18+
Лунные яблоки

Бесплатный фрагмент - Лунные яблоки

Сборник художественной прозы

Объем: 290 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

ЛУННЫЕ ЯБЛОКИ

С чем сравнить этот час,

когда, обещанье исполнив,

все друзья собрались у меня

в саду на веранде

любоваться вместе Луною!

Мабути Камо

Кое-что об элитных квартирах

Получив срочное задание начальства (осмотреть и сфотографировать элитные квартиры в строящемся доме), Костриков взял фотоаппарат, блокнот и выдвинулся на выполнение этого задания.

В круг служебных обязанностей Кострикова не входили осмотры и фотографирование элитных квартир, либо чего-нибудь подобного. Однако начальство посчитало, что именно он лучше других справится с этим заданием. Чего там, в самом деле, сложного? Служебный цифровой фотоаппарат сам всё зафотографирует (ни в коем случае не на телефон, тем более, личный!), только жми кнопку, Костриков. В сущности квартиры ещё и не очень-то и квартиры, а просто помещения без окон, без дверей, заваленные строительными отходами. Важна планировка, размеры жилых и прочих помещений. А также этажность и вид из окон.

«Наверное, уже делят между собой», — думал Костриков, потягивая пиво в тенёчке. Перед выполнением ответзадания, он решил поправиться после вчерашнего. Приехал брат из Мурманска. Они не виделись два года, было что порассказать друг другу, вот и просидели до утра. А утром, нате, получите задачку!

Костриков набрал на мобильнике домашний номер, хотел справиться о здоровье брата. Брат, конечно, был нездоров, а потому ещё добавил белой и лег опять спать.

Строящийся дом на Проектируемом проезде Костриков нашел сразу. Однако загвоздка была в том, что на этом самом проезде было несколько домов, и какие из них элитные, а какие нет, пока было непонятно.

Костриков взял в ближайшем минимаркете пива, зашёл в один из подъездов стройки и присел на ступеньки. Он уже себя чувствовал почти хорошо, и даже, относительно весело. Всё просто: он сейчас разыщет прораба и тот ему всё расскажет, ничего искать самому не придется.

Костриков допил пиво и закурил. Вместе с добрым расположением духа пришла лень. Ему не хотелось снова выходить на жару, в пыль, а хотелось сидеть здесь, и спокойно размышлять. Например о том, когда он сам получит постоянное жильё. И не в элитном, а в простом, многоквартирном доме для самых обычных тружеников. Элитные квартиры, понятное дело, для «элитных людей». Тут никуда не денешься, в начальники Кострикову пока пробиться не удалось, и поэтому зачем расстраиваться зря?

Сверху послышались голоса. Кто-то спускался с верхних этажей. Люди громко и нецензурно обсуждали результаты вчерашнего матча с участием нашей сборной по футболу в очередном отборочном туре на Чемпионат Европы.

Костриков проворно спрятал пустую бутылку под лестницу, отряхнул сзади брюки, достал для вида из кармана какую-то бумажку и сделал сосредоточенное выражение лица.

Эти двое, наверное, были строителями. Во всяком случае, по мнению Кострикова, они были похожи на отделочников: перепачканные краской, небритые, слегка навеселе (Костриков это определил сразу).

— Здравствуйте, уважаемые, — вежливо сказал он, и протянул руку для приветствия.

Его руку пожали мозолистые, грязные и горячие руки строителей. На лицах появилось подобие улыбок.

— Здоров, — сказал один из них, помоложе.

— Чего? — спросил слегка потрепанный, в кепке, второй.

— Мужики, — по свойски просительно-доверительно обратился к ним Костриков, — помогите, а? Мне тут начальник сказал посмотреть общий вид квартир, планировку там, кухни, туалеты и всё это… ну и… сфотографировать…

— Чего? — опять спросил мятый, — сфотографировать? Тут нельзя фотографировать! Давай, дуй отсудова, мы тебя не знаем.

— Погоди, Петрович, — сказал младший. — Это тебе, мужик, не к нам, это к прорабу надо. Он может такое разрешить. Но его сейчас нету, уехал в контору.

— А этот дом элитный? — спросил Костриков.

— Чего? — опять переспросил Петрович, — прораб тута всем заведует. Давай, мужик, двигай, пока цел.

— Да погоди ты, Петрович, — опять вмешался молодой, — видишь, человеку помочь надо. У тебя что, и фотоаппарат есть?

— Ну да, вот! — Костриков предъявил солидный, внушительных размеров футляр с фотоаппаратом. Дорогостоящую цифровую зеркальную камеру фирмы «Canon» с массой опций и широким динамическим диапазоном («окунитесь в мир невероятных фотографий»), недавно приобрели для отдела рекламы, но пользовались, по необходимости, и другие подразделения фирмы.

— Это… — сказал молодой, — меня Толяном зовут, а это — Петрович. Мы, в принципе, можем тебе чего помочь… Но, покумекать надо. Сам понимаешь… это, на сухую ключи в замки не вставляются. Смазать надо.

— А? — не понял, или сделал вид, что не понял Костриков.

— Чё, а! Я грю, у Петровича ключи от квартир имеются. Но, понимаешь ли, в чем дело. Петрович человек конкретный. Не будет он за просто так открывать-закрывать. Да и времени у нас нема.

— А… — начал Костриков.

— А… вот чего, — продолжил Толян. — Давай-ка обеспечь нам сюда угощение. Я имею ввиду выпить-закусить, если не понял. А мы тут тебе пару номеров откроем… это, я хотел сказать, квартир. Да, Петрович?

— Чего? — переспросил Петрович, — ты, Толян, блин, загнул. Я чё прорабу скажу? Он мне скажет, я тебе, Петрович, за кой хрен ключи выдал, чтобы ты сюда корреспондентов таскал? А может ты ещё и баб водишь! Не…

— Да подожди, Петрович! Прораб не узнает. Его сегодня не будет, а нам обедать надо.

— Мужики, — Костриков вынул пачку сигарет и протянул им, — мне вас задерживать ни к чему. Вы пока покурите, а я быстренько…

— Ну… — важно протянул Петрович, — если-в только быстренько…

— … если только сначала квартиры снимем, а потом я быстренько сбегаю, — закончил Костриков.

Петрович с Толяном переглянулись.

— Прикинь, Петрович, — усмехнулся Толян, — этот мужчина опаздывает. Ну, значит, и нам некогда. Пошли, Петрович, нам еще в соседний дом надо. Квартиры посмотреть.

Отделочники отстранили Кострикова и пошли на выход из подъезда.

— Э! Куда же вы? — встрепенулся Костриков, — стойте! Ладно, я сейчас сразу схожу, ждите здесь.

Он направился к знакомому уже минимаркету, по пути набирая номер домашнего телефона на мобильнике. Жена сообщила, что брат ещё не проснулся, поскольку ещё раз «добавился».

Костриков купил две бутылки водки, банку маринованных огурцов, пару вакуумных упаковок сырокопченой колбасы, бутылку минералки, три пива и три пластиковых стаканчика. С такой подготовкой можно идти фотографировать хоть все квартиры в доме.

Товарищей он нашел там же. Петрович как-то сник, осунулся. Толян выглядел немного лучше, но лицо его выражало неудовлетворение.

— О! — сказал он, — тебя хоть за смертью посылай! Смотри, Петрович чуть не издох, пока ты ходишь. Пошли, мы тут одну квартиру уже вскрыли, ну, то есть, откупорили.

Они прошли в помещение на втором этаже, прошли по коридору в будущую кухню. На полу валялись пустые банки из-под краски, разорванный мешок с цементом и грязная фуфайка. Посреди помещения стояли невысокие козлы, на которых лежали мастерки, шпатели, шурупы и погнутые гвозди.

— Это что, элитная квартира? — поинтересовался Костриков, позвякивая бутылками в пакете, — что-то непохоже, кухня маловата.

Толян и Петрович засуетились. Они убрали с козлов инструменты. Толян разложил газету, которую подобрал с пола.

— Тебя как зовут? — спросил он, — Миша? Давай, Мишок, наливай, а то в горле пересохло. Это мы просто зашли. Сейчас перекусим и пойдем в элитные, тут недалёко, наверху. Давай.

Костриков разлил водку по стаканчикам и открыл пиво.

— Тут, если хочешь знать, — сказал Петрович, опрокинув стакан (было видно, как у него разгладились морщины на лбу), — какие хочешь квартиры! Мы, если хочешь знать, везде тут работаем. Это хорошо, что ты нас поймал. Все пошли обедать в четырнадцатый, а мы, значит, здесь остались. Я грю, Толян, чего мы пойдем в четырнадцатый, если и тут кто-то должен быть, охранять, значит. Тут же инструмент, и плитка, и рамы — чистый пластик…

— Давай ещё по одной, — предложил Толян, и Костриков разлил ещё по одной.

Выпили, запили пивом, хрустнули огурчиком. Костриков слегка поплыл. На старые дрожжи хорошо пошло, и он не сопротивлялся. Ему всё больше нравились его новые друзья. Правильные ребята, а главное, с ними можно иметь дело. Раз даже сам прораб доверил ключи Петровичу!

Толян, между тем, авторитетно докладывал о том, что работать на стройке — выгодно. Во-первых, экономия. Никуда не надо ездить, всё прямо сюда привозят. Во-вторых, тут спецформу выдают, правда, они с Петровичем сегодня не в форме, решили не надевать. Вон она, в будке новехонькая лежит. А в-третьих, и, в самых главных, платят исправно, день в день. Это, конечно, у них исправно, а на других стройках он не знает.

Уже пошла вторая водка, когда Костриков глянул на часы. Ух, ты! Уже половина четвертого. Он, в свою очередь рассказывал, что их фирма побогаче других будет, вон, какие квартиры покупают. А он здесь по личному указанию технического директора.

Наверное, все же настало время фотографировать, и Костриков предложил друзьям подняться наверх, где располагались элитные квартиры. Лифт конечно же не работает, его и нет даже, пока. Придется идти пешком. И Петрович сказал, что он в день по пятьдесят раз туда-сюда подымается и спускается, и ничего.

— Слышь, братан… А сфотографируй нас с Пет-ровичем, так сказать, на память, — предложил Толян, — У нас с Петровичем ни одной фотки нема.

— Это не вопрос, — согласился Костриков, — чего там, хоть два раза могу сфотографировать!

Он сфотографировал Толяна в обнимку с Петровичем, потом одного Толяна и одного Петровича (портретный снимок). Потом Толян сфотографировал Кострикова с Петровичем и в завершении, Петрович щелкнул Кострикова с Толяном. Потом сделали несколько сюжетных, можно сказать, художественных кадров: Толян ведёт беседу с Костриковым; Петрович наливает; Петрович с Толяном чокаются; Костриков дает прикурить Петровичу. Каждый снимок они обсуждали и оценивали, внимательно рассматривая их на дисплее камеры. Снимки получились очень хорошими.

Потом Костриков захотел в туалет, а отделочники захотели пофотографироваться на натуре, непосредственно у строящегося объекта. Хотя лично Толян считал, что лучше бы на крыше, всё же на фоне панорамы города.

В конце концов они выпили ещё по одной, и решили сначала на крыше, а потом во дворе. Костриков в решении этого вопроса участия не принимал, ему жутко хотелось в туалет, а товарищей он бросить не мог. Как-то на второй план отодвинулось решение главной задачи — съемки элитных квартир.

Дело уже двигалось к пяти часам, когда у Кострикова запел мобильник. Звонил заместитель технического директора. Его интересовало, как выполняется задача и где сам Костриков в настоящее время. Он так же сообщил, что фотографии уже ждут Самые Серьезные Люди, между прочим из самой Москвы. Костриков сжал остатки воли в кулак, чтобы говорить складно, без запинок. Дескать, тут всё закрыто, он с ног сбился в поисках прораба, который уехал в контору. И вот только теперь он нашел ребят, которые…

На той трубке громко заскрипели зубами, пару раз непечатно выразились, и сказали, что для ускорения процесса за ним сейчас вышлют машину с помощником.

— Всё, мужики, амба! Сейчас нас тут всех сфотографируют! Давайте, показывайте квартиры!

Он не заметил, пока говорил по телефону, что товарищи куда-то подевались. Может быть, они пошли фотографироваться на крышу, а может и во двор. Не было отделочников, не было фотоаппарата.

Костриков вывалился из квартиры на лестничную клетку, и, что было сил, заорал:

— Мужики-и-и-и!!!

Ответа не последовало.

Моя песня

Шеф недоволен.

Не знаю почему, а вернее, догадываюсь, но не хочу пока об этом думать, потому что…

Потому что шеф недоволен мной. И даже не столько мною, как моим поведением во время пятничной дружески-коллективной попойки по случаю м-м-м… по случаю… По случаю.

Организовалась вполне интеллигентная «посиделка» с закусками, участием почти всех членов коллектива, в первую очередь, женщин. Поскольку их среди нас — большинство. Так почему же я делаю вывод, что шеф недоволен, если учесть, что его самого там не было? В пятницу он «слинял» пораньше, вернее, уехал на совещание в Департамент после обеда, не возвратился оттуда и «мы запомнили его веселым», и всё такое… К тому же в пятницу никто толком не обедал именно потому, что все знали, что всё самое главное в этот день начнется немного позже. Это никак не было связано с отсутствием шефа и его убытием на «совещалово» в верхние эшелоны, потому как он лично — постоянный активный участник такого рода мероприятий, и даже более того, направляющая и руководящая роль принадлежит именно ему.

И всё же, почему он может быть недоволен? И почему я думаю, что это как-то связано со мной? Предварительные размышления, которыми я занялся после того, как почувствовал неладное сегодня утром при разговоре с ним (что-то в выражении лица, жестах и пр.), привели меня к тому, что скорее всего, кто-то как-то о чём-то ему… доложил.

Что доложил конкретно (это уже второй этап моих соображений), можно условно разбросать на три направления:

1. Я перебрал немного и говорил не то.

2. Я перебрал много, и что-то хотел от кого-то из женщин.

3. Я напился «в свинью» и пел.

Вот, вот оно, это самое. Только без «перебрал немного» или «в свинью». Без этого и точка, потому что я этого никогда себе не позволяю, и даже если бы позволял, то не у нас и не во время коллективного мероприятия, пусть даже с закусками. Потому что, человек я относительно новый, а шеф (когда брал меня на работу) наслушался песен от тех, кто меня рекомендовал о том, каков я молодец — и чтец и жнец и т. д. И в том числе, в отношении выпивки. Точнее, о моем отрицательном отношении к этому делу.

Посему, положение умеренного во всем и инициативного зама обязывает меня быть примером везде, всегда, и особенно, во время дружеских пятнично-предпраздничных мероприятий. Теперь, если всё так и есть, как я вам тут растолковал и вопрос о том, что я просто тупо нажрался отпал, наступает момент истины, откровения, итогов моих умозаключений. А именно, ответ на главный вопрос современности: почему же всё-таки недоволен шеф.

Всё же, наверное, не тем, что я наговорил лишнего, ибо я не говорю почти ничего в новом коллективе — так поступают все умные и опытные люди. А самые умные вообще всегда помалкивают, то есть поступают так, как учила мама чемпиона мира по боксу Дэвида Хэя: «Если нечего сказать, лучше помолчать».

О том, чтобы что-то говорить женщинам, а тем более, чего-то от них хотеть, тоже речи быть не может. Всё по той же причине: меня ещё никто толком не знает. За два месяца можно только хорошо выучить как меня зовут, а уж о том, чтобы кто-нибудь из женщин посмотрел на меня с интересом… Нет, вот тут я наверное ошибаюсь. Но ведь и мне, на кой пылесос попадать в глупое положение, даже если несколько пар интересных глаз поглядывают в мою сторону не без интереса?

Значит, остаётся то, что остаётся. А остаётся вот что…

На этой вечеринке я пел. И потом шефу об этом доложили. Сейчас не важно, кто именно доложил. В нормальном коллективе так и должно быть, и даже, обязательно должно быть. Доклад шефу (детальный и беспристрастный, как сама правда) что и как было в действительности тогда, когда его самого не было. Кстати, поведение почти всех участников застолья во многом выстраивается именно с учетом этого будущего негласного доклада. Как ветеранов коллектива, так и новичков, вроде меня. Это — нормально. Это — необходимо. Это — оправданно. Шеф должен знать изнанку, иначе, он не очень-то и шеф, а просто первый.

Значит, всё же он недоволен тем, что я позволил себе петь на этой вечеринке. После пары бокалов шампанского. Нет, мы уже сняли алкогольную составляющую недовольства шефа. Просто, потому что пел.

Да, я пел. И не «давил песняка» в группе подвыпивших соратников («там ктой-то с горочки спустился»), а солировал. Лично и под гитару. Я это сделал, потому что мне пришлось это сделать: они меня заставили, и деваться мне было некуда.

Когда ведущая вечера Элла Семёновна (оргплановый отдел, ведущий специалист) объявила мой номер, те несколько пар заинтересованных глаз, заискрились в ехидном ожидании… предвкушении. Во всяком случае, мне так показалось. Кроме всяких предвкусительных приятных штучек в этих глазах читался вопрос: а что ты, собственно из себя представляешь, и не как зам, а как мужчина? Как исполнитель, раз уж тебя объявили… Блин! Мы так не договаривались, ни с Эллой Семёновной, ни с кем другим, но… «мгновенно мне гитару дали в руки…» и отступать было некуда.

Потому что я вспомнил, что пропустил мимо ушей, когда за день до события Оля Никанорова (та, что собирала деньги на стол) сказала мне, что на вечере все новые сотрудники, и я тоже, должны, т.с. «представиться коллективу». Или, как здесь принято говорить, «прописаться», исполнив что-нибудь музыкальное, или поэтическое. Или «хотя бы что-нибудь». Я, просматривая срочные документы, сдал ей, не глядя, тысячу рублей на стол, и ещё пятьсот, как новый член коллектива, и сказал, не вдумываясь в смысл её обращения и своего ответа, что «прописаться мол, всегда готовый я». Значит, художественно выступить на людях.

Вспомнил об этом я только тогда, когда Элла Семёновна… и т. д. До меня, правда, один прочитал басню И. А. Крылова «Певчие», второй прогундосил что-то из Есенина. А Ольга… не помню, как отчество, отбила под фонограмму чечётку (всё это происходило уже после пятого тоста). Вот почему мне отступать было некуда и некогда. Я настолько растерялся, что забыл, что сам же говорил, что когда-то исполнял куплеты под гитару. А иначе, с чего они взяли, что мне нужна гитара?

Все, как по команде замолчали: ещё бы, лично зам директора взял гитару! Надо сказать, что теперь чисто внешне, я не очень похож на тех, кто исполняет куплеты, да ещё и под гитару.

Внешность, как всегда, обманчива. Сейчас всё это кажется довольно глупым, но тогда я решил, что должен, просто обязан что-нибудь спеть. Иначе будет очень неловко, это раз, и не пройду прописки в новом коллективе, это два-с.

Я набрал воздуха в легкие и запел. Запел первое, что пришло на память — песню Трофима «Скажи мне, милая». Единственное, что пришло на ум в тот момент. Во всяком случае, единственная песня, слова которой я знал до конца. Я не видел лиц своих слушателей, просто бренчал аккорды и пел: «Скажи мне, милая, куда ты денешься?» Я не думал о том, что возможно замы директора здесь раньше не пели под гитару. Хотя бы потому, что потом, когда будет не до песен, все, в особенности те, кого по долгу службы придется, скажем так, отчитывать, будут видеть во мне не заместителя директора, а того, кто на развеселой вечеринке пел: «…ну что ж ты бьешься, словно бабочка в окне?»

Я не думал и о том, что когда шефу об этом доложат, то он, шеф, сначала не будет знать, как на это реагировать, поскольку, в его отсутствии я — главный в конторе, и особенно во время мероприятий с употреблением. А главный никак не может распевать под гитару, плясать джайв, рассказывать бестолочи с рюмкой у носа. Это несолидно, и опять же, не задача главного.

«О чем ты маешься, на что надеешься?» — продолжал я, и боялся только одного — забыть слова.

Может быть мне стоило предусмотреть, что так или иначе, все эти вопросы, которые терзают меня теперь, возникнут, и не браться за гитару? Сослаться, хотя бы на боль в горле или в животе…

«…и что ты хочешь доказать себе и мне?»

Я, наконец, закончил свое выступление и даже сорвал аплодисменты, а парочка красавиц из административно-хозяйственной части запищали «хотим ещё». Но на этом всё закончилось. Я скромно поклонился и даже не почувствовал, что кровь прилила к лицу и я стал красный как «селедка под шубой».

Вот что произошло на пятничной дружеской вечеринке по случаю.

И, наверное, поэтому мне кажется, что шеф недоволен. Он, конечно, не скажет мне, что дескать, брал я тебя на это место не для того чтобы… а для того чтобы… Он вообще ничего не скажет, пока. Но в будущем, очень возможно, припомнит «Скажи мне, милая, куда ты денешься». Потому что работа состоит не только из дружеских пятничных вечеринок, шампанского и песен под гитару. А кое-чего ещё, того, что занимает главное место в работе, за что платят деньги, и между прочим, неплохие.

Кстати, только что позвонили из приемной. Секретарь шефа Ирочка сказала, что «Сергей Дмитриевич зайти просят».

Интересно, чего изволят Сергей Дмитриевич?

Исполнить желание?

Мне позвонил один старичок, в смысле, старый приятель, с которым мы в своё время, как говорится, не один пуд соли съели, Шурик Брагин. Никаким старичком он конечно не был, а был он мужчиной, что называется в расцвете лет. Общались мы теперь с ним лишь иногда, когда общаться с другими надоедало и мне и ему. Со старыми приятелями всегда так выходит, именно с приятелями, а не скажем, с близкими и просто друзьями. Там долг обязывает поддерживать дружеские отношения, а здесь ничего не обязывает, и в этом весь смысл и удобство. Захотел — позвонил, не захотел, до следующего раза.

В этот раз звонить была очередь Шурика, и вечером в пятницу я услышал в трубке его голос. Голос старого приятеля сообщил, что не мешало бы встретиться, выпить пива, и можно у него — жена с детьми уехала на дачу. И я согласился, потому что моя жена тоже собралась на дачу, и тоже без меня.

Прихватив с собой несколько банок легкого пива, я направился к Шурику. Жили мы почти по соседству, четыре остановки на метро. Через полчаса мы уже пили пиво с подсоленной соломкой и с удовольствием вели неспешную беседу о том, о сём… А ещё через час темы для обсуждения подошли к концу, и я заметил, что приятель почему-то проявляет нетерпение: ёрзает на табурете, то и дело посматривает на часы, прикуривает одну сигарету за другой. У меня возникло ощущение, что он припас что-то интересное для меня и ему не терпится это что-то мне показать. Наконец, я закончил фразу и вопросительно посмотрел на приятеля. Шурик заговорщицки мне подмигнул и сказал, немного врастяжку:

— Послушай-ка, Эдик. Мне тут удалось откопать одну очень интересную штучку, за-ка-ча-а-а-ешься! Ей-богу, ты такого ещё не видел, пошли, покажу.

Мы взяли с собой по банке пива и переместились из кухни в комнату. Шурик включил компьютер и пододвинул для меня стул. Компьютер загрузился, и на экране возникла заставка: старуха Шапокляк тянет за верёвочку кошелёк.

— Ну и… — я посмотрел на Шурика.

Шурик хмыкнул, почесал за ухом и спросил:

— Скажи-ка, Эдя, а чего бы ты хотел прямо сейчас?

Странный вопрос. А главное, несвоевременный, потому что именно сейчас я ничего не хотел. Но, предполагая, что это и есть то, ради чего мы сели за компьютер, я неуверенно протянул:

— Ну… у не знаю, чего бы я хотел. А зачем?

— Да ты скажи сначала! А потом увидишь, зачем! — Шурику явно не терпелось продемонстрировать свою «очень интересную штучку».

— Это что, какой-нибудь тест?

— Да нет же, не тест! Давай, говори, чего желаешь, не бойся, больно не будет.

Мне всё же казалось, что он задумал какой-то подвох или розыгрыш, но желая подыграть товарищу, я сказал первое, что пришло в голову:

— Хочу мороженого!

— Так, — Шурик улыбнулся и потер руки, — а теперь набери на клавиатуре: «Хочу мороженого».

Меня стал разбирать смех, потому что, это, безусловно, был тест на определение степени идиотизма тестируемого.

— Да? Я вот сейчас наберу, а там про меня появится какая-нибудь хрень!

— Не появится! Давай, набирай!

Я быстро отщёлкал по клавиатуре: «Хочу мороженого!!!».

Честно говоря, я ожидал, что на мой запрос сейчас на экране появится какой-нибудь пошлый ответ, вроде «Хрен тебе», или какая-нибудь гнусная рожа. Или просто кукиш.

Но вместо этого, на экране высветилось окошко с вопросом: «Вы желаете мороженого: а) фруктового, б) сливочного в) шоколадного. Сделайте Ваш выбор, пожалуйста».

Я посмотрел на Шурика, и он кивнул, мол давай, выбирай. Я остановился на шоколадном. И тут же выплыло следующее окошко. «Вы желаете шоколадного мороженого. Отличный выбор! Укажите пожалуйста, Вы бы хотели шоколадного мороженого с: а) орехами, б) изюмом, в) кокосовой стружкой.

— Шурик, — я сделал очередной глоток из банки, — по-моему, нам лучше просто выпить пива и покурить. Но (я заметил его нетерпеливо-просящий взгляд) только ради тебя…

И щелкнул на «с орехами». Шурик улыбался, видимо он сам уже наигрался, и ему нравилась эта затея.

Тем временем, на экране возникло изображение вазочки с шариками шоколадного мороженого, политого сиропом с добавкой взбитых сливок и надпись под изображением: «С удовольствием выполняем Ваш заказ. Приятного аппетита!»

Шурик теперь улыбался во всю ширь, и с явным удовольствием, считая, что штука произвела на меня впечатление, поинтересовался:

— Ну как?

— Обалдеть! Просто потрясающе, — ответил я, и пожал ему руку, — но скажи, на кой фиг это всё нужно, и я буду радоваться вместе с тобой.

— А ты что, не понял? — изумился Шурик, и мне показалось, что искренне, — эта штука исполняет желания!

— Как бы не так! — возразил я, — никаких желаний она не исполняет. Это просто чепуха.

— Стоп, Эдя, стоп! Ты хотел мороженого? Ты его получил, правильно?

— Нет, не правильно! Потому что я не получил мороженого.

— А это что!? — Шурик ткнул пальцем в экран.

Теперь уже я потерял терпение:

— Шура, ты что, дебил? Это — изображение мороженого! Просто картинка!

— Ну ты же попросил понарошку? — хихикнул Шурик, — ты ж ведь не хочешь сейчас мороженого.

— Можно подумать, что если бы я действительно захотел мороженого и запросил его у твоего компьютера, то тут бы сейчас появилось мороженое! — парировал я несколько раздражённо, мне показалось что Шурик просто надо мной подшучивает.

— Нажми «Enter», Эдик, — сказал приятель и закурил сигарету.

— Ну, нажал. Ну и что? Ну и ничего!

Картинка исчезла с экрана, зато в правом верхнем углу появился значок в виде вазочки с мороженым.

— Шурик, ну объясни мне наконец, зачем всё это нужно? — уже спокойно спросил я.

— А ты попроси ещё что-нибудь, тогда расскажу.

Мне больше уже ничего не хотелось, но в итоге, любопытство одержало верх. Я был почти уверен, что это какой-нибудь психологический тест, на определение чего-то-там, скажем, какого-нибудь психологического состояния, или скрытых, подсознательных желаний или…

В общем, я просто молча курил и ничего не просил.

— Ну? — наконец хмуро вопросил Шурик, — ты будешь ещё что-нибудь заказывать?

Настроение у него стало очевидно портиться, и я махнул рукой. Потом быстро набрал на клавиатуре: «Хочу 1 миллион долларов США». Машина отреагировала мгновенно.

«Вы хотите получить 1 млн. долл. США: а) в крупных купюрах, б) в мелких купюрах, в) в рублях по текущему курсу?»

Я щелкнул по рублям.

«Поздравляем. Вы сделали правильный выбор» — выдала машина. Затем: «Вы бы хотели получить а) наличными, б) в виде оформленной на Ваше имя специальной „Золотой Карты“, в) в виде ценных бумаг?».

Я выбрал наличные, это надежнее всего: с карточки могут снять мошенники, а ценные бумаги обесцениться. Зато, когда в руках держишь живые рубли, это совсем другое дело…

На экране возникло изображение аппарата для пересчета денег, зашуршали пятитысячные банкноты, и, секунд через двадцать-тридцать, мы с Шуриком увидели на экране несколько аккуратно сложенных объемистых пачек российских рублей на тележке. А также надпись: «С удовольствием выполняем Ваш заказ. Спасибо, что были с нами!»

Я машинально нажал на «Enter», тележка трансформировалась в значок, и переместилась в правый верхний угол экрана, рядом с вазочкой шоколадного мороженого с орехами…

Я тупо наблюдал за тем, что происходило на экране. Затем отхлебнул пива.

— Ну что, доволен? Может быть, ты мне объяснишь наконец, что всё это значит? И если это просто игрушка, то в чём, пёс её раздери, смысл?

— Я думал, что ты понял, Эдик, — как-то печально пробурчал приятель, — и никакая это не игрушка, а специальная программа, которая выполняет желания. Вот (он снова ткнул пальцем в экран) ты хотел мороженого, ты его получил, ты хотел «лимон» баксов, ты его имеешь, что ещё тебе надо?

У Шурика поехала крыша, это же понятно, подумал я и расслабился. Или мы всё же слишком нагрузились пивом. Я ничего не понимал. Было что-то странное в том, как упорно отстаивал свою позицию Шурик. Ну не может взрослый человек, в здравом уме, хоть и выпивши пива морозить подобную ахинею! Он же говорит со мной на полном серьёзе!

И всё же я сказал, скорее для того чтобы как-то закончить всю эту дурацкую, на мой взгляд, шутку:

— Ладно, просил — получил. Хорошо. Но ведь я же ничего реально не получил из того что просил, ты ведь этого не можешь отрицать! Два изображения желаемого и два же изображения значков на экране. Выключи компьютер и ничего не будет. Желания реальные, исполнение виртуальное, Шурик! Я правильно понял?

— Правильно.

— Так в чем же смысл?

Шурик немного помолчал. Отпил ещё пива, прикурил новую сигарету.

— Ну… как тебе сказать… Это же ещё не всё!

— Не всё?! А что же ещё, позволь тебя спросить? Для меня и этого больше чем достаточно. Хватит заси…

Вдруг я замолчал. И успокоился, неожиданно для самого себя. Мне вдруг стало действительно интересно, а что там ещё? Что там ещё с исполнением желаний?

— А ещё, — Шурик пристально смотрел мне в глаза, — тебе зачисляются баллы за каждое желание в денежном эквиваленте…

— Что-о-о? А это ещё зачем?

— Это затем, чтобы потом можно было подсчитать, во сколько обойдутся тебе все твои желания, даже самые скромные.

Я задумался. Но никакого смысла во всей этой ерунде, я всё же не улавливал. Между тем, Шурик продолжил.

— Вот например, ты всю неделю чего-нибудь хочешь, машина всё это фиксирует, а в воскресенье выдает тебе результат, сколько всего могло быть затрачено средств на реализацию твоих желаний. Это, кстати, очень удобно, правильно ведь?

Я согласно кивнул, действительно, очень удобно. Самому не надо считать, машина всё сделает автоматически.

— Это раз. — Шурик открыл новую банку пива, отхлебнул, поперхнулся пеной, прокашлялся. — Теперь второе. Вот эти значки (он снова ткнул пальцем в экран, я не люблю этого, а он всё тычет и тычет), они ведь никуда не деваются. И опять же, в воскресенье вечером, ты можешь быстро подсчитать, сколько всего твоих желаний исполнилось за неделю, сколько всего приобрёл, и не пора ли от чего-нибудь избавиться. И, кстати, проверить, не было ли повторений.

— Великолепно! — подхватил я, — и можно, например, если захотеть, тут же сменить автомобиль, или яхту. Просто здорово.

— Ну конечно! — глаза Шурика заблестели, видимо ему показалось, что я наконец «въехал» в идею, — более того, ты легко можешь что-нибудь из уже тебе ненужного, например подарить друзьям, родственникам. Или, на худой конец, раздать бедным. Компьютер сам отправит им сообщение по электронной почте, задай только адрес. Можно с письменным обращением…

Мы некоторое время смотрели друг на друга и ничего не говорили. Потом я потянулся, зевнул и сказал, что мне пора бы собираться домой. Уже в прихожей у дверей я спросил:

— Слушай, Шур, это всё же что: игрушка для убоя свободного времени, или тест? Где ты вообще взял эту фигню?

— Да так, у одного там, — он неопределенно махнул рукой, — но если честно, то я ещё и сам толком не разобрался… Понимаешь, как бывает: только какое-нибудь твое желание исполняется, интерес к нему пропадает. Через день-два уже забываются одни желания и появляются новые, и так без конца, мы всю жизнь чего-нибудь хотим… Но не все же желания исполняются, то денег не хватает, то обстоятельства не позволяют… А тут, пожалуйста, всё что хочешь и сразу. А главное, всегда можно отследить, чего ты хотел вчера, позавчера, в прошлом месяце. Всё перед тобой на экране, и бежать никуда не надо!

— Что да, то да, — согласился я, — ну, бывай.

Я пожал руку приятелю и направился к лифтам. По дороге мне пришло в голову, что Шурик превратился просто в стареющего придурка, хотя он мой хороший приятель.


Поздно вечером, когда я уже «кунял в одеяло» на своем диване, раздался звонок на мобильном. Это был Шурик.

— Эдя, ты это, извини, что поздно, — голос был хриплый, и какой-то далекий, — ты уже, наверное, отдыхаешь?

— Наверное да. Давай говори что хотел, я спать собрался, и это единственное мое желание сейчас.

Он немного помялся, потом каким-то извиняющимся голосом просипел:

— Я тут, Эдя, запросил у машины одно желание, но решил, что должен сказать тебе об этом. Ты не против?

— Не против. Всё?

— Нет… тебе что, не интересно?

— Ну почему же, очень интересно, — подавляя зевок, пробормотал я, — ну и что ты попросил?

После недолгого молчания:

— Я попросил… чтобы… мы с тобой почаще встречались. Пива выпить, поговорить. Ты как?

Мое желание поспать немного ослабло. Мне стало смешно, и почему-то немного грустно.

— Я, в общем, не против. А что показала твоя программа?

— Она выдала вопрос… вот, читаю (видимо он сидел у экрана): «Когда бы Вы хотели встретиться с Эдиком: а) в субботу, б) в воскресенье, в) в другой день». Какой вариант выбрать?

Честно говоря, я был тронут. Не знаю почему, вернее, не в силах сообразить, почему, но как-то зацепило меня. И я ответил не сразу, а Шурик ждал.

Наконец я сказал:

— Давай на субботу, Шурик, в другие дни не получится.

— Точно в субботу? — нотки радости в голосе.

— Пожалуй, да. Следующая суббота и точка, всё пока.


Уже засыпая, я вдруг подумал, а может быть, в следующую субботу скачать эту программу у Шурика? Мало ли какое желание может возникнуть неожиданно…

Женский коллектив

В коллективе, где я имею честь трудиться, женщин больше чем мужчин. Просто подавляющее большинство, соотношение — пятнадцать к пяти, даже к четырем с половиной. Потому что Петра Трифоновича к тем мужчинам, кого могут заинтересовать сотрудницы в известном смысле, в полной мере отнести уже нельзя. При всём к нему уважении. Человек он, конечно, заслуженный и авторитетный, но то, что мы подразумеваем, когда думаем, глядя на хорошеньких женщин (вообще, а не только нашего коллектива) ему, по-моему, уже не очень интересно. Конечно, чисто теоретически, и он смог бы кое-что придумать при определенных условиях, но вот что конкретно он смог бы, не взялся бы утверждать никто из остальных наших мужчин, включая и самого Петра Трифоновича…

Впрочем, что это я всё о нём? Вы, наверное, догадались, что эта тема совсем небезразлична именно мне, я же ведь завел об этом разговор.

Небезразлична, и я бы признался, что меня волнуют женщины нашего коллектива, при этом, только во вторую очередь по рабочим вопросам. Они меня волнуют и будоражат воображение, несмотря на то, что я уже давно, увы, не юноша, мягко говоря. С Петром Трифоновичем меня сравнивать пока ещё рановато, но положа руку на сердце, я несколько старше всех остальных наших мужчин, включая самого пана директора.

Довольно долгое время (начиная со второго дня работы в нашем коллективе) я размышлял, а почему, собственно у меня учащённо бьётся сердце, и мысли шальные лезут в голову при общении с нашими женщинами. Я ни к чему не пришёл в своих домыслах. Зов Природы, вот наверное что. Когда матерый самец видит… Ой, только не это, я вас умоляю.

Ну, если цивилизованно, то я бы каждую из своих сотрудниц пригласил бы в ресторан, для начала. Каждую, потому что они симпатичны мне все. Интересно, кто их подбирал к нам на фирму. Пан директор лично? Вряд ли, для этого имеется менеджер по персоналу. Но они же все как одна, умницы, красавицы, и даже в чём-то похожи внешне друг на друга, как кандидатки на конкурс красоты (ерунда! Так не может быть на работе, скажете вы. А я говорю: может), хотя, конечно, это просто совпадение. К тому же, менеджер по персоналу тоже женщина, и она почти ничем не отличается от остальных, такая же умница, красавица, и всё остальное. Кстати, она меня и «подбирала» на ту должность, на которой я сейчас размышляю о наших женщинах. Я обнаружил, что у меня довольно развитое воображение, раз получается одновременно и работать и воображать. И пока что одно другому не мешает…

Так всё же, почему меня так волнуют эти вещи в рабочее время? Кто знает, я уже смирился с тем, что определенного ответа на этот вопрос не существует. Раньше, я то там, то сям трудился в чисто мужских коллективах, хотя нет, почти что в мужских. Женщины тоже присутствовали, но они, как правило, были очень строги со всеми нами, а со мной почему-то особенно. И всегда для меня заняты. Что касается нынешнего коллектива, то я, честно признаться, даже не знаю, кто из них замужем, а кто нет. Да и какая разница, сейчас очень многие живут в гражданском браке, так что это вопрос номер три… первые два я задаю в таком порядке. Вот первый: а на сколько я интересен кому-нибудь из них, не как сотрудник планового отдела, а как мужчина? Мужчина, с которым можно провести приятный вечер в приличном месте, под звуки негромких джазовых импровизаций, с приглушенным освещением и запахами дорогой косметики, сигар и хорошего кофе. Очень возможно, что ни одной из пятнадцати претенденток на такой вечер, моё общество не показалось бы подходящим. Сейчас время практиков (брутально-креативно-на-самом-деле-гламурно), и никак не романтиков. Так вот, именно с практической точки зрения я могу быть им просто неинтересен. Точно так же, как и Петр Трифонович. Я, хоть ещё и не совсем покрылся мхом, но проплешины, если хорошо присмотреться, всё же видны кое-где. На фиг я им нужен такой, в ресторане (или другом уютном месте), если у меня такая же зарплата, как и у них, а проблем вдвое больше. Они-то уверены, что у меня большая семья, и кстати, почти правильно уверены. Потому что у меня две семьи своих (я немного помогаю бывшей жене и дочке от первого брака. Конечно, только морально, но всё же…) и ещё одна молодая семья под моим патронажем (тоже пока, чисто моральным), дочка от второго брака недавно вышла замуж.

Так вот им всем (имеются ввиду женщины нашего коллектива) совершенно нету дела до того, что всё это мне совершенно не мешает провести с кем-нибудь из них романтический вечер за столиком на двоих.

И второй вопрос. Если всё же дойдет когда-нибудь до дела, если не я то кто? Петр Трифонович отпадает сразу, мы уже об этом говорили. Имеется ещё два конкурента. Хотя мне они, в общем и не конкуренты. Оба слишком заняты работой, хотя я видел, что им иногда улыбаются. Оба — сутулые, оба не снимают темных очков, и не вынимают наушников из ушей, порывисты в движениях и слегка заикаются, никогда ничего лишнего не говорят и не смеются. Двое из ларца, продукты современного общества. Да мне-то какое дело?

В общем, в этом смысле остается только один конкурент, Борис Эвальдович. А вернее, он вне всякой конкуренции. И я даже дал бы сто к одному, что с ним любая сотрудница нашего коллектива с удовольствием провела бы вечер в том месте, о котором мы говорили. Насчет дальнейшего утверждать не берусь, но это и не важно… А важно то, что он — человек с положением, и как сейчас говорят без материальных и других проблем. Но главное, что это именно он возглавляет наш, почти женский коллектив. И он неприступен как крепость, он монолит в этом плане, да и во всех остальных делах тоже. И я не сомневаюсь, что он не допустит, чтобы кто-нибудь разводил на работе шуры-муры, если, конечно, ему об этом доложат. Ему-то конечно, всё это и на фиг не нужно, он вращается совсем в других сферах, и лишь иногда бывает на фирме. От него просто веет другими сферами, и если честно, то я робею при общении с ним, потому что он из тех, кто может придавить чижика. И не только.

Наши девчонки порхают вокруг него как мотыльки, когда он появляется, все мы порхаем, и если не внешне, то внутренне. Если спросить, какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу… Я уже говорил, что если он о чём-нибудь таком узнает (а он узнает обязательно), то горе тому, кто занимается… нет! Только ещё думает заняться вопросами не связанными непосредственно с работой.

Вот я и думаю, что если бы я попытался соорудить что-то из области романтических вечеров с кем-нибудь из сотрудниц, то не пришлось ли бы мне потом иметь дело с самим Борисом Эвальдовичем? И услышать от него что-то вроде: «Я для чего тебя сюда брал!?»

Вот в чём штука.

Посему, я продолжаю всем нашим женщинам улыбаться и говорить разные приятности, и всё. Тень Бориса Эвальдовича бродит по тем же местам в моем воображении, где находится и уютный уголок со столиком на двоих, и другие, не лишённые приятности, вещи.

О том, что лично я могу лишь вызвать равнодушный зевок у наших женщин, когда они вдруг вспоминают обо мне, я не думаю…

Ведь этого просто не может быть!

Неполный список

В свой День рождения Николай Иванович Шерстков пришёл на работу раньше обычного. Он всегда приходил раньше, чем все, и уходил после третьего напоминания начальника дежурной смены охраны снизу. Но сегодня был особый день, торжественный, и надо было заранее быть готовым к поздравлениям — как искренним, так сказать, от всей души, так и проходным-протокольным.

Он накрыл приставной столик: коньяк, конфеты, минеральная вода, вазочка с цветами. Затем открыл большую рабочую тетрадь, и разделил красным фломастером страницу на две половины.

В левой части он аккуратно записал фамилии сотрудников, товарищей, друзей и знакомых, то есть тех кто, по его мнению, должен был его поздравить однозначно — либо зайти, либо позвонить. Правую половину оставил чистой, для внесения в список дополнительных лиц, всех кого не учёл в левой части, всех ведь и не упомнишь. Ну и конечно, незапланированные люди, начиная с подхалимов из подчиненных организаций, заканчивая уважаемыми коллегами из вышестоящих структур.

В течение дня постоянно звонили и по рабочему и двум мобильным телефонам, от поздравлений не было отбоя. Заходили с поздравительными адресами от имени отдельных коллективов и с личными подарками, угощались коньяком. Николай Иванович был очень доволен вниманием, которое ему оказали товарищи родного объединения. Все желали доброго здоровья и дальнейшего служебного роста, театрально удивлялись, почему в свой День рожденья он всё ещё на работе и трезвый. Николай Иванович благодарил за поздравления, скромно намекал, что работник он в целом востребованный, а в кое-каких направлениях деятельности даже и незаменимый.

К концу рабочего дня, который Николай Иванович, с разрешения своего непосредственного начальника решил сократить на один час, в левой части поздравительного списка против всех фамилий (кроме одной) стояли галочки. В правой части появилось несколько незапланированных имен, среди которых было и два руководящих лица. Вот как уважают! Если такие важные люди вспомнили о его скромной персоне, значит он действительно кое-чего стоит! От этого на душе было сладко.

К половине пятого телефоны умолкли, на приставном столике стояла пустая бутылка и коробка с остатками конфет. Николай Иванович стал собираться домой, о чём сообщил жене по мобильнику. В гости придут соседи и родственники, чтобы отметить событие в узком кругу. Он отключил компьютер, убрал со столика и напоследок ещё раз просмотрел список тех, кто его поздравил. Опять приятные ощущения: благость, елей, мёд и что-то ещё…

И всё таки…

Всё же, почему не позвонил Белов? Он ведь не просто знакомый, или какой-то временный, проходной сослуживец. Большим другом или даже просто другом Белов, конечно, считаться не мог, но к разряду хороших приятелей-должников его вполне можно было отнести.

Николай Иванович даже расстроился, как в детстве, когда договорился о встрече с другом, а тот не пришёл. Николай Иванович присел в кресло и (несмотря на строгие правила, установленные в главном офисе) закурил, что делать ему категорически запретил терапевт.

Почему не позвонил Белов, забыл что ли? Может быть в отъезде? Непонятно. Вот он про Белова не забыл, внёс в список под вторым номером. То есть, получается, что Николай Иванович всегда о нём помнит, даже когда это совсем не обязательно. А этот…

А ведь сколько же он сделал для Белова в своё время, всего и не перечесть. Можно сказать, Николай Иванович лично участвовал во всех выдвижениях и продвижениях Белова, а он взял и всё растоптал! Растоптал и унизил. Небось ведь помнит, что у Николая Ивановича почти что юбилей, знает и специально не звонит. Ждёт, что Николай Иванович позвонит сам, и, скажем, пригласит его на торжество…

Стоп.

А когда они в последний раз общались? Полгода, год назад? Может Белов умер, а я тут сижу и костерю его почём зря, вдруг устыдился Николай Иванович собственных размышлений. Ведь он, Белов, обязательно позвонил бы, он всегда раньше поздравлял, а ещё раньше всегда приезжал лично и обязательно с подарком! Ну что ж, история печальная, если Белов всё же умер. Хотя, почему умер? С чего это ему умирать, если он на четыре года моложе? Николай Иванович усмехнулся и отогнал эти мысли.

И пришли другие, не новые. Белов — неблагодарная свинья, и что-то затаил на него, или может быть за что-то в обиде — хотел больше, дали меньше, так бывает. Николай Иванович прикурил новую сигарету, и сам того не желая, достал из портфеля старую записную книжку. Полистал, отыскал номера рабочего и домашнего телефонов Белова. Мобильного почему-то не значилось, а почему, Николай Иванович не помнил. Белов — определенно сволочь, какими иногда становятся старые друзья по прошествии времени. И вообще все знакомые, кто не звонит и не поздравляет вас с Днём рождения.

Николай Иванович набрал рабочий телефон Белова. Сейчас он ему выскажет всё, что думает и по конкретно этому поводу, и вообще. Не прямо, конечно, но так, чтобы Белов понял, кто он есть на самом деле! Надо же, взял и вот так запросто испохабил такой День!

Телефон Белова не отвечал. Николай Иванович набрал ещё раз, результат тот же, длинные гудки. Николай Иванович положил трубку, опять закурил, и тут же почувствовал легкие уколы в области сердца.

Как же так, опять накачивал он себя, все поздравили, и не просто все, а более того, а Белов не поздравил! Ну ничего, я в его День рожденья тоже ему устрою, я такую петицию ему, мудаку, составлю, что мало не покажется, я его гада…

Николай Иванович тяжело поднялся с кресла, взял портфель подмышку и направился к выходу. Он даже прикусил губу от обиды, было такое ощущение, будто его предали. Ещё три-четыре года назад, он вообще не обратил бы внимания, ну не поздравили, да и хрен с ним. Ведь это же, в сущности, пустяк. Но вот теперь что-то заныло. Или уже дело движется к закату? Что за такая реакция, словно случилось непоправимое?

Он потоптался в дверях, раздумывая, может набрать домашний номер Белова… Надо же как-то закончить это недоразумение, а то весь оставшийся вечер, а то и вся ночь — испорчены. Дался этот Белов! Николай Иванович почувствовал, как боль в сердце усилилась. Ладно, из дому позвоню, наконец решил он и вставил ключ в замок.


В этот момент заверещал телефон на его рабочем столе. Николай Иванович бросил портфель, и опрометью бросился к аппарату.

— Николай Иванович, — снизу звонил начальник дежурной смены охраны, — к Вам тут приехали, просят пропус…

— Случайно не Белов? — перебил Николай Иванович.

— Да, Белов Илья Сергеевич, ну что, пропускать?

Николай Иванович, почувствовал, как бешено заколотилось, готовое выскочить из груди сердце и что-то вроде облегчения, вроде как когда долго болит печень и вдруг отпускает. Он быстро справился с собой, глубоко вдохнул, и, на сколько мог, холодно сказал:

— Да, пропустите, пожалуйста. И побыстрее с формальностями.

Затем открыл сейф, вытащил резервную бутылку коньяка и плитку горького шоколада.

Теперь список был полный.

Первая любовь

Глава из повести «Декабрьская серенада»


Даже не знаю, как начать…

В мире много женщин, прекрасных и загадочных… Прошу меня простить, Евгения Николаевна, это не тривиальная пошлость, а мое глубокое убеждение что так и есть в действительности. Поверьте, моя симпатия к Вам, хоть и воображаемая, настолько сильна, что я в трепете при одной только мысли о Вас… Но сегодня речь пойдет о моей Первой любви. Мне кажется, что Вы тоже имеете к этому отношение, и думаю, не самое последнее, с учетом моего нового восприятия реалий сегодняшнего дня…

Вышло так, что вчера в метро я, совершенно случайно встретил свою Первую любовь. Эта девушка вошла в вагон на «Кантемировской» и мы ехали, стоя вплотную друг к другу до «Коломенской». Там мне пришлось выйти, поскольку я всегда выхожу на «Коломенской» по дороге на работу. Вы уже наверное догадались, что речь идет, в большей мере, о внезапно нахлынувших воспоминаниях о первой любви, потому что Первая любовь у мужчин за пятьдесят, как правило уже давно в прошлом. Если проще, то девушка была очень похожа на ту, кого я считаю Первой любовью, а если быть более точным, то просто — копия. Те же рыжие волосы, разрез глаз, слегка полноватые губы, форма носа… Вначале я не поверил, что такое возможно, уж слишком поразительным было сходство.

По сути это была она, оттуда, из далекого уже 1980 года. Как может такое произойти? Двойник появляется через тридцать с лишним лет и будоражит давно уснувшие воспоминания. У меня был с собой фотоаппарат и возникла мысль сфотографировать девушку, но в тесноте этого сделать было никак невозможно и я отбросил эту мысль. Зато решил сохранить встречу с Прошлым в своих воспоминаниях и поразмыслить в спокойной обстановке над тем, что может быть, это какой-то Знак, пока не ясно, что означающий. Думаю, что я бы даже не удивился, если бы набравшись нахальства, поинтересовался как зовут эту девушку, и в ответ услышал, что зовут её Еленой. Это бы вообще сняло все вопросы, к тому же с ней была девица, очень смахивающая на её подружку «оттуда». Когда мы в прошлом веке встречались с моей Леной, эта подружка постоянно околачивалась где-то поблизости. Я был влюблен, что называется, без памяти, с нетерпением ожидая каждой встречи с ней в «общаге» торгово-экономического института, куда мы сначала ходили с приятелями, а потом я один…

Интересно, а как она выглядит сейчас? Нет, не фантом, с которым я ехал в метро, а настоящая, сегодняшняя Елена. Может быть располнела, в очках и с короткой стрижкой, нос — картошкой. Властная, с тяжелой поступью в обуви на тупых каблуках, какой-нибудь директор или начальник. У неё была склонность к руководству процессом уже тогда. Её указания не требовали дополнительных разъяснений, но в сущности, я был доволен, поскольку влюблён. До дела более близкого, чем поцелуйчики в коридоре общежития, или в комнате, «пока никого нет», у нас так и не дошло, но и этого было более чем достаточно, чтобы я терял голову от каждой встречи. Я возвращался со свидания, и моя рубашка пахла её духами и телом, и я засыпал, к.г., с её именем на устах.

Перед выпуском из своего учебного заведения я предложил ей выйти за меня замуж (что вполне объяснимо, я был слишком молод и глуп), но раннее замужество не входило в её планы (торговая и экономическая деятельность в каком-нибудь распределителе), к тому же ей надо было учиться ещё год.

В общем мы расстались, как-то глупо, холодно и отстранённо, как ничего и не было. Я уехал по распределению в другую республику, и больше мы никогда не встречались.

И вот вчера я снова увидел её в метро. Она ничуть не изменилась, даже слегка надменное выражение лица, и то осталось прежним. Вот как бывает, проходит почти жизнь, а наши воспоминания не стареют и не меняются. Я думаю, может быть это Кто-то Сверху устроил нам встречу в вагоне электрички

Московского метрополитена. Первая Любовь словно материализовалась, выбралась из закрытых хранилищ памяти и обрела телесный облик, такое примерно у меня сейчас ощущение. Жаль, что я не сказал ей ни слова. Меня же, скорее всего, для неё в вагоне не существовало вовсе, просто стареющий мужчина, среди других пассажиров…

Наверное, Вы скажете, дескать, навоображал себе невесть чего, поскольку человек Вы деловой, конкретный и скорее всего не верите во всякие предначертания-предзнаменования и прочее. К тому же, Вам вообще может не понравиться то, о чем я поведал. Но, Боже мой, случается ведь такое, и что тут думать?! Конечно, можно обыкновенным порядком расставить всё по своим местам: совершенно заурядная ситуация — просто похожая девушка, мало ли кто на кого похож. Но позвольте, я за эти две остановки, что мы проехали вместе, успел побывать в 1980 году, и даже, снова прожить с 1980 по 1982 год, и вернуться обратно. Всё ожило и пронеслось в памяти за каких-то семь минут реального времени в нынешнем году.

Любезная Евгения Николаевна, прошу понять меня правильно… Нам свойственно иногда бродить в потемках коридоров Прошлого. Иногда призраки в этих коридорах материализуются, и волей неволей впадаешь в размышления, примерно такие, какие я Вам сейчас представил.

И, пожалуй… кроме Вас больше никому об этом рассказывать не следует.

Они не поймут… или подумают, что я просто старый дурак.

Музыкальный коллектив

Вечером в понедельник услышал по радио рекламное объявление. Музыкальный коллектив проводит свадьбы, корпоративные вечеринки, и другие официально-развлекательные мероприятия. Далее телефон — номер мобильного.

Я быстренько записал номер, покурил, выпил чашечку кофе и набрал телефон музыкального коллектива.

— Вас слушает «Свежая волна», пожалуйста, заказывайте, — ответил глуховатый женский голос.

— Я тут это… Вы проводите праздники, свадьбы, корпоративные вечеринки и другие мероприятия? — несколько нерешительно уточнил я.

— Да, да. И цены у нас очень умеренные, у вас заказ?

— А это… — опять робко начал я, — когда можно прийти?

— Куда?

— Ну, хотя бы, на корпоративную вечеринку, ну, в крайнем случае, на свадьбу. А то я тут приехал, и совершенно нечем заняться…

— Сходите в кино или комнату смеха. Мы выполняем заказы на ОБСЛУЖИВАНИЕ всех этих мероприятий. Всего доброго.

Наверное, я не туда попал. Или, что скорее всего, в рекламу закралась ошибка. Но ведь я же ясно, своими ушами слышал, что музыкальный коллектив ПРОВОДИТ, а не обслуживает. Тут по радио опять передали эту же рекламу, и я убедился в своей правоте.

Я опять набрал номер, указанный в рекламном объявлении.

— Алло, «Свежая волна» слушает вас…

— Запишите меня на День рождения, в пятницу, где-нибудь часов на девятнадцать, — сразу выпалил я.

Там немного помолчали, потом, по-видимому, догадались, что это опять я.

— Молодой человек, — сказал строгий мужской голос, наверное, трубку передали руководителю музыкального коллектива, — вам же ясно объяснили! Или вам действительно нечем заняться, звоните, понимаешь, занимаете тут всю линию! Забудьте этот номер!

Меня вдруг зло взяло.

— А что вы людей дурите? Тогда внесите изменения в текст рекламы, чтобы понятно было. Мол, за небольшие бабки лабаем на свадьбах или проводах в армию, например…

— Всё?! — рявкнул мужчина.

— Всё…

— Пошёл нахер!

И отключился. Наверное, там решили, что я просто прикалываюсь. Я больше решил туда не звонить… Вот так они и проводят все свои мероприятия, небось от клиентов отбоя нет…

Тоже мне ещё, музыкальный коллектив.

Ночной Савва

Очередной командировочный день выдался из тех, о которых потом вспоминаешь, как о днях, вырванных из общего контекста повествования о житии. Тяжелый, в общем день. Ничего не ладилось, зато то, что казалось бы уже сделано, расклеивалось на глазах. И я ничего не мог с этим поделать. Метался с объекта на объект по тридцатиградусной жаре в тщетных попытках заставить кого-нибудь что-нибудь делать.

Вернулся в гостиницу ближе к полуночи, выжатый, как лимон. Мой сосед (и в общем, приятель) в номере по имени Савва, как огурчик лежал на кровати и смотрел телевизор. Он принял душ, с аппетитом (по его словам) поужинал, и выпил ради удовольствия сто пятьдесят граммов водки. Громче чем надо, работал телевизор, шла какая-то шумная развлекательная передача с шумными ведущими и шумными участниками. Громкие песни сменялись громким трёпом каких-то второразрядных звёзд эстрады, развесёлые пляски чередовались с громкими рекламными блоками…

Я вытащил из холодильника банку с остатками шпрот, отрезал кусок черного хлеба, налил в стакан выдохшейся минеральной воды.

Савва, перекрикивая телевизор, комментировал то, что происходило на экране. Вероятно, он считал, что я тоже принимаю участие в просмотре и мне не хватает одних только ведущих программы.

Я глотал шпроты и не реагировал. Наконец, он разглядел, что со мной что-то не так и поинтересовался, не желаю ли я водки. Я не желал водки и хотел, чтобы заткнулся, наконец, телевизор, и Савва вместе с ним. Чтобы он, наконец, отвернулся к стене и тихонечко задремал. Вот, что мне было необходимо.

Я в мягких тонах обо всё этом ему поведал. Но возможно, Савва не до конца понял, что мне сейчас требуется, а может не расслышал в шуме.

Я покончил с едой, доплёлся до ванной, принял душ.

Всё, теперь спать.

Наконец сосед решил, что смотреть больше нечего и выключил телевизор. По ходу, налил себе ещё стаканчик и уселся напротив меня. Это было недобрым знаком. Опыт совместного проживания более трёх командировочных месяцев свидетельствовал, что сейчас он будет рассказывать одну из бесконечных историй своей жизни, жизни его родственников, друзей (которых у него пруд пруди), возможно, своих начальников и сотрудников. Может быть он вспомнит о каких-нибудь случайных знакомых, с которыми познакомился летом в поезде, когда возвращался с югов и расскажет их историю. Но самое страшное то, что это может быть очередная история очередной любви со всякими интимными подробностями. Ибо Савва, хотя и является опытным специалистом нашего Главка, но как личность остался слаборазвитым студентом второго курса профессионально-технического училища…

И сейчас ему до зарезу необходимо общение, он не хочет бездарно заканчивать трудный день, просто уснув, как хорёк. Он хочет говорить, быть услышанным, и таким образом реализовать себя в моих глазах. И поскольку сам с собой он разговаривать не желает, то я, как слушатель его вполне устраиваю. Он, между прочим, уже начал.

Я не могу разобрать не то что смысла его рассказа, но даже, и некоторых слов, которые он проглатывает из-за плохой дикции. Но он наращивает обороты, у него здоровый заряд бодрости, чувствуется, что самое интересное в его повествовании уже близко.

Он постоянно меня переспрашивает, и я лежу, периодически приоткрывая глаза, и едва ворочая языком, бормочу междометия, вроде «ну да», «ух ты», «м-м-м», «ого-го». Сказать ему, что я устал, и мне надо спать, я не решаюсь. Он ведь может обидеться… И в следующий раз вообще не будет ничего рассказывать!

Меня выручает стук в дверь. Пришёл наш третий друг, из соседнего номера по прозвищу Пробкин (в миру его фамилия Трушкин). У него есть водка (к слову, водка у него есть всегда), но нет, с кем её сейчас пить. Савва сворачивает рассказ с явным сожалением, но через секунду деловито собирает со стола остатки закуски, для следования в соседний номер.

Я, практически уже во сне, прошу прощения у товарищей за то, что не могу разделить с ними стол и разломить их хлеб сегодня. Товарищи меня прощают, и уходят к Пробкину.

Ещё один тяжелый день перешел в ночь.

Дневник Спайка

Где-то в районе обеда, мне на рабочий телефон позвонил весьма взволнованный Спайк. Взволнованный? Нет! Не на шутку перепуганный. Судя по голосу, можно сказать, белый как скатерть, хотя я, конечно же, не мог его обозревать по обыкновенному проводному телефону.

Спайк — Сергей Пайкин, мой друг и партнёр по бильярду, сбивчиво сообщил, что у него катастрофа, и нам необходимо немедленно встретиться. Пофигу твоя работа, говорил он, меня сегодня будут закапывать, так что бросай всё, сам погибай, а друга выручай.

Чтоб тебе, Пайкин, здоровья ещё на сто лет прибавилось, подумал я и пообещал ему что-нибудь придумать.

Через полчаса мы сидели в тенистом и почти безлюдном парке на лавочке, и Спайк, не снимая темных очков (агент 07, блин), взывал о помощи. Для начала он сообщил, что крупно влетел и залпом выпил половину пластикового стаканчика коньяку… Потом уловил мой удивленно-саркастический взгляд и заметил:

— Что, смешно? Тебе смешно? Тебя бы так.

— Да нет, Спайк, нет, что ты, — я отхлебнул колу из банки, — по-моему, очень даже вовремя, после пяти сухих лет…

Спайк закурил. Я молча ждал, пусть у него пробежит по жилам. Хотя было очень даже интересно, для чего мне понадобилось придумывать версию для шефа о том, что у меня, якобы, заливает квартиру семья алкоголиков с верхнего этажа.

— Понимаешь, Шамрай, — наконец, немного придя в себя, начал он, — я сегодня сунулся в тайник, и… ничего там не нашел…

— Какой тайник, и что за тайну ты там прятал? — с улыбкой перебил его я. Вполне логичный вопрос, но взглянув на товарища, я невольно осекся.

Пайкин мрачно посмотрел на меня, налил в стаканчик ещё коньяку, но пить не стал. Он, грустно рассматривая содержимое стакана на свет, продолжил.

— Пропал мой дневник. Ну, в общем-то, не совсем дневник, а так, тетрадка с записями. Личного характера, понимаешь о чём я?

Кажется да, понимаю, пропали личные записи, интересно, а что в них? Спайк поясняет.

— Скорее не «что», а «кто». Я, наверное, раньше тебе не рассказывал. Мы же ведь, кроме как в бильярдной в последнее время нигде не встречаемся, не то что раньше… — чуть-чуть с упреком в голосе, — ладно, не в этом, как говорится, соль. Тут видишь ли в чем дело… Я периодически встречаюсь с некоторыми женщинами. Ну и… делаю записи, так сказать, на память… делал, в общем, я записи в тетрадке. А сегодня сунулся, и нет его там. М-м-м… скорее всего Мила нашла, когда наводила порядок в доме.

Он опять замолк, глотнул коньяка, но видимо его не пробирало. Это же надо! Взрослый и довольно серьезный (как я считал до сегодняшнего дня) мужчина, как зелёный пацан ведет дневник своих любовных похождений! Смеху не оберешься…

Не смешно. Если Людмила нашла эти записи — всё.

— Слушай, Спайк, — я уже серьёзен, — а может быть, ты его куда-нибудь в другое место положил? И забыл по-пьяни. Ладно, не по-пьяни, просто так забыл.

— Нет, Шамрай. Он всегда там был. На полке за книгами, на самой верхней полке, за вторым рядом. Что делать, Шамрай?

Я уже думал над этим вопросом. Действительно, что делать? Идиот, а теперь ещё изменник, развратник и сволочь, с точки зрения Людмилы.

Любой мужчина может оказаться в ситуации, когда помимо жены, у него как бы вдруг, как бы совсем неожиданно для него самого, появляется ещё кто-то, кому, мягко говоря, приходится уделять внимание. Но записывать всё это в тетрадь на память? Он что, готовит к изданию сборник воспоминаний? Я, конечно, ничего такого не говорил Спайку, просто пытался сосредоточиться на поиске приемлемого решения проблемы.

— Так, молчи, Спайк, — я закурил новую сигарету, — что ты там записывал, в этом своем дневнике, и, главное, как записывал?

— Вполне натурально я там записывал. Как всё было, я там записывал, — со злобой и одновременно горестью, как будто это я его заставлял вести дневник, резко выдохнул он, — то есть, в выражениях, цветах и красках, сам понимаешь, что бы потом, когда читаешь, заводило. Ужасно, в общем, написано, мало не покажется.

— Ты — полный идиот, Спайк, — также зло сказал я, — но, не горячись. Спокойнее, уже поздно горячиться, раньше надо было думать. Ты уверен, что это Мила его нашла? Может быть, Костян?

Костян не мог его найти, это я зря спросил. Он появлялся в доме родителей крайне редко, когда были нужны деньги, и только. Всё остальное время он жил где попало и писал свою кандидатскую по социологии, тоже где попало, на коленке.

— Костян с друзьями в Приэльбрусье, Шамрай, на лыжах. Если кто и нашел, то только она. А я гляжу, что-то она уже второй день как-то неохотно со мной общается. Через губу разговаривает: «иди ешь», «ложись спать», «иди с собакой»…

— Ну это ещё не факт. Возможно, есть какие-нибудь другие причины. Я думаю, если бы она его нашла, ты бы уже здесь со мной не пил коньяк. Ладно, Спайк, давай пойдем с конца. Будем исходить из того, что дневник действительно у Милы. И она его с увлечением читает, пока ты на работе. И чем это тебе грозит?

Спайк откинулся на спинку стула и прикрыл глаза ладонью. Видимо ему представилась ужасная картина.

— Слушай, Шамрай, — после паузы тихо сказал он, — есть вариант. Давай скажем ей, что это твой дневник… Ну, я имею ввиду, вроде как твой. И ты… вроде как попросил меня спрятать его, ну, вроде бы, чтобы твоя жена не нашла.

Вот здорово! Спайк великолепен, и он даже не представляет насколько!

— Нет, Спайк, не пойдет, — как можно мягче говорю я. — А если она позвонит моей жене, скажем, из вредности, и расскажет о своей находке? Так это ещё не всё, Спайк. Как мне с ней общаться, даже по телефону, после таких отмазов, ты об этом подумал? И, кроме того, даю сто пудов, что там, в этих твоих записях, где-нибудь мелькает твоё имя, или фамилия, или что-нибудь такое, что прямо указывает на то, что это твои записи…

— Ничего такого там не мелькает, — уверенно заявил Спайк, — я всё писал от первого лица, а девчонкам присваивал клички, ну там, Котёнок, или Мадам Шанель номер пять, номер шесть и так далее.

— Всё равно, я не согласен. Ты хочешь прикрыть свою задницу, за которую тебя скоро будут брать, а мне что потом делать?

Спайк согласно и как-то обреченно кивнул. Он не сможет всё это представить в виде невинной шутки, мол «извини, Милочка, тут Шамрай дал на сохранение тетрадку, а я и не знал, что там написано, бросил на верхнюю полку…» и… глаза Милы округляются (ещё бы, после всего, что там написано), она кричит, чтобы моего духа больше не было, и всё такое.

Мы помолчали. Потом Спайк выдвинул новую инициативу.

— Шамрай, а давай скажем, что это записи одного твоего приятеля. Типа, он пробует себя в эротической литературе, и дал нам почитать, так сказать, на пробу, ну, оценить его творчество, что ли. Типа, ты уже прочитал и дал мне. Скажем, что он (ну, этот твой мифический друг) собирается отправить эти рассказы в новое эротическое интернет-издание… типа, конкурс проводится…

Я задумался.

— В принципе, может прокатить. — Я отхлебнул кофе. — Но, может и не прокатить. Она может сказать, вот пусть Шамраев сам и читает эти гадости, а у меня в доме чтобы этого говна больше не было. И опять же я выступаю в качестве отрицательного героя, который водит дружбу со всякими там… извращенцами. Она же ведь так и скажет! Нет, Спайк, в принципе, эта идея неплохая. Но давай ты скажешь, что это — твой, а не мой друг, дал тебе почитать эти записи. А ты, дескать, чтобы не портить ей настроение, спрятал его за книгами.

Теперь задумался Спайк. Мне показалось, что он всё же пытался воспроизвести в памяти, не фигурирует ли в самом деле, помимо женских ласково-уменьшительных прозвищ его имя, и нет ли каких-нибудь других зацепок, указывающих на то, что это никакие не литературно-эротические эксперименты неизвестного друга, а его, Спайка, личное жизнеописание.

— Какой примерно объем этих твоих записей? — поинтересовался я.

— Две трети столистового ежедневника, или немного больше. Где-то в пределах полутора-двух лет, в общей сложности.

Спайк опять сник. Потому что существовала ещё одна загвоздка, и достаточно, серьезная. Почерк. Она определит по почерку, если усомнится в существовании друга-литератора, что вполне реально.

Я сказал об этом Пайкину, но он лишь махнул рукой. Он уже лет десять, как всё набирает на клавиатуре компьютера, и даже письма. За исключением, конечно, этого дневника. Я выражаю мнение, что, наверное, и дневник ему тоже следовало вести в компьютере, только поглубже запрятать этот файл. Хрен, кто найдет, кроме него самого.

Между тем, мы сидим в парке уже полтора часа, а толком ещё ничего не придумали. У Спайка заиграл мобильник, он взглянул на дисплей и поперхнулся.

— Она, — коротко сообщил Спайк. И далее в телефон, — Да, моя любушка. Нет-нет, всё в порядке, проблем немного. Что-то с давлением, понимаешь, скачет, как ло… А? Что? Какая тетрадка? Ах, это… Нет, не моя. Я сейчас приеду, я всё тебе объясню, мы как раз тут с Шамраевым обсуждаем этот вопрос. Да, да. Пошловато, конечно, и не говори! Да, выезжаю, пока!

Он отключил мобильник и глубоко, с облегчением вздохнул. Потом резко вскочил, как мальчишка вскинул в победном жесте кулак вверх.

— Е-е-е!!! — чуть громче, чем надо, выкрикнул он, и на нас оглянулась бабушка, покачивающая коляску на лавочке неподалёку. Потом сел и быстро заговорил.

— Она нашла, но по-моему, не догнала, что к чему. Говорила ласково. Значит так, Шамрай, как и договорились — это рабочие записи моего… ну, нашего общего знакомого, скажем, Лёвки Барсука. Он просто дал нам их почитать, и всё в этом духе.

Спайк быстро разлил остатки коньяка, и мы чокнулись за успех. Потом вышли из парка, Спайк поймал такси и умчался домой, рассказывать Людмиле о дневнике в сто страниц с похабными историями.

Я поехал общественным транспортом. Завтра придется врать шефу и сотрудникам, как я героически воевал с соседями сверху, которые установили новую стиральную машину на пьяную голову с нарушением мер безопасности. Дескать, вырвало трубу…

Ну Пайкин, ну и жук! Сколько его знаю, ни за что бы не догадался о таких его увлечениях, с дальнейшим их описанием. Откуда только силы берутся на исходе пятого десятка! Интересно, сколько там в этом дневнике историй? И место для тайника, тоже выбрал! На полке, за вторым рядом книг… Это все равно, что положить его на журнальный столик. Потому что не только Людмила — женщина хозяйственная и домовитая, но и любая женщина у себя в квартире найдёт то, что мужчина безнадежно потерял, не то, что специально спрятал, это же аксиома. М-да…

Валентина (моя жена) трудилась на даче у тёщи, помогала собирать урожай, наводить порядок, в общем, по хозяйству. Я занялся приготовлением ужина, а чтобы разогнать грусть, поставил сборный диск Битлов, они умеют это делать.

Зазвонил телефон.

— Здравствуйте, Геннадий Петрович, — в трубке холодный женский голос, до боли знакомый. — Это вас Пайкина Людмила Михайловна беспокоит.

Я напрягся. Во-первых, что за официоз? Мы, конечно, при редких встречах называем друг друга на «вы», но давно уже по именам: Милочка, Геня, Валюшка и так далее. Во вторых…

— Здравствуйте, милая Мила, а почему…

— Хватит паясничать, — тяжело оборвала меня Людмила, — значит так. Я не хочу с вами обсуждать все эти грязные подробности: трусы на спинках кресел, лифчики на люстрах и даже стыдно говорить что ещё! Завтра Серёжа отдаст вам эту мерзость, которой вы там занимаетесь и будьте здоровы. Я вас больше не знаю.

— Стоп, Людмила м…м Михайловна, одну минуточку, — встрепенулся было я, — вы всё не так поняли…

Я хотел ещё что-то сказать, и одновременно понимал, что уже не надо ничего объяснять. Потому что, скорее всего, Спайк для своих оправданий выбрал версию, согласно которой, это МОЙ, а не ЕГО товарищ разрабатывает эротико-приключенческую тематику для соответствующих изданий.

В трубке послышались короткие гудки, а Пол Маккартни запел «Hey Jude». Я устало опустился в кресло. Палево… Теперь уже мне самому надо сочинять легенду для своей жены на тот случай, если Людмила всё же что-нибудь эдакое, «по-свойски» расскажет ей при встрече, между делом. Но и Спайк тоже ещё тот друг! Он, судя по всему, добился своей цели, ловко увернулся в опасный для себя момент. Сам выбрался, а меня подставил, прекрасно понимая, что мне уже не отвертеться.

Потом мне пришло в голову, что Спайк вполне мог спланировать всю эту операцию заранее, так сказать изначально, как только обнаружил отсутствие дневника в «тайнике». Встреча со мной ему была нужна для того, чтобы я «был в курсе событий», когда последует реакция вроде подобного звонка от Людмилы Михайловны. Впрочем, это наверное чушь, не мог так поступить Спайк, мы же, в конце концов, друзья.

Я поплёлся на кухню, очень недовольный собой. Зазвонил мой мобильник, скорее всего это Серега. Ему, видимо, удалось выскользнуть из квартиры, (например, выбросить мусор) и заодно сказать мне что-нибудь утешительное. Мол, так уж вышло, Шамрай, ты уж извини, брат, но не волнуйся, я всё держу под контролем.

Так и есть. Спайк бормочет впопыхах извинения и заверяет, что потом, когда пройдет определенное время, всё будет нормально. Затем, он на всякий случай, «чтобы я был в курсе» меня предупреждает… он, для того, чтобы не запутаться в своих показаниях сказал, что… эти дневники, то есть, конечно, литературные пробы… мои. Мои? ЭТО МОИ ДНЕВНИКИ?! Да, да твои, Шамрай. Но не дневники, а черновики сочинений, почувствуй разницу. Думаешь, она бы поверила в какого-то Лёвку Барсука? Сам понимаешь, Людмилу на мякине не проведёшь! Нет, она, конечно, не будет звонить Валентине, потому что она — «свой в доску парень», не переживай брат. Она уже успокоилась, вот позвонила тебе и успокоилась. Спасибо, брат.

Пожалуйста, брат.

Только в следующий раз, когда она неожиданно найдет у тебя какие-нибудь фотографии, типа приложения к дневнику, обязательно скажи ей, что это ловкий фотомонтаж, в исполнении твоего друга Шамрая.

Так, для смеха.

Операция «Пиво»

В конце изнурительного рабочего дачного дня мне хочется выпить пива.

Пиво стоит в кухне дачного домика, в холодильнике, но туда никак не добраться. Родственники перемещаются туда и обратно, перерезая мне подходы к холодильнику. Между тем настроение медленно и уверенно портится, а быстро и незаметно выпить пива никак не получается. Похоже на то, что в самом скором будущем, настроение будет испорчено окончательно и от самого пребывания на даче в течение двух дней.

Но делать же что-то надо!

Может быть, попытаться обосновать? Скажем, очень хочется пить после шашлыка. Или лучше, после копченой рыбы.

Но тёща может заподозрить неладное, типа, я уже «подсел» на пиво. Ведь и под шашлык была водка, и под копченую рыбу тоже уже было пиво. Она может подумать, что моё хорошее настроение напрямую зависит не от нахождения на даче, не от общения с родственниками, а от количества выпитого пива. Вывод: я — алкоголик. Пивной алкоголик.

Ну вот тёща, наконец, выбралась из дома, что-то ей понадобилось за теплицей. Но на полпути, что-то вспомнив, наверное, чрезвычайно важное, возвращается. Тесть, в принципе, «свой» человек, но если он заметит меня у холодильника, или хуже, в самый момент, когда я достаю из холодильника большую пластиковую бутылку, он вполне может не со зла, а так, между делом сказать об этом тёще. Они же ведь, в принципе, за одно. То есть против того, чтобы я пил пиво. Они могут в один голос заявить: «Ведь выпили уже за столом, за обедом, может хватит?», с такой строгостью в голосах и полупрезрением во взглядах.

Тем временем, состояние моего здоровья и настроения, в целом, идет на ухудшение.

Потому что всё не так.

Почему я, вместо того, чтобы в выходные заниматься хотя и домашними, но своими делами, вынужден находиться здесь, на даче у родственников? Понятное дело, семейный долг обязывает, у тёщи болят ноги, тесть не может поднимать тяжёлое, кто-то же должен всем этим заниматься, и всё такое. Так почему, если я весь день, и даже полтора дня занимался всеми дачными делами, мне теперь нельзя залить чашечку-другую этого говёного пива?

Подойти просто к тёще, раз она тут за главного, и просто сказать: «Дай пива, Анна Борисовна, душа горит, спасу нет».

Она, конечно, даст.

И тогда моя упорная психологическая борьба, которую я весь день героически вёл, пойдет в задницу. Потому что в этом случае, я окажусь не самостоятельной единицей в семье, которая имеет право на уважение, или хотя бы на то, чтобы её слушали, когда она что-то говорит, а просто машиной, которая работает на пиве. Или работником, которым можно манипулировать с помощью пива.

Все мои принципы идут нахер, и заменяются на кружечку холодного, очень вкусного и такого желанного пива.

А что, если задействовать жену?

Мы с ней, в общем, любим друг друга. Вот уже больше двадцати лет вместе, и даже больше, если учитывать время моих ухаживаний. Сказать ей, чтобы она попросила стаканчик пива для себя, ведь хочется же пить после шашлыка! Ну и заодно нацедить чашечку для меня.

Она, конечно же, потом ничего не расскажет, ни тёще, ни тестю, никому. Не такой она человек, чтобы ради пустой болтовни, или в каких-нибудь других целях, раскрывать семейные тайны. И, в общем и целом, всё будет улажено — проблема пива будет решена, хотя бы до приезда домой.

Но и такое решение тоже не очень подходит.

Потому что это будет означать, что я ей буду должен. Должен очередную поездку на дачу, через неделю. Значит, через неделю снова сюда. Хотя я уже рассматривал время следующих выходных по своему плану. И в соответствии со своим планом, я хочу заняться тем, чем давно уже собирался заняться… Словом, действовать через жену хоть и выход, но как бы он не оказался входом.

Вот какая проблема образовалась в конце очередной дачной двухдневки. И двухдневка никак не хочет заканчиваться, потому что нет машины, на которой нас должны отвезти в Москву, домой. Мне кажется, что надо смириться с тем, что пива не будет, хотя, объективно, оно есть в холодильнике, к которому никак не добраться.

И… вот… вот она пошла! Пошла удача… схватить её, наша задача!

Тёща, наконец, накопошившись вволю по своим загашникам, покидает дом. Все остальные — жена и тесть рядом со мной, в беседке. Тёща медленно продвигается в беседку, у неё болят ноги. А у меня болит душа, она просто горит.

Поэтому.

Я громко говорю, обращаясь к жене, но так, чтобы было понятно всем остальным, что мне надо в дом, имеются кое-какие незавершенные дела, а именно, уложить манатки в свою сумку заранее, пока не пришла машина (а то потом не успею). Никто не обращает внимания на мое сообщение, мало ли, что может понадобиться мне в доме. О пиве никто из них не думает, есть другие мысли, более глобальные и более благообразные, более подходящие к настоящему моменту. Конец дачного рабочего дня. Уморились все на даче. У одной крутит ноги, насморк, голова не на месте. У другого тоже всё болит, но они никак не могут выслушать друг друга. А моя девочка, настолько устала, что мне хочется плакать и умиляться, глядя на неё. Какое им пиво?

Пиво — мне.

И я сначала медленно, но, зайдя за угол, вприпрыжку бросаюсь в дом, на кухню, к холодильнику! Вот оно, спасение! Сейчас всё будет «супербест». Я у холодильника и стараюсь успокоиться, не надо суетиться, когда идёшь на дело. Всё должно быть тихо. Чики-чики. Народ в беседке подводит итоги рабочего дня, а я у своей цели. Я очень тихо вскрываю холодильник. Я очень внимательно смотрю на полки (куда же он его засунул, йоптер?!) Вот оно, лежит, задвинутое за кастрюлю с борщом, на нижней полке. Я быстро, очень быстро и тихо, вырываю за горлышко двухлитровую бутылку из пасти холодильника, на ходу отвинчивая крышку. Вот оно, поехало! Я прикладываюсь к горлышку, и оно идет, нет, летит во внутрь.

Всё, я победил.

Я добился своего, я лучший, как сейчас любят говорить всякие успешные молодые люди. Всё остальное не имеет значения, пока. Гонг!

Но… я снова в реальности. В грустной повседневной реальности. Кто-то снова нарушает, едва наметившееся равновесие в мире. Это тесть открыл входную дверь, и зовет меня. Но в дом, пока что не входит, ему неохота переобуваться в тапочки. Но он совсем рядом, и вполне может слышать, что я шарю в холодильнике. И он, может по малейшему шороху определить, что я не просто шебаршу в холодильнике, а влез в холодильник, достал оттуда пиво и пью. Потому что он прожил жизнь, а я ещё пока нет. Он знает всё, а я только половину. И я уже почти уверен, что он меня поймал. Я думаю об этом, но он просто просит, чтобы я ему подал ведро, он хочет сходить за водой, к колодцу.

Он добился своего, он испортил весь кайф, который и заключался в том, что я секретно проберусь в кухню, быстро влезу в холодильник и незаметно «макну» пива. И никто об этом не узнает. Почему так всегда происходит? Почему всегда есть те, кто ломает всё удовольствие? Наверное… потому что так устроена вся наша жизнь. И, если бы не он, не тёща, не жена, то всё равно произошло бы что-нибудь такое, что безусловно испортило бы всё. Обвалилась крыша, грянул гром, блин, с молнией, да что угодно, лишь бы я поперхнулся пивом. Не обязательно тесть.

И я поперхнулся. Пиво пошло не в то горло, и пена поползла через нос. Ситуацию глупее придумать трудно: он меня зовет, а у меня пена идет носом. Что ж, обстоятельства, уже в который раз сильнее меня, потому что тесть очень настойчив, и мне всё же приходится появиться в том виде, в каком я есть, без прикрас.

И мне кажется, что он взирает на меня с укоризной…

Курортные воспоминания

Вечером в пятницу, у меня образовалось лирически-ностальгическое настроение, и я набрал телефонный номер (городской, на мобильнике деньги закончились) одной милой-премилой, хорошей-прехорошей знакомой.

Мы познакомились несколько лет назад, вместе коротая время на отдыхе в санатории. Затем наш лечебно-санаторный роман переехал в Москву и некоторое время тихо угасал, едва подогреваемый нашими редкими встречами: то у неё на даче, то у моего друга в мансарде.

Потом цветок и вовсе усох. С одной стороны, кран перекрыла моя жена. С другой стороны, к ней возвратился её бывший муж. Нет, не тот, который был, когда мы с ней отдыхали в санатории, а другой, который был раньше.

Она меня узнала не сразу, я понял это по интонации и односложности ответов. Да. Нет. Возможно. Да и голос её заметно изменился. Стал более резким, что ли, надтреснутым. В общем, разговор вёл я. Рассказывал о своих делах, новостях и прочем. Потом кожей почувствовал, что ей всё это не интересно. Я немного помолчал, и спросил:

— Тебе что, не интересно?

— Нет-нет! — торопливо отозвалась она, — очень даже интересно, но я никак не могу припомнить, кто вы. Вы уж, извините.

Честно говоря, я был ошарашен. Как же так! Столько времени провели вместе, и даже к обоюдному удовольствию, и вдруг на тебе: отвечай поскорей, кто ты будешь такой!

Наконец, немного успокоившись, я тихо проговорил:

— Я же Вадик… мы же отдыхали вместе на юге, в 2015 году, и потом здесь, в Москве, не помнишь, что ли?

На том конце издали непонятный звук, (что-то вроде «хм-аар-мр») не то смешок, не то…

— Это какой-то Вадик, — сказала, кому-то поясняя та, с кем я разговаривал, вот уже минут десять, — он настаивает, что мы с ним вместе отдыхали в 2015 году на юге.

«А ну, дай сюда трубку», — послышался в трубке недоброжелательный мужской голос.

Дожидаться я не стал, отключился. Потому как, одно из двух: либо моя старая-престарая и хорошая-прехорошая не хочет не то что со мной встречаться, а даже и разговаривать, либо… я просто не туда попал, и меня всё время разговора валяли как дурака.

Однако, в целом стало полегче, лирика и ностальгия сменились желанием выпить. Живое общение, даже по телефону, способствует, знаете ли.

Во всяком случае, теперь уж, в моем курортном приключении можно было смело поставить большую и жирную точку.

Деловое предложение Бронза

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Бронз — Бронзиков Юрий Акимович — мой бывший сослуживец и друг

Жоржета — Жанна Романовна — женщина Бронза

Лулу — Лукьяна Леонидовна — моя жена

Франк — Франтиков Александр Евгеньевич — я


Мы сидим на веранде маленького уютного кафе, которое кстати, так и называется «Уютное». Я пока что не могу сообразить, для чего Бронз вытащил меня и Лулу на эту встречу.

Он с Жоржетой, старой-новой его любовью. Сто лет назад они были мужем и женой, потом расходились-сходились, разбегались-сбегались бесчисленное количество раз. Теперь они снова вместе, и мне кажется, что в этот раз надолго. Жоржета всё ещё заводная и высокомерная как тогда, когда мы все были гораздо моложе, как и всегда. Несостоявшаяся кинорежиссер, дизайнер, литературный критик, бухгалтер и продавец хот-догов. Вечный поиск, вечный облом. Её образ жизни — быть везде и нигде, жить за чужой счет (в данном случае за счет Бронза) всё ругать, всему давать свою критическую оценку.

Лулу помешивает ложечкой кофе и молчит, мой вечный спутник и в некоторых делах — главная и последняя опора. Она не принимает участия в общей беседе, которая пока что заключается в рассказе Бронза о своих последних успехах и достижениях.

Я его слушаю и согласно киваю, мол, да Бронз, ты велик и крут. Да Бронз, ты правильно сделал, что послал подальше свою старую фирму со всем её дерьмом, нахлебался уже. Да Бронз, теперь, когда ты затеялся со своим собственным делом, у тебя всё будет как по маслу.

Жоржета придерживает его под локоть, периодически прижимается щекой к его плечу и по ходу его повествования вставляет важные, по её мнению, замечания и дополнения. Разумеется, Бронз советуется с ней по всем вопросам, у него большие планы, впереди широкие перспективы.

Они думают, что мне и Лулу всё это, безусловно, очень интересно и мы хорошо проводим время со старыми приятелями. Но мне кажется, что надо было придумать какую-нибудь отговорку, когда сегодня утром он позвонил и предложил где-нибудь «пересечься». Посидеть за чашечкой кофе, вспомнить былые деньки. Бог ты мой, мы все знакомы уже без малого всю взрослую жизнь. Но сегодня я что-то не слышу воспоминаний о теплых днях и горячих ночах прошлого. Я пока лишь слушаю трёп о том, насколько Бронз стал значим для современности и какая замечательная роль в этом отводится Жоржете.

Бедная Лу. Жоржета ей бросила что-то кислое по поводу её наряда, прически и выражения лица, считая, что без сомнения имеет на это полное право. А сама она и Бронз делают нам большое одолжение, тратя на нас вечер. Может она не знает, что мы здесь собрались по инициативе Бронза. А как же насчет того, чтобы быть в курсе всех дел Бронза? Меня выворачивает от её поведения, но я делаю вид, что не слышу её замечаний.

Лулу держится молодцом, она закурила кислятину сигаретой, и задала простой и по-детски прямой глупый вопрос:

— Жоржа, а ты всё также целыми днями шатаешься по бутикам?

Жоржета считает вопрос бестактным, потому что уже дала понять, что является главным помощником Бронза во всех его начинаниях, а главный помощник не может в принципе бегать по магазинам и скупать вещи. Поэтому вопрос она оставляет без ответа, как его и не было. Она авторитетно (лишь только Бронз в изнеможении смолкает), начинает мне вкачивать свое мнение по поводу моих недавних исследований по истории и современности феномена бюрократии.

Очевидно в анналах памяти у неё что-то осталось с нашей последней встречи, когда я имел неосторожность поделиться с ней о своих делах и планах. Она же и тогда, и сейчас считает, что посредственность, которой я являюсь, просто нуждается в том, чтобы следовать направляющим, в частности её, наставлениям. Как в рабочих, так и других делах. Ибо она, и только она знает, как всё должно быть. Быть, по её мнению должно так, чтобы все мои потуги выглядели жалко, а успехи — мелко и вызывали улыбку, по крайней мере, среди знакомых.

Это так, начало. Сейчас она выскажет свое мнение, потом запустит пару фальшивых комплиментов, мол да, конечно ты тут кое-чего добился, дело стоящее. И потом, когда я втянусь в её игру, и потеряю бдительность, щелкнет по носу, а то и двинет со всего маху по лбу (образно говоря), выдаст окончательный диагноз: всё, чем я занимаюсь, давно исследовано, всесторонне изучено и никому не интересно, а значит, не стоит и ломаного гроша. Следовательно, человек, который занимается подобными вещами попросту дурак. Вот её главная цель. По крайней мере на сегодняшний вечер.

Я что-то неопределенно отвечаю на её полувопросы и стараюсь всё-таки определить, для чего, собственно Бронз затеял эту вечеринку. То, что это не просто встреча старых друзей, очевидно. Хотя, на первый взгляд кажется, что с их точки зрения, наша встреча — вынужденная трата времени. Насладиться в лучах собственных успехов и показать свое превосходство? Может быть. Но что-то маловато.

Но вот, кажется, начинает проясняться. Бронз заказывает всем (!) ещё кофе, и уж совсем неожиданно, бутылку коньяка. Между делом сетует, что помимо свершений и успехов, в его новом деле наметился ряд существенных и других, более мелких проблем.

Например, одна из серьезных заморочек — отсутствие опытных и дисциплинированных исполнителей. Его непосредственные помощники, конечно хорошие, достаточно энергичные молодые ребята, но они не тянут, в силу отсутствия элементарных деловых навыков. Они не знают, что такое полутона при решении «политических» вопросов и различают только четкие, радикальные цвета черный и белый, к примеру. Не умеют читать между строк, работают на уровне «да» и «нет», плюс-минус, как в армии, которая не побеждает. Совершенно отсутствует гибкость: там, где надо найти компромисс, пойти на мелкую уступку, они тверды как кремень. Зато там, где нужно проявить твердость и добиваться положительного результата, они могут сказать: «ну что ж, нет так нет». Устал, в общем, с ними Бронз, всё приходиться делать самому.

— Смени своих помощников, — неожиданно вставляет Лулу, и Жоржета бросает на неё снисходительно-сожалеющий взгляд, хотя мне кажется, что именно это Бронзу и надо сделать, а то в скором времени, его лавочка накроется медным тазом.

Жоржета пытается заговорить о том, что, дескать, выгнать легко, а где потом брать людей, но Бронз довольно жестко обрывает её на полуслове. Впервые, кажется за весь сегодняшний вечер, и довольно решительно. И до меня начинает доходить, в чём, как говорится, соль сегодняшнего вечера.

Бронз хочет предложить мне работу, и какую работу!

Для начала он аккуратно интересуется, не собираюсь ли я распрощаться со своей конторой, и если да, то какие у меня планы. А то он может сразу, прямо сейчас предложить отличное место. С гораздо большей зарплатой.

— А чему ты улыбаешься, — искренне удивляется он, — будешь моим заместителем. Сразу кладу тебе девяноста пять «штук», для начала.

Жоржета делает вид, что не слушает Бронза и переключившись на Лулу, втирает ей про свою недавнюю поездку в Австрию. Ничего там супер-такого уж и нет, в Австрии. Всё, что есть там, есть и у нас, так что нечего и ехать, сплошные траты и больше ничего. А в прошлом году она была в Нидерландах, в стране, как говорится, тюльпанов, а также наркоманов и «всяких-нетрадиционных». Ну да, ну красиво, но всё это можно посмотреть в интернете или по телевизору. Правда, кое-что по мелочам прикупила, но в целом, только деньги проездила.

Всё это Жоржета сообщает громче, чем требуется и на нас оборачиваются с других столиков, однако, она не забывает поглядывать на меня и Бронза. Наверное, её в немалой степени интересует дело, которое мне предлагает Бронз, а также моя реакция и мысли по этому поводу. Бронз морщится от кофе, видно уже не лезет, и я предлагаю немного сдобрить его коньячком. Он бросает быстрый взгляд на Жоржету, и она никак не реагирует, поэтому я подзываю официанта, заказываю ещё бутылку и говорю:

— Бронз, я так понимаю, ты хочешь набрать себе другую команду. Дело серьёзное, поскольку ты в самом начале пути и трудности только начинают нарастать. Ты хочешь, чтобы я снялся с насиженного места и перекочевал к тебе не для того, конечно, чтобы колбасу спиртом протирать или раскладывать шоколад по праздничным наборам. Я прав?

— Как всегда, — ухмыляется (но как-то натянуто) Бронз, — работы действительно завались и работа более чем серьезная, ты даже…

— Я понимаю, Бронз, — мягко останавливаю его я, — для начала надо выгрести и вывезти, образно говоря, две цистерны дерьма, потом тщательно все очистить, ошкурить, продезинфицировать. Но это даже ещё и не начало, а так затравочка, ты это имеешь в виду?

Бронз насупившись замолчал, зато выступила Жоржета.

— А ты чего хотел, Франк? Получать бабки, а всю работу чтобы дядя Бронз делал? А может быть тебе вообще деньги на дом доставлять? — зло и резко выплеснула она, — Везде работать надо, а ты как хотел?

— Заткнись, дура. — Чуть громче, но в целом спокойно и веско сказал Бронз. Держу пари, не часто он так с ней говорит. Нечасто — никогда, так будет правильнее.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.