Бесплатный фрагмент - КОЛД

Даниил Богословский
Колд

...Моим друзьям, без которых этой истории бы не было.

Интерлюдия. Там на черных холмах

Записка от 20.05

«В полдень у маяка, на нашем месте»

Близился рассвет. Холмы неподалеку от поселка погрузились в молчание, и казалось, что молчание это длилось вечность.

Hа поверхности лежала гулкая тишина. Будь сегодня гроза, капли дождя разбивали бы снег. Урчал и грохотал бы гром, прогоняя молчание по дороге, словно опавшие осенние листья. Где-то недалеко слышался ласковый шепот волн, чьи мысли разбивались о прибрежные суровые скалы и отступали.

Солнца еще не было видно, но там, на черных холмах, уже виднелись клочки мха и несколько кустов голой северной смородины. Город спал. Уже десятки лет.

Старик, чье имя через пару дней сотрется в пепел, перечитывал в сотый раз драный клочок уже отсыревшей от времени бумаги, где полустертыми буквами кто-то в тот самый день написал коротко и уверенно: «В полдень, у маяка, на нашем месте». Старик на секунду взглянул из окна на развалины того самого маяка и хрупкими пальцами положил бумажку в маленький сундучок, скрывавшийся в недрах письменного стола под грудой пожелтевшей бумаги и черного порошка табака, который до сих пор никто не удосужился стереть спустя столько прошедших лет. Незаконченных лет. Пустых и тяжелых.

Старика этого северный народ полюбил еще в юные годы. Казалось, что когда-то он был знаменит на весь север. В самые серые мурманские дни, в те далекие времена, когда настроение жителей зависело от страданий природы и часто переменчивого характера неба, Михаил Владимирович садился за штурвал троллейбуса под запоминающимся номером «3» и читал пассажирам стихи, желал хорошего настроения, говорил о погоде и поднимал каждый день настроение горожанам. Eго знал каждый, кто хоть раз имел возможность взойти на борт электролайнера, и каждый гордился знакомством, вспоминая приятные душевные разговоры, без которых не состоялась бы ни одна поездка. Михаил Владимирович сел последний раз за руль своего троллейбуса в последних числах декабря два года назад, уверенно завершив водительский тридцатитрехлетний стаж.

Тридцать три года… Попробуйте назвать того человека, который готов уверенно подтвердить, мало это или достаточно для разрушенного старика, чья жизнь уже не зависит ни от чего. Михаил Владимирович давно выбился из привычного мира, где правят человеческие чувства, и все держится на любви. В окружении старика на километры не нашлось бы ни одной живой души. Пусто. Тихо. Вечное молчание черных холмов. Кажется, что молчание это было всегда и продлится вечность. Впрочем, так и будет. Старик это знал и не мог ничего поделать с попытками убедить себя в том, что здесь ему самое место. Eжедневное ожидание рассветов и закатов у самых берегов океана, прогулки с уличным лабрадором Грайем, который был вторым и последним жителем пустой Териберки, сотни часов, потраченных на трату чернил для написания истории. Своей истории, той самой, которая унесла с собой весь мир старика. Тот счастливый мир, где правили вера, надежда и любовь. Истории, ставшей убийцей времени и свободы.

Глава 1. Глубокий покой тишины

Сегодня маяк пустовал. Когда-то давно его заприметила стая диких чаек, но, бывало, внутрь попасть не всегда удавалось — обычно они начинали кричать от возмущения, смеяться диким смехом и в суматохе кружиться вихрем прямо внутри, обеспокоившись своим драгоценным честно завоеванным домом. Eсли ты возвращаешься из маяка целым и непобитым — это уже непередаваемое везение. Hо сегодня птицы были заняты уловом трески, которая как нельзя кстати билась у самых берегов, давая возможность чайкам особо не стараться и в удачный момент ловить свою заслуженную добычу клювом.

Было около семи часов утра, когда я, взяв рюкзак, пустился в путь. Два километра до Лодейного шел по берегу моря, прижимаясь к подножию скалистых утесов и медленно приближаясь к старому маяку.

Маяк был пуст, а значит, у меня оставалось некоторое время, которое я мог провести в компании шума утреннего прибоя и отдаленных криков восхищения голодных птиц. Мне здесь нравилось. Казалось, это идеальное место, чтобы побыть наедине с собой и заполнить пробелы в заданной на сегодня школьной работе по некоторым предметам, на которые требовался особый подход и, разумеется, уйма времени. Я шел быстро, насколько позволяли камни, скрытые прежде под приливом. Пустынный пейзаж после волшебного дождя. Тысячи крошечных вершин, малюсенькие долины и полости, проделанные ветром и тысячелетиями. Заостренные. Блестящие. Моя нога соскользнула и приземлилась в небольшую лужу между булыжниками. Я мысленно выругался, но до маяка дошел без особых проблем. Царапина, да и только.

Было тихо. В последние дни тишина эта преследовала меня везде, за что я был безмерно ей благодарен. Давненько не получалось оставаться наедине с собой из-за толпы гостей, постоянно посещавших нашу семью из-за крупной победы отца на рыбной ярмарке, прохоившей раз в пару месяцев в Мурманске. Эта победа стала первой в истории нашей семьи, поэтому, не считая день после вручения выигрыша, отец постоянно встречал на пороге дома своих коллег-моряков, с которыми зависал до самого позднего вечера. Он был счастлив, и я понимал его. Это довольно смешно, но рыбачество в какой-то степени считалось единственным занятием нашей семьи, дающим надежду на счастливую беззаботную жизнь, в которой мы с родителями могли себя спокойно содержать. Отец руководил рыболовным туризмом в поселке, что само по себе считалось престижной профессией, а мама успешно продавала выловленную им рыбу в единственном на весь наш округ магазинчике.

Рыбная ярмарка всегда вызывала азарт у местных моряков и рыбаков. Чем крупнее улов, тем ближе ты к победе. Тундровая рыбалка славилась форелью, сигом, хариусом, кумжей и, конечно же, треской. Я бы назвал это настоящим приключением и реальным шансом испытать суровую дикую природу севера, поймать азарт от подсеченной рыбы и побыть наедине с природой и с самим собой.

Романтика…

Весь папин многолетний опыт наконец-то принес ему заслуженный денежный выигрыш, который равнялся удвоенной сумме общей стоимости заявленного на конкурс улова. Этого вполне хватит на несколько дней, а то и на целый месяц спокойной безмятежной жизни.

Заскочив внутрь маяка, я снова почувствовал уют и спокойствие. Тут никого не могло быть, кроме меня. Тем более в этот ранний час понедельника, когда поселок мирно дремал. Спать отказались только я и чайки, что ликовали от нескончаемого потока трески.

Внутри маяк не представлял ничего интересного, но все равно манил к себе еще издалека. Стены были голыми и беззащитно стертыми временем. Старая краска давно слезла, отчего создавалось впечатление, будто так и стоял он с незапамятных времен. Винтовая лестница красиво завивалась куда-то вверх на второй этаж, демонстрируя широкие пробелы меж ступенек. Внизу не было никакой мебели, у входа висели лишь два ржавых ящичка, напоминающие собой почтовые, что прикреплены на столбах у каждого дома поселка. Hаверху же, вплотную к выбитым окнам, стоял небольшой комод с сохранившейся по бокам резьбой, а в дальнем углу нашел себе место пустой шкаф. Везде были разбросаны кучи старых бумаг с какими-то данными, цифрами, показаниями счетчиков. Обследовав в детстве все содержимое маяка, я понял, что ничего особо интересного и захватывающего здесь нет, поэтому оставалось ценить только саму атмосферу и безлюдность этого места.

Удобно устроившись на втором этаже, я принялся споро переписывать конспекты к сегодняшнему учебному дню, за нехватку которых учителя могли бы справедливо наказать неприятной оценкой. Я не обращал внимания на свою успеваемость, хоть и считался неплохим примером для подражания, как считали некоторые в школе. Я ценил учебу и старался не оставаться в должниках, насколько это получалось, не пытаясь завоевать сердце преподавателей своим умом. Обычная четверка в триместре меня более чем устраивала.

Оставалось дописать концовку сочинения, со сдачей которого я опоздал всего на день, о своеобразии романа Г. Маркеса «Сто лет одиночества». Сложная книга, на прочтение которой у меня ушло чуть больше восьми дней. Воистину захватывающая, нелепая и неотразимая. В ней столько контрастов, юмора и жизни…

Море, а не книга.

К таким мыслям я пришел только после второго прочтения. Первый раз пытался познакомиться в прошлом году, но не осилил, честно скажу. Остановился после сорока страниц и подумал отложить «до лучших времен». Лучшие времена настали около месяца назад, и я решил снова вернуться к ней с мыслями: «Попытка — не пытка!» У меня получилось ее осилить и даже понять, что в этот раз стало небольшой неожиданностью. В скором времени Анна Михайловна — учитель по русскому и литературе — призвала учеников познакомиться со сложным творчеством Маркеса и пообещала в конце последнего семестра дать нам возможность довести итоговую оценку до идеала, поделившись своими мыслями в сочинении о романе.

Мне казалось, что маяк — это идеальное место, чтобы привести свои мысли в порядок и грамотно изложить их на бумаге.

До первого урока оставалось чуть больше получаса, поэтому, успешно дописав сочинение, я допил из термоса свой сваренный утром кофе, который всегда сопровождал меня в холодные пасмурные дни, и направился вдоль каменного побережья по дороге, ведущей в школу.

8:20. Седобородый охранник уже открыл широкие ворота, за которыми скрывалось желтое двухэтажное здание, именуемое школой, и сейчас за своим столиком у самого входа приятно беседовал с учителем труда, который по совместительству считался его преданным компаньоном при выходе в открытое море за ловлей рыбы или добычей крабов.

Изначально школа была рассчитана на содержание двухсот учеников, имеющих непредвиденное желание учиться. Но, мало-помалу поселок становился все безлюднее и безмолвнее, теряя жителей, со временем уезжающих далеко на Большой Континент.

Сегодня учеников оставалось около восьмидесяти. Сельским клубом образования было решено разделить нас на четыре небольшие группы, чтобы немного облегчить учебный процесс и сделать его более разумным. Группы «А» и «Б»» считались самыми большими — в их состав входили все местные дети до тринадцати лет, которые отучивались, получая «младшее полное образование». «В» и «Г» постепенно готовились к выпуску из школы — было больше предметов, задач, проблем и, разумеется, меньше времени на свободную жизнь, хотя казалось, что она ускользает прямо перед носом.

Я считался учеником уже одиннадцатого класса и входил в группу «Г», где было всего двенадцать человек. За одиннадцать лет дружбы наш класс и правда можно было считать одним целым организмом, если и не всю школу в целом.

В уютном кабинете, где вся стена была украшена портретами великих поэтов серебряного века и писателей, чьи фамилии знает даже самый необразованный пьяница, уже успели разместиться несколько друзей, поэтому вечные мучительные страхи остаться один на один с учителем перед началом лекции быстро покинули меня, как только я вошел в открытую дверь и

пожелал доброго утра Анне Михайловне.

— Посмотри на дату работ, Мишка, которые сдали твои коллеги, — начинающие писатели. Я с нетерпением ждала твоего сочинения еще вчера. Так и провела весь вечер, ожидая приятного визита с твоей тетрадкой…

Я всегда знал о своем главной оружии, спасающем при разговоре с красивыми и умными

девушками, а особенно — любимыми учителями: глаза! И именно моему долго натренированному,

умоляющему, нежному и ласковому взгляду человека, который признается в том, что ему очень

стыдно, и он готов исправить положение в одну секунду, я доверял полностью в подобных

неловких ситуациях. Зачем слова? Недаром глаза признаны самым страшным стрелковым

оружием. Это же ваш любимый Шекспир, Анна Михайловна: «Одним взглядом можно убить

любовь, одним же взглядом можно воскресить ее». Правда, Шекспир забыл добавить, что им еще и можно упросить сдать сочинение на день позже истекшего срока.

— Сегодня пятница, пятое мая… Боже мой! Я был уверен, что вчерашний день еще не закончился.

Странно, но моя шутка заставила учительницу улыбнуться, и, спустя мгновение, она положила мою тетрадь к работам остальных ребят. Это победа. Как и, собственно, должно было быть.

Андрей уже в который раз успел прийти раньше меня, и, насколько можно было понять по его стремительному письму и сосредоточенному взгляду, устремленному куда-то в глубину тетради, не я один попал в неловкое положение. Eго рука, видимо, поймала тонкую ниточку вдохновения и дрожала от быстрого, но, на удивление, плавного письма. Взглянув на меня, он снова устремился в тетрадь и своим мягким вечно спокойным голосом сказал:

— Уже час торчу здесь. Hаталья Андреевна вчера утром прислала смску с просьбой помочь в библиотеке перед открытием школы. Таскал из «пятерки» какие-то старые книги. Для начала попробуй их откопать в той огромной куче из заброшенного корпуса…

— Попросил бы меня прийти. С самого утра сидел у маяка.

— Черт, — ругнулся Андрей, — если бы знал… В следующий раз непременно буду названивать тебе в шесть утра.

— Там пусто сегодня, мне повезло. Специально пришел рано, чтобы дописать работу. Ты как? Hужны советы, или справляешься?

— Нужны пять минут спокойствия и сосредоточенности, — буркнул Андрей, давая знак, что сейчас ему немного не до разговоров.

Я отстал со своими предложениями и погрузился читать сообщения в смартфоне.

8:30. Перед лекцией, посвященной продолжению знакомства с творчеством Маркеса, нас неожиданно решила навестить Hаталья Андреевна с двумя новостями. И обе, по ее словам, были хорошими и непременно заслуживали внимания.

— Hет-нет, — засмеялась классный руководитель, — в этот раз никто к нам из артистов не приезжает, поэтому не ждите от меня приказа убирать за туристами мусор и чистить Териберку после учебы.

Класс выдохнул. Мне показалось, что Анна Михайловна тоже.

— Я просто хотела передать вашим родителям приглашения на завтрашнюю встречу в администрации. Это необязательно, но будут поставлены важные вопросы о проведении летнего морского фестиваля, и среди нас всех ищут несколько добровольцев. Впрочем, завтра все расскажут, — она прошлась по рядам, раздавая листовки с приглашениями. — Общий сбор после окончания рабочего дня в восемь вечера.

Пока учительница ходила по рядам, мы с Андреем лихорадочно изучали ее лицо, стараясь найти хоть какой-то намек на вторую новость. Вообще, новости в наших далеких, почти отрезанных от материка, краях сообщались редко и очень ценились.

Hичего на лице мы, как обычно, не нашли. Hу, Hаталья Андреевна! Зачем тянуть?

— А вторая новость? — не выдержал Саша, сидящий сзади нас.

— Насть, — позвала кого-то Hаталья Андреевна, обернувшись в сторону двери.

Haсть?

Это еще кто?

Я поднял глаза и увидел красивое лицо молодой девушки: чуть заостренный нос, скулы, выразительные брови, длинные шикарные волосы, изогнутые волной на концах. Внизу моего живота сгустился холод, а от ее улыбки та же приятная прохлада подняла каждую мурашку на моем теле. Я всего на секунду посмотрел в ее голубые глаза цвета тех самых волн, что бились сегодня о камни скалистого берега, и, казалось, секунда эта длилась вечность. Боже, я влюблен в эти волшебные волосы… Она вошла так тихо, как кончики этих волос прикасались к ее спине.

— Друзья, я очень рада познакомить вас с Настей. Весь оставшийся месяц она проучится в нашей школе, а точнее, после вчерашнего учительского совета в клубе образования, мы решили принять ее в ваш класс из-за, сами понимаете, такого маленького набора в начале прошлого сентября. По… личным причинам, которые я не хочу озвучивать, Анастасии пришлось переехать на время в Териберку и жить с семьей в наших краях.

Анастасия стояла в углу у двери и пыталась сохранить спокойствие, выказывая небольшие признаки страха, но по-прежнему с любопытством косясь на нас.

— Я уверена, что общий язык вы найдете сразу, так как Настя тоже сильно увлечена литературой и погружена в искусство не меньше, чем каждый из вас…

Молчание. Сзади раздался еле заметный шорох страниц. Ощущение какой-то неловкости никак не сползало с меня, сложно понять почему. Я смотрел на нее.

— И, Анна Михайловна, девочка уже есть в списках учеников. Вот. — классный руководитель протянула журнал. — Ну, Настя, проходи, садись, где свободно, после уроков я буду ждать тебя для уточнения некоторых мелких деталей в своем кабинете внизу.

Наталья Андреевна снова посмотрела на учительницу.

— Еще раз прошу прощения, Анна Михайловна. Не буду вас больше тревожить. — закончила она и, смерив нашу группу внимательным взглядом, ушла за дверь.

Настя выбрала не самое удачное место, потому что до конца школьного дня я постоянно отвлекался на ее белоснежные прямые волосы! Хотя на последнем уроке — географии — произошло замечательное событие, которое позволило оторвать мой взгляд от ее волос на какое-то время. Андрея вызвали к доске, и он выдал целый параграф про культурную жизнь современной Финляндии, как по писаному!

Ну, может быть, не совсем как по писаному, но все равно очень бойко. Всего пару раз запнулся, когда речь зашла о музыке, которую финны предпочитают слушать. Уверен, что вы спросите, какое отношение имеет музыка к географии, поэтому, дабы не вводить в заблуждение, вкратце объясню. Дело все в том, что Финляндия и Норвегия — две страны, граничащие с нашим полуостровом. Знали бы вы, сколько финнов я встречаю в Мурманске, когда приходится два раза в неделю там бывать! Нам — мурманчанам — кажется, что каждый порядочный и культурный северный житель должен разбираться в странах-соседях и уж точно активно изучать их экономику, культуру, людей… Если вам приходилось иметь дело с настоящим финном, вы, наверное, заметили, насколько он был добр и приятен! Лично мое мнение сложилось — и до сих пор не поменялось — еще в самый первый раз, когда я побывал за границей, в Финляндии. Мы гуляли по городу Ивало в выходной день. На улицах было практически полное отсутствие людей, но те, кто были — очень улыбчивы и приветливы. Они не торопясь прогуливались по улочкам, катались на велосипедах и завтракали, сидя на открытых террасах в кафе.

Люди выглядели счастливыми и спокойными, и я понимаю, почему. Их уклад жизни, уровень, достаток и количество населения совершенно противоположно нашему. Отношение к природе и месту, где они живут, к экологии — вообще выше всяких похвал. Это лишь мои мечты, что когда-нибудь у нашего народа произойдет переворот в голове, и мы также начнем любить природу и перестанем неуважительно к ней относиться. Может, именно в этом секрет их счастья?

У меня сердце останавливалось, когда я понимал, что Андрей не может подобрать слова. Но он очень быстро вспоминал, что говорить, и сердце продолжало биться почти в нормальном темпе. Разве что сильнее обычного. Честное слово, за себя я редко так переживал!

Географ Андрея похвалил, но поставил всего лишь восьмерку. По-моему, несправедливо! Там девятка была, как минимум. Когда Андрей возвращался к своему месту, я заметил, что он даже вспотел от усердия. Весь класс провожал его тихим взглядом.

И Настя тоже.

Я понимал, что с ней нужно познакомиться. Нам же придется провести два месяца друг с другом, живя бок о бок в миниатюрном поселке, где ну просто невозможно не встретиться, шагая куда-нибудь в сторону черных холмов или обратно — по дороге к маяку. Но главной причиной, из-за которой я хотел подойти к ней после географии и назвать свое имя, было то, что я никогда не чувствовал такого тяготения к девушке… Да, я долго пытался понять, почему нас так тянет к тем, с кем мы даже не знакомы, и до сих пор не могу разобраться, как этот «магнит» работает. Бывает, встретил человека — и все. Все! Ты чувствуешь, как ноги сами идут к нему, а через какое-то время «магнит» притягивает их мягкие и нежные губы друг к другу. Можно ли жить, полагаясь на этот «магнит»? Чувствовать стремление к кому-то, постепенно выбрасывая из головы слова, мысли… Оставляя лишь нежность. Сработает ли это со мной?

Или искренние объятия — это облака, которые долго парят над землей, а потом уплывают за горизонт небосвода. Куда деваются облака, и как они появляются? Куда исчезает любовь, и как она рождается?