Бесплатный фрагмент - Коломенский текст

Фантастика — основа литературы

Как только появились первые творцы литературных произведений, тут же возникли и те, кого ныне называют литературоведами. Эти люди самовольно наделили себя правом разрабатывать некие каноны и правила и начали объяснять писателям, что именно те создали: рассказ, поэму, роман, сонет и т.д, и т. п. Самим писателям, разумеется, все эти литературоведческие потуги регламентировать их творчество абсолютно не нужны и малоинтересны. Тем не менее, литературоведы научились прекрасно существовать, невзирая на желание и мнение тех, чьё творчество они комментируют. Более того, часть из них, назвавшись критиками, начали указывать писателям, что те сделали не так, какие литературные правила нарушили, и о чём на самом деле написали!

Чем больше развивалась литература, тем большую власть захватывали литературоведы. В конце XIX — начале ХХ веков они попытались проглотить больше, чем могут переварить. Процесс переваривания длится по сей день, и конца ему не видно. Что же произошло? Под влиянием научно-технического прогресса и сопутствующего ему значительного падения веры в чудеса литературоведы решили разделить литературу на фантастику и реализм. То есть они фактически попытались отделить часть литературы от её основы и, конечно же, ничего хорошего из этого не вышло. Почему? Да потому что прежде чем что-либо разделить, требуется чётко определить, в чём состоит различие составных частей.

Чем же фантастика отличается от реализма? Вот уже более ста лет литературоведы стараются ответить на этот вопрос, изобрели массу терминов, определений и трактовок, но так и не выработали общепринятого определения, что же такое фантастика — жанр, направление, художественный метод, разновидность, вид или род литературы? Единственное, что можно утверждать без колебаний и сомнений — ныне русское слово «фантастика» происходит от греческого «phantastike», в переводе означающего «искусство воображать».

Но ведь и в основе реализма тоже лежит воображение писателя! Писатель использует воображение для создания сюжетов и персонажей. В реальности Анна Каренина или братья Карамазовы вряд ли существовали, а если и были какие-то прототипы, то их жизнь и судьба наверняка отличались от описанных в романе. Таким образом, можно утверждать, что вся художественная литература, по сути, является фантастикой!

Но кроме художественной литературы есть ещё и документальная: например, летописи, мемуары. Однако, существует и выражение «врёт, как очевидец». Потому что одно и то же событие разные люди воспринимают и описывают по-разному, и, следовательно, дают искажённую, а не точную картину. То бишь, фантазируют на тему.

Приведу пример из собственной жизни. Одно время я работал на заводе в структуре, занимавшейся ремонтом электрической части станков. Когда в одном из цехов ломался станок, энергетик цеха звонил в наше бюро, и кто-то из свободных в данный момент сотрудников отправлялся устранять поломку. Когда начальник бюро посылал на вызов меня, я брал приборы и инструменты и шёл в цех. Там я брал в помощь местного электрика (работать в одиночку запрещают правила электробезопасности), раскрывал электрическую схему станка и старался понять, авария в какой из цепей управления может привести к тому сбою в работе, на который жалуется станочник. Устранив неисправность, я уходил. Таким образом, меня видели в цеху всего три человека: станочник, электрик и энергетик цеха. Последнему я сообщал, что ремонт закончен, и станок уже работает.

Вместе со мной в бюро ремонта станков работал парень по имени Гена Якутов. Он не очень любил ломать голову над электросхемами. Придя в цех, Гена вместе с местным электриком начинал просто тупо проверять на целостность все электроцепи станка и прозванивать их на предмет пробоя на землю. А так как цепей этих много, работа затягивалась. А современный завод — это огромный конвейер. Остановка одного станка вскоре приводит к простою всех прочих в технологической цепочке обработки детали. То есть, встаёт пролёт, потом цех, потом следующий цех и так далее.

Вскоре рядом с Геной собирается немалая толпа начальства: энергетик цеха, мастер участка, заместитель начальника цеха по оборудованию, начальник цеха, заместитель главного энергетика завода, и т. д. и т.п., вплоть до заместителя главного инженера завода. Всё это начальство, конечно, появляется рядом с Геной не одновременно, а чем дольше длится ремонт, тем более высокий чин прибегает. И все эти начальники видят, как Гена в поте лица вкалывает, стараясь устранить поломку станка. В конце концов, «методом тыка» обнаруживается неисправная цепь, а в ней отказавший элемент, и вот, наконец, станок заработал. Все начальники вздыхают с облегчением и расходятся по своим рабочим кабинетам. А Гене Якутову регулярно выписывается премия за хорошую работу.

К чему я это всё рассказываю? Когда я увольнялся, главный энергетик, в чьём подчинении было наше бюро, никак не мог понять, почему мой непосредственный начальник не желает меня отпускать.

— Чего ты за него держишься? — спросил он. — Я этого Калабухина совершенно не знаю. Вот Якутов — это да, замечательный работник! Его я прекрасно знаю, не раз видел, как он работает. А кто такой Калабухин? Кто его знает? Кто видел, как он работает?

А теперь представьте, что напишет в своих мемуарах тот главный энергетик завода обо мне и Гене. И что самое противное — он будет полностью уверен, что написал только правду, ни в чём не ошибся и не соврал. Вот такая «документальность» мемуаров, вот такой реализм!

То же самое можно сказать в адрес летописцев и историков. Возьмём, к примеру, Троянскую войну, произошедшую на рубеже XIII — XII веков до нашей эры и столь красочно и подробно описанную Гомером в «Илиаде». В тот период Троя представляла собой поселение, площадью свыше 200 тыс. м² и населением от шести до десяти тысяч жителей. Греки осаждали Трою ДЕСЯТЬ лет, и когда та, наконец, пала, они в ярости часть троянцев уничтожили, уцелевших превратили в рабов, а город предали огню и разгрому. На эту тему написана масса книг, снято несколько фильмов, и каждому образованному человеку известны такие имена как Агамемнон, Одиссей, Менелай, Ахилл, Патрокл, Парис, Гектор, Кассандра, Елена Прекрасная и т. п.

А через тысячу лет после разрушения Трои аналогичная история произошла во время Третьей Пунической войны между Карфагеном и Римом. Осада Карфагена длилась ТРИ года. И это при том, что население Карфагена по разным оценкам составляло в ту пору от пятисот до семисот тысяч человек, а сам город занимал площадь около двадцати квадратных километров! Сравните масштабы Трои и Карфагена и длительность войн. Либо греки воевали хуже римлян, либо троянцы защищались лучше карфагенян. Словом, в 146 году до нашей эры римляне, наконец, прорвали оборону Карфагена и ворвались в город. Уличные бои продолжались ещё неделю. Из жителей Карфагена в живых осталось около пятидесяти тысяч человек, все они были обращены в рабство. Римляне подожгли город, и тот горел шестнадцать суток! Затем Карфаген был буквально стёрт с лица земли, а его территория распахана и засеяна солью, чтобы ничто живое не выросло на этой проклятой римлянами земле.

А теперь назовите имена героев Третьей Пунической войны. Не можете? А ведь она гораздо масштабнее и на целую тысячу лет ближе к нам, чем Троянская. Единственное, что связывает нас с теми событиями — это фраза «Карфаген должен быть разрушен!», но я сомневаюсь, что многие из наших современников могут назвать имя римского сенатора, которому этот военный клич принадлежит.

Почему же мы так мало знаем об осаде Карфагена? Неужели у римлян не нашлось своего Гомера? Нет, причина в другом: Рим пожелал стереть с лица земли не только город и его жителей, но и саму память о нём. Была уничтожена вся литература Карфагена, за исключением одного трактата о сельском хозяйстве, написанного Магоном, тот был сохранён по специальному постановлению римского сената с целью дальнейшего перевода на латинский язык! Историю, как известно, пишут (и переписывают) победители. И как, зная это, можно доверять хроникам и летописям? Каков в них процент реализма?

Однако, как говорится, вернёмся к нашим баранам.

Конечно, воображение воображению рознь. Фантазии писателя-реалиста не выходят за пределы известного нам мира. Его персонажи и сюжеты вполне могут существовать в реальности, даже если автор «врёт, как очевидец». Поэтому единственным признаком, отличающим фантастику от реализма, является наличие в произведении «фантастического допущения», то есть такого фактора, которого в реальности пока нет или вообще не может быть.

Практически все жанры и формы, существующие в реализме, имеются и в фантастике: проза, поэзия, драматургия, детектив, сатира, юмор, военные приключения, женская и детская литература, пародия, памфлет и т. д. А вот обратное утверждение неверно. Литературоведы выявили в фантастике следующие дополнительные жанры:

Футурологическая фантастика. Утопия, антиутопия, постапокалипсис.

Миротворческая фантастика.

Мистическая фантастика. Ужасы (хоррор).

Фантасмагорическая фантастика.

Космическая опера.

Научная фантастика.

Социальная фантастика.

Киберпанк.

ЛитRPG.

Альтернативная история. Криптоистория.

Фэнтези.

Это далеко не полный список. Кроме того, существует мнение, что некоторые из вышеуказанных жанров не являются самостоятельными, а входят в массив научной фантастики. Это сугубо литературоведческие споры, я влезать в них не собираюсь и применяю слово «жанр», чтобы не грузить читателя иными терминами, о правильности употребления которых в том или ином случае спорят сами литературоведы. Пусть фантастоведы сами отрабатывают свой хлеб и решают возникающие проблемы.

Писатели, как оказалось, не желают ограничивать свою фантазию какими-либо искусственными рамками и создают произведения, в которых смешивают разные жанры фантастики, что заставляет литературоведов ломать головы над определением новых жанров литературы.

Да и жизнь не стоит на месте, и то, что вчера было фантастикой, сегодня становится реальностью. К примеру, предсказанные фантастами подводные лодки, сотовая связь, роботы, компьютеры, телевидение, космические полёты и многое другое сейчас стали обыденностью. К чему же теперь относить произведения, в которых они описаны: к фантастике или реализму? Основной признак фантастики фактически исчез!

Литературоведы нашли следующий выход. Они заявили, что фантастика — это не только жанр, но и метод. То есть, если писатель вводит в произведение некое допущение, которое, по мнению его современников и сограждан, не могло существовать в то время и в том месте, то перед читателем — фантастическое допущение, и, соответственно, фантастика. Таким образом, роман Жюля Верна о приключениях капитана Нэмо на подводной лодке «Наутилус» и сегодня остаётся научно-фантастическим, несмотря на то, что подводные лодки уже давным-давно существуют в реальности. Следуя этой же логике, «Илиада» и «Одиссея» Гомера — реализм! Потому что древние греки и сам Гомер верили в существование олимпийских богов и всяческих чудовищ вроде кентавров, циклопов и сирен. То есть, любое произведение нужно рассматривать в контексте реалий того времени, в которое оно создавалось.

Казалось бы, вот оно — найдено, наконец, чёткое определение, что в литературе следует относить к жанру «фантастика». Однако, это определение работает только в пределах «научной фантастики». Да и то не всегда. Ни писатель, ни литературовед, ни читатель не могут в точности знать всех пределов, которых на момент написания какого-либо произведения достигла наука. Сами учёные, порой, этого не знают, так как результаты многих исследований по разным причинам долго остаются засекреченными. Да и невозможно, как говорится, объять необъятное! Видимо, поэтому в России в издательстве П. П. Сойкина с 1889 по 1917 год еженедельно выходил журнал «Природа и люди», на страницах которого печатали фантастические романы о полёте в космос, о мире микроорганизмов или о существовании жизни на Марсе. И в этом же номере публиковались научно-популярные статьи о том, в какой мере все эти сюжеты соотносимы с фактами, установленными современной наукой. К сожалению, в дальнейшем подобная практика исчезла, что однажды привело к достаточно печальным и одновременно комическим последствиям.

Вечером 30 октября 1938 года, в канун «Дня всех святых», когда американцы отмечают традиционный праздник шуток и розыгрышей «Хэллоуин», артисты «Mercury Theatre» решили поставить в своей часовой радиопрограмме инсценировку романа писателя-фантаста Герберта Уэллса «Война миров», перенеся его действие в Нью-Джерси 1939 года. Передача началась с вполне прозаического дикторского текста:

— Дамы и господа! Радиовещательная корпорация «Коламбиа» рада представить вам Орсона Уэллса и труппу «Меркьюри-театра на открытом воздухе» в инсценировке романа Герберта Джорджа Уэллса «Война миров».

Сразу же после этого радиослушатели услышали сообщение о погоде на завтра, затем начался концерт лёгкой музыки. Многие радиослушатели уже позабыли о только что объявленной инсценировке и не могли и предположить, что передача идёт в её рамках.

Внезапно концерт был прерван, и диктор объявил, что из обсерватории в Принстоне профессор-астроном Ричард Пирсон (озвучен Орсоном Уэллсом) только что сообщил о чрезвычайно странных ярких вспышках на поверхности Марса. Прерванный концерт возобновился. Но вскоре его снова прервали сообщением, что, по словам астронома, от Марса в сторону земли движется какое-то крупное тело. Возобновившийся концерт стал прерываться всё чаще, сообщения следовали всё сенсационнее. Многие радиослушатели теперь уже не обращали на музыку внимания, а с нетерпением ждали очередной удивительной информации.

К передаче подключился «собственный корреспондент» радиовещательной корпорации «Си-Би-Эс», который срывающимся от волнения голосом поведал о падении близ деревни Гроверс-Милл, что в восьми километрах от Принстона, гигантского метеорита с Марса. Следующее сообщение он передавал уже с места происшествия, описывая радиослушателям увиденный им громадный кратер, массовые человеческие жертвы и толпы любопытных, которых разгоняла полиция. Тут же последовало интервью с фермером, на чьё поле упал метеорит. Со слезами в голосе фермер вещал о пропавшем урожае, погибшем скоте и убитых соседях.

Внезапно снова зазвучал срывающийся голос репортёра. Оказалось, что метеорит — это громадный металлический цилиндр, у которого начала медленно подниматься массивная крышка. Радиослушатели затаили дыхание. А репортёр передавал, что из-под поднявшейся крышки показались странные существа, которые стали спускаться на землю и вытаскивать из цилиндра непонятное оборудование, оказавшееся в дальнейшем оружием небывалой разрушительной силы. Действие этого оружия было марсианами незамедлительно продемонстрировано, их «лучи смерти» буквально испепеляли всё вокруг.

Тут же последовала информация, что власти немедленно стянули к Гроверс-Милл регулярные войска и окружили место падения цилиндра марсиан. Репортёр сразу же взял интервью у солдата из оцепления, затем в разговор включился профессор-астроном, которого перебил офицер, командующий прибывшим подразделением, потребовавший срочно освобождать территорию, где могут начаться боевые действия с марсианами.

Напряжение нарастало. Радиослушатели воспринимали всё как реальность. А тут ещё по радио с обращением к населению выступил министр внутренних дел, призывавший к спокойствию и уверявший, что армия и полиция всё контролируют.

Новый репортаж с места события буквально поверг людей в шок. Марсиане применили своё оружие, испепелив армейское оцепление, а затем и деревню. «Убегая» от наступающих марсиан, репортёр успевал описывать забитые беженцами дороги, горящие дома, обезображенные трупы. И всё это на фоне ужасного скрежета, воя и взрывов.

Внезапно эфир наполнился только грохотом взрывов, а когда наступило затишье, чей-то голос произнёс:

— Эй, есть тут кто-нибудь? Есть тут…

Радиоприемники замолчали. Молчали они не долго, затем послышалось очередное выступление профессора, какие-то интервью, но их слушать уже было некому. Людей охватила паника. Приняв всё за реальность, люди бились в истерике, выпрыгивали из окон, хватали первое попавшееся под руки и выбегали из домов. Дороги забили массы машин, которые неслись, не соблюдая правил. У людей было одно желание — спрятаться, убежать от того ужаса, который несут марсиане.

В госучреждениях, полицейских участках, больницах не переставая звонили телефоны, люди умоляли спасти их. Правда, были и воинственные требования: открыть арсеналы и раздать народу оружие, срочно минировать дороги на пути следования марсиан и даже направить на них лётчиков-смертников на наполненных взрывчаткой самолетах. Впоследствии телефонные компании отметят, что линии в эту ночь были нагружены впятеро больше обычного. Пробки из Нью-Йорка, Трентона и Филадельфии растянулись почти на 100 км.

Появились и свидетели, которые заявляли, что своими глазами видели все бесчинства марсиан и буквально чудом избежали смерти. Их красочные описания только подогревали панику. Люди утверждали, что видели молниеобразные залпы «лучей смерти» пришельцев и чувствовали запах их отравляющих газов.

Радиопостановку слушали и на Западном побережье. В её кульминационный момент вышла из строя электростанция городка Конкрет в штате Вашингтон; жители Конкрета не сомневались, что линии электропередачи уничтожены наступающими марсианами.

Примерно через сорок минут после начала постановки диктор напомнил о вымышленности описываемых событий. Затем профессор Пирсон описал завершение атаки пришельцев, которых погубило отсутствие иммунитета к земным бактериям. В конце часа Уэллс вышел из образа профессора Пирсона и поздравил слушателей с Хэллоуином.

По сообщениям газет, постановку слушали около шести миллионов человек, и примерно пятая часть из них приняла её за реальные новостные репортажи. Многие или не слышали начало программы с предупреждением о вымышленности событий, либо забыли про него после начала концерта.

Когда слушатели радиопостановки узнали о розыгрыше, их страх сменился гневом. Многие из них подали в суд на радиовещательную корпорацию «Си-Би-Эс», требуя компенсацию морального вреда. Все иски были отклонены, но Орсон Уэллс настоял на компенсации материального вреда мужчине, который испортил свои новые туфли, убегая от марсиан.

Между прочим, в то время Герберт Уэллс уже давно и прочно считался писателем-фантастом, а написанные им книги у литературоведов являлись и являются до сих пор образцами жанра «научная фантастика». А для довольно большой группы американских радиослушателей 1938 года, очевидно, война с марсианскими пришельцами была вполне возможна и реальна!

И подобное разногласие между утверждениями литературоведов и мнением обычных людей, оказывается, далеко не единично. Всего лишь через десять лет после американского инцидента подобный же случай произошёл в Эквадоре. В феврале 1949 года газета «El Comercio» в Кито сообщила о замеченных над городом НЛО. Через несколько дней Леонардо Паэс и Эдуардо Алькарес поставили спектакль по Уэллсовской «Войне миров» на местной радиостанции. Полиция и пожарные выехали из Кито на место мнимой высадки марсиан. Когда розыгрыш был раскрыт, толпы разгневанных эквадорцев напали на радиостанцию и редакцию «El Comercio». Погибли шесть человек, включая племянника и возлюбленную Паэса, а сам он впоследствии эмигрировал в Венесуэлу.

Как видите, тезис литературоведов, что если писатель вводит в произведение некое допущение, которое, по мнению его современников и сограждан, не могло существовать в то время и в том месте, то перед читателем — фантастическое допущение, и, соответственно, фантастика, практически не работает. Кто-то верит в существование пришельцев, кто-то — нет, и, как сказал один персонаж известного советского фильма «Карнавальная ночь»:

— Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе — науке не известно!

И как же тогда, уважаемые литературоведы, рассматривать произведения «в контексте реалий того времени, в которое оно создавалось»? Реалии-то, оказывается, далеко неоднозначны.

А ещё через несколько лет после вышеописанных событий в США и Эквадоре писатели преподнесли литературоведам очередной сюрприз в виде так называемого «магического реализма»! Что это за жанр? В произведениях магического реализма фантастическому допущению придаётся статус реального или даже обыденного явления. Как это реализуется на практике? В произведении сталкиваются два мировоззрения: европейское рациональное и, грубо говоря, дикарское языческое.

Допустим, местом действия произведения являются Африка. Для местных негров, живущих верованиями предков, наличие всяческих добрых и злых духов, языческих божков, магия шаманов — реальность, а для попавшего в эти места цивилизованного европейца — фантастика. И вот этот европеец становится свидетелем того, как реализуется нечто, что он считал невозможным, а местный абориген — обыденным. Допустим, засуха губит урожай. Шаман проводит магический ритуал, и над полем сгущаются невесть откуда взявшиеся тучи, и проливается долгожданный дождь. Причём, дождь идёт именно там, где он нужен, а за пределами поля с посевами по-прежнему стоит засуха. С точки зрения европейца произошло явное чудо, объяснить которое наука не может. А местные туземцы иного результата от магии шамана и не ждали, для них пошедший дождь — закономерный результат, обыденная реальность.

Как быть с таким произведением литературоведам? С точки зрения европейца это — фантастика, а с точки зрения негра — реализм. Так куда же пристегнуть этот «магический реализм» — к фантастике или реализму? Очевидно, что старательно возводимую литературоведами границу между реализмом и фантастикой теперь чётко определить нельзя. Исчез тот единственный, пусть и спорный, критерий для отделения одного жанра от другого — пресловутое фантастическое допущение. Но тогда, простите, зачем был нужен весь этот геморрой с разделением литературы на фантастику и реализм? Кому и какая от этого польза? Кроме самих литературоведов, конечно.

Как ни странно, польза есть! Труд по классификации литературных жанров весьма востребован читателем, издателем и, конечно, библиотекарем. Книг сейчас пишется и издаётся столько, что без их классификации по жанрам читатель не смог бы найти те, что его интересуют, а издатель напечатать те, что наиболее востребованы и, соответственно, не только быстро окупятся, но и принесут прибыль.

Таким образом, труд литературоведов в конечном итоге оказался не напрасен. Он даже повлиял на творчество писателей. Не на всех, правда, а только на так называемых «коммерческих» писателей, которым более подходит звание ремесленника, а не творца. Издатель выясняет, какой жанр в данный момент наиболее популярен у читателя и даёт коммерческому писателю заказ на написание произведения именно в этом жанре. Более того, часто издатель прямо диктует писателю не только жанр, но и антураж произведения, приёмы построения сюжета и характеристики персонажей. Так возникло понятие «формат», не имеющее к литературоведению никакого отношения. Произведение, не подходящее по своим параметрам к какому-либо устоявшемуся «формату» имеет мало шансов на публикацию.

Зато автор «неформата» не ограничен какими-либо искусственными рамками, то есть — он свободен в своём творчестве и не подвластен ни формату издателя, ни капризам читателя, ни диктату литературоведа. Так было, есть и будет, и литература от этого только выигрывает. Потому что рамки ведут к стагнации, формат — к вырождению, диктатура убивает фантазию, и только свобода творчества и ломка стереотипов способствуют развитию.

Литературоведы всё ещё пытаются загнать писателя в рамки, но на самом деле литература бывает только двух жанров: хорошая и плохая. Делить её на фантастику и реализм, на мой взгляд, бессмысленно. Ведь фантастика лежит в основе любого творчества, и реализм тут не является исключением.

Коломна, март 2017 г.

Гацковая проза

Коломенский литератор Роман Славацкий (Гацко) попытался стать в один ряд с такими столпами русской литературы как Николай Гоголь и Михаил Булгаков. Он написал и издал книгу «Мемориал». Подражая Гоголю, Славацкий назвал свой довольно объёмный прозаический текст поэмой. Но поэма — это последовательное описание масштабных явлений или событий. Если Гоголь даёт широкую картину помещичьей России, то Славацкий ограничивается какими-то небольшими маловразумительными эпизодами из жизни странных людей, и его «Мемориал» вряд ли может претендовать на поэму. Впрочем, в предисловии Славацкий пояснил, что назвал своё творение поэмой по совершенно иной причине. Он пишет:

«Мне кажется, „Мемориал“ не следует читать как прозаическое произведение. Его основа — поэтический ритм».

Ему кажется! А что человеку нужно делать, когда кажется? Или Славацкий задаёт ритм тем, что разные по возрасту и полу персонажи периодически однообразно ахают? К примеру:

«Ах, если бы я её послушался!

Ах, милый мой!

Ах, ну что тут говорить!

Ах, как же ты возмужал, каким красавцем стал!

Ах, Мнемосина, за что ты меня так?

Ах, Марк! Не в доброе время мы встретились с ним.

Ах, Ирэна, Ирэна… Нас — меня и Марка, связывала очень тёплая дружба

Ах, как он любил Город!

Ах, не волнуйся так, Фома, — успокаивал его Марк.

Ах, а книги какие, какие рукописи!

Ах, горе ты, горе! — завопил он, схватил бокал шампанского и выпил залпом. — Ах, ёлки-палки! Будь я проклят! — налил дрожащей рукой, выпил ещё».

Или столь же периодически охают:

«Ох, как страшно мне было…

Ох, я и сам за себя…

Ох, и крику было!

Ох, чует моё сердце, что из этого тоже ничего хорошего не выйдет…

Ох, Эйрена, что-то мне нехорошо.

Ох, наконец! Надоело сидеть.

Ох, Август, опять всё от тебя зависит. И это ужасно.

Ох, я в последнее время столько всего видел!»

И в «Мемориале» по тексту этих ахов и охов понатыкано автором просто немеряно! Но это, откроем Славацкому глаза, вовсе не поэтический ритм, а явная графомания.

Как и Булгаков, Славацкий разделил текст на две части, в одной из которых действие происходит в основном в наше время в подмосковной Коломне, а в другой идёт описание осады Трои, вернее — дано несколько эпизодов перед самым падением города. В первую (современную) часть включён и немалый кусок текста с эпизодами из 1654 года, являющимися необходимыми пояснениями и дополнениями к происходящим в Коломне событиям во второй половине XX века. В романе Булгакова «Мастер и Маргарита» обе части связывает Мастер, написавший книгу об Иисусе Христе. Читателю дано право решать, чем является так называемое «Евангелие от Сатаны» — действительной историей или сочинением Мастера. В «Мемориале» Славацкого» тоже присутствует некий Август Виткевич, пишущий роман о Трое. Однако в данном случае читателю придётся делать выбор между историей и бредом не всегда нормального Виткевича.

Славацкий не преминул «оправдаться» устами одного из персонажей:

«Булгаковщина! Вся современная литература отравлена Булгаковым. <…>

Речь о том, что Булгаков — гений, и производит на читателя ошеломляющее впечатление. И от такого потрясения трудно избавиться. Как ни возьмёшь, какого фантаста — обязательно так и норовит вести повествование в двух временных пластах.

Булгаковщина! Родовая травма современной литературы.

Вот пример того, как гениальность порождает армию эпигонов».

Но в данном конкретном случае оправдание эпигонства не проходит, так как реализация подкачала. Роман «Мастер и Маргарита» можно разделить на две вполне самостоятельные части, не зависящие друг от друга: сатирическое описание современной Булгакову Москвы и так называемое «Евангелие от Сатаны». Славацкий же не «ведёт повествование в двух временных пластах». Обе части взаимосвязаны и не могут существовать одна без другой. К тому же, «Мемориал» — это сумбурный текст, основанный на откровенно бредовых идеях. Читать эту книгу нелегко, а разбирать и комментировать ещё труднее, как и любой бред.

Троя

Писать на общеизвестную тему имеет смысл только в том случае, если автор вносит что-то своё, показывает некое известное событие или явление под новым углом. Михаил Булгаков, например, в «Евангелии от Сатаны» нестандартно изобразил библейскую историю осуждения Иисуса Христа Пилатом. Что нового внёс Роман Славацкий в историю Троянской войны? Только искажения и откровенный бред. К примеру, он кардинально изменил образ Кассандры. Эта девушка была прорицательницей и предсказала падение Трои. Но её имя осталось в истории вовсе не поэтому, а потому что предсказаниям Кассандры никто и никогда не верил, хоть они и сбывались. В «Мемориале» Славацкого троянский царь Приам вдруг начинает не только верить пророчествам Кассандры, но и безропотно выполняет все её указания, стараясь спасти сокровища Трои от разграбления греками. Лучше бы о спасении людей позаботился, раз уж поверил Кассандре! К тому же Кассандра в тексте Славацкого приобретает способности колдуньи и шаманки. Словом, автор наделил её всем, что ему понадобилось для «расцвечивания» текста различными магическими эпизодами, не очень то и нужными для сюжета. Гомер в «Иллиаде» легко обошёлся без колдовства, все магические действия у него выполняли боги.

Роман Гацко (Славацкий) по образованию историк. Вернее, учитель истории, так как обучался на историческом факультете Коломенского педагогического института. И поэтому у меня вызывает, мягко говоря, удивление то, как он описывает осаду Трои. Создаётся ощущение, что все десять лет войны троянцы просидели за высокими каменными стенами города, а греки — в своём лагере на берегу моря. Время от времени их отряды выходили в поле и сражались между собой с переменным успехом. Греки не пытались штурмовать город, а троянцы — лагерь. И если греков можно понять — у них нет никаких средств, необходимых для штурма или разрушения высоких каменных стен, то троянцам-то что мешало преодолеть неглубокий ров и деревянный частокол? Через десять лет этой странной войны троянцы однажды всё же ворвутся в лагерь греков и даже сожгут несколько кораблей, а вот греки-то как собирались выиграть войну, не штурмуя Трою? Согласитесь, здесь есть, где развернуться фантазии историка, но, увы, не случилось.

Более того, Славацкий описывает совершенно невероятные сцены. В Трое практически безбедно живут не только горожане. На узких улочках города, в котором отсутствуют канализация и водопровод, чуть ли ни с комфортом разместились спасающиеся от греков окрестные жители и их скот — лошади, овцы, птица и прочая живность. Вот что говорит царь Трои Приам своему гостю:

«И жизнь здесь более тёплая и более плотная, чем в иных землях. Скот и птица, лошади и люди… С начала осады тут стало ещё плотнее, но не теснее, нет. Видишь ли, каждая семья — это особый мир. А здесь они сочетаются; стоит лишь выйти за порог и — в двух шагах от тебя — дверь в другую вселенную, протянул руку — ещё одна дверь, обернулся — и третья… Взрослые и малыши спят, словно пчёлы в улье, очаг ещё хранит тепло, горит лампа на полке с каменными Божками… И седой Хронос идёт илионскими переулками.

— Каменный муравейник… — согласился Аменаа, пожимая плечами. — Но как вы здесь умещаетесь?

— Можешь удивляться, но никто никому не мешает даже сейчас, когда столько народу отовсюду сошлось. Может быть, это — от каменных стен? Камень надёжно отделяет даже самый малый закуток. Всегда можно уединиться».

Как видите, никто в осаждённой Трое не испытывает никаких проблем ни с жильём, ни с водой, ни с пищей, ни с болезнями, сопровождающими в реальности массовые скопления людей и животных, вынужденных жить в условиях скученности и антисанитарии. Все десять лет осады города! Просто не верится, что подобное написал дипломированный историк. Впрочем, Роман Славацкий в «Мемориале» весьма вольно обращается не только с мифами и историей, но и с географией и религией.

Существует версия, что Троянская война началась вовсе не из-за похищенной Парисом жены царя Менелая Елены Прекрасной. Похищение — только официальный повод, а не причина. Троя находилась на пересечении торговых путей, и поэтому весьма разбогатела. Грекам не нравилось возросшее влияние Трои или просто надоело платить торговые пошлины, и они решили её уничтожить. Славацкий в «Мемориале» озвучивает эту версию, но никак её не использует. А ведь она вполне могла бы помочь ему объяснить многие несуразности Троянской войны.

Грекам вовсе не требовалось штурмовать укреплённый город. Достаточно было бы просто установить плотную блокаду и замкнуть на свой лагерь все морские и сухопутные торговые пути. Морить троянцев голодом и жаждой и параллельно брать дань с торговых караванов. И тогда война действительно превращается в спорадические битвы между осаждающими город греками и пытающимися прорвать блокаду троянцами. Грекам остаётся ждать момента, когда Троя истощит свои продуктовые и воинские ресурсы, ослабнет морально и физически и не сможет в полном объёме охранять городские стены и ворота. Троянский конь — просто красивая легенда, невыполнимая в реальности.

Но автора «Мемориала» не интересует реальность! Он решил подчинить троянскую эпопею совершенно бредовой идее противостояния древнегреческих богов Иисусу Христу! С появлением христианства влияние языческих богов сильно уменьшилось, а со временем вовсе сошло на нет. Вот, например, что случилось на страницах «Мемориала» со славянскими (коломенскими) богами:

«И приняли они Святое крещение, а идолов своих изгнали в лес. Идолов тех семь, вот имена им: Сварог, Перун, Даждьбог, Велес, Хорс, Мокошь, Купало.

И стали они в тех лесах деревами, так что от других дерев не отличить, и спят. Лишь иногда ночью подадут голос, застонут во сне.

Только раз в году, на Иванову ночь, на Ивана Крестителя, собираются они на кремлёвском берегу и говорят у огня о том, что случилось. А кончится ночь — и уходят в лес и там засыпают».

А вот некоторые древнегреческие боги не смирились. Они выбрали момент в истории, когда их влияние на людей и происходящие события было (по мнению Гацко-Славацкого, очевидно) максимальным и, прервав последовательное течение времени, закольцевали события Троянской войны. Люди сражаются, гибнут, разрушается Троя, и всё это начинается вновь. Циклы бесконечно повторяются, боги развлекаются. И если люди не помнят произошедшего, хотя некоторых из них мучают приступы дежавю, то боги-то всё знают и понимают! Вот что говорит об этом бог Гермес в диалоге с коломенцем Августом Виткевичем:

«Жаль только, что наш эксперимент не удался, а то было бы совсем весело.

— Какой эксперимент?

— Да этот, с Круговым Временем.

— Так это вы попытались взломать линейное время?

— Ну да. Хотя Меня и предупреждали, что всё бесполезно, не стоит и пытаться, но… Что Мы, в сущности, теряем? Явление этого вашего: Помазанника, — он поморщился, — загнало нас в подполье. Нельзя же прозябать бесконечно! Мы подумали — а что если разорвать линейность, что если восстановить Круг? Надо только было выбрать наиболее зыбкий участок, наиболее мистически напряжённый — и закрутить вихрь. Так закрутить, чтобы события повторялись и повторялись бесконечно. Это, разумеется, было жестоко по отношению к людям, участвующим в нашем феатре, но — что поделать?

— И таким местом оказался Илион?

— Вы совершенно правы! Там крепче всего был завязан узел нескольких цивилизаций. Мы взялись за него, за этот узел — и закрутили!»

Что же это за развлечение — раз за разом переживать одно и то же? Это скорее пытка, сродни наказанию Сизифа!

Историк Гацко, очевидно, не видит всю бредовость идеи противостояния языческих богов Иисусу Христу. Для язычества одновременное сосуществование многих богов — нормальное явление. А вот для монотеистических религий подобное в принципе невозможно! Для христиан существует только один Бог, создавший всё и вся. Невозможно в одной реальности совместить христианского Бога и языческого бога Гермеса, христианские Рай и Ад с языческим царством Аида. А в «Мемориале» души Кассандры и царя Приама посещают языческую Преисподнюю и общаются с душами давно умерших людей! Получается, параллельно существуют Рай, Ад и царство Аида? У язычников, как говорится, «своя свадьба», а у христиан — своя? И кто же тогда создал наш мир и всех живущих в нём? Кто истинный Демиург?

Очевидно, что версия бесконечной цикличности Троянской войны, поданная Романом Славацким в «поэме» «Мемориал», откровенно бредова как в своей основе, так и в воплощении, и не идёт ни в какое сравнение с «Евангелием от Сатаны» Михаила Булгакова. На этом можно закончить её разбор, так как все остальные несуразности — просто мелочи в сравнении с порочностью основной идеи.

Коломна, Либерия

Я хотел бы кратко пересказать фабулу «современной» части «поэмы» «Мемориал», но не могу, так как её практически нет. Нет внятной последовательности событий, логики поступков персонажей. Вся эта часть «поэмы» является кое-как сляпанным в один бесформенный конгломерат сборником как вполне реальных, так и самостоятельно придуманных автором былей и небылиц из истории Коломны, связующим раствором между которыми выступают приключения странной группы людей: Августа Виткевича, Бэзила (Василия Ивановича), Виолы, Ирэн (Ирки, Эйрены), Марка и Фомы. Ни один из этих персонажей не вызывает у читателя не то что сопереживание, но и хоть какое-либо положительное чувство. Кем эти люди являются по жизни, где и кем работают и работают ли вообще, автор не сообщает. Он даже не потрудился наделить их хоть какой-либо индивидуальностью. Практически все эти персонажи — голые функциональные схемы, а не живые люди.

Две колдуньи, Ирэн и Виола, отличаются только именами и цветом волос. Кто, как, когда и зачем обучил их колдовству, знанию трав и смертоносному боевому искусству, автор не рассказывает. А ведь такие знания и умения невозможно получить и освоить самостоятельно, пользуясь только древними книгами. К тому же и книги те написаны отнюдь не на современном русском языке. Да что там магия — даже возраст и внешность этих женщин автор не соизволил сообщить читателю! Сколько каждой из них лет? Высокие они или низкие, толстые или худые?

Почему Август Виткевич, Ирэн и Виола столь легко идут на убийство невинных людей? Виткевич вполне обдуманно, а не в минутном порыве чувств, берёт обрез, едет в соседний город, выслеживает там бывшую возлюбленную и стреляет ей в затылок! Осечка спасла девушку от смерти. Август же впоследствии не испытывает никакого раскаяния по поводу содеянного. Как и ведьмы, убившие трёх милиционеров. Неужели автор считает подобное поведение настолько обыденным и нормальным, что оно не требует никаких пояснений?

Оставим пока персонажей, тем более, что остальные являются просто функциональными дополнениями Виткевича и колдуний, работают на подхвате. Может быть, то, как Роман Славацкий рассказывает коломенские легенды, нивелирует все вышеперечисленные недостатки текста «поэмы» «Мемориал»? Всё же Роман Гацко везде позиционирует себя не только как писателя, но и как историка и краеведа. Он десять лет проработал в Коломенском краеведческом музее, а позднее стал заведовать отделом церковного краеведения и беллетристики православной газеты «Благовестник». Разумеется, ему должны быть известны все коломенские были и небылицы.

Знание знанием, но нас сейчас больше волнует воплощение, то, как эти легенды поданы в тексте «Мемориала». С сожалением должен констатировать — результат трудов Славацкого просто ужасен во всех смыслах!

Например, существует легенда, что Марина Мнишек, бывшая женой двух Самозванцев и законной царицей Руси в дни Смуты, закончила свои дни, томясь в заключении в одной из башен Коломенского кремля. С тех пор эта уцелевшая до наших дней башня называется «Маринкиной башней». Известно так же, что поэтесса Анна Ахматова посещала Коломну. Здесь даже существует так называемая «Ахматовская тропа», по которой водят туристов. И вот в «Мемориале» читатель буквально натыкается на такую сцену:

«И когда я с жестокой майской жары вошёл в холодный сумрак Башни — страх оледенил меня до костей. <…> И я пошёл по винтящейся справа налево лестнице с очень крутыми ступенями, в полном мраке. <…>

Где-то рядом, то ли в нижнем ярусе, то ли за поворотом каменного лестничного винта, я отчётливо услышал латинскую молитву. Вернее — несколько молитв, потому что сорванный женский голос, произносящий их, звучал очень быстро, в почти припадочном темпе, в лихорадке. Слух выхватывал из этого судорожного потока куски «Богородицы…», «Кредо…» и ещё каких-то молитв.

Но самое страшное, что Башня внутренне преобразилась. Она превратилась в гулкую пропасть; я стоял посреди корпуса, там, где кончался винт лестницы, — сверху было пусто — рухнули сгнившие балки, рухнули, заросли травой, стали землёю, и там, внизу, лежали какие-то мужчина и женщина, и слышался шёпот: «Милый…»

Но в то же самое время по ярусам Башни, не просто существующим, а заполненным, забитым до отказа всякими редкостями, спускалась процессия из трёх человек, и слышался такой разговор:

— Ну и темень…

— Осторожнее, Анна Андреевна…

— О Господи! Я, кажется, сломала каблук…

И вот тогда я с полной очевидностью понял, что Параллельное Существование скрутило меня. И раньше такое бывало, но не в таких же масштабах! Это уже было не раздвоение, а растроение, расчетверение личности. Я попал в сатанинский клубок Времени, который крутил и мотал меня как хотел.

Ибо там, внизу, на площадке, заросшей дикой травою, где чувствовались невидимые подземные ходы с костями и сокровищами, на той площадке, где лежали те двое — завершалось девятнадцатое столетие, ведь тогда этажи ещё не успели восстановить.

Меж тем те трое, что спускались, шли где-то между 1934 и 36 годами, поскольку именно в это время в Башне находился музей и хранились всякие редкости, в том числе и портрет ужасной полячки.

И одновременно слышалась латинская молитва, и я сильно подозреваю, что это снова была она — безысходный изумрудный призрак, бесконечно мучающий меня своим польским бормотанием. И если это было так, то, значит, сюда примешивалась ещё чёрт знает, какая бездна лет».

Очень длинная сцена, я, как смог, сократил её за счёт несущественного для понимания её сути текста. По окончании этой сцены автор не даёт никаких пояснений, что за люди привиделись Августу Виткевичу в безымянной Башне. Скажите, многие ли читатели поймут этот кусок текста?

Конечно, автор вправе рассчитывать на то, что читателю известно, кто такие Гермес, Ахилл или Кассандра. Ведь древнегреческие мифы оказали огромное влияние на культуру не только Европы, но и России. Однако вряд ли Роман Славацкий может требовать от обычного читателя знания исключительно местных (в данном случае — коломенских) преданий и легенд. Ведь даже далеко не все коломенцы их знают. К чему эти намёки и загадки? Читатель взял в руки развлекательную книжку, а не кроссворд. Он хочет прочитать новую для него занимательную историю, а не пялиться в недоумении на страницу, пытаясь сообразить, о чём это автор там написал? Что это за Башня, кто там бормочет латинские молитвы, кто такая «Анна Андреевна» и прочие любовники на траве? И откуда вдруг взялось «польское бормотание», если Виткевич слышал в Башне только русскую речь и латинские молитвы? «Это ж явный бред, а не связный текст!» — воскликнет подавляющее большинство читателей, и они будут правы.

Ещё один известный миф, использованный Славацким в «Мемориале» — Либерия, пропавшая библиотека царя Ивана Грозного. То, что Либерия существовала, нет сомнений. Есть даже свидетельства, что царь писал свои комментарии к прочитанному прямо на полях книг. Сам Иван Грозный не мог спрятать Либерию так, что её безуспешно ищут до сих пор. Во-первых, зачем бы царь стал это делать? Ведь он пользовался своей библиотекой до самого конца. Во-вторых, Иван Грозный не ждал смерти, и умер внезапно. У него просто не было не только причин, но и времени прятать Либерию в тайном месте. У царя Фёдора и Бориса Годунова тоже не было резонов прятать библиотеку. Во времена Смуты и появления первого Самозванца Годунов даже царскую сокровищницу не стал прятать, что уж тут говорить о книгах.

Однако Роман Славацкий имеет полное право предположить и даже написать, что Либерия была спрятана в Коломне. И лично я, честно говоря, ожидал, что вот сейчас, прочтя «Мемориал», я узнаю тайну исчезнувшей библиотеки Ивана Грозного. Но не тут-то было! Историк-краевед Гацко обманул мои ожидания. Это ж ухитриться надо — превратить миф о Либерии в какой-то маловразумительный бред!

Я позволю себе привести обширную цитату из «Мемориала», чтобы показать, как по версии Романа Славацкого попала царская библиотека в Коломну, и что с ней здесь стало.

«И вот что мы услышали из уст Марка, и чем дальше слушали, тем меньше верили, что всё это — страницы реальной рукописи, а не бредовый сон…

«Вот начало «Книги Смарагд». И вот предисловие к заветному коломенскому Преданию. Ибо я должен испросить прощение у своих братьев и у потомков. C давних времён был запрет на запись. Нельзя было показывать миру коломенскую святыню. Но в середине семнадцатого века от Воплощения Господа жестокая моровая язва опустошила Город и значительная часть сокровищ погибла.

Тогда иерей коломенской кафедры Петр Гречин впервые начал записывать коломенское предание. Его рукою были сохранены многие древние книги. Дабы спасти Государеву Либерею и другие святыни Коломны, было основано Братство святого Кирилла Иерусалимского. Его разделили на семь Хранилищ, чтобы тайна Города осталась нерушимой даже во времена гонений и бедствий. Вот имена Хранилищ: «Илион», «Гермес», «Смарагд», «Неопалимая Купина», «Адамант», «Цветник», «Врата».

От Великого Иоанна идёт Государева Библиотека. Много времён было — и славных, и тяжких. Самое полное собрание Иоанн Великий сосредоточил в государеве дворце. Но после его кончины часть Либереи разошлась по монастырям на помин души, часть перешла в казну коломенского владыки, а часть была сложена в подклете дворцового Воскресенского храма.

Тогда-то коломенцы и начали переписку тайных книг для себя. Бо́льшая их часть сходилась на епископский двор и в библиотеку Успенского собора. Особенно приумножил свою Либерею владыка Митрофан, да упокоит Господь его душу в селениях праведных. Но владыки были разными. Одни епископы приумножали собрание, иные же его разоряли. Известно, что несколько десятков книг были сожжены.

К тому же после кончины каждого епископа многие книги раздавались в иные города, в монастыри — на вечное поминовение.

При Иоанне Грозном часть Либереи из государева дворца перевезли в Москву. Но к тому времени уже немало томов из неё были переписаны и находились в надёжных руках.

Очень много книг погибло при Смуте, когда Коломну поляки и воры взяли при Царице Марине и когда отважного владыку Иосифа в плен захватили.

Самым губительным оказался восемнадцатый век. Тогда больше всего переписывалось книг, но тогда же они больше всего уничтожались. Особенно ужасны были потери во время великих пожаров 1742 и 1799 годов. Последний усугубился ещё и тем, что как раз тогда упразднили Коломенскую епархию, а кафедру перевели в Тулу. И епископ Мефодий ограбил Коломну, перевезя с собой драгоценные реликвии на восемнадцати возах, в том числе — и остатки Государевой Библиотеки.

Позднее нам удалось разыскать и выкупить несколько тульских книг, но они были не слишком ценными, а куда разошлись остальные, так и не удалось узнать.

Некоторые Хранители умирали, не успев передать свои собрания в надёжные руки, и тогда коломенская святыня становилась добычей библиофилов и любителей древности. Именно тогда купцы, братья Хлебниковы, передали Карамзину несколько драгоценных летописей, которые потом сгорели в Московском пожаре 1812 года.

Полностью иссякли три Хранилища: «Адамант», «Цветник» и «Врата». От остальных сохранились разрозненные части и только «Илион» остаётся нерушимым…»

Как видите, текст очень сумбурный и путаный. Из него следует, что Либерию никто в Коломну не привозил. Царская библиотека, оказывается, изначально находилась здесь, «в государеве дворце»! Но историкам об этом удивительном факте почему-то ничего не известно. Зато общеизвестно, что царь Иван Грозный жил либо в Московском Кремле, либо в Александровой слободе, и каким образом он умудрялся при этом активно пользоваться своей библиотекой, находившейся в Коломне, за сто вёрст от Москвы, совершенно непонятно. Это первое, что вызывает у меня, мягко говоря, удивление.

После смерти Ивана Грозного Либерию поделили между различными церковными иерархами. Кто это сделал, автор «Мемориала» не говорит. Однако, часть царской библиотеки осталась в Коломне. В 1654 году в Коломне началась чума. И «дабы спасти Государеву Либерею и другие святыни Коломны, было основано Братство святого Кирилла Иерусалимского. Его разделили на семь Хранилищ, чтобы тайна Города осталась нерушимой даже во времена гонений и бедствий». В этой короткой цитате сразу несколько вещей вызывают вопросы. Во-первых, что это за «тайна города»? Явно, не Либерия, раз уж её остатки вполне официально находились в ведении коломенского епископа. Во-вторых, зачем учреждать тайное братство, да ещё делить его (и библиотеку) на семь Хранилищ? Знал ли об их существовании епископ? Если да, то почему не ликвидировал братство после окончания чумы? Если нет, то каким образом уже в восемнадцатом веке «епископ Мефодий ограбил Коломну, перевезя с собой драгоценные реликвии на восемнадцати возах, в том числе — и остатки Государевой Библиотеки» в Тулу? И если остатки Либерии ещё тогда были вывезены из Коломны, то каким образом «нерушимым остался» «Илион»? И что же хранилось в тайниках Братства святого Кирилла Иерусалимского вплоть до середины восьмидесятых годов двадцатого века?

Не слишком ли много противоречий, причём — взаимоисключающих, допустил автор в так называемом «предисловии к заветному коломенскому Преданию»? Нет ничего удивительного в том, что даже персонажи «Мемориала» «чем дальше слушали, тем меньше верили, что всё это — страницы реальной рукописи, а не бредовый сон». Как видите, не я первым назвал «Мемориал» бредом, а сам автор этой так называемой «поэмы».

В чём же смысл служения Хранителей? В тупом собирании и хранении древних рукописей и книг? С какой целью? «За двести лет они накопили несметное число древностей и реликвий» — пишет автор. «Тайная сеть Хранителей сторожит Либерею и бо́льшая их часть даже не догадывается — кто их соратник». Кому и когда собранное и сохранённое будет передано? Ну не для изучения же только самими Хранителями этих книжных сокровищ создан тайный орден! Ответа нет, так как Гацко-Славацкий его вовсе и не ищет.

Гэбня

Легенда о Либерии нужна автору «Мемориала» только для того, чтобы расцветить новыми красками совершенно другой миф, известный в некоторых кругах под названием «зверства кровавой гэбни».

Именно поэтому практически все персонажи «современной» части «Мемориала» являются откровенными диссидентами, ненавидящими коммунистов и советскую власть, не говоря уже о КГБ.

Именно поэтому автор не преминул уточнить, что у Августа Виткевича был дедушка-белогвардеец, которого шлёпнули в 37 году.

Именно поэтому Виткевич живёт «на улице Лысого», а не Ленина.

Именно поэтому Виткевич видит в памятнике Ленину «картавого дедушку-сатану с протянутой рукой».

Именно поэтому Марк говорит: «Мы же в лагере живём, а значит, опаска нужна».

Именно поэтому в начале пятидесятых годов двадцатого века Целер, один из Хранителей, сказал Марку: «Никто не мог справиться с нами. Ни здешние епископы, ни русская инквизиция XVIII века, ни имперская бюрократия. Где уж этому вашему усатому упырю успеть».

Именно поэтому Целер закончил своё «предисловие к заветному коломенскому Преданию» следующими словами:

«Столько всего обрушилось: погибла страна, погибла Коломна, люди исчезли с её улиц, вместо них появились гомункулюсы, а люди пропали в тюрьмах, погибли от пыток и казней. Вернулись времена Нерона; и даже страшнее — Зверь воцарился. <…>

Я видел костры из икон, видел, как чернели и разваливались оклады, как на образах вскипала краска, стекая цветными ручейками. Я видел, как священные лики бросали вместо досок, под колёса буксующих машин. Я видел это, Господи, и не ослеп!

Но берегитесь, безумные святотатцы! Придёт День, и гнев Божий обрушится на вас, ибо мера беззаконий ваших уже переполнилась. Кто не верует в Господа — анафема! Маран афа!

Вы обречены пожирать сами себя. Разве кровавая колесница остановится, если вы уже толкнули её? Она смела благородных и честных людей, но она раздавит и вас. Ваши вожди — скопище пауков и упырей; сколько их уже уничтожено, а скольких ждут пытки и позорная смерть!

И самая страшная участь постигла их атамана. Он лежит в своём стеклянном гробу, в огромной домовине, лишённый человеческого погребения, и на посмешище вселенной топорщится своим лысым черепом, своим восковым лицом, и — видит Бог! — не будет ему упокоения, пока существует сатанинская империя, которую он создал!

Господь уже свершил над вами свой приговор. Вы — срезанный и сваленный в кучу хворост. И скоро будет огонь Господень, который истребит гору тлеющего мусора. Ей, гряди, Господи Иисусе! <…>

Помяните добрым словом всех братьев-Хранителей, веками собиравших коломенскую святыню. Помяните и всех честных православных, павших в последние дни. Вспомните и меня, грешного. Прощайте. Аминь».

Как видите, данный текст совершенно не стыкуется с историей Либерии и создания тайного ордена Хранителей, но Славацкий всё же соединил их в одно целое. И если Целер рассказывает о разграблении и уничтожении Либерии различными коломенскими епископами почти равнодушно, то «гомункулюсов», «скопище упырей» и «лысого атамана» клеймит страстно и многословно.

И, наконец, именно поэтому за Хранителями следят сначала чекисты, а потом агенты КГБ. И это даёт автору возможность показать «кровавую гэбню» в действии.

Круглосуточная слежка конечно неприятна и неудобна, но не кровава. И Славацкий показывает, чем чекисты в начале пятидесятых годов занимаются параллельно со слежкой:

«И в тёмном небе этой летней ночи страшным вытянутым в коричневое небо Мавзолеем громоздились Пятницкие ворота.

— Глуши мотор, — сказал шофёру старлейт. В золотом свете фонаря лицо его почему-то казалось зелёным.

— Выходи.

Вышли оба. <…>

— Потупчик, Петров! — зашипел старлейт в темноту. — Землю привезли?

Два папиросных огонька полетели на землю и погасли.

— Так точно! — раздалось из темноты.

— Чего орёте? — тихо рыкнул начальник. — Показывайте.

Посвечивая фонариками, Потупчик с Петровым пошли вперёд, а лейтенант направился за ними, скрипя ремнями и сапогами, — за ворота, направо.

— Вот… — Петров сверканул фонариком в глубину и там нарисовался сводчатый подвал с большим проломом. — Видать, купеческий. Горкомхоз тут недавно копал, ну и подумали — может какая древность. Мужик из музея приходил. «Нет, — говорит, — это восемнадцатый век, можете закапывать». Ну а мы слышали, что в яме надобность образовалась…

— Это вы верно подсказали, — кивнул лейтенант. — Подвал хороший, поместительный. А то на Петропавловском копать — одна морока, да и секретности никакой. Накопились, понимаешь. Подгоняй машину.

Шофёр вышел, и минуты через полторы, тихо урча и мерцая приглушёнными фарами, грузовик выехал из ворот, развернулся и подъехал к пролому.

— Снимайте брезент! — скомандовал начальник.

Потупчик с Петровым сдёрнули покров и под зловещим лунным светом показались трупы — около десятка полуголых тел, сваленных кое-как.

— Ну, что стоите? Бросайте их в яму, пока никто не видит. Жара, того и гляди смердеть начнут.

Петров глянул в кузов. Сверху лежал старик, седой, в длинной белой бороде, с раскрытым ртом и вытаращенными глазами. На лбу у него зияла отвратительная рана. Потупчик спустил борт машины».

А позднее эти же самые чекисты пошли арестовывать Целера, главного Хранителя Либерии. Наверно, следить за ним надоело. Славацкий в своём стремлении обгадить «кровавую гэбню» сам со всего маху сел в лужу и усердно начал её пузырить. Во-первых, никто бы не позволил отвлекать от дела следящих за объектом наблюдения агентов, чтобы использовать их в качестве могильщиков. Во-вторых, какой дурак будет закапывать груду трупов там, где идёт строительство? Причём, именно в том месте, где копают! Ведь для чего-то выкопали работники Горкомхоза ту яму. В-третьих, если уж такой дурак нашёлся, то он, скорее всего, осмотрел бы яму днём, чтобы понять, подойдёт ли она для захоронения такого количества трупов. Нынешние невежественные борцуны с «кровавой гэбнёй» почему-то всерьёз уверены, что все чекисты были кровожадными идиотами. По себе, небось, судят. Кстати, и со званиями Славацкому надо бы поаккуратнее обращаться. Кто там у него командует — старлейт, лейтенант или начальник? Кстати, начальник чего?

О том, что КГБ практически не интересуют ни Хранители, ни сама Либерия, автор прямо говорит устами Саши, племянника Бэзила.

«Тут скрипнула дверь. На пороге стояла Ирэн, спокойная, с ледяными глазами.

— Готов. Идите сюда.

Племяш размяк в кресле и пусто смотрел в пространство. Он даже не повернулся в нашу сторону.

— Она что, загипнотизировала его? — шепнул я Виоле.

— Да нет, — ответила Ирэн. — Пришлось его опоить. На гипноз не поддаётся, психика сильная.

— Кто он? — спросила Виола.

— То есть как это кто? Твой кузен.

— Да ладно шутить. Кто он по профессии?

— Мо́лодец из органов, — довольно сообщила колдунья.

— Неужто гэбэшник?

— А что, не похож? Они все там такие гладкие да обаятельные.

— Погоди, а какого шута он в Коломне делает?

— Сейчас узнаем… Саша, — произнесла Ирэн задушевным голосом. — Ты меня слышишь?

— Слышу, — тупо ответил он.

— Саша, зачем ты приехал в Коломну?

— Здесь нехорошо, — забормотал он, плохо артикулируя. — В милиции сложилась нездоровая обстановка. Есть такой капитан Елдаков…

— Ну что же ты замолчал? Продолжай.

— Один из наших осведомителей случайно узнал, что он вышел на след старинного книжного собрания. Так называемой Библиотеки Ивана Грозного. Там разные редкие предметы, мистические трактаты… Какой-то тайный архив…

— Саша, голубчик, я, наверное, чего-то не понимаю… Объясни, пожалуйста, зачем вашей организации вся эта мистика? Это же старьё, хлам. Как это может помочь строительству коммунизма?

— Это же большая древность… Народное достояние. Такие вещи должны храниться в музеях, в государственных библиотеках…»

И, знаете, я совершенно согласен с Сашей. А вот автор, очевидно, нет. По его воле Август, Ирэн и Виола, узнавшие от агента КГБ о капитане милиции Елдакове, интересующимся Либерией, заманивают того в ловушку и хладнокровно убивают.

Раз уж сама Либерия не интересует историка Гацко, то, использовав её для показа «зверств кровавой гэбни», писатель Славацкий тут же с ней (библиотекой) окончательно разделывается. Марк, последний Хранитель «Илиона», одной из частей Либерии, не только раскрывает тайну ордена святого Кирилла посторонним людям, но и делит вверенные ему книги и другие сокровища между ними:

«Вот что я должен сказать вам, дети мои, перед тем, как начну читать «Книгу Смарагд», — произнёс Марк, оглядывая нас. — Мне уже скоро умирать, и остатки «Илиона» надо передавать в надёжные руки. Бэзил тоже стар, ему поздно становиться Хранителем. Есть, кроме него, только четыре человека, которым я вполне могу доверять. Готовы ли принять на себя эту ношу? Готовы ли хранить Тайну Города?

— Да, — сказал Фома. — Я отвечаю за всех.

Мы все кивнули.

— Это хорошо, что вы сказали за всех, — продолжал Марк. — Дело в том, что вы будете главным в Хранилище. Ирэна и Виола слишком увлечены своим оккультизмом, как, впрочем, и Август. Вы наиболее серьёзный из всех, вам и будет в своё время передана бо́льшая часть архива».

Согласитесь, довольно странно, что Хранитель вместо того, чтобы поговорить с Фомой наедине, без свидетелей, предпочёл раскрыть тайну людям, которым знать её совершенно не обязательно. Но Славацкого не волнует достоверность. Без этой нереальной сцены он не смог бы завершить историю Либерии. А завершить её можно только уничтожив библиотеку, разделив сокровища «Илиона» между посторонними ордену людьми. Не логика событий двигает фабулу «Мемориала», а авторский произвол, и это явный признак махровой графомании.

Легенды

Либерия больше не нужна автору, она свою задачу выполнила, и тот поспешил её уничтожить, пусть и графоманским способом, чтобы вся эта история с Хранителями не отвлекала персонажей от уже иной задачи: необходимо раскрыть связь между Коломной и Троей. Надо же объединить обе части «Мемориала» в единую книгу. Но как это сделать? Где была Троя, и где находится Коломна! Но раз уж Роман Гацко легко уродует чужие мифы, то почему бы ему не придумать свои? Тем более, если это просто необходимо для затыкания сюжетных дыр «поэмы» «Мемориал». И вот пример одного из таких мифов.

«В лето от Сотворения мира 6655 и от основания Первого Рима 1900, а от Воплощения Господа Иисуса Христа 1147 в царствование Мануила Комнина, при Патриархе Косме Аттике приехал на Русь римский князь Яр-Коломан.

И встретился он со Святославом Ольговичем Муромским и сказал ему: «Не примешь ли, князь, меня в свою службу?»

Говорит ему Святослав: «Добро, князь, принимаю тебя в свою службу. Ступай с отрядом к устью Москвы, где Стрый мой, дядя мой Ростислав сторожу основал. И сделай ты эту сторожу крепостью и тамошних язычников-вятичей крести».

Дикий люд жил в тех местах. Землепашества не знали, а пропитание добывали охотой да грабежом.

И решил Яр-Коломан здесь утвердить крепость. Ископали ров и возвели вал и тын. С тех пор здешние племена стали прозываться — коломане, а река и град — Коломною.

И жил долго Яр-Коломан и скончался он в лето 1151».

В этой легенде, придуманной Славацким, я вижу по крайней мере три несуразицы. Во-первых, не сам Яр-Коломан решил, где «утвердить крепость», а князь Святослав ему приказал и даже точное место указал.

Во-вторых, Коломна была основана в месте слияния Москвы и Коломенки, то бишь — в устье Коломенки! Коломенка в те времена была гораздо многоводнее и, скорее всего, называлась «Коломна». Славацкий вообще не упоминает об этой реке, как будто её не существует. Ведь, если о ней написать, то надо и имя реки назвать, а это сразу же отправит всю легенду коту под хвост. В результате у читателя возникает ложная уверенность, что река Москва впадает в реку Коломна, ведь речь идёт об «устье Москвы», а раз Москва-река не изменила своё название, то какая же тогда река стала называться Коломною? Остаётся предположить, что та, в которую впадает Москва. А Москва впадает в Оку, тоже не изменившую своё название до сих пор. На что же рассчитывал вроде как историк и краевед Роман Гацко, когда писал столь явную историческую и географическую ложь? На невежество читателя? Считает себя умнее всех?

В-третьих, приехал Яр-Коломан на Русь в 1147 году, «жил долго» и скончался в 1151. Возникает вопрос: что автор понимает под этим «жил долго»? Возраст князя или те три с чем-то года, прожитых им на Руси? Авторский произвол вкупе с графоманией правят бал!