Бесплатный фрагмент - Коттедж

Много лет нас держали в клетках, кормили, решали все наши проблемы, а сейчас выпустили на волю, и надо самим добывать пищу, бороться за выживание.

(Из местной газеты).

1

Теперь всякий разговор Ольги Павловны с мужем обязательно сводился к тому, как хорошо иметь собственный дом. Любительница ярких, необычных нарядов и всего такого, чего нет ни у кого, она болезненно-ревниво посматривала на огромные шикарные особняки «новых русских». Муж, Аркадий Иванович Конев, называл ее мечты пустым прожектерством. Ведь гайдаровская «реформа» превратила все накопления в пыль, а надеяться на недавно полученное письмо от ясновидящей, которая обещает раскрыть секрет богатства и счастья, — это просто смешно.

— Да-да, представь себе, женщины склонны верить в чудо! — раздражалась на его насмешку жена. — Что им еще остается, если мужья не способны прилично зарабатывать?

После таких слов пропадала охота шутить. Дипломированный инженер-конструктор, Аркадий Иванович работал заместителем главного инженера по технике безопасности станкозавода, что давало время для выполнения обязанностей председателя профсоюзного комитета. Зарплата не ахти какая, однако заниматься бизнесом ему и в голову не приходило: «Богат не тот, кто много имеет, а кто мало хочет», — цитировал он киников. Его пленяла история древнего Рима и Греции, возможно оттого жену он часто называл именем богини красоты — Венерой или Афродитой, а единственного сына, будущую радость и надежду, окрестил Юлианом, что в переводе с латинского означает — «из рода Юлиев».

*

На работу по утрам супруги обычно выходили вместе, и сейчас, пока муж возился с ключами, закрывая внутреннюю и недавно поставленную наружную металлическую дверь, Ольга брезгливо смотрела на заплеванную лестничную площадку, усыпанную подсолнечной шелухой и окурками.

— Нельзя выйти из квартиры! Наш подъезда превратили в место для тусовки: допоздна громкие разговоры, пение под гитару, вечно мусор. Надоело! — распалялась она, и пухленькие щечки ее окрашивались прелестным румянцем. — И как ты, эстет и поклонник древних греков, можешь мириться с этим?

Он догадывался, куда клонит жена, знал, что «эстет и поклонник греков» далеко не комплимент, но постарался отвлечь ее, догнал на лестнице, ласково приобнял:

— Афродита моя, спустись на грешную землю и вспомни: давно ли и мы точно так прятались в подъездах? А где еще укрыться молодым, если на улице холодно и всю ночь валит снег?

— Нет, я вижу, ты не хочешь понять меня, — она трагически закатила глаза, капризно сжала крашеные пухленькие губки.

Эти божественные губки красивой «пампушечки» влекли его и волновали всегда. Он опередил ее на две ступеньки, что сравняло их ростом, и поцеловал. Она притворно сопротивлялась, отталкивала, наконец, вдохнув, проворковала:

— О, спохватился! Ночи было мало.

— Ты допоздна сидишь. Трудно дождаться…

— Нечего ждать, раз уж тебе не нужны деньги. Я подрядилась набрать и отредактировать мемуары известного в городе ветерана войны. Он старенький, оттого родственники торопятся издать книгу при его жизни и обещали доплатить за скорость, а денег м н е надо много, — она сделала акцент на слове «мне», открыла косметичку, подправила помадный рисунок на губах и деловито зашагала, показывая недовольство мужем, который совершенно не хочет понять, как ей обрыдла пятиэтажка.

Вышли на крыльцо. Снегу навалило столько, что дворничиха, приступив к работе затемно, успела прочистить дорожку всего лишь до соседнего подъезда. Но за день наведет порядок везде, и это одно из преимуществ пятиэтажки перед частным домом. Вот где надо бы процитировать слова Инги, Ольгиной подруги, однако он сдержался, ведь слово «дом» действует на Ольгу, как недоступная игрушка на капризного ребенка.

Там, где дворничиха проделала тропинку, зашагалось полегче, однако перелаз по сугробам на другую сторону дороги можно было сравнить с переходом Суворова через Альпы. Преодолев этот рубеж, супруги расстались. Ольга направилась к автобусной остановке, чтобы ехать в центр, к военкомату, а Аркадий взял привычный курс на светящиеся вдали заводские корпуса, которые мощно возвышались над пригородными частными бревенчатыми избами.

В любую погоду он ходил на работу пешком, и всегда неспешная прогулка доставляла удовольствие. Правда, по утрам донимал ветер, который постоянно дул с запада и норовил кольнуть в левое, больное, ухо. Но если максимально отворачиваться и заслоняться рукой, то ничего, терпимо.

Идя почти боком, Аркадий смотрел на темные деревья и столбы, залепленные снегом снизу доверху, и представлял, что это не снеговей, а талантливый художник положил на стволы белую полоску для придания им объемной выразительности. Вспоминая свое давнее увлечение фотографией, сейчас он отметил, как причудливые мазки усиливали контрастность деревьев, делая темные стволы похожими на негативное отображение рябеньких берез. А на ветках и кустах красовались снежные бутоны — видимо, такая картина и подсказала Пушкину замечательные строки:

Пришла, рассыпалась; клоками

Повисла на суках дубов…

Слева опять полетели крупные снежинки, и Аркадий глубже натянул толстую вязаную шапочку на больное ухо.

Тропинка едва угадывалась под слоем снега, ноги проваливались в рассыпчатую рыхлость, однако он ничуть не жалел, что и сегодня остался верен своей привычке. Ведь только здесь, между квартирой и заводским кабинетом, можно побыть наедине со своими мыслями.

Микрорайон в сугробах снега и раскрасневшаяся от работы дворничиха навели его на размышления о недавнем визите соседки Инги. Старший научный сотрудник местного краеведческого музея, нештатный корреспондент, она всегда с жирно крашенными губами, а неизменной желто-черной одеждой похожа на бабочку махаон.

— Ты хочешь дом? Ну, это прямо картина Репина «Не ждали»! — театрально-трагически заломила она руки. — Зачем тебе деревенские проблемы? Или надоело из подъезда выпрыгивать на тротуар, который летом дворник худо-бедно подмел, зимой прочистил дорожки. А частный дом — ой, держите, а то упаду! — я помню халупу своего дяди Степана: летом грязища по колено, зимой вставай чуть свет, разгребай снег, иначе не вылезешь… Это надо молодой роскошной женщине? Туалет — на улице. Без воды, без ванны, без газа… Нет, ты совсем чокнулась, тебе надо к психиатру.

Однако ни устрашения, ни уговоры на Ольгу не действовали.

— Ты не понимаешь, — горячилась она. — Я хочу коттедж. Не завалюху, в которой жили наши предки, а каменный дом в хорошем месте, со всеми удобствами. Посмотри, сколько за последнее время появилось в городе таких красавцев. Сейчас покажу тебе рекламки, есть дома — закачаешься!

Открыла шкатулку и, как всегда, не упустила случай похвастаться:

— Это у меня сережки с аметистом — привезла из Польши, продавец сказал, будто аметист приносит счастье, и я надеюсь, что рано или поздно мечта моя сбудется. Кстати, недавно мне пришло письмо от ясновидящей по имени «Великая Госпожа» с отличным астрологическим прогнозом, вот, послушай, что она пишет:

«Изучив Вашу астральную карту, я открыла для себя (так как Вы родились 31 июля и по китайскому гороскопу Лошадь), что очень скоро войдете в тот период жизни, который я называю треугольником удачи.

В нумерологии и астрологии это очень редкий случай. А означает он, что в скором времени Вы будете переживать на удивление благоприятный период.

Да, Ольга Павловна, если Вы сможете ухватиться за этот исключительный шанс, в течение трех ближайших месяцев Вы заработаете много денег и получите от жизни все, чего пожелаете.

Я очень много думала о Вас, открывая для себя Ваш характер, Ваши проблемы (звезды говорят, что до сих пор жизнь не очень-то Вас баловала), и поняла, что Вы — человек чувствительный, искренний, великодушный и достойны получить секрет, который провел меня через всю жизнь. Теперь он наконец-то откроет Вам путь к богатству и счастью.

Я скажу Вам, Ольга Павловна, нечто, чего Вы наверняка не знаете: Вы уже однажды проходили сквозь этот треугольник удачи, однако, ничего о нем не зная, не смогли воспользоваться этим моментом… Но на сей раз Вы не упустите шанс, потому что я рядом и я хочу раскрыть Вам секрет богатства и счастья.

Как только я получу Ваше письмо с квитанцией почтового перевода, я отправлю Вам секретное досье, в котором скажу, что делать, чтобы в короткие сроки выиграть сумму, в которой Вы действительно нуждаетесь, раз и навсегда покончить с Вашими проблемами и получить все то, о чем мечтаете.

Напишите мне прямо сейчас — этим Вы докажете мне, что я была права, оказав Вам доверие. И еще, уважаемая Ольга Павловна, я хотела бы заверить Вас в том, что мы с Вами не расстанемся до тех пор, пока Вы не получите все, чего желаете…»

— Ой, и меня жизнь не баловала, я тоже хочу счастья и денег. Дашь мне ее адрес?

— Разумеется, но бесплатно Великая Госпожа не открывает свой секрет. Она просит выслать энную сумму по почте. Я бы отправила, да Аркадий против.

— И как много?

Ольга шепнула, и подруга возмущенно воскликнула:

— Ого-го! Как говорит мой сын, «круто»!

— Счастье и богатство нынче в цене, — съехидничал Аркадий.

Будто не замечая насмешки, Ольга продолжала рыться в шкатулке:

— Уже забыла, зачем я сюда полезла? Ах, да, за проспектами. Так, это документы на дачу, это на гараж, ага, вот, нашла. Смотри, завидуй, как «новые русские» устраивают свое гнездышко! Пример для подражания. Не зря мой шеф говорит: «Мода — это инструмент для приобщения людей к лучшей жизни». Правильно я процитировала? — обратилась она к брату.

Владимир Павлович Антипов самодовольно улыбнулся и прищелкнул пальцами правой руки. Грузный, с массивным, как у римского императора Нерона, лицом, он был холостяк и, спасаясь от одиночества, каждый вечер приходил к сестре, благо квартиры на одном этаже. Начальник 3-го отдела военкомата, а в недавнем прошлом заведующий промышленно-транспортным отделом горкома партии, он любил сочинять цитаты и хорошо, со вкусом одеваться. И сейчас на нем была фиолетовая рубашка в тон малиновому домашнему халату, который напоминал императорскую тогу. А другая его слабость — это давать советы и моментально, прямо на ходу, придумывать выгодные для себя планы.

— Совершенно верно, — подтвердил он. — Красиво жить не запретишь! Эх, жаль, поздно все началось, мне уж не угнаться. Но ты, Аркадий, не теряйся, лови жар-птицу, богатей, а для этого поскорее уходи с завода или в свободное от работы время занимайся бизнесом. Много лет нас держали в клетках, а сейчас выпустили на волю, и надо самим добывать пищу, бороться за выживание. Теперь ни от кого не надо ждать подачек, хватай сколько сможешь. Народ моментально это понял. Посмотри, женщины и те ездят за границу, волокут огромные сумки. Бери с них пример. Если любишь жену и хочешь блага семье, то все получится…

*

Рев буксующего автомобиля прервал воспоминания. Метрах в пятидесяти из проулка торчал капот застрявшего желтого «жигуля». Вскоре появился водитель и стал ногой злобно отшвыривать снег из-под колес. Аркадий мысленно посочувствовал бедолаге, но не свернул с тропинки, боясь опоздать на работу. Ведь из дому вышел как обычно, за двадцать пять минут до начала рабочего дня, однако по сегодняшнему непролазу в график не уложиться. То и дело оглядываясь на несчастного водителя, он корил себя: «Ну что стоило подойти, предложить свою помощь? Вот так вечно — все бежим, торопимся, некогда нам».

И тут судьба дала возможность искупить недавний промах: перелезая через улочку Луговая, он заметил троих мужиков, которые толкали буксующий автомобиль серебристого цвета. Иномарка устремилась длинным капотом на Заводскую улицу, которую изредка чистили, и даже в такую погоду — судя по медленно ползущей вдалеке легковушке — дорога была проезжая.

Мужики распрямились и позвали Аркадия на помощь:

— Может, одной лошадиной силы нам и не хватает!

Он очнулся от дум, глянул на часы, затем на машину. Импортная, с низкой посадкой, она практически лежала пузом на снегу, и тут простым «подтолкнуть», кажется, не обойдется.

— Спасибо, господа, за комплимент! Разве я похож на Геракла? — слова и улыбка были не отказом, а чем-то средним между шагом к знакомству, желанием понравиться и развеселить их. На «Геракла» никто не отреагировал, а обращение «господа» вызвало оживление:

— Нашел господ!

— Очень уж знатные мы господа — с драными штанами!

— Из товарищей мы вышли, а господами так и не стали.

— Помоги! Я заплачу, — из кабины высунулся вначале толстый бумажник, затем чернявый, похожий на ворона, толстячок с большим греческим носом. Это Гуревич, известный в городке директор единственного ресторана «Парус» и развлекательного центра «Нирвана».

Аркадий поморщился: ну можно ли подмогу измерить деньгами? И так ясно, коли человек попал в беду — надо выручить!

Увидев на обочине два целлофановых пакета с рекламой сигарет «Кемел» и «Кент», он положил к ним свой дипломат, шагнул в истолченное ногами снежное месиво и подналег на багажник рядом с бородатым здоровяком. Из-под ведущих передних колес летели ошметки снега. Вперед-назад, вперед-назад — метр вперед. Остановка. Вперед-назад, вперед-назад — метр вперед. Остановка.

«С таким же трудом и усердием жители Трои втаскивали в город деревянного коня, — улыбнулся Аркадий, вспомнив „Илиаду“ Гомера. — Не хватает Париса и Елены, жреца Лаокоона, предостерегающего об опасности даров данайцев, и детей его, задушенных змеями».

К Заводской приближались медленно. От мужиков шел пар.

— Давай перекурим! И кто понавез сюда иномарки? Жили до сих пор без них, обходились. Резина шипованная, а — буксует. Нет, эти машины не для наших дорог, — тяжело дыша, сказал басом пожилой; он всеми здесь командовал, словно троянский царь Приам. Снял мохнатую собачью шапку, вытер пот мятым платочком.

Вышел толстячок-водитель. Барским жестом угостил всех дорогими сигаретами, каждому дал прикурить от большой зажигалки в виде пистолета.

«Надо же! Точь-в-точь, как моя, — удивился Аркадий и беспокойно полез в карман, чтобы удостовериться: на месте ли? Незаметно достал, убедился в схожести двух пистолетов-зажигалок. — Вот тебе и единственная и неповторимая, как с гордостью заявила Ольга, вручая этот подарок из Польши. Если сказать ей, то расстроится. А может, наоборот — возгордится, что у мужа точно такая игрушка, как и у самого богатого человека города?»

— Ездить надо по асфальту. Кой черт занес на Луговую? — ругнулся крепыш, похожий на Гектора, сына Приама.

— Я еду, куда зовут дела, — грубо ответил Гуревич.

— Где ты зимой видел в нашем городке асфальт? — желая примирить всех, пробасил пожилой, «Приам».

— Не соображает «чайник», вот и весь ответ, — продолжал атаковать задиристый «Гектор».

— Скажешь! Если б не соображал — не ездил бы на иномарке.

О водителе говорили так, будто его нет или он иностранец и не кумекает по-русски. Гуревич постоял-постоял неприкаянно и залез в кабину. Видимо, знал: ничего хорошего про него эти люди не скажут. Включил музыку и размышлял: сколько им заплатить, когда вытолкнут? По сотне — хватит? Или достаточно по полтиннику?

— А то мы не знаем этого бизнесмена и его соображение! Купил столовую, сделал там казино и какой-то дискоклуб, гребет денежки с богатеев да совращает молодежь, а в городе пожрать стало негде, — хриплым голосом поддержал «Гектора» высокий юноша в тоненькой, не по погоде, потертой болоньевой куртке — «Парис».

— А давай, мужики, бросим его к чертям собачьим, пусть сам выбирается! Что мы ему, шестёрки? — напирал агрессивно «Гектор». Сразу видно — мужик драчливый, заводится с полуоборота.

— Ладно уж, человек в беде, надо помочь, — пробасил пожилой и зло швырнул окурок назад, в снежное месиво с двумя глубокими колеями и множеством бесформенных отпечатков ног. Проследил, чтобы сигарета погасла, и командирским голосом заприказывал: — Эй, бизнесмен, заводи! Раскачивай! Не газуй сильно! Вперед-назад! Вперед-назад! Хорошо! Еще качай!…

После очередного дружного толчка иномарка наконец-то вползла в Заводскую и поехала безо всякой помощи. Радуясь победе, мужики потирали руки, а когда машина вдруг встала — испуганно переглянулись. Но из машины бодро вылез Гуревич с пухлым бумажником в руках и направился к ним. Аркадий и пожилой смущенно отказались от денег, а «Гектор» и его длинный друг — взяли. «Парис» небрежно сунул в легонькую курточку стотысячную бумажку и, словно оправдываясь, прохрипел:

— Зря отказались, «новый русский» от этого не обедняет.

— Нахапали денег — не знают куда девать. С жиру бесятся, — агрессивно поддержал крепыш «Гектор».

Втроем вернулись на Луговую. Аркадий взял дипломат, а симпатичный задира «Гектор» и пожилой командир «Приам» — свои целлофановые пакеты. Недавно объединенные общим делом, но не знакомые, они расстались, скупо кивнув друг другу.

Этот случай навел Аркадия на новые раздумья. После революции 91-го года в России объявились люди, которые вдруг разбогатели, пожелали отмежеваться от всех, потому и стали называть себя «новые русские». Вероятно, позже ученые и историки дадут им точную оценку, а пока народ относился к ним двояко. Большинство ненавидело нуворишей за предательство исконно русских черт характера — совестливости, хлебосольства и великодушия. Но были и такие, кто восхищался их деловитостью, завидовал дорогим импортным автомобилям и огромным домам-коттеджам.

Вокруг только и говорили о богатых: тот выиграл огромную сумму, открыл магазин и обзавелся иномаркой; другой взял на Украине с помощью знакомых вагон сахара под реализацию, привез, продал, «раскрутился» и затеял строительство коттеджа; третий промышляет рэкетом на рынке; другой торгует. К новой жизни приспосабливались, кто как мог.

Жители просто диву давались — столько появилось невиданных иностранных машин и как много стало строиться коттеджей в доселе нищем городке. Средства массовой информации усиленно внедряли народу мысль, что быть богатым — это хорошо. Всяческие колдуны, хироманты и ясновидящие стали наперебой предлагать амулеты Счастья, талисманы Любви. Причем так обольстительно и складно завлекали, что многие верили. Даже Ольга порывалась отправить денежный перевод, чтобы взамен получить богатство и счастье. Все каналы телевидения ломились от обилия азартно-заманчивых игр. Например, известный комедийный актер проводил викторину в хранилище банка, за металлической решеткой. Оператор не мог оторваться от желтых кирпичиков-слитков золота, любовался ими, показывая крупным планом, лишь изредка обращал внимание на игроков и ведущего. Актер ни минуты не оставался в покое, лазал по клетке то вниз, то вверх, застывал в обезьяньей позе, уцепившись за прутья одной рукой, а в другой держал у рта микрофон. Видимо, хотел ужимками и прыжками доходчивее показать, как с помощью знания и стремления к победе можно получить килограммовый слиток. А, может быть, рекламировал крепость банковских решеток.

Лёня Голубков, простой неприметный мужичок, каждые полчаса на всех каналах рассказывал о золотой жиле, которую он нашел в лице МММ: «Вложил немного денег, а теперь только успевай ходить в магазин: вначале купил жене сапоги, затем норковую шубу, чуть позже — себе автомобиль». И жена его, неуклюжая в дорогих обновках, смущенно улыбалась, правдоподобно демонстрируя счастье.

А уж каких только лотерей не было! Ведущие просто захлебывались от деланного восторга, произнося выигрышные номера да показывая крупным планом билеты-счастливчики; тут поневоле уверуешь в чудо и захочешь стать обладателем джек пóта в несколько миллионов.

Под этим шквалом соблазнов устоять было трудно, многие захотели стать богатыми. Для малоимущих самый простой способ разбогатеть — это торговля, «купи-продай», благо спекулянты стали называться предпринимателями. В зависимости от величины стартового капитала человек ехал за товаром в Польшу, Турцию, Китай или, на худой конец, в «Лужу» — так называли оптовый рынок на месте столичного стадиона «Лужники». Торговые ряды и палатки вырастали на улицах, как грибы в летний дождь. Большинство магазинов перешли в частную собственность, там появилось много соблазнительных, в основном импортных, товаров. И на все нужны деньги. Много денег.

Ольга радовалась изобилию, поскольку теперь на каждом шагу могла купить то, за чем раньше приходилось «гоняться», стоять в очередях или покупать «по блату, по знакомству». Владимир Павлович также восхищался новыми порядками:

— Раньше мы довольствовались тем, что положат в кормушку, а теперь — свобода: выходи, бери, чего пожелаешь и сколько сможешь.

Как и большинство горкомовских работников, он крупный, представительный, но это не мешало ему быть дьявольски энергичным и пробивным. Например, при распределении квартир он «выбил» трехкомнатную сестре и однокомнатную себе, причем в новой пятиэтажке и на одной площадке. А когда комплектовалась делегация в польский город-побратим, то благодаря его усилиям и связям в нее попали начальник 3-го отдела военкомата (то есть он) и инспектор этого же отдела Ольга Павловна Конева (его сестра). Неистощимый на всякие аферы, он и в тот раз придумал план: вдвоем с сестрой набрали — якобы для сувениров — кучу электродрелей и электротостеров, а вернулись с шубами, куртками, несессерами и прочими шмотками, которые здесь выгодно продали. Известно, что свободные деньги вызывают излишние желания, отнимая у человека покой. Вот жена и возмечтала о своем доме, оттого-то ее все в пятиэтажке вдруг стало раздражать.

2

— Снова почтовый ящик открыт настежь, наверное, лазил кто-то, — ворчливо сказала Ольга, входя в квартиру с газеткой в руках.

Быстро накинув домашний цветастый халатик, она поставила ужин в микроволновую печь и начала просматривать последнюю страницу. Местная газетка «Заря коммунизма», переименованная в «Волжские ведомости», не стала ни лучше, ни интереснее, да и выходила так же — два раза в неделю. Единственное новшество — это объявления, которых столько, что занимали одну из четырех страниц. По тому, как газетка зло отброшена, а пухлые губки супруги недовольно сжались, Аркадий понял, что коттедж не предлагали. Он вздохнул облегченно, ибо Ольгина прихоть ему как нож острый, ведь собственный дом, с беспрерывными заботами и хлопотами, отнимет все свободное время, и тогда прощай любимая рыбалка, прощайте древние греки и римляне.

Этот вздох не остался незамеченным. Ольга задержалась у зеркала, поправила медноцветные, шикарные волосы и отошла, довольная собой. Приободрилась. Не такой она человек, чтобы отступать — она своего добьется, причем в ближайшее время, как говорит Великая Госпожа. Другие переселяются, а она что — рыжая? Правда, волосы действительно рыжие, но — так уж говорится.

«Эх, если бы того же захотел Аркадий! — вздохнула она. — Однако мужики — они и есть мужики: обязательно приплетут какую-нибудь теорию, только бы сохранить свой покой. Аркадий, например, восхищался Антисфеном и киниками, а теперь взял моду цитировать законы спартанского царя Ликурга, который на государственном уровне был противником роскоши и богатства».

И, как всегда, исподволь, она принялась обрабатывать супруга:

— Лампочку в подъезде опять кто-то выкрутил — такая темнотища, я чуть на кошку не наступила. Столько их расплодили, просто некуда шагнуть, а зловоние… В коттедже такого не бывает.

— Ну и тему ты нашла для ужина, — улыбнулся Аркадий, сделав вид, что не было фразы про собственный дом.

Покушали, убрали со стола, Ольга мыла посуду, а он ластился к ней, называл Венерой, Афродитой, самой красивой и желанной.

Сын Юлий ушел в свою комнату, и оттуда загремела синкопирующая музыка. Через полчаса, вместе с тишиной, он появился на пороге, в кожаной коротенькой куртке «пилот», без шапки и шарфа. Собрался погулять со сверстниками.

— Надень хотя бы шарф, простудишь горло. При чем — не модно? Главное, чтобы тепло, — придирчиво повоспитывал Аркадий.

— Оставь, если не понимаешь, — вступилась мать. — Сейчас у молодежи свои вкусы.

— Ну, конечно, «молодое поколение выбирает кока-колу!» — бросил отец навязшую рекламную фразу, чтобы скрыть досаду.

— Уже маловата, — восхищенно оглядывая сына, мать одергивала пóлы куртки. — Да-а, вымахал! Появятся деньги — куплю тебе с капюшоном, какие видела в Польше на многих парнях. Ну, иди, только недолго. И не вздумай курить. Товарищи, если хотят, пусть курят, а ты не смей.

Отец подобрал на кухне газетку и поспешил в зал, недовольный своей беспомощностью в деле воспитания сына.

«Запрещает курить, а ведь запретный плод сладок. Надо наоборот — дать ему накуриться, чтобы отвратительное состояние запомнилось на всю жизнь, как это случилось с ним, Аркадием, еще в шестом классе. А чрезмерное сюсюканье да стремление нарядить сыночка в такое, чего нет ни у кого — это не самое главное в воспитании. Всякую обновку надо заслужить хорошей учебой», — говорил он всегда, но сейчас промолчал из боязни лишиться ночью желанных супружеских ласк.

Он бегло, по диагонали, просмотрел «Волжские ведомости». Сенсацией номера опять была грызня между Большим городским Советом и Малым: депутаты-коммунисты опять всех собак вешали на демократов, которых народ прозвал «дерьмократами» и «прихватизаторами». Надоело! Это нескончаемый сериал, похлеще «Санта-Барбары».

«Слава Богу, есть куда спрятаться от политики», — подумал он, раскрывая «Жизнеописания знаменитых греков и римлян» на главе «Перикл». Но и там описывалась не менее темпераментная политическая борьба между Периклом, руководителем демократической партии, и вождем аристократов, Кимоном.

Ольга закончила кухонные дела, включила телевизор и, облегченно вздохнув, устало опустилась в кресло. Из-за стенки глухо доносились звуки пианино. Это Вера, соседская дочка, разучивала бетховенского «Сурка», спотыкаясь на каждой фразе.

— Ну, вот, полюбуйся: вечером захочешь отдохнуть у телевизора, так над ухом бездарно музицирует Верка — подолгу топчется на одной и той же музыкальной фразе. Ее ошибки просто бесят, хоть иди и показывай, какую следует нажать клавишу. Наверху жеребцом скачет Васятка, значит, опять Инга воспитывает ремнем, а ложишься спать — соседи слева начинают наполнять ванну, попробуй-ка уснуть под шум ниагарского водопада. Неужели тебе все это не надоело?

Аркадий отвлекся от жизнеописания Перикла, поразмышлял о женской логике:

«Да, стены в наших многоэтажках звукопроницаемые, к этому привыкли настолько, что не замечали. Но появились коттеджи, и прежние квартиры стали тяготить, все в них кажется невыносимым. Совсем как в анекдоте: „И жили они долго и счастливо, пока не узнали, что другие живут еще счастливее“».

Обнял жену и сказал:

— Человек привыкает ко всему. Ведь к рекламе сигарет и пива нас приучили, теперь уже никто не смущается, когда говорят о женских критических днях и показывают интимные прокладки. Так и здесь: Вера подрастет, будет услаждать наш слух замечательной игрой, а котельная когда-нибудь заработает по-нормальному, горячая вода будет в любое время, и соседи перестанут купаться по ночам.

— Нет, я вижу, тебе меня ничуть не жалко, ты меня разлюбил, — тихо сказала она и даже натурально погрустнела.

— Не разлюбил и не разлюблю никогда. Ты моя Афродита! На месте Париса я без раздумий вручил бы тебе знаменитое яблоко с надписью «Прекраснейшей» и не потребовал в награду красавицу Елену! — он присел на ручку кресла и страстно поцеловал ее.

— Все, все! Хватит! И не подлизывайся! Я принесла домой «шабашку», сейчас малость передохну и начну печатать. Допоздна, — помолчала и добавила сухо: — Раз уж тебе не нужны деньги и помощь знаменитой ясновидящей.

— Стоп, а супружеские обязанности? Когда, наконец, ты снимешь волшебный пояс Венеры, в котором заключено блаженство и все чары любви?

— Никогда. Ты же сам рассказывал про Лисистрату, которая подговорила женщин Древней Греции не пускать в постель мужей, пока те не прекратят войну. Меня эта история натолкнула на замечательную мысль.

— Я сто раз тебе говорил, что кроме конструкторской работы ничего не умею, а в нашем городке по этому профилю «шабашек» нет, — засуетился он, услышав такую страшную угрозу. Ведь она решительная женщина, с нее станется — запросто сыграет Лисистрату.

— А фотографии?! Раньше ты их делал не хуже профессионалов. У тебя хороший фотоаппарат, куча объективов, огромный фотоувеличитель, много бачков и ванночек. Владимир Павлович составил тебе замечательный план: в свободное от работы время фотографировать в детсадах и школах, а по выходным — в деревнях. Он принес даже бланк патента на индивидуально-трудовую деятельность, тебе осталось только заполнить.

Разглядывая бланк, Аркадий придумывал нейтральный ответ, который бы закрыл эту тему да предотвратил семейный конфликт.

Хорошо, что пришел Владимир Николаевич. Он частенько вот так, в халате и тапочках наведывался к сестре, когда одолевало одиночество. Не успел он сесть на свое привычное место в кресло у торшера, как влетела соседка Инга. С жирно крашенными губами и в неизменной желто-черной одежде, она безостановочно говорила, заполнив шумным голосом всю квартиру:

— Васятка мой здесь? На улице нет, дома тоже. Ладно, проголодается — придет. Ну и снегопад сегодня — конец света, прямо «Последний день Помпеи» Брюллова! Мы побывали на Загородной улице, едва проехали к одной бабульке; та собралась помирать и свои иконы решила передать музею. Иконы — ничего особенного, девятнадцатый век. Зато я видела, как тамошние жители организованно, будто на субботнике, вышли с лопатами и каждый около своего дома откапывал дорожку. Зрелище, доложу я вам! Ольга, неужели эта погода не остудила твои мечты о собственном доме? Представляю: ты, шикарная рыжеволосая красавица, богиня Венера, как тебя называет Аркадий, и — с лопатой! Это — уже будет картина скорее в духе Пластова, чем Рубенса или Тициана! Одумайся. Нужны тебе деревенские проблемы? Прав мой Васятка, говоря в таком случае: «крыша в пути».

— Посмотрю, чего ты скажешь, когда придешь в гости, — горячилась Ольга. — Вообрази, каменный дом в хорошем месте, со всеми удобствами. Я сейчас покажу тебе проспектик, подобного во всем городе нет: единственный экземпляр принесли мне сегодня из строительной фирмы. Увидишь — закачаешься!

Она открыла сумочку и не упустила случай похвастаться:

— Это у меня сберкнижка. Польские деньги положила на депозитный вклад, там очень большой процент. Кстати, я где-то читала, да и по радио не раз говорили, что в нынешнее смутное время самый лучший способ сохранить деньги — это вложить в недвижимость. Только не в наши квартиры! Владимир Павлович считает, что «многоэтажки», с комнатками вроде железнодорожных купе, морально устаревают, значит, обесцениваются… Ага, это рукопись ветерана войны: чем скорее отпечатаю, тем больше заплатит… Стой, зачем же я сюда полезла? Ах, да, вот проспект. Как говорит мой брат: «Реклама — это компас в океане товаров».

Инга рассматривала виды зданий, снятых в разных ракурсах, а Владимир Павлович, услышав свою цитату, прищелкнул пальцами и самодовольно улыбнулся.

— Красиво жить не запретишь! «Эх, где мои семнадцать лет? На Большой Каретной!» — нараспев сказал он свои любимые фразы и добавил: — Аркадий, на твоем месте я бы давно бросил завод да занялся фотографией или торговлей. Начальный капитал есть, а еще что понадобится — я помогу. Ты зря теряешь время, подумай о благе семьи.

— Человек я законопослушный, безответный, а как раз таких и сажают в тюрьму за любой малый пустяк, — тихо сказал Аркадий.

— Главное, не бойся, а в случае чего — рассчитывай на меня и моих друзей, бывших горкомовцев, ведь они и сейчас занимают не последние в городе кресла! Хотя, доложу тебе, рыцарское стремление угодить любимой женщине — всегда превалировало над страхом. К тому же, как говорится: «Чего хочет женщина, того хочет Бог». Ты ведь любишь Ольгу?

Вопрос был риторический, и Аркадий промолчал.

— Любит, любит, — подхватила Ольга. — Когда подлизывается, то называет Венерой, Афродитой. Пятнадцать лет назад готов был достать мне звезду с неба. А сейчас прошу такую малость — коттедж…

Аркадий продолжал смотреть за окно. «Как им объяснить, что дело не в страхе, а в отношении к презренному металлу», — думал он.

…На фоне густеющей сини вечерних сумерек ему представился Ликург, царь Спарты, в пурпурной тоге, бородатый, высокий, плечистый. Громовым голосом он предлагает народному собранию отменить золотые и серебряные монеты, а вместо них ввести железные деньги. На открытой, не защищенной от ветра и солнца площади бушует народ. Богатые пытаются отклонить закон, однако бедные — их большинство — заглушают протест и одобрительным криком поддерживают царя. Чуть в сторонке уже приготовлено железо для изготовления новых денег. Вот его нагревают добела, опускают в уксус. Металл становится хрупким и совершенно непригодным для каких-либо изделий. Царь подсказывает мастерам, чтобы чеканили монеты большие, размером с лошадиное копыто. Он дальновидно рассчитал: громоздкие деньги создадут столько хлопот, что богачи не возрадуются. Во-первых, такую гору трудно спрятать и для хранения нужно строить специальную кладовую, а, во-вторых, собираясь за крупной покупкой, понадобится телега, иначе монеты не дотащить. И действительно, вскоре в стране исчезли корыстолюбцы, пре­кратились преступления, ибо кто решился бы воровать, брать взятку или грабить, если невозможно скрыть добычу, да и какой смысл копить ни к чему непригодное железо? Роскошь — вечная причина всех раздоров — ис­чезла в Спарте, и богач с бедняком стали братьями…

3

В наше время, в век бумажных денег, их легко спрятать, а количество, необходимое на покупку коттеджа, можно уместить в кармане или в сумке. Заиметь их — вот проблема проблем.

Ольга выполнила свою угрозу и, как Лисистрата, заставила мужа «голодать». Она допоздна правила и печатала рукопись известного ветерана войны, а затем постелила себе на диване в зале. Настроенный на супружеские ласки, Аркадий никак не мог уснуть, все время ворочался, прислушивался к бойкому стрекоту клавиатуры… Далеко за полночь, когда все стихло, пошел в зал, лег на диван, в дурманящее тепло супруги. Ольга спала в рубашке и, чего никогда не бывало, — в трусиках. Когда он воровски тихонько начал поглаживать шелковистое тело, жена испуганно вскинулась, спросонок шлепнула его домашним тапочком и — прогнала.

После того случая, ложась спать, стала закрывать дверь на защелку. Лисистрата и женщины древней Греции знали, чем воздействовать на мужей.

Несколько неуютных холостяцких ночей вынудили его взяться за подаренную Владимиром Павловичем брошюру: «Как начать собственное дело. (Книга для тех, кто начинает путь в бизнесе)».

Автор, кандидат экономических наук, на доброй сотне страниц рассуждал о первоначальном накоплении капитала и предлагал шестьдесят пять видов деятельности для людей с разными умственными способностями и складом характера. Здесь было все, начиная с торговли и организации домашней гостиницы или кафе у дороги и кончая фирмой бытовых услуг (мытье окон, стирка и глажка, уборка квартир и т. д.).

Кстати, в книжке описывалось, как можно просто заработать деньги, собирая и обрабатывая шкуры крупного рогатого скота. Именно этим недавно убеждал заняться Василий Чехалин, бывший однокурсник, а сейчас механик на швейной фабрике. Энергичный еще со студенческих времен (тогда по его инициативе возник «триумвират» — Чехалин, Брюшенинов и Конев), сейчас он самостоятельно, без книжки додумался до такой идеи, прочитав в центральной газете «Известия» объявление о покупке мокросоленых шкур КРС по пятьсот тысяч рублей за тонну. Это же надо — полмиллиона за отходы! Он загорелся и несколько раз в день звонил Аркадию, рисуя радужные перспективы:

— Пришло время возродить наш студенческий «триумвират» для финансовых целей: в деревнях шкуры можно купить задарма. Привлечем Кирилла, а то он совсем погрязнет в ремонте автомобилей. Мой дядя, Виталий, рассказывал, что шкуры даже выбрасывают, поскольку никто не помнит, как их выделывать, нынче скорняки совсем вывелись. А у меня есть адрес оптового покупателя. Две тонны — и миллион в кармане. А если шесть тонн — по «лимону» на брата. Сделаемся миллионерами, Конёв! — он зажигательно, с пафосом в голосе повторял про «лимоны», предлагая объединить усилия, чтобы не упустить эдакие деньжищи.

Аркадий упорно отказывался от предложения Чехалина, во-первых, из антипатии к однокурснику, который всегда напускал на себя важность, говорил менторским тоном, отечески похлопывал по плечу и обязательно искажал фамилию Конев буквой «ё». А во-вторых, шкуры — это незнакомо. Лишь сейчас, в книжке, получил он подтверждение правильности своего решения. Автор советовал заниматься тем делом, которое знаешь — только тогда можно рассчитывать на успех.

Когда-то Аркадий увлекался фотографией, некоторые снимки были просто замечательные. Поэтому из всего списка он выбрал «Фотоуслуги (съемка на улицах, в детских садах, школах, на торжествах, на дому)». Это дело творческое, интересное, тут, как говорится, будет совмещено приятное с полезным.

Владимир Павлович попросил своих бывших друзей-горкомовцев, и они быстро оформили Аркадию патент на индивидуально-трудовую деятельность.

Ольга в тот же вечер перестала изображать Лисистрату, пораньше закончила печатать и легла в спальной. Аркадий был счастлив.

Субботним утром с «Зенитом» и фотовспышкой он отправился в школу, якобы поснимать Юлиана в семейный альбом, а на самом деле — найти клиентов. Но сын был плохой пособник: стоило нацелиться фотокамерой, он сразу смущался, лицо становилось цвета рыжих волос, а под конец не смог выдержать всеобщего внимания и выбежал из класса. То есть даже имя божественного Цезаря ему не помогало. Однако тут же нашлись дети, которым понравилась идея сфотографироваться за партой и у доски, рядом с учительницей. На это и рассчитывал Аркадий. Затем кто-то из ребят предложил сделать на память общий снимок, и все, толкаясь, повалили к доске, чтобы занять хорошее место. Как водится, из лести к фотографу, одноклассники принялись выталкивать Юлия вперед, ближе к учительнице, но тот скромничал, упирался и все же умудрился спрятаться в последнем ряду.

Из этого класса Аркадий зашел в 7-й «Б», где учился сынок Инги, Васятка. В отличие от Юлия этот симпатичный хулиганистый паренек держался перед объективом без всякого стеснения, даже позировал; его пример увлек одноклассников, ему стали подражать. Как и в 7-м «А», здесь попросили сделать на память общий снимок, все выстроились за последними партами. Некоторое время была борьба за места. Шустрый Васятка все же протиснулся вперед, оттолкнул скромного мальчика и сел рядышком с красивенькой светловолосой девочкой. Только сфотографировались, как зашла медсестра и приказала всем идти в медпункт, сдавать кровь на анализ. Васятка, чувствуя себя героем дня, схватил дядю Аркадия и поволок с собой:

— У меня нет ни одной фотографии, где я ширяюсь. Крупным планом шприц на сгибе руки, — это прикольно!

Васяткина идея понравилась мальчишкам, и почти все просили снять такой же кадр: «я, медсестра и шприц». Аркадий выбрал удобное место и ракурс, чтобы просматривались эти три объекта, ведь пожелание клиента — закон. Когда закончилась пленка, перезарядил фотоаппарат и продолжал щелкать без устали. Подошел черед и Юлию сесть перед медсестрой. Уж тут-то ему было не до фотокамеры: он боялся уколов так, что страх вытеснил все остальное. Едва увидел шприц, стал белее белого халата медсестры. Вот с таким выражением ужаса и страха, готовый заплакать, он и получился на том снимке.

Закрывшись в ванной комнате, тесной от фотоувеличителя и ванночек с растворами, Аркадий несколько вечеров делал отпечатки. Общий снимок на картоне «Новобром», размером восемнадцать на двадцать четыре — ценой по три тысячи, а индивидуальные на гладкой глянцевой бумаге десять на пятнадцать — по две тысячи. Чтобы задобрить классных руководительниц и рассчитывать на дальнейшую поддержку подобных съемок, отдал им фотографии бесплатно. А всего поход в школу принес более ста тысяч. Начало предпринимательской деятельности получилось удачным. Жена ликовала. И в ту ночь уснула, не слыша «ниагарского водопада» за стеной.

*

В детский садик идти не хотелось, поскольку там нет ни детишек знакомых, ни воспитательниц. Тогда решительная Ольга продемонстрировала азы дипломатии: купила за семь тысяч дорогую шоколадку, преподнесла заведующей, а взамен получила «добро» на съемку.

Он зашел в зал, подключил с помощью удлинителя фотовспышку, подготовился к съемке. Дети обрадовались фотографу, как очередному празднику, но воспитательницы отказались от его услуг, поскольку еще не все родители выкупили фотографии, недавно сделанные заезжим мастером. И показали кипу фотографий. Он ревниво просмотрел их, чтобы поучиться композиции группового детского снимка, и недовольно сморщился. Группа была небольшая, вдобавок угол справа, наиболее удаленный от окна, получился темным, тяжелым и, казалось, тянул всех вниз, опрокидывал. «Надо учесть на будущее», — подумал Аркадий, оглядывая зал и источник света.

Неудача в детском садике не огорчила, ведь согласно плану Владимира Павловича в запасе были деревни. Но их много, а в какой гарантирован успех? Для начала решил «прощупать» близлежащие и поехал на центральную усадьбу бывшего совхоза «Маяк». В автобусе пассажиров немного, все одеты бедно, лица угрюмые, сердитые, разве им до фотографий? Чтобы скоротать время, он, будто через видоискатель, незаметно осматривал соседа в потрепанной, старой одежонке. Внимание приковывало суровое лицо с длинным тонким носом и мосластые большие руки. Заднебоковое скользящее освещение создавало достаточный контраст между головой и окружающим пространством, то есть подсказывало сделать портрет в темной тональности. Конечно, темный фон состарит его. Сколько же ему лет? Глаза молодые, подвижные, а на вид — старик, это потому, что работающие с землей всегда выглядят старше. Впрочем, если снять ракурсом снизу, что должно уменьшить нос, то, несмотря на безмерные заботы на лице, получится вполне симпатичный мужик.

Разговорились о деревенской жизни, о людях, и сосед — видимо, сердобольный, склонный всех утешать — обнадежил:

— У нас есть и школа и садик, да оно и прочие селяне, може, захотят на карточку сняться.

Но здесь улов был небольшой: в детском садике было всего-навсего пять ребятишек; кроме них желание сфотографироваться изъявили еще четверо деревенских.

Детей снимать одно удовольствие: они всегда непосредственны, а взрослые, оказавшись перед объективом «зажимались» — делали каменное лицо и неестественную позу, будто проглотили кол. Воспитательница сфотографировалась с дочкой, подумала немного и улыбнулась:

— Сделаю себе гостинец ко дню рождения — снимите меня на портрет. Одну.

Она примерно Ольгина ровесница, ей лет тридцать пять, симпатичная: у нее высокий и открытый лоб, нос прямой, но чересчур тяжеловатый подбородок; не будь этого, лицо ее напоминало бы Афину-Палладу скульптора Фидия. Заметив, как она любовно расчесывала пышные светлые волосы, Аркадий мгновенно, пока модель не успела «окаменеть», чуть присел и щелкнул ее против солнечного света. Этим ракурсом подбородок уберется, а контровый свет создаст венец из светящихся волос. Однажды так же, против света, он снял жену; вышло очень красиво, каждый завиток был проработан. Если и здесь получится хороший портрет, то подруги обязательно захотят сфотографироваться у него. Как говорит Владимир Павлович: «Хороший результат — лучшая реклама». Собственно, таким образом и надо завоевывать клиентов. Как приваживает он рыбу прикормом в одном и том же месте — на впадении Безымянного ручья в Волгу.

Жаль, народу в деревнях крайне мало. Идя к остановке, затем ожидая автобус, он думал, что в нищей сельской глубинке фотоаппаратом не заработать на жизнь, не то что на коттедж.

Подъехал автобус, и Аркадий помог сухонькому небритому старичку втащить тяжеленный вонючий мешок. Старичок затравленно оглядывал редких пассажиров, видимо, готовясь отражать скандал за испорченный воздух.

— Тяжелое и мокрое, что это такое? — недовольно спросил Аркадий, отодвигаясь подальше от мешка и брезгливо вытирая руки.

— Это шкура КРС.

— КРС — это кто? — спросил Аркадий, забыв Чехалинское объяснение этой аббревиатуры.

— КРС — крупный рогатый скот. Одним словом — коровья шкура. Мой племянник прочитал в газете объявление, будто в Москве покупают мокросоленые шкуры, сулят большие деньжищи. Парень молодой, здоровый и рисковый, шибко загорелся, даже намеревался кооператив на этом деле открыть, но охотников не сыскалось. Вот и подговорил, чтобы я мотался по округе, ведь у меня проезд в автобусе бесплатный. Где бы взять силенок, а то шкуру в мешок могу затолкать, даже доволакиваю до шоссе, а в автобус втащить не получается без посторонней помощи. В городке, на автостанции, поможет выгрузить племянник, он здоровый. Так мы и распределили обязанности: он меня встречает и везет на велосипеде груз в гараж. Надо же где-то копить их. Правда, в гараже тепло, шкуры портятся, уже «спалили» несколько. Возможно, и эта такая же, ведь сколько дней валялась необработанная, но я тянул волосы — еще крепкие, не выдергиваются…

Автобус подкатил к автостанции. Старичок в окно показал на рослого парня с велосипедом:

— Вот и президент нашей фирмы.

«Да это же Чехалин!», — удивился Аркадий и только сейчас заметил, что у него поджата нижняя губа, как у свирепого нравом императора Калигулы.

Чехалин близоруко прищурился, всматриваясь в надпись на автобусе, затем прислонил к стене велосипед и, расталкивая пассажиров, энергично вошел в салон. Увидел около дяди однокурсника, смутился. Но не надолго, тут же покровительственно похлопал Конёва, закомандовал. Вдвоем с ним вынесли мешок на тротуар, в сторонку. Пока старичок закреплял его на раме велосипеда, Чехалин рассказывал:

— Вы с Кириллом отбоярились от этого «бизнеса» и даже не представляете, как мудро поступили. В объявлении «забыли» указать, что доставка за наш счет, а ведь пункт приема у черта на куличках — аж в Домодедовском районе! Нанять грузовик туда и назад — это почти «пол-лимона», то есть везти мало шкур нет смысла, всю выручку съедят транспортные расходы. А много не накопишь, поскольку нужно специальное помещение с холодильником. Пытаемся хранить в гараже, обильно посыпаем солью, но и это не спасает: некоторые шкуры портятся, лысеют. А одно из главных требований — чтобы волос был крепким. Мы уже месяц вкалываем, а набрали менее тонны.

Размышляя над словами однокурсника, Аркадий еще больше укрепился в правильности своего выбора. Эх, еще бы как-то избавиться от конкурентов! Собственно, это и заставило перейти на цветную фотографию. Он давно хотел попробовать, но так и не собрался, а тут появился стимул. Конечно, работать с цветом намного интереснее, однако проявка, печать — это такое трудоемкое дело, что за вечер удавалось сделать не более пяти фотографий. К тому же первые блины получались комом: то преобладал синий цвет, и лица были синюшные, то — красный. Даже стыдно вручать клиентам.

Видя его муки, Владимир Павлович посоветовал воспользоваться услугами профессионалов и нарисовал подробный план:

— Ты находишь клиентов, снимаешь, везешь пленку в столицу, там проявят и сделают отпечатки. Легко и качественно.

Действительно, все упростилось, но поездки остались: вначале поиск желающих, затем обработка фотоматериалов в Москве, после чего — раздача готовых снимков. Когда привез фотографии в бывший совхоз «Маяк», то воспитательница, увидев себя такой красивой в ореоле волос, заказала еще десять отпечатков, восторженно перечисляя, кому отправит письмом, а кому отвезет. И помчалась по деревне хвалиться карточкой. Благодаря такой рекламе почти все женщины прибежали нарядные, просили сфотографировать их, «точно Римку Трошину». Это было приятно, как аплодисменты для артиста, и прибавило Аркадию веры в свои силы.

Впоследствии, работая на цветную пленку, он часто применял контровое освещение, и всегда получались отличные портреты. Отдавая деньги, сельские жители с изумлением рассматривали себя, любовались и повторяли слова благодарности. Он застенчиво улыбался, поскольку знал самый главный секрет фотомастерства, точно сформулированный поэтом Василием Федоровым:

Красивы мы, светлей, чем зимы,

Иконописнее, чем Спас.

В том и беда, что мы красивы,

Когда никто не видит нас.

Да, каждый человек считает себя красивым, таким и надо сделать его на фотографии. А это возможно, если заметишь в нем самое хорошее и подчеркнешь, выставишь на передний план, а плохое сгладишь, тогда снимок обязательно понравится.

Если прежде в портрете можно было что-то улучшить и подправить временем проявки пленки или же при печати, то теперь все творчество заключалось только в съемке, и приходилось внимательно присматриваться к портретируемому, чтобы найти «изюминку» и выгодно ее обыграть освещением, ракурсом, правильно подобранным фоном. Не менее важно было разговорить человека, отвлечь, тогда тот забывал о фотоаппарате, не ждал с напряжением щелчка затвора и выражение лица получалось живым. Все это было непросто, зато — интересно и скрашивало тяготы выматывающей курьерской работы.

Выходные и праздничные дни Аркадий проводил в челночной суете. Приемщица фотолаборатории на Тимирязевской уже знала его как оптового клиента, который оплачивает работу по срочному тарифу — «в присутствии заказчика». Он быстренько просматривал проявленные пленки, делал раскадровку и заказывал нужное количество отпечатков. Пока обедал, пока делал покупки в магазине «Фототовары» — заказ был уже готов. Оставалось втиснуться в электричку, на конечной станции — успеть в автобус и, считай, дома, а уже на следующий день вручал готовые фотографии. Это поднимало его авторитет, поскольку клиенты испытывали особенную радость, видя на карточке семейные торжества, еще свежие в памяти. Заметил он, что фотокарточка не вызывает такого восторга, если вручаешь её через месяц, когда изображенные события подзабыты.

4

Беспроволочное «сарафанное радио» давно уже носило по городку слухи о шикарном коттедже известного бизнесмена Гуревича. Восторженно перечислялось количество комнат внизу и наверху, да какая огромная мансарда, плюс джакузи (это новое слово народ произносил, не понимая его значения) с сауной, одним словом — «круто», все сто удовольствий, не выходя из дома. Любой восторженный отзыв был для Ольги, как соль на рану. Она понимала, что сколько ни читай объявления, такой дом продаваться не будет. И тут случилось неожиданное: убили Гуревича. Вышел из пятиэтажки от своей любовницы, сел в автомобиль, повернул ключ зажигания и — микрорайон оглушило взрывом страшной силы. С деревьев осыпался пушистый иней, словно пытаясь укрыть искореженность окровавленного, дымящегося автомобиля. Примчались милиция, «скорая». Но спасать было некого.

«Сарафанное радио» принялось искать причины первого в нашем городке заказного убийства и сразу же выдвинуло две версии: либо ревность, либо финансовые долги за строительство коттеджа. Но первая отпала сразу, поскольку любовница уже не девочка — сорокалетняя мать-одиночка, самостоятельная, как говорили бабушки, тем самым уважительно подчеркивали ее женскую мудрость, благодаря которой удалось заставить любовника купить ей квартиру здесь, в противоположном от законной жены конце города. Связь со строительством шикарного особняка в «Долине избранных» также не подтвердилась, потому что соседей не взорвали, а ведь и те неизвестно откуда брали деньги на стройку.

Но «сарафанное радио» — на то и «сарафанное». Вскоре по городку прошел слух об интеллигентном высоком старике, том самом, которого видели около искореженного автомобиля и запомнили его слова: «Бог все видит и за все потребует ответа. Не будьте богаты, и у вас не появятся враги».

Тогда никто не задумался над смыслом высказываний, похожих на евангельские. Только позже узнали, что он москвич, недавно поменял свою двухкомнатную квартиру на однокомнатную плюс большую доплату, но оказался здесь. У квартирных жуликов была отработанная схема обмана одиноких стариков. Как только лох-клиент подписывал документы, его сажали в автобусик и увозили подальше от столицы, в заранее купленные избы. В Тверской области подготовкой жилья занимался Гуревич. Ныне покойный. Знать, чем-то не угодил подельникам.

«Сарафанное радио» еще не закончило обсуждение темных делишек Гуревича, как по городу пополз слух, что его дочь вдруг собралась за границу и срочно продает недостроенный особняк. В маленьком городке все новости расходятся быстро, причем с мельчайшими подробностями.

Ольга рассчитывала, что жесткий цейтнот заставит богатую наследницу продать дом дешево, не торгуясь. Вот и спешила осмотреть предмет своей зависти, пока никто не опередил.

Кроме себя в смотровую комиссию включила брата, сына и мужа. Но Аркадий попытался уклониться от поездки, надеясь так расстроить сделку:

— Ты забыла, что у сына школьное собрание. Надо бы узнать, как идет учеба. Давненько н и к т о и з н а с не был в школе, — сказал он, акцентируя слова «никто из нас», как бы упрекая жену за чрезмерное увлечение шабашками да поиском коттеджей. И выглянул в окно, из которого виднелся школьный двор с баскетбольной площадкой, песочницами, поломанными качелями. Дети предоставлены сами себе и развлекались кто как мог.

…В воображении встала древняя Спарта, известная всей Греции своим воспитанием. Детей не пеленали, отучали от страха перед темнотой и одиночеством, от капри­зов и нытья. Они вырастали здоровыми, смелыми, неприхотливыми к еде. Куплен­ные или наемные педагоги не допускались к детям. Девушек воспитывали в семье, их также обязательно развивали физически. В семь лет мальчиков отбирали от родителей и объединяли в небольшие отряды. В условиях суровой дисциплины им прививали любовь к Родине, учили ее защищать, поэтому большое внимание уделялось физическому развитию детей и закаливанию. Развивали силу, выносливость, храбрость, ловкость, находчивость, дисциплину, умение подчиняться и приказывать. Мальчиков обучали письму и чтению, игре на музыкальных инструментах, хоровому пению, заставляли говорить четко и кратко — лаконично. Во главе каждого отряда — агелы — был человек, знаменитый мужеством и рас­судительностью. Дети во всём брали с него пример, подчинялись ему и покорно терпели наказания.

А в современной школе роль наставников исполняют женщины, дети зовут их «училками».

— Нечего туда ходить, там все нормалёк, — ломающимся баском пробурчал Юлий.

Очень уж не хотелось ему отставать от одноклассника Фимки Наумова, который недавно переселился в «Долину избранных», вдел в ухо колечко, ходит важный, пальцы веером, смотрите, я — крутой. Пора Фимку ставить на место: скоро колечко и коттедж будут не только у него.

— Вчера «училка» все время держала у носа платочек, может, загрипповала и не придет, — добавил он.

Ольга одобрительно кивнула сыну и победно глянула на мужа.

Комиссия поехала в зареченскую часть города на автобусе.

В лучах яркого весеннего солнышка, на фоне сочной зелени травы и кустов, краснокирпичный дом смотрелся шикарно. Особую прелесть ему придавали всякие прибамбасы в виде балкончиков-мансард и круглая, вроде тирольской шапки, с изломами крыша. Но внутри — никакой отделки. Аркадий ужаснулся, представив, сколько понадобится денег, а главное — сил и времени! От грустных мыслей не могла отвлечь песня из магнитофона, который стоял на подоконнике.

— Даже если дом отдадут бесплатно, у нас никаких финансов не хватит обустроить даже один этаж, — мрачно сказал Аркадий.

Ольга сурово глянула на него, будто говоря тираду о мужиках, которые для оправдания своего покоя вечно изыскивают заумные доводы. И принялась восхищаться просторной кухней и планировкой зала.

Видя, как азартно заблестели ее серые глазки, Аркадий показал пальцем в оконный проем:

— Ты только посмотри вокруг: что здесь хорошего? Место на низком берегу реки, будто в яме, не зря название — «Долина избранных» горожане произносят с иронией. А по соседству — кладбище. Даже сквозь орущий магнитофон слышно, как оркестр тянет похоронный марш. Представь — ежедневно такая унылая музыка: да тут с ума сойдешь! Никакой распрекрасный зáмок и даром не нужен. Ведь, правда, Юлий?!

Сын сделал вид, что увлечен музыкой, и промолчал. Но по лицу видно, что он на стороне матери: коттедж, как у Фимки, это круто! К тому же знал, если мать что-нибудь решила, то так и будет. А насчет похоронного марша — это очередная отцовская страшилка, ведь каждый слышит, что хочет слышать. Лично он тащился от «Куклы» и незаметно отбивал ногой ритм припева:

По ниточке, по ниточке ходить я не желаю,

Отныне я, отныне я — жива-а-я-я.

Владимир Павлович промолчал, видимо, придумывал очередной афоризм. Как всегда, он был одет со вкусом: золотистый галстук гармонировал с коричневой рубашкой. Стараясь не испачкать польскую дубленку тоже коричневой кожи, он деловито осматривал комнаты и громко щелкал пальцами правой руки. Это означало, что ему все нравилось. Закоренелый холостяк, он уже начал задумываться о своей грядущей одинокой старости, оттого-то ухватился за Ольгину идею собственного дома, в котором будет настолько просторно, что найдется и для него одна-две комнаты. Здесь, на первом этаже, он присмотрел такой укромный уголок, где и не помешает никому, и жить будет в семье, среди родственников. Возможно, Гуревич как раз и планировал эти комнаты для своих родителей.

Никто не хотел замечать вопиющий недострой, и тогда Аркадий решил во что бы то ни стало склонить на свою сторону жену и шурина. Но как?

— Над этим домом висит рок. Возможно, всякого нового владельца постигнет участь Гуревича, — устрашающе проговорил Аркадий.

— Его убили не из-за коттеджа, а за махинации с московскими квартирами, — отбила удар Ольга.

Чтобы не слушать перепалку родителей, Юлий придвинулся к подоконнику, поближе к магнитофону, и мурлыкал в унисон песенке:

К рукам моим тянутся тонкие нити,

Как будто на сцене без них я споткнусь.

Эй, там, наверху, вы меня отпустите,

Без нитей невидимых я обойдусь.

Голос певицы резонировал в пустоте огромного здания, заглушал и родителей, и Юлия.

Аркадия охватило отчаяние, какое бывает, когда автобус тронулся, а ты бежишь вослед, хотя знаешь, что это напрасный труд. Так и сейчас — он сопротивлялся по инерции, лишь бы не бездействовать. Рискуя переломать себе ноги на завалах строительного мусора, он пошел вокруг дома, внимательно осматривая стены, и вдруг заметил на тыльной части две кривых трещины, которые протянулись от земли до крыши, как стволы молоденьких деревьев, тончая кверху. Вот это удача, это веский аргумент! Правда, Владимир Павлович счел это мелочью, но Ольга вмиг отрезвела, поскольку даже надтреснутая чайная чашка вызывала у нее скверные суеверия о разбитой жизни, и такая посуда сразу выбрасывалась.

С сожалением оглядываясь на несостоявшуюся покупку, она высказала членам комиссии только что родившуюся мысль:

— А вдруг кто-нибудь захочет вот так скоропостижно уехать? На большую вещь покупателя найти труднее, чем на несколько маленьких. А тут — мы! Предлагаем взамен недостроенного коттеджа трехкомнатную квартиру, гараж, дачу.

Владимир Павлович с сомнением покачал головой:

— Смотря в какой стадии постройка, а то могут потребовать еще и доплату.

— Пусть. Не зря же мы ездили в Польшу, да и сейчас в свободное время не сидим у телевизора.

— А на что достраивать? — недовольно спросил Аркадий. Он целиком и полностью разделял мнение Инги, что жить в собственном доме очень хлопотно. Хозяину (сына, конечно, не заставишь, а Владимир Павлович никогда не держал в руках ничего, кроме карандаша и ручки) придется в ущерб собственным занятиям постоянно что-нибудь приколачивать, подстругивать, расчищать и латать, а от самого слова «недостроенный», как от свистящего вращения бормашины, ныли зубы.

— Владимир Павлович продаст свою однокомнатную, а не хватит — возьмем ссуду и постепенно будем рассчитываться. Но надо торговаться. Брат правильно говорит: «Всякая торговая сделка, это состязание: кто — кого».

Владимир Павлович услышал свой афоризм и самодовольно улыбнулся.

— Главное, было бы что достраивать, — категорично добавила Ольга. Ветерок взъерошил ей рыжие волосы гребешком, и вид у нее был петушино-воинственный.

Начиная с этого момента, она уверовала, что найдутся желающие меняться: мало ли таких, как дочь покойного Гуревича, а ведь квартиры продашь быстрее, чем коттедж. В книге про бизнес Аркадий нашел и запомнил хорошую фразу: «Чем уникальнее и необычнее предмет, тем труднее найти на него покупателя. Обыкновенным людям нужны обыкновенные вещи, а девять десятых людей в мире — обыкновенные люди».

При каждом удобном случае он повторял её и пугал жену:

— Эта истина касается всякого владельца коттеджа, который надумает его продавать. В том числе и нас.

— А мы тут при чем?

— Мало ли чего, — нагнетал он. — Не заладится совместная жизнь, потребуется развод и раздел имущества.

— Ну, это нам не грозит.

Решительная и деятельная, она в тот же вечер компьютером нарисовала дом с зеленым газончиком и под ним броское объявление: «На кирпичный недостроенный дом меняется трехкомнатная квартира с доплатой», а внизу, как водится, наделала язычков с телефоном и адресом. И размножила этих листовок в излишнем для маленького города количестве.

Аркадий уступил женской настырности, согласился расклеить их по городу, утешая себя тем, что дураков-охотников не отыщется.

На велосипеде он подъезжал к остановке, застенчиво выжидал, когда толпа втиснется в автобус, затем в спешке обливал клеем листок и припечатывал к стенке, где и как придется. Вешать собственное объявление — то же, что привлечь внимание толпы и г р о м о г л а с н о п р и з ы в а т ь к чему-то выгодному для себя. Такое не всякий сможет.

— Неужели так разбогател? — вдруг услышал он за спиной насмешливый знакомый голос и торопливо сунул в целлофановый пакет листовки и клей. Действительно — Чехалин. Поджав нижнюю губу, тот близоруко вчитывался в объявление, приляпанное сикось-накось, а Конев мучился, думая, что бы ответить на насмешку, и переживал за клей, который впопыхах сунул, не успев закрыть. Как бы не разлился.

— Верной дорогой идете, господин Конёв, — Чехалин отечески похлопал бывшего однокурсника по плечу. — У капиталистов любой инженер имеет свой загородный дом. Мы теперь тоже строим капитализм, значит, пора и нам обзаводиться недвижимостью.

— Уж прости, золотая рыбка, старуха моя пуще прежнего вздурилась, — наконец-то нашелся Аркадий, ответил приятелю в тон.

— Дерзай, Конёв, сейчас время самое подходящее. Отныне все наши желания будут заодно с нашими возможностями! Капитализм, он всех делает богатыми! Ладно, я поехал, мой автобус катит.

От неожиданности, усиленной чувством вины за расклейку листовок, Аркадий растерялся, и только позже вспомнил, что надо было спросить Чехалина о шкурном бизнесе: продолжает ли он свое дело и сумел ли стать миллионером?

5

Пришла Инга, как всегда яркая, шумная:

— Мой Васятка не у вас? Интересно, где его носит? Пришла с работы, — его нет. Да, чуть не забыла самое главное: прочитала на остановке ваше объявление! Ну, вы даете! Прямо картина Пукирева «Неравный брак»! Отчаянные ребята! Неужели кто-то клюнет?

Все же и на такой, по мнению Инги, неравный обмен охотники нашлись. Одной из первых откликнулась пожилая женщина с бревенчато-кирпичной избой, около мясокомбината. Улица называлась «проезд», будто в насмешку, ибо не надо особого воображения, чтобы представить, какая там грязь весной и осенью.

Хозяйка не хотела упускать редкий шанс и, обращаясь к Владимиру Павловичу, как к самому старшему, все норовила показать кирпичную пристройку и гараж:

— Строения кирпичные, как вы и просили в объявлении. Ворота железные. А за огородом выкопан пруд. В нем пацаны ловят рыбешек, но можно развести гусей, это доходное дело, меняйтесь, не прогадаете. Дети мои перебрались в столицу, а мне тяжело с огородом, с печками, да и на кой ляд столько места одной-то. А вас вижу вона сколь, от малого до старого.

Слово «старый» задело Владимира Павловича, к тому же с мясокомбината пахнýло специфическими запахами. Он брезгливо зажал платочком нос и покачал головой, как бы говоря «нет». Но и без его намеков Ольга решила отказаться. Аркадий ликовал, что здесь его вмешательство не потребовалось.

Следующий дом оказался в «Долине избранных» (в «яме», так это место язвительно окрестил Аркадий), между трещиноватым «зáмком» и хоромами бывшего директора горторга. Цокольный и первый этажи были перекрыты бетонными плитами, а второй выложен до подоконника. Работ здесь предстояло еще больше, чем в доме Гуревича. По соседству, в разной стадии готовности, сгрудились вдоль реки двухэтажные дома. Отделенные друг от друга небольшими кусочками земли, они казались железнодорожным составом.

Аркадий стал искать веский контраргумент, который бы вынудил Ольгу отступиться. Из разговора с хозяевами выяснилось, что сюда не подведен газ и пока планируется электрическое отопление.

— Разве можно зимой отопить электрокаминами такую махину? — злорадно спросил Аркадий.

Хозяева, молодая супружеская пара, попытались что-то ответить на этот выпад, но Владимир Павлович не дал. Рассчитывая на их неопытность, он продолжал настырно торговаться и предлагал сумму доплаты вполовину меньшую, надеясь сэкономить деньги на кладку стен и частичное обустройство первого этажа. Но хозяевам хотелось оказаться в благоустроенной квартире, а на доплату купить дорогую мебель, машину-иномарку, оттого и не уступали ни рубля:

— Район престижный, тут построились и завершают отделку известные в городе люди, среди них большие начальники, уж они себя не обидят, со временем проведут и газ, и все, что угодно, — отстаивали свой интерес молодые, будто знали афоризм Владимира Павловича: «Торговая сделка — это состязание: кто — кого».