Бесплатный фрагмент - Марсио Герра против судьбы

Меня зовут Марсио Герра.

Везде и всюду. На все времена. Я — Марсио Герра, капитан Эсприльи, всадник-мускарон, сын своих родителей. Я — Марсио Герра.

Проклятие самому себе.

Бертино был маленький грязный городок, похожий на все городки Левиты разом. Камень, хворост и глина — строительный материал. Солома на круглых крышах. Колокольня у ворот. Городская площадь — пятьдесят шагов из конца в конец. Она же торговая, она же единственная. Она же место чтения королевских эдиктов и место казни.

В те дни на ней выступали хелеванты — бродячие артисты. Играли смешные сценки, кувыркались и танцевали на потеху публике.

Йолла была среди них.

В двадцать семь неполных лет я успел поучаствовать в четырех военных кампаниях — дважды против Пелузы, один раз против Картаджи и — в отряде наемников — за Пелузу против Реджио. Особой славы не снискал, но и в накладе не остался.

Пятая кампания под началом Амбуаза Теффино, будущего короля Эсприльи, закончилась для меня, едва начавшись. В одной из первых стычек копье савадора пробило мне шлем и едва не вскрыло череп. Левый мой глаз навсегда налился кровью, а за виском появилась длинная неровная борозда. Моя голова на ровном месте неожиданно стала взрываться дикой, раскалывающей болью, от которой хотелось орать в голос и кого-нибудь убить. Даже самого короля, попадись он под руку.

«Белинос» значит «бешеный». Так меня стали звать.

Мой приятель Эрца Пинаре считал, что Бертино — лучшее место для ночлега.

Теффино щедро расплатился с нами и ввиду ранения в сопровождении верных друзей отпустил меня на две недели домой, в Герраско.

Будущему королю предстояли важные переговоры, и, как я понимаю, мое присутствие его несколько нервировало. Говорили, он застал меня в припадке и пришел в ужас от моего красного глаза.

День клонился к вечеру. Нас было пятеро. Мы пустили лошадей трусцой. Расположившийся в низине городок был хорошо виден с высокого холма — желтые и светлые пятна, оттененные уступами виноградников на соседнем холме.

— Ламаганти! — целовал Эрца Пинаре кончики своих пальцев. — Это же сказка, а не вино! Красное, как кровь. Клянусь, лучшее в Левите.

— А жирный свиной бок? — спрашивал он через мгновение. — Ели когда-нибудь? В гороховой подливе с чесноком?

— А девушки!

Эрца Пинаре закатывал глаза.

Мы все смеялись.

В Бертино не было ворот. Не было даже стражи. Вернее, она была, но решила отужинать в таверне через улицу. Пинаре выдвинулся вперед, показывая нам путь и распугивая горожан. Такие бравые мускароны, как мы, конечно, обязаны были прогарцевать через площадь. Нагрудники, перья, плащи! Грязные сапоги и пыльные морды. Хернан Арамаго даже взвил жеребца на дыбы, объявляя о своем появлении.

Вечер. Горели масляные фонари. Хелеванты грелись у жаровен, негромко звучала лютня и постукивал тамбурин.

Йолла сидела под фонарем, слегка отстранившись от остальных.

Я помню, мой взгляд нашел ее и больше не отрывался. Я не смотрел, куда скачу. В результате мне чуть не снесло голову вывеской местного сапожника. Возможно, так было бы и лучше. Но вывеска просвистела мимо, обдав опасным ветерком волосы, а мой сообразительный Сталот вынес меня с площади вслед за моими друзьями.

Нет, она была прекрасна.

Фонарь покачивался, и ее лицо казалось зыбким, сплетение теней и позолоты света. Изумительное лицо. Йолла о чем-то задумалась, и ее глаза, светло-голубые, смотрели поверх крыш, а тонкий палец подпирал кончик носа, и в этом жесте было столько непосредственности и красоты, что всем королевским фрейлинам, жеманницам и куртизанкам, следовало бы удавиться на месте.

Уже тогда я понял, что она будет моя.

— Вы видели ее? Видели? — вот и все, что я мог сказать, осаживая своего жеребца у коновязи. — Вы видели ее?

— Кого? — спросил Пинаре.

— Уж не смерть ли? — расхохотался толстяк Арамаго.

Вокруг нас сновали мальчишки, расседлывая жеребцов и помогая нам с одеждой. Горбун собирал плащи на стирку. Девчонка лет пятнадцати вытирала полотенцем лицо нашему красавчику Луи, а тот беззастенчиво щупал ее за задницу. Хозяин гостиницы, подобострастно улыбаясь, светил нам от крыльца.

— Я видел, как ты чуть не лишился головы, — сказал светловолосый Меррак. — Парни, нашего Марсио едва не убил сапожник.

— О, это была бы бесславная смерть! — прогудел Арамаго.

— И нам пришлось бы отомстить вывеске! — добавил Меррак.

— Дурачье! — фыркнул я.

— Доброго вечера, доброго вечера, — кланялся нам хозяин.

Он посадил нас рядом с очагом. Тут же чумазый мальчишка крутил насаженного на вертел поросенка и глотал слюни и дым. На меня, на мой красный глаз он смотрел с испугом.

— Веселей крути, — хлопнул его печаткой по макушке Арамаго.

— Да, господин.

Надеясь на мелкую монету, мальчишка налег на вертел.

— Щенок!

Арамаго кинул ему эставо.

Мы заказали вина (конечно же, ламаганти) и свиной бок. Пинаре подбросил в воздух серебряный двойной фарт, и хозяин гостиницы поймал его, прихлопнув, как муху. Пока готовилось основное блюдо, мои спутники пробавлялись тушеными овощами и жареной в виноградных листьях курицей. Хозяин, пыхтя, принес бочонок ламаганти и разлил вино по кружкам.

Фонарь на цепи и огонь очага спорили между собой, кто родит больше света.

— Так кого ты видел? — спросил меня Эрца Пинаре, заметив, что я не пью и не ем, лишь задумчиво вожу пальцем по ободу кружки.

— Я знаю, — ухмыльнулся Луи, подкрутив усы.

— Так скажи нам, — потребовал Арамаго. — Ей-богу, эта тайна начинает меня бесить. Почему я не видел ничего?

— Она — моя, — сказал я, посмотрев на друзей своим кровавым глазом. — И это не обсуждается. Или найдутся претенденты?

— О, нет, — улыбнулся Пинаре.

— О, нет, — качнул головой Луи.

— Она? — удивился Арамаго.

— Девушка из хелевантов, — пояснил я.

— Они что, были на площади? — спросил толстяк.

— Были.

— Дьявол! То-то я думаю, чем так отвратительно тянет от жаровен. Эти хелеванты жарят и жрут лягушек и сверчков.

— Она точно не будет такое есть, — убежденно сказал я.

Луи хлопнул меня по плечу.

— Она действительно не дурна собой, мой друг, — сказал он. — Но эти артисты… Я бы не связывался.

— Почему?

— К них не все в порядке с головой.

— А у меня? — спросил я.

Луи без тени страха выдержал взгляд моего красного глаза.

— Да, мой друг, ты можешь с ними посоперничать, — сказал он.

Я поднялся.

— Я иду к ней!

— Эй! — обиженно крикнул мне в спину Арамаго. — Почему посреди ужина-то?

Ночи в Левите всегда полны лунного света. Свет этот зыбок, а тени, порождаемые им, обманчивы и чудны. Зато клинок, на палец приподнятый в ножнах, предупреждающе поблескивает издалека. Бертино, возможно, тих и сонен, но один Бог знает, какие ему могут сниться сны и какие на сонных улочках могут встречаться люди.

Пусть Левита всегда оставалась в стороне от военных кампаний, это не спасало ее от дезертиров, разбойников и прочих лиходеев, растекающихся по округе в поисках убежища или легкого заработка. Бертино в этом смысле был нисколько не лучше Марагоньи, Скуале или Бертильоны.

И что это там? Куст или человек?

Посвистывая и не выпуская странную тень из поля зрения, я направился вдоль выбеленной Луной стены, ограждающей дом справа.

— Прекрасная ночь, не правда ли? — сказал я, подойдя ближе.

Тень качнулась, словно соглашаясь.

— Не вежливо молчать, когда с вами разговаривает мускарон.

Снова молчание.

Я почувствовал, как кожа стягивается на лице в маску, в гримасу неудовольствия. А дальше боль, будто пушечное ядро, пущенное из бомбарды, взорвалась в моей голове, и, кажется, я что-то исступленно кричал, размахивая толедским клинком, и скакал по улице, ведя воображаемый поединок.

Длилось это не долго, минут десять спустя я обнаружил, что, сбросив камзол, стою напротив жестоко посеченных кустов тамариска, всюду рассыпаны ветки и листья, а в пяти шагах онемело таращится на меня прибежавшая на шум стража — трое упитанных усатых мужиков с алебардами, которые, похоже, не знают, что вообще делать. Никакого смертоубийства вроде не происходит и не ясно, тюкать меня алебардой или пока погодить.

— Се… сеньор?

Я поднял камзол.

— Все в порядке, — сказал я стражникам, — повздорил с одним кустом.

Они дружно перекрестились, увидев мой красный глаз. Я усмехнулся.

— Хотите проводить меня до площади?

От жаровен действительно несло какой-то странной смесью запахов.

Тесной кучкой, сгрудившись у огня, ели дети, выхватывая из углей корявые куски мяса. Отблески огня делали их лица жуткими. В больших глазах плясали язычки пламени.

В поисках Йоллы я прошел дальше. Хелеванты, похоже, не собирались ложиться спать — часть их занималась хозяйством, остальные репетировали завтрашнее выступление. Шестеро строили пирамиду и рассыпались, кувыркаясь, на отдельные фигуры. Ап!

Они были как механизм, который складывается сам по себе. Я видел такой у одного мавра. У него была бронзовая птица с глазами из сердолика. Он разбирал ее на части, отдельно — тело, голова, хвост и крылья, но стоило потянуть за связывающую их нить, как они без его участия опять собирались вместе.

Здесь было очень похоже.

Несколько мгновений — и пирамида вырастала снова, тонкая фигурка на самом верху, стоя на плечах нижестоящего, вскидывала руки, а затем, изворачиваясь, упиралась ладонью в чужую голову и взлетала к луне ногами.

Ап!

Рядом жонглировали яблоками и мисками, перекидывали их друг другу бородач и пышных форм женщина в платье, расшитом звездами. Карлик звонко вбивал ножи в деревянный круг. А дальше, на канате, натянутом между двух шестов…

Я смотрел, как она идет по канату, в чулках и в коротких буффах, в открытой куртке без рукавов и шнуровки, надетой на тонкую рубашку, вся похожая на ловкого и бесстрашного мальчишку, и думал, что увезу ее в Герраско.

Жена из хелевантов, да.

— Лови! — крикнул снизу тощий парень в широкополой шляпе.

В лунном свете блеснул клинок. Капуйский, с расширяющимся к острию лезвием. И далеко не новый. Мне были видны многочисленные зазубрины.

Ап! Йолла ловко поймала клинок за рукоять, едва заметно присев. Мгновение — и она выпрямилась, развернулась на носках и поклонилась невидимой публике.

— Хорошо. Яблоко!

Парень высоко вверх подбросил плод.

Клинок прочертил в воздухе серебристую линию, половинка яблока улетела во тьму, мелькнув белым, срезанным боком, вторую половинку поймал я.

— Еще проход, — сказал парень и обернулся ко мне: — Любопытствуете?

— Да, — кивнул я.

— Приходите на представление, — сказал он. — Всего три эставо.

Я дал ему серебряный фарт.

— Как ее зовут?

Парень усмехнулся.

— Йолла.

— Пусть спустится ко мне.

— Мартышка, ты слышала? — задрал голову парень.

— Еще бы!

Ап! Оттолкнувшись от каната, Йолла сделала сальто и приземлилась около меня в коротком всплеске песка. Улыбка, светло-голубые глаза. Я, Марсио Герра, умер.

Мы отошли в зыбкую тень стены.

Мой красный глаз и неровный череп не произвели на Йоллу отталкивающего впечатления. К хелевантам прибивается много уродцев, так что, возможно, я был не самый страшный.

— Чего вы хотели, сеньор?

Она заложила руки за спину.

— Я — мускарон, капитан Марсио Герра, — сказал я.

— Я вижу, у вас камзол в цветах Эсприльи.

— Да.

Я умолк. Мы смотрели друг на друга. Я видел насмешливое недоумение в ее глазах.

— Так что вам надо, капитан Герра?

Я протянул ей скудо.

— Это за ночь.

Она рассмеялась.

— Вы щедры, мускарон.

— Мало?

— А вы готовы на большее?

Я прибавил к скудо еще два.

— Вот!

— За ночь?

— Нет. Я беру тебя в жены.

— Тоже на ночь?

— Навсегда!

— Вот как? — удивилась Йолла. Глаза ее все еще смеялись. — Вы ведь совсем не знаете меня, капитан Герра. А вдруг я храплю? Или без меры прожорлива? Или совсем не так хороша в постели, как вы себе представили?

Я мотнул головой.

— Ты будешь моей так или иначе.

Йолла посерьезнела.

— У вас недобрый глаз.

— Пять скудо!

— Чего он хочет? — спросил у Йоллы появившийся из тьмы парень в шляпе.

— Мы торгуемся, — сказала девушка.

— Что на кону?

— Я.

Парень присвистнул.

— Почему мне раньше не пришло это в голову? В Тюльпери, помнишь, я мог бы купить тебя за рогалик.

Луна выбелила его глумливую физиономию.

— Заткнись! — рявкнул я. — Пятнадцать скудо!

Весь цирк хелевантов мог жить на эти деньги два, а то и три месяца.

— Сеньор, — сказала Йолла негромко, — даже за все сокровища Саламанки, боюсь, я не смогу быть с вами.

Королевский эдикт об изгнании и изъятии земель в пользу казны было бы принять легче, чем ее слова.

— Почему? — выхрипел я.

Глаз мой начало дергать.

— Потому что я вас не люблю, — сказала девушка.

— Это не имеет значения. Пятнадцать скудо! — я протянул мешочек с монетами парню. — Выкупаю ее.

— Я не могу решить это сам, — сказал парень.

Мне почудилось, что он подмигнул Йолле. В левой половине моей головы начал медленно нарастать шум. Жаркий шум пожирающей разум боли.

— Кто может решить?

Парень почесал лоб под шляпой.

— Майнис разве что, — сказал он.

— Веди к Майнису, — потребовал я.

— Майнис — это круг, общее собрание, — пояснила Йолла.

— Пусть будет круг.

Мы вернулись на площадь.

Репетиции закончились. Дети исчезли. Вместо них у жаровен теснились женщины и мужчины. Женщины были в длинных цветастых юбках, в свободных блузах, в платках. На каждой поблескивало монисто из медных монеток или бусин жемчуга. Некоторые курили, дымки вились из длинных трубок. Мужчины в подоткнутых до колен штанах, в свободных рубахах, босые, сидели у них в ногах и передавали по кругу ковш с вином.

Кто пил, не забывал частицу вина подарить жаровне. Искры взвивались к пятнистому диску Луны.

— Энасме.

Йоллу и парня в шляпе встретили взмахами рук. Подвинулись, высвободили место. Парень тут же подсел к седому, но крепкому старику и принялся шептать ему на ухо.

Я встал перед жаровней.

Искры грозили издырявить и поджечь одежду, но мне не было дела ни до искр, ни до одежды, Я смотрел, как Йоллу принимают в круг, как какой-то мужчина обнимает ее за талию, хотя его руки и были скрыты во тьме, как она улыбается и тянется за длинной трубкой.

Кровь во мне кипела.

— Хоэр! — сказал вдруг старик.

Общество у жаровни притихло.

— У нас здесь высокородный мускарон просит нашего ответа.

Йолла затянулась дымом и мельком взглянула на меня.

— О чем просит мускарон? — подал голос кто-то невидимый.

Старик принял дошедший до него ковш, глотнул и сплюнул в огонь.

— Он дает деньги за нашу хэфе, хочет, чтобы мы ее отпустили. Большие деньги дает. Думает, мы ее держим.

— Пятнадцать скудо, — сказал я.

Кто-то потрясенно выдохнул. Звякнуло монисто.

— Он хочет взять Йоллу в жены, — произнес старик. — Взять без ее согласия, и надеется, что мы ему поможем.

Среди мужчин и женщин возник ропот.

— Жигу ему в бок! — услышал я.

— Без согласия?

— Кто он такой? Хелеванты — вольный народ!

— Хэфе сами решают, с кем им спать!

Я сжимал зубы так, что заныли десны.

— Хоэр! — снова прикрикнул старик.

Опять стало тихо. Только угли потрескивали. Луна приглушила свое сияние. Но, может быть, потемнело у меня в глазах.

— Что мы ответим мускарону? — спросил старик.

— Вам лучше ответить «да», — прошипел я.

Мешочек с золотом, перелетев жаровню, упал старику на колени, но не удержался, свалился, звякнув на земле.

Он не поднял его.

— Майнис говорит так, — помолчав, сказал старик. Седая голова его вскинулась, в темных глазах сверкнул огонь. — Йолла — вольная хэфе, и, значит, только ей предстоит решать, давать тебе согласие, мускарон, или нет. Если она скажет «да», то так тому и быть, мы не станем преградой у нее на пути. Но если она скажет «нет», тебе, мускарон, надлежит принять это со смирением и без злости.

Я подумал: «Черта с два!», но кивнул, едва сдерживаясь. Мой глаз горел, казалось, искры от жаровни залетели в глазницу.

— Пусть скажет.

— Йолла, — кивнул старик.

Девушка встала.

— Капитан Марсио Герра, возможно, вы — хороший человек…

Я скривился.

— Но я говорю вам: «Нет». Я не люблю вас, ка…

Крик вырвался из меня.

— Вы! Все вы!

Наверное, я бы убил кого-нибудь уже тогда.

Боль вспыхнула и разорвала меня на части. Я взревел и опрокинул жаровню. Помню, как закричали, подались назад женщины, как завскакивали мужчины.

— Убью!

Кто-то прыгнул на меня сзади, сдавил горло, и мне не удалось достать клинок. Я боднул противника затылком, но на меня кинулись сразу несколько человек, подняли, потащили за руки и за ноги с площади. Как я не изгибался, какие проклятия не кричал, какими карами не грозился, они не отпустили меня, пока не донесли до двора гостиницы.

— Эшуд! — плюнул кто-то мне в лицо.

Удар о землю выбил из меня дух.

Мешочек с деньгами кинули следом, он шлепнулся мне на грудь. Я захохотал. Теперь я точно знал, что Йолла будет моей.

Хелеванты убрались, оглядываясь.

Первым меня, отряхивающего грязь и дерьмо с камзола и штанов, заметил Меррак. Он вышел на крыльцо помочиться и, случилось так, что едва не помочился на меня.

— Марсио!

— Да, это я, — сказал я, стоя на нетвердых ногах.

— Дьявол, что с тобой случилось?

Я стер со щеки кровь.

— Я не понравился им, как жених.

— Эрца! Луи! — крикнул в направлении дверей Меррак.

Мои пьяные друзья не заставили себя ждать.

— Что тут? Кто здесь?

Они, пошатываясь и белея рубашками, встали у перил. За ними из гостиницы вывалился Арамаго в одном сапоге.

— Друз-зья, я тоже хочу осв-вежиться!

Сапог бухал по доскам.

— Почему без меня? О-йо! — Арамаго сфокусировал зрение на мне. — Друг! Ты очень похож на моего капитана! Его з-зовут Марсио!

Разобраться с хелевантами решили единогласно.

Разбойничий налет, по словам Арамаго, следовало начинать «прямо вот счас». Выкрасть девчонку, пустить огня в повозки, показать проклятым циркачам, что мускаронов Эсприльи нельзя отвергать без последствий. Железо и петух! Требуя немедленных действий, Арамаго стучал по столу клинком, а потом, когда его отобрали, снятым с ноги вонючим сапогом.

Бум! Бум! Бум!

— Друг мой Марсио, ты должен быть отмщен!

Я ухмыльнулся.

— Нет, мы не будем торопиться.

Боль колола изнутри, и я жмурился и то и дело давил на висок ладонью.

— Мне не нравится твой глаз, — озабоченно сказал Пинаре.

— Он мало кому нравится, — ответил я.

— Ты видишь им?

Я закрыл целый глаз. Мир вокруг, и так не слишком светлый, потемнел и утратил четкость. Лицо Пинаре оплыло в жуткое розовое пятно.

— Дьявол!

— Он будто готов взорваться.

— Это точно, — подтвердил Луи и дал мне скрученный шелковый платок. — Лучше спрячь его под повязку.

— Вот что, — сказал я. — В городе мы на них нападать не будем. Здесь они под защитой короля.

— И куча свидетелей, — сказал Меррак.

— И городская стража, — добавил Луи.

Арамаго презрительно фыркнул. Толстого мускарона с сапогом мало волновали озвученные препятствия.

— По эдикту бродячие артисты могут давать представления в городе не более четырех дней, — сказал я, — значит, сегодня или завтра они отправятся в сторону Горгочи или Шуана. Мы будем следовать за ними, пока они не остановятся на привал. Нас будет пятеро против тринадцати взрослых, включая карлика, и шести детей.

Эрца Пинаре задумчиво пощипал бородку.

— Ты хочешь…

— Нет, — сказал я, — я хочу только Йоллу. Остальные циркачи меня не интересуют.

— Но если они потом доберутся до Горгочи?

— Пусть!

— Подадут жалобу королевскому прокурору…

Арамаго пьяно хохотнул. Прокурор — это смешно. Циркач против мускарона в королевском суде — еще смешнее.

— И что? — спросил я. — Я — капитан Марсио Герра, владелец бье Лонфор, всадник короля. А они? Бродяжье племя.

— Ты знаешь, — поморщился Пинаре, — Теффино захочет показать себя справедливым сюзереном. Не сомневайся, это дело дойдет до него.

— И нас не эстетично повесят, — сказал Луи.

— Кроме того, твой глаз, — вздохнул Эрца.

— Что мой глаз? — я потрогал повязку.

— Король боится его.

Выход придумал Меррак.

— Мы замотаем лица, — сказал он.

— Марсио все равно опознают, — мрачно сказал Пинаре.

— И что? Он заплатит за девушку. Сколько ты готов за нее заплатить? — повернулся ко мне Меррак. — На рынке в Басонье нубийский слуга стоит до семи скудо, за редкие экземпляры дают десять, иногда одиннадцать.

— Десять я готов, — сказал я.

Пинаре качнул головой. По его меркам это было расточительство.

— Тогда все замечательно! — воскликнул Меррак. — Если хелеванты обращаются к прокурору и говорят, что мы выкрали девушку из общины, ты говоришь, что выкупил ее по праву мускарона, и совершенно не важно, возьмут они твои деньги или к ним даже не притронутся. Если же, по их словам, твоя добыча окажется вольной девушкой, то какие жалобы к прокурору? Пусть девушка и жалуется.

— Ее могут попросить предъявить, — сказал Луи.

— Думаю, за это время наш Марсио покажет себя с самой лучшей стороны, и девчонка не подумает сказать и слова против него.

— Или мы скажем, что она сбежала, — сказал я.

— Что вы все — бе-бе, бу-бу, — заплетающимся языком произнес Арамаго и, положив сапог под щеку, густо захрапел.

Эрца посмотрел на него.

— Да, пора и нам, — сказал он.

Я пил в одиночестве всю ночь. Эрца, Луи и Меррак разбрелись по комнатам. Арамаго храпел под боком. Прислуживавший нам мальчишка, свернувшись калачиком, лежал на дальней лавке. На кухне шуршали мыши.

Мне не спалось.

Я дышал болью, но гнездилась она не в голове, а в сердце. Надо заставить заплатить ее за отказ, думалось мне. Надо заставить.

В моих темных мыслях это было просто.

Я подходил к ней, испуганной и покорной, и овладевал ею. Среди хелевантов. На берегу речки. В монастырских развалинах. У костра. В фургоне.

Особенная доблесть — по-мускаронски, на жеребце.

Не говорил ничего, грубо, споро задирал юбки. Или говорил. Или рычал. Или слушал и упивался ее стонами.

— Не любишь? Значит, не любишь.