* * *
Слышишь, птица тихо ходит
там — внутри — во мне?
Ищет небо — не находит —
небо где-то вне.
Мне она поет беззвучно
там — внутри меня.
Ей одной безумно скучно,
страшно изо дня
в день по дну кромешной бездны
в темноте плутать —
там, где крылья бесполезны,
там, где — умирать,
так и не увидев неба,
не взмахнув крылом, —
лишь идти своим же следом —
за собой кругом.
Слышишь, птица как танцует
в вечной темноте
под мелодию простую
пустоты во мне?
Глухо, гулко эхо где-то
бьется… Пустота.
Жутко жить на этом свете,
жутко, господа.
* * *
В строфу уместить катастрофу,
суметь дотянуть до конца
строфы, сохраняя эпоху
под сердцем кусочком свинца.
Раскинуть вдруг крыльями руки,
пометив пространство крестом…
Мишенью для вас стану, суки!
Стреляйте — и жрите потом.
Четырнадцать тысяч младенцев
убейте вы в сердце моем —
куда мне от этого деться
с моим неподъемным крестом!
Втопчите в говно мое сердце,
залейте мне глотку свинцом
и вновь в Вавилон иль в Освенцим
шутя превратите мой дом.
Сожгите мой мир, чтоб согреться.
Пусть пляшут на ваших весах
четырнадцать тысяч младенцев
кровавых в безумных глазах.
От этой избавиться боли
поможет лишь новая боль.
Зачеркнутый крестиком нолик.
И вновь — пустота за чертой.
* * *
Накликали любимую беду.
По-лебединому любили —
от боли — к новой боли.
А если умирать — то налету, —
решили —
и прожили жизнь в неволе.
Промучились мечтая — меч тая́
для битвы за свободу от себя.
И победили. Будет лишь беда.
Одна на всех.
Отныне — навсегда.
* * *
Моя непрожитая жизнь
за мной бродила по пятам,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.