Бесплатный фрагмент - Малосольная

ПОНЕДЕЛЬНИК

Лаборантка кафедры ОФИГиГ Вера Тишина шла на работу чудесным зимним утром. Все ветви деревьев покрылись инеем и в воздухе была такая свежесть, что каждый вдох давался так, будто ты морж, который выныривает из ледяной купели за порцией жизни. Но это и бодрило, люди кругом так и говорили друг другу: «Бодрит! Погодка-то бодрит! Хорошо с утра разбудила!». Да и о каком сне речь, если кругом такая красота. Вера ёжилась, китайская куртка была уже старая и пух свалялся, сбился вниз, не согревал. А может, и причина-то была не в этом. Она сама пока не разобралась со своим тревожным настроением, да и когда — накормила и собрала мужа и старшую дочь на работу и в школу, отвела младшую в детсад, подбежала на автобус и теперь высчитывает, насколько можно уменьшить время своего опоздания на работу, если пойти побыстрее на скользких подошвах дешевых ботинок. Хотела уже рискнуть, но в этот момент какой-то здоровенный мужик ее толкнул «слегка» мимоходом и пришлось крепко схватить заиндевевшее дерево.

— Господи! Какая я легковесная! — то ли огорчилась, то ли изумилась она. Отдышалась и снова засеменила по тропинке к входу в политех.

Там её ждал сюрприз — в холле не горел свет. Ключи выдавали при свете сотового телефона, который кто-то мужественно пожертвовал ради общего блага. Женщина в окошечке, и так, мягко говоря, медлительная, совсем зависла над журналами, колбами, ключами. Вера встала в очередь за элегантной дамой и вдруг её узнала:

— Юля! Здравствуй!

— О, Верочка! Привет! Утро-то какое доброе!

Вера замялась. Юля была сегодня действительно особенная. В новом светлом пальто и не в зимней шапке — а в меховой шляпе! — она казалась раскрученной актрисой, особенно в этой полутьме. Но Вера вот прямо сейчас вспомнила причину плохого настроения и порадоваться ей за Юлю оказалось трудно, хотя хотелось.

— А меня Игорь поздравил с годовщиной совместной жизни, вчера весь день по магазинам ходили, выбирали наряды!

— Поздравляю…

— А с тобой-то что? Не отдохнула за выходные? Твой что, кровь из тебя пьёт?

— Да все нормально, дел только много. — и тему быстро переменила. — Почему света-то нет?

— Никто не знает, но сказали, что до занятий свет дадут, так что торопиться будем медленно.

— Жаль, что твой наряд никто не видит…

— Ещё успеют посмотреть, зима длинная!

Подошли к окошку и Юля взяла свои ключи, а Вера засуетилась:

— Ой, моих-то ключей здесь нет, нам же дверь поменяли. Чего я ждала, глупая?

— Ну пока-пока, звони, а то, может, чаёк попьем в обед, время тихое, сессия.

— Да, тихое. Только уборщицу позову убрать мусор за ремонтниками.

— За кем?

— Ну за мужчинами, которые железную дверь на кафедре делали.

— А…

И они разошлись по разным коридорам. Вера плелась себе потихонечку по направлению к своему ОФИГиГу. Потихоньку не из-за темноты, за пять лет и вслепую можно было идти, а почему-то вдруг её стало мутить, но она не отвлекалась и двигалась к своему рабочему месту, думая над алгоритмом ближайших действий. Поднявшись на свой этаж, она побрела от двери к двери в уже кромешной темноте. Тошнить стало сильнее, и она уже хотела отменить все планы и побежать в женский туалет в конце коридора, но тут случилось одно из многочисленных неожиданных событий этого утра: включили свет и заверещали все двери под сигнализацией. Одновременно взревел звонок, студенты потянулись к аудиториям с другой стороны коридора, отдельные преподаватели торопливо открывали двери и загоняли студентов внутрь, поглядывая недовольно на нерасторопных лаборантов.

Пришлось Вере бежать к новой железной двери, а свои проблемы отложить на потом. Напротив кафедры в двери аудитории стоял их, офигиговский, самый молодой преподаватель, ассистент, бывший студент Лёшенька с самым строгим видом.

Вера забеспокоилась, ей совсем не хотелось мешать молодому дарованию, поэтому она быстро выхватила из сумки ключи и воткнула в замок. И только в этот момент она поняла, что на конце ключа болтается подарок её старшей дочки, сделанный ей самой и подаренный почти год назад брелочек.

— Домашние ключи! — она жалобно посмотрела на Лёшеньку.

Он разомкнул замок своих рук и, недовольный, подошел и попытался выдернуть запихнутый ей ключ, но куда там — парень был слишком слабый и худой. Вере пришлось его аккуратно отодвинуть и дернуть ключ изо всех своих жилистых сил. Ключ вышел, но затошнило её просто нестерпимо, и только крайний испуг опозориться победил физиологию.

— Спасибо, — прошептала она новоявленному преподавателю и быстро вынув нужные ключи, открыла ими замок и протиснулась в щёлку двери, потому что Лёша не уходил и мешал открыть её шире. Протиснувшись, она включила свет и выключила сигнализацию одним привычным движением, по счастью, выключатели сигнализации и света были рядом с дверью и друг с другом. И тут организм отказался откладывать свои потребности. Она только успела схватить исписанную бумагу с чьего-то стола и свернуть её кульком, как Веру вытошнило. Стало ещё хуже, она засунула кулек в мусорную корзину у чужого рабочего стола и прислонилась лицом к стене. Но пластиковый запах стенных панелей добил Веру и она, резко повернувшись, свернула ещё один кулек, и опять её вытошнило. С новым кульком она поступила так же. Время шло, руки у неё тряслись и голова потяжелела, её морозило. Она сидела, развернувшись к стене и собиралась с силами хотя бы раздеться и проветрить кафедру. В коридоре около своей двери она услышала громыхание вёдрами и развернулась в сторону заходящей уборщицы:

— Здравствуйте, Анна Ивановна…

А та в ответ уставилась куда-то мимо Верочки и завопила:

— Ой, мама родная, ой, лишенько!

Вера кинулась к уборщице, забыв о своем состоянии, попыталась взять её за руки, но та отпрянула, и тяжело переваливаясь с боку на бок, побежала по коридору слишком быстро для е возраста и комплекции. Дверь наискось резко открылась и неизвестная ей женщина истерично взвизгнула:

— Не мешайте мне!

— Да, да, извините, конечно, конечно…

Вере показалось, что физически она почувствовала себя лучше и из чувства долга медленно вернулась на кафедру и тут поняла, почему кричала старушка. В центре кабинета между прижавшимися к краям столами кто-то лежал, так странно закинув руку за спину, что живой человек обязательно бы это изменил. Она отметила это про себя и стояла, не в состоянии оторвать взгляд от трупа и приблизиться и проверить, может…

— Может, это студенты пошутили и принесли какой-то муляж, — вслух сказала Верочка и вздрогнула, и вздрогнула еще раз — стукнула новая железная дверь — за ней стоял охранник.

— В сторону, — рявкнул он Верочке и склонился над лежащим телом, — всем выйти, — подвел он итог своему кратчайшему обследованию и распахнул руки, вытесняя ими лаборантку и заглядывавшую в новые двери уборщицу.

Выйдя, охранник пробурчал:

— Стойте здесь и никуда не уходите, даже по нужде. И никого сюда не пускайте, даже начальство, а я вызову кого следует. Когда вернусь с ментами, тогда можете делать что хотите.

Он ушел, а Анна Ивановна спросила:

— За что ты его, Верочка? Вроде тихая, а вот поди же…

— Да Вы что, Анна Ивановна, я никого не трогала!

— Так а кто его?

— Не знаю, я только пришла.

— Как это? Ты давно пришла, я видала, как ты с мальчиком дверь открывала. Ты зашла, а я пошла в свою каморку и взяла всё, что нужно. Пока копалась да тащилась, минут десять прошло.

— Анна Ивановна, не знаю, не делала я ничего.

В это время подошла лаборантка с соседней кафедры, которая когда-то обучала Верочку премудростям ремесла.

— Почему в рабочее время простаиваете?

Уборщица надулась, подошедшая Виктория Викторовна была крайне строгой к уборщицам и не раз выговаривала старушке или даже коменданту, когда у неё были претензии. Вера поторопилась ответить:

— Нам не разрешают заходить.

— Как это? — возмутилась подошедшая. — Пошли!

И она решительно двинулась, ухватилась за ручку двери. Верочка, памятуя особенности характера соседки, подбежала и прижала дверь, ограничив возможность зайти. Она, конечно, словила возмущённый взгляд, но как-никак, милиции она боялась больше.

— Туда нельзя! Там человек лежит.

— Кто это там лежит? Почему ты ему позволила? Как я тебя учила, ну-ка, вспомни!

— Милиция приедет и разберётся.

— Зачем нам милиция? Мы и сами разберёмся, почему мы должны кого-то ждать? Думаешь, не справимся? Если ты не сможешь, я сама, так и быть, помогу тебе ещё раз.

— Он умер, ему уже не поможешь.

— Кто сказал? Надо проверить, а если ему ещё можно помочь? — и Виктория Викторовна дёрнула дверь так сильно, что Верочка её не удержала. Но в конце коридора уже бежал охранник:

— Не входить!

Виктория Викторовна изготовилась к драке:

— Почему Вы вмешиваетесь в чужие дела, это наши обязанности, работать в кабинетах должны мы, а не охранники. Значит…

— Значит, — продолжил запыхавшийся толстячок-охранник, — трупами будут заниматься милиционеры, а не бабы.

Виктория Викторовна задохнулась от возмущения:

— Баба у Вас дома, господин-товарищ, а я дама.

— Вот и занимайтесь дамскими делами, — в ситуацию вмешался только что подошедший молодой мужчина, одетый в лёгкую куртку и с толстой кожаной папкой в руке, — а милиция в моём лице будет заниматься своими. — Он достал корочку и быстро махнул ей перед носом женщин. — Прошу оставаться здесь, сейчас придут ещё специалисты, а вас я допрошу в свое время.

— Что это за обращение? Бескультурье полное!

— Узнаю родной дурдом, — милицейский обратился к охраннику, — я тут учился, но инженеры никому не нужны, а я военную кафедру закончил. Вот пять лет назад и взяли в милицию. Конечно, пришлось юридическое образование получить.

Охранник уважительно слушал и кивал головой. Виктория Викторовна вдруг спохватилась:

— У меня же кабинет не заперт!

Милиционер ухмыльнулся и деловито обратился к Вере:

— Пожалуйста, подождите немного, мы побеседуем как можно скорее. А пока позвоните своему заведующему.

Охранник вмешался:

— Не надо, я уже позвонил, Николай Фёдорович тут рядышком живет, прибежит за пять минут.

Подошли еще три человека и молодой завел их внутрь. В ту же секунду на фоне уже рассветающего коридорного окна появилась заваливающаяся на бок фигура заведующего кафедрой ОФИГиГ, доктора Постышева. Вера кинулась к нему:

— Николай Фёдорович, Вы только не волнуйтесь, не переживайте, это всё как-нибудь объяснится, наладится. А шарф у Вас где?

Задыхаясь, Постышев прошептал:

— Не взял, наверное, забыл, торопился.

— А таблетки, свои таблетки взяли?

Постышев распахнул куртку и похлопал себя по карманам:

— Взял.

— Ну слава Богу!

Они встали рядом и потихоньку пошли к себе, Верочка приговаривала что-то успокаивающее и бессмысленное. Вдруг заведующий остановился и взял свою лаборантку за руку:

— Кто-то наш, скажи, кто-то наш?

— Нет, Николай Фёдорович, нет, чужой!

— Слава Богу!

Подойдя, Постышев попросил охранника:

— Пожалуйста, друг мой, принесите ключи от моего кабинета. Всё равно на кафедре нельзя пока будет работать, а я из-за волнения позабыл их взять.

Охранник не сопротивлялся и достаточно быстро пошёл по коридору.

— А остальное в порядке? Экзамены начались?

— Наверное, я не знаю, — отвечала Вера, — Алексей, забыла, как его по батюшке, начал, а другие — не знаю.

— Хорошо, я за него и волновался, остальные не подведут.

Мимо них шёл бодрым шагом седенький старичок:

— Николай! Тебе что, как мальчишке, с утра экзамены ставят?

— Да нет, Вилен Анемподистович, я тут по доброй воле и другими делами занят.

— А-а-а, ты ж завскладом! Ну-ну, оторвись от усушки и утруски. Знаешь ли, мне завтра 85 лет. Меня чествовать будут в актовом зале, да… Приходи, ты ведь из первых моих студентов будешь. Скажешь может что, вспомнишь.

— Конечно, я знаю и собирался идти Вас поздравить.

— А ты не собирайся, но иди. Гляди, всех вас, обормотов, по головам посчитаю, — и засмеявшись мумифицированным смехом, сделал попытку уйти, но открылась новая железная дверь кафедры ОФИГиГ.

— Так-так-так, — продолжил старичок, — а вот и ещё один мой студент. Что это он у тебя работает? — Это он обращался к вышедшему следователю:

— Всё равно, и ты приходи! — и ушёл наконец бодрой походкой.

Молодой человек представился:

— Иван Викторович Шумилин, следователь, полные регалии — здесь, — и протянул книжечку Николаю Фёдоровичу.

— Николай Фёдорович Постышев, доктор технических наук, заведующий кафедрой ОФИГиГ.

— Где мы можем поговорить с Вами и вот с девушкой? — он мотнул головой в сторону Веры.

Постышев засуетился:

— Пойдёмте, здесь рядом мой кабинет.

Кстати топотил и охранник с ключами:

— Извините, задержал начальник, потребовал доклада о случившемся. Иван Викторович, встретитесь с ним попозже?

— Когда надо будет, поговорю. Пока работайте спокойно.

И он первый пошёл по коридору, за ним резко снялся с места заведующий, Вера семенила рядом с ним, иногда забегая вперёд и заглядывая ему в лицо, иногда почтительно отставая. По счастью, в коридоре больше никого не было и эту странную церемонию никто не видел.

В кабинете у Постышева тоже стоял неприятный пластиковый запах, поэтому Вера забежала за стол, к окну, и открыла форточку. Следователь показал заведующему на стул за массивным устаревшим столом, но тот мотнул головой отрицательно, и, в свою очередь, предложил сесть туда гостю.

— Тогда я занимаю его надолго, мне ведь здесь не один день работать. Надо много следственных действий совершить, у нас ведь тоже бумаг много, не только у вас тут, в политехе.

— Наверно, тут мы можем посоревноваться, — и Постышев показал на шкафы, — здесь только особо ценные бумаги, и ещё многое на кафедре, не такое важное.

— Да, кафедра, как эта ваша тарабарщина расшифровывается?

— Какая тарабарщина?

— ОФИГиГ!

— Оснований, фундаментов, инженерной геологии и геодезии.

— Хорошо. А Вас, девушка, как зовут?

— Вера.

— Подождите за дверью, пока мы с Николаем Фёдоровичем поговорим.

— Да он же ничего не знает, это я первая пришла и дверь открыла!

— Вот с Вами мы и поговорим подробнее и попозже, а сейчас нас оставьте.

Вера послушно стала пробираться к выходу, пытаясь не уронить ничего из разложенных на стульях бумаг. Но она не успела прикоснуться к ручке двери, как та приоткрылась и в неё заглянул незнакомый мужчина.

— Это ко мне, — внятно произнес следователь. — Подождите, Вера.

Он взял из рук пришедшего фотографии и показал ей:

— Знаете его?

Вера смотрела на фото мертвого юноши и пыталась понять, сколько же ему лет. Может, у него была уже семья и дети, наверняка у него были родители. Что с ними теперь будет?

Вдруг пришедший наклонился к Вере и неожиданно тихо спросил:

— За что это ты его так, а?

Веру обдало жаром. Она знала, что когда испытывает такое ощущение, то бледнеет, а по лицу и шее расползаются красные пятна. Мужа это всегда приводит в ярость, и потому она убегает обычно в ванную или туалет, пока чувство жара не пройдет. И теперь она рванула из кабинета, протиснувшись между мужчинами, а те переглянулись:

— Я что, убийство раскрыл? — неуверенно спросил пришедший.

Иван Викторович с сомнением посмотрел на него, потом на Постышева.

— Да нет, — сказал тот устало, — она хорошая, добрая, и очень скромная. Вы её смутили, она покраснела и убежала.

— Ну хорошо, а Вы не знаете убитого? — Иван показал фото заведующему.

Постышев вглядывался недолго и эффект получился оглушительный:

— На моего племянника похож…

— А он здесь учится или работает?

— Я думал, — голос был вовсе упавший, — что он в Москву вчера улетел…

— Так а к политеху какое он имеет отношение?

Вопрос повис в воздухе, Постышев шарил по карманам и другой рукой доставал бутылку воды из шкафа. По нему было понятно, что пока он не выпьет таблетки, то разговор продолжить будет невозможно. Фотограф махнул рукой, оставил фото следователю и ушёл, а Иван помог найти чайную пару и налить воды из бутылки. Но всё это оказалось зря. Постышев смотрел на найденные таблетки отстраненно, стал присаживаться на стул и Иван был вынужден помочь не попасть ему мимо стула.

— Чем Вам помочь?

В этот момент, по счастью, заглянула Вера и мгновенно оценила увиденное:

— Таблетки не те, да, Николай Фёдорович? — и тут же обращается к Ивану Викторовичу. — Пошлите кого-нибудь на станцию скорой помощи, тут рядом, дверь почти в дверь с нашим корпусом. Там здание трёхэтажное и вывески нет, а на стене плакат: «Осторожно, стена осыпается!». Мы всегда туда бегаем.

Следователь вышел, а Вера пустилась искать лекарства по ящикам внутри стола и коробкам на столе.

— Может, Николай Фёдорович, мы найдем лекарства Ваши ещё здесь. Может, ждать и не придется. Вы тут всегда разбрасываете свои лекарства…

— Верочка, — жалобно простонал Постышев, — это племянник ведь мой убит…

— Да Вы что, Николай Фёдорович, разве он похож на Виктора? Он и ростом-то выше, под два метра, да и светленький он у Вас, а этот парень чернявый.

— Точно, — прошептал заведующий, — наш светленький, как же я не заметил, теперь вот сердце прихватило, вот дурак старый…

— Всё будет хорошо, Николай Фёдорович, и с племянником, и с Вами, и из-за следствия не волнуйтесь, не волнуйтесь больше, врачи придут и помогут, всё хорошо будет.

Вера говорила это и продолжала шарить везде, где, по её представлению, могли осесть лекарства. Но ее прервал открывший дверь в кабинет заведующего преподаватель.

— Николай Фёдорович, у нас чэпэ.

— Знает он, Иван Эдуардович, знает про убийство.

— Нет, я не про то. Пропал чертёж Чепковского, который я…

— Да Иван же Эдуардович! Не видите, ведь Николай Фёдорович врача ждёт! Ему нехорошо! А Вы с тем, что подождать может.

— Не может, Вера Ивановна. Это дело на контроле у проректора. А у меня чертёж пропал, проверить я его не успел в пятницу, оставил на столе. Но я тебе говорил об этом, чтобы не потерялось.

— Иван Эдуардович, давайте поговорим об этом, когда врач придёт.

— Ты не понимаешь, какое этому делу значение придают вышестоящие, — палец преподавателя вытянулся вместе с рукой вверх. — У Николая Фёдоровича могут неприятности быть, не то что из-за какого-то убийства.

Наконец дверь впустила врача:

— Опять Николай Фёдорович нам разминку устраивает, чтобы не застаивались. — и, не меняя тона. — Уходите все и не мешайте нам с Николаем Фёдоровичем развлекаться.

Преподаватель куда-то сразу ушел, а Вера осталась у дверей сторожить, когда решится судьба её заведующего. Тут оказался и следователь:

— Давайте пройдем на ваш ОФИГиГ и посмотрим на месте, всё ли так, как надо.

— Можно позже? — в голосе была вся жалобность, на какую она способна. — Подождать бы насчёт Николая Фёдоровича.

— Мы недалеко, — сухо ответил тот, — и ненадолго. А ему врач нужен, а не любящий трудовой коллектив.

На кафедре было уже всё так привычно, помещение проветрили и она обошла столы, не чувствуя никакого страха или недоумения.

— Всё как всегда, — сказала она.

— Ничего не пропало?

— А что Вы имеете в виду?

— Да хоть что! Я ведь не знаю, что здесь было ценного для убитого или для убийцы.

Слова про убийство совсем не вязались с обыденностью обстановки и Вера никак не могла сообразить, что можно брать на кафедре.

— Самое ценное у нас тут — вещи преподаватели иногда оставляют разные.

— Посмотрите, что сейчас на месте.

— Эдита Францевна всегда оставляет свою горжетку, но в четверг я ей сказала, что будут дверь делать, и она её унесла домой. Фёдор Фёдорович забывает вещи разные, когда теплеет, но сейчас холодно, он бы замерз и вернулся. — она вдруг замялась — Алексей, не помню отчество, фамилия у него Пучков, хранит всякие вещи.

— То есть?

— Провода, дискеты, может, они ценные, а может ерунда, я не разбираюсь.

— Где он сейчас?

— Экзамен проводил напротив.

Следователь повернулся и что-то тихо сказал коллеге, потом вернулся к Вере:

— Где его стол?

Верочка подошла и показала на крайний стол у дверей.

— Дедовщина, да?

— Не поняла Вас, — тихо произнесла лаборантка.

— Самый неудобный стол отдали, разве не так?

— Да это вообще новый стол, ну, не новый, его с другой кафедры взяли, где он не нужен. Где же его было и ставить?

— Так и я про то. Открывайте.

— Неудобно, да он же сам рядом, пусть он сам и откроет.

Зашел коллега следователя и помахал головой:

— Уже ушёл.

— Да как же, — сказала Вера. — Ведь ещё и пара не прошла.

— А что, не всё провел?

— У него экзамен, целая группа студентов, обычно это долго…

— Открываем без него, — дал команду следователь и махнул коллеге, тот вышел и почти мгновенно вернулся с девушкой в джинсах, которая с неприличным любопытством уставилась на следователя. В модных приспущенных джинсах, демонстративно оголивших бледный рыхлый животик, девушка строила глазки молодому следователю. Он же пропустил коллегу, тот поподбирал ключи из какой-то большой и тяжёлой связки и открыл тумбу стола. Они оба присели и следователь рассмеялся:

— Тащи перчатки и пакеты.

Вслед за этим, вооружившись, он извлёк из стола и демонстрировал всем нарочито пачки презервативов, вонючие носки (несколько пар, а может, и не пар), кучу проводков, мотки каких-то проводов, непонятные на первый взгляд маленькие детальки, дискеты.

— Вы свидетели, что мы это всё изъяли из стола ассистента Пучкова, подпишете документ, хорошо?

— Да, — согласилась Вера, — но ценного-то здесь ничего, кажется, нет, так что ничего не крали.

— Поживем — увидим. А сейчас продолжим.

И следователь с помощником стали открывать и осматривать все столы. В том числе и стол Веры. Девушка в джинсах делала вид, что все её ужасно интересует, и липла к следователю сзади, якобы чтобы лучше всё разглядеть. Но больше ничего неподобающего не было: журналы, методички, книги из библиотеки, выцветшие лекции, студенческие письменные работы. Следователь быстро все просматривал и оценивал, было видно, что он и правда закончил политех.

Зазвонил телефон и Верочка автоматически схватила трубку. На том конце был Постышев:

— Вера Ивановна, извинитесь за нас перед следователем, но Вас срочно вызывают к Ползунову. Надо идти прямо сейчас, но, наверное, это ненадолго, не будет же проректор целый час с Вами разговаривать. Прошу Вас…

— Хорошо, хорошо. — она положила трубку и сказала следователю, — меня к проректору вызывают, но ненадолго. Можно быстро сходить?

— Да, — рассеянно отозвался следователь, рассматривая добычу из стола Пучкова, — только вот возвращайтесь сразу.

— Конечно, — и Вера, поставив не глядя подпись на полузаполненном протоколе, вышла из комнаты, тщательно прикрыла новую дверь и направилась к кабинету Ползунова.

Собственно, Ползуновым-то проректор не был, но это прозвище так прочно за ним утвердилось, что никто по-другому его не называл, разве что в глаза называли его по родной фамилии. Вера в самом начале работы обмишулилась, напечатав служебную на его имя с использованием этого прозвища, думала, что это фамилия и есть. Хорошо, Постышев прочитал внимательно документ и укоризненно выговорил ей, что служебная записка не повод для шуток и юмор надо проявлять по-другому. Так она узнала фамилию проректора и однако, все её робкие попытки выяснить, почему его прозвали Ползуновым, не имели успеха. Одно она знала — точно не из-за внешности, на памятник на площади перед главным корпусом он совсем не похож.

Войдя в нужный кабинет, Вера обратилась к надутой секретарше:

— Меня вызывали к проректору.

Секретарша подняла на неё глаза, не меняя выражения лица:

— Я Вас не знаю.

— Лаборантка кафедры ОФИГиГ. Вера Ивановна Тишина.

Сразу секретарша изменила выражение лица, из горделиво-ожидающего стало оно жёстким и уничижительным. Голос окреп:

— Вас ждут.

Вера потянула на себя тяжёлую дверь, потом двумя руками, и ей пришлось проскользнуть в то отверстие, которое ей удалось проделать. В кабинете у такого высокого начальства она была первый раз за всё время работы. К секретарям, конечно, ходила множество раз, но в кабинеты заходить не было необходимости, да и желания. Седая голова над столом обратилась к ней:

— Входите и садитесь.

Не смогла потом вспомнить Вера, а какое выражение лица и интонации голоса были у Ползунова, но сразу напряглась, может, из-за официальности ситуации.

— Вынужден побеседовать с Вами, Вера Ивановна, — начал проректор, заглядывая в бумажку на столе. — Вы уже не новичок в нашем университете, поэтому нельзя было бы и предположить то, что Вы сделали.

Никак уж не ожидала Вера обвинения в убийстве и от него, поэтому какие-то подготовленные слова забылись и она почувствовала, как покрывается пятнами. Но убежать из кабинета Ползунова — это было бы слишком, поэтому она понурила голову и решила просто слушать всё, что скажут.

— У Вас существуют чётко оговоренные должностные обязанности. Знакомы с инструкциями? Расписывались за знание инструкций?

Вера просто кивнула.

— В таком случае вообще не вижу никаких оправданий. Выполнение обязанностей на работе — не игрушки, не какие-нибудь там косметички и бантики. От Вашей работы, в том числе, зависит не только впечатление людей о нашем вузе, но и слаженность работы вуза в целом. Знакомы с эффектом бабочки?

О таком эффекте Вера слышала, но решила не нарываться и мотнула головой отрицательно.

— Это термин, обозначающий свойство, заключающееся вот в чём: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия где-нибудь в другом месте и в другое время. Вот и Ваши действия привели и могут ещё привести к более тяжелым последствиям.

Вера вздохнула. Если уж Ползунов считает, что она убила парня, то что может быть хуже.

— Сотни работников вуза трудятся над тем, чтобы создать прекрасное впечатление о нашем учебном заведении. Они безукоризненно выполняют свою работу, но тут приходит, — он снова заглянул в записку, — Вера Ивановна, и всё разрушает. Люди будут думать, что здесь работают ужасные, бессердечные сотрудники. А уж что мне по Вашей ситуации скажут юристы, я даже боюсь представить. И ведь расплачиваться за всё содеянное придется руководству. И Вам! Но и руководству! В общем, времени у меня уже мало, через две минуты совещание, свою точку зрения я высказал. Она понятна?

Понятно не было ничего, но Вера кивнула, потому что если спорить, надо было это делать сразу.

— Пишите объяснительную. На моё имя. Пусть её сначала подпишет Постышев, потом мне. Всё — до свидания.

Он поднялся и Вера тоже, снова выскользнула в щёлку и влипла человек в десять жужжащих мужчин в блескучих пиджаках. Они засмеялись утробно, и Тишина вообще потерялась в пространстве. Они же стали заходить в кабинет, обтекая Веру со всех сторон и отодвигая её друг к другу аккуратно руками. Что-то смешное для себя они продолжали говорить, но она их уже не слышала, мечтая только уйти отсюда и попытаться собраться с мыслями. Да какие там мысли, одна: «Юля!». Ушлая девица, что ни говори. Уж она-то подскажет, что говорить и как делать.

В коридоре Вера отошла от злополучных дверей в приёмную и тут же поняла, как найти Юлю. Они всегда договаривались встретиться в столовке главного корпуса. И точно, и сейчас красавица Юля сидела у окна и перед ней дымилась чашка какао. Не замечая состояния Веры, Юля принялась тараторить о том, как они с мужем праздновали годовщину совместной жизни: куда ходили, что и кого видели, что покупали. Не вслушиваясь в нюансы, Вера приходила в себя. Вокруг неё была обычная обстановка, потому что обеды на работе у неё всегда проходили так: Юля рассказывает о своей жизни, потом Вера вставляет два слова, и они расходятся по кабинетам. Но тут, по-видимому, состояние Тишиной было такое, что до Юли стала доходить необычность ситуации.

— Ты меня слушаешь или думаешь о своём? — укоризненно спросила Юля.

— Извини, но у нас на кафедре труп, и я не могу об этом не думать.

Вопреки ожиданию, Юля засияла и заулыбалась, она придвинула свой стул к вериному и склонилась так, что их челки соприкоснулись.

— Рассказывай!

— Да я не знаю ничего!

— Что знаешь, рассказывай!

— Когда я пришла на работу, открыла, а он там лежал!

— Кто?

— Какой-то неизвестный молодой парень.

— Кровь была?

— Нет, — одновременно с ответом прозвенел звоночек в голове.

— Прости, Юля. Следователь отпустил совсем ненадолго. Побегу.

— Освободишься, звони или забегай! — Юля была в ажиотаже от происшедшего.

Лаборантка помчалась в свой корпус, поминутно здороваясь со всеми, с кем за пять лет так или иначе общалась. В своём коридоре она увидела кучки людей, знакомых и незнакомых, и достаточно громко обсуждающих происшедшее. Вера проскочила мимо них на такой большой скорости, какую только позволила теснота. Она затормозила только перед дверью кабинета заведующего, постучала.

Дверь открыл следователь:

— Проходите быстрее.

В кабинете были следы пребывания врачей, в основном в виде запахов, но Постышева не было. Был только следователь и его помощник, вместе с которым они расчищали стол от политеховских документов, чтобы разложить свои.

— Николаю Фёдоровичу стало лучше или его увезли в больницу?

— Стало лучше и он пошёл докладывать по всей политеховской иерархической лестнице. А мы с Вами начнем допрос. Это официальное мероприятие, и поэтому я должен ознакомить Вас с Вашими обязанностями как гражданки Российской Федерации.

После этого помощник взял у неё отпечатки пальцев.

Закончив формальную часть разговора, Шумилин попросил Веру подробно описать своё утро начиная с пробуждения.

— С чего?

— С того момента, когда Вы проснулись сегодня.

— В шесть утра прозвенел будильник и я умылась, приготовила завтрак, вымыла посуду, девочку старшую одела и собрала, а младшую… тоже. Потом мужа собрала, он ушёл на работу, а я вышла с девочками из дома, старшая ушла по дороге в школу, я подождала, потом отвела младшую в садик и поехала на работу на автобусе. Подъехала я к работе, зашла в корпус…

— Во сколько, не заметили?

— Да, потому что было темно, света не было. Потом я постояла в очереди за ключами, но потом поняла, что ключи у меня в сумке.

— Стоп! Почему ключи от кафедры были не на вахте, а на руках?

— Просто в пятницу нам ставили новую дверь, и замок был новый, мне пришлось задержаться. Когда уходила, остался на вахте только ночной дежурный и он ключ уже не взял, потребовал служебную на смену ключа. А уже подписать-то было не у кого… — тут Вера подскочила со стула, — надо же служебную делать и подписывать, а то снова будет скандал на вахте, а без Николая Фёдоровича я не справлюсь!

— Подождет Ваша служебная, поговорим и напишете. Во-первых, ключи мне сейчас отдадите, оформим. Во-вторых, как фамилия того работника, с которым Вы на вахте вечером в пятницу разговаривали?

— Не знаю, комендант скажет.

— Опишите его.

Вера попыталась это сделать, но следователю описание не понравилось.

— Ладно, — подытожил он. — Теперь другой вопрос: кто сегодня утром стоял с Вами в очереди?

— Юлия Николаевна Шаушмарина, тоже лаборантка.

— Хорошо, — протянул следователь. — Дальше.

— Постояла некоторое время в очереди, поговорила с Юлей, а потом вспомнила про вечер пятницы и пошла в темноте на кафедру.

— Наверно, дорогу-то хорошо знаете?

— Да, за пять лет наизусть.

— Значит, шли быстро?

— Средне.

— А кого встретили по дороге?

— По дороге никого, ну а когда подходила, уже была у дверей, свет дали и сигнализация сработала, тут уже много кого видела. Вот Пучков, например, у него экзамен напротив, он мне помогал дверь открывать.

— Значит, открыли дверь и…

— Я не сразу его заметила… Когда Анна Ивановна подошла…

— Сколько времени прошло между тем, как зашли и как заметили?

— Несколько минут…

— Минут?

— Да. Пока сигнализацию выключила, то да сё… — и она вспомнила, как её вырвало. Снова побледнев, Вера опять запросилась: — можно, мне работать надо очень срочно.

— Сейчас пойдете, только прочитаете и подпишите, — следователь был сосредоточен.

Выбравшись из кабинета Постышева, Тишина на кафедре кинулась сразу к мусорным корзинам, но они были пусты. Вера успокоилась, решив, что следствие здесь закончило и дало уборщице сделать свое дело. А вокруг неё уже повисла тишина, двое преподавателей кафедры, разговаривавшие перед её приходом, замолчали.

— Здравствуйте, — поприветствовала их лаборантка.

— Виделись, — отозвался Иван Эдуардович.

— И Вам не кашлять, — мрачновато заметил второй, Фёдор Фёдорович, чуть постарше и поседее Ивана Эдуардовича, человек с претензией на юмор.

— Ну и что ты написала в объяснительной, Вера Ивановна? Куда чертёж делся? — строго продолжил Иван Эдуардович.

— Какой чертёж?

— Чепковского. Это я проректору сказал, что ты виновата, что я не могу принять решение по Чепковскому. А отец его жалуется, к ректору на приём записался и прокуратурой грозится. Проректор мне обещал с тобой вопрос решить!

— Так это меня из-за чертежа вызывали? А убийство? — Вера не верила своим ушам.

— Проректор ещё про убийство не знает. Шеф только оклемался и пошел ему докладывать, на планерку. А Чепковский с отцом с утра пораньше ко мне на экзамен прибежали, я им сам в пятницу обещал и всё такое. Я говорю, что посмотрю чертёж и обосновано приму решение. С трудом сюда прорвался сквозь все кордоны, а чертежа нет. Я им сказал, а они — по начальству!

— А как он выглядел? — Вера засомневалась, не эти ли бумаги она утилизовала.

— Не знаешь, как обычно чертёж выглядит? Рулон из бумаги А3 формата.

Вера успокоилась:

— Утром его не было на Вашем столе и вообще, видите, только плоские бумаги везде лежат.

— Вот именно! А в пятницу, когда я уходил, лежал рулон на моём столе. Я тебе ещё показал и сказал, что это очень важная бумага.

— Ваш стол далеко, Иван Эдуардович. К нему никто не подходил даже близко. После Вас ушла я вместе с ремонтниками. Никто из нас ничего не брал и даже в эту часть кафедры не заходил.

— А Лёшенька?

— Он ушёл ещё раньше Вас. Да, крутился он целый день здесь, когда дверь ломали, был, а когда начали ставить, сказал, что выработал за один день всю зарплату за месяц и ушел, ещё пел что-то по-английски.

— Ну кто взял?

— Не знаю. Даже не представляю, как взял и как можно было взять.

Фёдор Фёдорович наконец нашел, с чем принять участие в разговоре:

— Нанимает пусть твой Чепковский детектива, чтобы найти чертёж!

— Ещё немного, и нам придется его нанимать и оплачивать его работу! Из твоей зарплаты, Вера Ивановна!

Тут она попыталась подбить баланс происходящему:

— Мне надо делать служебную и объяснительную писать, иначе придет Постышев и ещё работы прибавится.

Её стол был загроможден элементами персонального компьютера, с трудом можно было ручку или карандаш рядом положить, а на соседнем журнальном столе высилась их гордость в виде струйного принтера. Вера принялась за набор служебной, сверяясь с тетрадкой, положенной на колени. Эту драгоценную тетрадку ей подарила Виктория Викторовна, прошедшая курсы компьютерной грамотности. Её тоже направляли, но занятия поставили вечером, и муж позвонил заведующему, чтобы объяснить, что замужняя женщина с двумя маленькими детьми не может отсутствовать дома по вечерам. Постышев тогда посоветовал взять у кого-нибудь записи с занятий, откликнулась только Виктория Викторовна, переписав все свои записи в чистовом варианте в новую тетрадку. Но сегодня даже со спасительной тетрадкой всё не клеилось: файл не создавался, если создавался, то не там, а созданный там получал какое-то неприличное название. Преподаватели приходили и уходили, просили Веру то отнести ведомости, то принести ведомости, то сказать, где лежит заварка, то хотели получить новые ключи, при всём при этом про труп не спрашивали, а тихонько шептались в другой стороне достаточно просторной кафедры.

Может, Вере и удалось бы доделать служебную на вахту, но тут вернулся Постышев:

— Вера Ивановна, зайди ко мне.

Она в первую очередь спросила его о здоровье.

— Давит, сказал он. — И ведь какая судьба моя: только подали на меня на заслуженного деятеля высшего образования, а сейчас Ползунов говорит: «Отзываем».

— Из-за меня, — ужаснулась Вера.

— Неет, студенты жалобу написали на Фёдора Фёдоровича, что он неприличные анекдоты им рассказывает и к девушкам под юбки заглядывает. — Постышев несколько раз вздохнул, — да где же у них теперь юбки, где они взяли эти юбки, басурмане, нет сейчас их в юбках, только в брюках, да что в брюках, в джинсах, да и всё. — Он снова вздохнул — о чём это я? К чему про джинсы-то начал?

— Про Фёдора Фёдоровича.

— Да, так вот Ползунов мне и говорит, что не умею коллектив воспитывать, распустил.

— Мне бы объяснительную написать, а я не знаю, что там написать.

— Ты вот что, — Постышев был решителен, уже обрел своё всегдашнее самообладание, — ты сегодня иди домой, я тебя знаю, ты держишься из последних сил, толку с тебя не будет сегодня. Следователь тебя допросил? Допросил! Служебную я заставлю Лёшеньку сделать, заодно узнаю, как он за 40 минут экзамен у 30 человек принял, молокосос этакий, ещё за него мне не попадало!

— Объяснительная еще, — напомнила Вера.

— Объяснительную завтра напишешь, я сочиню и тебе в стол положу, а ты придешь и спишешь, я лучше знаю, что писать. Эти Чепковские ещё те прохиндеи, не удивлюсь, если они сами этот чертёж и забрали как-то.

— Да как, люди здесь всё время были, а потом я закрыла всё. Ключи у меня дома были, а сегодня утром было закрыто.

— А ты следила за этим чертежом?

— Нет, конечно, и даже вообще про него забыла, когда этот рабочий все ближние столы мусором завалил…

— Вот, и я тебе не позвонил, как собирался, в конце рабочего дня, — Постышев с любовью погладил Моторолу. — В это время, пока ты и другие входили, выходили, бегали, тебя все дергали, тут могли всю Третьяковскую галерею мимо протащить, а не рулон бумаги. Его ведь и сложить могли.

— А зачем Чепковским воровать его?

— От качества чертежа всё зависит, но ведь Ивану Эдуардовичу парень сильно досадил, он мог и найти какую-никакую мелочь и придраться, да и исправить можно при большом желании, ухудшить, так сказать. Можно всё сделать, если чертёж есть, это ведь документ. А теперь что: чертежа нет, сдавали его прилюдно, со свидетелями, так сказать.

— А почему Иван Эдуардович сразу его не посмотрел, сейчас бы не гадали.

— Значимость свою показывал, мол, хочу, посмотрю, не хочу, не буду. Да и портить настроение под выходные не хотел. А может, и глянул, никто же не смотрел, что он там за столом делает, и взял себе время на выходные подумать, как поступить. Ну да ладно, иди до завтра, поплачь там дома и приходи в порядке на работу. Жалко парня убитого, конечно, но человек он нам неизвестный, может, сам виноват. А нам дальше надо работать, мне до пенсии хотя бы два года, а тебе-то, тебе ух ещё сколько, да дочек ещё растить, о них побольше думай.

Так Вера Ивановна оказалась на улице в зимний полдень. Сначала она медленно шла по площади, называемой сковородкой, потом резко ускорилась, как бы приняв решение.

В старой части города, в доме на главном проспекте жила её мама. Раньше, когда Вера была маленькой, все дети завидовали ей, дом был украшен лепниной и стоял прямо на проспекте, так что и погулять, и поехать куда, всеёудобно. Высокие потолки и замысловато скругленные углы, просторные комнаты и кухня-аэродром, старая добротная мебель — как же она скучала по этому миру детства в мужниной тесной двухкомнатной квартирочке, где они терлись спинами друг о друга, если хотели что-то сделать вместе. «Да, всё реже», подумала она, и теперь уж о будущем загадывать ни к чему.

Ноги сами шли, было недалеко, думать было больно, поэтому разглядывала, как обшарпались запомнившиеся красивыми дома, шелушилась штукатурка, любовалась снегом, покрывшим недоочищенные осенью углы с мусором и перепревшими листьями.

Зачем она шла, чего хотела? Может, просто не могла идти домой, и больше не к кому было, подруги ведь на работе, а мама на пенсии и сидит, наверное, сейчас у окна и пьет чай, что ей ещё остается после внезапной смерти отца полгода назад. Вера укорила себя: за всеми своими суетливыми делами редко приходила, звонила вообще только с работы, муж терпеть не мог долгих трёпов по телефону, а позвонить матери и ограничиться дежурными вопросами Вера считала грубым.

Подойдя к нужному дому, она столкнулась у подъезда с несколькими пожилыми скромно одетыми людьми. Удивилась: разве бомжи собираются такими группами? Да нет, пригляделась она, это не бомжи, чистые и энергичные, пропустила их и вошла в дом. Постучала — мать терпеть не могла дверных звонков, и дверь сразу открылась.

— Что-то забыли, товарищи?

И Вера, и ее мать синхронно удивились.

— Это от тебя гости, — догадалась дочь.

— Да, это мои бывшие коллеги, хотим к юбилею Октября подготовиться.

— Ещё же почти целый год.

— Ну так что.? Мы же не молоденькие, работаем теперь медленно, да на кое-что и деньги нужны, их достать надо. А такие, как вы, и делами не участвуют, и денег не дают.

— Мама, да какие же у меня деньги?

— Правильно, у тебя и не будет никогда. Ты же приживалка при своем буржуе, еще детей нарожала, увеличила зависимость от него. Я ж говорила: не надо, одного ребенка достаточно, его можно, если что, прокормить и вырастить одной. И работа, — мама распалялась все больше и больше. Они стояли в прихожей: дочь в расстегнутом пуховике, с шапкой в одной руке и сумкой в другой, и мать в забрызганном фартуке, но аккуратно причесанная и в нарядной кофте, даже брови не забыла подвести. — Какая у тебя работа: подмастерье пятого дворника, зарплата крошечная… Это он специально так сделал, буржуин поганый, вырвал тебя с хорошей работы, ты ж инженер, в проектном институте работала.

— Мама, мама, что ты говоришь, ведь инженеры сейчас никому не нужны, закрыли давно этот институт, а он с трудом меня лаборантом, по знакомству пристроил, я хоть не на улице с товаром стою, как дочка Зинчаковской или не езжу за дубленками в Турцию, как племянница Кипчака.

— Не смей их хаять, — закричала визгливо мать, — они себе на жизнь честно зарабатывают, не спрятались за мужей, не выглядывают испуганно из-за спины, что господин позволит.

— Да и нет у них мужей уже, развелись. Ты и для меня этого хочешь?

— Я знаю, чего ты хочешь: размножаться, как кошка, вылизывать своих котят, ты ещё в детстве меня за руку укусила, когда я котят топила, такая ты и есть — мать-героиня.

Автобус она выбрала не свой, и внимательно-напряженно смотрела в заиндевевшее окошко, сохраняя стеклянную полынью в нём, прижимая иногда голую ладошку. Вышла там, где никто-никто не вышел, потому что на остановке был только парк, а в его глубине большая и неуютная территория. Ближе всего ко входу в парк на ней стоял небольшой храм, а дальше располагались какие-то хозяйственные постройки и глыбы замёрзшей земли громоздились хаотично, видимо, осенью успели вырыть котлован под большой храм, да на этом всё и остановилось.

Варежка, снятая в автобусе, так и лежала в её кармане, слегка замерзшая рука с трудом сложила крестное знамение, Вера поднялась по длинной и крутой лестнице, помогая себе раздетой рукой. Внутри было тепло и гулко. Женщина в тёмной одежде мыла пол руками. Вера оглянулась: где-то тут должны продавать свечки. Да, точно, в углу как будто киоск. Она достаточно долго рассматривала книги и их цену, иконы попыталась разглядеть, но она их не знала и не понимала, кто на них. Вдруг резко из внутренностей киоска выдвинулась женщина средних лет, Вера аж вскрикнула беззвучно. Та извинилась, что напугала и спросила, чем может помочь.

— Мне две свечи, вот эти. Самые маленькие.

— И всё?

— Ещё молитвослов, вот этот, — она показала на самый дешёвый. Ей самой было не понятно, зачем она его взяла, но было отчего-то неудобно купить одни свечи. — А где икона Божией Матери? — спросила она женщину.

Почему она это спросила? Да, бабушка всегда говорила: ты, Вера, не унывай, когда плохо, молись Божией Матери.

Женщина из киоска показала рукой прямо, а потом сразу налево:

— Там большой образ, чудотворный.

— А за упокой где свечку поставить?

— А за упокой, наоборот, направо, около Креста подсвечник.

Вера поблагодарила и пошла, высоко подняв голову и разглядывая непонятные иконы уже на стенах. Но её движение было резко остановлено мывшей пол женщиной.

— Не топчите, ещё не высохло, мне что, по два раза мыть, — довольно громко сказала она с недоброжелательной интонацией. — Вы ходите когда попало, нет чтоб вовремя, на службу, а я когда убираться буду?

Вера растерялась. Она стояла, прижав одной рукой к груди молитвослов и две свечи, а в другой держа вместительную сумку. Но в это время откуда ни возьмись рядом оказался высокий молодой человек в длинной чёрной одежде и сказал:

— Мария Ивановна, не надо препятствовать людям идти к Богу в любое время. — И обратился уже к Вере, — идите, идите, куда Вам нужно.

Вера замешкалась, он понял её правильно:

— Я священник, — сказал он, т- ак что имею право Вам разрешить.

Не донесла Вера слёзы до дому, как советовал Постышев, они все пролились тут, у иконы Божией Матери, к которой Вера прижалась лицом. Опустошенная, она нашла и Распятие, и поставила свечу и там, за упокой этого никому пока не известного парня. Когда она возвращалась обратно, к входу-выходу, к ней подошла Мария Ивановна:

— Прости меня, милая, не со зла я, устала.

— Что Вы, что Вы, — Вера охрипшим от слез и не своим голосом успокаивала женщину. Она уже хорошо её рассмотрела и видела, что она немолода, возраста вериной матери. — Вы меня простите, я действительно пришла не в то время.

— Батюшка наш молодой тебя ждёт, — сказала вдруг Мария Ивановна не с того ни с сего, — он думает, что тебе поговорить надо. Не отказывайся, он очень молодой, конечно, но такой хороший…

Вера растерялась.:

— Это не удобно, наверное, время его отнимать.

— Не удобно по потолку ходить, — женщина снова заговорила отстраненно и пошла от Веры, помахивая тряпкой.

У выхода, действительно, стоял молодой человек в чёрном платье:

— Если у Вас есть вопросы, я мог бы попытаться на них ответить.

Видя, что Вера не торопится уходить, предложил:

— Давайте в мой кабинет пройдем, там Марии Ивановне мешать не будем, — и широко улыбнулся.

Вера послушно шла за ним, спустились с лестницы, обошли храм и вошли как бы в подвал под храмовым зданием. Там неожиданно было ещё теплее и все разделено на помещения, закрытые дверями. Одну из таких дверей батюшка открыл ключом, и запустил Веру в небольшую комнатку, со столом, стульями, книжными полками.

— Можете снять пальто, здесь жарко, — предложил священник, — и садитесь на любой стул, какой Вам понравится.

— Спасибо, — Вера уже начала приходить в себя после плача, но голос все ещё был сипловатый.

— Меня зовут иерей Иоанн.

— Как? Ие…

— Иерей значит священник, священник Иоанн.

— А можно батюшка?, — спросила Вера, вспомнив, как говорила Мария Ивановна. Она подумала, что такого чудного слова «иерей» ей и не выговорить без тренировки.

— Можно, — согласился священник.

Сняв пальто и присев на краешек стула, она положила молитвослов на край стола и разглядела батюшку, который сел напротив. Он был намного выше Веры и лет на десять минимум моложе, неуклюжий и некрасивый, похожий на железного дровосека, как его нарисовали в любимой книжке её старшей дочери.

— А как Вас зовут, можно узнать?

— Вера.

— Вера? Да ведь это самое главное, что должно быть в жизни! Кто же Вас так назвал?

— Бабушка.

— Она была верующей женщиной?

— Да, я как раз сегодня вспомнила её совет помолиться в тяжелую минуту и пришла.

Батюшка блеснул глазами: