В доме было темно, одиноко, пусто и страшно. Марина жутко боялась оставаться по ночам одна. Каждый день она как можно дальше откладывала этот момент — когда полностью гас свет в окнах соседей, и она оставалась совершенно одна в огромном доме.
Выключив создающий успокаивающий шумовой фон телевизор, и немного прибрав на кухне, она, как тень, ходила по пустым комнатам, слушая только звук своих шагов, и вздрагивая от каждого шороха. Ей даже стало казаться, что в доме она не одна. Бессонными ночами, мечтая поскорее провалиться в объятия Морфея, она в полудреме слышала на втором этаже звук глухих шагов и скрип передвигаемых по полу стульев. Казалось, дом живет сам по себе, а она сама по себе.
Одиночество наваливалось на нее, пожирая и поглощая все человеческие желания, — есть, спать, куда-то ходить, с кем-то говорить.
«Ушла разговаривать со своим внутренним голосом», — мысленно усмехалась Марина, выключая свет и оставаясь в полной темноте.
Днем, когда она ходила по пустым комнатам и составляла план работы на сегодняшний день, ей все время казалось, что кто-то незримо ею управляет — приводит на кухню, чтобы приготовить еду, ведет за руку на второй этаж, чтобы прибрать комнаты. И даже, когда она вспоминала, что нужно подремонтировать расшатавшуюся со временем дверь, кто-то подсказывал ей, что нужно спуститься в подвал, и заботливо вел ее туда, где лежат молоток и гвозди. Сами собой находились сложенные в безукоризненном порядке в чемоданчики для хранения нужные хозяйственные мелочи, о существовании которых раньше она и не догадывалась.
Марина не всегда была такой. Еще совсем недавно она была пышущей здоровьем и энергией жизнерадостной блондинкой, с яркими изумрудно-зелеными немного раскосыми глазами, безумно любившей своего мужа и радующейся жизни. Всё изменилось пасмурным осенним утром, когда, возвращаясь с работы, она увидела щуплую фигурку почтальона, ждавшего ее у ворот.
— Получите и распишитесь, — официальным голосом сказал почтальон и вручил ей телеграмму.
«Ваш муж погиб, исполняя свой воинский долг», — прочитала она первые строчки сухого и безжизненного послания, как будто бы сообщавшего ей, что у нее задолженность за свет и газ.
Ноги у Марины вдруг подкосились, а внезапно онемевшими руками она едва смогла открыть калитку и зайти в дом.
Она села на диван и впала в ступор, боясь пошевелиться. Марине казалось, что, как только она пошевелится, она окажется в реальности, и вспомнит, зачем села на этот диван. Лучше как можно дольше оттягивать этот момент. Так, не двигаясь, она просидела до самого вечера.
Потом к ней долго не приходило осознание того, что произошла беда, и беда эта настоящая, и произошла беда именно с ней, что это не дурной сон, а настоящая явь и жестокая реальность, в которой теперь предстоит жить всегда. Ее бил мелкий, никак не прекращающийся, противный озноб.
— Почему он, почему не я? — думала Марина. — Он гораздо более меня заслужил право жить и быть счастливым.
Ее красавец муж был образцом доблестного офицера советской армии, с его лица никогда не сходила добрая улыбка, а светло-карие глаза всегда сияли добрым и нежным светом. Когда Виталий получил назначение в Афганистан, он пришел и радостно объявил с порога:
— Мы едем поднимать и строить одну хорошую страну, чтобы помочь местным жителям!
Тогда все верили в то, что это ненадолго, что наши ребята исполнят свою благородную миссию и быстро вернутся домой, долго не приходило осознание, что все затягивается на неопределенный период, а перспективы крайне туманные. Все начинали понимать, что война — это горе, кровь и слезы, а победителей на войне не бывает.
Эта страшная война за никому не известные цели на чужой родине унесла уже жизни многих знакомых, но Марине никогда даже в самом страшном сне не приснилось бы, что горе случится с ней и с ее Виталиком.
С войны он присылал ей посылки с разными нужными вещами, которых здесь, в Подмосковье, было не купить и не достать. В неведомом далеком Афганистане было множество красивых тряпок — трикотаж, дубленки, постельное белье, конфеты, жвачки, и даже полудрагоценные камни. А какой там был шелк! Виталий прислал отрезы тканей с шикарной расцветкой, и Марина сшила из них несколько восхитительных платьев. Она даже сфотографировалась в нежном бело-голубом с золотом платье, струящемся вниз красивыми воздушными складками, и успела послать фото супругу. Все наряды были сшиты на заказ у лучшей модной портнихи в городе.
В письмах муж писал, что в Кабуле все спокойно, они по вечерам гуляют с друзьями, иногда выбираются из места своей дислокации, и ездят на машинах по всей стране.
Марина радовалась, получая его такие короткие и редкие письма, передаваемые часто с оказией. Она была настоящей женой офицера, верной и честной боевой подругой, вся их жизнь прошла в отдаленных гарнизонах. Последним местом службы мужа был затерянный поселок в Средней Азии.
И вот наконец-то у них появился свой дом. Мужа перевели служить в Подмосковье, им дали служебную квартиру, но тут внезапно умерла Маринина тетка, живущая поблизости. От нее Марине в наследство остался большой уютный коттедж, и они с мужем не могли нарадоваться смене обстановки и уюту собственного жилья.
Когда они переехали, обустроились и начали новую жизнь, никто не мог даже представить, что в Афганистане начнется долгая и кровопролитная война, наши офицеры поедут туда служить, и их будут проклинать и называть оккупантами местные жители.
Всего лишь два месяца оставалось Виталию до демобилизации, он вернулся бы домой, ушел в отставку, и жили бы они долго и счастливо. Наконец можно было задуматься о пополнении семейства — жизнь по чужим гарнизонам никогда не давала им такого шанса.
Муж погиб в одном из боевых выездов, прикрывая отход своих товарищей.
— Мы ездим на машине по всей стране, — вспомнились Марине слова мужа, вызвавшие у нее тогда просто праздный интерес к красотам такой далекой и такой неизведанной чужой родины. Было любопытно, какие там дороги, есть ли там асфальт, к любопытству совсем немного примешивался страх — не опасно ли это, ездить на машине среди пустынных незнакомых окрестностей, где на каждом шагу в горах прячутся и стреляют душманы.
Лишь только теперь она узнала, что такое страшный «Груз 200».
Муж посмертно получил Орден красной звезды и похоронили его с большими армейскими почестями. На похороны пришел весь город, пригласили военный оркестр. Организацией занимались военные, и тогда казалось, что это очень хорошо и правильно, потому что сама Марина совершенно не осознавала происходящее. Она как будто бы умерла вместе с мужем.
Похороны прошли как в тумане, очнулась она только на мгновение — когда на гроб с телом любимого стали бросать грязные комья жирной, растаявшей под недавно прошедшим дождем, земли. Она застыла от горя, накануне выплакав все свои слезы, и сурово молчала, уставившись в одну точку.
Двое друзей мужа держали ее под руки, опасаясь, как бы она не бросилась в черную зияющую страшную яму.
После похорон Марина впала в затяжную депрессию — теперь она не знала, для чего ей жить. Вся ее жизнь была сосредоточена в муже, его службе Родине, и ее бесконечному ожиданию его домой каждый вечер. Теперь ожидание стало воистину бесконечным — муж больше никогда не придет.
Сейчас в большом зале висел портрет Виталия в массивной золотой раме, и он все время смотрел на Марину своими внимательными карими глазами. Она советовалась с ним по всем вопросам — что приготовить на завтрак, что посадить весной в огороде, что купить на ужин в магазине.
Марине позвонила подруга Наташа, тоже жена офицера:
— Как ты, Марина? — тихо спросила она. В ее еле слышном голосе сквозило искреннее сочувствие.
— Уже лучше. Приходи, выпьем, — предложила Марина, постаравшись сделать голос как можно энергичнее и бодрее.
Она собрала нехитрый стол из приготовленных своими руками соленых огурчиков, помидорчиков, нарезала тонкими ломтиками душистое сало с чесночком.
— Пожалуй, будет уместно достать бутылочку водки, — подумала Марина, вынула из шкафа хранившуюся еще с хороших времен беленькую, и засунула ее в морозильник — не пить же теплую водку.
Пили они редко, но сегодня это поможет унять внезапно нахлынувший поток слез.
Скрипнула во дворе калитка, Наташа зашла, тихо прикрыв за собой дверь и поставив на тумбочку принесенную корзинку с фруктами. Подруги тепло обнялись.
Наташа всегда ярко и броско одевалась, но сейчас на ней был простенький серый спортивный костюм, одетый, видимо, из солидарности с горюющей подругой.
Вдвоем они быстро накрыли на стол, начался неспешный разговор о войне и общих знакомых. Все они были отличными парнями, служившими не по своей воле, а по велению Родины. Домой многие вернулись искалеченными физически или морально.
— Марина, ты слышала, что Дима вчера сломал Ленке руку?
Марина кивнула, новость была ужасающей, горькой и безрадостной, Ленке оставалось только посочувствовать.
Лена была третьей самой близкой подругой, сейчас немного отдалившейся от них. Раньше они постоянно были на связи, созванивались и утром, и вечером, делились всеми своими мыслями, планами и произошедшими событиями. Только жены военных могут так дружить, как настоящие родные сестры. Наверное, сейчас Лене было неловко посвящать Наташу и Марину в некрасивые подробности не заладившейся семейной жизни, и она избегала лишних разговоров. Как и все, она ждала мужа, считала и зачеркивала крестиком дни, оставшиеся до его возвращения, и в страшном сне ей не могло присниться, что муж вернется совсем другим человеком, ничего общего не имеющим с тем, который уходил на войну.
Все в городке знали, что Дима до призыва был очень талантливым, прекрасно рисовал и разговаривал на пяти иностранных языках. Война сломала его — после полученной в Афганистане контузии Дмитрий стал пить, по пьяной лавочке лезть в драку, растерял все свои знания и навыки, перестал чем-либо интересоваться, кроме прошедшей войны, а семейная жизнь его резко и неуклонно катилась под откос.
Подруги сочувствовали Лене, но кто бы полез в чужую семью, разбираться, что там, да как?
— Как ты думаешь, Марина, может быть, все еще наладится у них? — глядя на нее с надеждой, спросила Наташа.
— Мой лучше бы мне руку сломал, — вздохнув, грустно ответила Марина.
— Марина, что ты городишь? Твой Виталий даже голос на тебя повысить никогда бы не смог, — одернула ее Наташа.
Марине стало стыдно, это она от отчаяния сморозила подобную глупость.
Наташин муж, к счастью, вернулся живым. Он прослужил в Афганистане двадцать два месяца, а по возвращении домой произнес страшную фразу:
— Наши там делали то же, что фашисты у нас во время Великой отечественной войны.
Ему бы никто не поверил, такое вслух говорить было нельзя. Марина с Наташей были теперь уважаемыми женами офицеров-афганцев, разница была только в том, что Маринин муж геройски погиб, а Наташин Гена остался жив. Он устроился на работу в охранное агентство, часто они собирались с друзьями и вспоминали о прошедшей войне. Воспоминания были горькими, но жизненно необходимыми для всех, прошедших этот ад. Им было тяжело и печально, но забывать о войне и погибших товарищах было нельзя.
— Твой Виталий был лучшим, — уговаривала Марину Наташа, — он был самым смелым, честным и неподкупным. Ты можешь им гордиться. Господь всегда забирает лучших.
— Почему? — внезапно спросила Марина. — Почему такой добрый Бог всегда забирает лучших?
— Не знаю, — сконфуженно и смущенно ответила Наташа. — Может быть, они там, на небесах, нужнее, чем здесь.
Это служило слабым утешением, а ситуация осложнялась тем, что Марине никогда не нужно было работать, и нечем стало заполнить пустые беспросветные дни. Они жили в достатке, и все ее проблемы заключались в уходе за небольшим садом, огородом, за комнатными растениями, а также в кормлении сиамской кошки Матильды.
Возможно, если бы у них были дети, они помогли бы Марине пережить горе, но детей не было. От мысли, что у нее никогда не будет теперь ребенка от любимого Виталия, становилось еще хуже. Она не может даже усыновить или удочерить ребенка — для этого нужна полная семья.
Конечно же, государство не оставило ее одну в беде — каждый год вдовам и матерям погибших вручали памятные медали.
…Проходили годы, а боль не утихала. Да и как можно было радоваться жизни, если любимого мужа окружает теперь только сырая могильная земля?
Любимым занятием Марины было ходить к Виталию на кладбище.
— Рассказывать тебе не буду, что я сегодня делала, — садясь на скамейку у могилки, говорила она. — Ты и сам все видишь.
На нее накатывали рыдания, слезы лились непрекращающимся потоком, и, просидев несколько часов, она разбитая шла домой, чтобы дома опять разговаривать с портретом мужа.
— Так нельзя, ты не можешь горевать вечно, — тормошила ее Наташа и предлагала сменить обстановку, устроиться на работу, съездить на выходные в Прибалтику. Что угодно, только не оставаться дома одной.
— Сегодня едем в Вильнюс, проведем там выходные. Возражения не принимаются, — объявила Наташа, заявившись к ней домой в пятницу ранним утром.
— Ты с ума сошла?! Так сразу? Сегодня?! Да как я дом оставлю? — испугалась Марина. Она недавно проснулась, и долго лежала в кровати, размышляя, стоит ли вставать, или еще немножко полежать. Услышав, что открывается калитка, она едва успела набросить на себя шелковый халатик.
— Ничего, твои домовые как-нибудь без тебя переживут, — успокоила Наташа.
Марина стояла, задумавшись. Как-то все это неожиданно и некстати.
— А когда будет кстати? Когда на пенсию выйдешь? Что еще тебя здесь держит, помимо портрета погибшего мужа? — немного насмешливо поинтересовалась подруга.
Возможно, это прозвучало грубо, но она хотела расшевелить Марину.
— Наташенька, я не хочу обременять вас с Геной, — Марина пыталась вяло отнекиваться.
— Ты в своем уме?! — возмутилась Наташа. — Я сейчас уйду, и больше вообще к тебе не приду. Никогда!
— Да знаю, знаю, что вы мне только добра хотите, — попыталась улыбнуться Марина, — я знаю, что вернее друзей у меня нет, и никогда уже не будет. Я ценю вашу заботу, правда-правда!
— Ценишь — значит, собирайся! — командным голосом приказала Наташа, настоящая офицерская жена. Она достала из шкафа и подала Марине верхнюю одежду — норковый полушубок, который Марина ни разу не одевала со дня смерти Виталия.
Было непривычно ощущать себя заплаканной безутешной черной вдовой в таком шикарном одеянии. Светлый серебристый мех искрился, а пальцы, проваливаясь в теплую пушистую мякоть полушубка, ощущали давно не испытываемое блаженство.
— Он такой сексуальный, — вздохнула Марина. — Сильно гармонирует со мной и моей бледной внешностью.
— Конечно, а еще дома посидишь, совсем почернеешь, высохнешь, и превратишься в старую каргу, — с усмешкой подытожила Наташа.
— А кошку я с кем оставлю? — спохватилась Марина.
— Не волнуйся, я обо всем позаботилась, договорилась с Леной, завезем ей ключи, она будет приходить кормить твою кошку.
Марина обняла пушистый белый комочек, с которым так не хотелось расставаться.
— Не скучай, — тихонько прошептала она Матильде, — мы ненадолго, Наташа сказала, что всего на два дня.
Матильда понимающе на нее посмотрела и спрыгнула с рук, грациозно направившись к своей мисочке с насыпанным доверху кормом. Кошкам все равно, есть ли в доме хозяева, была бы только еда насыпана в мисочку. У любого дома есть только одна хозяйка — кошка. Марина быстро написала записку для Наташи с расписанием кормления Матильды, побросала пару шмоток в дорожную сумку, и через несколько минут уже вышла на крыльцо. Оказалось, что не так уж сложно собраться в дальнюю дорогу за несколько минут.
Гена уже ждал их в машине, улыбаясь своей широкой белозубой улыбкой. Он подвинул кресло для Марины, но она села назад, уступив место рядом со штурманом подруге.
— К вечеру будем в Вильнюсе, нас там ждут, мы забронировали номера, — весело сказал он.
— Ой, ребята, мне неудобно, — смущенно сказала Марина, — может, я на своей машине поеду?
Стального цвета «Опель» с коробкой-автомат пылился в гараже возле дома, ожидая лучших времен.
— Нет, не советую, — сказал Гена, — давай ты сначала в себя придешь, а потом будешь ездить, куда только захочешь.
— Ну, ладно, — неохотно согласилась Марина.
Наташа с Геннадием всю дорогу держались за руки и перекидывались фразочками любящих друг друга людей, имеющими значение только для них двоих. Марине было очень тоскливо ощущать рядом с собой пустое место, принадлежавшее ранее мужу, и смотреть, как счастливые друзья воркуют друг с другом.
Быстро закончилась объездная дорога через Москву, и автомобиль вырулил на широкую белорусскую трассу. Сразу почувствовалась разница в покрытии — ведь, как известно, в России всего две беды — дураки и дороги. В Беларуси, похоже, беда только одна.
Шины Гениного внедорожника приятно и почти неслышно шуршали по ровному асфальту, за окном проплывали дивные пейзажи с воздушными белыми облачками на лазурного цвета чудесном небе. Марина почти совсем отвлеклась от своих черных мыслей и просто наслаждалась поездкой.
На обед друзья остановились в придорожном кафе с молниеносно поданной им в горшочках белорусской бульбой, сочными шашлыками и воздушными драниками. Марина предложила Гене подменить его за рулем после остановки, но он сказал, что совсем не устал.
— Я же водитель, Марина. Дорога для меня — это наслаждение и отдых.
Увидев, что она расстроилась, Гена тут же пообещал:
— Ладно, на обратном пути дам тебе порулить!
Хорошенько подкрепившись и поблагодарив приветливых владельцев кафе, они сели в машину и поехали дальше. На закате между деревьев выглядывало солнце, то прячась в кроны деревьев, то освещая заходящим светом дорогу.
— Какая красота! — Марина счастливо заулыбалась.
— Это еще не красота, красота ждет нас в Вильнюсе! — ответила Наташа, ласково глядя на оживающую на глазах подругу.
Вильнюс не разочаровал — они остановились в одном из лучших отелей, Best Western, и, припарковав машину на просторной стоянке, направились к стойке регистрации. Номера им дали рядом, на седьмом этаже. Марина с удовольствием разглядывала обстановку — мраморные полы, кожаные кресла в холле, современные лифты.
— Смотрите, в лифт помещается четыреста килограмм или пять жмонек. Жмонька, это что, человек? — Гена хотел развеселить девчонок, читая литовские надписи на стенке лифта и нарочно перевирая слова.
На этаже было не менее роскошно и просторно, чем в холле, кругом стояли цветы в больших разноцветных кадках. Из окна открывался великолепный панорамный вид на вечерний Вильнюс с огромными небоскребами, подсвеченными разноцветными огнями.
— После нашей деревни почти как в Лас-Вегасе, — сказала Наташа.
Они разошлись по своим номерам. Маринин номер оказался большим, с огромной кроватью, ванной, облицованной синим с белым кафелем, и видом на торговый центр «Европа». На стене висел тонкий плазменный телевизор.
— Вот бы Виталия сюда, — грустно подумалось Марине.
Она бросила сумку на пол, надела одноразовые мягкие отельные тапочки и плюхнулась в широкое мягкое кресло. Постучала Наташа.
— Ужинать пойдем? — спросила она.
— Нет, Наташа, я устала, дорога все же дальняя. Вот ведь есть чайник, кофе, печенье, я перекушу и сразу спать.
— Хорошо, не буду настаивать, — согласилась Наташа, — приготовь на завтра купальный костюм, мы зайдем за тобой в девять часов, все вместе идем на завтрак, а потом в бассейн при отеле.
Завтрак в отеле порадовал — огромное разнообразие сыров, колбас и сосисок, булочек и пирожных. Дома ведь какая еда, для себя одной, — что попроще и побыстрее. Марина взяла омлет красивого и насыщенного желтого цвета, насыпала в мисочку овсяных хлопьев и налила из автомата чашечку кофе «экспрессо».
— Нам нужно хорошо подкрепиться, — сказала Наташа, — идем в бассейн со СПА-процедурами, а после обеда отправимся гулять по старому городу.
Не успели они войти в зону бассейнов и саун, как к ним подбежали девушки в белых халатах, предлагая услуги массажа горячими камнями и бамбуковыми палочками, тайский массаж, массаж с медом и ароматическими маслами, обертывания с водорослями и джакузи.
— Берем все! — сказала Наташа.
Увидев, что Марина нахмурилась, она сказала:
— Это наш с Геной тебе подарок на день рождения, и не вздумай спорить!
Марина и забыла совсем, что у нее завтра день рождения. День рождения в Вильнюсе — что может быть лучше! Она чуть было не прослезилась, подумав, какие у нее замечательные и заботливые друзья.
— Эх, Виталия бы сюда, — опять подумала она с грустинкой, но Наташа схватила ее за руку и потащила в зону саун и массажных комнат.
После сауны Марина чувствовала себя растекшимся по роскошной отельной кровати киселем. Она наслаждалась необычными ощущениями. Долго остававшееся без массажа и прочих радостей тело благодарно размякло и распласталось по белоснежной простыне. Сейчас бы лежать до самого вечера, ни о чем не думать и не двигаться!
Наташа права — смена обстановки действует на нее очень благотворно. Печальные мысли отступили, но Марина знала, что это ненадолго. Нужно отдыхать и лежать, пока есть такая возможность.
Но неугомонная Наташка зашла за ней к двум часам и потащила гулять по старому Вильнюсу. Маленькие и извилистые улочки старого города произвели на Марину небывалое впечатление. Здесь причудливым образом пересекались древность и современные формы архитектуры. Старые кварталы старинного Вильнюса были бесконечно красивы и романтичны, наполнены какой-то умиротворяющей атмосферой, рождавшей желание задержаться здесь подольше.
Настоящая Европа! Все вместе они прошлись по по проспекту Гедемина, улицам с литовскими названиями Piles и Didzioji.
Проголодавшись, зашли перекусить в кафе на улице Vilniaus, где особенно чувствовался дух старого Вильнюса, его уникальная магия и древняя душа. Марина была очарована.
Несмотря на ветреную и немного промозглую майскую погоду, они решили забраться на Замковую гору, оказавшуюся вблизи обычным огромным холмом. Отсюда открывался просто непередаваемо живописный вид на центральную часть города с красными черепичными крышами, а с другой стороны открывалась панорама с прекрасными зданиями Вильнюс-сити, нового города.
Полюбовавшись на старинную башню великого князя Гядиминоса, венчавшей собой знаменитую гору, и промерзнув на холодном ветру, вниз они решили спуститься на смешном маленьком фуникулере.
Конечно же, они не могли оставить без внимания «Акрополис», и поехали на такси за покупками. Марина купила себе бирюзового цвета свитер из роскошной кашемировой шерсти, красиво оттенявший красоту ее голубых глаз, пару юбок и комплект чудесного кружевного белья. К концу дня она еле шевелила ногами.
Остальные достопримечательности они решили оставить на завтра, а потом до обеда собраться и отправиться в обратный путь.
Взглянув вечером в огромное отельное зеркало, Марина поразилась. Щеки горели румянцем, а глаза зажглись и сверкали чудесными голубыми искорками. Где та бледная тень с неизменными синяками и кругами под глазами, вечно страдающая и плачущая? Вильнюс и поездка вдохновили ее, родили в ней надежду, что жизнь еще не закончена, возможно, и она когда-нибудь вновь сможет стать счастливой.
Ей захотелось померить новое белье. В кружевах ее тело выглядело великолепно — маленькая грудь в новом бюстгальтере заманчиво торчала, как у молоденькой девочки, а талия после процедур стала гораздо тоньше. Да она, в общем-то, совсем и не старая. Эта мысль опять заставила задуматься, а мысли побежали по кругу.
Марина тяжело вздохнула. Она понимала, что настоящая любовь, предполагающая полную духовную близость и совпадение сексуальных темпераментов, бывает в жизни только один раз. Второй такой никогда больше не будет.
Обратная дорога, как это всегда бывает, оказалась гораздо короче, чем дорога в незнакомое место.
Когда они вернулись домой, Марина первым делом подошла к портрету Виталия и рассказала ему о своей поездке. Он улыбался своей фирменной белозубой улыбкой и внимательно ее слушал. Ей показалось, что он хотел ей сказать:
— Мариночка, ты должна чаще куда-нибудь выбираться. Не сиди дома одна!
После поездки друзья долго не созванивались. Марине было совершенно нечем заняться — она опять одна слонялась по огромному дому, поливала цветы, разговаривала с кошкой Матильдой.
У Гены с Наташей появились неотложные дела, а потом они и вовсе уехали в отпуск. Конечно, они позвали Марину с собой, но она еще не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы ехать так далеко.