Бесплатный фрагмент - Литературный журнал «Белый апельсин». Выпуск №1, Сентябрь 2022

В этом номере опубликованы работы следующих авторов:

Василий Любошенко, Александра Ситлева, Александр Докучаев, Александр Поздеев, Юлиана Королёва, Сергей Касаткин, Роман Беккулов, Яна Кричевская, Андрей Скрыль, Снежана Вахтомина, Владимир Непомнящий, Владимир Стрелков, Олег Горшков, Олег Таланов, Аделия Давлятшина, Анна Земскова-Рябая, Илья Смакович, Виктория Павлова.

Редакционная коллегия выражает особую благодарность

Виктории Павловой, Альберту Сысоеву, Фёдору Мезрину, Ксении Малышевой, Александру Скиндареву и Константину Зюзенко за внесённый вклад в создание и развитие журнала.

Внимание!

Редакция не несёт ответственности за содержание рекламных публикаций. Использование материалов журнала (частичная или полная перепечатка произведений, статей и иллюстраций, а также цитирование) возможно только с письменного разрешения редакции. Мнение редакции не всегда может совпадать с мнением авторов.

Контакты

white-orange.ru

vk.com/wh_orange

ОТ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА ЛИТЕРАТУРНОГО ЖУРНАЛА «БЕЛЫЙ АПЕЛЬСИН»

Творчество без времён и границ!

Вас приветствует главный редактор журнала!

«Белый апельсин» — новый литературный журнал, направленный на развитие и поддержание качественной русской литературы. Это наш пилотный выпуск, и мы рады приветствовать вас на его страницах.

«Ещё один журнал?» — спросите вы. Возможно. Но голос творчества всегда индивидуален и погружает читателя в такие разные, но всегда увлекательные миры. Каждый номер наполнен частичкой души писателей, их воображением.

Под его обложкой мы будем собирать идейные и сюжетные рассказы и поэзию, написанные с использованием лучших возможностей нашего богатого русского языка. Кроме того, опубликуем советы и уроки от мастеров в области литературы и драматургии. Напишем о тенденциях развития современного искусства, о «тайном» творчестве давно ушедших писателей и творчестве наших современников, а также познакомим вас с необычными идеями и находками редакции и рецензентов.

Наша миссия — донести до умов и сердец читателей творчество достойных, но малоизвестных авторов. Попасть в журнал может и начинающий писатель, если пройдёт отбор редакции, а его произведение будет соответствовать общей концепции журнала. У нас нет специализации на жанре, мы ищем достойные, свежие и нешаблонные идеи. Присоединяйтесь!

Добро пожаловать на странички нашего литературного журнала!

С уважением,

Главный редактор — Сусанна Алтуфьева

Предложения и работы для рецензирования можно высылать по адресу электронной почты editors.who@gmail.com.

www.vk.com/wh_orange

Василий ЛЮБОШЕНКО

НЕОБХОДИМО

За окном шёл снег и рота гвардейцев великой и могучей страны Б.

А по другую сторону окна, в небольшом пыльном кабинете, возле письменного стола, располагалось тело такого же — уже бывшего — великого и могучего генерала первой группы армий с автоматическим пистолетом малоизвестной модели в руке и с глубокой дырой посередине лба. Я и мой помощник в окружении трёх недоумевающих тел генеральской охраны стояли в углу кабинета. Также нас сопровождала и вселяла в нас мужество горничная, которая сидела в противоположном углу и аритмично завывала, прижимая руки к лицу.

— Перекройте этот этаж! Быстро! — приказал я выглядящему наиболее адекватно охраннику.

— Сэр, этаж перекрыт! Тут же совещание штаба будет, — он покосился на тело, широко раскинутое на полу, — должно было…

— Так перекройте ещё сильнее! Чтобы ни одна живая душа не прошла! Включая солдат, командование, прислугу, даже чёртовых насекомых! И поинтересуйтесь у кордона, кто покинул этаж после выстрела. Выполнять! Или вы желаете, чтобы я приступил к своим профессиональным обязанностям по отношению к вам?! — я невзначай положил руку на кобуру.

Охранник, имя которого мне было совершенно не интересно, покосился на своих коллег и быстрым шагом пошёл выполнять приказ, забыв отдать мне честь. Ну, ничего, лицо я его запомнил, и, как только пыль уляжется, эта пародия на солдата поймёт, что у неё возникло много проблем. Конечно, если бы я знал, сколько в последующем проблем он мне принесёт, я бы разговаривал с ним понежнее. Но это мысли о будущем, а в настоящем нужно поймать того, кто обезглавил первую группу армий перед наступлением. Я повернулся к помощнику.

— Дверь!

Помощник мой был смышлёным, так что мигом вышел из кабинета и принялся изучать дверь на предмет взлома или любых других повреждений. Да, может показаться, что это не слишком срочное дело в нынешних обстоятельствах, но мой многолетний опыт в контрразведке не раз доказывал: по состоянию двери можно было понять сразу много вещей, что очень помогало в срочных делах. Ещё это был хороший способ на несколько минут избавиться от, собственно, помощника, которому, по-видимому, доплачивали за то, что он меня раздражал, так что он научился это делать с завидным качеством.

Я прошёлся по кабинету, подмечая все доступные детали. Начнём с того, что бывший генерал лежал прямо в центре кабинета, возле стола и книжной полки. Лежал он лицом вверх, напротив двери, так что непосредственно перед смертью смотрел на неё и на стоявший рядом антикварный радиоприёмник. Обойдя всё ещё рыдавшую горничную, я подошёл к окну: оно было закрыто изнутри, а на подоконнике лежал впечатляющий слой пыли. Отметив, что здешней прислуге как минимум переплачивают, я подошел к дубовому генеральскому столу средних размеров, на котором ещё исходила паром чашка с чаем. Она была наполовину выпитая.

Кроме чашки на столе были аккуратные стопки перебранных бумаг различного характера, карта участка наступления, икона Святой Троицы и фотография генеральской жены, которая, к слову, по неясным мне причинам жила в конце коридора. Рядом с иконой лежал клочок бумаги с наскоро наведённым текстом, который гласил: «Вжзургв дспдгужлусенг д 11». Поняв достаточно прямой и не требующий глубоких измышлений смысл этого послания, я скомкал листок и бросил его в карман с полной уверенностью, что больше он никому не понадобится.

Обойдя кабинет ещё пару раз, я не заметил ничего интересного, кроме того, что генеральский секретарь, по-видимому, был ещё менее компетентен, чем горничная, и забыл забрать ненужную документацию, которая лежала на полу у стола с красноречивой пометкой: «Сжечь».

— Следов взлома не нашёл! — мой помощник ворвался в щенячьем восторге непонятно от чего, — С дверью всё в полном порядке, насколько я могу судить, конечно.

— Как это понимать?! — я посмотрел сначала на помощника, потом на воющую горничную. От её усилий по выдавливанию слёз у меня уже началась слабая головная боль.

— Сэр? — помощник вмиг сменил настроение на оттенок разочарованного непонимания.

— Отвечай точно! Взлом был?! Да или нет?!

— Так точно, сэр! — щенячье счастье вернулось. — То есть никак нет,

сэр!

— Ясно, — я вздрогнул, когда горничная перешла с терпимого сопрано на режущий фальцет, и натянул своё лучшее каменное лицо. — Встать смирно! Имя! Звание! Соблюдайте субординацию, когда к вам обращается комиссар!

Горничная оторопела и принялась глядеть на меня, явно не понимая, к кому именно обращаюсь, но моё лицо запугивания редко подводило, так что в скором времени она вскочила и встала с такой выправкой, которой позавидовал бы любой кадет. Хотя её щёки всё ещё были красными, а с носа на белоснежный фартук стекали сопли, перемешанные со слёзами, в её глазах уже забрезжила искра понимания.

— Ещё раз: имя, возраст, профессия!

— Агнес, 35, горничная временного генеральского штаба! — она утёрла нос рукавом, что, если честно, только усугубило ситуацию.

— Вот именно, генеральского! А значит, вы под моей юрисдикцией, так что отвечать вам лучше быстро, честно, и по существу! Ясно? — я вопросительно поднял бровь, сохраняя лицо каменным, что потребовало от меня немалых тренировок в прошлом.

— Да, — она мгновенно посмотрела на меня и добавила:

— Так точно!

— Хорошо, — это был положительный знак. Когда гражданские, осознанно или бессознательно, начинают притворяться военными, это всегда значительно упрощает дело. Они стараются побыстрее соображать и начинают бояться меня больше, чем всего вокруг. — Когда в последний раз видели его живым?

— Сегодня утром, — промямлила она.

Сэр, не думаю, что это корректный вопрос, мы же все слышали выстрел, — мой помощник в своем обыкновении влезать в разговор наморщил брови.

— Ты вообще не думаешь, — кинул я вполоборота и снова перевел внимание на Агнес. — Кто в последний раз у него был?

— Его секретарь заходил вчера вечером. Генерал того долго отчитывал, даже кричал. Потом попросил у меня бутылку «Сингани». Если это поможет, то я слышала слово «трибунал» в их ссоре.

— Хорошо. У кого, кроме вас, есть ключ от этой комнаты?

— У жены генерала, у командира охраны и у секретаря, наверное.

— Кто мог его у вас украсть и сделать слепок?

— Никто, клянусь вам! Я ношу его на верёвке, привязанной к фартуку, и когда переодеваюсь, перевязываю его на сарафан. Мои подруги даже смеялись надо мной за это, можете их спросить.

— Свободны! — я повернулся на каблуках и принялся изучать тело, но, к моему раздражению, из угла всё ещё доносились редкие всхлипы. — Выйдите в коридор и ждите дальнейших указаний.

Я сел на корточки и принялся рассматривать тело на предмет других ранений, но так ничего и не обнаружил, за исключением разбитых костяшек на правом кулаке. В карманах генерала тоже было пусто, а форма была идеально выглаженной и почему-то парадной. Достав из-за пазухи мой швейцарский нож, который был бесполезен в девяти из десяти случаев, я быстро вырезал пулю, не слишком заботясь о лежавшем теле генерала. Пуля была стандартного калибра, так что я кинул ею в помощника, а потом помыл нож в чашке чая.

— Прикажете сделать баллистическую экспертизу? — если бы у моего помощника был хвост, он бы им сейчас подмёл весь кабинет.

— Да, а ещё анализ ДНК, крови, печени, и бригаду нейрохирургов. Может он от инсульта слёг? — я тяжело упал на стул. — Убийцу нужно найти сейчас, а не через неделю.

— Тогда что прикажете, сэр?..

Все люди, находившиеся в момент убийства на этаже, были собраны в просторном конференц-зале, который по обыкновению был обит древесиной, украшен древними резными скамьями и явно отдавал затхлостью. В центре комнаты громоздился католический алтарь, а возле дальней стены располагалась небольшая сцена с резным распятым Иисусом. Да, все нужные люди были собраны в церкви, которая усиленно пыталась выдать себя за конференц-зал.

А людей было немного, я бы даже сказал, неожиданно мало для штаба генеральской ставки. Хоть и временной. На скамьях сидело шесть человек: три тела из охраны, горничная, генеральская жена Исидора и полковник Хосе. Мой помощник стоял позади всех — на сцене, и, хоть я его и не видел, но могу поручиться — обводил собравшихся надменным взглядом. Он призвал собрание к порядку, потом ещё раз призвал, потом выстрелил из табельного пистолета в потолок, и собравшиеся заткнулись. Ждать появления ещё кого-то было бессмысленно, так что я прочистил горло и начал: — В курсе?

— Да, — с небольшим запозданием ответил мне хор нестройных голосов.

Версия следствия: убийца открыл дверь ключом, выстрелил в генерала, закрыл дверь ключом и сбежал. Здесь собраны почти все люди, у которых были ключи от кабинета, и сейчас мы будем разбираться…

— Сэр! — мой недавний знакомый из охраны встал по стойке смирно и надул щёки, — не совсем так, сэр! Патрульные доложили, что генеральский секретарь спустился с этажа сразу после выстрела и заперся в номере. К нему уже приставлена слежка.

— Как зовут?

— Сафрон, сэр! — его голос немного повеселел.

— Да не секретаря. Тебя как зовут, боец?

— Эм, Рауль, сэр! — охранник неуверенно взглянул на моё лицо, пытаясь прочесть настроение.

— Рауль, очень приятно! Если вы, Рауль, ещё раз меня перебьёте, то вам выдвинут обвинение как соучастнику со всеми полагающимися последствиями, — конечно же я блефовал, ведь расстрел невиновного человека формально не был включен в мои полномочия, а реально мне бы потом пришлось заполнить гору бумаг. Конечно, если бы я знал, насколько этот боец в недалёком будущем осложнит мою жизнь, я бы просто поблагодарил его, но в тот момент я оставался в благоговейном неведении.

— Ясно, сэр! — Рауль карикатурно побледнел и опустился обратно на скамью.

— Итак, что мы будем делать: я допрошу здесь всех и сравню ваши показания с показаниями Агнесс (я карикатурно показал на неё рукой), так как ей доверяю. Чтобы ускорить процесс, я буду вести допрос в соседней комнате в сопровождении Агнесс и своего помощника. Очередность такая: Полковник, Исидора, Рауль. Следующий входит только тогда, когда предыдущий выходит. Всё ясно?

— Какое вы имеете право так с нами разговаривать? — разгоряченная Исидора вскочила со скамьи и принялась беспорядочно махать руками, будто отгоняла невидимых мух. — Это неуставная форма! Я вот сделаю только один звонок, и вас самих поведут под трибунал. Считайте, вы здесь больше не работаете!

— По постановлению о чрезвычайных ситуациях в ставке командования (я невзначай опустил руку на кобуру) я имею право избавляться от всех помех следствию. И мне будет очень неприятно пользоваться этим правом, поверьте.

Насладившись тремя секундами гробовой тишины, я спрыгнул со сцены и направился к выходу из зала, надсадно чеканя шаг. За мной поплелись с разной скоростью ещё четыре тела, судя по шуму вокруг. И мой помощник — как и в тот раз, я не мог этого наблюдать, но руку даю на отсечение — гордо вышагивал в конце колонны, держа оружие наготове.

Импровизированная допросная не отличалась богатством интерьера: только стол, задвинутый в центр комнаты моим помощником, и три стула. От коридора нас отделяла картонная дверь, которая была лишь чуточку лучше, чем её полное отсутствие. Конечно, если бы я знал, на какие испытания меня обречёт эта дверь, я бы выбрал допросную получше. Или, что более вероятно, расстрелял бы весь этаж за какое-нибудь выдуманное на ходу правонарушение. К сожалению, я не обладал даром предвидения, так что спокойно сел за стол напротив полковника и начал допрос.

— Имя, звание, время! — скоро отчеканил я.

Это игра такая? Вы хотите, чтобы я сказал, какое слово в ряду лишнее? — полковник вызывающе развалился на стуле и попытался положить на стол одну ногу, но из-за полного отсутствия гибкости в его суставах, это движение вышло скорее нелепым, чем высокомерным.

— Соблюдайте субординацию, я при исполнении! Повторяю: имя, звание, время последнего визита к генералу!

— Вы, товарищ комиссар, меня так просто не напугаете, — он наконец прекратил взбираться на стол и сел прямо. — Пуганые мы. Да и к тому же я тоже при исполнении, и у меня тоже есть табельное. И я не потерплю, чтобы какие-то эмигранты говорили со мной в таком тоне. Да вас же на место по связям пропихнули, да и со связями вам удалось добраться только до комиссариата. Выше ума не хватило прыгнуть, да? Конечно, ведь бегать по домам и стрелять в спины — на это много ума не нужно. Вот попробовали бы вы управиться хотя бы со взводом, да так, чтобы он в полном составе не полёг. Я бы на вас посмотрел, да внимательно бы посмотрел и уважал бы, может. А сейчас вы просто вшивый эмигрант-предатель! И содействия вы от меня не дождётесь!

— Вы это всё сочиняли в конференц-зале?

— Я… — его лицо залилось краской. — Не имеет значения, где я это сочинил! И вы сейчас говорите домыслами. Вы ведёте себя так же, как те молокососы, заявлявшие, что у страны А. есть тяжёлая вода!

— Домыслы, говорите? Хотите ещё домыслов? Я вот домысливаю, что генеральская охрана генерала и пришила. Если вы будете препятствовать следствию, то сами окажетесь в опасном положении, — я произнёс это со смягчающей интонацией, как бы предлагая помощь. Конечно, это был грязный трюк, но он не раз доказывал свою эффективность.

— Так и знал, что вы некомпетентны! — сияя, полковник устремил взгляд куда-то на люстру. — Просто профнепригодны! Я лично знаю каждого человека из генеральской охраны, и им преданности не занимать! Они настоящие солдаты, не то, что ваша порода. Я ночью пять раз выходил покурить, так эти орлы не спали и не позволяли себе вольностей. Они стояли по стойке смирно! Они отдавали мне честь! Каждый раз! Нет, они люди другого сорта, в отличие от вас и ваших единомышленников. Вон, например, Сафрон постоянно в столовой скулил, обвиняя генерала в безразличии. А почему сам генерал должен обращать внимание на секретаря? Сказано — сделай! Умри, но сделай! Так тот сопляк ещё и смерти желал генералу, прямо за выпивкой! Последними словами его крыл. И это не только мои слова: все могут подтвердить. Так что ваша порода мне отвратительна и с вами я сотрудничать не буду!

— Ну что же, — я развел руками, — раз не хотите ничего говорить, я заставить вас не могу. Однако дело бы продвинулось, ответь вы на пару вопросов. Понимаете, я же для безопасности стараюсь. Может убийца похитил ваши секретные планы или чего-нибудь такое…

— Послушайте, если бы вы были военным, то таких глупых вещей не говорили! Какой военный может у себя в кабинете развешивать секретную документацию по стенам? Там даже если что-нибудь и было, то оно было зашифровано так, что Цезарь позавидует. Да и когда я в последний раз его видел, где-то в двенадцать ночи, он работал над донесениями высшей секретности. И вы думаете, что он сразу же не уничтожил все документы? Вздор! Генерал был ответственейший человек!

— Вот как? — я обернулся и обратился к Агнес. — Это правда?

— Да, всё так (Агнес на секунду замялась), генерал был действительно ответственный.

— Конечно! — полковника прямо распирало от самомнения. — Я видел, как сегодня утром, сразу перед убийством, Сафрон заходил к генералу. Неопрятный, растрёпанный, совершенно без выправки. И у него ещё глаза бегали нездорово, будто боялся кого-то. Уважения к таким у меня нет, так что я и вам ничего не скажу. Доверие на уважении строится, знаете ли.

— Ну, может, хоть имя своё назовёте? — я почти умолял. — А то мне в протоколе писать нечего будет.

— Ничего не скажу, разбирайтесь, как хотите! — он резко встал и повернулся к двери. — Засим не буду себя задерживать. Я уже сказал, что о вас думаю!

Он вышел, чеканя шаг, и громко захлопнул за собой дверь, что должно было вселять страх, но на поверку оказалось просто раздражающим действием. Мои помощники, не привыкшие к такому способу ведения допроса, обалдело уставились на меня. Никто из них не решался прервать молчание, а сами они выглядели скорее удивлёнными моими методами, чем восхищёнными. Несколько погрустнев от этого наблюдения, я решил объяснить:

— Да он просто принял сутра. До вас перегаром не достало, что ли?

— Нет, — почти синхронно покачали головами мои помощники.

— Внимательнее надо быть. Следующий!

В комнату вошла грузная дама среднего роста в пышном, возведённом на арматуре платье. У неё были длинные каштановые волосы, и даже преклонный возраст не унижал, а лишь подчёркивал её уникальную красоту. Каждая морщинка на изысканном овале лица, каждая выщерблена на коже дополняла образ статной высокородной дамы, которою можно было бы спутать с самой королевой, если бы в стране Б. была хоть одна.

Исидора, окружённая аурой непоколебимой уверенности, грациозно подошла к своему месту. Её глубокие зелёные глаза строго оценивали каждую мелочь, но на лице читалось только безразличие. То глубокое безразличие, которым может обладать только тот человек, который побывал в подобном положении тысячи раз. Когда она села за стол, то стала больше похожа на княгиню с картин, нежели на живого человека. Но, к сожалению, как только она заняла своё место, пуля попала ей в затылок.

— Ложись! — крикнул я и незамедлительно последовал своему приказу. Картонная дверь буквально взорвалась щепками, и в комнату полетел десяток пистолетных пуль. Выждав мгновение, я осмотрелся. Интерьер практически не изменился, не считая окровавленную Агнес, которая сидела на полу и пыталась осознать происходящее. Ей было уже не помочь: одно из красных пятен расползалось на уровне сердца, так что ей оставалось удивляться меньше минуты.

Помощнику же повезло больше: без каких-либо признаков ранения он лежал на полу возле меня, закрыв голову руками. Я несказанно обрадовался этому факту, так как это в разы увеличивало вероятность моего выживания в краткосрочной перспективе. Но времени не было, так что я похлопал помощника по ноге и перекатом втиснулся в угол, прилегающий к стене с дверью. Мой личный помощник мгновенно всё понял и прижался к противоположному углу, напряжённо вскинув пистолет.

Так мы стояли, целясь в невидимого противника почти целую вечность. Но вечность оборвал резкий удар ногой о картон, и остатки двери полетели вперёд — в проёме появилась охрана генерала. Стоит отдать должное моему помощнику — он среагировал мгновенно. Охранник не успел даже полностью показаться из проёма, когда получил две пули в череп. Не знаю, чему его учили в учебке, но уроки он прогуливал часто…

Я не терял времени. Не целясь, я выпустил обойму в образовавшуюся брешь, потом быстро перезарядил табельное. Из коридора послышался хор тяжелых шагов, уходящих к ближайшей переборке. С этого момента действовать нужно было быстро, так как оцепление, дежурившее на лестнице, не стало бы разбираться в сути вещей. И была максимальная вероятность, что эти ребята тоже начнут в нас стрелять.

— Трое. Стой здесь! — я переступил через тело и занял позицию у проёма, нацелившись в сторону отборного мата.

Сразу высовываться из укрытия было бы самоубийством, так что я снял фуражку и изо всех сил бросил её в проём. Как и предполагалось, фуражка пришла в негодность до момента касания с поверхностью пола. В этот же момент я выглянул из проёма и, увидев оттопыренный локоть, показывающийся из-за бетонной переборки, пустил туда три пули. В локоть попала одна, но её хватило для того, чтобы противник с криком вернулся в укрытие. Ситуация улучшалась с каждой секундой.

— Туда, — я указал помощнику на противоположную переборку и тихо добавил: — Громко!

Ещё один магазин пошёл на огонь на подавление. Я выстрелил дважды, взял паузу, потом выстрелил ещё раз в тот момент, когда полковник вынырнул из-за переборки. К сожалению, лицо полковника сохранило природное количество отверстий, однако я добился цели. Теперь противник боялся меня немного больше. Сделав ещё пару выстрелов, я достал запасной магазин и жестом скомандовал помощнику выдвигаться.

Он побежал, а я перестал стрелять. И это возымело тот эффект, которого я ожидал. Как только шаги стихли, один из оставшихся охранников подумал, что мы оба отступили, и выглянул, чтобы проверить свои догадки. Выглянул он больше, чем надо было, и за это был незамедлительно наказан тремя пулями в грудь. Оторопев, он грузно рухнул на пол, уменьшая эффективность стрельбы противника.

Я засунул в пистолет последний магазин; мой помощник вёл ожесточенную перестрелку. По звукам я понял, что со стороны противника был всего один пистолет, видимо, второе тело из охраны было серьёзно ранено. Это в разы облегчало задачу.

— Стоп! — гаркнул я, и помощник сразу же подчинился.

Выждав, пока стрельба стихнет, я осторожно высунулся из-за укрытия. В меня не стреляли, и это уже было прекрасно. Пользуясь моментом, я подбежал к переборке, из-за которой вёлся обстрел, и на секунду встретился взглядом с Раулем, который стоял за укрытием в противоположном углу. Переглядывались мы не долго: я рефлекторно всадил в недавнего знакомого четыре пули. Тот сполз по стене, плюясь кровью.

Как и предполагалось, для полковника это стало полнейшей неожиданностью. Он удивился, испугался и совершил ошибку, выдвинув оружие из-за переборки дальше, чем надо бы. Здесь опять сработали мои инстинкты: резким движением я ухватился за пистолет, и, прыгнув под ним, оказался по ту сторону переборки. В этот момент полковник осознал безвыходность положения и попытался ударить меня ногой в живот, но не успел — пуля прошла навылет…

— Стоять! Не двигаться! Что здесь происходит? — через мгновение в поле зрения появился сержант с взведённым автоматом и пятком бравых товарищей.

— Разоблачение заговора в высших эшелонах власти! — я встал по стойке смирно. — Доложите об инциденте в штаб немедленно! И мне нужно выпить.

— При всём уважении, никак нельзя, сэр! У меня приказ: никого не выпускать!

— Да, я в курсе, я его отдал. А теперь марш работать! Или вы хотите под трибунал?! — я грозно взглянул на оцепление, и жестом поманил за собой помощника.

Мы с помощником стояли на балконе отеля, попивая холодный «Сингани» из гранёных стаканов и закусывая разнообразными колбасами. Под нами двигался город: люди струйками переходили с одной улицы на другую, потоки автомобилей ветвились и сливались в единую сеть, а над ними молчаливо громоздились силуэты домов, гордые в своей фундаментальности. Город жил, несмотря на войну. Несмотря на смерти семи человек за одно утро. Несмотря ни на что.

— Так убийцами были те четверо? — мой помощник облокотился на перила.

— Нет, там немного другое, — я нравоучительно поднял руку с куском колбасы. — Рауль испугался трибунала и вместе с охранкой пришил генералову жену, а полковнику сказал, что это был я. А полковник и так был обо мне не лучшего мнения. Рауль просто захотел избавиться от меня, потому что он не уследил за здоровьем генерала, а это на расстрел тянет. А я — единственный в округе, который может что-то кому-то доложить. Как-то так.

— Тогда Сафрон убил? — помощник по щенячьи ждал одобрения.

— Ты идиот, если так подумал. Серьёзно. Я под присягой это могу сказать, если хочешь. Сафрон — один из самых мужественных людей, если я всё правильно понял в этой истории.

— Тогда кто убийца? — мой помощник недоуменно уставился на мой стакан.

— Это суицид. Почему? Представь: ты перехватываешь важное сообщение, где говорят, что тебя скоро убьют. Но ты ничего не можешь предпринять, так как если ты всё-таки что-то сделаешь, то убийца поймёт, что ты умеешь перехватывать его письма. А это приведёт к ужасным последствиям. И тебе остается только принять неизбежное. Знаешь, это расследование — тоже своеобразная форма суицида.

— Я не очень понял, товарищ комиссар, — помощник залпом опустошил стакан.

— К слову, сколько времени? — я последовал его примеру.

— Ровно одиннадцать, а что?

— Сейчас ты всё поймёшь, мой друг.

И ядерная ракета, прочертив в небе длинный след, обрушилась на город, превращая всё сущее в пепел…

Александра СИТЛЕВА

ОРФЕЙ ПОГИБ В НЬЮ-ЙОРКЕ, ЕГО МОГИЛА — БЕТОН

Жить — это уникальный шанс.

— … И почему же я не могу выйти?

— Вы нарушаете закон!

Больше всего я не люблю, когда по утрам дом наполняется криками, но так повелось — и я всё ещё не привык. Последнее время слишком часто первые лучи солнца опережаются первыми свирепыми возгласами.

— Да? И какой же такой закон?

Я вышел посмотреть на сегодняшних нарушителей моего равновесия и воров моего прекрасного уютного сна: оказывается, они опять идентичны предыдущим: такие же смешные шапочки на всё лицо, странные белые мешки вместо одежды. Что им нужно, чего они требуют столь назойливо, даже агрессивно?

Послышался топот — мой друг тоже проснулся; его близость я ощутил по раздавшемуся зловонному душку, вечно его сопровождавшего, несмываемого даже самыми изысканными шампунями. Он уселся рядом, уставившись на пришедших. Те, в свою очередь, тоже ощутили этот отвратительный аромат, переключив своё внимание на нас.

— Паспорта на них, пожалуйста, — сказала одна из.., вытаскивая из мешка на своём теле квадратный предмет и тыкая им в нас. Мой друг, горло которого сразу же задрожало в выражении непримиримой злобы, выдвинулся, закрывая меня своим большим и могучим телом.

— Крайне прошу покинуть мой дом, иначе я буду вынужден вызвать полицию!

— Вызывайте, и, если окажется, что у них нет документов, на вас будет ещё одно нарушение.

— Вам самим не стыдно за себя? Думаете, это останется безнаказанным? Я не знал, о чём они говорят, но, по совпадению с тем, как человек начал двигать своей чёрной штучкой, мне вдруг сильно захотелось броситься на неё и съесть, однако я смиренно выжидал, когда человек освободится и сервирует мне отвратительные сухие комочки.

Но вот, из угла донёсся знакомый плач — так я определял для себя этот ни на что не похожий, одновременно приятный и неприятный звук, — и я бросился к нему. Я любил этого человека, хоть и приходил он слишком редко и ничего мне не приносил, любил его и никогда не забывал.

Сегодня он выглядел иначе: весь сияющий так ярко, что я не мог смотреть на него пристально, и я опустил голову. Тогда он склонился и взял меня, как мать, которую я не помню, но помню её запах и тепло, он взял и поднял меня. Я остолбенел, конечности мои не двигались, но мне было невероятно спокойно, и я забыл обо всём, меня укачивало на волнах блаженства — я оказался нигде и везде. Я спросил его неведомое мне, не произнося ни слова:

— Как теперь?

Он долго молчал, обжигающе гладил меня по голове и спине; еле слышимые звуки возни доносились до моих ушей, но мне не было до них никакого дела. Был только я и всё бывшее, настоящее и будущее, всё знакомое и неизвестное, теперь я знал это. Что за слова я произношу, что за картины наблюдаю? Вот запах — это запах предательства, крови, пороха; вот крик — это крик матери, революции, убиенного скитальца; туманом окутанный лесной город скорбил о проигранном, блуждающие по нему бестелесные сущности всё ещё пытались вступить в схватку, но ауры их рассыпались, оседая гнилью на быстро увядающих растениях.

— Кончился… — пробасил еле передвигающий лапы тощий бурый медведь, — кончился наш век.

Он упал на чахлую траву рядом с мучающимся облысевшим оленем и завыл, но быстро вой его утих, и дух покинул его медвежье тело. Чёрный лес загудел, и на макушки вялых деревцев и ёлок упал едкий смог; они взглянули вдаль и увидели две округлые серые башни, густо выдыхающие тёмно-серый дым и глядевшие на них без сожаления, словно не замечали страданий и уныния.

Спрятавшаяся в запутавшихся ветках орлица накрыла гнездо с голодным кричащими птенцами некогда могучими крылами, в которых теперь зияли проплешины; смог приближался, делая чёрный лес непроглядным и понурым, ввергая оставшееся ещё полуживое в суету.

Один из птенцов захрипел, выпучив заплывшие глаза на пушистой голове, и жадно пытался вдохнуть чистого воздуха.

Пущий гудёж поднялся в лесу — и само существо леса стало внимать этим крикам, стало просить помощи неведомо у кого. Лес выл и стенал, в круглые башни только хохотали и дымили.

— Я здесь! — отозвался писклявый голос. Я огляделся в поисках его обладателя и заметил яркое красное пятно в лесной мгле; оно шибко ускользнуло из виду.

— Попробуй, найди меня! — засмеялся он, и я, заслышав топот маленьких ножек, бросился за ним.

Не помню, сколько блуждал среди спутавшихся веток, гниющих зверей и режущего глаза смога, но, когда ноги мои уже почти не шевелились, я ощутил невыносимый запах гари, почувствовал испепеляющий жар на коже, тут же покрывшейся волдырями, и свирепо пополз прочь, хоть куда — лишь бы уйти из этого ада.

Обгорелые ветви рассыпались передо мной, и лес вдруг исчез, оставляя лишь покрытую пеплом и конфетти, выжженную землю, над которой возвышались две круглые дымящиеся башни, а вокруг них по рваной траектории, напоминающей звезду или нечто подобное, двигались знакомые мне фигуры: красные шорты и белые, большие чёрные уши…

Вдруг земля задрожала, и башни начали рушиться одна за другой…

— Фонограмма!

В зале загрохотала электронная музыка; сцена осветилась тысячью вспышек, и среди них, меж двух колонн с переливающимися золотом шарами на них, возникли танцоры, двигающиеся синхронно в бит, настолько идеально, насколько даже самые сверхсовременные роботы двигаться не смогли бы. На экране в виде перевёрнутого треугольника на мгновение показался гигантский глаз, сменившийся ползающими змеями.

Затем на сцене появилась она — пластиковая муза поколения, сейчас одетая в невзрачную одежду для репетиций, с комом непонятного сена на голове и недовольным лицом, которое без макияжа даже не было её лицом. Она начала нехотя двигаться, отрабатывая давно заученные движения.

— Господину не нравится, как ты себя ведёшь последнее время, — сказал менеджер, небольшая пухлая женщина в неопределённом возрасте, после того, как Лин закончила репетицию и спустилась обратно в гримёрку.

— Он может засунуть своё мнение себе в жопу, — прошептала Лин, падая на мягкое кресло и прикрывая глаза. Вокруг неё тут же возникла орава стилистов, визажистов и других теней, возложивших свои души на пьедестал даже не самой Лин, но того неизвестного, заставляющего всех принимать очередное собственное решение. В какой-то степени и Лин, и её коллеги по сцене тоже были точно такими же тенями, спрятанными в прекрасную, недостижимую простым смертным оболочку.

— Ван Лин! — прикрикнул менеджер, подходя к ней некомфортно близко. — Господин продюсер будет присутствовать на концерте. Мы должны ему ещё…

— Убирайся! — закричала Лин, вскакивая с кресла и сдирая с себя заколки вместе с накладными волосами, размазывая тушь и помаду. — Не хочу, не хочу! Я ухожу!

Она начала снимать с себя блестящий костюм со множеством пайеток, страз и прочих украшательств, она металась по комнате, желая спрятаться, она пыталась вырваться из этого невидимого золотого рабства, но всё, что она видела перед собой — лишь непроглядная тьма, неопределённая, совсем не чёрная, как её обычно рисуют, наполненная… чем-то, к чему невозможно приблизиться и что невозможно понять, тайной, злым умыслом; тьма была холодной и одинокой даже с множеством случайных людей, попадающих в неё, остающихся в ней или уходящих.

— Боже, помоги!

Гигантский крест вонзился в перемолотую массу, которой был устелен пол этой тьмы; в него ударила молния и он возгорел.

— Гениально! — затрепетала девушка-режиссёр сегодняшнего концерта.

— Госпожа Лин, это гениально! Если мы… (голос её дрожал, а сама она шибко записывала что-то в потрёпанный блокнот), если мы поставим крест знаете где, вооот здесь, — она достала схему концертного зала и сделала пометки, — и будем подсвечивать его в определённые моменты. Чтобы он, знаете, как бы стоял таким образом, что бог смотрит на нас, а не мы на него. На песне…, на… бридже, да, это будет потрясно!

Лин сидела на кожаной софе, пусто вглядываясь в беспрестанно суетящихся людей, практически не дыша и ни на что не реагируя. Менеджер приставил к её губам бутылку, заставляя сделать глоток, быстрым движением закинула таблетки и всунула ей в руки телефон, чтобы Лин бездумно листала наполненную котами ленту. Она даже улыбнулась.

— Не забудьте уважительно посмотреть на центральную ложу и с благодарностью улыбнуться, — подсказал менеджер, когда танцоры вместе с Лин уже были готовы к выходу на сцену.

— Будь проклят тот день, когда я приехала в Америку, — сказала Лин так, чтобы никто не смог услышать, и выпорхнула на сцену.

Они успели отстроить крест всего за несколько часов до начала концерта, и теперь он чуть ли не перетягивал на себя всё внимание.

Люди, толпившиеся в зале, заверещали не своими голосами, когда на сцене появилась Лин; танцоры прошли меж колонн, музыка заиграла, механический голос запел примитивные строки, за которыми подпевать и стыдно, и хочется.

I ain’t seeing no lies, look here, I’m the highlight, If you had my love, you’d love me for your whole life.

Лин двигалась под музыку, не утруждая себя создавать имитацию того, что она действительно поёт — сомнительно, что она помнила песни, которые для неё писались штабом аналитиков, и не то, чтобы эти песни ей нравились. Как и всем: они лишь пристают ненадолго, ровно до момента, как их заменит какая-нибудь другая с точно выверенной формулой, подходящей как можно большему количеству народа.

Для следующей песни на сцену выкатили ещё не выпущенную модель Кадиллака; розовый переливающийся автомобиль проехал меж колонн и остановился.

Лин взглянула на центральную ложу — продюсер был там, пристально наблюдая за каждым движением на сцене. Она улыбнулась фальшиво, с немой просьбой неизвестно кому забрать её домой, вытащить из этого ада, роскошно отделанного, с неземными запахами и чувствами, со всем, что противно жизни на Земле.

Armageddon when I get it make the world shake.

Крест зажёгся ярко-оранжевым, ослепляюще ударяя по Лин и танцорам. Она зажмурилась, выронив микрофон (фонограмма продолжила петь за неё) и упала на колени. Когда же она, наконец, подняла глаза, то увидела, как господин в спешке покидает ложу, а люди, не обращая внимания на прервавшийся концерт, суетятся и толкаются, пытаясь найти выход.

— Оставайся на месте! — послышалась команда из наушника.

— Выключите! — закричала Лин, когда из динамиков стала раздаваться безумная какофония, словно шагающие полчища демонов вырвались из преисподней и, лязгая цепями, в которые они когда-то были закованы, обращали всё на своём пути в тлен…

Умереть — это уникальная возможность.

Лин проснулась от невыносимого гнилого смрада и липкости тел, прижавшихся к ней. Она захрипела, горло сдавило режущей болью, а без того худое тело осунулось и посерело от усталости и голода, тонкие руки схватились за стены, на ощупь кажущиеся покрытыми каким-то сыпучим материалом.

— Это действительно ты? — задал вопрос один из сидевших рядом.

— Где мы? — выдавила Лин и попыталась встать, ударяясь головой о потолок — слишком низко даже для невысокой китаянки.

— Я помню, как заходил в поезд и пока что никуда из него не выходил.

Кажется, у них там что-то случилось.

— Что тут непонятного? — сказал другой человек. Маленького окошка в вагоне было недостаточно, чтобы свет показал его лицо. — Поезда, везущие людей в неизвестность — мы уже такое видели…

— Что вы имеете в виду, я не понимаю? — просипела Лин, пытаясь наощупь понять размеры вагона, но то и дело натыкалась на человеческие тела.

— И не ясно, живые ли, мёртвые?..

— А что тут понимать? — хохотнул человек, — Понимаешь, это дело святое, а главное — очень доходное. Я вот только думаю, кому с нас доход-то? Наверное, умерщвление нам скоро по-настоящему устроят…

— Всё, перестань! — прикрикнули на него. — Не пугай её.

— Я ничего не понимаю… Я только что стояла на сцене, только что, — Лин уселась на пол рядом с чьим-то холодным телом. — Это был февраль, двадцать второе февраля. Начало мирового тура…

— Скачете под свою попсу, а нам терпеть потом, — произнёс кто-то сдавленным старческим голосом.

— Так вот она! — заорал вдруг какой-то человек, вскакивая и, судя по звуку шлёпающих голых ног, направился к Лин, хватая её за волосы и заставляя подняться. — Из-за тебя, тварь, мы тут подохнем! — он ударил её по лицу, удерживая, — Из-за того, что тебе вдруг понадобилось поторговать рожей или чем ты там обычно торгуешь…

— Пусти её!

В темноте, когда никто не видит и ты сам слеп, ударить и убежать намного проще, даже не нужно за это раскаиваться, если ты не видел лица жертвы.

Поезд остановился. Люди — те, кто ещё в состоянии был ходить — бросились к окошку: за ним не было видно ничего, кроме уходящего за горизонт поля, усеянного мелкими белыми квадратными будками.

— Что это?

— Новая версия газовых камер. Вы что, новости не читаете?

Дверь вагона отворилась, и люди в мешковатых белых костюмах вошли внутрь, пересчитывая и проверяя каждого, записывая себе, по-видимому, первые впечатления. Все сидели, боясь шевельнуться и сказать хоть слово.

— У вас была драка? — поинтересовался один из них, перебирая бумаги и найдя нужную. — Ван Лин, просим рассказать в деталях, что здесь произошло. Лин покачала головой, продолжая всматриваться в то, что показалось за открытой дверью: множество тяжело вооружённых людей ходило возле высоких металлических оград с колючей проволокой, прямо смотрящих на захмуревшее небо, выше которого был лишь огромный сгусток накопившихся на земле страданий. Затем она перевела взгляд на тех, с кем пребывала: кто-то уже давно испустил дух, кто-то, весь обгаженный, сидел в углу и плакал, но большинство лишь слушали, тупо уставившись на вошедших. Лин перевела взгляд на свои ладони, покрытые сажей.

— Хорошо, — подытожили учёные или врачи, или кем ещё они себя называли. — Что же, просим вас не паниковать. Сейчас вы все пройдёте к месту своего пребывания в ближайшие три месяца. Так как вы были эвакуированы из зоны повышенной опасности инфекционного заражения, вы будете проходить медицинское обследование каждые два дня. Для каждого подберут индивидуальное лечение в соответствии со степенью заражённости вашего организма патогеном.

— Я не больна, — прошептала Лин.

К врачам присоединились военные, помогая транспортировать людей. Совсем недвижимых, тяжело больных и мёртвых оставили в вагонах. Как только поезд двинулся, колонну повели к баракам.