Бесплатный фрагмент - Лучшие друзья

Пролог

…Солнечный весенний или осенний день, а может быть, и вечер. Под ногами — старый потрескавшийся асфальт, слева — огороженный забором детский сад, а справа — ребята, гоняющие мяч по импровизированному футбольному полю с покосившимися от времени и покрывшимися ржавчиной рамами, пригодными больше для выбивания ковров. Мой дом уже близко — несколько десятков метров по дорожке и направо, по протоптанной тропинке, мимо качелей, рядом с которыми стоит знакомый мне паренёк Ваня, ровесник, живущий в одном из соседних подъездов.

Внезапно моё внимание привлекла одна девчонка, с темными вьющимися волосами, в меру пухлыми губками, миниатюрным прямым носиком и необыкновенно живыми карими глазами, сидевшая с подругой на качелях возле Вани. Она понравилась мне с самого первого взгляда, с самого первого взгляда в те нежно-карие глаза, пронзавшие своей искренностью и добротой, импонировавшие какой-то детской непосредственностью и восхищавшие неуёмной энергией.

Всё это я усмотрел или, вернее сказать, прочувствовал за крохотную долю секунды, что длился наш с ней визуальный контакт, а затем, как и всегда, когда в моё поле зрения попадала симпатичная девушка, тело сковывалось, ноги периодически отказывали и каждый из пяти оставшихся шагов до соседа и качелей давался с трудом. Но я смог дойти до него и протянул руку в знак приветствия. Он отвлёкся от занятной беседы с представительницами прекрасного пола, пожал протянутую руку и спросил:

— Куда идёшь?

— Домой, — произнёс я неуверенно и улыбнулся, сам не знаю зачем. — А ты что делаешь?

— Да так, над мелкими издеваюсь, — сказал он надменно, с превосходством, так, чтобы «мелкие», которые в тот момент о чём-то оживленно перешёптывались, его услышали.

Задерживаться дальше с моим уровнем стеснительности было весьма проблематично, и, дабы не испытывать смущения, я пробубнил.

— Ну, ладно. Удачи, — и поспешно удалился.

Это имело место быть, когда, будучи учеником шестого или седьмого класса, я возвращался домой. По прошествии некоторого времени из разговоров знакомых мне стало известно её имя — Екатерина Романова, но это «некоторое время» равнялось году или даже чуть более того, с момента первого зрительного контакта. Жила она, как я тоже узнал не сразу, на седьмом этаже в моём доме и подъезде, то есть в пяти потолках от меня.

До личного знакомства дело никак не доходило — не хватало духу, поэтому через неделю-другую я почти перестал вспоминать об этой девушке. Мысли о ней иногда, конечно, залетали в голову, но быстро вылетали обратно, словно шальные пули, ударившиеся о толстую стальную плиту и срикошетившие в неизвестном направлении. Кажется, что у истории нет продолжения, а потому можно ставить точку в этом повествовании, однако всё не так просто. В тот день «визуальной сцепки» я думал, что она — очередной тупик моей робости, но даже и предположить не мог, какой коренной, невообразимый переворот произойдёт в моём сознании через какие-то два года ввиду чрезвычайно неожиданных для меня событий.

Глава 1. Приглашение

Начался пятнадцатый год моей жизни. Девятый класс. Впереди ждут экзамены, аттестат о неполном среднем образовании и уже намеченный переход в профильный десятый класс. «Отгремел» мой осенний день рождения, и первая четверть близится к концу, а дальше — обычные каникулы возле компьютера и редкие гуляния в шуршащей листве под грозно-серым небом.

…Я стоял со своим другом Кириллом посреди школьной рекреации, а вокруг нас бесновались детишки (все, кто младше меня — детишки). После обмена парой-тройкой оскорбительных, но не несущих ничего обидного шуток, мы двинулись к кабинету, где у нас должен был проходить урок, и я попутно перевёл наш разговор в иное русло:

— Скоро же каникулы. Два дня осталось всего.

— Да, отдохнём наконец-то, — с радостью в голосе отозвался неутомимый весельчак Кирилл.

— Надо будет собраться как-нибудь, погулять. А то дома не очень хочется сидеть, — предложил я, не сомневаясь в положительном ответе своего друга.

— Можно! — звонко сказал он, оправдав мои ожидания. — Кстати, я буду вожатым в школьном лагере, ну, то есть в том, который на этих осенних каникулах, и там пока ещё место есть, так что давай со мной!

— Да ладно, мало того, что хожу в эту школу в учебное время, так теперь ты предлагаешь плестись в неё на каникулах, — отнекивался я. — Опять вставать рано…

— Оно того стоит. Будет чем заняться!

Я внутренне почти согласился, ведь если мой друг пообещал веселье, то оно будет, но на словах пока сопротивлялся:

— Ну, не знаю. Вдруг окажется скучно…

— А что ты собираешься дома делать на каникулах?

— Ничего…

— Ну и о чём тогда речь! — торжественно заключил Кирилл. — Соглашайся. И мне весело будет, и тебе.

— Ладно, но если станет скучно, то ходить перестану, — делая вид, что считаю это возможным, поддался я.

— Не будет, обещаю! — друг хлопнул меня по плечу и продолжил: — В пятницу приходи на собрание, там все вожатые будут и остальные активисты организации этой школьной, которая за весь процесс отвечает. Я на следующей перемене сбегаю предупрежу, что ты хочешь с нами, а завтра вместе на собрание придём.

— Ты уверен, что меня вообще возьмут? — недоверчиво спросил я.

— Возьмут-возьмут, не переживай.

— Вдруг там уже нет мест?

— Сделаем, я договорюсь, если что, — убедил меня Кирилл.

— Ну, хорошо.

Спустя полминуты прозвенел звонок на урок, и мы с моим оптимистичным товарищем побежали в класс, а затем, как и было запланировано, на следующей перемене пошли к руководителю всего мероприятия, чтобы выкроить мне почётную должность. Руководитель, кстати, был женского пола, весьма очаровательной наружности и старше меня года на два.

Кирилл вполне вольготно чувствовал себя в общении с ней. Он вмиг представил меня, как нового вожатого, хотя ответственная за всё мадемуазель отреагировала на это громкое заявление скептически, сказав, что есть достойные претенденты на вакантное пока местечко. Я собирался развернуться и уйти, потому как не слишком-то горел желанием вставать рано утром в законные каникулы, несмотря на увещевания моего друга, однако он ловко придержал меня, не переставая извиваться перед руководительницей и отпуская разные шуточки, которые даже возымели результат. Девушка подавляла улыбку, правда не очень умело, пыталась приводить всякие скромные аргументы, отворачивалась и ломалась, но Кирилл был крайне настойчив. Оборона в конце концов пала, и меня согласились взять вожатым.

Прошёл четверг, наступила пятница — день собрания. Уроки завершились, и вместе с соблазнившим меня на сие предприятие товарищем мы явились в назначенное место, где уже сидело несколько человек — по-видимому, тоже вожатых или других неравнодушных. За одной из парт, увлеченно разговаривая с подругой, располагалась девчонка, у которой по-прежнему были живые, энергичные карие очи и приятная искренняя улыбка. За два прошедших года её внешность подверглась изменениям: она слегка подросла, фигура стала чуть более женственной, и во взгляде теперь поблёскивала кокетливость. Одета она была довольно просто — жёлтая майка да джинсы, хотя остальные представительницы прекрасного пола всё равно смотрелись тускло на её фоне, как по мне.

Я по инерции сразу же отвёл глаза, как только она заглянула в них, и, стараясь непринуждённо разговаривать с Кириллом, следовал к ближайшей свободной парте, однако мой друг перенаправил меня — он сел перед Катей, ну а я, смущаясь, поднялся с только что занятого стула и пошёл к нему. Не знаю почему, но в ногах появилась лёгкая дрожь, а по спине пробежали две волны мурашек. Кирилл, завязавший к тому моменту беседу с Катей, поспешил познакомить официально меня с двумя подружками (вторую звали Алина), и после исполнения норм приличия мы говорили все вместе, но я по большей части молчал или же обращался к своему товарищу, избегая вследствие природной застенчивости общения с девчонками. Постепенно к нашему очагу стянулись и некоторые прочие подоспевшие «работники» лагеря, бывшие помладше меня, как и Катя с подругой, на два года: непоседливый Илья с блондинистыми волосами и не менее бесячий Саша — их обоих я, впрочем, знал до этого, потому что Кирилл немало с ними контактировал. Чуть позднее к нам присоединилась ещё одна девочка, Таня, которая придерживалась в основном моей тактики и не принимала активного участия в беседе; остальные присутствовавшие исключительного внимания к нашему уголку не проявляли.

Пятничное собрание надолго никого не задержало — производственные темы были затронуты, в основном, по касательной и скоро себя исчерпали, однако на завтра опять назначили сбор. Я также явился и на него; мой энтузиазм отныне подогревался одной крайне мощной причиной, правда, не обещаниями моего сверхпозитивного друга. Они мгновенно потеряли ценность: теперь в этот лагерь меня тянул другой обаятельный магнит — Катя, а развлечения отступили на второй план. Трон в голове заняла девочка на качелях, она прочно вцепилась в недра моего сознания и решительно отказывалась его покидать. Но я и не сильно сопротивлялся — в конце концов, когда-нибудь это должно было случиться. Ну, пусть так. Надо только подумать, как сойтись с ней поближе, а пока этого не произошло, мечтать о том, как в следующий раз я вновь увижу ту жёлтую, солнечную майку.

Глава 2. Пять волнительных дней

В первый трудовой понедельник я пришёл в почти пустую, молчащую школу, если не считать охранника на посту и нескольких шкетов, временами рассекающих по коридорам, в которых ещё не включили свет. Сначала было скучновато, потому что лагерь делился на две группы и, по закону подлости, меня забросило не в тот коллектив. Кирилл сидел в соседнем кабинете, и мы часто видели друг друга, но обозначенного ранее веселья я не наблюдал, на что неизменно сетовал своему товарищу. Он пока не знал, что для меня теперь его обещания не имеют критического значения, и потому постоянно говорил: «потерпи, сейчас всё будет», а я, дабы не выдать себя, покачивал головой и надувался, как обиженный.

Катя работала с Кириллом в связке, и частых «свиданий» у нас с ней не получалось — всё было кратковременным и обыкновенно безмолвным. Я маялся, забегал в чужой кабинет, якобы к своему другу, а на самом деле ловил взглядом каждое её движение, а ушами ­– каждое слово. Она ничего не замечала — всеми доступными силами я сдерживал переполняющие эмоции и пулемётное сердцебиение в себе, но будь в её жизненной копилке побольше опыта…

Как же странно было ощущать себя на месте влюблённых идиотов, которых так много в кино и которых мне доселе не удавалось понять. Я думал: почему они так глупо поступают, почему их слова настолько порой нелепы, что даже бессвязный бред пьяного человека кажется более логичным? Неужели при виде симпатичной девушки можно так кардинально измениться? И только прочувствовав всё на собственной шкуре, я понял, каково это, когда в твоей голове замирает привычный ток мыслей, а всё твоё сознание направлено лишь на созерцание обожаемой особы и запечатление её образа в глубине души.

А время потихоньку шло, рабочий день планомерно близился к своему заключительному этапу, и вот я уже стоял возле раздевалки, намереваясь идти домой и раздумывая:

«Почему бы нет? Вечно сидеть на диване и мечтать, но ничего не предпринимать тоже нельзя. Само ничего не свалится, жизнь — не сказка. Хоть она и помладше меня на два года, это всё ничего, это вполне себе хорошая разница».

Настал час поразмыслить над тем, как пойти с ней на долгожданное сближение, ведь я не наживка на крючке, чтобы на меня просто так клевали. Опыта в обольщении в запасе не имелось абсолютно, разве что кое-какие теоретические знания, ни разу не применявшиеся на практике, и это ощутимо усложняло поставленную задачу. Напрягая весь свой разум, я пытался разработать хоть какой-нибудь план, но нитка мыслей терялась в наплывавших грёзах… Усилием воли у меня получалось возвращаться к плодотворным раздумьям, однако ж идей они всё равно не приносили.

Катя внезапно образовалась на горизонте: выпорхнула из кабинета, бросая кому-то неразличимые издалека слова с улыбкой на своём милом лице. Она целенаправленно шла в мою сторону, хотя ничего удивительного — сейчас все тянулись к раздевалке, потому как наступило время расходиться по домам.

«Может, предложить ей? Не самый плохой вариант, но нужно решаться. Да или нет? Сказать или не говорить?» — я шустро прикидывал, пока центральный объект моих мыслей находился где-то в пятнадцати метрах.

Всё различимее были черты её лица, на котором красовалась привычная улыбка, а у меня в голове панически крутился один-единственный вопрос: да или нет? Вот она в каких-то пяти метрах, в четырёх, в трёх… Да! Чёрт побери, ДА! Сейчас и здесь! Собрав волю в кулак, я дожидался, пока мы с ней поравняемся…

— Слушай, Кать, ты же в 72 доме живёшь? — пролепетали мои губы, а всё внутри намертво заледенело от ужаса.

— Да. А ты тоже? — как-то живо отозвалась она, широко раскрыв глаза и будто требуя незамедлительный ответ.

Начало было положено, так что стало гораздо легче, и я произнёс самое главное:

— Ага. Может, тогда вместе пойдём?

В то мгновение все мои внутренности скукожились от страха: если она ответит «нет», то я определённо провалюсь сквозь плитку школьного пола и отброшу всякие надежды.

— Пойдём! — сказала Катя, и её веки ещё больше открыли овалы карих глаз.

Отлегло… Маленький триумф придал решимости! Но что делать далее — не посоветовал. Ожидая, пока королева моего сердца оденется, я судорожно обдумывал свой план, но ничего путного не выходило. О чём с ней говорить? А чего говорить не следует, чтобы она раньше времени не узнала о моих чувствах? К сожалению, одежда ложилась на её тело быстрее, чем я успевал хоть чуть-чуть наметить порядок действий, и потому план «обольщения» оказался совершенно не готов, когда она покинула раздевалку. Пришлось импровизировать, но практики общения с противоположным полом у меня не было, а с ходу атаковать крепость, которой окружено пока что её сердце, получалось из рук вон плохо.

Разговор не очень-то клеился — видимо, обоюдное стеснение играло здесь главную роль; впрочем, я таки задавал общего характера вопросы и даже получал на них ответы, пусть и не самые развёрнутые. Спутница моя также порой чем-нибудь интересовалась, но паузы, тем не менее, доминировали. Дорога, как речка, текла под нами и несла нас к дому: небольшой магазинчик рядом со школой пролетел мимо, за ним мы свернули на узкую асфальтовую тропинку, извивающуюся между многоэтажками, а с неё вышли на финишную прямую — дорожку вдоль футбольного поля и детского сада, ведущую к тем самым качелям и нашему подъезду. Небо висело какое-то пасмурное, запятнанное светло-серыми облачками, за которыми пряталось солнышко, иногда показывавшее часть своего золотистого контура и опять нырявшее под пелену туч. Две минуты — и мы распрощались. Я забрался по лестнице на свой второй этаж, а она осталась ждать лифт. Засим наш поход до дома кончился.

***

Вторник ознаменовался совместным походом в школу, думаю, понятно с кем и без уточнений. Мы договорились ещё в понедельник, когда шли домой; я поднабрался смелости и стал инициатором, при этом до ужаса боясь провала, хотя объективных причин такой дикий страх совсем не имел. Тогда, утром, разговор завязался легче и бурнее, в основном благодаря раскрепостившейся девушке; неловких пауз, когда слышны только наши шаги да ветер, стало много меньше. Нет, несмотря ни на что, это утро — самое лучшее из тех, когда мне вынужденно приходилось вставать в такую рань. Те слегка сонные, но энергичные глаза взбодрили моё тело и дух сильнее, чем наикрепчайший кофе, те слова, что она говорила, сделали мой день. Её голос был похож… не знаю даже. Обычный голос, но всё-таки для моих ушей он звучал приятнее, чем любая музыка.

За тот вторник, собственно, ничего занятного не случилось — ни обещанного Кириллом улётного времяпрепровождения, ни какого-нибудь маломальского рандеву. Я жил двумя мгновениями: походом в школу и походом домой. Ничто не могло сравниться с тем ощущением, когда я шёл по избитой дороге, а рядом со мной, весело переставляя ноги, шагала она, совершенно не подозревая, как сердце сладко стучит в моей грудной клетке.

***

…Мы понемногу приближались к дому после третьего «рабочего дня» и вели неторопливую беседу. Катя что-то задорно рассказывала, активно жестикулировала, хохотала, непринуждённо улыбалась — в общем, вела себя самым приятным для меня образом. Темы для обсуждений избирались совершенно случайно и часто вытекали одна из другой, поэтому в какой-то момент разговор невзначай зашёл о межполовых отношениях, а Романова с пристрастием взялась за своего бывшего молодого человека. Кое-что слышать было неприятно, иные подробности уязвляли самооценку, но я не смел пока выказывать неудовольствие, опасаясь как-нибудь чего-нибудь попортить. Мои уши внимали всем словам, что она произносила, голова время от времени кивала, губы растягивались в улыбку, а язык ворочался, выдавая всяческие нелепости. Я напоминал свежий хлебный мякиш — на меня можно было давить с любой стороны, и, повинуясь силе, я приобретал нужную форму.

— Мы расходились раз пять, наверное, — рассказывала Катя самозабвенно. — То у него нервы сдадут, и он больше не хочет терпеть меня, то я сорвусь и брошу его, — она сдвинула губы вверх и коротко засмеялась, направив свои глаза в мои. — А у тебя девушка есть?

Я, конечно, не ждал такого вопроса и потому даже на мгновенье растерялся от изумления, но затем решил ответить честно, как на духу.

— Ну, э-э-э… нет и не было, — и подумал, глядя на реакцию: — «Чёрт возьми, показалось мне, или глаза у неё расширились от удивления, точно как в понедельник, когда она шла в раздевалку, а я неожиданно предложил ей пойти домой вместе?»

— Серьёзно? — спросила Катя, отказываясь верить.

— Да, — коротко подтвердил я и глупо улыбнулся.

— Странно как-то…

— Почему?

— Ну, не знаю, просто странно, — пожав плечами, увильнула Романова.

— У меня как-то не сложилось в этом плане, — так же пожав плечами, сказал я. — Да и не пытался особо.

До дома оставалось десятков пять-шесть метров, а этот крохотный, ни к чему не обязывающий диалог взбудоражил меня до глубины костей. Мозг погрузился в работу с нахлынувшей, словно водяной вал, информацией: каждое слово, нечаянный взгляд, взмах руки и улыбка, даже пусть едва уловимая, — всё тут же попадало в общий котёл размышлений, а беседа как раз плавно перетекала в другое русло.

«И что это она так вдруг моей личной жизнью заинтересовалась? Похоже, что-то тут есть… Хотя чего особенного? Ну, спросила. Так ведь разговор к этому сподобил; девушки — любопытный народец… Надо действовать, но аккуратно» — рассудил я и, стараясь быть насколько это возможно более артистичным, проговорил во время краткой паузы: — Эх-х-х… Дома делать совсем нечего, и компьютер уже поднадоел.

— Так сходи погуляй, — сама того не подозревая (хотя, кто знает…), подыграла мне Катя.

— Да, тоже подумал об этом, правда… — я запнулся, будто идея пришла в мою голову совершенно спонтанно. — А ты, кстати, не хочешь погулять? Можно позвонить Кириллу, он найдёт ещё кого-нибудь, соберём компанию, ну и дальше найдём, чем заняться.

— Давай, — быстро, лаконично, а главное — утвердительно ответила моя кареглазая спутница, когда мы вплотную приблизились к подъезду.

— Я сейчас собираюсь пообедать и пойти. Тебе удобно?

— Давай, может, в четыре здесь, у подъезда?

— Угу, — сказал я, взглянув на часы, которые показывали ровно три.

Мы поднялись по первому лестничному пролёту, и стоило Кате укрыться за стеной в ожидании лифта, как я внезапно опомнился: у меня не было её телефона. Нерешительное исступление продлилось максимум секунды три, а потом мой робкий голос разбил тишину подъезда:

— Слушай, ты можешь написать свой номер… А то вдруг, ну, мало ли, что… изменится.

— Да… — Катя взяла из моих рук заранее приготовленный телефон и тотчас же набрала что-то, а затем вернула. — Ладно, до встречи, — и она скрылась за дверьми старого лифта, который с дребезжанием повёз её вверх.

Будучи дома, я старался не потерять ни единой секунды — скинул уличную одежду, стремглав бросился к холодильнику, достал тяжёлую кастрюлю с борщом, отлил себе в ковш четыре половника и поставил его на плиту. Сердце, как отбойный молоток, колотилось в груди с неимоверной скоростью и, казалось, прямо-таки норовило покрошить все рёбра, чтобы ускакать прочь от всяких волнений и переживаний. Пока обед разогревался до оптимальной температуры, я прошёлся по квартире. Мои родители и родители моей двоюродной сестры с работы покуда не вернулись, сама же сестра чем-то занималась в комнате; бабушка и дедушка тоже были дома и сидели у себя. Закончив контрольный обход, я, одержимый зверским аппетитом, за одну минуту уничтожил весь налитый борщ, который как раз подогрелся.

На всё про всё ушло меньше четверти часа, а никаких дел больше не осталось. Диван в маленькой комнате родителей с радостью принял меня, изогнувшись под тяжестью тела. Я упёр взгляд в потолок, изредка переводя его на часы или старые, местами отклеившиеся обои, периодически доставал мобильник и, заходя в телефонную книгу, смотрел на красовавшееся рядом с новым номером имя… Компьютер включать не хотелось, да и телевизор тоже стоял без дела — я вовсе не обращал внимания на два черных прямоугольника, находящихся на расстоянии меньше метра от меня.

Едва длинная стрелка часов стала указывать на «9», диван выгнулся в обратную сторону, причём крайне резко, а я пулей кинулся к стулу, на котором висела моя одёжка, заранее приготовленная к выходу. В пятьдесят минут ключ уже совершил два оборота, закрыв квартиру, и затем, переполненный волнением и преисполненный надежд, я, перепрыгивая пыльные ступеньки, добрался до двери подъезда. Выбив её и очутившись на улице, где непривычно тёплый осенний ветерок ударил мне в нос и лучи постепенно склонявшегося за горизонт солнца лизнули мои кроссовки, я встал возле домофона.

Долго и неподвижно стоять на месте не получалось — вскоре ноги начали тихонько пристукивать, а чуть позже и вовсе принялись таскать меня взад и вперёд, то приближая к двери, то унося подальше. Время словно притормозило перед поворотом, минуты растягивались, часы будто не хотели идти, и я даже проверил их на исправность, сравнив показания с телефоном, но то были лишь психологические эффекты — приборы работали как подобает. Дверь иногда открывалась, и глаза мои устремлялись за неё, однако люди, выходившие из подъезда, были мне знакомы разве что визуально.

Настало условленное время выхода, и, как можно догадаться, дама опаздывала. Этот маленький факт поддал жару мои натянутым нервам, заставив их функционировать на пределах возможностей, и волнение вместе с кровью заполняло мои сосуды, вены и артерии. Ещё пять невыносимых минут — и терпение лопнуло, как перекачанный воздушный шарик. Я взял телефон, и трясущимся пальцем провёл по экрану, выбрав нужное имя и нажав на «зелёную трубку».

— Алло, привет, ты… это… выходишь? — спросил я, голосом пытаясь укрыть страх, но практически безуспешно. Слова как-то туго выходили из горла, и оттого становилось сложнее управлять речью.

— Да-да, сейчас выхожу, — раздался в трубке Катин торопливый звонкий голос и какой-то фоновый шум.

— Хорошо, жду.

Я завершил вызов, убедившись, что она больше ничего мне не желает сказать. Тело застыло оловянным солдатиком, и потянулись секунды, которые складывались в минуты… И слава богу последние не складывались в часы! С каждой прошедшей единицей времени ноги начинали стучать сильнее, и, когда нервная система вновь дошла до белого каления, а руки стали нащупывать телефон в кармане куртки, дверь наконец-то отворилась и долгожданная девушка очутилась передо мной.

Мы в очередной раз за день поздоровались, и я достал мобильник, но теперь уже с тем, чтобы набрать своему другу. Он взял трубку с первого раза и его мягкий тёплый голос произнёс:

— Привет, Андрюх.

— Алло, привет, — ответил я суетливо. — Ты гулять пойдёшь сейчас?

— Прямо сейчас — нет, — с долькой сожаления сказал Кирилл. — Но ты можешь подходить ко мне домой… Тут есть народ.

— Ну… — я замялся ненадолго и передал Романовой свежие «разведданные», а после заговорил в трубку: — Нас двое.

На другом конце провода поселилась непродолжительная тишина, а потом голос, до того мягкий, превратился в ехидный, и Кирилл с шифрованной издёвкой спросил:

— И с кем это ты?

— С Катей.

Послышался короткий смешок, и мой друг, не меняя тона, сказал:

— Хорошо, ждём.

— Ну, тогда пока.

— Пока.

Хорошо, что по телефону нельзя видеть выражение лица, иначе я бы потом ни под каким предлогом не отделался от шуток и вся конспирация была бы уничтожена.

Впрочем, блицкриг до дома товарища Хитрова (это фамилия Кирилла) сорвался в связи с неожиданным обстоятельством — как только я повесил трубку, Кате вдруг позвонила мама и попросила подойти на остановку, чтобы что-то забрать. Отказывать родителям не комильфо, но благо остановка располагалась всего-навсего в пяти минутах спокойной ходьбы, так что дело обещало быть не затратным по времени.

Нога снова пустилась в истерический пляс, руки сомкнулись за спиной, и я, отделяемый от остановки сотней метров, стал наблюдать за околдовавшей моё сердце девушкой издалека, с идущей мимо дорожки, дабы не компрометировать её перед матерью. Машины носились по дороге, периодически гудя клаксонами и пролетая на красный свет; несколько автобусов и маршруток вслед друг за другом подъезжали к остановке, ненадолго закрывая от моих глаз поднадзорный объект, но, когда они отчаливали, я вновь видел, как она по-прежнему стояла на том же месте, поворачивая голову то вправо, то влево, и перенося основной вес с одной ноги на другую.

Спустя шесть-семь минут ожидания я почувствовал в кармане куртки вибрацию, а чуть позже услышал и мелодию. Судя по ней, в нетерпении сгорал не кто иной, как мой добрый друг Хитров.

— Андрюх, привет. Ну, как у вас там? — справился он хихикая.

«Вот ведь приколебался! Шутник, чтоб его…» — подумал я, проглатывая недовольство, и ответил спокойно, с расстановкой: — Катю мама попросила что-то забрать, поэтому задержимся мы немного.

— М-м-м… — с известным намёком промычал Кирилл. — Задержитесь, значит?

— Да-да-да, очень остроумно.

— Что? — друг сделался невинным агнцем.

— Ты чего звонишь-то?

— А… ну вы, если мимо магазина пойдёте, возьмите там… свечи ароматические, вино, — ехидно проговорил Хитров и усмехнулся в конце.

— Сейчас трубку повешу, — я уже не мог сдерживаться.

— Ладно-ладно. Газировки возьми, Саша с Ильёй просили.

— Хорошо, ждите.

В общей сложности около десяти минут потребовалось глупо топать ногой в одиночестве — потом Романова тронулась с места и волнение сразу же утихло.

А погода на улице стояла чудесная: осеннее солнце купало нас в по-летнему жарких лучах, но не обжигало; невесомый ветерок играл с опавшими листьями, кружа их словно в хороводе; небосвод был, можно сказать, стерилен — крохотные клочки облаков нарушали чистоту почти неуловимо. Мы шли достаточно быстро и вполне задорно беседовали. Временами усиливаясь, ветер подхватывал её волосы и — по щучьему велению и по моему хотению — скромная прядь попадала иной раз мне на щеку, вызывая прилив бодрящих мурашек, которые незаметно для неё взбегали вверх по моей спине.

Потихоньку-полегоньку дошли мы в конце концов до пункта назначения — это был здоровый недавно построенный дом в виде квадратной скобки, если смотреть сверху. Рядом с ним, точно такой же по размерам и остальным основным параметрам, стоял второй. Эти две скобки располагались таким образом, что образовывали нечто вроде прямоугольника — я с высоты не глядел на это сооружение, поэтому доподлинно не знаю. Дома прилегали друг к дружке не плотно — в двух местах по оси симметрии их соединяли черные ворота с консьержем, через которые въезжали владельцы квартир. Рост конструкции был этажей одиннадцать, если не ошибаюсь, и как раз там, под самой крышей проживал мой друг. Нам с Катей открыли сначала двери возле ворот, потом мы прошли вдоль дома до нужного подъезда и снова запросили открыть дверь. Кирилл с радостью убирал помехи с нашего пути, и вот меня с моей спутницей везёт новенький, на совесть сделанный лифт, который плавно, без всяких посторонних и резких звуков добросил нас до необходимого этажа.

Выходя из кабины, Катя внезапно смутилась, и как-то странно заговорила:

— Может, я тут подожду?

— Ты чего? — с неподдельным удивлением я посмотрел на неё.

— Мне не хочется туда идти… — неуверенно произнесла Катя и отвела взгляд куда-то вниз.

— Почему?

— Не знаю…

«Что ж тебя вдруг покоробило?.. Да понятно, ничего ты мне не объяснишь, так или иначе. Но если оставаться с тобой, то насмешек мне вообще никак не миновать, да и ты сама, поди, заподозришь… а идти одному тоже неправильно. Нет, надо тебя уговорить» — поразмыслил я секундочку и спросил: — У тебя ж там все знакомые, чего ты испугалась?

— Мне просто не хочется… Ты иди, я подожду тут, — слабо настаивала она.

— Как ты себе это представляешь? Пришли сюда вместе, а теперь ты останешься здесь, в подъезде? — продолжил я, аккуратно нажимая.

— Ну и что такого? Мне и тут хорошо будет.

— Нет, давай мы зайдём вместе, а потом, если тебе станет скучно, ну или просто захочется, ты уйдёшь.

Катя снова как-то отстранённо прошила бетонный пол взглядом и, посмотрев-таки на меня, произнесла согласие:

— Ладно…

— Вот и хорошо!

Я позвонил в дверь, которую мгновенно отпёр Кирилл, и мы с Катей очутились в квартире моего друга. Он был одет по-домашнему, но всё же с некоторым щегольством — все вещи на нём блестели чистотой, нигде на них не имелось дыр или каких-нибудь потёртостей. Зачёсанные назад кудрявые волосы так же, как и всё остальное, дышали свежестью, и, видимо намеренно, кое-где волны нарушали причёску, чтобы создать впечатление лёгкой небрежности. Голубые глаза его смотрели на меня с плохо замаскированным ехидством, а тонкие чуть бледноватые губы произносили какое-то приветствие. Майка не скрывала его крепких рук, плечи были оголены, поэтому, когда он пожимал протянутую ладонь, его мышцы эффектно заиграли под кожей. Нет, он не питался стероидами или протеином, а всего лишь ходил на танцы уже несколько лет (как и Катя, кстати), где подвергался почти ежедневно неплохим физическим нагрузкам и потому мог, в отличие от меня, похвастать красивым телосложением. Вообще, эти танцы дали ему много полезного — начиная от физических параметров и кончая опытом в общении с противоположным полом. Может, по этой причине, а может, от природы Кирилл обладал неким обаянием, заставлявшим других людей собираться вокруг него.

Квартира соответствовала хозяину — прекрасный ремонт, чистые полы и со вкусом обставленные комнаты. После входной двери и скромных размеров прихожей мы с Катей попали в просторный зал, в котором величественно стоял изогнутый аквариум, а чуть поодаль, у другой стены — электронный камин; рядом на стене висела гитара, а прямо перед ним лежал на специальных подпорках меч, напоминающий катану, рукоятка которого имела нечто вроде позолоченного рисунка. Компьютер располагался ровно напротив камина и собрал вокруг себя гостей; мы, новоприбывшие, первым делом решили пойти туда.

Из представителей сильной половины у Кирилла сидели только Саша с Ильёй. Девушек также было двое: блондинка Алина и Таня. Вскоре они почти все разом перешли в другую комнату — остался один Саша да я, два последних сторожа чуда изобретательской мысли. Меня затянуло кресло возле компьютера, очень уютное, кстати, и бессмысленное наблюдение за манипуляциями второго обитателя широкого зала, который смотрел короткие смешные видео и хохотал. Веселее не становилось, но ради приличия я кривил рот в ухмылку, хотя иногда на экране появлялось действительно нечто забавное, и тогда фальшивить отпадала надобность. Гладкий вычищенный кресельный чехол буквально врос в меня и не давал сорваться с места, а внутри голос то ли разума, то ли излишней предосторожности бубнил, что нельзя отсюда уходить, иначе укрыть свою тайну от лишних глаз я не смогу. Но одновременно с этим во мне сладко пело и что-то иное, подталкивавшее пойти в ту комнату и хоть краем глаза увидеть её, хоть благодаря одному маленькому неглубокому вдоху почувствовать её аромат, выделив из десятка прочих, да просто, наконец, послушать голос её, ощутив внутри ушных раковин невыразимо приятные перезвоны, которые словно дёргают струны какой-то арфы, расположившейся в недрах души, и заставляют мурашки бегать с удвоенной энергией.

Вскорости Саша слез с компьютера и решил пойти в соседнюю комнату, из которой часто доносились взрывы смеха; видимо, на разведку. У меня не нашлось причин долго оставаться одному, и я подумал, что вполне логично с моей стороны переместиться к обществу, а потому отсоединился от кресла, чувствуя себя вправе это сделать.

Комната, в которой к моменту, когда подошёл я, осталось только три человека (Кирилл, Алина и Катя), представляла собой довольно узкое помещение, заставленное разной мебелью. Почти сразу на входе стоял высокий письменный стол, рядом с которым был и соответствующий стул и притащенная с кухни табуретка; напротив него — разложенный диван, достаточно широкий, чтобы поместить целых три более-менее худых туши в тесноте да не в обиде, как говорится, а над ним висели множественные награды, дипломы и грамоты, преимущественно за успехи в танцах и олимпиадах. Сразу слева от входа в комнату растянулся до самого угла здоровенный шкаф, судя по приоткрытой дверце — пустой или почти пустой.

Катя сидела на диванчике, в общем-то как и Алина, а возле письменного стола приземлился Кирилл. Я поначалу не соображал, что вообще надо сделать, поэтому без слов устроился рядом с девчонками, почти не обратившими на меня внимания. Они разговаривали, посмеивались, иной раз подшучивали над хозяином квартиры, который также не упускал возможности подколоть кого-нибудь из них. Мне взбрело в голову вести себя довольно странным образом — я с ногами завалился на диван и уставился в потолок.

— Андрюха, ты чего? — спросил Кирилл, усмехнувшись.

— Я устал, а у тебя тут удобно и мягко…

Впрочем, лжи в моих словах было отнюдь не много — диван и вправду отличался особой мягкостью, да и подъём в семь утра сил не прибавляет, как ни крути. Девушки тоже коротко похохотали над моим поступком, а затем неожиданно друг за другом я почувствовал две вибрации от падения чего-то тяжёлого — это Катя с Алиной легли возле меня. Они продолжили смеяться, но теперь вся моя чувствительность ушла в кожу и ни звуки, ни запахи, ни картинки — ничего из этого не было более, чем просто фоном. Просто лёгкий, еле ощутимый, невесомый толчок, прикосновение к моей руке заставило все волосы встать дыбом.

Я повернулся к стене, начав рассматривать узоры на обоях, в тот момент как по дивану пронеслась новая волна вибрации и послышался голос Кирилла откуда-то с верхотуры. Он взгромоздился поперёк Алины, которая в целом ничего против не высказала, а только для проформы попыталась свалить наглеца. Я порадовался за друга, продолжив изучать обои.

Однако, к моему превеликому сожалению, с течением времени горка не осыпалась, а, наоборот, росла. Через минуту прискакали два пострела — Илья и Саша, моментально накинувшиеся на незанятую «территорию». Белобрысая бестия пришвартовалась прямо сверху Кати, вызвав у меня молниеносный прилив гнева. Сначала я лежал лицом к стене и отталкивал якобы от себя обнаглевших пареньков, но, когда, извернувшись, увидел искажённую похотливой гримасой морду Ильи, злость во мне вскипела, сердце стало гонять кровь с ещё яростнее, ещё интенсивнее и руки практически потянулись к этому довольному личику, чтобы смахнуть оскал с противной блондинистой головы, однако разум внезапно остановил уже сжавшийся кулак, и адское пламя выжигавшей меня изнутри ревности продолжало бушевать скрыто от окружающих. Не в силах терпеть такое положение дел и тел, я выпрыгнул из своего уголка, сломал эту человеческую пирамиду и процедил сквозь зубы:

— Достали уже пихаться, лежите спокойно и перестаньте мне мешать!

Я не мог аргументировать свои действия ничем иным, ведь нельзя же было заявить, что мне нравится Катя, а ваши грязные туши, которые на ней лежат, — нет. В мой адрес, тем не менее, посыпались всякие шуточки, но ни одна из них меня не задела, потому что они все проходили на мимо. Да и чёрт бы с этими шутками, пусть хоть обсмеются, лишь бы опять не ложились… Но, как бы ни было велико моё желание, Катя вновь стала предметом особого внимания двух юных хулиганов, которые на этот раз обложили её с двух сторон — краешек у стены теперь стал свободен. По правде говоря, Романова сама не слишком яро сопротивлялась — толком ни руками, ни голосом не давала она чётко понять двум сорванцам, что они переходят границы, и от этого мне становилось стократ тяжелее. Если бы я мог глазами метать молнии или, как медуза Горгона, превращать одним взглядом человека в камень, то этих проказников я уничтожил бы в сию же секунду, но мои глаза умели только с отвращением и злобой смотреть на подобные выходки, поэтому в ход пошли руки. К тому времени Саша и Илья лежали с края, ближнего ко мне, и, осатанев от ревности, я схватил и резко сдёрнул вниз, на пол, сначала одного, а потом второго. Пелена сошла ровно после того, как верхняя часть бедра моей тайно возлюбленной освободилась, и теперь, казалось бы, можно вздохнуть с облегчением… Но несколько преисполненных любопытства пар глаз смотрели на меня с немым вопросом, мол, ты дурак?

— Вы заколебали уже! Дайте лечь и полежать спокойно! — с ненавистью, но будто оправдываясь, воскликнул я.

Кто-то из присутствовавших выдвинул гипотезу о том, что у меня, возможно, есть симпатия к Кате. Услышав это нахальное, но абсолютно верное утверждение, я сконфузился и потупил взгляд, однако, тотчас взяв себя в руки, возразил:

— Дайте просто лечь и не толкайтесь, всё!

Конечно, мой аргумент был слаб, и однотипные шутки про «любовь-морковь» и так далее подхватывала вся компания, дружно хохоча. Я бы лучше отмотал время назад, и сам бы занял то место, которое с таким остервенением защищал. Пусть для меня это было не в порядке вещей, пусть она не моя девушка и, по сути, прав я не имею, пусть даже мне пришлось бы терпеть те же самые подколы, что вгоняли в тупик, — всё-таки мои глаза при этом не блестели бы так похотливо.

Но что сделано то сделано: мне не оставалось ничего, кроме как бухнуться на диван, переступив через ещё не поднявшихся с пола Сашу и Илью. Катя, когда моё тело упало возле неё, ни капли не смутилась и не дёрнулась, а очнувшиеся охотники до новых ощущений в паховой области не погнушались опять воспользоваться ситуацией. Мне лишь оставалось прожигать взглядом ни в чём не повинный ковёр.

Благо вскоре куча-мала всем наскучила и комната стала методично пустеть. Последний уходил Кирилл, бросивший напоследок шутку о том, что нам с Катей делать наедине. Да, она единственная лежала рядом и вставать, по-видимому, не собиралась. Дверь закрылась, послышалась финальная шутка, и источник голоса сместился в зал под всплеск хохота, а я и моя соседка всё так же проминали диван в почти полной тишине. Одновременно стало и легче и труднее дышать, спина начала покрываться испариной, а Катя, несмотря на простор, почти не отодвинулась от меня; мой локоть слегка контактировал с её локтем, и лица наши располагались на расстоянии пары десятков сантиметров… Мне на долю секунды почудилось, что она чуть подалась вперёд, но это не было правдой — мы всего лишь осторожно посмотрели друг на друга и заговорили. Атмосфера благоприятствовала непринуждённой, даже, можно сказать, интимной беседе, и вот посыпались маленькие секреты, которые я с радостью записывал на корочку, истории из её пусть и не бурного прошлого… Лагерь, отдых, знакомства с новыми людьми… Разочарование в подруге, ссора… Одноклассники, ничего не понимающие учителя, не очень хорошие оценки, наказания…

Я слушал и смотрел прямо в глаза — ведь в тот момент это ничего не раскрывало! Катя также остановила свой взгляд на мне — и в то мгновение я был счастлив абсолютно, потому что четыре из пяти органов чувств тогда ощущали её присутствие. Ах, как прекрасно было бы задействовать все сразу! Я не имел понятия, когда лучшая пора для поцелуя, и потому мечтательно смотрел в эти бесконечно энергичные глаза, слушал этот прелестный голосок, сладко колеблющий барабанные перепонки, вдыхал тонкий, ненавязчивый аромат её волос, и касался тёплого, но не горячего локтя, с которым мне хотелось стать единым целым…

Всё, что могло помешать нам с Катей, — часовая стрелка, неумолимо ползущая к шести часам. Кирилл предупредил, что к этому времени должна прийти его мама, и она ничего не знает о том, что сейчас здесь так много посторонних, поэтому лучше собираться уходить минут за двадцать до потенциального появления ни о чём не подозревающей истинной хозяйки квартиры. Я взглянул на часы, пока очередной один шутник забегал проведать закрытую комнату, — 17:20, можно ещё долго лежать на это диване, получая удовольствие от каждой секунды, но не обращая на них внимания…

Мама Кирилла возникла за входной дверью внезапно. Интересная мизансцена предстала её глазам: в зале на диване сын с какой-то девицей на коленях, за компьютером Саша с Ильёй, выкрикивавшие какие-то нелитературные фразы, и в довесок двое разнополых друзей в закрытой комнате. Разве только одна Таня сидела в кресле спокойно. Но мама моего друга не стала отчитывать сына прилюдно и никого, собственно, не гнала прочь, хотя это не воспрепятствовало нашему скорейшему уходу на улицу.

Все эти подробности я слышал уже будучи вне квартиры, когда вся компания, как улей, жужжала и жужжала о том, что вообще происходило в те две минуты, за которые мы собрали свои вещи и выскочили в подъезд. Каждый что-то бурно рассказывал, смеялся над чьей-нибудь меткой остротой о произошедшем и, сопереживая, спрашивал Кирилла, какой он видит свою дальнейшую судьбу. Меня она волновала слабо — я занял голову совершенно другими мыслями и почти целиком растворился в них, безучастно слушая разговор и совершенно не вдумываясь в слова.

Однако обмен впечатлениями постепенно утихал, накал страстей теперь не был таким горячим, и направление беседы медленно сменялось. Я практически не поддерживал её, а только не слишком внимательно слушал, и этого вполне, как выяснилось, хватило: Катя обмолвилась со своей подругой Алиной о том, что ей в шесть нужно бежать домой. Решив её сопроводить во что бы то ни стало, я начал судорожно размышлять над планом. Шестерёнки закрутились и заскрежетали, голова даже слегка заболела, а идея вдруг появилась.

«Ближе к шести скажу, что мне плоховато. Глупо, конечно, но все возможные подозрения я уже собрал сегодня, так что терять нечего» — промелькнуло в моём «котелке». — «Надо вовремя сказать, пока она не начала собираться. Собственно говоря, врать-то почти не придётся».

Примерно в пятьдесят две минуты, собрав силы и накинув на лицо измождённую маску, я заявил:

— Голова что-то трещит, не могу. Пойду домой. Всем пока, — и поднял руку, чтобы протянуть её всем сильным представителям нашей компании.

Катя в тот момент находилась очень близко ко мне и потому среагировала практически молниеносно:

— Ты тоже сейчас идёшь?

— Почему «тоже»? — выразив удивление на своей не очень пластичной физиономии, спросил я.

Её глаза, как всегда, были широко открыты, и она пояснила мне своё «тоже»:

— Вот только недавно говорила всем, что в шесть ухожу. Ты разве не слышал?

— Не помню, — слукавил я. — Ну, всё равно теперь. Вместе пойдём?

— Да, конечно.

— Тогда давай сейчас. Смысл ждать пять минут…

— Пойдём!

Мы стояли невдалеке от школы. Катя сказала всем «пока» и отошла чуть назад, а я ещё пожимал лапы сильной половине своих знакомых. Кирилл оставался на десерт, и, когда наши ладони соприкоснулись, он подтянул меня к себе и негромко, но достаточно различимо для находящихся в непосредственной близости произнёс:

— Ты давай, не тушуйся по пути.

— Что??? — сказал я, пытаясь вернуть брови обратно к глазам.

— Давай, поцелуй её где-нибудь в подъезде, — и Хитров с хихиканьем изобразил процесс, который предложил сделать мне.

Я не мог отшутиться, не мог просто повернуться и уйти, не мог ударить этого недоделанного шутника, поэтому ругнулся и вытащил руку из цепкой ладошки танцора. Это вызвало громадный взрыв хохота, но мне тогда было наплевать. Я не оборачиваясь подцепил Катю, с застывшим на лице вопросом, и мы быстрым шагом стали удаляться от развеселившейся компании.

— Что тебе там говорили? — поинтересовалась она.

— Кирилл… — не зная, как ответить, я решил сказать правду, — шутит про нас, в общем.

Она коротко хихикнула, и тема сменилась. Из её закромов с секретами потекли тоненькие ручейки, и мои перегретые нервы охладились до нормальной температуры. Дорога была коротка, но и те крохотные минутки вдвоём крайне благотворно повлияли на меня. Уже возле дома я не чувствовал злости на своего друга, на его слова, на тот гадкий смех, которым сопровождался мой уход, — всё выровнялось, и мы с Катей, условившись завтра опять держать путь в школу вместе, простились на сегодня. Она вошла в лифт, а я взбежал по лестнице к своей квартире, где меня ожидал тёплый ужин, приготовленный заботливой рукой матери, компьютер, который наверняка скучал по моим пальцам, и постель, что за ночь обязывалась восполнить потраченные силы…

***

Следующим утром в лагерь я традиционно отправился воодушевлённый, радостный и не один. Разговор совсем перестал быть натянутым, неловких пауз больше не возникало в принципе, и никто из нас не лез в карман за словом, хотя это скорее благодаря моей спутнице. Правда, понять, каковы у меня шансы, скажем так, на максимально возможное сближение, я всё равно не мог. Любое её слово моим разумом однозначно не воспринималось — везде имелась пресловутая обратная сторона, кормившая страх оплошать.

На подходе к школе неожиданно выяснилось, что на дворе 31 октября, то есть «Хэллоуин». Так же неожиданно выяснилось, что нужен наряд, которого у меня нет, или хотя бы разрисованное лицо. Против последнего варианта я не имел никаких возражений, к тому же Катя сама изъявила желание помочь с устрашающей маской. Оставалось всего-навсего зайти в кабинет, а затем достать кисточки и акварель с гуашью…

Внутри школа была очень тёмной — свет горел только у самого входа, где сидел охранник; ближе к раздевалке лампы ещё местами горели, а дальше по коридору вообще царил сущий мрак, в котором резвились разодетые в чудищ детишки. Я снял куртку, переобулся и, подождав пришедшую со мной даму, юркнул сквозь чёрное помещение в первый кабинет. В нём лампы работали как полагается и давали нужный свет, а за столами наводили праздничный марафет мои коллеги. Свободных парт было в достатке, и я занял одну, в то время как мой личный гримёр искала краски, вразнобой расставленные по всему кабинету. Она, кстати, выбрала себе амплуа соблазнительной красавицы-вампирши, её платье, в основном, являлось чёрным и в некоторых местах имело ярко-красные вставки, даже клыки ей удалось где-то раздобыть, правда, специальный макияж пока что оставался в планах.

К счастью, приготовления продлились недолго, и вот уже Катя стояла передо мной, вооружившись кисточкой и прикидывая, как из моего лица можно сделать морду какого-нибудь монстра. Наконец её рука плавно поднялась вверх и чуть задела мою щёку, отчего я невольно вздрогнул, но то была приятная дрожь, подобная той, что пробирает, когда утром, сонный и сжавшийся, идёшь к кровати и попадаешь из студёного воздуха в объятия тёплого одеяла. Её лицо приблизилось к моему, и мимолётные встречи двух пар участились, хотя всё же бо́льшую часть времени я лицезрел аккуратные линии её девичьих губ, которые иногда еле заметно приоткрывались, и трепетал от её ровного дыхания, словно маленький тонкий лист, подхваченный резким порывом ветра.

Совершив последние точные мазки, мой стилист сделала шажок назад и посмотрела на результаты своего труда. Через пару секунд она улыбнулась и сказала:

— Ну, в общем-то, готово!

— Да? Сейчас гляну.

Честно говоря, сам продукт её кропотливой работы для меня решающего значения не имел — я получал удовольствие от процесса, от случайных прикосновений, от опускавшегося на мой лоб её мерного дыхания, но оценить усилия было необходимо, ведь любой человек обрадуется похвале, если она не перейдёт в откровенное подхалимство.

— Отлично, — негромко сказал я, рассматривая в зеркале чёрные линии шрамов и кровавые подтёки. — Теперь можно там, среди чудищ ходить. Спасибо тебе!

— Пожалуйста, — скромно ответила Катя, и наши глаза опять встретились.

Заглянув в эти две карие бездны, я спросил:

— Почему у тебя такие широкие зрачки?

— Или я наркоманка, или мне кто-то сильно нравится, — заявила Романова вдруг, кокетливо улыбнулась, и на секунду-другую посмотрела мне прямо в глаза. Прямо в ошеломлённые глаза.

Внезапно на пороге кабинета возникла фигура Кирилла, с которым мы до сих пор не пересекались. Он сходу нашёл Катю и тут же обратился к ней:

— Привет, пойдём, поможешь мне сделать маску с Алиной.

Тут он увидел рядом стоящего меня и в знак приветствия протянул руку, которую я пожал, а потом незамедлительно скрылся за дверью вместе с Катей, которая принялась ему что-то бойко рассказывать и смеяться.

Я так и застыл на минуту, обдумывая то, что услышал, и пытаясь уместить это в голове, в которой чуть ли не праздничный салют запустили — настолько непредвиденной и оттого невероятно приятной была эта её фраза. Жалко, что радость моя продлилась недолго — вскоре океан мыслей окрасился в сумрачно серый цвет: вдруг это не обо мне, вдруг это просто глупая шутка, вдруг это игра на моих чувствах, о которых она откуда-то узнала. Червяки сомнений грызли изнутри, вследствие чего настроение изменялось скачкообразно — от глубокого уныния и до невероятного воодушевления…

…Стрелка часов подкрадывалась к двум часам, и это означало, что пора смывать с лица фальшивые шрамы и остальную праздничную атрибутику. Я направился в туалет и, когда проходил мимо раздевалки, заворачивая на лестницу, услышал сзади быстрые шаги и знакомый голос:

— Стой, Андрюх, подожди меня.

Я посмотрел на приближавшегося Кирилла. Он захотел быть злым, но искусным и обаятельным фокусником, который обманом завлекал себе в ассистенты людей, а потом их убивал, однако в кустарных условиях нашего подполья интересная затея не нашла великолепного исполнения. В качестве грима моему другу «затонировали» веки и брови, а также выкрасили губы красной гуашью, сделав с одной стороны небольшой кровавый подтёк, ну и для пущей убедительности нахлобучили ему на голову цилиндр, отрытый где-то в школьных тайниках. Белую рубашку предполагалось забрызгать чем-нибудь в тон губам, но владелец забастовал, потому что непредусмотрительно надел с утра новую.

Мы поднялись на второй этаж, зашли в уборную и встали возле зеркал, открыв краны с водой. Внезапно, среди обычного дружеского разговора, как гром среди ясного неба, Кирилл выдал:

— Тебе Катя нравится?

У меня остановилось дыхание, сердце вдруг стало огромной кувалдой, бьющей по грудине, но я не хотел рано сдаваться:

— Да как же вы достали! Вчера докапывались с этим, теперь сегодня. Сколько можно-то! Мне не хватало места на диване, поэтому я злился!

Хитров окатил своё лицо новой порцией холодной воды и выследил через зеркало мои глаза. Ехидно заулыбавшись, он сказал:

— Да хорош гнать-то, из-за дивана так никто не злится.

— А я — злюсь!

— Да-да, почти верю…

У меня решительно кончились силы для обороны, да и, в конце концов, я не мог дальше удерживать всё в себе. Кирилл уверенно давил, и в итоге я сдался:

— Да! Она мне нравится! Доволен???

— Доволен, — наслаждаясь победой, ответил «иллюзионист».

Он закрыл кран, и мы стояли посреди дурно пахнущей ретирады на грязной плитке. Один был с мокрым от воды лицом, другой — с красным от волнения. Карты теперь открыты, нет ни козырей, ни тузов в рукаве. Вскорости молчание прервал я:

— И чем ты доволен?

— Да-а-а… — Кирилл замялся на секунду. — Угадал, вот и радуюсь.

— С чего ты вообще это взял?

— Андрей, это видно! Даже не знаю, как объяснить…

— Как есть, желательно.

— Ну-у-у, — Хитров призадумался. — Вы вместе ходите; вчера ты заметно вскипел, когда к ней приставали… Трудно не сопоставить это, мне кажется.

Стены туалета вновь услышали мой вздох. Я молчал, глядя на своего друга, а он молчал, глядя на меня. Немного погодя, тишина нарушилась:

— Главное, чтобы Саня с Ильёй не узнали. От них может и слух пойти, и сами они будут смеяться всё время. Я-то не выдам, а они ­– запросто.

— Кирилл, ты точно оставишь это в тайне?

— Точно, — с ноткой раздражения в голосе сказал он. — Вообще, мне кажется, что у вас симпатия взаимная.

— Почему ты так думаешь? — быстро спросил я и впился в своего друга любопытствующим взглядом.

— Ну-у-у, — он снова затянул эту песню, формулируя ответ. — Вчера вы, например, в комнате вдвоём оставались. Если бы ей ты не нравился, вряд ли она бы с тобой там так долго лежала. Да и домой вы ходите, и из дома… Просто так, думаешь?

— И что такого? Мы в одном подъезде живём, так-то. Это если б между нами было несколько домов, тогда, конечно, в твоих словах логики было бы больше, и то нет 100% гарантии, — скептически заметил я.

— 100% гарантии нет в любом случае, если она не скажет тебе напрямую, но ты лучше ищи хорошее. Будешь все косвенные признаки так скрупулёзно изучать, никогда не найдёшь себе девушку, — посоветовал Хитров, рассматривая в зеркале своё не до конца отмытое лицо.

— Это, конечно, верно. Только ты зря думаешь, что мышление так легко перестроить. Да и нельзя быть чересчур небрежным…

— Раз так, то можешь идти и откопать себе яму, потому что люди, не умеющие рисковать, никогда ничего не выигрывают.

— Почему ты решил, что я не собираюсь ничего предпринимать? Всё, что мне нужно, — это чуть больше уверенности. Иначе какой смысл рисковать впустую? — я взглянул на своего друга-собеседника, усердно трущего свои ланиты.

— Риск на то и риск, что ты не знаешь, получишь ли то, чего хочешь, или потеряешь то, чем дорожишь, — возразил он, отняв голову от раковины.

— Всё же одно дело пролететь на красный, выиграв пару минут либо потеряв несколько месяцев, а другое — затеять какой-нибудь бизнес, где можно либо прогореть, либо заработать на безбедную старость своих внуков.

— То есть в твоём случае риск такой же глупый? — с добродушной улыбкой сказал бывший фокусник.

— Нет, — растерянно произнёс я. — Но… прогореть не хочется.

— Никогда не хочется. Если ты будешь топтаться на месте, то и шанса выиграть у тебя не будет, — Хитров смыл с лица остатки краски. — Сколько сейчас?

— 14:13, — ответил я, посмотрев на часы.

— Пора идти! — бодро заявил мой наставник в любовных делах. — А то придётся тебе наушники надевать.

— Смешно, — буркнул я, подняв губы кверху и оголив зубы, но глазами выражая недовольство.

Мы спустились к раздевалке, возле которой уже столпилась наша вчерашняя компания. Катя ждала меня и, когда я сократил с ней дистанцию до минимума, мы молча двинули за нашими вещами. Сзади, из коридора, послышался знакомый голос Кирилла:

— Ребят, кто гулять пойдёт сегодня?

«Ребята» оживились более прежнего, став обсуждать время и место встречи, но договариваться таким хором было весьма проблематично, поэтому инициативу на себя опять взял мой друг:

— Давайте после обеда. Сейчас все придут домой, а потом, ближе к четырём, созвонимся или спишемся. Андрей, Катя, вы идёте? — обратился он к нам, аккурат выходившим из раздевалки.

— Да, пойду, — объявила Романова.

— Да, — коротко ответил я и взглянул в глаза Кириллу, который едва заметно подмигнул.

Путь снова уложился в десяток минут. Катя была довольно разговорчивая и потому мои сомнения рассеивались, но не полностью. Хотелось признаться ей во всём, но внутри срабатывал предохранитель, который советовал: «Э, нет, подожди. Успеешь». И я просто шагал рядом, развесив уши.

Дом принял меня, как всегда, радушно. В холодильнике стоял наваристый борщ, на кухне грелся электрочайник, а я носился по квартире туда-сюда. Опаздывать не было никакого желания, и мне приходилось торопиться, несмотря на то, что времени в запасе оставалось навалом. Я излишне опасался и понимал это сам, но поделать ничего не мог. Съев горячего борща и выпив чашку чая, я растёкся по дивану, предавшись своим мыслям и периодически проверяя сообщения.

К четырём, как и планировалось, произошёл сбор. Точкой пересечения наших путей стала школа, но почти сразу после встречи что-то разладилось и возник спор. Мы не могли единогласно решить, куда идти дальше. Я, Кирилл и Алина тянули в парк, что простирался сразу за моим домом, но Илья, Саша и Катя желали остаться на стадионе возле школы, где шла игра в футбол. Компромиссы? В топку их, компромиссы эти: каждый громко отстаивал свою позицию, однако вскоре два бойца из стана противника убежали гонять мяч, и в оппозиции осталась одна девушка.

— Пойдём же в парк! — убеждал Кирилл. — На кой тебе футбол?

— Откуда ты знаешь, что мне интересно, а что нет? — гневно бросила Катя. — Может, я тоже играть буду?

— Ну да, как же, — язвительно пробурчал Хитров. — Ты сразу в регби иди, квотербеком.

— Отстань! Иди в парк, если так хочешь, а я останусь здесь! — Романова демонстративно повернулась к стадиону и сделала шаг.

— Да стой ты, — мой друг бережно взял её за локоть. — Ну зачем тебе там быть? Какая причина?

— В мяч играть хочу! — раздражённо кинула Катя через плечо. — Отпусти.

— Да пусть остаётся, какая тебе разница, — вмешалась Алина. — Втроём тоже погулять можно.

— Нет нельзя, — возразил Кирилл. — Пришло шесть человек, а уйдёт три, это неправильно.

— Он прав, — влез и я в жаркие баталии. — Вышли все вместе гулять, а в итоге останется половина.

Алина закатила глаза, тряхнула волосами и что-то, видимо, надумала себе, но вслух не сказала.

— Идём с нами, — продолжал настаивать Хитров.

— Реально, зачем тебе футбол? В парке можно и поинтереснее занятия найти, — я тоже внёс лепту в нелёгкое дело убеждения.

— Да отпусти ты! — обратилась поклонница игры в мяч к Кириллу, который до сих пор держал её за рукав куртки.

Он и не думал подчиняться её требованию, а наоборот, решил подтягивать к себе. Но девушка была не из слабых духом, поэтому, вцепившись в ограду, она каждый сантиметр отдавала нехотя, метая полные злости взгляды на простого смертного, который посмел ухватить её за локоть, а также посягнуть на свободу в принятии решений. Неизвестно, сколько длились бы эти перетягивания, но звук рвущейся ткани поставил точку в этой кратковременной схватке — Катина куртка в районе подмышки обнажила свои внутренности. Пару мгновений противники недоумённо оценивали произошедшее. Увидев зияющую дырку, Романова взглядом, как спичкой, чиркнула по сникшему врагу, который всякую уверенность уже растерял и сжался, будто целлофановый пакетик от огня. Карие овалы глаз вспыхнули злобой и…

В общем, до парка добрались двое: я и мой друг. Алина отсеялась по дороге — ей позвонила мама и потребовала явиться домой, не сказав причины, но это не стало веским доводом для прекращения прогулки оставшимися членами рассыпавшейся компании.

— Зачем ты так яростно убеждал её идти с нами, что аж куртку разорвал? — спросил я, пока мы ещё не вошли в парк.

— Ты же хотел, чтобы она пошла с нами. Разве не так? — Кирилл посмотрел на меня.

— Ну… так, — согласился я. — Только не стоило слишком много уговаривать, ты же видел, что её там что-то держало.

— И? Да вдруг ты бы тоже остался…

— Нет, это было бы чересчур подозрительно, наверное.

Мы сделали несколько шагов в тишине, а потом Хитров неожиданно сказал:

— В любом случае, я старался тебе помочь, ведь ты — мой лучший друг.

— Серьёзно? — с лёгким сомнением спросил я.

— Да, — Кирилл пропустил мимо ушей мою насторожённость. — Вас всего двое, но другого ты не знаешь, мы вместе на танцы ходим.

Странно было такое слышать, хотя и очень приятно. Что-то внутри меня встрепенулось, раскрылось, расцвело. Я приобрёл лучшего друга, и это было невероятно — словно под ногами теперь появилась прочная опора, словно теперь мне всё по плечу. Единственное, чего не хватало в тот миг для полной идиллии — Катя. Но и это не казалось бедой, ведь у меня есть друг, лучший друг! А значит, нет никаких непреодолимых преград! Да и вообще, тридцать первое октября можно смело вносить в календарь красным цветом как праздничный, потому что именно в этот день первый в мире человек простой фразой завоевал моё предельно возможное доверие.

— Даже не знаю, как отреагировать, — скромно проговорил я.

— Да никак не надо, — отмахнулся Кирилл. — Главное знай, что если помощь какая-то нужна будет, то можешь смело обращаться.

— Спасибо! — я протянул ладонь своему лучшему другу. — И если тебе нужна будет помощь, то ты тоже можешь обратиться ко мне.

— Хорошо, тогда скажи который час, — не откладывая в долгий ящик, Хитров воспользовался моим предложением.

— Почти пять, — ответил я, взглянув на часы.

— Эх… Скоро на тренировку идти, но мне так не хочется…

— Так не ходи, — посоветовал я. — Побродим, погуляем, поговорим.

— Ох, ну не знаю… — Кирилл задумался. — В принципе, сегодня ничего важного, но надо с мамой договориться, чтобы она в курсе была, если вдруг, а то вчера неудобно получилось — хорошо потом всё обошлось.

— Это да. Ну ты давай, звони.

Хитров набрал нужный номер, и его жалобный голос вкупе с несколькими аргументами быстро произвели необходимый эффект на маму. Она, конечно же, разрешила ему гулять. Завершив разговор, он отослал смс своему второму лучшему другу, тому, что ходит на танцы с ним, и в нём просил передать тренеру, что не придёт.

Мы немного продвинулись в глубь парка. Слева от нас находился пока что освещённый заходившим солнцем холмик, и нам почему-то единогласно захотелось взобраться на него. Дорога была недолгая, и, как только мы вскарабкались, Кирилл решил мне поведать нечто:

— Знаешь, вообще-то правильно, что ты там не остался. Тебе бы точно потом и в спину, и в лицо шутки сыпались.

— Да это понятно, но к чему ты сейчас это?

— Просто мы с ней начали общаться месяца два назад. Ну, она мне понравилась, — Хитров немного потерял уверенность. — Но ты не подумай, всё в прошлом, и я тебе помех не создам. Так вот, мы общались довольно неплохо, а потом те двое стали догадываться и подкалывать, да плюс к тому слухи поползли. В общем, с ними осторожнее.

Честно говоря, невзирая на то, что, по словам Кирилла, «всё в прошлом», радости эта новость не прибавила. Настроение подпортилось, и, судя по всему, это бросалось в глаза.

— Ты чего нахмурился? — мой лучший друг не зря так назывался и моментально подметил изменения. — Я же сказал, это в прошлом — путь свободен, вперёд!

— Точно? Она тебе полностью разонравилась?

Хитров сблизил большой и указательный палец, сопроводив свой жест словами.

— Вот столечко осталось, но поверь, — он посмотрел мне в глаза и вкрадчиво продолжил, — всё под контролем.

— Ладно, в конце концов, кому верить, если не лучшему другу.

— Это хорошо, — Кирилл замолк на секунду. — О чём вы говорите хоть, когда в школу идёте? — внезапно добавил он.

— Да ни о чём, так, — я махнул рукой. — Чаще всего она чего-нибудь рассказывает мне, какие-то истории или тайны…

— Тайны? — перебил Хитров. — Это отлично. Доверяет. А что, например, за тайны она тебе рассказывает?

— Они на то и тайны, что их нельзя раскрывать.

— Я обещаю, что это строго между нами!

— Она же попросила не говорить никому. Извини, — мне трудно было отказывать обаянию Кирилла, однако ж Катя просила, и я не мог поступить иначе. — Да и там ничего с тобой не связано.

Мы спускались с холмика и шли вдоль оврага, продолжая поглядывать на открывшийся пейзаж. Хитров немного обиделся, и пытался сыграть на этом, показывая голосом, как его задевает моё недоверие:

— Вот если бы ты меня спросил о чём-то, то я бы тебе тут же ответил. А ты…

— Перестань бубнить. То, что она мне рассказала, совершенно тебя не касается!

— И всё-таки мы друзья…

— Если бы речь шла о моих секретах, то я бы тебе их раскрыл, но мы не о них говорим. Ты, когда мне запрещаешь разглашать что-то о себе, тоже рассчитываешь на язык за зубами, так? Ну а чем она хуже? — я остановился, чтобы посмотреть на своего собеседника. — Делать больно ей мне хочется гораздо меньше, чем делать больно себе, и даже при условии, что ты ничего никому не скажешь, я всё равно не готов на такое предательство. Вот представь, ты открыл кому-то свою тайну, взял с этого человека обещание, а тут хлоп! Твоя тайна и не тайна вовсе…

— Но… — Кирилл сделал попытку перебить.

— Да помню, ты ничего не выдашь. Дай мне договорить, хорошо? — я взглянул на него и увидел голубые глаза, выражавшие безмолвное согласие. — Так вот, представь, что твоя тайна стала достоянием несколько большего круга людей, чем тебе хотелось бы. И что бы ты почувствовал тогда? Правильно, разочарование и обиду. Затем ты бы надолго, если не навсегда, закрыл бы дверь в глубины своей души, повесил бы на неё огромный замок, а ключ бы выбросил в море отвращения ко всему человеческому роду. Ну, это если секрет очень ценный, хотя смысл, в целом, понятен, я думаю.

После не затяжного молчания Хитров, наконец, рассудил:

— Да, ты прав. Я и не подумал обо всём этом. Просто если бы ты мне что-то рассказывал, то и помочь было бы проще.

— Помню, если помощь будет нужна — обращусь к тебе. Только помочь ты вряд ли пока что сможешь.

Мы ещё два с лишним часа бродили по парку, который уже накрыла темнота, разбиваемая светом редких фонарей, а потом, когда вконец замёрзли и проголодались, разбежались по домам. Ужин, чай, постель… Но сон почему-то не спешил ко мне — скорее всего, из-за необъятной массы разного рода мыслей. Маховик разума вращался и вращался, правда, иногда из одной решённой задачки выплывала парочка новых и ему приходилось вращаться с удвоенной силой, но нескончаемый поток информации одолевал, поэтому рациональная шестерня вскоре захлебнулась и неподвижно замерла, дав организму заслуженный отдых перед важным днём…

***

«8:10. Что-то сегодня долго» — сказал про себя я, бросив взгляд на часы. — «Так, за дверью шаги… Надеюсь, что это она идёт».

Запиликав, домофон распахнулся, но ожиданий не оправдал — за дверью была взрослая женщина, опаздывавшая на работу, видимо. Руки больше не могли терпеть и потому сами собой полезли во внутренний карман, где покоился телефон. Вытащив его, я скоро набрал бережно записанный ею номер, и через несколько длинных гудков на другом конце провода послышалось сопение, а чуть после сонный голос произнёс одно-единственное слово:

— Алло.

Я почувствовал прилив бодрости и теперь готов был прождать хоть ещё полчаса, по крайней мере, Катя явно дома, а следовательно, в ожидании есть смысл!

— Привет. Ты это… Выходишь? — спросил я, хотя понимал, что встала она, судя по всему, минут пять назад, если вообще проснулась не от звонка.

— Ой… Мне тут умыться надо… поесть, одеться.

— Ладно, выходи, когда соберёшься.

— Хорошо.

И, нажав на красную трубку, я завершил вызов. Часы продолжили отсчитывать секунду за секундой, нога — отстукивать свой неповторимый ритм, а дверь домофона — открываться, противно вереща, и выпускать из темных пучин подъезда незнакомых соседей. С каждой минутой напряжение нарастало, выходившие жильцы становились ненавистны, впрочем, как и кусок бетона, в который упирались ноги.

Катя появилась после 8:30. Торопливо покидая подъезд, она одарила меня удивлённым взглядом своих очаровательных заспанных глаз.

— Я подумала, что ты ушёл давно… даже спешить не стала, — виновато произнесла она.

«Наивная» — подумал я. — «Выйди ты хоть в 9:00 — всё равно застала бы меня».

— Мы же договорились по телефону, — сказал я вслух.

— Да? Извини, просто ты когда звонил, меня только-только разбудили…

— Ничего, я от двадцати минут не развалюсь. Всё нормально.

…В лагере работа, как обычно, кипела, но вдали от меня. В общем, стандартный день: короткие разговоры с Кириллом, реже — с Катей. Разве что ревность теперь вышла на новый уровень: я испытывал недовольство всякий раз, когда видел её со своим другом, с другими представителями сильной половины нашего лагеря и даже с девчонками, которые крали её время. Внутри бурлило желание подойти и занять беседой понравившуюся мне девушку, но эта пресловутая симпатия вместе с тем мешала идти вперёд — вдохновляя, она забирала смелость, то есть сковывала меня по рукам и ногам. Сердце говорило (оно, конечно, говорить не может чисто физически, но для удобства обозначу за него некую неизвестную часть внутреннего мира, возможно не имеющую воплощения в виде какого-либо органа): «Ты должен налаживать с ней контакт, но при этом ошибки должны быть исключены, потому что второго шанса может не выпасть». Однако для просчёта верной траектории у меня не имелось ничего: ни опыта, ни знаний. Поэтому в итоге получалась невыполнимая задача — идти, не совершая ошибок. Последний «пункт» перевешивал, сомнения душили инициативу и потому я просто-напросто сидел в ожидании какого-нибудь железобетонного повода.

А стрелка тем временем вплотную подобралась к двум часам дня, и это означало, что пора отчаливать. Я сильно волновался, даже иногда чувствовал, как холодеют пальцы на ногах и руках, а по спине пробегает волна мурашек. Ещё бы, ведь эта пятница, возможно, последняя, когда мне идти домой не одному. В голове, естественно, рождались всякие разносортные идеи, как аккуратно намекнуть ей отныне каждый раз ходить в школу вместе, но я боялся, что в ответственный момент голос дрогнет или произойдёт что-то совсем непредсказуемое.

Час отбытия пробил — стрелка перевалила отметку в два часа. Я давным-давно подготовился к нему, но вот Катя совсем не спешила. Она оживлённо беседовала то с Алиной, то с Кириллом, и, хотя я намекал последнему, что пора завершать обсуждения, он будто игнорировал все мои попытки. По обрывкам фраз суть стала мне понятна — маленький инцидент возле стадиона и его причины. Подруге Катя всё рассказала, а Кирилл, несмотря на его пламенные просьбы, оставался ни с чем. Естественно, такой порядок вещей его не устраивал, поэтому он и не отпускал домой хранительниц сией тайны. Пришлось вытащить из погреба с терпением последние запасы этого бесценного ресурса и ждать, пока тема не будет всеми досконально изучена, ну, или пока кое-кто не сдастся.

Случилось второе, и вскоре мы с Катей шли по старой дорожке. Вообще, любопытство — противная штука. Вчерашние события, овеянные атмосферой загадочности, пробудили интерес и во мне, но не столько по инерции и вслед за всеми я загорелся желанием узнать правду, сколько по причине питаемых чувств.

— А всё-таки, почему ты вчера наотрез отказывалась идти с нами в парк? — спросил я, когда в разговоре возникла пауза.

Катя ответила уклончиво, но не резко:

— Да это не важно. Так…

— Ну, причина-то есть. Вы с Алиной обсуждали, да и Кирилл, вон, чуть ли не обиделся. Неспроста…

— Есть, но тебе зачем?

— Интересно…

Девушка ненадолго призадумалась, а потом серьёзным голосом задала вопрос:

— Ты Кириллу всё передаёшь, что я тебе говорю?

— Нет, то, что ты просишь не рассказывать — не рассказываю.

Время будто замедлилось, и я замер в предвкушении чего-то невообразимого, поворотного.

— В общем, — Катя собралась с духом. — Мне нравится Кирилл, — выпалила она единым целым.

Слова эти прозвучали так, как будто прямо над ухом выстрелил танк, причём в закрытом помещении. Хотелось заткнуть уши, но три её слова не перестали бы звенеть в голове — контузия уже получена.

— Но вообще, не из-за него одного всё так вышло, но дальше я уже не могу сказать, там чужой секрет. Точнее, не только мой, вот, — пролепетала она после короткого затишья, показавшегося мне многочасовым трауром.

Разум отключился, словно от короткого замыкания, я перестал осмыслять всё происходящее, а язык начал ворочаться и плести невесть что:

— Ну-у-у, ты тоже… нравилась Кириллу, правда, раньше. Сейчас кое-что изменилось, но дальше рассказывать не могу я.

— Почему? — спросила Катя мгновенно.

— Это секрет.

Метров тридцать мы шли молча и практически не смотря друг на друга. Я ничего не понимал и безо всякой цели шнырял взглядом по близлежащим домам, заборам, тропинкам и кустам, а потом взял да и ляпнул:

— Давай так: ты мне скажешь свой секрет, а взамен получишь мой.

— Давай, — после секундного раздумья согласилась она. — Но ты первый.

— Кирилл не будет с тобой встречаться, потому что ты… — я боролся с собой и запнулся на довольно продолжительное время. — Нравишься мне.

Наверное, это должно было случиться, поэтому я даже ощутил облегчение — теперь ничто не распирало изнутри, хотя чуть позже, когда на время очнулся мозг, я понял, какую глупость сделал.

Воцарилось очередное безмолвие, и тогда я напомнил Кате о её части договора. По правде, интерес давным-давно улетучился — просто идти в тишине было некомфортно.

— Ну-у-у, ты не подумай, что я легкомысленная, но мой бывший парень — не бывший. Мы встречаемся и не говорим никому, а на стадионе вчера он как раз играл, — сначала медленно, а потом с каждым словом наращивая темп, произнесла моя спутница.

— Такое бывает… Возраст, гормоны, — попытался утешить я, хотя она в этом, если верить её спокойному виду, не нуждалась. — А… Скажи, а ко мне ты ничего не испытываешь?

— Нет, мы слишком мало знакомы, — быстро разбила крошечный остаток надежды Катя. — Так… — она присмотрелась. — Там, похоже, моя мама… Нам нужно разделиться, пока.

Я мгновенно остался один. Сотня метров до дома далась крайне нелегко — хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы отмотать время на пару лет назад, забыв всё. Как прекрасно было жить: поиграл в компьютер — рад, поел торт — рад, купили игрушку — рад. А теперь я чувствовал, что хоть тысячу тортов съем, играя в компьютер и имея несчётное количество игрушек, моё настроение не подпрыгнет на прежнюю планку.

Дом на сей раз встретил меня не слишком радушно. Вся обстановка нависала и давила, сидеть на месте я почему-то никак не мог — диван не притягивал, а, наоборот, отталкивал, компьютер перестал представлять какой-либо интерес для меня. Я споро доел остатки борща, помыл кастрюлю и тарелку, запрыгнул в джинсы, накинул ветровку и выстрелил из квартиры, подчинившись необъяснимым единовременным импульсам, которые сдёрнули меня с дивана и заставили бежать куда-нибудь, лишь бы ноги беспрестанно работали.

Вокруг меня будто всё затянул густой туман. Вся уличная обстановка исчезла из моего сознания, хотя глаза всё время были открыты и смотрели вперёд, а тело двигалось. Просто двигалось. На автопилоте. Мне, в сущности, было без разницы, в каком направлении идти, — я занимался анализом произошедшего, я пытался понять, где же и когда так крупно просчитался. Однако разум постоянно скатывался к обыкновенной меланхолии, от которой состояние разбитости становилось явственнее, ощутимее. Усилием воли я вытаскивал себя из пропасти отчаяния, возвращаясь к рассуждениям, но эффект носил преходящий характер, и тёмная бездна, не щадя, засасывала обратно.

Асфальт проносился под ногами, сухие листья монотонно шуршали под кроссовками, а проблемы продолжали тяготеть надо мной. Я, фактически, находился в нокауте, но удары, казалось, продолжали сыпаться — это полные мёртвых грёз мысли издевались над бедной головой, заставляя её пухнуть, а меня всё глубже вгоняли в депрессию. С ними нужно было бороться — я знал это, но они на тот момент имели намного бо́льшую силу…

Массивный внедорожник, свистя тормозами, остановился где-то справа от меня, и его клаксон на короткое время привлёк моё внимание. Я чуть-чуть ускорился и покинул проезжую часть, услышав, как сзади зарычал двигатель и шины потёрлись на месте о дорожное покрытие. Спустя пару секунд сознание вновь отключилось от окружающего мира, поддавшись неутомимому натиску мыслей.

«Почему так?.. Ведь всё великолепно складывалось поначалу! Прогулки до дома, общение в лагере, этот ручеёк с секретами, слова Кирилла о том, что симпатия наверняка взаимная. И я-то верил во всё это крепче и крепче! Неосторожные фразы, прикосновения и прочие мелочи выступали в защиту его мнения, и вот цель почти совсем рядом…» — раздумывал я, по-прежнему петляя во дворах и переулках. — «Такая громада иллюзий и надежд в один миг стала большой кучей бесполезных обломков, и чёрт меня дёрнул вдобавок растрепать ей всё о себе… Зачем? Воистину самый глупый и бестолковый шаг, который можно было предпринять…»

Новая внезапно вылетевшая машина снова привела меня в чувство на несколько мгновений, но потом я вернулся к меланхолии, а тело направилось в сторону дома. Уже там выяснилось, что не так долго оно шаталось по улице на автопилоте — меньше двух часов. Скинув с себя ветровку и джинсы, я привалился на диван, который аккуратно подстроился под меня. Тело вернулось к своему владельцу, и совершенно неожиданно появилось ощущение крайней усталости, причём не одной моральной, но и физической. Мне захотелось поскорее уснуть, и я в девять вечера нырнул под одеяло, донимаемый теперь помимо печальных дум ещё и бормотанием телевизора.

Глава 3. Жест истинной дружбы

На следующий день клокотание чувств немного поутихло, и мозг принялся за работу — нужно было думать, что делать дальше, куда идти, с кем разговаривать, а с кем — нет. Я налил себе чашку горячего чая и встал возле окна, взявшись за мыслительное ремесло.

«Толку теперь никакого нет предпринимать новые попытки. Правда, если сейчас просто сесть на место и сидеть ровно, то вряд ли скоро вся эта история выйдет из головы. Ни на йоту. Так… Наверное, самое разумное — клин клином вышибать, иначе… что может помочь забыть одну девушку лучше, чем другая девушка? Алкоголь — не выход, как и подобная дребедень. Протирать штаны за играми на компьютере? Тоже глупо» — я отпил горького напитка из чашки и продолжил глядеть в окошко. — «Хотя… А где вообще найти другую? Земля, конечно, круглая и просторная… Но с девушками, не лишёнными привлекательности, которым нравлюсь я, тут явно туговато. Ладно, посмотрим. И как всё-таки быть с ней?..»

Добив остаток чая и вернув ёмкость на стеллаж, я вспомнил о своём друге, который обещал любую помощь, и решил поведать ему частично о грандиозном пятничном фиаско, а заодно и мнение более опытного человека по поводу всей этой неразберихи узнать. Он прочитал моё сообщение с откровением и ответил:

«Ты зря так рано признался. Зачем?»

«Ну, не знаю, сложился разговор так. Если все подробности нужны, то спроси у неё».

«А ты почему не расскажешь?»

«Запрещено…»

«О-о-ох, Андрей, как ты хочешь, чтобы я тебе помог, если ты мне не говоришь ничего толком?» — возмутился Кирилл вполне закономерно.

«Прости, зря начал эту тему» — извинился я, когда понял, что раззадорил чужое любопытство. — «Да и нечем здесь помочь. Сам загнал себя».

«Может, есть чем, но ты не знаешь».

«Вряд ли. Ладно, хватит о грустном; если захочет она тебе рассказать, то расскажет» — написал я и на некоторое время предался напряжённым раздумьям, а после вдруг задал неожиданный вопрос и для себя самого, и для моего друга: — «Она тебе ещё нравится?»

«Да, но очень мало» — едва поколебавшись, напечатал Хитров.

Что-то вновь переклинило на миг, и я выдал, скрепя сердце, следующее:

«Тогда скажи ей, максимум — откажет. У меня всё равно нет шансов, так что вперёд».

«Я не хочу с ней встречаться».

«Ну, решай сам».

«Да не хочу я с ней» — продолжал открещиваться Хитров, но не совсем ясно зачем.

«Не хочешь — не встречайся, только когда будешь об этом думать, не вспоминай обо мне» — написал я, правда, буквы крайне неохотно выстраивались в это предложение.

Мой друг снова подчеркнул, что Катя ему не нужна, и мы тему закрыли. Пара прощальных сообщений, и Кирилл отправился на тренировку, а я — на диван вместе со свежезаваренным чаем. Однако там мне стало тесно буквально через минуту — от бормотания телевизора, от давящих стен и даже от родителей. Я внезапно и очень сильно захотел побыть в одиночестве, поэтому, допив терпкий напиток, незамедлительно покинул квартиру.

Сознание на сей раз контролировало мой маршрут, ноги и руки, а также приближавшиеся машины, которые теперь не замирали со свистом в полутора метрах от меня. Я «отключил автопилот» и шёл быстро, но аккуратно, включив теперь музыку в наушниках и раздумывая обо всём подряд.

«На то мы и друзья, что всегда готовы принести в жертву собственные интересы. Он уже уступил мне, по сути. Ну а что я? А я не смог. В конце концов, она тоже, хотя сама того не желала, стала мне очень близким человеком, а посему, раз он ей нравится, то с моей стороны преступно мешать им» — я вспомнил песню. — «Да… Третий должен уйти… Перетерплю! Во всяком случае, это не самое страшное, что могло быть».

Я стал относительно спокоен и свернул к дому. Небо нахмуривалось, тучи сливались в одно сплошное чёрное пятно, ветер подхватывал своей мощной невидимой рукой горстки листьев, резко отпускал, а затем подхватывал опять. Солнце пропало из виду, и первые холодные капли стали ударяться о мой лоб. Заболеть я совсем не хотел, поэтому прибавил шаг, и через десять минут открывал дверь в квартиру, в то время как на улице вовсю хлестал дождь.

***

В понедельник, примерно в восемь утра, я по привычке стоял возле своего подъезда, ожидая… В общем, понятно кого. Она появилась из-за двери — бодрая и в приподнятом настроении, как мне показалось. Несмотря на раннее утро, её глаза выглядели вполне живыми и в них не просвечивалась какая-нибудь там утомлённость или сонность, лицо дышало свежестью — не в том смысле, что пахло приятно, а в том, что на нём красовалась та самая, простая улыбка и цвет его был милого, розоватого оттенка.

— Я хотела тебе написать, чтобы ты подождал меня, — сказала Катя, лишь переступив через порог двери домофона. — Но вижу, ты и сам догадался.

— Да, подумал, что вместе будет веселее, ведь в лагерь мы так ходили, — ответил я, немного оторопевший от такой реакции и ещё не до конца пришедший в себя. — Как выходные провела?

Скрывшись от света фонаря, мы шагнули на тропинку, которая огибала те самые качели и соединялась с прямой асфальтовой дорожкой, протянувшейся вдоль детского сада с одной бока и футбольного поля — с другой.

— Ну-у-у, как сказать… — Романова повременила с продолжением, будто решая, стоит ли говорить или лучше не надо. — В общем, мой бывший парень теперь действительно бывший.

— Правильно, будь с Кириллом, — выпалил я и сам себе на секундочку удивился.

Катя слегка изумилась, но затем равнодушно бросила:

— Да нет, не хочу.

— Как это так?

— Не знаю, — усмехнулась она.

— Очень странно…

Девушка посмотрела на меня и охотно пояснила свой короткий неопределённый ответ:

— Ничего странного, я — девушка. Что хочу, что не хочу — не знаю сама. Сегодня одно, завтра другое… В общем, не придавай значения.

— М-да-а-а, — я почесал затылок. — Сложные вы.

Мы пересекли наш двор и одновременно сменили вектор нашей беседы. Катя играючи рассказывала историю за историей и ловко перепрыгивала с одних эпизодов на другие, а я, не забывая кивать и вставлять периодически свои фразы в почти что монологическую речь, крутил в голове одну-единственную мысль: «всё правильно, да и стоит ли буксовать на месте из-за каждой неразделённой симпатии?»

Глава 4. Переоценка

Поздняя осень активно вступала в свои права: дни становились совсем коротки, солнце на небе почти не выглядывало из-за густых облаков, дожди обрушивались на земную твердь всё чаще и поток воды становился всё сильнее, температура за окном стремительно падала и уже начинались первые заморозки. На лужах образовывался лёд, очень тонкий и легко разрушимый, но листы календаря, отрываясь, сближали с грядущей зимой, поэтому лёд крепчал, и мои ботинки причиняли ему всё меньше вреда.

Несмотря на великолепную стратегию, которую сгенерировала разумная часть меня, часть неразумная с каждым днём приобретала силу, что осуществляла тотальный контроль над всеми моими действиями. Она заставляла пальцы нажимать на сенсорные кнопки клавиатуры, набирая простое сообщение: «Тебя подождать?», улетавшее ей. Я внутренне понимал, что вопрос этот задаю отнюдь не из дружеских побуждений, но «тайный агент» продолжал дёргать за ниточки, подавляя волю к сопротивлению и пытаясь обмануть разум.

Так и проходили осенние дни в томлении у подъезда, случайных встречах в школе и совместных походах из неё, пусть и нерегулярных. Голова абсолютно не занималась уроками и прочими обязательными делами. Я постоянно прогуливался где-нибудь на улице, поёживаясь от прохладного воздуха, залетавшего под куртку, и обдумывал насущные проблемы. Однако мои маршруты носили далеко не хаотичный характер, как в ту роковую пятницу — я всегда ходил рядом с теми местами, где имелся хоть крохотный шанс встретить её. Даже когда мне необходимо было идти домой в темпе, я всё равно проходил мимо школы, заглядывая на стадион, забредал в парк, что устроился прямо за моим домом, и порой на несколько минут вставал около своего подъезда, говоря себе, что просто не хочу дослушать песню, а на самом деле лишь поджидая девушку, целиком поглотившую моё подсознание, вселившуюся в каждую мою мысль и временами появлявшуюся в моих снах. Да, бывало, что она являлась мне во сне. Часто её присутствие было малозаметным — мгновение, сопровождавшееся взглядом тех необычайно живых карих глаз и красивой искренней улыбкой. Её небольшая девичья фигурка отпечаталась в памяти, и каждый раз, когда в 7:00 мама будила меня, первый образ, первая мысль — она. Эх-х-х… Чувствую себя героем дешёвого слезливого сериала…

Когда я проходил мимо школы, то убеждал себя, что хочу зайти в магазин, и потому, следуя легенде, распахивал дверь маленького супермаркета, пересчитывал свой «золотой запас» и брал шоколадный батончик. Добивая оставшееся до дома расстояние, я жевал свое вредное приобретение, и перед каждым непросматривавшимся поворотом асфальтовой дорожки сердце начинало биться чаще, а глаза так и цеплялись за любую похожую на неё девушку. Вскоре мне надоело скрывать от себя самого истинную цель каждого такого похода, но легче, тем не менее, не становилось. Такие проверки близлежащих территорий вошли в привычку, и через некоторое время я чуть ли не по расписанию отправлялся в «рейс».

Впрочем, не всегда приходилось шнырять по улицам в одиночку — бывало, старая компания собиралась погулять или Кирилл отправлялся на свои танцы, а я предлагал ему пройтись вместе. Нам постоянно было что обсудить, точнее, тема зачастую выбиралась ясно какая, но её никогда не становилось мало. Мы почти сроднились, и теперь ведали друг другу все-все тайны, которые в принципе можно кому-нибудь поведать…

Вот такой выдалась первая неделя.

***

Середина ноября. Вторая четверть едва началась, а в журнале, в строчке с моим именем и фамилией, красовались очень неприглядные оценки. Жаль, но в то время они абсолютно потеряли значимость для меня — когда вставал выбор между тем, чтобы выйти погулять и получить эфемерную возможность увидеть среди всей этой слякоти и куч опавшей листвы её, единственную умевшую вознести настроение на недосягаемую высоту и так же умевшую его уничтожить, растоптать, сровнять с землёй, и тем, чтобы подготовить домашнее задание, за которое, быть может, поставят оценку, я всегда выбирал первый вариант. Если день проходил так, что она ни разу не попадала в поле зрения, то взор у меня тяжелел и тускнел, а сознание вновь отключалось от контроля обстановки. Нет, я не врезался в стены и не целовал мизинцем тумбочки — автопилот работал. Но всё-таки глаза будто бы ничего вокруг не замечали, и только если мельком, случайно в толпе или на пустой улице появлялось нечто отдалённо похожее на неё, хотя бы капельку, только тогда сознание включалось, ноги ускорялись либо замедлялись, а сердце начинало отбивать сладко-волнительный ритм. Я словно пребывал в спящем режиме, а Катя была кнопкой, которая этот режим отключала, причём настолько быстро, что, казалось, теория относительности Эйнштейна ошибочна, и движение моего настроения может происходить со скоростью, превосходящей скорость света в вакууме.

И как бы ни хотелось мне каждый раз на улице встречать девушку, пленившую всё, чем я раньше управлял сам, пересекались мы редко. В основном, «патрулирование» заканчивалось тем, что мне звонил Кирилл, и предлагал пройтись с ним. Ему нужно было ходить на танцы, и он не мог долго гулять, однако ж я был рад и таким коротким хождениям, ведь у нас с ним постоянно всплывала старая тема для разговора и мы никогда не успевали до конца её обсудить. Предельно возможное доверие работало на полную катушку: мои опасения, переживания, мысли, симпатии (впрочем, симпатия в наличии имелась лишь одна) становились известны Хитрову сразу. Он всегда говорил приятным голосом, чувствовал, когда уместно шуткой разрядить обстановку, пытался оказать посильную помощь, утешал, когда это было необходимо, и в любой ситуации мог найти нужные слова. Иногда мы беззлобно шутили друг над другом, иногда вступали в идеологические споры, но чаще всего я плакался в него, как в жилетку, без устали повторяя имя «Катя» и местоимение «она».

Каждый день Кирилл ходил на тренировку, и почти каждый день — со мной. Путь растягивался минут на сорок, и я всегда предпочитал, если была возможность, провести две трети часа за душевной беседой, вместо того чтобы сверлить взглядом стену, телевизор или — того хуже — тетради. После всех таких походов у меня поднималось настроение, хоть и весьма незначительно, с плеч словно валился какой-то груз, правда, не полностью, но и это было что-то, а не топтание на месте. Впрочем, и обратная сторона медали у этих походов имелась: день ото дня я всё больше и больше с ужасом понимал, что если Катя и Кирилл будут вместе, то ни с одним, ни с другим у меня не останется дружеских отношений. Это не иглы под ногти, но, так или иначе, терпеть я бы не смог. За одной из прогулок Хитров узнал об этом и кроме того рассказал, что не так давно расспросил Романову о той самой пятнице и она призналась ему в чувствах, однако поспешил заверить, что видов на неё по-прежнему не имеет.

Глава 5. Таланты

«Всё просто прекрасно! Я потерял полтора часа от этого дня, за которые мог сделать что-то нужное, и ради чего? Чтобы идти домой одному. Отлично! Я сидел там только из-за того, что хотел пойти домой вместе с тобой! Но тебе это совсем не нужно, тебе одной нормально. Правильно».

Сложно не догадаться, кому это сообщение было отправлено. Но отсюда всё будет по порядку. В школе наметился конкурс талантов, и Катя то ли по собственной инициативе, то ли по необходимости входила сразу в гильдию и организаторов, и участников, ну да не в том суть. Я, как обычно, хотел реализовать любую возможность побыть с ней. Это жгучее желание было неподавимо, оно отражалось в любом моём действии и тенью сопровождало каждое моё слово.

Вероятно, что люди со стальной волей смогли бы уничтожить в себе столь сильно мешающие чувства, а я к числу таких не отношусь. Власть разума над всеми клеточками тела, полный контроль и фильтрация всех симпатий, желаний и прочего, а также их пропускание через призму рациональности — вот что такое настоящая воля, не доступная мне. Всё, чем тешился я, — осознание никчёмности нелепых стараний завоевать-таки её сердце, остальное же находилось вне «юрисдикции» моей пластмассовой воли.

…Уроки кончились — мероприятию был дан старт. Перед тем как все выступающие ушли за кулисы актового зала, я выловил Катю и пообещал подождать её. Она юркнула на сцену, ответив нечто схожее с «да» или «ага», и мне осталось лишь напряжённо считать минуты до финала этого представления. Присев возле дальней от подмостков стены, я начал безучастное наблюдение за всем происходящим.

Через открытые двери, словно бурный водяной поток, врывался народ: заходили учителя, простые любопытствующие, непосредственно выступающие и родители. Вскоре в этом скромном школьном помещении было не только негде присесть, но и встать. Многие взрослые толпились в дверях или у боковых стен, держа камеры наготове, чтобы не упустить номер своего ребёнка. Гул доброй сотни голосов переполнял тесноватый зал, но вышли ведущие, и шум прекратился.

Торжественное вступление, к счастью, продолжалось недолго, и на скудно декорированную маленькую сцену начали выходить участники. Я не следил за происходящим, разве что изредка громкие звуки или случайные касания снующих из стороны в сторону чьих-то родителей заставляли меня морщиться и на мгновение возвращаться в реальность. Таланты, как мне удалось заметить, в подавляющем большинстве были музыкальные: некоторые занимали почётное место за фортепиано, погружая зал в мир классической музыки, правда, не всегда безукоризненного исполнения, но это простительно; некоторые выходили с баяном или аккордеоном, а про вокалистов и говорить не приходится. Был, по-моему, и гитарист, а в качестве редкого исключения присутствовали поэт, который, впрочем, с выражением прочитал что-то из общеизвестной коллекции стихотворений, пара ребят, разыгравших короткий злободневный спектакль, и любитель заковыристых скороговорок.

Часы неумолимо отстукивали секунду за секундой, и я радовался, что время проходит, но веренице талантливых мальчишек и девчонок не было видно конца и края, плюс Катя на сцене тоже никак не появлялась. Это щекотало нервы. Где-то через час после начала конкурса подошла её очередь; она вместе со своими одноклассницами собиралась поразить публику вокальными данными. Лично я на звук внимания почти не обращал и весь ушёл в немое созерцание вожделенной особы; грудная клетка стала сильнее вздыматься, а мысли перенесли меня во что-то альтернативное и счастливое. Однако три минуты быстро миновали, и пульс постепенно вернулся к своим обычным значениям.

Вскорости ведущие объявили о завершении конкурса. Я оживился и замер в ожидании отмашки. Мне хотелось найти Романову немедля и тем самым окрасить этот день в более-менее яркие цвета, но судьба чихала на мои планы — учителя «отловили» нескольких учеников, чтобы те помогли навести порядок в актовом зале. Кирилл и я попали в ряды разнорабочих, и нам пришлось носить мебель.

— Чёрт, как же не вовремя! Ведь она сейчас уйдёт домой без меня! — злобно пробормотал я, когда мы с Хитровым отсоединились от остальных.

— Ты ей говорил, что пойти с ней хочешь? — осведомился он, гремя стульями.

— Сказал, что подожду. Но теперь-то я занят, а не она.

— Ну, ты её предупредил, значит, без тебя вряд ли уйдет. Думаю, что она внизу где-нибудь на лавочке посидит, а потом вы пойдёте вместе, — приободрил меня Кирилл.

— Ага, так и села ждать. Откуда ей знать, что я уже не дома?

— Мы тут не на час — минут десять от силы провозимся. Она не глупая, так что в состоянии подождать чуть-чуть, — Хитров посмотрел мне в глаза так, что я почему-то был готов принять на веру всё, что бы он не говорил. — Ты, главное, не бойся.

— Эх, ладно, — я согласился и глубоко вздохнул. — Выбор у меня всё равно не широкий. Давай заканчивать со стульями.

— Давай, — охотно сказал Кирилл, и мы взбежали по лестнице вверх, охваченные желанием сделать дело в кратчайшие сроки.

После трёх заходов осталось всего четыре стула, и тогда я попросил:

— Дотащи эти сам, пожалуйста.

Хитров посмотрел на меня, потом на свой матово чёрный пиджак и штаны, стряхнул с них что-то невидимое и согласился:

— Ладно, беги.

Я от души поблагодарил его и галопом спустился по лестнице в раздевалку. У меня появилось нехорошее предчувствие, и ноги, повинуясь общему волнению, перешагивали сразу по три ступеньки, а последние четыре или пять вовсе перепрыгивали. Нужно было скорее проверить, висит ли её куртка. Я зашёл за черную металлическую решетку… Нет.

Настроение молниеносно ухудшилось. Руки стали слегка ватными, глаза начали смотреть сквозь всё, ничего не замечая и ничему не придавая значения. Одевшись, я выскочил из школы и, уже замедлившись, побрёл к дому. Ноги подкашивались, и оттого моё тело петляло туда-сюда, а прохожие, вероятно, принимали меня за изрядно выпившего. Мимо пронёсся магазинчик, потом пошла асфальтовая кривая вдоль многоэтажек, и вот детский садик, футбольное поле, качели…

Придя домой, я первым делом сбросил оттягивающий плечи рюкзак, а затем, облачившись в домашнее, достал телефон и отправил то самое сообщение. Ответа не последовало — Кати в сети не было. Сидеть так, сложив ручки на животе и прожигая потолок злющим взглядом, мне не нравилось — я хотел чем-то заняться, хоть чем-нибудь. Апогей отчаяния остался позади, уступив место кипящей ненависти ко всему движущемуся, появилось желание уничтожить что-нибудь хрупкое или хотя бы поругаться. Разбивать посуду я не стал, но увидел, что Кирилл в сети, и, не властвуя над собой, написал:

«Молодец! „Она не уйдёт“. Спасибо! Чтоб ещё раз тебя послушал».

Друг на то и друг — он понимал, что с таким Андреем нет смысла пререкаться и лучше быть мягче, поэтому ответил без агрессии:

«Я думал, что не уйдёт, извини. Позови её гулять».

«Умный? Она сейчас не онлайн, и до вечера на тренировке, наверное».

«Что ты психуешь?» — спросил Хитров, и это сообщение стало, так сказать, детонатором.

«Да потому, что всем на всё плевать, на меня плевать! Нет нормальных людей! Каждый о себе думает! Ненавижу!»

Мелкие обиды, досада, пресловутое невезение — всё это, смешиваясь внутри, словно в ходе химической реакции, образовывало некое новое чувство, чувство отчаянной злобы. Эта огненная буря металась в душе, держать её было выше моих сил и потому я ослабил крышку, которая уже и так достаточно перегрелась.

«А ты не только о себе думаешь? Лишь бы с ней пройтись, а помочь другим — пусть кто-то ещё. Можешь со мной не ходить никуда, чтобы я тебя никак не кинул».

Моя точка кипения осталась позади, а вот у Кирилла, видно, была теперь не за горами.

«Ты считаешь меня столь эгоистичным?» — набросал я на клавиатуре вместо извинений.

«А это как называется?» — ответил Хитров и переслал моё сообщение, пестрившее восклицательными знаками.

«Нет. Я злился и писал не то, что действительно думаю. Но вообще, нормальных людей действительно мало».

Рассерженный собеседник ничего не ответил, а ко мне пришло относительное умиротворение, которого так не хватало раньше, и вместе с тем опять зачесались руки что-нибудь кому-нибудь набрать. Тем временем, несмотря на инцидент с походом домой, желание воочию увидеть Катю никуда не терялось, и вот тогда я, после своего гневного сообщения, напечатал предложение:

«Ты гулять пойдёшь?»

Полежав на диване минут десять в тишине, вращая телефон между пальцев и проверяя, нет ли новых писем, я встал, прошёлся по комнате и остановился, посмотрев в экран мобильника. Чёрный фон за моим последним сообщением исчез, но ответа, судя по всему, не предвиделось. Я потоптался, может, с минуту или в районе того, надеясь устранить неопределённость, а после, чтобы хоть как-то отвлечь себя от дурных мыслей, решил вновь открыть диалог с Кириллом:

«Пойдём гулять».

Он без колебаний согласился, и примерно в половину шестого я шагал по тёмной улице, избегая глубоких ям, полных дождевой воды. Возле школы, на стадионе, куда не доставал свет фонарей, находился мой друг, а также Илья, Саша и какой-то малознакомый парень. Пожав всем руки в знак приветствия, я отслоился от этой четвёрки и стал плестись чуть позади, не вслушиваясь в слова, что они говорили, и не открывая рта. Мелкий, будто пыль, дождик накрапывал сверху. Мы встали около ворот, и я снова устроился чуть поодаль от компании, но так, что вполне сносно её слышал и не создавал впечатления отчуждённости, хотя в разговор не влезал.

Внезапно из потока различного рода шуток и беззлобных унижений друг друга я выделил вопрос, явно адресованный мне:

— Ну, что? Дождался Романову?

Спрашивал Саша. Язвительно, как все люди, которым известно больше положенного. Я не знал, как реагировать — удивление, злость и разочарование ударили в голову. Нервы натянулись, как струны, и взгляд приобрёл осмысленность.

— Даже не ждал, — попытался солгать я, подрагивающими губами отвечая на дерзость.

— А сообщение зачем писал? — давил неугомонный Саша.

Я продолжил строить из себя дурачка:

— Какое?

— Ну-у-у… Про полтора часа… — старался вспомнить он.

Нас не слушали, но, возможно, краем уха и слышали. В общем-то, не столько это важно: если всё известно одному, то и другим наверняка он мог рассказал. Я вздохнул, покачал головой, потупил взгляд и замолк.

«Ну что за люди?! Не хочешь идти со мной, но хоть языком не чеши! Я разве плохо с тобой обходился или чем-то обидел? А почему Саше, кстати? Почему сразу не с транспарантом по улице?» — думал я, отвернувшись от всех и ковыряя пальцы. — «Побыстрее бы закончилась эта лабуда с чувствами!»

Холодная погода вскоре дала о себе знать, заморозив всем руки и некоторым ноги. Негласно было принято решение погреться в подъезде, и мы споро удалились со стадиона и внедрились в освещённое пространство между домов, ища открытую дверь. Долгих поисков не потребовалось — первая же дверь, запищав, отворилась, стоило нам приблизиться к ней.

Сам по себе подъезд был грязен, стены украшались различными надписями, часто похабными и нецензурными, а также картинками производства молодых умельцев с баллончиками и маркерами, но температура в нём на несколько градусов вверх отличалась от уличной, и это несомненное достоинство сводило все недостатки на нет. Далеко мы не полезли — устроились на бетонные ступени между первым и вторым этажом.

Через пять или чуть более минут внизу открылась дверь и кто-то вошёл, заставив нас подняться и скрыться. Все, кроме меня, взбежали вверх по лестнице на один пролёт и затихарились, а я неторопливо добрался до лифта и спустя миг на всех парах нёсся на последний этаж. Тросы скрипели, узкое и разукрашенное пространство сдавливало, но всё-таки детище советских инженеров работало и выполняло свою миссию. Двери с дребезжанием разъехались в стороны, выпуская меня из крошечного параллелепипеда, и, без спешки работая ногами, я пошёл в самый верх, откуда можно было поглядеть через миниатюрный стеклянный прямоугольник на этот уходящий в прошлое день.

Мысли вихрем кружились в голове и не давали пошевелиться. Судя по часам, прошло минут пятнадцать в состоянии такого оцепенения, и ни одно, даже самое крошечное обстоятельство не отрывало меня от раздумий ни на секунду.

«Интересно, однако. Был человек, и вот его нет, а никто не хватился. И вроде плохо, но вместе с тем хорошо. Есть время голову в порядок привести, а порядок — основа спокойствия, которое мне бы сейчас не мешало обрести, очень бы не мешало. Этим шкетам лишь бы посмеяться, так что делать там нечего, пусть гуляют на радость и потешаются друг над другом, а не надо мной» — рассуждал я про себя, как вдруг возникла слабая вибрация в кармане и сквозь тишину прорезалась знакомая мелодия.

В ходе нелёгкой пятнадцатисекундной борьбы социальная сущность одержала победу, и палец мой потянулся к зелёной трубочке.

— Ты где? — без прелюдий начал Хитров.

— В подъезде, — пробормотал я неуверенно.

— На тренировку пойдёшь со мной?

Мой мозг снова застопорился.

— Ну-у-у… — затянул я, взвешивая за и против. — «Всяко лучше прогуляться с ним и поговорить малость, чем дома литрами чая заливать тоску. Он не то что все, он, по крайней мере, добра желает и к выходкам моим взбалмошным терпеливо относится» — порешил я наконец и озвучил: — Да.

— У школы жду, — сказал Кирилл и повесил трубку.

Улица встретила меня холодным воздухом, поэтому руки я спрятал в карманы, а голову утопил в воротник тонкой осенней куртки. Так и двинул к месту встречи…

***

Беседа получилась без эксцессов, душевная. Сквозь темноту, слякоть и пронизывающий ветер шли мы с другом, разделяя печали и радости на двоих. Печали, естественно, мои. Ему печалиться было не о чем.

Когда я поместил свои руки и ноги в тепло, поел и попил, то подумал, что пора глянуть сообщения. Диван был занят родителями, и мне осталось только чуть-чуть мягкого пространства с краю, но я вполне привык к такому раскладу и, максимально компактно устроившись в уголке, достал мобильник. Новых сообщений в наличии не имелось.

«Лезешь из кожи вон, чтоб хоть каплю внимания заполучить, а тебя не замечают. Ну чего я такого сделал?! Почему ты не удостоишь меня пусть самого пресного, самого равнодушного и короткого ответа?» — размышлял я и потихоньку распалялся. — «Да, разозлился, но разве хоть одно обидное слово написал? Неужели так сложно подать признаки жизни?»

Я был как заряженный пистолет, снятый с предохранителя. Пальцы так и хотели прильнуть к клавиатуре, чтобы прояснить эту нелепую ситуацию, однако для начала мне показалось целесообразным заварить чай, дабы стать несколько более спокойным и рассуждать здраво, без лишнего жара.

Когда напиток был готов и стоял на тумбочке возле дивана, источая тонкие струйки горячего пара, руки взялись за дело и, быстро орудуя по сенсорным клавишам, напечатали следующее:

«Я что-то обидное сказал?»

Ответ, как ни странно, пришёл почти мгновенно:

«Нет».

Три буквы, отрицание, полное отсутствие заинтересованности. Тем не менее, это уже претендовало на гордое звание «переписка», а не глупый монолог с самим собой.

«Тогда почему игнорируешь?» — спросил я, размягчаясь понемногу.

«У меня нет никаких сообщений от тебя».

Я призадумался.

«Странно… Сами собой они пропасть не могут, их разве что вручную можно стереть. Выходит, она кому-то давала свой телефон» — думал я, попутно наблюдая присланный снимок экрана, судя по которому наше общение началось две минуты назад, и для проверки своей гипотезы спросил: — «Ты давала мобильник кому-нибудь?»

«Да».

«Кому?» — написал я с надеждой, что круг лиц будет нешироким.

«Всем, кто хотел».

«Супер! Замечательно!» — я взбесился и хватал себя за волосы, представляя, каких масштабов последствия могут быть у этой невинной оплошности.

«Что?»

«Не надо свой телефон всем подряд давать! Или со странички своей выходи предварительно, если так сильно кому-то нужно» — разразился праведным гневом я и, глубоко вдохнув, попытался прийти в себя, но тщетно.

«Что там было?» — спросила Катя без особого интереса.

«Личное сообщение, но теперь — не важно» — написал я, и беседа завершилась.

Глава 6. Большой потоп

В первый день календарной зимы Кирилл укатил на танцевальные соревнования, оставив меня одного, и мы только списывались с ним по интернету. Прозябать дома я не сильно желал, поэтому гулять всё равно ушёл, хоть и с не самыми близкими людьми, точнее вообще не близкими. Часа полтора потоптали мои ботинки тонкую свежевыпавшую снежную плёнку, а затем потопали не солоно хлебавши домой. Воскресный, как-никак, день проводить в четырёх стенах целиком не хотелось, и единственно этот факт толкнул меня выйти из тёплой квартиры.

Я скучающим взглядом обводил кухонную обстановку, пока чайник выполнял свои прямые обязанности, а немногим позже, когда термовыключатель сухо щёлкнул, взял кружку, залил в неё кипяток, бросил туда же одноразовый пакетик и отправился в комнату. Край дивана снова приютил меня, и, достав телефон, я быстро зашёл в нужный диалог и спросил Кирилла:

«Ты завтра во сколько приедешь?»

Ответ не заставил себя долго ждать:

«Поезд приедет в 11:30, а домой приду, может, к 12:45»

«Тренировка будет?»

«Я пропущу разок».

«Почему?»

В принципе, оно и понятно — после тряски на рельсах и выступления перед широкой публикой со своей танцевальной программой едва ли не устанешь, и напрягать мышцы дополнительно не захочет никто.

«Завтра вернусь с соревнований — тяжело будет, да и тренировка до десяти вечера» — подтвердил Хитров мои догадки.

«Пойдёшь гулять завтра?» — написал я с надеждой.

«Да. Ты сегодня был на улице?» — спросил в свою очередь Кирилл.

Ничего лучше двухбуквенного согласия в голову не пришло, да и лгать смысл отсутствовал.

«Катя с вами ходила?» — напечатал Хитров, имея, впрочем, возможность обойтись местоимением.

«Нет».

«Странно».

«Что странного?»

Мой загадочный друг прочитал, но ответ сразу печатать не начал. Почему так вышло, мне стало понятно чуть позже, когда я щёлкнул по мелькнувшему в верхней полоске экрана уведомлению. «Посылка» выглядела следующим образом:

«Тогда зачем?

Кирилл: Звонила?

Катя: Да

Кирилл: Что хотела?

Катя: Ты дома уже?

Кирилл: Нет

Катя: Ясно. Тогда ничего».

«А с какого перепугу мне это знать положено?» — вспылил я, ожесточённо давя по маленьким сенсорным клавишам.

Хитров молниеносно прочёл не только моё сообщение, но и мой настрой.

«Не кипятись, что с тобой?» — написал он через несколько мгновений.

«Не люблю глупые вопросы» — я ответил, криво пытаясь соврать, но заранее осознавая, что проницательный собеседник мой в это не поверит.

Кирилл не стал торопиться со следующим письмом и с минуту выводил два небольших, но точных предложения.

«Это так, мысли вслух, а не вопрос. Причина, кстати, совсем в другом — ревность» — и этим он окончательно разбил мою защиту.

Отселе мне глупо было отпираться, и я, по-прежнему испытывая достаточно сильное негодование, раздражённо бросил:

«Если ты знаешь, что это меня злит, то зачем так делаешь?»

«Я понял это лишь сейчас».

«Понятливый какой, прямо слов нет» — не имея ни капли сил совладать с собой, напечатал я.

«Не волнуйся, у нас с ней ничего нет» — Кирилл старался утихомирить меня, но тогда это было неимоверно сложно.

«Я не волнуюсь».

«Оно и видно» — заметил Хитров, подкинув в конец сообщения ехидную рожицу.

«Ты ничего не можешь видеть».

«Я чувствую, а это лучше, чем видеть» — пояснил мудрый товарищ.

«Да ты не только понятливый, а ещё и чувствительный!»

«Тебе не стоит нервничать — у нас с ней ничего нет и не будет».

«Сам разберусь».

Кирилл задумался ненадолго и полминуты спустя ответил:

«Разбирайся. И если б я хотел, то давно бы начал действовать».

«Вперёд, у меня против тебя нет шансов» — вздохнув, напечатал слегка невпопад я и погрустнел.

А неутомимый Хитров несмотря ни на что продолжил заниматься «пожаротушением»:

«Есть, Андрей. Пока мы с тобой друзья, у нас с ней отношений не будет».

«Какие у меня шансы? Они, конечно, есть в теории, но практически малы настолько, что брать их в расчёт глупо» — написал я на этот раз без мощных ударов по экрану и подумал: — «Шансы… Да их и в помине нет. Собрать кубик Рубика, хаотично вращая грани, и то больше шансов. Ей плевать на меня, это, чёрт возьми, очевидно! В школу теперь мы вместе практически не ходим, хотя я стою, как полный идиот, минут по пятнадцать, дёргаю ножками от мороза и на часы смотрю с надеждой. На сообщения она если и отвечает, то холодно, равнодушно и безучастно, а большинство вовсе игнорирует, ведь ей, понятное дело, глубоко до фени, что у меня пальцы дрожат и сердце разрывается. Лучше б сказала прямо, без экивоков и увёрток, дескать, отвали и не преследуй меня, не жди и не надейся. Глядишь, быстрее отстал бы».

«Шанс есть всегда» — утверждал Кирилл.

«В ТЕОРИИ!»

«И на практике, поверь в себя» — подбадривал неукротимый оптимист и мой друг по совместительству.

Он, видимо, надеялся, что я воспряну духом после этой патетичной фразы, но не учитывал, что у меня тоже есть некоторые убеждения, которые, впрочем, на поступках почти не сказывались. Вера в собственные силы не пробивает закрытую дверь к сердцу возлюбленной — вот чего придерживался я. Такое имеет место разве что в мотивационных фильмах, где главный герой, потерявший всё, вдруг благодаря какому-то незнакомцу или знакомцу начинает верить в себя и затем его уже ничто не может остановить — ни пули, ни злопыхатели. Он идёт и добивается своей цели, а заодно и девушки. Хеппи-энд. Но в действительности почему-то стоит построить небольшие иллюзии и уверовать в них, как тотчас же какое-нибудь обстоятельство проткнёт твой мыльный пузырь, из которого ты упадаешь и больно ударишься самолюбием о твёрдый грунт реальности. Ко всему нужен трезвый подход, тогда и вера будет крепче, и падать больно не будет.

Однако всё, что творилось в моей голове, не стало доступно Кириллу, да и долго было бы это писать. Ещё обжигаемый изнутри ревностью, я заметил своему другу, что, если из-за меня он жертвует своими планами, мы можем поссориться. Хитров нарочно или случайно не отреагировал на этот вызов, и правильно: я ведь горячился, а когда пик «кипячения» миновал, обрадовался тому, что у меня такой надёжный и верный друг. Кстати, надо отдать ему должное — слова его насчёт известной темы успокоили меня. Я тогда слепо верил в две вещи — в мельчайший шанс всё-таки понравиться той, что нравится мне, и в своего друга, но только в первое я верил на подсознательном уровне, а во второе — на разумном, и потому от пункта №1 стремился избавиться, а пункт №2, напротив, свято берёг, стараясь окончательно срастить его с подкоркой.

***

День ото дня моё настроение падало всё сильнее и сильнее. В погоне за сиюминутным счастьем я неизменно проводил в ожидании по пятнадцать минут возле подъезда, после уроков вгрызался в толпу глазами, пытаясь выцепить взглядом её, но обыкновенно это оборачивалось провалом. Катя явным образом не сторонилась меня, но на контакт первой не шла и нередко относилась к моим скромным шажочкам ей навстречу весьма прохладно. Этот холод обжигал хлеще открытого пламени, и от него появлялась ненависть к собственному бессилию, бессилию против своих чувств. Я прекрасно осознавал всю глупость положения, но воля у меня была слабой, и пальцы, следуя велению сердца, опускались на клавиатуру печатать бесполезные сообщения, а ноги на десять-пятнадцать минут врастали в кусок бетона перед дверью подъезда.

Любое буднее утро начиналось с одной-единственной мысли. Сонный, клюющий носом, лениво отправляя в рот завтрак ложку за ложкой, я погружался в раздумья: «Опять, как дурак, будешь дверь охранять? Самому не надоело? Ты ей не нужен, прими этот факт наконец». Однако вместе с рюкзаком, от которого запотевала спина даже зимой, я вставал на привычную позицию, словно оловянный солдатик, и замирал, изредка вращая головой. Порой случалось, что ожидания оказывались не напрасны, и в некоторый момент времени от 7:55 до 8:10 из тёмных глубин подъезда появлялась она, бодрая, с сиявшими глазами. Глас мудрости сразу же умолкал, сменяясь великолепной симфонией любви, рождённой её искренней улыбкой. А может, это был всего-навсего жест вежливости и притом нисколько не искренний, но именно в те мгновения меня это не заботило.

Первая неделя декабря пронеслась стремительно, началась вторая, но это ничуть не изменило ни порядок вещей, ни ход мыслей. В понедельник, правда, я не потратил утро зазря — мы с моей неуловимой спутницей держали путь в школу вместе. Она была довольно приветлива, в прекраснейшем, судя по всему, расположении духа и невероятно разговорчива, отчего мне даже померещилось, что кое-какие шансы имеются. Из её уст без остановки лились рассказы про то, что готовится новогодний танец, в котором она, конечно, участвует; про то, как отчитала её мама из-за недавно полученной двойки по физике; про то, каким видится ей будущее лето — в лагере среди старых добрых друзей и подруг. Я с упоением внимал каждому слову и лишь иногда вставлял свои комментарии.

Но сам по себе день в школе проходил туго и невесело, а потому в конечном счёте я с грустной миной на лице поплёлся домой, не став фильтровать взглядом толпу на входе в раздевалку. На самом деле, Катя утром обмолвилась, что после уроков у неё репетиция как раз-таки того самого новогоднего танца, и освободится она много позже. Посему оставаться мне было незачем, и, не ожидая более ничего хорошего от этого дня, я отправился восвояси, по дороге пытаясь придумать, чем бы занять семь часов до сна.

В квартире царила тишина, как обычно и бывало в моменты моего возвращения из школы. Бабушка листала газету, телевизор молчал, и вся эта обстановка прямо располагала забраться с ногами на диван и вздремнуть. Для начала я плотно пообедал и попил чай, а затем уже прилёг, но спать не стал. В голове опять завертелись разного рода мысли, телефон почти не покидал рук, хоть мне никто и не писал; время не спеша близилось к четырём часам. Наконец мобильник наскучил, и я, не поднимаясь с дивана, положил его на стол, где стоял компьютер, а чуть позже, минут через пятнадцать, решил, что неплохо бы заварить чашечку терпкого горячего напитка.

Чайник начал разогреваться, и вскоре вода в нём забурлила. Когда кнопка отщёлкнулась и сей процесс окончился, я достал свою небольшую кружку и залил в неё кипяток, после чего незамедлительно направился в комнату, чтобы взять пакетик. Не мешкая толкнув дверь, я тут же полез в шкафчик, где хранилось то, что мне было необходимо, но внезапный телефонный звонок заморозил руки и вогнал в секундный ступор. «Неужто?» — пронеслось в голове. Одним махом покрыв расстояние между шкафчиком и компьютерным столом, я схватил телефон, который мирно воспроизводил небезызвестную мне мелодию и никого не трогал, вынул его из чехла, убедился, что звонит именно она, и провёл пальцем по зелёной трубке. На другом конце провода послышался звонкий развесёлый голос:

— Привет, — игриво и чуть посмеиваясь, поздоровалась Катя.

— Привет, — ответил я удивлённо, не понимая абсолютно, какая такая цепочка событий привела к этому разговору.

— Знаешь, кто со мной на Новый год будет танцевать? — всё с той же игривостью и сдерживаемым смехом продолжила Романова.

— Кто же? — теперь я совладал с эмоциями и был просто заинтригован.

— Вадим!

Парень из моей параллели, не так давно поссорившийся с Кириллом, что в определённых кругах быстро получило огласку. Я, понятное дело, подвинул брови вверх, на лоб, хотя, признаться честно, сам факт звонка ошеломил меня куда больше. Мы поговорили ещё буквально с полминуты, а потом каждый вернулся к своим делам. Чайный пакетик сам в кружку не залезет и потому я должен был помочь ему в этом самолично.

Хотелось что-нибудь напевать, движения приобрели лёгкость и грацию (наверное), настроение подпрыгнуло до того уровня, что бывал до поворотной пятницы. Я включил телевизор, развалился на мягком диване, устроив голову сразу на две подушки, и с улыбкой, которая не сходила с моего лица, потягивал тёплый чай.

«Сама позвонила, слова не шли как из-под палки. Смеялась. Может, действительно прав он, что шанс всегда есть? Может…» — я не успел додумать, потому что телефон снова завибрировал и знакомая мелодия защекотала ушки.

— Ты зачем Кириллу рассказал? — с ходу и без тени былой игривости начала Катя.

Внезапная смена тона не предвещала продолжения той непринуждённой беседы, и я поёжился от новоиспечённой строгости в голосе, не зная, как же теперь защищаться.

— Что?

— Про Вадима, — не изменяя манер общения, продолжила она.

— Я не говорил.

На последних словах голос даже чуть дрогнул, и в голову ворвался ужас, ведь Катя вот-вот бросит трубку, не дав мне доказать свою непричастность. Никогда и ни с кем я не разговаривал подобным, умоляющим тоном.

— А кто тогда? — с наездом сказала разгневанная девушка.

— Не знаю, — растерянно произнёс я. — Кто…

— Ну и поздравляю, — она резко перебила меня. — Теперь я обиделась!

Далее динамик воспроизводил одни короткие гудки.

Первым делом после прихода в себя я решил написать Кириллу, чтобы спросить, откуда ему известно про танцевального партнёра Кати. Он выслушал, что со мной произошло за последний час, и на мой вопрос ответил — о Вадиме ему рассказал сам хореограф после репетиции (логично, что Хитров также был задействован в этом мероприятии). Я тут же выделил два сообщения, которые хотел использовать в качестве защитного аргумента, и переслал их обидевшейся на меня девушке. Она прочитала, но ничего не написала.

Повесив голову и выключив телевизор, я сел на диван и снова взялся за мобильник — печатать письма Кириллу, который всегда накидывал хоть что-то в ответ. Мне нужно было узнать преамбулу этой истории, как череда нелепых событий привела к такому плачевному окончанию. После нескольких уточняющих сообщений картина наконец-то полностью предстала передо мной: оказалось, что Хитров рассказал об этом Алине, которая затем поговорила с Катей на известную тему. В итоге Алина назвала своим «информатором» Кирилла, ну а дальше моя соседка по подъезду додумала и крайним сделала едва начавшего радоваться Андрея.

Бесцельно проминать мягкую мебель пятой точкой мне жутко надоело, и для успокоения я стал прохаживаться по комнате — от окна до двери, от двери до окна и так вновь и вновь. Руки тянулись к телефону, брошенному на диван, но капелька гордости боролась с этим позывом, и всякий раз, взглядывая на мобильник, я отводил глаза обратно к окну или двери (в зависимости от того, куда шёл). Однако ж долго так продолжаться не могло и потому, спустя десять минут напряжённых колебаний, победу над разумом и чувством собственного достоинства одержал единовременный, напрочь лишённый логики импульс. Пальцы совершили пару простых манипуляций с сенсорной клавиатурой, и вызов пошёл. Я не особо надеялся, что она возьмёт трубку, но всё равно держал возле уха телефон, смиренно выслушивая однотонное «мычание». Когда гудки прекратились не оттого, что время ожидания ответа истекло, а потому, что на другом конце провода сняли трубку, я от удивления на несколько секунд потерял дар речи.

— Алло… Алло. Кать, ответь… Ты же прочитала сообщения, ведь так, да? Ну, видишь, моей вины тут вообще нет… Давай выйдем на улицу и поговорим, давай? Ну ответь хоть что-то! — просительно-извинительным голосом лепетал я.

— Нет! — коротко швырнула она, и короткие гудки уничтожили всякую надежду на дальнейший конструктивный разговор.

«Чёрт, я никогда так не унижался! У-у-ух, как же противно от собственной мягкотелости и беспомощности… Где твоё самоуважение, Андрей, где? Симпатия симпатией, но, в конце-то концов, сколько можно давать об себя так ноги вытирать? Одно дело, был бы ты и вправду виноват, но ты-то ничего не сделал!.. Соберись!» — рассуждал я с самим собой, когда последний телефонный разговор завершился, не дав сколько-нибудь положительных результатов. — «Да и за что вообще обижаться? Как будто тайна какая-то просочилась!»

Как ни болезненно было заставить молчать в тот момент чувства, гордость всё-таки на какое-то время пересилила их и захватила управление телом. Больше ни звонков, ни сообщений. Хватит. Следующим утром, вопреки своей привычке, я отчалил от подъезда без Кати, не постояв ни минуты. Внутренне мне было невыносимо трудно, но кое-как ноги потопали вдоль привычной дороги, а голова лишь раз обернулась назад, но никого там не обнаружила. Я понимал, что теперь придётся очень тяжко — возможно, мы с ней не будем разговаривать долго, даже очень долго, и с этим мне до́лжно примириться…

Прошло где-то три урока, когда внезапно и без всяких предпосылок случилось маленькое чудо. Я спускался со второго этажа и пересёк уже один лестничный марш, а как только свернул на следующий, то увидел, что в распахнутые белые двери своей обычной беззаботной походкой вошла обидевшаяся на меня давеча Катя. Взгляд сразу же, молниеносно, скользнул по ней, но тут же упал на покрытые неровным слоем коричневой краски ступени. Сердце будто остановилось, и ноги словно стали шагать медленнее. Неожиданно в барабанных перепонках зазвучал знакомый бодрый голосок, сказавший:

— Привет!

В этот «привет» девушка вложила толику игривости, частичку своего отличного настроения и щепотку присущего ей дружелюбия. Я слегка изумился. Хотя почему же слегка? Я пребывал в недоумении, рот у меня раскрылся, и веки обнажили полные удивления глаза.

— Ты же вроде обиделась? Или… всё? — пробормотал я, будучи пока в исступлении.

— Да? — спросила Катя, приподняв уголки губ вверх. — Ой, забыла… — весело добавила она, уже успев подняться на тот лестничный марш, с которого пару секунд назад сошёл я.

Пленившая моё сердце особа удалилась из поля зрения; по спине сбежала вниз струйка пота, и сердце в груди продолжало стучать долго и гулко. Я ничего не мог понять. Неужели стоило вчера так расстраиваться и тормошить нервы? Такая, право, ерунда…

Однако поразмыслить основательно не удалось — отрезвил прозвучавший над ухом звонок на урок, а за ним день потянулся своей обыкновенной нудной резиной.

***

Возле места происшествия скопилось достаточно много любопытных. Я стоял и по возможности старался их не пускать дальше положенного рубежа. Уговоры не имели силы, и часто приходилось оттеснять напирающих, в большинстве своём младшего возраста…

Это случилось прямо на следующий день. Пройдя на второй этаж, я мигом обратил внимание, что всё не так, как обычно: поставленный на бок стол и стулья, образующие рядок, и лужа за ними ясно давали понять, что произошла какая-то нештатная ситуация. Сблизившись с импровизированной оградкой, я увидел клубящийся над водой пар. Некто из промелькнувших рядом учителей поручил мне охранять это место и не пускать разных зевак. Поначалу их почти и не было — просто я пришёл довольно рано, но примерно через десять минут количество любопытных стало увеличиваться в геометрической прогрессии, и сдерживать эту толпу стало крайне сложно. Люди толкались, мотали головами, засыпали меня и друг друга вопросами, а потом стали забегать за пределы отведённой им территории. Как я ни старался, стать размером с коридор было нереально, и поток человеческой массы сочился сквозь все бреши в обороне.

А ликвидация последствий в это время шла полным ходом: стояло множество вёдер, местами погнутых и грязных, разные лохматые тряпки раз за разом опускались в тёплую воду, после чего руки скручивали их, заставляя жидкость вперемешку с пылью стекать в старые железные ёмкости. Цикл этих действий повторялся быстро и большим количеством людей, но пол, казалось, этого не замечал и был всё ещё изрядно мокрым. Ликвидаторы, среди которых имелось немало моих знакомых, в том числе Катя и Кирилл, работали не покладая рук, но вода и не думала убывать.

Звонок прозвенел, и я побрёл на урок. Честно говоря, лучше б остался помогать в уборке — сидеть в классе, слушать лекции учителей и решать примеры не было никакого желания. Хорошо, что в связи с прорывом трубы отменили два последних урока, и мысль о скором уходе из замка знаний подогрела настроение.

А на втором этаже тем временем кипела работа. Каждую перемену я заглядывал туда и отвлекал Кирилла своими разговорами, правда, больше мне хотелось перекинуться парой-тройкой слов не с ним. Катя вроде и бегала со всеми, но её почти не было видно, а если и было, то я всё равно не мог отыскать предлог, чтобы завязать короткую беседу. Единственное, что оставалось мне — ждать конца дня, ведь уйти мы, по идее, должны в одно время.

Наконец звонок, оповестивший о завершении пятого урока, прозвенел, и я стремглав бросился к ликвидаторам, застав на месте спорящуюся работу. Взяв стульчик из импровизированной ограды и опустив на него своё тело вместе с оттягивавшим плечи рюкзаком, я уставился тускнеющими с каждой минутой глазами в глубь коридора и начал безо всякого интереса осматривать его. Остатки рабочей силы сновали туда-сюда, громыхая вёдрами и порой чём-то ещё (мне было без разницы, в общем-то, что они там носят), беседовали с учителями, раздававшими финальные указания, и между собой. Спустя несколько минут я увидел Хитрова, который пролетел мимо с засучёнными рукавами белоснежной рубашки и ведром в руках, но вскоре вернулся обратно тем же маршрутом.

— Долго вам? — испустили мои голосовые связки, когда Кирилл был довольно близко.

— Нет, мы почти закончили, но… — ответил он, завершив свою речь таинственно затянутым союзом.

— Что?

— Сейчас не все уйдут, мы посидим немного в школе.

— И насколько долго будете сидеть?

— Не знаю, — пожал плечами Хитров. — Короче, если хочешь — подожди.

Сказав свои последние слова, он шагнул вперёд и через пару секунд скрылся в кабинете. Я не сдвинулся с места, напряжённо обдумывая все «за» и «против». Хотелось есть, хотелось пить, хотелось просто-напросто отдохнуть после школы, покуда имелась такая возможность. Но так же хотелось пусть и совсем чуть-чуть побыть наедине с ней, поговорить. В конце концов, если бы не потоп, то у меня до сих пор шли бы уроки, так что тут можно даже не рассуждать, а оставаться и ждать.

Работы по устранению последствий локальной катастрофы окончились, и четверо учеников спустились вниз, преодолев один лестничный пролёт. Илья, Катя, Кирилл и Андрей — вот имена тех учеников. Мы остановились у раздевалки, где в ряд выстроились набухшие от влаги парты и стулья, видимо, спешно вынесенные из расположенного прямо под аварийным местом кабинета. Из них некоторые испортились напрочь: тонкая фанера надулась, как огромный волдырь, а редкие экземпляры были и вовсе переломаны пополам; хотя среди всего этого хлама, который наверняка будет отправлен на свалку, встречались и относительно целые, задетые лишь по касательной предметы интерьера. На один из таких и присела наша «великолепная четвёрка».

Я постарался плюхнуться так, чтобы хоть слегка прикоснуться к Кате, но стоило моей ноге вскользь зацепить ногу девушки, как она встрепенулась и сместилась ближе к сидевшему от неё справа Кириллу. Пусть это случилось и не так явно, без каких бы то ни было предупредительных злобных взглядов, без брошенных в гневе слов, без отчётливого отвращения — я всё-таки почувствовал, как она резко отодвинулась. И больше задевать не стал.

Мой друг вместе с блондинистым Ильёй играл во что-то на телефоне, а Катя наблюдала за этим, причём каждый её ласковый взгляд или улыбка, доброе слово или игривый смех — всё обращалось к Кириллу. Я ревновал сильнее и сильнее, а положение моё дополнительно осложнялось тем, что Хитров-то вполне приятным образом обходился с девчонкой, которую мне клялся не трогать, пока наша с ним дружба жива. При любом удобном моменте я ловил взгляд Кирилла, но он всегда смотрел весело, будто не замечая, какая ненависть к нему возникала внутри меня и отражалась в глазах. Вскоре весь разговор стал проходить мимо нас Ильёй, хотя последний часто вбрасывал какие-нибудь фразы в активную и без него беседу.

Через полчаса атмосфера коридора нам всем наскучила, точнее мне-то наскучило или, вернее сказать, осточертело всё, но трём оставшимся членам компании хотелось посидеть в школе, поэтому мы встали и пошли на поиски нового местечка. Долго бродить не понадобилось — в десятке метров от нас находился открытый кабинет, который был абсолютно пуст. Взгромоздившись на парты, Кирилл с Ильёй снова взялись за телефон, но Катя не давала им поиграть спокойно — она водила пальцем по экрану, за что получала от моего друга. Однако после каждого такого касания её задор вырастал в разы, и аккуратный пальчик вновь начинал танцевать на сенсорах мобильника, но, что злило меня сильнее всего, так это то, как подобный «задор» вырастал у Хитрова, который в своих попытках якобы успокоить девушку, проводил рукой будто невзначай по разным довольно интимным частям тела. Я не умел выдерживать такие перегрузки, моё терпение лопнуло, ревность и ненависть заполнили все клеточки моего тела, но разум не давал этому адскому коктейлю вылиться в решительные действия.

— Вам не надоело в школе сидеть? — спросил я трёх увлечённых молодых людей.

— Не-а, — ответил Кирилл, в очередной раз пошаливая рукой.

— Давайте пойдём домой! — настаивал я.

— Да ладно тебе, хватит бубнить, — Хитров произнёс это, даже не смотря на меня.

— Да что тут делать? — спрашивал я, хотя всем, в общем-то, было, что делать. — Мы уже час здесь сидим.

— Ну и что? У меня до тренировки есть время, — снова отмахнулся Кирилл.

Я страшно раздражался от того, что он как-то намеренно избегал моего взгляда. Впрочем, я и так был раздражён сильнее некуда.

— Кать, ты-то домой не хочешь? — обратился я с крохотной надеждой.

— Нет, — так же не повернувшись и продолжая наблюдать за игрой, ответила она. — Мне нечего там делать.

— Я-ясно, — протянул я со вздохом.

— Да ты надоела, Романова! — с фальшивым негодованием сказал Хитров и вновь пихнул её куда-то в бок. — Отстань!

— Нет! — сквозь смех проговорила она, продолжив тянуть палец к экрану.

— Ох, как же ты достала, — фыркнул Кирилл и, уперев одну руку ей в бедро, а другую — в бок, слегка выше живота, отодвинул заливавшуюся хохотом девушку на край парты.

Я прожёг обе его конечности взглядом, пристальным и полным ненависти. Мне тогда стало совершенно очевидно, что никто домой не собирается.

— Всем пока, — сказал я негромко, но смех не дал моим словам дойти хотя бы до чьих-нибудь ушей.

Катя опять притёрлась к Кириллу, который совсем не выступал против, и мне трудно было оставаться в той атмосфере ещё даже какую-нибудь жалкую секунду, поэтому я выстрелил из кабинета, пытаясь контролировать свой гнев. Если бы мою ненависть ко всему и Хитрову в частности можно было выразить подобно физической величине, то формула была примерно следующая: «ненависть обратно пропорциональна квадрату расстояния между субъектами, от рождения именуемыми Кириллом и Екатериной». Расстояние стремилось к нулю, а моя ненависть — к бесконечности.

Хоть и были они не одни в момент, когда я ушёл, мне душу это не грело никак, да и кто знает, сколько просидит Илья, а сколько — эти двое? Лично я не знал, когда уходил. Впрочем, мою голову больше всего занимала страшнейшая ревность, и до рассуждений, предположений, а также разнообразных гипотез мне не было дела.

В квартире было тепло и сухо, в холодильнике ждал суп, и на столе готовый к использованию стоял компьютер. Я раздевался быстро — сначала тряхнул ногой, чтобы ботинок слетел сам, затем отправился в комнату и рванул с плеч пиджак, после этого, мокрыми от пота пальцами расстегнул пуговицы на рубашке, резко сорвал её с себя и бросил в спинку дивана. На мне остались надетыми только штаны, которые тоже без промедлений полетели вслед за рубашкой. Я разлёгся между раскиданными вещами и постарался успокоиться, но вместе с приятным расслаблением тела нарастало крайнее напряжение духа, а как итог — раздражение и злость нисколько меня не покидали.

Тогда я подумал заняться чем-нибудь и для начала собрал разбросанную одежду, разложив её аккуратно по местам, потом разогрел суп, съел его и, почесав затылок, ударил большим пальцем ноги по кнопке включения на системном блоке компьютера. Тем не менее, навязчивая мысль продолжала смаковаться в моей голове, которая наделена от природы богатой фантазией, и, сев напротив монитора, я стал с остервенением давить на ни в чём не повинные клавиши, а буйное воображение одновременно рисовало в красочных подробностях то, что могут делать вдвоём Кирилл и Катя.

Компьютер будто чуял, каково моё состояние, и помогал мне истреблять виртуальных противников. Возможно, это всего-навсего иллюзия, но злость, когда она была невообразимо огромна, оказывала мне добрую услугу. Я, одержимый смесью разных чувств примерно одной породы, становился рисковым, но при этом мог рассуждать холодно и бесстрастно, как и нужно для того, чтобы враги отправлялись в небытие. Ошибки по-прежнему имели место, однако если я сталкивался с противником, то моя рука не дрожала, и паники не было даже в помине. Странно, на самом деле, ведь там, в школе, у меня внутри всё взрывалось и готовилось излиться наружу, я терял самообладание, равновесие и способность мыслить разумно, а здесь, невзирая на высокую степень душевного накала, сохранил в идеальных или почти идеальных пропорциях решимость к опасным действиям и рациональный подход к оценке их последствий. Э-эх, как жаль, что в кабинете ничего из этого не было…

После нескольких блестящих побед на виртуальных полях сражений я перенёсся в реальность и набрал Хитрову. В трубке зазвучали протяжные гудки, которые сменились женским голосом, оповестившим меня о том, что «абонент не может ответить на ваш звонок». Следующая попытка оказалась такой же безуспешной, как и первая. Третий раз — и опять тот же самый женский голос. Когда стрелка вплотную подползла к шести часам, нервы натянулись, словно резинка у рогатки — стоит отпустить, и снаряд получит некислое ускорение. Для меня такое состояние было чрезвычайной редкостью — мою «резинку» надо очень долго «натягивать», но если уж дошло до такого, то разрушений будет масса, правда, не факт, что у тех, кто спровоцировал. Я выждал минут десять, убедился, что перезванивать мне Кирилл не намерен, и, не зная, чем занять руки, отправил сообщение своему куда-то запропастившемуся другу:

«Почему трубку не берёшь?»

На всякий случай, я не стал сразу демонстрировать своё недовольство. Мало ли что. Однако Хитров всё равно зашёл в сеть через две трети часа, которые мне дались совсем не просто, да и ответил загадочно:

«Вечером приду — объясню».

Ну, хоть жив.

Через полтора часа загорелась круглая синяя лампочка, означавшая, что Кирилл в сети с компьютера, но обещанных пояснений не приходило. Я поборолся с собой минут пятнадцать, а потом всё-таки написал сам.

«Ты дома?» — и подумал: — «Конечно ты дома! Где тебе ещё быть, зараза, только чего-то не торопишься ничего сказать мне».

«У меня телефон на вибрации лежал в рюкзаке» — прилетело от него мгновенно.

«Всё с тобой ясно» — быстро отбил по клавишам я, мельком прикинув, что звучит причина как-то банально, и можно было не ждать вечера.

«Ты погулять хотел?» — поинтересовался Кирилл.

Короткое слово из двух букв, представляющее собой утвердительный ответ, улетело моему собеседнику.

«Я всё равно не пошёл бы — тренировку сделали раньше» — оправдался он.

«Ну ладно» — написал я тотчас, дабы не оставлять его реплику последней.

Какое-то не очень отчётливое, новое ощущение, принятое мной за раздражение, появилось внутри. Я не придал ему никакой важности, даже разумом не определил его наличие, а просто уловил, как что-то закралось в душу. Хотелось чуть-чуть поругаться — теперь уже именно чуть-чуть, потому что прежней ненависти не было. То ли компьютерные игры съели её, то ли сам по себе я такой отходчивый.

«Что случилось?» — спросил Хитров, учуяв неладное.

«Да ничего» — ответил я и про себя стал рассуждать: — «Непостижимо! Этот человек, не видя меня сейчас, по одной лишь фразе смог определить, что не всё в порядке, а там, в школе, когда я осыпал его красноречивыми взглядами, он совершенно ничего не замечал. Как можно с таким развитым мышлением или, не знаю, „шестым чувством“ не понять элементарных вещей? Как можно проигнорировать целую бездну всяких разных намёков?»

«Говори давай» — настаивал Кирилл.

«Нечего».

«Давай, я же вижу, когда с тобой что-то не так».

«Вот именно! Прекрасно видишь! А зачем ты с ней так откровенно флиртовал, если читаешь меня, как открытую книгу?» — молнией сверкнуло в моей голове.

«Ну, молодец, что сказать?» — ответил я.

«Так что произошло?» — не унимался Хитров.

«Всё прекрасно» — отпирался я.

«Андрей, объясни мне, что случилось?»

«Ничего» — в очередной раз повторил я.

К моему величайшему удивлению, Кирилл отвязался от этой темы, не предприняв ни одной попытки угадать причину. Хотя, может, у него и вправду предположений не было, кто знает… После того финального «ничего» мы перекинулись парой нейтральных сообщений, и закончили разговор. Однако новое ощущение меня не покинуло, оно засело глубоко внутри так, что его нельзя было взять и точно классифицировать, наверняка определить его природу. Я продолжал принимать это странное чувство за оттенок негодования и сознательно постарался утопить его поглубже, чтобы оно не расстраивало нашу с Кириллом твёрдую мужскую дружбу.

Глава 7. Предвестники недоброго

После многочасовых дум на следующий день после потопа я решился сократить общение с предметом обожания, чтобы не испытывать больше страданий. Точнее, чтобы не растягивать эти самые страдания на длительный период времени, а пережить их все как можно скорее и поставить наконец точку в неприятной истории раз и навсегда. События минувшей среды максимально красноречиво указали на мою неконкурентоспособность и переполнили чашу терпения.

Находясь внутри подъезда пятничным утром и спокойно спускаясь по лестнице, я посмотрел сквозь запылённый прямоугольник окна на улицу и увидел, как мимо качелей проходит знакомая фигурка в светло-синей пуховой куртке и розово-белой шапке с помпоном. Шаг тотчас же превратился в бег, и через пару мгновений холодный декабрьский воздух заставил меня съёжиться. Рука нырнула во внутренний карман пиджака за наушниками; оперативно распутав клочок проводов и вставив резиновые вкладыши в ушные каналы, я достал мобильник, включил плеер и начал пролистывать имевшуюся музыку, частенько поглядывая на стремительно удаляющийся силуэт в синей куртке.

Не прошло и минуты, как мои ноги, скользя по оледенелому асфальту, потащили тело вперёд. Участок, где потерять равновесие было проще простого, кончился быстро, и я на всех парах припустил за соседкой сверху, попутно зачем-то разбивая затвердевшие комья снега, которых полно лежало на краю тропинки. Белая пыль оседала у меня на штанах, частично проникала в нос или рот, но ботинки продолжали неустанно сокрушать зимнее богатство. При всём этом я не переставал наблюдать за девочкой с розовым помпоном, и, когда нас благодаря моей скорости разделяло всего порядка двадцати шагов, она обернулась, а заметив меня, ещё и остановилась. Несмотря на участившийся пульс и резкий приступ слабости во всём теле, я постарался невозмутимо заниматься старым делом — бить снежные комья, не поднимая взгляда и следя за обстановкой краем глаза.

По прошествии пары секунд мы с Катей поравнялись. Мой тяжёлый взор прокатился по девушке асфальтоукладчиком, и я, не снимая наушников, продолжил идти с прежней скоростью, уставившись куда-то вдаль. Боковое зрение, впрочем, никто не отменял, поэтому всё творившееся вокруг мне было прекрасно известно: девушка нарастила темп ходьбы до моего и семенила ножками с левой стороны; её губы беспрестанно шевелились, а карие шарики глаз с тревожным любопытством изучали моё лицо, которое выражало лишь усталость. Когда до неё дошло, что у меня в ушах звучит голос какого-то мужчины, сопровождаемый мощными аккордами электрогитары, она резко дёрнула провод вниз и с досадой сказала:

— Я тут такую речь закатила, а ты ничего не слышал…

Титаническим усилием воли мне удалось подавить желание ответить ей, попросить повторить «речь». Вместо этого рука без промедлений нащупала болтавшийся наушник и заткнула им новообразованную «брешь в обороне», а ноги продолжали ударно работать. Катя замерла на месте, выждала секунд пять или шесть и, кажется, тихонько двинула за мной.

Чувства, прижатые в кои-то веки разумом, брыкались, как психопат в смирительной рубашке, и орали во всю глотку: «ОСТАНОВИСЬ!», но тело уже повиновалось мозгу — музыка лупила по барабанным перепонкам, отвлекая от реальности, а расстояние между мной и девушкой в синей куртке и шапке с розовым помпоном неумолимо росло…

Из кабинета в кабинет согласно расписанию швыряла меня школа, как и в любой другой день, однако суровая обстановка, тем не менее, помогала весьма слабо. Развеять угрюмость не представлялось возможным, потому как единственный «развеиватель» я по собственной воле оставил позади, не проронив ни слова, и теперь разве что оставалось тешить себя надеждами.

«Перетерпи недельку-другую — будет гораздо проще жить. Да даже если месяц или два — чем раньше начнёшь, тем раньше и закончишь. Нет ни одной логичной причины день за днём плодить в своей душе гнев на самого себя, постоянно унижаясь перед безразличной к твоим действиям девчонкой!» — думал я, пытаясь приободриться. — «И нельзя, ни в коем случае нельзя поддаваться искушению, иначе придётся проходить этот путь заново».

***

Учебное время кончилось, но особой радости это не приносило. Сидеть на диване было прескучно, телевизор своим бормотанием никак не отвлекал от мрачных дум, хотя альтернатив, в общем-то, не имелось. Однако, припомнив один любопытный эпизод в школе, я решил выяснить у Кирилла кое-какие волнующие меня детали, а заодно и отвлечься:

«Как ты про утро узнал?»

…У меня в школе с настроением творилось нечто ужасное, о чём нетрудно догадаться, но мой проницательный друг, заметив моё дрянное расположение духа, не стал выяснять, как обычно, что случилось, а сразу запросил подробностей утренней встречи с известной особой. В школе обсуждать это было крайне неудобно, поэтому, отмахнувшись, я оставил на потом сей интересный вопрос…

«Спросил у неё, почему ты такой грустный был. Она сказала, что сама не в курсе, и, когда вы шли в школу, ты игнорировал её» — ответил Хитров спустя два часа, вернувшись с тренировки, судя по всему. — «Ты, кстати, не знаешь, что у неё случилось? А то она тоже немного печальная сегодня была».

«Откуда мне» — со вздохом, которого мой собеседник не слышал, отправил я и откинулся на спинку дивана, закатив глаза к потолку.

«Тоже не знаю».

«Так спроси».

«Она мне не хочет говорить» — с поникшим личиком в конце написал раздосадованный такой несправедливостью друг.

«Предположить только могу» — отправил я ему, оторвавшись от удобной и мягкой спинки.

«Почему?» — спросил он.

«Из-за кого-то из вас».

Несмотря на отсутствие имён, Кирилл точно смекнул, что я имел в виду его и её бывшего или, возможно, опять ныне действующего парня, поэтому с долькой недоумения полюбопытствовал:

«С чего ты взял?»

«Ох, и правда. Из-за чего может расстроиться девочка, которая учится в седьмом классе?» — подумал я, но потом от Хитрова пришло ещё одно сообщение.

«Из-за меня ­вряд ли — мы почти не общаемся с ней».

«Ну, явно больше, чем со мной» — намекнул я, вскипая, на прошедшую среду.

«Возможно» — неопределённо бросил мой невинный товарищ, не уразумев подтекста.

«100%».

«И я вроде ей ничего плохого не сделал» — снимал с себя всякую ответственность Кирилл.

«И что? Она мне тоже ничего не сделала, но с утра, по дороге в школу, я был не то чтобы обижен… Я просто стал хуже относиться к ней, даже несмотря на то, что меня тянет к ней ничуть не меньше» — постарался объяснить своё странное поведение я, хотя меня об этом не просили.

Хитров молниеносно подстроился под новую тему, и мы пошли по накатанной.

«Всё же Катя тебе нравится. Поверь, хуже относиться к ней ты не сможешь».

«Это я слово неправильно подобрал. Просто, зачем тянуть резину и портить нервы, если ничего не выйдет?»

«Пробовать надо всегда».

«У меня слишком сильные конкуренты» — ответил я и подумал, что неплохо бы навести чашечку чая, с чем и отправился на кухню.

«Кто?»

«Вы» — по пути написал я, надеясь, что на сей раз лишних вопросов не будет.

Надежды оправдались.

«При чём здесь вообще я? Мы с ней встречаться не станем — у меня такого желания нет» — друг начал защищаться.

«А у неё — есть».

«Во-первых, мне всё равно, а во-вторых, это — не факт!» — возразил Кирилл пламенно.

«А что ж ты ведёшь себя так, как будто не всё равно?» — наконец-то я нашёл отличный предлог высказать то, что уже второй день копилось внутри и обжигало язык.

«Как „так“, Андрей? МЫ ПРОСТО ДРУЗЬЯ» — судя по большим буквам, Хитров истерил, когда печатал это.

«У вас на лицах написано, что там за дружба» — выпалил я и гневно забормотал про себя: — «Это вообще промежуточная стадия в отношениях — она либо сравнительно быстро заканчивается ничем, либо позже перерастает во влюблённость со всеми вытекающими, хотя, впрочем, писать тебе всё это слишком долго, да и сам должен осознавать».

«Ты дурак? Не нужна мне твоя Катя, к тому же у неё есть парень» — написал теряющий самоконтроль неутомимый весельчак и непоколебимый оптимист.

«Зачем, зачем тогда такое тесное общение, Кирилл? Какого чёрта, говоря высокие слова о дружбе, ты даёшь себе такую волю в обращении с девушкой, которую обещал не трогать? Ты же смышлёный парень, ну разве ты не в состоянии додуматься, что ходишь по лезвию бритвы? Как можно не видеть, что эти „дружеские“ отношения имеют логическое продолжение, а не приходят к упадку?» — снова лишь прокрутил в своих мыслях я, но ни слова не положил в сообщение.

«Нет, не дурак. Просто невезучий».

«Ты рано сдаёшься, вот в чём проблема» — парировал друг своим излюбленным аргументом.

«Ну давай, повтори это ещё пять раз» — съязвил я в ответ на какие-никакие слова поддержки.

«Ты рано сдаёшься, вот в чём проблема. Ты рано сдаёшься, вот в чём проблема. Ты рано сдаёшься, вот в чём проблема. Ты рано сдаёшься, вот в чём проблема. Ты рано сдаёшься, вот в чём проблема» — разрядил обстановку вернувший самообладание Хитров.

«Шути-шути. Всё равно мои шансы, помноженные на тысячу, будут гораздо меньше твоих» — написал я в привычных тонах пессимизма, хотя попытка остудить накалявшуюся беседу вызвала у меня улыбку, пусть и едва заметную.

«Андрей, не приплетай сюда меня, пожалуйста!» — на это раз Кирилл решил применить для убеждения вежливость.

«Ты сам всё спровоцировал в среду. У меня что находится справа и слева от носа? Правильно, глаза. А что они делают? Видят».

«Это всё рисует твоя фантазия».

«Может быть, может быть, но дыма без огня, как известно, не бывает» — ответил я, заканчивая распитие чая и вскоре, после пары нейтральных писем, отправился в царство Морфея.

***

«Как посидел?» — писал я своему лучшему другу вечером следующего дня.

«Нормально, а что?» — примерно через двадцать минут ответил он.

«Да так, просто поинтересовался» — соврал я, уповая на то, что Хитров понял, из-за чего к нему обращён такой вопрос и сам задаст беседе нужное направление.

«Не волнуйся, мы там не одни сидели» — написал Кирилл, сообразив, в чём дело.

«И всё-таки семь часов пролетело за этим вашим чаепитием с вожатыми, кто знает, что успело произойти…»

«Да мы дружим, и всё» — заверил меня товарищ.

Я отправил ему подозрительно прищурившийся смайл.

«Ну что? Пришёл бы сам, посмотрел, чайку попил. Поговорил бы с ней чуть-чуть, развеялся и понял бы, что дружить тоже совсем неплохо, да и ко мне вопросов бы не было, ведь с ней просто весело».

Однако я не разделял позитивного настроя своего друга и без какого-либо намёка на шутку, в энный раз серьёзно повторил:

«Если ничего большего не выйдет, то мне лучше даже не начинать».

Он прочитал моё сообщение и мгновенно набрал на клавиатуре.

«Тогда начну я» — а в конце поставил смеющееся жёлтое личико.

«Дело твоё».

«А-ха-ха, то есть ты не против?» — вновь не поскупившись на задорные ухмылки, написал шутник Хитров.

Пальцы мои задёргались, а лицо стянулось в хмурый кусок кожи. Я и до того знатно разозлился благодаря приступам всеразрушающей ревности, подстёгивавшей буйное воображение, а теперь ко всему прочему добавился этот «искромётный» юмор, бивший мимо кассы.

«Запретить тебе не в моих силах, но дружба на этом будет кончена и все немногочисленные разговоры станут сугубо деловыми».

«Обидишься? Кинешь друга из-за девушки?» — спросил Кирилл на сей раз без единого смайла.

«Это ты меня кинешь».

«Значит, могу встречаться?» — снова не употребив смеющихся лиц, уточнил Хитров.

Я не стал печатать, а просто переслал сообщение, в котором говорил, что запретить не смогу.

«Завтра начну» — оповестил меня друг, прилепив довольную рожицу в конец письма. — «Ладно, шучу» — добавил он, опять вставив осклабившееся личико. — «Даже не собирался».

«А как хочешь — твой выбор» — с напускным равнодушием ответил я на череду коротких фраз.

Кирилл спешно напечатал и отправил:

«Андрюх, это шутка».

«Ты, может, и пошутил, а я — нет».

После этого сообщения беседа приобрела исключительно несерьёзный тон. Мы совместными усилиями свернули с раздорной темы, стали разговаривать о школе, прогулках и прочих мелочах. Часы безразлично монотонно тикали, и, когда длинная стрелка зашла на двадцать третий круг, я направился в ванную, привёл себя в порядок, и через полчаса погрузился в сон.

***

Утром кровать протестовала и не хотела выпускать меня, но рано или поздно нужно было подниматься. Тем временем за окном на солнце уже блестела снежная плёнка, градусник завис на отметке -4 градуса Цельсия, а на небе почти не виднелось хмурых облаков. Не использовать такую великолепную зимнюю погоду — преступление, поэтому я, как гражданин законопослушный, предложил своему другу, который вчера как раз согласился на прогулку в ходе продолжения беседы:

«Пойдём на улицу».

Был полдень, но Кирилл не отвечал — синий индикатор около его имени в списке не горел. Час спустя или позже прилетело долгожданное сообщение:

«Нет».

«Вот это разворот! Ведь вчера же ещё рвался сам, а сейчас отказывается…» — подумал я про себя. — «И когда он вообще в последний раз употреблял сухое „Нет“ без чего-то поясняющего?»

«С какого ты соскакиваешь?» — грубовато спросил я.

«Не хочу» — вновь достаточно коротко и неубедительно написал новый Хитров.

После мы обменялись любезностями: я поставил его в один ряд с мужчинами, у которых вкусы в выборе партнёра не традиционны, а он предложил мне отдохнуть в дивном месте в районе мужских гениталий. Правда, казалось, Кирилл не шутит.

«Погода хорошая, воздух свежий, а ты мне одному предлагаешь шататься» — не унимался я.

«Ага» — бросил друг безразлично, будто не знал, что ответить, хотя такого, кажется, не могло быть априори.

«Ну какого чёрта? Ты вчера ведь согласился!»

«Не хочу».

«Попроси меня тоже о чём-то» — вставив для убедительности ругательное определение в конце, написал я.

Эта переписка походила на какую-то игру, во всяком случае для меня. Вот сейчас он сдастся, и мы пойдём гулять. Очередной обмен нелитературными сравнениями, вполне заурядными и привычными для дружеского общения, внезапным образом резко окончился — телефон начал показывать восклицательный знак в красном круге, означавший, что сообщение не уходит адресату. Когда в третий раз письмо не отправилось, я понял — это не сбой в системе. Хитров добавил меня в чёрный список, и моему удивлению трудно было найти границы. Пустяковая беседа, никаких переходов на личности, пара безобидных ругательств — всё это никак не вязалось с таким кардинальным решением, потому как ранее он никогда в сиюминутной прихоти или обиде не прибегал к такой мере.

Я, тем не менее, вышел на улицу и походил по окрестностям пару часов, предаваясь напряжённым размышлениям.

«Чёрт знает что… В конце концов, у него могло чего-нибудь произойти. Могло ведь? Вполне. Не только же я постоянно попадаю в передряги… Хотя почему тогда он об этом ничего не сказал? Да и что такое за ночь может случиться? Вчера-то он вон как отмачивал целый вечер — шутки, шутки, шутки. Не-е-ет, дело здесь нечисто. Чего-то он недоговаривает, пройдоха, но вот чего?.. Хоть бы это не было никак с ней связано, пусть это будет так…» — сердце у меня бешено заколотилось и все подозрения разом припомнились. — «Но кому доверять, если не лучшему другу? Он пока не запятнал своё имя, значит, я должен верить ему. Или какой вообще смысл дружбы? Раз сказал, что нет повода для беспокойств, то их нет. А насчёт сегодня… Ну вдруг отравился человек? Соответственно и настроение испортилось у него, а тут нечистоты словесные от меня сыплются» — я остановился и, увидев неподалёку свободную лавочку, присел. — «М-да… Звучит, конечно, нелепо. А впрочем, не буду с выводами торопиться — всякое бывает. Презумпцию невиновности ещё никто не отменял».

Невесть откуда наползли тёмно-серые облака, солнце скрылось и перестало серебрить белое снежное одеяло, ветер нырял под куртку и вызывал неприятную дрожь. Однако дома было совершенно нечем заняться, поэтому я топтал улицы до тех пор, пока пальцы на ногах напрочь не потеряли чувствительность.

Глава 8. Преданный друг

Ровно в семь утра я проснулся от прикосновения тёплой и нежной маминой руки. Понедельник, школа. Мысли в голове сновали очень разные, потому что ещё не было известно, чем порадует меня первый день новой учебной недели — дам ли я слабину и встану возле подъезда или выкручу громкость на максимум и пойду один, сохранив гордость.

Разум одержал новую маленькую победу над чувствами и приказал ногам двигаться быстро, насколько это возможно. Когда занесённая свежим снегом дорожка, проходящая вдоль забора детского сада, осталась позади, я не выдержал и обернулся, чтобы посмотреть, не вышла ли Катя. Секунды три понадобилось мне на сканирование пространства от моего месторасположения до подъезда, из которого три минуты назад выскочила фигурка в чёрной куртке и с рюкзаком за плечами, спешно вставившая наушники и тут же припустившая вперёд. Её не оказалось. Прибавив шаг, я устремился в храм знаний, абсолютно не симпатичный мне, тем более с утра.

Со скрипом прошли семь часов работы на светлое будущее, и предстоял марш-бросок до дома. Солнца не было и в помине, грозди серых туч заволокли небо и сыпали сверху белыми хлопьями снега, которые подхватывались редкими и слабыми порывами ветра, а я уныло перебирал ногами в одиночестве. Музыка колотила по барабанным перепонкам; Кирилл уже не обижался на меня, но настроение всё равно не вылезало из большой-пребольшой ямы. Да, хоть мой друг вроде бы и превратился обратно в задорного и крайне жизнерадостного человека, каким его видели все, но взгляд, по-моему, стал чуть другим, да и о причинах вчерашнего недоразумения он обмолвился как-то вскользь и расплывчато, ссылаясь на плохое самочувствие и занятость в домашних заботах. А впрочем, в свете последних событий и благодаря моей насторожённости я мог заметить то, чего на самом деле ни разу не было.

Дома меня поджидал обед, который мгновенно отправился в желудок и был таков. Сидя на диване и переваривая съеденное, я вдруг подумал, что неплохо бы сходить и развеяться, а сделать это можно только одним способом — вместе с лучшим другом. Телефон валялся рядом, поэтому через пять секунд в ухе уже раздавались длинные гудки. Мир миром, а Кирилл, видно, запамятовал исключить меня из чёрного списка, и пришлось тратить деньги.

— Да, Андрюх, — голос Хитрова внезапно сменил протяжное гудение.

— ­ Привет, — поздоровался я. — Ты сегодня-то как? Пойдёшь на улицу?

— Ох, не знаю, — растерянно произнёс мой друг. — Дел скопилось много, ещё несколько домашних работ нужно сделать, чтобы учителям потом отнести.

— Совсем нет времени? — печально спросил я, встав с дивана и принявшись маячить между окном и дверью.

— Пока даже точно ответить не могу, — сказал Кирилл таким тоном, будто бы извинялся.

— А на танцы идёшь сегодня? — с надеждой проговорил я, завершая очередной круг.

— Да, тренировка в полвосьмого, — ободрившись, ответил Хитров.

— Ну, давай хоть немного пройдёмся.

— Хорошо, давай. Потом точнее договоримся о времени.

— Тогда пока.

— Пока.

«Всё лучше, чем дома прозябать. Так хоть поговорим нормально, может, объяснит, почему так странно себя вчера повёл» — подумал я, следя за стрелкой часов, которая приближала меня к желанному моменту встречи с другом.

***

Мы порешили на том, что встретимся возле школы в 18:50. Черта пунктуальности у Кирилла чуть-чуть прихрамывала, поэтому отправка в путь-дорогу произошла примерно в семь часов сразу после приветственного рукопожатия. Хитров был наряжен в тёмно-синюю зимнюю куртку с высоким воротником, а за плечами у него традиционно висел полупустой рюкзак с принадлежностями.

Ветер на улице стал сильнее, нежели был в обед, но при этом потеплело, вследствие чего снежинки падали на землю уже каплями воды, пополняя и без того большие грязные лужи.

— Зря ты не пошёл вчера, — начал я и, проведя рукой по своей влажной одежде, добавил: — Погода хорошая стояла, не то что сейчас.

— У меня настроения не было идти на улицу, — сухо ответил Кирилл.

— Что случилось-то? — спросил я, не обратив внимания на еле уловимое раздражение в его голосе.

— Ничего, просто чувствовал себя не очень, — бросил Хитров нехотя и отряхнул куртку от скопившейся воды.

— Ясно.

Мы нескорым шагом перемещались по узкой тротуарной дорожке, где было совсем безлюдно в это тёмное время. Мой друг с рюкзаком шёл рядом и молчал, но долго так продолжаться не могло. Вскоре тишина разорвалась:

— Как там у тебя с Катей? — осторожно поинтересовался Кирилл.

— Никак, — ответил я без каких-либо раздумий. — Не жду её, в школе стараюсь не замечать. Ну и не пишу ничего.

— А она к тебе как относится?

— Откуда мне знать? Наверное, ей всё равно. А может, даже лучше.

— Лучше? Отчего? — спросил Хитров, взглянув на меня с удивлением или чем-то наподобие того.

Я пожал плечами и сказал:

— Оттого, что никто не докучает. А то писал тут один свои бесполезные сообщения, на которые раз в неделю приходилось отвечать.

— То есть ты решил окончательно от неё отказаться? Она тебе больше не нравится? — как-то странно, с непонятной интонацией спросил человек в тёмной куртке и с рюкзаком.

— Какая разница, нравится она мне или нет? Толку никакого от этой симпатии — одни только страдания на почве либо ревности, либо её равнодушия, — с печалью в голосе проговорил я, когда мы перебрались на другую сторону улицы. — Да и вообще… Как попал в эту вашу компанию, так всё наперекосяк пошло. Раньше хоть что-то положительное было, а сейчас одни сплошные минусы, — добавил я после короткого перекура.

Кирилл устремил взгляд под ноги, спрятал подбородок в воротник куртки и загадочно пробормотал:

— Я могу тебе одну вещь рассказать, которая точно станет ещё одним «минусом».

Сердце гулко приложилось о грудную клетку, дыхание замерло, и к горлу подошёл ком. Придушенные подозрения вмиг обрели вес, да притом огромнейший, и я аккуратно спросил, стараясь поймать взгляд своего загадочного друга:

— Что же это?

Хитров продолжал водить взором под ногами и совсем не хотел устанавливать зрительный контакт. Он стушевался и через пару секунд ответил:

— Пока что не буду говорить.

У меня в голове закрутилась одна-единственная мысль, но с языка она спускаться не хотела, поэтому я напряг всё, что можно было напрячь в моём организме, и стал выдавливать слова, будто закончившуюся зубную пасту из тюбика:

— Ты… встречаешься… с ней?

— Нет-нет, — встрепенулся Кирилл и подобрал взгляд со скользкой дороги, по которой он шёл, чтобы внимательно посмотреть на меня.

— Если не это, — с облегчением сказал я. — То почему ты уверен, что моя реакция будет именно негативной?

— Точно не понравится, 150% даю, — произнёс Хитров так же из-под воротника.

— Да почему ты не можешь без намёков объяснить, в чём дело? — разозлился я.

— Не знаю…

— Может, всё-таки обсудим это сейчас?

— Нет, не сейчас, — ответил мой друг, шлёпая по талому снегу в ногу со мной.

Мимо нас проносились автомобили, сверкая фарами и гремя моторами, дождь постепенно усиливался и бил мелкими, но довольно частыми капельками по нашим лицам и вновь образовавшимся лужам.

— А когда? — спрашивал я с напускным спокойствием, пряча внутри тревогу и любопытство.

— Не знаю… — интриган продолжал топить протектор своих ботинок в подтаявшем снегу, поднимая столбики брызг. — Давай завтра в школе.

— Может, лучше сейчас? — опять предложил я.

— Нет, не лучше, — отрезал Кирилл.

— Это связано с Катей?

На миг Хитров завис, а потом ответил:

— Завтра узнаешь.

— Значит, связано.

Больше никаких подробностей по животрепещущему вопросу мой до крайней степени подозрительный товарищ не выдал, и тогда я постарался переключиться на что-то другое. Интерес жёг меня изнутри, но одновременно с этим было страшно подумать, что же такое хранится за устами лучшего друга моего и как оно относится к Кате.

На обратном пути ничего нестандартного не случилось. Будучи дома, вместе с горячим чаем сидя на кухне, я долго строил всякого рода гипотезы и выдвигал самые безумные теории насчёт повешенной интриги. Она терзала воображение, занимала весь простор внутри головы, не давала ни секунды покоя и постоянно находилась в центре моего внимания. Даже когда часовая стрелка перевалила за десять и я пошёл спать, мне никак не удавалось выгнать назойливую «гостью», которая мешала приходу сна.

***

Утро следующего дня копировало предыдущее: наушники, поворот, быстрый взгляд в поисках её, продолжение пути; но настроение у меня было иным. Я хотел прийти в школу, чтобы поскорее развеять туман, который вчера заполнил всё моё естество.

Большие лужи, образовавшиеся из-за дождя и мокрого снега, перекроили всю имеющуюся дорогу; местами на ней встречались и оледенелые участки, на которых мне пару-тройку раз удалось по невнимательности поскользнуться. Когда мой путь завершился прибытием в точку назначения, я отряхнул ботинки от налипшего влажного снега, переоделся и уселся за парту, заняв выжидательную позицию.

— Не так скоро, приятель, — хихикнув, сказали обстоятельства.

Кирилл не пришёл на первый урок. Пуф! Это мои надежды разлетелись в пух и прах.

Когда первый раз прозвенел звонок на перемену, я решил выяснить, куда же всё-таки запропастился этот шельмец, и для этого расследования привлёк особого человека — Сашу. Не того парня, что некогда валялся на Кате, а свою одноклассницу, которая дружит с Кириллом, ну и, с недавних пор, со мной тоже находится в довольно неплохих отношениях. Она была в курсе нашей непростой ситуации, но язык не распускала. Как только всех отпустили с урока, я перехватил её у подружек, и, выждав немного, спросил:

— Ты не знаешь, где мой друг-то закадычный?

— Он танец репетирует. В спортзале вроде, — ответила Саша ровным, спокойным голосом. — А что?

— Да… Обещал вчера рассказать что-то нехорошее. Говорил, что сегодня в школе объяснит, — поведал я без всяких утаек.

— О-о-о, — многозначительно протянула «информатор». — Знаю, знаю, про что он. Ты можешь дать слово, что не перестанешь с ним общаться после этого разговора?

Я насторожился сильнее прежнего.

— Посмотрим, — и, сказав это, припустил в спортзал.

До звонка оставалось не так много времени, а мой пока что друг пропадал невесть в каких местах. Репетиция танца была приостановлена, и все задействованные лица разбрелись по своим делам, в том числе и нужное мне лицо. Я зашёл в спортзал, в центре которого стояли большие колонки и парта, державшая на своих деревянных плечах все управляющие пульты, затем, немного застопорившись на входе, повернул налево и дал полный вперёд вдоль стены, заканчивавшейся дверным проёмом и двумя раздевалками. Место казалось пустым — вокруг лежали только рюкзаки, сумки и провода, а хозяев всего этого добра видно не было совсем. Однако ж на самом деле кто-то здесь явно сидел, судя по долетавшему до меня из глубинных помещений звуку голосов.

Не успев дойти до прямоугольного проёма, я внезапно увидел в нём спину своего друга, который затем медленно выплыл непосредственно в спортзал и, развернувшись, одарил меня странным взглядом, совмещавшим и некую степень удивления, и совершенно не присущую ему робость или вовсе испуг. Мы сделали пару заключительных шагов навстречу, пожали руки, и лишь после этого я вывалил без введения вопрос:

— Что ты вчера хотел сказать мне? Ну, про минус.

Хитров опасливо провёл глазами по моему лицу, потом опустил их на свою синюю майку и, найдя след от побелки, начал тереть его пальцами. Всё это произошло в одну или две секунды, по прошествии которых он снова устремил взгляд на меня и ответил:

— Ничего не хотел, это была шутка.

Он вроде бы смотрел спокойно, не дёргался, но его брови повисли, как тучи, губы еле шевелились, а бледно-голубые шарики будто бы покрылись холодным потом. Я понимал, что услышанное мной — ложь, поэтому буквально автоматически переспросил:

— Точно?

— Да.

Звонок прервал нашу увлекательную беседу. Покидая спортзал и начиная поиски нужного кабинета, я прокручивал в голове подробности короткого словообмена и всё отчётливее видел, что Кирилл однозначно лгал, но причины для столь не приемлемых в условиях честной мужской дружбы действий угадать не мог. Мне начинало казаться, что в реальности ничего страшного не случилось, и только лишь сам Хитров какую-то маленькую свою оплошность раздул до невообразимых размеров и в собственных мыслях придал ей львиную долю трагичности, но, несмотря ни на что, я решил узнать правду, потому что чувствовать себя обманутым было совершенно неуютно.

***

Забравшись домой и сделав себе кружку горячего чая, я присел на диван и стал думать о том, как мне обойти всю эту построенную на лжи систему. Пролетели в бесплодных раздумьях часа два, пришли мои родители, сестра и её мама с папой, а блестящих идей совсем не пришло, ни единой. Вдруг телефон, мирно лежавший рядом с очередной кружкой чая на одной тумбочке, заёрзал и тут же затих. Это означало, что кто-то прислал новое сообщение, и я, сгораемый от любопытства, поспешил скорее его прочесть. Вопреки ожиданиям, писал не Кирилл.

«Ну как? Поговорил?» — спрашивала моя одноклассница-информатор.

В ту же секунду в голову постучалась мыслишка, эффективность которой, впрочем, была под сомнением. Тем не менее, я решил её попробовать и отбил по клавишам:

«Нас звонок перебил. Расскажи ты».

Кружка неожиданно опустела, а пить хотелось довольно-таки сильно, поэтому без каких-либо колебаний я тут же отправился на кухню, попутно осуществляя мониторинг новых писем. Чайник закипел, источавшая пар вода хлынула в предназначенный для неё сосуд.

«Может быть, всё же от него услышишь? Так правильнее будет» — в тот момент написала Саша.

Родители заняли комнату, и потому я решил осесть на кухне, устроившись на куда более жёстком диване. На плите шипела нагреваемая сковородка, и, по всей видимости, в ближайшее время кто-то должен был прийти за ней следить, но я всё равно остался именно на кухне, на толстой доске, обитой тонким слоем поролона.

«Поделись тем, что знаешь. Потом сверю „показания“» — бодро напечатал я и поставил в конце улыбающуюся рожицу, дабы создать вокруг разговора более позитивную атмосферу.

«Ну, он хотел рассказать, что сосался с Катей, а дальше пусть лучше сам объяснит» — написала Саша, даже не догадываясь о том, какой огромной силы удар испытало на себе моё сознание немногим позже.

В то мгновение сковорода находилась под чутким контролем бабушки, которая явилась на кухню пару секунд назад. Она была поглощена приготовлением ужина и не смотрела в мою сторону.

Прочитав роковое сообщение, я не поверил — или глазам, или в то, что такое действительно могло произойти. Миновало секунд десять, пока до моего мозга дошла наконец реальность всего происходящего, хотя по ощущениям этот процесс занял никак не меньше минуты. Сердце, как одинокое артиллерийское орудие в поле — било медленно, но очень громко, и в висках я чувствовал каждый его удар. К горлу подступил огромный ком, губы начали истерично трястись вместе с подбородком, будто под кожей работал отбойный молоток, а перед глазами появилась мутная пелена, застлавшая все окружавшие меня предметы: стол, мобильник, шипящую сковороду… Я понял, что это были слёзы, поэтому моментально сомкнул веки и дрожащей рукой начал вытирать оба увлажнившихся овала. Эта первая помощь оказалась слабой, и мне пришлось встать, чтобы уйти из кухни туда, где мои полные горести, бессильной злобы и разочарований солёные капли никто не увидит.

Присев в коридоре, возле выходной двери на полку с обувью, я посмотрел на экран телефона и заметил на нём два больших мокрых пятна. К тому времени искры из глаз сыпаться перестали, но тело подрагивало, словно кто-то неожиданно бил его электрическим током. Я прикладывал максимум стараний, чтобы успокоиться, и в некоторый момент добился шаткого равновесия. Размазав капли по стеклу и кое-как попав по нужной сенсорной кнопке, я открыл диалог с Сашей и стал набирать сообщение. Пальцы не попадали по буквам, в голове заметались ругательства вперемешку с нехорошими картинками, которые мне с минуту назад описали на словах, а глаза вновь стала заволакивать мутная пелена, заставившая меня во второй раз проводить рукавом по экрану. Но всё-таки с горем пополам я отправил письмо:

«Они встречаются?»

«Нет».

«Тогда какого чёрта?» — взорвался я, не имея сил сдерживать в себе и дальше бешенство и злость.

«Что „какого чёрта“? Он хотел остаться твоим другом, поэтому разругался с ней» — защищала Кирилла моя одноклассница Саша.

«То есть сначала он чихал на нашу дружбу, а потом словил озарение?» — спросил я, недоумевая ещё более, и переместился обратно на кухню (полка с обувью была жёстче, чем тот диван, да и куртки сверху напрягали — сесть прямо они не давали).

«Не знаю, завтра он тебе сам всё объяснит!» — вывернулась собеседница, не желая иной раз подставлять своего подопечного.

«Отлично» — бросил я коротко, ожидая вопроса, чтобы вывалить накопленный негатив как следует.

«Что?»

«Люди меня прекрасные окружают, честные до неприличия и благородные, особенно один».

«А он-то что???» — изумилась Саша.

«Действительно! А он-то тут при чём? Скажи, что он ни в чём не виноват и просто мимо проходил» — подумал я про себя, распалившись пуще прежнего от того, каким святым в моих глазах пытаются намалевать предателя.

«Да вообще ничего! Он нагадил, а мне с ним теперь надо дружеские отношения сохранить? Это который из вас гений сообразил?» — написал я в ответ на «неподдельное удивление». — «Предупреждение ему было? Было».

«Какое предупреждение?»

«Обычное. Он свой выбор сделал».

«Кирилл хотел остаться твоим другом, поэтому поссорился с ней!» — ответила Саша, видимо догадавшись наконец, о чём речь. — «Из-за тебя!!!» — добавила она, и мне представилось на секундочку, как пафосно звучало бы это вживую.

«О-о-о, великолепная стратегия защиты — переложить вину на меня» — я обозлился ещё сильнее и отпил горячего чая, заработав ожог на языке.

«Ты его перед выбором поставил, а это неправильно!!!» — снова выставив в конце три восклицательных знака, написала подруга-адвокат Кирилла.

«Правильно» — напечатал я в ответ.

«А как по-другому? Сказать, мол, встречайся и будь счастлив? А мне-то что делать тогда? Смириться со всем? Вы как это себе вообще представляете? Я, по крайней мере, поступил так, как считал нужным — сказал честно о последствиях того или иного решения, поэтому совесть моя чиста, а вот это благородное чудо кто просил врать мне в лицо?» — размышлял я, смотря на то, как Саша набирает сообщение, и вскоре сам стал жать на сенсорные буквы параллельно со своей собеседницей.

«Нет, ты не вправе ставить ему ультиматум — это уже виноват не он, а ты такой прогнивший человек. Друг бы порадовался, а не стал гнать на него. Кирилл потерял и её, и тебя. Молодец, Андрей, сделал хорошо себе!!!!» — написала она в конце концов, на этот раз поставив целых четыре восклицательных знака. Возможно, у неё просто заело палец, а может, ей казалось, что чем их больше, тем убедительнее.

Я печатал своё письмо независимо от «защитницы», поэтому оно не походило на ответ, а скорее было вольным рассуждением вслух:

«Хотя, с другой стороны, у меня шансов-то всё равно имелось очень мало, а у него к ней чувства. Но факт обмана — во-первых, и факт пустословия — во-вторых, из Хитрова героя не делают. Так бы полюбовно разошлись, а теперь не выйдет».

Прочитав письмо своего оппонента, я в очередной раз взорвался.

«А-а-а, мне порадоваться надо? Да я в неописуемом восторге! Сколько он бдительность усыплял, задвигая о том, что ему она ни на кой не сдалась, что никакими отношениями там и близко не пахнет, пока мы дружим. А сейчас всё всплыло, и мне надо писать от счастья, ну да, как же! И нечего меня виноватым делать, сам натворил дел, сам пусть расхлёбывает» — с остервенением вдавливая пальцы в экран, написал я.

«У парня чувства проснулись, очень сильные, понимаешь? И нельзя их подавить из-за дружбы!!! Точно тебе говорю — я по себе знаю, потому что попадала в похожую ситуацию, и лишалась близких людей… Но теперь всё выровнялось, и нашлись новые, которые никаких ультиматумов не выдвигают!» — быстро накидала заступница, очевидно решившая во что бы то ни стало заставить меня ощутить собственную вину.

Экспрессии в Сашиных сообщениях была огромная масса, которую можно разделить между всеми флегматиками мира и превратить их в холериков, правда, на меня такая выразительность с обилием восклицательных знаков не произвела впечатления. Я осушил свою кружку с чаем и лишь коротко заметил ей:

«Нечего было врать».

«Он не знал, что получится так!!!»

«А как же, по его мнению, должно было всё закончиться? Зная о её симпатии и постоянно флиртуя с ней, на что ещё он мог рассчитывать? Ну если ты не уверен в собственной стойкости к подобного рода соблазнам, то какого чёрта ты подпустил их к себе на такое мизерное расстояние? Хочешь дружбу сохранить — рви дистанцию, а если твой выбор всё же пал на девушку, то имей мужество признаться в этом. Да, сложно. Но хоть каплю уважения к себе сохранил бы» — размышлял я, пока набирал ответное письмо.

«Не знал? Наитупейшая отговорка».

«Я просто хочу тебе сказать, что ты не прав» — Саша тем временем пёрла, как локомотив. — «И дружбу из-за этого портить ни к чему».

«Может быть» — бросил я, решив, что бесполезно писать ей о своём несогласии.

«Так что подумай, стоит ли из-за какой-то девчонки ссориться с ним» — дополнила защитница Кирилла предыдущее сообщение.

«То есть как подумать — это ко мне; как убрать в плотный мешок свои собственные эмоции и чувства — это тоже ко мне, а как нагадить и пожить в удовольствие — это к моему „другу“ Хитрову? Это коврик можно постирать и забыть, что в него однажды ненароком сделали нехорошее дело, а душу не положишь в машинку и не засыплешь порошком — даже если пройдёт порядочное количество лет, пятнышко останется всё равно. Да и вообще, если я такой плохой, „прогнивший“ человек, то зачем вы так яростно убеждаете меня не убивать дружбу? Зачем водиться с таким негодником?» — пронеслось в моей голове, пока руки занимались сочинением нового сообщения.

«Вот почему-то было у меня предчувствие чего-то подобного» — слегка отвлечённо написал я и добавил чуть позже на «адвокатское» письмо: — «А ты для начала попробуй занять моё место, а потом будешь рассуждать, стоит или нет».

«Была и просто порадовалась за подругу! Даже несмотря на то, что внутри ужасно болело! Теперь мы с этой девчонкой не разлей вода!» — бодро отрапортовала Саша.

Мне наскучили чужие запутанные пути — я вовсе не стал вчитываться в пришедшие строки. В голове что-то внезапно замкнуло, сложилась цепь, и «загорелась лампочка», а я поспешил поделиться этой новостью с моей импульсивной собеседницей:

«Вот! Всё наконец-то встало на свои места! Все странности и загадки обрели причину».

«Адвокат» куда-то, судя по всему, отошла и возле моего радостного, невзирая на печальность ситуации, письма, застыла чёрная рамка. Мама в тот миг установила передо мной на столе тарелку с ужином, и, одной рукой удерживая вилку, второй я опять стал набирать сообщение:

«Можно попробовать сохранить дружбу, но теперь от него всё зависит».

«Как ни крути, все мы люди и все мы можем ошибиться. Надо узнать, что ж там произошло, почему так в итоге получилось…» — раздумывал я, припоминая разные эпизоды из недавнего прошлого и глядя на бегающее троеточие возле центрального диалога сего вечера. — «Наверное, неправильно вот так сразу уничтожать под корень когда-то самую лучшую дружбу в жизни, хотя…»

«А что он может сделать? Ничего» — перебила Саша мои рассуждения наедине с собой.

«Всегда что-то можно придумать» — возразил я, забыв про руку с вилкой, на которой давно повисла наколотая макаронина. — «Нужно будет, как минимум, поговорить с ним где-нибудь по дороге на тренировку, например. Но ты, конечно, перешлёшь ему весь наш диалог, и вы отработаете между собой все вопросы» — и после этого сообщения я отложил телефон, чтобы заняться остывающим ужином.

«Какие заговоры?» — возмутилась подруга-защитница Кирилла.

Расправившись с последней макарониной и вернув мобильник в привычную ему ладошку, я спокойно ответил:

«Самые обычные. Ты же его сейчас выгораживаешь, пытаясь подтасовать понятия и всё на меня повесить, а к завтрашнему дню вы целую стратегию разработаете на пару, если уже не разработали. Так что вряд ли мне удастся правду узнать».

«Да всё так и было! Мы с ним до уроков обсуждали всю эту ситуацию! Всё, что написано — правда!» — вопила Саша.

Я прочитал «крик» своей собеседницы, но решил повременить с ответом и помыть пока посуду, поэтому в целом ей пришлось томиться около трёх минут — то у меня слова никак не хотели вставать в стройный ряд, то мысль пропадала, а то и меланхолия вновь захлёстывала. Тем не менее, на выходе получилось следующее:

«Как, когда и куда он совал свой язык, что им делал и какой вкус ощущал, — мне наплевать. Я хочу понять, что предшествовало этим событиям и почему сейчас мы имеем то, что имеем. Важнее всего для меня — это узнать, что происходило с ним внутри, а не то, во что эти процессы в конечном счёте вылились».

«Ой, думай сам» — отмахнулась защитница Хитрова. — «Живи, как хочешь» — добавила она тут же.

«Так и делаю».

«Только другим жизнь не порть!» — не переставая приправлять свои письма восклицательными знаками, давила Саша.

«Даже не собирался. Главное, чтобы не портили мне».

«Тебе никто не мешает, это ты ставишь всех перед выбором!» — «адвокат» порядочно разогналась, и, по-видимому, её более ничто не могло остановить.

«Он спросил меня — я ему честно и по делу все перспективы обрисовал, безо лжи. Я, в отличие от некоторых, не лицемер и считаю, что поступил единственно правильным способом из возможных».

Вступившаяся за оступившегося Кирилла одноклассница вскричала:

«Он не лицемер!!!»

«Лицемер — это тот человек, у которого обещания расходятся с действиями».

«Ой, Андрей, уже не знаю, как тебе что-то можно доказать. Разбирайся сам, короче» — Саша насупилась и не поставила излюбленный»!» в конце.

«Так и поступлю» — прохладно швырнул я.

Наступило время тишины, которая вполне могла растянуться на неопределённо долгий срок, однако что-то мне подсказывало — запал рьяной одноклассницы никуда не пропал, и через полминуты долгожданное тройное восклицание вернулось.

«Я здесь вам помочь стараюсь, но кое-кто пудрит мне мозги!!!»

«То, что ты назвала „пудрит мозги“ — это, на самом деле, аргументированные ответы на твои эмоциональные фразы, которые при этом не имеют под собой твёрдой фактической опоры» — равнодушно возразил я, хотя в действительности за этой внешней непоколебимостью и ледяным спокойствием скрывалась битва двух противоположностей: одна из воинствующих сторон (разумная) отстаивала тезис «предавший однажды, предаст и второй раз», а другая (милосердно-душевная) — взывала к дружбе и всепрощению. — «У нас слишком разное мировоззрение, и ты насаждаешь мне своё видение чересчур пылко» — дополнил я мгновением позже.

Спустя несколько минут, собравшись с мыслями и продумав ответ, Саша отбила мой холодный «удар»:

«Я тебе помочь хочу, сделать так, чтобы у всех всё было хорошо».

«Твоя помощь направлена на то, чтобы у меня проснулось чувство вины. И у всех всё сложиться не может, это точно. У меня тем более» — я стал постепенно утрачивать холод и предался меланхолии.

«Моя помощь не направлена на то, чтобы выставить тебя виноватым!»

«Хорошо, это способ».

«Ты делаешь моему мозгу больно…» — взмолилась подруга Хитрова.

«А он душе делает больно, и это хуже, чем мозг» — я перевёл тему обратно.

«Да пойми же, Андрей, он из-за тебя с ней расстался! Чувства нельзя объяснить! И не надо рвать с Кириллом дружбу!» — вновь с отчётливым привкусом патетики написала моя собеседница. — «Скажи честно, ты любил Романову?» — задала она лобовой вопрос после десятисекундного перерыва.

«Знать бы, что такое эта „любовь“. Определения-то нет — никто толком не дал, все и понимают, кому как удобнее. Разработал бы какой-нибудь Лаплас или Эйлер теорему, чтоб наверняка и единственным образом всё рассчитывалось для каждого случая…» — раздумывал я и после минуты бесплодных переливаний из пустого в порожнее честно признался: — «Не уверен».

«Ну вот, а у Кирилла с ней всё могло быть хорошо, и тут он ради твоего спокойствия прекращает отношения с девушкой, которая ему очень нравится» — видимо, поднабравшись энергии, Саша снова стала напирать. — «Ты же для него друг. Просто зол и переиначиваешь всё, но это глупо. ГЛУПО!» — дополнила она потом.

«Я всего-навсего проясняю ситуацию — это во-первых, а во-вторых, вряд ли ему было бы хорошо — месяц бы прошёл, и она влюбилась бы в другого».

«Не важно, месяц счастья» — возразила подруга Хитрова.

«…и год разочарований» — настроившись на грустную волну, напечатал я.

«Это уже его дело» — написала защитница и присовокупила: — «Поговори с Кириллом, вы же два здоровых разумных парня. Не руби ты так с плеча».

«Пока что думаю».

«Пойми, поругаетесь из-за этой мелочи — потом будет плохо» — Саша завела старую песню. — «По себе знаю» — дополнила она пятью секундами позже. — «Не отдаляйся от людей, которые тебе близки».

«Ничего себе мелочь! Мелочь — это если бы он мне нагрубил, потому что не в духе, а потом извинился» — я разозлился и тоже влепил восклицательный знак.

«Ты из-за этого пустяка можешь с человеком на всю жизнь разойтись!» — мой идейный противник по-прежнему настаивала на ничтожности совершенного её подзащитным зла.

«Это далеко не пустяк» — я был не намерен соглашаться.

«Ну а что это?»

«Некислая подлость, гадкий плевок в душу, лживый нож в спину — называй как хочешь».

Мне страшно захотелось снова выпить чаю, поэтому я поднялся с твёрдого кухонного диванчика, который порядком утомил мою пятую точку, и положил мобильник на стол. Через две минуты, когда из чашки с приятнейшим терпким напитком клубами выходил пар, я вернулся к прениям, прочитав следующее письмо:

«Слушай, просто поговори с Кириллом. Он тебе плохого не желал и не желает, ну а если тянет его к Романовой, то что тут попишешь? С тобой ему не хочется рушить дружбу, а ты тут свои ультиматумы ставишь».

«А меня не тянет? Почему везде благоразумие должен проявлять я? И скажу на всякий случай, если ты до сих пор не вкурила — он СОВРАЛ. Это главное» — яростно выпалил я.

Однако полная энергии Саша ничуть не сдавалась:

«Тянет, но прекращать дружеские отношения из-за этого не стоит».

«То есть главное, что она ему нравится, а на мои чувства плевать?»

«Нет, не переиначивай. Вообще, зачем тебе Катя?»

Я сделал пару глотков чая, посмотрел в окно, за которым неярко светил фонарь, и стал думать над поставленным вопросом.

«Да незачем. Попытки давно прекратились» — после короткого размышления заключил я наконец.

Ловкая девушка-адвокат поспешила воспользоваться моей фразой против меня:

«Ну вот, раз ты перестал пытаться, то в этом маленьком проколе Кирилла нет ничего страшного, и не стоит разочаровываться в друге».

«А много ли надо для того, чтобы разочароваться в человеке? Карточный домик строится очень долго и непросто, а разрушить его может дуновение лёгкого ветерка. С доверием, в общем-то, принцип тот же» — подумал я, но не напечатал ни одной буквы.

«Они и не встречались» — тем временем добавила Саша, как будто это кардинально меняло суть.

На это ей было переслано одно из предыдущих сообщений.

«Хитров тебе не врал!» — со своим неукротимым напором продолжила заступница.

«Ну давай и об этом теперь поспорим, только ты проиграешь всё равно» — бросил я, утомившись.

«Кирилл хороший друг, а ты сейчас за спиной его с грязью мешаешь».

«А на что, вашу мать, вы рассчитывали??? Что я умилюсь счастью своего товарища и похвалю его за прыткость? Окатите холодной водой спящего человека и посмотрите на реакцию! Вряд ли вы когда-нибудь ещё услышите такие же сочные и изощрённые оскорбления в свой адрес, а я вообще ни разу письменно не унизил этого своего „друга“, хоть и сравнил его мысленно с некоторыми животными и „особыми“ людьми. И даже если бы унизил письменно, то нисколько бы не пожалел об этом!» — молнией сверкнуло в моей голове.

«Завтра мы поговорим и разберёмся, что будет дальше» — напечатал я примирительно, утратив желание спорить с непробиваемым адвокатом.

«Только, пожалуйста, без эмоций и злобы».

«Холодно можно говорить разве что с человеком, на которого тебе наплевать» — заметил я, медленно прохаживаясь в темноте. — «Равнодушие, конечно, изобразить — вполне посильная задача, но оно долго не протянет, это уж верно».

«Хорошо, тогда просто убери гордость» — посоветовала Саша.

«Она неотъемлема от меня» — написал я, но потом кое-что припомнил…

«Это тебе очень мешает» — настаивала подруга Хитрова.

«Ты, вероятно, путаешь гордость и гордыню, причём напрасно, ведь это две абсолютно разные вещи».

«У тебя они переплетаются».

«Да как же вы достали исправлять мои мнимые недостатки! Это не гордость и гордыня у меня переплетаются, это у кого-то языки переплетаются! В этом проблема, а не в том, что я хочу сохранить чувство собственного достоинства, которое вы всячески стараетесь отнять у меня. Признайтесь, что виной всему не „ультиматум“, а чья-то ложь! Гордость у меня с гордыней переплетаются… Ага, точно! Гордость не позволяет мне упасть в своих же глазах, а гордыня здесь ни при чём. Одержимые этим дьявольским инструментом манипуляции люди считают, что находятся не на одной ступени с остальным человечеством, хотя это, впрочем, действительно так… Они располагаются на отдельном уровне, правда, не выше, как им кажется. Гордыня является следствием излишне высокой самооценки, а у меня всё наоборот, так что ничего переплестись не может априори!» — рассудил я, завершив очередной маневр, заключавшийся в пересечении кухни от окна до двери.

«Гордость мне ни капли не мешает, даже напротив, помогает не опуститься» — краткий итог раздумий вылился в письмо.

«Андрей, ты вроде адекватный человек, но порой творишь что-то непонятное. Что за „опуститься“? Перед другом, да? Перед другом это не „опуститься“. Ты никак не сообразишь, что можешь потерять хорошего близкого тебе человека!» — слегка сумбурно высказалась Саша.

«Во-первых, „опуститься“ можно абсолютно перед кем угодно, а во-вторых, мои действия мне понятны» — ответил я, немного поколебавшись возле финальной части фразы.

За окном повалил снег. В свете вечернего фонаря кружились белые хлопья и после нескольких десятков оборотов либо пропадали во мраке, либо падали на блестевшее в искусственных лучах зимнее покрывало. Телефон на некоторое время притих, и я, насколько это было возможно в тот миг, наслаждался пейзажем. Иногда, проваливаясь в крупные выбоины, проезжали машины, из которых шёл мощный низкий звук, заставлявший дрожать находившееся передо мной стекло. Странно было видеть, что, чем дряхлее и дешевле автомобиль, тем с большей амплитудой колеблются стёкла.

Вскоре мобильник, лежавший в руке, завибрировал, и я прочитал следующий текст:

«Порой нужно отступаться от своих принципов».

И через несколько секунд собеседница пояснила дополнительно:

«Иначе можно себя в тупик загнать».

«Ему надо было говорить мне правду, когда поднимались такие серьёзные вопросы, а не врать прямо в лицо» — я опять сделал акцент на лжи, которая, пожалуй, раздражала меня больше всего остального вместе взятого.

Развернувшись и отойдя от окна, за которым всё ещё сновали машины и снежинки, я нажал кнопку на электрочайнике и сел на диванчик.

«Да не врал он! Чувства не поддаются объяснению!» — кричала Саша (по крайней мере, восклицательные знаки производили такое впечатление).

«Да что ж ты заладила!» — подумал я, разгораясь сильнее. — «Какая разница, были там чувства или нет, если он, чёрт побери, всё время мне заливал?!»

«Он при каждом удобном случае втирал, что она ему не нужна, что наша дружба для него важнее, чем девушка. Пероральные контакты также подразумевались» — спокойно возразил я.

«Да пойми ты парня! Ведь у самого наверняка такое же было» — заступница хотела этим высказыванием порушить мою оборону, но результат для неё вышел совсем неожиданный.

Во мне что-то перемкнуло, и я стал колотить пальцами по дисплею, кипя внутри параллельно с чайником, который поставил греться пару минут назад, и в конечном итоге отправил такое сообщение:

«Почему все сначала наворотят дел, а потом ищут себе оправданий? Неужели так сложно перенести разум обратно в голову, а? То у Кирюши чувства внезапно проснулись, потом ещё что-то его толкнёт, и дальше по накатанной. А вот если бы мы местами поменялись, какова была бы его реакция, а? Что, если бы ему сильно нравилась девушка, а я в любовном порыве с ней поцеловался, как бы он отнёсся ко мне после такого? „Да ладно, понимаю — чувства“, так было бы?»

Буквы вновь стали расплываться перед глазами, пальцы переставали попадать по клавишам, и не помогал даже могучий чай. Я встал, несколько раз моргнул, провёл пальцами по намокшим векам, резко выдохнул и уселся обратно.

«Нет, вы подрались бы, а потом помирились» — изложила Саша своё видение дальнейшего развития событий.

Я возразил ей:

«Мы бы не стали драться — он бы втащил мне и был бы прав!»

«Вот, ты сам до всего дошёл, молодец».

Странно выглядело это её последнее сообщение. То есть теперь самый лучший выход — это кулачная работа? А как же «не рви дружбу»? Хотя, после такого примитивного выплеска эмоций становится значительно легче, и, быть может, мы вернулись бы к тому, с чего начинали…

Я в исступлении замер над клавишами, не зная, как ответить, а моя собеседница тем временем что-то усердно набирала. Вскоре письмо дошло до адресата, то есть до меня.

«Она тебе не нужна, ты серьёзно это говорил?»

«Я к ней неравнодушен, НО попытки оставил».

Глотнув ещё чая и выпустив из рук телефон, я призадумался:

«Да, пошло оно всё куда подальше. Пусть и есть в ней что-то, это всё равно не отменяет массы проблем, которыми я сыт. Нет ни одной нормальной причины продолжать пыхтеть на этом фронте — всё одно, ведёт лишь к осложнениям. Надо терпеть. Потом станет легче».

Снова взяв в руки мобильник, я снялся с места и подошёл к окну, попутно расчехляя «аппаратуру». Пейзаж почти не изменился — разве что машин стало меньше, а снежное одеяло приобрело толщину.

«Вот видишь, просто неравнодушен, и до отношений тебе далеко» — прислала Саша, пока мой мозг был погружён в себя.

Я прочитал это сообщение, стоя возле окна, но ответ напечатал, когда вернулся к сидячему положению.

«Далеко потому, что симпатия не взаимна, а не из-за того, что „просто неравнодушен“» — написал я, коротко поразмыслив.

«А зачем тогда ставить Кирилла перед выбором, если ты всё равно ничего не добьешься? Ну, в том плане» — подруга-защитница снова извернулась.

Возразил я вполне прохладно, хоть и был внутри отнюдь не спокоен:

«Если он втихаря строит своё счастье на месте моей катастрофической неудачи, то друг из него совсем не лучший».

«Да ничего Кирилл не строит сейчас, наоборот, ради тебя перестал с ней общаться!» — в очередной раз, только слегка другими словами, приводила свой единственный, по моему мнению, более-менее весомый довод неугомонная подружка.

«Спасибо, это я уже давно понял, можешь больше не повторять».

«Так что подумай, хочешь ли ты разорвать дружбу с ТАКИМ человеком?»

В пальцах у меня пробудилась дрожь, а голова усиленно заработала:

«И каким же ТАКИМ? Вот я посмотрел на его истинное лицо и что увидел?.. Мало иметь хороший голос, надо ещё и в ноты попадать».

«Это всё, конечно, прекрасно, но какого чёрта надо сначала поступить гадко, а потом оправдания искать?» — рефреном прозвучал из моих уст краеугольный вопрос.

Жалко, что чай тогда в кружке закончился.

«Никто не ищет никаких оправданий! Ты просто стараешься всё перевернуть».

«То есть как это? А что ты сейчас делаешь вместо него? Это разве не оправдания?» — я ещё сохранял остатки напускного хладнокровия. — «Он, отлично зная о моих чувствах к ней и в любой удобный момент убеждая меня, что она ему не нужна, тайком совершает то, что мы обсудили выше. Дикая гадость, и даже не пытайся оспорить. Ну а теперь ты мне чешешь про то, как его непреодолимо тянет к ней, и это, по-твоему, не тупое оправдание? Хватит юлить, заколебала! Чёрта с два у вас теперь выйдет наколоть меня» — в конце я рассвирепел, и кухню заполнили звуки ударов ногтей о стеклянный экран.

«У парня чувства проснулись, что ж ты такой тугодум! Потом, увидев тебя подавленным, он сразу же бросает её!» — восклицательных знаков теперь было не так много, но Саша, очевидно, всё-таки рассчитывала на их чудодейственную силу.

«Ага, неожиданно они проснулись» — язвительно написал я, вспоминая, как этот прохиндей всячески охаживал под разными безобидными предлогами наше «яблоко раздора».

«Такое возможно, чувства могут быть такими» — с претензией на философский смысл ответила изрядно замучившая меня собеседница.

«Я без тебя знаю, какими они бывают».

«Какими же?»

Локти затекли. Пальцы устали. Веки всё больше сползали на глаза. На столе рядом со мной ютилась пустая чашка. Я не понимал, зачем вообще дальше спорить — всё повторяется. Какой толк мусолить одно и то же в десятый раз? Но руки, тем не менее, плотно зажали телефон и в тандеме с разумом создали из предоставленного набора букв осмысленное (насколько возможно) сообщение:

«Катя, естественно, не первая, кто мне нравится, но сильнее, чем она, мне пока ещё не нравился никто».

«Ты обезумей от чувств разок — сразу по-другому говорить станешь. А пока что я вижу только слово „нравится“» — подружка Хитрова не ослабляла напора. — «Если не послушаешь меня, то никогда не поймёшь. Хватит быть непроницаемой стеной!»

«У айсберга тоже только верхушку видно, но это не значит, что под водой ничего нет, так что не рассуждай о том, чего тебе не видно. И не надо стараться меня перестроить. Во-первых, это невозможно для тебя, а во-вторых, так у нас беседы не выйдет» — бросил я, вернув себе частичку равнодушия ко всему.

«Да прими ты просто к сведению мои слова, никто тебя не перестраивает, не придумывай» — хоть защитница и не вставила свой излюбленный»!», ей всё равно было не занимать экспрессии.

«Чтобы что-то доказать мне, ты должна привести убийственный аргумент, которого не существует вовсе. А иначе никак» — опять с ноткой прохлады написал я.

На кухне, кроме моего тяжёлого дыхания, ничего не было слышно. Темнота украла всю посуду и прочую утварь, не добравшись только до одного бесконечно сияющего экранчика телефона, благодаря которому я узнал то, что одновременно желал и не желал знать. И этот маленький электронный посредник в человеческих отношениях продолжал работать, отсылая относительно продуманные и относительно импульсивные сообщения.

«Какие ещё аргументы? Кусок души Кирилла?!» — завопила Саша.

«Нет, не подойдёт».

«Поговори с ним!» — снова орудуя восклицательными знаками, советовала мне пылкая собеседница.

«Да откуда тебе вообще знать, что происходит в моей душе и в его? То, что я рассказывал приближённым — это даже не половина всего, хотя и то непозволительно много для чужих, по сути, людей. За Хитрова не берусь утверждать наверняка, но уверен, что он тоже полностью не выкладывался никому, как бы вам, девушкам, не хотелось в это верить» — набрал я на клавишах подрагивающими пальцами.

«Так расскажи, в чём проблема?» — не мешкая ответила защитница моего бывшего друга.

«Ага, взял и выложил. Мне кое-кто своими гадостями ясно намекнул, что откровенничать нужно как можно меньше» — я съязвил, но удержался от сравнительного оборота.

«Сам закрываешься, и потом все всё переворачивают и виноваты кругом, а ты один обиженный сидишь» — быстро писала подружка-адвокат. — «Все плохие, а ты хороший» — продолжала она свою атаку. — «Все против тебя заговоры строят какие-то, да? Так?» — её скорости позавидовал бы современный пулемёт. — «Лучшие друзья случайно находятся, а ты куда-то закрылся от всего» –телефон беспрестанно вибрировал, сигнализируя о приходящих сообщениях, которые сыпались на меня, словно бомбы. — «Ты затворник какой-то, да?»

Я пытался начать печатать хоть что-нибудь, но словесный поток не иссякал. Короткие письма всё дальше отклонялись от темы и старались зацепить меня, что, в общем-то, у них получалось. Почитав пришедший полубред, я вежливо попросил:

«Слишком много вопросов. Помедленнее».

«Нет-нет, ты по-другому не понимаешь» — тут же написала Саша.

«Тогда не жди ответов».

Моя спина уже начинала болеть. Диван от времени не становился мягче, поэтому пятая точка тоже знатно заныла. Глаза порядочно устали и хотели закрыться и не видеть ничего, однако мозг всё равно приказывал набирать сообщения.

«Ну и сиди один, замыкайся в себе» — швырнула защитница Кирилла. — «Потом вспомнишь разговор этот» — она, похоже, по новой решила отработать свой пулемётный стиль ведения беседы. — «Давай, терять-то нечего уже, да?» — телефон завибрировал. — «Жизнь видел» — снова вибрация. — «Всё знаешь, во всех разочаровался» — руки отпустили телефон, чтобы не колебаться в такт с ним. — «Каждого кучу времени проверяешь».

«Стоп!» — раздражённо написал я. — «То есть, по-твоему, нужно кому попало открываться?»

«Не кому попало, а друзьям» — перестав строчить всякую околёсицу невпопад, ответила заступница.

«Таким, как ненаглядный наш герой дня?» — заметил я с издёвкой.

«Кирилл отличный друг!» — яростно настаивала Саша.

«Да, лучше и представить нельзя».

«Что он такого сделал?!»

«Опять…»

Усталость брала своё, и я в который раз подумывал о том, чтобы закрыть тему и завтра продолжить выяснения с самим «кашеваром», но разговор никак не хотел подходить к развязке.

«Все в чём-то недоговаривают, что поделать. Люди такие» — казалось, без всякого нажима, даже как-то отвлечённо ответила взрывная одноклассница.

«Врать и недоговаривать — разные вещи. Я тоже могу рассказывать не всё своим друзьям, но при этом вероломно прямо в глаза им лгать не буду».

«Ой, не загоняй, что ты никогда никого нечаянно не обманывал. Там ведь всё случайно получилось» — зазвучала старая-престарая, избитая, затёртая до дыр песня.

Я без колебаний, твёрдой рукой написал:

«Друзей — нет. И к тому же не стоит за Кирилла отвечать — ты ему, может быть, и хорошая подруга, но о нём наверняка многого не знаешь».

«Всё, что с ним связано — знаю» — быстро и уверенно заявила Саша.

«Думаешь? Ну-ну» — злорадствовал я, отлично осознавая, что прав.

«Да, именно всё».

Часы вверху экрана показывали 20:56, и это означало, что игру слов нужно непременно заканчивать сейчас же. У меня совершенно не были готовы уроки на завтра, и в этом плане изменений не предвиделось — переписка съела много сил. Все испытанные за этот вторник эмоции выжгли в подсознании вечную память о тяжёлом дне, и, как не трудно догадаться, самую что ни на есть неприятную.

После нескольких взаимно прощальных писем я закрыл наконец диалог, убрал телефон в чехол и положил на всё тот же кухонный стол. Заниматься домашним заданием мне решительно не хотелось, поэтому мои потускневшие глаза выбрали еле белевшую в темноте газовую плиту и, уцепившись за неё, не шевелились минут десять. Я даже почему-то не чувствовал боли в уставшей спине. Потом мой взгляд забродил по всей кухне, которую, впрочем, было толком не рассмотреть из-за повисшего мрака, и, когда часы стали показывать половину десятого, тяжело поднявшись, я зашагал в ванную, где медленными и неточными движениями привёл себя в порядок. Вскоре моё тело и вовсе утонуло в объятиях тёплого одеяла, через пару минут погрузившись в глубокий сон.

Глава 9. Катарсис

Следующее утро началось примерно так же, как и предыдущее — настроение разве что было совсем другим. Мама традиционно позаботилась о завтраке, поэтому, окатив лицо холодной проточной водой, я уселся за тот самый стол, где давеча получил «обрадовавшее» сообщение.

Мать что-то замечала, был виден немой вопрос в её взоре, но у меня не хватало духу рассказать всё, что внезапно свалилось на мою голову. Я продолжал приём пищи неаккуратными движениями, а она всё стояла рядом, с нежностью и состраданием глядя на мою заторможенную работу руками.

На улице моросил мелкий дождик, выпавший за ночь снег таял и обнажал ямы в асфальте, а я, как и прежде, по привычке, быстрым шагом удалялся от дома, погруженный в тяжёлые думы. Куртка вмиг стала мокрой, пальцы от холода попрятались в карманы, и, когда пришла пора поворачивать направо за тем самым детским садиком, я бессознательно оглянулся, даже не оторвавшись от грустных мыслей, но там, за спиной, не было ничего примечательного. Самое интересное находилось где-то впереди.

За партами тоже не сиделось спокойно — совсем не далеко от меня разместился Кирилл, который вёл себя вполне стандартно, будто ничего не произошло и произойти не могло. Он непринуждённо разговаривал со всеми подряд, смеялся, шутил и то ли нарочно, то ли совершенно случайно избегал взглядов в мою сторону. Я некоторое время лишь наблюдал за всеми его действиями, а потом, на одной из перемен, выудил момент, когда он остался один, и подошёл к нему:

— Часиков в шесть вечера на улицу выйти надо.

Хитров, казалось, был слегка удивлён, но в сию секунду вернул былую беспечность:

— Можно, а зачем?

— Надо.

— Что?

Кирилл сделал лицо вполне обычным, но что-то в нём было ненатуральное, инородное. Хотя, быть может, мне просто привиделось.

— Потом узнаешь, — ответил я ровным голосом, сохраняя спокойствие.

— Ну, ладно.

На том и порешили. Хитров пошёл в класс, поближе к массе людей, а я ещё простаивал на одном месте, глядя ему вслед и терзаясь сомнениями.

Вскоре порция гранита науки закончилась, и всех отпустили восвояси. Я без промедлений устремился домой, охваченный желанием всё сделать поскорее и не опоздать на важнейшую встречу. Как только школьная форма очутилась на вешалке, телефон, удобно устроившись в ладони, уже отослал первое сообщение, адресованное Кириллу:

«Ты дома?»

«Да» — последовал короткий ответ после двухминутного молчания.

«Уроки тогда делай быстрее» — посоветовал я, побаиваясь, что какая-нибудь мелочь обязательно сорвёт мои планы.

«К шести не успею выйти всё равно» — написал Хитров, хотя в школе не имел ничего против этого времени.

«Ясно».

«Наверняка ведь знает, зачем я его зову. Но пусть не надеется на то, что сможет бесконечно по своему желанию откладывать этот разговор. Или сегодня, или никогда» — решил я.

«А что ты хотел?» — снова полюбопытствовал Кирилл.

«Обсудить кое-что… Но, видно, не получится. Ладно».

«О чём?»

«Да блеф это, чистой воды блеф! Не могла Саша ничего ему не сказать, просто не могла. Точно он в курсе, не может быть, чтобы он был не в курсе!» — размышлял я. — «А, в общем-то, кто мне мешает ничего ему не пояснять сейчас? Если существует призрачная вероятность того, что он ни о чём не знает, то зачем удовлетворять его интерес сейчас? Вдруг всё-таки сработает эффект неожиданности?»

«О важном» — многозначительно и загадочно ответил я.

«Позже могу выйти, если нужно» — напечатал мой некогда самый лучший друг. — «О чём?» — в очередной раз спросил он.

«Вот когда выйдешь, тогда и узнаешь. Могу сказать, что приятного мало» — вновь таинственно написал я, повалившись на диван.

«А-ха-ха, для кого?» — в свойственной себе манере спрашивал Кирилл, и как жаль, что в письме не видно лица, с которым он так посмеялся.

Впрочем, не разделял я его энтузиазма.

«Для нас обоих».

«Почему?» — уже не подавая признаков радости, написал мой бывший товарищ.

«Потому что» — ничего лучше в голову мне не пришло.

«Хороший ответ. Если не скажешь, то разговор не состоится» — теперь Хитров решил поставить своему другу ультиматум. Ай-я-яй.

«Тогда вывод я делаю не в твою пользу».

«А в чью?»

«Не знаю».

Кирилл на это просто разразился своим коронным пятибуквенным смехом.

Я встал с дивана и стал ходить по комнате кругами, заложив руки за спину, потом остановился и, переведя дух, принялся печатать:

«На твоем месте я бы не радовался так».

«А зря» — ответил Кирилл. — «Мне нормально» — дополнил он через несколько секунд.

«Это исправимо» — напечатал я, трясясь от гнева, хотя, сказать по правде, не очень-то верил в свои слова.

«А-ха-ха, чем?» — в распоряжение моего собеседника опять поступили бодрость и веселье, которыми он воспользовался в нашей серьёзной беседе.

Я раздумал затягивать этот бесполезный разговор:

«В шесть позвоню».

«Андрей, запомни: люди, которые хотят испортить мне настроение, никогда его не испортят» — самоуверенно заявил неукротимый оптимист.

«Отлично».

***

Стоило часовой стрелке довернуться до отметки «шесть», как холодный от волнения большой палец мигом передвинул вправо зелёную полоску на имени «Кирилл» в телефонной книге. В трубке появились длинные гудки, которые вскоре сменил бархатистый голос:

— Да.

— Ну так что? Во сколько выйдем? — без приветствия спросил я.

— Давай, может, в без пятнадцати семь у школы? — предложил Хитров немного робко. — Но мне на тренировку идти.

— Хорошо, — пробурчал я невнятно после короткого вздоха и положил трубку.

Мои сборы начались загодя. Сначала произошло пятиминутное погружение в пучину тёмных мыслей, а после, подняв пятую точку с дивана, словно ужаленный, я стал носиться по квартире: там, на кухне, перехватил пару кусочков хлеба с колбасой; в комнате родителей облачился в джинсы и мятую майку. В общем, за двадцать минут до выхода моё тело было полностью приготовлено для путешествий по улице, и риск простудиться или, того хуже, проголодаться свёлся к минимуму.

Тогда я сбавил темп и остановился возле окошка. Белое одеяло на асфальте практически исчезло, оставив после себя только грязное напоминание в виде наполнявших каждую рытвину луж; свету больше не от чего было отражаться, и оттого даже фонари не могли сделать улицу менее мрачной. С пять минут я любовался этой тоскливой картиной кисти лучшего из художников, после чего взглянул на термометр, показывавший примерно три градуса, и затем на циферблат часов, мотавшихся на руке. Была ровно половина седьмого.

Выходная дверь с пищанием откинулась, врезалась с грохотом в опору козырька и начала закрываться, в то время как я со всех ног устремился к месту встречи. Наушники заглушали шум хлюпающей под ботинками грязи, редкие прохожие часто смещались в сторону от меня, когда места было полным-полно, а из тёмных облаков стали сыпать мелкие капли дождя…

Вот и школа через пару минут неясными контурами замаячила на горизонте, а я прибавил шаг, несмотря на то, что время позволяло заскочить по дороге в магазин и не спеша осмотреть витрины. Внезапно нога зацепилась за нечто твёрдое, и моя небольшая туша несколько мгновений старалась удержать равновесие на одной лишь точке опоры, что ей, впрочем, удалось. Это я со всего маху влетел в бордюр, который всегда неподвижно стоял на одном и том же месте и впервые стал для меня таким неприятным сюрпризом.

У обозначенного места встречи не было ни единого человека, что и неудивительно, ведь часы, холодившие своим серебристым металлом руку, показывали ровно 18:35. С минуту я постоял возле школы, после чего решил не тянуть резину и отправиться к дому Кирилла тотчас же. Ноги заработали на полную и понесли меня вперёд с прежней скоростью. Остались позади светло-серые ворота, и я ступил на прямую дорогу с совершенно отсутствовавшим освещением, которая соединяла школу и дом моего некогда лучшего друга. С другого конца дороги засияли две яркие фары проезжавшей машины, на несколько секунд сделавшие видимыми часть невзрачного окружающего пространства: старый деревянный забор, рядок невысоких домов, валявшийся возле и на асфальте мусор… Потом автомобиль исчез за поворотом, и я снова пошёл наощупь.

Финальная сотня метров была преодолена, и передо мной выросли чёрные ворота, являвшиеся входом в прибежище Хитрова. 18:38 показывали стрелки часов, и, судя по всему, ждать виновника сего торжества оставалось примерно минут семь. Я не мог просто стоять на одном месте, поэтому стал бродить туда-сюда около ворот, которые периодически отворялись, выпуская всех, кто мне был не нужен.

Не изменяя своей пунктуальности, Кирилл появился за чёрной решёткой в 18:44. Он шёл той же самой походкой, что и обычно, одетый в синюю куртку и неся за спиной рюкзак, содержащий, вероятно, форму для танцев и прочие необходимости. Его подбородок вместе со ртом прятался в высоком воротнике, тёмная шапка, как всегда, закрывала большую часть лба, а глаза, иной раз проскальзывая по мне, смотрели в основном куда-то вниз.

Выйдя из-за ворот, Хитров достал гревшуюся в кармане руку. Я пожал её, и мы, развернувшись, пошли сквозь ту овеянную мраком дорогу, которую недавно всего на один миг осветила проезжавшая машина. С полминуты мы молчали, будто нам вовсе и не о чем было вести беседу, но время здесь на меня не работало, поэтому, собравшись с силами, я выдавил из себя печальный вопрос:

— Почему?