Бесплатный фрагмент - Мальвина советского разлива

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

● Посвящается моей безусловной любви — дочери Александре.

● Период: 1978–1988.

Основные темы — 16+.

● Истории девичьей жизни, спорт, мода, любовь, семья, первый секс и рюмка водки.

● Не является АВТОБИОГРАФИЕЙ!

---

Гладиолусы, Генка, ленточки

Первое сентября. Первый раз в первый класс. Стою и чувствую себя полной дурой, потому что я — объект пристального внимания. Ибо моя богемная мама завязала мне не огромный капроновый бант — символ первоклашки семидесятых, а наваяла изящную корзиночку «а-ля Юлия Тимошенко в лучшие годы», украшенную тонкими шелковыми лентами. А еще ко всей этой прелести прилагался апгрейд школьной формы — короткая плиссированная юбка, кружевная блузка с оборками, которой сейчас бы позавидовала сама Мария Грация Кьюри и весь «Диор» вместе взятый. Плюс шикарные белые ажурные колготки, купленные у спекулянтки из посылки…

О маме я должна написать отдельно! Она — повелительница стиля, гений дизайна и старший товаровед блатной комиссионки по совместительству. При этом нереальная красотка с огромными карими глазами, умеющая все: обалденно вкусно готовить, круто шить-вязать, делать ремонт, перетягивать мебель и еще много чего в комплекте. Послевоенное поколение, рожденное в СССР, — талантливое!

Я выносила в свет все мамины творения с гордостью и гимнастической осанкой. И поначалу получила титул королевы двора, а уж после — школьной иконы стиля.

В первый школьный день я стояла с огромными, почти в мой рост, белыми гладиолусами, прямой спиной, ленточками и надменными зелеными глазами. Вообще со мной так всегда, когда нервничаю, — взгляд почему-то становится надменным. Спинным мозгом я ощущала любопытные взгляды мальчишек. Они по правилам советской школы тусили во втором ряду, за девочками, и пытались сбоку рассмотреть наши лица. Девчонки хихикали, делая безразличный вид, и, как бы невзначай, оборачивались, поправляя волосы и подтягивая гольфики с кисточками. Короче, кокетничали, как умели первоклашки советского разлива. Закончилось вступительное слово директора школы, которое, понятно, никто не слушал, и нас стали строить парами, чтобы отвести в класс. Началась легкая возня, и в этот момент кто-то сильно сжал мою руку.

Я обернулась. Рядом со мной стоял коренастый мальчишка. Жесткие взъерошенные волосы, широкие брови, глубоко посаженные голубые глаза, которыми он смотрел на меня так, будто увидел чудо. Рука его слегка дрожала. Он дико волновался. Наверное, боялся, что сейчас я выдерну свою ладошку, и поэтому сжимал ее до хруста пальцев. То ли от боли, то ли от неожиданности я улыбнулась. Он — в ответ.

Улыбка изменила лицо парня: взгляд стал наивным, открытым, появились милые ямочки на щеках. Зубы ровные, белые, что в «совке» с уровнем стоматологии почти как в период палеолита было большой редкостью. Мне это показалось красивым, и почему-то захотелось погладить его жесткие волосы. Понятно, что я этого не сделала, — нам было по семь лет.

Его звали Генка. Он страстно играл в футбол. Пожалуй, это все, что его интересовало в жизни. Ну, и я, конечно. Он носил мой портфель, занимал место в школьной столовой, бегал за булочками на переменке, слушал мою болтовню, громко смеялся над моими шутками, иногда саркастически обидными, по поводу его футбольной походки или прически — стилист во мне жил с детства! Весной Генка дарил мне огромные букеты сирени и терпеливо держал нам с девчонками резиночку (была такая игра), при этом сам почти всегда молчал. Он был моей тенью и самым большим другом, но не любовью. Правда, это не помешало мне во втором классе поцеловаться с ним в подъезде.

Лето, лагерь, Глеб

Летом я обычно жила у бабушки в Юрмале. Генка приезжал на электричке. Мы гуляли по морю, купались в речке, катались на дырявой лодке. Сейчас сложно представить, что дети в восемь-девять лет могут так бесконтрольно целыми днями шататься по улицам. В Советском Союзе это было нормой. Никто не удивлялся и не боялся за нас. Родители работали, дети с ключом на шее сами шли в школу, грели обед на газовой плите, забирали младших сестер и братьев из детского сада, стояли в очередях за сосисками и туалетной бумагой, ходили на тренировки или в музыкальную школу. Кстати, спортом занимались почти все. Спортшкол было много. И летних лагерей тоже.

Меня с Генкой и моим младшим братом родители тоже отправили в такой. По советским меркам он был бомбически крутым. Каменные двухэтажные корпуса, горячая вода, смывной туалет, закрытый бассейн, футбольное поле, оборудованный гимнастический зал, баскетбольная площадка и нереальные дискотеки со светомузыкой и заграничными хитами семидесятых.

Я была физоргом лагеря и каждый день вела утреннюю гимнастику. Это делало меня популярной девочкой. Кто-то хотел со мной дружить, кто-то тихо завидовал, кто-то открыто ненавидел, кто-то влюблялся. Что уж говорить, на дискотеках у меня не было отбоя от кавалеров, но Генка стоял рядом и никого не подпускал ближе чем на два метра. Он — парень крепкий, сильный, спортсмен все-таки, и мальчики понимали: если вдруг даст в голову, будет больно. Очень больно.

Моими золотыми косами до пояса ребята любовались издалека, знали, что мы вместе. Но однажды у Генки заболела бабушка, и мама забрала его за неделю до конца второй смены. Он не пошел в массовый поход с ночевкой в палатках, где у меня случился Глеб.

Итак, по порядку! Я грустила. Скорее, из-за того, что пришлось самой тащить тяжелый рюкзак, — никто из ребят не рискнул предложить мне помощь, даже в отсутствие Генки все побоялись. Девочки шли налегке, их рюкзаки несли мальчики. Они по-женски надменно улыбались, кидали в мою сторону полные ложной жалости взгляды, хихикали и шептались. Это был их звездный час мести Королеве песочницы. Я доплелась до места назначения, злая почему-то на Генку. Это ведь он уехал и бросил меня одну.

Там я сразу же поругалась с одной из лагерных «звезд» и ее группой поддержки, нахамила вожатому и ушла плакать в поле. Отрыдав в гордом одиночестве, поняла, что утешать меня никто не собирается, вернулась в коллектив и занялась делом. Помогла поставить палатки, набрать хворост для костра, организовать спортивные соревнования. Это отвлекло. Не зря же говорят: только труд сделает из истерички человека.

Вечером жгли огромный костер, рассказывали страшилки, а парни из старшего отряда и вожатые пели песни под гитару. Романтика, возможная, только когда тебе девять.

Вечер был теплый. Мы смеялись над шутками худенького белобрысого мальчишки в очках. Ему было одиннадцать. Это и был Глеб — моя первая детская быстротечная и очень больная любовь. Он не был в нашем лагере, просто к приехал к старшему брату, который работал вожатым. Хиленький, белокожий, тщедушный очкарик-скрипач, веселый балабол с недетским чувством юмора.

Он неплохо пел, играл на гитаре и совсем не обращал на меня внимания. Или делал вид, что не обращает. Я вошла в азарт заполучить его любой ценой. Мне было всего лишь девять, но внутреннюю женщину никто не отменял.

Когда мы в компании вожатых пошли купаться ночью, я сделала ход конем — распустила свои золотые косы, красиво выгнула гимнастическую спину и на носочках пошла к озеру. Нырнула с головой, знала, что эффект мокрых волос в комплекте с зелеными глазами делает меня похожей на русалку.

И Глеб не устоял. Он не умел плавать, поэтому терпеливо ждал меня на берегу с полотенцем и своей курткой в руках. Три дня, пока он гостил у брата, мы не могли наговориться, нашутиться и насмеяться. У меня было такое чувство, что я знаю его всю жизнь. Перед его отъездом мы поцеловались. Впереди был еще один месяц лета и четвертый класс. Уже без Генки.

Страдание, котята, Котовский

Август. Мы с братом живем у бабушки в Юрмале. Глеб — дома в Елгаве. Он пишет мне длинные, полные детской романтики письма почти каждый день. Я жду почтальона. Отвечаю, разрисовываю свои послания. Тем летом я начала вести дневник, нынче его заменил Инстаграм. Я стала хорошо писать, мои школьные сочинения учителя отправляли на конкурсы. Даже награды были какие-то, хотя мне всегда больше нравилась математика. Я люблю цифры. Они объективны, как и деньги!

Генка приезжал в Юрмалу, якобы к моему брату. Помогал бабушке копать огород, со мной не разговаривал, даже не смотрел. Я знала, что виновата, что потеряла благородного и надежного друга, но сердцу не прикажешь, а в нем жил Глеб. Я ходила, как говорила моя бабушка, блаженная, с легкой улыбкой и взглядом внутрь себя.

У бабушки был огород. И каждый день у нас то посевная, то сбор урожая, то заготовки на зиму — никакой личной жизни, кроме писем от Глеба, которые приходят все реже и реже. Я жду, страдаю и веду дневник. Кстати, сейчас он мне — в помощь. Читаю почти через сорок лет, смотрю на наивные детские рисуночки — цветочки, сердечки, котятки — и умиляюсь…

О котятах — отдельно! Это сейчас Юрмала — город-сад с роскошными виллами вдоль побережья, пафосными ресторанами и разной культур-мультур. А в конце семидесятых там была просто рыбацкая деревня: дачники на раскладушках, бутерброды на подстилках, пляж, где яблоку негде упасть, летние кафе-мороженое, бочки с квасом и пивком, километровые очереди за беляшами. Деревянные домики с резными наличниками, печным отоплением и удобствами во дворе, как в песне Высоцкого: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Да и та — не теплый фаянсовый туалет со сливным бачком, а холодная деревянная будка с вонючей дыркой, полной дерьма. Именно в такую дырку алкаш-сосед бросил трех котят. Кошка Мурка бегала орала под дверью, котята боролись за жизнь. Мы с братом бросились спасать. Он держал меня за ноги, а я — в ситцевом желтом платье с оборочками, с золотыми волосами по пояс, по плечи в говне — пыталась достать утопленников. Один захлебнулся почти сразу, а двоих мы вынули. Правда, выжил из них только Спутник — так мы назвали черного котенка с белыми носочками и бабочкой на грудке, второго со всеми почестями похоронили в углу двора под вишней и стали вынашивать коварный план мести соседу. Хотели дверь ему поджечь, но побоялись, что сгорит весь квартал деревянных домишек, и ограничились разбитым окном.

Вечером с работы пришла бабушка. Соседка, жена алкаша — убийцы котят, встретила ее у калитки, доложила про выбитое окно, следы дерьма во дворе и грязный туалет общего пользования. Подтверждали рассказ мои плохо промытые волосы и испорченное нарядное платье, которое сохло на веревке. Бабушка — донская казачка, натура горячая, эмоциональная — долго не церемонилась. Поймала меня (брат оказался шустрее, спрятался на чердаке) и в порыве страсти отстригла косу под корень, отчекрыжила так коротко, что моя тетя, известный в Риге модный парикмахер, смогла сделать мне только очень короткую стрижку, почти как лысая голова Котовского. Через неделю начиналась школа.

Мне десять. Четвертый класс. Нет у меня больше ни друга, ни опоры — Генки, ни главного девичьего козыря — шикарной золотой косы. Радовало одно — что спасенный котенок, которого мы назвали Спутник, оказался более преданным, чем собака, везде бегал за нами как хвост, складывал штабелями на крыльце крыс и мышей и вообще был благодарным милахой. Косу было жалко, бабушка раскаивалась, мама тихо плакала, папа орал, а я получила бонус — мне прокололи уши!

Это были мои первые бриллианты, совсем крошечные, но я влюбилась в роскошь. До сих пор считаю, что они действительно лучшие друзья девушек и никогда не обманут и уж точно поддержат материально в трудный момент… Да и вообще, лучшее украшение — это драгоценности, а не скромность, как было принято внушать рожденным в СССР.

На удивление, ультракороткая стрижка мне подошла, череп оказался правильной формы, зеленые глаза и монгольские скулы на лице выделялись, бриллианты сверкали. И еще я открыла одну фишку роковой женщины: если съесть на завтрак ложку черничного варенья, губы приобретут необычный оттенок, как у сексуальной вампирши. Макияж-то в советской школе был под запретом, а тут все чики-пики, не подкопаться.

Я чертовски волновалась уже за неделю до первого сентября. Образ готовила тщательно. Маму упросила сшить мне новую блузку по фасону журнала Burda, юбка за лето стала короче на десять сантиметров, что меня радовало, а родителям об этом знать было необязательно. Просто раз — и перед фактом за пятнадцать минут до выхода в школу. Видимо, бабушка чувствовала свою вину за косу или просто хотела помириться с моим суровым папой, но за три дня до окончания каникул она подарила мне шикарные туфли. Так мне, ребенку дефицита, тогда казалось.

Это были снежно-белые, из мягкого кожзаменителя или эко-кожи, как сейчас говорят по-модному, лодочки с узким носиком и каблучком. Можно сказать, киттен-хилл. И ничего, что нога у меня тридцать четвертого размера, а туфли тридцать шестого. Какую настоящую советскую женщину, пусть даже маленькую, это останавливало! Да и лучше так, чем как в шестнадцать я носила обувь на два размера меньше, что гораздо более жертвенно, скажу по опыту. А теперь визуализируем. Худенькая десятилетняя гимнасточка, спинка ровная, ножки кривенькие, в белых лодочках на два размера больше, в синих капроновых колготках — тоже дефицит нереальный в «совке» — в тон школьной юбке в складочку. Настолько короткой по тем временам, что, как сказала моя бабушка про ее длину, «ажных по самое не балуйся», а точнее, на пять-семь сантиметров ниже трусов «неделька». Плюс белая шикарная блузка с накладными плечиками — последний писк моды восьмидесятых. Правда, такой фасон больше подошел бы оформившейся дамочке лет так двадцати пяти, поскольку к нему предполагался бюст, хотя бы второго размера. Ах да, еще короткая стрижка, вернее отросшая лысая голова, серьги-гвоздики с бриллиантами, губы синего цвета (с черничным вареньем я перебрала) и пионерский галстук в комплекте — без него образ был бы неполным. Так я пришла 1 сентября в четвертый класс и казалась себе неотразимой, как, наверное, Эллочка-людоедка из «Двенадцати стульев» в своем шанхайском барсе. Прикольнее всего, что неотразимой я казалась не только себе, но и почти всем девчонкам в классе. Второго сентября короткую стрижку сделали себе трое, уши прокололи шестеро, а укоротили юбку аж целых восемь модниц! Вот что значит правильно вынести образ в люди.

Мальчики мою трансформацию тоже заценили, тем более все заметили, что с Генкой мы в ссоре. Стараемся не смотреть в сторону друг друга. Да и, видимо, из-за моей несчастной детской любви к Глебу во взгляде читалась порочность изменницы. А мужчины роковых женщин как-то спинным мозгом чувствуют. Десятилетние пионеры не исключение.

Парни пытались привлечь мое внимание, за что регулярно получали от Генки, но кого останавливали побои? Кулачные бои на школьном дворе только разогревали интерес. Подтянулись поклонники из других классов. Образ Мальвины претерпел изменения, однако стилизация удалась! С одноклассницами все обстояло гораздо хуже: они пытались копировать образ, но объявили мне бойкот. Сработала чисто женская солидарность — ничто так не объединяет, как общий враг. Девочки — они такие, изящно умеют дружить против. Внимания было много, причем неоднозначного. Учителя растерялись. Не знали, как реагировать. Я была почти отличницей, спортсменкой, гордостью школы, председателем совета отряда. Придраться вроде не к чему, но как же дерзость? И характер мой их явно раздражал…

Бесконечные замечания учителей, бойкот одноклассниц, драки мальчиков, хотя мое внимание было для них лишь поводом, чтобы выпустить пар и как-то развлечься не по-пионерски, в итоге закалили меня, добавили уйму забавных фразочек в дневник, спортивную злость и непреодолимое желание смело экспериментировать с имиджем. Мало того что в школу, на тренировку, да и просто в магазин за хлебушком в свои неполные одиннадцать я собиралась минимум минут сорок, при этом по задумке образ должен был выглядеть небрежно, будто только проснулась, слегка умылась и пошла. Апофеоз фантазии на тему красоты несказанной случился после просмотра фильма «Раба любви».

Я, вдохновленная гламурной героиней невероятной Елены Соловей и мамиными шелковыми ночными рубашками из посылки, создала бомбический фешн-стрит-стайл-лук для себя и своей подружки. Образ в духе «рабы любви» был сформирован полностью из элементов гардероба моей мамы и выглядел так: ночная рубашка с кружевами в пол, босоножки на танкетке со шнуровкой у меня, подружке я дала белые лодочки (все 37-го размера на ногу 33-34-го), шелковые шарфы, повязанные на манер восточной чалмы, украшенные брошами, кольца на всех пальцах, кроваво-красный лак на детских ноготках рук и ног — педикюром и маникюром эту прелесть назвать язык не поворачивается.

Далее — голубые тени, помада цвета фуксии с особым, советским оттенком. Завершали наши образы зонты от дождя в невнятный цветочек, которые мы несли на манер кружевных солнечных, и плетеные грибные корзинки. В них мы сложили яблоки, бутерброды с колбасой и лимонад «Буратино».

В таком виде мы неспешно прогулялись по Чака, тогда улице Суворова, свернули на Пернавас, дошли до парка Гризинькалнс, искупались в грязном неработающем фонтане, наполненном осенними листьями и дождевой водой, разложили на плешивом весеннем газоне простыню, устроили светский пикник под удивленными взглядами собачников и в эйфории от собственной неотразимости двинулись в сторону дома.

В таком виде нас встретила моя мама, которая, как и положено советской женщине, шла домой с работы с полными сетками. Реакция ее на это душераздирающее зрелище за минуту менялась со скоростью света: от ужаса, удивления и легкой улыбки до гомерического смеха, граничащего с истерикой, сопровождающегося слезами, икотой и разбитой бутылкой молока, так как одна из сеток выпала из маминых рук.

За четвертый класс многое изменилось в моем сознании. Я сделала кучу совсем не детских выводов. Итак:

— красота в общепринятом понятии не имеет особой ценности, если ты — вид «амеба бесхарактерная»;

— самая сексуальная часть женского тела — это мозг;

— иногда неудачный эксперимент с образом может вывести на новую ступень креатива;

— лишь умение посмеяться над собой сделает женщину не только неотразимой, но и неуязвимой;

— дерзость + чувство юмора + четкая трансляция индивидуальности = неповторимый стиль!

Еда, спорт, Марис

1982-й год. Папа получил новую высокую должность в КГБ, а к ней прилагался служебный автомобиль и квартира со всеми удобствами элитной сто девятнадцатой серии в Пурвчике. Нас с братом перевели в другую школу. Из маленькой уютной восьмилетки в Тихом центре, где все учителя знают не только каждого ученика в лицо, но и всю историю его семьи до седьмого колена, где сплоченный коллектив работает десятки лет, даже целыми династиями. Тут — бац! — и мы попадаем в огромную школу-новостройку в спальном районе. Кто учился в таких, прекрасно меня поймет. Кто нет, попробую на пальцах объяснить максимально коротко.

Итак, на каждом потоке примерно шесть-семь классов, из них четыре — русских, два — латышских, один смешанный — спортивный, в котором училась я. Три смены. В каждом классе под сорок человек. Учителя — в основном жены военных, красивых-здоровенных, переезжающие каждые два-три года из одной республики великой и необъятной советской Родины в другую.

Эти дамы не просто не знают фамилий учеников, но даже и не стараются запомнить детей в лицо. Смысл? Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Казахстане, Дагестане, Таджикистане, в каком-нибудь ауле или в Златоглавой Москве, куда коммунистическая партия пошлет ее мужа далеко и надолго или по-быстрому, тут как уж сложится.

Мне повезло чуть больше, чем брату. Как гимнастка я попала в спортивный класс. Мальчики-хоккеисты, девочки — все красавицы. Элементарно просто: нас всего пятеро на двадцать пять парней, все наперечет, потому каждая и красотка! Согласитесь, дефицит рождает спрос! Безусловно, здорово учиться в билингвальном спортивном классе, где все парни — сплошь брутальные красавцы-хоккеисты, а девочки — королевы просто потому, что нас мало и на всех нас не хватает. Тут реверсная ситуация даже круче, чем в песне поется: «На десять девчонок по статистике девять ребят».

---

Я вообще в шоколаде: гимнастка, со мной можно «дико поржать», почти отличница и легко даю списать математику, диктант, а еще мастерски могу исправить ошибки в сочинении, не только грамматические, но и сам стиль письма. Что уж говорить — Богиня! Мальчики подарки и цветы несли мешками, и не только по праздникам, так что я с детства уже балованная! Кстати, с самооценкой по жизни хорошо у всех моих одноклассниц!!! Мужской коллектив — это круто для женщины. Любой. Главное — с гетеросексуальной ориентацией и без «горя от ума».

Что уж говорить, я, конечно, влюбилась. Прямо на разрыв аорты. Его звали Марис. Парень без переднего зуба. Кто любит хоккей, тот поймет, что это стиль такой. Некоторые даже закончив карьеру не протезируют: это опознавательный знак или символ принадлежности к братству. Он — латыш, нападающий, и у него нереально модная длинная челка.

В спорте, как и в бизнесе, национальности нет! Объединяет азарт и желание победы любой ценой, особенно когда играешь в команде. Трудности перевода, разность менталитетов при грамотном делегировании полномочий только добавляют оригинальности и формируют тот самый неповторимый стиль. Мне повезло — тема межнациональной вражды в СССР не была разогрета политиками, как сейчас, однако иногда драки «криевсов» и «гансов» все же случались. Скорее, больше от скуки — потешить подростковый тестостерон, так сказать. В то время сложно было представить даже в страшном сне, чтобы взрослые дядьки в костюмах и элегантные дамы в жемчугах с пеной на силиконовых губах на полном серьезе да по-научному объясняли превосходство одной нации и ничтожность другой.

Ну да ладно, вернемся в 1982-й — год смерти дедушки Брежнева, моей подростковой влюбленности, поцелуев в подъездах, мотания по хоккейным матчам, пропускам собственных тренировок, появления девичьих буферов, утренних сборов в школу, когда нужно было незаметненько стащить у мамы очередной свитерок, в лифте накрасить голубые теньки и снять теплые панталоны, прокалывания вторых-третьих дырок в ушах не красоты ради, а в целях демонстрации дерзости…

Хоть я была совсем еще ребенком, честно говоря, во время коллективного просмотра трансляции похорон Генсека всей школой в актовом зале, в момент, когда чуть не уронили гроб с телом, мне стало страшно. Подумалось, а вдруг война с Америкой все-таки будет, а у меня — любовь и вся жизнь еще только вот-вот… Той ночью я плакала, лежа у мамы на коленях, и требовала у папы-подполковника КГБ клятвенных обещаний на тему «Родина в надежных руках».

Жизнь в брежневский период застоя в СССР была пребыванием в нуле или Днем сурка. Каждый день похож на предыдущий. Дом — работа или школа — и опять дом. Уверенность в том, что все так и будет через год, два, пять, поэтому фантазия у людей по поводу того, как развлечь в выходные себя и чем занять детей, работала «на раз». Кто-то бухал бухашку, у кого-то охота-рыбалка, грибы-ягоды для домашних заготовок. А вообще «еда» эпохи СССР требует отдельной главы.

Удивительное рядом: в магазинах — пустые полки, а холодильники товарищей ломились от варений-солений, колбас, сосисок и холодцов. В каждом доме был если не погреб, то кладовая, где хранились плотно утрамбованные мешки с гречкой, солью, сахаром, мукой, изюмом и сушеной рыбкой. В любой уважающей себя семье был бар, где стояли самодельные наливочки, яичные или кофейные ликеры, перелитые в бутылки от заграничных напитков, и дефицитные шоколадные конфеты-ассорти с начинкой. Сейчас так люди уже не едят. У нас, современных хозяек, утеряно искусство готовить суп из топора.

В моей родительской семье советского периода эвридей полагалось иметь первое, второе, третье и компот. Что меня, двенадцатилетнюю гимнастку, вечно сидевшую на морковке и капусте, просто бесило!!! Но сила воли и вечная жизнь впроголодь хорошо отражаются на фигуре, этот урок мной усвоен с малолетства.

Хочу сказать, что праздничные столы в нашей гостиной метров в двадцать гостей эдак на тридцать и блюд эдак на сорок — всяких там сырных, мясных, грибных салатов, отбивных в кляре, жареной картошечки с лучком, малосольной селедочки со сметаной, тонких блинчиков с домашним вареньем, с медовиком или «Наполеоном» «для полировочки» — просто песня. Увы, лебединая для талии! О ней, кстати, мало кто волновался.

Нынешний ЗОЖ, плотно засевший в мозгу «человека современного», не позволяет ему излишеств чревоугодия рожденных в СССР — нечеловеческого трехдневного веселья с алкогольными возлияниями, танцами под Пугачеву, драками и слезами под Высоцкого. Отлично помню фразу моей тети в полночь: «Вот сейчас еще три рюмашки наливочки пригублю на посошок, но завтра — на работу». Между прочим, на работу этой стодвадцатикилограммовой Золушке выходить нужно было к 7:30 утра этого же дня. При этом она на мутном глазу грозила себе пальцем в зеркало, стояла в коридоре в шапке и пальто и до этого, так сказать, пригубила рюмашек уже бессчетное количество.

Однако опустившихся алкашей в то время почему-то не было, что такое БОМЖ по определению, вообще никто не знал. Взрослые поголовно работали, дети непременно занимались спортом, ходили в музыкальную школу или, на крайняк, в кружки по интересам. За тунеядство была уголовная статья с нешуточным сроком.

Теперь про спорт. В моей семье это святое! Папа — мастер спорта международного класса по классической борьбе, победитель и призер чемпионатов СССР и братских республик. Его кубков, медалей и грамот в доме был целый «иконостас». Дедушка по маме, которого мы втихаря называли «Амосов» за его любовь к бегу трусцой и лыжам, занимал какой-то высокий пост по физической подготовке в культмассовом секторе фабрики «Лайма». Дедушка по папе — то ли монгол, то ли бурят по национальности, родители путаются в показаниях, — был буддистом, что не мешало ему оставаться коммунистом, занимался йогой и моржеванием. Понятно, что нам с братом участи «в здоровом теле — здоровый дух» было не избежать.

Я занималась художественной гимнастикой, пока из худенькой девочки-веточки в тринадцать лет не превратилась, по словам моей тренерши, «в жирную корову с огромными буферами и жопой бегемота». Задумайтесь на минуточку: вес тридцать восемь килограммов при росте сто пятьдесят пять сантиметров. Но в советской стране «не было секса», и гимнастки с фигурой «а-ля Алина Кабаева» гневно клеймились позором. Однако оживление мужской части присутствующих на трибунах во время соревнований в момент моего появления в любовно расшитом мамой блесточками купальнике или на школьной физ-ре было ого-го-го каким несоветским.

Думаю, что секс в СССР все-таки был, но до сексуальной революции девяностых о нем можно было только на «вы», шепотом и под одеялом. Про «Эммануэль», Тинто Брасса, Алекса Мэя и других секс-гуру мы, рожденные в Стране Советов, узнаем гораздо позже. А как нешуточно и оголтело увлечемся процессом разврата, попробую описать дальше, согласно периоду повествования… Но пока мы в 1983-м!

Генсеки менялись, как в калейдоскопе, — быстро и резко. По уважительной причине. Просто умирали от дряхлости, старости и болезней. Было понятно: как только по телеку балет «Лебединое озеро», кто-то из слуг народа отправился в мир иной. В школе будет день скорби, и можно прийти офигенно принарядившись, потому что школьная форма в этот день типа не обязательна. И мы, девочки, отрывались со всем азартом и фантазией. В ход шли вещи из гардеробов мам, старших сестер и подруг из других школ. Все это доставалось путем обмена или легкой экспроприации. А как же, ты же должна удивлять! Вошла — и все упали или ахнули, на худой конец. Я была все еще с хоккеистом Марисом, но уже на этапе ссор и придирок по пустякам. Правда, со второй дыркой в ухе, как и у него, проколотой на пике страсти, в знак вечной любви и верности. Кстати, благодаря своим влюбленностям я освоила многие полезные навыки. С Генкой научилась круто плавать, Глеб ассоциируется с дневником, Марис — латышский язык и огромное влияние на формирование модного нынче стиля Mix&Match.

Алессандро Микеле и всему «Гуччи» до моего парня было как до звезд по части креативности комплектации элементов в одном луке. Если учесть, что одежда фабрики «Большевичка» была, мягко говоря, далека от мировых модных трендов, а фирменные или дизайнерские шмотки стоили дороже почек, Марис был очень ярким типом в свои тринадцать! Высокий, спортивный, по моим меркам нереально красивый такой брутальной мужской красотой, при этом суперстильный, что, кстати, отличало в СССР латышей от русских. Одевался он авангардно до боли в зубах, и это было причиной всевозможных подростковых острот и даже уличных драк. Многие хотели снять с «ганса» голубые американские джинсы, кроссовки «Ботас», отстричь выбеленную асимметричную челку и вырвать на хрен булавки из уха.

Пристегните ремни безопасности, опишу нашу парочку! Зима-1983. Минус двадцать! Мы подростки двенадцати-тринадцати лет! На нем — американские голубые тонкие джинсы-бананы с кучей заклепок, блестяшек и огромным лейблом «Супер Парис», присланные родственниками посылкой из-за бугра, белые кроссовки с красными полосами, синей пяткой, золотыми надписями, шерстяная совковая олимпийка, или, как спортсмены говорят, мастерка, с логотипом «Динамо» — офигенно крутой маст-хэв того периода, носить ее нужно было на голый торс, расстегнутой до середины груди. Еще был полосатый сине-белый хлопковый свитер, тоже крутяк по тем временам, наверх — огромная финская парка «Аляска» цвета хаки с лисой на капюшоне, за которую многие парни постарше готовы были Родину продать. Завершал образ многократно сломанный крупный нос, выбитый передний зуб, брови, не заживающие от рассечения шайбой, косая длинная челка на один глаз, иногда еще и выкрашенная копиркой то в зеленый, то в фиолетовый, то в красный, то в желтый цвет, две английские булавки в ухе и цепь от унитаза, намотанная на руку, как кастет. Перчатки и шапка презирались.

Я нереально гордилась тем, что со мной такой стильный чувак, и всячески пыталась соответствовать нашим парным выходам. Подростковая фигура моя, как я уже писала, оформлялась день ото дня: грудь росла, попа круглела. Хотя, конечно, в сравнении с нынешними девочками-тинейджерами я была мелкой худышкой без тюнинга, из одежды лишь трофеи от периодических набегов на мамин шкаф, из макияжа — только голубые перламутровые тени.

Теперь включаем воображение. Визуализируем мой подростковый стайл в почти тринадцать лет. Своим нарядом я очень гордилась! Он был сотворен из целой части штанин папиных джинсов. Когда-то это были крутейшие клеши, в верхней части пришедшие в негодность, но из той, что от колена, я сварганила себе юбку и жилет. Именно смастерила, то есть попросту отрезала одну штанину и носила ее как микро-мини-юбку, а вторую разрезала посередине передней части и вручную пришила к узкой части штанины лямки, умело скроенные из маминого пояса от кожаного рыжего плаща. Так получилась гиперстильная, как мне казалось, жилетка с булавками вместо застежек, разными цепочками, в том числе и от туалетного бачка. Под весь этот фешн я надевала синюю водолазку, чтобы подчеркнуть формы, и синие прозрачные колготки — люблю такие по сей день.

Мой образ тех времен не обходился без добычи из маминого гардероба. Свой джинсовый самопал я изящно дополнила белыми полусапожками с узким носиком и каблучком-рюмочкой. Еще у меня была совершенно потрясающая белая дубленка. Как я уже повествовала ранее, моя мама просто потрясающе все делает руками: шьет, вяжет, вышивает и нереально вкусно готовит. Так вот, дубленку она шедеврально сотворила из мутоновой шубейки, вывернув оную наизнанку, отделав мездру на швах тесемками в стиле современного Dsquared. Завершала образ шапка-пыжик из белого кролика и красные пластиковые сережки-треугольники.

Волосы у меня отросли до лопаток, правда, пшеничный цвет изменился на латвийский серый. Лет через пять я благодаря перекиси опять стану блондинкой, а пока у меня — дерзкая длинная челка, уложенная на манер принцессы Дианы. Вот такой мы с Марисом были сладкой парочкой подростков советского разлива.

Время, когда тебе тринадцать, — беззаботное. Уже можно вовсю целоваться на последнем ряду кинотеатра, в пятый раз купив билет на индийский фильм. Их часто крутили в восьмидесятые, и мы сбегали в кино с уроков. Опасность таких вылазок появилась в период правления Андропова, генсека после Брежнева, — во время дневных сеансов случались облавы, и если ловили прогульщиков работы или учебы, могли на десять суток посадить или какие-то выговоры выговорить, взрослых — премии лишить, школьников-студентов еще как-то наказать. Однажды и мы попали под раздачу! История сей басни такова. Мы сачканули с урока труда и пошли в третий раз на «Танцора диско». Как обычно, последний ряд в почти пустом кинотеатре. Его рука на моей коленке, которая в прозрачных синих колготках выглядит вполне прилично. Не видно естественного цвета ног, далекого от совершенства в конце холодного марта. Особенно если быть одетой так, что цистит и гайморит можно заработать, глядя только на сами элементы моего наряда «от кутюр» имени себя. Целуемся мы уже реже и не так страстно, как раньше, все больше выясняем отношения, которые идут на спад, но именно во время поцелуя в кинотеатр вошли вежливые люди в форме.