Мастер «соломоновых решений»

С благодарностью за вдохновение соавтору моего профессионального опыта, партнеру, коллеге, другу, супругу — Сергею Макарчеву.

Предисловие

Помните библейскую притчу о суде царя Соломона?

Однажды к Царю Соломону пришли на суд две женщины и принесли с собой ребенка. Они жили в одном доме, и обе недавно стали матерями. Но одна из них задавила своего младенца во сне и подложила его соседке, а чужого, живого — забрала себе. Каждая из них утверждала, что она — настоящая мать ребенка. Чтобы определить, кто из них лжет, а кто говорит правду, Соломон предложил рассечь дитя надвое и отдать каждой по половине. Тогда одна из них взмолилась: «Не рубите ребенка! Лучше отдайте его другой женщине!» Так Соломон определил, кто из женщин — истинная мать. Мать скорее предпочтет отказаться от ребенка, и тем признать себя не правой, лишь бы сохранить младенцу жизнь.

Мудрое и простое решение трудноразрешимого вопроса называют соломоновым решением. Кто хотя бы однажды не нуждался в подобной «соломоновой» мудрости? Кто отказался бы от этой возможности — стать хотя бы на миг таким же мудрым «третейским судьей» в собственной жизни? В чем же секрет царя Соломона? Можно ли научиться самому принимать такие решения? Или мудрость сия — есть удел лишь избранных?

Судите сами. С одной стороны, секрет описанной мудрости, как свидетельствует сказание, заключался в особых симпатиях Создателя, даровавшего библейскому царю разум, по просьбе его. А с другой стороны, стоит только приглядеться, и становится вдруг очевидно: мудрость, подобная соломоновой, разложена повсюду — открыто, беспрепятственно, свободно, словно в щедрых ладонях таинственного и доброго Мудреца! В тех же притчах, сказаниях, в трудах выдающихся ученых, в произведениях великих мастеров Слова…

Спору нет, заманчиво поставить задачу, подобную этой — сравниться в мудрости с самим библейским царем! Но не слишком ли самонадеянно? Ответ, как всегда, услужливо подсказывает житейская мудрость: «Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом!» Или вот еще: «Не боги горшки обжигают!»

И все же где-то в глубине души всегда шевелится червь сомнения — вечный спутник познания: ох, неспроста открываются сокровища мудрости лишь избранным! А не тщетны ли претензии простых смертных на Дар Божий? Нет, сокровища потому и зовутся сокровищами, что должны быть надежно сокрыты от алчущих глаз! Нет, не всякий смысл, что лежит на поверхности, откроет жаждущим свои неисчерпаемые глубины!..

А может, разгадка соломоновой мудрости спрятана в библейской легенде? Царь не просил ни богатства, ни побед над врагами, ни прочей корысти. Просил одного: разума. Может, только разумное сердце становится зрячим, способным видеть эту щедро разложенную повсюду мудрость, извлекать из нее эти драгоценные сокровища полезных практических знаний?

Поэтому отбросим без всяких сомнений задачу превзойти в мудрости царя Соломона, равно как и всех прочих ее соискателей! И сосредоточимся на том лишь, чтобы быть открытыми к восприятию этого никем не спрятанного знания, к освоению этого незаслуженно забытого сегодня искусства владения Словом. А уж придет ли вслед за этим мастерство принятия «соломоновых решений», алгоритм которого мы попытаемся здесь разгадать, — решать Мудрецу, дарующему разум.

Глава 1
По закону басни

Вода вводная

Негодных же и бабьих басен отвращайся, а упражняй себя в благочестии»!

(1Тим.4:7)Новый Завет. Первое послание Святого Апостола Павла к Тимофею.

Ох, уж эти поиски цитат! Ищешь что-то мудрое, весомое, авторитетное, придающее такой же вес и твоим словам, вдохновляющее и тебя на соответствующее мудрствование. А находишь… то, что находишь. Нет, надо назвать метод как-то по-другому! Притчетерапия? Вроде было. Мифотерапия? Тоже, кажется, занято. Да и что толку? Что миф, что притча — в переводе обратно на греческий — та же басня. А далее — уже по тексту.

И вдруг догадываешься: очередной урок мудрости! Очередное испытание на серьезность намерений. Зри в корень! Превращай беду, размолвку, ссору, всякий вообще конфликт в духе «баб базарных» в басню и, тем самым, от них отвращайся! Выпускай раздирающие тебя эмоции, обидные слова, сомнения, колебания на бумагу, воплощай их в остроумные шедевры словесного творчества и… освобождайся от них! Не к тем ли самым выводам приходят мудрецы сегодняшних времен, узревшие родство природы басни с природой самого настоящего конфликта? Не те ли пути «отвращения» от раздоров и распрей предлагают, рассекретив еще и способы? В той же басне ищи механизмы превращения негативного, нездорового, конфликтного в позитивное, доброе, здравое! Да очищенным от всяческой «скверны», упражняй себя в благочестии!

Так и мне однажды довелось написать свою первую «бабью басню». А поскольку история завершилась основанием нового и вполне дееспособного метода, думаю, есть смысл рассказать о ней поподробнее. Но для начала несколько благодушных, как и положено по успешному избавлению от накопленного конфликтного материала, размышлений вслух.

«Стая товарищей» и «внутренний враг»

Кто хоть раз не испытал состояние конфликта? Пожалуй, лишь тот, кто никогда не вступал в отношения с людьми. Кто не ведает внутренних борений в преддверии важных решений? Пожалуй, лишь тот, кто никаких решений не принимал. Кто хоть раз не испытал это желание — плыть против течения (или подчиниться волне убаюкивающего конформизма)? Кто хоть раз, хотя бы мысленно, не ставил себя перед выбором: согласиться с подавляющим мнением большинства или поддаться самоутверждающей силе индивидуальности? Лишь тот, кто не ведал ни собственного «Я», ни своей принадлежности к общности множества «Я», единящихся в «Мы»

Конфликтные ситуации в коллективе — тема старая, как мир. Ну, или как самый первый в мире коллектив. История умалчивает, какие именно виды начали сбиваться в стаи первыми. Да суть и не в этом. Важно то, что чем теснее сближаются индивиды, тем вероятнее возникновение между ними вспышек агрессии, подобных тем, что возникают между заряженными частицами. Это закон. И как всякий закон природы, его можно лишь принимать как данность. А еще лучше — и понимать, и использовать во благо.

А самое интересное — то, что закон этот, похоже, универсален и всеобщ, хотя противостояния могут быть самыми разными:

• противостояние личности и коллектива,

• противостояние личности и другой личности,

• и даже противостояние личности самой себе, своему, как говорится, собственному «внутреннему врагу»! И это тоже закономерно: чем сложнее и многограннее становилась в процессе эволюции личность, тем многочисленнее становился ее внутренний «коллектив». А где коллектив, там и плюрализм разных мнений. Там и прения, и стычки по мировоззрениям.

Рождение метода (в муках)

И все же конфликт — состояние некомфортное. Естественно желание избегать некомфортного. Естественно — стремление к комфорту. И, конечно, естественно пользоваться проверенными в этом деле методами. Кому что привычнее: кому — одержать несокрушимую победу над врагом, кому — найти в споре приемлемый компромисс, кому — сбежать с поля брани, воздвигнув перед обидчиком непроницаемый психологический барьер, но надолго заморозив во времени и свою собственную активность…

Последнее, без всякого снисхождения, обо мне. И вот, что самое неприятное — что-то ситуации вокруг меня стали в последнее время повторяться. Раз за разом они втягивали меня в описанный выше сценарий развития конфликта. Тексты и даже персонажи — всё словно под копирку, по шаблону, и сами сюжеты — как по нотам! И как остро ощущалась тогда нехватка той библейской соломоновой мудрости, дарующей способность одним лишь движением мысли «разрубить» этот узел трудноразрешимых проблем!

Вот в состоянии одного из таких, уже набивших оскомину «сюжетов» мне попалась в руки книга «Психология искусства» Л. С. Выготского (слово о мастере — еще впереди). Чтение текста на отвлеченную, казалось бы, тему действовало как бальзам! Да! — была первая мысль, — дело именно в отвлеченности! А еще — в особом удовольствии от соприкосновения с личностью автора!

Всё так. Но было еще и содержание. А речь шла об «анатомии» и «физиологии» басни, о законах эстетического восприятия этого особого литературного жанра. И вот эти-то законы оказались для меня настоящим открытием! Ибо описывали они не что иное, как, по моему глубочайшему убеждению, разгадку той самой соломоновой мудрости! И все это — с разбором творчества еще одного великого мастера Слова, любимого с детства баснописца! А поэтому не опробовать тут же, на деле, действие открытых автором законов, да к тому же имея наготове свежую, животрепещущую тему, было бы просто непростительно!

Так родилась на свет первая басня. Сам акт творчества оказался настолько целительным, что мне не скоро удалось «отвратиться» от этой первой своей «бабьей басни». Оказалось, что над этой творческой переработкой раздирающего меня прежде конфликтного материала можно было просто хохотать до упаду! Можно просто наслаждаться и заряжаться, как от аккумулятора, этими неожиданно извлеченными из состояния «войны» положительными эмоциями!

Забавно, что реально существующий в моей жизни конфликт, оставленный на тот момент без разрешения, вдруг утратил для меня всякую значимость. Что же касается конкретных его перипетий, то они как-то разрешились уже сами собой, без моего участия. Мне не пришлось даже ничего делать — ничего из того, что делать мне, в общем-то, и не свойственно.

А самым забавным оказалось то, что очень скоро эти самые конфликтные ситуации посыпались на меня, словно из рога изобилия! И Музы, дарующие вдохновение, стали стучаться в мое окно чуть ли не каждую неделю! И «отвращаться» от очередных своих «бабьих басен» (а потому и не застревать надолго в состоянии конфликта) получалось уже все быстрее. И были эти ситуации уже самыми разнообразными, и не было в них ничего уже шаблонного! А найденные с помощью «закона басни» решения требовали от меня уже самых разных способов действия в реальной жизни: мне то приходилось идти напролом, то отступать, то находить новые формы сотрудничества, то идти на мировую…

И самое главное, этот опыт был для меня уже просто опытом. Просто радостью взаимодействия с самой Жизнью, вступив в которое, только и можно испытать ее вкус!

Так в моем арсенале средств избавления от состояния конфликта появился еще один, подсказанный тремя мудрецами, способ, который стал вскоре и методом разрешения конфликтных ситуаций, чем, как оказалось, можно еще и делиться. Но прежде, чем начать это делать, хочу предложить вам после вводной этой «воды» сделать несколько живительных глотков уже из первоисточника.

Психология искусства и моделирование мастерства

Важнейшее из искусств

«Век высоких технологий», как мы стали гордо именовать то ли век двадцатый в последние его десятилетия, то ли двадцать первый, предусмотрительно употребляя в обиходе еще и «технологии будущего», привнес свою философию практически во все сферы человеческой жизнедеятельности. Высокие технологии пришли не только в бизнес, производство, телекоммуникации, но и в такие традиционно «человечные» области, как психология, психотерапия, образование, даже творчество! Отныне основным технологическим процессом самосовершенствования (а также «важнейшим из всех искусств») стало для нас моделирование! Моделирование эффективных способов поведения — коммуникативного, управленческого, предпринимательского… Моделирование мастерства выдающихся психотерапевтов… Моделирование стратегий гениев… Отныне эффективность великих мастеров раскладывается на вербальные и невербальные составляющие, формализуется в виде пошаговой технологии, и после хорошей тренировки весь алгоритм может успешно воспроизвести каждый желающий, даже тот, кого природа не наделила ни даром Вирджинии Сатир, ни талантом Уолта Диснея.

Прогресс не остановишь. Можно попытаться лишь успеть за ним — как успеть вскочить в набирающий скорость поезд. И все же полезно время от времени останавливаться, оглядываться назад, осматриваться по сторонам. Ведь порой даже самые новейшие технологии на поверку оказываются «хорошо забытыми старыми», а то и незаслуженно обойденными вниманием откровениями «пророков в своем отечестве».

Моделирование искусства

Сказать о творчестве Льва Семеновича Выготского, что оно таким вниманием обделено, было бы несправедливо. Его идеи опережали современную ему науку, предвосхищая развитие таких направлений, как кибернетика и семиотика. Его творчество по сей день представляет собой неисчерпаемый кладезь научных гипотез. Кажется, человек этот открыл в науке столько «золотоносных жил», что их разработка будет питать еще не одно поколение ученых. И если уж говорить о моделировании мастерства, подразумевая под этим процессом глубокий, тонкий и остроумный анализ продуктов такого мастерства, проникновение в тайну их психологического воздействия, то и здесь, думаю, Лев Семенович был в числе первооткрывателей.

Именно таким тонким и проникновенным анализом структуры художественного творчества и была пронизана открытая мной книга. «Психология искусства» раскрывала секреты воздействия творений литературы самых разных жанров — от трагедии до басни. И секреты эти, никем не сокрытые, поддавались освоению, перенесению их на более широкий спектр жизненных контекстов!

И несколько таких секретов, сформировавших впоследствии теоретическую основу метода, тот самый «Закон басни», о котором многообещающе заявлено в заголовке, считаю необходимым, не смущаясь дословным цитированием, изложить здесь хотя бы вкратце.

«Всеобщий дедушка»

Но для начала несколько слов еще об одном мастере Слова — Иване Андреевиче Крылове, чье творчество и послужило основой для синтетического разбора ученого и сделанных им в результате открытий о природе басни и ее «законах». Не в самой ли личности художника, изменившего наши традиционные представления о баснописце, как об обычном моралисте (пусть даже обладающем даром самого Эзопа), таилась разгадка этих тайн, ведущих и к разгадкам тайн «соломоновых» решений?

Не кажется ли удивительным тот факт, что Крылов, как это засвидетельствовано не однажды, питал искреннее отвращение к самой природе басни, что жизнь его представляла собой все то, что можно выдумать противоположного житейской мудрости и добродетели среднего человека. Это был исключительный во всех отношениях человек — и в своих страстях, и в своей лени, и в своем скепсисе, и не странно ли, что сделался всеобщим дедушкой, <…> безраздельно завладел детской комнатой и так удивительно пришелся всем по вкусу и по плечу, как воплощенная практическая мудростьВыготский Л. С. Психология искусства. — СПб.: Азбука, 2000. — с. 188..

Не о внутреннем ли конфликте, разрешившемся впоследствии открытием в себе уникального дара, сочетавшего поэтичность с глубокой прозаичностью, свидетельствуют биографы? Не о том ли поиске «соломонова решения» для примирения внутреннего противоречия прозревает ученый-исследователь? Не таким ли первопроходцем был и сам дедушка Крылов в испытании на себе открывшегося ему знания, каким стал впоследствии и сам Выготский в попытках моделирования его мастерства?

Неужели в его баснях не сказалось и это первоначальное отвращение и заглушенная страсть к драматической поэзии? Как можем мы предположить, что этот болезненный процесс перерождения в баснописца остался совершенно бесследным в его поэзии? <…> И может быть, окажется психологически небезосновательным наше предположение, что именно этот второй смысл его басен разрушил тесный горизонт идей прозаической басни, которая внушала ему отвращение, и помог ему развернуть то обширное поле драматической поэзии, которая была его страстью и которая составляет истинную сущность басни поэтическойТам же, с. 189..

Оставим вопросы и гипотезы теоретикам. Просто отдадим дань уважения Учителям и приступим, наконец, к изложению открытых ими «законов».

Законы басни

Аффективное противоречие

…каково же строение той эстетической реакции, которой реагируем мы на поэтическую басню, каковы те общие механизмы психики общественного человека, которые приводятся в движение колесами басни, и каково то действие, которое при помощи басни совершает над собой человек?

(Л. С. Выготский)Выготский Л. С. Психология искусства. — СПб.: Азбука, 2000. — с. 188

Исследуя природу эстетической реакции на поэтическую басню, Выготский обратил внимание, что основу ее психологического воздействия составляет наличие так называемого аффективного противоречия, которое наряду с противоречием логическим, проявленным, очевидным, держит читателя в напряжении вплоть до особого момента его разрешения, о природе которого в свою очередь будет рассказано подробнее.

Исследователь, на примере разбора известных крыловских басен, показывает, что основу их эффекта составляет некое противочувствие:

…мы видим развернутую систему элементов, из которых один все время вызывает в нас чувство, совершенно противоположное тому, которое вызывает другой. Басня все время как бы дразнит наше чувство <…> Мы одновременно сознаем и то и другое, одновременно чувствуем и то, и другое, и в этом противоречии чувства опять заключается весь механизм обработки басни.Выготский Л. С. Психология искусства. — СПб.: Азбука, 2000. — с. 167.

«Поляризация» позиций

Из чего же складывается это «противочувствие»? Отметим, прежде всего, эту характерную жанровую особенность, при которой упомянутая выше «развернутая система элементов» басни словно «поляризуется» на две явно выраженных противоположности, вызывающих столь разные чувства. В сюжете басни эта «поляризация» находит свое наглядное воплощение либо в наличии двух явно антагонистичных персонажей («Волк и Ягненок», «Стрекоза и Муравей», «Ворона и Лисица», «Слон и Моська»), либо в более условных противопоставлениях:

• одного персонажа — группе, обществу («Волк на псарне»),

• одной группы — другой группе («Волки и Овцы»),

• одной, формально согласной, но фальшивящей в своем согласии группы — логике, объективности, фактам («Кукушка и Петух»),

• другой, формально рассогласованной, но единодушной в подходах к делу группы — всё той же логике, эффективности, здравому смыслу («Лебедь, Щука и Рак», «Квартет»),

• одной черты характера (например, внимания к мелочам) — другой черте характера (например, «слепоте» в оценке более масштабных явлений: «Слона-то я и не приметил!») («Любопытный») и т. д.

Отметим еще раз во всем этом условном разнообразии персонажей и сюжетов эту характерную тенденцию к поляризации на противоположности, как исключительно важную мелочь, благодаря вниманию к которой есть шанс «приметить и слона».

Параллельные планы

И все же наличие противоречия, логического и/или аффективного, еще не достаточно для понимания работы исследуемого механизма и достижения изучаемого эффекта. Истинной поэтической басней, по мнению Выготского, басня становится только в том случае, «если поэт разовьет заключенное в ней противоречие и заставит нас на деле как бы мысленно присутствовать при этом действии, развивающемся в одном и другом плане, и если сумеет стихами и всеми стилистическими приемами воздействия возбудить в нас два стилистически противоположно направленных и окрашенных чувства и затем разрушить их в той катастрофе басни, в которой оба эти тока как бы соединяются в коротком замыкании».Выготский Л. С. Психология искусства. — СПб.: Азбука, 2000. — с. 195.

Что же это за «параллельные» планы, в которых одновременно развивается действие басни? Автор постоянно обращает внимание на этот особый стилистический прием, заключающийся в соединении двух смысловых планов в одном сюжетном поле басни:

Наша реакция на басню развивается все время в двух планах, причем оба плана нарастают одновременно, разгораясь и повышаясь так, что в сущности оба они составляют одно и объединены в одном действии, оставаясь все время двойственнымиВыготский Л. С. Психология искусства. — СПб.: Азбука, 2000. — с. 195..

Очевидно, что речь — об особых условиях, в которых аффективное противоречие может развиться до своей кульминационной точки, а именно — об условии наличия двух смысловых планов: формального и эмоционального, поверхностного и глубинного, явного и подразумеваемого. И очевидно, что обнаруженный «конфликт» чувств произрастает именно отсюда — из рассогласованности их формальных и истинных причин, определяющих эту «параллельную» логику развития явного и скрытого смыслов.

Вот как иллюстрирует этот стилистический прием сам Выготский на примере басни «Волк на псарне»:

С самого начала для нас ясно то стремительное нападение на волка, которое равносильно его гибели и смерти. Эта смертельная угроза, не прекращаясь ни на одну минуту, продолжает существовать все время течения басни. Но параллельно с ней и как бы над ней развивается противоположный план басни — переговоры, где речь идет о мире и где одна сторона просит заключить мир, а другая отвечает согласием, где роли героев удивительно переменились, где волк обещает покровительствовать и клянется волчьей клятвой. Что эти два плана даны в басне со всей поэтической реальностью, в этом можно убедиться, если приглядеться к той двойственной оценке, которую естественно автор дает каждому своему герою. Разве скажет кто, что волк жалок в этих величественных переговорах, в этом необычайном мужестве и совершенном спокойствии? Разве можно не удивиться тому, что смятение и тревога приписаны не волку, а псарям и псам?Там же, с. 187.

Прием настолько сильный, что роднит басню, без всякого преувеличения, с трагедией, что особенно важно для последующих наших выводов о применимости «законов басни» к разрешению самых острых конфликтных ситуаций:

Нам думается, что впечатление от этой басни может быть названо без всяких прикрас трагическим, потому что соединение тех двух планов, о которых мы говорили выше, создает переживание, которое характерно для трагедии. В трагедии мы знаем, что два развивающихся в ней плана замыкаются в одной общей катастрофе, которая одновременно знаменует и вершину гибели, и вершину торжества героя.Выготский Л. С. Психология искусства. — СПб.: Азбука, 2000. — с. 186.

Пока же отметим еще раз, как важную составляющую исследуемого эффекта, условие существования двух параллельных планов, в которых развивается одновременно одно и то же действие с характерной двойственной логикой поведения персонажей (и с вызываемыми ею двойственными чувствами), а также с очевидной рассогласованностью формальных и глубинных причин этих противоречивых чувств и поведения.

Подчеркнем также, что два плана развития событий — не противоположны. Они именно параллельны, их соединение — искусственно, их одновременное развитие не связано истинным антагонизмом конечных целей этого развития, которые парадоксальным образом даже совпадают. При этом если на первом плане совпадение этих целей означает полный крах для одной стороны, и триумф — для другой, то на втором плане все противоположно меняется. Но об этом секрете — позже. Пока же нетрудно догадаться, что в контексте сатирической басни речь идет, прежде всего, о разнице между прямым и переносным смыслами.

Проиллюстрируем эту разницу на примере басни «Волк и Ягненок». Очевидно, что диалог персонажей развивается одновременно в двух сюжетных планах: один — «натуральный», с естественным трагизмом подобной встречи животных в природе, другой — переносный, т.е. переносящий сюжет в контекст юридических препирательств «сильного» с «бессильным». «Параллельное» сосуществование обоих планов тоже очевидно: законы человеческого правосудия не применимы к законам животного мира, и наоборот.

И все же именно их искусственное соединение смысловой параллелью ведет к интересующему нас эффекту, именуемому «катастрофой» басни.

Катастрофа басни

О какой же «катастрофе» постоянно идет речь?

Под катастрофой басни, по аналогии c соответствующим моментом трагедии (или шпилькой — по аналогии с теорией новеллы), автор подразумевает тот самый момент разрешения заключенного в ней аффективного противоречия, а точнее, его полного уничтожения.

Такой катастрофой, или шпилькой, басни является заключительное ее место, в котором объединяются оба плана в одном акте, действии или фразе, обнажая свою противоположность, доводя противоречие до апогея и вместе с тем разряжая ту двойственность чувств, которая все время нарастала в течение басни. Происходит как бы короткое замыкание двух противоположных токов, в котором самое противоречие взрывается, сгорает и разрешается. <…> В катастрофе басня собирается как в одну точку и, напрягаясь до крайности, разрешает одним ударом лежащий в ее основе конфликт чувств.Выготский Л. С. Психология искусства. — СПб.: Азбука, 2000. — с. 197.

Обычно это короткая фраза, характеризуемая остротой и неожиданностью, которые уподобляются эффекту взрывающейся бомбы. И эта фраза (или слово) объединяет всю ту двусмысленность и те два плана, в которых до сих пор развивался басенный сюжет. Часто эта ключевая фраза оказывается, парадоксальным образом, составлена из двух совершенно противоположных планов басни, которые до сих пор протекали параллельно. Вот одна лишь иллюстрация:

В «Вороне и Лисице» чем сильнее лесть, тем сильнее издевательство; и лесть и издевательство заключены в одной и той же фразе, которая одновременно и есть и лесть, и издевательство, и которая эти два смысла объединяет в одно <…> «Ворона каркнула» — это кульминационный момент лести. Лесть сделала все, что могла, она дошла до апогея. Но тот же самый акт есть, конечно, верх издевательства; благодаря ему ворона лишается сыра, лисица торжествует победу. В коротком замыкании лесть и издевательство дают взрыв и уничтожаются.Там же, с. 197.

Так вот в чем заключается загадка басни! Всей логикой развития своего быстротечного сюжета, всем накалом противоречивых чувств и несовместимых намерений она не только развлекает и веселит, но и ставит подспудно перед читателем эту трудноразрешимую задачу — найти одно общее решение, в котором удовлетворятся оба намерения, где взорвутся, утратив смысл, и накал чувств, и их конфликт. Сама задачу ставит, сама ее решает.

Даже мораль, как выясняется, вторична. Она может совпасть с этой «ключевой фразой», с этим особым решением, знаменующим катастрофу лежащего в основе басни конфликта, а может оказаться формальной, для «отвода глаз». (Надо ли напоминать, что в современной Крылову обстановке цензуры такой прием имел свое значение?).

Что же можно вынести из знания описанных здесь «законов басни», какую практическую пользу извлечь, какую, следуя логике жанра, вывести мораль? Что роднит развитие сюжета басни с развитием «сюжетов» конфликтных ситуаций? И можно ли перенести приемы разрешения басенных противоречий на более актуальные для каждого из нас контексты повседневной жизни?

Оставим философские вопросы философам, тем более что сей витиеватый мостик — всего лишь переход к следующей части нашего повествования.

Законы конфликта

Не жизнь, а басня!

Задавшись целью перенести законы разрешения «конфликта чувств», лежащего в основе психологического воздействия поэтической басни, на способы разрешения реальных конфликтных ситуаций, согласимся для начала с такой простой мыслью, что в этом весьма благородном деле все средства хороши. Ведь речь идет даже не о том, что «худой мир лучше доброй ссоры», а возможно, и о том, чтобы научиться находить в любой, даже самой худой ссоре возможности для достижения доброго мира. (Хотя бы — с самим собой!). И вот с этой-то позиции все наши последующие допущения не потребуют никаких принципиальных искажений ни одной из ныне существующих теорий конфликта, а, тем более, отказа от каких-либо, уже имеющихся методов разрешения конфликтных ситуаций. Напротив, — легко в них вписываются, а кажущиеся противоречия — примиряют.

Аффективное противоречие

Думаю, это допущение не нуждается в долгом аргументировании. Всякий, кто оказывается втянут в ситуацию конфликта, испытывает в ней характерное противоборство чувств, аналогичное тому, что описано выше в структуре басни. Противоположно заряженные эмоции создают напряжение, подобное тому, что известно из курса школьной физики. По силе этого «напряжения», по этому «накалу страстей» и можно отличить конфликт от других подобных коллизий — спора, дискуссии и прочих обменов мнениями, связанных с какими-либо разночтениями. И чем сильнее аффективная составляющая конфликта, тем более мощная энергия высвобождается в результате его разрешения.

Задача метода в том и состоит, чтобы направить эту энергию в конструктивное русло. Эта же «энергетическая» составляющая, ее качественные изменения, служат в последующем своеобразным индикатором на наличие, трансформацию или окончательное разрешение конфликта.

И все же следует напомнить, что признаком конфликта, роднящим его с сюжетом поэтической басни, служит не только накал эмоций, но и их противоречивость, связанная с расхождением формальных и истинных причин этих эмоций в результате соединения «параллельных» смысловых планов. И об этом — ниже.

«Поляризация» позиций

Речь в данном допущении идет о тех противоборствующих позициях конфликта, о столкновении которых тоже достаточно подробно повествует любая другая теория конфликта. Это противоположные точки зрения, мнения, позиции, связанные отношениями конфликта благодаря содержанию в них принципиальных взаимных противоречий не только логического, но и «энергетического», эмоционального характера.

Выразители этих противоборствующих позиций могут быть самыми разнообразными: индивидуальными, коллективными и даже субличными. Не имеет значения, в каком сюжетном пространстве (внутри- или межличностном) разыгрывается актуальный конфликт. Важно, что основными его противоборствующими линиями, так же, как и в басне, будут две принципиально противоположных, «полярных» позиции.

Параллельные планы

Здесь принимается, в качестве полезной для практических целей аксиомы, что за каждым проявленным конфликтом имеется некий «задний план», неосознанный сценарий, притягивающий конфликтующие стороны друг к другу. По крайней мере, это допущение точно имеет смысл для тех конфликтов, которые представляют собой ситуации повторяющиеся, стереотипные, долгое время не находящие конструктивного разрешения. Обнаружение «второго дна» такой ситуации помогает обнаружить и ту «порочную связь» между логически не связанными смысловыми уровнями (ментальным и эмоциональным, вербальным и невербальным, буквальным и метафорическим), которая, по моему глубокому убеждению, как раз и препятствует нахождению конструктивного решения.

Поясню поподробнее, что подразумевается под «порочной связью». С одной стороны, речь — о выразительном стилистическом приеме, чья полезная цель заключена в достижении определенной эстетической реакции от соединения прямого и переносного смыслов при восприятии произведений искусства. (Такая связь не только не порочна, но и по-своему прекрасна). С другой стороны, аналогичный прием, проделываемый подсознательно и не всегда конструктивно (например, в процессе действия механизмов психологической защитыПонятие глубинной психологии, обозначающее неосознаваемый психический процесс, направленный на минимизацию отрицательных переживаний. Впервые введено Фрейдом в 1894 году в работе «Защитные нейропсихозы».), как раз и «закольцовывает» конфликт в порочный круг, где явно негодное, отвергнутое сознанием решение — возможно, вовсе не единственное и не обязательное. Но для того, чтобы увидеть это, надо увидеть и саму подоплеку, «второй план» событий, которому не удается разрешиться своей «катастрофой» (катастрофой — для конфликта, разумеется, а не какой-либо из сторон).

Для иллюстрации возьмем ту же басню о Волке и Ягненке. «Порочная связь» для человека, переносящего «волчьи законы» на любые отношения с людьми, наделенными властью, заключается в риске принятия печального финала этой басни за единственно возможное «решение» подобных конфликтов. А между тем, сама связь — весьма условна, хотя и выразительна для огромного числа печальных историй. Но стоит ли принимать без всякого критического осмысления эту выразительную аналогию за некий незыблемый закон человеческих отношений, с которым остается только смириться? Так ли обязательно для мира людей, наделенных разумом, решение, перенесенное из «параллельного» мира зверей и основанное на «правоте» одной лишь силы?

Принципиально другой (творческий и конструктивный) подход всегда обнаруживает огромный пласт «человеческих» решений, которые с той же правомерностью могут быть перенесены на аналогии животного мира, с какой сами аналогии применимы для иллюстрации негодных, «звериных» элементов отношений между людьми. Творческий подход позволяет исходить в поиске решений из возможности видеть человеческое в Человеке (даже если его роль в басне исполняет Волк). Однако этим «человеческим» может быть не только способность внять разумным доводам или проявить сострадание. Человеческим может быть и сегодняшняя неспособность это сделать, связанная с текущим состоянием человека, скажем, испорченного властью и нуждающегося в нравственном «уроке» на понятном ему языке. Человек несовершенен, и это тоже (к сожалению или счастью) признак его человечности.

При этом, что особенно важно, механизм «схлопывания» аффективного противоречия, позаимствованный из поэтической басни, в любом случае остается тем же и столь же эффективным. Общее решение, «взрывающее» конфликт противоположных чувств и тенденций, можно искать в любом из двух «порочно замкнутых» контуров. Закон универсален.

Мечтая стать генералом, не забудь обжечь горшки!

Знаете, нередко истории, которыми делятся с психологами, сами клиенты относят к разряду «и смех, и грех». Воистину — сюжеты, достойные пера дедушки Крылова! Но, как всякая басня, которая — есть не только забава для ума, но и столкновение противоположных позиций, так и эти невыдуманные сюжеты несут в себе ту же напряженность, что присуща конфликту весьма нешуточному.

Вот только, по закону басни, конфликт в ней всегда, так или иначе, разрешается. А в жизни?.. Да и всегда ли мы соглашались с навязанной моралью? Всегда ли могли сочувствовать победителю? Кто из нас в детстве (хотя бы однажды), сетуя на несправедливость (хотя бы и правдивую), концовок литературных произведений, не хотел бы их переписать, переиначить? Как знать, может быть, из этого детского «благородного негодования» и жажды отмщения за всех обиженных Ягнят, Стрекоз, Ворон и иже с ними, и родилась на свет методика, которой, не мудрствуя лукаво, автор и дал это название — «Баснетерапия».