Бесплатный фрагмент - Лето шестидесятое

ЛЕТО ШЕСТИДЕСЯТОЕ

(книга поэзии)

****

Попытка избранного. Собрал на свой взгляд лучшее, что было написано за все годы. Невзирая на разные времена создания текстов, думается, в отдельных циклах есть общность, позволяющая их объединить под одним заголовком. И можно в будущем, дополнив новыми стихами, подумать о книге — с названием как у отдельных циклов… Если удастся.

В какой-то степени я «позаимствовал» название книги… Хотя цифра — юбилейная дата. В этом году мне 60… У хорошего поэта Николая Байбузы есть книга с названием «Шестьдесят зим». Мне это показалось удачным. В его судьбе важнее были зимы. Для меня больше подходит лето. И в жаркой его сущности я чувствую себя комфортнее, в нём ощущаю особую значимость для себя. Но трудных, ветреных, невзгодных дней в летах не меньше, чем в зимах. Древние, наши предки, вообще обозначали словом «лето» не одну из четырёх составляющих года, а временной отрезок, имевший значение завершенного годичного цикла. Поэтому оно как-то особенно совпадает с замыслом избранного.

Может быть, что я тороплюсь, создавая промежуточно-итоговую книгу, где размещаю лучшее из написанного. Но если есть внутренняя потребность, — почему же нет? Откладывать дальше? Не окажется ли уже потом, когда-то не возможным делом реализовать задуманное. Какие-то там предполагаются препятствия? Разные причины — не соответствия физической жизни и духовного восприятия действительности. В конце концов, из-за утраты мотивации, нехватки времени, непредвиденных обстоятельств. А сколько отпущено зим и лет никто не знает.

Дальше ожидается только убывание сил, эмоций, изнашивание физическое организма, исчерпывание души пределов… И ожидать бесконечное количество времени: помощи в публикации, в поддержке, в написании предисловий, в финансировании, — не приходится. Я один на сегодняшний день, кому это нужно. Но это не значит, что надо опустить руки. Считать, что труд бесполезен, усилия напрасны. Есть внутренняя убежденность, и я не могу её игнорировать, — как указание свыше…

Новые темы

ПУТЕШЕСТВИЕ

(стихопроза)

Нет ничего привычнее для множества сторонников исследования всякого пространства, чем путешествие. Идти, шагать и шествовать, плыть, и бежать, лететь и ехать, и стартовать в ракете. Что позабыл я из возможных способов передвижения? Быть может, перемещение во времени нельзя определить глаголом действия. Одним конкретным словом.

Ещё возможно путешествие в не времени и в не пространстве, в потоке памяти, и в череде бегущих мыслей. В полёте необузданных фантазий. Как на конях волшебных, проносясь над шариком земным, заняться наблюдением над миром, в таком чудесном путешествие. И я могу уйти в моря под парусами дум, в бескрайность, словно ветром, движимый веленьем сердца. Да что мне корабли. Я просто в брод перехожу большие реки и гальку собираю на далеких берегах. Равнины русские перехожу в движенье на восток. Атлантика мне кажется по пояс. И я готов пойти к лесистым берегам Аляски, на дне ногами чувствуя, как плещут рыбы. И выходя из лужи атлантического океана, поприветствовать аборигенов на своём наречье.. У них житьё теперь не то, что в книгах романтичных: уж не курЯтся над вигвамами дымы из трубок мира, и где-то в прериях зарыт топор войны. Идти звериными тропами, где ходят редкие бизоны к водоёму. Собрать в гербарий чувств красОты множества растений незнакомых. Здесь прииски старинные, как заповедные места, хранят старателей былые инструменты. Найти здесь золото чудесных впечатлений.

Мне двинуться к планетам неизведанным труда не составляет. Спуститься на поверхность в скафандре любопытства и грунт расковырять до жаркого ядра… В моих фантазиях, в моих своеобычных путешествиях не обнаружу я преград.

Здесь для меня не выставят кордоны земных запретов. Мой паспорт заграничный не потребует таможня. И не пристанут белые халаты, меня сопровождая в карантин.

Но если вход закроют до конца в обычное пространство, мне окончательно уйди придётся, собрав манатки, в виртуальный мир.

К издателям

На славу текущих минут не настраиваюсь.

Но в будущем скажет — в свой срок—

Уверенным тоном наставника

Учитель, ведущий урок:

«Кто помнит стихи Горностаева?»

И много поднимется рук.

В тех днях обо мне без сомнения

Напишут студенты в конспект,

Что не был компьютерным гением,

Как требовал времени бег,

Но лучшие стихотворения

Я написал о себе.

Растащит стихи на цитаты,

Помянет в в беседах простых

Мой новый, мой чуткий читатель:

Шахтер, хлебороб и артист.

(поэт, программист… альтруист).

И астронавт на подлёте к Центавре,

Как заповедь, вспомнит мой стих.

Уйдут трансполёты на Астрахань,

В Саратов помчат поезда.

И строки мои — в голосах страны—

Их будут сопровождать.

И даже планет иных граждане,

Стихов почитатели страстные,

Узнают мой слог завсегда.

Умны современники, — разве вы?

Все, заимевшие право и власть

Печатать в богатых издательствах

О времени нашем слова.

Вы говорите: я хвастаюсь,

И не спешите меня издавать…

ВОПРОШАНИЕ

(стихопроза)

«Поэт ли ты», — спросили у слагателя стихов. И он задумался над несущественным вопросом. И мысли потекли ручьями с талых гор в наполненное русло опыта. И размышленья застучали в мозг, как пилигримы, из дальних мест пришедшие на Родину обратно. «Поэт ли ты», — и зазвенело эхо, как будто вопрошания прошедших поколений отразив. Словесный звук веков нарушил нынешнего времени эфир, и волновые колебания нахлынули, собравшись вместе в области сигнала. Поэт ли ты…

Как будто в точки черных дыр притягиваться стало пространство собственных исканий и творений. Что было в них: в нагроможденье слов, в сиянии кометами летящих мыслей? В реальности тобою созданного мира усомнишься. Что может всё — иллюзия пространства? И притяжение всесильных гравитаций чувств здесь не оставит места для спасения. Так Божий мир, вдаль устремленный с начала дней, с времен реликтового взрыва, вдруг неожиданно начнет сжиматься, чтоб превратиться в ком сплетений, в атом вещества… Потом взорвется вновь — безудержным движением галактик… «Поэт ли ты»… и не услышишь в бесконечности ответа… Вселенная раздумий не отвечает на запрос…

К каким пределам, ведающей всё, души лететь, как к неприступному созвездью Ориона, в космическом корабле познания, чтобы найти ответ на собственные вопрошания.…

БЫЛ НА ЭТОЙ РЕКЕ ЛЕДОХОД

Был на этой реке ледоход

Дивным зрелищем, буйством стихийным.

И ходил любоваться народ

На плавучие быстрые льдины.

Будто древний могучий гигант

Ворошил сплавы льдин, словно щепки, —

В чаше речки, в её в берегах

Создавая круги и вращенья.

Но притих тот властитель воды,

Словно впав в неподвижную старость.

Тают медленно грузные льды,

Даже плыть по реке не пытаясь…

ЗВУКИ ВЕСНЫ

А весны несмолкающий звук

Прямо в чистое небо несется,

Льет восторгов ушат в синеву,

Словно плещет водой из колодца.

Звоны дней по полям и лесам

Разнеслись, как хорошие вести.

В общем хоре готов я и сам

Щебетать, словно птахи на ветке.

Вешних певчих воздушный десант

Опустился с просторов небесных,

Чтобы душу мою потрясать

Светлой радостью искренней песни.

Между собой трепаться по-французски

Я памятник воздвиг…

А. Пушкин

Между собой трепаться по-французски

В те времена уже привыкла знать. —

Когда решил на разговорном Пушкин

По-русски жизнь и чувства описать.

Разрушить догмы — словно сто Бастилий

Под ливнем стрел не пониманий взять.

Ведь за валы трёх неизменных штилей

Пройти, казалось, никому нельзя.

А тексты эти — исключения из правил.

И удивлялась образованных толпа,

Как он себе, поэту, памятник поставил,

что выше и александрийского столпа.

В земной атмосфере событий
(ЦИКЛ)

ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО

Я шёл до света солнца на работу,

на освещённый вещевой базар

фонариками утренней заботы, —

мне вывозили грузчики товар.

Был мир доходов чрезвычайно зыбким,

как утра блики на вершинах крыш,

Но продавщиц молоденьких улыбки

я принимал, как за упорный труд барыш.

И если в ясных их глазах светила

как солнце, нежность — в сполохах ума,

мне вечерами нравилось в тиши интима

желаний девичьих причуды принимать.

Пока вставало солнце над базаром

я мог остановиться, отдохнуть,

и возникал, как призрак пред глазами,

текущей жизни непонятный путь.

В судьбу смешную местного торговца

предназначенья истинного свет

не проник, как из-за тучи — солнце,

и был деяний слишком узок спектр.

Как утром — зябким, призрачно-пустынным,—

был сумеречен мир в моей душе.

И восхожденье чувств как бы застыло

на грани дня, на тёмном рубеже…

***

В мою судьбу сквозь ночи мрак гнетущий

вольется луч — и трепетен, и тих —

и, как рассвет, за окнами встающий,

забрезжит, новых мыслей полон, стих.

(из ранних стихов)

Я всё же смог в облаве бедствий сдюжить,

не умереть от боли, потеряв любовь.

Но чтоб сильней не ранить чью-то душу,

не напишу об этом я стихов.

Изыдют вон мои печали — мысли,

лишь приоткроет двери утра рань.

И свет иных неистребимых истин

вольётся в душу, вместо тьмы утрат.

Глаза вещей разбудятся в квартире,

придет покой, как мудрый пилигрим,

и вспомню я про счастье в этом мире,

про яркость дней, про зарево зари.

Я выйду в мир, в пространства улиц, в город,

избавленный от тяжких дум плохих,

и вот тогда почувствую, как голод,

желанье жить, влюбляться, сочинять стихи.

***

Стоит как недруг у порога старость…

Ей двери бы совсем не открывать,

но крепость дней так просто не оставит,

как подступивший к стенам сильный враг.

Крепись же, крепни, молодости Троя!

Врагам сдаваться — рано через чур.

Ещё подходит сердцу роль героя,

и мужественен глаз моих прищур…

НАД БЕЗМОЛВЬЕМ СНА

Горький знак последствия аварий,

как напоминанье о тщете земной,

мертвый пёс лежит на тротуаре,

н не обойти нам стороной.

Перед нами медленные листья

омывают светлый контур пса.

Почему-то думается: лица

обращать друг к другу нам нельзя.

В этом месте небольшого ветра

ощутимей кажется порыв.

Обнажаются отчетливей приметы

золотой погибельной поры.

Где-то в дебрях сердца вещий Ветер,

как листву. встревоживает нас.

Оттого и тяжелеют веки

проходящих над безмолвьем сна…

ОБЩИЙ ВАГОН

…Не отыщет средь прожитой жизни

глубже взгляда, пронзительней глаз

потянувшая скорые мысли,

уколовшая, память-игла.

В полусумрачном быте вагона.

смята воля, как сброшенный плащ,

среди платьев и плеч, снов и стонов,

и смешков, чуть похожих на плач.

Снедь старухи в узлах полушалков,

чемодан, оттянувший плечо, —

увели, отвлекли, помешали

сразу встретить девичье лицо.

В этом скопище плача и смеха

неожиданна близость души, —

как отчетливый шепот: уехать,

как прощальная мысль: не спешить.

Пассажиров встречают у станций.

И продлить эту близость нельзя.

И захочется крикнуть: останься,

и вокзал набежит на вокзал…

На запад солнца двигалась окружность

На запад солнца двигалась окружность.

Я выходил из дома. Оглядев восток,

вдруг понял я: нет времени, мне нужно

вновь догонять мгновенья, как фантом.

Забор из сорных трав за домом вырос,

пока себя держал я взаперти

переживаний, как напасть, как вирус,

в любви измены, в чувствах — карантин!

Я, выходя, перил коснулся сгнивших,

на выщербах ступеней рос пырей.

Как на корме, с пробитым в шторме днищем,

мне словно кто-то закричал: скорей!

Из прошлой жизни ничего не вышло,

и время в щели дома утекло.

Но, все-таки, за грустью наивысшей

почувствую в груди своей тепло.

И выходя на волю из простраций,

из бездны горя, из страстей игры,

я посылаю небу и пространству

своей души немыслимый порыв.

Это жилище темно и убого

Это жилище темно и убого:

хрупки перила и скрип у дверей.

Здесь пахнет прошлым, и глокая бокра

где-то живет у меня во дворе.

Спит на диване премудрая кошка,

делая всё, как всегда, по уму;

в бренную жизнь не вникая нисколько,

И не читая, к примеру, Камю…

Я же пытаюсь легко и красиво

тихую жизнь без друзей и любви

воспринимать, как работу Сизифа,

вкатывать на гору камень судьбы…

В САЛОНЕ АВТОБУСА

Толпа молчала и глазела.

В салоне женщина лежала.

Она вниманья не хотела.

Идей меньшинств не отражала.

С румянцем, словно после бани,

раскрыто спящая, как дома,

она посапывала пьяно —

лет двадцати, с лицом — Мадонны.

Я размышлял: среди рутины

разврата, лжи, расправ кровавых

она не так уж и противна,

как женщина она права ведь.

Я ей, поспавшей, подал руку,

помог подняться понемногу.

Она не будет в томной скуке

умело корчить недотрогу.

Она не станет, пряча похоть,

вести о нравственности речи.

Ей и от выпитого плохо

и на душе её не легче.

И оттого, что было мало

тепла в любви, устройства в быте

между грудей её вздыхала

щепотка придорожной пыли…

*****

Многолюдная улица после

на работе пропавшего дня.

Я вольюсь и почувствую просто

как поток увлекает меня.

В гуще лиц незаметною каплей

поплыву в русле времени я;

как вода, устремленная в Каспий,

мы впадём все в озера жилья.

И в большом многолюдном жилище

одиноко взывает душа.

Люди в людях отзывчивость ищут

и тогда никуда не спешат.

И тогда, когда в сердце пустынно,

что без близких не выжить почти,

неожиданно разум постигнет

мудрость тихую капли воды.

Спотыкаясь в толпе, в спины тычась,

презирая амбиций расчет,

плыть и плыть незаметно средь тысяч:

тысяч глаз, тысяч губ, тысяч щёк…

Гримасы и маски

КАНАТОХОДЕЦ

Если в карму поверить, то был я циркач,

в прошлой жизни ходил по канату;

и содружество звёзд мне внушало сверкать

равновесий высоким талантом.

Без страховки наверх выходил,

понимая: нельзя оступиться.

Лишь быстрей сердце билось в груди,

не слабел тренированный бицепс.

Но однажды, уставший от травм,

не попал в ритм привычного танца…

И паденья смертельного страх

мне из той жизни смог передаться…

В нови дней я замечу растраченность сил, —

будто прежний ходок по канату.

Вот и жизненный смысл, как судьбы балансир,

ускользает из рук потерявшего хватку.

Можно стресс тяжкой кармы изжить и забыть,

отдалиться от дел, отойти от событий,

и на скользкой, на тонкой опоре судьбы

перестать вечно делать кульбиты.

Для чего же земной организм

просит снова опасности дозу,

чтоб партнёршу, сошедшую вниз,

поразить мастерством виртуоза?

Я с подошв кровь стремлений оттер

и смотрю,

не отравленный лестью, —

как наверх, словно в счастья восторг,

на канаты свои обречённые лезут…

КЛОУНАДА

Поэт или клоун, иду на руках.

А. Мариенгоф.

Але — гоп!…идущий поэт на руках,

на публику — кубарем… как на арену,

где тигров следы на зелёных коврах,

и клетку ещё не убрали за сцену.

Серьёзность моих лучших мыслей и тем

уверенней выразит солнечный клоун,

насмешник, паяц, сотворитель затей,

что чуток к репризам и к слову.

Пока я бросаю одну за одной,

жонглируя сходу, тирады и рифмы,

как тень, кто-то там у меня за спиной

стоит и себе здесь не кажется лишним.

Не ясен мне сзади невидимый фон,

но понял я, словно иное постигнув,

что держит он кнут, револьвер — у него,

и общий прикид укротителя тигров.

Он движется медленно влево… вперед…

и вот, наконец, он выходит из тени

хозяином наших тревог и забот,

указчиком взлётов, прыжков и падений.

А что? Может снова кошмарно в стране?

Зверей и людей назначают всеобуч.

И просто приближен для теста ко мне —

лицо обжигающий обруч.

Так что же он думает, будто я зверь?

Коль в жизни, как в цирке, дурачусь.

И старой системы его револьвер

не тиграм арен предназначен.

.

Животные в очередь встали и прыгают тут.

Одни — неохотно, другие — согласны,

ведь в обруч горящий каждый летун

всегда поощрён сахарком и колбаской.

Огня не боюсь я, огонь мне, как брат.

Душа моя огненна — в правде и вере.

Но если я прыгну — возврата не будет назад,

и в клетке останусь — прирученным зверем.

Я клоун, затейник любви и тоски,

последний кривляка средь правильных граждан.

Я сам выбираю свой путь и — прыжки,

с которыми совесть согласна…

За гранью

ПО СЛУЧАЮ ГИБЕЛИ СТАРОЙ РУБАШКИ

Моя рубашка, старая рубаха

пошла на тряпки, прослужив сполна.

Трагичней слёз, грустней мелодий Баха

звучал разрыв на части полотна.

Ловило ухо горестно и чутко

хрипки воротника и рукава.

В той музыке жила судьба и чувства

поистине родного существа.

Тут ощутим в обыкновенной теме

иной источник сокровенных дум,

ведь отживёт изношенное тело,

как хлам рубашки, сбросит его дух.

Непостижима вещи во вселенной

с душой, с сознаньем неземная связь.

Как будто часть энергии нетленной

простому полотну передалась.

Связало нас единым жизни мигом,

одним потоком непонятных чувств.

Пред Абсолютом, вечным и безликим,

я обнаженней стану — на чуть-чуть…

СЛАВЯНСКИЕ БОГИ

Сварог, Перун, Даждь-бог и Велес…

Невольно взгляд я устремляю в синеву.

Пока мы помним имена из древней веры,

языческие боги в небесах живут.

Они теперь в своих деяньях скромны.

Но есть же в сутках несколько минут,

когда они творят ветра и громы,

хранят стада, и благо нам дают.

Они леса и наши реки любят,

природы понимая естество,

и не тревожат сны усталым людям,

не помнящим славянское родство.

Мы можем, где-нибудь на берегу залива,

поутру, около пяти часов

увидеть, как на небо огненный Ярило

выкатывает солнца золотое колесо.

Не тратя в распрях словоблудья нервы,

я мог бы доказать почти наверняка,

что русский Велес не был Люцифером,

хотя имел копыта и рога.

Мы им не станем в Вечной Жизни ближе,

родство в структурах генных отыскав,

ведь каждый бог по-человечески обижен

за долгие безмолвия века.

Но всё ж,

из тонких сфер, где нет живых и бренных,

где, говорят, им, в сонме прочих, несть числа,

они, как рода истинные предки,

не пожелают нам, своим потомкам, зла.

И в этом мире, полном разной скверны,

где в миг в несчастьях можно умереть,

я имена богов славянской древней веры

в душе храню, как предки — оберег.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Свой час мой черный человек желает выждать…

В плаще, как тень, и взгляда источая лёд,

он в разговоре, может быть, с Всевышним

лишь разрешенье на мою судьбу берёт.

Мои шаги идущего, как в вечность,

легки. Над головою светел небосклон.

Ещё мой мир в благоуханье вешнем

к мечтам людского счастья устремлён.

Иду по улице, жильё своё покинув.

Но вдруг — лавина холода в груди:

мне, кажется, что кто-то смотрит в спину

и пристально, и длительно следит.

Откуда в зону солнца постоянства,

преодолев тепла земного власть,

могла уродцем мерзостным прокрасться

тревоги ледяная ипостась?

Я обернусь: он худ, как Мефистофель,

пробор волос его слегка плешив…

Таков он, разве, настоящий профи

в исследованье тонких сфер души?

Но знаю я, как информирован и сведущ

он, отвернувший взгляд в кратчайший миг.

Ему не скажешь: хватит, не преследуй

моей души незащищённый мир.

Ещё страна моих весенних песен

величественна, словно с колоколен звон;

ещё для жизни расположен я, как пашен

в полях бескрайних щедрый чернозём.

Но мгла на сердце — мир меняет облик.

Не узнанный, невидимый вблизи,

какой-то боли отдаленный отблеск,

предчувствия не явленный призыв.

Как будто я в судьбы своей орбите,

страстям поддавшись, в жалкой суете

любимых близких чем-нибудь обидел,

своих друзей не выручил в беде.

Есть мука душ — огня мираж из преисподней,

отчаянье, лишающее сил…

Но, если свыше знак не ясен и не понят,

за что же милость у небес просить?

Лишь на губах весенний воздух терпкий,

соленый привкус крови иль вины —

за то, что я не смог, хоть и хотел бы

жить по иному… Душу нужно ли казнить?

Ещё нет муки, только ясно вижу

меняющийся мир вокруг меня.

И черный человек, мгновенья выждав,

уже идет… как из пространства сна.

Он посвящен в мечты, в страстей порочность.

Как на ладони перед ним моя душа…

Но вот хватать меня за горло ночью

ему мой ангел никогда не разрешал.

Уж скоро отцветет душистый куст сирени,

под окнами моими одинокий куст…

Как пред земным прощанием последним,

волнами сердце наполняет грусть.

И погружая мысли в мир весенний,

под хладом взгляда чуть меняя шаг,

мне хочется до боли, до самозабвенья

сирени запахом дышать… дышать… дышать…

ТРЕТЬЕ НЕБО

Хи-левох… Мюриил… Хи-левох… Мюриил…*

и несметное воинство Божье,

без защиты своей не оставьте наш мир,

уберечь — сохраните возможность.

Тьмы и света земную борьбу

продолжаете вы в мире тонком,

и надежды тепло на благую судьбу

оставляем мы нашим потомкам.

Отврати от влияний дурных

наши души нетленные, Боже,

и в потомках — для них — сохрани

всё, чем мы дорожили — хорошим.

— — —

* (имена ангелов)

*****

В дыму верблюжинных дыханий

Ходил по дорогам Мухаммед.

Пески и разбойники, беды и воры

Смирить не сумели недюжинной воли.

В худых деревушках, в неведомых странах

Он мыслей богатство копил для Корана.

Вокруг совершались злодейства и войны.

Он думал: «Да это людей недостойно!»

Он думал: «Нам стать нужно чище и лучше,

Добро делать даже верблюжьей колючке…»

*****

Мне было хорошо в моем удобном теле

Мечтать и мыслить, находить слова…

Бежать в ромашковом просторе оголтело…

Красивых женщин в губы целовать…

В цветущий мир, как древо в почву, врос я

Корнями — множеством прекрасных жизни лет,

Так и не свыкшись с ролью гостя, только гостя

У времени Хозяев на земле…

ИЗ ЦИКЛА: любовная лирика

ПРАЗДНИЧНОЕ
А.

Я принесу ей праздничных цветов…

Нет времени словами заниматься,

чтоб сотворить восторженных стихов

прекрасной даме на восьмое марта.

Однажды с искренностью милой,

в которой тайный смысл не уловим,

она со мною долго говорила

о творчестве, а мне казалось — о любви.

Вот потому, усаживая на свои колени

лишь мысленно, в порыве чувств,

мечтал читать её я, как стихотворенье,

и знать желаний нежность наизусть…

ГРУСТЬ НЕБЕС ХРАНИТ ЕСЕНИНСКОЕ ЭТО…

…Как смешного глупого поэта

Привела ты к чувственным стихам.

С. Есенин

Грусть небес хранит есенинское это…

Знаю я не по наслышке — сам,

как приводит глупого поэта

женщина к чувствительным стихам.

О взаимности богиню молят.

просят нежности её, как благодать…

будь ты сед, как старец, или молод, —

хочется стихами перед ней блистать.

Вывожу я на орбиту мыслей взрослость,

только в глупостях уподобляясь малышу,

вновь в любви — открытый чувству — космос

без любой защиты сердца выхожу.

И разреженный глотаю воздух,

словно вакуум вокруг — минусовой.

Потому и гибну в этой дали звездной,

мудростью покинутый земной…

*

Ты не хочешь встречаться со мной…

Ты не хочешь встречаться со мной…

Смысл неназванной главной причины

ясен точно тебе лишь самой:

не такой тебе нужен мужчина.

Я — не стану… не буду… уйду, —

по делам скорой срочности свиду.

и тяжелую сердца беду,

я надеюсь, что встречным не выдам.

Надо жить — все равно продолжать…

заглянув даже в адские жерла.

Не причем ты… когда здесь душа

испытаниям новым подверглась…

Не ради безудержных оргий

Не ради безудержных оргий,

когда предаются грехам, —

с мистическим чувством восторга

входить в лоно милой, как в храм.

Им благо такое даётся,

пришедшим в любви монастырь,

как жителям севера — солнце,

как влага, растеньям пустынь.

Я чту их — боготворящих

любимых… Их образ — красив…

И в жизни милее, и слаще

чем дадено им — не вкусить…

*****

Ну, что ж, скоро душу отпустит,

как голубя, милой рука.

Но сколько несбыточной грусти

в мелодии тихой звонка!

Откроешь. И полы халата

грудь стянут — два нежных соска:

как просто им было поладить

с моими губами, пока

любила ты лунный год тигра,

мою принимая судьбу…

С глазами, как мокрые гидры,

я тихий и грустный войду…

В ЭЛЕКТРИЧКЕ

Внешне можно подражать китайцам

и не выдавать накал страстей

девушкам красивым и скитальцам

по садово-дачной области моей.

Как знакома эта станция и место!

Здесь не выходил давным-давно,

потому что перестала ждать невеста…

Опоздал. Хоть вылезай в окно.

Я бы помянуть свои надежды вышел…

Расступитесь девки, мужики!

Я же подавлю чужие вишни,

я тут ноги поломаю о мешки!

Граждане, а если же я брошусь,

потому что мне — не удалось,

да совпало с настоящим прошлое,

перестуки сердца с ритмами колёс.

И души моей не крик, а грохот

полетит над станцией, над… Ней,

что уже ни хорошо, ни плохо

вспоминать не хочет обо мне.

чайки, чайки, реющие чайки

О.М.

Чайки, чайки, реющие чайки,

Над холмами пенящихся вод.

Разрезает реку на две части

увлеченный далью теплоход.

Осень, осень, реющая в выси,

в птичьей форме жёлтого листка:

через край расплёскивает мысли

моих дум осенняя река.

Время жизни уплывает быстро.

Мне пора решиться и решить.

где-то есть моей любимой пристань.

Может, теплоход туда спешит?

Только там не обещали счастья.

Я подумал про свою судьбу:

теплоходы могут возвращаться —

жизнь уйдёт, уйдёт… Оставь мольбу.

С грустным чувством я воспринимаю

взлёт последний жёлтого листка.

Для чего же на воспоминанья

время быстрой жизни обрекать?

Если в жизни не случится счастья,

значит, ты пришёл ни для чего…

Чайки, чайки, реющие чайки

над холмами пенящихся вод…

не смог золотые печали

О.М.

Не смог золотые печали

в притихшей душе утаить:

я дождиком нынче стучался

в закрытые окна твои.

И дождик, к окошку приникший,

несмело в жилище глазел:

учебники, стопки давнишних

знакомых тетрадей, газет…

Характер — осенний, унылый.

Деревья и люди тихи…

Ты в доме своём находила

тетрадь и читала стихи.

Я помню, как дождиком вешним

пропитаны были дворы.

Однажды влюблённым и нежным

тебе я стихи подарил.

Дождинки по стёклам бежали

на землю, я землю поил,

и осень листвою шершавой

ласкала потоки мои.

Сквозь стёкла я видел: ты тоже

в улыбке хранила печаль,

не ведая, что там за дождик

в закрытые окна стучал.

Прокуренный костром

Прокуренный костром,

терзался вечер в баре.

Я был в таком ударе

немыслимых острот.

Я, как актёр, искусно,

смешно читал про жизнь,

и брал, как мусор, чувства,

и сыпал из души.

В какой-то злой измене

за ворот память тряс,

и сыпались в колени

снега открытых фраз.

Ты исходила смехом

над тем, как я любил…

Как погибал… уехал…

и как несчастен был.

Я сам не знал, что делал,

впадающий в экстаз.

Ты просто захотела

смеяться в этот раз.

И выплеснув наружу

всё, что не трогал сам,

я напоследок душу

швырнул к твоим ногам.

И над последней шуткой

я сам смеялся всласть.

Как цепь, спадала будто

утрат былая власть.

И ты не знала жалость…

Качалась в танце тень…

И платье поднималось

с красивейших колен.

На высоте. доступной крыльям птичьим

На высоте. доступной крыльям птичьим,

я строил людям замок голубой.

А людям, в общем. свойственна практичность,

им нужно то, что трогают рукой.

Другие жили с целью объяснимой,

в устройстве жизни проводили дни.

А я искал для девушки любимой

в душе своей искрящийся родник.

Да разве это действенно и нужно

любимым?.. Жизнь вся кувырком,

когда она единственную душу

нашла в обычном пареньке другом…

Теперь уже спокойно сердце бьётся,

когда настигнет прежняя мечта.

Я перестал искать в душе колодцы

и строить в небе замки перестал.

Реальность жизни зримей, ощутимей…

Всё глуше чувства раненого крик…

в таких словах, в таких мольбах к любимой

расплескан тот искрящийся родник!

1987 г.

ПОГОНЯ НОЧИ

О.М.

Дома застыли в снежных отворотах,

затихли улиц беглые шумы.

Голодным зверем, начавшим охоту,

крадётся ночь по лежбищу зимы.

Я вновь в пути, я вновь застигнут мраком,

спешащий, будто нужно где помочь,

и не мешаю уличным собакам

до хрипоты и визга лаять в ночь.

Встречает тишь меня за переулком.

На тишину, бегущую у ног,

метнулась память трепетно и гулко

приливом крови в вымученный мозг.

У памяти болезненная тема…

Но через всех воспоминаний жуть

переступая, отметая немочь,

по скрипу снега тенью ухожу.

Задворками ненужных и забытых,

окраиной отвергнутой любви

я ухожу от мучащей обиды,

я ухожу от гибельной судьбы.

А, шаг за шагом прибавляя ходу,

бросаясь вскачь со всех бесплотных ног,

голодным зверем, начавшим охоту,

за мной в погоне сумрачная ночь…

1987, 2002 гг.

Я утром просыпаюсь от дождя

Т.Д.

Я утром просыпаюсь от дождя,

от мерного встревоженного звука,

когда ещё желанье — подождать —

от дивных снов не отрывает руку.

Что ты уже не входишь больше в явь

моих полулесных, житейских дебрей,

осознавать вдруг начинаю я,

на стук дождя приоткрываю двери.

С утра и в дождь судьбину лишних

я постигаю глубже — только и всего.

Но в воздухе продрогшего жилища

всегда твоё присутствие живёт.

И оттого, что утра хрупкий мир

наполнен чувством трепета и дрожи,

твоих привычек каждый жест и миг

вновь в ранний час мной пережит и прожит…

ОДИНОКОСТЬ

В парке мне не знаком никто.

Я брожу под седой листвой…

К даме я обращусь:

— Не хотите ли

Вы пройти до моей обители,

до пустыниой ночной избы,

где могли б мы одни побыть

и отметить жизнь, как событие?

На щеках ее девичий стыд.

(От нелепой игры не остыть)…

— Бросьте ж тела с душой полемику.

Нынче, видно, из рук у времени

вырван спешки погонный кнут —

мне хотелось бы отдохнуть,

положив душу на колени Вам.

Вот погладить ее бы Вам,

как поглаживают по волосам,

как ласкает нас воздух ветреный…

А она поднимает медленно

взгляд, познавший любовь свою,

взгляд, как боль небес, как затмение,

как последний глоток используют…

Я бедою чужой не пользуюсь…

ИЗ ЦИКЛА: космические дали

*****

Чудится-мнится земному народу,

Что в непригодной среде для людей

Хочется Марсу глотнуть кислорода,

Жаждет Венера прохладных дождей…

ГАЛАКТИК ВЬЮГА

У земли бездомная дорога.

У Вселеной тайная стезя.

Этот мир. придумывался Богом —

значит, сделать мир иным нельзя.

Снег и вечер. Путь — как по бумаге.

Так идти б до самых до высот!

Но, как свет такси между домами,

эта жизнь мгновенно промелькнёт,

Знаю я, чтоб не промчалась мимо

жизнь, в «которой радость есть и грусть,

нужно только согласиться с миром,

с тем, что сам земной проходишь путь.

Что живешь, как звезды на орбитах —

не сойти: судьба всегда права,

и душе, поднявшейся над бытом,

от земли телес не оторвать…

Но идти мне против зла и ветра,

сквозь галактик вьюгу, сквозь беду…

Вечно мало радости и света…

Сам с собой согласья не найду…

ИЗ ЦИКЛА: в лабиринтах поэзии

Связь времен

Мне «Гамлетов» писать бы, друзья.

В. Высоцкий

Тогда была у нас эпоха из эпох…

В космическую высь вовсю вели полёты…

Но кто в поэзии был ярок и не плох?

Не эти же — официоза рифмоплёты.

И тот, кто заслонял желанный неба свод

творцам, мыслителям, стихам Высоцкого,

теперь до самой смерти славно доживет,

на Соловки позорных дел не сосланным…

И мне иного зла эпоха не благоволит,

выпрашивает мзду за слог мой в публикациях.

Хоть предъяви им славы будущей гранит…

дельцы моих времен не станут каяться…

Они и в будущем сподобятся кивать, —

любых эпох успешные любимцы,

произнося про сгинувший талант слова

красивые, как блеск медалей проходимцев.

А я кричу везде, что буду знаменит,

что мне пора за Фауста, за смыслы мира взяться.

Но неподъемного молчанья монолит

на сердце мне поставлен… В небо не подняться…

******

Прошла привычка говорить и слушать,

Не выдавая мыслей компромат,

и всякий раз болеющую душу,

как малыша — игрушкой, занимать.

Читают новое… Но мниться: старый нумер!

Не знаю уж в какой из дней сурка

исчез в речах моих приличный юмор

и перешла ирония в сарказм.

Так опретили сердцу рифмоплеты,

не понимающие вещий этот труд.

Со всех сторон гудят, как самолеты,

и лицезреть полёты певчих не дают.

Почудилось плохих поэтов клонам,

впадая в мыслей радужный уют,

что овладевшим поэтичным словом

в благополучье славы визы выдают.

Не от того ль, что в голове моей виденья

и на душе тяжелых дум фигня,

я не могу с привычным снисхожденьем

на одиночество общенья муку поменять.

Не надо много потрясений личных,

житейских дрязг, иль неудач в любви,

чтоб ощутил судьбы своей трагичность

в душевный кризис впавший индивид.

Да можно жить так, словно стены комнат,

пространства улиц, ёмкий мир минут

поток твоих тирад легко запомнят

и вдаль веков с нарочными передадут.

Нет смысла в даре, как в словах пророчеств…

Но можно излечив тоску и боль,

к далеким, к близким относиться проще,

играя жизнь талантливо, как роль.

смогли однако лет на десять опоздать

Н. Байбузе

Смогли, однако, лет на десять опоздать,

на первый приз имевшие претензии,

моих талантов скоростные поезда,

отправленные к звёздам через тернии.

Не видя звезд манящих — в телескоп,

я нынче в творчества особенную Индию

иду дорогой древнею — пешком,

как до меня ходили — по наитию.

Конечно, в жизнь и в славу стартануть

хотелось мне со скоростью ракеты,

и по-гагарински, чтобы на всю страну

гремело имя звёздное поэта.

Но было плохо всё в родной стране…

И сердце перед зла звериным ликом

окаменело… показалось мне,

мерцало символом невыживших религий.

Теперь… как будто постучали в дверь.

Послали знак мне ангелы иль бесы,

чтобы на сломе жизни, пред кончиной вер

сказал слова я — из молчанья-бездны…

Иду я в жизнь, как будто в даль веков.

Лишь тень за мной от образа величия…

И думаю, что смысл написанных стихов

уже не только дело моё личное…

2018

ЗЕМЛЯ САНИНА

Моя земля — цветущий в море остров.

Но редко в порт заходят корабли.

И ощущают это временами остро

мои стихи — как ждущие посланцев в гости,

аборигены тутошней земли.

Приветливый народ мой многоликий

трудов не чужд и весел в дни забав.

Но как в преддверье катастроф великих,

меня тревожит, словно участь близких,

народа этого неясная судьба.

Ухожены сады, цветов сиянье в клумбах,

щедра и живописна добрая земля…

Так привезите в душах вы своих, как в трюмах,

всё, что стихи, как люди, чтут и любят:

признанья радость, отклик сердца, доброты тепла.

Средь бурных вод я создал почву, как японцы

искусственные в море возводили острова…

Ведь не было с моим народом места мне под солнцем

там на большой Земле, где словно инородцы

непризнанные граждане мои слова…

ПУШКИН

На сердце взвесь невыносимых истин…

в глазах поэта вспыхивают искры…

Сказал поступком он своим последним,

что был не слеп поэт… хоть был не метким…

Он в Болдине писал об осени:

«Прощальная краса», — да бросьте Вы…

Жена осенних суток переменчивей, —

«покой и воля», — разве с этой женщиной?

Не дай мне Бог — всем нам — сойти с ума,

Когда закружит жизни кутерьма,

когда предательство больней пронзает душу,

чем января простреленная стужа…

Он шёл по лесу, листьями шурша,

и рифмы шли, шуршали в каждый шаг,

и солнца луч играл в вершинах редких…

Да, был не слеп поэт, но был не метким.

Он сам себе бывал невыносим:

«Ах, Пушкин, Пушкин, ты не сукин сын».

А у его жены, блиставшей в свете,

вполне могли родиться сучьи дети.

Ей за мазуркой, по одной из версий,

Не слышен был стук пушкинского сердца.

Она — дитя-кокетка, жертва сплетен.

Но был не слеп поэт. Он был не метким

и не тогда, когда стрелял в Дантеса,

на торжество возмездья не надеясь.

Его судьбу к беде, к дуэльным спорам

вела любовь — души поэта промах…

*****

Молчанье — сфинкс… Предощущенье действа…

Входя в одну из языковых рек,

Как зов глубин, как дальний отзвук детства,

выслушиваю внутреннюю речь.

Но мыслями дано соприкасаться

умам, лишь задрожит в устах —

на уровне вершин-коммуникаций, —

как бабочка порхающая, знак.

Однако чаше дремлет радость-кроха,

и плавится руда больших обид,

что разумом, равнявшемуся с Богом,

не так порой случалось говорить…

Неся ионы знанья и сомненья

сквозь толщу дум, к пространству и векам,

горячие источники мышленья

впадают плавно в русло языка.

Под руку ее тетрадь легла

Русский язык на сегодняшнем

этапе отстает в развитии

Мнение

Под руку ее тетрадь легла:

аспирантка конспектирует много.

Я со второго стола до её ноготка

дотянуться, пожалуй, мог бы.

Пока отделяем от корня суффикс

и подгоняем основу обратно,

успеет метнуться желанья искус

по тонкой кожице под легким платьем.

Выпадет близко-близко

на уроках свиданий общаться с ней, —

На каком-нибудь там английском

русскую душу не высказать мне.

Ни о чём бы уже не спорить,

словно знаток со знатоком, —

древние звуки и корни

глубью глаз напоить, как молоком.

Станет играться ребёнок-слово

на зацелованных губах родителей,

потому что Языка основа

женщин красота, мужчин развитие…

1994

Ну, кто из лучших находил ответ

Пока не требует поэта…

Но гражданином быть обязан…

Поэт в России больше, чем поэт…

Ну, кто из лучших находил ответ,

равняя всех на свой манер и почерк,

в одном объёмном имени Поэт

пытаясь дар творца сосредоточить?

Считая Смыслом творчества момент,

поэт кичится, что он есть Поэт!

Но может ли он просто быть поэтом?

Он — века «неопознанный объект»,

он — человека над собой эксперимент,

он — гражданин времен, он — брат планет.

И невозможно не считаться с этим!..

В ЛАБИРИНТЕ ПОЭТИЧЕСКИХ
ВОЗМОЖНОСТЕЙ

Итак, вперёд. Как бы начну от центра

познанья мяч в пространстве слов водить,

чтобы поэзию вернейшим из рецептов,

как острым пасом форварда, снабдить.

Лишь для того эпитетов обводка,

метафоры за логику заброс,

чтоб озаренье, словно мяч в воротах,

в сердечной сетке нервов затряслось.

………………………………………………..

Настроиться на связь с небесной высью,

на разговор с травой, с пчелою на цветке…

И от поэта, собственно, зависит

лишь пересказ на свойском языке.

Но в утвержденье кроется неточность,

не сознающая сперва свой ложный штрих.

Рассудок ищет истину дотошно,

рука вслед мысли ставит точки три…

Тут в правилах важнее исключенья,

тут беззаконье — тоже не закон,

тут главную конструкцию значений

несет порою многоточий звон…

…………………………………………………

По правилам умело строить строчки?

Но кажется, что можно не уметь,

когда прозрений истинных источник

фонтаном бьет в настойчивом уме!

УХОДЯТ ПОЭТЫ

Сверяя шаги, как по солнцу,

по банковским курсам валют,

уходят поэты в торговцы.

И я их совсем не виню.

Они голодали и дохли,

чудили, сидели в тюрьме.

И вот разрушаются догмы,

но, в общем, не весело мне.

Иные от денег балдеют,

трепещут в восторге немом.

А те же, кто словом владеет,

меняют алмаз на дерьмо.

Торгующим вечность — обуза,

сердечность — безумью сродни.

Поэтому чуткие музы

уходят к Парнасу без них.

Быстрее, чем портится «сникерс»

на затхлых витринах «комков»,

без действа затихнет и скиснет

поэтов бурливая кровь.

А внешне не видно в природе

худых изменений следа,

пока они с сумками ходят,

в торгующих точках сидят.

Поэты уходят неслышно

из сердца, из мыслей, из книг.

Прости их за это, Всевышний,

больнее, чем есть, не казни…

1992

*****

Поглупели поэты земли!

Стали умными критики сразу.

И знаток Сальвадора Дали

Учит живописи богомазов.

*****

Бесцеремонно унижает и стихи, и судьбы

Всех ваших правок рэкетский наезд.

Я выражаю вам, высоколобым судьям,

Пред вечностью свой личностный протест!

Вы правил убивающих апологеты,

Найдёте тьму погрешностей легко

В неисправимом творчестве поэта,

В плетеньях вязи истинных стихов.

Одно я тоже знаю правило — такое,

Которое от вас, как от чумы, уберегло

Высокое косноязычие Толстого

И Маяковского тяжелое стило!

******

Такая гложет искренняя жаль меня,

Что многие поэты канули в безвестность.

Как будто Пушкин не прочёл Державина,

И Ломоносовской той звёздной бездны

*****

Интернета визжащая псарня,

Выводящая нас из себя,

Жаждет с тщетным упорством бездарных

Всё талантливое истреблять.

Маяковский не знал интернета.

Но сумел бы поэт отвести

От себя, как прицел пистолета,

Жёсткий троллинг всемирной сети?

Смог бы этот гигантище, слова

Острого дерзкий вожак

Современности злобную свору,

Как сбесившихся тварей, сдержать?

Хватит сил не простому таланту

Травли вынести гибельный гон,

Ложь выдерживать стойким атлантом,

Сохранять прометеев огонь?

*****

Нет уваженья к вещему Уменью,

И общеполитический российский фон

Не может стать средой для пополненья

Жемчужинами творчества в алмазный фонд.