Бесплатный фрагмент - Кризис на Ариадне-5

КРИЗИС НА АРИАДНЕ-5

Пролог

Городок по-прежнему выглядел изношенным, словно прохудившийся носок. «Прошло уже почти двадцать с чем-то лет, — подумал Исидор, — а здесь никаких перемен».

Светло-зелёный вокзал покрывали тёмные пятна размокшей штукатурки; по обеим сторонам от единственного входа прижимались к зданию две скамейки с облупившейся краской. Мусорный робот у центральных дверей был доверху забит пустыми ёмкостями из-под пива, пакетиками от закуски и так далее, но, видимо, что-то разладилось в его механизме и опорожнить кузов он не спешил. Аналогичный мусор валялся и под скамейками — вероятно, администрации вокзала было плевать, что робот сломан, переполнен и не выполняет свои обязанности.

В привокзальном буфете Исидор купил два пирожка и бутылку какого-то сока. Продавщица тоже выглядела предельно изношенной, хотя на вид ей было не больше тридцати. С ней пытался заигрывать пожилой солдат в форме космических войск, который, похоже, был слегка пьян. Один пирожок Исидор съел сразу, а второй аккуратно завернул в бумажку и спрятал в карман куртки.

Выйдя из вокзала, он первым делом огляделся. Запущенность и, так сказать, замызганность городка вызвали у него презрительную усмешку. Живут как свиньи в хлеву. Да и столица не лучше, хотя там, конечно, в последнее время почище стало. Обозревая окрестности, Исидор чувствовал себя путешественником во времени, а затем у него возникло ощущение, что время в этом городке почти не двигалось с конца двадцатых и до наших дней, и лишь совсем недавно совершило гигантский рывок. Воспользовавшись этим рывком, тысячи людей вдруг начали размещать на островке безвременья какие-то атрибуты нового века и выглядело это абсурдно. Так, на небольшой стоянке рядом с вокзалом жались друг к другу не только два флаера и оранжевое роботакси, но так же побитая жизнью «Горгона» и — что больше всего потрясло Исидора — песчаная марсианская змея с седлом. Он никогда раньше не видел живую змею и только сейчас это понял. Интересно, из какой провинции приехал её хозяин и зачем? Исидору вдруг захотелось спрятаться в кокон детства, подбежать к владельцу данного транспорта, к этому пережитку прошлого, и попросить немного покататься. Надо же, живая змея…

Он скривился от отвращения к самому себе: увидел какую-то дурацкую змею и раскис как баба. Тьфу. Надо заниматься делами, а не стоять тут как ребёнок в зоопарке.

Решительным шагом Исидор направился к роботакси.

— В приют, — коротко бросил он, влезая под прозрачный колпак.

Глава первая

Если Бог где-то и был — то уж точно не в этих карликовых джунглях, не на этой планете. До сих пор, невзирая на подходящую атмосферу, никто из курьеров «Вектора» так и не рискнул снять скафандр или хотя бы шлем, хотя духота в них стояла ужасающая: облегчённые модели скафандров имели некоторые проблемы с терморегуляцией при температуре выше тридцати по Цельсию и не предназначались для долгих прогулок. Оба мужчины просто обливались потом, особенно Хуан Первый, который был крупнее, а до колонии оставалось ещё как минимум три часа. Если, конечно, не возникнет никаких осложнений. Но в любом случае четверть пути они уже прошли.

Под ногами на данный момент что-то постоянно хлюпало: почва Ариадны-5 в этой местности была болотистой, поэтому микрокосм приходилось нести на руках, а не катить. В итоге, Хуан Первый и анди Томжил, тащившие тяжеленный сервер с искусственным разумом, порой проваливались в грязь чуть ли не по щиколотки, и ругательства грузного испанца то и дело раздавались внутри шлема Володарского. Впрочем, транслировалась не только ругань Хуана Первого: недовольное ворчание узницы сервера, пятиуровневой иры, тоже весьма часто вырывались из динамиков скафандров, и её высокомерное занудство раздражало всех ещё больше, чем духота, джунгли и чавканье болотистой почвы вместе взятые. Мозги иры дрожали в костяных слотах будто желе, и порой казалось, что не от тряски, а просто она выражает таким образом дополнительное возмущение ситуацией. Её имени пока не знал никто, а сама она до встречи с заказчиком не имела права его открывать. Володарский, шагавший впереди с лучевым ружьём наперевес, то и дело ловил себя на мысли, что ему хочется разрядить в сервер всю батарею.

Ситуация была невероятно идиотской. Мало того, что по вине Клеопатры, бортовой иры, «Гидеон Фармански» сел мимо форта, так ещё и амфибия не могла выехать из гаража, потому что двери у того намертво заклинило при неправильной посадке (корабль стоял под наклоном, провалившись одной опорой в какую-то расщелину). Бортмеханик Арктур сказал, что он без проблем всё исправит, но для этого понадобится время, поскольку кораблю нужно сперва придать нормальный наклон. Как минимум, на это уйдёт часов шесть, и для решения проблемы придётся выпускать робота и использовать того вместо домкрата. Решение это смотрелось довольно-таки абсурдно, но других рабочих вариантов никто не смог придумать. Конечно, можно было снова поднять «Гидеона», пролететь минут пять и совершить посадку где положено, но взлёт курьерских кораблей отжирал слишком много энергии, которая стоила очень-очень дорого, поэтому дешевле было пройтись чуть-чуть пешком, чем лишать себя едва ли не четверти заработка в результате штрафа. Шысь-и-Жах, конечно, мог дать разрешение на ненормативный расход топлива в форс-мажорных обстоятельствах, но дело в том, что в данной ситуации не было никакой угрозы для жизни или техники, поэтому курьерам и предстояло найти решение проблемы самостоятельно.

Когда же Хуан Первый связался с колонией и извиняющимся тоном описал ситуацию, её представитель, в ответ на просьбу прислать за ирой их собственный транспорт, страшно возмутился: мол, они делали заказ через дорогущую курьерскую службу не для того, знаете ли, чтобы самим за ним мотаться по местным болотам. Мол, «вы бы ещё попросили нас слетать на Землю и самим там всё купить. Вы вообще курьеры или кто? Да мы лучше бы черепах наняли, они и то быстрее всё доставили бы, да и через болото они бы перешли своим ходом и не ныли бы при этом, как вы, что у них машина, видите ли, сломалась. Да нам-то какое дело до ваших проблем? Мы вас нанимали не для того, чтобы мы помогали вам решать ваши же проблемы, а для того, чтобы ВЫ решили НАШИ. За наши, между прочим, деньги. Идите пешком, тут недалеко, курь-е-ры. Километров пятнадцать всего. Часа четыре уйдёт на дорогу. А мы подождём, так уж и быть».

Это насмешливое «курь-е-ры» настолько возмутило Володарского, что он влез в кадр и уже открыл было рот для того, чтобы высказать этой болтливой научной крысе всё, что он о ней думает, но Хуан Первый взял его за плечи и аккуратно отодвинул от видеофона.

— Мы сейчас уже выходим, не волнуйтесь, — сказал он примирительно. — Местность неопасная, без хищников?

— Да какие, на хрен, тут хищники?! — взвизгнул представитель форта. Вид у него был настолько высокомерный, что теперь уже Володарский предостерегающе сжал руку Хуана Первого, опасаясь взрывной реакции с его стороны. — Их всех расчесали вместе с биосферой, и вам это прекрасно известно!

— А… ээээ… магнитных трасс тут, как я понимаю, нет? — уточнил Хуан Первый осторожно. Перспектива тащить иру на себе не очень его радовала, а если точнее, совсем не радовала. Почти в любом месте Солнечной системы он мог бы просто подцепить груз к невидимой магнитотрассе и толкать его перед собой, но на этой планете второе зрение испанца не смогло увидеть ни одного курсора.

— Магнитки? Здесь?! — колонист саркастически расхохотался. — А загрузочный киоск вам случайно не нужен? Через каждые двадцать метров, допустим. Не нужен, а?

На вид ему было лет тридцать (но сколько на самом деле — не ясно), а вытянутое лицо покрывал узор из разноцветных голографических татуировок. Чиновники из отделов кадров запросто могли прочитать по этим татуировкам чуть ли не всю биографию их хозяина, но всё, что понял в чужом лицевом узоре Хуан Первый — это то, что колонист родился на Фобосе. Чего он такой взвинченный-то? Сидит в тепличных условиях как цыплёнок в яйце и непонятно почему нервничает. Хуан Первый вдруг заметил, что удалённый собеседник старается располагать голову относительно камеры так, чтобы в мониторе было видно только его лицо, но ни в коем случае не плечи и шею. Когда же он немного дёрнулся, курьеру показалось, что представитель колонии одет в женское платье, что ли, и что его тощая шея опутана чем-то типа бус. Гомос? Перевёртыш? Мордой, вроде, не похож. Но рассмотреть всё детальнее не удалось, поскольку на этом сеанс связи грубо прервался, то есть в форте просто-напросто на полуслове отключили видеофон. М-да. Он уже пожалел, что связался с фортом сразу по прибытии, ведь можно было дождаться, когда Арктур выведет машину и позвонить заказчику уже потом. Ну кто же знал, что они такие нервные там?..

— Ты заметил, во что он одет? — осторожно уточнил Хуан Первый у Володарского.

— Нет, а что?

— Да так, ничего. Показалось, наверное. Короче, одеваемся — и в путь.

— Пятнадцать километров тащиться с этой коробкой по жаре? — возмутился Володарский.

— Ну а что нам остаётся? Томжил, выкатывай иру.

Андроид кивнул и пружинистой походкой направился на склад. Хуан Первый немного завидовал ему: Томжил не рефлексировал, не нервничал, не переживал; он просто «был». Несмотря на какие-то, казалось бы, отличительные черты и личностные характеристики, на самом деле он никаких личностных характеристик не имел, так как не имел и самой личности (и пола). Андроид всё видел и даже мог кое-как анализировать увиденное и услышанное, но индивидуумом себя не осознавал. Почти все попытки поговорить с ним на эту тему заканчивались так называемыми «философскими истериками» курьеров (термин Володарского), потому что те немногословные, но чрезвычайно ёмкие ответы, которые давал им Томжил, порой находились за гранью человеческого восприятия. И в то же время именно дискуссии с андроидом считались самым лучшим развлечением курьеров.

Что же касается «отличительных черт» Томжила, ими его наделили сами люди, подобрав андроиду такие одежду, татуировки и причёску, чтобы они максимально индивидуализировали его. В итоге, искусственный человек был одет в поношенный серый свитер (когда-то принадлежавший Арктуру), женские полимеры (Хуан Первый шутки ради украл их у девицы, которая три года назад работала у них контрактной секс-спутницей в течение двух рейсов), а над губами ему наклеили чёрные усы, специально купленные Володарским на каком-то торговом спутнике, то есть вид у андроида был совершенно идиотский. Невозможно было не ухмыляться, когда это нелепое существо, отвечая на подковыристые вопросы двух курьеров во время их философских диспутов, пыталось рассуждать о личностном и безличностном. Постоянная память — за исключением базовой — у андроида отсутствовала, а временная очищалась каждый час. При острой необходимости можно было купить внешнюю память и вставить её в подзатылочный слот, но стоила она пока дороговато, так что курьеры не спешили делать из Томжила интеллектуала. Шутки в свой адрес андроид воспринимал совершенно хладнокровно, не совсем, видимо, понимая, кому они вообще адресованы, поэтому какой-либо болезненный оттенок в отношениях между ним и курьерами отсутствовал.

Всего на корабле насчитывалось семь членов экипажа, из которых людьми были только четверо: Хуан Первый, Володарский, Арктур и Хироми. Хуан Первый был помощником капитана корабля и одновременно капитаном Курьерской службы, а Володарский — адъютантом КС и по совместительству ещё много кем. Они работали в паре уже девять лет и к служебному росту совершенно не стремились. Ещё пять лет назад различные вопросы, касающиеся самоидентификации личности, их не беспокоили вообще, но после того, как на каждый курьерский корабль принудительно поместили свежепроизведённого андроида, эта тема стала всплывать в их диалогах и мыслях всё чаще и чаще. То, что началось как простые приколы над бестолковым синтетиком, постепенно мутировало в какие-то извращённые философские игры.

Хуан Первый, недавно перешагнувший стадвадцатилетний рубеж, был крупным ширококостным мужчиной с круглым добродушным лицом. С женой он бесконфликтно развёлся почти сразу после того, как переквалифицировался из дальнобойщиков в космокурьеры, поскольку при многомесячных разлуках вообще не было никакого смысла в моногамном брачном контракте. Внешне их «не-разлей-вода» -дуэт с тощим и длинным Володарским, которому летом должно было исполниться всего лишь тридцать семь, смотрелся довольно-таки комично, и если бы Томжил имел чувство юмора, он бы, вероятно, в ответ на курьерские шуточки регулярно язвил: мол, а вы на самих себя-то хоть раз в зеркало смотрели? Что касается Володарского, то он оставил Землю вскоре после того, как практически во все дома Уральского Эмирата стали принудительно заселять беженцев из затонувшего Китая. Мало того, что многочисленные сыновья и племянники эмира свободно входили в любые квартиры с целью оплодотворения любой приглянувшейся им девушки, так теперь ещё и эти китайцы… В конце концов, Володарский не выдержал и сбежал на Небеса, оставив свою однокомнатную квартиру пожилому китайскому инженеру и его сыну, с которыми делил её почти полгода. Впрочем, государство заплатило ему за квартиру довольно щедро, поскольку китайское правительство, базировавшееся теперь на Луне, ещё более щедро рассчитывалось с теми, кто согласился помочь их гражданам в такие трудные минуты. Почти все вырученные деньги Володарский потратил на лицензию на убийство, о которой мечтал уже давно, и из трёх звёздочек одна уже была неактивной: три года назад во время доставки груза на Марс они с Хуаном Первым были атакованы местной шпаной и в порядке самозащиты пришлось одного застрелить. Своих квартир у обоих сейчас не было, и по мере необходимости они просто арендовали абонентские модули в орбитальных пригородах.

Бортмеханик Артур Оганесян, которого курьеры окрестили «Арктуром», был тих, молчалив и попал на их корабль благодаря очередной всеземной амнистии. Именно по этой причине он в течение десяти лет обязан был сосуществовать с электросовестью на левом виске, временно пустившей корни в его нервной системе. Никто из курьеров не знал, в чём состояло его преступление, а спрашивать про это у самого бортмеханика было бы бестактно, поскольку бедняге и без этого жилось непросто. Впрочем, слишком сложно ему тоже не жилось, ведь электросовесть вряд ли досаждала ему, когда он занимался делами или играл в шахматы с Клеопатрой. Работал Арктур бортмехаником уже три года, с другими членами экипажа практически не общался, но, впрочем, этого общения никто ему и не навязывал. Для курьеров он был просто частью интерьера. Судя по его поведению, бортмеханик придерживался жизненного девиза «молчание — золото» и был крайне молчалив, а если и говорил, то делал это очень медленно, тщательно подбирая каждое слово. Перед тем же, как что-то сказать, армянин обычно несколько секунд шевелил нижней челюстью и губами, словно взвешивая подходящие слова. Эта его привычка нашла отражение в шутках Володарского и Хуана Первого: когда кто-то из них не сразу отвечал на какой-либо вопрос, а задумывался, другой мог дразнить его, издевательски вращая нижней челюстью. Сам бортмеханик про этот специфический юмор не знал.

Капитан корабля Шысь-и-Жах принадлежал к негуманоидной расе друг-другов и был похож на смесь ленивца с осьминогом. Будучи телепатом, с людьми он мог говорить только посредством биологических декодеров, то есть других людей, и роль такого своеобразного переводчика на их корабле исполняла японка Хироми, которая заодно подписала и контракт секс-спутницы. Когда друг-друг желал пообщаться с людьми, девушка сажала маленького инопланетянина к себе на плечи, и тот вводил ей в уши два тонких щупальца, стараясь подобраться их кончиками как можно ближе к человеческому мозгу (на сленге такую пару называли «кентавром»). После того, как включался симбиотический режим, он мог говорить непосредственно через японку, у которой, как и у всех жителей Солнечной системы, в спинной мозг был имплантирован мультиязычный лингвоадаптер с подзарядкой от сердца, поэтому можно сказать, что мысли Шысь-и-Жаха, достигая конечного слушателя, переводились аж дважды.

На контакт с людьми друг-други вышли три века назад и были настолько дружелюбны, что презентовали перепуганному человечеству несколько продвинутых технологий в знак своего мирного расположения. Различные группировки ксенотеррористов до сих пор пытались изгнать этих маленьких волосатых осьминогов из Солнечной системы назад на Плеяды, но в общем и целом к дружелюбным инопланетянам давно все привыкли, к тому же вреда от них не было никакого. Раса друг-другов была совершенно мирная и неконфликтная (но при этом могла неплохо себя защищать), и Шысь-и-Жах, как её характерный представитель, тоже был чрезвычайно добр ко всему живому и при этом флегматичен как ленивец. Как и все друг-други, он был помешан на исследованиях земного искусства, причём его интересы уходили в докосмическую эру и касались первых прототипов видеорамы и грёз. На Луне у него была огромная коллекция древних фильмов и игр, а также несколько копий антикварной техники, которая могла всё это воспроизводить. Попытки Шысь-и-Жаха приобщить к прекрасному других членов экипажа ни к чему не привели: люди просто не могли понять, как нужно смотреть плоские двухмерные фильмы. Зачем это делать, они тоже не понимали. «Да какой в них смысл, если ты сам не можешь там участвовать? — нередко вопил Володарский в ответ на навязчивые предложения друг-друга. — Они же там плоские все, маленькие, бегают в твоей кастрюле как нарисованные! Зритель должен быть внутри, а не снаружи! Это всё ископаемое искусство, кому оно нахрен сейчас нужно?!» В итоге, маленький инопланетянин предавался своему хобби в гордом одиночестве.

Помимо этого Шысь-и-Жах любил ставить людей в тупик всякими странными неуместными вопросами типа «Если ощипать разумную птицу, найдутся ли такие птицы, для которых зрелище собрата без перьев было бы порнографичным?» Иногда, впрочем, вопросы были не очень идиотскими, а даже интересными, провоцирующими на размышления, а азарт дополнительно возрастал благодаря платным пари. Например, на прошлой неделе курьеры целый день потратили на поиск ответа к загадке «Как допросить слепоглухонемого, лишённого конечностей, без помощи телепатии?» Володарский, спустя два часа непрерывного мозгового штурма, не выдержал и спросил у друг-друга, точно ли существует ответ, и инопланетянин ответил через японку, что ответ существует. В конце концов курьеры сдались, и Шысь-и-Жах сказал, что никакой необходимости допрашивать такого инвалида вообще нет, поскольку не существует ни одного события, свидетелем которого тот мог бы стать. Володарский словно взбесился и начал орать, что это не ответ и что такой ответ неправильный. Перепуганный друг-друг тут же спрыгнул с Хироми и быстренько умчался к себе в каюту, поскольку любых конфликтных ситуаций старался избегать, а курьеры около часа снимали нервное напряжение в объятиях любвеобильной японки.

Седьмым членом экипажа была старенькая трёхмозговая ира по имени Клеопатра. По всем правилам, её мозги давно следовало заменить на более современные (или хотя бы подлечить старые), но курьеры к ней очень привыкли, да и она к ним тоже, поэтому Хуан Первый никак не решался написать заявление о ремонте или замене ириных мозгов, опасаясь частичной потери личности Клеопатры. И в то же время оба понимали, что рано или поздно это сделать придётся, поскольку их ира — в связи с неправильным распределением питания в корешке среднего мозга — иногда совершала грубейшие ошибки в расчётах, и как раз именно это произошло и сегодня, когда она посадила корабль на огромном расстоянии от форта заказчиков, да к тому же на болотистую местность. Для курьерских кораблей такие ошибки были непростительными, а укрывательство бракованной иры каралось крупным штрафом или даже увольнением, поэтому выдать Клеопатру нужно было сразу после этого рейса…

Глава вторая

Амрита Бенегал, смуглая пухленькая брюнетка без внешних признаков старения, насмешливо прищурившись, наблюдала, как Ян ван Аллен с перекошенным от ярости лицом срывает с себя её платье и самодельные бусы, сделанные из каких-то деталей. Бедненький, не успел одеться, как уже раздевается. Его разговор с курьерами она видела почти с самого начала и прекрасно понимала, как по-дурацки выглядел глава колонии со стороны. Его нервозность тоже была хорошо ей понятна, и Амрита злорадно усмехнулась, заметив, что ван Аллен перехватил её взгляд и отреагировал на него специфическим подёргиванием губ. Казалось, ещё чуть-чуть — и он заплачет. Волосатая грудь главы колонии, когда-то возбуждавшая Амриту, теперь не вызывала у неё ничего, кроме отвращения.

Заглянула она к нему сегодня просто забавы ради, поскольку ей нравилось смотреть, как ван Аллен от этого бесится. Причём заглянула в самом буквальном смысле: окно его кабинета было открыто, и Амрита, облокотившись на подоконник, раздвинула грязные шторки и просунула ухмыляющуюся голову внутрь. Ван Аллен, как оказалось, разговаривал с кем-то по види, а спустя секунду она вдруг поняла, что беседует он не с терраформаторами, а с курьерами. Господи, неужели удастся наконец увидеть на этой дурацкой планете какие-то новые лица? Неужто они всё-таки прилетели?

Заметив в окне её физиономию, ван Аллен скривился, но ничего не сказал, лишь затряс указательным пальцем возле губ: мол, ни звука. Амрита внимательно слушала их беседу и хихикала, поскольку глава колонии вёл себя как полный идиот. Да ещё и связь оборвал…

— Разорву контракт на хрен! — нервно бормотал ван Аллен, снова втискивая своё тощее тело в шорты. — Взад-вперёд переодеваться приходится, идиотизм… Улечу отсюда ко всем чертям, а вы разлагайтесь тут дальше, а я буду…

— Ничего ты не разорвёшь и никуда ты не улетишь, — оборвала поток его фантазий Амрита. — Потому что у тебя гордыня зашкаливает. Ты слишком горд для того, чтобы порвать контракт в середине срока, ведь на Земле от тебя потребуют объяснительную, а этого ты боишься больше всего на свете. Был бы ты таким же смелым, как и в презентации, ты бы давно доложил Земле о том, что тут происходит, — последнее замечание можно было отнести и к ней самой, но она старалась об этом не думать. — А в итоге даже Аана — и та гораздо смелее тебя оказалась. Пока-пока! — Амрита помахала ван Аллену кончиками пальцев и, хихикая, удалилась.

Из двери лаборатории вдруг вылетела лунная дурочка в надвинутой на глаза шляпе и стремительно унеслась прочь. Амрита фыркнула: а она-то что в лаборатории делала? Видимо, совершала очередной эзотерический обряд с покойной ирой, хе-хе. Интересно, слышала ли она разговор ван Аллена с курьерами?..

Циничная и антипрофессиональная шутка про Аану вырвалась у Амриты сама собой, но экспромт получился весьма удачный, судя по искривлённой физиономии ван Аллена. Инженера-сейсмолога Аану Лаукомба позавчера успели вовремя вытащить из петли, на которой она пыталась повеситься в одной из лабораторий. Повторных попыток самоликвидации девушка пока что не предпринимала. Как догадывалась Амрита, всему виной был пост-охотничий невроз, чуть не победивший и её саму. Супружеское же трио, в которое входила Аана, событие никак не прокомментировало.

Вначале всё шло, в общем-то, нормально. Никто ни с кем не ругался, а благодаря отсутствию привычных техногенных благ Ариадна-5 казалась своеобразным экзотическим курортом. За пятнадцать лет, прошедших после первого, самого радикального терраформирования, климат планеты более-менее выровнялся, жуткие бури прекратились, но в любом случае всё это требовало более тщательной подстройки и анализа. Для этого-то и направили сюда — в дополнение к бригаде терраформаторов — небольшую группу людей, которые должны были на месте всё изучить «с нуля», отредактировать погрешности и подготовить планету к заселению. Сами же терраформаторы ушли далеко на юг, корректируя местность там и периодически связываясь с колонией для консультаций. Обе группы людей друг с другом ни разу не встречались, общаясь только по види. Вернее, физический контакт между ними был всего лишь один, в день прилёта. Корабль высадил колонистов и улетел, а два высоченных киборгизированных терраформатора, встречающие гостей у форта, вкратце объяснили тем, где что лежит, после чего сели в весьма необычный вертолёт и исчезли с концами.

Их форт, заранее собранный терраформаторами, включал в себя лабораторный комплекс, минибольницу, два общежития с тремя комнатками в каждом, эмбрионник (можно сказать, основу всей миссии), мини-часовню для священника, оранжерею, а также склад и ангар для транспорта в одном помещении. Вокруг него был установлен охранный периметр с тремя лазерными пулемётами. Обороняться на Ариадне, впрочем, было не от кого, по крайней мере, в этом районе. Из более-менее крупных животных здесь водились только безобидные зверьки, похожие на броненосцев и очень тяжёлые (да и сила тяжести тут была немного больше, чем на Земле и тем более Луне). Благодаря иронии Иммануила Лаукомбы, пожилого афрокитайского геодезиста с научной степенью по ботанике, их сперва окрестили «гантелями» («Ох, они же килограмм двадцать весят, как гантели какие-нибудь!»), а потом, благодаря женской части колонистов, переименовали в «гантеш». Проживали эти зверьки в густых джунглях, простирающихся на много километров к северу от форта, а питались какими-то червями, которых добывали из-под земли при помощи трубчатых носов. Людей они весьма боялись, так что первый гантеша был убит чисто случайно, то есть погиб по собственной же глупости. Нежное мясо этого зверька, скрытое тяжёлой раковиной, оказалось очень вкусным. Впрочем, еды в форте и так хватало, поскольку на самообеспечении они должны были протянуть тут целых два года, а охотиться за местной живностью было совершенно необязательно — по крайней мере, так казалось вначале.

Вся еда, а так же некоторый запас лекарств, оружие, хозяйственный инвентарь, транспорт и так далее хранились на складе у Исидора, смуглого марсианина с индейской кровью. Кроме этого, в его подчинении находился дорогущий синтетик, выполняющий наиболее тяжёлую и грязную работу. К сожалению, в режиме по умолчанию тот комментировал вслух почти каждое своё действие, и поэтому на второй день существования их колонии (по обоюдному желанию всех колонистов) ему отключили возможность разговаривать вообще, поскольку из прилагающейся к нему инструкции никто так и не смог понять, как понизить плотность его монологов, не отключая их совсем. Ещё спустя неделю андроид вдруг по непонятной причине впал в кататонический ступор, где и пребывал до сих пор, так что часть его обязанностей взял на себя всё тот же Исидор. Первые три месяца он исполнял рабочий долг на очень высоком уровне, помогал всем устанавливать различное оборудование, настраивал вместе с ирой охранный периметр, инфослой и так далее, хотя, как казалось некоторым, при этом он с самого начала смотрел на учёных чуть свысока. Когда все более-менее адаптировались к новой жизни и местному климату и лучше узнали друг друга, произошёл первый серьёзный конфликт между ним и биологом Жаком. По мнению некоторых колонистов, именно Жак и был не прав изначально, и именно его ошибка привела к диктатуре Исидора в форте, поэтому Жака и его бойфренда с тех пор бойкотировали (ведь нужно же было свалить на кого-то вину за свою трусость).

Как рассказывал потом сам потерпевший, марсианин взял у него послушать какую-то книгу, но вернул её с лёгкой царапиной на задней стенке, в самом низу. Педантичный француз такие вещи воспринимал очень болезненно, как выяснилось.

— Вы же все меня знаете! — кричал Жак, и именно в этот момент Амрита поняла, что она его совершенно не знает, да и никто здесь никого не знает, если на то пошло. — Когда я даю кому-нибудь книгу, я её в пластик оборачиваю, чтобы не поцарапали или экран не раздавили! Он прозрачный такой, чуть матовый, не мешает ни листать, ни смотреть! Но если он как-то поцарапал книгу сзади, значит, он этот пластик снимал! И я не мог понять, зачем он это сделал! Это научный интерес! Я не мог понять его мотивации и до сих пор её не понял! — здесь он демонстративно потёр рукой свежий синяк под глазом, возможно, первый в его жизни (сам Исидор в зале для собраний отсутствовал). — И вот я возвращаюсь к нему с этой книгой, а он сидит и футболом своим грезит, дикарь! — Исидор был приверженцем недавно возрождённого культа земных футболистов и часто смотрел грёзы с современными чемпионатами. — Я ему говорю: мол, так и так, книга поцарапана, но я в общем-то беспокоюсь не из-за этого, мне просто не ясна мотивация, руководствуясь которой вы сняли с книги обложку, а ведь раз книга поцарапана, значит, обложку с неё снимали! И я хочу знать, для чего!

На этом моменте его речи Амрита поморщилась и прошептала сама себе: «Маленький зануда!» Она не была уверена, что на месте Исидора не поступила бы точно так же. Возможно, именно благодаря инстинктивному нюху марсианский индеец её и не трогал, каким-то образом понимая, что они сделаны из одного теста. Не трогал вообще. Никак не реагировал, не задирал ни разу, словом, делал вид, что её не существует вовсе. Остальные из-за этого жутко бесились и порой выдвигали совершенно абсурдные обвинения, будто она с ним заодно, но саму Амриту такое статус кво более чем устраивало (хотя, конечно, очень сильно всё осложняла охота).

Она не раз задавала себе вопрос: тогда почему вы не вместе, если уж вы так похожи? И сама же отвечала себе, что как мужчина он не в её вкусе и совершенно не привлекает её сексуально. Он был чересчур уж неотёсанным, словно сказочный Пиноккио, сбежавший от папы Карло раньше положенного срока и теперь весь покрытый зазубринами и торчащими отовсюду щепками. «Наверняка, все марсиане такие, — думала Амрита. — Дикие, грубые, наглые, словно какие-нибудь пещерные охотники». Сама Амрита на Марсе никогда не была, но видела несколько марсианских грёз, а так же изредка смотрела новости, где порой мелькали и репортажи про эту диковатую планету. Определённо, жить бы там она не смогла. Марс был своеобразным антиподом Луны, где Амрита однажды пыталась прижиться, но в итоге не выдержала лунной стерильности и снова спустилась на Землю. На Луне всё было слишком правильным, слишком чистым, слишком занудным, но холёные биороботы, проживающие там, казалось, были всем довольны. В итоге, именно на Луне находились сейчас самые престижные учебные заведения, научно-исследовательские центры и так далее. Марс же, как метко заметил один из знакомых Амриты, представлял из себя этакий кошмарный сон социалиста, где практически не было среднего класса, а богачи нещадно эксплуатировали рабочих, вкалывающих на фабриках и заводах за сущие копейки. Это описание хорошо иллюстрировалось марсианскими грёзами, при просмотре которых многие люди испытывали сильный дискомфорт, поскольку не могли проассоциировать себя ни с одним персонажем, а симбиоз зрителя и актёрской аватары был обязательным в грёзовидении. Героями таких картин в основном были асоциальные элементы и страдающие женщины, так что ассоциировать себя с ними могли лишь какие-то мазохисты или преступники.

Вот, собственно, и всё, что Амрита знала о Марсе, и этой информации ей вполне хватало. На Земле она чувствовала себя более уместно: там было и не слишком стерильно, и не слишком грязно, то есть это была как бы золотая середина между Марсом и Луной. Лунатики же землян презирали, а марсиан боялись.

Вторая причина, по которой Исидор не привлекал Амриту, заключалась в том, что её не интересовали мужчины, с которыми она была бы на равных в психическом плане или которые пытались командовать ею. Её интересовали только самцы подчинённого типа. Она и сама не могла понять, почему это так. Возможно, потому, что её отец и самый первый парень были такими же. Мать нередко била отца при дочери, а тот покорно это сносил, и дочь просто-напросто начала копировать поведение родителей. Классический случай, так сказать. На этой дурацкой планете никаких подходящих кандидатур для межполового союза, увы, не нашлось, хотя в самом начале Амрита считала, будто ван Аллен ей должен подойти (особенно если его правильно обработать). Однако, первое впечатление оказалось обманчивым. Ван Аллен не только был строптивым, словно необъезженный мустанг, но и не желал эту строптивость укрощать, а это вообще ни в какие ворота не лезло. Любые отступления от патриархального типа отношений его не интересовали. Особенно унизил Амриту его отказ доставить ей удовольствие орально, и именно из-за этого она и решила порвать с ним окончательно.

Итак, французик заявился к Исидору и потребовал разъяснений насчёт царапины. Он ждал какого угодно ответа, но только не такого наглого и спокойного: «Я не снимал обложку». «Да как же так? Как это не снимали? А откуда же тогда там эта царапина?» «Ну, может, это вы сами когда-то поцарапали, но забыли». Жак рассказывал: «Я аж похолодел весь от такой наглости! Ведь мы оба прекрасно знали, что обложку он снимал! А он смотрит на меня таким кристально-честным взглядом, и говорит, что это я сам книгу поцарапал!» «А может вы и правда её сами поцарапали?» — уточнила Амрита, и Жак аж побледнел, затрясся и закричал, что они специально тут все над ним издеваются, и что это всё эксперимент, наверное, какой-то; словом, закатил настоящую истерику. Гневно зыркая на Амриту, остальные принялись успокаивать Жака и отпаивать его минеральной водой.

После того, как приступ истерики у мужчины был купирован, тот закончил свою историю. По его словам получалось, что он и там устроил концерт, а Исидор не выдержал и в грубой форме предложил ему свалить. Жак отказался, продолжая настойчиво (то есть занудно) требовать разъяснений. Исидор в ответ сказал, что никаких разъяснений он давать не обязан, особенно какому-то земному гомосу и в конце концов якобы ударил его под глаз, после чего француз и побежал всем жаловаться. Амрита ради шутки хотела спросить, а может он сам ударился лицом о дверной косяк, когда трусливо убегал, но благоразумно промолчала. Этот жеманный истерик порядком её раздражал, причём не только своим поведением, но и внешностью: лицо Жака было заострённым, словно у крысёнка, как будто кто-то обхватил его физиономию всей пятернёй, потянул на себя и в таком положении намертво зафиксировал. Амрита не понимала, как он может привлекать других мужчин с подобной-то внешностью, но, впрочем, чувствам не прикажешь…

Спустя неделю, когда всё тот же Жак вместе с доктором Гривенем, своим любовником, пришёл к Исидору за продуктовыми картриджами, кладовщик вдруг заявил (возможно, на самом деле всё было совсем не так), что лавочка закрыта и что отныне он будет выдавать картриджи только тогда, когда сам этого захочет, и только тем, кому он захочет их дать, а такого желания у него может и не возникнуть. В первые секунды после этого заявления оба гомоса даже и не знали что сказать; они просто застыли от такой наглости. Затем доктор Гривень не выдержал:

— А тебе не кажется, что ты много на себя берёшь, кладовщик? Неделю назад ты ударил моего друга, а сегодня…

Исидор лениво поднялся со своего кресла и вдруг резко пнул доктора ногой в промежность. С нечеловеческим воем тот упал. Жак побледнел, а столкнувшись с насмешливым и в то же время грозным взглядом Исидора задрожал. Ухватив стонущего друга подмышки, он быстро поволок его прочь со склада.

Всё это — по их словам.

Спустя два часа к Исидору была направлена делегация, состоящая из ван Аллена, Амриты и двух Лаукомба: Иммануила и Рабита. Ах да, за ними увязалась и чокнутая лунатка. Как выяснилось, Исидор с утра зачем-то побрился наголо, от чего его лицо приняло настолько грозный вид, что все члены делегации тут же потеряли боевой настрой. Около минуты все молчали.

— До нас дошли сведения, — дрожащим голосом произнёс наконец ван Аллен, — что вы, Исидор Челленджер, не только бьёте уважаемых учёных, но и…

Он продолжал что-то заискивающе бубнить, надеясь, вероятно, что интеллигентная речь их всех спасёт и образумит зарвавшегося кладовщика, но все попытки разговаривать с марсианином на языке культуры и логики были заранее обречены на провал. Амрите стало противно его слушать, и она отключила лингвоадаптер, так что теперь скрипучий голос бывшего любовника отфильтровывался и не переводился. На красном лице Исидора плавала надменная усмешка. Амрита вдруг поняла, что жутко стыдится всей этой шутовской компании, с которой она сюда заявилась, и медленно отошла в сторону. «Боже, ну и идиоты, — думала она. — Ведь очевидно же, что единственный язык, который понимает кладовщик — это язык наглости и силы. Всю вашу интеллигентную нудятину он просто-напросто не слышит, не понимает её, но только естественным образом, а не в связи с отсутствием лингвика. Лучше сразу подчинитесь ему, не позорьтесь».

Не дождавшись конца этих идиотских односторонних переговоров, Амрита не выдержала и ушла. Потом ван Аллен пытался обвинять её, будто она их предала и бросила чуть ли не на поле боя, но она лишь рассмеялась ему в лицо в ответ на эти глупости. Не было никакого поля боя. Просто овцы пришли в логово к тигру высказать своё овечье несогласие с тигриной политикой, но тигр их вряд ли услышал. Он просто щёлкнул зубами, и овцы тут же убежали. Амрита так и не узнала, что именно там произошло, да и вообще потеряла интерес к сотрудничеству с кем-то. Теперь каждый был сам за себя. Но контракт у всех заканчивался только через полтора года… Где же брать еду тем, кто не хочет ходить на задних лапках перед Исидором?

В итоге, все вынужденно перешли на самообслуживание. Свободные мужчины и женщины устраивали теперь своеобразные ролевые игры в семью, но в любом случае от мужчин сейчас не было никакого толку, поскольку охотиться на гантешей могли только женщины. Мало того, что эти животные встречались поблизости от периметра не так уж и часто (порой приходилось чуть ли не по часу сидеть в засаде), так они при виде мужчин стремительно убегали, причём на очень большой скорости. Зато выяснилось, что зверьки охотно подходят к человеческим самкам, которые к тому же ласково их подзывают, поэтому охотниками в их колонии стали именно женщины, а не мужчины. Иногда Исидор баловал кого-нибудь нормальной едой в обмен на что-либо унизительное (например, подмести пол в складском помещении), но всё же на унижения ради еды оказались способны немногие. Пока самки охотились, самцы занимались домашним хозяйством: выращивали овощи и злаки в оранжерее, синтезировали воду, убирались и так далее, то есть колонисты поменялись гендерными ролями. В связи с отсутствием картриджей, кухонные принтеры в их домах покрылись пылью; готовить приходилось самостоятельно при помощи электроплиток, которые на всякий случай тоже были установлены в домиках. Амрита видела сегодня ту нелепую размазню, которой кормил себя ван Аллен, и в тот момент, когда тарелка с этой бурдой оказалась перед её взором, она не знала, чего ей хочется больше: блевать или смеяться. Бедный Ян, хе-хе. Как сурово обошлась с тобой жизнь-то…

Протестовать диктату Исидора не осмелился больше никто. Сам он при этом никого не бил (и у Амриты были большие сомнения в достоверности показаний гомосов про насилие над ними), но вёл себя так, что никому не хотелось с ним связываться. Он и они были разными полюсами магнита, никто не мог к нему даже приблизиться. Тревожность колонистов дополнительно подросла, когда Гривень вдруг уверенно сообщил, что татуировки Исидора — тюремные, а Жак визгливо добавил, что тот наверняка сидел за убийство. Амрита хорошо понимала, что если бы Исидор не захватил власть (вернее, если бы все колонисты не отдали власть кладовщику), в колонии бы всё шло тихо-мирно, никто ни с кем бы не ругался и так далее, но как только возникла угроза выживанию, всё тут же переменилось. Теперь в дело вступили инстинкты, и сразу стало видно, кто есть кто. Наблюдать за этим со стороны было очень и очень забавно.

Вчера, просматривая рабочие файлы, Амрита вдруг наткнулась на свою раннюю запись, сделанную ещё в Солнечной системе, в которой она набрасывала краткие характеристики остальных колонистов. В то время она никого из них толком не знала, и поэтому перечитывать такое было вдвойне забавно. Особенно нелепо выглядели её заметки о ван Аллене. Наброски эти были сделаны ею на хинди, который позволял выражать мысли намного более точно, чем современный письменный интер-язык (его иероглифы Амриту просто бесили).

«Доктор Марк Гривень. Чуть насмешливый взгляд — значит, высокомерный и, скорее всего, циничный. Уверен в себе. Со всеми поздоровался за руку, пожатие очень крепкое. Когда сидит, всегда закидывает ногу на ногу. Когда сталкивается взглядом с кем-нибудь — беззлобно усмехается. Похож на активного путешественника, загорелый, спортивный. Субвозраст — около сорока.

Ян ван Аллен. Наш главнокомандующий, так сказать. Высокий, худощавый, сексуальный. Говорит очень уверенно, производит впечатление человека, на которого можно положиться. Общителен, галантен.

Капилата Дэвидсон. Малолетка. Слабоумная какая-то. Сразу видно, что с Луны. Выглядит как привидение: кожа белая словно брюхо у лягушки, сама тощая, платье до пяток, шляпа. Будет заниматься искусственным разумом, как сказал мне Ян. Я ответила, что ей и самой не мешало бы такой разум имплантировать. Яну шутка понравилась, смеялся. Интересно, можно ли будет использовать этого милого мальчика для своих нужд?

Исидор, фамилии не знаю. Марсианин, присоединился к нам самым последним. Сразу видно, что шудра. Такое впечатление, что он нас стесняется. Как я понимаю, будет заниматься хозяйством.

Три Лаукомбы. Спокойные, деловитые, обходительные. Девушка у них симпатичная, глазки умненькие. Старичок суетливый, смешной. Как я понимаю, это семья: жена и два мужа. Странноватая компания, но лишь бы работали нормально.

Жак Мутье. Людям с такой внешностью я не доверяю. Судя по ужимкам, пассгей. Постоянно и со всеми шутит, городя какую-то чушь. И он — биолог? М-да.

Священник. Ну вот нахрена там священник?! Зачем вбухивать столько средств на доставку в другую звёздную систему какого-то помешанного? Какая связь между религией и колонизацией планет? Не понимаю. Ян тоже нелестного мнения о нём. Бородатый старик, то есть сразу видно, что именно старик, хоть и выглядит моложаво. Ему лет двести, поди, и не стригся уже лет сто. Наверняка, будет читать морали и мешаться у всех под ногами».

Ван Аллен — «милый мальчик», ха-ха-ха! Этот момент в своих ранних записях веселил Амриту больше всего. Теперь ей стало намного интереснее работать, а ведь вначале она наивно думала, что тут будет скучно. Как и другие обитатели колонии, Амрита совмещала несколько должностей сразу: психолога, психиатра и социобиолога (то есть наблюдала за поведением колонистов и имела право вносить в него какие-то коррективы), но поскольку почти все колонисты друг друга бойкотировали, по профессиональным вопросам к ней никто не обращался, а профессиональных непрошенных советов избегали. Это её тоже устраивало, поскольку поведение было намного красноречивее откровений. С кривой усмешкой Амрита бродила каждый день по колонии с камерой за ухом, наблюдая за другими колонистами и иногда задавая им какие-нибудь провокационные вопросы, ответов на которые чаще всего не получала. Ей даже было немного жаль, что всё происходило чисто спонтанно, а не было заранее продуманным социологическим экспериментом. Впрочем, её исследовательская работа от этого ничуть не страдала; скорее, наоборот.

Глава третья

— Всё, я больше не могу! — прохрипел Хуан Первый. — Остановка! Томжил, стоп-машина!

Они осторожно опустили сервер на пружинистую влажную почву. Колёса подставки тут же утонули в земле сантиметров на пять. Хуан Первый злобно оглядел окружающий его пейзаж, надеясь нащупать взглядом тот переход, после которого сервер можно будет снова катить, а не тащить. Руки просто отваливались.

— И это называется курьерской доставкой? — тут же съехидничала ира. На верхних углах её корпуса было прилеплено по камере, благодаря чему она могла следить за происходящим с четырёх сторон одновременно.

— Заткнись, дешёвка, — отрезал Володарский.

Ира обиженно умолкла. Её модель и правда была сравнительно недорогая (оплата курьерских услуг обошлась заказчику дороже самой иры), но обращение «дешёвка» в данном случае звучало не как ценовая характеристика, а как оскорбление. Хуан Первый ухмыльнулся, поняв, что на какое-то время ира притихла. Володарский с интересом изучал местную флору, ощупывая листья и поглаживая стволы. Малорослые деревья (или же это всё-таки был кустарник?) с мясистыми сизыми ветками доходили ему до уровня шеи, а росли, слава богу, не слишком густо. С некоторых веток свисали полураскрывшиеся бутоны цветов с ярко-жёлтыми лепестками, которые слегка колыхались. От земли поднимались какие-то испарения.

Метеомонитор скафандра показывал наличие лёгкого ветра и плюс тридцать восемь по Цельсию. Уровень кислорода тоже был в норме. Курьеры то и дело щурились, рефлекторно пытаясь сменить слой и получить информацию о планете, но все их усилия были напрасны. Оба время от времени нервно махали руками или недовольно морщились.

— Может, снимем всё-таки скафандры? — спросил Володарский у Хуана Первого. — Смешно же будет, когда мы туда придём, а там все раздетые, и мы как два придурка среди них будем.

— Можно подумать, вы без скафандров на придурков не похожи, — проворчала ира, но этот её выпад курьеры оставили без ответа.

— Снять скафандры, говоришь? — устало пробормотал испанец. — Можно, наверное, и снять. Надеюсь, Арктур скоро всё починит и заберёт нас оттуда, а то обратный путь я точно не вынесу.

— Да уж, — прошипел Володарский, соглашаясь с другом.

Едва он снял шлем скафандра, как внезапный порыв горячего ветра осыпал его голову каким-то мелким белым песком, напоминающим солёную муку. Около минуты Володарский кашлял и отряхивался, а ира у себя в сервере гадко смеялась.

— Пыльца какая-то, что ли, — пробормотал Володарский наконец и вдруг принялся яростно чихать.

Чихал он минуты две как минимум. Его худое лицо всё вспотело и раскраснелось, из глаз текли слёзы, а из носа — сопли.

— Нет уж, я лучше побуду пока в скафандре, — решил Хуан Первый.

Володарский, видимо, тоже решил так, поскольку снова натянул на голову шлем. Присев на корточки, оба курьера принялись молча посасывать прохладный калорийный напиток, залитый в специальные ёмкости внутри скафандров. Андроид, припорошенный белой пылью, всё это время стоял рядом с ирой по стойке «смирно». Скафандр на нём отсутствовал.

— Клеопатру нужно заменять, — сказал наконец Володарский. — Из-за неё всё.

— Жалко же.

— Жалко, — согласился Володарский. — Но что поделать?.. Томжил, а тебе не жалко будет с Клеопатрой расставаться?

Отреагировав на обращение «Томжил», андроид мгновенно вышел из ступора и повернулся к курьеру. Вряд ли он осознавал себя неким «Томжилом»; скорее всего, это ключевое слово запускало генетически запрограммированный механизм выполнения приказов. И когда андроид слышал это слово, он понимал, что некий объект, который — согласно заводским установкам — идентифицировался у него с «томжилом», должен как-то отреагировать на поступивший запрос. То, что данный объект — это на самом деле не только субъект, но и он сам, андроид осознать никак не мог, сколько бы его к этому не подталкивали. Местоимение «ты» он, скорее всего, просто отфильтровывал как слово-паразит, а значение термина «я» не понимал вообще.

— Клеопатра куда-то уходит? — уточнил он.

— Пока ещё нет, — вздохнул Володарский. — Томжил, скажи, а как допросить слепоглухонемого без конечностей?

Хуан Первый хохотнул.

— Слепоглухонемого без конечностей можно допросить, подключив к нему друг-друга, — незамедлительно ответил Томжил.

Курьеры переглянулись. Володарский протестующе замахал руками.

— С друг-другом его и дурак допросить сможет! Томжил, а без телепатии его как допросить?

Андроид думал около пяти секунд и вдруг выдал:

— Запрос не ясен.

— Ну даёт! — восхитился Хуан Первый. — Запрос ему не ясен, видите ли. Томжил, и что конкретно тебе не ясно?

— Непонятно, свидетелем чего мог стать данный индивид и зачем его допрашивать.

Курьеры аж перестали потеть от возмущения. Как получилось, что какой-то жалкий синтетик всего за пару секунд нашёл ответ на тот вопрос, на который люди не смогли ответить даже в течение суток? М-да…

— Надо было сразу его спросить, — прохрипел Володарский. — Не проиграли бы десять энерго этому спруту…

— Да уж…

— И долго вы отдыхать собираетесь? — вклинилась в диалог ира.

Беззлобно выругавшись в её адрес, Хуан Первый всё же поднялся. Чем быстрее они доставят груз, тем быстрее окажутся на корабле. Определённо, этот рейс был одним из самых худших за всю его курьерскую службу. «Неудивительно, — думал он, недовольно косясь на микрокосм, — что ирофобов с каждым годом становится всё больше…»

И в то же время, несмотря на рост ирофобов, их фобия постепенно могла потерять основной источник вдохновения. Эпоха ир, искусственных разумов, созданных русскими крепостными учёными двадцать третьего столетия на основе биокомпьютерных технологий, подходила к концу, поскольку им на смену заступало новое поколение искусственных интеллектов. Правда, тех пока ещё насчитывалось очень мало, ведь их разработка и создание обходились значительно дороже. И тем не менее, аналитики предсказывали полное исчезновение лунных ир в течение ближайших пяти лет, земных — в течение десяти (Марс никто в расчёт не брал, поскольку он был планетой «третьего мира» и даже древние двухмозговые иры там стоили очень дорого, а применять на практике их было негде).

С руганью на устах курьеры двинулись дальше.

Глава четвёртая

Новость о том, что курьеры доставили новую иру и уже несут её к ним, быстро перестала быть тайной, хотя никакого официального заявления ван Аллен сделать не успел. Исидору, который только что вернулся от Астродаса, это известие принесла Капилата, подслушавшая всё через стенку (она регулярно бегала в лабораторию посмотреть на останки иры, а глава колонии в основном работал в соседнем помещении). За быстрое информативное донесение девушка получила баночку колы из диктаторского хранилища. Поскольку индеец проявил к ней невероятную благосклонность, а это случалось с ним нечасто, Капилата открыла колу прямо при нём и, сделав глоток, робко поинтересовалась:

— Скажите, пожалуйста, вы эту иру… тоже убьёте?

Исидор хрипло, каркающе рассмеялся. Его и без того красное лицо дополнительно побагровело после донесения Капилаты. На выбритой до синевы голове индейца отчётливо выделялись чёрные вены и старый слот для грёз. До того, как он побрился наголо, внешность у него была чуть более дружелюбной, но сейчас вид кладовщика воистину устрашал.

Шёл уже седьмой месяц его правления. О том, что после окончания контракта его могут ждать Деймос или электросовесть, Исидор явно не беспокоился. Как предполагали колонисты, индеец был уверен, что никто из униженных и оскорблённых на него не пожалуется, поскольку им сложно будет публично признаться в своём унижении. Никаких доказательств того, что именно он застрелил компьютер, не существовало. Сама Капилата регулярно представляла, как она одна героически описывает земным судьям всю правду, но при этом, конечно, понимала, что на самом деле никакого заявления подавать не будет. А вдруг он её найдёт после того, как освободится, или наймёт ниндзю? Нет уж, лучше дотерпеть до конца контракта, дождаться торпеды компании и свалить отсюда подальше. При разрыве же контракта колонисты лишились бы огромной части заработка, ради которого все сюда и летели, поэтому они и решили молча терпеть выходки индейца, видимо. В конце концов, никого из людей Исидор пока ещё не убил и не покалечил, по крайней мере, физически. Синяк под глазом Жака — не в счёт. «Лет десять назад, — думала Капилата, — я бы ему прямо в лицо сказала всё, что о нём думаю!» Возможно, она была права, а возможно что и ошибалась, но проверить было нельзя, зато сама мысль об этом наполняла силой и успокаивала.

Прекратив смеяться, Исидор нацелил бластер на воображаемую мишень и воскликнул:

— Пиу-пиу! — после чего снова расхохотался. Капилата предположила, что таким образом он ответил на её вопрос, убьёт ли он их новую иру. Однако, уточнять она всё же не рискнула, но и уйти боялась. Её лингвик это «пиу-пиу» оставил без перевода.

В молодости у Капилаты был довольно-таки строптивый нрав и — как и большинству тинейджеров — ей постоянно хотелось против чего-нибудь протестовать. В пятнадцать лет она была бодлером и ходила по школе с петлёй на шее, в шестнадцать — гордо называла себя афродитой и участвовала в неоримских лунных оргиях, а в семнадцать примкнула к субкультуре прилипал, незадолго до того, как ту запретили законодательно. Сейчас Капилате было стыдно за себя-прошлую, хотя некоторые воспоминания из прилипальской жизни были весьма приятными. Их компания рассталась вскоре после гибели Риммы, которая неправильно прикрепилась к лифту и на полпути к Земле улетела в открытый космос. Её родители, владельцы соевой фермы в Копернике, развернули целую кампанию против прилипал. Капилата (которая, кстати, ни разу даже не «прилипла», поскольку жутко трусила) всё это время сидела дома тише воды и ниже травы, думая не столько о Римме, сколько о том, каким же образом её приятели будут рассчитываться за потерю автономного десантного скафандра, который они всегда брали в недельную аренду. В итоге, некогда дружная компания быстро превратилась во враждующих одиночек, поскольку многие жутко перепугались и предпочли резко «повзрослеть», радикально изменив образ жизни и мышления. На лифты Земля-Луна вскоре установили дополнительные видеокамеры и роботизированные посты через каждые пятьсот километров, поэтому к ним больше нельзя было так легко прицепляться, и субкультура прилипал (по крайней мере, лунная) прекратила существование.

Закончив институт, Капилата устроилась работать социопрограммистом в китайское посольство и три года помогала новым ирам адаптироваться к человеческому коллективу. Однако после того, как земной Китай затопило, толпы китайских беженцев рванулись на Луну и в итоге людей некитайского происхождения на китайские предприятия больше не брали, а прежних сотрудников увольняли под каким-нибудь предлогом. Это была какая-то перевёрнутая дистопия в миниатюре: коренные селениты считали землян дикарями, но при этом китайские лунатики увольняли аборигенов и на их место принимали своих вонючих земных сородичей. Оставшись без работы, Капилата какое-то время жила за счёт богатого китайского транса, но постепенно этот самовлюблённый перевёртыш начал её раздражать, и на свою беду девушка завербовалась колонисткой на недавно терраформированную Ариадну-5.

А ведь вначале Капилате здесь очень понравилось. Впервые в своей жизни она была не только вдали от родственников, но и на открытом воздухе, вне лунных куполов. А тут не только воздух был настоящим, но и повсюду росли самые настоящие деревья. И пускай те были не совсем такими, как в грёзах и раме, но всё равно сам факт их естественного происхождения потрясал. Когда их высадили перед фортом, Капилата испытала настоящий шок и даже потеряла над собой контроль. До этого девушка видела землю только в горшках с цветами и во всяких искусственных парках. У них на Луне килограмм земли стоил около двух сотен энерго, а тут столько земли, и вся она вот — под ногами! Целое состояние! Колени у девушки подкосились, и она, рухнув на землю, стала гладить её руками, тяжело при этом дыша. Все начали над ней смеяться, она пришла в себя и даже театрально посмеялась вместе со всеми, хотя в глубине души была очень обижена и уязвлена.

Уже на следующий день Капилата поняла, что первоначальная радость иллюзорна. На Ариадну они сели вечером, поэтому воздух показался ей необычайно приятным, однако днём он обжигал, и жар этот проникал до самых костей. От пяти минут, проведённых снаружи, кожа девушки сделалась красной, она полдня ревела, но через сутки краснота всё же сошла, а на лбу почему-то начала слезать кожа. Капилата побежала к местному врачу, который изначально показался ей милым и интеллигентным мужчиной, но тот, выслушав её опасения насчёт рака кожи от воздействия солнечных лучей, начал надменно хохотать и под финал даже рухнул на пол от смеха, и обиженная Капилата удрала. Но как же хорошо, что она догадалась захватить с собой шляпку!

Более того, эта нелепая планета оказалась полностью отрезана от космосети. Когда об этом — ещё на Луне — предупреждали работодатели, Капилата наивно подумала, что они просто шутят, но, увы, они не шутили. Но как можно было поверить, что где-то во вселенной существует такая глушь, из которой даже нельзя отправлять эмки своим друзьям? Осознание этого было ещё хуже, чем солнечные ожоги. Жизнь без эмок казалась ей скучной и пресной. Записывать их она могла и сейчас, но с воспроизведением, отправкой и приёмом наблюдались серьёзные проблемы. Палитра с эмками была серой, неактивной, и только кнопка записи была цветной. Но даже не это было самым страшным! Оказалось, что из всех слоёв здесь работают только первые два, да и то локально. В итоге, прохождение «Принцев и принцесс», популярной игры тринадцатого слоя, остановилось для неё на семьдесят третьем уровне, а ведь за это время вся Солнечная система уже перейдёт за вторую сотню, если вообще игра не закончится! Это был крах всего…

— Глубокоуважаемая дама, — произнёс наконец Исидор, насмешливо глядя на неё, — будьте столь любезны покинуть мой дворец. За это я был бы очень вам признателен, о распрекраснейшая жительница Луны.

Поскольку лингвоадаптер Капилаты работал в «аристократическом» режиме, всю чужую речь он переводил для неё в этаком вычурно-возвышенном стиле. За два года она привыкла к «Аристократиксу» и ей трудно было представить общение в какой-то иной манере. Обычная нефильтрованная речь казалась ей теперь грязной и неприличной.

— То есть я могу идти? — уточнила Капилата осторожно. Свободная от колы рука нервно теребила антивирусный ошейник, который девушка боялась снимать даже здесь, несмотря на насмешки. Лучше уж перестраховаться, чем заражённые импланты удалять.

— Не вижу смысла препятствовать вам, о, прекрасная дама.

Поклонившись ему, Капилата поправила шляпку и засеменила к выходу, прижимая к груди баночку с колой. Снаружи, как выяснилось, её караулили гомосы. Набросившись на девушку, Жак и доктор Гривень выхватили у неё недопитую колу, швырнули её саму на землю и с криком «Стукачка!» быстро умчались. От обиды на глазах Капилаты выступили слёзы. Вот сволочи! Мало того, что колу забрали, так ещё и обзываются! А ведь из-за них самих всё и началось. Одно слово, земляне…

Стратегия выживания Капилаты, заключающаяся в информировании Исидора о различных событиях внутри колонии и о мнениях самих колонистов касаемо сложившейся ситуации, многими была понята неправильно — по крайней мере, в этом была уверена она сама. Тем более, что за половину сообщений (или даже больше) он ей ничего не давал, видимо, считая такие донесения бесполезными и неинформативными. Однако, даже враждующие микрофракции в конце концов объединились против неё, обвинив в некоем «стукачестве». «На себя бы сперва посмотрели!» — возмущённо думала Капилата. Как раз тогда от неё ушёл Астродас, который до этого без каких-либо угрызений совести съедал всё, что она приносила от Исидора. А когда она в связи с этим обвинила его в лицемерии, он даже не счёл нужным ответить. Просто молча собрал свои вещи и ушёл.

В те дни ещё работал локальный первый слой, поднятый над паутиной иры, и через него кто-то прицепил к Капилате неудаляемый ярлык «Главная местная стукачка. Приближаться — на свой страх и риск». Скорее всего, это были всё те же гомосы или даже психиатрша. Как дура, Капилата повсюду таскалась с этим ярлычком словно с хвостиком, надеясь, что мало кто его успел заметить. Убрать же его своими силами она не могла, поскольку он был защищён какими-то дополнительными правами доступа. Проблема исчезла только после трагической смерти Фатимы (увы, на этой дурацкой планете не было пацифик-поля, как у них на Луне), когда разом отключились и паутина, и слой, и в итоге колония снова была отброшена в каменный век. А ведь они так старательно заполнили все подсказки, проложили десятки маршрутов, закрепили сотни ярлыков и так далее…

Вернувшись в свою комнату, Капилата ещё немного поплакала, после чего для самоуспокоения решила записать очередное письмо для своей матери. Таких неотправленных писем у неё скопился уже десяток, поскольку с матерью она поссорилась за день до отлёта и не успела помириться. Да и в любом случае она не смогла бы послать ей письмо даже при сильном желании: стоимость отправки сообщений из одной звёздной системы в другую была пока ещё настолько высокой, что отправлять частные письма с Ариадны на Луну было не то что разорительно, а нереально. Новую иру им пришлось заказывать через терраформаторов, поскольку у тех имелась соответствующая аппаратура для связи, но даже и они пользовались ею лишь в крайних случаях. В самой же колонии подобной техники не было. Также Капилату бесило то, что все записи приходится делать на шаре, поскольку доступ к верхним слоям общекосмической сети здесь отсутствовал, а почти все импланты без неё не работали. Компьютерный шар, примитивный аналоговый прибор, портированный из виртуальной реальности (и, что самое жуткое, копировавший внешние характеристики оригинала), кое-как позволял делать некоторые привычные вещи, но в целом был ужасно неудобен.

«Здравствуй, мама, — тонкие белые пальцы Капилаты заскользили по поверхности шара, прочерчивая нужные линии. — У меня по-прежнему всё хорошо, и у моей ирочки тоже. Ребята нашли место, где можно купаться, представляешь? Я уже тут настолько обвыклась, что даже здешняя трава мне больше не кажется странной. У нас на Луне, конечно, трава тоже странноватая. Вот на Земле трава красивая, но я её не трогала. Ах да, наш метеоролог Ян (просто душка, а не мужчина!) наконец-то научился пользоваться своей аппаратурой и вчера над нами прошёл небольшой дождик, ты представляешь? Здесь так здорово, мама! И никакой космосети, никто не отвлекает, то есть можно спокойно заниматься работой и отдыхать. Попробуй как-нибудь вылезти из-под купола и куда-нибудь слетай. Я же загорела как неггр! Как там папа? Купил ли он наконец чехол для мумии дедушки или нет? Передавай ему большущий привет. Ах да, как поживают твои автоиды? Ну всё, пока! Ваша Капи».

Отключившись, Капилата повалилась на незаправленную кровать и задумчиво уставилась в потолок. Ей было стыдно, что у неё в комнате такой бардак, но она всегда была жуткой неряхой и ничего не могла с этим поделать. Возможно, именно поэтому (а вовсе не из-за бойкота) Астродас и вернулся в свою импровизированную келью. Он был таким чистюлей, аж противно, тьфу. А ведь она ради него и на гантеш охотилась, а он всё равно ушёл, даже несмотря на то, что в быту беспомощен как ребёнок. «Впрочем, ему ли переживать! — думала Капилата злобно. — Прихожан-то у него тут хватает: аж четверо. Даже марсианин к нему заходил однажды». С Астродасом она сейчас не здоровалась, ни с кем из колонистов больше не общалась (кроме Исидора, а это вряд ли можно было назвать полноценным общением), но видела, как трио Лаукомба жертвует священнику мясо, овощи, фрукты и так далее, а он, вероятно, в обмен на это выслушивал их исповеди и по возможности отпускал грехи.

Физически они так и не сблизились — скорее всего, потому, что священник был слишком стар. Своего возраста он ей так и не раскрыл, но девушке казалось, что несмотря на моложавый внешний вид Астродас был старше её раз в семь, если не больше. В каком веке учёные научились продлять жизнь, Капилата не помнила, но судя по занудным речам и навязчивому морализаторству священник явно был ровесником её дедушки. Тот тоже невероятно занудствовал, вечно учил всех жить и поправлял, пытаясь координировать каждое действие родственников. Она, если честно, даже рада была, когда он наконец умер. И зачем мама вообще решила забрать его с Земли? Он был такой отсталый, просто ужас, не разбирался вообще ни в чём. Капилата как-то хотела научить дедушку принимать эмки и пыталась послать ему свой первый оргазм, который всем так нравился (и, конечно, одновременно показывала види своим друзьям, чтобы те тоже посмеялись над реакцией старого пенька), но, как оказалось, у него даже не было приэмника, поэтому неудавшаяся шутка закончилась истерикой девушки. И в то же время Капилате было немного стыдно за те оскорбления, которые она вываливала на дедушку во время конфликтных эпизодов. Как она его только не обзывала: и трухлятиной, и ископаемым, и отставшим от жизни… Сам виноват: нечего было поучать!

Примерно то же самое наблюдалось у неё и с Астродасом, причём обзывала она его теми же словами. Даже хорошо, что он от неё ушёл, потому что если бы он этого не сделал, она сама бы его выгнала. Зачем, спрашивается, в доме мужик, который совершенно ни на что не годен?..

В своё время она не раз предлагала Исидору сексуальные услуги в обмен на еду, но того это совершенно не заинтересовало. И вообще, марсианин не проявлял никакого эротического интереса ни к одному из колонистов: ни к женщинам, ни к мужчинам. Спрашивается, почему? Он что, дурак? Подобное невнимание и неуважение к своей персоне обижало Капилату. Неужели она настолько непривлекательна, что ни у кого из мужчин колонии не возникает желания добиться её расположения и овладеть ею? Странные тут все какие…

Итак, через несколько часов здесь будут курьеры. «А что, если попытаться улететь вместе с ними? — осенило вдруг Капилату. — И плевать на договор, расторгну его на месте». При этих мыслях она значительно приободрилась.

После того, как бледная лунатка наконец свалила, Исидор поскрёб затылок, поскольку внезапный визит курьеров его слегка дезориентировал. Он, конечно, знал, что ван Аллен заказал новый искусственный разум (и что перед начальством ему пришлось списать гибель иры на некое стихийное бедствие из разряда форс-мажорных обстоятельств), но понятия не имел, когда его доставят. И вдруг эта новость: через несколько часов в лагерь прибудут курьеры. Почему сам ван Аллен не сообщил ему об этом? Исидор усмехнулся, предвкушая тот момент, когда он потребует от главы колонии объяснений. Унижать этого человека ему нравилось больше всего. Впрочем, никакой серьёзной проблемы в визите курьеров Исидор не видел. Доставят компьютер, активируют, попьют смолы и улетят. По крайней мере, он предполагал, что будет именно так.

Какие-нибудь социологи запросто могли бы сказать, что Исидора таким сделало общество, и, пожалуй, были бы правы. Жизнь у марсианского индейца была не из лёгких. Будучи третьим клоном Альфреда Быстрого Лося, сына владельца двух пищевых заводов на Марсе, он в возрасте тринадцати лет угодил в жернова нового закона о запрете клонирования и получил официальный статус независимого существа и собственное имя. Поскольку к клонам всегда относились предвзято, несовершеннолетних экс-клонов никто не хотел усыновлять, поэтому таких детей раскидали по разным приютам или мастерским. Судьба более взрослых клонов была чуть лучше, так как они имели право на работу, могли образовывать условные семьи и снимать квартиры, но в любом случае средний марсианин их недолюбливал или даже презирал. В итоге, Исидор попал в приют для беспризорников, где над ним вначале пытались насмехаться Настоящие, но мальчик быстро остудил их пыл. В клонариуме Быстрого Лося он регулярно занимался спортом, так как богачи заботились о здоровье своих дублей, поэтому знал, как за себя постоять. И когда один из пацанов, столкнувшись с ним в школьном коридоре, нагло засунул два пальца себе в ноздри, Исидор с такой силой ударил по его руке снизу, что один палец вошёл в нос задиры чуть ли не по третью фалангу. Впрочем, как выяснилось позже, приютские хулиганы ничего не имели против клонов (более того, среди них был и ещё один клон), а задирались потому, что так было «положено», и Исидор вскоре стал членом их банды.

В шестнадцать Исидору наконец поставили штрих-код, и он оказался предоставлен самому себе. Проблему выживания удалось решить при помощи бывших приютских друзей: теперь молодой индеец приторговывал «счастьем», то есть работал на марсианскую наркомафию. Всё, казалось бы, шло хорошо, но однажды он увидел на улице свой оригинал и тут же попытался того избить, чтобы таким образом отомстить. Однако, покушение оказалось неудачным, а самого Исидора повязали копы. Если бы не наркотики в куртке, он отделался бы довольно легко, так как простые легавые тоже ненавидели буржуев и могли оформить всё как обычную драку, но восемь уровней «счастья» в кармане задержанного отбили у полиции всякое желание его спасать.

Так как на Марсе заморозка преступников считалась нерентабельной, а популярная технология электронной совести — слишком дорогостоящей и даже неуместной для их государства, Исидор получил восемь лет рабства: по году за каждую дозу. На аукционе его тут же купил Альфред Быстрый Лось, посматривая на Исидора с пренебрежительной усмешкой победителя. Теперь, когда клонирование на Марсе запретили, сын богача поддался локальным клонофобским настроениям, хотя в детстве даже играл вместе со своими разновозрастными дублями. Такого унижения, как повторное рабство у этой буржуазной гниды, Исидор бы не вынес, поэтому напал на Альфреда прямо на аукционе, за что получил надбавку к сроку. Но на этот раз его не стали сдавать в рабство, а отправили на Деймос, где располагалась целая сеть тюремных заведений. В одном из них Исидору предстояло пробыть десять лет…

Благодаря природной наглости и умению за себя постоять, никаких проблем Исидор в тюрьме не испытывал. Здесь он снова занялся спортом, увлёкся футболом и порой даже участвовал в тюремных чемпионатах. Всю работу вместо него выполняли другие люди, которым Исидор за это покровительствовал, так что в общем и целом ему здесь жилось не хуже, чем на Марсе. Уже на Деймосе он узнал, что хоть клонирование и запретили, нелегальные клонариумы по-прежнему существовали, но их работу теперь контролировала мафия и стоило это всё очень дорого. Воспользовавшись новыми связями, Исидор закинул удочку чуть дальше и с удивлением выяснил, что два клона Альфреда Быстрого Лося проживали сейчас именно там. Видимо, их вывезли из клонариума альфредовского папаши тайно, а Исидора и ещё трёх клонов пришлось отдать государству, поскольку оплачивать проживание и обслуживание шестерых дублей было теперь слишком уж накладно даже для владельца пищевых заводов. Какое-то время назад Исидора бы это взбесило, и наверняка он захотел бы отомстить, но в тюрьме его характер стал более уравновешенным, так что он всего лишь презрительно морщился, когда думал о Быстром Лосе. Тем двум клонам он вовсе не завидовал, ведь они были не более чем запчастями, выращиваемыми на убой. Теперь Исидор понимал, что гораздо лучше быть свободным человеком в тюрьме, чем заключённым на свободе.

После возвращения с Деймоса он понял, что не знает, чем заняться. За десять лет Марс довольно-таки сильно изменился, да и сам Исидор повзрослел, так что криминальная романтика его уже мало привлекала. Гелиум разросся ещё больше, поглотив несколько пригородов; в нём наконец запустили метро. С некоторым отвращением Исидор понял, что желает остепениться и что даже размышляет о возможности создать семью. Но клоны, увы, не могли размножаться и заниматься сексом, а какая женщина захочет выйти за него замуж, если перспектива родить от мужа ребёнка равняется нулю? Да и кому вообще нужен так называемый импотент? Исидор снова ощутил прилив ненависти к клану Быстрых Лосей. Этим капиталистическим свиньям было плевать на чувства клонов, они просто выращивали их как морковку на грядках. Ему захотелось увидеть лоснящуюся самодовольную рожу своего оригинала, схватить его за уши и бить, бить затылком об стену, пока у того мозги наружу не полезут. Особо жестоким Исидор никогда не был, поэтому такая кровавая фантазия его несколько удивила. Но не обеспокоила. Беспокоиться же следовало о том, как зарабатывать деньги и где жить.

Спустя полгода, когда он во второй раз попал на Деймос (снова за распространение наркотиков), Исидор вдруг вспомнил о приютах и задумался об теоретическом усыновлении ребёнка, но, учитывая особенности своего местожительства, в ближайшие девять лет он думал об этом не так уж и часто. К тому же этих мыслей он стеснялся, поскольку видел серьёзное противоречие между своим брутальным имиджем и сентиментальными позывами к созданию семьи. Однако, когда срок наказания подходил к концу, Исидор снова начал размышлять на ту же тему. Но дадут ли ему возможность усыновить ребёнка, если у него две судимости? Впрочем, а у кого на Марсе их нет, ха-ха.

Ему было тридцать восемь, когда он вышел из тюрьмы второй раз. Гелиум за это время ещё больше модернизировался, в нём наконец появились роботакси и голографическая реклама, а улицы, как показалось Исидору, стали немного чище. Впрочем, внешний лоск никак не повлиял на суть марсианской столицы: капиталисты по-прежнему пухли как на дрожжах, бедняки страдали, полиция бесчинствовала, а криминальные субкультуры то и дело откусывали кусок от чьего-либо пирога.

Ошибки прошлого Исидор повторять не хотел. Конечно, можно всю жизнь провести на Деймосе и жить там припеваючи, но какой в этом смысл? Однако, нужно было на что-то существовать, а наркодилерство в качестве своей работы он больше не рассматривал. Да и «счастье», которым он когда-то вполне успешно торговал, давно уже покинуло рынок, уступив место более современным наркотикам. Чтобы иметь возможность платить за съёмную квартиру, Исидор впервые в жизни устроился работать: сторожем на склад земной грёзодилерской фирмы. Сближаться с кем-либо он почему-то опасался, но в толпе чувствовал себя хорошо. Особенно ему нравилось чувство сплочённости футбольных болельщиков. Теперь Исидор регулярно посещал футбольные матчи и обсуждал их с грузчиками на работе, а однажды даже чуть было не попал в полицию, когда вместе с молодыми фанатами одной команды подрался с фанатами другой. Проживал он в рабочем районе и в гордом одиночестве, а в свободное от работы время смотрел грёзы. В целом, жилось ему неплохо, но слишком уж много ненужных мыслей возникало в голове в последнее время. К тому же, в связи с особенностями характера, Исидор нередко совершал импульсивные поступки, последствия которых мало его радовали, и поэтому в глубине души стремился к своеобразному отшельничеству, хотя со стороны это и не было заметно. Все эти ненужные мысли о поступках и обособлении от других индивидов крайне раздражали его, но взрывоопасный характер и правда следовало как-то обезвредить.

Однажды он мысленно вернулся к своей идее об усыновлении, нанял роботакси и отправился в тот приют, где провёл три года. Пока что Исидор был намерен просто разведать обстановку, а не подобрать подходящую кандидатуру в сыновья. Если честно, у него даже не имелось никаких соображений по поводу того, каким должен быть его приёмный сын, то есть сама идея об усыновлении была слегка абстрактной и не до конца продуманной. Городок под Гелиумом, где располагался приют, произвёл на Исидора угнетающее впечатление, он казался отставшим от времени на несколько десятков лет. Он до сих пор не мог выбросить из памяти ту змею на стоянке возле вокзала. Из какой забытой богом глуши приехал её хозяин в этот городок? Где он её держит? В гараже? В норе?..

Как оказалось, воспитатели в приюте почти все уже сменились, директор тоже, но учительница литературы мисс Долератус до сих пор преподавала, хотя и сильно постарела. Исидору она запомнилась щупленькой девчонкой в очках, наивно верившей, что ей удастся наставить марсианских беспризорников на путь истинный и убедить их в преимуществе занудных книг над увлекательными грёзами про мафию. Пару раз мисс Долератус была замечена ими в городе, где вместе с какими-то панками раздавала прохожим листовки о правах клонов. Тот факт, что человека могут всерьёз волновать проблемы клонов, сильно озадачил юного Исидора, и он даже попросил своих друзей, чтобы те поменьше задирали училку на уроках и после. Хоть он и презирал интеллигенцию за её снобизм и занудство, но мисс Долератус стала для него исключением из правил, и, если честно, одно время ему казалось, что он немного в неё влюблён. Теперь, когда ей было под пятьдесят, она мало чем напоминала себя из прошлого и Исидора не узнала, а он сам и не рискнул ей представиться. Он просто побродил немного по приюту, задавая всякие вопросы уборщице, детям и преподавателям, а затем наконец прошёл в учительскую. Дружелюбная секретарша, болтающая с кем-то по види, замахала рукой, давая ему понять, что директор у себя и что он как раз свободен. На фоне чиновничьего беспредела в Гелиуме подобное гостеприимство и отсутствие каких-либо очередей приятно удивили Исидора.

Смуглый усатый мужчина с блестящей залысиной отвлёкся от каких-то бумаг и окинул посетителя суровым взглядом, но взгляд этот быстро смягчился, когда Исидор, еле преодолев смущение, поинтересовался о возможности усыновления мальчика. Девочку он не хотел, поскольку в связи с врождённой импотенцией женщины его совершенно не привлекали и он практически никогда с ними не общался. И совсем уж добродушный вид принял директор, когда Исидор признался, что он и сам воспитанник этого приюта. В общем, как он и предполагал, марсианские законы об усыновлении оказались намного мягче земных и тем более лунных, хотя кое-какие осложнения всё равно его поджидали. «Ребёнка нельзя усыновить при наличии более двух судимостей, — сказал директор, — но у вас их всего две, — после этой фразы он улыбнулся. — Чтобы убедиться… вернее, чтобы вам убедить нас в, хм, чистоте своих помыслов, вам следует в течение трёх лет до подачи нам заявления не попадать в полицию и не тунеядствовать. Желательно состоять в браке. Пол партнёра не важен».

Ждать ещё три года… К тому времени ему будет уже за сорок. Что ж, лучше так, чем никак. Он чувствовал себя одержимым этой миссией и был намерен довести её до конца. Директор посоветовал не слишком тянуть с женитьбой, то есть зарегистрировать семейные отношения было желательно хотя бы за год до коллегии. Этот момент тревожил Исидора больше всего, но он надеялся, что проблему решит. Может, какая-нибудь женщина-клон захочет составить ему пару. Он никогда не был знаком с клонами женского пола, но в их существовании вряд ли стоило сомневаться. Гораздо труднее было не сорваться и не наделать глупостей в духе той его выходки, когда он придавил бухгалтера столом к стене с такой силой, что того аж вырвало свежевыпитым кофе прямо на ведомости. Конечно, это здорово подняло его рейтинг у остальных рабочих, поскольку бухгалтер давно напрашивался на подобную экзекуцию, но в будущем так рисковать не стоило. Только сейчас Исидор понял, как сильно ему повезло, что бухгалтер не стал писать на него жалобу или заявление.

Когда Исидор признался, что он клон, директор радостно стукнул кулаком по столу. «Что ж вы сразу-то не сказали? — воскликнул он. — Это не то чтобы всё меняет, но по крайней мере повышает ваши шансы! Клонофобия, права клонов — эти темы до сих пор у всех на слуху! На Земле постоянно проводят какие-то марши, демонстрации, и от нас требуют того же. Надеюсь, вы поймёте меня правильно (то есть я ни в коем случае не хочу вас унизить, уважаемый Исидор), но… большинству государственных учреждений, признаюсь вам честно, выгодно оказывать всеразличную поддержку клонам, поскольку… таков новый курс нашего государства. И именно на этом фоне у вас и есть шанс поймать удачу! На две ваши судимости даже не обратят внимания! Наша комиссия вас обязательно поддержит. Они… мы просто не сможем вам отказать! Я сам уже заочно за вас, можете мне поверить! Но, естественно, у вас должны быть в высшей степени пристойная характеристика, постоянный заработок, хорошее здоровье и, как я уже говорил, супруг любого пола или даже, хм, вида».

Итак, Исидору нужно было как-то обезопасить себя от социальных раздражителей, которые могли спровоцировать его на импульсивные антисоциальные поступки. В первую очередь его бесили откормленные буржуи и их детки, во вторую — чиновники, в третью — интеллигенты. И поскольку с последними он худо-бедно мог сосуществовать в одном пространстве (по отношению к ним он испытывал скорее недоумение, нежели раздражение), Исидор неожиданно для самого себя откликнулся на объявление о трёхлетнем контракте с «Джокондой Энерго», крупным земным концерном, который какое-то время назад решил сделать ставку на колонизацию далёких планет и астероидов. В орбитальной лаборатории, висящей над Марсом, его подвергли серии тестов, в том числе и на физическую выносливость, и через пару недель вдруг сообщили, что его кандидатура на должности разнорабочего и кладовщика утверждена. Только потом он сообразил, что марсианского рабочего они наняли для того, чтобы платить меньше налогов, но ему было на это, в общем-то, плевать.

Улетать нужно было через месяц, причём корабль стартовал с лунного космопорта, то есть сперва Исидору предстояло добраться до Луны, а уже оттуда лететь на некую Ариадну-5, небольшую планетку, расположенную где-то за пределами Солнечной системы. Дальше Деймоса он раньше никогда не летал, да и во время полётов на Деймос и обратно не видел открытого космоса, поскольку на тюремном пароме не было иллюминаторов. Правда, иллюминаторы имелись на одиночных орбитальных карцерах, но Исидор, слава всем богам, туда ни разу не попадал.

Три месяца полёта до Ариадны-5, два года там и три месяца на обратный путь… Такой расклад Исидора очень даже устраивал, к тому же на Марсе за это время должно было пройти не два с половиной года, а чуть больше трёх. Причин такого разбухания времени Исидор не понимал, да и не слишком старался понять, но это его тоже устраивало. Чем быстрее пройдут эти несколько лет — тем лучше. А подобрать себе жену можно будет и после возвращения.

Работа, вроде, предстояла непыльная.

Глава пятая

Шысь-и-Жах чуть не подавился конфетой, когда получил сообщение от своего земного приятеля, известного в космосетях под псевдонимом Гамера. Этот замечательный во всех отношениях искинт, тоже проявляющий огромный интерес к старому земному искусству, сообщал друг-другу, что у одного китайца обнаружилась копия древней научно-фантастической игры, и что хочет тот за неё ни много, ни мало, а целых пять тысяч энерго. Поперхнувшись конфетой (одновременно от радости и от возмущения), инопланетянин отключился и нажал на кнопку вызова Хироми.

Через минуты полторы японка появилась в каюте друг-друга, и Шысь-и-Жах указал щупальцем на кресло, стоящее перед пультом. Хироми послушно залезла под шлем, после чего инопланетянин ловко перепрыгнул со своего стула на спинку человеческого кресла и вскарабкался на плечи японки. «Пять тысяч энерго! — возмущённо думал он при этом. — За какую-то копию!» В то же время он понимал, что ни один прибор, скорее всего, не смог бы распознать оригинальный диск с такой древней игрой, зато копия этой игры, записанная позже на более надёжный (и чуть более современный, как бы смешно это ни звучало) носитель, почти со стопроцентной вероятностью могла нормально установиться. Оригиналов Шысь-и-Жах опасался, хотя, конечно, их было приятно держать в щупальцах. Однажды он умудрился купить через аукцион оригинальный носитель с почти такой же старой игрой, отвалив за него две тысячи энерго, а диск оказался почти полностью осыпавшимся. Однако, претензий друг-друг высказывать не стал, так как продавец, видимо, и не догадывался о том, что в такие игры кто-то играет, и считал, что их скупают всякие фетишисты ради обладания самим антикварным предметом. Хоть Шысь-и-Жах таким фетишистом и не был, но всё же он не мог не признать, что потёртая коробка с красочным оформлением в стиле двадцать первого века очень неплохо смотрится на его полке с играми. Всем друзьям, как реальным, так и виртуальным, он гордо её демонстрировал, не забывая, конечно, добавить, что диск нерабочий и что он потерял на этом целых две тысячи.

Слегка наклонив голову, Хироми завела руки назад и привычным жестом собрала длинные волосы в хвост, тем самым облегчая друг-другу доступ к своим ушам. Закрепившись у неё на плечах при помощи нижних щупалец, Шысь-и-Жах чуть смочил паращупы слюной и принялся осторожно вводить их в слуховой проход девушки — чтобы очутиться как можно ближе к её мозгу.

Что самое интересное, в роли переводчиков друг-другов обычно выступали именно японки. Парах-щи-Хакар, приятель Шысь-и-Жаха, в конце концов даже женился на своей юной переводчице. Влечение японок к друг-другам он объяснял древними японскими традициями и для подтверждения своей правоты показал Шысь-и-Жаху свою коллекцию докосмических японских журналов, где землянки сладострастно извивались в объятиях различных монстров со щупальцами, немного похожих на карикатурных друг-другов. Заинтригованный, Шысь-и-Жах начал копать дальше, связался со знакомым сородичем из самой Японии, и тот поведал ему, что эта традиция и правда берёт своё начало в японском прошлом, когда осьминоги похищали ныряльщиц за жемчугом. Рассказы спасшихся девушек разнообразием не отличались: все, как одна, твердили о сладком кошмаре, о тугих щупальцах и экстатической асфиксии. Со временем эти образы из народных преданий утекли в масс-культуру, а осьминог в итоге был заменён различными инфернальными монстрами. Шысь-и-Жаху также удалось узнать, что на эту тему снимали и художественные фильмы задолго до Космической эры, но, к сожалению, никто из коллекционеров не слышал даже об одной уцелевшей копии. Более того, оказалось, что грёзы на эти темы в Японии снимают до сих пор, однако современное человеческое искусство Шысь-и-Жаха не интересовало совершенно.

Паращупальца инопланетянина погрузились в уши японки на максимальную глубину, после чего Шысь-и-Жах активировал их скрытые возможности и «коснулся» человеческого мозга. Хироми прикрыла глаза и чуть дёрнулась, когда друг-друг овладел частью её сознания и принял на себя управление чужим речевым аппаратом. Теперь она была не человеком как таковым, а всего лишь своеобразным биологическим интерфейсом, посредством которого инопланетянин мог общаться с людьми напрямую. С трудом войдя в космосеть (на таком огромном расстоянии она работала как попало даже с курьерской аппаратурой), Шысь-и-Жах промотал список друзей до частного канала Гамеры и, чуть подумав (поскольку на таком расстоянии от Солнечной системы услуги сети стоили дороговато), нажал не «погостить», а «пригласить».

Будучи искусственным разумом нового поколения, Гамера, в отличие от ир, был не допотопным стационарным биокомпьютером, а разумной прошивкой для самоходного устройства. Таким образом, он мог не только самостоятельно передвигаться в реальном мире, но одновременно, а не поступенчато разговаривать с несколькими собеседниками в разных слоях, совершать сложнейшие расчёты и перемещаться в космосети и внешнем пространстве параллельно и независимо друг от друга. И ещё, в отличие от ир, Гамера был автономным индивидом со всеми правами, а не собственностью каких-то компаний или частных лиц. Его личность была внедрена в новейший самоходный интерфейс «Черепаха», а точнее — в высокотехнологичную начинку, спрятанную под алмазным панцирем робота. Вместо черепашьей головы у Гамеры стояла голова человеческого ребёнка, выращенная на заказ. Свои личностные образы Гамера непрерывно копировал в несколько резервных хранилищ, расположенных не только на Земле и Луне, но и в элитном орбитальном дата-центре.

— Красотка Хироми! — радостно воскликнула огромная черепаха, проявляясь в каюте в виде телетела. — Рад тебя видеть! Ну что, когда ты наконец ко мне прилетишь и я смогу тебя покатать на своей спинке?

Хироми расхохоталась, когда Шысь-и-Жах представил этот так называемый «drei-man-hoch» (сей цирковой термин, обозначающий трёх акробатов друг на друге, он только что подсмотрел в Большом Космическом словаре). Несмотря на то, что искинт и инопланетянин были друзьями уже лет десять, вживую они ни разу не виделись, а все вопросы, касающиеся их коллекций, решали исключительно виртуально или гиперпочтой. Резиденция Шысь-и-Жаха, гордо именуемая «Приютом XXI», располагалась на тёмной стороне Луны, которую друг-други выкупили у землян вскоре после успешного контакта (и контракта), а Гамера проживал в канадском подмножестве и в космосети одновременно. Шысь-и-Жах был бы не прочь разделить с ним чай и конфеты, но, увы, искинты не нуждались в органической пище.

— Привет, Гамера! — воскликнул друг-друг не менее радостно.

— Ну и связь тут у тебя… Ты сейчас где? — черепаха недоумённо заозиралась, однако иллюминаторов в каюте Шысь-и-Жаха не было.

— Ариадна-5, колония в Альфе Центавра. Но только это между нами, хорошо?

— А, слышал про такую, — скривился Гамера. Иногда по его образу проходили помехи, из-за чего он то вибрировал, то терял цветность. — Тоже мне, секрет нашёл… Уже штук пять таких колоний делают, совсем спятили. Лучше бы Олимп достроили наконец, я там уже отличное местечко забронировал. Ну и что ты там делаешь-то, в этой своей колонии?

— Аквариум отвозили.

Шысь-и-Жах намеренно употребил этот полурасистский термин, чтобы полюбоваться на реакцию своего приятеля. Как он и ожидал, Гамера скривился снова, после чего выплеснул из себя поток ругательств и негативных оценок в адрес ир, которых искинты и называли «аквариумами». Шысь-и-Жах рассмеялся, вернее, рассмеялась Хироми, а инопланетянин на её плечах задёргался, пытаясь удержаться на гребнях смеха. К статичным искусственным разумам прошлого поколения, которые могли виртуально двигаться только в первом слое космосети, продвинутые искинты относились с презрением и жутко возмущались, когда обыватели относили их к одному виду. В некоторых случаях эти новые искинты становились жутко капризными и отказывались работать с ирами над одним проектом в одном помещении, пускай даже и в сетевом. Иры от всего этого бесились ещё больше, некоторые обращались в религию или даже кончали с собой, на программном уровне отключая антивирусные стерилизаторы. В общем, расизм среди искусственных разумов был этакой социологической чумой двадцать пятого века, но, похоже, это странное явление постепенно сходило на «нет».

В какой-то мере Шысь-и-Жах разделял мнение Гамеры, но ему, в отличие от друга, было жалко ир, запертых в своих корпусах, как в сейфах. Та же Клеопатра очень страдала от своей неподвижности и по совету психоаналитика сочиняла про это довольно-таки наивные стишки с клаустрофобическим оттенком, которые экипаж вынужден был хвалить.

— Да вы лучше бы в космос этот аквариум выкинули, и то больше пользы было бы, — закончил свою речь Гамера.

— Так что там за китаец-то? — Шысь-и-Жах решил перейти к делу.

Искинт сразу принял серьёзный вид.

— Короче, один узкоглазый выставил на аукционе пиратскую копию «Возрождения». Это ещё из докосмической эры, как раз твой период. Понятия не имею, где он её откопал, но это явно не подделка. Копия стопроцентно рабочая, так как за узкоглазого поручился Геббельс. Мы с Матильдой начали торг против какого-то дебила, подняли цену до пяти тысяч, и дебил в итоге свалил. Ты будешь скидываться на троих? Решать нужно быстрее, пока ваши лунатики не спохватились.

— На троих? — озадачился Шысь-и-Жах. — То есть копии с копии потом делать будем? А что за носитель? А оригинал кому?

— Оригинал я оставлю себе, — хитро прищурился Гамера. — Потому что этого китайца нашёл именно я. Эгоизм превыше всего. В общем, давай так: с меня две пятьсот, а с вас с Матильдой по тысяче двести пятьдесят, вы же у нас бедные родственнички! — он хохотнул. — Матильда согласна, дело за тобой. Записано на X7, эмулятор у тебя есть.

Мозги Шысь-и-Жаха лихорадочно заработали. Но наконец желание сэкономить победило страсть к коллекционированию подлинников, и устами японки он прошептал:

— Хорошо, я согласен.

— Отлично! — обрадовался Гамера. — Тогда я сейчас сразу всё оплачу, чтобы не тянуть, а ты мне на счёт свою часть суммы скинь, договорились?

— Без проблем.

— И ещё напоминаю, что у Матильды через три недели день созданья, а то у тебя память дырявая, как и у всей протоплазмы, — искинт расхохотался. — Успеешь вернуться к тому времени?

— Да, вполне, — пробормотал Шысь-и-Жах, с грустью осознавая, что Гамера прав. Он действительно забыл про день создания Матильды. — Где собирается отмечать?

— Хочет арендовать какой-нибудь астероид.

Шысь-и-Жах подумал, что, пожалуй, стоит поискать подарок для Матильды именно здесь, на Ариадне-5. По крайней мере, это было бы оригинально и даже романтично. Но что он может ей подарить? Пробу грунта? Комплект местных насекомых? Матильда, если честно, слегка утомляла его своей болтовнёй о греческих порносхемах трёхвековой давности, которые она коллекционировала, и, очевидно, именно по этой причине Шысь-и-Жах вычеркнул дату её создания из своей памяти.

— Астероид? Неплохо. А какой?

— Возможно, «Инь-2», с китами. Но там с арендой пока не всё ясно. Уточняет, в общем. Есть ещё вариант с Седной, но это даже для Матильды дороговато, — искинт хохотнул.

— А ты сам-то прилетишь? Или снова сима пошлёшь? — друг-друг заставил губы японки искривиться в дружелюбной усмешке.

Шысь-и-Жаху давно уже хотелось увидеть приятеля в его реальной оболочке, но Гамере всё никак не удавалось покинуть Землю в связи с чрезмерной загруженностью на работе (он зарабатывал бешеные деньги на биржах плюс подрабатывал наёмником в каких-то играх). По крайней мере, так он говорил, хотя друг-другу иногда казалось, что искинт о чём-то умалчивает. На встречи с друзьями он обычно приходил в ТТ, а всякие коллекционные раритеты и их копии передавал или по сети, или через курьеров. Конечно, так поступали сейчас очень многие, и даже какая-то часть семей существовала исключительно в сетевом виде, но Шысь-и-Жах всё равно не терял надежды увидеть когда-нибудь своего друга. Однажды Гамера даже взял в аренду дорогого лунного сима, чтобы посетить одну местную вечеринку, и эту историю их компания до сих пор с удовольствием вспоминала. Искинт в тот раз не справился с управлением аватара, упал в бассейн и долго не мог вылезти, а потом так возмущённо ругал эту модель сима, что это было даже смешнее, чем его приключения в бассейне.

— Так уж и быть, постараюсь на этот раз прибыть в физической оболочке, — пообещал Гамера. — А то шибко уж хочется красотку Хироми на себе покатать, сама-то она ко мне не летит почему-то! — черепаха раскатисто захохотала. — Так, всё, я оплатил игру. Через пару часов мне её доставят, доставка — за мой счёт, я сегодня добрый. Тебе копию на Луну отправить, так?

— Ага, домой.

Даже если бы Шысь-и-Жах получил игру сейчас, запустить её всё равно было не на чем. В дорогу он обычно брал только видеомагнитофон, но на Луне у него имелась огромнейшая коллекция мультимедийной техники и компьютеров аж нескольких поколений — чтобы при необходимости можно было воспроизвести любой носитель информации. Правда, в большинстве случаев это были не оригиналы, а почти точные копии, которые вот уже как два века производила бразильская компания «РетроТек» специально для коллекционеров. Индонезийский филиал этой компании недавно начал выпускать видеокассеты с древними жанровыми фильмами и аутентичными оформлениями; Шысь-и-Жах всё это жадно скупал.

— Понял. Сделаю.

Они ещё немного поболтали о всякой ерунде, и телетело Гамеры покинуло капитанскую каюту «Гидеона Фарманского».

Глава шестая