Бесплатный фрагмент - Мел

Глава первая

В нашем классе воздух всегда какой-то странный, липкий. Такой, что дышать противно. И мел мерзкий — сушит пальцы до скрипоты.

Я опять «ловлю ворон на уроке», как говорит Галина Петровна. По-моему, только она до сих пор использует это выражение. Взрослые любят говорить истоптанные фразы. Настолько привычные, что их как-будто не слышишь.

Бабушка считает, что я слишком по-взрослому выражаю мысли, перенимаю их из литературы, и поэтому мне надо меньше читать книги «не по возрасту».

Она не права. Я не говорю по-взрослому. Очевидно, я запоминаю чужие сложные фразы, но только потому, что они точнее, чем мои. К тому же, утаскивая красивые слова, я вслушиваюсь в звук, а потом размышляю над их значением. И размышляю много — мне, честно говоря, больше нечем заняться.

Что вы там, интересно, разбираете? Предложение? А его диктовали? Спишу у соседки.

— Анька, убери руку. Ну ничего же не видно.

— Пиши…

Спасибо, Аня. У тебя всегда можно подсмотреть пропущенное. Как бы я прожила без тысяче первого разбора предложения, выдранного из какой-нибудь толстенной книги такого же толстенного дядьки? Который, конечно, давно умер. И после смерти его оценили. Так полагается. Я где-то читала, что мёртвых любить удобно. Мёртвые не будут спорить, мёртвые не ляпнут лишнего и не сломают наше представление о них.

Хотя, я очень люблю Чехова. Он писал что-то вроде антисказок. Я прочитала все книги с его фамилией на обложке. Искала их сначала в домашней библиотеке, потом в городской. Когда появился компьютер с модемом — в электронной, у Мошкова. В конце концов Чехов предательски кончился, и мне пришлось читать других писателей.

Бабушка, я не книгоманьяк, как ты выражаешься. Я просто ищу Чехова. В других книгах. Не я виновата, что он написал так мало. Мало — для меня.

Училка проходит по моему ряду и останавливается на задворках знаний, у последней парты. Сейчас будет орать на Лёшку.

— Волков! Кто тебе разрешил встать?

Вот, я её уже изучила.

Тупой у неё вопрос, правда? Я знаю, что он риторический. Но он всё равно тупой.

— Волков! Я с тобой говорю! Почему ты встал?!

— Сердюков мой портфель пнул!

— Ты мог бы сказать мне, а не вставать!

— Я сам с ним разберусь…

— На уроке?!

— Да! — огрызается Лёшка и без разрешения плюхается на стул.

Училка торопливо забирает Лёхин дневник.

Опять тебе пара, Лёш.

Я это не скажу никогда вслух, иначе меня засмеют одноклассники и наша училка, но, Лёшка, ты нормальный. Галина Петровна, конечно, говорит, что ты в будущем сядешь, и, возможно, на пожизненное. Но вряд ли люди, сидящие на пожизненном, все поголовно били уродливые вазончики с дохлыми фиалками, пуляли бумажные шары и лишь поэтому стали маньяками, ворами и убийцами. В любом случае, прямой связи я тут не вижу.

— Галина Петровна! А Волков мне по ноге ударил под партой! — жалуется Сердюков.

Сейчас точно добьёт до скандала. Так всегда бывает.

— Волков! Ты не успокоишься?! Сегодня тоже маму в школу вызвать?!

Всё, понеслась «Ирония судьбы» — в сотый раз одно и то же. Вроде бы и интересно пару раз. Но во время десятого просмотра наваливается такое уныние, что ёрзать начинаешь. Скучно! А сказать нельзя — засмеют. Хотя, «Ирония судьбы» мне гораздо интереснее, чем регулярные школьные разборки. Там есть интересный диалог про ошибки врачей и учителей.

Лёшка опять вляпался. Нет, училка у нас не злая. Она никого никогда не ругала и не наказывала. Никого, кроме Лёшки.

Когда у меня стащили линейку, она даже беседу с классом не провела. Через месяц украли сшитую на заказ фетровую шляпу.

Чтобы попасть именно в набор к Галине Петровне, мне пришлось пойти в школу в восемь лет. Даже в восемь с половиной. И я тут такая не одна. Нас успокаивали тем, что будет действовать программа, по которой мы за год пройдём первый и второй класс. Обещали: «Прыгнете из первого в третий и ничего не потеряете».

Три года назад, в 98-ом, в момент поступления, программу отменили. А наш возраст — нет. И нам страшно скучно.

Лёшка получил свою пару. Класс, как обычно, повеселел.

Может, поэтому она до него докапывается? Может, она нас так развлекает? Всем интересна история с хулиганом Волковым. Чего стоят только классные часы с дебатами на тему: «Оставить ли у нас хулигана или выгнать со школы?», разборки с его родителями при всех учениках, иногда и во время урока.

Галина Петровна говорит, что мы ангелы, которые не умеют врать, завидовать и злиться. И я никак не могу решить: она глупая или лгунья? Хорошо бы только первое.

Бабушка утверждает, что я должна любить свою учительницу, ведь она отдаёт мне все главные роли в школьных спектаклях. А когда я пропускаю уроки, мне можно не приносить справку, ведь Галина Петровна не ставит пропуски и даже говорит проверяющему дежурному, что все дети на месте.

Да, я три года играю Осень, Снегурочку и Весну. Будет праздник — в четвёртый раз сыграю Осень. Точно говорю.

В классе, кроме меня, двенадцать девочек. Им отдадут роли овощей или дадут по детсадовскому стишку. Девчонки предсказуемо недолюбливают меня.

Я просила не давать мне больше играть главных персонажей. Фигу! Моя мама же часто носит в школу конверты с денежкой — благодарит Галину Петровну. А училка её тоже благодарит — моими ролями и оценками.

История с пропусками ещё смешнее. Весь класс знает, что она прикрывает прогулы. Иногда даже мы видим, как училка врет проверяющему.

Зачем? Мы с бабушкой можем пойти в поликлинику, которая через дорогу от школы. И будет бумажка. Мне «повезло» со здоровьем — всегда можно найти причину для справки.

Разумеется, мы нанюхаемся хлорки и еще какой-то гадости, посмотрим на бульдога в регистратуре, и главное — потратим время. Ценнейшее, для неработающей пенсионерки и школьницы. Бабушка за эти пару часов пересмотрела бы свой «Клон», записанный на кассету, я — «South Park». Известно же, что подростки и пенсионеры всегда правильно используют время. Поэтому услуга Галины Петровны неоценима.

Размышления заглушают звуки очередной разборки «Учительница vs Волков». Если бы я не умела громко мыслить, я бы тихо выходила из класса. Слушать это уже невозможно. Нет, она не обзывается. И сейчас даже не орёт. Она несёт чушь, это хуже.

Глава вторая

Окна нашей квартиры выходят на кольцевую трассу: прямые лучи солнца и шум машин. Октябрь, а так ярко. Каждое утро гудение моторов и не греющий, а ослепляющий свет напоминают о том, что пора идти в школу. А я не хочу.

Мама уже на работе. Дома из взрослых только бабушка.

— Бабуль, я не хочу в школу.

— Почему?

Бабушка, да если бы я сама знала, почему не хочу туда!

— Голова болит.

— Опять?! Выпей «Цитрамон» и иди!

— Не хочу и не пойду.

— Ты больная?!

Я пойду. Мне не очень приятно, когда меня бьют. Я знаю, что у бабушки уже сдают нервы, что я ей надоела своими вечными прогулами. Но всё равно ненавижу её, когда она меня бьёт. Быть избитым — всё равно что быть голодным. Боль не адская, но унизительная.

Позавтракала. Оделась. Забрала портфель. Там учебники и тетради для всех возможных предметов. Вторую неделю я его не открываю дома. Проверяю, что будет, если не делать домашку. Ничего! Я и в прошлом году так проверяла.

Математика.

— И какова же скорость мотоциклиста?

— 130 км\ч.

— Умница, Катенька. Пять!

Противный мел опять вяжет пальцы. Почему этот мел, принесённый Ксюшкой, так нравится Галине Петровне? Она прямо в восторге от этого осыпающегося куска дряни.

Задача решена. Не кладу мел на место, держу в руках и топчусь у доски. Учительница на меня смотрит. Это хорошо. Тереблю белый брусочек в руках, чтобы она точно его заметила. Медленно иду к парте. Галина Петровна провожает меня глазами. Суетливо и долго, пачкая всё, что только можно, прячу мел в правый боковой карман портфеля. Она смотрит и молчит. Молчит.

У меня сильно заболели виски.

— Галина Петровна! А Катя мел украла!

Это Андрюшка, соседняя первая парта справа. Громче кричи, она делает вид, что не слышит.

— Галина Петровна! Катя ваш мел стащила!

Спасибо, Андрюша, хоть ты и крыса, но ты мне сейчас помогаешь.

Галина Петровна машет рукой:

— Андрей, там, наверное, маленький кусочек такой остался. Им писать нельзя, и она его выбросить хотела.

Врёт! Я целый брусок уволокла!

Утыкаюсь лицом в холодную и бугристую от многочисленных покрасок парту. Я её точно ненавижу! Если бы она сейчас отвела меня в сторону и поговорила, о том, что я сделала… Если бы она достала сейчас этот мел и, да пусть даже при всех, вернула бы его на место, я бы всё ей простила.

Почему? Не знаю.

У школьных ворот меня ждет бабушка. Это странно, ведь она нечасто меня встречает. Может, училка всё же ей рассказала о произошедшем?

— Галина Петровна тебе звонила?

— Нет. С чего бы? Что-то случилось? — насторожилась бабуля.

— Ничего не случилось.

— Я шла от Тани и решила забрать тебя по дороге. Ты на кого оглядываешься? Что случилось?

— Да говорю же: ничего! — я вру. Но я не знаю, что именно случилось. Получается, я честно вру: как можно объяснить то, что сам не понимаешь?

Хотя, нет, нечестно — оно, это случилось, абсолютно точно есть.

Идем домой. Мне нравится говорить с бабушкой, слушать истории из её жизни и её времени. Я люблю бабулю. Она мне напоминает огромную советскую Детскую Энциклопедию в уставшем оранжевом переплете. Причем сразу все тома — она тоже большая.

Сейчас, в две тысячи первом году, эти книжки кажутся глупыми из-за плотных цветных матовых вставок с плакатами и лозунгами: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Из-за портретов Ленина, из-за странного, гладкого, но навязчивого языка, на котором сейчас никто уже не говорит. Но в то же время это — огромный кусок другого мира, который точно был, дышал и умер.

Когда-нибудь мы, наш мир, станет для новых людей таким же. И мы тоже будем интересны будущему миру, как кусок истории. Наверно.

Глава третья

— Вставай, уже много времени.

Почему нужно вставать, когда времени много?

Почему мы используем такие странные фразы? И, что ещё страннее, понимаем их так, как положено, а не так, как они звучат. Интересно, взрослые знают, почему? Хотя, нет. Они точно о таких вещах не думают. Им нужно много работать. Они говорят, что для нас, для детей. А дети — это их смысл жизни.

Почему? Почему другой человек должен быть смыслом их жизни? И именно человек. И именно смыслом. А дети их детей станут жить ради своих детей. Не эгоисты же. И вот так тысячи лет.

— Ты еще валяешься?

— Ба, сегодня я точно не пойду в школу. У меня болит голова.

— У тебя она всегда болит. Из-за этого уроки не пропускают.

— Переведи меня в другую школу.

— Зачем?! Что ты там удумала с безделья?

— У нас плохой класс.

— Чушь не неси, я тебя прошу. У тебя золотая учительница! Гимназический класс! Помнишь, как тяжело туда было попасть? Знаешь, какой отбор был, а? А ты помнишь, в каком возрасте ты пошла в школу, только чтобы учиться у Галины Петровны?! А ты хочешь пойти к дуракам учиться? Хочешь к какой-нибудь студентке-практикантке попасть?! К не пойми кому?

— Ба, мы там все монстры.

— Чего-о-о?

— Монстры, как Минотавр.

— Чушь не неси.

— Мы воруем.

— Почему это мы? Это у тебя украли там что-то. Но это дети.

— Я вчера стащила мел.

— Ты?! Зачем, тварь?! Я тебе что, мела копеечного не покупала?!

— Покупала.

— А в школе лучше мел, да, кровопийца моя?!