Бесплатный фрагмент - Купи или умри

Часть 1

Глава 1 | Зет

— Московское время шесть часов тридцать минут. Вы опаздываете, гражданин. В такой-то день!

Гражданин Z368AT, или просто Зет, открыл глаза.

— Какой день? — сонно спросил он.

— Вы забыли? — удивился слуга. — Забыли день своего рождения?

— Какого рождения, что ты несёшь? — поморщился Зет. — Оно…

— Сегодня ваше второе рождение, — объяснил слуга. — Гель для умывания «Оноре» дарит вам новую жизнь и вечную молодость. Позвольте продемонстрировать чудодейственный эффект…

Зет едва успел загородиться от влажно поблескивающего пальца подушкой.

— Фу! — скомандовал он.

Кодовое слово заставило слугу отступить. Он удивлённо взглянул на свой палец и, нахмурившись, вытер его о брючину.

— Позволю себе напомнить, — с достоинством заметил он, — что вы обещали отписаться от рекламы.

— Денег нет, — отрезал Зет.

Слуга поклонился.

— Понимаю. Кстати, московское время шесть часов и уже тридцать четыре минуты.

— Следил бы ты лучше за подчиненными, — ответил Зет. — Совсем распустились. Вчера дверной коврик советовал мне купить ботинки получше. Растолкуй ему, что к чему, будь любезен.

— Разумеется. — Слуга поклонился. — Но, видите ли, трудно требовать дисциплины от других, когда сам поминутно срываешься на рекламу.

— Денег нет! — пропел Зет и, сочувственно похлопав по гулкой пластиковой спине, проскользнул мимо слуги в ванную.

— Можно подумать, они когда-нибудь были, — проворчали ему вслед.

***

Ванную Зет не любил: недостаток средств ощущался здесь особенно остро. Зубная щётка, прежде чем включиться, сначала педантично зачитывала правила чистки зубов, после чего так же нудно и монотонно сообщала о новостях и новинках стоматологии. Мыло настойчиво диктовало адрес ближайшего маникюрного салона. Водопроводный кран не забывал на секунду выключить холодную или горячую воду, каждый раз извиняясь тем, что только «Санта» работает безупречно.

Полотенце ужасалось состоянию кожи лица и обилию перхоти, изо дня в день напоминая, что всего один тюбик геля «Аполлон» без следа устранил бы обе проблемы. Как и мимические морщины. И раннее облысение. Не говоря уже о неприятном запахе изо рта. Когда полотенце жеманно вскрикнуло: «Ну фу же таким быть!» — Зет, не выдержав, скомкал его и сунул под раковину.

Но главным врагом было, конечно, зеркало.

— Опять вы! — приветствовало оно Зета. — Да когда ж это кончится?

Из зеркала на Зета исподлобья глянуло отражение, одетое в заношенные трусы и грязную белую майку. Небритое, нечесаное и вонючее, с красноватыми похмельными глазками, низким лбом и сальными редкими волосами, оно, естественно, ненавидело всех и вся.

— Доброе утречко, — приветствовал его Зет. — Чудесно выглядишь. Как спалось?

Отражение рыгнуло, почесало промежность и вдруг исчезло, уступив место франтоватому господину средних лет. У господина были розовые щеки, жемчужные зубы и чудесные шелковистые локоны до плеч. При всем при том в обоих вариантах отражения можно было без труда распознать самого Зета.

— Только что из салона «Сашенька», — небрежно обронил господин. — Здесь рядом, за углом и направо. Очень. Очень рекомендую.

Господин повернулся вполоборота, демонстрируя профиль, и призывно повёл плечом.

— Костюм, кстати, от «Амадео», — заметил он. — Третья Тверская линия, дом…

— Пшёл вон! — рявкнул Зет, и господин, вздрогнув, ретировался.

Зеркало, отработав номер, пропустило наконец на поверхность и самого Зета. Вглядевшись в отражение, тот охнул.

— Ну за что это мне? — простонал он, ощупывая голову.

Расчёска, полученная от Несс ко дню рождения неделю назад, исправно портила ему жизнь. Прибор оказался на удивление норовист и непрост в обращении. Мало того, за ночь настройки сбивались, и чудесные ввечеру волосы утром повисали бесцветной лапшой, облепляя голову липкой неприятной кашицей.

Зет, сморщившись, поскрёб расчёской голову и неуверенно заказал:

— Ну, давай что-нибудь модельное… И мужское, — поспешно уточнил он, спугивая наметившееся каре. — И без кудряшек. Челку убрать. Баки туда же. Зачесать набок. На другой. Вот. А цвет такой… Ну как его? Коричневый, что ли? Ой, нет. А если светлее? А темнее? Ясно. Давай тогда просто чёрные.

Он повертел головой и поморщился.

— Сойдёт. Огромное всем спасибо.

— Хорошего дня! — ответил ему хор из ванной. — И не забывайте: счастье не в деньгах, а в покупках!

— С вами забудешь! — огрызнулся Зет.

Впрочем, забыть главный лозунг тысячелетия вряд ли бы получилось даже у президента. Не было в стране человека с доходами, позволяющими пользоваться исключительно товарами без рекламы.

***

Выходя из ванной, Зет столкнулся с поваром, который, переминаясь от нетерпения, ждал его на пороге.

— Тебе чего? — удивился Зет.

— Хлеба! — выпалил повар. — Хлеба. Мне. Я всегда делать тосты из хлеба. Живо!

— Я тебе дам «живо»! — разозлился Зет. — Сколько говорить: учи язык! IQ, слава кредитам, позволяет. Сейчас принесу твой хлеб. Забыл вчера выложить.

Он сходил в прихожую, вынул из висевшего на дверной ручке пакета батон и, рассеянно разглядывая обёртку, двинулся на кухню.

«Один батон хорошо, а два со скидкой!» — успели пробежать глаза, прежде чем обёртка отправилась в карман халата.

«Московский хлебозавод 1212 предлагает лучшие товары по лучшим ценам, — сообщала вторая обёртка. — Лучшая мука из превосходного зерна, выращенного на заповедных землях симпатичнейшими работницами». Фотографии работниц прилагались.

Зет, как раз проходивший мимо спальни, чуть покраснел.

— Зерно они тоже в таком виде выращивают? — пробормотал он, невольно косясь на дверь.

Обёртку с работницами руками разорвать не получилось, и Зет, теряя терпение, разделался с ней зубами.

«Чудотворная кулебяка! Уникальный рецепт, выкраденный у тибетских монахов! Только у нас! При покупке двух кулебяк — третья в подарок!» — соблазняла следующая обёртка.

Отправив в карман четвертую — «сдобные барельефы и статуи, портретное сходство гарантировано», — Зет вытащил плитку хлеба, подобно древней глиняной табличке испещрённую вдавленными в корку надписями: фамилии работников хлебозавода, транспортной компании, мельничного комбината, агрокомплекса и ещё как минимум двух десятков персон без упоминания должностей, оплативших рекламную площадь то ли от недостатка известности, то ли от избытка денег. Поперек всего игривым шрифтом раскинулось послание: «Люблю тебя, Зая. Твой Котик!»

— Откуда у этой скотины деньги? — удивился Зет. — Ведь двести ж кредитов!

Сунув батон повару, он сел за стол и придвинул к себе кофе.

За его спиной что-то лязгнуло, над ухом грустно прозвенела лопнувшая струна… Зет, как ужаленный, обернулся.

Повар, бледнея на глазах, медленно ронял из слабеющих рук батон хлеба. Зет внимательно следил, как батон выскальзывает из пальцев повара, падает на пол, подскакивает и, отлетев в угол, замирает там, тихо покачиваясь.

Несколько секунд повар стоял, опустив руки и прислушиваясь к себе.

— Виноват, — раздался наконец его тихий печальный голос. — Умер.

Он собрался с силами и в первый и в последний раз в своей жизни сказал сложное предложение:

— Прошу не сообщать фирма. Я исправиться.

Повар смолк, уронил руки и потух взглядом. Наступила тишина.

Зет подождал немного, испытующе глядя на повара.

— Нет, не «исправиться», — решил он и, встав из-за стола, осторожно приблизился к лежавшему на полу батону. В свежем срезе что-то тускло блеснуло. Батон зашевелился, и Зет поспешно отпрянул. В батоне зашипело, защёлкало, и оттуда полилась тихая печальная музыка.

«Умер повар, ушёл в мир иной,

Завтрак не сделал, обед взял с собой.

Ужин будет готовить в раю,

Кто мог предвидеть такую беду?»

— печально выводил сладкий бархатный баритон. Повисла пауза, после которой и музыка, и баритон сильно приободрились:

«Но не стоит делать из мухи слона.

Умирают все на раз и на два.

Хватай трупик — меняй на «Кухлер».

«Кухлер» украсит любую кухню».

— Каждый из поваров «Кухлер», — доверительно сообщил поселившийся в хлебе голос, разделавшись с куплетами, — выпускается с IQ гарантированно больше шестидесяти, благодаря чему без труда распознает в пище любые инородные элементы, что может значительно продлить не только его жизнь, но и вашу.

На стол со звоном выкатились три монеты — очевидно, возмещение за испорченный хлеб.

— А повар? — не удержался Зет. — Повар что, ничего не стоил?

Батон, казалось, только того и ждал.

— Новый повар абсолютно бесплатно! — объявил он. — Привозите своего старого повара, и мы совершенно бесплатно обменяем его на нового повара «Кухлер»! Новый «Кухлер» на вашей кухне! Вдвое быстрее, втрое вкуснее, вчетверо интеллигентнее! «Кухлер»! «Кухлер» и ваша кухня! «Кухлер» на вашей кухне. Кухня — это «Кухлер».

— Да вы совсем обнаглели! — прошипел Зет.

Брезгливо взяв хлеб двумя пальцами, он отправил его в помойку.

— «Кухлер»! — успел напомнить тот перед смертью.

Зет с беспокойством взглянул на часы. Он и так уже опаздывал, а теперь ещё имел на руках стремительно остывающий труп. Труп, который Несс только вчера с огромным трудом научила готовить оладьи с яблоками.

— Куда б его? — огляделся Зет.

Однако спрятать труп, пусть даже и труп повара, на современной кухне было непросто. По всему выходило, что повара придётся тащить на работу и вечером, по пути домой, менять на этого «Кухлера». Иначе никак.

Зет покосился на повара и, представив, как будет смотреться в машине его отвисшая челюсть и укатившийся за переносицу глаз, тяжело вздохнул.

— Семь часов двадцать четыре минуты, — деликатно напомнили из спальни. — В связи с чем трудно не вспомнить «Коффленд», где каждые двадцать четыре минуты разыгрывается бесплатная чашка кофе!

— А, черт!

Вот теперь Зет опаздывал по-настоящему. Он залпом допил кофе и, глянув в сторону Холмса, который внимательно следил за ним из угла, покачал головой:

— Извини, приятель, не успеваю. Несс проснётся, выведет.

— Козёл! — перевёл собачий ошейник.

Холмс так и остался собакой Несс. Ни полгода совместной жизни, ни килограммы колбасы не смягчили его собачьего сердца.

— Я тоже тебя люблю, — ответил Зет. — Будешь умываться — не откуси мошонку.

— Да ты и на кошку-то не похож, — перевёл ошейник.

***

Зет взглянул на часы: почти половина восьмого. Чуть больше получаса до утреннего инструктажа… Он надел костюм и, пощёлкав по лацкану, довёл цвет до любимого тёмно-синего. Извернувшись перед зеркалом, оглядел спину. Сегодня рекламную площадь осваивал трейлер нового боевика. Последние сутки трейлер находился в горячей ротации, но Зет до сих пор его ещё не видел. Запомнил только название: «4981». Или «1984»? С тех пор как киноиндустрия избавилась наконец от детской болезни присвоения имён своим детищам, Зет постоянно их путал.

Нет, наверное, все же «9841». Жаль, Несс спит. Она бы сказала. Вот память у человека!

Как всегда, вспомнив о Несс, Зет утратил бдительность и задержал взгляд на трейлере чуть дольше, чем следовало. Просмотрев его четыре раза, он наконец спохватился, благодаря небеса за то, что это был только трейлер.

Времени оставалось чуть. Зет надел защитные очки — сколько они стоили, он предпочёл забыть сразу после покупки, — нацепил наушники, ткнул в ноздри новые фильтры и, пристроив под мышкой повара, быстро вышел из квартиры.

Закрыв за собой дверь и повернувшись к ней спиной, он, как всегда, на секунду замер, глядя, как серые стены коридора уходят вдаль, медленно растворяясь в мягком неярком свете. Потом чуть наклонился вперёд, приподнял защитные очки и принял нахлынувшую волну грудью. Его всё-таки откачнуло, и он, улыбнувшись, покачал головой. Бесполезно же: море. Те же волны, раздирающие друг друга в брызги и пену, та же неодолимая мощь. Только вместо воды онон, теон, феон, ксеон и даже старый добрый неон. Волны света катились по коридору, накатывали одна на другую, сцеплялись, схлёстывались и рвались, обдавая брызгами стены и потолок. Реклама того, другого и третьего. Новости, анонсы и трейлеры. Объявления, извещения, сообщения. Призывы, предупреждения, предостережения. Указатели, надписи, граффити. Голограммы, проекции... Зет знал, что на том же самом пространстве одновременно бушевали океаны звуков и запахов, но он слишком берег здоровье, чтобы смешивать эти напитки.

Он судорожно вдохнул и поспешно вернул очки на место. Серые стены гильотиной отрезали цветной содом. Единственное, что осталось — едва заметный логотип производителя очков, с неброским, чуть утопленным в стену шрифтом. Но куда ж без этого…

Зет помотал головой, разбрызгивая плавающие перед глазами цветные пятна, и, поудобнее перехватив повара, заспешил к лифту.

***

И всё-таки очки стоили потраченных денег. Они отфильтровывали все, кроме объёмных модулей, хоть и запрещённых, но все равно во множестве разгуливающих по улицам. Встречный прохожий вдруг менял направление и, дружески обвив рукой ваши плечи, доверительно шептал на ухо: «Лучшее суши. Пятьдесят метров прямо и двадцать направо. Мамой клянусь: пальчики оближешь!» После чего немедленно таял в воздухе. Привлечь за такое было практически невозможно.

Спустившись в гараж, Зет принялся высматривать свою машину. С тех пор как за безаварийное вождение её наградили правом перекрашиваться по своему усмотрению, задача усложнилась.

Побродив для приличия по гаражу, Зет сложил руки рупором и громко скомандовал:

— Той, ко мне!

Прошла минута. Зет скрипнул зубами и, повернувшись в другую сторону, заорал снова:

— Той, хорош! Мы опаздываем.

Наконец в тихом шелесте шин из-за угла неспешно выкатил Той. Гордый самец, племенной скакун класса «Альфа», каким, конечно, только и мог быть автомобиль настоящего мужчины, то есть (если верить Кодексу, а Кодекс обязывал в него верить) любого служащего Очистки, включая Зета. О том, может ли зарплата настоящего мужчины быть меньше стоимости одного-единственного колеса его машины, Кодекс умалчивал. Как и о том, позволительно ли такому мужчине иметь IQ ниже, чем у его автомобиля. Служащие подозревали, что нет. Автомобили тоже. В результате отношения между служащими и их служебными машинами были окрашены в тона недоверия, недопонимания и плохо скрываемого презрения.

— Доброе утро, Той, — поздоровался Зет, мрачно оглядывая ярко-зеленый кузов с изображением полуголой девицы на капоте. — Отлично выглядишь.

— Благодарю, — отозвался Той. — Я надел этот принт в последнем номере «Рулевого».

— Очень мило, — сквозь зубы одобрил Зет.

— Правда хорошенькая? — спросил Той, открывая дверь.

Каждый день Той старался выбрать рисунок и расцветку погаже, медленно, но верно подбираясь ближе к потаенным комплексам и страхам хозяина. Игра шла в одни ворота, и Зету оставалось только терпеть и не подавать вида.

— Совершенно в моем вкусе, — ответил он. — Разве грудь маловата.

— Да? — удивился Той. — Боюсь, если сделать больше, она будет свисать с капота.

— Что ж, — разочарованно протянул Зет. — Тогда оставим как есть. Открой, пожалуйста, заднюю дверь.

Чуть слышно зажужжали приводы камер. Той внимательно осмотрел ношу Зета.

— А что это? — подозрительно спросил он.

— Повар, — коротко объяснил Зет.

— Почему он не вдет сам?

— Сломался.

— То есть, — уточнил Той, — умер?

— Сломался, — упрямо повторил Зет. — Он на девяносто процентов машина.

— Хорошо, — согласился Той. — На девяносто процентов он сломан. Но на остальные-то десять, как я понимаю, мёртв?

— Ну, — неловко отшутился Зет, — что такое десять процентов? Видал я господ и мертвее…

— Он провоняет мне всю обивку, — брезгливо заметил Той. — Куда вы собираетесь его везти? И главное, зачем? Отчего бы вам его просто не выкинуть?

— Потому что он мне нужен. Между прочим, я опаздываю, — начиная злиться, сообщил Зет.

— Вы могли бы встать пораньше, — заметил Той.

— Мог бы, если бы знал, что он умрёт. То есть сломается.

Той помолчал. Наконец он неприязненно произнёс:

— Кладите.

Дверь распахнулась, и Зет усадил повара на сиденье. Когда он захлопнул дверцу, покойник, перевалившись, точно медуза, медленно привалился к стеклу лицом. Мёртвые глаза смотрели совершенно в разные стороны. Зет поёжился и сел на переднее сиденье.

— На работу, — небрежно бросил он. — И, как ты, наверное, догадываешься, мы здорово спешим.

— Тридцать единиц, — отозвался Той.

— Да ладно! — отмахнулся Зет. — Норма пока ещё пятьдесят.

— Второй раз за неделю, — холодно продолжал Той, и не думая трогаться с места.

— Так ведь не третий, — парировал Зет.

Той молчал.

— Ну хорошо. — Зет стиснул зубы. — Ты совершенно прав. Моё поведение недостойно служащего Очистки. Теперь мы можем ехать?

— Нет, — спокойно ответил Той. — Вы должны пообещать, что измените своё отношение к алкоголю.

— Что за детский сад?

— Гражданин, — прибавляя звук, повторил Той, — вы должны пообещать, что измените своё отношение к алкоголю.

Зет поспешно обернулся, но гараж, кажется, был пуст.

— Да тише ты!

Он набрал в лёгкие воздуха, но, взглянув на часы, передумал:

— Хорошо. Обещаю.

— Что именно вы обещаете?

— Изменить! В корне изменить своё отношение к алкоголю.

Той недоверчиво хмыкнул.

— Прекрасно. Вы же знаете, какой чувствительный блок самоуважения стоит на автомобилях моего класса. Если же водитель привык закладывать, простите за выражение, под воротник…

— За воротник, — машинально поправил Зет.

— За, — согласился Той. — Если же водитель привык закладывать за воротник, машина, подобная мне, легко может впасть в депрессию. Надеюсь, вы понимаете, как это отразится на качестве и безопасности вождения?

— Безусловно, — важно кивнул Зет. — Повторяю, мне крайне неловко.

Мотор взревел, но дверь оставалась открытой.

— Пожалуй, я изменю своё отношение к алкоголю немедленно, — сообщил Зет.

— Неплохо, — отметил Той.

— Уже изменил, — добавил Зет.

— Поздравляю. Мы отправляемся.

Той запнулся и через силу добавил:

— Кстати, лучшее виски — в магазинчике «Свежая струя» за углом. По вторникам, средам и пятницам — скидка. По понедельникам и четвергам — бесплатная дегустация. Да что же это? Даже с вашим IQ вы не можете не понимать, как это унизительно! Вы обещали отписаться от рекламы ещё на прошлой неделе.

— Да-да, конечно. Когда, ты сказал, бесплатная дегустация?

Той поперхнулся.

— По понедельникам и четвергам. Господам, явившимся с дамой, полагается бесплатный презерватив, — игриво добавил он. — Вы издеваетесь?

— Ничуть. Просто память уже не та. В какие бишь дни там скидка?

— По вторникам, средам и пятницам, — услужливо сообщил Той. — Постоянным клиентам — халявный пивасик. Прекратите! Меня тошнит.

— Хорошо-хорошо. Мы, кстати, торопимся.

Той помолчал, сдерживая ярость.

— Ожидаемое время в пути — двадцать минут, — сказал наконец он. — Пристегнитесь.

Дверь наконец захлопнулась, и Зет с облегчением стянул наушники, очки и вытащил из носа беруши. В машине класса С все это было лишним. Полная защита в базовой комплектации. «Почувствуйте себя эмбрионом в утробе матери, обитателем яйца, жильцом аквариума — пусть все безумие мира подождёт снаружи!» И оно ждало: напористое, многоголосое, красочное. Серенькое и безобидное, если глядеть на него через стекла Тоя. Зет взглянул на часы и нахмурился. Похоже, он не успевал. Или успевал? Или… Черт! Да откуда здесь пробка?

Время за окнами Тоя будто остановилось. Машины, точно капли смолы, нестерпимо медленно стекали по серой плоскости магистрали. Среди них сочился и Той. Внутри Тоя Зет грыз от нетерпения ногти, отсчитывая минуты до начала инструктажа. Четырнадцать… Тринадцать… Двенадцать…

— А, чтоб вы сдохли! — прорычал Зет и тут же прикусил язык.

Но Той, если что и заметил, решил промолчать.

Одиннадцать… Десять… И вот наконец источник затора! Бездарный урод, не сумевший соблюсти те несколько законов, которые остались в городе. Тупая скотина, крадущая время у сотен приличных граждан. Надо надеяться…

Той уже сочился мимо асфальтового могильного холмика, и Зет поспешил отвернуться. Холмик начинал подтаивать, медленно оползая затейливым верным кружевом, и в просветах тускло поблескивали стекла запертого автомобиля. Чтобы разглядывать содержимое оттаявших машин, нужны были крепкие нервы. В зависимости от нарушения машина могла простоять так с запертым внутри водителем и час, и день, и неделю, со всеми вытекающими последствиями. Последнее слово в пенитенциарной системе. Полный отказ от профилактики, предотвращения, расследования и доказывания преступлений. Никаких сомнений. Никаких лишних расходов. Никакого человеческого фактора. Задержан на месте преступления — наказан здесь же и сейчас же. В противном случае — невиновен. Конечно, техническую базу им пришлось доработать. Как, например, вот эту асфальтовую волну, накрывающую автомобиль в движении. Поговаривают, правда, что система ещё не до конца отлажена. Распознает не все виды преступления, порой ошибается и все такое. Зет поёжился и осторожно передвинул ногу подальше от педали газа.

***

Без двух минут восемь Той подкатил к суровому серому кубу, от которого, казалось, отскакивали не только надписи, но и краски. Очки здесь были ни при чем. Служба очистки оставалась единственным зданием в городе, полностью лишённым не только рекламы, но даже цвета. С его безупречно чистых стен соскальзывал даже вездесущий логотип производителя защитных очков. Служба неизменно держала марку, выступая из бушующего океана красок, звуков и запахов неприступным утёсом чистоты и невинности.

И островками поменьше передвигались по городу машины Службы и её служащие — безупречно серые, безукоризненно однотонные — кажущиеся на фоне цветного безумия жутковатыми прорехами мироздания; провалами, в которых без следа исчезает все живое, цветное и тёплое. Отсутствующей стекляшкой в пёстрой картинке калейдоскопа казались они. Их боялись и старались обходить стороной. Не только потому, что количество привычных человеку признаков жизни было сведено у них к минимуму, но и потому, что, по слухам, их полномочия ограничивались только рабочим временем.

Зет снова взглянул на часы и наконец выдохнул. Он успевал.

— Молодчина, Той, — похвалил он автомобиль и больно клюнул стекло носом, когда машина резко затормозила, остановившись в нескольких сантиметрах от внезапно выросшего перед капотом прохожего.

Потирая нос, Зет злобно уставился на пешехода, пытаясь понять, почему тот застыл на проезжей части. Оказалось, он всего лишь желал раскурить сигару. Ему, очевидно, мешал ветер. И он, недолго думая, развернулся к ветру спиной, ни капли не заботясь тем, что перегородил дорогу опаздывающему на работу Зету.

Объехать любителя сигар не было никакой возможности. Прикурить на ветру, очевидно, тоже. Зет осторожно посигналил. Мужчина и ухом не повёл. Это было понятно, учитывая модель наушников, красовавшихся на его голове. Зет такие видел только по телевизору, и стоили они чуть-чуть меньше Тоя. Зет взглянул на часы и, сжав зубы, что было мочи вдавил кнопку сирены.

Звуковая волна смела с дороги пыль, спугнула с неба парочку облаков и аккуратно переставила пешехода на несколько метров вперёд. Оказавшись на новом месте, тот пошатнулся, с трудом удержал равновесие, но сигару всё-таки выронил.

Внимательно осмотрев плавающую в луже сигару, пешеход не спеша развернулся и так же тщательно осмотрел сначала Тоя, а затем и сидящего за рулен Зета. После чего примерился и, пожевав губами, ловко и метко плюнул прямо на лобовое стекло.

***

Плевок, верно, попал прямо на кнопку, отключавшую у Зета мозги, поскольку тот тут же распахнул дверь и пулей выскочил из машины. Секундой позже на его затылок опустилась бейсбольная бита. В голове что-то лопнуло, перед глазами полыхнуло красным, и Зет упал на колени, в точности воспроизведя картинку с учебного плаката, на которой у какого-то несчастного вдруг отказывала на улице защита.

Что-то Зет, вероятно, пропустил, потому что следующим, что он увидел, было небо в планирующих осенних листьях и стая бродячих автокомми — откуда только взялись, — которые слетались к нему, широко разевая звуковые отверстия.

Зет скорчился на асфальте, изо всех сил зажал уши ладонями и для надёжности придавил их сверху коленями. Через секунду налетели комми, наперебой окатывая Зета звуковыми волнами. Слов было не разобрать: даже разрешённые законом сто пятьдесят децибел выдерживает далеко не каждый; комми же, пытаясь пробить защиту, могли выдать и под двести.

Сквозь красноватый туман Зет видел удивлённое лицо человека с сигарой. Тот подошёл поближе и теперь с любопытством рассматривал скорчившегося на дороге Зета, явно не представляя, какие обязанности накладывает на него данная ситуация. Очевидно, Сборы сознательных граждан его чудесным образом миновали.

Зет стиснул зубы. Вот так. Кладешь жизнь, чтобы защитить этих животных, и на тебе в благодарность. Он извернулся и, с трудом отыскав в пересохшем горле слюну, плюнул прохожему на ботинок. Ботинок моментально побагровел и сморщился. Хозяин ботинка побагровел следом и, недолго думая, с размаха пнул Зета в бок.

Поскольку никакая сила не заставила бы Зета оторвать сейчас от ушей руки, он, развернувшись на спине, тоже задействовал ноги, весьма удачно лягнув противника в пах. Прохожий моментально согнулся, и в этот миг наступила тишина. Настоящая, не покупная. И в этом мире, насквозь пропитанном, пронизанном и прошитом звуками, это было так странно, как если бы вдруг исчез воздух.

Противники — один, лежа на спине, снизу; другой, согнувшись, исподлобья и сверху — обменялись понимающими взглядами и принялись стремительно расставаться. Прохожий, согнувшись ещё больше, но зажимая теперь вместо паха лицо, крабом ускакал вбок, на своё счастье успев юркнуть в дверь ближайшего офиса, прежде чем та заблокировалась. Зет, тоже пригибаясь и пряча лицо от камер, стоял на коленях посреди улицы и растерянно озирался. В ушах у него звенело, в глазах мелькало, ноги подкашивались, но хуже всего — он совершенно забыл, откуда берутся мысли. Мучительно щурясь, он тупо смотрел в конец улицы, где явно что-то происходило, вот только он никак не мог разобрать, что именно. Тряхнув головой, он с силой сжал виски ладонями и наконец увидел, как невидимый ветер гонит к нему по дороге асфальтовую волну. Волна стремительно увеличивалась и уже начала разделяться, обхватывая задние колеса Тоя.

***

Открытая дверца машины и работающий мотор спасли его. Одним броском Зет зашвырнул тело в машину, больно приложившись о раскрытую дверцу ухом, и что было сил вдавил ногой педаль газа, одновременно вырывая заднюю передачу. Той охнул, взревел и, на ходу захлопывая дверцу, подлетел на подкатившей сзади волне, с трудом перевалился через неё и с лязгом грохнулся об асфальт в фарватере. Не снимая ноги с газа и глядя в зеркало заднего вида, Зет с рёвом проскочил до перекрёстка и, развернувшись, влился в поток машин, чтобы через двести метров свернуть в тихий переулок и заглушить двигатель. Дальше ехать он просто не мог. Руки тряслись так, что срывались с руля, во рту стоял запах крови, и страшно болела голова, особенно справа. Зет поднял руку и осторожно потрогал ухо — его не было. Зет наклонился к зеркалу. Да, действительно, не было. Начисто сбритое открытой дверцей, оно предательски осталось на месте происшествия. На месте уха теперь тихонько бурлил, начиная уже сворачиваться, маленький кровяной фонтанчик.

— Твою же мать! — тихо сказал Зет.

— Гражданин! — взвизгнул Той. — Что вы себе позволяете? Я буду вынужден…

— Заткнись, скотина, — прошипел Зет. — Разуй глаза и быстро давай аптечку.

Покрутив камерами, Той охнул и поспешно выдал аптечку. Вытряхнув её содержимое на колени, Зет надел пластырь и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

«Удаляем без следа шрамы и порезы, подгоняем по размеру сложные протезы».

…и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

«Свожу татуировки дёшево и ловко».

…и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

«Пластический хирург — ваш самый лучший друг».

…и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

«Сломали руки, ноги, шею? Скорей бегите в „Панацею“!»

…с сомнением уставился на содержимое. Квадратный кусок влажной материи, точно пиявка, яростно извивался на ладони. По размеру он вроде подходил. Зет глубоко вдохнул и, расправив тряпочку на ладони, с размаха припечатал её к ране. Что-то чмокнуло, и боль исчезла. Зет глянул в зеркало. Тряпочка надёжно присосалась к коже и удовлетворенно подрагивала, издавая тихие причмокивающие звуки. Зета передёрнуло.

Он достал сигарету и прикурил.

— Я, кажется, просил не курить в салоне, — сварливо заметил Той.

— Иди в жопу, — отозвался Зет.

Той обиженно замолчал, но ненадолго.

— И всё-таки, гражданин, что это было? — осведомился он. — Мне придётся сообщить о ненадлежащем вождении.

Зет глубоко затянулся, внимательно наблюдая, как белеют костяшки пальцев на рулевом колесе.

— Давай, — согласился он. — А я скажу, что у тебя программа поехала на почве секса и ты постоянно лепишь на капот какую-то похабщину.

— А я объясню, что поехала она от того, — злорадно ответил Той, — что вы практикуете беспорядочный и грязный секс с сослуживцами в моем салоне.

— Тебе в детстве говорили, что врать плохо?

— Не было у меня никакого детства, — отрезал Той. — Кроме того, если что-то разрешено моей программой, это никак не может быть плохо.

— Ну конечно, — отрывисто сказал Зет. — А вот…

Он глубоко вдохнул. Спорить с Тоем не годилось.

— Просто на дорогу выскочила собака, и я инстинктивно дёрнул руль в сторону. Я, ты знаешь, слишком люблю собак. Понимаю, это серьёзный недостаток, и я над этим работаю, но… Не все же сразу! Давай сначала разберёмся с алкоголем.

Той помолчал.

— Вам следует чаще посещать психоаналитика, — сообщил наконец он. — Помяните Моё слово, эти собаки не доведут вас до добра. В остальном соглашусь. Ваша нездоровая любовь к животным не станет сюрпризом для соответствующих инстанций. Пожалуй, нет никакого смысла информировать их об этом снова.

— Снова? — спросил Зет.

— Собственно, — невозмутимо отозвался Той, — я сообщал об этом уже три…

Что-то едва слышно щелкануло.

— …дцатипроцентные скидки на всю слабоалкогольную продукцию в честь дня рождения старшего кассира — сегодня в магазинчике «Свежая струя» прямо у вашего дома.

Той поперхнулся и закашлялся.

— В общем, уже сообщал.

Он вздохнул.

— Надеялся, они хотя бы запретят вам возить эту гадость на заднем сиденье. Наивный! Полюбуйтесь, что мне приходится возить теперь!

Снова вздох.

— Откровенно говоря, — пожаловался Той, — я очень расстроен. Вы совершенно не тот человек, которому следовало доверить машину моего класса. Совершенно не тот.

Зет осторожно перевёл дух. Взглянув на часы, он с удивлением обнаружил там всего пятнадцать минут девятого. Теперь, правда, это не имело никакого значения. Зет вызвал отдел кадров и сообщил, что какой-то сложнодиагностируемый недуг коварно настиг его практически у дверей офиса, заставив поменять маршрут и навестить врача. Справка, разумеется, будет.

— Разумеется, — фыркнули в отделе кадров, обрывая связь.

Зет откинулся на спинку сиденья.

— К врачу, — сказал он Тою. — И моли бога, чтобы он сумел пришить мне новое ухо. Иначе, боюсь, твоим папе с мамой придётся продать тебя на запчасти, чтобы покрыть ущерб. Это же не двери — это чистая гильотина!

— Слыхал я о дурачках, которые пытались стрясти с папы и мамы денег, — пробормотал Той.

— И что? — заинтересовался Зет.

— И ничего, — ухмыльнулся Той. — Ни ушей, ни почек. Это ж Той, ёпта.

Глава 2 | Уайт

— Отвали по-хорошему, а? — предупредил гражданин Y334XT, или просто Уайт, натягивая одеяло на голову.

— Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Тук-тук! Бац! Бац! Бац! Тук-тук! Бац! Бац! Бац! Бац! Тук-тук! Тук-тук! Бац! Бац! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Бац! — в отчаянии отстучал по одеялу слуга.

И отлично он знал, что Уайт не обучен азбуке Морзе, но — вдруг? И потом, что ему оставалось? Голосовой блок сгорел месяц назад, да и от работающего было немного толку: ночью Уайт надёжно затыкал уши берушами. Надёжнее даже, чем днём. А ведь он и днём старался на славу. Квартира была старая, обстановка — недорогая, техника — дешёвая, и всё без исключения — на редкость болтливое. Достоинство, сдержанность и тишина были здесь не в почёте. Дом полнился звуками. Вещи бормотали, нашёптывали, советовали, рекомендовали, напевали, уговаривали и увещевали. Холодильник был положительно несносен. Содержимое вело себя чуть потише, но его было больше, и оно, стоило открыть дверцу, пыталось перекричать друг друга. Особенно старались, чуя близкую смерть, просроченные продукты. Их отчаянные крики не стихали даже при закрытой дверце. В ванную было страшно зайти. Из туалета хотелось сразу же выйти. Кухня… В общем, Уайт старался не вынимать дома беруши.

Слуга чуть отступил от кровати и подождал результата. Напрасно: азбуку Морзе хозяин так и не выучил. Непостижимо! Вчера вечером он лично положил листочек с алфавитом хозяину на подушку. Мало того, он собственными линзами видел, как хозяин вертел эту бумажку в руках. И тем не менее не запомнил. Слуга, как и все роботы, сильно переоценивал умственные способности хозяина. Сделанный по образу и подобию, а значит, привыкший судить по себе, он просто не мог представить, чтобы все было так плохо. Нежелание хозяина уступить в такой мелочи, как загрузка в память жалкого килобайта информации, служило для бедняги неиссякаемым источником разочарования.

Слуга сверился с часами. Шесть часов пятьдесят пять минут. Он съездил на кухню, достал из холодильника кубик льда и, вернувшись, ловко сунул его под одеяло — туда, где приблизительно у хозяина была середина. Дикий вопль показал, что именно там середина и была. Уайт наконец сел в кровати и злобно уставился на циферблат.

— Твою же фабрику! — простонал он. — Без пяти семь! Ты что, издеваешься? Мы уже почти опоздали. Я сколько раз просил будить меня раньше?

Слуга молча поклонился и откатился в свой угол.

Уайт осмотрелся. Тесс спала, как сурок; даром что пятка Твика (как обычно, под утро перебравшегося к ним из своей спальни), грязная и вонючая — уж в этом можно было не сомневаться, — утыкалась ей прямо в нос. Сам Твик спал как убитый, и разбудить его могла только Тесс. Поперек Твика спал Квик. Этот мог дрыхнуть хоть до второго пришествия или до тех пор, пока не проснётся Твик. И наконец, поверх всего устроился Мик. Этот спал как младенец, был младенцем, и, главное, его это совершенно устраивало. Разбудить Мика, чтобы тот, минуя прочие стадии, сразу переключился на позитив, умел только Квик.

Уайт осторожно тронул жену за плечо. Та мгновенно открыла глаза.

— Минуточку, сейчас все будет, — уверенно заявила она и закрыла их снова.

Уайт мрачно усмехнулся и, наклонившись к самому уху жены, отчётливо произнёс:

— Без пяти семь!

Ответом было страшное проклятие. Но не прошло и минуты, а Тесс уже разбудила Твика, тот пробудил Квика, а Квик растолкал Мика. Самое удивительное, что все трое при этом были в прекрасном расположении духа.

— Наверное, это всё-таки не мои дети, — с горечью констатировал Уайт. — Подумать только! Ещё нет и семи, а они уже улыбаются.

— А? Что? Чего? Подожди секунду. — Четыре пары глаз вопрошающе уставились на него, четыре пары рук потянулись вынимать из ушей ненавистные беруши.

Уайт поспешно замахал руками и замотал головой.

— Ничего. Ровным счётом ничего. Доброе всем утро! — во все горло заорал он.

Тесс погнала все стадо в ванную, а Уайт отправился на кухню общаться с поваром.

— Доброе утро, По, — поздоровался он. — Чем нынче потчуешь?

В ответ повар распахнул дверцу холодильника. Уайт догадывался, что там пусто, но всё-таки заглянул.

— Ну придумай что-нибудь, — предложил он. — В конце концов, кто здесь повар: ты или я? И кстати, мы здорово опаздываем.

Повар сверкнул линзами, отвернулся и принялся греметь кастрюлями.

В семь часов десять минут стол был накрыт. Семейная традиция требовала, чтобы за общим столом все могли видеть друг друга, слышать и разговаривать. Все вытащили беруши.

Твик пододвинул свою тарелку, и улыбка тут же исчезла с его лица.

— Опять овсянка, — мрачно заметил он. — Все овсянка да овсянка. Никаких сил уже нету.

— Нет, ну правда, — подхватил Квик. — Сколько можно? Мы же не эти… как их… овсоеды!

— Лошади, — машинально поправила Тесс.

— Вот-вот, — подхватил Квик. — Мы же не лошади!

Мик тревожно крутил головой, оценивая обстановку, но пока молчал.

— Зато овсянка очень полезна, — не очень уверенно возразила Тесс.

— А если хочется чего-нибудь вредного? — возразил Твик.

— Она не полезная! — подхватил Квик, и его губы задрожали. — Она нас убивает!

Мик насупился и принялся потихоньку толкать от себя тарелку.

— Мальчики! — прикрикнула Тесс.

— Что мальчики? — взорвался Твик. — Не могу я это есть, и все тут!

— И я не могу! — радостно подхватил Квик.

Мик оживился и с силой оттолкнул от себя тарелку, выплёскивая содержимое на стол.

— И я! — радостно объявил он. — И я нимагу. Авсянка плохая.

— Мама, — заныл Твик, — ну почему все время каша? Ну, уж хоть бы омлет.

— Омлет! Омлет! Омлет! — принялась скандировать троица.

Уайт взглянул на часы и покачал головой.

— Какой омлет? Не выдумывайте. Нам уже выходить пора.

Квик на секунду задумался и решительно сжал зубы.

— Тогда я не пойду в школу, — объявил он.

— Если он не пойдёт, — поспешно добавил Твик, — тогда и я не пойду.

— И я! — радостно заорал Мик. — И я нипайду.

Взрослые переглянулись. Уайт Ещё раз взглянул на часы, вздохнул, откинулся на спинку стула и небрежно проговорил:

— А спорим, не угадаете, кто мне сегодня приснился?

Дети замерли.

— Воздушный Джек? — Ещё не веря удаче, осторожно предположил Квик.

Уайт округлил глаза.

— Как вы догадались? Он самый. И знаете, что с ним случилось?

Дети, точно заворожённые, медленно взяли ложки, зачерпнули кашу и поднесли ко ртам.

Тесс отвернулась, скрывая улыбку. Воздушный Джек действовал безотказно. Всегда был рядом в трудную минуту. И в горе, и в радости. Джек был героем книги, которую Уайт уже много лет писал вечерами после работы, то и дело засыпая над клавиатурой. Дело было почти безнадёжное, но Уайт не сдавался, и работа медленно продвигалась вперёд. Насколько могла судить Тесс, книга получалась хорошая, но уж очень медленная и грустная. Книга была про Джека, а точнее, как объяснял всем и каждому, выпив лишнего, Уайт, про то, как все мы, родившись человеком, постепенно перестаём им быть. перестаём так медленно и постепенно, что, идя по этой дороге, изменений не замечаем, и только оглянувшись в самом её конце, непременно приходим в ужас.

У Джека был прототип. Даже два прототипа — оба мужчины, с которыми Уайт общался и с которыми Ещё как-то мог ладить: он сам и его друг Зет. Зет даже в большей степени, потому что Уайт прекрасно отдавал себе отчёт, насколько сам он далек от общепринятого мужского формата.

Дни Джека, как их Уайт ни раскрашивал, получались один другого страшнее, потихоньку стекая серыми каплями в общую мёртвую лужу. Оставались сны. Во сне Джек умел летать. Во сне он умел то, что давно уже разучился или никогда не умел делать днём. Во сне он был лёгкий, как воздух. Черт возьми, да он и был воздухом! И звали его во сне Воздушный Джек. Бесстрашный и благородный герой с неизменно хорошим настроением. Все как полагается. И именно эти сны рассказывал Уайт по утрам детям за семейным столом. Не пропадать же, в конце концов, материалу! Уайт сильно сомневался, что кто-нибудь когда-нибудь это напечатает. Если, конечно, он когда-нибудь как-нибудь все это допишет.

***

— И знаете, что с ним случилось? — повторил Уайт. — Сразу скажу, штука вышла прескверная.

Он выдержал паузу, насмешливо наблюдая за детьми.

— А случилось то, — объявил наконец он, — что Каменный Доктор заманил его на фабрику воздушных шаров!

— Да как же это? — ахнул Квик.

— Хитростью! — отрезал Уайт.

— И? — недоверчиво протянул Квик.

— Э-э-э! — возмутился Твик. — Погоди! Ты же ещё не рассказал, чем в прошлый раз кончилось. Когда тебе позвонили с работы на самом интересном месте.

Уайт глянул на потолок, но там было пусто.

— А на чем мы остановились? — осведомился он.

— На том, что Каменный Доктор отправил его с космонавтами на Венеру.

— Ну… — Уайт на секунду задумался. — Так там же была спасательная капсула. Джек её выкрал и мигом вернулся домой. Корабль на Венеру! Тоже мне проблема. Не перебивайте. Так на чем я остановился?

— На фаблике, — подсказал Мик, — воздусных саров.

— И мало того, что на фабрику, — подхватил Уайт, — так ещё и прямиком в машину, которая наполняет эти шары воздухом. Наполняет, заметьте, пополам с гелием. А пополам — потому что экономия.

— Сары, — важно кивнул Мик.

— Вот. И не успел Джек оглянуться, как его уже надули в целую тысячу воздушных шаров. А может, и в две. Я, если честно, не считал. Спал же.

— Вот дерьмо! — вырвалось у Квика.

— Что-о-о-о? — вскинулась Тесс.

— Ничего, — стушевался Квик. — Рассказывай, пап.

— Ну вот, — продолжил Уайт. — Джека надули в тысячу, а может быть, в две тысячи воздушных шариков, развезли по городу, и не прошло и часу, как всего продали. Со скидкой. Так что Джек оказался в тысяче или даже в двух тысячах разных мест одновременно, надёжно упрятанный в резиновую оболочку, — болтался себе на тонкой верёвочке без малейшего шанса выбраться… Вы про кашу не забывайте.

Ложки послушно отправились в тарелки за очередной порцией, и Каменный Доктор поощрительно, но зловеще — а иначе он не умел — расхохотался: «Ха-ха-ха!»

И ещё: «О-хо-хо!»

И даже: «И-хи-хи!»

— ещё бы: ведь теперь никто не мешал ему прибрать к рукам всю Землю! Этим он и занялся, отправившись для начала в Новый Кремль, а там — прямо в кабинет президента. Тот как раз поливал свой любимый фикус.

— Па, — неожиданно спросил Квик, — а почему все называют Кремль новым? Его ведь когда построили… Он уж, наверное, раза три точно успел постареть.

— Не в том смысле новый, — улыбнулся Уайт. — Просто когда-то очень давно столица была немного в другом месте. Это был маленький, старый, приземистый и жутко неудобный для жизни город. А когда в один прекрасный день все желающие просто перестали наконец там помещаться, столицу решили перенести в новое место. И чем сначала сносить, а затем перестраивать старый город, решили, что гораздо проще будет сразу построить новый. Больше, просторнее и удобней. Выбрали место и построили там новую столицу. Вот в ней мы сейчас и живём. Старую, кстати, до сих пор ещё не снесли, и, кажется, там даже кто-то живёт. Ну и, чтобы не путаться, так и называют. Новый город — Старый город. Новый Кремль — Старый Кремль. И так далее. Черт! На чем я остановился?

— Каменный Доктор пришёл в Новый Кремль к новому президенту, — напомнил Квик.

— Ага, — кивнул Уайт. — пришёл. И прямо с порога хамским голосом заявил:

«Здорово! Это ты тут, что ли, за главного?»

Президент и бровью не повёл — продолжал себе поливать фикус, как ни в чем не бывало. Их, президентов, с детства учат не обращать внимания на хамство и критику. Но и Каменного Доктора смутить было трудно.

«А ну, быстренько оставил цветочек в покое, и чтобы через минуту духу твоего тут не было. Теперь я тут главный», — заявил Доктор.

Президент и на это ничего не ответил — только сильнее нажал на кнопку сигнализации, спрятанную на дне горшка. Ну и воды в кадку с фикусом, конечно, налил больше, чем следовало. Обучение обучением, но нервничал он изрядно.

Ну а Каменный Доктор видит, что добром ничего не выйдет, и спокойно так упирается указательным пальцем в стену. А все мы прекрасно помним, что все, до чего он дотрагивается пальцем, тут же превращается в камень. Оно и превратилось: прямо на глазах президента пошло расходиться от пальца, как круги на воде. Тут и охрана подоспела — ввалилась в дверь, размахивая пистолетами, и сразу окаменела. Президент смотрит: охрана вся полегла, то есть повставала статуями, окаменение потихоньку подбирается к фикусу — тут уже, сами понимаете, не до протоколов.

«Ладно, ладно, — говорит тогда президент довольно поспешно. — К чему это ужасное насилие? Между нами оно совершенно лишнее. Ваша взяла: я ухожу. Но цветочек, уж извините, не оставлю».

Вырвал фикус из кадки, потому что уж больно тяжёлая она была, чтобы с собой тащить, и грустно побрёл к выходу. На пороге, правда, не удержался, обернулся и злорадно так говорит:

«Посмотрим, как вам это понравится. Работенка-то, между прочим, не сахар».

Уайт замолчал.

— И? — не выдержал Квик.

— Ну, тут бы стране и конец, — признался Уайт, — а потом, надо думать, и всему миру, но к этому моменту Воздушный Джек собрался наконец с мыслями. Поначалу-то — ну, когда его только расфасовали — он, к своему стыду, растерялся. И то сказать: попробуй остаться собранным, когда один твой глаз разгуливает в районе Новой Баррикадной по новому зоопарку, а другой катит на свадебной машине прямёхонько в Новое Бирюлево; одно ухо в Новом Тушино, а другое уже подъезжает на электричке к Новой, естественно, Туле, руки-ноги и туловище черт знает где, а мозги, похоже, потерялись вовсе. Да тут любой растеряется.

— Да уж! — протянул потрясённый до глубины души Твик.

— ещё бы! — поддакнул Квик.

— Я бы не ластелялся! — заметил Мик, самоуверенный, как все младенцы.

— Ну, это понятно, — усмехнулся Уайт. — Вот и Джек не «ластелялся». Стиснул зубы и одним страшным усилием воли собрался обратно. Шары, конечно, никуда не делись, прилетели к нему, как миленькие. Ох и смеху же было! Они ка-ак рванутся все разом в небо — только их и видели. С десяток ребятишек так с ними и прилетели: то ли верёвочку отпустить не успели, то ли мамы им её на рукав намотали — бывают такие мамы. Джек потом, конечно, их родителям вернул. Детей, в смысле. Нет, Мик, не волнуйся, шары вернул тоже.

В общем, с детишками или без, но собрались наконец все шары вместе. Вся тысяча или две. Несколько потерялось, конечно. Который лопнул, который в шкафу заперли. И получился огромный такой монстр из воздушных шаров. Две тысячи шариков — можете себе представить? Огромный, но, как говорится, лёгкий. Малейший ветерок — и прямо беда. То нога оторвётся, то рука. И хорошо ещё, если не та, что голову держит. Сама-то голова только, казалось, о том и думала, как бы улететь подальше. В общем, забот у Джека хватало. Скучать, во всяком случае, точно не приходилось. Уж такой распущенный организм получился — хоть плачь.

Долго ли, коротко ль, но с грехом пополам добрался-таки Джек до Нового Кремля. Ухватился рукой за ограду, чтоб не улететь ненароком, да как крикнет грозным голосом:

«Выходи, злодей, на битву!»

Каменный Доктор чуть пирожным не подавился — он как раз президентский холодильник обчищал. Ну, а делать-то нечего. Доел да вышел. Огляделся, видит: у входа Воздушный Джек на ветру болтается, одной рукой за ограду схватился, другой голову придерживает. Каменный Доктор чуть со смеха не лопнул.

«Ой, — говорит, — боюсь-боюсь. Особенно, — говорит, — страшно, потому что чихнуть хочется. Где ж, — говорит, — мы тебя искать-то тогда будем».

И все ржёт и ржёт, будто его кто щекочет.

Тут Джек, ни слова не говоря, как размахнётся своей ручищей — шаров триста в ней было — да как треснет его по уху!

Тут с Каменного Доктора все веселье как рукой сняло. А уж звон, что у него в ушах начался, я и описать не смогу. Скажу только, что разозлился Док не на шутку. Вот эта злость и сыграла с ним самую скверную шутку, потому что он возьми да и ткни по привычке в Джека своим пальцем. Н-на тебе! Окаменей. Джек и окаменел.

Притихшая троица за столом охнула.

— Окаменел, — продолжил Уайт. — Точнее, шары окаменели, Джеку-то чего сделается. Воздух — он воздух и есть. Зато шары под своим новым весом посыпались на землю, точно горох. Упадёт такая горошина на землю, разлетится вдребезги на куски, глядь — и ещё одна часть Джека на свободе. Так весь и собрался. Ну, и тут, понятно, Каменному Доктору досталось на орехи. Джек ка-ак…

Уайт наконец заметил отчаянные знаки, которые давно уже подавала ему Тесс, взглянул на часы, округлил глаза и поспешно лишил Джека заслуженного триумфа.

— …глядь, а Каменного Доктора уж и след простыл. Только пыль по дороге стелется. Никак в этот раз Доктор не успевал подраться. В смысле, настроения у него совсем не было. Зуб там, что ли, болел или голова — я так и не понял. А теперь — всем одеваться, мы выходим. У Твика занятия через пять минут.

Глава 3 | Ухо

— На что жалуемся? — Румяное лицо врача лоснилось оптимизмом и уверенностью в своих силах.

— На ухо, — мрачно ответил Зет.

— Болит, ноет, плохо слышит? — бойко разложил свой ассортимент доктор. — Или, может, нам просто не нравится его форма?

— Скорее последнее, — согласился Зет. — Нам очень не нравится его новая форма.

Он осторожно дотронулся пальцем до пластыря.

Лицо врача вытянулось.

— А что с ним случилось? — спросил он и почему-то взглянул на дверь.

— Случайно отрубил дверцей машины, — объяснил Зет.

— Так-так-так, — озабоченно проговорил врач, не спуская глаз с двери.

Дверь открылась, впуская двух санитаров. Один остался скучать на пороге, второй прошёл к окну и небрежно уселся на подоконник.

Все помолчали.

— А что происходит? — поинтересовался Зет.

— Ровным счётом ничего, — отмахнулся доктор. — Так о чем мы? Ах да, ухо… Ну что ж, давайте посмотрим. Ваш идентификатор, пожалуйста.

— Z368AT.

— Род деятельности.

— Очистка.

— Во сколько начали жить половой жизнью?

— В шест… — Зет спохватился. — А какое отношение это имеет к моему уху?

Врач устало улыбнулся.

— Это не я придумал. Таковы инструкции. Итак, в каком возрасте вы начали жить половой жизнью?

— В шестнадцать.

— Ваша ориентация.

— Традиционная.

— У всех традиционная, — фыркнул доктор. — Меня интересует, какая именно.

— Женщины, — лаконично объяснил Зет.

— Как старомодно, — удивился доктор. — Вы сектант?

— Нет, я мужчина, — объяснил Зет.

— Вы напрасно переживаете, — заметил доктор. — В этом нет ничего постыдного. У вас в роду были лица с сексуальными расстройствами?

Зет рывком поднялся с кресла. Каким-то образом это вышло у него одновременно с врачом и обоими санитарами.

— Да что такое? — с досадой проговорил Зет.

— Да все хорошо, — успокаивающе произнёс доктор. — Но, умоляю вас, сядьте. Мы же не хотим…

Он оглянулся на санитаров. Те безразлично пожали плечами.

— Нет, — согласился Зет. — Не хотим.

Он осторожно опустился в кресло. Доктор, помедлив, уселся тоже. Санитары остались стоять.

Доктор тяжело вздохнул.

— Ну хорошо. Давайте посмотрим, что у вас там. Снимите пластырь.

Зет нащупал уголок пластыря и осторожно потянул вниз. Тот отошёл на удивление легко, будто висел на коже только благодаря трению. Врач и оба санитара, затаив дыхание, следили за процедурой.

— Вот, — скромно сказал Зет, сняв пластырь и поворачиваясь к врачу боком.

Врач с опаской приблизился.

— Но это же не укус! — воскликнул он.

— Не укус, — равнодушно подтвердил первый санитар.

— Не-а, — согласился второй.

— Тогда оба свободны, — бросил врач, и санитары удалились.

В наступившей тишине врач принялся заполнять какие-то бумаги.

— Что это было? — хмуро спросил Зет.

— Да не обращайте внимания. Я же говорю: формальности…

— И все же.

Врач вздохнул.

— Характерная травма. Маркер. Ну, правое ухо. Мы обязаны задержать и передать.

— Не понял, — признался Зет.

— Да что ж… Все домашние роботы так настроены…

— Как?

— Запрограммированы откусывать у насильника правое ухо.

— Какого насильника?

— Обычно насильником является хозяин, — пояснил врач. — Или его гости. Или, к сожалению, дети. Иногда — домашние животные.

— Вы… не о сексуальном же насилии? — недоверчиво переспросил Зет.

— О нем. И не надо так на меня смотреть. Если бы вы знали, сколько пациентов с откушенным правым ухом я вижу здесь за год…

Зет открыл было рот, потом снова закрыл его и тряхнул головой.

— Да черт с ними! — решительно заявил он. — Что мы будем делать с моим ухом?

Врач на секунду задумался.

— Для начала снимите костюм. Сестра приведёт его в порядок. Так. Хорошо. Замечательно.

— Меня больше беспокоит ухо, — напомнил Зет.

— Ухо. Ну что ухо, — пожал врач плечами. — Не вижу проблемы. Сейчас мы сделаем слепок с левого, инвертируем его и поместим в инкубатор. И завтра утром будет у вас новое ухо, и даже лучше прежнего. Привьём на старое место — будет как новенькое.

— Так просто? — удивился Зет.

— Ну да. Если б вы себе голову отхватили, тогда, конечно… А так…

Врач махнул рукой.

— А пока, чтобы вы не пугали прохожих, давайте-ка мы примерим протез.

Он порылся в ящике стола и извлёк оттуда человеческое ухо.

— Вот. Это должно подойти. Я посажу его на клей, и до завтра продержится. Только не мочите.

— Хорошо. А справку на работу вы мне выпишете? — осторожно поинтересовался Зет.

— Разумеется.

— Я бы, если можно, полежал чуток дома, пришёл, так сказать, в себя…

Врач строго посмотрел на Зета, но тут же улыбнулся.

— Ну, разве в качестве исключения…

***

Через полчаса они распрощались.

— Пожалуйста, — говорил врач. — Завтра в любое время. Думаю, где-то к шести утра оно уже созреет.

— Значит, до завтра, — сказал Зет. — Спасибо.

Выйдя на крыльцо, он развернул добычу. «Настоящим подтверждается посещение врача с 8:32 до 9:15. Травма уха. Рекомендовано освобождение от работы на два часа», — гласила справка.

Зет сплюнул. Как щедр этот мир на подарки!

Глава 4 | На Работу

График был плотным. По плану первым, в семь тридцать, в школе оказывался Твик. Вторым, в семь тридцать пять, тоже в школу, но уже в другую доставлялся Квик. И наконец, никак не позднее семи сорока нужно было сдать в садик Мика. При том что все три места находились на шестнадцатом, одиннадцатом и третьем этажах одного и того же здания, план ещё ни разу не был осуществлён успешно и полностью. Иногда опаздывал Мик, иногда Мик и Квик, иногда опаздывали все трое, и неизменно опаздывал сам Уайт, которому нужно было быть на работе к восьми.

Разумеется, опоздали и сегодня. Сначала Твик. Далее, по цепочке, Квик, за ним Мик и, наконец, сам Уайт. И главное, ничто не предвещало беды. Но сначала в вестибюле они стали свидетелями оглушительного семейного скандала, который, разумеется, никак нельзя было пропустить. Папа-мух и мама-муха, все такие на нервах и с выражением «только тронь меня, только попробуй», сверлили друг друга ненавидящим взглядом, неподвижно застыв друг против друга на потолке.

— Па, а пачиму она так на него крисит? — шёпотом спросил Мик.

— Пьяный вчера пришёл, — объяснил Квик. — Или зарабатывает мало.

— Фигня! — презрительно вмешался Твик. — Дураку ясно, что он ей изменил. Ну, или мусор не вынес.

— Он не вынес мусор, — с нажимом утвердил Уайт. — Однако пойдём. Не будем им мешать.

Добравшись до лифта, вспомнили, что физкультурная форма Квика осталась дома. Вернулись домой, взяли форму и добрались наконец до лифта. Вспомнили, что сменную обувь Твика забыли тоже. Обсудили, плюнули и решили ехать уже без неё.

С приходом лифта, однако, проблемы не кончились. Оказалось, что старый лифтёр сломался, а новый решительно не понимает, чего от него хочет Мик.

— Шеш-натать! — с нажимом на последний слог повелел тот, оказавшись в лифте. Называть лифтёру номер этажа было его правом и привилегией, добытой в тяжких боях со старшими братьями. Отнять её у Мика без страшного и совершенно неприличного скандала было никак невозможно.

— Простите? — вежливо переспросил лифтёр.

— Шеш-натать! — царственно повторил Мик.

лифтёр повернулся к Уайту.

— Какой этаж, гражданин?

— Он ведь сказал! — Уайт невозмутимо показал глазами на Мика.

— Шеш-натать! — начиная сердиться, повторил Мик.

лифтёр покопался в своей логике.

— У нас такого нет, — сообщил наконец он. — Могу предложить первый, второй, третий…

— Нет-нет-нет, — испуганно перебил его Уайт. — Есть. Он у вас есть.

— Где? — осведомился лифтёр.

— Где-то так над пятнадцатым, — осторожно намекнул Уайт.

лифтёр задумался.

— Шестнадцатый? — уточнил наконец он.

— Да! — радостно закивал Мик. — Шеш-натать!

— Шеш-натать, — медленно повторил за ним лифтёр, задумчиво кивнул и нажал нужную кнопку.

До шестнадцатого доехали молча. Высадили Твика.

— А теперь, — сияя, выдал Мик любимую шутку, — цать пад адним.

— А это над каким? — уточнил лифтёр, демонстрируя недюжинный IQ.

— Не над, а пад, — сурово поправил его Мик. — Пад адним. Цать пад адним.

— Нулевой, стало быть, — предположил лифтёр.

— Мик! — вмешался Уайт, чувствуя, что время расходуется уж чересчур щедро. — Давай подсказку! У него же первый рабочий день. Он так в жизни не отгадает.

— Цать пад адним, только наоборот, — нехотя объяснил Мик, недовольный тем, что приходится подсказывать слишком рано.

— Один под цать? — после некоторого размышления предположил лифтёр.

Уайт покачал головой.

— Один над цать? — спросил лифтёр.

— Да! — радостно заорал Мик. — Отгадал!

Все помолчали.

— А этаж какой? — спросил наконец лифтёр.

В общем, пока доехали до одиннадцатого и высадили там Квика с его школьной формой, пока спустились до третьего и сдали там в детский сад Мика, было уже без пяти минут восемь — в самый раз, если бы работа Уайта находилась в том же здании.

Вот только находилась она совсем в другом месте. Уайт, как и Зет, служил в Очистке.

***

Выскочив на улицу, Уайт в который раз взглянул на часы. Шесть минут девятого, они же — минус три кредита из зарплаты. Полкредита — минута. Он быстро прикинул. Такси обойдётся в пятнадцать кредитов и пять минут. Итого — семнадцать с мелочью. Подземка, на которую у него проездной, обойдётся в двадцать минут, то есть в десятку. Не раздумывая, он двинулся к станции подземки. Эх, вот если бы на машине… Но в этом отношении Уайт был уникален: единственный пеший патрульный Очистки. Не то чтобы он очень любил ходить пешком, и не то чтобы автомобиль ему не полагался — просто Уайт был абсолютно неспособен на нем ездить. Он категорически не мог сдать экзамен на права. Топографический кретинизм, помноженный на патологическую задумчивость, отягчённую злостной безответственностью и прогрессирующей рассеянностью, — вот далеко не полный диагноз, навсегда поставивший крест на его водительском удостоверении. Те пятнадцать попыток, которые он все же сделал, запомнились инструкторам по вождению как самые чёрные дни их службы. Дело кончилось миром: Уайт продолжил топтать землю, а инструкторам предоставил и дальше коптить небо.

Шагая к станции подземки, Уайт механически считал минуты, то есть кредиты штрафа. Каждая минута — полкредита. Очень удобно. После получаса штраф подскакивал до пятидесяти кредитов, но для Уайта это уже была непозволительная роскошь. Он опаздывал постоянно, но по мелочи. Что не мешало штрафу превращаться к концу месяца в очень болезненную сумму. И это при том, что денег и так не хватало. Зарабатывал Уайт прилично, но тратил все равно больше. Основной статьёй расходов были, конечно, дети. У них была лучшая защита, какая только продавалась за деньги. У них были лучшие репетиторы, каких можно было найти в городе. У них все было лучшим — для себя же Уайт с Тесс вечно не могли наскрести денег на самое необходимое.

Однако долго думать о деньгах было не в обычаях Уайта. Особенно по утрам. Особенно осенью. Или летом. Или, смешно сказать, весной. Не говоря уж про зиму. Но сейчас была именно осень — вот на неё мысли Уайта и перескочили, не успел он ещё спуститься в подземку.

Современные города не очень располагают к романтике. Наверняка поэзия есть и в отвесных стенах, бесконечно уходящих в непроглядный вверх и так же отвесно падающих в бездонный низ, и в натянутой между ними зыбкой паутине магистралей, дрожащей под тяжестью тысяч автомобилей, и в миллионах миллионов одинаковых лиц… Наверняка есть, только это какая-то неправильная поэзия. Во всяком случае, не та, которая нравилась Уайту. Он задумчиво осмотрел улицу, и его взгляд тут же выхватил чудом уцелевший клён, невесть кем высаженный умирать в кадке перед подъездом. Он был болезненным, чахлым и очень маленьким, по совести больше напоминая кустарник, чем дерево, но со своей работой — скармливать ветру засохшие разноцветные листья — справлялся неплохо.

Уайт проводил взглядом очередного желто-красного путешественника, отправившегося на плечах ветра пугать прохожих: те, отвыкшие от деревьев, не больно-то понимали, что это летит им в лицо, пригибались, шарахались и уворачивались. Уайт улыбнулся. И вдруг чья-то рука выхватила лист прямо из взгляда Уайта и — протянула другой руке. Влюблённые! Уайт искоса глянул на счастливые молодые лица и моментально выключился из реальности.

Он был изумрудно-зеленый, с головы до ног, — но его не было. Она была ярко-красной, с головы до ног, — но не было и её. Они пели странные песни — их не было. Естественно, они любили друг друга за это. И стоило ей сдвинуть ноги обратно, стоило ему снять её с себя, как только останавливалось их движение — краски тут же бледнели, становясь прозрачными, и они начинали терять друг друга — серые размытые тени на фоне гранёных очертаний этого города. И они испуганно кидались друг к другу и соединялись, обливаясь детскими слезами и грусти и радости, прямо на улице, прямо под ногами потрясённых прохожих, и они, эти безупречные проходящие мимо, сразу же наливались, надувались яростью: «Боже мой, гляньте, я только что чуть не наступил в это…»

И однажды он взял тонкую ладонь своей красной женщины и увёл её. увёл туда, где огромная раскалённая черепаха измеряет небосвод кривым циркулем своих медлительных лап, где небо — безупречно натянутая на воздух нежная синяя кожа — вечно чисто и не знает навязчивой тоски облаков, где ветер любит ласкать женские плечи, а ночь похожа на стаю мохнатых фиолетовых сов с подслеповатыми глазами звёзд. Где нет ничего. Потому что песок — это ничто, и чем больше его, тем он ничтожней — огромная жёлтая песочница для двух блудливых детей, для красно-зелёной головоломки, собрать которую слишком просто, которая сама так любит соединяться…

Уайт очнулся. Перед ним стоял прилично одетый мужчина и оживлённо жестикулировал. Очевидно, замечтавшийся Уайт успел его чем-то разозлить. Обычное дело. Когда нет машины и нет желания смотреть под ноги, непременно на кого-нибудь да наскочишь. Или налетишь. Или столкнёшь. Сшибёшь, собьёшь, обольёшь, пихнёшь, боднёшь, клюнешь или, не дай бог, заденешь. Уайт к этому привык и давно уже с этим смирился, а вот прохожие — никак не могли.

Уайт коснулся наушников, направляя их на мужчину, и фильтр нехотя пропустил чужой голос:

…прёшь, скотина! Ты меня вообще слышишь?

Уайт кивнул, и мужчина просиял.

— Слушай, чувак, ты бледно выглядишь. Тебе обязательно нужен усилитель потенции «Казанова»! Твоя тёлочка будет в шоке! Ты будешь в шоке! Твои соседи — и те будут в шоке! Клянусь, вы все надолго забудете о такой штуке, как сон! Всего два кредита! Ну купи! Купи-купи-купи!

Рука Уайта поспешно метнулась к наушникам, но мужчина проворно отскочил в сторону.

— Купи-купи-купи! — капризно, точно ребёнок, верещал он, ловко уворачиваясь от сенсора. — Ну купи! Всего два кредита. Два! Не три, не четыре, не пять! Всего два! Где ты ещё получишь столько радости за такие деньги? Ну не будь дураком, покупай!

Отчаявшись поймать вертлявого гражданина сенсором, Уайт вздохнул и, ускорив шаг, двинулся к метро. Мужчина не отставал, не умолкая ни на минуту. Он убеждал, он просил, он умолял. Потом он перешёл к угрозам, затем снова к мольбам и стих только тогда, когда входной фильтр метро рассеял его в пыль, предварительно пропустив внутрь Уайта.

***

Толпа внесла Уайта в вагон и прижала к двери. Так он и ехал, разглядывая в дверном стекле своё отражение. Оно было… Нет, оно было вполне ещё ничего. Конечно, свиной пятак вместо носа, так ведь давка. А в остальном… Стеклянно-прозрачный, весь из пыльных волнистых кабелей и редких задумчивых огоньков. За спиной — влажная пассажирская бестолочь, здесь и там порхают на сквозняке бабочки. Белые, большие и наглые. В метро таких сотни: всю ночь кружат по миру, собирая пыльцу, а утром отряхивают её на головы пассажиров. Те-то думают — перхоть, а нет — новости. Уайт скосил глаза и прочёл, что прислоняться нельзя. Вздохнул и прочитал снова. Не прислоняться. И ещё раз. По статистике, пассажиры метро испытывают проблемы в интимной сфере куда чаще, чем, например, владельцы личного автотранспорта. И практически только они, пассажиры, подвержены такой неприятной фобии, как паническая боязнь слонов. Не прислоняться. Уайт вздохнул, отвернулся и вдруг вспомнил: «Он был изумрудно-зеленый…»

Снова вздох. Хороший текст, годный, но опять не про Джека. Тот скорее болотно-зелёный (лягушки, да), если говорить о Зете, и, может быть, самую капельку бирюзовый, если иметь в виду Уайта. А если брать среднее, то просто серый. Нет, в детстве, конечно, как и все, он был очень даже цветным. А потом как-то то ли пообтёрся, то ли, наоборот, нагрузился чем-то лишним. Уайта постоянно мучило, как же это возможно, чтобы вот так. На ровном месте. И практически в ноль. Ведь сам мир не меняется. Меняется только человек. Но как и почему — этого Уайт не понимал. И книга, он знал это, получалась пустая и глупая. Кроме снов Воздушного Джека и разных совершенно не относящихся к делу вставок, там не было ничего. Одна серость, холод и смерть, натужно сдерживаемая все новыми и новыми строчками.

И, однако, Уайт не сдавался. Уж он-то знал, что такой получается только первая часть книги. Вторая, которую он посвятит тому, как сохранить в себе детство, будет на порядок лучше, и вместе они станут — шедевр.

Глава 5 | Офицер Очистки

— Невероятно! — удивлялся себе Зет, сидя в кафе и вертя в пальцах сигарету. — Вылезти из машины без всякой защиты! В центре! Так же можно и дураком остаться! Интересно, я бы заметил? Хотя почему «бы»?

Он сплюнул и осторожно потрогал ухо.

— Отлично, — подвёл он итог. — Просто отлично.

Безумно хотелось выпить. Зет покосился в окно, за которым нежился на солнце отмытый до блеска Той.

С таким выпьешь… Зет отлично помнил, как Той, ни слова не говоря, отвёз его в транспортный контроль, то ли подсмотрев, то ли и впрямь учуяв запах свежего пива. Той тогда получил почётную наклейку от мэрии, а Зет полгода катался на метро. Вспоминая этот период, он передёрнул плечами. С другой стороны, именно в метро он познакомился с Несс.

— У, скотина, — пробормотал Зет, косясь на автомобиль за окном.

Он щёлкнул зажигалкой, и огненный язычок, в точности повторяющий хищный логотип «Паркемаля», коснулся кончика сигареты.

— Предупреждаю, — пискнула сигарета, — я могу нанести вред. Вот, например, могу снизить потенцию. И ведь снижу! А могу повысить риск сердечно-сосудистых заболеваний. И повышу, помяните моё слово. Проведите мной горизонтальную линию, если хотите узнать детали. Проведите вертикальную…

Зет привычно махнул сигаретой снизу вверх, оборвав писк на полуслове. Мысли снова вернулись к недавнему происшествию.

Драка на улице… Это, кажется, уже из разряда общественно опасных… Да он, можно сказать, счастливчик. ещё бы секунда… О том, что случилось бы, успей автоматическая система контроля заблокировать его на месте, не хотелось даже и думать. К счастью, правосудие с недавних пор утратило обратную силу. Либо тебя ловили на месте преступления, либо уже не ловили вовсе. Как говорится, третьего не дано. Зет машинально потрогал ухо и похолодел.

— Да вот же оно, это третье! Точнее, вот здесь оно было. А теперь нет. Есть там — прямо на месте преступления.

Зет задумался. Если ухо найдут, это можно будет трактовать так, что он, Зет, таки был, хотя и частично, задержан на месте преступления. Либо же не полностью с него скрылся. Опять же если подходить формально, то и приговор, вероятно, должен выноситься пропорционально задержанной части…

— Да нет, ерунда, — решил Зет. — Кому это вообще надо — подбирать на улице чужие уши? Тут со своими бы разобраться…

— Извините, — вкрадчиво сказали у него над ухом.

Он вздрогнул и, опрокинув чашку, развернулся. Верная лужица кофе медленно поползла к краю стола.

— Ой, простите! — губы девушки дрожали от сдерживаемого смеха. — Я не хотела вас напугать. Просто сигареты кончились. Не могли бы вы…

Заискивающая улыбка. Зет механически улыбнулся в ответ, протянул ей пачку.

— Конечно.

— О, «Паркемаль»! — обрадовалась девушка. — Мои любимые.

Зет с трудом оторвал взгляд от её обнажённого тела и, нащупав в кармане ингалятор, поспешно сделал вдох. Одежда девушки тут же вернулась на место. Эта мода на феромоны в сочетании с повальным отсутствием чувства меры…

Он присмотрелся к девушке. Рыжее каре на длинной точёной шее, зелёные глаза и острые скулы. О времена, о нравы! Потомственные ведьмы — и те вынуждены прибегать к химии.

Девушка между тем вернулась за свой столик и, привычно махнув сигаретой вниз, поднесла к ней зажигалку. В следующую секунду она закашлялась и, выхватив сигарету изо рта, уставилась на неё с неподдельным ужасом.

— Вы с ума сошли! — прохрипела она сквозь кашель, поворачиваясь к Зету.

— Что такое?

— Они же рак вызывают!

Зет пожал плечами.

— Они все вызывают.

Девушка раздавила сигарету в пепельнице.

— Ничего подобного! — сердито заявила она. — Сейчас делают такие, которые не вызывают. И даже, наоборот, лечат. Их ещё для профилактики выписывают. Тем, у кого предрасположенность. Моему брату знаете как помогло! А ведь никто не брался…

Зет молча ждал продолжения.

— У них там такая маленькая красная буква «А» на пачке. «Анти». Везде уже продаются. И кстати, в них нет предупреждений.

Она покачала головой, сокрушенно глядя на Зета.

Он просто указал ей глазами на стол. Девушка недоуменно проследила за его взглядом. Чашка кофе, салфетки, пепельница. Несколько окурков. Все разных марок. Все почти целые. Девушка вспыхнула и отвернулась.

Зет улыбнулся. Девушка ему нравилась, а кроме того, здорово напоминала Несс.

— Не переживайте, — сказал он. — У вас отлично получается.

— Правда? — девушка повернула к нему голову.

— Конечно. Вот только полегче с феромонами. С такими дозами многие попросту теряют контроль.

Девушка улыбнулась.

— Не проблема. Не родился ещё клиент, которого я не смогла бы… проконтролировать.

Вероятно, взгляд Зета выразил недоверие, потому что девушка стремительно поднялась и пересела за его столик.

— Ну правда, — принялась объяснять она. — Сигареты — это ведь так… Можно сказать, наследственное. Ну, как у всех. Профессия. По-настоящему-то меня интересует совершенно другое.

Зет поднял брови. Вот это здорово! Другое… Вот так, оглянуться не успел, а уже выросло новое поколение. Поколение, которое не интересует работа. Да ладно! Так не бывает. Попробовал бы он в своё время сказать нечто подобное! Скрывая замешательство, он глубоко затянулся.

— И что, если не секрет? — спросил наконец он. — Что же вас интересует по-настоящему?

— Восточные единоборства! — выпалила девушка. — Карате, дзюдо, тхэквондо, айкидо и, честно говоря, все остальное. Там ведь совершенно безумные горизонты. Точнее, вообще никакого горизонта. Степень совершенства зависит только от тебя.

— Да ведь это же, наверное, больно? — поразился Зет. — Это же…

Он запнулся, с трудом подавив желание потрогать ухо.

— Это ведь, кажется, вообще незаконно! — нашёл он наконец нужное слово.

Долгий и скучающий взгляд девушки прошёл сквозь Зета, точно он вдруг стал стеклянным.

— Ага, — лениво протянула она, — незаконно. Зато весело. И доказать трудно. Впрочем, — она пожала плечами, — по правде, никому до этого нет дела. В городе столько секций… На них просто закрывают глаза. Наверное, понимают, что людям нужно как-то выпускать пар.

— Наверное, — согласился Зет. Сколько он себя помнил, у него ни разу не возникало необходимости выпустить пар. Ну, если не считать сегодня.

Девушка внимательно на него посмотрела.

— Вы напрасно расстроились, — улыбнулась она. — Мир все ещё стоит на месте. В действительности все приёмы мы отрабатываем исключительно на манекенах. Это даже не роботы — просто кожаные тушки, набитые песком и ватой. И, разумеется, для молодёжи нет ничего дороже, чем наследственная работа. Как иначе?

Она смотрела Зету прямо в глаза.

— Однако шутки шутками, а я серьёзно советую вам переходить на «А-Паркемаль». Через неделю, — девушка скользнула взглядом по рукам Зета, — жена вас не узнает. Цвет лица, уверенность в себе… Потенция, наконец! А по деньгам почти никакой разницы.

Девушка достала из кармана пачку и, раскрыв её, протянула Зету.

— Вы хотя бы попробуйте.

её зелёные глаза смеялись.

— Как-нибудь в другой раз, — вежливо отказался он, поднимаясь. — Всего доброго.

— Ну вот, теперь вы обиделись! — заметила девушка. — Вы куда эмоциональнее, чем хотите казаться. То пугаетесь, то злитесь, то обижаетесь. И, кажется, даже умеете улыбаться.

— Нет, — холодно ответил Зет. — Не умею. Обычная вежливость. Однако прошу меня извинить, я уже опаздываю на работу.

— Что ж, удачи. И если вдруг решите… выпустить пар… вы всегда знаете, где меня найти.

Только выйдя на улицу, Зет сообразил, насколько двусмысленно прозвучала последняя фраза. Однако нужно было спешить. Возле Тоя собралась стая детишек. Они галдели, пихались и оживлённо тыкали в стекла. Повар действительно выглядел неважно. Открытые его глаза слегка раздулись и побледнели, а по лицу ползли неприятные желтовато-зеленые пятна.

— А я ему говорил, что курить вредно, — пожаловался Зет ребятне. — Куда там! И ведь, представьте, ему и десяти ещё не было.

***

Пока Той добирался до работы, Зет думал. Он пытался понять. Нет, он совсем не считал себя умнее других — ну, разве самую малость. Но он, по крайней мере, всегда пытался понять то, что ему не нравилось, или то, что он не считал правильным. В том числе пытался понять и то, почему он считает неправильное таковым.

Ему было едва за тридцать, и, хотя своих детей у них с Несс пока не было, он догадывался, что дети устроены как-то иначе, чем взрослые, и нужно готовить себя к их обществу. Хотя бы для того, чтобы не плавать в вопросах, какие именно «неправильности» правильные, а какие нет.

Эта девушка… Он её не понимал. Он никогда не жаловался на воображение, скорее наоборот — его излишки нередко загоняли Зета в неприятные ситуации, но он, хоть убей, не мог себе представить, каково это: жить и не считать работу главной частью своей жизни. Ну как? Вот здесь — жизнь, а здесь — работа? И что, они никак не связаны? Что же это за жизнь такая? Вот у Зета, например, жизнь состояла из подготовки к работе, самой работы и отдыха от работы. Да нет, почему у Зета? У всех! Ну, или почти у всех. У девушки, кажется, дела обстояли иначе.

Зет тряхнул головой. Он честно старался, и все равно он не понимал. В мире, где каждое рабочее место бесценно и передаётся по наследству из поколения в поколение, где детство является предвкушением этой работы, а взрослая жизнь — наслаждением ею… Сказать в этом мире, что работа не важна — это то же, что сказать, будто не важна сама жизнь! Хотя как раз это Зет мог бы понять. Все эти религии, секты и учения, работающие за горизонтом физического существования, — все это было понятно и объяснимо. Но выбрать смыслом жизни восточные единоборства? И почему именно восточные? И почему единоборства? И вообще почему?

Решительно непонятно. Если бы девушка была уродливой, тогда бы ещё куда ни шло. Жизнь уродов Зета интересовала мало. Но девушка-то была симпатичной! Девушка, если уж говорить правду, была красивой! И, в отличие от миллионов её сограждан, выглядела живой! И чем-то — возможно, именно этим — напоминала Несс. А это, знаете ли, удаётся далеко не каждому…

Все это было очень странно. Странно и неприятно. Особенно то, что он что-то слишком уж много думал об этой девушке… Вот, к примеру, грудь у неё…

— Да что за день такой! — взревел Зет, заглушая свои мысли.

— Четверг, — равнодушно откликнулся Той. — Самый обыкновенный четверг.

***

Когда Той подъехал к служебному шлюзу здания Очистки, часы показывали десять минут двенадцатого. Выйдя из машины, Зет двинулся уже к проходной, но остановился и, вернувшись, вытащил из багажника литровую бутыль оливкового масла. Сунув её под мышку и прикрыв полой куртки, он решительно вошёл в здание.

Каждый раз, идя по этому коридору, Зет вспоминал детскую страшилку. В одном сером-сером доме был серый-серый коридор. В конце этого серого-серого коридора была серая-серая дверь. За этой серой-серой дверью находилась серая-серая комната. В этой серой-серой комнате стоял серый-серый стол. За этим серым-серым столом сидел серый-серый человек.

— ПРЕДЪЯВИТЕ ВАШ ПРОПУСК! — заорал вахтер.

Вахтер действительно был серым-серым, как, впрочем, и все в здании. Верхняя часть вахтера грозно нависала над столом, а нижней у него не было.

Зет предъявил значок.

— Причина опоздания? — скучным голосом осведомился вахтер.

— Уважительная, — нагло ответил Зет, протягивая вахтеру справку.

Тот изучил документ.

— Отсутствие на рабочем месте с 8:32 до 9:15 подтверждено, — монотонно, точно на диктофон, проговорил он. — Основание — посещение врача. Справка номер один один три восемнадцать шестьдесят четыре от сегодняшнего числа. Отсутствие на рабочем месте с 9:15 до 11:15 подтверждено. Основание — освобождение от работы. Справка номер один один три восемнадцать шестьдесят четыре от сегодняшнего числа. Отсутствие на рабочем месте с 8:00 до 8:32 не подтверждено. Назовите причину отсутствия.

— Катаклизм, — наудачу сообщил Зет.

— В указанный период катаклизмов не зарегистрировано, — тут же отозвался вахтер.

— Это был локальный катаклизм. Практически личный.

— Личные катаклизмы не входят в число обстоятельств, утвержденных…

— Забудь, — перебил Зет вахтера, протягивая ему бутылку масла. Опоздание более получаса означало минус пятьдесят кредитов из зарплаты. Бутылка хорошего масла стоила всего двадцать.

Вахтер протянул руку и выхватил бутылку у Зета. Потом как-то хитро перекрутился, отвинтил что-то у себя на спине и принялся с бульканьем вливать туда содержимое бутылки. По мере того как пустела бутылка, глаза вахтера разгорались все ярче и ярче. Наконец они засияли так, что стало больно смотреть. Зет не выдержал и отвернулся.

— Работать-то ты как будешь? — угрюмо поинтересовался он.

— А… по патрубку, — дерзко ответил вахтер, возвращая Зету пустую тару. — Ты, мужик, проходи, не мешай.

Зет покачал головой и двинулся дальше. Вслед ему грянула песня:

«Рожденный в неволе,

Рожденный в неволю,

Влачить без надежды

Железную долю.

Ржа…»

Захлопнувшаяся за Зетом дверь обрезала песню на полуслове.

***

Сидевший за столом комендант тревожно прислушивался.

— Вы что-нибудь слышали? — нервно спросил он.

Зет покачал головой. Комендант вздохнул. Несмотря на то что и звание, и IQ у коменданта были побольше, чем у вахтера, нижней половины ему также не полагалось.

— Заработался. Мне послышалась, будто… Впрочем, неважно.

Он поскреб виски пальцами, и от жуткого металлического звука у Зета заныли зубы.

— Что ж, — взбодрился комендант, — приступим к инструктажу.

Он важно поднял палец.

— Первое и главное: новые изменения в Уставе Службы очистки. А именно: в десятой строке двадцать восьмого параграфа главы первой второй книги Устава следует читать «служащий Очистки обязан ценой даже жизни защищать» вместо «обязан любой ценой защищать». Далее. В третьей строке пятого параграфа главы шестой третьей книги Устава…

Комендант остановился.

— Вы не записываете, — заметил он.

— Я запоминаю, — возразил Зет.

Комендант с сомнением покачал головой и продолжил:

— …главы шестой третьей книги Устава следует читать «служащий Очистки обязан ревностно следить» вместо «служащий Очистки обязан добросовестно следить». И наконец, в сноске на шестидесятой странице третьей книги Устава следует читать «отличительные черты служащего Очистки — полная самоотдача, ежесекундная готовность к самопожертвованию, строжайшая самодисциплина и абсолютный самоконтроль» вместо «добросовестность».

— Далее… — Комендант удивленно посмотрел на свой поднятый палец, опустил его и поднял снова. — Вести с фронтов. Ни на минуту, ни на секунду, боец, не следует забывать, что идёт война. Да-да, самая настоящая война, — ответил он на удивленный взгляд Зета. — Война, на которой гибнут наши друзья и товарищи, оставляя свой кров без… покровителя, а семью без… семьянина.

Комендант внимательно посмотрел на Зета, и тот сделал соответствующее лицо.

— Враг не дремлет, герой. Враг ежеминутно, ежесекундно испытывает нас на прочность, выискивая слабые места в обороне и нанося удары в самые чувствительные и ранимые участки нашего общества.

Комендант понизил голос.

— Сводка за истекшие сутки. Зарегистрировано семь тысяч девятьсот тридцать два случая вынужденных покупок, шестьсот шестьдесят пять случаев кражи личного времени в особо крупном размере и три тысячи восемьсот пятьдесят четыре случая кражи оного в мелком, а также шестьсот шестнадцать случаев невозврата, восемь из которых — летальные. В связи с чем объявляю минуту молчания! — заключил он.

Комендант попытался встать и даже опёрся руками о стол, но вставать было нечему. Зет понимающе кивнул, давая понять, что порыв прочувствован.

Когда минута истекла, комендант обрушился в кресло и продолжил:

— Ваша сегодняшняя задача — патрулировать одиннадцатую, двенадцатую, восьмую и девятую улицы. Иначе говоря, — комендант с тщательно скрываемым презрением посмотрел на Зета, — ездить по кругу, смотреть в два и действовать согласно обстоятельствам, но по Уставу. Вопросы есть?

— У матросов нет вопросов! — бодро отозвался Зет.

Комендант испуганно обернулся.

— У каких матросов? — тихо спросил он, снова поворачиваясь к Зету.

— Поговорка, сэр! — бодро отчеканил Зет. — У человеческих особей означает полное слияние с задачей.

— Очень хорошо, — сухо кивнул комендант. — Закатайте рукав.

Зет повиновался. Комендант достал из стола шприц и вкатил Зету укол.

От иглы вверх по руке стало стремительно расползаться матово-серое пятно. Зет знал, что через минуту он будет такой весь, включая одежду, белки глаз и слизистые оболочки, — служащего Очистки трудно не заметить в толпе.

Неизвестно, было это побочным и безобидным психологическим эффектом или же инъекция и впрямь содержала какие-то добавки, но вместе с цветом служащие Очистки неизменно обретали дополнительный набор крайне положительных качеств. Набор у всех получался разный. Зет, к примеру, после инъекции начинал ощущать себя гораздо храбрее, сильнее и благороднее, чем до неё. И гораздо честнее. Не раз и не два, порозовев ввечеру обратно, он готов был грызть от досады локти, вспоминая упущенные днём возможности.

Комендант между тем уже протягивал Зету очиститель.

— Клянёшься ли ты, солдат, использовать очиститель только на благо города?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты, воин, не использовать очиститель там, где можно его не использовать?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты, защитник, использовать очиститель там, где нужно его использовать?

— Клянусь.

Комендант вздохнул и нехотя расстался с оружием.

— Удачи.

Он отдал честь. Зет поспешно вернул её коменданту, кивнул и вышел из комнаты. Вахтер, подперев голову руками, глядел в одну точку и тоскливо гудел:

«…Где в масляных реках железные рыбы,

Где в небе плывут алюминия глыбы,

Где плещется грозно кислотное море,

Где ветер рвёт кожу с костей на просторе,

Где красное мясо сгорает дотла,

Лишь только восходит двойная звезда…»

Зет молча прошёл мимо. Вахтер даже не повернул головы.

Той уже был готов. Матовый, серый и безликий, он терпеливо ждал недостающей детали — водителя. Что-то в нем было… Зет присмотрелся и вздрогнул: на заднем кресле определённо сидел мертвец. Серый, как все служащие Очистки при исполнении, но мёртвый. По какой-то причине сложного химического свойства белки глаз у повара не прокрасились, оставшись грязно-желтыми. Смотрелось это чудовищно. Зет достал из бардачка старые очки и надел их на повара. От того уже ощутимо попахивало: искусственная плоть, вспомнилось Зету, разлагается быстрее обычной.

— Отличный денёк, — кивнул себе Зет, тщательно пристёгивая повара ремнём безопасности. — Пятидесяти кредитов как не бывало, и это ещё без счета врачу. Уха тоже как не бывало, а вот мёртвый повар в машине — пожалуйста, тут как тут. Замечательно. Поехали, Той. И открой, пожалуйста, окна. Как ты сам тут сидишь — не понимаю.

Глава 6 | Предложение

На работу Уайт, разумеется, опоздал. Получив штрафную квитанцию, он привычно двинулся на инъекцию, но вахтер вдруг попросил его задержаться.

— Вас просил подняться к себе директор, — сообщил он.

— Вы уверены? — уточнил Уайт. — Директор? Меня?

Вахтер сверился с чем-то внутри.

— Абсолютно, — подтвердил он. — Директор ожидает именно вас и уже дважды справлялся, не изволили-ли-ли… ли-ли… ли… простите… не появились ли-ли вы уже на работе.

— Как видите-те изволили-ли, — невозмутимо ответил Уайт. — И совершенно готов навестить нашего дорогого директора-ра. Как, вы сказали, это делается-тся?

Проработав в Очистке почти что с детства, он не то что ни разу не видел директора, но даже не представлял себе, как тот выглядит.

— Последний этаж. Там всего одна дверь. Из лифта. Ошибка исключена-на. Удачи.

***

Директор оказался приятным молодым человеком с несколько резковатыми на вкус Уайта манерами. «Но это, вероятно, от необходимости руководить, — тут же попытался оправдать его Уайт. — Власть ужас как развращает».

— Усаживайтесь, — радушно предложил директор Уайту. — Чай, кофе?

— Кофе, пожалуйста.

— С сахаром?

— Да, если не трудно.

— Молоко?

— Будьте любезны.

Директор усмехнулся.

— Или, может, лучше коньячку?

— Конечно лучше, — согласился Уайт. — Но ведь мы на работе.

Директор отмахнулся.

— Сегодня у вас выходной, — сообщил он. — Я уже распорядился.

— Вот как? — вежливо удивился Уайт.

Они молча подождали, пока секретарша принесёт коньяк и кофе.

— Ну, не будем ходить вокруг да около, — заметил директор, разливая коньяк по рюмкам. — Дело в том, что мы лишились начальника отдела аналитики.

Уайт сделал сочувственное лицо.

— Мои соболезнования.

— Ах, бросьте, — отмахнулся директор. — Я его почти не знал. Однако давайте все же не чокаясь.

Они выпили. Директор помолчал и продолжил.

— Вчера, ровно в девять вечера, его сигнал исчез с мониторов Службы занятости и демографии. Через пять минут соответствующие службы были у него дома. А в десять вечера меня уведомили, что он у нас более не работает. Ну, то есть вы понимаете, да? Сбежал, зараза. Ой, да бросьте, здесь все свои. В принципе, все это пустяки, дело-то, как говорится, житейское. Не то чтобы это афишировалось, но в месяц из города стабильно сбегает до полусотни несчастных. Однако я не припомню, чтобы это сделал служащий такого уровня… Это, знаете ли, уже даже как-то неприлично.

И тем не менее. Сбежал и даже не оставил записки. Наверное. Впрочем, если и оставил, мне бы её все равно не передали. Секретность и все такое, вы понимаете… Впрочем, это неважно. Больно она мне нужна! Да и не в записке дело. Дело в том, что теперь нам срочно нужен новый начальник отдела аналитики. Детей или родственников, которым его должность могла бы отойти по наследству, он завести не удосужился. В такой ситуации закон позволяет мне распорядиться означенной должностью самостоятельно, наделив ею наиболее подходящего сотрудника. Неплохая задачка, да? Наиболее подходящего! Вот вы бы на моем месте как поступили?

Не дождавшись, а впрочем, и не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Лично я отправился к Ксаверию.

Директор выпил.

— Между нами говоря, — он понизил голос и оглянулся, — говнюк ещё тот. Впрочем, это к делу не относится. Важно то, что эта консервная банка всё-таки выдала мне имя наиболее подходящего сотрудника, и этот сотрудник — вы.

Он посмотрел на лицо Уайта и улыбнулся.

— Я, кстати, удивился не меньше вашего. Выпьем.

Уайт, не чувствуя вкуса, проглотил коньяк.

— Удивился, да, — продолжал директор, — а потом подумал-подумал, подумал-подумал и, знаете, согласился. Вы просто идеальная кандидатура.

Уайт поднял брови.

— Ну, смотрите сами… — Директор начал загибать пальцы. — Во-первых, вы больше других нуждаетесь в деньгах. Не спорьте, я наводил справки. Трое детей — не шутка. Во-вторых, вы сейчас явно занимаете чужое место. Занимаете-занимаете. Пеший патрульный в нашем веке — это анахронизм. Анахронизм, от которого я давно собирался избавиться, только не знал как. Теперь знаю. Вы займёте место начальника отдела аналитики. Вы больше не будете шляться по улицам и позорить Службу. Ваш оклад будет примерно в десять раз больше, чем сейчас. Ваша служебная квартира будет больше, чем весь этаж дома, в котором вы живёте. Ваша машина… Впрочем, перечислять можно долго. Проще сказать, что это будет совершенно другая жизнь как для вас, так и для вашей семьи. Буквально небо и земля.

Директор внимательно посмотрел Уайту в глаза.

— Ну, что скажете?

Уайт помолчал.

— Вы это серьёзно?

— Абсолютно.

— Но я же не справлюсь.

— Да отчего же?

— Да много чего. Отсутствие опыта, наклонностей, способностей, мотивации, компетенции, авторитета… Долго можно перечислять.

— Но это же пустяки, — ласково, точно ребёнку, возразил директор. — Дело-то, как говорится, житейское. Все это очень легко поправить.

— Не понимаю, — нахмурился Уайт.

— Ну как же, — усмехнулся директор. — А коррекционная терапия?

Лицо Уайта вытянулось.

— Простите, а вы знаете Джека… не помню номера… из пятого отдела? Ну, того, который уже три года по восемь часов кряду стоит в коридоре около выключателя. Утром включает свет, вечером выключает. Все. Более ничего не умеет. Разве что улыбаться. Тоже коррекционная терапия.

Директор поморщился.

— Бедняга был в первой десятке добровольцев, решившихся на процедуру. Большие начинания редко обходятся без жертв. С тех пор прошло много времени, и врачи многому научились. Сейчас, уверяю вас, процедура совершенно безболезненна и абсолютно безопасна.

— Очень, конечно, заманчиво, но…

— Вы знаете Ло из второго отдела? — перебил его директор.

Уайт кивнул.

— Ло сделала коррекцию полгода назад.

— Не может быть! — ахнул Уайт.

— А Зази из третьего?

— И он тоже?

— И Клу, и Ферб, и ещё с дюжину других. И все они, как видите, прекрасно себя чувствуют.

Уайт потёр лоб рукой.

— Я не знал, что их уже так много. Мне… мне нужно подумать.

— Разумеется, — кивнул директор и взглянул на часы. — Чтобы не терять времени, я позволил себе пригласить консультанта по вопросам коррекции. Он ожидает вас в соседнем кабинете. Консультация бесплатная, добровольная и ровным счётом ни к чему вас не обязывает, так что сходить и поговорить вы уж точно можете. Сделайте это для себя и своей семьи. И самое позднее завтра утром дайте мне ответ. Возьмите визитку, там есть мой прямой номер. И не забывайте: вы лучший, но не единственный кандидат.

***

Из соседнего кабинета Уайт вышел даже более задумчивым, чем обычно. Если корректору и не удалось полностью рассеять его сомнения, то страхи он победил без остатка.

Процедура современной коррекции не более опасна, чем визит к стоматологу.

Более двухсот тысяч проведённых процедур.

Более десяти тысяч обращений в месяц.

Очередь на коррекцию расписана на многие недели вперёд.

Никаких побочных эффектов.

Ни единой жалобы за два года.

Книга благодарностей перевалила за восьмой том.

Улучшение среднего жизненного уровня обратившихся минимум вдвое.

Широчайший ассортимент, включая все существующие страхи, боязни, фобии, мнимые и реальные недостатки, комплексы, блоки, синдромы и состояния…

Подбор индивидуальной схемы вмешательства.

Любые изменения по запросу клиента.

И главное, полное предварительное сканирование личности с гарантированной возможностью восстановления по первому требованию.

Все это звучало крайне убедительно, но почему-то не убеждало.

Уже открывая дверь кабинета с твёрдым намерением никогда сюда больше не возвращаться, Уайт вдруг повернулся к врачу и спросил:

— Скажите, вот вы специалист в области психологии. И как вам кажется, можно ли вернуть человеку детское мироощущение?

— Сто тридцать девять, — отозвался врач.

— Что-что? — переспросил Уайт, осторожно прикрывая дверь.

— Сто тридцать девятый пункт из списка апробированных изменений.

— Да ладно! — вырвалось у Уайта.

— Да отчего же? — возразил врач. — Всего и нужно, что убрать ключевые негативные воспоминания и несбывшиеся надежды. Ну и ещё немного по мелочи: освежить память, слегка подновить сетчатку, восстановить — куда же без этого — потенцию…

Он насмешливо посмотрел на Уайта.

— Сто тридцать девять.

— Ясно, — кивнул Уайт. — До свидания.

Глава 7 | Дневной Дозор

Вскоре они были на месте. От запаха в салоне начинала болеть голова, противно дёргало утраченное ухо, с заднего сиденья пристально смотрел в затылок мёртвый повар, а день только-только добрался до середины.

Давала о себе знать и утренняя экспозиция. В голове до сих пор эхом метались обрывки рекламных слоганов и фраз, вколоченных туда автокомми. Зет прислушался. Что-то про стирально-зубной порошок… Потом ещё пара сортов пива, несколько адресов, какие-то телефоны и куча ничего не говоривших ему цифр. И — да! — непреодолимое отвращение к любой обуви, если это не «Айк». Зет стиснул зубы и с трудом подавил желание немедленно скинуть ботинки. По-хорошему, после такой встряски следовало неделю лежать в постели, чередуя сеансы массажа, психотерапии и гипноза.

Впрочем, ему ли жаловаться? Стать участником настоящего Насилия — и избежать наказания! В самом центре города! В двух шагах от работы! Да он свечку должен поставить, точнее, должен был бы, если бы знал кому, где и как это делается.

Тем не менее у него никак не получалось прочувствовать всей глубины своего везения. Чудесное избавление не радовало. Он не чувствовал себя ни удачливым, ни хотя бы счастливым. Напротив, он ощущал себя усталым, больным, старым и никому не нужным. Последние два пункта — отдельное спасибо девушке из кафе.

Напрасно он убеждал себя, что у него все чудесно. Все было отвратительно. Голова болела, ухо ныло, а на душе мерзко скреблись рыжие кошки.

***

А Той, у которого не болело ничего, кроме самолюбия, неспешно катил вдоль тротуара, и по серым изгибам его мощного породистого тела радостно скакали последние в этом году солнечные зайчики.

Один из них, промахнувшись, угодил прямо в глаз Зету, взорвавшись там вспышкой ослепительного света, надолго погрузившей сетчатку во тьму.

Проморгавшись, Зет наконец улыбнулся и вдруг почувствовал себя счастливым. Ведь живой, хоть и одноухий! Ведь при деньгах, хоть и последних! Ведь за окнами осень, солнце и город, и где-то в нем, всего в нескольких кварталах, чем-то, как всегда, страшно важным занята Несс, а вечером они оба вернутся домой и… Чего же ещё ему не хватает для счастья?