Бесплатный фрагмент - Любовь, Комсомол и Зима

1974.Париж. Франция

«Бонжур! Амур! Тужур!». Любовь витает в воздухе — это не просто красивые слова или литературный штамп, так и есть на самом деле. Воздух Парижа пропитан любовью. Влюблённые целующиеся парочки на скамейках в парке Жардан Монсо, и я, одинокая, с учебником на коленях, на зелёном газоне, среди таких же студентов, зубрю мудрёные формулы фотохимических цепных реакций.

…Любовь витает в городе, а у меня — начало конца, конца моей первой, романтичной, нежной, трепетной, платонической любви. Ничто не предвещало такого финала. Ничто! Ещё вчера ОН держал мою руку в своей, смотрел мне в глаза, так близко-близко, лицом к лицу…

Мы стояли на набережной Сены у моста Александра III, со стороны парохода-ресторана смотрели на воду, и он сказал, что ничего лучшего в его жизни не было с тех пор, как он прилетел в Париж к родителям, работающим в посольстве СССР во Франции, кстати, вместе с моими родителями. Именно благодаря этому мы и познакомились.

А на следющее утро я получила по почте красочный конверт с открыткой-приглашением на церемонию бракосочетания в мэрии пригорода Парижа. Ха! Одним из «брачующихся» был мой любимый — ОН.

Нет-нет, я не упала в обморок, не зарыдала в голос, не закусила губы… Единственное, что я почувствовала, — это пульсация крови в висках и застрявший в горле выдох: «Почему?».

РОМАНОВСК ПРИВОЛЖСКИЙ, РСФСР. ОСЕНЬ 1975

Через год я оказалась в провинциальном российском городке Романовск Приволжский, на родине моей матери, где до сих пор жили её сёстры и мои кузены и кузины. Здесь возводилась вторая очередь огромного текстильного комбината. К тому времени строительство основной части комплекса завершили, и в полную мощь работали льнопрядильный, ткацкий и красильный цеха. Возведение комбината имело статус Всесоюзной ударной комсомольской стройки, и мне не стоило особых усилий получить комсомольскую путёвку с гарантией трудоустройства и обеспечения жилья.

Конечно, родители пребывали в шоке, всячески отговаривали от столь опрометчивого решения — покинуть их самих и, главное, такую распрекрасную Францию и уехать не в родную матушку-Москву, а к чёрту на кулички в этот богом забытый «Зажопинск», как называла городок моя мать. Но, зная мой упрямый и решительный характер, им ничего не оставалось, как смириться и вызвать на телефонные переговоры старшую сестру матери. И я не свалилась родственникам как снег на голову, они поджидали меня.

Забегая вперёд, скажу, я не стала обузой для родных: администрация комбината предоставила комнату в общежитии в только что построенном пятиэтажном доме со всеми удобствами. Из трёх таких высотных домов выросла новая современная часть провинциального городка. Новую улицу с этими «высотками» (по меркам городка), современным дворцом культуры, детским садиком, парикмахерской, продовольственным и промтоварным магазинами, кафе так и назвали — Молодёжная. Комбинат стал градообразующим предприятием Романовска Приволжского и фундаментом зарождения нового современного города. Сюда стекалась молодёжь не только из близлежащих посёлков, но и со всей РСФСР.

Часть городка, на правом берегу Волги, в народе — Правобережье, произвела на меня впечатление неоднозначное. Я никогда не видела таких разбитых дорог без тротуаров для пешеходов. Хотя какие там тротуары, если вся эта дорога в ухабах и есть пресловутый «тротуар»! Никакого личного и общественного транспорта я не обнаружила, а грузовые машины и прочая техника ездили к комбинату объездными путями. Нет-нет, мальчишки-велосипеды на дорогах попадались, и пару раз резвые мотоциклисты спугнули клаксонами (извините мой французский).

Я никогда не видела таких неказистых деревянных домишек, мокрых и серых от дождя. Разглядывая их, удивлялась, почему их деревянную основу не покроют лаком или хотя бы не покрасят ставни и наличники на окнах… Избушки на курьих ножках — того и гляди из двери выскочит Баба Яга в лохмотьях.

Никогда не видела на прилавках продовольственных магазинов такого скудного ассортимента, на улицах — столь однообразно и безвкусно одетых женщин и девушек (про мужчин вообще умолчу); никогда не слышала такого количества нецензурных слов, которые буквально рекой лились в разговорах весьма разновозрастных людей (надо уточнить, что в основном парней и мужчин), независимо от того, на какую тему они говорили…

С другой стороны, город расположился на двух берегах «глубокой и полноводной матушки Волги»: на крутых её берегах, на семи холмах. И на каждом холме возвышались величественные собор, храм или церковь, возведённые в разные эпохи Руси и России. Формально городок основан в конце XIII века, у него богатейшая история, и это не могло не вызвать моего восторга и даже поклонения ушедшим временам. Я не проявляла интереса к религии, но, естественно, посещала католические соборы в Париже — больше из интереса к истории и архитектуре, как турист, но никогда не заходила в православные храмы в Москве: я была школьницей, пионеркой и комсомолкой, увлечение религией тогда не поощрялось и могло повлечь наказание «свыше», особенно если ты — председатель школьного совета пионерской дружины или комсорг первичной организации. Но кто мог запретить мне посетить величественный собор сейчас? Никто!

И я ощутила полнейший восторг от благолепия домов Божьих! Истинное Открытие новой Вселенной и Праздник! Я восхищалась стилем и узорами церковного зодчества, перезвоном колоколов, Воскресным богослужением, на которое спешили чистенько одетые тётушки и бабушки…

А для местного населения, особенно среднего и молодого поколения, всё это было обыденностью. Кажется, люди не замечали ни величия, ни красоты. Для них это — данность, часть повседневной жизни, такая же привычная, как школа для детворы, или закопчённый от топки углём банно-прачечный комбинат, расположившийся по соседству с главным собором города, или продовольственный магазин с устаревшим названием «лабаз» через дорогу. Роскошь и убогость рядом — «в одном флаконе».

Моста через Волгу не было. И мне показались романтичными пассажирский теплоход и грузовой паром, переправляющие людей и автомобили с одного берега Волги на другой. Вид на оба берега с палубы теплохода потрясающий: обе набережные располагались высоко над рекой, и взору открывались зелёные холмы со старинными деревянными ступеньками, ведущими от обеих пристаней вверх к этим набережным. Старикам, конечно, подняться по этим ступенькам нелегко, но в овраге между двумя холмами расположилась дорога с более пологим подъёмом для автомобилей, и вдоль дороги проложена пешеходная тропа.

Городок небольшой, чуть больше семнадцати тысяч жителей с учётом прибывшей на комсомольскую стройку молодёжи. В первые два дня я обошла Правобережье вдоль и поперёк. Левый же берег я оставила на сладкое для следующих выходных. А в понедельник мне предстояло явиться в отдел кадров и встретиться с главным инженером и главным технологом для решения вопроса по трудоустройству.

САМОПРЕЗЕНТАЦИЯ

Прежде чем рассказать, как меня встретили тётушки-дядюшки и вся родня в лице кузенов-кузин и маленьких внучатых племянников, расскажу немного о себе и об «имаж экстерн» — «внешней обёртке» моего Я.

Моё имя Ангелина. С детства его не терплю, поэтому в семье и школе называлась просто Гелей, а после окончания школы взяла последнюю часть имени — Лина, так всем с тех пор и представлялась. На день приезда в Романовск Приволжский мне двадцать один год. По тем временам, а особенно для провинции, «ох, и засиделась же я в девках». Высшее образование по специальности химика-технолога получила заочно, но параллельно училась и в Париже, так как проживала там с шестнадцатилетнего возраста с родителями, работавшими в посольстве. К шестнадцати годам я успела окончить среднюю школу в Москве, перескочив с первого класса в третий. В Париже училась в школе изящных искусств Beaux-Arts de Paris, специализировалась на декоративно-прикладном искусстве и занималась бальными танцами. С детства увлекалась рукоделием и творчеством: рисованием, лепкой, вязанием, шитьём кукол, плетением макраме. Всё это и побудило поступить в эту парижскую школу на основе творческого отбора.

Ну а теперь о внешней оболочке. Рост сто шестьдесят сантиметров вместе с французской кепкой, без кепки — на сантиметр меньше. Вес — сорок шесть килограммов с той же кепкой, то есть с натяжкой. (Почему кепка? Потому что я обожала её носить). Довольно длинные светлые волосы, зелёные глаза, пухлые губы с модной в то время яркой помадой, худые длинные ноги. Ну, что ещё? Прямой нос, довольно широкие скулы.

Я бы не сказала, что внешность типично русская или славянская: в Париже из-за акцента меня часто принимали за шведку или немку. И вот представьте себе такую пигалицу с довольно ярким макияжем: накрашенные густые, благодаря французской туши, «махровые» ресницы, светло-зелёные тени на веках, дорогущая короткая твидовая юбка, белый свитер крупной вязки, итальянские чёрные лаковые сапоги-чулки до колен. Броско и ярко даже для Москвы с Парижем.

Но «девушки из высшего общества» нашей Парижской школы искусств предпочитали такой образ. Я надела эту «вторую кожу» всего год назад. Новый образ стал моей защитной реакцией: я уже не милая, трепетная, наивная девочка, дурочка-малышка с широко распахнутыми глазами, а яркая, дерзкая, самоуверенная, гордая и… неотразимая. Я придумала эту роль для себя год назад и решила, что если не суждено стать актрисой на сцене или в кино, то я справлюсь с такой ролью в реальной жизни. Да, новый образ был протестом, но удивительно, постепенно я приняла его, и он стал моей новой кожей, моим естеством.

Вот такая девушка приехала в маленький провинциальный городок России начать здесь новую взрослую жизнь.

РОДНЫЕ ЛЮДИ

Обе тётушки, Капиталина и Василиса, с дядюшкой Аркадием встретили меня на железнодорожном вокзале областного центра, куда я приехала на электропоезде из Москвы. Они радостно махали руками, заметив «родную кровиночку» в окне тормозящей электрички. Пока тётушки по очереди обнимали и целовали меня троекратно в щёки, дядюшка подхватил чемоданы. Эта искренне тёплая встреча растрогала меня: за всю свою жизнь я не могла вспомнить ни одного поцелуя от мамы… Я помнила, как она обнимала мою младшую сестрёнку, но таких ласк ко мне никогда не проявляла. Я чувствовала безразличие матери, хотя всячески старалась заслужить её доброе слово: прекрасно училась в школе, была активисткой. Но она не посетила в школе ни одного родительского собрания, на них ходил отец и возвращался довольный и гордый моими успехами.

А здесь, в этом чужом для меня городке, две практически незнакомые мне женщины, простенькие тётушки, тискают меня по очереди, обнимают, плачут, прижимают к груди… Да, это было эмоциональным потрясением! Искренние и тёплые русские люди, такие душевные, как будто знали меня всю жизнь…

Старшая тётушка Василиса (Васеня) замужем за дядюшкой Аркадием. У них двое детей: взрослый женатый сын Владимир и дочь-подросток Оля. Живут в собственном доме с садиком в посёлке Заречный, в пятнадцати километрах от Романовска Приволжского. Недавно Володя, как специалист механизатор, с женой и двумя детишками-погодками получили от посёлка двухкомнатную квартиру в новостройке. Владимир старше меня на четыре года.

У дядюшки Аркадия сложная судьба. Он воевал, попал в плен, затем в марте 1944 года был освобождён советскими войсками. Но в дальнейшем его осудили за якобы дезертирство или предательство (в семье не любят обсуждать это в деталях); отсидел, затем был сослан в эти края на поселение поднимать строительство, встретил тётю Васеню, а в 1956 году получил полную реабилитацию.

Посёлок Заречный большой и активный: своя птицефабрика, обеспечивающая курятиной и яйцами не только весь район, но и область, агрохимическое предприятие по производству удобрений и конный завод, занимающийся разведением лошадей местной породы. Жизнь бьёт ключом! И центр посёлка выглядит гораздо современней и благоустроеннее, чем старая часть городка Романовск Приволжский, хотя он и районный центр.

Тётушка Васеня двадцать лет проработала в почтовом отделении посёлка, а сейчас вышла на заслуженный отдых заниматься внуками и домашним хозяйством. Она хотела, чтобы я поселилась у них: мол, и работу по специальности найду легко, ну, хотя бы в том же агрохимическом предприятии, да и комната Володи освободилась, и я могла бы проживать с ними как угодно долго.

Оленька — пятнадцатилетняя дочь, поздний ребёнок, кровинушка любимая, пухленькая, розовощёкая девочка-хохотушка, физически развитая не по годам, дружит с семнадцатилетним пареньком Андреем, который целыми днями пропадает у них в доме, но «зато на глазах у родителей», как сказала тётушка, «от греха подальше». Милое семейство! Такое впечатление, что тётя, как курица-наседка, готова растопырить свои крылья и всех цыплят собрать поближе к себе, всех обласкать, согреть и защитить.

Про таких говорят «душа нараспашку». И я опять невольно сравнила её со своей мамой… Неужели они родные сёстры? Такая разница, однако…

Вторая тётушка Капиталина (Капа) жила в самом городке Романовск Приволжский, на Правобережье, на старой улочке, недалеко от главного собора, в двухэтажном старинном мещанском доме с двумя подъездами, поделёнными на шесть коммунальных квартир, с общими кухнями и туалетами на каждый подъезд и этаж. Она никогда не была замужем. Её парень погиб в самые первые дни Великой Отечественной войны, и Капа осталась до конца жизни верна памяти о нём, верна своей первой и единственной любви. Но она воспитывала с трёхлетнего возраста свою племянницу Надю — дочку младшего брата, который бросил жену и дочь-малышку и где-то скитался по стране. Ну а мать девочки впоследствии встретила другого мужчину и оставила Надю тёте Капе, хотя иногда и навещала их.

Добавлю про Капу, мы с Надей называли её именно так, без всяких «тёть»: она всю жизнь проработала на одном месте, на старой льняной мануфактуре: сначала ткачихой, потом мастером. Именно на основе этой мануфактуры и возводился большой текстильный комбинат. Но старое здание было сохранено как музей прядения и ткачества, и Капа работала в этом музее заведующей…

Первые дни я провела в квартире Капы. Надя была в Москве на слёте комсомольского актива рабочей молодёжи, представляла комсомольскую организацию комбината, хотя была не комсоргом, а его правой рукой. В воскресенье вечером она должна вернуться.

Перед её возвращением я уже перезнакомилась со всей роднёй и поняла, что за люди живут в городке. Пришлось сменить короткую твидовую юбку на брюки клёш от бедра. Но вопрос что же на самом деле шокировало местных больше — короткая юбка или брюки-паруса — так и остался открытым. Во всяком случае, ни на ком больше таких брюк я не видела. Тем не менее Капа сказала, что лучше подметать пыльные улицы этими «моряцкими» штанами, чем доводить до инфаркта голыми коленками бабушек и дедушек, особенно в районе собора, где старички дружненько сидят на скамейках и обсуждают всё, что движется.

Рассказывая о Романовске Приволжском и в целом о районе, следует упомянуть и местечковый особый диалект с протяжным певучим «о». Так говорят все мои тётушки-дядюшки, их дети и внуки. С первых слов сразу можно понять перед тобой местный или приезжий. Такого диалекта я ожидала и от Нади.

Она вернулась поздно, уставшая, промокшая под дождём, с двумя большими сумками (их называли здесь «котомки»), набитыми колбасой, мясными наборами для супа, сыром, банками кофе и парой бутылок красного грузинского вина. В те времена в местах, отдалённых от Москвы и Ленинграда, такие продукты на полках магазинов отсутствовали. Мне было сложно это понять. А соседи по очереди раз в неделю ездили на закупки в Москву, за триста километров от городка. Продукты делились поквартирно. Слава Богу, жители этого дома знали друг друга всю жизнь и никаких недоразумений между ними не возникало, могли выручить и «пятёрочкой» до получки или пенсии. Такой своеобразный кооператив. Неудивительно, что соседи знали друг о друге всю подноготную. Ничего не утаишь и никуда не спрячешься!

— Ты глянь-то, Фискина дочь пошла! Ну, вылитая-то Анфиска! Така же худа да горделива, — как-то услышала я, проходя по нашей же улице, но на порядочном расстоянии от дома Капы. Тётка в кургузой серой куртёнке, с белым платочком на голове, по-старушечьи подвязанном на подбородке, даже и не пыталась понизить голос, зная, что я услышу, вспоминала мою мать, а заодно и меня тихим «добрым» словом.

Вернёмся к Наде. Капа встретила её у порога, обняла и взяла обе сумки, затем отстранилась, чтобы представить меня. Я смущённо улыбнулась, когда наши взгляды пересеклись.

— Ну, привет, француженка! Так вот ты какой, цветочек аленький! — Она не обняла меня, но взяла за обе руки и улыбнулась. — Будем знакомы, сестричка! Спать нам придётся вместе в одной кровати. Слава Богу, она широкая, так что давай знакомиться поближе и потеснее, прежде чем разделить наше ложе.

Её говор был абсолютно нормальный: не окающий волжский и не акающий московский, а чистая, правильная речь — так говорят дикторы радио и телевидения.

Мы пожелали Капе спокойной ночи и прошли в комнату Нади. Она достала из буфета два хрустальных бокала (хрусталь в те времена был обязательным атрибутом и показателем достатка) и открыла бутылку вина.

Я не пила спиртное, если не считать слабоалкогольного горячего глинтвейна на рождественских ярмарках. Из принципа, да и желания никогда не было. Но в такой обстановке решила не упрямиться, а хотя бы символически поддержать компанию и пригубила терпкий напиток.

— Завтра на комбинат идём вместе. Смена начинается в 7:30, но начальство и инженерно-технический состав работают с 9:00. Тебе предстоит со многими встретиться, походить по комбинату. Не спеши с выбором, вакантных мест много. А ты у нас девушка образованная, из МАсквы, да из ПарЫжу, да ещё и с челобитной до царя-батюшки нашего Царькова Сергея Петровича, аж за тридевять земель поклон ему шлют.

Честно, я не могла понять, она шутит так добродушно или иронизирует. «Ох, не проста сестрица-то наша!» — подумалось мне.

Наде двадцать три года. Не замужем. Ждёт парня со службы на морском флоте. Окончила технический вуз в Ленинграде (так вот откуда её чистая фонетика!). После окончания вуза распределилась работать в родные края на комбинат в отдел главного технолога.

Ну вот, себя любимую всю описала с ног до головы, а о Наде ни слова! Она чуть выше и чуть потяжелее меня, буквально на пару сантиметров и на пару килограммов. И вся эта пара килограммов удачно и счастливо распределилась в области груди. Рыжеволосая, сероглазая, носит очки в красивой оправе. Чертами лица мы схожи. По крайней мере, в дальнейшем нас постоянно сравнивали как сестриц.

Надя сощурила глаза, ухмыльнулась и высоко подняла бокал, глядя на вино и блики хрусталя через свет люстры.

— Завтра наденешь мою чёрную юбку, в талии резинку утянем. А после встречи с начальством смотаешься за Волгу на теплоходе, он регулярно ходит. Там хорошее ателье на набережной. В нём мать моей подруги работает закройщицей. Закажи себе пару юбок, хотя бы до колена. А в промтоварах купи резиновые сапоги. Через две недели здесь будет грязь непролазная, все дороги в кашу превратятся. Утонешь в своих модных «лодочках-чулочках».

«Да уж, старшая сестричка включила нотки командира октябрятской звёздочки», — подумала я и улыбнулась.

— А откуда тебе известно содержимое моего гардероба? — притворилась я наивной. — Мы же только что встретились.

— Папаша твой заботливый вызывал на переговоры накануне твоего приезда и попросил проследить за «дресс-кодом», как он выразился. Мол, беда с этим кодом, надо выручать, чтоб не было мучительно больно за такую непутёвую дочь. Пожаловался, что ты хиппуешь. Хотя такого слова у нас здесь и не употребляют, но я прониклась. Вот! Лично я за свободу в любом виде: носи что хочешь, самовыражайся как хочешь… Но для первого знакомства с начальством всё же надень мою юбку, а дальше жизнь покажет, бить или не бить, — она засмеялась, ополовинила бокал. — Не обижайся! Я обещала ответственно подойти к твоему «рандеву» — папашино выражение. А там дальше делай как знаешь.

Я ещё раз пригубила вино. Оно нагрелось в бокале и приобрело вкус поприятнее. Надя приободрила меня взглядом, жестом показала «пей, пей!». Я почувствовала, как тепло растеклось по телу. Ах, вот оно, это состояние, ради которого люди пьют вино! Тепло, легко! Запросто могу лечь в кровать к кузине, хотя днём эта мысль напрягала, и я успокаивала себя тем, что это временно и ненадолго.

Утром зазвенел будильник. Капа побежала на кухню ставить чайник и готовить бутерброды. Надя накручивала волосы на термобигуди. Я умылась (душа в доме нет) и начала накладывать макияж, свою вторую защитную кожу. Удивительно, но Надю мой боевой раскрас не шокировал.

Добил её флакон духов Opium, каплю которых я растёрла на запястье. Она потеряла дар речи, переключив все пять чувств на одно — обоняние. Я открыла чемодан и достала запечатанную коробочку духов CHANEL.

— Это тебе! Надо было подарить вчера, но всё не по плану пошло. Да сегодня и повод получше. Вон как кстати пришлись! Держи! Знаю, что все девушки и женщины СССР мечтают о «Шанель». Думаю, и тебе аромат понравится.

Надя потеряла дар речи. Четыре других чувства к ней ещё не вернулись. Она смотрела на коробочку как заворожённая. Командир октябрятской звёздочки испарился из неё полностью.

— Один-один, — я легонько щёлкнула пальцами перед её носом, — просыпайся, «зачарована, околдована, словно в оковы закована, драгоценная моя женщина».

— О, ты тоже почитываешь Заболоцкого? — удивилась она.

Я кивнула, и мы засмеялись. Сорок минут пешочком до комбината пролетели незаметно. Мы болтали без умолку обо всём на свете: и как нам жилось в детстве, и как училось, и про первые наши любови, закончившиеся неудачно для обеих. Но мы успокоили себя тем, что любовь и называется первой, потому что за ней должна быть ну хотя бы ещё одна. Во всяком случае, Надя ждала возвращения с флота своего любимого парня, который в заморских краях уже и парчу белую прикупил ей на свадебное платье.

ПЕРВЫЕ СУМАТОШНЫЕ ДНИ

Первый день на комбинате стал днём знакомства с руководством — от начальника отдела кадров до директора. Встретили меня, можно сказать, с распростёртыми объятиями, в глазах читался искренний интерес и любопытство. Мне не пришлось рассказывать, кто я, откуда и почему здесь. Все были в курсе, скорее всего, благодаря предприимчивости моих родителей. А может быть, и местный беспроводной «телефон» успешно сработал.

Важной персоной в этой цепочке начальства был моложавый на вид (по крайней мере, по меркам Франции для такой высокой должности), лет тридцати пяти — тридцати восьми, главный технолог Пузиков Андрей Петрович. Именно ему предстояло провести экскурсию по производственным цехам и ввести меня в курс процесса производства. Он уделил мне полтора часа, а затем пригласил по селектору Надю и попросил показать красильный цех, поскольку сам из-за аллергии к красителям старался надолго в цеху не задерживаться.

Директор же, Царьков Сергей Петрович, представительный мужчина лет сорока пяти — пятидесяти, медлительно (а может, внимательно?) изучал мои дипломы и сертификаты. Мне показалось, что он по-актёрски выдерживал паузу, затем спросил:

— А сами-то вы, Ангелина Витальевна, какое направление считаете предпочтительным для себя? — говор у него был московский. — Химик-технолог и художник-декоратор — довольно разнополюсные направления.

— Ну почему же разнополюсные? — искренне удивилась я, восседая напротив него в удобном мягком кресле. — Разве отбеливание и колорирование тканей, а также изготовление синтетических волокон не являются химическими процессами? Я понимаю, вы, как директор, отвечаете за весь механизм работы комбината — от строительства зданий до выгрузки готового товара, и не обязаны знать каждый маленький винтик-шпунтик производства. Но без химических технологий не может быть никаких тканей. А я училась в школе изящных искусств на художника-декоратора, в том числе и по тканям… Я понимаю, на русский язык диплом и сертификаты не переведены, но вы же сами назвали мои специальности, а значит, были в курсе.

У меня невольно дёрнулось веко правого глаза (стало случаться в последний год) от бравады и напористости, а директор, видимо, принял за подмигивание и по-доброму рассмеялся. Он поднял обе руки вверх:

— Всё! Сдаюсь! Один-ноль в вашу пользу! Идите в отдел кадров за направлением в общежитие. Пока выделим изолированную комнату в благоустроенной квартире, а как сдадим очередную пятиэтажку, получите, как молодой специалист, отдельную квартиру. Остальное расскажут в отделе кадров. Приятно было познакомиться с представителем передовой советской молодёжи, «с комсомолкой, спортсменкой, да ещё и красавицей», — перешёл он на шутливый тон. Директор явно был в хорошем настроении, хотя, возможно, эта манера общения была для него обычной. Поживём — увидим.

Начальник отдела кадров Анна Кузьминична, лет пятидесяти, с гладко зачёсанными седыми волосами, встретила меня, можно сказать, по-матерински, предложила мне чай со словами:

— И не вздумайте отказываться-то. Я знаю, вы уже три часа без передыха по комбинату бегаете-то. Вон, бледненькая-то какая, нанюхалась этих кислот и щелочей всяких в красилке-то, — ворковала она местным говором, добавляя «то» почти после каждого слова.

Я и не отказалась. Душистый чай, на травках, да ещё и с пряниками, которых я сто лет не ела. Анна Кузьминична объяснила, что сначала я должна пойти в общежитие с направлением от отдела кадров, выбрать комнату, затем со справкой от коменданта и паспортом — в паспортный отдел РОВД на прописку, затем пройти медицинский осмотр в районной поликлинике, далее предстоял сам переезд в общежитие, и только после всего этого надо появиться на комбинате для подбора подходящего вакантного места.

— В общем-то, дочка, погуляй по городу дня три-четыре, осмотрись, а то начнёшь работать-то и некогда гулять-то будет, — вполне так естественно Анна Кузьминична перешла на ты.

Вместе с Надей весьма скромно пообедали в столовой комбината, и я ушла в город решать свои «легализационные» дела с документами. А в 16:00 на теплоходе «Обь» перебралась на Левобережье заказать несколько вещей «а-ля дресс-код» в пошивочном ателье «Тюльпан».

Забегая вперёд, скажу, что Левобережье отличается от старой части Правобережья статусом старинных построек. В основном это большие добротные купеческие дома, во всяком случае, на центральных улицах Левобережья. Здесь сохранилось много старинных, исторически ценных строений, таких как Банк России, дом бывшего нотариуса, «Ресторанъ Волна», коммерческая артель, пожарная каланча, старые каменные торговые ряды. Атмосфера XIX и начала XX веков.

Вид с левого берега на набережную правого был не менее великолепен, чем с правого на левый. Величественный собор просматривался во всей красе, такой большой и могучий для маленького провинциального городка. Просто седьмое чудо света!

Ателье расположилось рядом с парком, в двухэтажном деревянном здании, раньше оно тоже принадлежало какому-то купцу. В приёмном вестибюле на стенах висели вертикальные высокие зеркала и образцы тканей. Поразительно, в городе, взрослое население которого в основном работает на комбинате по выпуску тканей, столь скуден их выбор! Я разглядывала и щупала ткани в ожидании, пока кто-нибудь выйдет на мой звонок в дверь. Наконец-то со второго этажа спустилась женщина-закройщица.

— Ну что, выбрали ткань, Ангелина?

Конечно же, моё имя уже долетело до второго берега Волги, прежде чем сюда добралась я. Хотя чего удивляться? Это же мама приятельницы Нади.

— Это весь ваш ассортимент? — я продолжала ощупывать ткани.

— Да, выбор небольшой. Но заказчицы обычно приходят со своими отрезами.

— А где они их приобретают?

— Да кто где! В областном центре или в Москве.

— А в славном городе Романовск Приволжский с масштабным комбинатом по выпуску тканей, приобрести свою же продукцию, значит, нельзя? — усмехнулась я.

— Ну, — засмущалась женщина, — в магазине-то точно нет, но с рук-то можно найти. Фабричные иногда продают лоскуты, им выдают под зарплату. Поспрашивать?

— Поспрашивайте. А если я принесу широкие брюки, сможете перекроить их на детали юбки? Впрочем, лучше я сама перекрою. Сошьёте юбку за пару дней?

— Сами раскроите? А зачем тогда я нужна? — обиделась женщина.

— Хороший вопрос. Дело в том, что я сама и скроила бы, и сшила бы, но у меня нет швейной машинки и неизвестно, когда будет, а юбка нужна сейчас. Сможете выполнить мой заказ за два дня, если я детали юбки завтра принесу? Если нужна оплата за срочность, я оплачу.

— Ну а что не смочь-то? Сама и сошью. Могу и за день… Да и дочка за вас словечко молвила, — оживилась закройщица, оценив моё предложение оплатить по срочному тарифу.

— Спасибо! Если не удастся купить швейную машинку, я ещё не раз к вам загляну.

Я вышла из ателье, глубоко вдохнула свежий, с лёгким дуновением тёплого ветерка воздух, пошуршала носком сапожка опавшие с деревьев жёлтые листья и направилась в сторону парка, на выходе из которого наискосок находился магазин «Промтовары», в котором предстояло купить резиновые сапоги.

Парк — это звучало гордо, скорее сквер с естественным ландшафтом: никаких декоративных посадок, небольшая детская игровая площадка, летняя танцплощадка для молодёжи, фонтанчик, скамейки вдоль центральной дорожки, на спинках которых нацарапаны имена — влюблённые послания подростков. И пара статуй рабочего и крестьянки, каждый из персонажей расположился по отдельности, сам по себе, но с молотом и серпом. Весьма оригинальная композиция!

Магазин располагался в угловом здании. Центральный вход, как корма корабля, рассекал этот угол. Здание можно назвать архитектурным объектом: колонны по бокам входа, навесной небольшой балкон над дверью, а к самой двери вели высокие ступеньки с резными деревянными поручнями.

Моему взору предстал скудный выбор верхней одежды и обуви. Просто не за что глазу зацепиться! Неужели кто-то покупал эти вещи? Ну, может быть, женщины старше пятидесяти лет, для молодёжи в ассортименте не было абсолютно ни-че-го. Резиновые сапоги моего размера пылились на полке, но такие страшнючие, с широченным голенищем, куда я могла бы впихнуть обе ноги вместе с широкими брючинами… Я не сдержала смешок, представив себе эту картину. Эх, пока не вышла на работу, придётся завтра съездить в областной центр за обувью, а заодно и ткани посмотреть. Хорошо, что до центра ходил маршрутный автобус, да и расстояние в тридцать пять километров не пугало.

Я опять брела через парк в сторону пристани, шуршала листвой, ни одной живой души не встретила. Издали увидела библиотеку: двухэтажный деревянный старинный дом казался лёгким и воздушным — всё дерево украшено резьбой и обжигом. Подошла поближе рассмотреть эту резьбу в деталях. Удивительно, какая сложная работа: и сквозная, и глухая (рельефная), и скульптурная. А какие уникальные элементы и узоры! Не дом, а образец прикладного искусства. Если в Левобережье есть ещё такие дома, то хотя бы ради любования ими я буду сюда наведываться.

Вошла внутрь. Зазвенел колокольчик.

Со второго этажа спустилась молодая статная женщина. Тёмные длинные волосы, внимательные карие глаза. Она улыбнулась, и от милой улыбки озарилось всё её лицо. «Какая красавица!» — подумала я.

Мы поздоровались. Говор без протяжного окания.

— Хотите записаться в библиотеку? Добро пожаловать! У нас хороший выбор книг и большая подборка журналов и газет.

— Да, хочу записаться и взять пару книг. Но мой паспорт сдан на прописку. Справка из отдела кадров вас устроит?

— Да, разумеется. На комбинат приехали? Вы первая из приезжих заглянули к нам. Сейчас молодёжь мало читает, в основном дети и люди в возрасте. Вас интересует что-то конкретное? Какая литература?

— Для начала я бы посмотрела зарубежную. Можно?

— Разумеется! Проходите в зал, направо.

Глаз упал на роман Джорджа Элиота «Мидлмарч». На самом деле автор романа — женщина, Мэри Энн Эванс, но она взяла мужской псевдоним — женщине на писательском поприще было сложнее пробиться. Об этом романе в нашей группе парижской школы искусств протекал жаркий спор, но я не удосужилась его прочесть: в тот момент готовилась к сессии московского института. Я удивилась, роман был переведён на русский язык, и за пару минут я нашла его на полке библиотеки маленького провинциального городка. Ещё минут пятнадцать осматривала полки. Не найдя недочитанную во Франции «Сагу о Форсайтах» Голсуорси, я спросила, имеется ли у них этот роман.

Библиотекарь заглянула в картотеку:

— Книга на руках. Я поставлю вас на очередь.

Она оформила заявку. После этого мы познакомились. Она представилась Натальей Леонидовной, но добавила, что просто «Наталья» ей привычнее. Я назвалась Линой. Наталья пригласила выпить чай из самовара. Я не отказалась, но мелькнула мысль: «Они всех приглашают?» Позже Надя пояснила, что это просто жест вежливости, и не обязательно соглашаться. «Надо запомнить», — подумала я.

Чай был великолепен, разлит традиционно по-русски в чашечки на блюдечке да с сушками-баранками в плетёной корзинке. И я решила, в следующий раз приду в библиотеку со своими угощениями.

На Правобережье вернулась под вечер. Так пролетел мой первый будний, хотя и нерабочий день. Оказывается, я устала от беготни туда-сюда и от общения с незнакомыми людьми.

После ужина, приготовленного Капой, мы обсудили все мои события и встречи. Надя посокрушалась, что я не нашла ни ткани, ни сапоги, и включила командира:

— Не вздумай резать брюки! Если завтра едешь в центр области, то зачем резать хорошую вещь? Походишь пару дней и в моей юбке, а в ателье вернёшься с купленной тканью.

Пожалуй, она права: брюки пригодятся на холодную зиму. Надя листала выбранный мною роман и попросила придержать для неё.

— А кто сегодня работал? Татьяна или Наталья? — Надя уютно устроилась на кровати и рассматривала картинки. — Хотя могу догадаться: Наталья! Она заведующая, училась в Москве на «библиотечном и архивном деле», работает полный день.

Я поняла, все коренные жители так или иначе знают друг друга, даже с противоположного берега Волги, которая разделяла не только сам город на две части, но и людей на тесные и шапочные знакомства.

Утром я проснулась на час раньше Нади. Поликлиника начинала работать с восьми утра, и хотелось побыстрее завершить медицинский осмотр, чтобы успеть до обеда побывать в областном центре. Вся процедура осмотра оказалась формальностью, заняла не более тридцати минут. Листок-бегунок подписали терапевт, стоматолог и лор. Минут за десять я дошла до автостанции. Романовск Приволжский удобненько расположился по центру маршрута между двумя крупными городами, и поэтому жители провинциального городка не были отрезаны от «большой Земли»: направо пойдёшь — культуру найдёшь, налево пойдёшь — престижные технические вузы найдёшь (авиационный и мореходное училище).

Заморосил дождик. А я без зонта, без куртки, но в толстом белом свитере, но от дождя он, конечно же, не спасал. Села на скамью под козырёк остановки, посмотрела на часы: ровно 9:00. По расписанию автобус должен подойти через десять минут. Я задумалась, как удобнее построить план на день, чтобы был наилучший коэффициент отдачи.

На мокром асфальте завизжали шины колёс, и я увидела резко затормозившую «Волгу» (ГАЗ-21). Дверца со стороны пассажира открылась, и из автомобиля вышел директор комбината Царьков Сергей Петрович в кожаной чёрной куртке.

— Утро доброе, Ангелина! В центр? Садитесь в машину, я еду туда же, в областной исполком.

Я засмущалась. «Удобно ли?» — мелькнула мысль.

— Садитесь, садитесь! Похоже, дождь усиливается, и автобус может существенно задержаться: асфальт мокрый, и по правилам безопасности скорость пассажирских автомобилей снижается.

Он открыл переднюю дверцу и пригласил жестом, а сам сел на заднее сидение.

— Мой водитель — Николай Николаевич Николаев. У нас здесь масло всегда масляное, — засмеялся директор. — У него Николаи в семье даже не в трёх, а в четырёх поколениях.

«Какой балагур!» — подумала я.

Николай с любопытством взглянул на меня:

— Бонжур! Шерше ля фам! Это все мои познания во французском языке, так что пардоньте…

— Пардоньте уж его, силь ву пле («пожалуйста»), — засмеялся директор. — Парень по-своему хотел произвести впечатление.

Я улыбнулась. Оказывается, даже водитель директора немного в курсе моей биографии, но… хотя… может быть, директор увидел меня на остановке и сказал Николаю: «Подберём-ка нашу новоявленную француженку». Учитывая, какой он шутник, наверное, именно так и было.

В областном центре они высадили меня возле универмага.

— Ангелина, если дел на пару часов, то мы сможем подобрать тебя здесь же, — Сергей Петрович неожиданно перешёл на ты.

Я поблагодарила за предложение и ответила, что вернусь автобусом — хочу погулять по городу. Дождя, слава Всевышнему, не было — всплакнул немного и успокоился.

Не буду описывать все похождения по магазинам. Резиновые сапоги, модель чешской фабрики «Бати», с невысоким трапециевидным каблучком и даже с замочком-молнией на голенище после увиденного ранее «унисекса», произвели на меня приятное впечатление. Да и цена на них высокая, поэтому они и остались в свободном доступе. С тканями оказалось сложнее. Впустую обошла несколько магазинов, пока в одном из них продавщица, измерив меня оценивающим взглядом, не посоветовала специализированный магазин. Там я приобрела шерсть и плотное хлопково-льняное полотно а-ля джинса на две юбки, шёлк и хлопок на две блузки и драп густого вишнёвого цвета на зимнее пальто, пошив которого мне ещё предстояло заказать: тёплой зимней одежды в моём гардеробе, кроме коротенькой курточки из искусственного меха и демисезонного пальто, не было. В отделе «Бижутерия» взгляд упал на оригинальные деревянные крупные пуговицы с ручным обжигом узоров. Я представила, как покрою их вишнёвой краской и затонирую обжиг: какие чудеснейшие пуговицы для зимнего пальто! «Я художник, я так вижу!»

Вернувшись в Романовск Приволжский, я успела попасть на Левобережье за полчаса до закрытия ателье.

Закройщица тётя Зоя встретила меня широкой улыбкой.

— Никаких раскроенных деталей я не принесла, не буду отбирать ваш хлеб! Но эскизы моделей сейчас набросаю, если дадите мне свой рабочий блокнот и карандаш.

Я ловко, одним размахом карандаша, нарисовала эскиз юбки: от талии и до середины бедра заложены и отстрочены складки, от середины бедра складки «стекают» в свободном падении. Пояс широкий, с внутренней флизелиновой вкладкой для придания жёсткости прилегает вплотную, сзади на поясе и ниже его — втачной замочек, спрятанный под накладной шов. Тётя Зоя изумлённо смотрела на эскиз:

— Да я таких качественных рисунков и в журналах не видела! А длину юбки какую пустим?

— Длина на два пальца ниже колена. Это первая юбка, она приоритетная. Со второй можно не спешить.

Словом «приорететная» я привела тётю Зою в замешательство…

Я нарисовала эскиз юбки-шестиклинки: все клинья скроены по косой с неравномерным расширением трапецией, сшиваются швами наружу, затем края оверложиваются, загибаются внутрь и пристрачиваются декоративным (запошивочным) швом отделочной ниткой, как обрабатывается, например, планка на карманах джинсов. Готовую юбку я собираюсь выбелить в специальном растворе, скрутить в жгут и выварить в красителях для придания эффекта «варёнки».

Тётя Зоя слушала меня, раскрыв рот.

— Ох, дочка, тебе легче-то машинку швейную купить, чем носить-то нам такие заказы. Пока я шью твою шестиклинку, можно три других заказа выполнить, — тётя Зоя перешла на ты.

— Я понимаю, у вас спущенные сверху расценки, но я же предлагала взять работу на дом. Это не запрещено? Я оплачу, сколько вы посчитаете необходимым.

— Хорошо, лады. Шестиклинку я оформлю сейчас в работу ателье, а юбку в складку возьму домой, коли она притири…, — тётя Зоя так и не смогла произнести новое словечко. — Спешная, значит.

— Отлично. Если дела пойдут, то ждите меня с заказом блузок и пальто. Мастер верхней одежды у вас в ателье есть?

— У нас замечательный мастер-закройщик и швей в одном лице — Собачкин Егор Фёдорович. К нему очередь загодя. Записать-то?

— Буду благодарна.

— Ну и ладненько, дочка. Давай замерю тебя, — тётя Зоя ловко снимала мерки и охала. — Что ж ты, дочка, худюща така? Кожа да кости. Рожать-то как будешь с таким весом?

— Были бы кости, а мясо нарастёт к тому времени, — отмахнулась я.

— Ну, дай Бог, дай Бог! Не кормила тебя матушка в ПарЫжах. Вон наши-то девки кровь с молоком!

— Да-да, — поддакнула я, — на ваших вечных макаронах и супчике на рыбных тефтелях из баночки жестяной не только кровь будет с молоком, но и молоко с кровью у ваших кормящих мамочек от недостатка витаминов и протеина. Продуктов у вас шаром покати. Хоть здесь, хоть в области. С Москвы тяжеленные сумки везёте, надрываетесь.

Не знаю, почему меня так прорвало. Неужели так задела фраза про «кости и кожу»? Ну нет, своим весом я вполне удовлетворена: сколько газель не корми, коровой она так и не станет. Тип конституции такой!

— Извините, тётя Зоя, это я так, по-свойски. Наверное, за мамку свою, которая не кормила, заступилась неумело.

Возвращаясь из ателье, я опять приостановилась у здания библиотеки, подняла взгляд на широкий карниз над окном. Эх, в следующий раз надо прийти с альбомом и карандашами и зарисовать эти узоры.

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? КЕМ БЫТЬ?

Итак, со всей бумажной волокитой я справилась за два дня. Оставалось заселиться в общежитие. Но ещё несколько дней я поживу с Капой и Надей — они настаивали на этом и обещали помочь в субботу с переездом: с чемоданами, сумками и обустройством на новом месте.

В среду ровно в девять я вошла в кабинет начальника отдела кадров.

— Утречко доброе, Ангелина Витальевна, — Анна Кузьминична опять перешла на вы, — Сергей Петрович просил подождать. Будет минут через десять.

Я сняла с себя летнее джинсовое пальто, приталенное, удлинённое, в отличие от тех коротких плащей и пальто, которые носила здешняя молодёжь. Забавен этот местечковый стиль: длинная юбка, но сверху кургузое пальтишко, и длинная юбка бесформенно сбивалась под ним при каждом шаге.

Из коридора послышался громкий голос директора:

— А я говорю: нет у меня таких средств. Все они давно рассчитаны и распределены. Обратитесь в горисполком, у них должны быть специальные фонды.

Дверь открылась, и Сергей Петрович влетел в кабинет один, оставив своего собеседника за дверью.

— Доброе утро всем! Итак, Анна Кузьминична, что там у нас с подходящими вакансиями? — с ходу начал он.

Анна Кузьминична подготовилась, выписав информацию:

— Инженер-технолог — в отдел Пузикова. Кстати, там же работает и сестра Ангелины. Химик-технолог — в красильный цех. Заведующий химической лабораторией. Мастер ткацкого производства: Ольга Николаевна уходит в декрет через пару недель. Начальник узла связи. Секретарь комсомольской организации: Георгий Сергеевич дорабатывает последние дни перед переводом в обком. Это всё по ИТР-вакансиям.

Директор забарабанил пальцами по столу:

— Так-так… Ангелина Витальевна, что скажете?

— Мастер ткацкого производства — это интересно. Можно поподробнее об обязанностях и заработной плате?

— Видите ли, Ангелина Витальевна, мастер — профессия для специалиста с профтехучилищем или текстильным техникумом в лучшем случае, плюс стаж работы на производстве. Я бы сказал, мастер — это рабочий высокой квалификации, должность не для человека с высшим специализированным образованием. Вот начальник цеха или заместитель — соответствуют вашему образованию, но обе должности заняты. Да и молоды вы. Химик-технолог — вам бы подошло. А года через два-три, можно говорить о карьерном росте до начальника цеха. Так что в отдел главного технолога, поближе к сестре — лучший вариант на данный момент, кроме одного пунктика, если не боитесь трудностей… Кстати, а в горкоме комсомола вы ещё не были?

— А разве я должна была там быть? — удивилась я. — На комбинате своя комсомольская организация и, думаю, несколько первичных в каждом цехе? На комсомольский учёт надо вставать по месту работы, а не прыгать через голову, насколько я понимаю.

— Вот в этом вы вся, Ангелина Витальевна. 2:0 в вашу пользу. Но дело в том, что секретаря комсомольской организации комбината переводят на повышение в обком, и мы ищем ему достойную замену. Должность освобождённая.

— А разве секретаря назначают, а не выбирают? Разве комсорг не выборная должность по принципу демократического централизма снизу доверху? Я, конечно, не сильна в этой иерархии власти, но в школьные годы была комсоргом и устав отлично знала. Конечно, с такой масштабной комсомольской организацией свыше пятисот человек я не сталкивалась.

— Должность секретаря комсомола на комбинате освобождённая. А это значит, человек получает зарплату. Поэтому руководству комбината, как и горкому комсомола, совсем небезразлично, кто займёт это место. Да, должность выборная, но кандидата выдвигает не общее комсомольское собрание всех членов организации, а заседание комитета или бюро: комсорги цехов и отделов, максимум семь человек. Ваша кандидатура уже обсуждалась в кулуарах. Мы получили вашу характеристику и соответствующее рекомендательное письмо: политически грамотная, образованная, с широким кругозором, имеете опыт комсомольской работы, умеете отстаивать своё мнение. Другой подобной кандидатуры у нас нет.

— Позвольте не согласиться, — я посмотрела ему в лицо, и у меня опять дёрнулось правое веко. — Есть у вас на комбинате подходящая кандидатура: и политически грамотная, и образованная, и с широким кругозором, и с опытом комсомольской работы побольше, чем у меня, — Трепова Надежда Борисовна, инженер-технолог из отдела Пузикова Андрея Петровича.

— Ангелина Витальевна, что вы со мной делаете? Пожалейте мои седины! 3:0 в вашу пользу! Именно её мы и готовили к этой должности. По этой причине и на конференцию в Москву была послана именно она. Да, Трепова рассматривалась как лучшая кандидатура до тех пор, пока в моём кабинете не появились вы, Ангелина Витальевна. Внутренний стержень у вас крепче, культура шире. Вы разносторонняя, умеете отстоять своё мнение, притягиваете людей внутренней энергетикой. Вам по силам всколыхнуть тихое болото, повести молодёжь за собой. Соглашайтесь! Ну, не ляжет к душе — подадите на самоотвод. Насильно мил не будешь.

— Ох, сколько дифирамбов, Сергей Петрович! Держу пари, что половина из них была написана в том рекомендательном письме. Видимо, отец мой очень постарался. Не знаю, смогу ли я. Это всё совершенно другая сфера, к которой я не готовилась, Сергей Петрович!

— «Нам бы только ночь простоять, да день продержаться», помните у Гайдара? Так что утро вечера мудренее, — он встал и подал мне руку. — Пойдёмте в кабинет комсорга, познакомлю, он в курсе всего и подробнее расскажет о всех тонкостях. Кстати, наши кабинеты рядом, через дверь, так что есть перспектива стать соседями по палате номер шесть, — опять балагурил директор.

Кажется, я начинаю привыкать к его манере общения.

Мы поднялись на второй этаж. Директор открыл дверь кабинета комсорга и пропустил меня вперёд:

— Ну что, Георгий Сергеевич, пришли ставить на комсомольский учёт нового члена нашей молодёжной организации — Ожегова Ангелина Витальевна.

После представления директор оставил нас вдвоём.

— Очень рад! Входите! Чай или кофе?

— Чай — с удовольствием, — ответила я и покраснела, вспомнив пояснения Нади.

— С лимоном?

— Спасибо, просто чай. Если есть, то зелёный.

— Ангелина, я людей насквозь вижу. Нам вас сам Бог прислал.

— А чем не устроила Надежда Борисовна? — по-прежнему не могла успокоиться я. — Она бы была на своём месте. А так получается, что я чужое занять собираюсь.

— Надежда, она наш казначей, прекрасный, безотказный исполнитель, может организовать какое-то мероприятие типа субботника или спортивного соревнования. Но она не лидер и не инициатор идей, начинаний и перемен. Но была и по-прежнему может быть хорошим помощником и правой рукой.

— Да уж, насели вы на меня с двух сторон. Неожиданный поворот. Не знаю, оправдаю ли доверие и вообще моё ли это.

— Завтра вместе пойдём в горком. После горкома возьму с собой в областной центр: там проводится семинар для только что избранных комсоргов. Я тоже веду несколько занятий. Послушаете лекции, поизучаете устав, ряд документов — теоретически подкуётесь. Возьму над вами шефство. Ну не боги же горшки обжигают! А с вашими способностями и кругозором вообще сомневаться не стоит.

— Хорошо, посмотрим, как пройдёт встреча в горкоме. Решать буду после неё, — я неспешно пила чай и оглядывала кабинет.

— Вот видите, Ангелина, в карман за словом вы не полезете, и это важно! — засмеялся комсорг. — А пока я вынужден оставить вас в кабинете. Вот папка со всеми материалами и отчётами по комсомольским собраниям, заседаниям комитета и бюро, в общем, о всей деятельности в текущем году. Вон там, на полке шкафа, — альбомы с фотографиями всех проведённых мероприятий, агитбригад, соревнований, приёмов новых членов в наши ряды. Располагайтесь, изучайте. Я вернусь из области часа через три и познакомлю вас с нашим активом, пройдёмся по отделам и цехам к комсоргам первичных ячеек. Конечно, сегодня не всех застанем на местах: некоторые цеха работают в две смены.

Вечером, как обычно, мы с Надей и Капой обсуждали события дня. Я переживала, как Надя отнесётся к неожиданному предложению директора и комсорга. Но она или умела скрывать свои эмоции и не показала никаких признаков расстройства, хотя, наверное, предполагала, что займёт место комсорга, не зря же именно её посылали на конференцию в Москву, или в самом деле была рада за меня. Я ещё не «раскусила» свою двоюродную сестру. Она была не девушкой с душой нараспашку, отнюдь не простушкой, не «легко читаемой книгой», а, скорее, по жанру «запутанным детективом», который часто ведёт тебя по ложному следу.

— Вот это да! — воскликнула она. — Лучшего даже представить было невозможно. Хороший старт, сестричка! — она развернула фантик и бросила леденец в чай.

— А ты? — напрямик спросила я. Мне показалаось, что она всё-таки занервничала. — Разве ты не рассчитывала на эту должность?

— Я?! Да никогда! Мне не по зубам. А вот ты сможешь. А на мою помощь всегда можешь рассчитывать. Меня устраивает моя работа, да и звёзд с неба я не хватаю. На ближайшее время в моих планах создание семьи: вот-вот Толик вернётся с флота, и мы поженимся. Мне деток уже пора иметь. То есть не успеешь оглянуться — и в декрет. И какая активность с детками? Нет-нет, не моё это!

— Ну хорошо, если обиды не держишь. Завтра после горкома мы с Георгием едем на семинар в областной центр, всю неделю придётся туда-сюда мотаться.

— Это же классно! Большой город посмотришь, если время будет. Может, вечером в театр сходишь. Он у нас не хуже московского. Вернёшься последним автобусом. В Романовске-то гулять особо негде и смотреть нечего: ску-ко-та! У молодёжи только танцплощадки как развлечение: потопчутся под музыку, да разборки и драки устроят после танцев. Без алкоголя ни одно подобное мероприятие не обходится. Ну а центр есть центр! Хорошо, что не в тридевятом царстве находится.

НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ, 1975

Пролетел месяц. Я вникла и втянулась в работу секретаря комсомольской организации комбината. За месяц по моей инициативе и силами комсомольского актива мы сколотили команду КВН, организовали концерт ко дню Великой Октябрьской Революции и уже начали обдумывать программу для проведения новогоднего вечера с музыкой, песнями, танцами, ведь основной костяк работников комбината — молодёжь.

Я уже обжилась в общежитии. Дом состоял из благоустроенных квартир с кухней и совмещёнными ванной и туалетом. Я жила в двухкомнатной квартире, занимала спальню с видом из окна на овраг с небольшой рекой, а за оврагом простиралась берёзовая роща. В зале проживали три девушки: веселушка-хохотушка Ирина из отдалённой деревни нашего района и тихие скромницы Таня и Люда — из далёкого сибирского городка Канск.

На первом этаже одну двухкомнатную квартиру преобразовали под комнату отдыха: мини-библиотека, телевизор, проигрыватель, столы со стульями, диван и два кресла. В шкафу — несколько настольных игр, включая шахматы, шашки, домино. В другой однокомнатной квартире первого этажа находился штаб ДНД (добровольной народной дружины). Штаб был создан по моей инициативе. Дело в том, что в город на строительство второй очереди комбината кроме ребят-строителей, приехавших по комсомольским путёвкам, были направлены и судимые мужчины, заканчивающие свою «отсидку» на поселении, и часть из них временно разместили в нашем общежитии, пока для них ремонтировалось старое здание барачного типа. Конечно, их контролировала милиция: три-четыре раза в месяц они ходили отмечаться в городской участок. Но за закрытыми дверями «своих» квартир они всё-таки умудрялись и распивать спиртные напитки, и курить, и шуметь в позднее время. Коменданту общежития поступало много жалоб. Вот тогда я и высказала идею открыть здесь дополнительный штаб ДНД и дать дружинникам право проверять квартиры в случае необходимости. Идею поддержал участковый милиционер, затем РОВД и горком комсомола. В доме стало спокойно.

ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЛЕВОБЕРЕЖЬЕ!

В выходные дни чаще одна, но иногда и с Надей я рвалась не в Москву и не в областной центр, а на Левобережье Романовска Приволжского: переплывала на теплоходе или пароме, пока в конце ноября не замёрзла Волга и не закрылась переправа. Надя не понимала моего рвения туда, чтобы просто побродить по полюбившимся местам, и предпочитала в такие дни поваляться с книжкой или встретиться с подружками в молодёжном кафе.

Я разглядывала старинные здания. Но особое внимание притягивали церкви и храмы. Их было пять на этой стороне городка, и я с упоением зарисовывала их силуэты. Православные церкви отличаются от католических вертикалью, это придаёт им воздушность и лёгкость по сравнению с массивностью каменных католических церковных сооружений. Я бы назвала этот стиль эклектикой, потому что церковные сооружения Романовска Приволжского объединили в себе сразу несколько направлений: и древнерусский, и московское барокко, и русское узорочье, и ампир, и даже готику за счёт большого количества пирамидальных башен, окон, шатров и колоколен.

Мне нравилось сидеть на скамейке на красивой набережной Левобережья, засматриваться на Волгу и проплывающие по ней большие корабли и скоростные пассажирские речные теплоходы «Ракета» и «Метеор» на подводных крыльях, любоваться великолепным собором и даже деревянными серенькими покосившимися домиками, над которыми нависал этот величественный собор. Издали эти домики были миленькими и какими-то игрушечными, картинными, как у Кустодиева на его полотнах.

Конечно же, я часто ловила любопытные взгляды жителей Левобережья. Вскоре я поняла, что население этой части города жило более обособленно: здесь не было приезжих, потому что не было больших предприятий с рабочими местами, не сносились старые постройки и не возводились многоэтажки. Жители были подлинными коренными романовчанами: здесь веками жили их предки, в том числе и в этих купеческих домах, и эти прекрасные дома передавались по наследству, пока не свершилась революция. И даже после революции большая часть купечества и мещан остались в этих краях. Но их дома уплотнили на несколько семей, привлекая в город ремесленников и крестьянство из близлежащих деревень.

Более двух веков назад, при царе Петре, левобережные жители занимались кораблестроительством, а правобережные в основном рыболовством. На Правобережье жила «челядь» (высказывание не моё, я услышала его позже от жителя левого берега), а на Левобережье — «белая кость». На Левобережье все знали друг друга не только в лицо, но и всю биографию любого семейства.

Конечно же, я была чужаком. Я и выглядела не так, одевалась не так, не так говорила. Может быть, даже улыбалась не так: люди здесь не приветствовали встречного незнакомца и не улыбались ему — даже если повстречаешься на узкой тропинке лицом к лицу, просто пройдут мимо тебя как мимо стены, будто тебя вообще нет. А я же приехала из Франции, а там, особенно в небольших городках и посёлках, принято приветствовать каждого если не словом, то хотя бы улыбкой.

Но надо признать, с негативом и неприязнью в свой адрес я не сталкивалась. Да, парни лет семнадцати–девятнадцати частенько докучали, но больше с целью познакомиться, чем обидеть. Я не слонялась здесь по вечерам, а днём было безопасно. Днём любила посидеть не только на набережной, но и в парке возле библиотеки за чтением журнала «Юность» или «Литературной газеты», взятых из читального зала библиотеки под обещание вернуть к концу рабочего дня. Я подружилась с заведующей библиотекой. Наталья всегда была рада видеть меня. Мы разговаривали о прочитанных книгах или новых фильмах. Иногда я приходила с конфетами или пряниками, приносила пластинки с записями западных групп. Мы негромко включали музыку, пили чай…

Несколько раз в поле моего зрения попадал высокий парень на вид лет двадцати трёх — двадцати пяти, приятной внешности, с пышной взлохмаченной шевелюрой и взглядом с прищуром. Он садился на скамейку на противоположной стороне дорожки, поодаль от меня, метров за десять, курил и наблюдал за мной исподтишка. Меня же он не интересовал, я просто отмечала факт его очередного присутствия, не более того, но удивлялась, почему мы появляемся в парке каждый раз в одно и то же время. Мне хватало мужского внимания и девичьего любопытства на комбинате, когда тебя буквально пожирают взглядом с ног до головы: во что одета, какой макияж, чем пахну… Я привыкла к взглядам, пересудам и уже не обращала на них никакого внимания, как бы пропуская их через фильтр. Ну, наблюдает парень со скамейки, и пусть наблюдает! С меня же не убудет от этого.

КОМСОМОЛЬСКИЕ БУДНИ

Мои общения не ограничивались только Надей и директором, я часто пересекалась с его секретаршей, с комсомольцами-активистами, с ребятами из узла связи (радиорубка, телетайп, телефонная станция, которая обслуживала и новостройки на правой части города) и с физруком Владимиром, с которым делила кабинет. Владимир, парень среднего роста, накаченный блондин с серыми глазами, был играющим тренером мужской футбольной команды, а также отвечал за производственную физкультуру и все спортивные мероприятия комбината: зимой — лыжные соревнования, а летом — футбол, лёгкая атлетика, плавание.

Спортивная жизнь комбината и города в целом бурлила активностью. Когда она на какое-то время угасала, физрук неформально попадал в моё распоряжение. Вместе мы выпускали еженедельную стенгазету, подбирали, а часто и сочиняли материал самостоятельно на злобу дня и недели. Я приклеивала фото или рисовала карикатуры на ватмане большого формата, разбивала его на колонки, а Владимир поставленной рукой чертёжника переписывал текст аккуратным шрифтом. Конечно же, такое тесное общение сблизило нас. На обед в столовую мы ходили вместе, и там к нам за столик присаживалась Надя. После работы вместе шагали домой: я в общежитие, Надя к Капе, Владимир, как коренной житель, тоже в старую часть Правобережья. Автобусы развозили рабочих в близлежащие сёла, но город они не пересекали, поэтому мы месили грязь или снег пешочком.

Приближался декабрь. Комсомольский актив был полностью ответствен за проведение мероприятий по встрече Нового года. В большом актовом зале намечалась торжественная часть, на которой выступят директор Царьков Сергей Петрович, председатель профкома, она же начальник отдела кадров, Анна Кузьминична. Затем под своего рода фанфары состоится награждение денежными премиями победителей соцсоревнований каждого цеха, а также названы авторы лучших рацпредложений, загодя поданных на рассмотрение в отделы главного технолога и главного инженера. Далее предстоял праздничный концерт, на котором блеснут наши доморощенные певцы, танцоры, чтецы и юмористы из только что созданной команды КВН. Да, конечно, всё это под разухабистую гармонь. Слава Богу, гармонисты у нас в коллективе были. А после этого концерта по моей инициативе мы хотели провести танцевальный вечер для молодёжи. Я бы сказала, «пробу пера», потому что таких вечеринок комбинат ещё не проводил. Прожив столько лет в Европе, я понимала, что на волне увлечения западной эстрадой для молодёжи важно слушать популярную музыку не у кого-то в тесной квартире по радиоле, ловя западный эфир, или до хрипоты крутить чудом добытую грампластинку популярной группы, а иметь своё помещение, свою группу, играющую ритмичную танцевальную музыку, не чужую, а свою, ЖИВУЮ музыку. И да, молодёжи нужны танцы, им необходим выброс энергии. И лучше, чтобы этот выброс был под контролем, то есть на комбинате. Хотя бы раз в месяц.

Группы ВИА уже давно существовали в крупных городах России, пользовались популярностью и ездили с концертами по всей стране. Естественно, я не строила наполеоновских планов и не думала, что удастся создать что-то невероятно крутое. Нет! Но самодеятельный коллектив — почему бы и не попробовать? После долгих дебатов директор комбината в конце концов сдался и разрешил провести этот танцевальный вечер.

Не имея своей музыкальной группы, мы думали пригласить на танцевальный вечер один из двух уже существующих в городе коллективов: или из дворца культуры Правобережья, или из клуба Левобережья. Владимир сказал, у левобережных молодёжнее репертуар, больше практики: они играют каждые субботу и воскресенье на танцевальной площадке клуба, и композиции у них именно ритмичные, танцевальные; а коллектив Правобережья чаще исполняет классический репертуар советских композиторов, их программа рассчитана на выездные концерты по деревенским клубам района, чаще на какие-то юбилейные даты, то есть они занимаются скорее концертной деятельностью, чем проведением музыкальных танцевальных вечеров.

Я решила, мне необходимо самой посмотреть на левобережную группу в действии. Клуб располагался всё у того же парка, на центральной улице Левобережья, в длинном старинном здании, на первом этаже. Первый этаж поделён на три части: слева клуб, по центру ресторан «Волна», справа магазин «Конфетки-бараночки». На втором этаже — гостиница, которая, видимо, пустовала, поэтому музыка по вечерам никому не мешала.

ТАНЦЫ-ТАНЦЫ! ОБЖИМАНЦЫ

В декабрьский субботний вечер пешочком по льду Волги мы с Надей вдвоём пришли в клуб. Владимир категорически отказался нас сопровождать, сказал, что между парнями двух берегов издавна идёт негласная война, и лучше вечером на чужой территории не показываться. Да уж! А Надя мне ещё советовала присмотреться к парню. Нет-нет, такие храбрые герои мне не нужны!

В клубе работала гардеробная. Здесь же можно переобуться в туфли и купить у гардеробщицы входной билет за двадцать копеек. Я увидела, как некоторые парни, чуть отвернувшись от гардеробщицы, по очереди отпивали из бутылки немного вина (для храбрости?) и прятали бутылку в сумку.

Я вспомнила мой первый вечер с Надей и мою первую порцию грузинского вина, когда почувствовала лёгкость и тепло после немного выпитого. И всё же пить из горла общей бутылки, да ещё и в гардеробной, прячась от пожилой женщины, это не комильфо, согласитесь… Кстати, надо поговорить с директором, чтобы на молодёжной вечеринке работал буфет с пирожными, соками, минеральной водой и лёгкими алкогольными напитками: шампанским, пивом, вином, но в строго ограниченных количествах… Если уж и выпивать немного, то пусть это будет культурно!

Мы вошли в зал. По периметру стояли стулья, скреплённые между собой в длинные секции — большой актовый зал подготовлен под танцпол. Сцена возвышалась как корма корябля, на неё с двух сторон вели ступеньки. На сцене суетились длинноволосые музыканты от восемнадцати до двадцати пяти лет, одетые кто во что горазд, и пухленькая солистка в серой юбке до колен и в невзрачной тесной вязаной кофточке с небрежно расстёгнутой парой пуговиц на груди. Ребята настраивали инструменты и микрофоны.

Танцевальный вечер открыт с девятнадцати до двадцати двух часов. Зал постепенно наполнялся: девушки в большинстве, но и парней немало. Наконец заиграла музыка. Может быть, ребята ещё только разогревались, но музыкальное исполнение звучало хуже, чем просто посредственно. Мне показалось, музыканты никогда не играли по нотам, а просто слушали грампластинки или записи магнитофона в лучшем случае, хотя откуда он у них здесь в то время, и играли на слух кто как мог: кто в лес, кто по дрова. А вот солистка Анна пела неплохо. Мне понравился тембр её голоса, такой обволакивающий и ласкающий. Но самой девушке и её манере держаться на сцене не хватало раскованности, внутренней энергетики. С таким голосом и никакого драйва! Полнейшая зажатость и закомплексованность.

Мы с Надей сели на стулья с левой стороны от сцены, в самом углу зала, потому что не собирались ни танцевать, ни привлекать к себе излишнее внимание. Через мельтешащие силуэты танцующих мой взгляд упал в правый угол, прямо напротив нас. Высоченный парень баскетбольного роста в стильном твидовом сером пиджаке и в джинсах, которые тогда в этом городке мало кто имел, громко смеялся в окружении нескольких девушек. Девушки глаз с него не сводили, закинув свои головы вверх, чтобы видеть его лицо. Рядом с «баскетболистом» в этой же группе стояли два молодых человека, однин из которых — тот нечаянный «воздыхатель» из парка — парень с пышной взлохмаченной шевелюрой и взглядом с прищуром. На фоне «баскетболиста» он уже не смотрелся таким высоким, каким казался раньше.

«Баскетболист» не только громко смеялся, но и громко разговаривал. А я не любила этого в мужчинах: «шумный — неумный» — такой вывод в отношении мужского пола был сделан мною уже давно, в старших классах школы. И какой же он гигант! Не дай Бог стоять с таким рядом, сразу разовьётся комплекс неполноценной карлицы.

Музыканты заиграли вальс. По звукам я уловила, что в глубине сцены включена грампластинка, а ребята всего лишь подыгрывают мелодию. Парни не спешили приглашать девчат. И девчата разбились на пары друг с дружкой. Второй парень из свиты баскетболиста, невысокий, светловолосый, в вязаном жилете поверх рубашки, направился в нашу сторону, подошёл ко мне и пригласил на танец.

О боже! Всё-таки танцевать придётся.

Не помню, упоминала ли я, что в Москве, а затем и в Париже в школе изящных искусств я занималась и бальными танцами и даже была призёром конкурса, проводимого школой.

— Иди! — подтолкнула меня Надя. — Хороший парень!

Он действительно был хорош в танце, легко подхватил меня и закружил по залу.

— Откуда такая Снежная Королева? Холодная, как льдинка. Расслабься! Я не кусаюсь.

Под напором нашей поступательной круговерти в вальсе, танцующие расступились, и мы порхали по центру.

— Я Анатолий, — продолжал он, недождавшись ответа, — студент авиационно-технологического института. Приехал домой к родителям на выходные. Ты правобережная? Но что-то я таких там не припоминаю.

— Нет, я приезжая. Работаю на комбинате.

— Да ну?! Такая королева и вдруг ткачиха!

— На комбинате работают не только ткачихи, — усмехнулась я.

— Бухгалтер? — он смотрел прямо в глаза, росточком-то мы были почти вровень.

— Ну, можно сказать и так. Что-то вроде этого.

Вальс закончился.

— Спасибо! — сказал Анатолий и отвёл меня к скучающей Наде.

Она сидела на стуле и протирала углом рубашки очки. Анатолий горделиво, как орёл, расправил плечи и ушёл в свой правый угол к вожаку стаи, то бишь к баскетболисту, который вдруг заинтересованно уставился на Надю.

Ну вот! Сейчас этот великан пригласит её на танец, и мне, хочешь или не хочешь, придётся стоять с ним рядом, как Тарапунька и Штепсель.

— Надюшка, солнце моё! — ещё издали воскликнул баскетболист.

Он подошёл, приподнял Надю и закружил её. И очки слетели с её носа ещё раз.

— А-лёш-ка! — почти взвизгнула она. — Сколько лет, сколько зим?! Где пропадал?

— Да во флоте ж служил, отдавал долг Родине. А где твой Толик? Почему без него?

Они живо разговаривали, привлекали к себе внимание и никого не замечали вокруг.

— Так он тоже во флоте. Жду демобилизации. Вот-вот вернётся.

— Здорово! Обязательно надо собраться всем вместе, как в добрые молодые годы.

— Как в добрые годы уже не получится. Иришка твоя вернулась из Минска не одна, а с женихом. Через неделю у них свадьба. А Люда уже ребёночка нянчит, не дождалась Ефима. Так что из нашего тройственного союза только я и Толик уцелели. Тьфу-тьфу-тьфу!

— По-нят-но, — протянул баскетболист и перевёл взгляд на меня.

И только в этот момент я открыто взглянула ему в лицо и… покраснела. Боже, как же он красив! Ален Делон в лучшие годы! Темноволосый, голубоглазый, с прямым классическим носом, чувственными розовыми губами, лёгким намёком на аккуратные

усики, придающими лицу мужественность. Голливуд отдыхает со своими растиражированными «Джеймс Бондами»! Эх, какая гармония в лице: ни одного лишнего штриха! Поверьте, я знаю толк в красоте, не зря же художник!

Похоже, что «баскетболист» был ещё тем ловеласом и буквально воскликнул:

— А-а-а, какая колибри твоя подружка! Настоящая порхающая заморская птичка! Видел-видел, как летала по залу с Анатолием. Откуда к нам в провинцию залетела такая экзотика?

«О-о-о, как банально!» — подумала я и почувствовала, как внезапно дёрнулось веко на правом глазу.

— Знакомься, это Лина. Моя двоюродная сестра, — Надя обняла меня за плечи и засмеялась, — да, она у нас и правда залётная.

— Рад знакомству. Я Алексей, друг юности твоей кузины. В одной компании три года гуляли, за ручку держались и целовались. Девчата — к нам на левый берег, а вечером мы их провожали домой на правый. Слава Богу, что все три подружки проживали в одном доме, да ещё и на набережной: так что ноги от правобережной шпаны мы уносили быстро, целёхонькими, — он засмеялся и пока говорил, не отводил от меня глаз.

Говорил он абсолютно чисто, без местного диалекта и слов-паразитов, складно да образно, но громко и быстро.

Я слушала как бы вполуха, не проявляя заинтересованности к продолжению беседы. А музыканты в это время играли ритмичную музыку. Играли лучше, чем предыдущий вальс. Барабанщик был в ударе — отличное чувство ритма у парня! И танцующие выписывали простенькие «па», переминаясь с ноги на ногу, как заводные роботы, с одинаковыми, годами натренированными движениями. Наверное, здесь так танцевали и десять лет назад.

Заиграли медленную музыку для парного танца. Ну, думаю, слава Богу, сейчас этот великан уйдёт с Надей подальше от меня. Но Алексей склонился ко мне:

— Разреши, колибри?

Я, правда, пришла в замешательство: в танце до его плеч, может быть, я и дотянусь руками, но как же это нелепо и смешно будет выглядеть со стороны.

Танцевал он сносно. Нет, на ноги мне не наступал, не сбивался с ритма, но управлять такой малышкой, как я, ему было нелегко. Я не поднимала голову, в лицо не смотрела, а наблюдала за музыкантами, надеясь, что они вот-вот остановят музыку. Мы молчали. Куда и на кого смотрел он, не знаю. Да меня это и не интересовало. Надя танцевала со студентом Анатолием.

Мой нечаянный поклонник из парка не станцевал ни разу. Он сидел на стуле, на этот раз под сценой, по самому её центру, и поэтому пару раз наши взгляды пересеклись, и в эти моменты парень смущался. На фоне великана-баскетболиста мой воздыхатель выглядел вполне подходящим мне по росту, если бы танцевать пригласил он, а не этот баскетболист, может быть, я даже и получила бы удовольствие от танца: всё-таки танцы были моей страстью. После танца мы вернулись в левый угол.

— А ты классно танцуешь, — сделал мне комплимент студент Анатолий, не подумав, что после совместного танца с Надей ему следовало бы сказать это ей, а не мне, — заранее приглашаю на следующий парный, а то уведёт кто-нибудь.

— Вы часто здесь? — великан Алексей сверлил меня своим взглядом.

— Лично я в первый раз, — оценивала я происходящее на сцене, неглядя на великана, — а может быть, и в последний.

— Почему? Не понравилось? По-моему, атмосфера вполне себе приятная. Или контингент не тот? — он пытался поймать мой ускользающий взгляд.

— Да не солидно как-то в моём возрасте толкаться среди малолетних девочек и мальчиков.

— Малолетних? — удивился Алексей. — Младше восемнадцати я здесь никого и не вижу. В основном наш возраст от восемнадцати до двадцати трёх — двадцати пяти лет. Скажи просто: уровень не тот, и я соглашусь. Музыкальной культуры не хватает. Скорее всего, здесь просто клуб для общения в выходные вечера. Вот у вас на Правобережье, во дворце культуры, наверное, контингент другой: много приезжих, а значит, много новых лиц, каждый везёт из своего региона частичку своей культуры. Поэтому я удивлён, что ты здесь, а не там. Там у вас и пару себе легче найти. А здесь, колибри, ловить некого, ну разве что меня, — засмеялся Алексей.

— А можно называть меня человеческим именем, просто Линой?

Меня раздражала его манера и навязчивость. Он не закрывал рта.

— Я не ищу пару. И во дворце ни разу не была, но, скорее всего, побываю. Дело не в поиске сердечного друга, — я всё-таки посмотрела в его глаза, ну нельзя полностью игнорировать собеседника, — я присматриваюсь к музыкантам: на комбинат нужен коллектив для танцевального вечера. Поэтому я здесь.

— Понятно… Музработник! — он засмеялся. — Вот ведь везёт мне на музыкантш! Иришка тоже в музыкальном училась.

— Ну, со мной облом! — отшутилась я, мол, понимай как хочешь: облом с профессией или облом с тем, что тебе повезёт со мной.

— Я тоже первый раз в клубе после дембеля. Наверное, судьба подтолкнула появиться здесь именно сегодня. Звёзды так сошлись, и мы пересеклись. Кстати, видел тебя и раньше. Один раз. В последний день работы переправы, перед закрытием на зимний сезон. Я стоял на набережной, ждал парома. Матушка должна была вернуться из областного центра, вечно гружённая тяжёлыми сумками. Хотел встретить. Спускался по тропинке и увидел тебя в красных брюках и синей меховой курточке: как яркая райская птичка, явно заморская, выскочила с парома, как из клетки на волю, и быстро так взлетела по крутой лестнице наверх. Я глазом не успел моргнуть: взмахнула крылом и испарилась из виду… Встретил мать. Поднялись на набережную, а я всё ещё искал взглядом, куда же ты исчезла так быстро. Ни в парке, ни на центральной улице тебя не было. Так что извини за «колибри»! Но это ассоциация, первое впечатление. Именно такой увидел тебя — райской яркой птичкой-невеличкой, парящей над Волгой. Первые впечатления самые верные, между прочим. Вот так и запала в душу!

Ого, какую речь толкнул баскетболист! Фантазия работает дай Бог каждому! А слова-то как вплетает в речь! Сказочник, однако!

Музыканты объявили заключительный танец. Белое танго. Слава богу, больше никаких пар! Белые танцы я игнорировала.

В это время к Алексею подбежала (чтоб не дай Бог его не увела другая) невысокая, полненькая, с длинными тёмными распущенными волосами, большеглазая, бойкая девушка:

— Можно тебя на танец? — произнесла она дежурную фразу и увела Алексея за руку, как бычка на привязи, в центр зала.

А к нам наконец-то решился подойти мой воздыхатель из парка:

— Девчонки, я Валерий. Разрешите проводить вас домой через Волгу?

— Видится мне, что провожать будем гурьбой, как три мушкетёра, — громыхнул вернувшийся Алексей. — Финита ля комедия! Ну что, выдвигаемся?

— Подождите, я хочу поговорить с музыкантами, — запротестовала я, — это же цель моего сегодняшнего вечера.

Музыканты спустились в зал. Студент Анатолий подозвал руководителя Николая. Мы поговорили с ним с глазу на глаз, отойдя в сторону. Николай задумался и ответил, что не уверен, достаточно ли хорош их репертуар для такого ответственного, можно сказать, официального мероприятия. Пытаясь заинтересовать его, я рассказала, что имею фонотеку грампластинок зарубежных групп и лидирующих ВИА советской эстрады и могла бы отдать ему их на прослушивание — возможно, они смогут расширить свой репертуар благодаря этим записям. Он явно заинтересовался. В то время достать грампластинку с популярной музыкой было крайне сложно. Про зарубежную вообще лучше умолчать: даже в Москве днём с огнём не сыщешь, ну если только у фарцовщиков за большие деньги. А здесь тебе вдруг предлагают ценный винил, да ещё и бесплатно.

— Лады! Когда? — говор у него был местный.

— Да хоть завтра. Времени на подготовку немного осталось.

— Приходите! Я поговорю с ребятами, — с его диалектом это звучало «с рОбятами». — Придёте заранее, до открытия?

— Да, могу подойти к шести вечера. Можем пластинки вместе послушать.

— Тогда лучше к пяти. Возможно?

— Договорились!

В гардеробной пожилая женщина подала моё длинное, до икр, драповое вишнёвое пальто с большим песцовым воротником почти до талии и с песцовыми отворотами на рукавах. Пальто сшил местный мастер верхней одежды Собачкин Егор Фёдорович. Ох, и измучила я его! Пальто с отрезной линией по талии, и полочки пришивались к нижней части не по прямой линии, а накладывались на «юбку» треугольниками, низ скроен «полусолнцем». «Пальто боярыни», — сказал тогда мастер Егор Фёдорович, когда увидел мой эскиз. Ну и нарядные деревянные крупные пуговицы были вишенками на торте!

Алексей взял пальто из рук гардеробщицы и помог мне его надеть.

— Царица! Нет, ну правда, какими ж такими судьбами в такой глуши этакий бриллиант чистой воды? День явно удался! — громогласно изрекал он, и местные девчонки косились на меня.

Мне, правда, было неловко от этой его словесной шелухи. Язык как помело у парня!

— Алексей, вы уж определитесь, райская птица я или колибри, царица или же бриллиант. Перебор, Алексей! Переигрываете!

— Ничуть! Всё от души. Да вы, — он перешёл на вы, — посмотрите на моих друзей, они вообще дар речи потеряли. Просто я из нас троих более эмоционален и красноречив.

— Ну, если мужчины могут из-за яркой тряпки, как быки на красное, возбудиться и потерять дар речи, то я не понимаю таких мужчин.

Ребята в самом деле все втроём пошли провожать нас по льду Волги. Лёд уже хорошо схватился, и не было никакой опасности провалиться. Дорожка хорошо протоптана и обозначена опознавательными флажками. Алексей грохотал без умолку, шутил, рассказывал байки… Да, надо признать, идти было весело: путь показался втрое короче, чем раньше. Но излишняя говорливость Алексея испортила моё первое секундное впечатление о нём как об изысканном Алене Делоне, да и брутального Джеймса Бонда я тоже в нём уже не видела.

Мы остановились у подъезда дома Капы, на выходные я всегда приходила сюда.

— Ох, сколько лет я обтирал эти пороги, провожая Иришку! И надо ж было такому случиться, что судьба опять приведёт к этому дому под номером сорок три, — засмеялся Алексей.

— Спасибо, что проводили, — поблагодарила парней Надя, — лёгкого вам пути обратно!

— Встретимся завтра в клубе? — спросил её Алексей и повернулся ко мне. — Сладких снов, моя царица! Пусть лето красное приснится, и роем бабочки в цветах, и поцелуи на устах.

Он низко склонился к моему лицу и, возможно, хотел поцеловать. Да не возможно, а обсолютно точно! Раскатал губу! Но я резко отвернулась и помахала на прощание другим парням:

— До завтра! Спасибо за вечер!

Втихаря, на цыпочках, чтобы не разбудить Капу, мы прошмыгнули в спальню Нади.

— Ну и как тебе Алёшка? Похоже, он запал на тебя.

— Ну как, как? Эпатажный! Такого невозможно не заметить. Не заметишь — сам о себе напомнит. От скромности не умрёт точно.

— Да, сегодня он что-то сам на себя не похож. Я его таким и не знала. Скорее всего, выпил с ребятами лишнего, — Надя разбирала постель.

— Ну, не знаю. Друзья его вели себя вполне адекватно, на выпивох совсем не похожи. А что там за история с Иришкой? Мне показалось, что он расстроился, когда ты про её предстоящую свадьбу рассказала. Может, именно поэтому и такая бравада была в виде этого словесного поноса.

— Да нет, — Надя замахала головой, — с Ирой у него было покончено за несколько месяцев до его призыва во флот. Ох, и красивая пара была! Иришка высокая, ему под стать, стройная, белолицая, волосы светлые, вьющиеся, распущены, длиной почти до попы. И глазищи такие огромные, цветом, как и у тебя, зеленющие. Оба берега на них любовались. Мы же со школьных лет парами гуляли. Правда, у меня позже был «перерыв»: влюбилась в Ленинграде в однокурсника. Ну, ты же уже знаешь эту историю… Но когда приехала домой на каникулы, то всё опять завертелось с Толей. Ну а что за чёрная кошка между Алёшкой и Иришкой пробежала, одному Богу известно. Ирка замкнулась, из дому ни ногой, отстранилась от нас, побледнела и похудела, глаза аж ввалились. Лёшка загулял с девчонками, менял их как перчатки. Выпивать начал, хотя он же спортсмен: в футболе ему равных не было, и в баскетбол играл. В общем, ни мы, девчонки, ни наши парни ничего понять не могли. А после окончания музыкального училища мать отправила Иру к тётке в Белоруссию, пусть, мол, дальше учится в Минске, делать ей нечего в нашем захолустье… И вот она вернулась, да не одна, а с женихом. Кстати, Капа и я приглашены на свадьбу. Гостей минимум: соседи, наша общая подружка Люда. Все из нашего дома. Свадьба чисто символическая. Они уже живут около года вместе. И эта регистрация скорее формальность, чтобы родителей успокоить.

— Понятно. C’est la vie! Вспомнилось вдруг: «мы любим одних, а замуж выходим за других», ну или «женимся на других». Ни про них ли народное изречение? — зевнула я. Уже было за полночь и хотелось спать.

— Мне кажется, там родители с обеих сторон вмешались в их отношения. У Иры — строгие, у Алёшки — надменные. Говорят, мать всю семью строит. Алёшка, хоть и родился на Левобережье, но родители его не из местных. По государственной программе типа «поддержка провинции» приехали несколько семей. Им новый двухэтажный восьмиквартирный дом построили, элитный по тем временам: в общем, все удобства в каждой квартире. Отец у него — стоматолог-протезист, мать — педиатр. Папаша зарабатывает хорошо, частной практикой не гнушается. Золото всегда водилось, зубопротезист же. Местные их довольно быстро приняли за своих, уж очень нужными людьми оказались. Короче, Алёшка родился с серебряной, нет, с золотой ложечкой во рту: долгожданный, всеми любимый и обласканный, красоты неземной. Носились с ним как с писаной торбой, а сестра его старшая вообще в тени осталась. Я с ней не знакома: может быть, и пересекались где-то, но в лицо не знаю, а если и знаю в лицо, то родством с Лёшкой не связываю. Скромница, значит, по сравнению с братом. В доме у Алёшки никто из нашей компании ни разу не был, не приглашал никогда. Хотя парень он общительный, компанейский — мог бы догадаться на телик пригласить или магнитофон послушать. Хвастался, что родители подарили на шестнадцатилетие не то «Весну», не то «Десну»…

— Ладно, Надя, давай-ка спать. Много чести будет вспоминать его за полночь, — я почти уже засыпала под её длинный монолог.

…И вот зачем надо было вести эти разговоры на ночь? Приснился мне этот баскетболист: переплываю я Волгу и вдруг начинаю тонуть, не хватает сил ни руками, ни ногами пошевелить. Но откуда ни возьмись надо мной склоняется Алексей и подхватывает меня за длинные волосы, которые вьются аж до самой попы, и вытаскивает наверх… Я проснулась в ознобе и долго не могла снова заснуть.

В воскресенье за Волгу мы взяли с собой Надину подружку Люсю, бывшую одноклассницу Нади. Люся жила в старом сереньком одноэтажном домике недалеко от собора. Миниатюрная хрупкая девушка с курносеньким носиком на кругленьком личике, вся такая из себя фарфоровая куколка. Застенчивая наша Люся с парнями вообще не встречалась, несмотря на то, что была старше меня. По предложению Нади мы решили вывести её «в свет», как Наташу Ростову на её первый бал.