Медиум. Явлинка

В память о папе

Спасибо

Моей матери, благодаря которой эта книга ожила.

Другу, который поверил в меня за нас обоих.

Подруге, в разговорах с которой родились ключевые идеи.

Анне, моему редактору, за глубокие вопросы и смыслы.

Вам и Вашему яркому воображению, любимый читатель.

Пролог

Даже у самого темного зла есть светлое прошлое.

Небольшая деревянная лодка бесшумно скользила вдоль берега, рассекая черную, непроницаемую водную гладь. Ночное небо затянула плотная пелена облаков, повергнув в густую темноту крохотное поселение в заливе морского берега. По периметру деревушки, словно стайки светлячков, горели огни — ночные дозорные грелись у костров. Ни один из этих крепких зорких рыбаков в непроглядную ночь не заметил чужую лодку, причалившую к берегу в тени нависшей скалы. Высокий человек в длинном черном плаще аккуратно ступил на песок. Его лицо скрывал глубокий капюшон. Он повернулся к деревне и прищурился. Чужая сила, скользившая между ветхими домишками, уводила в глубь поселения, к «центральной площади» — вытоптанному кругу диаметром несколько десятков метров. Посреди круга на насыпи из прибрежных валунов возвышался грубо вытесанный каменный крест.

Позади раздался шорох и из темноты медленно вышел огромный черный медведь. Человек кивнул головой, здороваясь со зверем. Медведь тоже тряхнул косматой мордой и неожиданно сорвался с места. Отталкиваясь всеми четырьмя лапами, он бежал по песку вдоль морского берега, а отбежав от человека на сотню метров, издал громкий рык, разрезавший плотную ночную тишину.

Со всех сторон послышались встревоженные окрики — дозорные повскакивали со своих насиженных обогретых мест и, похватав вилы, топоры, зазубренные палки, бросились на звериный рёв. А медведь поскакал дальше, гарцуя у кромки воды, словно заправский жеребец. Пока всеобщее внимание было приковано к зверю, человек в черном плаще тенью заскользил между небольшими деревянными постройками. Уже через несколько минут он достиг своей цели.

У подножья каменного креста, который вблизи оказался еще более нелепым и грубым — словно две случайно завалившиеся глыбы, — стоял длинный деревянный помост, на котором лежала распятая девушка. Ее запястья и голени были завалены грудами камней.

То, что не так давно называлось платьем, превратилось в рваное тряпье, кое-где клочками повисшее на исцарапанном, изрезанном, покрытом сине-фиолетовыми пятнами теле. Вонь и смрад, поднимавшиеся от нее, были невыносимыми, видимо, девушку несколько дней кряду поливали помоями и испражнениями. Черты лица слились в сплошной лиловый синяк, а на лбу сочилась кровью свежая, вырезанная ножом на коже, надпись «ВЕДЬМА».

Человек молнией метнулся к помосту и начал разбрасывать камни. Руки и ноги под ними были в ужасном состоянии. Судя по всему, на одной ноге была раздроблена кость. Удивительно, что девушка осталась жива. Он вынул из-за пазухи второй плащ, аккуратно завернул невесомое тело и исчез с ним в темноте. На другом конце деревни все еще слышался медвежий рев и крики людей. В домах уже зажгли свечи — разбуженные ночным шумом жители осторожно открывали ставни, испуганно вглядываясь в ночь. Но ни один из них не заметил темного силуэта между домами, слившегося с тенью. Спустя несколько мгновений человек уже отчаливал от берега в своей крохотной лодочке, на дне которой лежала укутанная в плащ полумертвая девушка.

Весь следующий день они качались на волнах. Лодка очень быстро шла по течению, скалистые уступы по правую сторону сменялись на усыпанные золотым песком безлюдные берега. Человек в черном плаще то и дело прислушивался к слабому дыханию девушки, вливал в рот по каплям жидкость из фляги и обтирал влажной губкой тело, смывая кровь и грязь. К вечеру ее начало трясти. Он нетерпеливо поглядывал на медленно садящееся солнце и едва последние лучи скрылись за горизонтом, схватился за весла. Лодка послушно заскользила к далекому берегу. Скалистые уступы исчезли, практически к самой кромке воды подступили деревья. Причалив к берегу, человек перенес девушку и небольшой походный мешок на траву, а потом оттолкнул лодку, которая, избавившись от пассажиров, заскользила еще быстрее, навстречу открытому морю.

Закинув мешок за спину, аккуратно уложив девушку на плечо, человек, не теряя ни секунды, пошел прямиком в чащу леса.

Часть I

Глава 1

Устало разогнув затекшую спину, Ивири откинула со лба упавшую на глаза прядь волос. Солнце клонилось к закату, а работы ей предстояло до самой поздней ночи. Это еще если повезет, и рыбаки не вернутся сегодня. Или вернутся, но с пустым уловом. Она кое-как размяла затекшие пальцы и вновь склонилась над огромным узлом спутанных жестких нитей рыболовной сети. Внезапно в голову больно ударило что-то острое.

— Придурошная! Придурошная-придурошная!

Из-за ближайших валунов выглядывали соседские мальчишки, беззубо скалясь грязными чумазыми рожицами. Один из них, хозяйский сын, десятилетний Лукан, радостно подпрыгивал на месте и орал:

— Попал! Попал в Ивку-дурку!

По затылку потекло что-то теплое, голова гудела, Ивири осторожно дотронулась до волос и поняла, что мальчишка камнем разбил ей голову. В следующее мгновение ее спину осыпал с десяток прибрежных камешков.

— Ивка-дурка — ведьмина дочурка!

— Чумная крыса!

— Чертова невеста!

Девушка встала во весь рост, развернулась к орущей кучке — крик и гогот мгновенно стихли, несколько пар горящих дурным азартом глаз уставились на нее.

— Порчу наведу, за скалы занесу, птицам брошу на съедение, — негромкому вкрадчивому голосу для театральности она добавила поднятые вверх скрюченные пальцы рук и сделала маленький шажок в их сторону. Словно стая перепуганных гусей, дети с диким гоготом бросились врассыпную, и уже через секунду берег вновь опустел.

Ивири устало опустилась на теплую прибрежную гальку и вытерла кровь с шеи. Глупые маленькие сычи. Она бездумно глядела в морскую даль, мурлыча под нос «свою» мелодию, перебирая нескончаемые узлы в грязной рыбацкой сети.

Из-за близлежащей скалы, врезающейся в море на добрую сотню метров, вдруг показалось небольшое, странной формы суденышко с темной фигурой посредине. Человек не греб веслами и, казалось, безучастно сидел, подставив спину в черной мантии вечерним лучам заходящего солнца. Лодка и странный рыбак явно были чужаками. Ивири нахмурилась и оглянулась в сторону деревни. Уже пылали первые костры — жены выходили на берег и, в ожидании своих мужей, принимались стряпать ужин. Вокруг костров с визгом и хохотом носились дети. Она перевела взгляд на фигуру в лодке и вздрогнула: лица в широком капюшоне было не разглядеть, но человек повернул голову и, она чувствовала, смотрел прямо на нее.

Сильный, теплый, необычный поток ветра коснулся лица, мягко омывая кожу. Ивири даже подскочила от неожиданности. Очень странный ветер. Ни единый волосок на ее голове не шевельнулся, а по телу побежали стайки невидимых муравьев. Что-то было в нем — в этом ветре… Вопрос? Сердце забилось как сумасшедшее. Кое-как смяв в охапку тяжелую сеть, она что было сил бросилась в сторону деревни, но уже через мгновение пребольно растянулась во весь рост на камнях, споткнувшись о валун. Тут же поднявшись на ноги, она вновь бросилась бежать. У дома на краю поселка девушка обернулась. Лодка пропала, лишь над водой безмятежно парили чайки.

На пороге родного дома уже стояла хмурая хозяйка, уперев свои огромные ручища в покатые бока. Из-за ее грязной юбки выглядывало ухмыляющееся замурзанное лицо Лукана. Лила и Ямаш сидели неподалеку, колупаясь в камешках.

— Где тебя носит, чертовка?! — яростно зашипела матушка Гата, нахмурив брови.

Руки Ивири дрожали от страха, но не перед хозяйкиным гневом. Она остановилась в нескольких шагах от женщины и со вздохом свалила огромный ком рыбацкой сети себе под ноги.

— Я тебя спрашиваю! Где ты шлялась? Рыба вся протухла, пока ты по скалам скачешь! Я тебя продам, тварь неблагодарная! Ты по что Лукашку пугаешь, ведьма? Ты кого пугать вздумала?! — голос матушки Гаты повышался, пока не перешел в противный визг, она схватила висящий на поясе кожаный хлыст и бросилась к девушке. Ивири упала на колени, обхватив руками голову. Ямаш громко заплакал. Несколько ударов рассекли кожу на спине и плечах. К реву Ямаша присоединился плач Лилы.

— Бесово отродье! Животное! Не смей пальцем трогать моего ребенка! Ведьма! Я тебе такого наколдую! Порчу она наведет!

Ударив девушку еще несколько раз и, видимо, выпустив пар, хозяйка теперь лишь осыпала Ивири проклятиями.

— Ты ему ноги будешь целовать! Каждый божий день! Каждый вечер перед сном! Ты слышишь?! Не только мыть, целовать теперь будешь! Вылизывать! Шавка подзаборная! — женщина сплюнула на землю рядом с лежащей девушкой, развернулась и пошла в дом. Стоявший неподалеку Лукан захихикал:

— Ну что, доколдовалась, Ивка?

Ивири не взглянула на него. Разогнув пылающую спину, она с трудом встала и на шатающихся ногах подошла к заливающимся слезами малышам. Лила поднялась и заковыляла ей навстречу, не умеющий ходить Ямаш тянул свои маленькие пухлые ручки, периодически размазывая грязные потоки слез по беленькому личику. Девушка опустилась в траву и обняла обоих.

Пройдет совсем немного лет, и эти малыши забудут свои нежные чувства к Ивири, безвозвратно превратившись в такие же безжалостные создания, как подросший Лукан. А ведь когда-то Ивири так же нянчила его, любила и обожала, как этих карапузов.

Дети перестали плакать мгновенно, стоило ей взять их на руки. Лила гладила волосы Ивири, а Ямаш зарылся девушке в шею, тихонько погукивая. Ивири шумно вдохнула приятный родной запах малышей. И, как всегда бывало, вместе с пряными нотами грудного молока и сладких волосиков в нее влились сила и спокойствие.

В маленьком поселке Киран ее не любили, слишком многое себе позволяла эта девчонка. То ни с того ни с сего пускалась в пляс на берегу моря во время грозы, словно одичалая. Рыжие волосы, намокнув, становились цвета крови, облепив белокожее тело. Рыбаки, их жены и дети — все были смуглыми. Жизнь на берегу Удайского моря иссушивала и обветривала их кожу с первых дней рождения. Кожа Ивири оставалась жемчужно-белой.

Девочка с детства разговаривала с глупой скотиной, да так, что та чудным образом слушалась ее. Друзей у нее не было, разве только старый лекарь Маим. Дружеских разговоров они не водили, старик вообще был не особо разговорчив, как и сама девушка, но было у него кое-что, что безумно волновало Ивири — книги. Ее страсть к чтению — очередной повод глубокого осуждения жителями деревни. Как так, чтобы девка, вместо того, чтоб с такими же, как она, хороводы водить вокруг костра да парням подмигивать, каждую свободную минуту проводила за черточками и закорючками на истлевших страницах, которые едва сам старик-лекарь разбирал. Чудная, одним словом — «придурошная». Но Ивири никогда, даже в детстве, не обижалась на прозвища и оскорбления. С годами прошел страх и перед мантаром Роухом. Маленького роста, толстый противный человечек в красной рясе, вечно покрытой жирными не отстирывающимися пятнами, считался самым уважаемым в деревеньке Киран. Мантар закреплял брачные союзы, провожал покойников в последний морской путь и читал каждое воскресенье проповеди, восславляя Верховных Правителей Варрока. Раз в год, накануне зимы, он с торжественным видом отправлялся на своем древнем ослике в Рукрин доставить илиналу города доклад о том, как прошел рыболовный сезон в деревне. Ивири терпеть не могла злобного мантара — она чувствовала, что старикашка не любит ее, частенько ловя на себе его острый взгляд. Когда она подросла, он все больше о чем-то шептался с матушкой Гатой в дни, когда хозяин был в море. И шептались они о ней, Ивири, девушка это чувствовала.

Год назад, Ивири как раз исполнилось шестнадцать, у соседей помирала корова. Соседка горько плакала, предчувствуя гнев своего мужа, как только тот вернется из моря и обнаружит мертвую кормилицу. Женщины собрались утешать ее, а мантар Роух, стоя над лежащей и жалобно мычащей у его ног коровой, с умным видом вещал о том, что злые горные духи возжелали забрать корову за грехи хозяйки. Ивири очень любила животных и при виде страдающей коровы не смогла удержаться — подошла и положила руку ей на голову. И девушке, как это обычно бывало, показалось, что она знает, где болит — в пасти животного. «Заварите ей черняка», — неожиданно для себя самой сказала Ивири убитой горем хозяйке. Мантар впился в нее ненавидящим взглядом, и, уходя, Ивири слышала его слова о «ведьминых корнях». К ее удивлению, соседка послушалась совета, и корова через несколько дней выздоровела. А мантар пуще прежнего выслеживал с тех пор девушку своими глазками-буравчиками на поросячьем лице, да все шептался о чем-то с матушкой Гатой.

За спиной у костров послышались радостные женские крики, волной покатившиеся вдоль берега — рыбаки возвращались с уловом. Хозяйка вновь выскочила на порог, поднесла руку к лицу, вглядываясь в море:

— Идут?

— Идут! Идут! — заорал Лукан и вприпрыжку понесся к берегу, с которого уже отчетливо виднелся десяток рыбацких лодок.

Хозяйка опустила взгляд на сидящую с детьми Ивири и вновь нахмурилась:

— Чего расселась? Бегом в дом, рыбу чисть! Хозяина кормить надо!

Спустя несколько часов с ужином было покончено, солнце скатилось за горизонт, и берег селения заполнился дымом тлеющих костров. Люди рассаживались удобнее, поближе к огню. Ивири споласкивала посуду пресной водой в огромном тазу у хижины, то и дело поглядывала на стремительно темнеющее небо над бескрайней гладью воды. Странного рыбака, если то был рыбак, не было видно, но он никак не выходил у нее из ее головы. Домыв последнюю тарелку и вытерев ее досуха, она отнесла посуду в дом, сложила в сундук и вернулась. Схватившись обеими руками за край огромного чугунного таза, она кое-как дотащила его до ближайшего деревца, перевернула, вылила воду под корень, передохнула с минутку и поволокла дальше к берегу. В стороне неподалеку сидела семья ее хозяев: вернувшийся с моря дядюшка Рунт с Лилой и Ямашем на коленях, рядом примостился Лукан, а по другую руку — старшая Рида задумчиво ковыряла в углях прутиком. Хозяйка, матушка Гата, сидела спиной к Ивири и, видимо, вводила мужа в курс дела последних деревенских сплетен. Заметив Ивири, Рида прищурилась, наблюдая. Однако не одна она заметила волокущую огромный таз девушку — позади раздался крик:

— Ивири! Дай помогу!

Двое рослых парней — Грей, старший хозяйский сын, и его друг Тимар, спешили к ней на помощь, торопливо шлепая босиком по прибрежным волнам. Ивири остановилась и, с трудом выпрямив ноющую спину, улыбнулась.

— Здравствуй, Ивири! — Тимар светился доброй белозубой улыбкой, однако поравнявшись с девушкой, юноша вмиг помрачнел:

— Тебя опять били?

— Грей! Тимар! Рада вас видеть живыми−здоровыми! Как улов? — Ивири улыбнулась им обоим, тряхнув волосами, чтобы скрыть след от кнута на плечах. Молодые люди обменялись хмурыми взглядами.

— Грей, поговори с матерью, — Тимар решительно посмотрел на товарища.

Грей встретился с Ивири взглядом и отвернулся:

— Поговорю, — сказал он сквозь зубы.

— Хозяин Грей, вы что выдумали! — взволнованно вскинулась девушка, — Не нужно говорить с матушкой Гатой! Хозяйское дело — решать бить ли и за что! В конце концов, если мне станет невмоготу, я сама разберусь, что делать дальше со своей жизнью, — неожиданно для себя самой добавила она и бросила взгляд на горные пики Ашрум.

Молодые люди уставились на нее во все глаза:

— Это что же ты надумала? — изумленно спросил Тимар.

Ивири поняла, что сболтнула лишнего и весело взглянула на них:

— А кто обещал помочь-то?!

Парни спохватились и, ухватив таз с двух сторон, заскочили по колено в воду, несколько раз наполнили его и вылили. Прополоскав посудину, они вытащили ее на берег и понесли к дому. Ивири поймала искаженный ревностью взгляд Риды. Лет десять назад, еще маленькими, они играли вместе, так же, как сейчас Ямаш возился в песке с Лилой. Повзрослев, Рида отстранилась от Ивири — матушка Гата тому пылко способствовала, запрещая им общаться. Когда же на подросшую рыжеволосую и белокожую Ивири начали заглядываться местные парни, в хозяйской дочери, обделенной изяществом и красотой, поселилась злоба. А с первой тайной страстью Риды к широкоплечему Тимару расцвела и ненависть к противной служке, которой парень каждый раз улыбался во всю физиономию. И Ивири стало доставаться еще больше тумаков и еще меньше хлеба в семье матушки Гаты.

Поселок окутали сумерки. Черная морская гладь блестела и переливалась серебряной чешуей в свете полной луны. Тихое, уже полусонное побережье разрезал женский визг. К нему присоединилось еще несколько: кричали на краю поселка у нескольких костров, расположенных ближе к скалам. Женщины верещали, указывая руками на большую тень, медленно продвигавшуюся вдоль камней. Мужчины похватали вилы и лопаты, однако никто не пытался приблизиться к существу.

И вновь теплый ветер дохнул Ивири в лицо. Он пришел к ней, она поняла это мгновенно и ясно. Пламя костров осветило его густую черную шерсть и круглую косматую голову. Огромный медведь пришел в деревню. Ивири не чувствовала страха. Острый, жгучий и странно чужой интерес. Она пересекла двор. Девушка и животное двигались друг другу навстречу до тех пор, пока расстояние между ними не уменьшилось до нескольких метров. Тогда оба остановились. На какое-то время их глаза встретились. Ивири вдруг очень сильно захотелось попробовать на ощупь этот теплый мех.

— Ивири! — Тимар стоял ближе остальных мужчин, шагах в десяти, уставившись круглыми, полными ужаса глазами на девушку. Рядом с ним бледный Грей сжимал в руках вилы. — Не двигайся!

Ивири не понимала, что он хочет сделать. Тимар осторожно шагнул в сторону и крикнул, обращаясь к медведю:

— Смотри сюда, урод! Смотри на меня! Давай! — он принялся размахивать руками, — Иди, побегай за мной! Развлечемся!

— НЕТ!!! — заверещала женщина у одного из костров и стала оседать на землю, ее едва успел подхватить стоящий рядом старик. Это была мать Тимара.

Медведь в недоумении уставился на скачущего перед ним юношу, тряхнул мордой и опять повернулся к Ивири. Девушка, не обращая внимания на парней, сделала еще несколько шагов и уже протянула руку к его голове, как вдруг голос подал Грей:

— Не смей, дура, что делаешь?! Он же руку по локоть откусит! Беги от него! Мы тебя прикроем!

— Грей! — на этот раз неподалеку закричала матушка Гата. Дядюшка Рунт тяжело грохнул ее по плечу своей ручищей:

— Заткнись, Гата. Уведи детей в дом! Грей, — негромко обратился он к сыну, — а ну-ка подойди ко мне. Только не слишком резко, — добавил он.

Но сын и не думал слушаться. Он отчаянно прошипел девушке:

— Ивири, беги!

Она наконец-то поняла, что все эти люди хотят одного — убить медведя! Да только он этого абсолютно не понимал. Более того, в нем не было ни капли злобы — это было ясно, как то, что мед сладкий, а вода мокрая. Как глупо. Она подняла руку и, наконец, погладила его по голове между косматых ушей. Медведь тихонько рыкнул.

По деревне прошел ропот, люди охали, ахали, кто-то обескураженно присвистнул, женщины с детьми на руках бросились по домам, воспользовавшись тем, что животное было увлечено девушкой. Грей, Тимар и другие мужчины, незаметно окружившие их плотным полукругом со стороны деревни, стояли, словно вросшие в землю. Тут незваный гость аккуратно поднялся на задние лапы и встал во весь рост. Он оказался огромным, едва ли не вдвое выше Ивири. Подняв большую косматую голову, он издал громкий рык. «Словно сообщает что-то кому-то», — подумалось девушке. Он рад, он очень рад, доволен! Ивири в ответ счастливо улыбнулась и, отчего-то, вдруг даже легко засмеялась. Животное опустилось на все четыре лапы, забавно фыркнуло, — девушка готова была поклясться, что это был смешок — и тряхнуло головой, словно приглашая ее с собой на прогулку.

— Куда пойдем? — с готовностью спросила Ивири.

Медведь повернулся задом к армии вооруженных вилами рыбаков и потопал к воде. Девушка пошла рядом.

— Эээ, ведьма…

Тихий шёпот пробежал по ряду мужчин.

— Мантар прав был…

— Зовите Роуха!

В лунном свете купались девушка и медведь. Молодой человек подошел к самой кромке воды, остановился, стиснув зубы. Нежные волны разбивались о босые ноги Тимара.

Глава 2

Решительно наступая с разных фронтов, боль щедро возвращала предательское тело. Ивири с трудом открыла глаза и уставилась в залитое миллионами звезд черное небо. Слегка повернув гудящую голову набок, поморщилась — малейшее движение давалось с трудом. Неподалеку трещал костер и весело булькал подвешенный над пламенем небольшой котелок. Уловив запах мясного бульона, Ивири с шумом втянула в себя воздух. У костра сидел мужчина и вертел в руках высокий кожаный сапог. Ноги его были разуты, свои грязные пятки он подставил поближе к пламени. Раздался треск веток и из лесной чащобы вышел к огню другой — огромный детина с коротко остриженными волосами, круглолицый. Кожу на лице покрывала густая черная щетина. Оба были одеты в добротные черные плащи. Благородные господа ве́рны, не иначе. Во время движения под плащом здоровяка несколько раз блеснула (уж не золотом ли?) рукоять меча.

Ивири жутко хотелось пить, в голове шумело, тело, словно деревянная колода, не принадлежало ей. Собравшись с силами, девушка прохрипела: «Воды», однако горло отказалось повиноваться и с ее губ слетел звук, больше похожий на негромкое воронье карканье. Но ее услышали. Мужчины повернули головы к повозке, сидящий человек встал, и Ивири узнала в нем рыбака из необычной лодки. Сердце заметалось в груди. Они подошли к ней, внимательно вглядываясь в лицо.

— Вечер добрый, — вежливо поздоровался «рыбак».

Ивири поняла, что впервые слышит настолько необыкновенно красивый голос, низкий и глубокий. Этот человек был таким же высоким, как и его спутник, но при этом намного стройнее, превосходно сложенный, с угольно-черными волосами и квадратным, заросшим щетиной подбородком. На смуглом лице под тяжелыми веками горели пронзительные синие глаза.

Словно читая ее мысли, он предложил:

— Воды?

Ивири едва кивнула головой. Он снял с пояса флягу, открыл крышку и аккуратно поднес к её губам. Ивири сделала несколько жадных глотков.

— Как тебя зовут?

— Ивирия, — прохрипела девушка.

— Ивирия… — он задумчиво смотрел на нее. Здоровяк стоял рядом молча. — Мое имя Дерк, а это мой друг Эйдей, — он кивнул на своего спутника. — Мы вынесли тебя из твоей деревни — сняли с жертвенного камня. Твои ноги и руки в плохом состоянии, но главное, что они остались при тебе. Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Зачем? — вместо ответа прохрипела девушка.

— Зачем? — повторил Дерк.

— Зачем спасли? — слова давались ей с трудом.

Дерк нахмурился:

— А ты считаешь, тебе следовало умереть?

Ивири прикрыла глаза. В голове пульсировал незаданный вопрос: «Зачем это нужно было вам?». Ничтожные силы покинули её, и девушка моментально провалилась в сон.

Когда в следующий раз она пришла в себя, по щекам стучали редкие холодные капли. Ивири открыла глаза. Вокруг вновь было темно, лишь сбоку падал тусклый желтый свет. Срывался дождь. Капли взрывались у нее на щеках прохладными фонтанчиками, и Ивири вдруг улыбнулась. Все же чудо, что она осталась жива. Несмотря на боль, ей было тепло и уютно на мягкой соломенной подстилке. Она ощущала мелкие колоски между пальцев и жадно вдыхала сладкий запах сена. Сверху ее укрыли теплым плащом, защищавшим тело от ветра и дождя.

Они стояли на месте. Морщась от боли, Ивири неуклюже выгнулась на своем соломенном ложе и увидела высокую черную стену, выложенную из огромных неровных валунов. В стене светилось крохотное окошечко, в которое не пролез бы даже кулак. Тут она заметила своих спутников — черные плащи. Здоровяк (как его?) Эйдей, стоял рядом с повозкой, а второй — Дерк — подошел и склонился над окошком.

— Мое имя верн Нек Руйм, я оружейник из Вармина, со мной мой брат Эрей и сестра Наири, — громко провозгласил Дерк. — Мы путники, пришли к целительнице — ве́рне Лане. Моя сестра тяжело больна.

Какое-то время ответом была тишина, но внезапно из окошка глухо донесся хриплый голос:

— Что за хворь? Заразная?

— Нет, она упала с лестницы и разбила кости, наш лекарь не смог залечить раны.

Раздалось бормотание, сквозь которое Ивири показалось что-то вроде «развела притон» и «проклятая ведьма». Однако за ним последовал грохот и скрип железа — ворота открылись и на путников хлынул поток света множества факелов. Повозка тронулась с места.

Вокруг послышались шепот и аханья.

— Ай да кони…

Что там за кони? Чему они так удивляются?

— Благородный верн желает, чтобы его провели к ве́рне Лане? — тот самый голос из дыры приобрел заискивающие ноты.

Она почувствовала холод в ответе Дерка:

— Я знаю дорогу.

Людей на улицах не было, их повозка громко стучала, трясясь по пустой мостовой. Мимо проплывали невысокие двухэтажные домики с горящими окнами. Ивири глядела на струйки дыма над крышами. Они ехали еще довольно долго, пока не остановилась у ворот. Сквозь закрытые ставни окон пробивался яркий свет. Дерк спешился. За воротами послышался звук открываемой двери. Через мгновенье невысокая калитка отворилась и к ним выбежала маленькая девочка в длинной рубахе. Дерк наклонился и что-то тихо сказал ей. Девчушка нырнула обратно в дом, а Дерк тем временем по-хозяйски сам открыл чужие ворота, запуская лошадей с повозкой. Послышались крики, и на залитом светом пороге появилась потрясающей красоты ве́рна в длинном халате, накинутом на белоснежную ночную сорочку до пят. Великолепные светлые локоны струились плащом до самой земли. Она сразу же бросилась к Дерку, на краткий миг они горячо обнялись, потом женщина повернулась и подбежала к только что спешившемуся здоровяку:

— Эйдей!

Едва он успел обнять ее огромными ручищами, как она выскользнула и ринулась к повозке. В темноте над Ивири возникло женское лицо.

— Это Ивирия, — Дерк подошел и стал рядом. — Нужно, чтобы ты посмотрела ее ноги, Лана.

— Здравствуй, Ивирия, — просто улыбнулась женщина. На её щеках играли мягкие ямочки.

Ивири в ответ еле выдавила из себя слабую улыбку.

— В дом! — провозгласила Лана, пробежав взглядом по лицу девушки.

Несмотря на то что Эйдей очень аккуратно поднял Ивири на руки, снимая с повозки, девушка с трудом сдержала крик, настолько остро полоснула боль по телу. Он понес ее в дом вслед за ве́рной Ланой, и стоило им переступить порог, как вдруг боль значительно отступила — прям колдовство! Они прошли через тускло освещенное помещение, поднялись по ступенькам и оказались в большой залитой светом комнате, посреди которой стоял широкий деревянный стол. Прямо на него Эйдей и положил девушку.

— Имя какое красивое — «И-в-и-р-и-я»! — почти пропела верна, обойдя вокруг стола. — Эйдей, друг мой, пойди на кухню, поищи вина, Кара отрежет вам с Дерком черничного пирога.

Эйдей кивнул и вышел. Его место у стола заняла маленькая девочка, которую Ивири заметила еще во дворе. На вид ей было не больше семи лет.

— Разматывай бинты Клина, — бодро приказала ей Лана. Сама она быстро заправила волосы под белоснежный платок и сбросила халат, оставшись в одной ночной сорочке без рукавов.

— Что вы… — Ивири вдруг осеклась. Мягкий успокаивающий дурман окутал голову.

— Милая, ты натерпелась, я смотрю, — верна провела руками по ее лбу, сняв с него повязку, и принялась промокать голову прохладной влажной тканью. Девушке стало приятно, едва возникшие тревога и страх перед чужим домом улетучились и были мгновенно забыты. Ивири вдруг показалось, что стол, на котором она лежит, залитая светом комната, и большой дом, и даже маленькая девочка были продолжением прекрасной Ланы. Искрящийся свет пронизывал все вокруг и ее саму; по телу от макушки до кончиков пальцев на ногах побежали приятные мурашки. Наверное, она бредит. Легкие руки женщины и ее маленькой помощницы порхали над ее телом, словно прикосновения бабочек. С каждым мгновением боль отступала.

— Я всего лишь постараюсь тебе помочь. Скажи, какое время года ты любишь больше всего?

Ивири попробовала вспомнить.

— Зиму.

— Зиму? Как странно! Обычно люди называют лето либо весну, — голос Ланы журчал, как родник. — Весна радует красками и теплом после долгой холодной зимы. Лето и осень дарят вкусные плоды. За что же ты полюбила суровую зиму?

— Читать… Я люблю читать зимой. Уютно. Меньше работы…

— Читать? Ты умеешь читать, Ивири? Это большая редкость, я тебе скажу… Коснись вот тут, Клина, — она говорила что-то еще, но девушка уже проваливалась в сладкий дурман, свободный от боли и страха. Последнее, что запомнила Ивири, — приятный запах древесины и прикосновение легкой маленькой ручки к ее запястью.

Очнулась она уже совершенно одна на широкой мягкой кровати. Села, спустив босые ноги на пол, оглядела небольшую, скромно обставленную комнатку. За окном стояли сумерки: то ли утро, то ли ночь. Ивири с удивлением уставилась на свои руки — в полумраке кожа на запястьях отсвечивала неровными белесыми рваными полосами. Она провела пальцем по шрамам — места некогда жутких ран отозвались лишь легким покалыванием и зудом. Щиколотки тоже украшали светлые неровные шрамы, словно после длительного ношения цепей. Чудеса! Сколько она проспала?

Раздался негромкий стук, и в комнату вошла та самая женщина, красивее которой Ивири за свою жизнь не доводилось видеть. Верна Лана принесла ей новое домотканое платье и ужин. Оказывается, Ивири провалялась без чувств почти сутки.

— Я не знаю, как вас отблагодарить, верна, — с жаром сказала девушка, уняв желание тут же наброситься на виноград с сыром и запихнуть себе в рот кусок горячего хрустящего хлеба. Выспрашивать, как это у женщины получилось вылечить ее так скоро, Ивири постеснялась, не желая показаться неблагодарной.

— Лучшая благодарность для меня — твое выздоровление, Ивири, — тепло улыбнулась целительница. — Лечить — мое призвание. Нет большей радости и награды для целителя, чем улыбка здорового и счастливого человека.

— Позвольте мне тогда служить вам, верна Лана! Я могу делать всю грязную и тяжелую работу по дому, буду помогать вам во всем, — неожиданно для себя самой выпалила Ивири и поняла, что будет счастлива, если верна согласится приютить ее. Ведь ей было абсолютно некуда идти. Девушка с надеждой смотрела на свою спасительницу.

Женщина удивленно распахнула прекрасные голубые глаза:

— Служить? Дитя, твое предназначение в другом. Утром Дерк поговорит с тобой. Ты почти здорова и готова к большому путешествию, — Ивири показалось, что в улыбке Ланы было немного грусти.

— К путешествию?

— Дерк расскажет тебе обо всем завтра. А пока — отдыхай и набирайся сил, — она погладила ее по щеке и вышла.

Покончив с ужином, Ивири, к своему удивлению, поняла, что вновь ужасно хочет спать, и, едва успев отставить поднос, провалилась в глубокий лечебный сон. Поутру она обнаружила, что дом пуст. Ни верны Ланы, ни Дерка, ни Эйдея не было в комнатах наверху. Ивири постучалась во все три двери, но ответом была тишина. Спустившись по деревянным ступеням, она оказалась посреди просторного помещения. Мягкие кресла, низенький резной столик, а на нем занятные, словно игрушечные, коробочки и шкатулочки, длинные тяжелые кремовые шторы на окнах, большой камин, а на полке над ним — диковинные статуэтки. Был тут и высокий шкаф, полный книг. Ивири никогда еще не доводилось видеть такое красивое убранство в доме. В ее деревне даже самые зажиточные рыбаки жили довольно просто. А все помещение размерами в несколько раз превышало самый большой дом в Киране — Общий дом мантара Роуха. Вспомнив ненавистное лицо, Ивири поморщилась. Как смогли Дерк и Эйдей вытащить ее из лап этого животного? Надо бы их расспросить да поблагодарить, но только ведь они поинтересуются, за что с ней так поступили односельчане. А ну как заподозрят в колдовстве? Нет, на этот раз она будет аккуратнее. Молчать, побольше молчать обо всем и не выделяться. Жизнь преподала ей отличный урок.

Из большой комнаты следовало два выхода: во двор и на кухню. Девушка обрадовалась, завидев знакомую утварь и простой, грубо сколоченный, внушительных размеров обеденный стол. Однако в кухне тоже никого не было. Ивири присела на лавку, раздумывая, не вымыть ли пока грязные глиняные тарелки, сложенные стопкой на углу стола, как вдруг с улицы послышались шаги. На кухню с шумом ввалилась плотная высокая женщина с двумя огромными корзинами, доверху забитыми копчеными окороками, сырными головками и фруктами. За ней в дверной проем практически вполз, согнувшись под грузом необъятной бочки, молодой парнишка. Он с облегчением поставил свою ношу на пол и глубоко вздохнул, опершись о стену.

— Доброго утречка! — громыхнула на всю кухню женщина. Ее седые волосы растрепались, но она вовсе не выглядела старой — лицо раскраснелось, полные губы сочились алым цветом, живые карие глаза светились жизнью. Она поставила корзины на разделочный стол в углу и, подняв взгляд на Ивири, улыбнулась, демонстрируя ряд крупных белоснежных зубов:

— А вы видно, верна Ивирия?

— Нет-нет, какая же я верна, — смутилась девушка и добавила: — Ивири меня звать, да.

— Ежели так, я — Кара, — ее улыбка стала еще шире. — А это сын мой — Климуш. С дочкой-то, поди, уже познакомились?

Ивири приподняла брови:

— Лана ваша дочь?

Женщина всплеснула руками:

— Что ты! Верна Лана — моя хозяйка! Я за Клину говорю, сподручницу ее. Это дочка моя! — ее глаза светились нескрываемой гордостью.

— А, — улыбнулась Ивири, с теплотой вспомнив девочку, — Конечно! Ваша дочь так помогла мне! Они с верной Ланой спасли мне жизнь!

— Да, она способная девчонка-то, Клинка моя… А ведь ей только десятый годок пошел. А уже столько умеет, может — меня, старую, врачует так, что любой лекарь обзавидуется! Ну, только не хозяйка моя, конечно, — ей до верны Ланы еще расти и расти! Ты, поди, проголодалась?

— Честно говоря, я верну Лану искала или верна Дерка, — Ивири смущенно покраснела. — Просто никого в доме нет. Я проснулась, вышла — тишина, и никого.

— А после завтрака каждый по своим делам отправился, — тепло улыбнулась ей женщина. — Вот к обеду, глядишь, вернутся, — она перевела взгляд на отдыхающего в углу паренька и громыхнула: — Климуш! Ну! Чего расселся-то?! Ступай на конюшню! Поди, до сих пор не прибрано!

Парень нехотя поднялся с пола и вышел из кухни. Под нос он что-то неразборчиво бормотал.

— Вам помочь, матушка Кара? — Ивири с готовностью выскочила из-за длинного стола и схватила стопку тарелок, стоящих на краю. Но Кара, несмотря на видимую тучность, молнией метнулась к девушке, выхватив у нее из рук грязную посуду:

— Вы что, верна Ивири, — забормотала она. — Вы чего удумали! Чтобы гостья госпожи на кухне прибиралась! Чтобы я со стыда померла!

— Да нет, я… — Ивири попыталась вставить слово, но Кара была непреклонна:

— Вы уж простите меня, старую, но не позволю я! Да как же можно?!

Выудив из рук девушки всю посуду и захватив заодно несколько кружек со стола, женщина важно прошествовала в свою маленькую комнатку. Ивири откровенно расстроилась, не в состоянии принять на себя роль «верны».

— Да я всю свою жизнь служила, матушка Кара, — взмолилась она вслед удаляющейся квадратной спине. — Какая из меня верна? Во мне ни капельки благородной крови! Почему за верну приняли?! Разве платье на мне с чужого плеча.

Кара остановилась, оглянулась. В ее карих глазах читалось недоверие.

— Служила, говоришь?

— Да!

— Служка служке — друг и помощник, но ты уж меня пойми: ты — гостья. И не моя, а хозяйки. Приняла б ты помощь от гостьи твоих хозяев?

Ивири грустно покачала головой.

— То-то, — Кара развернулась и скрылась в подсобке, откуда донесся ее бодрый голос. — Да и нечего мне помогать, сама кому надо подсоблю!

— Хотя бы посидеть с вами можно? Не помешаю?

— Да мне только в радость компания, — из комнатушки донесся грохот посуды. — А то дети заняты с утра до вечера. Но я не жалуюсь, все при деле, на свой хлеб уже сами зарабатывают. Соседские служки, знаешь, обзавидовались.

Ивири, облокотившись локтями о столешницу, подперла щеки руками.

— А ты откуда, дочка? — женщина вышла из подсобки, вытирая мокрые руки о передник.

— Я выросла в предгорье Ашрум.

— Отец, мать — есть кто?

Ивири грустно покачала головой.

— Братья может?

— Не знаю. Может, и есть где-то. Меня в горах нашли еще маленькой. Я не помню ничего.

— А кто ж так покалечил-то тебя? — матушка Кара сочувственно глядела на девушку.

Ивири покачала головой.

— Не помню я ничего.

Хоть и нравится ей эта женщина и этот дом, но не станет она рассказывать, слишком опасно подозрение в ведьмовстве. А ну как ее опять за ведьму примут и местного мантара вызовут? Ивири содрогнулась от нахлынувших воспоминаний. А помнила она многое, вплоть до того момента, пока не потеряла сознание. Налитые кровью сумасшедшие глаза Роуха, наконец-то получившего желаемое — ведьму, — этот взгляд останется в ее памяти на всю жизнь.

— Ну, а лет тебе сколько?

— Не так давно семнадцать исполнилось.

— Совсем девчонка еще, — Кара хмуро покачала головой. — Будь аккуратнее, дочка. Ты девка больно красивая вышла. Как бы беда не случилась. Нельзя тебе одной…

— Да что вы, матушка Кара! Какая я красивая?! — Ивири засмеялась. — Это вон верна Лана красивая, дочка ваша, Клина, хоть и девочка еще — а такая красавица! А мне-то куда до них? С рыжими космами?

Пухлые губы женщины расплылись в улыбке:

— Ну, Клина моя еще ребенок, поди, где там разглядеть. Да и за ней есть кому присмотреть: я еще свое поживу и брат старший всегда рядом. А вот ты о себе невысокой мысли, я погляжу. О таких волосах песни слагать будут. Ну да ладно, жизнь все на свои места расставит. Плохо только, что ты одна совсем, словно маковка на ветру. Зацветешь ярким цветом, того и гляди, кто, походя, сорвет.

Ивири мысленно махнула рукой. Негоже девчонке с женщиной в летах спорить. Внезапно резко потянуло запахом свежей рыбы и теплым парным молоком. Желудок сковал голод. В дверной проем просунулась крупная рыжая голова с зелеными стеклянными глазами. Ивири сглотнула. Чужой животный голод вызвал в ней панику, тошнота подкатила к горлу. Она зажала двумя руками рот, зажмурилась и вскочила. Что-то с грохотом полетело на пол.

— А ну, пшел отсюда! Сгинь!

Дверь захлопнулась и все прошло. Ивири открыла глаза. Кота и след простыл, а на его месте у закрытой двери возвышалась тетушка Кара, испуганно разглядывая девушку.

— Ну как? Пришла в себя? Может, водички попьешь или умоешься? Ты ж, поди, не завтракала? — всплеснула руками тетушка. И через мгновение на столе появился кувшин с молоком и огромный кусок свежеиспеченного хлеба с сыром и рубленными вареными яйцами.

Ивири осторожно сделала вдох. Тошнота отступила. Она с облегчением обнаружила, что упала, но не разбилась глиняная чашка. А Кара уже совала под нос такую же чашку, полную прохладной воды. Ивири выпила залпом половину.

— Ты прости меня, дочка, это я, дура старая, виновата — с утра кота не покормила, вот он и явился. Все кормлены, он один голодный. Я его утром обыскалась, не нашла разбойника — таскался где-то, а молоко, решила, поставлю во дворе. И вот заболталась с тобой — совсем из головы вылетело… А ведь хозяйка мне строго-настрого приказала всех покормить и запереть… А я и пропустила его, негодника… Ты прости меня, дочка. Я ведь так и поняла, что нельзя тебе к скотине… Вижу теперь сама, что нельзя.

— Нельзя? Так верна Лана сказала? — Ивири нахмурилась. Ей нельзя общаться с животными?

Матушка Кара на мгновение вытаращила глаза, но, видимо, вспомнив или подумав о чем-то, сразу взяла себя в руки и покачала головой. Присев на лавку напротив Ивири, она понизила голос:

— Ох, дочка. Видишь, как оно. Чего только не бывает в жизни. Господа Дерк, Эйдей… ах, сколько их еще таких было тут. Теперь и ты. Вот и Клина моя… тоже такая ж… одаренная, — последнее слово она прошипела, а глаза вновь округлились, как два блюдца. — Только у нее дар, как я погляжу на других, больно удачливый — людей врачевать. К верне Лане вон со всего Рукрина народ идет, всех лечит, много лет уж как. Уважают ее очень. Сколько людей от смерти спасла, детей уберегла! А она мою Клину выбрала себе в ученицы, да и меня, старую, с сыном приютила — чтобы дочку-то мою учить. Способная, говорит, очень. Ну-ну. Я-то и сама всегда замечала, что не такая девчонка-то, странная. Все боялась, что подземники загребут, все ж ведьмовской дар. Да и сейчас боюсь. Страшно, ага… А таким, как ты, — еще страшнее. Целителей-то никогда особо не трогали, а ты, бедная…