Бесплатный фрагмент - Легенда о Снежном Волке

Легенда о Снежном Волке

Глава 1

Нескладный, худощавый молодой человек стоял у самого входа в злачное заведение под названием «Красный Бык». Он с тоской смотрел на старую обшарпанную дверь и никак не мог сделать еще один шаг и, наконец, войти внутрь.

Эта старая корчма располагалась на белых скалах, в бухте Арагвудского моря, среди трущоб бедняков и вдали от богатых кварталов города Оденруга. Справа, у подножья горы возвышались дома зажиточных горожан и мягкими, теплыми огнями манили паренька вернуться в безопасные кварталы, а слева раскрыл черную пасть опасный, грозно ревущий обрыв.

С трепетом вслушиваясь, как внизу в непроглядной тьме бушуют мощные волны еще холодного моря и с грохотом разбиваются о серые скалы, в хилой юношеской груди заклокотало тревожное чувство опасности. Паренек невольно поежился и посмотрел на почерневшую от времени доску, висевшую прямо над входом в питейный дом на толстых потертых веревках. Когда-то, давным-давно, там красовалась морда животного, выкрашенная не слишком искусным художником в кровавый цвет, однако со временем краска истерлась, поблекла, и теперь, даже днем, посетители с трудом угадывали в рисунке лишь неправдоподобно длинные кривые рога не то сказочного тура, не то искалеченного невиданным недугом косоглазого бычка.

— Я смогу! — вздохнул Олли. — Я сделаю все для моей любимой женщины! Я обойду все грязные притоны этого города, чего бы мне это ни стоило! Я расспрошу всех бешеных и опасных моряков на своем пути! Презренные разбойники не смогут испугать меня! Никогда! Вперед!

Однако даже после такой ободряющей речи он не осмелился шагнуть в сторону подстерегающей его опасности. Парня можно было легко понять, ведь корчма «Красный Бык» служила прибежищем для отчаянных людей, собирающихся здесь со всей земли Оденруга, и пользовалась на редкость дурной славой у горожан. Уж слишком часто здесь случались драки, а рыбаки время от времени вылавливали сетями в местных водах бездыханные тела лиходеев из конкурирующих шаек или смельчаков, решивших доказать свою отвагу друзьям и выпить в «Быке» кружку–другую пива или браги.

— Гу-гук! — неожиданно раздалось над ухом. Юноша вздрогнул и недовольно посмотрел на нависающего на ним волосатого здоровяка. — Гы-гы! — обрадовался вниманию полудурок и радостно оскалил на удивление белоснежные крепкие зубы.

Молодой человек печально вздохнул. К сожалению, никто из воинов Оденруга не согласился сопровождать его по злачным заведениям города, хотя он предлагал им за это щедрую плату. После долгих поисков ему удалось уговорить на столь отчаянный поступок местного недоумка по кличке Рюха, который водил дружбу с беспризорными мальчишками и слыл в городе безобидным сумасшедшим. Мыча и закатывая глаза, этот олух выпросил у него к трем медным грошам серебряную монетку и молча последовал за ним по харчевням и кабакам, где с наступлением темноты становилось небезопасно.

Олли с сомнением оглядел своего охранника и покачал головой. Местный дурачок был очень крупным малым и невероятно походил на одну из тех обезьян, что привозили моряки на потеху зевакам. Узкий лоб, жутко волосатое лицо, глупые глазки-бусинки, мощный торс с короткими ногами и невероятно длинные руки, свисавшие ниже колен, завершали образ неказистого охранника. Олли часто видел, как маленькие городские сорванцы безнаказанно шутят над калекой, а потому особых надежд на защиту от лихих людей у него не было. Однако бродить по питейным домам совсем одному представлялось для юноши и вовсе безрассудным занятием.

— Не упусти свою удачу! — забормотал паренек. — Это последнее место, где можно хоть что-то разузнать о сыне мерзкого конунга! Завтра сюда набежит народ, желающий заработать легких денег, и ты останешься с носом, Олли! Прекрасная Туули не будет ждать тебя вечно!

— Эй! Долго мы еще будем тут торчать?! — насмешливо произнес чей-то низкий голос. Юноша в изумлении обернулся и с подозрением уставился на недоумка.

— Гы-гы! — широко заулыбался Рюха, скривил морду и пустил по подбородку слюну. — Скоро рассвет, а мы стоим тут, словно доступные девки на заработках!

— Ты умеешь говорить? — поразился Олли.

— Гу-гук! — весело воскликнул Рюха, стукнул кулаком по хлипкой двери и невежливо втолкнул своего нанимателя в душное помещение.

Олли обдало теплом и запахом прогорклого масла, которым здесь пропиталось буквально все, включая столы и стены.

Юноша едва успел принять независимый вид и, чуть не споткнувшись на пороге, важно направился к стойке корчмы, где одноглазый хозяин заведения разливал по глиняным кружкам мутное вонючее пойло. На улице стояла глубокая ночь, но здесь, за немытыми широкими столами, практически не было свободных мест.

Олли осторожно огляделся. Рядом с хозяйской стойкой сидели мавританские моряки, с виду вполне безобидные, и, сверкая белоснежными зубами, громко гоготали над шутками своих товарищей. Недалеко от мавританцев визгливо ругались две полуголые девицы, не желавшие делиться друг с другом коленями подвыпившего и богато разодетого торговца, непонятно каким чудом забредшего в эту дыру. Молодой человек невольно присмотрелся к колоритной троице и с отвращением отвернулся. По его мнению, женщинам следовало давно воспитывать внуков, а не вешаться на шею незнакомым мужчинам.

За тремя дальними столами сидели самые опасные, по мнению Олли, посетители. Они были одеты в длинные плащи и, скрывая лица за капюшонами, играли в кости, тихо обговаривая между собой свои мерзкие делишки.

«Надеюсь, я их не заинтересую!» — подумал паренек и поспешно отвел глаза в сторону.

До корчмаря оставалось всего несколько шагов, когда кто-то ухватил его за рукав и дернул с такой силой, что послышался глухой треск разорвавшейся ткани. Оглядев себя, он с огорчением увидел, что шов у ворота его прекрасного дорогого платья разошелся, явив миру не слишком новую и чистую нижнюю рубаху. Наглецом оказался грязный пьянчуга ужасающей косматой наружности. Он протягивал посетителю беспалую руку и, жутко завывая, нагло потребовал подачки.

— Па-а-дай малехо! Э-э? Вашсветло-о-ость!

Олли брезгливо оттолкнул прицепившегося к нему, как клещ, нищего и поспешил дальше, с ужасом слушая, как тот громко завыл за спиной что-то нечленораздельное. По счастью, завсегдатаи «Красного Быка» были заняты важными делами и совершенно не обращали внимания на страдания старого пьяницы.

Хозяин корчмы хмуро поглядывал на своих посетителей единственным глазом и протирал глиняные кружки грязной тряпкой, прежде чем вылить туда еще порцию пенного напитка. Едва заметив вошедших, он радостно заулыбался, обтер руки о давно не стиранный фартук и, раскинув их в стороны, заголосил:

— Ваша Светло-о-ость! Смею ли я угостить вас в своем заведении самым вкусным пивом, что у меня найдется?!

Юноша неприязненно глянул на замызганную посуду, прижал к носу белый платочек и отрицательно покачал головой. Заметив на себе любопытные взгляды, «Его Светлость» почувствовал, как спина и лоб предательски покрываются холодным липким потом, но не дрогнул.

Молодой человек не был высокородной крови, просто корчмарь всех, кто не был нищим, пьяницей или моряком, звал Ваша Светлость. Несмотря на не отступающий страх, юноша был несказанно польщен столь уважительным к себе обращением и приосанился. Недавно он получил хорошую должность при дворе конунга Оденруга и стал помощником Сборщика Налога, однако еще не успел заслужить уважение среди горожан. Чтобы хоть как-то подчеркнуть свой новый статус, весь свой заработок за первые месяцы работы он потратил на покупку роскошного платья из голубой парчи с золотой вышивкой и теперь с гордостью носил свой наряд в будний день и на праздники. Внимательный прохожий разглядел бы на дорогой ткани многочисленные заплатки, пятна и потертости, но всякий вор нашел бы его одежду неплохой добычей.

— Не знаешь ли ты, достопочтенный корчмарь…

— Од.

— Не знаешь ли ты, Од…

— Эй! — грубо оборвал его на полуслове сидящий поблизости лысый коротышка. — Не мешай Грязной Лягушке! Пусть он допоет нашу песню!

Олли растерянно огляделся, а лысый ткнул кривым пальцем в воющего у стены пьяницу и, смахнув со щеки скупую слезу, стал подпевать.

Бушует жизнь у моряка,

Словно шторм.

Обнимет слепая волна смельчака,

И пойдет он к рыбам на корм.

— Скажи мне, достопочтенный корчмарь, когда прибудет в город корабль Бешеного Детберта? — громким шепотом спросил паренек.

В ответ Од мрачно сверкнул единственным глазом, равнодушно пожал плечами и, выхватив из-за пояса тряпку, принялся размазывать по деревянному столу мутные зловонные лужицы.

Молодой человек тяжело вздохнул, достал из сильно отощавшего за сегодняшний день кошеля два медных гроша и протянул их мужчине. Од стряхнул монетки в маленькую деревянную коробочку, спрятал ее под стол и выразительно посмотрел на человека, сидевшего в полнейшем одиночестве у маленького окошка.

Нетерпенье и радость охватили Олли с ног до головы. Он чуть не вприпрыжку поспешил к незнакомцу. По виду мужчина больше напоминал чужеземца, чем морехода, но едва он взглянул на его лицо, то сбавил темп и затоптался в проходе между столами. Рюха, следовавший за ним по пятам, больно ткнулся ему в спину и удивленно замычал. Юноша оглянулся, ища в глупых глазах охранника поддержку, но не нашел.

— Гу-гук! — радостно оскалился горе-охранник и, пустив по подбородку слюну, подтолкнул к моряку.

У мужчины были темные длинные волосы, завязанные на затылке в хвост, и невероятно могучее телосложение. Он задумчиво пил пиво из кружки, которая в его огромных лапах казалась не больше наперстка, и с интересом разглядывал стену корчмы, украшенную лишь плесенью и копотью. Громила совершенно не обращал внимания ни на вопли посетителей, ни на стоящего в шаге от него перепуганного парня. Его скуластое лицо было исполосовано глубокими шрамами, а холодный взгляд серых глаз подсказывал окружающим, что лучше с ним без спросу не заговаривать и обходить стороной. Но обратного хода у помощника Сборщика Налога не было. В его мечтах все отчетливей маячил огромный кошель, туго набитый золотыми монетами, а над плечом нависал тупоголовый Рюха и нетерпеливо тыкал в его спину волосатым пальцем.

Молодой человек шумно набрал в легкие воздух и выпалил:

— Эй, моряк! Не знаешь ли ты, когда корабль Бешеного прибудет в Оденруг?

Мужчина тяжелым взглядом оглядел юношу с ног до головы. Тот на всякий случай поискал глазами своего охранника и с удивлением обнаружил, что недоумок непостижимым образом переместился к стойке корчмы и, позабыв про свои обязанности, жадно пил пиво прямо из маленького бочонка. Олли хотел было развернуться и убежать, но, услышав мягкий вкрадчивый голос, остановился.

— Зачем тебе понадобился Бешеный?

— Если спрашиваю, стало быть, нужен… — ответил Олли и, опустив глаза к полу, смущенно затеребил в руках белый платочек.

Громила тут же потерял интерес к беседе и вновь уставился на стену. Он размышлял о своей дальнейшей судьбе и гадал, что ему теперь делать дальше. Громила лишился постоянного заработка, друзей и невесты. Он зализывал сердечные раны и был совершенно не склонен болтать с незнакомцами.

«Как не похожа наша жизнь на сказки, что рассказывал мне в детстве дед Бакуня! Мы мечтаем о том, что постоянно ускользает из рук и чему не суждено сбыться», — такие занимательные мысли роились в голове у грустного громилы.

Еще совсем недавно его жизнь играла яркими красками. Он спас из рабства молодую девушку и привез ее на родную землю к горевавшим родителям. Красавица клялась ему в вечной любви и преданности, и глупый влюбленный громила верил ее сладким обещаньям. Мореход надеялся на скорую свадьбу, долгую счастливую жизнь и спокойную старость в окружении детей и внуков, но все мечты одним махом разрушил отец невесты.

Поначалу, едва они появились на пороге родного жилища девушки, папаша схватился за сердце и чуть не умер от радости. Еще бы! Его единственная дочка чудом спаслась из рабства и вернулась домой целой и невредимой! Не иначе как Боги смилостивились над ним! Он без устали благодарил смельчака, щедро кормил и поил его, но вскоре эйфория у родителя прошла, и он отказал названному гостю в доме, не говоря уже о свадьбе со своим чадом.

— Я не желаю видеть у себя в зятьях такого человека, как ты! — тряся от страха и отчаянья жидкой бородкой, кричал громиле противный папаша. — Ты всего лишь моряк, а может быть даже, и вовсе простой разбойник! Без дома, без роду и племени! Без состояния! Нет, нет и нет! Я не отдам тебе мою девочку! Никогда не бывать этому!

В тот же день в окружении многочисленных слуг под родительский кров явился более достойный жених для невесты. Он, конечно, был богат, родовит и, как оказалось, ему-то девушка и была сосватана еще младенцем. И судя по жарким уверениям жениха, он, безусловно, спас бы свою избранницу сам, но только неотложные торговые дела помешали ему исполнить свой героический долг, как и положено настоящему мужчине.

Моряк попытался уговорить любимую сбежать с ним и пожениться без родительского благословения, но несчастная не решилась противиться воле отца и ответила ему отказом, разом позабыв все свои обещания и клятвы.

— Куда мне податься? — спрашивал он себя. — Опять идти служить на судно моряком? Неужели море так и останется моим единственным домом? Найду ли я когда-нибудь покой и счастье на земле или так и умру в холодных волнах безбрежного океана от какой-нибудь хвори или ранения?

Между тем помощник Сборщика Налога не терял времени даром. Он, словно медведь, топтался рядом со столом, громко сопел и кашлял, стараясь привлечь к себе внимание. Время шло, а незнакомец никак не желал реагировать на ужимки нетерпеливого паренька. Так и не дождавшись приглашения, Олли осторожно присел за стол на самый краешек лавки и сделал знак Оду с просьбой принести им выпивки. Откашлявшись, он начал свою речь в тайной надежде, что моряк хоть и чересчур задумчивый, но не глухой же, в конце концов! Он услышит его и поделится с ним хорошими новостями!

— Я хорошо заплачу тебе! Ты только расскажи все, что знаешь о корабле Детберта!

Мужчина тяжело вздохнул, одним глотком допил свое пиво и продолжил упрямо молчать.

— Одну… Нет! Две! Слышишь?! Я дам тебе две серебряные монеты!

— Хм… — громила поднял одну бровь, что, видимо, означало либо удивление от небывалой щедрости, либо проснувшийся интерес, и скосил на Олли глаза.

Парень многозначительно покачал головой, но разговор пришлось ненадолго прервать, потому что к ним подошел Од и грохнул на стол несколько кружек с алкоголем. Нетерпеливо ерзая, Олли с трудом дождался, когда любопытный корчмарь уберется подальше от их стола и продолжил:

— У меня есть деньги! Клянусь! Ну?!

— Знаю, — неохотно признался громила и обреченно кивнул.

— Ты видел корабль?! Где? Когда он будет в городе?

Здоровяк задумчиво пожевал губы и ласково улыбнулся. От такой улыбки его собеседник невольно заморгал.

— Никогда, — ошарашил моряк неожиданным ответом. — Покоится корабль Детберта на дне морском вместе со своим хозяином и его командой…

— Как?! — у паренька похолодело в груди, и все его существо охватило отчаянье. Мысль, что он потерял щедрую награду, убила его наповал. «Не видать мне теперь прекрасной Туули, как своих ушей!» — подумал он и тихо спросил: — Когда это случилось?

— А помнишь, на днях сильный шторм был? Вот тогда и случилось. Налетел корабль Бешеного на подводные камни, что у Медвежьей Горы, и каюк!

— Каюк… — прошептал молодой человек. — Каюк моим мечтам и надеждам!

Несчастный помощник Сборщика на мгновенье забылся, схватил ближайшую кружку и выхлебал почти половину ее содержимого. Вонючий напиток оказался необычайно крепким, и паренек зашелся в тяжелом, удушающем кашле. Громила легонько похлопал его по спине и сочувственно спросил:

— А что тебе от Детберта понадобилось? — теперь на лице морехода появилось настоящее любопытство, и он добавил: — Я уверен, Бешеный никому должником не был, а стало быть, ему должен ты! Тогда чего печалишься? Теперь он с тебя долг уж точно не взыщет!

— Что ты! Пошел на дно, и хорошо! — смешно замахал тощими ручками паренек. — Откровенно говоря, скверным человечишкой был Детберт!

— Ну? — подивился громила.

Олли громко икнул.

— А что? Сейчас можно смело сказать! Бешеный любого мог продать и купить, а потом вновь продать! И налог с него не взять, — пьяно пожаловался Олли. — Вылупит на тебя свои глазищи, ножищами затопает да еще ножом перед носом махать начнет! Глянешь на этот нож, и внутри все так и закрутит, так и забурлит. Стоишь и думаешь, как бы до отхожего места добежать и при зеваках штаны не запачкать… Хе-хе…

Юноша смущенно умолк и, стараясь не замечать отвратительный запах, двумя огромными глотками допил из кружки мутную жидкость, мгновенно захмелев еще сильнее.

— Да! Было такое дело! — хмыкнул моряк, вспоминая жадность Детберта. — Страсть как этот человек не любил отдавать свои деньги чужакам. Он вообще не любил платить. Намучился, видать, ты с ним, бедолага!

— Олли, — представился молодой человек, протягивая руку, — помощник Сборщика Налога.

Громила криво улыбнулся и осторожно пожал белую изящную ладонь нового знакомого.

— Теперь с него налога не получить, Олли! — посочувствовал он юноше. — Так что иди домой и спокойно ложись спать. Завтра пойдешь на работу и взыщешь плату с других счастливчиков.

— Я не за тем его искал! По другому важному делу!

— Ага…

— На днях в наш город пришло важное поручение! Да не абы от кого, а от самого великого и могущественного Торкела из рода Снежных Волков, конунга земли Хаттхаллы… — таинственно прошептал паренек, многозначительно тараща на собутыльника мутные глазки. Выкатив грудь колесом, он принял чрезвычайно довольный вид и многозначительно замолчал.

В глубине души моряк вздрогнул, но его лицо не изменилось. Весь вид незнакомца говорил, что плевать он хотел на любого конунга этого мира. Многозначительно похмыкав, нетерпеливо посопев, но так и не дождавшись расспросов, забавный юноша стал рассказывать ему все сам.

— Пообещал конунг хорошую награду тому, кто разыщет его сына Олсандра. Говорят, что много лет назад отец прогнал его из дома и отправил работать простым мореходом на корабль Бешеного. — Олли тревожно огляделся и продолжил шепотом: — Я слышал, что, несмотря на свой злобный нрав, Детберт очень уважал Олсандра. Он сделал хаттхалльца своей правой рукой и щедро делился с ним добычей. Вот так и вышло, что потомок великого рода вместе с бешеным псом много лет плавал по всем морям и не собирался возвращаться домой.

Юноша задумчиво покачал головой и удивленно воскликнул:

— Вот ведь какие нелепицы в жизни бывают! Сын конунга, могущественного жреца, и этот разбойник! Благородная кровь — и служит дрянному человеку! Ну, теперь уж, видно, служил…

— Ну, ты шутник, парень! — усмехнулся незнакомец. — Неужели сын конунга будет служить моряком?

— Сам диву давался! Но вот… Дело стоящее! Своими глазами грамоту с печатью земли Хаттхаллы видел!

— Ну-ну… — с сомнением пробормотал громила. — Одно непонятно — зачем Торкелу вдруг понадобился Олсандр, если он его сам из дома и выгнал?

— Про то мне не ведомо! Я только хотел получить обещанную награду, остальное меня не касается, — юноша пьяно махнул рукой и попытался съехать с лавки на грязный пол.

— Может, ты ошибся? Может, в грамоте что-то другое написано? — мужчина ухватил парня за шиворот и попытался усадить рядом с собой.

— Ошибся? — не поверил такому дерзкому заявлению Олли и, прищурив один глаз, покачал перед носом громилы пальцем. — Да будет тебе известно, чужеземец, я вот с такого возраста читать умею!

Юноша показал рукой, с какого именно возраста умеет читать. Выходило, что едва он появился из утробы матери.

— И грамоту ту я, само собой, не только видел, но и читал! Слушай же меня внимательно, невежа!

«Всякому, кто встретит моего сына Олсандра, должно передать, что ждут его на земле Хаттхаллы неотложные дела и надлежит ему явиться домой немедля и держать перед отцом, великим конунгом Торкелом, ответ.

Послесловие. Выдать всякому, кто докажет перед заемщиком Каном, что суть сего послания передана Олсандру, лично 50 золотых монет.

Подписано конунгом Хаттхаллы — Торкелом из рода Снежного Волка».

Видимо, Олли не только хорошо умел читать, но и не жаловался на память. Один раз взглянув на грамоту, он выучил послание наизусть и, можно было не сомневаться, повторил его сейчас слово в слово.

— Деньжищи большие… — задумчиво произнес моряк.

— Пф-ф! Еще бы! Стал бы я из-за пары монет по таким заведениям шастать! — воскликнул паренек, раскачиваясь на лавке, словно лодка в штурмующем море. — Я жениться хочу! Моя мечта стать серьезным и солидным человеком! Понимаешь?! Понравилась мне недавно одна девушка. Сильно понравилась! Туули — такая красавица! К тому же, что удивительно, довольно неглупа! Пришел я к ней свататься, а отец ее ни в какую не соглашается! «Нет», — говорит он мне, и все тут! Вот стал я помощником Сборщика Налога, а он все равно нос воротит! Подлец! — выкрикнул Олли и залился слезами.

— Ох уж мне эти отцы! — неожиданно зарычал моряк и с размаху грохнул огромным кулаком по столу.

Олли испуганно подпрыгнул на шаткой скамейке, помолчал и робко добавил:

— Вот если мне бы удалось получить награду! Может быть, тогда этот негодяй дозволил бы мне…

Моряк задумчиво покивал головой, а потом, словно решившись, быстро допил оставшееся на столе пиво, утер усы, поднялся и, взвалив на плечо объемный походный мешок, сказал:

— Пошли.

— Куда? — удивленно спросил его новый знакомый.

— За наградой.

— Зачем? То есть как же я ее получу, если корабль… тю-тю? — пробормотал пьяный Олли и, сощурив один глаз, с подозрением уставился на моряка.

Мужчина молчал и терпеливо ждал, когда молодой человек подымется со скамейки.

— Ты… ты что?! А?! Что ты задумал? Решил ограбить заемщика Кана? — с ужасом зашептал Олли и, прижав руки к тощей груди, побледнел.

Он вдруг разом протрезвел, и ему пришла в голову мысль, что своей болтовней он ненароком навел на состоятельного и очень влиятельного в городе человека настоящего разбойника. Какой же он глупец!

— Ты чего? — обиделся моряк, без труда прочитав на лице парня сложную гамму чувств. — Пойдем к заемщику для подтверждения, что ты передал мне сообщение отца.

Сборщик открыл рот и уставился на моряка.

— Ты?

— Я, — подтвердил Олсандр и поторопил изумленного Олли. — Ну?! Ты хочешь получить награду или нет?

— О благородный сын Великого Ко…

Не успел юноша как следует почтить знатный род Олсандра низким поклоном, как тот ухватил его за шиворот и быстро поволок к выходу. Посетители корчмы равнодушно проводили странную парочку взглядом и вновь занялись своими делами. Молодой человек хотел было окликнуть своего охранника, но заметил, что Рюха мирно дремлет за столом, положив голову прямо на грязную столешницу. За это время он успел выхлебать два бочонка пива, и теперь ничто не могло его пробудить. Олли обреченно пискнул и смирился со своей судьбой.

Неторопливо шагая по ночному городу, Олсандр размышлял о письме отца и совершенно не обращал внимания на своего болтливого знакомца.

«Прошло столько лет, а теперь я зачем-то понадобился отцу?! — задавал он себе бесконечные вопросы. — Помимо меня, у отца было еще четыре сына, теперь, возможно, гораздо больше, ведь прошло столько лет! Почему он вспомнил обо мне, паршивой овце в нашем высокородном семействе? Почему сейчас? Что такого могло произойти в замке, что отец не поскупился и выделил на мои поиски такие большие деньги? Наш последний разговор с родителем недвусмысленно намекал, что в Хаттхалле меня больше не хотят видеть! Так с чего вдруг?!»

Сын конунга прикидывал и так и эдак, но, как ни старался, не смог придумать ни одной здравой мысли, способной объяснить эту грамоту, такую большую сумму денег для вознаграждения и, главное, спешку.

«Хорошо! — решил Олсандр. — Я достаточно любопытный, чтобы вернуться домой и узнать, что отцу от меня понадобилось!»

Когда мужчины добрались до огромного белокаменного трехэтажного дворца заемщика Кана, небо уже начало светлеть, и во дворах на разные голоса запели петухи и заблеяли козы, поднимая из теплых кроватей своих хозяев.

Они остановились у огромной дубовой двери, обшитой кованым железом, и Олли, ухватившись за кокетливый молоточек, висевший прямо у небольшого смотрового окошка, застенчиво постучал им. В доме стояла мертвая тишина, но Олсандр скорее почувствовал, чем услышал, что за дверью кто-то есть и внимательно рассматривает их в не видимую глазом щелку. Олли постучал вновь, на сей раз гораздо громче, чем в предыдущий раз, но и после этого никто не откликнулся.

— Может, посидим здесь под деревом и подождем, когда в доме кто-нибудь проснется? — нерешительно спросил он моряка.

Олсандр отодвинул молодого человека в сторону и со всей силы замолотил кулаком по дереву, оглашая всю улицу зычным голосом:

— Эй! Ау! Есть кто живой?

Олли испуганно втянул голову в плечи и нервно осмотрелся по сторонам. Олсандр снисходительно усмехнулся и загорланил вновь:

— Эй, Кан! Открывай! По важному делу к тебе люди пришли! Слышишь?

Смотровое окошко, наконец, распахнулось, и на улицу выглянула лысая голова невероятных размеров, украшенная маленькими глазками, огромными ушами и носом.

— Кто такие? Зачем пришли? — прогудела голова. — Чего шумите, когда добрые люди еще спят?

— Мы пришли к вам по важному делу. Оно касается, — Олли неуверенно покосился на Олсандра и после его одобрительного кивка шепотом добавил, — сына конунга…

— Заходи, — сказала голова. Дверь тяжело распахнулась, и за ней показалась фигура человека таких исполинских размеров, что даже рослый Олсандр казался рядом с ним ребенком.

— Я Голлем — раб Кана, — представился великан и, махнув огарком свечи вглубь коридора, зашагал в темноту, показывая нежданным гостям дорогу.

Вскоре они подошли к узкой лестнице, ведущей в подземелье. Голлем кивнул им головой вниз и пропустил вперед. Не успел Олсандр спуститься, как услышал за спиной слабый вопль и неясный шум. Олли кубарем скатился по лестнице, больно ткнулся носом в колено моряка и глухо застонал.

— Цел?

— Вроде цел… — прошептал он и пожаловался: — С детства ничего не вижу в темноте, хоть убей!

Олсандр подхватил его под руку и, открыв небольшую дверь, втолкнул в помещение. Это была узкая коморка, стены и пол которой были выложены из огромных серых камней. Из мебели здесь стояли лишь две узкие лавки и маленький столик, размерами больше напоминавший табуретку.

Голлем зажег стоявшую на столе масляную лампадку и со словами «ждите» исчез в темноте. В коридоре послышался слабый шорох. Хаттхаллец догадался, что верный раб, покидая их, не забыл закрыть дверь на прочный засов.

Моряк спокойно завалился на лавку, потянулся, словно огромный кот, закрыл глаза и моментально погрузился в чуткий сон. Олли, видимо, сильно нервничал, потому что болтал без умолку. Ему явно было не по душе сидеть в темном холодном подземелье. Он задавал моряку многочисленные вопросы и, не дожидаясь ответа, сам на них отвечал. Таким образом, он поддерживал оживленную беседу, нисколько не обременяя моряка. Дверь распахнулась в тот момент, когда Олли совсем отчаялся.

— Долго нас тут будут еще держать? — воскликнул он, вскакивая с лавки. Словно ожидая этого вопроса, в комнату заглянул раб, внимательно осмотрел мужчин и вновь пропал. В коридоре послышалось загадочное бормотание.

— С кем он там разговаривает? — испуганно спросил Олли и тут же сам ответил: — Наверно, с Его Светлостью Каном…

Тут к ним вошел невысокий сухенький старичок в богатом теплом халате и смешном колпаке с кисточкой. Он сильно сутулился, забавно шаркал ножками и больше напоминал маленького добродушного гнома, чем состоятельного горожанина.

— Так-так-так! — весело заговорил заемщик. — Что тут у нас?

— Я Олли, помощник Сборщика Налога, — бодро представился Олли и подобострастно поклонился заемщику. — Мы пришли…

— Ты Олсандр? — невежливо перебил его старичок, обращаясь к моряку.

— Да. Я Олсандр, третий сын Торкела из рода Снежного Волка, великого конунга Хаттхаллы.

— Согласно поручению, я должен проверить, не обманываете ли вы меня, молодые люди! — заулыбался Кан и хитро им подмигнул. — Разрешите?

Олсандр кивнул головой.

— Как звали вашу мать? — начал дознание старичок.

— Гана.

— Как зовут ваших братьев?

— Олаф, Одрхн, Гуннар, Давен… Может быть, есть еще, но я их не знаю, так как десять лет не был дома.

— Не сочтете ли вы оскорблением оголить спину и дать мне осмотреть ваши отметины?

Олсандр кивнул, стянул с широких плеч рубаху и услышал, как Олли громко охнул, с шумом опустившись на скамейку. Вначале заемщик поднес маленькую свечку к лицу моряка и внимательно осмотрел его. Затем, довольно хмыкая, он осторожно обошел моряка кругом. Старичок долго разглядывал шею и его широкую спину, что-то бормоча себе под нос. Подсчитав все шрамы, Кан сверился с бумагой и покинул их, не попрощавшись, сделав напоследок знак своему рабу. Тот протянул Олли увесистый кошель, прикрыл глаза и замер, словно статуя. Юноша долго таращился на великана, словно не мог поверить своему счастью. Он даже как будто перестал дышать. Терпение Олсандра быстро подошло к концу, он отвесил парню звонкую затрещину, и вскоре они уже стояли на улице перед домом заемщика.

— На вот, возьми… — смущенно пробормотал молодой человек и протянул Олсандру две золотые монеты.

— За что это? — с любопытством спросил Олсандр.

— За то, что ты, сын конунга, не посмотрел, что я простой помощник Сборщика Налога, и был со мною честен!

Олсандр, тихонько смеясь, смотрел на блестящие кругляшки, едва заметные в его огромной ладони, и думал, сколько таких вот монет могло оказаться в его кармане, если б он не решил спасти юную красавицу-рабыню, не повез бы ее к родителям и не разбил бы корабль Детберта на камнях у Медвежьей горы…

Юноша, неправильно истолковав смех моряка, поспешно отсчитал еще три монеты и, жадно прижав объемный кошель к груди, щенячьим взглядом посмотрел на него, явно опасаясь лишиться всей награды. Олсандр кивнул молодому человеку на прощанье и направился вниз по склону горы к морскому берегу.

Молодой человек, удивленно почесывая макушку, задумчиво смотрел ему вслед. У мужчины была странная раскачивающаяся походка. Широко шагая по улице, Олсандр быстро растаял в утреннем тумане, как будто его и не было вовсе. Олли пробормотал:

— Конечно, он оставил тебе деньги! Он же не вор и не разбойник, как Бешеный Детберт! Он сын великого конунга! А стало быть, благородный человек!

Если б Олсандр услышал эти слова, он бы долго хохотал над этой шуткой.

Юноша развернулся на пятках и поспешил к городским воротам. Там, за каменными стенами, у реки Веска, жила прекрасная Туули. Молодой человек был так счастлив, что не заметил, как за его спиной мелькнули серые тени и быстро скрылись за углом дома.

Олсандр встретил утро в бухте на берегу моря. Он сидел на песчаном пригорке, поджав под себя ноги, и смотрел на горизонт, чуть прикрыв веки. Прогнав все мысли прочь, мужчина медленно погружался в себя. Достигнув состояния покоя, моряк долго разглядывал мутные образы, мелькавшие в подсознании, а потом по старой привычке выполнил специальные дыхательные упражнения, которым много лет назад научил его друг по имени ШиШенгШэн. Этот воин востока родился на другом краю земли, где правил грозный император Чжангона, и много лет был учеником у монахов в Великих Священных Горах.

Однажды Ши открыл Олсандру тайну восточного Учения. Он рассказал, что там, в поднебесье, монахи столетьями практикуют Созерцание и Дха — Дыхание Бога. Самым трудолюбивым ученикам открывается Великая Истина, и тогда достигнувшего Просветления принимают в свои ряды Мудрецы. ШиШенгШэн провел в Великих Горах большую часть жизни, но так и не добился своей мечты, а потому впал в отчаянье и отправился в Мир, рассчитывая посетить как можно больше городов и земель. Ши все еще надеялся, что Истина однажды откроется ему, и тогда он вернется в Горы и с достоинством примет почетный сан.

К сожалению, он так и не нашел то, что искал, зато встретил девушку по имени Ки — прекрасную волшебницу и предсказательницу будущего. Он поклялся защищать ее до последнего вздоха от всех, кто мечтает пленить красавицу и заставить Божественный Дар Прорицательницы служить своим низменным интересам.

Олсандр и ШиШенгШэн стали друзьями, когда освобождали из плена жестокого шахиншаха прекрасную Ки и ее подругу, принцессу Вааравии. За время этого приключения Олсандр успел перенять у восточного воина Учение Великих Гор, и теперь он с удовольствием практиковал Дха и Созерцание. Как мы уже говорили, хаттхаллец был любопытен, а потому он тоже хотел познать Истину, как и Мудрецы Востока.

После Дха Олсандр вновь погрузился в Созерцание, но и тогда образы, мелькавшие в подсознании, не стали более четкими и понятными. Вначале пропал шум моря, потом появилось ощущение, что он сидит в сосновом лесу. Совсем рядом вдруг пробежала лисица и спряталась за деревьями. Спустя мгновенье появилась вновь и подошла к нему вплотную, чуть склонив голову набок. У нее были очень странные ярко-синие глаза. Умные и совсем не похожие на звериные. Какой-то посторонний шум отвлек его, и образ лисы, превратившись в облако, растаял.

Прошло много лет с тех пор, как он начал свои занятия, но, как и раньше, Истина была сокрыта от сознания моряка. Иногда он видел что-то, что стремительно проносилось мимо его внутреннего взора, иногда нечто похожее на сегодняшнее видение, но понять их до конца ему еще ни разу не удавалось.

Сегодня море было спокойно и безмятежно. Лишь небольшие волны с тихим шипением набегали на белый песок и со стоном, словно напуганные чем-то, возвращались обратно. Не меньше сотни малых и больших кораблей, подобрав паруса и весла, плавно раскачивались на воде и ожидали вместе с Олсандром восхода солнца. Едва показавшись на горизонте, светило окрасило мир в розовый цвет, предвещая городу хороший ясный день, и благословило его на удачную торговлю.

Как и во всех приморских городах, жители просыпались здесь рано и уже суетились на узких каменных улочках Оденруга. Хозяйки, проводив своих мужчин на заработки, распахивали на окнах деревянные ставни и принимались за домашние дела. Торговцы спешили к рынку, толкая перед собой груженные разнообразным товаром тяжелые тележки. Дети зажиточных горожан неохотно выполняли наказы родителей, а беспризорники с диким свистом носились по улицам, дразня прохожих. Они выглядывали в толпе зазевавшихся горожан и виртуозно крали у них разнообразные мелочи.

Вскоре корабли из залива выстроились в один ряд у пристани и терпеливо ожидали своей очереди, чтобы пришвартоваться к берегу и выгрузить товар из переполненных трюмов. Страдающие от безделья моряки толпились у бортов кораблей и, наперебой перекрикивая друг друга, заигрывали с женщинами, идущими на рынок. Мужчин не смущал ни возраст, ни внешность местных красавиц. Они жаждали как можно быстрее спуститься на сушу и истратить все свои деньги на пиво и доступных девок.

Нужно было собираться в дорогу, но Олсандр все сидел на песке и оттягивал момент, когда ему придется подняться и начать долгий путь в Хаттхаллу. Место, где он не был много лет и которое давно перестал считать своим домом.

Его взгляд упал на мавританское судно, рядом с которым собралась небольшая толпа зевак. Люди смеялись и что-то громко кричали. Олсандр встал и не спеша направился к кораблю. Он был уже совсем близко, когда мореплаватели попытались спустить на берег настоящее чудо природы. Это был невероятно рослый мускулистый конь иссиня-черного цвета с длинной седой гривой и хвостом. Видимо, это была не первая попытка, потому что по кораблю то и дело проносились истошные крики, стук копыт и громкое лошадиное ржание. Когда животное всеобщими усилиями удалось подвести к трапу, оно укусило конюха, взбрыкнуло и разбило головы двум мавританцам.

Горожане с удовольствием потешались над купцом, незадачливыми заморскими моряками и старательно давали им советы.

— Путай ему ноги, растяпа! Чего стоишь?

— Заходи сбоку! Сбоку! Сейчас лягнет! Ах-ха-ха!

— Во имя всех светлых Богов! Осторожней! — громче всех орал на мавританском языке заморский купец и утирал пот, стекавший рекой по его толстощекому лицу. — Если сломаешь ему ногу, я прикажу отрубить тебе голову!

— Вяжи его! Да не так! Сильней! Проклятье!

— Не иначе как сотня злых демонов вселилась в это гадкое животное! Будь проклят тот день, когда я решил привезти эту скотину на продажу! Через два моря перебрались, и такая беда! — громко жаловался купец и всхлипывал, словно ребенок.

Наконец, кто-то додумался опутать ноги коня не веревками, а рыболовными сетями, и усилиями десяти мужчин им удалось сгрузить взмыленное животное на берег. Торговец утер слезы, посмотрел на свой товар, трепыхающийся на земле, словно огромная рыба, и, заламывая руки, запричитал:

— Я так надеялся выручить за тебя не меньше восьми монет золотом, дурное ты животное! Но кто теперь тебя купит, если всем, кто решит осмотреть тебе зубы, ты оттяпаешь пальцы?! Боги! Что мне теперь делать? Что?!

Олсандр приблизился к тяжело дышавшему, фыркающему животному и восхищенно уставился на него. Конь тоже заметил человека и вглядывался в лицо моряка то одним, то другим черным глазом.

«Какой красавец! Просто чудо! Мне под стать, — думал Олсандр. — Будешь ли ты верно служить мне?»

«Человек, — как будто ответил ему конь, — я буду служить тебе!»

Моряк протянул руку и осторожно погладил длинную морду. Жеребец дернул губой, обнажил крепкие зубы, но не укусил, а несколько раз качнул головой, словно здороваясь с ним.

— Пойдешь со мной? — спросил его моряк, и тот ответил тихим ржанием. — За сколько отдашь? — заговорил он тогда с торговцем на чистом мавританском языке.

Толстяк встрепенулся, подобрал круглое брюшко, и, словно не желая поверить своему счастью, торопливо ответил:

— Это не простой скакун! Это птица! Видишь, да? Тебе, моряк, я отдам его за двенадцать монет золотом! Бери, не пожалеешь! Э?!

— Не дорого ли просишь?

— Э-э, как дорого?! Совсем не дорого! На ваших землях только маленькие лошадки родятся, а этот конь самый рослый, что я за всю свою жизнь видел. К тому же он молодой! Еще в прошлом году молоко матери сосал! — воскликнул торговец и, забывшись, потянулся показать нежданному покупателю конские зубы. — Смотри!

Но едва он ухватил животное за челюсть, как раздалось громкое клацанье. Купец, прижав к груди окровавленные пальцы, замычал, сдерживая рвущиеся наружу ругательства.

— Йа-ай, вот же… ах ты дрянь!

Толпа, все еще стоявшая у корабля, радостно загоготала.

— На вот! — Олсандр вытряхнул из кошеля все, что в нем было. — Пять золотых монет и три серебряные. Что скажешь? По рукам?

Купец жадно глянул на блестящие кругляшки и нервно облизнулся. Начался долгий и изнурительный торг, на который способны только торговцы с востока. Моряк скрепя сердце добавил к монетам еще свой нож, один из тех, что он украл несколько лет назад с джангонского судна, но зато получил к прекрасному коню та-каметское седло дивной работы и две уздечки. Одна уздечка была простая, а у второй были широкие длинные поводья, к которому были прикреплены железные щитки для защиты морды и шеи животного от стрел и мечей противника. В конечном итоге, хаттхаллец и мавританец разошлись вполне довольные собой и совершенной сделкой.

Глава 2

Олсандр сидел в новом удобном седле и почти не придерживал своего коня за уздцы. Ичан, такое имя дал ему торговец, оказался на удивление покладистым животным и после недолгих уговоров позволил своему новому хозяину себя оседлать. Теперь, мерно качая головой, он горделиво и неторопливо переступал по широкой дороге длинными мускулистыми ногами. Моряк не торопил его. Он тоже не хотел слишком быстро завершить свое неожиданное путешествие. У городских ворот мелькнула знакомая одежда и, спрыгнув на землю, Олсандр поспешил к своему знакомому.

— Эй! Я вижу, ты не слишком торопишься посвататься к своей красавице Туули? — воскликнул Олсандр и хлопнул его по плечу.

Человек оглянулся и испуганно втянул голову в плечи. Это был не помощник Сборщика Налога, как поначалу решил Олсандр, увидав столь вычурное платье из синей парчи.

— Гу-гук! — радостно произнес недоумок. Олсандр узнал в нем охранника Олли и оторопел.

— Где ты взял это платье? — воскликнул он и крепче ухватил Рюху за шиворот. — Что ты сделал со своим хозяином?

— Гу-гук! — Рюха ткнул волосатой лапой налево, потом направо, а потом и вовсе скосил маленькие глазки в кучу и пустил по подбородку слюну.

— А ну, отвечай! Где Олли?! — он со злостью встряхнул недоумка.

— Ату его, ребята! — вдруг заорал на всю улицу Рюха.

В тот же миг Олсандра обстреляли камнями. Снаряды летели со всех сторон, и один из них угодил моряку прямо в голову. Рюха не упустил удобный момент. Он извернулся, словно змея, и, выскользнув из платья, побежал вниз по улице, размахивая длинными ручищами, словно мельница крыльями. Моряк бросился было за ним, но один мерзкий мальчишка подставил ему подножку, и он кубарем покатился в торговые ряды.

— Уходим, ребята! — прокричал Рюха где-то внизу улицы. С крыш домов, словно горох, посыпались мальчишки. Они нагло корчили моряку рожицы и, радостно гогоча, быстро разбегались в разные стороны.

Олсандр грязно выругался, разглядывая оставшуюся в его руках одежду.

— Видимо, не судьба тебе, дружище, обрести счастье с любимой женщиной!

Скорее всего, Олли был ограблен или даже убит. Возможно, сейчас его бездыханное тело валяется где-нибудь в городской канаве или в лесу за городом.

— Мне очень жаль тебя, парень! — посочувствовал юноше моряк. Он аккуратно сложил дорогое платье в свой дорожный мешок. — Так всегда бывает! Стоит только подумать, что мечта сбылась, как на дороге появляется такой вот недоумок Рюха и портит все, что только можно…

Выйдя за стены города, Олсандр с облегчением вздохнул. Он не любил суету каменных городов и толпы любопытных зевак. Теперь на его пути встречались лишь редкие путники или запоздавшие торговцы. В одиночку они опасались откровенно рассматривать дивного коня и его хозяина, ведь благодаря своим размерам и физиономии хаттхаллец не располагал к расспросам и мог спокойно без задержки продолжить свой путь.

Природа, а позже и жизненные перипетии одарили Олсандра на редкость эффектной внешностью и эксцентричной манерой одеваться. Высокий, загорелый и широкоплечий, он воинственно завязывал свои густые черные волосы в хвост высоко на затылке, как истинный хаттхаллец, но заплетал его на две косицы, как это делали моряки севера. В его ушах блестели крупные золотые серьги, украшенные огромными белыми камнями, что крепче гранита. Это был подарок от вождя дикого племени берберов за один его отчаянно смелый поступок. Небольшую бородку он завязывал в узелки, но не по традиции или обычаю какого-то народа, а в память о светловолосой голубоглазой принцессе Вааравии Ингэ. Он выкрал ее из плена жестокого шахиншаха, и перед разлукой она подарила ему одну незабываемую жаркую ночь на песчаном берегу Южного моря. В сладкой дреме он до самого рассвета слушал, как она пела ему песни своего народа и, завязав эти узелки, произнесла:

— Это знак Анке, а это знак Морены. Я заплету их вместе вот так… и Смерть не сможет призвать тебя к себе ни на море, ни на земле…

Олсандр брал у разных народов и племен понравившиеся ему детали одежды и дорабатывал их на свой вкус. Оттого он и выглядел так странно и вычурно по сравнению с простыми моряками. Из всех других одеяний он предпочитал носить длинную юбку северных народов сконишей, но привязывал ее к ногам кожаными ремешками, как воины земли Элама свои шаровары. Это давало возможность при стремительной атаке легко передвигаться, отражать удары и не цепляться юбкой о седло коня или щепы на бортах корабля. На талии Олсандр носил двойной довольно потрепанный широкий пояс, по бокам которого крепились два боевых ножа работы неизвестных восточных мастеров. На его спине через плечо крепился широкий длинный меч и колчан со стрелами, за пояс был заткнут хлыст со съемным железным наконечником. Моряк с легкостью превращал его как в инструмент для наказания, так и в смертельное оружие. Спереди висели кошель и карман для мелочей, украшенные самоцветами и вышивкой чернооких женщин мавританской земли. Он берег свои рубахи и, чтобы не перепачкать их в дороге, спрятал в дорожный мешок, а потому та-каметский хитон, пошитый из кожи верблюда, он надел прямо на голый торс, открыв миру свои многочисленные шрамы, густо покрывающие шею, грудь и руки. Ступни его были босы, но у седла болталась пара изящных сапог, пошитых кожевниками островов Квирита.

— Папа, смотри, какой смешной чужеземец! — крикнул звонким голосом проходящий мимо него мальчишка и невежливо ткнул в Олсандра чумазым пальцем.

Его отец, тоже с любопытством рассматривающий моряка, подпрыгнул от неожиданности и грозно зашипел на сына:

— Обычный себе чужеземец! А ты иди, поспешай, шалопай! Да без дела помалкивай!

Мужчина поправил за спиной объемный мешок, прижал руку к груди, где, по всей видимости, припрятал деньги, и поспешил прочь. Олсандр весело подмигнул малышу, а потом, скроив зверскую физиономию, зарычал. Мальчишка тоненько пискнул, развернулся и, сверкая голыми пятками, побежал за отцом.

Едва поднявшись в небо, жаркое южное солнце нещадно нагрело воздух и, переживая за Ичана, который провел несколько дней в морском путешествии, Олсандр поспешил скрыться в прохладной тени леса у неширокой бурной речки. Он вдоволь напоил своего жеребца и оставил пастись на тенистой лужайке. Сам моряк направился вверх по течению, чтобы искупаться самому.

Не успел он снять с себя пояс, как услышал женский плач и, торопливо вернув оружие на место, поспешил на голос. Такой у него был «заскок», как говаривал про Олсандра Бешеный Детберт. Он, конечно, не был благородным героем, спасавшим всяких дурех от их обидчиков, а просто не переносил сам звук женских рыданий, и сам вид слез мгновенно выводил его из себя.

Моряк прошел больше пятидесяти шагов и, выйдя к тихой заводи, прислушался. Лес тихо шелестел густой листвой, птицы пели виртуозные трели. Ничто не говорило о том, что здесь были люди или опасные животные. Женских рыданий тоже больше не было слышно.

Он собрался было вернуться к Ичану, как из реки вынырнула щуплая фигурка паренька. Он шумно отфыркнулся, потер глаза и невыносимо жалостливо и странно запищал. Не успел хаттхаллец его окликнуть, как человек несколько раз глубоко вздохнул и вновь погрузился под воду. Прошло довольно много времени, прежде чем он опять появился на поверхности.

— Ты ни на что не годен! Ты слабак! Ты даже покончить с собой не можешь! — с отчаяньем закричал молодой человек, раздраженно ударил кулаками по воде и, словно тюлень, подняв вокруг себя высокие волны, исчез в воде. В этот раз он пробыл там совсем недолго и уже через мгновенье вынырнул.

— Чего это ты тут делаешь? — с любопытством спросил его Олсандр и склонил голову набок.

Олли подпрыгнул от неожиданности и оглянулся.

— Ты?!

— Ага! — радостно подтвердил моряк.

— Что ты тут делаешь?

— Э-э, нет! Я первый тебя спросил! — заулыбался Олсандр, скидывая с себя одежду и осторожно входя в ледяную воду.

— Не видишь?! Купаюсь!

— Ага! — кивнул моряк и с шумом плюхнулся в невысокую волну. Тоненько взвизгивая, он быстро переплыл речку и вернулся назад.

Олли все еще стоял в воде и исподлобья смотрел на отвратительно счастливое лицо хаттхалльца.

— Неужто Туули вновь тебе отказала? Даже после того, как ты стал таким богатым? — спросил Олсандр и, выйдя на берег, отряхнулся от капель воды, словно огромная собака.

Паренек печально покачал головой, и его лицо сморщилось, словно печеное яблоко. Он всхлипнул и стал тереть глаза кулаками, как маленький ребенок. Олсандр скривился. Без парадного платья Олли казался ему еще совсем юным мальчишкой, не старше пятнадцати лет. Его темные кудри и крупный нос с горбинкой указывали на квиритских предков, а лопоухие уши придавали выражению лица наивность и беззащитность.

— Не реви! — нарочито грозно прикрикнул он на паренька. — Если не отказала, чего тогда сопли по щекам размазываешь?

Он, конечно, догадался, что произошло, но решил дать юноше возможность рассказать свою печальную историю самому.

— Выходи из воды.

— Не выйду! — упрямо замотал головой Олли.

— Выходи — простудишься!

— Нет!

Олсандр свистом подозвал к себе Ичана и достал из мешка парчовое платье, расшитое золотой ниткой.

— На вот, возьми! — он аккуратно разложил на берегу реки платье Олли. — Все будет хорошо! Вернешься в город с достоинством, через главные ворота, в своем великолепном наряде, которому могут позавидовать даже завзятые модники галлы.

— Не вернусь я.

— Глупости! Место помощника Сборщика Налога у тебя еще никто не отбирал! Вернешься в город, приступишь вновь к своей работе, пройдет пару лет, и ты сможешь скопить немного денег, чтобы жениться. Конечно, скорее всего, это уже будет не Туули, но я уверен, что тоже неплохая…

— Как же мне теперь вернуться?! Наверное, в городе уже все знают, что меня ограбили! Сплетни в нашем городе разлетаются быстрее ветра! Тем более все только и ждут, чтобы я оступился, и тогда они опять вдоволь позубоскалят надо мной!

— В грабеже нет позора, Олли! Всякого хоть раз грабили, и ничего! Бежать на реку топиться что-то никто не спешит!

Озябший юноша вылез на берег и спешно натянул на себя платье. Он совсем не удивился тому, что его одежда оказалась у Олсандра, но он даже не подумал поблагодарить его за то, что тот ее вернул, не потребовав ничего взамен.

— Ты не понимаешь! — воскликнул Олли. — Не успел я отойти от стен города на сто шагов, как меня окружили мальчишки! Маленькие, мерзкие, грязные мальчишки! А с ними этот недоумок — Рюха! Обобрали меня до нитки…

— Да я уж вижу! — хмыкнул моряк.

Олли злобно глянул на Олсандра, покраснел и торопливо продолжил, словно оправдываясь:

— Вот что я тебе скажу, Олсандр! Он никакой не недоумок! Этот урод поумней многих будет! Я ему кричу: «Лучше убей меня!», а он злобно так загогочет и говорит мне: «Вот в городе потеха будет, когда узнают, что тебя сопливая малышня обставила!» Ты представляешь, каков подлец?!

— Ну и что? — пожал плечами сын конунга, но, не сдержавшись, рассмеялся. — Нет, серьезно?! Ты что им даже не сопротивлялся?!

— У них был огромный нож и дубинки!

— Ну, хорошо! Нож — это серьезно, против ножа кулаками особенно не помашешь, но убежать-то ты мог? Ноги-то у тебя бегают?

— Мог, конечно! Я быстро бегаю, ты не думай! Но ты не представляешь, как это неудобно делать в длинном платье!

— Гы-гы! — осклабился Олсандр, но, увидав, что лицо его знакомого вновь принимает плаксивое выражение, торопливо добавил: — Во-первых, это были не мальчишки! Вернее, не только мальчишки, а мальчишки во главе со здоровенным Рюхой. Во-вторых,…

— Олсандр! Возьми меня с собой!

— С ума сошел? — поперхнулся от удивления моряк. — Кто в здравом уме и по доброй воле отправится в проклятую Богами землю? В Хаттхалле тебе все эти неприятности смешным приключением покажутся! Поверь мне! Уж я-то знаю!

— Мне все равно! Я не хочу снова терпеть насмешки! Сколько я себя помню, они смеялись над моим отцом, а теперь, когда его не стало, я стал главной мишенью для глупых шуток всего Оденруга. И хуже всего эти маленькие разбойники! А после сегодняшней истории… Знаешь, как они будут меня называть?!

— Никак не будут!

— Растяпа Олли или Олли Лопух… Ты знаешь, мальчишки самые большие мастера на обидные прозвища!

— В Хаттхалле тебе такие же мальчишки легко перережут глотку и не поморщатся! И потом, ты совсем забыл о красавице Туули?

Плечи Олли печально опустились, и он зашмыгал носом. Они направились к небольшим домам, видневшимся в долине, где и жила избранница паренька. Всю дорогу он уговаривал своего знакомого не рубить с плеча и хорошенько подумать, прежде чем покинуть богатую и щедрую землю Оденруга. Только ему показалось, что он достиг цели, как из-за кустов, расположенных у самой деревни, высунулись чумазые лица маленьких сорванцов и начали наперебой кричать:

— О! Олли! А мы думали, ты к нам с голой задницей явишься!

— Олли, а Сборщик Налога знает, что тебя сопливые карапузы ограбили?

— Остался Олли Без Штанов! Тра-ла-лу!

— Лопух Олли, Которого Малыши Разули! Лу-ли-ло-ли-лу!

Несчастный парень развернулся и, не оглядываясь, кинулся прочь из деревни и с земли Оденруга.

Надо сказать, что путешествие до Хаттхаллы выдалось нелегким, и вспоминать об этих днях Олсандр впоследствии очень не любил. Впрочем, напишу обо всем по порядку.

Внешность оденружца не обманывала окружающих. Он и впрямь оказался очень образованным, но при этом неимоверно наивным и доверчивым молодым человеком. При этом он ни на мгновенье не замолкал. К удивлению Олсандра, его это не раздражало, а наоборот, только помогало отвлечься от мрачных мыслей.

Первые неприятности начались на следующий же день путешествия. Вечером они остановились на ночлег, не дойдя двух сотен шагов до Дормундского леса, где начиналась земля галсов. Олсандр знал, что дальше им понадобится вся сила и ловкость, чтобы преодолеть засады и ловушки дикого племени. Галсы никогда не выращивали хлеб и не разводили скот, а промышляли лишь грабежом соседних племен, торговых поездов и странствующих путников.

Утром Олсандр проснулся от того, что что-то нещадно светило ему в глаза. К его удивлению, это было не солнце. Источник сияния располагался недалеко от него на невысоком пригорке и, подняв руку над глазами, разглядывал дорогу, петляющую у подножья Спайругских гор. В свете утренней зори парчовое платье Олли сияло всеми цветами радуги и отбрасывало на землю яркие блики и солнечные зайчики.

— Эй! Ты что делаешь? — крикнул он. — А ну-ка живо спускайся сюда!

— Олсандр, смотри! — воскликнул юноша. — Там какие-то люди приветствуют меня. Наверно, они приняли меня за знатного господина! — и он приветливо помахал кому-то рукой.

— Сюда! — заорал Олсандр, вскакивая на ноги.

Не понимая, почему хаттхаллец так злится, Олли широко заулыбался и помахал рукой и ему тоже.

— Проклятье! — зарычал Олсандр, спешно запихивая разбросанные у костра вещи в мешок. — Беги сюда, глупец несчастный!

Едва он успел прикрепить мешок к седлу Ичана и закинуть в седло растерянного Олли, как грозный окрик дал понять, что у них больше нет времени для побега. Тогда Олсандр достал из-за пояса свой хлыст и, подняв круглый деревянный щит к подбородку, медленно повернулся к неприятелям. Мужчин было шестеро, и все они были вооружены до зубов. Одежда и воинственные прически выдавали в них диких галсов. Самый крупный из мужчин вышел вперед и, вытянув руку, поведал Олсандру, что им от них понадобилось.

— Это мне! — рыкнул он, тыча пальцем в Олли. — Это мне! — в этот раз его палец указал на Ичана. — Это мне! Это мне! — палец направился на меч и ножи, висящие на поясе у Олсандра. — Это нам! — неожиданно закончил галс, указывая на вещевой мешок, висевший на седле у его коня.

— Что ему нужно? Он хочет взять меня в рабство? — испугался Олли.

— Одежду! Твое распрекрасное платье он хочет, придурок! — злобно прорычал Олсандр.

— Давай сюда! Давай! Давай! — загрохотали дикие воины, стуча копьями и мечами по своим щитам и делая недвусмысленные знаки, понятные каждому. Пришло время отъема ценностей.

— Хорошо! Хорошо! — попытался их успокоить Олсандр. — Берите все! — и прошептал своему товарищу: — Слезай с коня, раздевайся и ползи в кусты! И если все повернется не в мою пользу, возвращайся домой!

— Дай мне нож! — зашептал Олли, послушно слезая с Ичана.

Олсандр незаметно протянул ему оружие и, взяв под уздцы коня, повел к дикарям.

— Нищт пфэрд одр мэрщен! — радовались грабители, хватая скакуна за длинную гриву.

Тут Ичан облегчил задачу Олсандру и провернул то, что и в бухте Оденруга. Он встал на дыбы и по своему обыкновению брыкнул обидчиков копытами. Пара дикарей тут же свалились на землю с раскроенными пополам черепами. Хаттхаллец метнул нож в глаз одного из галсов и, несколько раз ударив хлыстом, вывел из строя еще трех.

— Олли, все кончено! — крикнул моряк, но, обернувшись, не обнаружил того поблизости. Олли нашелся гораздо позже, под густыми ветками ивы.

— Ты зачем у меня нож взял? — поинтересовался у него моряк.

— Помочь хотел…

— Что ж не помог?

— Прости! — парень смущенно покраснел. — Одолело меня постыдное чувство страха, и поддавшись ему на миг, я не заметил, как очутился здесь.

Следующие дни Олли старался изо всех сил загладить свою вину и показать хаттхалльцу, что он хоть на что-то годен. Едва они останавливались на отдых, как через несколько мгновений у ног Олсандра уже возвышалась гора хвороста, на огне кипела вода, и был готов лежак из веток деревьев, чтобы сын конунга мог прилечь и немного вздремнуть.

Через два дня они зашли в небольшой городок под названием Беерлан, чтобы заработать немного денег на теплую одежду для оденружца. Уходя все дальше от Арагвудского моря, он стал с трудом переносить холодные ночи. Ведь кроме великолепного, но совершенно не греющего платья, на нем ничего не было, а делиться с ним своей одеждой Олсандр не собирался.

С раннего утра Олли бродил по городскому рынку, горланя во все горло:

— Напишу весточку для любого желающего за доступную цену! Девице — записочку для любимого, парню — письмецо для невесты, купцу для торговли, родителям для сына, ждущего от них новостей! Всего грош за строчку! Ну?! Кому писарь требуется? Беру недорого! Грош за три строчки…

Весь день он выводил на кожаных лоскутах, пергаментах и берестах заковыристые строки для всех желающих, сидя прямо на каменных ступенях у божьего Храма. Олли с гордостью посматривал на хаттхалльца, и весь его вид говорил: «Видишь, я и сам не промах, смогу прокормить обоих!» Олсандр только хмыкал и со скучающим видом бродил поблизости, отгоняя воришек, так и норовивших утащить у этого растяпы оплату за писарскую работу.

К вечеру люди с рынка разошлись по домам, и товарищи тоже отправились искать место для ночлега. Им удалось собрать только тридцать три медных гроша, что в пересчете было чуть больше трех монет серебром, а потому на постой они устроились в невзрачном доме на самой окраине Беерлана.

— Эй! Хозяин! Найдется ли у тебя что-нибудь выпить и поесть?

— Только вчерашний хлеб и вода! — буркнул в ответ угрюмый мужик.

— А что-нибудь покрепче?

— Кислое вино.

— Тащи! — весело воскликнул Олли. Он был благодушен, весел и с оптимизмом взирал в будущее.

Хлеб оказался не вчерашним, как убеждал их хозяин. Выпечка давно покрылась зеленой плесенью, но утомленные долгой дорогой путешественники были не привередливы. Они разделили черствую лепешку пополам и быстро проглотили ее, запив кувшином отвратительнейшего пойла. Устроившись на куче сырого сена в старом сарае, путешественники погрузились в крепкий сон, совершенно не обращая внимания на недовольное мычание старой коровы и блеянье небольшого стада коз, разместившихся по соседству.

Ночью Олсандр проснулся от того, что Ичан тревожно ржал и стучал по земле копытами. Он с трудом смог открыть глаза и поднять голову. Перед глазами все вращалось и кружилось в бешеном танце, грудь и живот раздирала острая боль, а тело не желало слушаться. Мелькающие синие и красные всполохи мешали разглядеть окружающие вещи. Он долго тряс головой, пока наконец-то смог разглядеть, как хозяин дома грабит Олли, время от времени отвешивая ему тумаки.

— Стой! Паршивец! — пробормотал Олсандр и потянулся к оружию, которое сложил вечером у своего изголовья. Пояс с ножнами и мечом куда-то пропали, как и его дорожный мешок.

— Заткнись! — раздался над ухом грубый голос, и в тусклом свете луны мелькнул нож. Он едва успел отбить удар и схватился с убийцей в рукопашной драке. К ярости Олсандра, сил его оказалось недостаточно, и кулаки наносили слишком незначитеьный урон разбойнику.

Вино не могло так подействовать на могучий организм моряка, а это значит, что их нерадушный хозяин отравил напиток каким-то ядом. Ему следовало спешить. Пройдет еще немного времени, и тогда яд подействует в полную силу. Сжав огромные кулаки, Олсандр все-таки смог несколько раз крепко приложить мужика и превратил его лицо в кровавое месиво. Пока злодей приходил в себя, Олсандр засунул два пальца в рот и вызвал рвоту. Стало немного легче.

— Эй! Олли! Просыпайся! Ну же! — он попытался растолкать Олли, но тот лишь глухо мычал в ответ и не желал двигаться с места. — Нас отравили! Слышишь? Вставай!

Олсандр ненадолго отвлекся, и за спиной послышался неясный шум. Хозяин дома выбежал из сарая и что есть мочи громко заголосил на улице:

— Караул! Люди добрые! Убивают! Сюда! Все сюда!

— Вот же подлая собака! — выругался Олсандр. Он грубо поднял Олли с земли и, засунув ему в рот свои волосы, заставил опорожнить желудок. — Давай, дружище! Приходи в себя! А то не сносить нам головы!

Олли мутно огляделся и прошептал:

— Что происходит?

— Нам надо бежать!

— Куда? Зачем? Я плохо себя чувствую! Дай поспать!

Ругаясь на чем свет стоит, Олсандр перекинул мычащего Олли через седло Ичана и хотел запрыгнуть сам, но вовремя вспомнил об оружии. Выбежав во двор, он увидел, что на улице уже собралась возмущенная толпа горожан с факелами, длинными пиками и топорами.

— Пришли в мой дом злые люди! Я, как гостеприимный хозяин, всю ночь их поил и кормил, а они вона что удумали! Едва заснул — разбойничать начали! Меня уби-и-ли! — трагически орал перед толпой «убитый», выставляя на свет огней свою разбитую физиономию.

— Расправа будет быстрой! — пробормотал Олсандр, спешно обшаривая двор. Свое добро он нашел за пустыми бочками и не мешкая вскочил в седло.

Когда Ичан показался на улице, взбешенные мужики уже с ревом неслись на них, выставив перед собой незамысловатое оружие.

— Через толпу не пройти, — решил Олсандр.

Пусть своим мечом он сможет устранить половину толпы, оставшиеся обязательно его достанут. Был еще один путь, но его преграждал высокий деревянный забор, и, надеясь на крепость своего оружия, Олсандр развернул коня и порубил доски. Ему удалось освободить проход, когда острые колья уже летели им в спину, и, пришпорив скакуна, он рванул прочь из города. Всю ночь Олсандр метался по незнакомым дорогам, прячась от погони, и только к утру ему удалось уйти достаточно далеко, чтобы спешиться и передохнуть.

— Эй! Ты там живой? — тряхнул он все еще висевшего через седло Олли. Тот был совершенно белым и не подавал признаков жизни. Уложив его на землю, Олсандр затормошил парня. Бесполезно!

— Ну же! Давай! — зло прокричал Олсандр и со всей силы хлопнул Олли по щеке.

— Ой! — недовольно вскрикнул тот. — Больно же!

— Слава Богам! — воскликнул хаттхаллец и вновь с остервенением стал лупить товарища по белому лицу, пока тот окончательно не пришел в себя.

Заработанных денег они лишились, но это было не самое страшное. Яд успел сделать свое коварное дело, и следующие несколько дней товарищи мучились животами, не пропуская по дороге густые кусты и деревья.

— Проклятье! — кряхтел Олли, в очередной раз выползая из леса и оправляя на ходу одежду. — Как звали эту сволочь?

— Какая разница? — меланхолично отвечал Олсандр, сбегая в лес с другой стороны дороги.

— Я буду молиться Богам, чтоб они послали на голову этого подлеца хоть половину того, что он нам сделал!

— Хрод или Хров… Я не помню!

— И как земля носит таких людей?! А? Олсандр? Ведь заплатили ему и за ночлег, и за черствую лепешку! Не обидели! Так нет! Ему подавай все, что у нас есть! Встречал ли ты когда-нибудь настолько подлых людей? Каждый раз, сталкиваясь с человеческим коварством, я поражаюсь, как низко может пасть человек, терзаемый чувством жадности!

Не дождавшись ответа, Олли прислушался к шуршанию листвы.

— Олсандр? Ты там живой? Олсандр!

— Заткнись!

Глава 3

Через несколько дней, едва копыто Ичана ступило на землю Хаттхаллы, словно по мановению волшебной палочки, по ясному небу побежали серые тучи. Солнце сердито спряталось за горами и больше уже не показывалось. Заморосил противный, колючий дождь, и Олсандр, подняв голову к небу, раскинул руки в стороны и радостно закричал:

— Узнаю тебя, родная земля! Да-а!

Эхо тут же ответило:

— Р-р-р, злая йа-а-а! А-а-а!

— Я вижу! — ответил эху моряк и вновь заорал: — Прости! Я не знаю, что мне с этим дела-а-ать!

— Ать-ать-ать! — залаяло эхо.

— Ой, не ругайся! Я и сам на себя злюсь…

— Вот это да… — пораженно прошептал Олли и заискивающе добавил: — Как ты это делаешь?

Олсандр ничего ему не ответил. Чтобы купить этому недотепе теплые вещи, вчера он нанялся на работу в одном горном поселении к торговцу. Купец обещал заплатить ему три серебряные монеты, если он поднимет на гору тридцать три огромных кувшина с маслом. Сложность заключалась в том, что к городу вел один-единственный мост, связанный из веревок и висящий над глубоким обрывом, а потому ни ослы, ни лошади не могли справиться с этой работой.

Олсандр успешно выполнил поставленную перед ним задачу, не разлив ни капли драгоценного масла, и получил оплату, но его товарищ, как всегда, все испортил. Выходя из богатого дома, Олли умудрился зацепиться вещевым мешком за кувшин и разбил его. В итоге полдня и полночи они убегали от взбешенного торговца и его слуг, и лишь к утру им удалось оторваться от погони, и то лишь потому, что мало кто из чужаков решался по доброй воле заходить на землю Хаттхаллы.

Они купили теплую одежду для оденружца в небольшой деревне. Молодой человек поспешил натянуть на себя не первой свежести нижнюю рубаху, портки, портянки и короткие кожаные боты и наконец-то перестал дрожать от холода. Крестьянскую лисью шубу он долго и придирчиво разглядывал, недовольно кривив тонкие губы, но, получив от Олсандра подзатыльник, быстро натянул и ее. Шуба на удивление хорошо села на худощавую фигуру бывшего Сборщика и по непонятной причине придала ему вид необычайно состоятельного купца. Это пришлось Олли по вкусу, и теперь он важно и деловито ступал рядом с Ичаном, то и дело приглаживая на воротнике рыжий потертый в некоторых местах мех. По своему обыкновению, он пытался завести с моряком беседу, но Олсандр все еще злился на него за вчерашнюю выходку и не желал разговаривать, лишь иногда окидывал его презрительным взглядом.

Олсандр с удивлением оглядывал местность, знакомую ему с детства. За десять лет здесь ничего не изменилось. Те же горы, то же серое, вечно рыдающее небо и холодная земля. Здесь с маленьким Олсандром случилось много больших и малых бед и несчастий, от этого он впал в глубокую задумчивость. Олли тоже притих, пораженный мрачным пейзажем, и теперь воспоминания, словно расталкивая друг друга, торопились залезть в голову хаттхалльца.

Они перебрались через горный перевал, прошли очередную расщелину, и их глазам открылся каменный город Турук. Больше ста лет назад предок Олсандра пришел на эту землю с северных островов со своим племенем, которых звали халлы, и, перебив в этой местности всех мужчин, стариков и детей, занял трон царя хаттов. Он взял себе в жены его старшую дочь, и с тех пор потомки Снежного Волка правили здесь, поражая соседние земли своей жадностью и жестокостью. Только теперь их звали хаттхалльцами.

По древней легенде каменные стены этого города, его дозорные башни и сам замок построил великан Трудхалл, сын Бога Йорморхалла. Эти строения были великолепны и так высоки, что верхушка каменной кладки уходила высоко в небо и пряталась в тумане среди туч в серых облаках. Огромные камни, которые Трудхалл использовал в строительстве, были такими огромными и так плотно прилегали друг к другу, что ни один из ныне живущих здесь людей до сего дня не смог сдвинуть их со своего места.

Когда много лет назад Олсандр последний раз смотрел на эти великие строения, то клялся себе, что больше никогда сюда не вернется. Его отец, разгневанный тем, что разгорающаяся вражда между его сыновьями не утихает, предал его в очередной раз и сделал свой выбор в пользу старших сыновей, Олафа и Одрхна. Он едва дождался, когда Олсандру исполнится двенадцать лет, и поспешил выпроводить мальчика из дома. Как только сын конунга поднялся на судно Бешеного Детберта, тот сразу поведал ему, что отец не желает его больше видеть и совершенно не против того, чтобы Бешеный воспитывал его сына по собственному вкусу, пусть даже и утопит в море, как щенка.

Вначале Олсандр воспринял свое изгнание как большое несчастье, но с каждым шагом отдаляясь от дома, он все отчетливее чувствовал в своем сердце не испытанное им ранее пьянящее чувство свободы. Да и потом, те двенадцать лет, что он провел в море, путешествуя по загадочным морям и прекрасным городам, он почти не вспоминал о своей семье.

Смерть не раз приходила за Олсандром, и каждый раз он каким-то чудом умудрялся выжить, оставляя ее ни с чем. Всего несколько лет нескладному мальчишке было на корабле несладко. Его шпыняли и били все кому не лень, от Детберта до самого последнего матроса. Однако Олсандру казалось, что по сравнению с тем, что с ним случалось дома, его теперешние неприятности не заслуживают внимания, а тем более слез или обид. А через пару лет щуплый мальчишка вырос и превратился в рослого выносливого мужчину, обладающего почти нечеловеческой силой, и на корабле уже никто не решался поднять на него руку. Пришло его время, и тогда он сам стал учить моряков уму разуму.

Сплетни, которые Олли рассказывал о нем в «Красном Быке», были правдивы. Хаттхаллец действительно был правой рукой Бешеного, который на проверку оказался не столько торговцем, сколько морским разбойником. Детберт с удовольствием грабил морские караваны и убивал всех, кто решался помешать ему в этом доходном деле. Вначале маленькому Олсандру казалось, что Бешеный и его отец конунг Торкел мало чем отличаются друг от друга, но позже ему открылось невероятное. Детберт был не таким уж и чудовищем, каким считали его моряки. Под суровой внешностью и диким нравом пряталась довольно благородная натура, не чуждая сентиментальности и сочувствия. И что совсем невероятное, Детберт был способен испытывать нежные чувства к женщине и даже робеть перед ней. Да! Олсандр видел это собственными глазами!

Олсандр вдруг вспомнил свою возлюбленную и ее избранника — маленького плешивого торговца с солидным брюшком. Мужичок щурил свои поросячьи глазки и, опасливо глядя на огромного и мрачного хаттхалльца, старался спрятаться за спиной у будущего свекра. Олсандр был готов оторвать коротышке голову, но, посмотрев на несчастное лицо невесты, лишь пожал сопернику руку и ушел прочь, ни разу не оглянувшись.

— Чему ж тут удивляться? — пробормотал Олсандр и горько усмехнулся. — Кто же захочет себе в зятья такого красавца, как ты? К тому же тебе посчастливилось родиться сыном конунга из рода Снежного Волка, о проклятье которого знает каждый, кто хоть раз слушал песенника-сказителя! Женитьба с самого начала была глупой затеей!

Перед глазами мелькнуло потное и перепуганное лицо жениха, когда тот пожимал ему руку, и он в голос захохотал. Ичан дернул шеей, оступился и возмущенно заржал, а Олли хмыкнул.

— Каждый человек имеет право иметь свою странность. Пусть даже эта странность заключается в том, что человек говорит сам с собой, — вслух сказал себе Олли и с состраданием посмотрел на товарища, грустно покачав головой.

Моряк рассматривал свои огромные, жесткие и шершавые ладони, покрытые кровяными мозолями от корабельных веревок и исполосованные глубокими шрамами. Ни дать, ни взять — лопата! Такой ладонью не прекрасных девиц ласкать, а сжать ее в кулак, да и… от такого удара из кого хочешь можно дух выбить!

— Я давно хотел тебя спросить, — не удержался от расспросов оденружец, — откуда у тебя такие жуткие шрамы?

Взгляд моряка переместился на левый локоть, и, хмыкнув, он провел пальцем по длинным белым рубцам.

— Эти ранения я получил очень давно. Еще в те времена, когда был маленьким, глупым и наивным мальчишкой. Таким же, как ты, Олли!

Они вышли к обрыву крутой скалы, и, спешившись, Олсандр заглянул в бездну. Ушел чуть в сторону и по едва заметной тропинке стал спускаться в лощину, ведя Ичана за уздцы.

— Говорят, у Торкела крутой нрав…

— Отец нещадно бил меня, ты прав, Олли. Но эти ранения я получил от другого зверя… Видишь это место? Одного я встретил там наверху, а второго здесь… вот на этой милой полянке…

Маленький Олсандр сидел за широким длинным столом в огромном зале старого замка и с завистью слушал, как старшие братья с небывалым воодушевлением хвастаются друг перед другом боевыми ножами. У Олсандра тоже был нож, ему его подарили год назад на восьмой день рождение, но его нельзя было сравнивать с тем оружием, что было у них. Ему было даже стыдно достать его из ножен! Да что там — зубочистка, а не оружие!

Между тем братья уже обсуждали, куда лучше бить волка, чтобы не испортить ценную шкуру, и младший брат чуть не заплакал. Когда? Ну, когда же он вырастет и пойдет на охоту вместе с ними?!

Волки в лесах Хаттхаллы сильно расплодились в те годы и весной обнаглели до такой степени, что стали выходить к жилью и нападать на домашний скот и людей. Но только после того, как они задрали несколько семей, живших за стеной города, конунг собрал вождей военных отрядов и объявил о предстоящей большой охоте.

Хаттхалльцы, зарабатывавшие себе на жизнь ловлей дичи, вполне могли истребить серых псов и сами, но здешние леса были закрыты для простолюдинов, потому что принадлежали конунгу. А это означало, что местным было запрещено там не только охотиться, но и собирать грибы и хворост. За нарушение этого указа можно было получить пятьдесят ударов хлыстом, если у конунга было хорошее настроение, а если нет, то и лишиться головы. Охотникам приходилось ходить в дальние леса, расположенные на севере их земли за Крутой горой. Там мужчины били дичь, иногда заваливали волка или медведя, но шкуры крупного зверя были обязаны приносить в замок в качестве налога за охоту.

Шкура волка в Хаттхалле была особенно ценна. Только великие воины, имена которых прославляли в песнях, имели право носить плащи, пошитые из шкур этого зверя. И лишь конунг и его дети имели право носить плащи из черного или белого волка. Так было заведено испокон веков, еще до первой гибели Мира.

Торкел сидел за столом рядом со старшими сыновьями и с жадностью, почти не жуя, проглатывал огромные куски мяса. Он не поднимал глаз от своего подноса и чаши с вином и лишь иногда криво ухмылялся, когда кто-то из братьев чересчур увлекался спором.

Когда вечерняя трапеза завершилась, мальчик слез с высокой лавки и подошел к отцу, чтобы пожелать ему доброй ночи. Торкел, успевший изрядно захмелеть и временно пребывавший в хорошем расположении духа, похлопал его по плечу и неожиданно спросил:

— Ну что, Олсандр, хотел бы ты поехать с нами и показать себя на охоте, как настоящий мужчина?

От радости у Олсандра перехватило дыхание, и он громко выкрикнул:

— Да, отец! Я очень хочу! Хочу!

— Ну-ну! — насмешливо улыбаясь, пробормотал отец и внимательно оглядел сына.

Потом, словно решив что-то, стукнул себя по колену и весело сказал:

— Что ж, значит решено! Завтра поедешь с нами!

Он отцепил со своего пояса тяжелый и широкий охотничий нож, украшенный самоцветами, и протянул его мальчику.

— Держи! Надеюсь, я увижу завтра отважного воина, достойного нашего рода, а не молочного сосунка!

— Я буду храбр и смел, отец! Ты будешь мною гордиться!

Трясущимися руками Олсандр взял подарок отца, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость и желание вприпрыжку проскакать по залу, гордо поднял голову и прошел мимо братьев. Он направился вдоль стола к лестнице, ведущей на второй этаж в спальные комнаты. Олаф и Одрхн недовольно переглянулись. На смуглых лицах братьев заиграли мерзкие кривые улыбки.

Вечером в его комнату вошла Гана и, присев на край кровати, обняла сына.

— Мама, что с тобой? — Олсандр никак не мог понять, почему она плачет.

— Мальчик мой! Будь осторожен! Прошу тебя! — шептала она, пытаясь пригладить непослушные волосы малыша.

— Конечно, мама! Я буду осторожен.

— Никому не верь и не подпускай к своей лошади. Только Рагнара! Никого больше! Слышишь?! — наставляла своего сына Гана.

Но мальчик не слушал ее и норовил вырваться из крепких объятий матери. Он хотел перед сном еще раз осмотреть и почистить отцовский подарок. Какое счастье, что у него теперь есть такой красивый и замечательный боевой нож!

Утром, едва первые лучи солнца показались на горизонте, он уже сидел в седле пегой лошадки и с нетерпением ждал появления отца, братьев и охотников. Тяжелая дубовая дверь замка протяжно скрипнула, потихоньку отворилась, и Олсандр с нетерпеньем оглянулся. На каменных ступенях стояла его мать, закутанная в длинный пуховый платок. Она была на сносях и осторожно прикрывала рукой огромный живот.

— Сынок, подойди ко мне, — позвала она.

— Ну, мама! — возмущенно закричал он. — Ты же видишь, я еду на охоту!

Олсандр отвернулся и, понукая лошадь, отъехал подальше от входной двери. Мальчик страшно боялся, что мать вздумает обнять его. Ведь если это увидят его братья, то он умрет от позора и их жестоких насмешек.

— Береги себя! — попросила она с тревогой.

Но Олсандр не ответил ей и сделал вид, что поправляет лошадиную уздечку. Когда он поднял голову, ее уже не было. На ступени замка вышел отец, а следом за ним плелись недовольные и зевающие спросонья братья. Они уселись на своих скакунов, приготовленных слугами, и пустились прочь от ворот города к черным скалам. За мостом у рва их поджидали остальные охотники во главе с воеводой Рагнаром. Пустив вперед свору собак, кавалькада поспешила в восточный лес.

Гана смотрела на мужчин из маленького окошка башни и тихо творила молитву.

— Молю тебя, Рарог, охрани Олсандра! Пусть беды обойдут его стороной! Пусть мой сын вернется ко мне живым и невредимым… — но молитва не принесла покой. Сердце женщины сжалось от тревоги и дурного предчувствия.

Не успели всадники углубиться в чащу, как собаки залаяли, давая понять охотникам, что волчья стая близко. Они гнали серые тени к скалам у Большого Озера. Кавалькада разделилась и, громко крича, принялась загонять лесных убийц в ущелье. Лошади тревожно ржали, когда камни с шумом вылетали из-под их копыт, но, подгоняемые седоками, они поднимались все выше и выше по склону скалы по едва заметным узким тропам.

Олсандр без устали подстегивал свою лошадку, все больше увлекаясь погоней. Он изо всех сил старался показать отцу, как хорошо он держится в седле.

Вскоре охотники вновь разделились на несколько небольших отрядов и поспешили на лай.

Прошло довольно много времени, прежде чем впереди показалась небольшая поляна, и всадники дали лошадям отдых. Воевода Рагнар недовольно крякнул и ткнул хлыстом в кусты. Собаки вернулись к охотникам и, растерянно скуля, обнюхивали землю.

— Ушли?! — удивленно воскликнул раскрасневшийся от погони Олаф.

— Говорят, в прошлом месяце там был обвал и появился новый проход! — сказал Рагнар и махнул рукой, указывая направление, другой он придерживал свою лошадь, которая норовила встать на дыбы и скинуть со спины тяжелую ношу.

— Чего стоим? — гневно воскликнул Торкел, едва поравнялся со своими людьми и воеводой. — Вперед!

Отряды понеслись за перевал. В густом лесу, обильно покрывавшем склоны горы, то тут, то там раздавался свист, короткие вскрики охотников, подбадривающих друг друга, лошадей и собак. Мальчик немного отстал, но старался нагнать взрослых. Он щелкал хлыстом по бокам своей взмыленной лошади и кричал:

— Ну, давай! Вперед! Поторопись, прошу тебя!

Но лошадь не слушала наездника, била копытом и была слишком напугана высотой и камнепадом. Завернув за скалу, она вдруг понесла и вплотную приблизилась к краю обрыва. Олсандр едва успел остановить животное у зияющей впереди него пустоты.

Не успел он перевести дух, как позади него мелькнула тень всадника. Его лошадь заржала от боли, дернулась и вдруг со всей дури прыгнула вниз. Олсандр попытался выскочить из седла, но нога застряла в стремени, а потом стало слишком поздно. Послышался шум падающих камней. Мальчик летел вниз, беспомощно кувыркаясь на крутом склоне. Ему показалось, что где-то в горах мелькнуло знакомое лицо, но он ударился об острые камни, и темнота поглотила его.

Он пришел в себя, когда солнце уже поднялось высоко в небо и ярко освещало верхушки деревьев. Во рту было сухо и чувствовался привкус крови. Олсандр попытался позвать на помощь, но вместо крика из горла вырвался хрип.

Прошло какое-то время, когда чуть в стороне он услышал осторожные шаги. Мальчик с трудом повернул голову и с ужасом увидел, что со скалы к нему спускаются вереницей серые псы. Они быстро переступали мощными лапами по крутому склону, принюхивались к ветру, щерили пасти в злобном оскале и глухо рычали.

Олсандр испугано огляделся. Он был один. Никто не придет к нему на помощь. Его бездыханная лошадь лежала в десяти шагах от него со сломанной шеей и окровавленными, разодранными до костей боками, а в лесу стояла звенящая тишина, не было слышно ни всадников, ни звонкого лая собак.

Сильный голод заставлял голодную стаю не опасаться охотников, а идти на запах крови. Они окружили мальчика и замерли в ожидании. Вперед вышел вожак. Его белая шерсть стояла дыбом и блестела на солнце, тяжелый взгляд зеленых глаз, не отрываясь, смотрел на добычу.

— Человек! — как будто сказал своим рыком белый волк. — Ты сегодня умрешь!

— Я из рода Снежного Волка! — крикнул в ответ Олсандр. — Я не боюсь тебя!

Волк ощерил клыки, словно рассмеялся.

— Убить! Убить! Убить! — зарычала стая.

Олсандр, превозмогая страшную боль, смог подняться и сесть. Постанывая, он снял с плеча лук, который чудом уцелел при падении, запустил руку в садок за спиной и ахнул. Он был пуст, все стрелы рассыпались по склону скалы при падении. Тогда он отбросил ставшее бесполезным оружие и достал из-за пояса отцовский нож. Железный клинок блеснул на солнце, и страх пропал. Рука вдруг перестала дрожать, мысли стали холодными и рассудительными.

— Я умру, — с пугающим спокойствием сказал он волку. — Но сегодня я убью моего первого волка!

Руку с ножом он вытянул вперед, другой прикрыл горло и приготовился к своему первому и последнему бою. Вожак долго рассматривал мальчика тяжелым взглядом, словно изучая его, и, вновь прорычал:

— Ты не сможешь меня убить! Я сильнее тебя! Ты не Волк, ты всего лишь глупый человеческий детеныш!

Животное сделало несколько маленьких шагов и, словно молния, прыгнуло вперед. Волк целился в горло, но зубы вонзились в локоть. Крик Олсандра пронесся по горам протяжным эхом, но кричал он вовсе не от боли, а от ярости. Он собирал вместе с криком все свои силы в один удар. Широкий нож мягко и на удивление легко вошел в волчью брюшину. Взвизгнув, самец разжал зубы и попятился назад. В мертвой тишине самец окинул мутным взглядом стаю, качнулся и упал на землю. Дернулся. Замер. Громко завыла волчица, оплакивая смерть сына, следом завыла и вся стая. И словно проигрыш вожака послужил им сигналом, они кинулись на ребенка со всех сторон.

— Один есть! Бей! Еще! Еще! Второй готов! Да! Вот так! — отчаянно кричал Олсандр, а потом вдруг наступила тишина.

В очередной раз выныривая из темноты, он услышал знакомый голос. Какой-то мужчина испуганно кричал над ним.

— Олсандр… Ну, что же ты так?! Мальчик мой!

«Это отец! — обрадовался он. — Он спас меня!»

Но радость быстро прошла, потому что из тумана показалось лицо воеводы. Толстые губы воина дрожали, а суровое лицо перекосила странная гримаса.

— Живой! Живо-о-ой! — заорал кому-то Рагнар, заметив, что мальчик ненадолго открыл глаза. — Сюда-а! Помогите же мне! Живее! Осторожно!

— Не знаю, как лучше его взять… Все тело растерзано до самых костей!

Олсандр почувствовал, как чьи-то заботливые руки убрали с его груди тяжелую тушу мертвого волка, и ему стало немного легче дышать. Потом были еще голоса, тревожные и испуганные, а потом вновь завыла волчица, оплакивая смерть своего детеныша. Маленький хаттхаллец с трудом открыл глаза. Это была не волчица, это была его мать. Ее лицо и одежда были густо покрыты сгустками крови, а она крепко прижимала его к груди и истошно кричала.

«Ей нельзя так… — испуганно подумал Олсандр. — Она же ждет ребенка!»

За спиной матери он заметил равнодушно взиравших на него отца и братьев, а потом вновь темноту.

Он не умер, удивив этим чудом всю Хаттхаллу. Более того, всего через пару дней он очнулся и, воспользовавшись тем, что в комнате никого нет, поднялся с кровати. Мальчик, пошатываясь, брел по замку, распугивая своим видом слуг. Никто из них так не решился остановить сына конунга и вернуть в кровать.

Олсандр шел к матери. Пока слуги думали, что он без сознания, то, не таясь, обсуждали все, что происходило в замке. Так он узнал, что Гана от пережитого ужаса разродилась раньше срока. Они говорили, что ее второй сын родился слишком рано, он слаб и, скорее всего, не выживет.

Олсандр тихонько проскользнул в небольшую комнату и заглянул в колыбельку. Новорожденный малыш не подавал никаких звуков и не шевелился, но все еще едва заметно дышал. Мать лежала на кровати с закрытыми глазами. Она была такая бледная и измученная, что у мальчика кольнуло в сердце. Он встал у ее изголовья и долго рассматривал худое красивое лицо женщины, а потом испуганно подумал:

«Это я виноват! Что будет со мной, если ее не станет?!»

Олсандр тихонько лег рядом с ней и, положив руку на родное лицо, позвал:

— Мама!

Она не шевелилась.

— Мама! Мама! — закричал он и, уткнувшись ей в шею, горько заплакал. — Прости меня!

Он успокоился только тогда, когда почувствовал на своих волосах ее теплую руку. Так они и лежали, пока за окном не появилась луна. Слуги перенесли заснувшего Олсандра в его комнату, а ночью у мальчика начался жар. Старый раб Бакуня поил его травяным варевом, мазал страшные раны мазью и творил над мальчиком древнюю молитву своему рарогдарскому Богу.

Утром, когда он пришел в себя, то увидел у своей кровати воеводу Рагнара. Он держал в руках новый, совсем недавно пошитый плащ из шкур убитых им на охоте волков. Низ у плаща был из шкуры черного, середина из серого, а верх из белого волка.

Глава 4

Пройдя городские ворота, Олсандр спрятал лицо под широким капюшоном плаща и вышел на главную площадь. Люди вели здесь вялую торговлю и совершенно не обращали внимания на огромный деревянный крест, возвышающийся прямо посреди торговых рядов. На кресте висело тело распятого старика. Он сразу узнал его по одежде. Это был звездочет и по совместительству писарь конунга, который много лет жил в подвалах замка, где хранились старые книги, свитки и папирусы.

— Чем вам не угодил безобидный старик? — пробормотал Олсандр. — Совсем свихнулись здесь от своей злобы?!

Он торопливо пересек площадь и, свернув в сторону от главной дороги, направился в казарму, расположенную у подножья замка. Здесь ничего не изменилось, все было как и прежде. Его окружали все те же огромные лужи на дороге, подгнившие доски, уложенные поверх воды, тоскливые стены из серого камня, плотный запах мужского пота и грязных портянок.

Еще издали он услыхал сварливый голос.

— Ньял! Песий хвост! — кричал воевода. — Живо убери от дверей весь навоз! Ты слышишь?! Весь!

— Бу… сде…! — ответил ему тонкий голосок.

— Проклятье! Только надел чистые сухие сапоги — и на тебе! Бездельники! Собаки! Псы вонючие! Всем головы посшибаю!

— Этта! — теперь кричал неведомый Ньял. — Сюда! И прихвати с собой метлу! Бегом! Кому я сказал?!

Олсандр вошел в казарму, оставив Ичана у лошадиной поилки. Следом за ним в дверь осторожно протиснулся Олли и, распахнув полы старой лисьей шубы, явил взглядам суровых воинов парчовое платье, расшитое золотой ниткой. Заметив нахмуренные брови своего товарища, бывший помощник Сборщика торопливо запахнул шубу назад, скромно потупив взор в деревянный пол.

Рагнар стоял у большого жарко пылающего очага и безуспешно пытался счистить с сапога навоз о колоду сухих поленьев. Он сильно постарел за эти годы. Длинные, густые, вьющиеся и некогда рыжие волосы стали почти белыми, как и топорщившаяся во все стороны борода. Лицо воина избороздили глубокие морщины, однако все остальное осталось при нем. Огромный рост, прямая спина, необъятный в поясе и невероятно шумливый нрав.

Гул голосов и смех, разносившийся по казарме, затих, и в мертвой тишине сотни глаз с любопытством стали рассматривать явившихся к ним незнакомцев. Воевода не заметил тревожную тишину и тяжело двинулся к выходу. Столкнувшись с моряком в дверях, он растерянно замер, долго рассматривал его, пока на глазах не появились крупные, как горох, слезы. Шагнув вперед, мужчина крепко обнял парня, легко оторвав от земли.

— Ах ты, брат! Живой! Вернулся все-таки! — заклокотал великан, тяжело хлопая по плечам Олсандра своими ручищами. — Сколько же лет прошло? А?

— Двенадцать, Рагнар! Двенадцать! — смеялся Олсандр.

Великан отошел от него на шаг и, утерев мокрые глаза, окинул фигуру моряка оценивающим взглядом.

— Ц-ц-ц! — покачал он косматой головой. — Что ж! Достойная мне замена! Хорош! Хорош!

— Брось! — смущенно ответил ему Олсандр. — Не за тем я сюда вернулся!

— Ладно! Чего уж?! Знаю я, что совсем старый стал! Конунг давно подыскивает себе нового воеводу! Да и сам я изрядно притомился. На покой хочу!

— Найдешь для меня здесь комнату или лежанку? — отвлек Олсандр Рагнара от неприятного разговора.

— А как же?! Твоя комната пустует и давно тебя дожидается! Можешь хоть сейчас туда заселяться. — Рагнар многозначительно ему подмигнул, намекая, что, мол, прекрасно все понимает, и повел в глубину строения, выспрашивая на ходу. — А что за чудной парень с тобой явился?

— Друг, — ответил Олсандр, и Олли, удивленно поморгав ресницами, быстро засеменил следом за могучими воинами.

— Для него комнаты нет! — сурово отрезал Рагнар.

— Устроимся как-нибудь! — махнул рукой Олсандр и заулыбался.

Они прошли мимо всех дверей в самый конец темного коридора и зашли в маленькую комнатушку. Из мебели здесь был только низкий грубо сколоченный кривой лежак, стоявший у стены, и маленький очаг, спрятавшийся в уголке помещения. На гвозде у входа висел плащ из волчих шкур. Низ его был черный, середина серая, а верх белый. Рагнар снял его со стены и накинул Олсандру на плечи. Теперь низ плаща не волочился по полу, как раньше, а едва доставал до пояса моряка и с трудом покрывал широкие плечи.

— Да… — Рагнар задумчиво почесал седую бороду. — Маловат…

Олсандр рассмеялся:

— Ничего, воеводушка! Как только схожу на охоту, он станет мне впору! Не сомневайся!

Утром от конунга к нему трижды прибегал мальчишка-посыльный с требованием немедленно явиться в замок. В третий раз он с таким упреком глянул на моряка, что тот, засовестившись, наконец, неохотно поднялся, оделся в свои лучшие одежды, чтобы при полном параде явиться на встречу к отцу. С огромным трудом растолкал Олли. Тот сладко проспал всю ночь в углу комнаты, прямо на деревянном полу, так и не сняв с себя роскошную лисью шубу.

— Может, ты сходишь без меня? Башка раскалывается! — мучительно застонал он и схватился за голову.

— Собирайся, выпивоха! Нужно найти тебе работу, или ты собрался целыми днями здесь сидеть и действовать мне на нервы?

Натянув на себя плащ, Олсандр влез в сапоги. Голова у него тоже гудела от выпитой вчера с Рагнаром забористой хаттхалльской выпивки, но он бодро шагал по едва заметным тропинкам. Бледный Олли плелся следом и по своему обычаю громко разглагольствовал:

— Несомненно, виноградная лоза была дарована людям Богами. С тех самых пор на землях юга виноделие изучалось с таким трепетом, на которое только было способно человеческое сердце! Со временем производство этого напитка стало не просто банальным сбором виноградного сока, а ни больше ни меньше целой Наукой! Известно, что для хорошего вина используют самые спелые и сочные виноградные грозди. После сбора урожая красивые девушки мнут эти грозди своими изящными ножками, а получившийся сок виноделы сливают в специальные бочки, изготовленные только из определенных пород дерева. Именно дерево и придает вину разнообразные тонкие привкусы и ароматы ягод, фруктов или меда. Похмелье от такого вина легкое — слегка кружится голова, ощущается сухость во рту, в редких случаях наблюдается расстройство желудка…

Олсандр хоть и слушал Олли вполуха, но все-таки не выдержал и с отвращением скривился.

— Торговцы-подлецы не придерживаются столь строгих правил и в жажде обогащения разбавляют вино сивухой или того хуже — соком волчьих ягод или бузины. А потому и похмелье после такого гадкого напитка тяжелое…

— Умоляю, не продолжай! Заткнись ты, ради бога!

— Как видишь, друг мой Олсандр, — не желал молчать его товарищ, — мои познания в винодельческом деле глубоки и обширны, а следовательно, я вполне могу считаться как знатоком вина, так и знатоком Винодельческого Дела. Стало быть, я могу определенно тебе заявить, что Рагнар просто обязан пойти сегодня на рынок и набить морду нерадивому торговцу-подлецу, разбавившему доброе вино дурным соком!

— Олли, даже не знаю, как тебе сказать… В Хаттхалле не растут виноградники. Вчера мы пили простую бражку.

— Бражку?! — вскричал перепуганный Олли, прижимая руки к животу. Он потрясенно затих, однако надолго его не хватило, и вскоре Олсандр услышал продолжение:

— Что используется для изготовления бражки, мои познания ничтожны, но сдается, ты меня обманываешь! Пробуя вчера напиток, я явственно чувствовал вкус ягод…

— Гы-гы! — обидно заржал Олсандр. — Да… мы с Рагнаром были просто потрясены и высоко оценили твою дегустацию третьего кувшина!

Уши у Олли покраснели, и он обиженно засопел.

Тем временем они подошли к замку, прошли ворота и многочисленную охрану. Вот мост, вот ступеньки и знакомая дверь. Он вошел в большой зал с непонятным трепетом. Здесь тоже ничего не изменилось. Даже скатерть, покрывавшая длинный дубовый стол, как показалось Олсандру, была той же самой, что и в детстве. Глубоко вздохнув, мужчина прошел через помещение уверенным шагом и резко остановился в нескольких шагах от трона отца.

Он разглядывал его с нескрываемой ненавистью и любопытством. Торкел сильно сдал за эти годы. Его темные, как ночь, глаза, некогда горевшие диким пламенем, поблекли и выцвели. Густые черные волосы покрылись сединой и заметно поредели, открывая большие проплешины на висках и затылке. Конунг сидел на высоком пьедестале, сильно ссутулившись, и зябко кутался в успевший истрепаться за много лет плащ из меха белого волка.

Старшие братья Олаф и Одрхн, вальяжно развалившись в удобных креслах за спиной у отца, злобно переговаривались друг с другом. Младшие братья Давен и Гуннар стояли молча у окна и, недовольно хмурясь, томились в ожидании.

«Ну и ну! — изумился моряк. — Этого человека боится Хаттхалла и все близлежащие земли и города! Его любви и внимания мне так хотелось заслужить в детстве! От одного взгляда на этого человека у меня от страха дрожали коленки! От него я не смог защитить брата и мать!»

Вначале мужчины с непониманием таращились на Олсандра, а потом изумление и даже страх перекосил их лица. Моряк едва сдержался, чтобы в голос не расхохотаться. Затянувшееся молчание прервал радостный возглас:

— Бог ты мой! Олсандр, ты ли это?! — добродушно загрохотал Олаф и, вскочив на ноги, поторопился обнять моряка. — Как же ты изменился за эти годы! Я едва узнал тебя! Как же я рад видеть тебя здесь, в нашем родном гнезде, живым и здоровым!

Одрхн тоже поднялся и в знак согласия закивал головой, но подойти к брату так и не решился. Отец пришел в себя последним. Он скривил губы во что-то отдаленно напоминающее улыбку и хрипло произнес:

— Подойди сюда, моряк, и поприветствуй конунга, как положено в Хаттхалле.

Олсандр приблизился к трону и, тяжело смотря на отца исподлобья, опустился перед ним на колени. Торкел дрогнул и отвел глаза в сторону. После ритуала они недолго побеседовали, настороженно присматриваясь друг к другу. В конце беседы Торкел заметил Олли, скромно жавшегося к каменным колоннам, и спросил:

— Кто это?

— Это ученый человек. Его зовут Олли, и он ищет себе достойную работу. Он знает счет, письмо и несколько языков.

— Что ж! Вовремя! Мой писарь… кхе-кхе… сбежал из замка пару недель назад, а тот, что остался, царапает пером. точно курица лапой!

— Хорошо! Он будет ночевать со мной в казарме, а утром приходить сюда и выполнять твои поручения.

— Зачем же в казарме? — удивленно воскликнул Олаф, хлопая Олли по плечу. — У нас и в замке для него найдется отличная комната!

Олли радостно заулыбался, не веря своей удаче.

— Нет! — возразил Олсандр. — Со мной в казарме ему будет удобней.

— Ничего-ничего, Олсандр! Не беспокойся! Я с удовольствием останусь здесь, — встрял в разговор взрослых мужчин глупый мальчишка.

Он важно вышел вперед и, демонстрируя конунгу свое парчовое платье, торжественно склонился в уважительном поклоне.

— Для меня огромная честь работать на Великого конунга из рода Снежного Волка и его бесстрашных и могучих сыновей, чьи имена прославляются песенниками со всего света! Поселиться в вашем дворце для меня невероятная милость! Я буду молиться о вашей щедрой душе Богам, о Всесильный Жрец Хаттхаллы!

Выйдя из отчего дома, Олсандр недовольно покачал головой. Следом за ним выбежал Олли и, смущенно заглядывая в глаза товарищу, сбивчиво зашептал:

— Олсандр, не обижайся на меня! Ты не подумай, я тебе очень благодарен! Только для меня это отличная возможность! Работать писарем конунга! Жить в его замке и сидеть с ним на трапезах за одним столом — это моя мечта!

— Олли, я лишь хотел защитить тебя…

— От кого? — удивился он. — Кто может обидеть меня в замке самого Торкела? Возможно, со временем твой отец сделает меня своим Мудрецом или Советником, и тогда люди начнут уважать меня. Никто не посмеет насмехаться над Олли! Все будут кланяться мне, едва я появлюсь на улицах этого прекрасного города!

Олсандр только хмыкнул, похлопал бывшего помощника Сборщика Налога по плечу и направился в казарму. По дороге он думал — отчего же никто не подумал предложить комнату в замке ему, сыну конунга?

Из разговора с отцом он понял, что Бешеный Детберт не сообщал его семье о том, что происходило с ним в морских странствиях, и, глядя на своих братьев, он порадовался скрытности морского разбойника. Отец не счел нужным поведать ему, почему он вдруг позвал его домой. Более того, Олсандру впервые пришла в голову мысль, что, возможно, грамоту послал вовсе не отец, а Олаф или Одрхн. Сердце сжалось от тоски по морю, и он впервые пожалел, что встретил Олли в корчме у «Красного Быка» и вернулся домой.

«И писаря не расспросить… Кто-то постарался избавиться от него еще до моего приезда. Совпадение? Или мои братишки опять что-то затевают?»

— Похоже, меня опять заманили в ловушку?! — вслух спросил себя Олсандр, остановившись у моста, и ударил кулаком по периллу.

— Мальчик мой, ты вернулся? — раздался откуда-то снизу скрипучий голос с сильно заметным неместным говором.

Олсандр улыбнулся. Злость на отца и братьев мигом вылетела из головы. На краю у самого рва стоял седовласый старик и ласково улыбался ему.

— Бакуня! — радостно крикнул моряк.

Это был второй после Рагнара человек, которого Олсандр был безумно рад видеть здесь.

Глава 5

Прошло несколько недель. За это время войско Хаттхаллы несколько раз сходило на северные земли Скониш за данью. На деле это был обычный грабеж и без того не богатых поселений. Олсандру уже начало казаться, что он никогда не уезжал отсюда. Он быстро завоевал уважение среди воинов и без особого удовольствия стал правой рукой Рагнара. Однако тоска и смутная тревога прочно поселились в его сердце. Голова постоянно была забита мрачными мыслями, и он совершенно не понимал, почему он не спешит покинуть отчий дом и вновь не вернется к морю.

Он приходил в замок только по приглашению отца. Пару дней назад тот позвал его и дал довольно странное поручение. Олсандр с трудом удержался от расспросов, но поспешил выполнить приказ незамедлительно. Он сделал все, о чем просил его отец, и спустя несколько дней вернулся в Хаттхаллу. Не удосужившись почистить свой плащ от дорожной грязи, он поторопился доложить ему все, что узнал.

— Сколько с ними воинов?

— Четыре отряда.

— Хорошо вооружены?

— Да…

Отец стоял к нему спиной и мрачно смотрел с высокой башни на спящий город.

— Когда?

— Завтра вечером или послезавтра утром. С Ингрид едут няньки и служанки. Женщинам понадобится отдых в дороге. Скорее всего, они заночуют у Драконьей горы.

Все эти дни он сидел в засаде в Мареновом лесу на земле Скониш и ждал, когда их сосед конунг Раорай, тот самый, чьи деревни они недавно грабили, отправится в Хаттхаллу.

Отец кивнул и, не поворачивая головы, бросил:

— Ступай в казарму и позови ко мне Рагнара.

— Что ты задумал, отец? — не удержавшись, спросил Олсандр, сверля глазами его затылок.

— Ничего… — чуть помедлив, ответил он. — Осторожность не бывает лишней, Олсандр. Явишься ко мне вместе с Давеном и Гуннаром, когда прибудут гости. Они мне тоже понадобятся. Ступай!

Олсандр понял, что отец счел нужным не делиться с ним своими планами, а это значит…

— А это значит, что ничего хорошего не жди! — зло пробормотал Олсандр, спускаясь по крутой каменной лестнице вниз.

На улице резко похолодало, но он решил немного пройтись и остыть после разговора с отцом. Глубоко задумавшись, Олсандр не заметил, как очутился на другом конце города у Южной дозорной башни. Он развернулся, чтобы вернуться к казарме, но услышал женский смех и невнятные возгласы. Ступая бесшумно, словно большая кошка, Олсандр поднялся в помещение охраны, недовольно бурча под нос:

— Ох, Рагнар! Старичок ты мой! Совсем твои воины распоясались!

В дозоре было пусто. Посреди комнаты на грубо сколоченном столе он заметил остатки небогатого пиршества, а из кувшина и глиняных кружек разило кислым вином даже у лестницы. Олсандр услышал в небольшой оружейной коморке неясный шум и, толкнув ногой хлипкую дверь, с отвращением увидел, что охрана прямо на каменном полу развлекается с грязными нищенками.

— Олсандр?! — испуганно воскликнул один из парней. — Мы не знали, что ты вернулся! Мы не хотели… Они сами сюда пришли!

Один охранник громко икал и спешно натягивал на волосатую задницу рваные портки. Все испуганно таращили на Олсандра мутные глаза и старались слиться со стеной. Сын конунга вздохнул, молча достал из-за пояса свой любимый хлыст и принялся без разбору угощать им пирующих. Посторонившись, он выпустил на лестницу пронзительно визжавших девок, и те, спотыкаясь, ринулись прочь. Мужики глухо охали и стенали под тяжелыми ударами хлыста, но не просили пощады, потому что знали, им это не поможет.

Олсандр совершенно не злился на жалких недоумков и был спокоен. Он привык так поступать с провинившимися моряками на корабле, а теперь его кораблем стала земля Хаттхаллы. Он давно заметил, что в рядах воинов наблюдается разброд и шатание. Старому воеводе Рагнару уже не хватало ни сил, ни злости, как в старые времена, и Олсандр взял на себя часть его обязанностей. Он оставил служивых в состоянии полного осознания своей вины утирать сопли и слезы и с чувством выполненного долга наконец-то отправился спать.

За те несколько дней, что его не было, большие лужи на дорогах успели превратиться в небольшие озера, но мелкий дождь и не думал останавливаться, а все моросил и моросил, превращая город в непроходимое болото. И ничего тут не поделаешь — такова здесь была зима! Впрочем, дождь здесь был обычным делом в любое время года.

По земле пронесся глухой гул и, постепенно перерастая в звон, замер высоко в горах. Земля дрогнула и заходила ходуном. Олсандр остановился и прислушался. Дурной знак!

«На земле, где творится много зла, просыпается Древняя Темная Сила…» — пронеслись в голове слова старого предания.

Зайдя в казарму, он прошел мимо храпящих на все лады мужчин к большому очагу, расположенному посреди помещения. Бывалые воины расположились в глубине строения поближе к теплу. Они завешивали свои спальные места циновками, превращая их в нечто вроде небольших комнат. Новичкам приходилось спать у самого входа и молча страдать от холода и промозглой сырости, кутаясь лишь в тонкие плащи.

Это место не всегда было заполнено людьми так, как сейчас. После набега на чужие земли воины расходились по домам к своим женам и детям и собирались вновь только по зову конунга или воеводы. Постоянно тут жили лишь молодые, неженатые воины, сироты и сам воевода, который много лет назад лишился своей любимой жены. Здесь обитали и младшие сыновья конунга, которым повезло не так сильно, как старшим, и которых Торкел не желал видеть в замке.

Олсандр бросил в едва тлеющий очаг пару отсыревших поленьев и потер озябшие руки над едким чадящим дымком.

— И ты, огонь, не хочешь обогреть эту землю? — пробормотал он и направился в свою комнату.

Сев на лежак, он стянул с ног насквозь промокшие сапоги. В комнате стоял пронизывающий холод, но Олсандр не стал разжигать очаг, а, не раздеваясь, лег, с головой укрывшись тяжелым, подбитым мехом белых волков плащом, и закрыл глаза.

— Нужно возвращаться назад, к морю, — засыпая, пробормотал он. — Ненавижу холод! Ненавижу сырость! Ненавижу это место!

Ночью ему приснилось, что он плывет по бушующему морю в маленьком дырявом челне. Мощная волна, захлестнув хлипкую посудину, потащила ее на дно, а вода окрасилась кровью. Как ни старался Олсандр удержаться на поверхности, могучие волны накрыли его с головой, и он, захлебываясь алой жижей, пошел ко дну.

Утро началось тем, что где-то за каменной стеной загрохотал знакомый бас.

— Вставай, лежебока! Вставай!

Олсандр услышал, как за стеной заскрипели лежаки. Протяжные зевки и возмущенные сонные голоса быстро заполнили помещения казармы. Впрочем, вскоре все утихло, как только послышался звук глухих и хлестких ударов. Это воевода наводил порядок в рядах служивых, щедро раздавая им тумаки.

— Хватит давить бока! — гремел Рагнар. — Хэрвил! А ну-ка живо за водой! Эгл, разводи в очаге огонь! Эта сырость и плесень сведет нас в могилу раньше, чем мечи наших соседей сконишей испортят нам шкуры! Проклятье!

Олсандр не стал дожидаться, когда Рагнар ворвется в его комнату, и здоровый кулак-кувалда прилетит под ребра. Воевода не делал различий между простым и знатным воином. Здесь в казарме Хаттхаллы все были равны и в равной степени могли получить удар кулаком или порку хлыстом от тяжелой руки великана.

Он похрустел онемевшими за ночь конечностями, потянулся и выпрямил ноги. Дав себе еще пару мгновений, мужчина неохотно разлепил глаза и с тяжелым вздохом сел. Передернув плечами от холода, он пожалел, что не растопил вчера очаг. Зябко закутался в плащ и растер шершавыми ладонями лицо, исполосованное старыми шрамами. Последнее время они часто ныли из-за дождя и непогоды и не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Натянув на ноги так не успевшие просохнуть за ночь сапоги, он вышел в общее помещение.

Рагнар стоял у очага и хмуро озирался по сторонам. В дальнем углу помещения грянул задорный мальчишечий смех, и великан, встрепенувшись, рыкнул:

— Ну? Что там у вас происходит, оболтусы? Хватит глотку драть! Живо умываться, в нужник и на перекличку! — он погрозил мальчишкам толстым пальцем и грузно зашагал к выходу.

Едва за воеводой хлопнула тяжелая дверь, как новобранцы вновь весело захохотали. Из-под лежака, стоявшего у самой стены, показалась светловолосая голова маленького мальчика по имени Этта. Его грязные волосы торчали в разные стороны, а худое личико сморщилось от боли и обиды. Он еще не дорос до обучения военному делу, но, к несчастью, недавно осиротел и был отдан бедной родней под крыло Рагнара.

Поднявшись с пола, Этта попытался стряхнуть с одежды грязь, но, получив от здоровенного парня звонкую затрещину, кубарем полетел по проходу к двери и ткнулся носом в зловонную лужу.

— Что ты там ищешь, маленький поросенок?! — довольно загоготал здоровяк. — Ты что, плачешь, как девчонка? Беги, поплачь к своей мамочке в юбку!

Молодые парни, стоявшие рядом, поддержали издевательство здоровяка заискивающим смехом и один за другим принялись отвешивать мальчишке тяжелые тумаки.

«Пацан и правда слишком мал, — подумал Олсандр. — Как бы его тут не забили до смерти».

Он сам попал сюда, когда был едва ли старше Этты. Это произошло сразу после смерти его матери и брата. И хотя все знали, что он сын конунга, ему все равно крепко доставалось. Он сразу понял, попал сюда — терпи или отбивайся. Другого выхода нет. Никто не станет тебя защищать и не обратит внимания на раны, слезы или жалобы. Особенно здесь всегда зверствовали молодые парни. Вот и сейчас, проходя мимо мальчика, они старались как можно больнее его задеть.

— Эй, парень! Что с тобой? Почему ты так часто спотыкаешься?

— Этта, зачем ты сам себя бьешь?

— Ты свинья! Любишь валяться в грязи? Поваляйся еще и похрюкай нам! Хрю-хрю!

Олсандр шагнул к выходу, и хохочущие мальчишки, расступившись в стороны, затихли. Каждый сделал вид, что занят важным делом.

Олсандра боялись. Огромный рост, исполосованная шрамами грозная физиономия и неимоверная сила делали свое дело. А еще, конечно, его кровь — кровь конунга внушала всем неимоверный страх. Хаттхалльцы хорошо знали все семейство рода Снежного Волка до седьмого колена. Мужчины из замка всегда отличались редкой мстительностью и жестокостью. Представители этого рода сотню лет восседали на троне этой земли, и о каждом конунге слагались легенды и передавались от деда к внуку, от матери к дочери. И каждая следующая легенда соревновалась с предыдущей в жестокости, количеству загубленных невинных душ и пролитой крови. И, что самое главное, — в этих легендах не было ни слова неправды!

Проходя мимо плачущего и все еще лежавшего в луже Этты, Олсандр ухватил мальчишку за шиворот промокшей рубахи и поставил на ноги.

— Спасибо… спасибо, друг! — пробормотал малыш.

По его лицу и одежде стекала густая, вонючая жижа. Он тер глаза рукавом рубахи и слепо озирался по сторонам, опасаясь подвоха. Когда же ему удалось разлепить глаза, он устремил благодарный взгляд на своего спасителя, но, увидав Олсандра, перестал дышать.

— Не жди, когда тебя ударят, пацан. Бей первым! — посоветовал он ему и, ухватив стоявшего у стены здоровяка, вытер испачканную руку о его чистую рубаху.

Этта испуганно глянул на обидевшего его парня, сжал свои ладошки в кулачки и с сомнением на них покосился. Они оказались не больше куриного яйца, и Этта вяло кивнул.

— Щенок быстро растет, и только от его норова зависит, станет он дворовым псом или зубастым волком, — усмехнувшись, добавил Олсандр и пригладил мальчику взъерошенные волосы.

Он вышел на улицу и с удовольствием втянул в себя свежий воздух. Со вчерашнего вечера похолодало еще сильней. Зимой одежда не успевала высыхать за ночь, а наоборот, только сильнее отсыревала, становилась тяжелой, как камень, и не приносила телу желанного тепла. Олсандр хмуро бросил взгляд на возвышающийся на горе отцовский замок, шагнул на дорожку и едва не упал, поскользнувшись на корке льда.

За деревьями послышался скрип колес, и на дорогу вышла кухарка Илва. Она толкала перед собой тележку, груженную ведрами с похлебкой и корзинами с хлебом.

Боги щедро одарили эту женщину высоким ростом, пышным бюстом и необъятными бедрами. Густые иссиня-черные волосы она заплетала в толстые косы и укладывала на голове высокой короной. Широкие брови надменно изгибались над манящими, круглыми, чуть на выкате черными глазами, которые обещали мужчинам неземное блаженство.

Одета Илва была в длинную рубаху, юбку до пят и короткий жилет из белого кролика. Она осторожно переставляла по замершей дорожке полные ноги в башмаках на толстой деревянной подошве и при этом виртуозно колыхала аппетитными бедрами. Красавица пользовалась бешеным успехом у местных мужчин. Множество воинов Хаттхаллы перебывало в ее теплой постели, и еще больше отчаянно мечтало туда попасть. Однако ее ухажеры не спешили свататься, так как в городе ходили упорные слухи, что Илва приносит своим мужьям неудачу.

Тут надо добавить, что кухарке ужасно не везло с мужьями. Последние пять лет она каждый год ходила замуж и раз за разом теряла одного мужа за другим. Одни бесславно сложили буйные головы в пьяных драках, другие в неудачных набегах на соседние земли. Успев нарожать за это время пятерых детей, она отчаянно мечтала заполучить себе хорошего мужика, который продержится рядом с ней дольше остальных.

Воины у казармы замерли и с жадностью разглядывали аппетитные формы красавицы. Из-за угла здания, суетясь и семеня тонкими ножками, выбежал Ньял. Он успел привести свою одежду в полный порядок и на ходу укладывал на блестящей лысине мокрой ладошкой жидкие светлые волосенки. С трудом затормозив в десяти шагах от красавицы, он расправил узкие плечи и степенно подошел к женщине. Он с гордостью посматривал на своих товарищей и не смог сдержать самодовольную улыбку.

— Моя красавица! — воскликнул Ньял. — Твоя красота заставляет петь птиц и светить солнце!

Ньял глянул на серое небо и, смущенно закашлявшись, торопливо продолжил:

— Какой божественный запах, милая Иля! Какую вкуснятину сегодня нам приготовили твои золотые ручки?

— Сегодня лишь похлебка из остатков вяленой козлятины и хлеб грубого помола, — пробасила невозмутимая Иля. — Остальное пойдет на стол к приезду гостей.

Этот год в Хаттхалле выдался самым голодным. Урожай сгнил в полях из-за непрекращающегося дождя. Большая часть домашнего скота издохла от загадочной болезни, а та, что не издохла, едва передвигала ноги от голода. Жители города тоже голодали, а это означало, что скоро отряды Хаттхаллы вновь отправятся на грабежи в соседние земли. Воины мечтали наесться вдоволь и привезти домой богатую добычу. Однако конунг Торкел тянул с приказом, ожидая прибытия соседа Роарая.

Тощий Ньял подошел к женщине и осторожно погладил толстуху по круглому плечу.

— Моя красавица! — закудахтал он и, не получив отпора, закатил маленькие глазки и осторожно обнял мощный женский торс. — Каждую ночь мне снятся твои прекрасные глаза! — при этом Ньял умудрялся смотреть Илве и в глаза, и непостижимым образом на необъятную грудь. — Ну, что же ты трудишь свои нежные ручки? Дай я помогу тебе! — спохватился ухажер и, выхватив оглобли из натруженных рук женщины, потащил телегу к длинным столам, стоящим прямо на открытом воздухе под широким деревянным навесом.

Пристроив телегу, он заглянул в глаза красавице, дожидаясь одобрения, и женщина снисходительно улыбнулась жениху. Ньял воспринял улыбку как призыв к действию и взмахнул руками, прикидывая, как бы половчей обнять ее.

— Осторожно, растяпа! — воскликнула Илва, увидав, что мужичок чуть не перевернул ведро с похлебкой.

Голос ее был сродни басу Воеводы и отлично созвал бы всю округу при пожаре или какой другой беде.

— Смотри куда прешь! Ошалелый! — хохотала кухарка, колыхая необъятным бюстом. — Перевернешь, будете тогда голодными до вечера ходить! Раззява!

— Разве я могу смотреть под ноги, когда такая красота рядом? Нет! Никогда… моя любимая! — страстно прохрипел Ньял и, наконец, решившись, возложил потные ладошки на обширный кухаркин зад.

— Уймись, распутник! — прикрикнула Илва и с довольной улыбкой посмотрела на лысую макушку жениха.

В пылу разгорающейся страсти влюбленные не заметили, как к ним, лениво позевывая и почесывая толстое брюхо, подошел задира Бэван. Глумливо гукнув, он со звонким хлопком тоже поместил свою лапу на мощный кухаркин зад.

Пронзительно завизжав, Илва с удивительной легкостью подпрыгнула и, отскочив в сторону, уставилась на обидчика круглыми коровьими глазами. Ньял по-бабьи всплеснул руками и грустно заморгал белесыми ресницами. Воины, жадные до подобных сцен, быстро подтянулись поближе к ним и примолкли, с нетерпением ожидая, как дальше будут развиваться события.

Ньял оглядел толпу, бросил тоскливый взгляд на свою женщину и, неохотно повернувшись к толстяку Бэвану, приготовился к разборкам.

— А-а, это ты, Ньял? А я и не заметил, что кто-то прячется за бабьей юбкой! — громко заржал забияка.

Глазки Ньяла забегали по сторонам, и было заметно, что он безуспешно ищет достойный выход из мерзкой ситуации, но не может найти.

— Иди сюда, Бэван! Я намну тебе жирные бока! — неуверенно пискнул он.

— А? Что? — приставив руку к уху, переспросил его Бэван. — Не пойму, что ты там квокочешь, цыпленок!

Воины довольно посмеивались, обсуждая происходящее, и без стеснения науськивали своих товарищей на драку.

— Ньял, вдарь ему!

— Бэван, окуни нашу цыпу в грязь!

— Спорю на свой нож, что победителем из драки выйдет наш задира! — крикнул кто-то, и несколько человек принялись делать ставки.

— Вот я тебе сейчас задам! — топчась на месте, в отчаянье выкрикнул Ньял и выставил перед собой острые кулаки.

— Чем же? А? Этим?! — потешался перед толпой Бэван. — Что это? Что за тощие палки торчат у тебя там, где у мужчин должны быть руки?

— Сейчас эти тощие палки порвут тебя на части! — взвизгнул Ньял.

— Смотри, козявка, какие руки должны быть у настоящего мужика! — Бэван быстро закатал рукав рубахи и, обнажив волосатую руку, заиграл бугристыми мышцами.

Между тем кухарка стояла в трех шагах от мужчин, уперев руки в широкие бока, и недовольно хмурила брови.

Бэван окинул презрительным взглядом соперника и, повернувшись к Илве, похотливо ей подмигнул. Не удовлетворившись содеянным, он вытянул к ней руку, растопырил жирные пальцы, медленно возложил их на круглую грудь и смачно сжал.

Ньял вновь возмущенно закудахтал, но вместо атаки на соперника беспомощно всплеснул руками. Кося одним глазом на несчастного влюбленного, Бэван закатил глаза и, запрокинув щекастую голову, захохотал во все горло. Мужчины, стоявшие недалеко от них, завистливо и одобрительно загудели.

Если бы Бэван не радовался так сильно своей проделке, то не пропустил бы момент, когда крепкая кухаркина ладонь взметнулась вверх и с невероятным звоном опустилось на лицо нахала. Бэван поднялся в воздух, словно пушинка, и, не открывая глаз, со свистом пролетел несколько шагов. Ударившись о каменные ступени, он удобно устроился у двери казармы.

— М-м-м! Проклятье-е! — замычал Бэван и под восторженный хохот товарищей попытался подняться.

Он, как лошадь, мотал головой и, тараща на Илву мутные поросячьи глазки, стал растирать ушибленную челюсть. Женщина отряхнула руки, круто развернулась и, больше не обращая внимания на глупых мужиков, стала разливать похлебку по глиняным мискам.

Мужчины рассаживались за длинные столы, бурно обсуждая недавнее событие, и с аппетитом принимались за скудную трапезу. Ньял, грустно моргая, поглядывал на сердитую кухаркину спину, а сидящий рядом с ним Бэван вяло жевал хлеб, то и дело проверяя языком, на месте ли его зубы.

Воспользовавшись тем, что все заняты делом, Олсандр выловил из похлебки кусок козлятины и вместе с добрым ломтем еще теплого хлеба завернул ее в чистую тряпицу, а затем спрятал за пазуху. Быстро расправившись с остатками еды, он встал из-за стола и направился в сторону возвышающегося на горе замка.

Перейдя через мост, он не вошел в ворота, где стояли стражники, а спустился по едва заметной тропинке вниз к темной воде и, прошагав еще полсотни шагов вдоль стены, завернул за угол. Здесь в каменной стене виделась вросшая в землю, низкая и растрескавшаяся от времени деревянная дверца. Не успел Олсандр постучать, как за дверью раздался знакомый голос:

— Входи, мальчик… Знаешь ведь, что ты всегда здесь желанный гость! — произнес он на рарогдарском наречии.

Олсандр распахнул дверь, склонившись почти вдвое, едва смог протиснуться в маленькую комнатку, больше похожую на каменный мешок. Здесь на полу вдоль стен стояли сложенные друг в друга вязанные из бересты большие и маленькие корзинки, разнообразные туески для сыпучих продуктов, кузовки для овощей и фруктов. На стенах висели огромные пучки сушеной травы и корешки. В углу над очагом в небольшом котелке весело булькало какое-то очень едкое бурого цвета варево. Рядом с ним на низком кривом столе стояла глиняная миска с нетронутой похлебкой.

«Значит, Илва уже была здесь. Молодец, не забывает деда», — одобрительно подумал Олсандр и кивнул.

В дальнем углу помещения на низкой скамейке сидел худой старик. Из одежды на нем была лишь длинная рваная рубаха, подпоясанная простой веревкой, и плетенные из бересты лапти. Лицо старика вдоль и поперек избороздили глубокие морщины, а прямо в центе высокого лба белел большой шрам от ожога в виде подковы. Так в Хаттхалле клеймили скот и рабов. Голубые глаза старика, обрамленные белыми ресницами и густыми кустистыми бровями, почти не мигая, смотрели в одну точку на серой стене. Узловатые, морщинистые руки, казалось, независимо от хозяина быстро и сноровисто плели из березового лыка саадал для стрел. Старик не смотрел на то, что делал, потому что был совершенно слеп.

Он появился здесь много лет назад одновременно с его матерью после похода военных отрядов хаттхалльцев в Рарогдарию. И говорят, что уже тогда он был глубоким стариком. Сколько же ему лет? Может сто, а может двести?

— А-а… Вот и ты! Заходи, мальчик! — радостно воскликнул старик на языке далекой земли.

— Доброе утро, Бакуня, — на том же языке ответил ему Олсандр. Кивнул на очаг и спросил: — А ты все варишь?

— А как же не варить? Варю! — довольно покивал старик седой головой. — Вчера один охотник принес. Он нашел у восточной горы редкую в здешних местах травку и высушил. Думал, мне сгодится. Может, и сгодится травка-то? А? Олсандр?

— Сколько лет прошло, Бакуня, а ты все надеешься? — хмыкнул Олсандр, удивляясь дедовскому упрямству.

— Пока жив человек — живет и надежда. Как же жить и не надеяться? — Дед Бакуня лукаво улыбнулся и перевел взгляд на лицо Олсандра. Он посмотрел мужчине прямо в глаза, как будто видел его. Олсандр невольно улыбнулся. Бакуня хлопну себя по лбу и воскликнул:

— Смотри, какой подарок я приготовил для тебя! — он принялся суетливо ощупывать пол у скамеечки. — Куда же я их задевал? Хм, странно… А-а, вот они!

Старик вытянул из-под березового лыка новый чехол для боевого ножа и протянул Олсандру. Широкое черное полотно из толстой, добротной кожи было сшито крепким и аккуратным тройным швом. Не забыл Бакуня и про украшения — тонкие полоски кожи он заплел в замысловатый узор и украсил его тремя разноцветными камнями.

— Твои-то ножны совсем истрепались, а оружие надобно в строгости хранить… Нравится?

— Красивый узор…

Бакуня довольно захихикал в ладошку:

— Каждый рарогдарский узор знающему человеку свою историю скажет, мой мальчик. Я же рассказывал тебе в детстве! Аль ты забыл?

— И какую историю говорит твой узор?

В глазах Бакуни мелькнула хитринка:

— Какую ж еще?! Добрую!

Олсандр провел пальцем по загадочному письму и камушкам. На земле, которую называли Дар Бога Рарога или Рарогдария, верили, что в камнях живут первородные духи Земли, способные отогнать от воина смерть, дать ему силу и смелость. Только для каждого человека свой камень нужен. Ошибешься, и духи камня заберут жизнь носителя.

— Хорошая кожа. Где взял?

— Дык эта… Было у меня! — старик смущенно отвернулся и начал поправлять стоявшие и без того ровными рядками плетенки.

— Дед!

— Брат твой приходил, — неохотно отозвался Бакуня, — заказал пояс и ножны. Вот и осталось…

— Олаф все богатеет? Какой же это пояс у него по счету? Четвертый? — удивился Олсандр.

— Да не… Другой брат.

— Одрхн?! А этому-то зачем? — не сдержавшись, засмеялся Олсандр.

— И я подивился! Да не стал спрашивать. По мне-то что? Заказал — я исполнил, — улыбаясь, ответил дед.

Олсандр покачал головой. После памятной охоты на волков Одрхн захворал, несколько месяцев не выходил из своей комнаты и был под присмотром слуг. Сначала Олсандр думал, что брат хитрит и просто прячется от него. Он так сильно хотел ему отомстить, но не за себя, а за новорожденного братика и мать, которых раб Бакуня много месяцев выхаживал. Частенько в своих мечтах он представлял, как изобьет его по полусмерти, как только встретит. Но прошло время, и когда Одрхн появился после болезни на людях, Олсандр поразился случившимся с ним переменам. Он осунулся, похудел, а его спина изогнулась, словно ствол больного дерева.

— Вернулось Зло к Просителю… — пробормотал тогда Бакуня, скрестив руки в молитвенный жест. В те времена старик еще мог видеть. — Стало быть, удалось мне Дурной Замысел развернуть и в обратный путь отправить!

С тех пор Одрхн едва ли хоть раз держал в руках меч или боевой нож. А вот, поди ж ты! Сделал странный заказ.

«Не уж то он думает, что я хочу отомстить? — подумал Олсандр. — А ведь и впрямь, наверно, должен! Странно…»

— Этот-то расходу для пошива не знает. Неопытен. Вот я и сшил с остатков для тебя обновку, — продолжал старик свой рассказ и тяжело вздохнул. — Опять же не станет меня, и никто не вспомнит старика Бакуню. А так достанешь ты, Олсандр, свое оружие и, может, скажешь обо мне Слово. Все ж какая-то да недолгая Память.

Глаза старика подозрительно заблестели, и Олсандр, нахмурившись, отвел глаза. Это была неправда! Пока жив Олсандр, он будет с благодарностью вспоминать старого раба. Сколько дней и ночей они с маленьким братом Йоном провели в этой маленькой коморке? Сотни?! Только тут они находили покой и ласку, пережидая, когда гнев отца или приступы бешенства у старших братьев утихнут. Олсандр грустно улыбнулся, вспоминая, как в те далекие времена Йон с открытым ртом слушал Бакуню. Тот, тихонько тренькая на старых гуслях, напевал им песни и сказки на языке земли Рарога. Одну он помнил и сейчас, ведь она была у его брата самая любимая.

Котя-котенька-коток,

Ой, пушистый хвосток.

Придет котик ночевать,

Ой да Йона качать.

Уж как я тебе, коту,

За работу заплачу:

Дам кувшинчик молока

Да кусочек пирога.

Олсандр считал себя тогда уже взрослым, занимался своими делами и делал вид, что не слушает старика. Зато его брат, не стесняясь, заливисто хохотал и смешно моргал длинными девичьими ресницами. Йон до трех лет не умел ходить и говорить, и чтобы старшие братья его не обижали, он всюду таскал малыша с собой. Только здесь мальчик смеялся. Олсандр смотрел на него и изумлялся, насколько брат не похож на мужчин из рода Снежного Волка. Тогда Олсандр был уверен, что уж кому, так это Йону удастся снять проклятие с его семьи.

Олсандр примерил ножны к своему ножу. Удивительно, как слепому удалось так точно соблюсти размер? Нож Олсандра он держал в руках лишь раз, да и то несколько месяцев назад.

— Подошел? — взволнованно спросил его старик.

— Как в нем родился! — подтвердил Олсандр.

Дед довольно заулыбался. Олсандр пристроил новые ножны к широкому поясу и, воспользовавшись тем, что Бакуня занялся плетением по привычке запев песню, тихонько достал из-за пазухи тряпицу. Подойдя к миске с пустой похлебкой, он положил в нее кусок мяса, накрыв ломтем хлеба.

Старик, хитро прищурив глаза, хмыкнул в бороду:

— Нынче голод, а мне хватает, Олсандр. Старикам много не надо. Ты сам-то кушай! Тебе нужно свой меч крепко в руках держать! Ты же воин!

Олсандр досадливо покачал головой и молча направился к двери.

— Вот же слух у деда! Как будто он не слеп вовсе и все видит.

— Спасибо, внучок! — крикнул старик.

А когда тот был уже в дверях, неожиданно добавил:

— Сегодня ночью был мне сон недобрый. Будь осторожен…

Бакуня не был родным дедом Олсандра. Старый раб никогда не рассказывал, но еще мальчиком он слышал от матери, что когда-то тот был главой небольшой деревни и слыл искусным знахарем. Со всей земли Рарога к нему приходили люди, чтобы вылечить тяжелые болезни или просто замолить грехи.

Когда Торкел пришел в Рарогдарию, то взял в рабство много мужчин и женщин. Бакуня каким-то чудом их освободил, но было не в правилах конунга спускать такое без наказания. Он разыскал сына старика и жестоко убил его. Через несколько дней Торкел пришел в город Самычи и, разгромив дружину, взял дочь княжича Славича себе в жены. На свадебном пиру Торкела и Ганы старик появился прямо у стола конунга, волшебным образом пройдя мимо охраны, словно те были слепы.

— Эй, старик! Зачем ты явился сюда? — удивился Торкел.

— Видел я сон, в котором сказано было — надлежит мне допить горькую чашу жизни до дна, иначе не видать мне на том свете моих любимых…

— Что это значит?

— Значит это — не пришло мое время отправляться в мир мертвых, а следует пойти к тебе в рабство.

Пирующие хаттхалльцы загоготали.

— Первый раз вижу человека, который по доброй воле в рабство просится! — воскликнул Торкел, утирая выступившие от смеха слезы.

Бакуня ничего не ответил и пошел с плененными рарогдарцами в чужие земли. До того дня в Хаттхаллу не привозили старых рабов, чтобы не тратить на них драгоценный хлеб, но старик слыл чудотворцем. Бакуня разгадывал сны и был искусным травником. Он мог приложить к ранам руки и остановить кровотечение, облегчить боль. Это чудо Олсандр познал и на своей шкуре. И еще он думал, что тогда конунг Торкел надеялся, что с помощью этого старика он сможет снять проклятье со своего рода.

«Моя мать с первых дней поняла, что легенды о дурном нраве мужчин из рода Снежного Волка не пустые сказки, — думал Олсандр, вспоминая о древнем предании. — Она была ласкова со своими детьми, но когда я смотрел на нее, то видел только страх и тревогу. Мама знала, что всем нам предначертана нелегкая судьба. Не суждено нам познать ни радости, ни счастья, ведь мы способны причинить окружающим лишь боль и страдания».

На такую судьбу своих потомков обрек Галин — молодой повеса, который унаследовал трон конунга Хаттхаллы и сокровища своего отца Агнара — могучего воина, приведшего дикое племя халлов на эти земли с далеких холодных островов Северного моря.

«Однажды Галин встретил на охоте прекрасную девушку по имени Ведана, — гласила старая легенда. — Они полюбили друг друга и вскоре стали мужем и женой. Девушка была так красива, что мужчины не могли отвести глаз от ее лица. Галин не смог этого вынести и в приступе гнева убил ее. Ведана оказалась дочерью Бога Ведлеса, и он проклял род Снежного Волка.

— И будут рождаться у твоих детей только сыновья. И сердце каждого из них будет злее, чем у его предка. И не познают они любви. И души их будут отправляться в Черное Царство, где царит только ночь и Древнее Зло. И будут они убивать друг друга. И не будет этому конца, пока род Снежного Волка не исчезнет с лица Земли.

Но проклятие Всесильного можно было остановить. Лишь тот, кто сможет свое злое сердце направить на добрые деяния, остановит несчастья их рода. И знаком о прощении Бога Ведлеса будет ему рождение дочери».

Внуки и правнуки Галина пытались снять проклятье, но даже пятьдесят жен, находившихся на содержании у отца Торкела Бьерна, не смогли исполнить мечту потомков Галина. Торкел не держал гарем, как восточный шахиншах. Он избавлялся от женщины всякий раз, если она после двух беременностей не рожала ему девочку. Его первая жена — дочь свирепого царя Маврии темнокожая Алаоис, мать Олафа и Одрхна, — бесследно исчезла вместе со служанками после прогулки по лесу. Следом за ней в замке появилась мать Олсандра, прекрасная Гана. Она продержалась здесь дольше всех и ушла в царство Мертвых после рождения сына Йона. Потом у конунга Хаттхаллы были жены Асе — мать Гуннара и Торка (умер в младенчестве), затем Биргит — мать Давена и Колена (умер в младенчестве), а еще Йорун и Сири… Имена остальных жен Олсандр не знал, но их было много, и у каждой была печальная судьба, как и у их сыновей.

Олсандр посмотрел на старую дверь, ведущую в коморку старика, и подумал:

«А ведь ты, старик, пошел в рабство для того, чтобы оберегать мою мать! И испил ты горькую чашу жизни до дна. Не оберег…, и я не оберег…»

Еще за сотню шагов до пастбища он услышал радостное ржание. Подойдя к высокой ограде, он увидел нетерпеливо переминающего длинные мощные ноги своего красавца-коня. Его короткая черная шерсть блестела от капелек утренней росы, и, подергивая бугристыми мышцами, конь поглядывал на него черным глазом и красовался перед хозяином. Он покачал головой, словно здороваясь с ним.

Олсандр погладил друга по густой гриве, достал из поясного мешочка кусок сморщенного прошлогоднего яблока и поднес его к носу скакуна. Тот аккуратно шевельнул губами и, приняв подарок, потерся высоким лбом о плечо хаттхалльца.

— Что, дружище? Не терпится ноги размять? Ничего! Скоро снова в дорогу! — он заплел его белую гриву в толстые косы, с удовольствием слушая фырканье друга.

— Хороша животина! — раздался за спиной раскатистый бас Рагнара. — Ну-ка, дай я тоже твоего скакуна приласкаю!

Великан подошел к Ичану и попытался ухватить его за высокую холку. Не тут-то было! Конь мотнул головой и, задрав верхнюю губу, клацнул крупными зубами.

— Ну-ну! Погоди! Только поглажу! Не обижу! — добродушно засмеялся Рагнар.

Конь фыркнул, топнул копытом и встал на дыбы.

— Глянь, гневается! Ха-ха! Силен! Ладно уж! Потерпи!

Воевода крепко и совсем не ласково похлопал Ичана по мощному крупу. Обошел его кругом, прищуривая один глаз, и пожаловался:

— Ц-ц-ц… Чем я тебе не хорош? А?! Чем этот парень лучше меня?! Скажи!

Ичану пришлись эти слова не по душе, и он возмущенно заржал. Кроме Олсандра, он никому не разрешал себя оседлать и даже не давал водить себя под уздцы. Однако крупный Рагнар давно лелеял мечту найти себе коня под стать. С его весом мало у кого из местных лошадей хватало силенок таскать на себе этакую тушу. И пусть не сам Ичан, но, может быть, когда-нибудь его потомство…

— Может, и будет мне от тебя толк… — мечтательно бормотал воевода под нос. — Знатный приплод будет!

Как только Олсандр приехал в Хаттхаллу, великан свел Ичана с несколькими кобылами и теперь не мог дождаться первого помета.

— Иди в замок, — бросил Рагнар через плечо и нахмурился. — Отец ждет тебя…

Под рев охотничьих рогов торжественная свита вошла в главный зал замка. Впереди шли вооруженные до зубов охранники — десять сильнейших воинов земли Скониш. За их широкими спинами шел вычурно разодетый конунг Раорай со своей дочерью. Девушка была одета в белые одежды, как и полагалось невесте. Ее голову покрывал тонкой вязки длинный ажурный платок, который скрывал лицо и фигуру. Ингрид держала отца за руку, словно испуганный маленький ребенок. Позади Раорая шел воевода Гут в окружении вождей военных отрядов, и весь их грозный вид говорил, что они готовы отразить любую атаку. Простые воины остались в казарме, сильно потеснив там воинов Хаттхаллы. Гут немного нервно озирался по сторонам, держа руку на рукоятке меча, и, было заметно, чувствовал здесь себя неуютно.

Торкел восседал на троне, криво улыбался и приветствовал своего соседа, мерно кивая головой. Его сыновья — Олаф, Одрхн, Олсандр, Гуннар и Давен — стояли позади отца и с интересом рассматривали прибывших гостей.

Пройдя полпути, свита расступилась, и Раорай с дочерью приблизились к Торкелу. Мужчина снял с головы огромную шляпу, украшенную перьями черного петуха, и низко поклонился. Это был невысокий светловолосый крепкий воин, который не чурался в молодости брать в руки меч и участвовать в битвах наравне со своими товарищами. Его свита также поклонилась и встала на одно колено.

— Приветствую тебя, мой сосед, Великий Торкел из рода Снежного Волка! Конунг и Жрец прекрасной земли Хаттхаллы!

— Мой друг! Мы с нетерпением ждали твоего прибытия. Наконец-то два знатных рода — Снежного Волка и Черного Петуха — объединятся, соединив детей в законном браке!

— Я, Раорай из рода Черного Петуха, конунг земли Скониш и мои подданные высоко чтим дарованную нам тобой привилегию! О, Великий конунг!

— Мой почтенный сосед! Воспользуйтесь нашим гостеприимством и чувствуйте себя в замке как у себя дома. Надеюсь, нашу красавицу не утомила дальняя дорога? Я приказал сегодня вечером устроить пир в честь долгожданной помолвки. Хватит ли у милой девушки сил почтить нас своим присутствием?

— Благодарю тебя, Торкел, за заботу, но я совсем не устала! — пропел звонкий девичий голос. — Наоборот, дорога мне показалась слишком короткой… Я не успела вдоволь насладиться свежим воздухом и красотой вашей земли!

— Скромна, умна, мила! Ты станешь хорошей женой для моего сына!

Олаф выкатился вперед, поклонился отцу невесты и по древнему обычаю трижды поцеловался с Ингрид. Он победно глянул на Одрхна, встал у трона отца и, уперев руки в жирные бока, довольно заулыбался.

— Сними платок, милая! — Торкел игриво рассмеялся. — Прошу! Не прячь от нас свое нежное личико и дай нам полюбоваться твоей красотой!

Девушка нерешительно глянула на отца и лишь после того, как тот едва заметно кивнул, откинула с лица платок. Братья Олсандра одобрительно загудели, и щечки девушки моментально покрылись застенчивым румянцем. Она смущенно опустила голову и уткнулась носиком в плечо расстроенного отца.

Ингрид была очень юна и похожа на едва распустившийся бутон розы. Ее тонкие, почти прозрачные черты лица, большие карие глаза в обрамлении светлых ресниц, длинные волосы цвета зрелой пшеницы не могли оставить мужчин равнодушными.

Раорай посмотрел на свою дочь, лицо мужчины перекосилось и посерело, а взгляд с отчаяньем заметался по сторонам. Любому было понятно, что если б отец мог спасти свою дочь от этого брака, то он бы это сделал. Между тем Торкел тяжело поднялся с трона, улыбаясь, направился к невесте. Он грубо ухватил ее за подбородок и заглянул в глаза.

— Ох, хороша! Ах, если б я был моложе… Раорай, у нас родятся красивые внуки! — воскликнул конунг, вернувшись к трону. — Как я сержусь на тебя, мой друг! Ты долго прятал от нас этот нежный цветочек! Если твоя младшая дочь Ия хоть вполовину так же хороша, то мы сможем объединить наш род дважды! Ия сможет на свой вкус выбрать любого из моих мальчиков.

— Что ты! Что ты! — нервно засмеялся сосед. — Моя младшая дочь еще слишком мала, чтобы стать чьей-то женой!

— Приехала ли она на свадьбу своей сестры?

— К сожалению, она захворала. Бедняжке пришлось остаться дома, — поспешно ответил Раорай и отвел глаза в сторону.

— Ну, ничего! Глядишь, через год–другой мы сыграем еще одну свадьбу, и станет ей мужем Одрхн или Гуннар.

Раорай вздрогнул, но ничего не ответил. Торкел махнул рукой слугам и завершил встречу, сказав на прощанье:

— Проходите наверх. Там приготовлены для вас почивальни. Мои слуги покажут вам ваши комнаты. Отдохните немного с дороги.

Раорай вновь поклонился и, бережно обняв свою дочь за плечи, повел вверх по лестнице.

Вечером хозяева и гости торжественно расселись за столы. Сегодня кухарка Илва расстаралась на славу, и, несмотря на неплодородный год, бушующий в городе голод, глаза у пирующих разбегались от обилия напитков и вкуснейших блюд.

По настоянию Торкела скониши и хаттхалльцы расселись вперемешку «для более тесного знакомства» и принялись набивать животы сытной едой, угощаться пивом и брагой. Поначалу в зале висела гнетущая тишина, но чем больше разнообразные жидкости вливались в гостей и хозяев, тем громче и веселей становились разговоры. Молодые сидели во главе стола, и Олсандр еще никогда не видел столь неподходящей пары. Толстый и смуглый Олаф совершенно не обращал внимание на будущую жену и проглатывал еду, не глядя в тарелку, словно дикая свинья. Тонкая, изящная Ингрид, едва притронувшись к своему кубку, с робкой надеждой поглядывала на жениха и силилась выдавить радостную улыбку.

Недалеко от конунгов сидел и Олли. За эти месяцы Олсандр лишь несколько раз встретил его в темных коридорах замка. Тот вежливо здоровался с ним, но от старого друга практически ничего не осталось. И без того худой, теперь он и вовсе стал напоминать призрак, а глаза больше походили на глаза затравленного животного. Впрочем, при всем при этом выражение лица молодого человека стало столь высокомерным и заносчивым, что у Олсандра ни разу не появилось желание завести с ним разговор, как в былые времена.

Сейчас он старательно избегал смотреть в глаза Олсандру. Один раз, всего на миг, их взгляды встретились, и губы у Олли задрожали. То ли он хотел заплакать, то ли что-то сказать, но, так и не решившись, стиснул челюсть, уставился в стол и больше не поднимал глаза.

— Вот и помогай после этого людям! — хмыкнул Олсандр, но думал он о другом.

Он считал, что каждый человек волен сам выбирать свой путь, совершать ошибки, и если Олли нравилось жить в замке, его не смущали нравы старших братьев и отца, то кто ж его осудит? Уж точно не он!

Когда все окончательно захмелели в зале послышался смех, кто-то из гостей затянул разухабистую песню. Даже Раорай, сидевший по левую руку от Торкела, порозовел, и на его тонких губах заиграла слабая улыбка. Конунг Хаттхаллы поднялся, оборвав певца на полуслове, и, высоко подняв серебряный кубок над головой, воскликнул:

— За красавицу невесту! За Ингрид! Пусть Боги благословят ее утробу! Пусть родит она Олафу здоровых сыновей! А если она родит девочку, то я, как Жрец Хаттхаллы, воздам Богам молитву и восславлю навеки ее имя! Пусть она будет ласковой и послушной женой моему любимому и славному сыну!

— Да будет так! Будьмо! — гости с одобрительными криками вскочили на ноги, подняли свои кубки и поприветствовали жениха и невесту. — Пусть благословят их Боги! За союз двух конунгов! Будьмо!

Не успели пирующие осушить до дна свои кубки, как тяжелая дверь, ведущая в залу, со скрипом распахнулась, и к гостям из коридора вывалился едва стоявший на ногах скониш. Покачиваясь, он сделал несколько нетвердых шагов, держась руками за живот, попытался что-то сказать, но, так не произнеся ни звука, рухнул лицом в каменный пол.

— Проклятье! Коил! — гневно воскликнул Гут. — Набрался, как свинья! Да еще и посмел явиться сюда?! На глаза своему конунгу и хозяевам замка?!

Коил не пошевелился.

— Поднимайся живо! Кто-нибудь! Уберите его отсюда!

Тонкая струйка крови вытекла из-под тела несчастного воина, и гости растерянно переглянулись. Воевода Гут нервно дернул щекой и медленно поднялся с места, ухватившись за рукоятку меча.

— Да-авай! — заорал Торкел и, подняв свой нож, одним движеньем перерезал горло Роараю от уха до уха.

Олаф, Одрхн, Гуннар и Давен тоже выхватили мечи, боевые ножи и ударили ими своих соседей. Олсандр грязно выругался. Он едва успел отбить атаку огромного вождя отряда, сидящего рядом с ним по правую руку.

«Значит, отец все-таки привел в исполнение свою давнюю мечту присоединить земли сконишей к своим, — только и успел он подумать. — Проклятье!»

Невеста пронзительно визжала, закрыв лицо руками, но никто не обращал на нее внимание. Кровь лилась рекой, и алые густые струи обильно заливали пол, блюда с дичью и белые скатерти.

Олли не участвовал в побоище. Он выбежал из-за стола и, выставив перед собой нож, с ужасом смотрел на кровавую сцену, разыгравшуюся в замке. Один из раненных воинов, с трудом поднявшись с пола, ухватил оденружца за тонкую шею и стал душить. Через мгновенье он свалился на пол с торчащим из живота боевым ножом, который воткнул в него бледный юноша.

Вскоре душераздирающие крики стихли. Конунг Торкел с довольным лицом оглядел мертвые тела и, поморщившись, покосился на все еще визжавшую девушку.

— Давен! — позвал он стоявшего неподалеку от него сына. — Оттащи-ка нашу красавицу наверх. А то я сейчас оглохну!

Молодой парень успел быстрее всех разобраться со своими соседями, обтер нож о край рубахи мертвеца и, легко перемахнув через стол, оказался рядом с Ингрид.

— Ну же, милая! — ласково позвал он ее, осторожно убирая руки от заплаканного лица. — Успокойся! Все кончилось. Тише, тише… Посмотри на меня…

Невеста всхлипнула и доверчиво глянула на хаттхалльца. Парень ей улыбнулся, подмигнул и ударил кулаком в лицо. Ингрид полетела на пол, но Давен не дал ей упасть, а легко подхватил на руки, небрежно перебросил бесчувственное тело через плечо и, хлопнув окровавленной рукой по круглому заду, быстро понес в верхние покои.

Олсандр осмотрев дело рук своего семейства, недовольно покачал головой. Гости были мертвы, а его братья занимались тем, что глумливо шутили над телами и грабили их.

— Олсандр! Гуннар! Сходите в казарму. Узнайте, справится ли с остальными Рагнар. Если еще нет, то помогите ему, — глаза Торкела горели огнем, как в старые времена, казалось, что он сбросил с плеч не меньше десятка лет и значительно помолодел. Он поднял вверх свой наполненный брагой и кровью кубок и с жадностью опустошил его до дна.

Выйдя на свежий воздух, Олсандр набрал полную грудь морозного воздуха и, потерев руками лицо, подумал: «А сон-то был вещим!»

У казармы воины Хаттхаллы уже деловито и неторопливо грузили тела убитых сконишей на телеги и свозили их к берегу реки у Нижнего города на погребальное место.

— Рагнар! Как у вас все прошло? — едва завидев воеводу, взволнованно спросил Гуннар.

— Как по маслу! — мрачно ответил Рагнар, смачно плюнув себе под ноги.

Огромный, тучный и лохматый, он возвышался над суетящимися вокруг него воинами, словно мрачная гора.

— Кто-нибудь ушел?

— Четверо, — кивнул воевода. — Пока тупой Ньял набивал себе брюхо жратвой, они отошли от стола по нужде и, как только началась бойня, убежали в лес.