Бесплатный фрагмент - Крестьянская семья

Давайте, как в маленькое окошко, заглянем в прошлое, в жизнь наших ныне покойных сродников и постараемся увидеть — как и чем они жили, какие нравственные ориентиры были у них на первом месте.

«Дерево держится корнями, а человек — семьей», — под этим можно понимать и преемственность поколений. С помощью преемственности из рода в род передаются семейные традиции, культурное прошлое, духовные ценности, трудовые навыки. Это невидимая связь между потомками. Преемственность поколений — это нить, которую нельзя разрывать, это связь, которую надо поддерживать. (Яковлев В. П.)

Эпиграф

Опираясь на исторические данные о жизни крестьян в Царской, дореформенной России примерно XVIII — XIX веков, была написана эта повесть. Конечно, нельзя в полной мере назвать ее исторической, это — художественное произведение. Акцент делался только на семейные отношения. Была просто сделана попытка хоть немного приблизиться к жизни наших сродников того времени в крестьянской среде и осмыслить ее с нравственной стороны.

В книгу также вошли картины выдающихся художников XIX — XX в., живущие отдельной жизнью. Они изображают жизнь и облик русских людей того времени и говорят нам о многом. Всмотритесь в них внимательно, это — наше достояние, наследство, как и народная мудрость, дошедшая до нас через глубину веков и выраженная в русских народных пословицах и поговорках.

Крестьянская семья. Глава 1. Болезнь дочери

«Праздник скоро, — думал отец, глядя на подтаявший снег. — Пасха Господня ранняя. А на душе ходят тучи черные. Ну что же мне, окаянному, делать? Единственная дочь моя тяжко больна, еле жива.»

Иван Сергеевич жил вместе со своей женой Евдокией Семеновной и единственной дочкой Полюшкой в небольшой избе рядом с густым лесом на краю русской деревни Залесье. Жителей здесь жило не так много и все друг друга знали, ходили друг к другу в гости, а, бывало, и звали на помощь: сено, зерно убрать, избу построить или еще в какой-нибудь работе подсобить. Жили все небогато, ячменного хлеба, бывало, не хватало, особенно по весне. Но трудились честно, своими руками добывали себе и пропитание, и одежду, обустраивали свое жилье. От того и унывать им было некогда.

Скотинка тоже водилась в каждом доме: коровушки, либо козочки, овечки с ягнятами, свинки с поросятами, петухи да курочки. Да и лошадь была почти в каждом доме. Она — первая крестьянам помощница. А и как без нее? Ведь для посева надо поле вспахать, картофель окучить, удобрения, дрова и сено привезти? И… много еще чего. В любом трудном деле лошадка выручала крестьянина. Были годы урожайные, когда амбары были полны зерна, но бывали и голодные годы.

Долгими зимними вечерами и по весне, когда полевых работ не было, женщины пряли, да ткали, шили и вышивали одежду на семью. Мужчины занимались разными реме'слами: плели лукошки, короба, лапти — теплую непромокаемую обувь для зимы и для лета, выстругивали посуду и домашнюю утварь, изготовляли из дерева мебель. Часто ходили на рыбалку, охоту, а кто мог — в город на заработки (больше — по плотническому делу, к которому привыкали с детства).

Ребятишек в каждом доме было предостаточно. Да и как же им не быть, когда в доме не одна и не две, а чаще — три, четыре и пять семей жило, три поколения? Да и как не рожать детей, когда сам Господь человека в мир посылает. Ну и что, что жилось часто бедно, зато потом помощники какие вырастали! И сам Спаситель в Евангелие говорит людям: «смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения.» Взаимовыручка была обычным и необходимым для жизни делом среди крестьян.

Но были семьи, которые хотели жить отдельно и тогда им выделялся надел земли, часть скотины и строился дом. Конечно, таким семьям жилось тяжелее прочих и связь с родными они не теряли. Одной из таких семей, живущей отдельно, была семья Ивана Сергеевича с Евдокией Семеновной. Жили они в небольшом доме со своей дочкой Полюшкой и, как могли, вели свое хозяйство с Божьей помощью, разделяя работы со своими родственниками.

…У окна сидела бледная мать и что-то вязала на спицах. Рядом с нею стояла кровать, на которой лежала в лихорадке дочка лет семи.

«Господи, помилуй! У всех детишек — полон дом, а у меня, горемычного, — одна доченька, да и та умирает», — думал свою нелегкую думу отец Полюшки Иван Сергеевич.

— Евдокия Семеновна, ты молитву не оставляй, слышишь, Иисусову-то про дочку нашу, ты же мать!

— Да не оставляю я, Иван Сергеевич. Как могу, у самой сердце мается как на нее, болезную, посмотрю. Отца Павла бы позвать, чтоб пришел к нам поисповедовать, причастить дочку нашу.

— Сам знаю, — отозвался Иван Сергеевич, — завтра утром съезжу, даст Бог, приедет отец Павел до сумерков. Хоть путь не близкий от церкви — верст семь. Но, может, не побрезгует…

Спустились на землю вечерние сумерки и Иван Сергеевич с Евдокией Семеновной встали на вечернюю молитву, то и дело поминая Полечку.

Ночь для дочки прошла безпокойно. Встав рано утром до петухов и помолившись перед иконами, отец отправился в путь. Запряг лошадь в сани, да покатил. Но дорога была трудная. Талый снег — и липучий и рыхлый. То и дело лошадка застревала, и приходилось ей помогать вытаскивать сани. Вот доехал он до половины пути и тут, к большому своему удивлению, понял, что сбился с дороги и не знает куда теперь ехать. А густой лес стеной обступил. Нет ни деревеньки, ни дома поблизости, прохожих и в помине нет.

«Вот горе-то какое, — подумал Иван Сергеевич. — Не бывало еще со мной такого, чтобы я дорогу-то спутывал. Да и Зорька меня ни разу не подводила.» Но как ни пытался он выйти на дорогу до Преображенского села, заблуждался все хуже и хуже. Наконец, остановил лошадь, скинул шапку и, упав в снег на колени, начал молиться: «Боже Всемогущий, дочь умирает, а я с дороги, окаянный, сбился, по лесу блуждаю. Укажи мне путь-дорогу в Преображенскую церковь к отцу Павлу! Помилуй меня, грешного!»

Долго еще молился отец со слезами, как вдруг послышались шаги по старому ельнику. «Никак идет кто? — подумал он и вскочил на ноги. — И вправду идет!» И вот из лесной чащи ему навстречу вышел преклонных лет старец. С белой бородой, со светлыми и очень добрыми глазами, в простом тулупе, валенках и шапке-ушанке. Но, не смотря на простую крестьянскую одежду, вид его был очень величественным. Точно не простой дедушка, а сам благородный князь к нему вышел. Иван Сергеевич подошел к старцу, сделал ему поясной поклон и на душе у него стало легко и радостно:

— Здравствуй, отец. Спаси тебя Христос! Уж не ждал я здесь кого-то увидеть. Заплутал я в лесу изрядно. Уж и не знаю как мне дорогу найти к Преображенскому селу.

Светлый старец остановился и с теплотой посмотрел на него, точно в самую душу глянув:

— А зачем тебе, мил человек, надобно в это село?

— Да мне батюшка нужен, священник тамошний, чтобы он к нам домой пришел, дочь мою причастил. Уж очень сильно она разболелася!

— Хорошее дело… Вот только не так просто дочь твоя разболелась. Видимо и ты вину какую имеешь?

Иван Сергеевич склонил голову и сильно смутился от слов старца.

— Что и говорить, отец, за мой грех, наверное, дочь моя страдает. Обидел я сильно перед кончиной свою матушку. А теперь-то ее и в живых-то нет. Молюсь за ее упокоение, прощение прошу. Но как мне загладить грех перед ней — не знаю.

— Мил человек, могу тебе кое-что присоветовать: как тебе снять грех перед своей матерью, а ей исходатайствовать блаженное упокоение. В твоем селе на заречной улице в покосившейся избушке живет одинокая старушка — Дарья Ивановна. Мужа ее рано убили на войне, остался один сын, да и тот, не оставив детей, умер. Живущих поблизости родных у нее почти нет. Помогают ей соседи из жалости. Бывает, что с воды на хлеб она перебивается. Только больше всего ее гложет одиночество. Что никому она стала не нужная. Приюти у себя в избе эту бабушку, она дочку твою от смерти вымолит и будет это твоей милостыней пред Господом за твою усопшую матушку.

— Но откуда ты, отче, про все это ведаешь? Ведь я тебя в наших краях и не видывал?

— Сделай, добрый человек, как я тебе сказывал, окажи старой женщине милость. И Господь свою милость тебе окажет. А до села Преображенского надо идти вот в эту сторону.

Сказав это, старец указал дорогу, после этого невидимо скрывшись из вида Ивана Сергеевича. Только Иван Сергеевич еще долго стоял на одном месте и никак не мог опомниться от удивления: «Наяву это было, иль мне привиделось? Видать, не обычный старец на встречу мне вышел, а, наверное, угодник какой Божий!» После встречи со старцем Иван Сергеевич вышел на свою дорогу и добрался до села без затруднений.

…Причастил отец Павел Полюшку. Просветилась ее душа святым причастием, полегчало ей, но болезнь от нее все же не отступала. Наставало вербное Воскресение, а за ней и Страстная неделя.

— Привези мне освященных вербочек, — попросила Евдокия Семеновна Ивана Сергеевича. — Постегаю я ими чуток мою Полечку во здравие телесное.

Вечером Иван Сергеевич приехал в село и побывал на всенощной службе под праздник Входа Господня в Иерусалим, в народе именуемом как вербное воскресение. Переночевал он в селе у знакомых. Утром был на Божественной Литургии и причастился Святых Тайн. Затем, выйдя из храма, отправился к себе домой, везя с собой освященные вербочки. Едет, а сам только и думает, что о покойной матушке, да о больной Полюшке, да о Дарье Семеновне: «Надо жене все рассказать, посоветоваться. Все ж должны мы приютить у себя Дарью Ивановну, хоть самим нам бывает трудно…»

Глава 2. Чудо на Пасху

… — Мир дому сему! С праздником, Дарья Ивановна! — сказал Иван Сергеевич, заходя в избу старой женщины. — Вот возьмите от меня вербочки — в церкви освященные.

— Спаси вас Господь, батюшка, что меня, старую, вспомнили! И вас тоже с нынешним праздником!

— Вот и неделя Страстная настает, а за ней и Пасхальная. Святые дни, матушка!

— Да, батюшка, святые. Только и думаю как мне, немощной, в Церковку -то выбраться.

— Так со мною доедите, матушка, хоть дорога нынче не легкая — Ох, помоги вам Господь, батюшка! Для меня это большое утешение.

— Да… Бедно-то вы живете, Дарья Ивановна, — сказал Иван Сергеевич, оглядываясь вокруг.

— А ты попей чайку, родимый, не побрезгуй, горячей чечевички похлебай. Стол, конечно, не богатый, прошу прощеньица.

— Да я не к тому, Дарья Ивановна. Изба у вас очень уж ветхая — ветер так в щели и гуляет и крыша, наверное, во время дождя течет.

— Что и говорить, батюшка. Давно уже в доме нет хозяина. Сына-то одиннадцать годков как не стало, а мужа и того больше. Прости, что жалуюсь — Бог милостив, не оставляет меня, грешную. И люди находятся добрые, помогают кто чем может в моей немощи. Дрова пока есть, слава Богу, печку топлю, на печи греюсь. Только по утрам уж больно зябко бывает, как печь остывает. Прости, голубчик, что жалуюсь.

— Одиноко вам здесь, наверное, бабушка?

— Бывают, заглядывают ко мне люди добрые. Даже козочка моя Белочка утешает, четыре курочки есть да петушок. И кот Пушок ко мне прилезает на печь погреться. Все-таки не совсем одна я. Да и Господь наш со своей Матушкой и со своими угодниками близко, всегда могу с ними побеседовать.

— Ох матушка, переходили бы вы к нам с Евдокией Семеновной и с Полюшкой жить!

— Что ты, голубчик, стесню я вас! Да и какой от меня, старой, прок? Хозяйства уже не могу вести. Веточек для Белочки и то не хватает сил вдоволь запастись. Огород помаленьку веду, да и то с горем пополам.

— Не для телесной пользы вас зову я к себе, матушка, а для душевного спасения. Благословил меня на то батюшка. Вы Полюшку мою болезную только в своих молитвах помяните, да покойную мою матушку, уж больно я перед нею виноватый. Собирайтесь, собирайтесь, матушка. Евдокия Семеновна вас в избе уж дожидается. Найдется и для вас местечко.

— Спаси тебя Бог, батюшка! — воскликнула Дарья Ивановна. — И всю твою семью! Простите меня, старую. Всю жизнь вас в молитвах поминать буду!

Вот и стала Дарья Ивановна жить в семье Ивана Сергеевича. Живет, утешается. С Евдокией Семеновной и с Полюшкой общается. А Полюшка как увидела ее в первый раз, так засветилась вся от счастья и воскликнула: «Бабушка, бабушка к нам пришла, Дарья Ивановна!»

Наставала Великая суббота. «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангелы поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити.» — пел Иван Сергеевич, поправляя лампады перед начищенными до блеска иконами. А Евдокия Семеновна с Полюшкой ему подпевали. Полюшка еще лежала на кровати, расслабленная от болезни.

— Как бы я хотела, матушка, на праздник поправиться! В церковь вместе с вами сходить, причаститься на Пасху. И тебе, матушка, наверное, тоже в церковь хочется пойти, давно ты там не была.

— Бог милостив, Полюшка, — отвечала Евдокия Семеновна. — На все Его святая воля!

Наступило светлое утро Великой субботы. Священнослужители и весь церковный причет поменяли за богослужением скорбно темные великопостные облачения на радостные белые. И дьякон пропел: «Восста яко спя Господь и воскресе, спасаяй нас. Аллилуиа.» — приближалась Великая Пасха.

Иван Сергеевич, Евдокия Семеновна и Дарья Ивановна молились в это время перед образами. И вдруг раздался удивленный голос Полюшки:

— Папенька, маменька, кто это? А свет-то какой белый, просто ослепительный!

Полюшка заулыбалась, глядя куда-то в сторону.

— Как мне хорошо, матушка! Я наверное выздоравливаю. Ой, куда же ты?

Полюшка быстро встала и подошла к окну. На ясном небе вовсю светило солнышко. Евдокия Семеновна поспешно подбежала к дочери, вот уже несколько месяцев от слабости самостоятельно не встававшей с постели, и, опустившись на колени, обняла ее за талию.

— Что с тобой, Полюшка? — мать потрогала лоб дочки — температура спала и горячечный румянец исчез.

— Мне стало так легко, матушка. Я, кажется, больше не болею. Христос Воскресе!

— Во истину Воскресе, Полюшка!

Иван Сергеевич подошел к дочери, не в силах сдержать слез.

— Папенька, мне уже лучше. Благодарю тебя за все, папенька.

— Ах ты моя любезная, — Иван Сергеевич горячо обнял Полюшку. — Солнышко ты наше ненаглядное.

— Чудо-то какое, слава Тебе Господи! — воскликнула Дарья Ивановна, в изумлении глядя на них. — Дороже любого сокровища это чудо! В канун такого большого праздника!

И все жители деревни Залесье и Преображенского села встречали радостно Пасху Господню раннюю…

Глава 3. Христианская кончина

Прошло три года со дня описываемых событий. Полюшка подросла, окрепла, ей исполнилось 10 лет. Уже не было такой работы в доме по хозяйству, в огороде, в поле и на покосе, которою бы мать с ней не разделяла. Только Дарья Ивановна с каждым годом становилась все слабее и слабее.

«Такая уж доля нам, старикам, слабеть, да умирать, а вам, молодым, расти и крепнуть и жить дальше. Да будет на все воля Божия! — так иной раз говаривала она Поле. — Жизнь души жизнью земной не кончается. После смерти душа со всеми своими мыслями, чувствами, словами и делами будет жить в вечности. И на что способна — то и получит. Забывала душа Бога, отрекалась от Него словами и делами — будет жить без Бога в вечности. А какая в вечности без Бога жизнь и так понятно: в великой тесноте, в скорби. Только Господь дает истинную радость, чистоту и жизнь настоящую. Богоотступник же диавол радости и жизни дать не может, он — человеконенавистник и человекоубийца из покон веков. Один Господь, наш Праведный Судия, любит человека и милует больше, чем кто-либо на свете».

Дни проходили за днями, наступала осень. Дарья Ивановна сделалась совсем плоха. Все больше и больше она не сходила с печи, полушепотом читая наизусть псалтирь и молитвы. Жалоб от нее сильных не было, разве только скажет иногда: «Что-то мне нынче не здоровится, простите меня, сердешные, плохая я вам помощница.» Но никто на нее не сердился. Иван Сергеевич и Евдокия Семеновна сами о ней как могли заботились: поили, кормили, вовремя топили печку, поддерживали словами. А Поля — та души в Дарье Ивановне не чаяла. Заберется в свободное от работы время на печку (чаще всего — вечером) и просит: «Бабушка, расскажи сказку». А Дарья Ивановна ей рассказывала. Сказок она много знала, как и большинство других крестьянок ее возраста. Многому от них можно было научиться неграмотной девочке, которая и книг-то особо не видела и читать не умела. Но по памяти очень многое запоминала.

Бывало, уйдет отец с матерью в поле вместе со своей родней трудиться. А Полюшка когда с ними пойдет, а когда по домашним делам хлопочет: воды принесет, скотину покормит, корову подоит, в избе приберет, обед приготовит, да в печь томиться поставит. Выдастся у нее свободное времечко — ей бы с подружками во дворе побегать, а она все к Дарье Ивановне льнет: " Расскажи мне что-нибудь, бабушка.»

«С Богом мы, конечно, никогда не одиноки. Но сердце человеческое, грешное, уж очень хочет вживую видеть своих дорогих и любимых. Поговорить, услужить, утешить, — а их уже нет на этой земле. Один главный смысл в жизни остался — молиться за них Господу, чтобы им на том свете было хорошо. Надеюсь, на том свете свидимся, если Господь простит меня за все, окаянную.»

Сложная пора времени года — ноябрь. С непогодой и полным умиранием природы. Многие болеют в это время года. Крепко занедужила и Дарья Ивановна, похудела и ослабла совсем. Годков-то ей было уже много.

«Видно, жизнь моя, грешная, к концу приближается. Позовите мне, ро'дные, батюшку, чтоб я душу свою приготовила…»

Иван Сергеевич на следующий день сам поехал за отцом Павлом в Преображенское село. Хорошо, что на тот момент выпал первый снег и можно было проехать на санях, хоть и с некоторыми затруднениями. Отец Павел поисповедовал, соборовал, причастил Дарью Ивановну у них дома.

«Слава Тебе, Господи! — говорила она после этих трех великих Таинств с большим облегчением. — Теперь и помирать не так страшно будет.»

— Что ты, бабушка, поживешь еще с нами! — воскликнула Полюшка.

— Не знаю, дочка, да будет на все воля Божия. Как призовет меня Господь к себе на ответ, так полетит душа моя к Нему как перышко.

10 ноября утром наконец-то выглянуло солнышко. Евдокия Семеновна и Поля встали задолго до восхода солнца, затопили печь и хлопотали по хозяйству. Печь стала нагреваться, и в холодной избе потихоньку становилось тепло и сухо. Через некоторое время проснулся Иван Сергеевич, и они втроем встали на утреннее молитвенное правило перед иконами. Глава семьи не спеша читал молитвы, мама с дочкой усердно крестились и кланялись. Когда время прошло порядочно, Евдокия Семеновна забеспокоилась:

— Здоровы ли вы, Дарья Ивановна? Что-то вас не слыхать.- громко позвала она.

Ответа не последовало.

— Подойди к ней поближе, может быть, совсем занедужила бабушка, — велел ей Иван Сергеевич.

Тогда Евдокия Семеновна залезла на просторную печь туда, где лежала Дарья Ивановна, сразу сердцем почувствовав неладное. Немного откинула одеяло. Дарья Ивановна лежала холодная с застывшим лицом и холодными руками. Выражение ее лица было величественно спокойно, глаза — плотно закрытыми.

— Ой, батюшки, Иван Сергеевич, скончалась наша матушка Дарья Ивановна! — воскликнула Евдокия Семеновна.

— Не может быть! — встревоженный Иван Сергеевич подбежал к лежанке Дарьи Ивановны, потрогал ее, потряс.

— Остановилось сердечко, Ванюшка! — запричитала Евдокия Семеновна. — Закончила свою многострадальную жизнь бабушка!

— Баба, бабушка! — Поля бросилась к ним. — Что теперь будет, маменька? Как страшно и холодно!

— Похоронить ее надо по христиански, доченька, в церкви отпеть, известить всех, кто знал Дарью Ивановну, чтобы молились о упокоении ее души. И мы сами тоже должны молиться. Ты не плачь, не плачь, Полюшка. Ее душа ведь не умерла, а к Богу полетела. Дай Бог ей унаследовать Царство Небесное!

Дарью Ивановну отпевал отец Павел в Преображенской церкви. На отпевании присутствовали Иван Сергеевич и Евдокия Семеновна с дочерью и со всеми родственниками, почти все жители деревни Залесье и некоторые жители Преображенского села, которые лично знали Дарью Ивановну. Похоронили ее на церковном погосте (кладбище), расположенном рядом с Преображенской церковью.

После поминок, на четвертый день Иван Сергеевич приходил в родительский дом поговорить с отцом наедине.

— Здравствуй, батько!

Иван Сергеевич, войдя, снял шапку и перекрестился на образа, стоявшие на полке в правом, «красном» углу избы. Неподалеку стоял широкий деревянный стол, за которым в это время ужинала вся семья, всего четырнадцать человек. Помимо отца еще двое его сыновей с женами и детьми.