Бесплатный фрагмент - Культы леса и поля

Вильгельм Мангардт

Культы леса и поля

Культ дерева у германцев и соседних племен

Перевод на русский язык: Максим Сиренко

Том 1 из 2

Второй том издан ранее:

«Лесные духи и их родственные связи»

ISBN  978-5-0051-3519-3

Перевод на русский язык: Максим Сиренко

—

Опыты мифологии

1874

Предисловие

Культы леса и поля

Эта книга предшествует второму тому, посвященному греческим и римским аграрным культам в североевропейской традиции. Она начинает серию базовых исследовательских работ, которые издатель считает необходимыми и актуальными. Их цель — ясно и точно описать основополагающую конструкцию мировоззрения и полный спектр реальных обычаев европейских народов.

В этой книге автор постарался методически исследовать важнейшие сказания, а также весенние и летние обряды, которые показывают прямую аналогию с обрядами плодородия, и пришел к новым выводам на основе их содержания и значения. В работе были использованы сохранившиеся литературные источники и современные данные, основанные на ранее не публиковавшемся материале.

Если рассматривать эту работу в более широком контексте, то большая часть материала относится ко времени мая; обряды Рейнской области и свидетельства из Вестфалии (и некоторые другие данные) взяты из письменных источников (Kuhn). Указанные в этой работе французские источники взяты из более крупной коллекции свидетельств, которую автор лично составил в 1870 году, общаясь с французскими военнопленными.

Большое количество примеров новых материалов, использованных для описания шведских лесных духов, автор получил по благоволению господ Д.Д.Гибльдебрандт (D.D.Hildebrand) — отца и сына, проживающих в Стокгольме. Также мы хотим выразить благодарность почившему пастору Е. Ритцу (E. Rietz) из Тыгельсйо, что у Мальмё (Tygelsjö, Malmö), а также барону Дьюрклу (Djurklou) из Серби, что у Эребру (Sörby, Örebro). Осенью 1867 года, во время моей первой поездки в Швецию, они предоставили автору широкий доступ в Рейхсантиквариум (Reichsantiquarium), к фондам Шонского союза любителей старины и к собственным спискам, собранным по устной традиции, значительно облегчив автору работу со всеми материалами.

Также мы коллегиально благодарим профессора Х. Вайсса (H. Weiß), хранителя Гравюрного кабинета в Берлине (Kupferstichkabinett, Berlin), за доступ к некоторым произведениям искусства, которые были упомянуты в данной работе. Отдельно хотим поблагодарить руководителей и сотрудников Королевской университетской библиотеки в Берлине за их дружественную и постоянную поддержку. Но прежде всего мы обязаны выразить благодарность Министерству просвещения — за поддержку и содействие настоящим начинаниям. Более полное объяснение основ, инструментария и методов этого исследования, а также общие результаты работы будут приведены во втором томе (имеется в виду книга «Лесные духи и их родственные связи», перевод на русский язык опубликован в 2020 году — прим. пер.), который содержит полную доказательную базу выдвинутых положений.

Надеемся, что эта книга принесет радость ценителям культурной антропологии и истории и внесет важный вклад в решение насущных задач на стыке множества наук.

Данциг, 13 октября 1874 г.

Вильгельм Мангардт

Основные представления

В вечном круговороте атомов, из которых состоят все земные вещи, когда любое твердое тело — это лишь временная форма в круговороте превращения всего во все, подчиняющаяся закону вечного движения, наш взор можно легко обмануть. Нам только кажется, что камень постоянен. А ведь по сути своей он пребывает в движении: оно хоть и относительно медленно, но регулярно и может быть доказано путем сравнения изменений, происходящих в окружающем органическом мире.

Все живые существа, будь то люди или растения, рождаются, растут и умирают. Эта общность судеб объединила их, и в период детства человеческого рода значимо повлияла на еще не устоявшиеся наблюдения наших предков. Они предпочитали не подчеркивать свойственные людям и растениям различия и часто не отделяли мир человеческий от мира растительного.

Признание такого равенства доходило до того, что некоторые народы считали, что первый человек произошел от деревьев или иных растений. Уже в эпоху письменной истории язык и самобытная поэтика большинства наций показали нам множество примеров удивительных сравнений животной и растительной жизни. Отчасти эта картина мира состоит из фрагментов древних мифов, основанных на таком наивном сознании идентичности, а отчасти — из сохранившихся в языке доисторических эстетических восприятиях, оформившихся в соответствующие воззрения. И часть такого мировоззрения основана на относительно недавно пришедших к нам из глубин человеческого духа образах, которые нам подсказала сама жизнь.

Чаще всего мы встречаем такие представления о связи растений и человека в образной картине речи. Вот человек «цветет, растет и увядает»; в его преходящей жизни он похож на «траву на поле» или «растет как трава»; сильный мужчина уподобляется «крепкому дубу», а нежная и женщина «грациозна как ива» или «цветет и пахнет».

Влюбленные всех времен и народов сравнивают красоту своих возлюбленных, сравнивая девушек с розами, лилиями, миртом или цветком граната.

Богатый набор немецких расхожих выражений, присказок или прозвищ можно найти в работе Якоба Гримма «О женских именах, связанных с цветами» (Über Frauennamen aus Blumen). Если к ним присоединить весь корпус мировой литературы, то этот список можно продолжать до бесконечности.

Но язык и стихосложение могут использовать образ растения и для описания животной жизни. Так, например, весенний молодой побег или поросль сравнивали с молодым животным.

Римлянин видел в таком побеге ребенка, жеребенка или теленка (ср. pullus). Греку зеленый побег представлялся теленком: такой взгляд будет проиллюстрирован позже. Наша козья ива или ракита (нем. Palmkätzchen, то есть буквально «пальмовый котенок») принадлежит к другой группе образов: ее так назвали по аналогии с серебряно-серой шерстью. А на скандинавском севере отросток дягиля (Angelica tenella) в народе называли «теленок».

Соцветия на женских и мужских особях конопли различают, называя «курочка» и «петушок». Тут налицо сравнение с птицами. И нельзя не вспомнить веками устоявшуюся традицию сравнения тех или иных частей растений с частями тела животных (в немецком языке, например, это Wolfsfuß, Gansfuß, Storchschnabel, Löwenzahn и т.д.).

Во всех этих примерах человек персонифицирует растения, которые часто хоть и находятся гораздо ниже, если сравнивать их рост с человеческим, но все равно продолжают бередить душу и побуждают нас искать в них что-то знакомое и близкое нам.

Создавая поэтические тексты, мы снабжаем героев цветами и другими растительными атрибутами, вкладывая их в руку, обвивая ими ногу, голову и подчеркивая ими глаза, грудь, вплетая их в волосы и одежду.

Множество таких примеров мы встречаем у современных немецких поэтов, а также у Шекспира или авторов классической древности. Для более детального изучения этого вопроса можно обратиться к богатому труду Гензе «О персонификациях в греческой поэзии» (Hense «Personificationen in griechischen Dichtungen», THL. I. Halle, 1868).

Уже эти (хоть и фрагментарные) примеры показывают, что появление такой персонификации обусловлено тем, что в том или ином образе наблюдатель признает наличие души. Человек приписывает растению наличие сознания. А так как мы склонны принимать те или иные свойства как данность, связывая их со схожими собственными переживаниями, наша фантазия ищет в окружающем мире такую жизнь, которая будет похожа на нашу. Мы ищем дух, порождаемый нашим собственным духом.

Представление о душе растения возникло и развилось в ранние периоды человечества и, несомненно, стало настоящим верованием. Оно подразумевает, что растение — это существо мужского или женского пола, которое, как и человек, обладает мышлением и сознанием.

Позже, когда в доисторических формах сознания произошел перелом и человек начал выделять отдельную категорию ботанического мира, это верование приняло другие формы и продолжило свое существование.

Сначала оно день за днем сокращалось, ограничиваясь все более узким списком отдельных видов, которые еще сохраняли в себе нечто чудесное. В то же время большинство растений перешло в область трезвого восприятия и стало предметом более прозаичного торгово-экономического уклада. Так, с одной стороны, растения стали восприниматься как временное вместилище, обертка или кокон для человеческой души, отделившейся от тела после смерти. Исследование Августа Коберштайна о поэтических воззрениях на жизнь человеческой души после смерти остается лучшей из публикаций, которую можно найти по этой теме. По другой версии, определенные растения — это преображенные люди или полубоги, чье сознание продолжает жить в них, благодаря заклинанию или предсказанию. Это объясняет то невероятное количество известных народных сказаний, в которых есть сюжет о превращении растений или в растения.

И, наконец, третий вариант — это образ призрака или демона, чья жизнь связана с жизнью конкретного растения. Он рождается вместе с этим растением, и с ним же он умирает. Такой дух обычно живет в отдельном растении, которое служит ему своеобразным телом. Но в то же время демон растения может покидать его пределы, превращаясь то в животное, то в человека, и передвигаясь недалеко от «своего» растения.

Один из вариантов такого представления мы встречаем в том, что такой демон находится не только в одном растении, но в их множестве или даже в самом процессе вегетации как таковой. Согласно такому представлению, он не умирает по осени вместе с отдельными растениями, но где-то пережидает зиму и в следующем году снова продолжает жить в природе.

Однажды покинув предел растения, такой демон становится подателем или творцом жизненной энергии других растений, и тогда он не только присутствует и раскрывается в процессе вегетации, но и как бы порождает саму силу плодородия.

В настоящей работе мы рассмотрим различные формы таких воззрений и увидим, что чаще всего они взаимно дополняют друг друга. Народная память хранит их в тесной близости или разными способами сочетает их в целом или по-отдельности, объединяя с новыми представлениями.

Автор ставит перед собой задачу проследить развитие этих взглядов, рассмотреть их влияние на верования и обычаи населения Европы, в частности — североевропейских племен, которые не в меньшей степени, чем греки или римляне, были подвержены влиянию таких представлений о растительном мире.

Настоящая книга в первую очередь служит делу раскрытия влияния этих воззрений на североевропейские представления о духах деревьев и леса.

Глава 1. Различные формы отождествления человека и растения

Для начала обратимся к ряду германских, балто-славянских и кельтско-римских воззрений и обычаев. Они покажут нам, каким образом мысль о том, что у растения есть душа, стала применима не только к деревьям, но и к разным формам идеи об отождествлении человека и растения. Как появилось верование о том, что у человека мог быть двойник в мире растений, и наоборот.

Такое отождествление мы встречаем уже в мифе о происхождении человека (антропогонический миф). Подобное отождествление также видно и в обрядовом отношении к дереву как к человеку.

Такая идентификация может даже распространиться и на воображаемое слияние телесности человека (или животного) и растения. Она приводит к допущению о том, что дерево может быть новым телом для души умершего человека. Стать вместилищем сразу нескольких эльфов или какого-либо духа-хранителя, который, по всей вероятности, также является альтер-эго человека.

Иногда душа дерева (или гений дерева) может жить вне самого дерева — он покидает растение во время бури или непогоды и путешествует по лесам и полям.

Так как мы позже более детально рассмотрим эти образы в главе о духах зерновых культур, сейчас мы ограничимся упоминанием поразительных соответствий в сказаниях о деревьях и народных верованиях, связанных с возделыванием зерновых культур.

Заранее просим прощения у читателя за то, что рассматривая североевропейские представления о духах деревьев и растительного мира, мы иногда будем использовать отдельные аналогии из отдаленных уголков мира и далеких стран.

Выбирая иностранные аналогии, мы ни в коем случае не хотели растворить самобытный образ североевропейских представлений о природе во всепоглощающем море универсализма.

Мы полностью согласны с золотыми словами из «Истории Римской Империи до Битвы при Пидне» Теодора Моммзена (1861):

«…взгляд, обращенный через пропасть наций, слишком легко подвержен головокружению и может забыть истинный и самый основной принцип всей исторической критики, согласно которому отдельное историческое явление должно быть сначала рассмотрено и объяснено в кругу той нации, к которой оно принадлежит, и только результат этого исследования может служить основой для сравнения с другими народами…»

Однако так как приведенные в этой книге сравнения не используются для установления какого-либо исторического родства, а только описывают типы, мы используем их так, как условный ботаник, сравнивающий хвойные деревья Европы и Америки. Наблюдение одинаковых свойств у обеих категорий показывает только то, что они относятся к единому роду.

Сходство представлений о том или ином предмете в двух разных зонах скорее расскажет нам о психологической необходимости такого сходства. И в таком случае одно рассматриваемое явление объясняется через другое.

Именно поэтому автор еще раз подчеркивает, что природа и смысл североевропейской традиции рассматривается вместе с вкраплениями аналогий из других культур только с целью объяснения соответствующих механизмов.

Глава 2. Человек и дерево

Сходства в «Речах Высокого» (Háramál).

Германский мир широко развил принципы сопоставления человека и растения. Вместе с другими мифологическими концепциями перевоплощения человеческого в растительное в нашей поэзии с древности присутствует эта идея. И если в современной немецкой поэзии образ дерева без листвы соотносится с покинутым учениками учебным заведением, то старонорвежский поэт, чьи слова позже были приписаны самому Одину, сказал:

«Древо, одиноко стоящее в деревне,

умирает и более не может

сохранить свои листья на ветвях

и кору на стволе; так и человек,

которого никто не любит.

Зачем ему дольше жить?»

Глава 3. Миф о сотворении человека. Аск и Эмбла

За много веков до того, как поэтический сюжет об Аске и Эмбле (Askr и Embla) приобрел свою устоявшуюся форму, он существовал в виде народной мудрости и включал в себя антропогонический миф.

Основываясь на психологических предпосылках, я считаю, что появление этого мифа было бы невозможным в той конечной форме, которая дошла до нас. Скорее всего, мы видим этот миф уже в той форме и объеме, которые были много раз изменены и поэтически обработаны.

Мы сможем понять то, какой была первоначальная форма этого сюжета, если сравним его с более простыми схожими историями других народов.

Как известно, одно из персидских сказаний о сотворении человека, которое приведено в разделе с толкованиием космогонии в книге «Бундегеш», говорит о том, что первая пара людей — Машиа и Машиана (Maschia, Maschiána) — выросла из ревеня (Rheum ribes).

Изначально они были единым целым существом, обросшим листьями: от ног до пояса они представляли собой единый древесный ствол. Верхние части их туловищ переплетались в объятье так, что их руки (ветви) прикрывали уши друг другу. И только позже они отделились друг от друга. Ахурамазда вдохнул заранее созданные души в получившиеся тела, и они превратились в людей. При этом в них проявилась духовная составляющая, которая свидетельствует о присутствии души.

Эта теория появления человека взята из старых источников. Она известна и Авесте, и Фирдоуси, соотносится с седой древностью, показывая нам ту раннюю форму мировоззрения, согласно которой человек и растение сущностно равны и как бы перетекают друг в друга.

Очень похожее представление перешло к персам от их близких родственников — фригийцев, проживавших в долине реки Сангария (Сакарья). Они считали, что первыми людьми были корибанты: «Солнце встретило их, когда они буквально выросли из-под земли» (ср. «землеродные» — их прямое название у Страбона, прим. пер.). Мы не знаем, как рационализм следующих веков оправдывал пересказанный в этом мифе мотив перевоплощения дерева в человека.

Согласно мифам племени сиу, представители которого (как и караибы и индейцы Антильских островов) также почитали два дерева как своих первопредков, предки-деревья стояли на земле, прорастая ногами в почву, а затем большой змей подгрыз их корни, и они смогли ходить и стали людьми.

В свете этих примеров германский миф также видит первопредков не в виде безжизненной древесины, а как живые деревья, растущие из живого лона земли (один такой предок обязательно должен называться мужским именем, а другой — женским). Позже для объяснения свободного передвижения человека этот миф был изменен. И уже в новой версии этого мифа три мощных и любвеобильных божества нашли на морском берегу два выброшенных прибоем ствола (Аск и Эльмья (?) — «ясень» и «ива» (Esche und Ulme (?)). Они вдохнули дух и речь в их доселе не имевшие судьбы тела и дали им кровь и телесный цвет. Эти ожившие деревья — Аск и Эльмья (то есть ясень и ива) — стали первопредками всех людей.

Этот рассказ дошел до нас только во вторичной обработке, то есть в измененном виде. В этом мифе трудновыговариваемое имя Первоматери Эльмьи (Elmja) было изменено с помощью метатезы, то есть его стало легче выговаривать, когда оно изменилось на Эмблу (от Emla — amlja, «трудолюбивая»).

С примитивной точки зрения, которую мы видим в качестве основы для этого сказания о сотворении человека, то есть в смысле буквальной веры в идентичность человека и растения, мы также можем объяснить и популярные метафоры поэзии скальдов. Говоря о них, мы вполне можем сделать вывод о том, что есть прямая связь между их поэзией и поэзией природы (Naturpoesie).

Глава 4. Обращение с деревом как с личностью

Если миф о происхождении человека у северных германцев основан на концепции «Человек подобен Дереву», то обратное умозаключение «Дерево подобно Человеку» не менее глубоко присуще народным верованиям как скандинавских, так и германских племен. В этом воззрении к ним примыкают славянские и финские соседи.

Уже на нижних ступенях развития культуры это представление проявляется в различных формах, но почти везде, где бы оно ни присутствовало, оно уже отошло от идеи чистой идентичности человека и дерева. Такое мировоззрение считает растительную жизнь некоторым образом похожей на человеческую, но все-таки более таинственной и сверхъестественной по сути. По мере своего развития это представление переходит к утверждению о том, что человек обращается к дереву как к равному или даже вышестоящему существу, наделенному определенным характером и личностью с человеческим этосом. Такое обращение может заключаться как в действиях, так и в словах.

В Вестфалии деревьям рассказывают о смерти хозяина дома: дерево трясут и говорят ему: «Хозяин умер».

Моравские крестьянки во время приготовления рождественского теста вытирают руки о плодовое дерево, оставляя на нем часть клейкой массы. При этом говорят: «Деревце, дай много фруктов».

В новогоднюю ночь прыгают и танцуют вокруг плодовых деревьев, произнося такие стихи:

«Freue ju Böme / Радуйся, деревце,

Nüjár is kömen! / Настает новый год!

Dit Jar ne Käre vull, / В нем много забот,

Up et Jär en Wagen vull!» / И полон воз щедрот!

Между Эслёфом (Eslöf) и Саллерупом (Sallerup) в провинции Сконе (Haragers Härad), Швеция, еще в 1624 году была роща, которую, по поверьям, высадила дева-великанша: в этой роще рос дуб, он же Gyldeeiche, «золотой дуб» (ср. «златы листы», прим. пер.), у которого раньше видели множество приведений. Прохожие почтительно приветствовали это дерево: «Доброе утро, золотой дуб!» или «Добрый вечер, золотой дуб!»

Скорее всего, это отголосок древнего обычая, по которому те же тирольцы говорили о бузине: «Бузина — такое благородное растение, что перед ним нужно снимать шляпу».

Дровосеки Верхнего Пфальца, Германия, говорят о деревьях в лесу как о личностях: когда ветер колышет крону дерева, считается, что «это дерево наклоняется и хочет что-то сказать». То есть здесь мы видим указание на присутствие у дерева сознания. Дерево «поет», когда ветер гладит его крону. Дерево не хочет погибать под ударами топора, поэтому оно буквально «вздыхает» при каждом ударе, и «стонет», падая на землю.

Вот типичная история, которая иллюстрирует это:

Лесник поспорил с хозяином леса, который приказал повалить два красивых бука.

Узнав об этом, деревья начали склоняться и вздыхать. — Кто это так вздыхает? — спросил хозяин леса. Но никто ему не ответил. Тогда он испугался и ускакал, а деревья остались на месте.

И по сей день дровосеки просят прощения у красивых и здоровых деревьев, прежде чем «лишат их жизни».

Глава 5. Мать бузины, Ивовая дева и их родственные связи

Арнкиэль Трогил (Trogill Arnkiel), уроженец Северной Силезии и пастор в Апенроде (Apenrade), в 1703 году писал о том, что в его молодости (как он сам часто слышал и видел) никто не решался подрезать ветви здоровой бузины. Наоборот, там, где нужно было рубить ветви бузины, перед кустом вставали на колени, снимали шляпу, молитвенно складывали ладони и произносили такие слова:

«Мать бузины, дай мне твое деревце, а я тебе в ответ мое отдам — то, что в лесу растет».

Это свидетельство подтверждает запись из Дании (1722 год):

«Paganismo ortum debet superstitio, sambueum non esse excindendum, nisi prius rogata permissione his verbis: mater sambuci, mater sambuci permitte mihi tnam caedere silvam’ | «Должно быть, в язычестве зародилось суеверие о том, что бузину нельзя рубить, если только не попросить у нее разрешения в такой форме: «Мать бузины, мать бузины, позволь мне срубить этот куст».

Датское имя этого существа — Хильдемойр (Hyldemoer). Также упоминают, что приведенную Арнкиэлем формулу заклинания трижды повторяли для того, чтобы отломить ветвь или лист от куста бузины.

В Шонене тоже рассказывают о Хюллефроа (Hyllefroa), то есть Матери бузины. В Льюнитсхураде (Ljunitshärad) ее называют Аскафроа (Askafroa), что значит Ивовая Дева.

Утром Пепельной среды (Aschermittwochsmorgen, т.е. в первый день Великого поста в Римско-Католической церкви, прим. пер.) — askons dags morgon, это время выбрано по случайному созвучию со словом ask, «ясень» — предки современных немцев приносили жертву Ивовой Деве. Для этого перед восходом солнца, то есть в то время, которое считается порой активности духов, корни деревьев поливали водой, приговаривая такие слова:

— Nu offrar jag, sá gör du oss ingen skada! / Ныне жертвую я, а ты нам не вреди!

Того, кто приносил вред кусту бузины или осквернял его, преследовала определенная болезнь. Она называлась хюллескул (Hylleskál). Победить этот недуг можно было, полив корни дерева молоком. Это подразумевало подношение угощений безличному божественному (нумену), существующему в образе дерева, с целью загладить вину за прошлую ошибку.

Датчанам также известна Ellefra или Ellerfrau — Дева Ольхи, которая, как следует из имени, обитает в ольхе. В области Веренд (Värend), что расположена в провинции Смоланд, Мать бузины и Ивовую деву также называют Лёфвика (Löfvika), то есть «живущая в листве».

В большинстве этих примеров почитаемый с религиозным трепетом демон и сам приобретает облик дерева, наделенного силой мысли и сознанием. В этом смысле дух дерева имеет отношение к стволу в той же степени, в которой душа человека представляется связанной с человеческим телом. Поэтому дерево и дух дерева составляют замкнутую сущность, которую, например, описывает история, рассказанная на датской арендуемой ферме: считается, что куст бузины начинает гулять по участку, когда наступают сумерки; он заглядывает в окна и смотрит на детей, которых оставили в комнате без присмотра.

Этот рассказ — прямая иллюстрация того глубинного ужаса, который детям прививают суеверным воспитанием и рассказами о том, что дерево одержимо духами.

Глава 6. Литовские лесные духи

Поверье, согласно которому наделенное духом дерево может навредить человеку (см. Askafroa), также встречается и в литовских землях.

Около 1563 — 1570 гг. ревизор Якуб Ласковский (Jacub Laszkowski) проводил перепись населения Нижней Литвы. Он отметил, что в этих областях люди во многом оставались верными языческим воззрениям. И поэтому он намеревался побороть эти суеверия среди жемайтов.

Глава 7. Дерево, человеческое тело и демоны болезни

Удивительный французский обычай, сформировавшийся вблизи Пиренеев, дает нам возможность глубже понять это литовское поверье. Сообщение от де Норе:

Это свидетельство де Норе (de Nore) об Ивовой деве — демоне дерева в нижнелитовских местностях. Считалось, что таким же образом дух, которого называют «хозяин ле Йебля» (Monsieur le Yéble), мог принести вред людям и животным.

Как это иллюстрирует французский источник, и как говорится в литовском поверье, такое действие осуществлялось с помощью насекомых различных видов и цветов. Эти насекомые могут жить под корой, на стволе и в корнях деревьев или трав. Народное сознание представляло себе превращение злых духов в таких насекомых и объясняло этим вселение злого духа в человека. Механика такого перехода, известная уже индийской Атхарваведе и Грихья-сутре (часть Кальпа-веданты, прим. пер.) и присутствующая в представлениях древних германцев, была такова: бабочки, гусеницы, кольчатые черви, жабы и т. д. могут проникать в человеческое тело или тела животных, скот, и паразитически живут в утробе, вызывая разные болезни (например, чахотку, головные боли, рези в желудке, зубную боль, и особенно — ноющие, сверлящие и колющие боли и т.п.).

Вера в таких насекомых основана на очень простом психологическом моменте и часто даже сегодня становится поводом для пугающих фантазий, от которых не могут освободиться даже очень образованные умы.

[Вот пример такого рассказа: ]

Из дикой лесной глуши в некоторые деревни приходили духи, которых называли эльфами (Elbe). Они появлялись перед людьми и скотом. Дерево, под чьей корой скрывались эти эльфы, насылало их на людей и животных либо из-за своей злокозненности, либо чтобы отогнать от себя незваных гостей. Так это нехорошее дерево охраняло свой покой, причиняя беспокойство людям и животным.

Если дух дерева может наслать на кого-то сонмы насекомых, вызвать болезни или наслать эльфов, то он же может их и отозвать. Поэтому при зубной боли обходят грушу по правой стороне, а потом обнимают ее и говорят:

«Birnbaum, ich klage dir, / Груша, тебе жалуюсь,

Drei Würmer, die stechen mir, / Точат меня три червя,

Der eine ist grau, / Один серый,

Der andere ist blau, / Другой синий,

Der dritte ist rot, / Третий красный,

Ich wollte wünschen, sie wären alle drei todt». / Загадаю, чтобы они все померли.

Этот ритуал еще называют «жалоба дереву».

Также считается, что и другие растения, как и деревья, могут насылать на животных глисты. Так, например, богемское суеверие утверждает, что на поле нужно найти чертополох и придавить его камнем и комом земли, сказав такие слова:

«Distelchen, Distelchen / Чертополошек, чертополошек

Ich lass’ nicht eher dein Köpfchen los, / Не освобожу тебе голову,

So lang du nicht frei läßt die Würmer der Kuh’ (des Pferdes u. dgl.). / Пока не выгонишь глистов из коровы (лошади и т.д.)

Однажды распространенное представление о том, что болезнетворные духи живут в дереве, так сильно закрепилось в сознании, что этим демонам начали приписывать не только превращение в насекомых, но и в животных или людей.