Бесплатный фрагмент - Крепостная герцогиня (главы 28—63)

28. Знакомство будущих супругов

…Уолтер Гриффит, долгое время опосля ранения тяжелейшего в коме пребывавший, вышел, наконец, из оной и очи свои отверз. И такое узрел, что чуть было вновь в кому ни впал! Рядом с ложем его дремала на табуретке девица младая облика жутчайшего. Маленькая, худенькая, растрёпанная, чумазая, одетая чуть ли ни в рубище. Поднапряг Уолтер воображение своё и представил ея опосля бани и парикмахерской, в нормальный наряд облачённую. Получилось, что вроде бы и не уродина, но и не красавица уж точно, то бишь вообще никакая. Коли была бы отроковица сия современницей автора и пропела бы песнь кавээновскую

(«Снова в нашем зале,

в нашем зале нет пустого места!»),

то вполне можно было бы задать ей вопрос напрашивающийся (почему-то лишь автору эпопеи сей!): «А ты?!». Естественно, вопрос сей юмористический до произнесения первой фразы лишь ко внешним данным ея относился бы, то бишь к отсутствию оных!

Наконец, почуяла отроковица взгляд мужеский, продрала очи и заморгала оными. Уолтер Гриффит, до того мысливший по аглицки, вопросил на языке том же:

— Ху а ю?

Смутилась собеседница:

— Неужли, барин, более гордиться нечем?!

Опешил слегка граф, засим расхохотался и помыслил: «Страшилище, но с первой фразы очаровала!»

И ответствовал он «юмористке поневоле»:

— Не хотел смущать тебя, дитя невинное! Глаголил я на языке аглицком, на коем слово «ху» — не ху… лиганское вовсе, а безобидное «кто»! Вся же фраза моя означает: «Кто ты?»

— Малашка.

— Люблю малашку! — воскликнул пациент, за время комы изголодавшийся.

— Приятно зело, но не должен свободный крепостную любить!

— Вообще-то глаголил я про кашку-малашку…

— Ничего особенного. Кашка как кашка! … Ой! Нечто не то брякнула!

Строго глаголя, не мог получиться каламбур сей, ибо в те времена слово «как» произносилось аки «аки». Но коли истина мешает каламбуру, то тем хуже (в виде исключения) для истины!

Рассмеялся Уолтер:

— Отличный каламбур, хоть и не шибко аппетитный!

— Не ведаю я, кто сей отличный Калам и почему он столь уж бур?

Не сумел эрудированный граф аглицкий ответить на вопрос девки неграмотной, ибо в те годы далёкие не существовало ответа. Автор бы тоже не сумел, но помог испытанный друг ГУГЛ! В итоге возник самый каламбуристый каламбур (каламбурее не бывает!), гласящий (аки и замыслила Малашка!): «Калам бур»! Нынешняя же расшифровка гласит: «Бывший президент Индии Абдул Калам настокмо обурел, что во своей книге „Индия-2020“ предлагает программу превращения страны своей в технологическую сверхдержаву.»

Кстати, отступление небольшое насчёт друга испытанного электронного. Коли вопросить оного: «Свет мой, ГУГЛик, расскажи и всю правду доложи: я ль на свете всех умнее, не несу ли ахинею?», то порой изречёт он по-дружески правду суровую: сия умность твоя хоть и умность, но не твоя, ибо изречена была там-то и там-то тем-то! Порой завидует автор крепостной угнетённой и периодически избиваемой Малашке, ибо что бы ни молвила она, никто не ставил под сомнение авторство ея! Но у медали сей фигуральной оборотная сторона имеется. К сожалению превеликому, недостаток информации, циркулирующий в обществе в те годы далёкие, помешал Малашке изречь много интересного. В частности, убеждён автор, что токмо несоздание песни матросской с названием фруктовым (ибо писана для тех ещё «фруктов»! ) и нерождение Клары Степановны помешало Малашке воскликнуть от имени одного из матросов: «Эх, я б Лучко …!»).

По той же причине (ненападения Наполеона во времена Малашки и царя Петра) не смогла дева сия остроязыкая поизгаляться над словом, чуть ранее приведённым: «Ахинея суть реакция наполеоновского маршала Мишеля Нея на пожар Москвы!» … Но вернёмся к Роджеру и его новой знакомой.

Чрез некоторое время изрёк пациент, смущаясь:

— Понимаешь ли, Малашка…

— Естественно, понимаю, что желание Ваше естественно. Никогда не критикую других за то, что мне свойственно. (Поражён был граф, что простая девка расейская ведает «золотое правило», коее путеводной нитью сквозь всю жизнь его прошло!) А

ничто туалетное мне не чуждо!

29. Полуторный закон

Принесла дева юная ведро и поддерживала графа анонимного, дабы тот с оного не навернулся! Наконец, встал больной, Малашкой поддерживаемый, намереваясь в постель вернуться. Но тут взгляд его в окно устремился. И узрел граф амазонку прекрасную, на не менее прекрасном коне воронОм арабском гарцующую. Отверз он уста свои, но ни единой мысли не высказал!

Усмехнулась Малашка:

— Видать, попал барин под чары сестры моей Глафиры прекрасной.

— Ошибаешься, любезная! — ответствовал больной, в постель возвращаясь. — Не может фея сия сестрой твоей являться, ибо явно из общества светского.

Глянула служанка юная в окно и молвила:

— Не привыкла я ошибаться, ибо глаголю токмо то, в чём уверена! Глашка и суть! Мужики токмо на нея так пялятся!

«Ревнует уродка ко красавице!» — помыслил Уолтер и молвил:

— Похоже, недолюбливаешь ты ея!

— Не без сего! Однако вовсе не по причине наличия красоты у нея и отсутствия оной у меня, о чём глаголил батюшка мой: «Глаша и Малаша достойны кисти великих живописцев нидерландских. Первая — Рембрандта ван Рейна, вторая — Иеронима Босха!»

— Да ты, прямо, мысли читаешь… аки ведьма!

— Похожа я на даму сию сказочную (но не во смысле красы!). Однако лишь внешне, ибо ведает ведьма много, я же лишь те крохи, что от родителя моего перепали. Правда, песнь сей эрудитки лесной прямо про меня писана, особливо учитывая наряд мой непризентабельный!

— И что за песнь?

— Да так… расейская народная.

— Спой, детка, не стыдись!

— Не могу… без слёз…

— Ну, так спой со слезами.

Откашлялась девица неказистая и запела мелодично гласом нежным:

— Я веду себя со всеми строго,

И никто не женится на мне.

Выхожу одна я на дорогу

В старомодном ветхом шушуне…

Засим, аки и было обещано, заплакала певица юная. Понял слушатель взволнованный, что сие существо вовсе не бесполо и бездушно, аки ранее казалось, а имеет трепетную душу и мечтает о простом бабьем счастье!

(Аки опосля выяснилось, песнь сия расейская вовсе не народная, ибо суть ария Бабы Яги из оперы Римского-Сардинского «Доска», главный герой коей купец новгородский прозван так был за то, что натянул на доску струны и получил гусли звончатые. А дуэт главного героя и русалки привёл к созданию выражения популярного: «Доска и два соскА!»

Кстати, автор, любящий о себе трепаться, читателей раздражая, обожает в сей опере арию иудейского гостя: «Не счесть алмазов биржи Рамат-Гана!», ибо во трёх километрах от биржи сей проживал!)

Наконец, успокоилась Малашка и вернулась к теме прерванной:

— А к сестре своей отношусь я согласно закону полуторному.

— Много законов я ведаю — и природных, и юридических. Но подобный закон неведом мне!

— Первый случай в жизни моей недолгой, когда хоть кто-либо в некомпетентности своей признался! Но в нашем случае оная простительна, ибо закон сей батюшка мой создал. И гласит он следующее: «Тех, кто тебя любит, люби в полтора раза более. Тех же, кто ненавидит, ненавидь в полтора раза менее!»

(Впоследствии в двадцатом веке был создан иной полуторный закон. Сей «закон трёх вторых» относился к электронным лампам. К существующим же во времена описываемые керосиновым лампам он (увы!) неприменим.)

— Ты, Малашка, про недолгую жизнь глаголила. Вообще-то у дам возраст не спрашивают. И ты можешь не отвечать…

— Но могу и ответить, ибо не столь уж древний возраст мой, дабы сокрывать оный. Вот уж скоро три часа, аки стукнуло мне тринадцать лет. Учитывая, что ныне столь же тринадцатое августа, а число сие безобидное несчастливым почитается, то выходит, притягиваю я неприятности, … но лишь на главу свою!

30. Любезная барыня Наталья Васильевна

Вскоре подтвердилось пророчество грустное малашкино. Пошла дева сия ведро опосля пациента выносить. Засим некий шум раздался. И ворвалась в комнату девица разъярённая лика стандартного расейского народного с формами развитыми и содержанием (аки тут же выяснилось) убогим. Держала она за власы несчастную Малашку, под оком коей синяк начал наливаться.

— Что за дела?! — возмутился аки бы Роджер Смит. — Негоже обижать Малашку, ибо обидела ея природа, не наделив красою, аки тебя, незнакомка прекрасная.

— А?! — токмо и молвила гостья незваная.

Пояснила служанка истязательнице своей:

— Хвалит он наружность Вашу, любезная барыня Наталья Васильевна!

— А-а …! — молвила «любезная» (особливо судя по синяку малашкиному!) барыня.

— Не в обиде я, — пояснила побитая Роджеру, — ибо виновата зело. Велено было мне, аки токмо Вы, барин, очухаетесь, сообщить немедля о событии сем радостном. Я же самовольно парила мозг Ваш болтовнёй своей пустой (особливо по сравнению с речами разумными барыни Натальи Васильевны!), дожидаясь опорожнения кишечника Вашего, дабы мысли о низменном не отвлекали Вас от последующего лицезрения прелестей барыни вышеупомянутой.

— Опять умничаешь?! — воскликнула крепостница юная и замахнулась на крепостную свою.

— Стоп! — воскликнул Роджер, и замерла длань хулиганки юной в воздухе. — Обращалась Малашка не к Вам, уважаемая барыня Наталья Васильевна,…

— Называйте меня просто «Наташа»!

— Хорошо, Наташа! Обращалась Малашка ко мнЕ, а мне речи ея, непонятные для людей нормальных, понятны, ибо обучался я в Англии у великого учёного сэра Айзека Ньютона, а все ученики его слегка ненормальные, аки Малашка малохольная.

Задумалась, было, собеседница бестолковая над смыслом сказанного, но пришла ей на помощь служанка:

— Мистер Смит глаголит, что он, аки я, слегка… того!

— Он-то лишь слегка, а ты, дура, на всю главу свою бестолковую! … Пошла вон отсюда!

— Слушаюсь, барыня «просто Наташа»!

— Чего??!

— Глаголили Вы, барыня: «Называйте меня «просто Наташа»! Из чего заключила я (видать, ошибочно!), что указание сие и на меня распространяется. Прошу простить меня покорно, … то бишь прошу покорно простить меня, достопочтенная барыня Наталья Васильевна!

Переглянулись служанка с пациентом и чуть заметно улыбнулись друг другу. Понял Роджер, что Малашка побитая, смирением прикрываясь, издевается над хозяйкой своей спесивой!

Удалилась служанка, и обрушился на несчастного больного водопад речи бессвязной и бессмысленной. Но выловил он из потока сего бурлящего крупицы информации полезной. Оказалось, что купец, от бандитов спасённый и впрямь Василий (в чём Роджер особо и не сомневался, ибо знал про «барыню Наталью Васильевну»), но не Петров. Василий Никитич Самохвалов был одним из первых купцов града своего, коий и не Орлом вовсе оказался, а Курском. Понял Роджер, что потому назвался купец чужой фамилией, что известного в торговом мире Самосвалова, … то бишь Самохвалова ограбили бы наверняка, а у безвестного Петрова, к тому же аки бы не купца, а простого помещика был шанс реальный проскользнуть невредимым опосля заключения выгодной сделки торговой. Вот токмо сглупил он с переводом бумаг своих.

В начале трепотни Наташиной явилась Малашка с одноимённой кашкой и прочими яствами, вопросила у барыни разрешения и оставила всё сие больному голодному. Посему в конце трепотни барской возвышенной потянуло больного вновь на низменное (но вовсе не на совращение малолетки сей созревшей!). Кликнула барыня, скривившаяся брезгливо, служанку свою и удалилась на отдых заслуженный, ибо никогда ранее столь долго не трепалась без перерыва.

Опосля выноса ведра достала Малашка вязание своё и замелькали спицы во дланях ея. И в дальнейшем заполняла она ими паузы в беседах занимательных.

Во время одной из пауз таковых попытался представить Роджер в постели барыню младую созревшую (хоть и была та лишь на год старше служанки своей невзрачной). Провалилась затея сия — не возбудили графа прелести сей дуры аж соком брызжущей. Засим ради смеха представил на месте ея пододеяльном худосочную Малашку смышлёную. И неожиданно для себя самогО возбудился преизрядно, аж облизнулся от вожделения.

Виновница облизывания сего наблюдательность проявила и, мысля, что причиной облизывания жажда является, стакан воды принесла.

(Кстати, в комедии Эжена Скриба с тем же названием «Стакан воды» глаголится хоть и про другой стакан, но про то же время, и героиней шедевра сего является крёстная Уолтера Гриффита аглицкая королева Анна.)

Вскоре задумался Роджер и вопросил сиделку свою:

— Откуда прознала хозяйка твоя распоясавшаяся про беседу нашу? Ведь мог я алкать ведро сразу опосля очухиванья моего.

— Вопросила она меня, трепалась ли я о чём-либо с барином, в себя пришедшим. Пересказала я беседу нашу, мистер Смит, занимательную. Поняла барыня Наталья Васильевна из сказанного токмо ущербность свою моральную, выражающуюся в непонимании сказанного. И аки ожидать следовало, взъярилась не на шутку и продемонстрировала наглядно превосходство своё физическое над превосходством моим моральным.

— Но коли ожидать следовало причинение ущерба физического, почему не молвила ты что-нибудь не раздражающее психопатку сию?

— Хоть и глаголят мне со всех сторон о ничтожестве моём, но не задевают меня речи сии, ибо не уважаю глаголящих. Но коли совру, то перестану уважать себя, а сие недопустимо, ибо мнение своё (не сочтите, что хвалю сама себя подобно Самохваловым!) уважаю!

— А коли была бы угроза животу твоему, ты тоже глаголила бы правду?

— Увы! Любой принцип имеет границы применения своего. Посему солгала бы я не токмо при угрозе животу своему, но даже при серьёзной угрозе здоровью. Синяки же от барыни Натальи Васильевны дело привычное для нас обеих!

— А не кажется ли тебе, Малашка, что твой приоритет собственного мнения надо мнением общественным суть эгоизм?

— Не кажется, ибо так оно и суть! Но токмо не считаю я эгоизм предосудительным! Уж коли выбирать, кто лучше: аль эгоисты, аль труисты, то я бы первых выбрала, ибо эгоисты пьют в одиночку умеренно, а труисты — на троих без меры!

Улыбнулся Роджер, ибо ведал, что «три» на языке французском будет «труА», а посему «труисты», Малашкой «скаламбуренные» — и впрямь те, кто пьют на троих! Правда, сами пьющие считают, что не «пьют» они, а «соображают», однако в конце сего мероприятия термин их редко истине соответствует, разве что латинской истине «ин вИно вЕритас»! Тем паче, что носители истины латинской древние римляне имели обычай протрезвляющий кишечник рвотой опорожнять, аки поступил упомянутый ранее трактирщик криминальный из Михайловки.

Коли зашла речь об алкогольном «тройственном союзе», то автор хочет осветить его с неожиданной стороны — ближневосточной! Репатриант в Израиле именуется «олЕ», что в переводе с иврита означает «поднимающийся» (видимо — на холм «Голгофа»). Кстати, слово «репатриант» означает «возвратившийся на родину». Посему «возвратившийся на историческую родину» суть «исторический репатриант»… Но вернёмся к выпивохам.

Хоть сие не повсеместно,

иногда имеет место.

Коли ТРИ ОЛЕ решили выпить в компании друг друга, то автор советует им первый тост поднять за сестру Лили Брик французскую писательницу Эльзу ТРИОЛЕ, ибо фамилия ея их сборище рекламирует!

…Наконец, наступило время отхода ко сну. Простилась девица с красавцем рыжим и удалилась с неохотой. Уолтер подумал с грустью, что будущего у него с отроковицей сей быть не может ввиду разного статуса социального. А совращать невинность ея до достижения возраста брачного совесть не позволит. Засим опосля мук творческих создал граф опус поэтический, коий и пропел негромко:

— Я гляжу ей вслед,

Слишком мало лет.

Так чего ж гляжу

И губу лижу?!

Ночью снились больному обе сестры столь непохожие. То Глафира прекрасная на коне вороном, то Маланья невзрачная со спицами и с синяком.

31. Беседы больного с сиделкой

На другой день с утра пораньше явилась одна из снившихся и провела процедуры ведёрные. И молвил Роджер, во грёзах по сестре ея пребывавший:

— Есть дЕвицы в Курских именьях!

Я мыслю: сестрица твоя

Коня на скаку остановит!

— Аль конь остановит ея!

— срифмовала сиделка юная.

— Своеобразный у тебя юмор, Малашка!

— Ибо чернее нощи кромешной, — добавила юмористка чёрная, — и страшнее… меня при любом освещении! Не потому хочу Вам сообщить данные компрометирующие на Глафиру, что завистлива я и болтлива, а затем, дабы Вы беду от сей дуры отвели, ибо советы мои она (аки все остальные!) во грош не ставит! Издевается вовсю Глашка над конём своим беззащитным. Поражаюсь я долготерпению животины сей, но не бесконечно оное! Уж скокмо предупреждала я наездницу самоуверенную, что может она беду накликать, но уверена та, что

лишь взбрыкнётся гордый конь,

как вмиг протянет он копыта!

Сослалась как-то я на мудрость расейскую народную, не рекомендующую обходить коня сзади (ну, и начальство спереди, однако сие к нам не относится). Так сестра (явно не милосердия!) избила коня своего с особой жестокостью и умышленно прошла сзади. Я от страха чуть ни…

И Малашка кивнула на ведро вынесенное и тряпкой прикрытое.

Воскликнул Роджер:

— Со смертью играет!

Смел, но мерзок сей трюк!

— Вот Вы ей сие и сообщите. Не ныне, разумеется, а когда случай удобный представится.

Вскоре время завтрака наступило. Принесла «официантка» юная на подносе расписном яства вкуснейшие и молвила:

— Барыня Наталья Васильевна, видать за долготерпение Ваше вчерашнее при выслушивании мудростей ея расщедрилась на деликатес французский, именуемый «зефир»!

Глаголя речь сию, взирала служанка на дефицит сей нежнее, нежели Ромео на Джульетту! Граф Уолтер Гриффит, переевший (до превращения своего в Роджера Смита, точнее — в Фому Златого) немереное количество дефицитов сих, откусил лишь кусочек малый и предложил:

— Прими, Малашка, сей зефир от меня в дар аки компенсацию частичную за избиение твоё вчерашнее, из-за меня произошедшее!

Загорелись очи девичьи, аки сердце Данко горящее! (Не того Данко имеет в виду автор, коий издал изумительное пособие «Высшая математика в упражнениях и задачах», озаряющее светом знаний путь тысячам студентов, а того, коего описала некая пенсионерка Изергиль и коий заместо того, дабы переночевать в лесу, а наутро продолжить поиски дороги, вырвал изо груди своей угль, пылающий огнём, коий ему пред сим засунул туда серафим, но не уроженец того же Курска Саровский, а шестикрылый!). Но проявила дева отважная силу воли редкую и главой отрицательно покачала (видать, произнести слова лживые о нежелательности для нея продукта сего не позволила совесть ея!).

Сделал вид граф, что обиделся:

— Видать, справедливо брезгуешь ты принять предложение моё негигиеничное.

— Да готова я принять от Вас любую пищу, хоть другой продукт французский, глаголящий про ква-ква… лификацию! (Слушатель аж фыркнул от сего намёка лягушачьего!). Ну и обижать Вас отказом не желаю. Посему предлагаю вариант компроматный, … то бишь компромиссный — оттяпайте мне половину продукта.

Отрезал Роджер половину (бОльшую!) зефира и вручил служанке. Та аж зажмурилась от предстоящего наслаждения неземного и уста приотверзла.

Но тут распахнулась дверь, и возникла во проёме наездница прекрасная (правда, на сей раз без коня). Кивнув на сестру, вопросила больного гласом развязным и высокомерным:

— Ну чо? ДОКАНАЛА?!

И помыслил граф с досадой: «Красавица, а с первой фразы разочаровала!»

— Что могу глаголить я про путь ДО КАНАЛА Ивановского? — ответствовала оскорблённая, но не оскорбившаяся. — Вопрос сей следует адресовать батюшке твоему, в очередной поездке торговой пребывающего!

Улыбнулся Роджер и сразу две вещи понял: во-первых, что купец Самохвалов — родитель гордой Глафиры, являющейся сестрой Малашке токмо по матери, а во-вторых, стала ясна причина, по коей Василий Никитич так ни разу и не навестил спасителя своего от бандитов лютых.

Тем временем вопила Глашка на Малашку не аки львица светская, а аки баба базарная:

— Опять, уродина придурочная, изрыгаешь словеса непонятные! Мало тебя Наташка дубасила! Сама мало дубасит и мне не даёт!

Совсем разочаровался Роджер в недавнем идеале своём. Но будучи джентльменом аглицким, пригласил он, хоть уже и без трепета душевного деву сию разделить трапезу его:

— Заходи смелей, Глафира

И попей со мною чай.

— На, возьми кусок зефира,

Но права здесь не качай!

— неожиданно мгновенно срифмовала Малашка и протянула сестре предмет мечтаний своих.

(Впоследствии создана была чудесная песнь про иную Глафиру с очаровательным припевом из трёх мыслей глубоких. Вот токмо последняя из оных автора опуса сего не вдохновила. В итоге вышла дискуссия его с исполнителем песни:

«- Лучше быть сытым, чем голодным,

Лучше жить в мире, чем в злобЕ.

Лучше быть нужным, чем свободным…

— Это ты, знаю, не в себе!»)

…Глашка, не обременённая комплексами интеллигентскими, схватила зефир и… чашку больного. Засим хлюпая и чавкая, быстро «умяла» еду и питьё.

«Видать, лопухнулся я вчера! — помыслил граф. — „Фея сия“ явно не из общества светского!»

Но Глафиру насытившуюся потянуло именно на беседу светскую (в понимании ея!). Уселась она на диван, точнее разлеглась на оном и вопросила:

— Ведомы ли тебе, барон аглицкий, герцогини аглицкие?

— Начнём с того, что сын барона суть баронет, коий в отличие от папаши своего не принадлежит к обществу светскому. Но сие относится лишь к законным отпрыскам баронов. Я же не принадлежу не токмо к обществу светскому, но даже к баронетам, ибо мать моя расейская Евгения так и не сочеталась браком законным с родителем моим бароном Джорджем Смитом.

Пока глаголил мнимый Роджер легенду сию, взглянула Малашка выразительно на чашку опустевшую, засим на сестру свою и на дверь. Кивнул больной в ответ. Таким образом, договорились собеседники (молча!) возобновить чаепитие лишь опосля ухода гостьи незваной.

Поняла Глашка из речи больного, что не благородных он кровей (уже достижение, ибо Наташа и сие не поняла бы!), а посему нЕчего с ним церемониться! И молвила гласом того более развязным:

— Неча мне тут пургу гнать, ибо лето на дворе! Глаголь про герцогинь!

— Ведома мне Сара Черчилль, герцогиня Мальборо.

— На фига мне твоя Сара?! Давай лишь про герцогиню!

— И рад бы разделить их, да не могу, ибо Сара Черчилль и суть герцогиня Мальборо, супруга главнокомандующего аглицкого. (Малашка при сем с трудом смех сдержала, Глашка же лишь поморщилась недовольно.) Дама сия огромное влияние на ея величество королеву Анну имеет, ибо ранее пребывала фрейлиной ея.

— Что ещё за пелерина?!

— Пелерина суть одежда бабья верхняя, а фрейлина — знатная барышня изо свиты королевы. Бывала в доме нашем ещё одна бывшая фрейлина ея величества — Джейн… Гриффит, одна из красивейших баб, мне ведомых и умнейшая из оных.

— Тоже герцогиня аглицкая?

— Сперва герцогиня Англии, засим — Шотландии, а ныне — Великой Британии.

Малашка не упустила возможности скаламбурить и молвила с видом серьёзным:

— Шутландия, видать, потому названа так, что население ея кривляться любит!

— Сие неточность перевода расейского, — пояснил, улыбнувшись, Роджер. — На их языке страна сия именуется «Скотландия», ибо произошёл народ сей от древних скОттов…. А нынешний супруг леди Гриффит шотландский граф Макдауэлл суть одновременно и шут, и скот! … Желание же узнать про герцогинь аглицких похвально зело! Молодец, Глашка!

— Для кого «Глашка», а для кого «Глафира Васильевна»! — ответствовала красотка, подтвердив тем самым гипотезу (коюю с гипотенузой геометрической путать нежелательно) о том, что она суть внебрачная дщерь хозяина. — Потому я к дурам сим интерес имею, что сама стану герцогиней аглицкой, аки предсказала цыганка, кояя не ошибается, ибо крута зело!

— Круче кручи! — «подтвердила» Малашка.

Больной помыслил, что ещё одна неошибающаяся (аки она сама о сем глаголила) выносит за ним вёдра!

— А какие пОйла хлебают герцогини аглицкие? — поинтересовалась коллега их будущая.

— Хоть и пребывает Англия в состоянии войны со Францией, но герцогини аглицкие по-прежнему предпочитают вИна благородные, во французской провинции Шампань произведённые. И пьют оне сии вина шампанские из сосудов столь же французских. Сосуд сей, именуемый «фужЕр» — на длинной тонкой ножке…

— На фига мне сей «жер», коли он на «фу!» начинается?! Буду хлебать пОйла сии шампуньские из простого стакана!

Покоробила графа утончённого перспектива сия. Однако во средине века двадцатого в газете лживой под названием «Правда» был задан вопрос похожий: «Можно ли пить шампанское из гранёного стакана?». Следует уточнить, что стакан сей был спроектирован гениальным скульптором Верой Игнатьевной Мухиной, изваявшей рабочего и колхозницу, и предназначался для героев скульптуры сей (а заодно и для работниц и колхозников!). Середь моря откликов один выделялся своим высоким пафосом. Известный (благодаря виршам о любви и дружбе …, то бишь благодаря виршам о любви и благодаря дружбе со змием зелёным) пиит дал достойную отповедь сомневающемуся автору вопроса:

«Как можешь в этом сомневаться ты,

Жуя под звуки вальса и канкана?!

Ведь знают даже пьяные скоты,

Что в мире нет прекрасней красоты,

Чем красота гранёного стакана!».

…Уж коли зашла речь о шампанском, не горазд автор, любящий отступлениями истязать читателя (аки император римский Юлиан Отступник) удержаться от ещё одного. В неком из ресторанов тогдашнего града его Тель-Авива столь же некий посетитель молвил официанту: «Шампанское!», на что сей работник общепитовский ивритоговорящий вопросил резонно: «Эйфо „шам“?», то бишь «Где „там“?». Но не будем размышлять о том, что пили паны, а вернёмся в август 1711 года во град Курск.

Хоть и не дорожила Глафира мнением «какого-то безродного» англичанина, но не смогла не похвастаться:

— А конь мой не токмо герцогини — царицы аглицкой достоин, ибо на скачках последних пришёл первым, за что был удостоен всяческих похвал градоначальника курского и премий: овсяной для коня и денежной для его владельца, то бишь батюшки моего!

Не стал уточнять иностранец, что «царица аглицкая» «королевой Великой Британии» именуется. Задал он Глафире вопрос риторический, ибо ответ почти наверняка ведал:

— Ду ю спик инглиш?

— Ты чо, охальник, при герцогине материшься?!

— Я всего лишь убедился, что будущая герцогиня аглицкая не разумеет языка аглицкого.

— А сие ни к чему! — «встала на защиту» сестры Малашка.

— Не нужен ей аглицкий берег,

   и азбука ей не нужна!

Ибо герцог аглицкий приедет в Расею, жЕнится на… Глафире Васильевне и останется жить здесь же. Во крайнем случае, сбежит от нея, не разведясь али руки на себя от счастия семейного наложит, оставив ея тем самым герцогиней аглицкой, аки и предсказывала цыганка.

Поражён был граф Гриффит логичностью слов служанки юной и нестандартностью мышления ея! Но тут пронзила его мысль ужасная — а вдруг герцог сей суть он сам?! Вариант не столь уж утопичен, ибо коли преставятся Джордж и Роберт Гриффиты, герцогом автоматически станет он, Уолтер Гриффит, временно пребывающий Роджером Смитом. Ещё ночью прошедшей грезил он во сне о союзе с сей девой прекрасной, но ныне одна мысль о возможности брака с дурой сей вызывала дрожь!

Вскоре ушла Глашка. И молвил Роджер Малашке:

— Сколь бы ни был богат герцог аглицкий, разорит его Глафира.

Уточнила Малашка мысль сию:

— Она токмо глянет —

и сразу рубля нет!

Улыбнулся граф аглицкий и молвил:

— Аки глаголил некий джентльмен аглицкий красоткам, его разорившим,

«накладны ваши совершенства!».

— Красота сосёт мир!

— подытожила Малашка тему сию.

К сожалению превеликому, не пыталась дева сия увековечить приоритет свой на фразу сию. Да коли бы и пыталась, не преуспела бы в сем ввиду выдуманости своей! В итоге у фразы сей сосущей, аки вездесосущий, … то бишь вездесущий ГУГЛ сообщил полно авторов! Посему автору повествования сего не оставалось ничего иного, аки переделать фразу философскую в полукриминальную:

«Красоту сосёт МУР!»

(аки вариант:

«Красоту сосёт мэр»).

Продолжил Роджер диалог с Малашкой:

— Сестра твоя красоты неописуемой и на светскую леди смахивает. Но стОит токмо ей уста отверзнуть, аки ясно станОвится, «ху из ху», то бишь «кто есть кто»!

— Ну что Вы, мистер Смит, всё «ху» да «ху», аки птица хухушка?!

Отсмеялся слушатель негромко и помыслил: «А вдруг и впрямь существует птица таковая?»

Юная «ведьма» вновь прочитала мысль сию и ответствовала на вопрос незаданный:

— Название сие придумала я по аналогии с кукушкой, но не удивлюсь, коли где-либо есть, али возникнет опосля сия «хухушка». Но токмо в том случае, коли глаголит она: «ху-ху… в теремочке живёт?»!

Вновь прыснул граф аглицкий, ибо ведал от няни своей расейской Авдотьи Голд сказку про Теремок, то бишь первое общежитие расейское.

Вдруг под влиянием юмористки юной щёлкнуло что-то в мозгу Роджера, и вопросил он вдохновительницу свою:

— Гнетёт меня мысль: за кем осуществляет наблюдение наружное мышка-наружка?

Улыбнулась Малашка и застыла на миг. Но, видать, и у нея в мозгу то же самое произошло, ибо молвила, аки обычно, серьёзно:

— За лягушкой-квакушкой, ибо слишком много квакает!

Рассмеялся британец и помыслил сквозь смех: «Хоть и не обладает Малашка силой богатырской, но быстроте реакции ея в перепалке словесной сам великий корейский боксёр Юзц позавидовал бы!

Но на сем не закончился «вечер юмора», точнее — «утро юмора». Молвила Малашка слушателю своему восторженному:

— Справедливо глаголили Вы, мистер Смит, о негативных последствиях разевания уст глафириных. Посему посоветуйте ей заменить пломбы расейские на забугорные!

Долго пытался Роджер смех подавить, но не преуспел в сем и захохотал-таки. Правда, негромко, дабы внимание посторонних не привлекать. Засим выдавил:

— Убойный у тебя юмор, Малашка!

— Убойным он вчера был, когда срифмовала я про нежелательное убиение Глафиры конём истязаемым, на что наездница сия напрашивается регулярно.

Засим принесла юмористка новый чай взамен остывшего. Уговорил Роджер Малашку отведать половину его порции, то бишь четверть зефира. Отведала та и молвила:

— Премного благодарна, мистер Смит, за радость доставленную. Теперь уже не смогу глаголить я, что ВСЯ жизнь моя была безрадостна!

Чрез некоторое время молвил Роджер:

— В речи твоей, Малашка, непривычно много для девки крепостной слов иноземных.

— Сие заслуга батюшки моего, коий глаголил: «Учи, Малашка, про запас выражения умные. Тогда, коли попадёшь когда-либо в общество культурное, тебя там за свою примут!»

— Так поступают пижоны!

Заморгала девица очами непонимающе:

— Сие не разумею я!

Но вдруг прояснился взгляд ея, и молвила юмористка, лишь самую малость улыбнувшись:

— Но разве лучше «пи» -мужья?!

Пока смеялся Роджер, пришла ему во главу мысль, аки осмыслить малашкин набор звуков юмористический:

— Конечно, лучше! Ибо питерские мужья деньги зарабатывают, а питерские жёны токмо тратят оные!

Засмеялась Малашка:

— ПИтерские ЖЁНЫ не токмо деньги мужнины тратят, но и пекут для тружеников сих ПИтерские РОЖКИ.

Рассмеялся Роджер, но помыслил, что не столь уж часто пирожки пекут пижоны!

Возобновила вязание Малашка, а больной задумался о судьбе своей и вязальщицы сей. Тянуло его к сей деве юной невзрачной со страшной силой. Признался себе граф аглицкий, что мечтает о дне, когда крепостная сия достигнет возраста брачного и станет супругой его возлюбленной! И решил загадать он: осуществится ли мечта сия? Для сего должна будет ответить владычица дум его на вопрос простейший, но не для Курска.

— Ответь-ка, Малашка, ведаешь ли ты, кто такой Архимед?

— Конечно, ведаю! (Застучало часто сердце слушателя счастливого!) … Тем паче, Вы, мистер Смит, видели его вчера.

Пригорюнился граф, ибо учёный загаданный истлел ещё за пару веков до рождества христова. Но пояснила Малашка:

— Архимед суть конь вороной глашкин, коему с хозяйкой не повезло.

Чрез некоторое время помыслил граф, что формально верен ответ служанки, ибо глаголилось в вопросе его про «Архимеда», а не про «учёного Архимеда». И почти сразу развеяла девица сомнения последние:

— Глаголил мне батюшка про грека древнего придурочного изо града сицилийского Сиракузы, коий из ванны выскочил не домывшись и не одевшись с воплем: «Э!! Ври-ка поменьше!», ибо градоначальник сиракузский врал, что учёный сей не сможет объём короны вычислить!

— Занятна твоя версия происхождения слова «Эврика», более точный перевод коего тебе ведом наверняка.

— Слово сие переводится с языка греков древних (эллинами именуемыми) аки «нашёл». И произнёс «эврику» мифический Орфей, когда нашёл в царстве мёртвых Эвридику, коюю с ранее прозвучавшей «эврикой» путать не желательно. Правда, на обратном пути она столь задолбала его речами длинными пустыми, что оглянулся Орфей, якобы, случайно и болтушка сия там и осталась! … Впоследствии вакханки, своим паханом Вакхом на певца сладкогласого натравленные отомстили ему за фактическое убиение трепачки сей. Разорвали оне сего служителя муз на части, али глаголя по-научному, «продифференцировали». А ответствуйте-ка, мистер Смит: что услышал несчастный во финале славного живота своего?

— Ор «фей»! — рассмеялся Роджер и вопросил. — Сама сие придумала, али батюшка твой помог?

— И то, и то! Просветил меня батюшка порознь про «Эврику», и про «Орфея» с «Эвридикой», а уж в один «винегрет» я их сама смешала. Правда, научил меня сему смешению опять-таки батюшка. Глаголил он мне: «Играй, Малашка, словами, ибо лишь они суть единственное из

…того, что в любых испытаниях

у нас никому не отнять!»

Многие читатели категорически не согласятся с рекомендацией отца Малашкиного: «Играй словами…» и сошлются на то, что великая Марина Цветаева (про коюю слышали почти все, но коюю не читал почти никто!) в песне про любовь полутораполую (ибо не поймёшь: то ли однополую, то ли двуполую!) из фильма с банным названием (но не «Баня» Маяковского) советует аки раз обратное: «… и не играй словами…». (В народе считается, что подобно ненаступлению нового дня при некукареканьи петуха, Новый год так же не наступит, коли не показать по «ящику» «… с лёгким паром»! ) Автор вынужден возразить сим эрудитам, что сама Марина Ивановна всю жизнь играла словами и даже доигралась! (По одной из интернетных версий ей помогли повеситься, хоть сама поэтесса помощь сию не заказывала!) … Но вернёмся в 1711 год.

— А ведомо ли тебе, Малашка, — вопросил Роджер, — что ошибочно мнение, будто выскочил гений сиракузский из ванны своей опосля открытия именно закона Архимеда?

— Ну-у…, в общих чертах ведомо. Глаголил мне батюшка краткую суть закона Архимеда, и не глаголилось там ни про какую корону.

— А об чём же глаголилось?

— «Тело, погружённое в воду, коли не желает стать телом утоплым, стремится вытолкнуться из сей жидкости.»

Захохотал Роджер, а собеседница его… насупротив заплакала. Правда, быстро успокоилась.

— Ты чего?! — удивился собеседник.

— Да так… Считайте неврастеничкой меня!

«Честная девушка! — помыслил Роджер. — У всех баб свои заморочки, но эта хоть не приукрашивает!»

— Слушай, Малаша! — молвил он. — Познакомь меня с папашей, … ну и с матушкой своей заодно.

— Увы! Впервые за всё время общения нашего не могу признать идею сию конструктивной. Место встречи с ними изменить нельзя, ибо оно то же, что у ранее упомянутых Орфея и Эвридики. Но время сего рандеву нежелательного — можно.

Понял намёк Роджер:

— Ты, аки всегда, права!

Рано али поздно придётся помереть,

но не следует спешить,

лучше уж попозже!

Видать, пали они от эпидемии?

— Не совсем. Единственное, что глаголить по поводу сему могу: успение их прискорбное произошло воследствие несоблюдения так же упомянутого ранее закона Архимеда.

И рад бы Роджер был (хотя, какая уж тут радость?!) расспросить подробнее, но уважил просьбу сироты и не стал мурыжить тему сию для нея нежелательную. Но и без расспросов просёк он, исходя из содержания закона архимедова во трактовке отца малашкиного, что не эпидемия, а утопление стало виной успения их. Отсюда и слёзы малашкины опосля формулировки закона сего.

Вскоре раздались с улицы крики девичьи злобные и ржание конское. Подошла Малашка к окну, однако скривилась и отошла от оного.

— Опять Глашка с Архимедом лютует? — догадался Роджер.

— Сей изуверке подошли бы духи с ароматом «Маск», то бишь «МАлюта СКуратов»!

Засмеялся (который уж раз!) Роджер, коий знал от Авдотьи Голд про совсем не смешного пыточных дел мастера Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского, соратника Ивана Грозного. Но вдруг серьёзным стал и воскликнул:

— Неужли наступит день, когда дева сия станет герцогиней аглицкой?!

И тут Малашка «выдала»:

— День сей будущий не стокмо тУпит нас, скокмо ея!

Больной застыл на несколько мгновений, засим истерически захохотал, не заботясь о соблюдении порядка общественного. Сквозь хохот помыслил он, что сам бы ни за что не догадался разбить слово «наступит» на две части. И что очередной каламбур малашкин совершенен не токмо по форме, но и по содержанию.

На шум вбежала «рабовладелица» юного дарования. «Барыня Наталья Васильевна» с удивлением уставилась на хохочущего. Тот с трудом превеликим успокоился и пояснил:

— Малашка тупая молвила тупость, коюю мудрым не понять.

— За сие следует ея, аки дитя малое, поставить в угол! — изрекла высокоморально Наташа.

— В тупой … — «уточнила» служанка.

Роджер вновь захохотал (из последних сил), а барыня замахнулась на юмористку (ибо «замахнуться» на подражание юмору ея было выше сил сей дуры). Но Малашка, несмотря на «тупость» ея, намёк поняла и выскочила из комнаты.

Наташа же продолжила иностранца очаровывать:

— О, Боже мой! На всю главу контуженная! И не токмо мной — сие у нея отродясь! Таковой дуры не токмо в Курске — во всей Расее не найти! (При сем помыслил слушатель: «Верно глаголешь! Таковой — не найти!») Хвала всевышнему, что нет у меня с Малашкой сей ничего общего!

— Есть общее! — возразил неожиданно Роджер.

— И ты, Смит?! — опешила Наташа, и собеседник ея успел подумать про знаменитую фразу «и ты, Брут?!», приписываемую убиваемому Цезарю. — То бишь и Вы, мистер Смит, супротив меня, аки Малашка злобная?!

(Не может автор занудный удержаться от двух комментариев, по мнению большинства читателей излишних.

Во-первых, пояснить следует, что фраза сия БРУТальная была якобы произнесена в 44 году до рождества христова в так называемые «мартовские иды». Однако речь вовсе не об иудеях, рождённых в марте типа небезызвестного высовывателя языка Альберта Эйнштейна!

Во-вторых, фраза сия в чуть изменённом виде произнесена была в библейской истории про Руфь (она же — персонаж из первоисточника Библии ТАНАХа по имени Рут, кояя в отличие от древнеримского предателя Марка Юния Брута почитается образцом верности!). Глаголится в сей истории про пребывающую за границей иудейку Наоми, два сына коей женились там на местных иностранках, опосля чего преставились. Решила иудейка на родину вернуться и уговорила одну сноху остаться на месте, а вторая — ни в какую! Хочу, мол, за тобой увязаться, свекровь любимая! Вот тогда и молвила Наоми, на уговорённую показывая: «И ты б, Рут!». Возможно, встретятся середь читателей таковые, коии спорить начнут, что история сия трогательная токмо на языке расейском возможна. И ответит им автор: «Наконец-то, нашёлся хоть кто-то, кто не верит бездумно слову печатному и хоть иногда главой своей мыслит!». Но вернёмся к Наташе разгневанной.)

— Ни в коем разе! — успокоил ея Роджер. — Имел я лишь в виду, что общее меж вами — наездница лихая. Ибо Глафира — твоя, Наташа, сестра по отцу, и та же Глашка — сестра Малашки по матери!

— Так выходит, я сестрУ свою постоянно дубашу?

— Нет. Малашка тебе вообще никто, а посему можешь дубасить ея и далее!

(Разумеется, пожелание сие странное не от чистого сердца произнесено было, ибо не мог желать Роджер зла любимой своей. Но дипломатия сия тут же плоды принесла!)

— Прибить-то ея не тяжко, — молвила в ответ юная барыня. — Токмо кто тогда опосля Вас вёдра выносить будет?

— Мудрая мысль! — похвалил больной (и дева аж растаяла от счастья, ибо во глубине души подозревала тупость свою!) — Пущай пока Малашка небитой пребывает, тем паче, что и так забитая! И на фоне ея убогом краса твоя, несравненная Наташа, превосходит красоту пресловутой Глафиры, когда рядом с ней Малашки для сравнения нет.

— А коли есть?

— Тогда — увы! (Услышав сие, дева вмиг «завяла» и угоднику дамскому пришлось тактику сменить.) … Но коли вы обе будете на фоне Малашки убогой, то сравняетесь красой друг с другом, то бишь подруга с подругой, … точнее — сестра с сестрой! (Тут слушательница комплиментов недостаточных вновь нахмурилась.) … Но ты, Наташа, чуточку прелестней!

Повеселевшая Наташа, борясь за место в сердце красавца аглицкого рыжего, решила облить сестру-соперницу (ибо не ведала о безразличии Глафиры к якобы безродному иностранцу) помоями словесными, коии никакая Малашка со пресловутым ведром своим вынести не сможет… то бишь выбросить!

— Глаголила ли Глашка трепливая об недавней виктории своей славной верхом на Архимеде прекрасном?

— Было дело.

— В том-то и дело, что нЕ было! … То бишь была виктория архимедова, токмо Глашка тогда середь зрителей пребывала, а верхом на сем чудо-коне другой был наездник, кстати, так себе! … Впрочем, начну-ка по порядку. Был ранее у Архимеда другой хозяин, … то бишь не был, … ну, в смысле — был, токмо не у Архимеда…

— Видать, конь сей ранее именовался иначе?

— Точно! «Вихрем» он именовался, ибо аки вихрь носился и несколько раз на скачках побеждал. Но вот запутался хозяин его в делах финансовых, и потребна ему стала зело сумма преогромная, причём вся целиком и немедленно. Выручил батюшка мой сего горе-финансиста — ссудил ему сумму сию под весьма умеренный процент и аж на десять лет возврат денег растянул. Однако за услугу сию забрал себе не токмо Вихря, но и наездника опытного, к коему конь сей привык. И вот наступил день скачек. Батюшка мой все деньги наличные за победу коня своего поставил. Но вышел конфуз преогромный! Приплёлся Вихрь, несмотря на все старания наездника опытного аж последним! (Автор уточняет, что под словом «наездник» разумеется пассажир конский, а вовсе не бандит, промышляющий «наездами»! ) Весь Курск над сим потешался! Батюшка взъярился изрядно и прогнал наездника прославленного…, то бишь перепродал. Коня же использовал для нужд хозяйственных и даже имя поменял ему на Архимеда, ибо плёлся тот на скачках АРХИМЕДленно!

— Не мыслил я, что у родителя твоего чувство юмора имеется! — воскликнул Роджер.

— Имеется у него крепостной Прошка Ломоногов, сие предложивший, … то бишь имелся…

— Уж не родитель ли он Малашке?

— Он и суть! Малохольный папаша недобитой дщери таковой же! … На следующих скачках батюшка мой выставил другого коня, коий выступил лучше, нежели ожидалось от него, ибо пришёл к финишу… восьмым! Архимеда же, дабы не позориться, вообще не выставлял. Но градоначальник повелел ради смеха выставить животину сию опозорившуюся. Да и наездник был самый что ни на есть захудалый. Никто и не ставил на Архимеда, разве что Малашка убогая свой рубль последний, с трудом у меня выклянченный. И пред самым стартом гладила коня сего хозяйственного, а не гоночного и слова нежные придурочные ему шептала. И самое смешное (правда, не для меня и батюшки, деньги свои просадивших), что послушал конь убогую сию и так рванул, что седок еле в седле удержался! Первым примчался, причём с отрывом изрядным! Малашка аж пять тыщ на рубль свой, то бишь мой огребла.

— Коли рубль твой, — усмехнулся Роджер, — то и выигрыш твой?!

— Жаль, не весь! Батюшка расточительный одарил Малашку аж сотней! А мне сей скряга лишь жалкую тыщонку оставил!

— Но ты, конечно, сотню у Малашки отняла?

— Жаль, не всю! Десятку ей оставила, дабы опосля отнять, но… не вышло!

— Неужли жадная Малашка растратить оную успела?

— Не успела, … то бишь я не успела отнять, аки сия придурочная сама десятку мне возвернула в виде награды за спасение живота ея никчёмного от утопления с родителями ея!

Роджер аки бы удивился:

— Неужли следовало рисковать животом твоим бесценным ради живота ея никчёмного?!

— Ясно дело, что не следовало, ибо я ради Малашки не токмо в пучину — в лужу бы не полезла! Но ничем не рисковала я, ибо запретила служанке своей в лодку сию садиться, то бишь выволокла из оной!

— Озарение свыше?

— Не совсем… Дело в том, что подруга мамаши Глашкиной пригласила ту на день рождения свой со всей семьёй ея. Жила та на другом брегу.

Октябрь уж наступил,

и Сейм разбушевался не на шутку…

— А при чём тут Сейм, то бишь парламент польский непокорный?

— Ни при чём тут пергамент польский, ибо Сейм — река, на коей Курск наш расположен…. Сели все в лодку, а Малашка трусливая заскулила, что мол

в такую плохую погоду

нельзя доверяться волнам.

Глашка ей и отвечает: «Ты потому, дура, такая умная, что азбуку мою смотрела!». Тут-то я и спасла служанку свою от утопления, ибо плавает она аки топор без ручки деревянной! Схватила за власы, выволокла из лодки и слегка побила для пользы ея же! Ибо нарушила она запрет мой изучать грамоту… Засим выяснилось, что польза от выволакивания малашкиного стократно превзошла для нея пользу от избиения ея же, ибо лодка тем временем доплыла до средины Сейма и опосля порыва ветра сильнейшего успешно перевернулась! Прошка попытался мамашку Глашки-Малашки спасти и обхватил оную. Но тут неприятность случилась и глаголил он Глашке уплывающей:

«Аки назло не повезло,

ибо ногу мне свело!».

Оба и утопли.

— Вместе?

— По частям. Оттолкнул он супругу свою любимую (хоть и не любящую) и… буль-буль! Агашка же побарахталась, повопила и… следом за мужем последовала… А сестрице моей аки с гуся вода. Доплыла до брега, повалялась пару дней в горячке и выздоровела, причём совсем!! Была у нея болезнь редкая, но не заразная. Уж сколько докторов ея осматривали — всё без толку. А опосля купания вынужденного наступил у нея так называемый стресс. Слово сие с треской не связано. Так самый главный Эскалоп молвил. (С трудом превеликим сдержался Уолтер, дабы не расхохотаться. Понял он, что перепутала «эрудитка» сия древнеримского бога врачебного искусства Эскулапа со вкуснейшим блюдом из телятины али свинины.) В итоге Глашка везучая не токмо от горячки вылечилась, но и от болезни той!

— Видать, верно предсказание цыганки той крутой!

— Предсказание сие предков Малашкиных и сгубило! — молвила Наташа. — Глаголила мамаша ея, что лишь потому ввергает себя и семью свою в пучину речную, что не может потонуть герцогиня будущая аглицкая! Она и не потонула… Батюшка-то мой ранее не шибко цыганке сей верил, ибо вряд ли герцог аглицкий «клюнет» на деву хоть и лепую зело, но с болезнью непонятной. Опосля же исцеления глашкиного чудесного уверовал окончательно и трясётся надо дщерью своей, во блуде рождённой более, нежели надо мною, дщерью законной! Даже вольную ей дал, ибо негоже герцогине будущей во крепостных девках пребывать! Когда победил Архимед (благодаря колдовству ведьмы Малашки!), подарил он его своей фифе внебрачной, дабы было той над кем издеваться, ибо над Малашкой я ей особливо изгаляться не позволяю — моя всё-таки служанка, а не ея!

(Помыслил тут Роджер, что Наташа глупая для любимой его всё-таки меньшее зло, нежели Глафира столь же глупая, но более жестокосердная! Автор тоже помыслил, но об ином. Произнесённые Наташей словА «изДЕВАться» и «изГАЛЯться» родственны по смыслу. Видать, была некая злобная «Галя», кояя по гороскопу была «дева». Впрочем, и без гороскопа тоже, коли при всей стервозности своей не вела образ жизни шлюхастый.)

Долго ещё распиналась Наташа, убеждая красавца аглицкого не влюбляться в сестру ея, прекрасную ликом, но ужасную нутром своим прогнившим! Токмо зря расходовала она красноречие своё, ибо сама Глафира ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ лучше нея ОТВРАТИЛА Роджера тупостью и мерзостью своими!

…Засим настало время ведёрное, и сменила ораторшу многословную служанка ея немногословная, но лишь по делу глаголящая, хоть и не вяжущая лыко (то бишь вяжущая не лыко, а носки льняные для Роджера), но у коей, аки глаголет народ расейский, «всякое лыко во строку!», то бишь что ни скажет, всё к месту, но не с точки зрения упомянутого народа расейского, а с точки зрения графа Уолтера Гриффита, интеллектуала аглицкого.

И молвил граф сей, под личиной Роджера Смита скрывающийся:

— Поведала мне токмо что Наташа говорливая о неудачной переправе чрез Сейм. И передала рассказ Глафиры о последних словах батюшки твоего, Малашка! Потрясён я сим образцом высокой поэзии и безупречной рифмы… пред лицом вечности!

— Переправа сия суть неудачна лишь (не считая родителей) относительно… меня. Для сестрицы же моей исцелённой вследствии купания она насупротив удачна зело. Утоплением своим батюшка несчастный опроверг популярное заблуждение из руководства для пловцов начинающих, коее гласит: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!». В те трагические мгновения упомянутые руки работали исправно, однако ко спасению утопающего не привели, ибо свело не указанную в руководстве ногу.

— Значит, следует выкинуть из руководства сию фразу, — предложил слушатель, — и в последующие издания не включать!

— Отнюдь! — возразила служанка. — Не выкидывать следует, а чуть подправить.

— Добавить али убавить?

— Либо то, либо иное. То бишь либо «Спасение утопающих — суть дело рук и ног самих утопающих!», либо «Спасение утопающих — суть дело самих утопающих!»

На сем месте умном решил Роджер сменить тему «утоплую»:

— Интересная у тебя фамилия, Малашка — «Ломоногова»! Видать, кто-либо из дальних предков твоих ногу сломал?

— Не столь уж дальних! Дедушка мой деяние сие свершил, поскользнувшись зимой на льду, но так и преставился без фамилии. А батюшке моему будущему предложил барин его фамилию себе выбрать, а тот поленился, видать, и доверил сие барину, коий и нарёк родителя моего Ломоноговым, ибо сие означает «сын человека, сломавшего ногу»!

— Хоть какое-то чувство юмора есть у Василия Никитича!

— Мечтаю хоть когда-либо в сем убедиться, — усмехнулась Малашка, — ибо глаголила я про некоего предыдущего барина. А фамилия моя не столь уж смешна, ибо каждый может ногу сломать. А вот нос — токмо тот, кто на сие напросится поведением своим предосудительным. Посему фамилия «Ломоносов» куда смешнее была бы!

Рассмеялся боксёр аглицкий, чей нос лишь потому сломан не был, что обладал владелец его техникой высокой, что отметил, аки уже глаголилось, великий корейский боксёр Юзц.

Не могли ведать оба собеседника, что чрез три месяца того же 1711 года явится в сей мир обладатель фамилии сей смешной Михайло Васильевич Ломоносов. И такой бешеный пиар ожидать будет оного учёного и поэта, что фамилия его не считается и поныне ни боксёрской, ни смешной!

— Восторгаюсь я, Малашка, твоим внутренним обликом, — молвил чрез некоторое время Роджер, — но не внешним! Пыталась ли ты соблюдать правила гигиены?

— Соблюдаю я главное правило, за коее француз сей Ги прозван «гиеной», то бишь питаюсь, аки зверюга сия, объедками!

(Не ожидал Роджер, что деревенщина сия ведает малоизвестное и малопротяжённое имя, коее во двадцатом веке носил столь же малоизвестный премьер-министр французский Ги Молле происхождения иудейского, а веком ранее — широко известный писатель французский Ги де Мопассан происхождения французского, коий воспевал во творениях своих любовь и преставился от последствий оной. Автор имеет в виду так называемый «люэс». Болезнь сия расшифровывается аки «ЛЮбовь ЭСмеральды». Любовь сия описана в романе знаменитом о любви балерины божественной цыганской к балетоману латышскому. Виктор Гугу назвал шедевр свой «Любовь к па рижской богоматери»…. Засим «люэс» был искоренён путём… переименования в «сифилис». … Но вернёмся к диалогу об объедках.)

— Мне тоже не столь уж давно довелось питаться пищей сей остаточной, — молвил Роджер, — однако я мылся, стригся и причёсывался.

— Соблюдать же прочие правила и рада бы зело, но есть мнение, что сие мне ни к чему!

— И кто же носитель мнения сего?

— Сие не суть важно.

— Ну Малашенька! Ответь по дружбе!

— Рада я безмерно, мистер Смит, сему предложенью чистой дружбы! Но не могу осуществить предложенное Вами, ибо даже

адресованная другу,

сплетня вертится по кругу,

а засим ея получит враг!

«Да-а …! — помыслил Роджер. — Морозовоустойчивость сей девы расейской народной аж зашкаливает! Видать, является она исключением из народа своего фискального!»

(Аналогичную мысль более века спустя, уже опосля безобразия на Сенатской площади столицы расейской, но к тому времени не Москвы выразил высокородный герцог аглицкий… Уолтер Гриффит: «Как ни далеки были декабристы от народа расейского, но бабушка моя Мелани — того далее, ибо ненавидел народ сей завистливый интеллектуалку сию безобидную более, нежели эксплуататоров своих кровососущих!»)

Разумеется, и без несостоявшегося закладывания Малашкой хозяйки своей спесивой ведал Роджер, от кого исходит мнение реакционное о недопустимости для девицы затюканной принятия облика человеческого. Да и отношение крепостницы юной ко просвещению если не всех крепостных вообще, то Малашки в частности не было секретом для Роджера опосля откровений Наташи влюблённой. Ясно было графу, что коли станет Малашка когда-либо супругой его, то должна будет соответствовать гордому званию графини аглицкой. Интеллект ея уже ныне званию сему соответствует, а по чувству юмора превосходит крепостная сия вообще всех, с кем когда либо общался Уолтер Гриффит, даже мать его возлюбленную Джейн… бывшую Гриффит! Но вот эрудиция ея (даже с обрывками знаний, от усопшего родителя усвоенных) оставляет желать лучшего! Пока ухаживает Малашка за больным, есть время эрудицию сию повысить, но опосля выздоровления лафа сия закончится, ибо об официальных занятиях с крепостной девкой, да ещё за барские деньги не может быть и речи. Да и Наташа не позволит, а коли проведает о любви своего избранника к сей крепостной, то и вовсе сживёт Малашку со свету!

32. Никита берётся за ум

От размышлений безрадостных отвлёк больного приход отрока шалопаистого, коий ровесником Малашки оказался и братом родным притеснительницы ея. Стал Никита жаловаться Роджеру на долю свою тяжкую. Совсем задолбал несчастного наставник придурочный французский Жан Батист.

— Бедняжка! — посочувствовал Роджер. — Совсем уел тебя педагог сей!

— Ох, уел!

— вздохнул отрок.

Услышав каламбур сей невольный, Малашка чуть заметно дёрнулась, но тут же себя в руки взяла.

Британец же расейскоговорящий застыл на несколько секунд, пытаясь эмоции сдержать, но не удалась попытка сия. Хорошо хоть, что за сии секунды сообразил он, что смеяться потребно тихо, дабы внимание Наташи не привлекать.

«БОльшая часть населения расейского, — помыслил он сквозь тихий хохот, — произносит два слова сии слитно. И токмо Никита догадался, то бишь произнёс раздельно! Воистину, люди, чувства юмора лишённые, юморить способны, коли ляпнут не подумав! … Али коли чужие острОты повторят.»

Успокоившись, пояснил Роджер отроку удивлённому:

— Не обращай внимания. Вспомнилась мне игра слов непереводимая.

При сем и Роджер, и Малашка помыслили: «Не переводимая на языки забугорные!»

— Видать, величаешь ты наставника своего «жабой»? — предположил иностранец.

— Точно! Похож на жабу сию! — возрадовался отрок. — А-а! Малашка сие поведала.

Покачала служанка главой отрицательно.

— Странно! — удивился отрок. — Девка сия обманывать не разумеет. Но ты, Роджер, сие проведал. Откуда?

Обычно в те годы (да и в последующие также!) принято было на вопрос «откуда?» отвечать (якобы остроумно) «от верблюда!». Роджер не стал отвечать так не токмо из вежливости, но и из неприятия рифм нечётких (что, кстати, и Малашке было свойственно!). В созданном им ранее опусе

«хулиганка Люда

плевала на верблюда!»

(умолчим об ответной реакции сего животного!) рифма была чёткой, но ко слову «откуда» не относящейся. Современники автора (особливо те, кто аки он в Израиле проживают) могут позволить себе на тот же вопрос «откуда?» ответить «от Ликуда!». Но Роджер Смит себе такого позволить не мог, ибо партия Ликуд была основана токмо чрез 262 года опосля беседы его с Никитой Самохваловым. Посему ответил он без затей:

— «Жаба» — суть сокращение от «ЖАн БАтист»!

(Автор является поклонником программ «Орёл и решка» и «Жанна, пожени!» вообще и очаровательной ЖАнны БАдоевой в частности. А посему просит читателей не величать сию очаровашку той же кличкой земноводной!)

Засмеялся отрок, а Роджер уточнил:

— Возможно, твой Жан Батист и не жаба, но уж точно не Мольер!

— Уж лучше бы он был маляр! — воскликнул Никита.

Улыбнулся Роджер, однако не стал собеседника в невежестве обвинять. Но тот к чести своей сам неладное почуял и вопросительно на Малашку взглянул.

— Француз Жан Батист Мольер прославился в некой сфере деятельности, — догадалась девица смышлёная, но пока недостаточно эрудированная, — токмо преуспел он явно не в искусстве малярном.

— Деятель сей — великий создатель комедий гениальных, — молвил Роджер, — коий преставился, когда царю вашему Петру Алексеичу годик стукнул.

А батюшка твой Василий Никитич, — молвила Малашка Никите, — в мир сей заместо Мольера сего явился!

(Вычислил быстро математик аглицкий, что купцу Самохвалову лишь 38 лет, хоть и выглядит куда старше! И ещё помыслил он, что судя по чувству юмора, не купец, а именно Малашка явилась, хоть и не сразу на смену комедиографу знаменитому!)

— Вообще-то, «Мольер» суть «псевдоним», что на древнем греческом языке означает «ложное имя». (Автор трепливый считает, что слово сие ныне расшифровать можно аки «самозванец, выдающий себя за Нестора Ивановича Махно»! Можно-то можно, токмо нужно ли?!) Настоящее же имя, то бишь на языке том же «автоним» у Мольера сего (а точнее не стокмо имя, скокмо фамилия сего Жана Батиста) суть ПоклЕн.

— «Не полк»! — радостно воскликнула Малашка.

Роджер засмеялся и добавил:

— Не токмо «не полк», но даже и «не клоп»!

Рассмеялась Малашка тоже и пояснила отроку недоумевающему:

— Коли во слове «Поклен» поменять буквицы местами, то выйдет слово, то бишь сочетание слов «Не клоп», мистером Смитом предложенное.

— А заодно и твоё, Малашка, «Не полк»! — добавил Роджер.

Глянула служанка на барина младого моргающего и что-либо понять пытающегося, засим изрекла:

— Вижу, не веришь ты нам, Никита!

— Тебе, Малашка, верю, ибо ни разу не обманывала, за что бита бывала не раз!

— А надо, дабы не мне поверил, а себе! Посему возьми лист бумаги, напиши «Поклен» и цифири под буквицами поставь. Засим напиши (обязательно!) «Не клоп» и (желательно) «Не полк». (Оценил граф тактичность девичью, ибо его вариант признала она обязательным, а свой — лишь желательным!) И под буквицами двух последних слов поставь те же цифири, что и под первым словом.

Стал барин юный выполнять указание крепостной служанки сестры своей, аки школяр послушный.

Вдруг посетила главу талантливого учёного мысль гениальная. Понял он, аки сможет сделать Малашку не менее талантливую эрудиткой на основаниях законных, … ну и балбеса Никитку заодно… И возопил он, подобно Архимеду недомытому и Орфею сладкоголосому из версии малашкиной:

— Эврика! … То бишь не обращайте внимания, сие я так…

Вскоре показал Никита листок свой, на коем значилось:

ПОКЛЕНЪ

1234567

НЕ КЛОПЪ

65 34217

НЕ ПОЛКЪ

65 12437

— Вот лихо! — возопил отрок. — Везде цифири от одного до семи! Знать, и впрямь перестановка буквиц сих верна!

И помыслил Роджер восторженный о наставнице добровольной: «Какой талант! Сумела в балбесе пробудить интерес к работе умственной! Педагог великий чешский Ян Амос Коменский отдыхает! А уж наш Джон Локк аглицкий — тем паче!»

— МолодЕц, Никита! — похвалил Роджер. — А перестановка сия именуется словом древним греческим «анаграмма».

— Кабы ни похвала Ваша Никите, мистер Смит, — молвила Малашка, — помыслила бы я, что ошибся ученик наш. Хоть и не разумею я азбуку, но считаю от одного до десяти, а уж до семи — тем паче. Насчитала я во слове «Поклен» токмо шесть буквиц (тут Малашка стала персты свои загибать) — «П», «О», «К», «Л», «Е» и шестая «Н». А середь цифирей никиткиных есть цифирь «семь», да и молвил он «от одного до семи». Откуда здесь семёрка сия великолепная?

«МолодЕц, Малашка! — помыслил Роджер. — Сперва мыслишь, а уж засим веришь, … али не веришь! Даже ошибка твоя в твою пользу глаголит, ибо буквица седьмая неучтённая суть полный маразм, коий давно отменить пора!»

(Пожелание графа аглицкого лишь чрез пару веков осуществили большевики, коии при всех своих мерзостях и преступлениях две вещи толковые сотворили — реформу азбуки и календаря, заменив календарь юлианский, Петром Первым, то бишь тогда ещё царём Петром Алексеевичем в Расее введённый на более точный календарь григорианский!)

Уж хотел было ответить Роджер, но Никита опередил его.

— Откуда? От верблюда!! — молвил он забракованный Роджером и поморщившейся опосля слов его Малашкой трюизм (то бишь истину общеизвестную, банальную и не всегда, кстати, верную!) и захохотал прегромко.

Вновь ворвалась в комнату Наташа:

— Опять тупая Малашка тупит?

— На сей раз, острый Никита острит! — возразил Роджер.

«Остряк» сделал сестре выразительный знак дланью своей, и та вышла с недовольством.

И ответствовал, наконец, Роджер Малашке:

— Буквица «ер», что в конце расположена, не произносится никогда и многие учёные бьются безуспешно над вопросом философским филологическим: а зачем она вообще нужна?!

— Исходя из ответа Вашего, мистер Смит, — рискнула предположить Малашка, — рискну предположить, что буквица сия в начале али в средине слов не токмо не произносится, но и так же не пишется! А посему имя расейское Ерёма, то бишь Еремей вовсе не с сей буквицы «ер» начинается!

— Наконец-то, — усмехнулся Роджер, — Малашка неошибающаяся ошиблась! Причём, дважды!

— Выходит, зря получил я от батюшки подзатыльник, — воскликнул Никита, — когда написал «ер» в начале слова!

— Видать, не зря, коли запомнил! — усмехнулся Роджер. — В начале слова «ер» не ставится-таки никогда, а вот во средине ставится… иногда. К примеру, во слове «съезд».

(Не тот «съезд» имел в виду Роджер, коий «съезд партии», а тот, коий «съезд со главной дороги на второстепенную». )

— Признаю охотно первую ошибку свою, — молвила Малашка, — ибо не считаю признание сие зазорным. А какова же вторая ошибка?

— Имя «Еремей» вовсе не расейское! Произошло от имени древнего иудейского «Ермиягу» из ТАНАХа, означающего «Б-г возвышает». Засим при переделке ТАНАХа в Библию возникло имя «Иеремия», от коего до «Еремея» рукой подать… Конечно, язык расейский великий и могучий! Иногда глаголят, что он правдивый и свободный, но правдивый он разве что у Малашки, а свободным даже для нея не является! Очень мало имён расейских имеют происхождение расейское. Пребывая в имении сем гостеприимном, ни единого имени расейского я не встретил.

— «Никита»! — возопил Никита.

— Имя сие в переводе со древнего греческого языка означает «победитель».

Глянул отрок на девку крепостную, и молвила Малашка:

— Имя моё «Маланья» с того же языка, что и твоё, переводится аки «тёмная». Потому так назвал меня батюшка, ибо предвидел, что будут почитать меня дурой тёмной!

— По мне, так обе сеструхи мои, — усмехнулся отрок смышлёный, — суть дуры не намного более светлые! Неужто и их имена не расейские?

— «Глафира» на всё том же языке греков древних означает «стройная», что стану сестрицы твоей соответствует вполне! — ответствовал Роджер. — «Наталья» же происходит от языка древних… на сей раз не греков, а римлян, то бишь от латыни. На языке сем «наталис» означает «родная». Тем паче, тебе, Никита, она суть родная-таки сестра.

— А что же означает имя родителя моего?

— В переводе опять-таки со древнего греческого языка «базилевс», переделанный в «Василия» означает «царственный». Точнее, «монарший», ибо слово «царь» возникло опосля от фамилии Цезаря, коему так и не суждено было стать царём!

— А что же означает имя родителя малашкиного, — вопросил Никита, — то бишь «Прохор»?

Растерялся Роджер, ответа не ведающий, ибо не хотел пред барином юным некомпетентность свою являть. Но тут Малашка чуть заметно кивнула ему. И молвил чуть было ни опозорившийся эрудит аглицкий:

— Вопрос сей столь прост, что даже Малашка ответ ведает!

— Проще нЕкуда! — подтвердила служанка. — «Прохор» в переводе с языка эллинов означает «тот, кто пред хОром».

— А «эллины» суть надоевшие за день нынешний «древние греки», — уточнил Роджер, — ибо жили они в Элладе. Так ранее именовалась Древняя Греция.

— Жаль, мистер Смит, — молвил Никита, — что не ведаете Вы язык жабий!

Поняла, естественно, Малашка «глубину» юмора барского и съюморила в ответ:

— А мы, Никита, обучим его! «Ква-ква» — вот и весь лексикон языка сего!

Открыл отрок рот и привычно заморгал очами. Наставник молодёжи рассмеялся:

— Не обижайся на Малашку, Никита, ибо на твою шутку ответила она своей. Ведает дева сия прекрасно, что имел ты в виду язык Жана Батиста, то бишь французский.

— А сделала вид, что не ведает! — молвил отрок. — То бишь обманула!

— Пошутила, — пояснил Роджер. — А шутка тем ото лжи отличается, что лгут ради выгоды личной. Малашка же от шуток своих имеет токмо подзатыльники.

— Не токмо! — возразил резонно Никита. — Ещё и симпатичный синяк под оком!

— Язык же французский ведаю, — продолжил Роджер, — и коли пожелаешь,…

— Желаю! Обучите меня ему так, дабы жаба французская не квакала на меня!

— Рад я, Никита, что хочешь ты заниматься. А вот сможешь ли? Мнится мне, что ныне стокмо знаний ты уже усвоил, что для новых во главе твоей места не осталось! Пущай они утрясутся, и место для новых появится. Посему приходи опосля обеда, коли почуешь, что глава твоя отдохнула.

(Рекомендует автор читателям уважаемым тоже прислушаться к совету интеллектуала аглицкого. Тем паче, текст читаемый подобен клетчатке, то бишь полезен, однако переваривается со трудом… Тем и полезен! Лучшим же отдыхом перемена рода занятий является. Можно на упражнения физические переключиться, но можно и на умственные, токмо другие! Автор, ко примеру, любит расслабляться с некой Дамирой! Дева сия Малашке подобна, то бишь хоть и не красавица, но умница! И не след завидовать автору, ибо Дамиры сей на всех хватит. Но вовсе не ввиду шлюхастости ея! «Дамира» суть шашечная программа, имеющаяся в интернете.)

Опосля обеда явился Никита отдохнувший. Поднялась Малашка и молвила:

— Буду я во своей комнате. Опосля занятий ваших позови меня, Никита, к мистеру Смиту.

— Оставайся с нами! — предложил демократичный барин.

— Неужли порадует тебя, коли мистер Смит будет замечания тебе делать при мне?

— Ступай!

Чрез час явилась Малашка к больному. Тот пребывал в гордом одиночестве. Продолжила дева вязание своё, а Роджер отметил мысленно: «Не стала жаловаться на шалопая Никитку, коий наверняка не счёл нужным оповестить ея об окончании занятий со мной, ибо далеко не сразу опосля занятий наших явилась она! … Да и я сплоховал! Мог бы напомнить ученику своему заглянуть к Малашке!»

Впоследствии убедился Роджер, что хоть и противопоказана свобода народу расейскому, но лишь один вид свободы ценит он — свободу от обязательств!

33. Месье Лябе — фрунцуз убогий!

На другой день явился поутру Никита. Встала Малашка, дабы удалиться, но того ранее отрок молвил:

— Вчера опосля урока нашего урОк «жабий» был. И так лихо отвечал я, что французишка чуть было пасть отверстую от удивления превеликого ни вывыхнул!

Тут резко дверь распахнулась, чуть было ни прибив стоявшую возле нея Малашку невезучую, и ворвался господин и впрямь жабу напоминающий. И заорал он Роджеру, аж слюной брызгая на языке французском:

— Ах ты, агликашка подлый! Захотел место моё завидное занять, а меня на улицу вышвырнуть?! Да я тебе сейчас устрою такую войну за наследство гишпанское, что никакой герцог Мальборо тебя не спасёт!

Малашка, понявшая слова ключевые «гишпанское» и «Мальборо», встала на защиту пациента своего и молвила по-расейски:

— Не следует напрягать главнокомандующего аглицкого, ибо с воякой сим франузским вполне справится супруга его Сара Черчилль, герцогиня Мальборо!

— Не зря ведьмой ея величают! — воскликнул на языке своём Жан Батист и перекрестился поспешно. — Ибо не может простая крепостная девка ведать, что герцогиня Мальборо суть Сара Черчилль!

— Во-первых, — встал на защиту любимой Роджер, — Малашка хоть и крепостная девка, но вовсе не простая!

— А златая?! — усмехнулся ЛябЕ.

— Уникальная, ибо умнее всех виденных мной баб и большинства мужиков! А во-вторых, не ведьма она, несмотря на внешний вид, сию ведьму слегка напоминающий! … Вот Вы глаголили, месье Лябе, что место Ваше суть завидное. Однако необходимость печальная с отроком Никитой заниматься сильно уменьшает завидность сию!

— А как ты узнал сие? — удивился француз.

— Элементарно. Применил метод дедуктивный. Означает сия дедукция переход от общего к частному. Общий принцип гласит, что главный враг сферы обслуживания суть клиент. Частный принцип (опосля конкретизации обслуживания) гласит, что главный враг сферы образования суть ученик! А уж для самых конкретолюбивых уточняю: главный враг Ваш, месье Лябе, суть Никита!

— Не трави мне душу, Роджер! — вздохнул тяжко горе-педагог.

— Но я готов, месье Лябе, избавить Вас от сего отрока утомительного!