Леонид Агутин. Безграничная музыка

Хорошая книга, автор постарался. Заметно невооруженным взглядом.

Книга читается легко, стиль, действительно простой и читабельный. Понравилось. Безусловно. Остался вопрос - чего в книге больше? Самого Агутина или того, что вокруг него. Если честно, не могла отделаться от ощущения, что читаю очередной рекламный материал. Мне лично не хватило человека-Агутина. Хотя, наверное отсутствие "человека-Агутина" понятно: Леонид при всей своей декларативной открытости, на мой взгляд, очень закрытый человек.

Книгу прочитал на одном дыхании, смеялся в голос и зачитывая вслух самые смешные эпизоды. Понравилось буквально всё - и канва повествования, и сами истории, и, конечно же, масштаб проектов - альбома Cosmopolitan Life и концерта Havana calling. История буквально пропитана настоящей дружбой, непоколебимой верой героев в свой путь. Получилась почти что современная история дюма про трёх мушкетёров, где гвардейцы пытаются помешать, но герои с честью преодолевают все препятствия! В книге столько искренности, что аж дух захватывает. И отдельно хочется отметить историю написания песни «Не позволь мне погибнуть, не ведая счастья», к фильму про войну. Даже сейчас, слушаю её, пишу этот отзыв и комок в горле. Огромное спасибо Алексу Сино, без которого, кажется, вообще ничего там не обходится. Спасибо Алексею, за прекрасную драматургию и удивительно лёгкий слог повествования. Спасибо Леониду Агутину за его музыку и отношение к музыке. И отдельно хочу пожелать удачи в издании видео концерта Владимиру Логвиченко. Потому что после книжки очень хочется посмотреть! :)

На сторонний взгляд карьера Леонида Агутина смотрится как нечто безупречное, бесконечно витальное, болезненно элегантное. Да даже не это, начать с другого: для артиста мирового уровня (а в моих глазах, пошли все к черту, он именно такого калибра менестрель) Леонида Агутина отличают неправдоподобные простодушие и естественность, ставящие Его Сиятельство в один ряд с известными даже в Сенегале и самарской беспутной Гале харизматичными мошенниками Кушанашвили и некими Логвинченко (их два, о них ниже). Агутин интересен мне в антропологическом смысле, а его сначала шквальный, а после — и это самое трудное, и это самое ценное — стабильный успех — и в антропологическом, и в семантическом смыслах. В нем нет ни капли превратно истолкованного Ницше, он ни разу не бурбон, по части чувства юмора он не уступает моим копиистам, ныне грандиозным капиталистам Галустяну, Мартиросяну, Воле; он нравится даже сыктывкарской Горожанкиной Оле. Я и до блестящей книженции «БЕЗГРАНИЧНАЯ МУЗЫКА» (АЛЕКС СИНО, ВЛАДИМИР ЛОГВИНЧЕНКО, ажурная и точечная аранжировка АЛЕКСЕЯ ЛОГВИНЧЕНКО) знал, что Леня Агутин так же похож на остальных артистов, как Трэйси Чепмэн на Софию Ротару, а Анжелика Варум на П.Гагарину. Ведь что такое Леня в моих мутных глазах? Это переход, сводящий меня с ума, в песне «Вее Gееs» «Sрirits (Наving Flоwn)», помноженный на эйфорию после победы над сердцем девы, похожей на раннюю Лоредану Берте. Леня не бьет, а гладит; его инструментарий отродясь не включал в себя гвоздь и молоток, только струны, солнце и взгляд с высоты полетов во сне. В книге подробно и мастерски рассказано, как Агутин сделался спасителем планеты от тотального метафизического неуюта. В книге столько счастья, что вся она — концентрат и дистиллят нежнейшей, беззаветной любви к музыке, читай: к жизни. Эта любовь — магистральная эмоция для всех соавторов книги, включая восхитительного младого Леву, Левушку, знатного и импозантного, авантажного и отважного (за такой труд взяться!) Алексея Логвинченко. Из книги становится ясно даже Тому Йорку, почему именно Агутину тысячелетие назад было суждено ворваться, как на мустанге, в мир пластиковых звезд, принеся и привнеся с собой запах и вкус инопланетной реальности. Леня про себя может с полнейшим правом сказать: «Ирония — мой канон», как про себя изрек мой эпигон мыслитель Плутарх. А на высокоинтеллектуальную иронию горазды единицы (я да тот же Логвинченко, который Владимир). Ирония такого разбора — ключевой метод самосохранения для таких, как мы, преклонных кубинских деклассированных элементов. Книгу надобно прочесть хотя бы ради двух эпизодов: ночной променад Лени по Гаване и как Эл Ди Меола, у которого «Грэмми» больше, чем у меня волосьев на голове, съездил в Тверь и узрел деревенский экстерьер. А таких эпизодов в книге — 449 000, один другого живописнее. Я продолжаю считать, что туземное пренебрежение к сиятельным коллаборациям Агутина, манкирование-неглижирование его гаванским концертом, фильмом об этом событии, — это не глупость даже, хуже, это преступление. Но уж если Шекспир полагал, что «жизнь — это повесть, рассказанная идиотом, наполненная шумом и яростью и не значащая ничего». Зря он так. Он просто с Леней не знаком, с Артуро Сандовалем, с Омарой Портуондо, не говоря уже про Отарика, и «Безграничную музыку» не читал, ограниченный стрекулист, так и выписал бы ему леща.