — раньше так не мог, такие повороты, такое вывешивание… Это почти как зимой кататься за конем или оленем на лыжах, — все не мог выразить восхищение Ветт.

— Вот еще что, Ван, и ты Ветт, послушайте, — и Снега достала из свое сумки два прекрасно сработанных гудка, и стала наигрывать бешенный ритм, Алена, подумав, достала свой гудок, и с небольшим отставанием в полтакта, принялась подыгрывать ведунье. Музыка несказанно бодрила и звала в бой, не давала уставать, и позволяла отвлечься. Названные сестры продолжали играть, видя, как разгораются глаза юношей, и усталость покидает их.

— Ну этот наигрыш, конечно, не для колесничих, а для пешцев, построенных рядами. Запомнил, Ван? — строго спросила Снега, — пригодится, ты не думай.

— А как ты назвала это, сестра, — спросил юноша, запоминая про себя мотив музыки.

— Пиррих, танец огня, — ответила с гордостью девушка, -понравилось?

— Великолепно, я запомнил, Ветт тоже. Ты здорово помогла. Но мы пойдем, нам пора. Хотя чего там? Ветт, позови наших, человек тридцать наберется, и проверим, как все получится. Но вы, сестры, будете играть, — и Ван засмеялся.

Ветт ушел быстрым шагом, на дальнюю поляну, где отроки отдыхали. Вскоре по тропинке послышался несильный шум, шуршали листья и скрипели ветки, будущие воины старались идти скрытно, но со щитами и копьями не у всех это удавалось. Пришли как раз тридцать человек, без Ветта, с закинутыми за плечами щитами из дерева, не обшитыми кожей, выданными для обучения. Смотреть на них Снеге было чуточку забавно- юноши с обветренными щеками и носами, но еще с детскими локонами на голове, впрочем, отросшими до плеч у каждого, крепко держащие древки копий.

— Что случилось, Ван, — выкрикнул Респа, — надеюсь нечто необыкновенное. Если ты хотел нас познакомить со своими сестрами, то некоторых из нас они лечили, так что мы их знаем и благодарны им.

— Ты, Респа, торопишься, как всегда. Встаньте со щитами наизготовку!

Респа и другие ухмыльнулись, но вместе, как один, сбросили щиты на руку, и встали в боевой порядок.

— Шагом, не ломая строй, -добавил Ван.

И будущие воины, плечом к плечу, двинулись приставными шагами.

— Играйте, сестры, — попросил юноша.

Завыли рожки, но отроки помня урок, не крутили головами, но было видно, что двигались они веселее и энергичней.

— Налево, — и строй с лязгом повернулся налево, гудки играли чуть по иному, — направо, — ряды повернулись и направо, и наигрыш тоже изменился, — Стой, — прозвучало наконец, — Что скажешь теперь, Респа?

— Никто не сомневался, Ван, что твоя сестра- ведьма, — говорил со смехом юноша, — но звучание и вправду дельное. Все взбодрились, и усталости нет, — и он одобрительно кивнул сестрам, Снеге и Алене, — кажется, мы запомнили как играть, так что сможем потом и сами подхватить этот наигрыш.

— Это хорошо, что мы запомнили. Сестра назвала эту мелодию « Пиррихой», музыкой огня.

— У нее есть чувство юмора, — усмехнулся Ветт, — но запоминается хорошо. Пойдем, Ван, нам всем пора, Наставник уже ждет.- Идите, идите, — в такт ответили друзьям сестры, — Лист вас ждет.

— Ван, подожди, — сказала ему Алена.

— Сейчас приду, — крикнул юноша отрокам.

— Завтра к Гильде мы все вместе пойдем, — сказала она твердо, — а не пойдешь своими ногами, Снега тебя вмиг заколдует.

— Точно, — смеясь, добавила ведьма, — завтра пошли. Проведаем девушку. Так что попробуй не прийти.

— Ладно, — нарочито хмуро, но с рвущейся наружу улыбкой, ответил юноша, и еще не заколдованный, пошел быстрым шагом к своим друзьям, и наставнику Листу.

Сестры помахали брату платками ради легкой дороги, он обернулся и поднял в приветствии руку, и вскоре все воспитанники исчезли под сенью ветвей перелеска, а девушки взяв свои корзинки, двинулись домой.

— Ну как тебе Ветт, — спросила Снега улыбаясь, — да и Респа тоже…

— А тебе кто понравился, — смущаясь, но стараясь все-таки подколоть сестру, ответила Алена, — и Гаст на тебя засмотрелся, и Гард?

— Мне все равно на Алатырь отправляться, — беззаботно ответила Снегурочка, — ну не сейчас, да надеюсь, что и не скоро, — и она поморщилась, отгоняя веточкой кружащихся вокруг нее, но не жалящих комаров, — там одни камни да лед, тоска смертная, — сказала она уныло и еле слышно. Комары ее не кусали, да и слепни тоже, с ней всегда было хорошо в лес ходить, как считала сестра, да и брат с бабушкой тоже.

Но Алена услышала, и с тревогой смотрела на печальную Снегу, и взяла ее ладонь в свою, и она была холодна, как лед.

— Не переживай, глядишь все и обойдется, — старалась подбодрить сестру, говорила она, не выпуская ее ладонь из своей, но ведунья лишь слабо улыбнулась в ответ, и на ее щеку сбежала нежданная слеза.

Раздор

Буренки паслись на лесной поляне, отмахиваясь от назойливых слепней и оводов, и с надеждой поглядывали на протоку, желая спрятаться в воду, хоть и трава была хороша. Сочная, да мягкая, никакой тебе лебеды, просто коровье раздолье. Пастух, молодой парень, сидел на поваленном дереве, и что-то напевал сам себе на гудке, отмахиваясь о настырного гнуса. Они отогнали стада севернее, где жалящих поменьше, но все же избавится от них возможности не было.

Пятеро молодых парней, из племени данов, одевшись в кожаные одежды, что бы быть менее заметными, подбирались с подветренной стороны, приготовив и кожаный мешок для собаки и льняной, что бы не задохнулся, для ее хозяина, и ремни, что бы их обоих связать. Лица закрыли личинами из березовой коры, смотрели друг на друга и только тихо усмехались- вот страшилища!

— С псом осторожней, сразу сеть набрасывай, да и с пастухом так же. — говорил другим старший.

— Поняли.

— Да осторожней, что бы на дикую виру не нарваться, не убейте да не покалечьте пастуха.

— Хорошо, все сделаем осторожно.

У собаки пастуха вдруг поднялись уши, она бросилась в кусты, и тут же пронзительно заскулила, пастух схватил рогатину, и сторожко ступая мягкими сапогами, и упавшие ветки не хрустели под его шагами. Но тут земля стремительно ударила его в лицо, а копье немилосердно вырвано из его рук, он покатился кубарем, на него накинули сеть, на голову набросили мешок, кстати, чистый и новый, а руки и ноги вязали ремнями.

— Дело сделано, — сказал шепотом один из одетых в маску, — надо коров отогнать.

— Быстрее, стадо в тот дальний овражек погоним.

— Хорошо. А пастуха? — сказал другой.

— Тащите его к родному поселку, и собаку его не забудьте.

У поселка вендов поутру нашли связанного пастуха и собаку. Парень был искусан слепнями и помят, но без сильных ран, и пес тоже в общем-то порядке, но стада из двадцати коров на выпасе не было. Венды снарядили погоню, лучшие следопыты, мужчины, пятнадцать человек, вооруженные уже не по-охотничьи, а по-воински, с собаками, пошли в лес. След вышел путанный, судя по следам, стадо не ушло, а возвращалось откуда-то, все было неясно. Видно было, что следы запутали нарочно.

— Смотри, заколка-то данская… — прошептал старый охотник, нагибаясь и убирая находку в кожаную сумку на боку.

Посмотрел еще раз на примятую траву, следы на глине, но больше, даже облазив всё вокруг, найти не смог.

Охотники быстрым шагом пошли в поселок, а их собаки бежали за ними следом. У ворот, обнесенного валом селения, стояла стража с луками и копьями, а один и в костяном доспехе.

— Привет вам, следопыты! — прокричал воин у ворот, — Вас уже Гун, волхв ждет.

— Хорошо, — сказал старший из розыска, и охотники пошли к дому волхва, осторожно обходя коровьи лепешки.

Раса, вождь вендов сидел за столом у себя на дворе, и все думал, кто же это? Неужто чужаки страх потеряли, и пора собирать воинов, посылать гонцов за помощью, впрягать коней в колесницы и идти в поход? Рядом с ним сидел волхв племени, придерживая рукой посох. Семеро старейшин разошлись по родам, узнать, что думают люди, что говорят старейшины родов. Но Раса послал гонца к Зиги с вестью о беде, о пропаже коров и обиде. К вечеру приехали на своих колесницах Семеро, старейшины расселись, жена Раса, Волна, принесла кувшин с медом и ковши. Раса встал, поклонился каждому из гостей, разлил пенистый мед и заговорил:

— Совсем даны перестали договоры блюсти, и обиды нам чинят. Значит по обычаю мы их на честный бой вызовем, что бы ответили за все.

— Твоя правда, вождь. Довольно терпеть, и пора созывать мужей, но сначала вождю гунов, как старейшему из нас, скажем, если приструнит данов, да дадут они виру за обиды, замиримся, все же вместе в союзе и очень давно.

— Так то так, но люди пусть будут наготове, и лучшие охотники пусть стерегут поселки, — ответил вождь, и пошли еще вестника к Зиги, вождю гуннов, пусть Совет созывает.

Приехала Эльга, приказала мириться

Было лето, и люди Семи племен пригнали скот и в этот раз поближе к Студеному морю, был близок праздник летнего равноденствия, и Зиги послал лодьи с обычными подарками на Алатырь — Остров к Семерым Избранным и Пряхам. Поэтому и собрать Совет племен было проще, вожди приехали кто из Обдории, а кто из Лукоморья, а то и добирался с Поморья. Зиги ехал в одной колеснице с Линдом, вождем мансов, своим старинным другом. Два невысоких каурых коня не спеша тащили повозку, а вождь гуннов правил ею, выбирая на дорожке не такие топкие места. Колеса о четырех спицах уже не застревали в подсохшей земле, но копыта коней отбрасывали в стороны комья грязи. Линд хмурился всю дорогу, впиваясь пальцами в плетеную стенку повозки.

— Что там данам неймется? — проговорил он, пожимая плечами, — чего вендов задирают?

— К хорошему привыкли, — криво усмехнулся Зиги, — про Эльгу все слышали… И уже не нас чужаки боятся, а ее… Мол, а узнает, что делали худое, и все…

— А она наказывала кого хоть раз? — недоверчиво спросил Линд, — при мне такого не припомню.

— Отец говорил, лет сто назад было, еще до него… Поссорились племена, усобица началась, стали кровь лить, а Эльга почуяла… Она всегда кровь чует… Примчалась с Грезящими, ей возражать вождь сколтов стал, она до него пальцем дотронулась, и он пал мертвый, а она, как в насмешку, потом оживила его, но он уже был Не- Живым, сейчас небось, тоже ее Остров сторожит. Поэтому нет, никто против нее не пойдет. И когда она является, солнце пропадает, тучи прямо за ней идут, не ошибешься, было солнце на небе — и нет его. Как она небо тучами закрывает, никто из волхвов не ведает, и повторить так никто не может, Пряхи знают, как ветрами управлять, да они не скажут никогда.

— Посмотрим, может она не придет в эти три дня, пока Совет идет. И Солнцестояние скоро, в такое время… Не может быть… — все уговаривал себя Линд, а сам думал о плохом, и уже сам тревожно смотрел на синее небо.

Оба посмотрели друг на друга недоверчиво, враз помотали головами, и только вздохнули. Страх не страх, но напряжение, ожидание наказания было невыносимо. Поселок гуннов был уже недалеко, и виден громадный высокий вал, защищавший селение, и толпящийся народ рядом. Варта был большим городом, но не больше Оума.

— Похоже, что пока к тебе ездил, все и собрались, -сказал Зиги своему другу, — поехали к воротам.

Колесница вождей не спеша проехала по улице, и единоплеменники приветствовали вождей, те здоровались в ответ. Путники отходили к оградам, что бы не мешать проезду. За оградами стояли дома, где бревенчатые, а где из деревянного каркаса из половинок бревен, с внутренней частью из утрамбованной глины, хорошо державшей тепло. Около домов росли яблони, где то рос и плющ. Это в Обдории и Лукоморье не жарко летом, а здесь, в Яде, лето стояло жаркое. В Оум, крепость на границе с чужими племенами, вожди не поехали, расстояние немалое до тех мест. Пока доберёшься, забудешь, зачем ехал. Вожди гуннов и мансов спешились, оруженосцы увели колесницу в конюшни. Под открытым небом расселись вожди союза Семи племен, собравшись по требованию вендов, требовавших наказать данов за похищение скота. Увидев Зиги, вскочил Раса, вождь вендов со своего места.

— Рад что ты пришел, Зиги, — быстрым шагом подошел к нему венд, — смотри, что мои следопыты нашли на месте пропажи, — и протянул гунну данскую заколку, — никто, кроме данов, с таким узором фибулы не делает.

— Точно так, Раса. — кинув взгляд на вещицу, ответил гунн, — Сейчас Трана и спросим. Тран, — и он обратился к вождю данов, — чья заколка? Твоих людей ведь?

— Да может мои где оборонили, а венды что бы нас оговорить, сами ее подложили.- упрямо заявил ответчик.

— Ты чего говоришь? Уйми своих, и верни наших коров!

— Да не брали мои, о чем ты, Раса? — удивился Тран.

— Зиги- уже кричал разгоряченный венд, — пусть нас боги рассудят! Где Бор, волхв великий, требую суда поединком!

— Подожди, Раса, — встал рядом с вендом Линд, — обсудить надо, что зря кровь лить. А ты, Тран, вызови молодых, да разберись, так и до кровавой свары недалеко.

— Садитесь все, — встав, громко сказал Зиги, — меду испейте, успокойтесь, да подумайте спокойно, как вожди, а не как юноши.

Слуги принесли мед, липовые ковши, разлили по сосудам, и поставили перед каждым присутствующим. Вожди с недоверием переглядывались друг с другом, отпивая по глотку любимый напиток северян. Все замолчали, не зная то и сказать, слуги долили напиток, лица гостей порозовели, и чуть расслабились. Но тут Зиги в волнении опустил ковш.

Тучи быстро покрыли небо, и ни один луч света не пробивался больше через серую мглу. Ветер затих, как сам собой. Даже птицы щебетать перестали, испугавшись чего-то. На окраине селения показались незваные гости. Ледяная царевна с мраморным лицом приехала на упряжке гигантских белых оленей с ветвистыми рогами, а Семеро Ее слуг, сидели на таких же гигантах верхом. Она подошла своей плывущей походкой к вождям племен, рядом шло чудовище, напоминающее волка, и встала около стола, за которым сидели вожди, а один из ее Семерых волхвов принес ей кресло. Она села рядом с Зиги, нимало не смущаясь взглядами других вождей. Вождь гунов повернулся к своему оруженосцу, прошептал что-то, и скоро тот принес липовый кубок с медом, и предводитель поставил его перед колдуньей.

— Спасибо, вождь, — произнесла Эльга, чуть склонив голову, и отпила из своего кубка.

— Ты моя гостья и единоплеменница, госпожа, — был его ответ, — редко ты к нам в Варту приезжаешь.

С тревогой смотрели вожди Союза Семи племен на саму Эльгу. Зиги, вождь гунов, главного племени, встал со своего места, и видя это, Линд, вождь мансов подошел к приятелю. Вместе они проходили испытания, усмиряли одного быка, и сейчас друг встал рядом с другом, забыв распри, и споры из-за выпасов. Раса, вождь вендов, наклонился и шептал что-то Трану, предводителю данов, а вождь арьев Фарн налил меда в чашу Сара, ставшего новым предводителем сколтов вместо умершего недавно Дакса, прислушивался к ним и вождь уаров Боян.

— Нельзя сказать, что тебе рады, ведунья, — заговорил Зиги, — но раздор мы решим, и помиримся и между собой, и с союзниками, синдами, магами, мардами. Тебе не надо нас принуждать, мы не будем лить кровь друг друга из-за пары коров и нескольких оленей.

— Не пары, а двадцати коров, — заговорил Раса, — Тран не может унять своих парней, так мы сами уймем.

Названый вождь вскочил со своего места, подбоченился, задрал подбородок повыше и вызывающе взглянул на Раса.

— Попробуйте, если у вас выйдет. — зычно прокричал дан.

— Прекрати, Тран, — тут уже встал Зиги, — я же сказал, что мы можем и сами договорится.

— Как видно, нет, Зиги, — сказала колдунья, — вы можете говорить, что вам угодно, но литься крови я не дам, — и она поворачивалась к каждому из вождей своим мраморным лицом и черными невозмутимыми очами. Ее синие губы чуть кривились в улыбке, и она перевела свой неживой взгляд на Трана.

— Вождь, ты же знаешь, мне и посмертие не помеха, ты же не хочешь, что бы я посетила ваши погосты? Или, может быть, и там мне будут рады? Тебе я угрожать не буду, не хочу, но вспомни вождя сколтов, он и теперь мне служит.

Тран поник головой, и бессильно сжал кулаки, лежавшие на столе.

— С тобой не поспоришь, ведьма… — говорил он, опустив глаза в стол, — Но ты сама видишь, людей прибавляется и твоими заботами. Скольких людей ты спала, спасибо а это. Но нужны новые пастбища для коров и оленей, да и ячмень бы посеять неплохо, а то скоро голодать станем.

— Есть земли на западе, на Двине, и ближе к Каме, много выпасов, и можно даже выращивать ячмень и сажать яблони, — говорила Эльга, — вот ты и Раса пошлите несколько родов в те места, и не так далеко это отсюда, и племена нам дружелюбные.

Тран просветлел лицом, уже с улыбкой посмотрел на Раса, взял кувшин, налил в кубок своему другу -недругу медового напитка, и хлопнул его по плечу примирительно.

— Вот и порешили, — встал со своего места довольный Зиги, — и в знак примирения пустим по кругу ковш с медом! — и наполнил деревянный ковш медом, и отпил из него, и отдал Линду, тот отхлебнул и передал Фарну, последним отпил Тран, и переглянувшись с Зиги, отдал ковш, держа его двумя руками, в руки колдунье.

— Ты, Эльга, помогла нам найти решение. Ты одна из нас, — он тяжело вздохнул, — хоть ты и наш Страх, но не наша Беда.

Снегурочка, обращение

Прошел еще один год, Снега прилежно училась у Оры, и ведунья в ней души не чаяла. Немало людей вылечила и от смерти спасла, так что к потаенному дому Ору люди стали приходить часто, надеясь больше не на силу трав, а на Снегурочкино умение снимать боль, излечивать прикосновением рук. Много важного выучила Снега, но так, как будто и так знала многое. Секреты многих трав, минералов, грибов, все было открыто теперь гостье племени.

— Смотри, Снега, эту траву надо лишь настаивать, а эту, — и Ора показала девушке, — надо выварить, и только стебель. Корень, только настаивать в горячей воде, а потом вываривать в молоке.

Девушка внимательно смотрела, запоминая все эти травы, и раскладывала по разным горшочкам. Она и сама знала очень многое, то, о чем Ора, наставница и не догадывалась, про тайные силы некоторых папоротников. Снадобьями был заставлены полки на стенах, а в особом ларце хранилось снадобье, варить которое научила Снега и Алену, это тайное зелье для воинов, снимающее усталость и дающее силу в бою.

Этот день, который всем запомнился, это был день за неделю до летнего солнцестояния. Снега жила уже у Оры, и собиралась после праздников отправится на Алатырь-Остров, куда ее грозным письмом уже звали Пряхи. Девушка занималась лечением раненого плотника, человек был издалека, из Обдории, и добрался до селения Снеги небыстро.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.