1
«Сколько можно кривить свои губы над моей душой?» — подумала Ванда.
— Ты все еще хочешь выйти за меня замуж? — спросил Иван. — Не передумала?
— Да, — ответила она. Сердце ее неистово колотилось от волнения.
— А вот я изменил решение, — сказал Иван, краснея закатом. Эта его особенность — пунцоветь по поводу и без оного — не нравилась Ванде. Еще ее раздражало, как он изгибает пухлые губы, когда говорит. Кажется, рот выскочит за пределы лица. Как Иван Мартышкин дышит что-то ей тоже в последнее время не нравилось. — Браки свершаются на небесах. Вот так взять и пожениться по твоей прихоти… Я не готов.
«Прошу понять и простить» — мысленно закончила за него Ванда.
— Прошу понять и простить, — не разочаровал ее Мартышкин. — Вот если бы мы пожили вместе год-два, узнали друг друга…
— Я тебе сто раз говорила, что не буду без официальной регистрации. Не хочешь жениться — не надо, — спокойно сказала Ванда, предвкушая его эмоциональный взрыв с неким злорадством.
Да, реакция снова оказалась предсказуемой — Иван подскочил, став еще краснее:
— Я так и знал! Не я тебе нужен, а штамп! Так и знал!
— Але, гараж, жениться ты предложил, вообще — то. Твоя инициатива была.
— Да, предложил. Мне ничего иного не оставалось, Ванда! Ты говорила, что без штампа со мной жить не будешь.
— Верно. Не буду.
— И что делать?
— Ну, ставь этот пресловутый штамп, и стану я с тобой жить. Все просто. Или не ставь. Тогда я не буду с тобой жить.
— Издеваешься?!
— Отнюдь.
Глухое раздражение охватило Ванду. Сколько можно, в самом деле! Мало он кровушки из нее попил?
Цикличность этих, с позволения сказать, отношений, просто смешна. За прошедший месяц, увы, последовательность событий не изменилась: опять этот Мартышкин позвонил, заявил, что — де все осознал и хочет жениться, при встрече снова спросил, согласна ли она выйти за него замуж, с радостью услышав положительный ответ, пошел на попятную. Теперь бросит: «Если бы ты меня любила, стала бы жить и без штампа!», да и уйдет из ее жизни… на пару неделек… Чтобы потом явиться и начать заново с: «давай поженимся», а закончить неизменным «браки свершаются на небесах, прошу понять и простить».
Спрашивается, что ему нужно?
— Я не говорю, что против брака в принципе! — продолжал Иван. — Просто считаю, что нужно сначала пожить вместе.
— Сколько можно повторять одно и то же? Мартышкин, все! — Ванда встала. — Хватит! Я не могу больше обсуждать эту тему. Ты не хочешь жениться. Я не желаю жить вместе. Наши интересы не совпадают. Давай разойдемся по — хорошему. Навсегда. Хорошо?
— Я никак не пойму, что тебе нужно?
— От тебя? Ничего. Правда.
— От жизни.
— Любовь, — тихо сказала Ванда, на сей раз — чистую правду.
Молодая женщина знала, что он ответит на это, не уловив нотки отчаяния в ее голосе. И снова не ошиблась, как же тошнотна полная предсказуемость Ивана:
— Так любить друг друга можно и без штампа! Я же не отказываюсь его ставить, просто не сейчас! Поживем вместе, посмотрим…
Она развернулась и ушла. Хм, ей впервые удалось немного изменить ход событий — обычно это Мартышкин вскакивал, как ужаленный, и убегал, оставив ее в окружении невысказанных упреков.
Самое любопытное, что Ванда Андреева никогда и не хотела быть женой Ивана Мартышкина! Да и в принципе чьей — либо супругой. Эта молодая женщина, так настаивающая на браке, не верила в силу оного, и не свадебное платье было мечтой всей ее жизни.
Просто Ванде казалось, что требование жениться, игнорирование всех разумных аргументов против оной — единственный способ избавиться от притязаний этого импульсивного человека. Другой — пристрелить, но чревато.
***
— Ну, что там твой жОних? — спросила Анна Федоровна, квартирная хозяйка Ванды, распахнув настежь дверь.
— А можно я переоденусь? — девушка стояла посреди комнаты в одной комбинации.
— Кто тебе мешает? — ответила Анна Федоровна, продолжая маячить в дверном проеме. Такова была неприятная особенность пожилой хозяйки: она могла войти в ванную, когда Ванда принимала душ (щеколды не было), дабы сказать, что та положила тряпочку на кухне не туда, или не отжала губку для мытья посуды, начать за это распекать, заглушая звук воды. Заскочить в комнату вечером и повести длинный рассказ о своей молодости часа на два, не обращая внимания на то, что жиличке это неинтересно, также давно стало нормой для Анны Федоровны. Видимо, арендодательница считала, что имеет право, коль квартира принадлежит ей. И все равно, что Ванда платит за пользование комнатой, покой и неприкосновенность.
— Так что там твой ненаглядный? Расскажи же! — торопила Анна Федоровна.
— Как обычно все. Вместе жить предлагает. Даже мое настойчивое требование жениться не останавливает.
— Вот это поступок! Мужик! — восхитилась хозяйка.
— Да ну? Поступок — это как раз жениться, а Иван выучил одну фразу: «жить вместе» повторяет ее по сто раз. Вне зависимости от моих слов и действий. Скорее, это непробиваемость.
— Дура ты! — в сердцах воскликнула Анна Федоровна. — Он же москвич!
— И что теперь?
— Как можно отказаться за квартиру не платить! Какая экономия. Посчитай: так ты 35 000 зарабатывала, а 13 000 отдавала за жилье. Если будешь с ним, все 35 000 останутся тебе! В два раза больше, чем было! И накопишь на свои поездки заграницу! Хотя я больше дачу свою люблю… Знаешь, как мы ее купили?.. Там целая история! В общем, решили мы купить дачу…
— Но жить — то придется с ним. Засыпать. Просыпаться. Нет уж, восемнадцать сэкономленных тысяч того не стоят. Может, он хочет квартиру напополам снимать? Тогда и выгоды никакой. Либо с его родителями жить. Еще «лучше».
— И что? Вот я жила с родителями мужа двадцать лет…
«Нет!» — мысленно прокричала Ванда. Опять история на три часа!
Когда она заселилась, Анна Федоровна показалась милой бабушкой. Они почти и не разговаривали, что устраивало Ванду — девушка никогда не была гиперобщительной. С работы — домой. «Здрасте» — «до свидания».
Потом, когда Ванда потеряла работу и стала проводить почти все время дома (не считая собеседований), ситуация кардинально изменилась. Страстное желание Анны Федоровны поговорить, да жизни поучить, стало досаждать. По совету мамы, Ванда попробовала проявить дружелюбие — ладно уж, можно и послушать пару раз в неделю. Пришлось самой пооткровенничать — как раз тогда в ее жизни нарисовался Иван. Она проявила вежливость, думая, что этим все закончится, но хозяйке хотелось большего.
— … так мама моего мужа сидела и смотрела, как я готовлю. И учила меня, если что не так делала. Я ей благодарна была. А ты? Я же тебя учу. Нет бы в ноги поклониться, да «спасибо» Анне Федоровне сказать…
Когда жиличка готовила, хозяйка тут же прибегала на кухню и начинала комментировать каждое ее действие, попутно пугая одиночеством — «Макароны ты не так варишь, а мужчины любят поесть. Понятно, почему ты не замужем до сих пор!».
— Вот даже выйдешь ты за своего Ивана, — продолжала бубнить Анна Федоровна на одной ноте. — Думаешь, протянет он с тобой долго, видя, какая ты хозяйка? Я уж промолчала утром, но… Вот, проходя мимо твоей комнаты, случайно заглянула. У тебя простынь неотглаженная. Вот у меня видела, какая? Неудивительно, что ты еще не в браке, в твои — то годы…
Снять другую комнату Ванда пока не могла себе позволить — уже месяц не могла найти работу. Смысл переезжать, деньги тратить? Или устроиться, потом переехать, либо уже в родной город вернуться. Хотя эта Анна Федоровна порядком утомила!
— Радуйся, что жить тебя зовет. Хоть какой шанс, что забеременеешь и женится он. А ты не пользуешься! С твоим — то дерзким характером, Ванда, хвататься надо за такую возможность! Вот я была в твои годы покорной, доброй…
По счастью, ее поток мыслей прервал телефонный звонок.
— Привет, мама! — радостно воскликнула Ванда, взяв трубку, и посмотрела на Анну Федоровну. Та продолжала стоять и слушать.
— Здравствуй, доченька! Ну, как дела, что там наш Иван?
— Откуда ты знаешь, что мы с ним сегодня виделась? — вскинулась Ванда.
— Да я просто так спросила.
— Больше не о чем, кроме как о Мартышкине? Ванька — свет в окошке? Больше в моей жизни ничего не происходит?
Анна Федоровна, хохотнув, вышла из комнаты.
— А что в твоей жизни еще происходит — то? — хмыкнула мама.
— Ладно, твоя взяла, без Ивана моя жизнь никчемна, да, — с досадой ответила Ванда. — Мартышкин чувствует себя прекрасно. Все такой же странный, неадекватный, скачет…
— А ты не странная?
Сейчас разговор скатится к «вы одинаковые, что тебе не нравится?». Ванда молчала.
— Ты даже не хочешь попробовать! Столько лет! — причитала мама. — Может, он тебе жить вместе предложит? Неужели с ним тебе будет хуже, чем с этой Анной Федоровной?
— Не хочу я с ним жить!
О том, что он уже предлагал, Ванда маме не говорила. Она боялась, что родительница приедет в Москву, закует ее в кандалы и положит к дверям Мартышкина, которого, почему — то, обожала.
— Хотя бы до тех пор, пока работу не найдешь. Понравится — сживешься. Нет — найдешь съемную квартиру.
— Мам! — возопила удивленная Ванда. — Ушам своим не верю! Ты подвигаешь меня к проституции? Спать с мужиком за жилье?
Никогда такая мысль ей в голову не приходила. Хотя он снова появился в жизни Ванды, когда работа уже была потеряна, а бабушка начала активно клевать в темечко.
— Почему сразу такие слова гадкие? Фи, Ванда. Я лишь просто говорю, что нельзя быть такой категоричной! Дай ему шанс.
— Их было много! Столько лет он мне нервы мотает, сама же знаешь!
— У тебя все равно никого нет, тут человек к тебе тянется, а ты…
— Мам, да будь с ним сама, раз так прикипела!
Ванда отключила телефон.
«Никуда мне не деться, — обреченно подумала она. Сама жизнь ведет к тому, что с Иваном ей быть придется. — Наверное, Мартышкин — моя судьба, которую я никак не могу разглядеть, раз эта история длится несколько лет, но я буду сопротивляться до последнего».
Может, когда — нибудь, она и схватит в охапку Мартышкина, солнышко ясное, ибо в ее — то «старческие» годы привередничать — не резон. Будет заполнять пустоту заботой о детях, ведь человеку нужна какая — то опора. Женское сердце найдет отдушину. Но не сейчас. Нет!
***
Едва обретя возможность анализировать, она, уроженка небольшого провинциального городка, слегка отстающего от времени, поражалась тому, какую важность многие женщины придают поиску и удержанию мужчин.
Она не умела играть. Никогда. Психологические поединки, манипуляции были явно не для Ванды. И почему межполовые отношения — это так сложно и нужно обязательно притворяться, манипулировать, играть, вместо того, чтобы просто наслаждаться жизнью вместе?
— Это ужасно, невыносимо! — плакала Анфиса, подруга Ванды. — Я постоянно сижу на сайте знакомств, хожу на встречи со всеми, кто позовет! Пробовала разные техники, чтобы «зацепить»: и морозила по три месяца, но тогда они просто уходили к более доступным, и показывала все, что умею, на первом свидании, но никого удержать не удается. Как, как найти мужчину, как?!
— Хватит паниковать! Почему ты так судорожно ищешь парня? — недоумевала Ванда. — Он сам тебя найдет, когда время настанет.
— Да всех нормальных скоро расхватают! Можно остаться одной на всю жизнь!
— А что страшного в этом, если подходящего мужчины нет? Раз не получается, то не лучше ли жить для себя? — втолковывала Ванда терпеливо. — Конечно, здорово, когда есть отношения, любовь, там, понимание, но если нет… Чем страдать, лучше не зацикливаться, а получать удовольствие от жизни!
— Да как без отношений?!
— Но у тебя их не было до сих пор. Живешь же, — резонно замечала Ванда.
— Я хочу реализоваться как женщина! Чтобы у меня была семья, дети! Не хочу подыхать в одиночестве! Меня будет некому хоронить!
— Но тебе 18 лет, Анфиса! — смеялась Ванда. — Столько времени впереди. Встретишь еще. Нашла, когда думать о похоронах!
— Ты ничего не понимаешь! — обижалась подруга. — А что люди скажут? «Все замужем, одна Анфиса — пустоцвет»?
— То есть, тебе мужчина нужен только для того, чтобы баба Маня не сказала, что твоя жизнь не удалась? Ради других ты так нервы себе мотаешь?
— Ты ничего не понимаешь! Умная выискалась! Независимая, тоже мне! Это сейчас ты типа такая передовая, в восемнадцать лет, а в тридцать завоешь, когда рядом мужчины не будет!
Ванда не понимала — факт.
Начиная, пожалуй, лет с десяти, когда на День рождения девочке желали «встретить хорошего мужа и родить деток, стать в будущем хорошей мамой и женой». Внутри клокотало от возмущения — «а больше мне ничего не нужно?». Например, Ванда тогда мечтала побывать Франции. Можно, в общем, и в кругосветку — что она видела в своем родном городе, кроме памятника Ленину, а в мире столько ярких красок, но сначала — Париж.
— Это ты сейчас хочешь, а лет в двадцать поймешь, что главное, — снисходительно говорили ей. — Будет у тебя любимый муж, появится ребеночек — никакой кругосветки не захочешь. Страны можно увидеть и по телевизору, а малыш — он твой, единственный. Ну, что тебе объяснять, ты пока ничего не понимаешь. Что может быть лучше мужа и детей?
Не только подруги матери, и некоторые учителя придерживались того же мнения. Особенно старалась преподаватель по труду. Она учила шить и готовить, напоминая девочкам, что главное — найти мужа и уметь ему угодить: штопать носки, готовить в режиме нон — стоп, дабы сокровище, которое так трудно окольцевать, разжирело и не смогло далеко убежать.
Как назло, именно шитье не давалось Ванде совершенно, что вызывало у преподавательницы презрение:
— И кому ты нужна будешь? Какая от тебя польза? Мужчины женятся на хозяйственных, а ты даже трусы супругу зашить не сможешь.
«Какие вещи нужно вытворять, чтобы их продрать?» — недоумевала Ванда. Не проще ли новые труселя купить, чем зашивать без конца?
Как — то Ванда не сдержалась, случайно ткнув иголкой себе в палец:
— Разве за это любят? Можно подумать, прям, мужики устраивают конкурс! Зазывают, такие, теток: ага, кто лучше приберется — на том и женюсь. Да выбирают по принципу «главное, чтоб готовила и убирала», наверное, только те, кому нужна бесплатная прислуга. А я хочу, чтобы во мне личность видели.
— Да какая ты личность?! Нахватались слов умных… Да ты посмотри на себя! — злилась учительница. — На щеки свои взгляни! Личность! Великая! На тебя, Андреева, никто не посмотрит, не мечтай, так хоть шить и готовить научись! Не то вообще одна останешься!
Ванда разозлилась:
— Ну, да, я — толстая и страшенная, но вы же и готовите, и вяжете, а сами что — то сами не замужем… Плохо кому — то трусы заштопали?
Тогда трудовичка устроила скандал. Она ненавидела Ванду до самого 11 класса, называла «личность», правда, с оттенком такого презрения, словно желание быть ею — постыдно.
Еще одна учительница любила рассказывать, как, такая дура, думала лишь об учебе, работе, потом ей стукнуло 35, неодолимо захотелось ребенка, болела каждая кость ее от бурного желания стать матерью. В 37 это удалось. Путем унизительных поисков подходящего мужчины. Она не стыдилась того, что никому не была нужна, напротив, гордилась, что нашла того, кто сотворил ей в итоге дитятку — женатого мужчину 50 лет.
— Девочки, рожайте пораньше! — не к месту любила повторять она. — Лучше бы я бросила все и стала мамой в двадцать! Доучиться вы всегда успеете, а родить — нет. Ваше время уходит каждый день. Не забывайте об этом!
«И что я вообще делаю на уроках? — думала Ванда — На фига мне эти знания? Надо идти, мужа искать заранее, чтобы успеть».
Еще больше ее удивлял элемент хвастовства своими страданиями со стороны подруг матери. Почему — то, женщины гордились и неудачными браками (а среди маминых подруг были именно такие), преподнося мучения с мужьями, как крест, который необходимо нести с достоинством, вместо того чтобы выбросить:
— Мой козел пьет! — с улыбкой сквозь слезы.
— Подумаешь! А мой уродец бьет.
— Ой, да ладно! Зато мой пьет, бьет, еще и зарплату мою забирает!
— Ты победила.
— Ура! Я — великомученица недели!
— Не ты. Мой, помимо перечисленного, спит с соседкой.
— Черт. Опять кто — то страдает сильнее! Ничего, на следующей неделе, уверена, моего ребенка исключат из школы, тогда призовое место по числу страданий станет моим!
— Зачем обрекать себя на такое? — недоумевала Ванда.
— Ты ничего не понимаешь.
Кажется, в нашем обществе, особенно в небольших городках, незамужняя кандидат наук с личными достижениями будет стоять ниже в иерархической лестнице, чем женщина, которая родила лет в 19, с тех пор остановилась в развитии, не имеет ни интересов, ни образования, но на любой вопрос отвечает:
— Я же мать! — априори достойна уважения. Вот кандидата наук будут осуждать: «Твои достижения ничего не стоят, ты не замужем, не родила, значит, недочеловек!», либо считать несчастной, та же остановившаяся в развитии будет относиться ней со снисхождением «бедная, что только ни делают, раз мужика и детей нет, даже диссеры пишут, фу».
Это не значит, что Ванде не нравились парни или любви не хотелось, очень даже, но девушка отказывалась верить в то, что родилась на свет только для того, чтобы выйти замуж, занимая свои мысли только мужиками, да техниками, как бы их привлечь, а потом женить.
Конечно, не все, да и не каждый день внушали, что Ванда Андреева обязана выйти замуж, по большому счету, людям и дела до нее особого не было, но после двадцати лет она стала ощущать себя какой — то ненормальной.
Может, в Интернете она и нашла бы единомышленниц (хотя бы по переписке), но доступа к нему фактически не было. Телефон был старенький. Дома Интернет был подключен к компу, находящемуся в маминой комнате. Стоило только устроиться, как появлялась родительница:
— Опять она тут! А учиться когда? Почему, вместо того, чтобы повторять уроки\лекции, ты сидишь в Интернете?
— Мам, я только что с занятий. Можно отдохнуть?
— Обязательно у компьютера? Глаза портить! О, за что мне это… Побереги зрение!
— Дай мне пятнадцать минут посидеть спокойно. Я посмотрю и уйду.
— Хорошо, — но и в течение этих пятнадцати минут мамам скакала рядом, вопрошая: — Ты скоро? Сколько можно! Надо одежду на завтра погладить. Ты бы лучше к лекциям подготовилась, раз уж портишь глаза! Нет, поучиться мы не хотим! А в Интернетах сидеть…
Ванде было проще уйти, выматерившись про себя, лишь бы не слышать это зудение без конца. Какое уж там приятное общение!
Кажется, всем доступно то, чего никогда не было у нее. Она видела сияющие первой (второй, пятой…) влюбленностью глаза приятельниц, становилось даже как — то и обидно, что сама не в состоянии попасть в этот сказочный мир взаимных чувств. Отношения ради самого факта их наличия Ванда не рассматривала никогда. Не везло ей с мужчинами.
Для нее ничего не стоило первой пригласить парня на танец. Как правило, те пугались и ежились.
— Ванда, девушка должна быть скромной ждать, — учили ее.
Ха! Да лучше самой подойти и понять сразу, нужна ли. Если он тушуется при виде инициативной девушки, значит… дурак, а кто еще? Такую Ванду мог отшить исключительно безмозглый тип. И слабак, скорее всего: ищет, наверное, неуверенную в себе обслугу, что будет молча терпеть измены и считать Его счастьем в жизни.
Те же, у кого Ванда вызывала искорку интереса… да, правильно, не нравились ей. Почему — то, все ухажеры, обращавшие внимания на девушку, оказывались жадинами, прикрывающимися поисками чистого чувства, дабы даже цветочков не дарить — «А ты отдаешься за подарки? Если бы влюбилась, пошла бы со мной в первую же минуту, да еще и сама бы за номер в гостинице заплатила!». Типы, которые ничего не достигли жизни, но хотели самоутвердиться — «А чем ты, обыкновеннейшая из посредственнейших, можешь заинтересовать великого МЕНЯ?». Или рисовали страшную концепцию совместного будущего: «баба должна родить мне пятерых детей, чтобы продолжить фамилию Бабулешкиных, считать меня Богом, выглядеть на 100%, быть идеальной матерью, еще и работать, не я же один эти рты содержать буду! Да, жить мы будем с моей мамой, тремя собакой и с тараканом Федей».
Все эти мужчины полагали, что девушка, не обладающая острой красотой, должна быть особой со сниженной планкой и радоваться одному факту, что КРАСАВЕЦ — МУЖЧИНА, соблаговолил бросить на нее взор. «Щас!» — дерзко думала Ванда и быстро объясняла, где таким место.
Им и в голову не приходило, что у нее есть чувство собственного достоинства, с выпирающим животиком никак не связанное.
— Ты останешься одна! — переживала мама Ванды.
— Ну и пусть, — хотя на сердце становилось тоскливо. Одиночество уже пугало, но как тут влюбишься, когда мужчина, даже если он не жадина, не тиран, даже не уродец, элементарно неинтересен в общении?
— Расскажи о своих интересах, — подсказывала Ванда очередному.
— Че… охота, там, рыбалка…
— Ну, путешествовать любишь?
— Это… эээ… ну… не знай…
А она должна «знай»?
— У тебя слишком большие запросы, Ванда, — говорила бабушка. — Ну, неинтересный. Главное, чтобы не пил и не бил. Какие интересы браке? Только дети! Пришла с работы, приготовила быстренько, помыла посуду, прибралась, уроки у детей проверила — да и спать. Вам с мужем и говорить не придется. Какая разница, интересный он человек или нет?
«Очаровательная» перспектива!
Тема отношений, их важности стала для нее болезненной. Ванда стала слишком остро реагировать. В 22 наступила ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ, со всей ответственностью, а она так и не поняла… ничего. Большинство ее одноклассниц и однокурсниц уже выполнили «обязательную программу» — замуж вышли. При встрече девчонки вопрошали, чуть снисходительно:
— Ты — то когда, Ванда? Почему не торопишься? Надо успеть до 25 лет — позже ты будешь никому не нужна! — трогая при этом колечко на пальце — им — то это не грозит!
Ей и погулять — то стало не с кем: незамужние, вроде подружки Анфисы, депрессовали, окольцованные сидели дома.
Менталитет маленького городка, видимо, изменится нескоро.
Уехать было проще. Да и в той же Москве быстрее заработаешь на вожделенный Париж. Может, и на кругосветку!
Так Ванда Андреева, окончив институт и, поработав немного, накопила денег и уехала в столицу.
2
Она возвращалась с очередных собеседований подавленная.
Совершенно непонятно, что нужно работодателям. Ладно бы Ванда претендовала на топовые позиции! Нет, офис — менеджер, секретарь. Благо, и опыт имеется. Выглядела прилично. Хороший английский (подтянула на курсах при МГУ), пусть и не на уровне переводчика — синхрониста. Но, видимо, из — за кризиса, конкуренция оказалась огромной.
Первое интервью было на вакансию секретаря. Предлагали зарплату 40 000 (как указано на сайте). При встрече сообщили, что, оказывается, 28000! За эти деньги нужно дневать и ночевать в офисе, мыть пол без разводов, танцевать сальсу, поправить внешность до модельных стандартов.
Вместо того чтобы спрашивать о навыках, молодая рекрутер поинтересовалась… почему Ванда не исправила передние зубы!
— Идеальный прикус нынче в моде! — сказала она, обнажив ряд акульих клыков.
— Предпочитаю совершенствовать навыки, а не внешность, — нашлась удивленная Ванда.
— Это правильно. Но ведь все сейчас вкладываются в улыбку, — больной вопрос, наверное. — Просто интересно, почему вы не хотите.
— Еще я крупновата, у меня тонкие губы, ну, по меркам нашего времени, если уж на то пошло. Это не мешает мне быть хорошим секретарем. Может, исправлю все эти недостатки постепенно. Либо нет. В принципе, они мне жить не мешают. Будь я модельной внешности, пошла бы в соответствующую сферу.
— Причем тут это? — злилась рекрутер. — Я тоже не модель… Но зубы — то исправила передние! Есть возможность, то лучше это сделать. Разве нет?
Ванда не знала, что на это сказать, а «хэшка» ничего больше и не спрашивала, пообещав «перезвонить, когда решим».
М — да. И такие люди ищут сотрудников. Может, то были вопросы с подвохом, дабы проверить реакцию на внешние раздражители? В любом случае, «зубастику» Ванда явно не понравилась. И что надо было сказать? Ванда ведь пыталась свести тему к совершенствованию необходимых навыков. Или поклясться потратить первые 28000 на то, чтобы вставить фарфоровые зубы, поддержать светскую беседу, польстить — «Ой, а где вы делали свой оскал? Хочу такие же коронки, мечтаю!».
Другое собеседование оказалось еще абсурднее. Общалась с Вандой начальник секретариата — манерная девочка в рваных джинсах, которая елозила на стуле, подпрыгивала (идеальная пара Мартышкину была бы). Казалось, в одно место ей вонзился гвоздь, мешавший сидеть на месте:
— А Вас не пугает, что руководитель, то есть, я — моложе? Мне — то двадцать два, а вам — двадцать шесть почти. Не уязвит ли это Ваше самолюбие? Еще я люблю раскладывать стикеры по цвету, — поделилась она «важной» информацией, — если будете работать со мной, я требую идеального порядка, чтобы папки лежали по оттенкам. Готовы?
Зачем вообще приглашать на собеседование «старую каргу»? Дабы реализовать свое «многого добилась», перекинув ногу на ногу? Интересно, чья она дочка\любовница? Впрочем, какая разница. Мир несправедлив, но судьбу Ванды Андреевой решали именно такие люди.
Она открыла входную дверь, в коридор выбежала Анна Федоровна в панталонах.
— Ну, ты как?
— Если будет результат, я скажу.
— Плохо, видимо, ищешь!
— Рассылаю, куда могу. Зовут. Потом не перезванивают.
— Ну, эти ваши Интернеты… Надо ходить по предприятиям самой! — учила Анна Федоровна. — Говорить, что ты — хороший работник! Они тебя сразу же и возьмут.
— Ага, по всем фирмам Москвы ходить и спрашивать: «нужен ли сотрудник?» — хмыкнула Ванда.
— Ты просто не хочешь работать. Удобнее в Интернетах сидеть. Ждать, когда позовут, а не самой ходить.
— Наверное, — спорить не хотелось.
Разумеется, Анна Федоровна пошла за ней в комнату и застыла в дверях.
— Ты бы хоть спросила, как у меня дела! — обиженно упрекнула она.
Ванда удивленно посмотрела на нее.
— Я же у тебя спрашиваю.
— Это необязательно, — сказала Ванда. — О своих делах мне говорить не слишком приятно.
— И все равно! Вечно пройдешь с мрачной физиономией… — продолжала нудить Анна Федоровна над ее израненным самолюбием. — Ни воспитания, ни женственности! Нет бы бабушке улыбнуться… Вот и сейчас… Ты на меня с такой ненавистью смотришь!
— Я устала и хочу побыть одна.
— Это от чего же ты устала, милая моя? Ничего не делать?
— Да.
Только бы она прекратила частить и вышла, наконец.
— Можно мне одной побыть?
— … это — плохое воспитание. Тебя мать учила, как с пожилыми людьми разговаривать? — «не слышала» ее Анна Федоровна. — Никакого уважения!
— У нас, кажется… рыночные отношения. Я плачу Вам деньги за комнату. Вы мне помещение предоставляете. Нам совершенно необязательно общаться. Разве нет? У Вас свои друзья, у меня свои…
— Где же это твои друзья? Потому у тебя их и нет, что ты — черствая.
— Да, я такая.
— Нет бы извиниться перед пожилым человеком, да в ноги поклониться…
Слишком часто стало звучать это «в ноги поклониться».
Ванда поняла, что уже не может находиться рядом с Анной Федоровной в таком состоянии. «Я же ее просто пристукну сейчас, если не замолчит!».
Быстрее, быстрее отсюда.
Ванда вышла из квартиры, хлопнув дверью.
Попала она в полосу невезения…
***
Нетрудно догадаться, что на улице ее ждал Мартышкин. В довершение фарса. Обычно он недели две выдерживал, а тут через три дня явился!
— Ну, что тебе еще? — устало спросила Ванда.
— Я не хочу, чтобы ты на меня обижалась.
— Не буду, — клятвенно заверила Ванда. — Ты для этого пришел?
— Я подумал, что ты мой номер в черный список внесла.
— Это больше в твоем стиле — уничтожать номера после ссор.
— Если честно, то так я и сделал. Потому и пришел, что номера твоего нет, — улыбнулся Иван. — Ты не обижаешься?
— Удаляй, мне — то что?
— Нет, из — за свадьбы?
— Поверь, мои мысли заняты другим. Не обижаюсь. Доволен? — Ванда ускорила шаг. Хоть бы спросил, что ее так волнует!
— То, что мы сейчас не готовы к свадьбе, не значит, что не можем просто встречаться! Гулять! Время вместе проводить!
— Иван, я не хочу.
— Вот так все прискорбно просто? — повысил голос Мартышкин. — «Не хочешь жениться — иди вон», да?