Маленькие люди

Ах, человека так легко обидеть!

Ты ближнему без дела не груби.

Плохое в человеке можешь ненавидеть,

Но человека самого — люби!

Маленькие люди

Коротко — о длинном

Сокращение

Президент отшвырнул газету и схватился за голову.

— Да что же это такое! — прошептал он. — Доколе?! Вот же, пишут, — за десять лет чиновников стало в два раза больше! Это же черт знает что!..

Президент тут же издал указ, — сократить количество чиновников вдвое. Из бюджета выделили деньги, и создали специальное Министерство Оптимизации. Министерство сократило старых чиновников, и посадило на их места новых. Но выбрасывать сокращенных на улицу было опасно, — сокращенные имели хорошие связи, — и старых чиновников решили взять обратно. Но их места уже заняли новые чиновники, и для старых чиновников пришлось придумывать новые должности. Этим занялась специально созданная Комиссия По Расширению Сокращения Штатов. По ее предложению создали Министерство Трудоустройства, укомплектованное старыми чиновниками. Работу Министерства курировало специально созданное и сплошь состоящее из старых чиновников Министерство Контроля, глава которого подчинялся руководителю специально созданного в аппарате премьер-министра Управления по дебюрократизации, куда взяли еще не устроенных старых чиновников, которых разыскало специально созданное Управление Старых Кадров, где под руководством старых чиновников работали новые чиновники. Все это дублировалась в каждом регионе, ибо на местах виднее, кого сокращать, а кого возвращать.

Так оптимизация добралась до каждой деревни.

После того как новые Учреждения окончательно вписались в стройную Вертикаль Власти, выяснилось, что все старые чиновники уже работают в Учреждениях по трудоустройству старых чиновников. Но некоторые новые Учреждения по трудоустройству старых чиновников пустовали. Наверх полетели тревожные циркуляры о катастрофической нехватке государственных служащих в только что созданных Ведомствах. Проблему решила специально созданная Комиссия По Внедрению Управленческих Инноваций: пустующие места, выделенные для старых чиновников, заняли спешно набранные новые чиновники.

Вскоре Президент узнал из газет, что в результате сокращения вдвое количество чиновников увеличилось втрое.

С тех пор Президент перестал читать газеты.

От них вся беда.

Засланец

Слепой случай, граждане господа, иногда такое с человеком сотворит, что и во сне не увидишь. И думает человек, — то ли свезло мне, то ли черт со мной в прятки играет. А пока он думает, жизнь подбрасывает свежие сюрпризы.

В одном Учреждении работал чиновник.

Был он самый обыкновенный, в сереньком костюмчике, и фамилия у него была самая обыкновенная, — Березкин. Чем занимался он в Учреждении, никто толком не знал. Может, слева направо бумаги перекладывал, а может, и справа налево. Одно известно точно:

Березкина в Учреждении не замечали. На него постоянно налетали люди, и даже Начальники Отделов, а однажды на него налетел сам Главный Начальник! Поэтому Березкин ходил по длинному Государственному Коридору, прижавшись к побеленной стене, и если у нормальных людей спина белая только первого апреля, то у Березкина она была белая всегда.

И девушки Березкина не любили.

— Этот Березкин, — придурок, — говорила секретарша Главного Начальника, ногастая Людочка. — Виду нет, голос как у комара, к приличной девушке никакого подхода, ни даже шоколадки… И как таких в Учреждение пускают!

Когда прямой начальнице Березкина, старой деве Елизавете Валериановне, становилось скучно, она вызывала его, но в кабинет не пускала, и Березкин по два-три часа маялся на неудобном кожаном диване в коридоре.

— А что это мы тут расселись? — сурово интересовалась, выйдя из кабинета, Елизавета Валериановна. — Почему сидим в рабочее время, я спрашиваю?!

И Березкин, втянув голову в плечи, убегал.

Так продолжалось до тех пор, пока в Учреждение не устроился Пряткин. Он был большой шутник. Однажды, флиртуя с секретаршей Людочкой в курилке, Пряткин сказал:

— А, между прочим, наш Березкин — засланный казачок! Абсолютно, между нами, точные сведения. Вот вы думаете, он — отсюда, а на самом деле он — Оттуда! Одно слово, — засланец!

И выразительно пустил голубую табачную струю в такое же голубое небо.

Через час о Березкине шепталось все Учреждение.

— Представляете, оказывается, Березкин — Оттуда! — округлив глаза, рассказывала секретарша Людочка. И после паузы, которой позавидовали бы все старики МХАТа, добавляла зловещим шепотом:

— У него рука Там! Его прислал Сам…

Тут Лидочка называла фамилию, при одном упоминании которой сразу хотелось спеть государственный гимн. Особенно припев.

Учреждение гудело. Главный Начальник каждые полтора часа запирался с приближенными. А однажды из Главного Кабинета с криком «Откуда я знала?!» выскочила красная и заплаканная Елизавета Валериановна. Это случилось сразу после того, как любознательный кадровик Стукалов нашел двоих Березкиных в парламенте, трех — в полиции (двое служили, третий — сидел), одного — в Счетной палате, и еще одного — в журнале «Forbs». Этот, из журнала, значился в последних строчках, но, подсчитав число нулей в состоянии форбсовского Березкина, кадровик впал в кому, и пришлось вызывать «скорую».

Через день Березкина стали замечать в Коридоре Учреждения. При встрече ему пожимали руку даже Начальники Отделов, а секретарша Людочка срочно рассталась с бойфрендом Хачатуром Митрофановичем из Хозяйственного Управления, ибо Березкин оказался холостяком, и тут, как говорила Людочка, открывалось широкое поле.

Через неделю Березкина вызвали к Начальнику.

— Все, увольняют, — похолодел Березкин. — Не иначе, из-за мартовского отчета… Придется возвращаться в Козельск, к маме, в «хрущевку»…

— Что же это вы, братец ты мой, не заходите? — ласково пожурил Березкина Главный Начальник, встречая его в дверях Кабинета и усаживая на огромный мягкий диван. — Ведь ко мне, старику, всегда можно вот так, запросто, э-хе-хе…

До смерти перепуганный Березкин проблеял что-то вроде «да-а, с отчетом того… не того… я больше не буду…».

— Да забудьте вы про этот несчастный отчет! — махнул рукой Главный Начальник, другой рукой щедро подливая Березкину в кофе вкусный армянский коньяк «Наири». — Я вас почему позвал? Я вас потому позвал, братец ты мой, что мы вас в мои замы поставить хотим. Чтобы, значит, должность по человеку была, и человек — по должности, а то ведь нехорошо, знаете ли, такому ценному работнику прозябать в каком-то, хи-хи-хи, Подотделе Статистики! Это же мы не можем так разбрасываться ценными кадрами, правда? Особенно в такое время, когда… когда… ну, в общем, в такое время. Нет, не умеем мы еще с людьми, а надо… А если уметь надо, значит, надо уметь, чтобы иметь такие кадры, которые надо уметь иметь… Тут, братец ты мой, тонкая политика, и мы-то знаем, откуда ноги растут, а не то что в кустах… Потому что — Государство!..

Главный Начальник любовно посмотрел на Портрет Начальника Всех Начальников, привычным махом осушил рюмку, крякнул, и доверительно склонился к уху Березкина:

— Раньше-то мы в замы Елизавету Валериановну хотели, но после ее недосмотра с вами, — передумали. Не может она работать с кадрами, ох, не может… Да, машину с шофером вам уже выделили, но тут, сами понимаете, конец года, фонды подчистую выбраны, так что, пару месяцев, братец ты мой, придется поездить на «Ауди-8», а там что-нибудь придумаем… Ну, и оклад, конечно, сообразим, главбух в курсе… Что еще? Ага, вот, чуть не забыл, приемная у нас будет общая, ваш кабинет — напротив моего, и Людочка всегда в вашем… в нашем распоряжении. Ну, и я недалеко, так что, всегда милости прошу к руководящему шалашу, хи-хи-хи… А вы уж, братец ты мой, при случае, и про нас как-нибудь Там замолвите, а? Сами знаете, как хорошо мы работаем… эта… стараемся, так сказать, не жалея живота, в целях, значит, борьбы санкций наряду инновационного импортозамещения количества качества, которое… которого… Ну в общем, мы стараемся, а вы замолвите… Так замолвите?

— З-замолвлю, — выдавил из себя ошарашенный Березкин.

— Вот и ладненько! Нам теперь, братец ты мой, друг за дружку держаться надо, чай, одно дело делаем, чтобы, невзирая трудностей, иметь друг друга в делах, которые… которых… Ну, ты понял.

— Понял, — сказал Березкин.

…На следующее утро Березкин сидел в Большом Кабинете и долго смотрел на телефон. Наконец, поднял трубку, подержал в руке, словно взвешивая, набрал номер, и сказал уверенным баритоном:

— Елизавета Валериановна? Зайдите ко мне! Срочно!

Потом позвонил секретарше:

— Людмила, как придет Елизавета, скажи, чтобы в коридоре посидела, я пока занят… Когда освобожусь? Не знаю. Пусть ждет… Да, и еще. Пусть Стукалов принесет личное дело Пряткина. Нам тут шутники не нужны!

Березкин посмотрел в окно, за которым шумел Большой Город, и улыбнулся.

Жизнь налаживалась.

Пропуск

Пропуск, господа, — великое дело. Без пропуска и человек не человек, а так, унылая фигура у турникета. И тут тоже истории случаются.

Был у нас знакомый, Упыркин. Работал в газете, статьи строчил на любую тему, что твой пулемет, и главный редактор его уважал вплоть до любви. Да что там главный редактор: сам мэр ему премию вручил, руку жал, и даже чокнулся! Упыркин эту мэрскую премию сразу в дело пустил: купил жене шубу, чтобы не бухтела насчет нечего надеть.

Словом, был человек счастлив на почве востребованности и, конечно, от зарплаты.

Но однажды, под самый Новый год, у одной Очень Важной Начальницы, Анестезии Автандиловны Крабовой, испортилось настроение. Известное дело, у женщины настроение может испортиться на ровном месте. Допустим, наденет она новое платье, идет счастливая, как будто ее сам Стас Михайлов поцеловал, а навстречу — дура в таком же платье! Мужику это тьфу, а для женского пола — трагедия неимоверная. Но если обыкновенная женщина после такого страшного случая отыграется на муже, или, при удачном раскладе, на свекрови-змее, то у дамы-начальницы возможностей в сто раз больше. Она не то, что мужа, — целое учреждение сжует, не поморщится. А если мужа нет, — тем более схрумкает, на почве нерастраченной любви.

И вот, придя как-то на работу в свирепом настроении, увидела Анестезия Автандиловна газету, — как раз ту, в которой работал Упыркин. Черт ли подложил ей эту газету, или какая другая сволочь, — этого мы не знаем. Факт, что Анестезия Автандиловна вцепилась в нее, как солдат во вражеский кадык.

— Какой дурак станет в наш век Интернета читать эту бумажную простыню? — сказала мадам Крабова. — Закрыть газету к чертовой бабушке!

Конечно, сразу у нее настроение улучшилось, и румянец на принципиальной щеке заиграл.

Так и прикрыли газету в один миг. Всю редакцию от зарплаты отключили, включая Упыркина. Хорошо, одна знакомая его выручила, пристроила в Большое Учреждение.

— Тебе, — говорит, — там хорошо будет. Ты же писучий, а тут всего и дел, — докладец Главному Начальнику накропать, поздравления и прочие некрологи от его имени. С твоей набитой рукой ты эту хурду-мурду будешь рисовать левой ногой!

И вот пришел Упыркин на новую работу, да в первый же день и прокололся. На совещание его позвали, насчет нового доклада Начальника. А проводила совещание Ендова Аполинарьевна Затворникова, этого Начальника генеральная помощница. И вот уже в конце совещания она расчувствовалась:

— Мы-то тут целой толпой один доклад пишем, а у нас такой умный Начальник, что сорок минут говорить способен, ни разу в бумажку не заглядывая!

И прослезилась согласно субординации. Ну, все сидят, люди как люди, щеки надули, глаза в стол уперли, — сопереживают, значит, какой Начальник необыкновенно умный.

Тут Упыркин, дурья башка, и брякнул:

— А чего бы, — говорит, — ему в бумажку заглядывать, когда он один и тот же доклад через день в разных местах читает? Это же любой дурак запомнит, тем более, если он — Начальник…

Что тут с Ендовой Аполинарьевной случилось, — это можно прямо в ужасном кино снимать.

— Да как, — кричит, — у вас на нашего Начальника язык поднялся такое сказать?! Да таких, как он, прямо на мраморе высекают!..

А Упыркин, гад, не унимается:

— Я, — говорит, — и сам бы его на мраморе высек…

Это он, значит, пошутил так, игрой слов побаловался, балбес. А все, кто на том совещании был, испугались, чуть под стол не полезли. Один даже слуховой аппарат из уха выдернул, — мол, не слышал я ничего… Ну, Затворникова эти упыркинские веселые слова накрепко запомнила. И решила ответно шуткой по шутке ударить. С тех пор, что бы Упыркин ни написал, — доклад ли, поздравление с юбилеем или, напротив, некролог, — Затворникова тут же категорически браковала

— Мне, — говорит, — интересно знать, где вы видели такой грустный некролог, в то время как шутки покойника раздавались даже в Управлении по борьбе с коррупцией?!

И переделывать заставляла. Упыркин как-то сто тридцать два раза поздравительную телеграмму переделывал, чуть с ума не сошел. Домой потом вернулся, и жене говорит:

— Уважаемый Виссарион Махмудович, сердечно поздравляю вас с Днем рыбака!..

Насилу его тогда откачали, даже к потомственному экстрасенсу водили, и всего за десять тысяч рублей тот промыл Упыркину ауру, а в порядке бонуса — открыл третий глаз.

И вот Ендова Аполинарьевна так шутила-шутила, а потом стала думать, как от неправильного Упыркина избавиться.

И придумала.

В то Учреждение вход был только по пропускам. Стоит турникет, около турникета — полицейский. Кто в Учреждении работает — у тех карточки магнитные. Приложил карточку, зелененький огонек зажегся, — проходи себе на здоровье. А простые люди по разовым пропускам проходят. Тут все просто: звонит секретарь из приемной Начальника полицейскому при турникете, и говорит ему фамилию, которую надо пропустить. Полицейский фамилию в свой журнальчик записывает, — и человеку турникет открывает.

Упыркину-то пропуск был положен постоянный, но Ендова Аполинарьевна приказала пропускать его только одноразово. Чтобы, значит, каждый день с утра из приемной звонили на этот предмет полицейскому.

Кто-то, конечно, скажет, — ну и какая тут разница? Но так скажет только негосударственный человек. А государственный человек Затворникова знала, что в приемной Начальника работают очень забывчивые дамы. И пока им несколько раз не позвонят да не напомнят, — пропуска не закажут. Этот профессиональный склероз Ендова Аполинарьевна для борьбы с Упыркиным и использовала.

Он утром в Учреждение приходит, — нет пропуска.

— Вы в моем журнале не записаны, и я вас, уважаемый, пропустить никак не могу, — разводит руками полицейский.

А Упыркин спешит, ему срочно некролог сдавать надо, а еще поздравление с Днем бортпроводника. Звонит в приемную:

— Алло, вы забыли заказать мне пропуск!

— Да что вы говорите! — там удивляются. — Сейчас посмотрим… Ага, точно, забыли. Ну, ничего, мы мигом полицейскому позвоним, и он вас пропустит. Ждите.

Он ждет, а они не звонят. Забыли.

Упыркин опять в приемную названивает:

— Алло, вы забыли заказать мне пропуск…

— Да что вы говорите! Сейчас посмотрим… Ага, и правда, забыли! Ну, ничего, мы мигом полицейскому позвоним, и он вас пропустит. Ждите.

Он ждет. Они не звонят. Опять забыли…

Как только Упыркин с этим секретарским склерозом не боролся! И на бумаге свою фамилию красиво писал, и к компьютеру в приемной эту бумажку приклеивал, и ящик рыбных консервов для фосфора секретаршам дарил, — все равно, забывают ему пропуск заказать! Каждый день — забывают!

Ну, Упыркин и не выдержал. Пришел однажды в приемную, и говорит тамошней даме:

— Извините, нельзя ли мне пропуск каждый день без лишних напоминаний заказывать? По-моему, вы обязаны это делать…

Дама, конечно, ему сразу культурно ответила.

— Как это так, — кричит, — меня, заслуженную женщину умственного труда, обливают грязью какие-то неизвестные интеллигенты! Я, может, на ответственной работе три аборта сделала, а они мне еще будут замечания указывать, паразиты! Идите и не мешайте работать, сволочь!..

Тут же по Учреждению побежал слух, что Упыркина медом не корми, только дай поскандалить. Пошла Ендова Аполинарьевна к Начальнику и намекнула:

— Упыркин мало того, что пишет скучные некрологи, так еще и женщин заслуженных оскорбляет, работать заставляет!

— Да что вы говорите! — покачал головой Начальник. — Работать?! Ай-яй-яй!

— Это еще не ай-яй-яй, — говорит Ендова Аполинарьевна. — Он и вас не уважает! На мраморе, говорит, высеку дурака…

Ну, тут Начальник сразу всем своим государственным лицом покраснел, крякнул и крикнул:

— Чтобы ноги этого Упыркина в моем Учреждении не было!

В тот же день Упыркина и уволили.

Нет, граждане, что ни говорите, а без пропуска человек — и не человек вовсе, а так, фигура у турникета.

Очень, между нами говоря, унылая фигура.

Бутылочка

День на скучной работе тянется медленно, как фильм с плохим сценарием, тупым режиссером, бездарными актерами и совсем уж безнадежным оператором, которому впору снимать учебное кино о стрижке баранов. А если еще и погода не располагает, — тут уж совсем категорически паршиво.

…Свирепеев привычно толкнул дверь кабинета, плюхнулся в кресло, и уставился в окно, на стену дома напротив. Стена была шершавая и серая, как понедельник.

— Напиться, что ли? — пробормотал Свирепеев, машинально перебирая бумаги на столе. — Или не напиваться? Потом ведь изжога будет, и башка затрещит, и жена…

Свирепеев посмотрел на шкаф. Там, за папками «Входящие» и «На доклад», томилась заветная бутылочка настоящего шотландского виски, подаренная Свирепееву на прошлый день рождения. Относить домой бутылочку он не стал, — таможенного досмотра супруги Аделии Кузьминичны не прошел бы и опытный колумбийский наркокурьер, а тратить виски на гостей Свирепеев не хотел.

Так и ждала своего часа бутылочка.

— Напиваться, пожалуй, не стоит, — решил Свирепеев. — А вот рюмочку насыпать — это да. Чего вкусняшке шотландской зря без дела томиться? Ну-ка, где она у нас тут?

Свирепеев раздвинул папки «Входящие» и «На доклад», облизнулся, — и замер. Бутылочки не было.

— Это как же? — обиженно протянул Свирепеев. — Это что же… Это кто же?!..

Бывает же так: кажется, близко счастье, вот-вот ухватишь его за хвост, но только человек протянет руку, — а там и нет ничего. Показалось, значит.

— Это какая же собака мою бутылочку сперла? — размышлял Свирепеев. — Маргарита Ахундовна из планового? Она-то здесь чаще других бывает… Нет, вряд ли, ей же на пенсию скоро, зачем ей виски?.. Или секретарша Мариночка? А этой на кой ляд в руководящих шкафах рыться? И не пьет Мариночка, она по другой части…

Свирепеев задумался. Потом хлопнул себя по покатому лбу.

— Ну, точно! — шепотом вскрикнул он. — Как же я сразу не догадался! Это Мурашкин! Только он сюда без меня и заходит, когда доклад готовит. И в этом квартале тут шастал, — документы, говорит, подбирал… Вот он, подлец, оказывается, что подбирал! Нет, точно, Мурашкин бутылочку увел. Только он и мог!

— Марина! — позвал Свирепеев. — Мурашкина ко мне!

Через минуту перед Свирепеевым стоял щуплый человек в остромодном лет тридцать назад костюме.

— Ты что же это, Мурашкин, вытворяешь? — сурово спросил Свирепеев. — Как же это ты мог себе допустить, я интересуюсь знать?

— Что?! — испугался Мурашкин. — С докладом что-то не так?

— Ты мне докладом зубы не заговаривай! — заорал Свирепеев и стукнул кулаком по столешнице. — Прямо отвечай — был там?!

Свирепеев указал пальцем на шкаф.

— Был. Документы искал…

— Знаю я, какие ты документы искал! — опять заорал Свирепеев. — В стеклянной таре ты документы искал! И нашел! И выпил всю… документацию!

— Я не…

— Молчать! Пиши по собственному!

— По какому писать? — не понял Мурашкин.

— Пиши — прошу уволить меня по собственному желанию! Если, конечно, не хочешь по статье, за утрату моего доверия…

— За что, Иван Израилевич?!

— Тамбовский волк тебе Иван Израилевич! Ну, написал? Все, свободен!

Свирепеев вырвал листок с заявлением из рук оторопевшего Мурашкина, и опять вытянул руководящий палец, — на сей раз в сторону двери.

Прошла неделя.

Свирепеев вызвал секретаршу.

— Тут такое дело, сегодня ко мне приедут из министерства. А они только виски употребляют, так что надо бы бутылочку прикупить. Или лучше три. Вот тебе деньги… Только дешевку абы какую не бери, поняла? Прямо сейчас и иди, они вот-вот приедут…

— Иван Израилевич, а у вас тут целая бутылка виски стоит. Еще со дня рождения!

— Стоит, говоришь? — горько усмехнулся Свирепеев. — Ничего тут не стоит.

Он подошел к шкафу и распахнул дверцу.

— Видишь? Раньше стояло, а сейчас уже не стоит! Была бутылочка — и сплыла…

— Никуда она не сплыла, — всплеснула наманикюренными пальчиками Мариночка. — Вы же ее сами перепрятать приказали…

— Я? Когда?!

— Ой, а вы не помните? Как раз еще из главка к вам приезжали… этот…

— Куроедов?

— Ну да, Куроедов. И другой… с носом…

— Тупикян. И что?

— Вы тогда были немного… как бы это сказать…

Мариночка смущенно замолчала.

— Ну, говори, говори, — потребовал Свирепеев. — Не тяни кота!

— Вы выпили немного… много, — решилась, наконец, Мариночка. — А потом меня подозвали и шепнули, чтобы я вашу бутылку перепрятала. Вы еще сказали, что за себя не ручаетесь, а бутылочка вам потом самому пригодится, и вы не желаете ее на этих халявщиков из главка тратить…

— Ну, а дальше-то, дальше что?

— Дальше? Дальше вы водку пили…

— Ну, это понятно, а потом что было?

— Вы с Куроедовым в чехарду играли, пока не заснули, а Тупикян на столе лезгинку танцевал…

— Какую лезгинку?! Я спрашиваю, что с виски случилось?

— Да ничего не случилось. Я эту бутылку тихонько забрала из шкафа, и, как вы приказали, перепрятала.

— Где она?!

— У вас в столе должна быть. В нижнем ящике посмотрите.

Свирепеев ринулся к столу, рванул к себе нижний ящик, и обомлел, — оттуда на него смотрела красивая бутылочка шотландского виски!

— Не понял, — пробормотал Свирепеев. — Это как же… Это что же… А я думал, Мурашкин все выдул…

— Да что вы, Иван Израилевич, — махнула рукой Мариночка. — Мурашкин у нас язвенник, потому что трезвенник… ой, трезвенник, потому что язвенник. Ему вообще ни капельки нельзя…

На следующий день Мурашкина восстановили на работе. И правильно, — у нас кадры на дороге не валяются. Тем более, трезвые.

А Свирепеев с тех пор виски разлюбил.

Складка

Женщину, служащую в Учреждении, видно издалека. Она подтянута, неброско одета и еще более неброско причесана, но главное ее отличие от всех остальных дам, — государственное выражение лица. Сразу видно: эту женщину обуревают не мысли о новом рецепте борща, или, скажем, о подозрительной эсэмэске в телефоне мужа. Ее думы — о больших задачах, стоящих перед Учреждением, и о том, как эти задачи решить. От этого на лбу у таких женщин прорезается особая, Государственная Складка.

И даже если однажды придет такая дама к пластическому хирургу, ни за что не позволит она убрать Особую Складку, этот бесспорный след правильного хода мысли. И правильно сделает. Говорят, одна Руководящая Женщина после непродуманного хирургического вмешательства даже Потеряла Доверие Вышестоящей Инстанции, и для Возвращения Доверия ей пришлось вернуть Складку на место, причем на этот раз — за свой счет!..

…До Большой Карьеры и Государственной Складки, а тем более до Доверия Инстанций Зиночке было далеко. Она трудилась в Отделе Входящих всего год. Зиночка была маленькая и худенькая, и Начальница Отдела, Мальвина Бархударовна, звала ее просто — «девочка».

— Девочка, найди-ка письмо за номером 136/67/998-В, — просила Мальвина Бархударовна.

— Сейчас — мгновенно отзывалась Зиночка, и через минуту письмо лежало на руководящем столе.

— Девочка, включи чайник, кофейку хочется, — просила Мальвина Бархударовна.

И уже через три минуты перед начальницей исходила вкусным паром чашка кофе.

— Вот все бы так работали, — говорила Мальвина Бархударовна, — давно бы коммунизм наступил. Или даже капитализм…

Работы у Зиночки было много. Она приносила почту, раскладывала по папкам и подшивала входящие письма, относила письма на подпись в Канцелярию, а однажды принесла письмо прямо в Приемную Генерального Начальника!

Словом, девочка росла.

В личной жизни у Зиночки ничего особенного не происходило. Институтские подружки как-то разом повыходили замуж, родили детишек, и созванивались с Зиночкой только для того, чтобы поздравить ее с Новым годом. Не было у Зиночки и молодого человека, — если, конечно, не считать молодым человеком пятидесятилетнего Семена Викторовича, лысого женатого доцента, изредка — но все реже и реже, — остававшегося у Зиночки на ночь. Потом доцент исчез навсегда, в пустой квартире Зиночку никто не ждал, и она отдалась работе. Зиночка приходила в Отдел первой, уходила последней, аккуратно выполняла все команды Мальвины Бархударовны, и числилась в ее любимицах.

— Без этой девочки я как без рук, — говорила Мальвина Бархударовна. — Будет на кого оставить Отдел!

Так прошло десять лет.

А в один прекрасный день Мальвина Бархударовна ушла на пенсию. Перед уходом она добилась, чтобы на ее место утвердили Зиночку. Начальство подумало-подумало — и утвердило.

На следующее утро, собираясь на службу, Зиночка привычно глянула в зеркало, — и обомлела. На переносице, ровно между бровями, появилась глубокая складка. Еще вчера ее не было, а сегодня — появилась. Складка была очень серьезная. Еще бы, — это была настоящая Государственная Складка!