18+
Литературные страницы 6/2020

Бесплатный фрагмент - Литературные страницы 6/2020

Группа ВКонтакте "Стихи. Проза. Интернациональный Союз писателей"

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 170 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Интернациональный Союз писателей

Издательство «ИСП» не прерывает свою работу

В рамках карантина следующая неделя — с 30 марта по 5 апреля объявлена нерабочей. Многие учреждения и заведения не будут действовать в этот период времени. Гражданам предписывается соблюдать режим самоизоляции и не выходить из дома без необходимости.

Однако издательство «ИСП» не планирует останавливать свою деятельность на период карантина. Современные технологии позволяют нам работать в стандартном режиме, не подвергая себя и других риску инфицирования. Если Вы собираетесь прислать нам Вашу рукопись, намерены заключить договор об издании, уточнить условия или обсудить уже ведущуюся работу с Вашей книгой, мы готовы к сотрудничеству и окажем Вам всю возможную поддержку.

Сложившаяся ситуация серьезна, но карантин — это не конец света. Это пауза, которая дает возможность заняться тем, чем хочется, в том числе творчеством, завершить дело, которое давно требовало окончания, и смотреть в будущее без паники и легкомыслия.

Издательство «ИСП» продолжает работу и ждет Ваших писем. Желаем всем творческих успехов и крепкого здоровья.

Пресс-служба ИСП

Творчество наших авторов

Важно! Все произведения в сборнике публикуются в авторской редакции и с согласия авторов!

Истоки цивилизации

Наталия Варская

Наш дачный посёлок дружно строился, повсюду кипела работа. На соседнем участке орудовала бригада из Калмыкии, напротив хозяйничали армяне и почти везде — таджики с узбеками. Вечерами горели костры, жарились шашлыки, варился плов, распивались спиртные напитки. Я перезнакомился со всеми строителями и они приглашали меня к своим кострам. У прораба калмыцкой бригады был день рождения. Мы сидели вокруг костра, ели, пили и говорили. Чем больше пили, тем интересней шёл разговор. Я узнал много нового из истории. Оказывается, русские цари брали в свою охрану калмыцких воинов. Глядя на говорившего это трудно было представить: маленький, худой, с испитым лицом, он никак не был похож на гренадера. Товарищи его поддержали и сообщили о том, что слава о калмыцких богатырях гремела по всей земле. Постепенно оказалось, что калмыки — потомки Чингиз-хана и их кровь течёт в жилах большинства гениев от, естественно, Ленина, до, извините, Пушкина. Только враги калмыцкого народа эту правду тщательно скрывают. К концу вечера оказалось, что вся цивилизация от калмыков пошла.

Уж не знаю, как с цивилизацией и Пушкиным, но гаишники в Калмыкии действительно мощные. Бывало едешь по трассе в Астрахань и проезжая Калмыкию диву даёшься: кругом степь, ни кустика и вдруг прямо будто из-под земли вырастает пост ГАИ, три человека, с круглыми, откормленными лицами, эдакие крепыши. И дёшево от них не отделаешься! Они безжалостны и свирепы. Для меня до сих пор загадка — откуда они появляются в голой степи? Не иначе как прячутся в засаде в ямах, специально для этого вырытых. Действительно — отчего было не брать таких смекалистых бравых молодцов в царскую охрану?..

Размышляя над парадоксами истории, я шёл к дому и был перехвачен бригадой из Армении. Компания была уже навеселе и я узнал ещё кое-что из истории. Оказалось, что цивилизация зародилась на горе Арарат. Именно туда пристал Ной со своим ковчегом. Естественно, что все великие люди имели и имеют армянские корни. А грузины вечно к славе армян примазывались. Вот Шота Руставели на самом деле Ашот Руставелян, а грузины его переименовали из гордости и амбиций. Да, с аргументом про Ноя и Арарат не поспоришь.

Я снова сделал попытку дойти до дома, но меня позвали на плов. От таджиков я узнал, что цивилизация зародилась в Иране, а Иран был исконной территорией таджиков. Все языки Востока произошли от великого таджикского языка. Узбеки имели на то свои возражения и у котелка с пловом чуть не завязалась потасовка.

А я наконец-то оказался дома. У меня тоже шла стройка и работала сборная бригада из украинцев, молдаван и белорусов. Хорошо, что они уже спали, иначе мне наверняка пришлось бы узнать ещё много нового о происхождении цивилизации на земле.

Умчался марток… Акростих

Татьяна Гассан-Филиппович

Журчат ручейки и кругом весна,

И солнца лучи греют землю, что надо!

Ворвался в окно ветерок со двора,

Умчался марток и апрель, как награда…

Весенний настрой не даёт тихо жить,

А гонит туда, где свобода и счастье!

Подальше от города хочется быть —

Радушием лес прокричал громко: — Здрасьте!

Есенинский стих про зелёную шапку

Любя вспоминаю, всей грудью дыша…

Есть что-то в апреле от танца в присядку

(ведь жизнь хороша)!

Что за зверь по кличке Счастье?

Наталия Варская

Что за зверь по кличке Счастье?

Объяснить вам в одночасье

Я, пожалуй, и не в силах.

Расскажу, как это было.

Шла я вечером по скверу,

Было мрачно всё и серо,

Вдруг навстречу мчится Нечто.

Удивилась я, конечно.

Было это Нечто цветом

Как клубничная конфета,

Только выдавала шерсть,

Что не надо Нечто есть.

Это Нечто подбежало,

Мои туфли облизало,

(Далеко была щека).

Я увидела щенка.

Был он вымазан вареньем,

Выгнан кем-то, вне сомненья.

Я взяла щенка домой,

Он теперь живёт со мной.

Пёс приносит мне удачу,

От него варенье прячу,

Чтобы не было проблем,

Всяких разных острых тем.

Счастьем я зову щенка.

Он всегда до потолка

Прыгает, когда встречает,

Так он счастье выражает.

Оксюморон N2

Арбила Ареневская

Мне не хочется печального финала:

Они не домолчались друг до друга.

Я слишком долго тебя искала,

Чтоб бумерангом молчание — по кругу.

Буду тихо кричать своими стихами.

Верлибры, оды, ропалики, сонеты

Будут в небе летать облаками.

На немые вопросы в них есть ответы.

Я знаю, что ты их читаешь, мой Мастер,

И окно моё всё ещё открыто.

Я вижу тебя, не видя. Счастье

Настигнет нас скоро. Твоя Маргарита.

30.03.2020

Не отдавай меня ему!

Татьяна Еременко

Не отдавай меня ему!

Чтоб даже в мыслях не вернулась.

Сожми в объятьях, как в плену,

Люби, целуй, дерись на совесть!

Борись за счастье карих глаз.

За то, чтоб лишь тебе сияли.

Любуйся, как огонь погас

К нему, сопернику, что ранил.

Прошу, открой мне новый мир,

В котором нет ни слёз, ни боли.

Нет ни предательства, ни лжи,

Ни масок. Выкради босою.

В моей израненной душе

Найди родник и пей глотками.

Я для него была мишень.

Закрой собой, встань между нами.

Взорви прогнивший старый мир,

И мы с тобой построим новый.

Кто ранен был, но жизнь любил,

Тот знает, сколько счастье стоит.

О жизни

Анна Петухова

Мне больно,

Очень больно,

Сердце бешено стучит

И колотится в груди.

Мне одиноко,

Очень одиноко,

Нету рядом человека,

Которому я была бы нужна,

Просто нужна

Без всяких поводов,

Без всяких причин,

Просто нужна

Как подруга,

Как человек.

Время,

Как использовать время?

Дни, недели, месяцы, года пронесутся,

Но не все люди рядом остаются,

Ведь кто-то уходит безвозвратно.

Мы сами создаем моменты,

Которые хотим прожить

И на долгое время запомнить.

Если нет таких моментов,

Если нет рядом человека,

То тогда зачем существует жизнь?

31.03.2020

Тоска

Константин Гречухин

Леве грустилось с самого утра.

Как все меняется. Почему все так? И что они такие все? Какой раз на ум за последнее время приходит мысль, что как, с одной стороны, было проще в 90-е. Конечно, это нельзя ставить на чашу весов с тему ужасами, которые происходили в то время. Лихолетье.

Однако, на отметить разницу в отношениях между обывателями. Люди думали, прежде чем сказать простое — «Козел» кому-либо в лицо. Потому что этот самый «кто-либо» в мгновение ока мог превратиться в личность, глубоко уважаемую тобой. Потому как из кармана или из за пазухи могли показаться пистолет или нож. А то о вовсе без оных-неприкрытая неадекватность. И тут уже неизвестно, что лучше? В любом случае, разумнее было вообще держать язык за зубами и проходить мимо.

А в целом, до этого не доходило, так как люди не были уверены, что этого может не произойти. А потому, кто его знает, кто перед тобой сейчас? Да лучше сдержать свой пыл. От греха подальше. Так оно надежнее. Смотришь, а уже и сама причина негодования становится какой-то мелкой. Вот ведь, оказывается, что и не оппонент виноват, в общем то.

Хуже было когда за неаккуратно сказанное слово начинали «призывать» к непонятным «ответам». Разумных ответов на которые, у, вполне себе, интеллигентного человека, но, допустившего чуть не совсем оное поведение, быть просто не могло. Встречались друг с другом разные миры, которые при нормальном функционировании социума никак встретиться просто не могли

И если ранее один из этих миров не имел права на существование в гражданском обществе, ограничиваясь в своем распространении только в специально выделенных местах, то теперь он стал полноправным хозяином социального положения, разрастаясь до размеров Вселенной. Правоохранные институты, ограждавшие его распространение, перестали выполнять свои функции. А другими словами попросту исчезли. По крайней мере сначала их представителей перестали видеть, а потом прекратили в них верить. Люди оказались брошенными. Общество в былом понимании перестало существовать.

Ну, а большая часть народа реагирует на то, что видит. Приходилось принимать вещи такими как они есть. Вот и стали люди проникаться культурой преступного мира. Доходило до того, что и интеллигенты и даже представители закона стали слушать музыку неизвестного дотоле шансона.

В «блатных» идеях стали выискивать зерна правды, которые хоть как-то оправдывали бы текущее положение. Все чаще можно было слышать выражения: С бандитами хоть можно договориться…

Появилась альтернатива государственному управлению, которого, по сути не было. Или не было видно. Власть была занята совершенно другими проблемами.

А народ идет к тому, кто ему ближе. И пошел процесс интеграции чуждых ранее миров.

Нравы того времени отпустили вожжи естественного сдерживания индивидуумов, формируемого полноценным гражданским обществом. Но, выходило, что в то же время люди натянули поводья личного поведения в ракурсе новых альтернативных порядков. Хочешь не хочешь, но если не уважительно, то по крайней мере, аккуратно обходились друг с другом.

Сейчас же, складывается ощущение, что и уважение, как таковое, к человеку и осторожность в общении совсем исчезли из бытового обихода. Даже если человек будет разговаривать без оскорблений, то таким тоном, что себя ты можешь чувствовать хорошо если рабом, а то и его собачонкой.

И при этом, обращающийся к тебе самому, ровным счетом не будет испытывать никаких эмоций. Не говоря ни о каком душевном восприятии. Просто так уже привыкли. Большинство приняли новые потоки жизни. И наверное даже не обращают внимания на относительные тонкости восприятия действительности.

Некоторых это раздражает. Его, например. Лева, ментально такие ситуации, что происходят вокруг чуть ли не ежедневно, пристраивает на фон 90-х. Иногда получается весело. По черному.

А если серьезно, то куда дальше? Человеком себя перестать чувствовать, чтобы привыкнуть?

В магазин зайти нельзя. Уже себя должным чувствуешь.

Разумеется, он был против того, что творилось в то десятилетие. Но взаимное уважение, пусть и таким скорбным путем, достигалось. И распространялось оно не только на стороны конфликта. Остальной мир чувствовал, что с ним может приключиться то же самое.

За страх живем? Тоже нездорово. Сейчас его в том понимании нет. Зато есть наглость и хамство, которые вполне вероятно выступают в первых ролях, чтобы заглушить уже другой страх, который вполне не осознается, но присутствует, витает, как утренний туман. Пойди его улови — нет же. Но он все равно окутывает, облекает собой незримо, неосязаемо, но чувствительно.

Так что же лучше? Или третьего не дано?

Думать дальше не хотелось, и Лева пошел умываться. На работу пора. Там тоже свои дебри.

Как ни странно, но он любил ходить на работу. Пусть и не как на праздник. Но там было интересно.

Да еще сегодня вечером они должны были встретиться с однокурсником, которые сейчас проживал на Урале, откуда, собственно, и был родом. Так что вечер пятницы обещал быть, как минимум, нескучным.

Однокашник был довольно интересным человеком, хоть и со своими странностями.

Во время обучения он прославился тем, что был любителем всего, что расширяло его сознание.

Сначала он забавлялся естественным процессом познания путем освоения твердой материи гранита науки. Но потом, отчего-то потерял интерес к этому занятию. По всей видимости, из-за отсутствия видимой конечной цели этого процесса, а может оттого, что нашел более простое средство получения удовольствия от игр со внутренностями своей черепной коробки.

Так или иначе, но остался умным. Но, употребление различных снадобий не прошло даром для его психического здоровья. И хоть, его нельзя было признать откровенно хромым на голову, но странностей в поведении добавилось.

И если во время учебы, он вместе со всеми сам посмеивался над своим, иной раз, особенным поведением, то в дальнейшем стал серьезнее. Совсем прекратил эксперименты с потреблением «интересных» вещей.

Он не доучился с нами. Его отчислили именно по этой причине. В первый день после летнего отпуска он во время общего построения учебного подразделения остался сидеть в расположении. Это не могло не показаться странным командиру. Еще более интересным оказалось его поведение. Которое удивило даже нас. Он не отвечал ни на один вопрос. Что там у него могли произойти в отпуске, чтобы приехать в таком виде?

В результате, его сопроводили на гауптвахту, и через недолгое время он отправился с документами о незаконченном высшем образовании к себе домой, на Урал.

Мы некоторое время ничего не слышали о нем совсем ничего. А однажды, замполит зачитал нам лекцию о благе хорошего поведения, так как люди не знают, что может быть в будущем.

— Вот, например, ваш недавний товарищ, одумался у себя дома и решил податься служить в спецорганах. А они запросили у нас характеристику на него. Мы ему положительную дать, естественно, не сможем. Просто, в данном случае, не готовы брать на себя ответственность за судьбу Родины. Так что думайте, что делаете.

Мы даже не знали жалко нам его или нет. В целом, справедливо. Но, есть ли у человека право на ошибку? Или здесь важен размер и значение оной?

Кто знает, может он извлек серьезные уроки и важно дать ему шанс восстановиться?

В итоге, его, все же, взяли на службу в министерство чуть другого ранга — на оперативную работу. О его деятельности известно немногое, кроме того, что он там какое-то время подвизался на ниве, совсем неизвестных нам дел. Сам он об этом ничего не рассказывал: может от того, что ничего интересного. Ну, а мы, отчего-то, не спрашивали: наверное оттого, что не до того было.

Более интересным для нас оказалось то: каким образом и через какую связь, остается совершенно непонятным, он оказался на должности главного инженера довольно большого электротехнического завода. Волею судьбы или нет, но именно по специальности, которую наш друг должен был получить по диплому вместе с нами при более благоприятных для него обстоятельствах.

Но парень не унывал. Женился. Благоустроился в родном городе, уже независимо от родителей. Стал ковать свое собственное счастье. Ни на кого не надеясь. Скрывать нечего-были у него позывы, при довольно привилегированном положении его тестя, использовать появившиеся возможности. Он сам как-то об этом рассказывал. Но тот ему прямо заявил, что рассчитывать на его протекцию совершенно точно не следует: раз женился, то и занимайся сам своей семьей. Обида на нового родственника оставалась. Но ничего не поделаешь — сам так сам. Да, и в целом, получалось вполне себе неплохо.

Временами он наезжал в Москву. Все чаще, по делам завода: то конференция, то переговоры, то проездом, если ехал в другой регион.

Друзья встречались, включая еще одного однокурсника. Леве в такие дни всегда удавалось отпроситься у руководства, и они довольно весело проводили время за воспоминаниями недалекого прошлого.

И вот, вчера он позвонил и сказал, что неплохо было бы встретиться.

Хорошо: у Левы была путеводная звезда на текущий день. Хоть отвлечься можно будет на что то новое. Он любил изменения. А то все никак его не оставляли мысли о справедливости человеческих отношений.

На работе день прошел как обычно — без изменений. С другой стороны, тоже неплохо. К вечеру он быстро отстрелялся письмами к заказчикам, решил, что сегодня уже ему никто отвечать не будет, и, таким образом, все переносится на завтра. А сейчас-свобода!

Шеф не стал ему препятствовать в оставлении рабочих позиций — у Левы всегда было все на своем месте. Так что, даже будучи на отдыхе, он всегда мог решить все рабочие ситуации.

Несмотря на то, что встреча с другом селила надежду на интересный вечер, все же, что -то гнетущее находилось внутри и никак не хотело не то что уходить, но даже не поддавалось на изгнание. Может оттого, что Лева никак не мог найти причину и ответ к решению поселившейся в голове неотвязной мысли. Девяностые…

Без ответов Леве всегда было тяжело — с самого детства.

Но чтобы знать ответ, необходимо понять постановку самого вопроса. И здесь было тяжелее. Вопросы возникали большей частью в пространстве между причиной и ответом. Ну почему все так? А важнее было бы поставить вопрос к причине. Так вот и получается, что мучаешься по всей протяженности цепочки, а успокоиться не можешь. А вот обнаружить основу тяжелее всего.

Друг добавил неопределенности. Он оказался, если не в таком же, как Лева, состоянии, то около того. Тому тоже нравилось искать ответы.

И если Лева задавался вопросами к населению, с отдельными досаждающими представителями которого ему приходилось сталкиваться ежедневно, то вопросы товарища лежали в плоскости требований к власть имущим. Попивая пиво из горлышка, дно бутылки которого аккуратно вскидывалось при каждом глотке к звездам Кремля, в саду, около которого, они расположились с Левой, друг рассуждал:

— Почему все так? Почему они так поступают с нами? Где пенсии? Где дороги?

— Твои вопросы мало отличаются от того, что несется вокруг из информационных потоков. Ты будь или интересней или позитивней.

— А что не так?

— В общем, может и так. А когда то было иначе? Что нового? Новая только твоя жизнь. И тебе интересно биться о лед общих сомнений? Здесь не может быть ни одного ответа и ни одного решения. Ведь, заметь, за вечер, ты не произнес ничего положительного. Значит в тебе нет места ему. Тебя самого не жалко при этом? В независимости от твоих вопросов, в тебе начала жить общая жижа пессимизма, которая смешивает в себе все и дальше наполняется только недовольством и даже злобой. Но вроде, ты еще до этого не дошел. А так, негативное восприятие пессимизмом как механизмом для решения, никогда не приводит к положительному результату. Кроме того, ты и на прочие вещи в жизни начинаешь смотреть тем же взором — не хищника, не травоядного, Лева внимательно посмотрел на товарища, — а стервятника. Чем питаешься?

Писарь уставился на Леву взглядом не то какого-то мелкого животного, не то существа необъясненного (их сейчас столько развелось в современном искусстве, что и виды настоящих животных не сразу в голову приходят). В этот момент выделялись только лишь его блестящие глаза, зрачки которых то ли так сильно расширились, то ли слишком уж блестели, но казалось, что весь Писарь во всем своем сосредоточении сконцентрировался в них:

— Тебе не важна справедливость?

— Сложное понятие. Оно лишает свободы.

— Кого? Их? — он махнул рукой в сторону красных стен. — Может наоборот?

— Опять ты за свое. Смотри. Ты свободен, когда никому не доставляешь неудобств. В противном случае — ты виновен перед человеком. В таком случае, ты должен понести наказание, в том или ином виде. Справедливо?

— Ну да, — Писарь смотрел на Леву, словно ожидая какого-то подвоха. Было видно, что он сам не уверен в собственных убеждениях и допускал, что могут иметься другие взгляды на проблему. Но по всей видимости, ему этого не хотелось. Не хотелось даже допускать каких-то новых открытий. Хотя ясно себе человек не представлял даже своих убеждений. Так было удобнее: эмоционально отрицать как вовне, так и внутри себя. Наверное оттого, что не хочется углубляться и разбирать проблему до основания. Просто крикнуть, возглас решит все. Заглушит сомнения внутри, и может быть закроет рот оппоненту. А если и не закроет, то тоже неважно. Можно и не слишком то слушать, даже если и продолжит.

Однако сейчас товарищу было интересно.

— Неужели ты можешь жить совсем без ошибок? Тебе бы наверное хотелось, чтобы тебя простили за что-то в прошлом?

— Допустим, — произнес тот поеживаясь.

— Ну так, может быть тебе самому не нужно быть таким уж строгим к окружающим?

— Ну если меня не простили, то почему я должен другим давать спуск?

— Вот. Вот оно. В тебе живет твоя обида. И мстить ты будешь как раз не тем, которые потенциально могут тебя обидеть, а более незащищенным. Потому что ты понимаешь, что более сильному ты ничего сделать не сможешь.

Писарь нервно отхлебнул из бутылки, облокотился локтями на колени и смотрел вниз.

— И даже все твое недовольство, якобы на условия жизни выливается на объекты метафизического характера. Которых ты никогда не видел, не знаешь. Они существуют лишь в твоем воображении с информационной подачи. Какой-то единый образ. Проще, конечно, сказать: Они. И вылить все на них. Согласен, так психологически проще. Обида продолжает жить, ты продолжаешь искать жертв своих проблем.

Писарь продолжал молчать.

— Один человек сказал, что сильному человеку все равно при какой власти жить. Наверное, можно добавить, что главное, чтобы ты знал что от жизни хочешь.

— Ты знаешь, — произнес Писарь, подняв голову, — что я хочу… Я занял определенный рубеж в своем развитии и относительно доволен своим настоящим положением. Но я понимаю, что дальше то мне в моем городе особенно некуда. Я не могу все бросить и приехать, к примеру сюда. В конце концов, у меня жена и ребенок. Да, если честно, то я бы всерьез то уже и не думал куда-то ехать. Привык к стабильности.

— Какие-то «картиночные» рассуждения. Ну, в смысле того, что насмотрелся «нравоучительных образов» вокруг себя, коими сейчас выступают все что может петь, читать, говорить, показывать, и теперь по другому не видишь пути другого. Гонишься за фантомами, а себя не замечаешь. Так затоптал, зашпынял самого себя куда-то назад. Но он бежит за тобой, хромает, ковыляет. Но не оставляет надежды, что ты к нему, то есть к себе вернешься.

Неужели, к примеру, ты в своем городе не можешь найти применение своему развитию? Я ведь знаю достаточно ребят из регионов, которые не сидят на месте в ожидании грядущих благ. И им окупается сторицей.

А в целом-то, тебя вполне устраивает твоя жизнь. Но ты знаешь, что существует еще и другая. Может, в целом, картиночная в твоем представлении, но тебя она не оставляет и дразнит. Потому ты и бросаешься искать виноватых в том, что она лучше, чем та, что у тебя есть. А ведь, по сути, не так то все и плохо.

И ты понимаешь, что для того, чтобы получить набор картинок нужно, если не начинать заново, то многое приложить к тому. В то же время ты не готов расстаться со своим местом, которое сейчас достаточно комфортно.

Поэтому, если серьезно, то тебе нужна просто должность, «положение» в пространстве. Чтобы сидеть ровно, отдавать указания и получать дивиденды за «тяжелое» прошлое. В этом ты, опять же, не оригинален. И когда у тебя это получится, то другой будет на твоем прежнем месте. И также станет говорить в твою сторону, что вот, мол, живут в себя и ни о ком не думают. А ты то, по сути, в чем виноват? И что ты будешь делать? Правильно, то что умеешь. Будешь давить то, что тебе мешает. И если сейчас ты можешь только огрызаться на эти красные стены, то там уже будет проще закрыть рот нижестоящим.

— Как то ты все очень завернул, — однокашник поднял голову и посмотрел на Леву.

— Ну, а как, если уж, рассуждать.

— Я сейчас приду. Отойти нужно.

Он поднялся со скамейки и двинулся в сторону кафе своей неподражаемой походкой. При шаге казалось, что колено ноги на которую он ступал находится сзади, так сильно она прогибалась. Поэтому Писарь ходил не то чтобы пружинисто, а как бы, проваливаясь.

Раньше эта его особенность была объектом незлых шуток товарищей. Он и сам иногда подыгрывал друзьям, зная, что они в очередной раз будут смеяться.

Сейчас вся его фигура была отяжелевшей, и шел он как-то грустно, неуверенно. Колени также прогибались назад, но совсем невесело.

Леве стало его жалко и он отвернулся.

Друг так и не вернулся. Телефон его не отвечал. Лева думал о том, странности все же начинают проявляться иным манером, чем ранее. Появилась какая-то сверхобидчивость. А может, действительно, сам Лева уже не замечает, что будучи излишне прям, может ранить близких людей совершенно незаметным для себя самого образом. Но, ведь он же хотел, как лучше?

В конце своих душевных терзаний, Лева списал странное поведение друга на выпитое спиртное, набрал для порядка его телефон и пошел брать такси. На метро отчего то ехать не хотелось.

На взмах руки стали останавливаться несколько машин, останавливаясь одна за другой, в ожидании возможного шанса, на случай, если клиент не договорится с предыдущим водителем.

Не договорившись о цене с первым, подъехал следующий. Машина попалась новая немецкая, с официальными наклейками службы такси. Леве подумалось, что если Как ни странно, с ценой с легкостью согласился.

Словно читая его мысли, водитель спросил:

— А что, тот сколько запросил?

Лева ответил. Тот покачал головой. После недолгого молчания водитель продолжил:

— Меня удивляет наш народ. Вот, к примеру, зимой, еду. Вижу из магазина женщина в добротной шубе выходит. Начинаю притормаживать. Тут прямо передо мной «убитая пятерка».

— БМВ? — рассмеялся Лева.

— Если бы, — несколько мрачно продолжил таксист. — Так вот, машина вся грязная, дверь еле открывается, можно представить что там внутри, какой интерьер, да даже само это слово будет слишком красиво для этого. А та садится, едет. И едет ведь, за те же деньги, что и…

Водитель окинул рукой свой салон, обернулся на задние сиденья:

— Где ум? Так вот, пока наши люди будут готовы в шубах ездить в подобных условиях, то этим ребятам счету не будет.

Он поправился за рулем, что-то подтянул под собой, уселся удобнее и заворчал в сторону впереди стоящей машины:

— Ну, чего ты стоишь на светофоре этом. Все равно уже никого нет, ни полиции, ни пешеходов. Тоже вот, не понимаю, неужели по уму нельзя ездить?

Лева молчал, задумавшись. А, ведь, и правда. Ну ведь понятно, что сейчас никто уже не проверяет на дорогах в это время, все свободно, почему бы и не проехать? Хотя, он сам за рулем, на запрещающий свет не ездил и как-то в голову не приходило. А тут — не то эффективность, не то разумность. В то же время, что то смущало, будто таилось где-то рядом, но ухватить было невозможно, словно плавно перемещалось с места на место.

— Я из девяностых, слышал про такое?

Лева встрепенулся. Вспомнилось утро, проведенное как раз в мыслях об этих годах. Вот так вот, вечерний ответ. Лев немного оживился с надеждой получить в разговоре может быть то самое, чего ему не хватало. Что именно, он и сам не мог понять. То ли понимания, то ли поддержки, а может и самой разгадки. Ведь должно же быть объяснение его терзаниям. Не просто же так они родились.

— Да, разумеется. Было время, которое вмещало в себя все одновременно — и ужас, и надежду.

Лева замолчал. Водитель, видимо, ожидал, что он продолжит, а Леве, действительно хотелось сказать, только никак не соединялись воедино и невозможно было выразить в словах то, что копилось мыслями.

Он задумался. Это сейчас он анализирует то время, в которое не был активным участником социального процесса. Ведь на деле только одни чаяли надежды, другие были охвачены страхом. А третьих гнал страх отсутствия надежды и они то и были «героями» тех лет.

— Правда, при рекламируемой свободе открывшихся возможностях большинство, все таки, исчезло — не каждый мог найти свое при тех условиях. А свобода-это когда каждый, кто готов трудиться — может найти себе применение. Когда не по моим причинам это не получается, значит, что-то «в этом королевстве» — не так.

Лева решил несколько смягчить углы, раздвинуть рамки.

— Не без этого было, что уж, там. Но как оно произошло, так и осталось. Выбор делали не мы. Нам оставалось только исходить из действительности, -осторожно произнес водитель.

— Тоже сложно. Вроде как ради всеобщего блага затевалось все.

— Нам над этими вопросами думать много не приходилось. Мы занимались своим. Остальное нас мало касалось. Мне тоже пришлось отбывать срок. В девяностые у нас своя жизнь была.

Лева насторожился. Он поймал себя на мысли, что, сев в машину вот так, сразу не заметил по человеку, что он раньше был как-то связан с криминалом. Хотя, он бы и сейчас не сказал так, не раскрой дверь водитель в свое прошлое.

Но тот говорил как-то мягко, спокойно и уверенно. Как бы одаривая доверием и предлагая аванс доверия. Опасений будущее не внушало. Да и из его прошлого не исходило ничего настораживающего и ужасающего, что могло бы показаться после всех гулявших в народе легенд о той эпохе.

Может оттого, что человек раскаялся в своих ошибках, многое обдумал в поисках верного пути. Ведь понятно, что все это было далеко не правильно. Даже если прошлое и можно списать на эпоху: не один же он такой был.

— Наверное, все же, я совершенно не разбираюсь в людях. Не может же Человек встретить всех на своем пути, -успокаивал себя Лева.

Кажется, что знаешь все, можешь с любым разговаривать. А тут получается, что жизнь тебе раз, подкидывает трюк. Лови — умелец, знаток!

Так и получается, что общаешься с теми, кто более понятен для тебя. Как эти механизмы то работают?

— Да, я вот тоже сейчас думаю об этом. Хоть какой-то порядок был в отношениях, в общении между людьми. Условия, конечно, дикие, но, по крайней мере про уважение не забывали. А сейчас, хамят направо и налево. Как с ними разговаривать?

Водитель мягко кивал головой, словно одобряя направление Левиного разговора.

Лева, чувствуя негласную поддержку распалялся все больше. Но чем дальше он доходил в своих «накипевших» суждениях, тем сильнее начинал чувствовать, что внутри что-то пыталось его остановить. Но когда нам что-то мешает, то мы стараемся избавиться от этого. И не всегда в таких случаях разумность поведения одерживает победу. Наверное так человек устроен, что поддается тому, что легче. Сейчас Леве важно было выпустить разбушевавшихся джинов наружу. При этом человек не всегда понимает, что, выдавая пар эмоций на людях, он тем самым снимает тонкую вуаль, которая, тем не менее не такая уж прозрачная для посторонних. А без нее, он полностью оголяет себя, далеко не с лучшей стороны.

— Я не говорю, что так было правильно. Но и сейчас, что происходит? Получается, что люди не уважают ни других, ни себя при этом. Потому что наверняка привыкли к такому отношению.

Водитель молчал, лишь кивая. Только непонятно было, поддерживает он Леву в том, о чем он говорит или ему нравится то, куда он в своих мыслях идет.

Некоторое время ехали молча.

— А чем вообще занимаешься? — таксист как-то сразу перешел на ты.

Леве стало не совсем комфортно от такого резкого перехода к сокращению дистанции. Здесь уже чувствовалась претензия на область личного пространства, в которое он не всякого хотел пускать. Тем более, он не хотел рассказывать малознакомым людям о своей работе, которой был вполне себе доволен во всех отношениях.

Спрашивать о том, зачем ему это было не совсем удобно, это могло прозвучать грубовато. В то же время, вопрос сам по себе не был из ряда вон выходящим. Лева решил отбиться ответом о том, что учится в аспирантуре.

Водитель ничего на это не ответил. И они снова продолжали ехать молча.

Лева стал ощущать себя некомфортно, словно стал зависеть от своего проводника. Одним только переходом на ты, он лихо его перетянул на свою сторону интересов.

И ведь, в других ситуациях, он бы даже не нашел ничего общего для разговора с этим человеком. А сейчас он стал ощущать себя гостем в его доме. Хотя, по сути, я плачу- я еду, а ты -вези.

— Сейчас вот таксую. Но все равно думаю — надо что-то организовать. Вокруг смотришь на то как другие сколько имеют. И нам бы надо. На этом много не заработаешь, — он похлопал по «баранке». — Тем более, что «прижимать» начали.

— Это как?

— Вроде такси должно быть только от официальной компании. Самому запрещено заниматься незарегистрированной деятельностью.

— Это возможно каждого контролировать?

— А каждого не нужно. К примеру, «голосует» человек, ты его прихватываешь, пока едем, он разговаривает, все внимательно изучает. Видит, что везу неофициально, в конце поездки предъявляет удостоверение оперативного работника. И все. Другие уже опасаются на дорогах людей брать. Случаев уже достаточно.

Водитель умело завращал рулем, разворачиваясь на светофоре:

— Вы не против, если сейчас на заправку заедем? Уже почти прибыли.

— Да, хорошо. Торопиться мне уже некуда — вся ночь впереди.

Что-то Леву смущало во всем этом разговоре. Что именно, он понять не мог. Он уже пожалел, что слишком открылся совершенно незнакомому человеку. Потом внутри себя словно махнул рукой: Ладно, что нам с ним вместе дальше по жизни шагать? Довезет и ладно.

Вернулся таксист. Аккуратно сел в машину. Все его движения были словно плавными, размеренными, даже можно было бы сказать, красивыми. Он чем-то привлекал к себе.

— Поедем?

— Да, да, — спохватился Лева.

Выехав со станции, водитель продолжил:

— Так вот. Пока тему действует, ведь можно это использовать.

Леве не шло в голову о чем он говорит:

— Не совсем понимаю, — Лева, увидев свои дома замахал руками, — давайте во дворы не поедем, я здесь сойду после светофора.

— Да, да хорошо, — водитель припарковал машину напротив небольшого магазина возле дороги недалеко от автобусной остановки.

Лева полез в карман за деньгами. Водитель включил свет в салоне. Пока Лева суетился по карманам, он продолжил:

— Я бы сам занялся, но уже есть срок. А так, в принципе, ничего особенного, опасности, можно сказать нет.

Лева посмотрел на него.

— Также садишься в машину, едешь, потом представляешься представителем «органов». Там же в машине договариваешься с водителем. Берешь с него, якобы за то, чтобы закрыть глаза, уходишь.

А так, вряд ли тут есть какая то опасность.

Лева начал представлять себе весь процесс и механизм

— Да, даже, если и сядешь, то ничего страшного. Поддержим. Да, и в тюрьме, что плохо, что ли? Сидишь, ничего не делаешь.

Лева подставил и это. С другой стороны, посмотреть сейчас на жизнь вокруг: ну чем люди занимаются. Никто не верит в то, что он делает. Ходят, получают зарплату. Хотят больше, затем еще больше. Затем — не понимают, для чего больше? Вроде те потребности, которые зудели в прошлом полностью удовлетворены. Но чувства благодарности нет. Возникают новые. Но они, словно не свои-уже не сверкают, не искрят как прежние когда-то. Тупик. Начинают понимать, что на большее и работать больше надо. А к этому не все готовы. Приходят к тому, что, в целом, и так неплохо. И движутся в общем потоке по инерции. И лишний раз то и готовы ничего не делать — да не получается. Если человеку не особенно что и нужно, то жить и ничего не делать — как некий альтернативный вариант без усилий, которые для большинства не имеют никакого смысла.

Зачем дергаться из стороны в сторону. Успокоиться. Ну да, в тюрьме, пусть и не такие шикарные условия, но терпимые. К тому же человек к условиям быстро привыкает. Лева вспомнил учебу в военном университете. К отсутствию благ они привыкли очень быстро. И как оказалось, что без них не особенно то и тяжело. Да и не особенно они как-то и необходимы были. При постоянной занятости времени это и не замечалось. Не то же ли самое в тюрьме?

Лева задумался. А, действительно. Он так вошел в образ, что

— Ну как, что скажешь? Попробуем?

Тут до Левы дошло, что пока он проигрывал сценарий в своей голове как некую возможность, она уже прониклась в него своей сущностью. И на вопрос водителя, он уже незаметным для себя образом был почти согласен. За руки его никто не тянул, водитель максимально доступно и открыто все изложил. У Левы сложились доводы, которые не противоречили предложению, и он уже был готов открыть рот, чтобы дать ответ более, нежели нейтрального характера.

Но, вдруг…

— Что происходит? Где я? — очнулся в себе Лева.

У меня отличная работа, диссертация, перспективы. И тут, надо же, заговориться так, что на полном серьезе думать о каких-то опасных розыгрышах несчастных нелегалов. Что чревато реальным сроком. Профессионал, гипнотизер какой- то! Да как ты смеешь, мне такое предлагать?! Ты кто такой, вообще?

Лева в своем внутреннем негодовании не мог остановиться: И чего я сразу не вышел из машины? Десять минут уже стоим. Вот, они, знакомьтесь, девяностые — воочию! Таких порядков хотелось?

Лева хотел выдать ему в лицо, что отец у него следователь, что сам он погоны носил. И тут, ему предлагают заняться неизвестно чем? Вот так, за полчаса знакомства. Да как он вообще смеет? Он кто такой? Чтобы вот так разом человеку пытаться жизнь ломать?

Лева вдруг вспомнил, что в детстве, у них в доме жила семья. Со стороны обычная. Мать — воспитатель в детском саду. Отец — водитель. Дети — спортсмены, в футбол играли.

Отец вечерами приезжал после работы и мы все с радостью кидались мыть его машину.

Но как-то уж часто менялись рабочие машины. Димка — младший сын, говорил, что он на другую работу перешел. Мы этому не придавали никакого значения. Тогда еще не понимали, что значит работа. Потом, бывало, вообще никаких машин не было. А отец все время проводил перед домом — они жили на первом этаже. Приходили к нему разные друзья. О чем-то сидели плотным кругом, разговаривали.

Уже позже мы узнали, что отец был вор. И как рассказывали у него были свои маленькие исполнители — дети совсем, которые в квартиры забирались. Глубоко мы тоже в то время об этом задуматься не могли. Но как-то странно было. Дядя Саша был очень приветливый и ласковый — сложно было в это поверить.

А потом его убили. Убили не в нашем городе, а в приморском, когда он был у родителей своих. Как оказалось разобрались с ним свои же товарищи. Никто не знал почему, но были разговоры, что не поделили, мол, чего-то.

Вот так вот, наверное, он и вербовал малолетних детей. Может уже перешедших запретную черту, а может еще и нет. Только, вот казаться стало Леве, что новичков с подобными подходами там было достаточно. Да, и проще с ними.

Вон ведь, как он — первый раз, может и ничего не будет. А если что, так поддержим, там, за проволокой. Да, и в целом, то, не так много шансов и вообще попасться. Ребенка то, ведь, легче провести между лабиринтами сомнений. Чего говорить, тут сам он, Лева, до каких мыслей дошел незаметно для себя. Обладают каким то секретом внушения они.

Нет, конечно, это все не имеет отношения к нему самому. Но каков! И ведь Лева стал тонуть в его сознании! Он даже перестал замечать грани между фантазией образного мышления и действительностью, которая вполне могла стать суровой. Его голос уже сам размышлял и, будто-бы подталкивал к действию: Мол, да, почему нет? Все правильно получается. Да, и тюрьма, тоже нестрашно. Ничего же не делать. Чем не жизнь? По сути живут же там люди. Какая разница где мучиться?

Вроде внутри себя абстрактно-логически строишь предположения, и… Сам не заметил, как практически полностью проникся его сознанием. Уже внутри Левы что-то говорило не отвлеченно, а именно обращаемо к нему самому, к собственной личности. Он незаметно примерил образ, а водила то его и дальше ведет в нем. И уже и отвязаться сложно, что это не имеет к тебе никакого отношения.

Какой кошмар! Леву словно обожгло изнутри. Так! Стоп! Комок негодования подступил к горлу. Он как-то боком посмотрел на водителя — тот продолжал свою песню. Хотелось вцепиться в этого слизня, схватить за шею и трясти его! Снизу, со стороны живота стало подступать ощущение какого то мороза, который начинал распространяться по телу, словно перед каким-то важным поступком. Что-то подобное Лева ощущал, когда первый раз с парашютом стоял перед открытой дверью самолета и не представлял, что может его туда добровольно вытолкнуть. Но знал, что этот шаг нужно будет сделать. И по мере того, как сокращалось время к этому шагу этот холодок снизу живота поднимался все выше, доходил до лица, и в самый момент надо было прыгать в бездну н вдруг резко раздавался жаром; по лицу, внутри головы, в груди и шел обратно вниз, откуда пришел. Ноги в одно и то же время словно на секунду подкашивались, но тут же становились легкими и неощутимыми. И этот шаг становился незаметным для сознания. Лева его делал. И все. Дальше уже неважно.

Теперь он не знал, что надо будет делать. Он переставал контролировать свое сознание и не знал, что дальше. Но что-то изнутри толкало его к некоему действию.

Тут, со стороны водителя подошла какая-то женщина средних лет. Он открыл окно, та наклонила голову, мягко улыбаясь, произнесла:

— Как, по времени?

Тот что-то произнес, быстро и резко, но разобрать слов было невозможно. Лева понял, что он ей ответил на «их» наречии.

Она отпрянула, только невнятно, несколько виновато издала гортанный звук и исчезла. Лева посмотрел на тротуар-нигде ее не было. Чудеса: появилась ниоткуда и растворилась в никуда.

— И как они «своих» то быстро узнают! Ничего себе! Я бы даже и не подумал, что у нас на остановке, возле Дома, «притонные элементы» наличестсвуют, — Лева не переставал удивляться.

Он чувствовал, что надо побыстрее убираться. Но водитель продолжал свою речь, мягко играя тонами.

Что самое странное, Лева даже не мог его остановить. Но и слушать дальше сил уже не было. И чем дальше, тем сложнее было выбрать момент, чтобы остановить его хоть каким-то словом.

Он начинал терять самоидентификацию: Лева ему не перечил, а водитель в своих бесстыдных предложениях заходил все дальше и дальше, словно проходя ступень за ступенью по превращению Левы в того кого он хотел. А иначе как? Леве никак не могло прийти в голову, что он мог вызвать впечатление человека, который способен на такие поступки. Тем более он никогда не думал о том, что провести часть жизни в тюрьме — это своего рода норма в жизни человека.

Или водитель вообще ни о чем не думал? А просто ненастойчиво предлагал. И если вначале это было не оформленные адресно к кому либо описания возможных вариантов извлечения выгоды. То сейчас таксист уже давил на личность.

А может таксисту было все равно какой перед ним человек, может он просто увидел мягкотелость и податливость человека и решил-а вдруг, мало ли?

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее