Бесплатный фрагмент - Любовь сильнее чумы

Пролог

Италия, 1347 год

Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо над Флоренцией в пурпурно-золотистые тона. Узкие мощеные улочки города, петляющие между древними каменными палаццо, постепенно погружались в вечернюю тень. В воздухе разливался аромат цветущих садов, смешанный с запахами дыма от очагов и благовоний из церквей.

Флоренция — жемчужина Тосканы, колыбель искусств и наук. Город, где рождались гении, где создавались бессмертные шедевры. Но сейчас над ним словно сгущались тучи. Чувствовалось какое-то напряжение, неясная тревога. Люди спешили по своим делам, озабоченно перешептываясь и обмениваясь встревоженными взглядами.

По узенькой виа делла Скала неторопливо шагал молодой человек лет двадцати пяти, высокий и статный. Его смуглое лицо с правильными чертами обрамляли вьющиеся темные волосы. Одет он был богато, но сдержано — в камзол из тонкой коричневой шерсти и плащ, отороченный собольим мехом. За поясом у него висела шпага с искусной гравировкой на эфесе.

Юноша, казалось, не замечал сгущающейся вокруг тревожной атмосферы. Он легко улыбался прохожим, насвистывал какую-то веселую мелодию. Дойдя до перекрестка, он остановился в нерешительности, словно выбирая дорогу. И тут его взгляд упал на стену близлежащего дома.

Там, прямо на неровной поверхности камня углем был нацарапан странный знак — круг, пересеченный крестом. Рядом кто-то дрожащей рукой вывел всего три слова: «Они уже здесь».

Молодой человек нахмурился, вглядываясь в зловещую надпись. По спине у него пробежал холодок. Он уже не раз видел этот знак в последние дни — на дверях домов, на городских воротах. И каждый раз рядом были начертаны те же загадочные слова.

Говорили, что это знак Черной Смерти — страшной болезни, уже опустошившей Сицилию и другие земли. Моровое поветрие, от которого нет спасения, которое убивает в считанные дни. И вот, кажется, незримый враг добрался и до Флоренции…

Юноша с силой провел рукой по лицу, отгоняя мрачные предчувствия. Он ведь приехал сюда совсем за другим — учиться искусствам, познавать тайны мироздания. Его, Лоренцо ди Кастелло, ждет непростой путь. Путь, где причудливо сплетутся любовь и приключения, отвага и коварство, тайные знания и смертельная опасность.

Лоренцо еще раз посмотрел на зловещее предзнаменование, вздохнул и решительно свернул в узкий проулок, ведущий к дому его учителя, великого Джотто. Чтобы ни ждало впереди — он готов принять свою судьбу. Ведь у него есть то, чего не отнять никакой болезни — жажда жизни, дерзость молодости и пылкое, любящее сердце.

С этими мыслями он скрылся в темноте улицы, а над Флоренцией сгущались long shadows сумерек, предвещая начало новой, полной испытаний эпохи…

Глава 1. Мастерская Джотто

Лоренцо пересек небольшую площадь и вошел в арочные ворота, над которыми висела вывеска с надписью «Bottega di Giotto». Он поднялся по узкой скрипучей лестнице на второй этаж и постучал в тяжелую дубовую дверь.

— Avanti! — раздался из-за двери зычный голос.

Юноша вошел в просторную комнату, заставленную мольбертами, столами с кистями и красками, рулонами бумаги и холстов. У дальней стены стоял массивный шкаф, забитый книгами и свитками. Посреди комнаты возвышалась высокая фигура пожилого мужчины с окладистой седой бородой. Это был сам Джотто ди Бондоне — гениальный художник, основатель флорентийской школы живописи.

— Маэстро! — Лоренцо склонил голову в почтительном поклоне.

— А, мой любимый ученик! — добродушно проворчал Джотто, подходя к юноше и хлопая его по плечу мозолистой рукой. — Ты сегодня припозднился. Увлекся какой-нибудь смазливой девчонкой по дороге?

Лоренцо вспыхнул и опустил глаза. Старый насмешник Джотто любил подтрунить над ним, зная робкий и застенчивый нрав своего подопечного.

— Что вы, маэстро, — пробормотал юноша. — Я просто… задумался по дороге.

— О чем же? — прищурился художник, вглядываясь в лицо ученика.

— О знаках Чумы, — тихо ответил Лоренцо. — Я видел их сегодня снова. Люди напуганы, ходят слухи…

Джотто помрачнел и отвернулся, подойдя к окну. Некоторое время он молча смотрел на вечерний город, барабаня пальцами по подоконнику.

— Да, я тоже слышал эти россказни, — наконец произнес он. — Если верить им, Черная Смерть уже стоит на пороге Флоренции. Но мы должны надеяться на милость Господа и защиту святых покровителей.

Джотто обернулся и в упор посмотрел на Лоренцо:

— А пока нельзя поддаваться страху. Нужно жить, творить, любить. Ты меня понимаешь, мой мальчик?

— Да, маэстро, — твердо кивнул юноша. В глазах его вспыхнула решимость. — Я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие. Буду учиться без устали, постигать секреты мастерства.

— Вот и славно! — улыбнулся Джотто, хлопнув в ладоши. — А теперь за работу. Хочу посмотреть, как продвигается твой портрет прекрасной Беатриче.

Лоренцо вздрогнул, услышав это имя. Беатриче Портинари — дочь богатого флорентийского банкира, юная красавица, пленившая сердце Лоренцо. Стоило ему лишь раз увидеть ее — и он понял, что пропал. Ее лицо с тонкими чертами, осененное нимбом золотистых волос, преследовало его во снах. Он представлял ее своей Лаурой, Беатриче, Прекрасной Дамой — недосягаемым идеалом, которому можно лишь поклоняться издали.

По просьбе отца девушки, мессера Фолько Портинари, Джотто взялся написать ее портрет. Но загруженный работой мастер поручил это дело своему ученику. Для Лоренцо это был шанс, о котором он и мечтать не мог — оказаться рядом с божественной Беатриче, говорить с ней, любоваться ею без помех. Правда, робость и смущение каждый раз охватывали юношу в ее присутствии, он не мог и слова вымолвить…

С тяжелым вздохом Лоренцо подошел к мольберту в углу, на котором стоял подрамник с начатым портретом. С холста на него взирало прелестное девичье лицо, окруженное рассыпанными по плечам локонами. Выражение глаз Беатриче было какое-то отрешенное, мечтательное, словно она смотрела куда-то вдаль, в неведомые миры.

— Ну как? — с замирающим сердцем спросил Лоренцо, взглянув на учителя.

Джотто придирчиво изучил портрет, склонив голову набок. Потом хмыкнул и покачал головой:

— Недурно, недурно… Ты делаешь успехи, мой мальчик. Вот только… Не хватает чего-то. Какой-то искры, жизни, понимаешь? Словно ты рисуешь не живую девушку, а некий призрак, видение.

Лоренцо почувствовал, как кровь приливает к щекам. Он и сам понимал, что пока не может передать на холсте всю прелесть и очарование Беатриче. Ее красота казалась ему чем-то неземным, потусторонним, он просто не мог подобрать земных красок, чтобы выразить ее.

— Я стараюсь, маэстро, — пробормотал он. — Просто… Она так прекрасна. Я теряюсь рядом с ней.

Джотто усмехнулся в бороду и хлопнул ученика по спине:

— Эх, молодо-зелено! Послушай меня, Лоренцо. Увидев красоту — надо хватать ее, а не трепетать издали. Иначе она ускользнет безвозвратно. Любовь нужно брать приступом, как вражескую крепость!

— Легко сказать, — вздохнул юноша. — А если меня отвергнут? Ведь я никто, безродный чужак, а она — дочь богатейшего человека во Флоренции.

— Ты не прав, — строго сказал Джотто. — Ты — художник, а значит, равен королям. Творец сам себе господин. Ты должен поверить в себя, мой мальчик. И тогда горы свернешь.

Лоренцо задумчиво покусал губу. Слова учителя вселяли в него надежду. А что если и правда попытаться? Открыть Беатриче свои чувства, доказать, что он достоин ее? В конце концов, они молоды, а любовь способна преодолеть любые преграды!

Он решительно тряхнул головой и посмотрел на Джотто горящими глазами:

— Благодарю, маэстро. Вы придали мне сил. Клянусь, я закончу этот портрет и покажу вам, на что способен. А потом поговорю с Беатриче, открою ей свое сердце!

— Вот это по-нашему! — одобрительно кивнул художник. — Дерзай, мой мальчик. А теперь ступай домой, на сегодня хватит. Завтра продолжим.

Лоренцо эмоционально попрощался с учителем и, окрыленный новыми надеждами, помчался вниз по лестнице. Выскочив на вечернюю улицу, он жадно глотнул прохладного воздуха.

Флоренция окутывала его щемящей красотой сумерек. Где-то вдали заунывно пел флейтист, над крышами медленно плыла огромная золотистая луна. И впервые за много дней Лоренцо почувствовал, что снова дышит полной грудью.

Он обязательно пройдет этот путь. Путь к признанию, к вершинам мастерства. И, главное — путь к сердцу прекрасной Беатриче. Чего бы это ни стоило.

С такими мыслями юноша зашагал по темнеющим улочкам, напевая под нос старинную канцону о любви, что сильнее смерти. А вслед ему из распахнутого окна мастерской неслись ободряющие возгласы Джотто…

…А вслед ему из распахнутого окна мастерской неслись ободряющие возгласы Джотто. Старый художник смотрел вслед своему любимому ученику с затаенной нежностью и гордостью. Он чувствовал в Лоренцо тот самый огонь, то стремление к высокому, которое двигало им самим в юные годы. Да, мальчик еще не оперился, робок и застенчив. Но сколько в нем таланта, сколько жажды творить и любить! Недаром говорят, что гении проявляются смолоду.

«И пусть Черная Смерть стоит у ворот, — подумал Джотто, закрывая окно. — Искусство и любовь сильнее любой напасти. Они спасут этого юношу, спасут всех нас. Творец не допустит, чтобы мрак поглотил этот дивный город, колыбель стольких талантов».

С этой обнадеживающей мыслью маэстро вернулся к своему рабочему столу, заваленному эскизами и чертежами. Ему еще предстояло сегодня закончить фреску для капеллы Перуцци в Санта-Кроче — символическое изображение Веры, Надежды и Любви, трех добродетелей, столь необходимых сейчас его землякам.

А Лоренцо тем временем шагал по узким улочкам, мимо украшенных фресками палаццо и скромных лавочек ремесленников. Он чувствовал, как сердце его преисполняется отвагой и решимостью. Слова учителя укрепили его дух. Ведь Джотто прав: если отступить сейчас, поддаться унынию и страху — он никогда не достигнет желанной цели, не завоюет ни славы художника, ни любви Беатриче.

Через несколько домов показался темный силуэт палаццо Портинари. Из окон просторной залы лился мягкий свет. Лоренцо замедлил шаг, вглядываясь в очертания знакомых окон и балконов. И тут взгляд его упал на фигуру, мелькнувшую за ажурной решеткой лоджии. Девушка в лазурном платье. Неужели… Неужели это его Беатриче?

Лоренцо остановился, боясь поверить глазам. В легкой фигурке, легко опирающейся на перила, угадывалась она — с ее грациозной осанкой, с шелковистыми локонами, убранными жемчужной сеткой. Девушка подняла голову, и в свете факелов он узнал нежные черты и огромные лучистые глаза.

Беатриче! Она смотрела вдаль, в синеву вечернего неба, словно о чем-то мечтая. Какая-то щемящая грусть угадывалась в ее позе и застывшем взоре. О чем ты грезишь, прекрасная Донна? Почему твои глаза затуманились слезами?

Невыносимое желание приблизиться к ней, заглянуть в эти таинственные очи, спросить о ее печали захлестнуло Лоренцо. Он ощутил какую-то незнакомую смелость, почти безрассудство. Не раздумывая больше ни секунды, юноша бросился вперед, к стенам палаццо.

Легкий ветерок трепал его волосы, полы плаща развевались за спиной. Лоренцо остановился прямо под лоджией и запрокинул голову. Внезапно все репетируемые ранее изысканные речи и комплименты вылетели у него из головы. Он смог произнести лишь одно:

— Беатриче!

Это прозвучало тихо, хрипло, почти неслышно. Но девушка вздрогнула, выпрямилась и медленно перевела взгляд вниз. Их глаза встретились. На секунду время словно застыло, смолкли все звуки.

— Лоренцо… — Беатриче смотрела на него с удивлением, смешанным со страхом и смятением. — Что вы здесь делаете? Что-то случилось?

— Я… Я просто… — юноша чувствовал, что краснеет под этим пристальным взглядом. — Мне показалось, вам грустно, Донна Беатриче. И я подумал…

Он запнулся, отчаянно подыскивая слова. Но Беатриче уже отвела глаза и отвернулась, обхватив себя руками.

— Благодарю за заботу, маэстро, — тихо произнесла она. — Но вы ошиблись. Со мной все в порядке. И вам не следует здесь находиться. Это неприлично.

В ее голосе звучала холодность пополам с горечью. Лоренцо почувствовал, как сердце его сжалось от боли. Он сделал стремительный шаг вперед, вскинул руки в молящем жесте:

— Постойте, умоляю! Не гоните меня. Если я чем-то обидел вас — простите. Но поверьте, я хотел лишь…

Внезапно дверь дома распахнулась, и на улицу выбежал рослый молодой человек в богато расшитом камзоле. Лоренцо узнал его — Джованни дельи Альбицци, сын банкира, друг детства Беатриче. Тот, кого прочили ей в женихи.

— Эй ты, оборванец! — гневно закричал Джованни, хватаясь за эфес шпаги. — Как ты смеешь здесь околачиваться и пугать благородных девиц? Убирайся вон, пока цел!

От его грубого окрика Беатриче вздрогнула и отпрянула. В глазах ее мелькнул испуг.

— Не надо, Джованни, — взмолилась она. — Это маэстро Лоренцо, ученик Джотто. Он приходит писать мой портрет.

— Тем более! — Альбицци выхватил шпагу из ножен. — Всякий голодранец теперь лезет в палаццо, прикрываясь именем учителя? Знаю я, зачем они шляются возле знатных домов!

Лицо его исказилось от бешенства. Острие шпаги нацелилось на безоружного Лоренцо. Тот похолодел, понимая, как глупо попался. Сейчас разъяренный Джованни проткнет его насквозь, и поминай как звали…

— Нет! — вскрикнула Беатриче.

Резким движением она перегнулась через перила, словно пытаясь встать между ними. В этот миг нога ее соскользнула, и девушка с пронзительным криком рухнула вниз!

Время словно замедлилось. Лоренцо рванулся вперед, забыв обо всем на свете — об угрожающем клинке, о приличиях, о собственной безопасности. В один прыжок он оказался возле стены и раскрыл руки, готовясь поймать хрупкое тело.

И поймал! Беатриче упала прямо в его объятия, обвив руками шею. На секунду ее лицо оказалось так близко, что он почувствовал ее судорожное дыхание. В расширенных от ужаса глазах плескалось изумление пополам с облегчением.

— Лоренцо… — еле слышно выдохнула она, комкая в пальцах ворот его камзола. — Вы… спасли меня.

— Боже правый! — взревел где-то рядом Джованни. — Да я тебя на куски покрошу, мерзавец!

Лоренцо обернулся и увидел, что Альбицци занес над ним шпагу для удара. Лицо молодого патриция потемнело от гнева, губы кривились от бешеной ярости. Он и впрямь готов был убить.

Но в этот миг в проулке раздался стук подков и громкие голоса. Из-за угла выехал целый отряд всадников в богатых одеждах, возглавляемый пожилым синьором с властным волевым лицом.

— Отец! — воскликнула Беатриче, высвобождаясь из рук застывшего Лоренцо. — Синьор Джованни, опустите оружие!

Мессер Фолько Портинари, могущественный покровитель искусств и глава банкирского дома, с изумлением воззрился на открывшуюся сцену. Нахмурив кустистые седые брови, он громогласно вопросил:

— Что здесь происходит? Почему моя дочь в объятиях мужчины посреди улицы? Отвечай, Альбицци!

Джованни неохотно опустил шпагу и склонил голову:

— Простите, мессер. Этот юнец, — он кивнул на Лоренцо, — подстерегал Донну Беатриче у дома. Когда я вышел его прогнать, она испугалась и упала. Он, видите ли, спас ее. Какая дерзость!

— Ты забываешься! — резко бросил Портинари. — Разве ты не узнаешь кисть, что пишет ликом моей дочери? Это Лоренцо, протеже самого Джотто!

Он спрыгнул с коня прямо на мостовую и властно простер ладонь к Лоренцо:

— Встань, юноша. Объясни, как ты здесь оказался.

Ошарашенный Лоренцо поднялся на ноги, поддерживая дрожащую Беатриче. Глубоко поклонившись, он произнес:

— Мессер Фолько, я не имел дурных намерений. Возвращаясь от маэстро Джотто, я случайно увидел в окне Донну Беатриче. Мне почудилось, будто она чем-то опечалена. Я окликнул ее, желая предложить утешение… И тут несчастье! Прошу меня простить.

Юноша склонил голову, ожидая приговора. Сердце его колотилось, во рту пересохло от волнения. Что теперь будет? Неужто мессер Портинари решит, что наглец покушался на честь его дочери?

Но Фолько, к изумлению всех, вдруг расхохотался, запрокинув голову:

— Утешить мою дочь? Ну и ну! Да ты, я вижу, не робкого десятка, молодец. И руки у тебя ловкие, недаром Джотто тебя выбрал. Вон как ловко Беатриче поймал!

Девушка, услышав это, вспыхнула и опустила глаза. Лоренцо задохнулся от странного чувства — не то обиды за нее, не то внезапной надежды.

Портинари перевел взгляд на Джованни, хмуро восседающего на коне:

— А ты, сын мой, поумерь пыл. Нечего махать оружием перед мирными художниками. Ступай к отцу, передай, что я хочу с ним потолковать о делах. И чтоб без глупостей!

Альбицци скрипнул зубами, но спорить не посмел. Злобно зыркнув на Лоренцо, он вскочил в седло и ускакал прочь.

— Ну а ты, Лоренцо, не держи зла, — мессер Фолько похлопал юношу по плечу. — Заканчивай портрет Беатриче, да смотри, без вольностей! А там посмотрим… Может, и еще какую работу тебе найдем.

С этими словами он подхватил дочь, помог ей сесть на коня позади себя, и кавалькада двинулась прочь. Лоренцо остался один посреди темной улицы — ошарашенный, сбитый с толку, полный противоречивых чувств.

Только сейчас он ощутил, что дрожит — то ли от пережитого страха, то ли от непонятного предвкушения. Слова мессера Фолько, его благосклонность будоражили ум. Неужели это шанс? Неужели любовь и талант откроют ему, безвестному юнцу, двери богатейшего дома во Флоренции?

«О Беатриче, — подумал он, прижимая руки к груди. — Клянусь, я буду достоин вас! И достоин милостей вашего отца. Я напишу ваш лик так, что сама Богоматерь позавидует! Вы увидите…»

С этой клятвой, с новым огнем в очах, Лоренцо зашагал домой, не замечая ничего вокруг. Даже уханье сыча в ночи и шорохи в темных подворотнях не могли пронять его сейчас. Все мысли юноши были о грядущем триумфе, о покорении новых вершин мастерства. И о ней — прекрасной Донне Беатриче, чей лик он сохранит для вечности.

Лоренцо поднялся по скрипучим ступеням в свою каморку под самой крышей и зажег свечу. В ее неверном свете скромное жилище показалось ему почти роскошным — ведь сегодня удача улыбнулась ему!

Юноша торопливо сбросил плащ и камзол, умылся из кувшина. Затем, все еще не в силах унять возбуждение, принялся мерить шагами комнату. Стены ее были увешаны рисунками и эскизами — плодами его трудов и дум. Все они казались сейчас такими незрелыми, такими несовершенными!

«Я должен достичь большего, — шептал он, вороша кипу бумаг на столе. — Большего — ради нее, ради искусства! Ради всего высокого и прекрасного, что только есть в этом мире».

За окном плыла бархатная флорентийская ночь. Звезды мерцали над черепичными крышами, из садов доносился аромат цветов. Но Лоренцо не замечал ничего. Он сел за стол, взял кусок угля и начал рисовать — яростно, самозабвенно, словно в трансе.

На листе появлялись смутные контуры, обретая четкость и глубину. Лицо Беатриче — в профиль, анфас, в легком развороте. Ее глаза — лучистые, манящие, полные непостижимой тайны. Ее губы — трепетные, нежные, зовущие. Волосы, струящиеся по плечам тяжелой золотой волной…

Лоренцо рисовал до самого рассвета, без устали, не ощущая хода времени. Казалось, рука его движется сама, ведомая некой высшей волей. И когда первые солнечные лучи окрасили розовым черепицу за окном, он отложил уголь и окинул взглядом плоды своих ночных трудов.

Дыхание его прервалось. Десятки листов были покрыты удивительными, прекрасными рисунками — словно не человеком, но ангелом созданными. Бесчисленные лики Беатриче глядели на него со стола — и в каждом сияла искра божественного совершенства.

«Я смог, — потрясенно выдохнул Лоренцо. — Смог передать хотя бы часть ее красоты, ее неземного очарования! О, маэстро Джотто будет мной гордиться. Я покажу ему… А потом сама Беатриче увидит, какой любовью, каким восторгом исполнена моя душа!»

С этими мыслями он рухнул на жесткое ложе и забылся коротким, но сладким сном. И снилась ему встреча с Беатриче — в саду, залитом солнцем. Она была в белоснежных одеждах, с венком из роз на златых кудрях. Улыбалась, протягивала к нему руки…

— Лоренцо! Лоренцо, проснись!

Юноша вздрогнул и открыл глаза. В дверь каморки неистово барабанили, и взволнованный голос звал его по имени. Это был Бартоло — мальчик-подмастерье из боттеги Джотто.

— Что, что случилось? — Лоренцо вскочил, похолодев от дурного предчувствия. Босиком кинулся к двери, рывком распахнул ее. — Говори!

Бартоло, бледный и встрепанный, замер на пороге. Губы его дрожали, глаза были полны слез.

— Маэстро… Маэстро Джотто! — выдохнул он. — Он болен… Страшно болен! Никто не знает, что с ним. Бьется в жару, бредит. Лекарь говорит — это… это…

Мальчик всхлипнул, не в силах произнести страшное слово. Но Лоренцо и так понял. Сердце его рухнуло в бездну.

— Чума, — одними губами прошептал он. — О господи. Чума пришла во Флоренцию.

На негнущихся ногах он метнулся обратно в каморку. Трясущимися руками натянул камзол, схватил плащ. В голове стучала одна только мысль — скорее, скорее к Джотто! Он не может умереть, не сейчас. Только не сейчас, когда ученик его был так близок к цели!

— Идем, — бросил он застывшему Бартоло. — Идем немедленно. Маэстро нуждается в нас.

И они побежали — через весь просыпающийся город, мимо зевак и торговцев, мимо чумных доktorов в своих зловещих масках. Туда, где в мастерской на виа делла Скала угасал великий Джотто — и вместе с ним, казалось, сама душа Флоренции…

Глава 2. Черная Смерть

Солнце едва поднялось над куполом Санта Мария дель Фьоре, а длинные тени домов уже расчертили мостовую. В обычный час улицы были бы запружены народом, гомонящим на все лады — монахами, спешащими к заутрене, зеленщиками, выкатывающими тележки, шумными кумушками с корзинами.

Но нынче Флоренция словно вымерла. Редкие смельчаки перебегали из дома в дом, бросая опасливые взгляды по сторонам. Даже птицы молчали, и лишь горькая полынная горечь разлита была в неподвижном воздухе.

Лоренцо и Бартоло неслись сквозь этот застывший, недобрый мир, чувствуя, как леденеет кровь. Зловещие слухи, что текли вчера по городу, обрели плоть. Чума! Бич божий, погубивший уже пол-Европы! Значит, правдой были рассказы о черных кораблях, приплывших из Кафы, о крысах-разносчиках, о страшных карбункулах, чернеющих на теле обреченных.

«Неужели и Джотто сразила Черная Смерть? — в смятении думал Лоренцо, перепрыгивая через лужи. — Он ведь так берегся, окуривал мастерскую можжевеловыми ветками! Или мор не щадит никого — ни бедных, ни богатых, ни гениев?»

На виа делла Скала их встретила толпа перепуганных учеников и подмастерьев. Многие рыдали, иные громко молились. У дверей боттеги дежурил одетый в черное лекарь — его костяной клюв, набитый целебными травами, наводил ужас одним своим видом.

— Пропустите! — крикнул Лоренцо, расталкивая сгрудившихся людей. — Я должен видеть маэстро!

Толпа расступилась, и он вбежал по узкой лестнице, ведомый страхом и любовью. Влетел в знакомую дверь, пахнувшую краской и деревом. И замер, схваченный за горло ледяной рукой.

Посреди мастерской, среди незаконченных полотен и эскизов лежал Джотто — могучий, жизнелюбивый Джотто. Лежал на узкой монашеской койке, укрытый до подбородка одеялом. Лицо его пожелтело, черты заострились, а в глазах плясали безумные огоньки.

— Лоренцо… — просипел он, силясь приподняться. — Это ты, мальчик мой?

— Я, маэстро! — юноша кинулся к ложу, упал на колени. — Я здесь, с вами! Молю вас, не умирайте! Без вас я пропаду… мы все пропадем!

Джотто искривил губы в слабом подобии улыбки. Пожелтевшая рука с набухшими венами легла на склоненную голову ученика.

— Глупый… Разве я властен над смертью? Теперь я в руках Господа, и, видно, пробил мой час. Но ты, Лоренцо… Тебе еще жить. Жить и творить!

— Какое творить! — отчаянно вскричал юноша. — Какой смысл, если вы покинете нас? Кто поведет меня, направит мою руку и сердце? Я слаб, я ничтожен без вас!

— Не кощунствуй! — неожиданно твердо произнес Джотто. В помутившихся глазах вспыхнул знакомый огонь. — Ты — мое лучшее творение, Лоренцо. Плод моего духа, моя надежда. Я верю в тебя… Ты обязан выжить. Выжить — и прославить наше искусство.

Он закашлялся, изо рта потекла темная кровь. Лоренцо в ужасе вскрикнул, схватил учителя за плечи. Но тот с неожиданной силой вцепился в его руку.

— Слушай… Слушай меня, глупый мальчишка! Я не все тебе передал, не все тайны открыл. Но в тебе есть главное — искра божия, священный огонь. Так пронеси же его через годы! Твори… Дерзай… Люби!

Последнее слово Джотто выдохнул с мукой и нежностью. По его лицу прошла судорога, взгляд остекленел. Кисть руки, державшая Лоренцо, разжалась и упала на одеяло.

— Маэстро! Маэстро! — истошно закричал юноша, тряся учителя за плечи. Но тот уже не дышал. Великий Джотто, титан Проторенессанса, гений живописи — умер на руках потрясенного ученика.

Лоренцо завыл раненым зверем, припав к остывающей груди. Боль и отчаяние разрывали его, мир померк, утратил смысл. Как жить дальше? Как творить — без этих рук, направлявших его, без этого сердца, делившегося с ним пламенем?

Он не помнил, как добрался до дома, как рухнул на постель, разразившись рыданиями. День сменился ночью, а Лоренцо все лежал, сжавшись в комок, мечтая об одном — умереть вслед за учителем.

Но на вторые сутки явился Бартоло, весь заплаканный, и принялся трясти его за плечо:

— Вставай, Лоренцо! Одумайся! Или ты не слышал последний наказ маэстро? Ты должен жить, должен творить! Сам Джотто благословил тебя!

Юноша поднял измученное лицо. В красных от слез глазах зажглась безумная решимость:

— Да, ты прав! Я не смею предаваться слабости. Учитель верил в меня… Я обязан оправдать его надежды. Даже если сама чума станет мне поперек дороги!

Он вскочил, зашагал по комнате, лихорадочно размышляя:

— Нужно действовать, Бартоло! Собирать учеников, подмастерьев. Кто-то должен продолжить дело Джотто, сохранить боттегу. Иначе искусство во Флоренции зачахнет, погибнет вместе с людьми.

— Но как? — испуганно пролепетал мальчик. — Город охвачен ужасом, многие бегут прочь. Да и кто станет слушать нас — безвестных юнцов?

— Станут! — глаза Лоренцо сверкнули лихорадочным блеском. — Я заставлю их слушать! Пойду к самому Синьору, к Совету…

Он принялся в спешке одеваться, что-то бормоча себе под нос. Бартоло испуганно взирал на него, чуя неладное.

— А как же Беатриче? — вдруг вспомнил подмастерье. — Ты же собирался закончить ее портрет! И мессер Портинари обещал тебе покровительство…

Лоренцо осекся, застыл на полпути. Лицо его исказила мука.

— Беатриче… О господи, я и забыл о ней! Как я могу думать о любви, когда город в опасности? Когда искусство гибнет? Нет, сейчас не время…

Он зажмурился, мотнул головой, отгоняя видение златовласой красавицы. Сердце кровью обливалось, но разум подсказывал — есть дела поважнее. Сейчас он нужен Флоренции, нужен боттеге. Личное должно подождать.

— Прости меня, любовь моя, — прошептал Лоренцо, прижимая руку к груди. — Я вернусь к тебе, клянусь. Но сперва я должен исполнить свой долг. Долг художника и гражданина.

Он решительно затянул пояс, набросил плащ. Глаза его горели мрачным огнем. Бартоло смотрел на него с испугом и восхищением.

— Идем, малыш, — бросил Лоренцо, шагая к двери. — Прочь страхи и сомнения. Когда город в беде — все средства хороши. Мы должны действовать, и будь что будет!

Он решительно вышел на улицу, Бартоло засеменил следом. Флоренция встретила их зловещей тишиной и запахом гари. Небо заволокло тучами, где-то вдали глухо громыхнуло. Но Лоренцо, казалось, не замечал этих недобрых знамений. Уверенно, твердым шагом он направился к ратуше — туда, где заседал Синьор со своим советом.

«Я убежу их, — думал он, стискивая кулаки. — Я добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило! Боттега Джотто должна жить. Искусство должно выстоять. А там, глядишь, и чуму одолеем. И тогда, Беатриче, я приду за тобой… Я стану достойным твоей руки!»

С этими мыслями он вошел под мрачные своды Палаццо Веккьо. Путь его отныне лежал не к любви — но к славе. И молодой художник готов был вступить на него, осененный последним напутствием великого Джотто…

Глава 3. В кругу посвященных

Зала Большого Совета поражала воображение. Высокие мраморные колонны подпирали расписной потолок, в стрельчатых окнах искрились витражи. За овальным столом чинно восседали члены Синьории — цвет флорентийской знати. Облаченные в парчовые одежды, в берретах и токах, они смотрели на вошедшего Лоренцо с нескрываемым изумлением.

Еще бы! Не каждый день безвестный юнец, ученик художника, врывается в святая святых городской власти! Стражники у дверей схватились было за алебарды, но Приор — сухонький старик с пронзительными черными глазами — остановил их повелительным жестом.

— Кто ты, дерзкий отрок? — вопросил он, сдвинув кустистые брови. — Как смеешь нарушать наш совет в столь тяжкий для республики час?

Лоренцо выступил вперед. Сердце его колотилось от волнения и решимости. Он склонился в почтительном, но твердом поклоне:

— Ваша светлость! Почтенные синьоры! Имя мое Лоренцо ди Пьеро, я скромный ученик великого Джотто. Явился к вам не дерзости ради, но по зову души и долга.

Приор прищурился. В зале пронесся удивленный ропот. Кто-то вполголоса обронил: «Никак, тот самый, кому маэстро доверил писать Беатриче Портинари?» Лоренцо вспыхнул, но виду не подал.

— Говори же, — нетерпеливо бросил Приор. — Только покороче. Сам видишь, недосуг нам для бесед. Город охвачен страшным поветрием, люди мрут как мухи. Тут не до живописцев.

— В том-то и дело, ваша милость! — горячо воскликнул Лоренцо. — Я пришел говорить об искусстве. О будущем нашей славной школы, основанной Джотто. Ибо эта школа — краса и гордость Флоренции, ее душа и сердце!

Советники зашушукались. Кто-то усмехнулся: «Во дает, юнец! Города чумой изводят, а он о фресках толкует!» Но Приор жестом призвал всех к молчанию. Взгляд его стал пытлив и внимателен:

— Допустим. Но причем тут Синьория? Ты же знаешь, что Джотто, упокой Господи его душу, трудился не за деньги Коммуны. Его содержали богатые и знатные семьи — Барди, Перуцци… Портинари опять же. Вот к ним и обращайся.

Лоренцо шагнул вперед. Глаза его пылали почти безумным огнем.

— Ваша милость, но разве это только их дело? Разве искусство принадлежит лишь богачам? Нет, оно — достояние всего города, его украшение и слава! И если сейчас оно зачахнет, Флоренция потеряет больше, чем от чумы. Ибо мор губит тела, а утрата искусства убивает души!

По зале пробежал одобрительный гул. Многие советники закивали, в глазах вспыхнул интерес. Лоренцо говорил страстно, убежденно, и речь его находила отзвук в сердцах слушателей.

— Представьте, синьоры, — продолжал он, — что будет, если зараза отступит, а возрождать город станет некому? Кто распишет вновь стены церквей, чьи статуи украсят площади? Чем будет гордиться Флоренция, кроме могил и руин?

Голос юноши дрожал от напряжения. По лицу Приора пробежала тень, он задумчиво потер подбородок.

— Положим, ты прав, — медленно проговорил он. — Цех художников и впрямь — гордость наша. Но чем мы можем помочь? Казна пуста, граждане напуганы. Сейчас не до мецената.

— А я и не прошу денег! — звонко откликнулся Лоренцо. — Я прошу вашего дозволения и покровительства. Пусть Синьория передаст боттегу Джотто… мне! Я сберегу ее, я соберу учеников. Мы станем работать, не покладая рук. Напишем новые фрески, украсим алтари. Люди увидят, что жизнь продолжается. Это вдохнет в них надежду, поможет одолеть страх смерти!

Советники загалдели, зашумели. Кто-то вскочил с места, замахал руками:

— Да он в своем уме? Отдать школу безвестному юнцу? Где это видано?

Но тут встал пожилой, представительный мужчина с орлиным профилем. То был Строцци, глава старинного и могущественного семейства.

— А ведь он дело говорит, — веско произнес он, обводя взглядом притихших коллег. — Искусство нельзя бросать на произвол. Иначе мы уподобимся варварам. Этот юноша пусть мал годами, но велик духом. Я читаю в его глазах решимость и искру таланта.

— Верно! — подхватили другие. — Кому же и принять наследие Джотто, как не лучшему из учеников!

— А он талантлив, я слыхал! Сам Портинари к нему благоволит…

— Дерзновенный малый! Видать, далеко пойдет…

Лоренцо слушал эти выкрики с бешено колотящимся сердцем. Неужто удалось? Неужто он, безродный простолюдин, сумел убедить благородных мужей? От волнения у него потемнело в глазах.

Наконец Приор поднял руку, призывая к тишине. Обвел собрание тяжелым взглядом, вздохнул.

— Что ж, — молвил он, — вижу, многие склонны внять твоим речам, юный Лоренцо. Признаться, и я впечатлен твоей страстью и даром убеждения. Быть посему. Синьория передает тебе ключи от боттеги и право собрать учеников. Но смотри — не подведи! Народ должен знать, что Флоренция жива. Что дух ее крепок, а таланты не иссякли.

— Благодарю, ваша милость! — просиял Лоренцо, падая на колени. — Клянусь, вы не пожалеете о своем решении. Я верну городу надежду и веру. Искусство расцветет с новой силой!

— Иди же, — милостиво кивнул Приор. — Да хранит тебя Господь. А ты храни наследие Джотто и будущее Флоренции.

Ошеломленный Лоренцо, пошатываясь, вышел из залы. Бартоло подхватил его под руку, тревожно заглядывая в лицо.

— Ну что, получилось? Они согласны?

— Да, малыш, — блаженно улыбнулся Лоренцо. — Теперь боттега наша. А вместе с ней — судьба флорентийской живописи. О, маэстро Джотто! Я оправдаю вашу веру. Я понесу ваш огонь сквозь мрак и смерть!

Он сжал кулаки, глаза его лихорадочно сверкали. Впервые после кончины учителя Лоренцо чувствовал цель и смысл. Теперь у него было великое дело — и он собирался посвятить ему всего себя.

В этот миг он не думал ни о чем другом — ни о Чуме, ни даже о Беатриче. Все это отступило, померкло пред грандиозностью замысла. Школа Джотто, живопись Флоренции — вот что занимало его ум и сердце.

«Я должен начать действовать немедля, — решил он про себя, шагая по улицам притихшего города. — Созвать всех подмастерьев, собрать краски и кисти. Наметить планы росписей, договориться с заказчиками. О, работы — непочатый край!»

Лоренцо ускорил шаг, почти побежал, не замечая хмурых лиц прохожих, лавок с наглухо закрытыми ставнями. Он спешил навстречу мечте, ставшей явью. Навстречу своему предназначению.

Черная Смерть, притаившаяся за углом, смотрела ему вслед пустыми глазницами. Она никуда не делась, не отступила. Напротив, с каждым днем собирала все более обильную жатву.

Но Лоренцо, охваченный творческим горением, этого пока не замечал. В нем пылал все тот же огонь — огонь искусства и веры, зажженный великим Джотто. И юный художник был твердо намерен пронести его через любые испытания.

Так, в сумраке и безнадежности, занималась заря нового искусства. Искусства, которое бросало вызов Смерти и прославляло бессмертие человеческого Духа…

Глава 4. Новый очаг

Узкая улочка Сан-Микеле-Висдомини тонула в зловещем безмолвии. Редкие прохожие, закутанные в плащи, спешили мимо с перепуганными лицами. Двери и ставни домов были затворены, лишь из приоткрытых окон доносились приглушенные стоны и плач.