Бесплатный фрагмент - Когда талант смеется

Часть 1. Нормальный

1 глава. Не хочу идти домой

Лужа издает мелодичное «хлюп!», когда я замечаю надпись на витрине.

«Выставка закрыта»

Депрессия — это не постоянное мое настроение. Моя дорога жизни пересекается с белыми и черными полосами. Несмотря на то, что мой любимый цвет синий.

Ей, кажется, совсем на меня плевать. Иногда я думаю, что жизнь — собака, которая только и умеет, что гадить на каждом углу и различать два цвета: черный и белый. Но мне на это тоже плевать. Из справедливости. Око за око, зуб за зуб.

У меня нет любимых писателей и любимых книг. Я читаю то, что хочу, и того, чья обложка мне больше понравится. Наверное, у меня есть любимые дизайнеры книг, редакторы или как их там называют. Хотя на это мне тоже плевать. Я знаю. Я — сама вежливость.

Тем не менее, я запомнил одно имя, которое красными буквами красовалось на черной обложке книги «Пошел прочь!». Аделина — псевдоним автора, она пишет романы в жанрах мистики, фантастики, детектива и обязательно — трагедии. В каждой главе герои закусывают друг другом, а я еще думаю, как у ее читателей не проявилась страсть к каннибализму.

А меня можно и не относить к ее читателям. Совсем нет.

Я прочитал лишь пару-тройку ее книг.

…

Ну ладно, чуть-чуть больше.

Совсем чуть-чуть.

Еще парочку.

Немного…

….

….

….

Ладно, вы победили.

Но нет, нет и нет. Я не питаюсь людьми. Вы не поверите, но я абсолютно нормальный человек. В расцвете сил, молод, нормальной ориентации и вполне обыкновенен.

Внешность… Честно сказать, я среднестатичен в этом. И уверен, что красота — весомый аргумент лишь для первых знакомств. В остальном, она приедается.

Аделина никогда не добавляет ни грамма шуток в свои книги. У меня сразу возникает портрет гота с черным капюшоном, который сидит под мостом и читает. Книгу. С мрачной обложкой. В дождь. Ночью. При свете луны.

Да, я абсолютно нормален.

Сегодня она выпускает свою новую книгу, которой оканчивается ее цикл романов «В переулке». Я читал первые четыре книги, и, кажется, было бы неплохо уже заполучить ее автограф. И вот в книжном магазине близ моего дома проходит выставка.

«Аделина раздаст автографы всем желающим» — гласило СМС от администрации книжного магазина. В ответ я написал: «Не всем».

Написал тогда, когда увидел надпись на витрине. Свет в магазине еще горит, а ответа все нет. Дождь давно закончился, но уже поздно. Я ловлю момент, когда зажигаются уличные фонари. Почему-то обычно этого никто не замечает.

Дверь магазина открывается, и я вижу продавщицу — пухленькую женщину лет сорока, которая плевать хотела на книги, если бы муж не оставил ей после смерти книжную лавку. Кажется, она ее тяготит. Впрочем, сама виновата. Она могла выбрать, за кого выходить замуж. Если, конечно, у нее был выбор.

Владелица выходит, чтобы закрыть входную дверь. Смотрю на свою обувь. Я всю ее замызгал весенней грязью. Меня снова будут ругать дома.

И как же это задолбало.

— Голубчик, ты что здесь делаешь? — произносит елейный голосок впереди.

Совсем забыл о ней, эта продавщица так долго поворачивается.

Я улыбаюсь. Надеюсь, моя улыбка не превращается в оскал от ее вида. Но я это делаю не ради нее.

— Думал зайти к вам, а вы закрываетесь.

Пьеса «Дураки», сцена первая, акт первый. Действия: главные актеры пародируют обезьянок перед бананами.

— Голубчик, тебе нельзя болеть, после дождя очень холодно. Давай зайдем внутрь, я тебе чай заварю, а? — и такой голос, полный надежды. Даже улыбка становится какой-то умоляющей.

— Мне очень жаль, но меня ждет мама. Спасибо за заботу, — все равно трудно держать это выражение обезьянки на лице. Такому выражению и такое название — «улыбка». Этот мир идет к краху.

— Точно сможешь дойти? — слышу я еще раз.

Да, да, надейся.

— Конечно.

Я прощаюсь так быстро и вежливо, насколько могу, поворачиваюсь на месте и тут же ухожу. Такие дела нужно делать быстро, на чашке чая у этих людей предложения не заканчиваются.

Приходится перепрыгивать через лужи. Нельзя замызгать ботинки еще больше. Точнее, можно, но у меня целых две причины не делать этого: хочу жить и хочу есть. Тем более, шансы на это медленно падают к нулю.

Хотя я не просил покупать мне эти дорогие ботинки. Те, что я носил, были вполне удобными, но мама закатила истерику, потому что кусочки материи начали отрываться. Эти женщины…

А ведь с самого начала у нас ничего не было. Что могут заработать целитель и офисный планктон? Правильно, гастрит и грипп. Из-за того, что не заплатили за отопление.

Первые десять лет моей жизни прошли подобным образом. Этот мир встретил меня самым неподобающим способом, которым только можно было. Единственный, случайный ребенок в семье и — такой нежеланный… Истина, которую от меня начали скрывать с одиннадцати лет.

Что-то я отхожу от темы.

В квартале от книжного магазина есть маленькое кафе с французским названием La Bonne. Все, что в нем можно съесть — это сдобные булочки с корицей. Обычно я их запиваю чаем со вкусом малины. Вкуса, как такового, нет, но аромат шикарный. Это кафе должно платить мне деньги за то, что я разогреваю аппетиты остальных посетителей.

Я сразу направляюсь туда. Знакомый продавец за стойкой вежливо улыбается и тихо произносит:

— Мне очень жаль, но булочки с корицей закончились.

Я показательно вздыхаю. Так печально.

— В другой раз, — киваю и выхожу.

Погода на улице стоит чудесная. Луны совсем не видно из-за облаков, но прохлада от весеннего дождя дарит необычайную свежесть.

Я надеваю капюшон. Совсем не хочу быть узнанным. Прекрасные незнакомцы и незнакомки сразу становятся омерзительными, стоит им узнать меня. Лицо вытягивается в овальную форму, рот приоткрывается, глаза выпучены — эдакие люди-амфибии.

Какой-то мальчик вдвое младше меня перебегает дорогу на красный. Никто не успевает побежать за ним, а тот не успевает остановиться. Мой внутренний голос тихо отсчитывает «пять… четыре… три… два… один». Но водитель сворачивает в другую сторону и мальчик остается цел. Люди бегут к нему, чтобы убедиться, что все в порядке. Зачем я считал?

Покружив еще немного в своем квартале, я решаюсь наконец пойти домой.

Одна мысль настойчиво бьется в мозгу, и от этого настроение стремительно падает. Подбитый глаз все еще болит, а синяки на ребрах угрожающе ноют. Синяки на теле скрыть еще можно, а подбитый глаз нет.

История твердит, что многие люди умели писать. Они умели затрагивать душу, очаровывали, околдовывали, а затем овладевали ею. Их называли писателями — современными колдунами и ведьмами. Со временем война отобрала у людей и этот ценный дар.

Но не до конца.

Капля с крыши падает мне на нос. Оттуда она плавно катится вниз, и я чувствую вкус дождевой воды. Неплохо.

Я пошел в школу только в девять лет. Как объясняли родители, они не могли каждый день водить меня туда, но думаю, им было просто плевать. Через несколько лет они спохватились, когда узнали, что в районе ожидается большая проверка, и впервые отвели меня в академию. Это серое здание, которое когда-то было белым, а сейчас местами стояло черными пятнами. Папа смог умыкнуть с работы черную тетрадку с исписанными десятью листами и ручку, в которой заканчивалась паста. Это все, что у меня было.

Я слышу сзади шорох. Кто-то следит за мной.

Стараясь не замечать подозрительных людей сзади меня, я иду дальше. Какая привычная картина!

Я — самый ненавистный ученик. И я тоже ненавижу всех. Не то, что вежливость — тут уже долг.

Я не понимаю детей, которые учатся со мной.

Целыми днями дети болтают о цифрах.

Целыми днями учителя болтают о цифрах.

Целыми днями работники болтают о цифрах.

Мои родители… тоже болтают о цифрах.

Дети чиркают числа в тетрадях, а я пишу слова. Дети учатся считать до ста, я подрисовываю усы суровым дядям и тетям в учебнике. Дети решают уравнения, я говорю учителю о неправильной формулировке темы сочинения. И так день ото дня, день ото дня.

Люди сзади начинают откровенно наглеть. Обычно меня похищали более аккуратно, стараясь, чтобы даже голова не ударилась. А эти даже веревки тихо развязать не могут. Но я не спешу.

В десять лет в академии заметили мою тетрадь. Первые страницы скрывали то, что я всегда прятал ото всех. Целых десять листов без цифр и чисел. Одни буквы, слова, предложения. Стихи. Слабые, маленькие попытки реализовать себя по-другому. Был скандал. Был шум. Меня таскали. Меня терзали вопросами. Но внезапно снова вернули к родителям.

В тот вечер мама впервые приготовила утку. Я никогда ее раньше не ел. Она была вкусная, необыкновенно вкусная — такая, что я даже не сразу заметил изменения у нас в доме. Папа купил мне новую тетрадь. И ручку. Синего цвета. Никаких черных цветов.

Сзади люди шуршат вещами. Даже не подготовились толком… Немного обидно.

Через день у меня обновился гардероб. Через два дня у нас появился собственный дом. Через три дня я спал в своей обустроенной комнате. Через четыре дня меня любили все.

Меня бьют чем-то тяжелым. Я падаю на землю и пытаюсь выровнять дыхание. Через секунду у меня связаны руки, а к носу приложена грязная тряпка, воняющая хлороформом.

Я втягиваю воздух и запах этой тряпки. Резко кружится голова, и мое тело мякнет.

2 глава. Крадите людей правильно

У глагола «писать» есть несколько значений. Я понял это только в десять лет.

«Писать» первого значения умели все. Чиркать ручкой и выводить цифры. Слова. Предложения. Не больше.

Люди достают ручки с черной пастой и выводят числа. Дроби. Уравнения. Не меньше.

«Писать» второго значения умел никто. А я по-другому и не умел. Наверное, из-за этого меня все ненавидели или любили. Ни то, ни другое мне не нравилось.

За шесть лет мне очерствел жуткий холод и запах подвалов. Но я неизменно сюда попадаю раз разом. Да, это мне не нравится. Но я снова тут.

Я заранее чувствую, как холодное лезвие ножа приставят к моему горлу. Привычки воров не меняются.

— Лежи тихо, иначе мы тебя зарежем, — рычит голос надо мной.

Впрочем, слова тоже не меняются.

Я хочу обреченно вздохнуть. Но тряпка во рту позволяет дышать только носом. А еще языком чувствую, как грязь лезет в горло.

Никакой гигиены.

— Не рыпайся, а то родичи по кусочкам будут тебя собирать, — звучит еще одна угроза.

Кто-то подходит и сильно пинает меня ногой.

— А не убили мы его? Он скорее на труп похож, — возле меня что-то бросают, и я чувствую запах дыма. Возле лица лежит не потухшая сигарета.

Чертовы неандертальцы.

То не рыпаться, то трупом лежать нельзя. Их нерешительность так бесит.

Глаза тоже закрыты повязкой, зато я отчетливо слышу их шаги и любые шорохи. Не спеша ходят по комнате, кто-то курит, кто-то гоняет балду. Сразу становится понятно, что они ждут чего-то. Или кого-то.

Ну и я подожду.

Таких, как я, никогда не любят.

Новая стадия развития общества никоим образом мне не нравилась. Чтобы понять мою точку зрения, нужно обратиться к истории. Каких достижений достигли люди? Возьмем хоть двадцать первый век! Это было буквально недавно.

1) Современные технологии

2) Развитие архитектуры

3) Широкое пользование интернетом

4)…

Хотя нет, тут мы как раз и остановимся. Вернемся назад.

3) Широкое пользование интернетом!

Деградация общества! Понимаете, к чему я клоню? Вам нравится быть дураком? Какая вам от этого польза?

Именно.

Никакой!

Нас уверяли, что мы, люди, раньше были идиотами!

Дураки…

Бесполезные…

Ненужные…

Ничтожества…

Отбросы… собаки… которым подарили чистый лоток, а они сделали из этого помойку.

Вот какими мы были ранее.

Если верить учебникам истории.

Но теперь все изменилось! Мы — творцы своего будущего! И в наших руках творить, что душа пожелает!

А желательно, чтобы душа желала чего-нибудь светлого, мирного и доброго! Чтобы все было мимимишно!

Что-то я не туда заехал…

Начнем сначала.

В каждой эпохе человеческого существования можно выделить основные ценности людей. Имею ввиду те вещи, которые ценились больше всего. Как на рынке: всегда есть товар, который идет на ура. Потому что он нужен. Он полезный или обладает другими хорошими качествами.

А теперь давайте представим, что рынок — это мир.

1) В ранние эпохи больше всего ценился ручной труд. Люди делали все своими руками, выставляли товар, который покупался. Кто делал лучше и больше — тот и выигрывал. Весь процесс контролировался. Разве не идеально?

2) В следующую степень эволюции товаров мира пришел машинный труд. За людей все делали машины, гораздо быстрее и качественнее. Тут уже ценились инженерские способности. Зачем нам ткачиха, если есть машины, которые делают все лучше?

3) И ПА-ПА-ДАМ! Человеческий ум восторжествовал над миром. Наконец стали цениться умственные способности людей. Разве это не прекрасно? Теперь продавались чертежи, проекты, работы. Люди за свой ум могли зарабатывать деньги!

4) И теперь мы стоим на высшей точке развития. Кульминация, так сказать. Мы достигли сознания. Мы открыли проход между умственными и физическими способностями. Мы воссоединили плюсы и преимущества прошлых веков. У нас появилась сила…

Удар в живот становится неожиданным.

Я сгибаюсь пополам, чувствуя, как грязь в моем горле смешивается с кровью. Перед глазами летят звезды, а я не могу выдохнуть из-за тряпки.

— Ха! Говорил же, живой!

В эту минуту с меня стягивают глазную повязку. Свет резко бросается в глаза. Пока к нему привыкаю, жалкий подонок стягивает мои волосы в кулак и притягивает к себе. Сквозь прикрытые глаза смотрю на пьяного, но безумно довольного мужчину.

— А этот парень рожей вышел. Да еще и с талантом я смотрю. Сколько баллов? Тест на пригодность проходил?

— А то, — произносит стоящий поодаль парень в кожаной толстовке.

Только после его слов я вижу своих похитителей, стоящих сзади, у противоположной стены комнаты. Больше всех здесь выделяется мужчина в строгом костюме и с черным портфелем. Выбритый, чистый, с умным лицом, сдержанными манерами — он единственный, кто выглядит здесь презентабельно. При словах о тесте на пригодность он вопросительно поворачивает голову в сторону парней.

— Сегодня от источника лично услышал. Парень отхватил высший балл. В аппарате все в шоке. Талант без всяких примесей. Очень редкостный, — довольно рассказывает парень в толстовке.

— Какие результаты в тесте? — спрашивает мужчина в костюме.

— Девяносто четыре процента.

— Ничего себе, — слышится откуда-то. Раздаются вздохи удивления.

— Высший балл??? Ты серьезно? Таких единицы!

— Мы получили бриллиант! Чистый бриллиант!

— Миллионы… нет… миллиарды! Нас ждут деньги! — восхищенно произносят несколько парней.

Я смирно лежу на грязном полу и чувствую себя, как пес на цепи. Нет, как бы приятно, когда тебя хвалят, но… черт побери… тряпку уберите-то. Воняет.

Повсюду галдеж. Знаете, у людей иногда бывает такой противных смех. Будто задыхаются, а оказывается, что смеются. Вот-вот, я тоже удивляюсь.

В какое-то мгновение наступает тишина. Я шумно тяну воздух через нос, как бы напоминая, что делу время — потехе час. Надо бы поторопиться.

Мои похитители тотчас же приходят в себя.

— Нам надо разобраться с ценой, — говорит тот самый презентабельный мужчина в черном костюме.

— Конечно, конечно, — довольно трет ручки бандюган в желтой бандане. Видимо, они просто пришли посмотреть на «товар». Что ж, скоро пора начинать.

Под стук удаляющихся шагов, я слышу голос главаря:

— Вы двое смотрите за ним. А вы, прошу сюда.

Пора.

Я выкручиваю руку за спиной так, чтобы большой палец касался левого бока на спине. Нащупав чип с кнопкой под кожей, с силой давлю туда. Конечно, данный GPS пытались поставить как можно ближе к коже, но снаружи достать до кнопки приходилось тяжко. Удобство расположения заключалось в том, что до кнопки можно было достать в любом положении, даже если висишь вниз головой с завязанными вверх руками. В таких случаях нужно было максимально отклониться в левую сторону, чтобы складка кожи надавила на кнопку. И вытащить чип самостоятельно практически нереально, так же, как и найти его, если не знаешь, что он есть.

Я чувствую, как у меня начинает болеть голова, но про себя улыбаюсь. Значит, включился. Теперь остается только подождать.

Один из парней, которые должны охранять меня, с интересом смотрит на то, как я развалился на полу. Что поделать, терпи теперь.

— Текеб, мы с тобой похищали многих талантов. Но почему все так трясутся над этим парнем?

Второй охранник, который Текеб, смачно плюет на землю, а потом удивленно смотрит на своего напарника. Ну, скорее, снисходительно.

— Сколько лет работаем, а только сейчас спросил.

— Товар как товар. Все одинаковы.

— Хеее, — вытаскивает сигарету Текеб, — были бы все одинаковы, не стали бы все о них узнавать.

— Чего?

— Идиот, — констатирует Текеб. И я полностью с ним согласен.

Мы ждем, пока он закурит сигарету и сделает первый вдох. Парень пропустил оскорбление мимо ушей. Да уж, тяжела доля мелкого вора.

— Объясни, — вот же… настойчивый попался.

— Что ж здесь-то объяснять, — выдыхает струйку дыма Текеб, — в этом мире все очень просто. Есть гении — то бишь таланты; люди со способностями — то бишь трудяги; ну, и бесполезные люди — то бишь ты.

— Спасибо за информацию, — с сарказмом произносит паренек. — Я это будто не знал.

— А что тогда спрашиваешь? Вот этот, — грязный желтый палец с гноившем ногтем указывает на меня, — талант. Гений. Как хошь зови. Такие редкость. Стоят почти состояние. Люди со способностями тоже денег стоят, но тут уже все зависит от их трудолюбия.

— Не понял, — честно отвечает парень.

— Идиот, — такой обреченный тон. Видимо, здесь уже ничем не поможешь. — Знаешь, какой на черном рынке, да и вообще во всем мире, самый дорогой товар?

— Машина? — предполагает вор.

— Знание! — рычит в ответ Текеб, — знание, истинное знание. За этот век человечество научилось передавать знания, не говоря ни слова. Вот так простые и тупые бездельники могут стать докторами наук, выкачав талант или способность с умного человека!

— Поэтому существует черный рынок?

— Конечно! Никто не будет рад, если у тебя украдут знания. Вот и крадут талантливых людей.

— А где разница-то, кого красть? Умных людей пруд пруди.

— Разница-то большая. Есть люди с талантом: им легко дается какая-то область знаний, они без особых усилий становятся умными. Знания текут для них бесконечно. А есть люди со способностями. Тысячи ночей с согнутой спиной над учебниками — и только тогда они получают такой же уровень таланта. Вот и цены тоже различаются.

— Таланты дороже?

— И их легче красть, — добавляет Текеб.

— Почему?

— Талантливые люди развиваются раньше. Еще молодые, защищаться не могут. Беззащитны совершенно. Легче всего похищать подростков. Не ребенок, не взрослый. И талант проявился. Идеально.

— Но ты же продавал свои знания, — замечает парнишка.

— Да, способность. Но его я продал лишь за чертовы двести дирхамов. Всего ДВЕСТИ ДИРХАМОВ. Понимаешь? Это даже не деньги. Как жалкий кусок мяса. Ам! И все. А этим сыт не будешь.

— А если ты купишь его талант…

— Тебе одной жизни не хватит, чтобы его купить — с ухмылкой перебивает Текеб.

— Но если, — продолжает он, — его купить, как долго он будет длиться?

— В чужом теле талант сгинет быстро. Но зависит от его качества, — Текеб быстро бросает взгляд на меня и снова улыбается. — Даю руку на отсечение, талант этого пацана может продлиться тридцать лет.

— Тридцать лет?!?!

— Да. Это как минимум. Поэтому мы всегда смотрим результаты тестов на пригодность. Одна проблема — уж слишком сильно этих людей скрывают. Сложно найти.

— Значит, этот парень на вес золота.

— А то.

Тишина. Раздается еще один шумный выдох. Комнату заволакивает облачками дыма.

— Первый раз тест на пригодность пишут в одиннадцать, — продолжает Текеб, — после этого талантов начинают ловить. Этому, — указав на меня, — уже семнадцать, но его до сих пор не поймали. Понятия не имею как, но он смог прожить со своим талантом несчастные шесть лет.

Его безымянный напарник удивленно смотрит на меня, словно в первый раз, и замечает:

— А одет он небедно…

— Еще бы, — хмыкает Текеб и снова затягивает сигарету. — С введением нового закона становится тяжелее перевозить таланты. На границах ужесточили меры. Гении не могут даже добровольно уехать из родной страны, не то что силком.

— А почему мы всегда везем его в Ратушу? В этой стране черный рынок тоже налажен.

— Не наш уровень, — объясняет Текеб, — тем более, такого талантища. А одет он так богато, потому что государство спонсирует его и его семью. Телохранители тоже не с неба свалились. Помнишь тех громил, которые стоят возле его академии? — тот утвердительно кивнул. — На учеников им плевать, охраняют они только этого парня. А так — официальная версия. Да и самой академии удобно. Имидж поднимает.

— А мы его так просто в парке поймали. Как так?

— Сам в шоке, — пожимает плечами Текеб, — сбежал, значит. Ну а нам что, нам это на руку.

— Сам небось не ожидал он, да? — хихикает его напарник. То, что он весьма недалекого ума, было сразу понятно. Ситуацию разъясняет все тот же Текеб.

— Достало его все. Я тоже в четырнадцать с дома сбежал. Когда все вокруг из тебя гения пытаются сделать, ни к чему хорошему это не приводит.

Пожалуй, могу считать тебя умным.

— Только одну вещь я не пойму…

Ладно, беру свои слова назад.

— Что? — с любопытством спрашивает напарник. Текеб даже позабыл о сигарете.

— Чего это он такой спокойный лежит? Шесть лет поди спокойно с талантом живет, но до этого его кто-то должен был схапать. И не мог он этого не знать. Почему он такой спокойный? — напряженно думает Текеб.

Я продолжал спокойно лежать себе на земле и понимаю, что сейчас он догадается.

Жаль, что такой сообразительный человек будет лежать в тюрьме.

Впрочем, у него почти не осталось времени. Я не вижу, как меняется его выражение лица, но отчетливо слышу быстрые вздохи-выдохи Текеба, и в определенную минуту до него все дошло.

— ЧЕРТ! — взбешенно кричит Текеб, и раздается звук ключей. — ЧЕГО СТОИШЬ? БЕЖИМ!

— Эй, Текеб, что такое? — пугается напарник.

— Что за шум? Эй, потише там! — раздаются голоса снаружи.

— КОПЫ! СКОРО БУДУТ ТУТ! КОПЫ! — орет Текеб, пытаясь открыть дверь. На миг снова воцаряется тишина. Но только на миг.

«Копы» — это какое-то волшебное слово. Недавно все было так тихо, а теперь здесь творится что-то невообразимое. Все кричат, орут, везде паника. Клочки бумаги летят в разные стороны, люди за стеной толкаются, бегут, пытаются спастись. Дверь открывается, двое моих охранников выбегают наружу, но я уже слышу различимый гул машины.

Я успеваю сесть поудобнее, как раздается взрыв. К тому времени моя повязка сползает с глаз (вовремя!) и я прекрасно вижу все нижеописанное представление. Машина таранит кирпичную стену дома, и посередине образовывается огромная дыра. Стена полностью обваливается, дом кряхтит, а из машины вылезает уже хорошо известный мне человек.

Инспектор Шамид — тот еще недотепа, несмотря на свою железную схватку и способности детектива. А еще невероятное умение действовать на нервы. Но об этом позже.

Повсюду хаос. Инспекторы только и успевают ловить всех дельцов черного рынка.

Я ложусь поудобнее, потому что знаю, что сейчас произойдет. Инспектор Шамид врывается в комнату и подходит ко мне.

— Ты как, парень?

— Неплохо, — отвечаю я.

— Мы еще с тобой поговорим, — говорит он и втыкает в районе шеи шприц со снотворным. Укол выходит неожиданным и болючим, и я сразу падаю головой на пол. Постепенно и тихонько впадаю в забытье, надеясь, что пока буду в бессознательности, смогу вам объяснить все обстоятельства моего мира. Ну что ж, вы остаетесь, а остальным…

Спокойной ночи.

3 глава. Начало и объяснение

Ты, наверное, меня уже совсем ненавидишь, потому что тебе ни фига не понятно. Впрочем, это можно исправить. Слушай. Я все объясню.

Мой процесс восхождения к фальшивому Олимпу был очень долгим. Меня в первый раз вызвали к директору.

Главнокомандующий ада под названием «школа» имел хитрые узкие глаза. Единственные разы, когда люди могли различить цвет зрачков его глаз — это моменты его злобного предвкушения чего-то, по его мнению, чудесного. Директора мы прозвали «марсианцем» из-за формы головы, которая была очень схожа с чудовищем из космической фантастики. Говорят, мать его, неблагодарная инопланетянка, напутала что-то со своим и его здоровьем во время беременности, поэтому вырос он такой чудной. Словно не с этой планеты.

Еще у директора была странная привычка собирать шлемы. Обыкновенные шлемы для езды на мотоцикле, велосипеде, даже для аттракционов.

Поэтому он мне никогда не нравился. Не понимаете, почему? А причина проста. Он показывал всем, что ему не безразлична форма его головы. Он даже не понимал, что его уже прочитали. Все уже поняли, насколько он был жалок и слаб.

Когда я зашел в его кабинет, здесь пахло рыбой и солью. Директор сидит на кресле и задумчиво качает головой. Стук двери привлек его внимание, и он оглядывается на меня.

— Итак… прошу, садитесь.

Я прохожу по красному ковру и сажусь в кресло времен императоров. Моя пятая точка утопает в нем, как в перине. Внезапно мне хочется поплавать в море.

— У меня есть замечательные новости.

Последний раз подобной замечательной новостью назывался мой возможный перевод в академию Святого Сирая, где училось большинство талантов — таких же болванов, как и я, как говорил директор. Перевод был отклонен из-за дальнего расположения, а когда академия предложила моим родителям машину, которая бы отвозила меня, они отказались. Видите ли, машина будет «жрать» слишком много денег и мне совсем не нужна. А каждодневные покупки наборов для гольфа, женской одежды и пива мне особо ценны.

— Пришли твои результаты тестов на пригодность.

Внутри меня все холодеет, и я со злостью смотрю на собственного директора, который ненавидит меня больше жизни. Отбросы общества, имеющие ценность лишь на войне, где часть талантов считаются непригодными. Вот какими он считает нас.

— Твое последнее бегство из дома сильно повлияло на мнение правоохранительных органов о тебе. Хочу заметить, что твое поведение влияет и на имидж академии.

Ой, как она мне дорога-то…

Я понимающе улыбаюсь. У меня уже отработана собственная модель поведения.

— Я понимаю, директор. В следующий раз буду осторожен.

Его улыбка растягивается до ушей, а глаза превращаются в маленькие щели.

— Я эту фразу слышу в какой уже раз? Пятый? Нет, шестой, ты же только что ее снова сказал. Или я ошибаюсь?

Я снова улыбаюсь.

— В одиннадцатый, но разве это имеет значение?

Гадкая улыбка директора искривляется в ровную линию. Я усаживаюсь в кресло поудобнее. Кажется, скоро грянет гром. Директор садится за свой стол и складывает руки вместе.

— Не имеет. И давайте вернемся к вашим результатам по тесту. Они оказались высоки. Впрочем, — хищно взглянул он на меня, — вы вряд ли удивлены подобным.

На моем лице, действительно, ничего не проскальзывает. Как я сидел с вежливой улыбкой, так и сижу.

— Вы знали об этом?

Я знаю об этом с одиннадцати лет.

— Нет. Откуда бы мне это знать?

— Да. У вас сильно развит талант.

Я сижу и молча жду. Мой поход в кабинет директора можно сравнить с путешествием через Тихий океан. В пути ты обязательно должен попасть в какой-нибудь шторм, бурю, грозу.

— И в связи с вашим невероятно высоким баллом через неделю вы досрочно закончите обучение в нашей академии и перейдете в Сандарн! — торжественно объявляет главнокомандующий ада.

Вот он. Шторм. Буря. Гроза.

Сандарн.

Они посылают меня на верную смерть.

На время я теряю контроль над собой. Я не замечаю, как директор наблюдает за желваками, которые ходуном ходят по моему лицу, за моим кулаком, который тесно стиснут до боли. Но я держу лицо. Увидеть мою слабость я никогда бы ему не позволил.

— Но… почему? — едва выдавливаю я из себя.

С жалостливой улыбкой директор отвечает:

— Хотите знать мое мнение? — хищно улыбается этот марсианин. — Вы — ничтожество, хоть и с большим талантом. В Сандарне вы станете первым погибшим. И я с удовольствием буду читать повестку о смерти моего лучшего ученика.

В душе холодная змея скручивается вокруг моего сердца, но я в упор гляжу в его лицо.

Форма головы директора, если брать обычную окружность определенного диаметра, могла бы стать отличным примером эллипсовидных траекторий путей планет по законам Кеплера.

— Ты меня слушаешь?!

Да, конечно.

Интересно, какая форма его мозга? Я не учился на хирурга, но, возможно, со скальпелем, хирургическим ножом и прочими штуками, я мог бы провести экспериментальную операцию…

— Дурень! Слушай меня! — кричит директор мне в лицо, брызжа слюнями.

Да, непременно не буду использовать наркоз.

— Ты меня понял? — продолжает орать марсианин.

Хотя нет, все равно я его, в конце концов, просто убью. Я же не учился на хирурга.

— Я понял, — медленно произношу я. — Позвольте мне уйти.

Раскрасневшийся директор усаживается за свой стол и, немного отдышавшись, продолжает:

— Через неделю за тобой приедут домой, чтобы забрать в Сандарн. Собери с собой все свои вещи. Сегодня твой последний день в школе. Завтра можешь прийти и забрать аттестат. Отныне ты здесь больше не учишься.

Я выхожу из кабинета, и за мной плавно закрывается тяжелая дверь. Даже несмотря на силу, что я приложил ногой, чтобы ее закрыть, дверь остается хладнокровной и спокойной. Со злости на дверь и на весь мир я ударяю ногой об стену. Секретарь и несколько учителей, которые стоят возле стойки, испуганно оглядываются на меня. Какая уже разница. Это мой последний мирный день в этой затхлости. Единственное, что радует.

— Ахилл Гульран, с вами все в порядке? Может, вам чем-нибудь помочь? — раздается голос секретаря за стойкой.

Снова этот елейный вежливый тон. Хоть бы кто, кроме директора, наорал на меня.

— Ничего, ничего… — отвечаю я.

Они смотрят на меня так понимающе… шли бы куда подальше. Эта фальшивая забота бесит меня куда больше, чем елейный тон.

Я еду в Сандарн! Место, где таланты доживают остаток своих дней и прогнивают, якобы «защищая» Родину.

О войне с соседней Литиссией известно всем, поэтому талантов используют для борьбы с ней. Их уходило много, с одного нашего городка ушло порядка пятисот талантов, годных для войны. Но пока еще ни один не вернулся назад.

Я помню Танаку, одноклассника с талантом. Блестящие результаты в спорте — не способность, а именно талант. Это можно было понять и без всякого теста. Танака ушел на войну, а ведь ему было всего четырнадцать лет. Прошло три года. Он до сих пор не вернулся.

Моя ситуация была совсем другой. Да, я знал, что им нужен, но надеялся, что это будет не скоро. Я не буду воевать и биться на поле. У меня совсем другие дела.

Я зол. Невероятно зол. Мне необходимо время, чтобы успокоиться. Я выхожу с академии, и за мной плетутся несколько охранников. Действительно, теперь я просто не имею права сбегать с войны, которая меня ждет.

Я вздыхаю и сажусь на скамейку возле академии. Мне нужно вам все объяснить.

Сандарн — знаменитый город, где талантливые люди составляли большую часть населения. Таланты переезжали сюда со всех уголков страны, чтобы здесь найти себя. Пышный город или город-мечта. Так его называли. Но, видимо, даже такую мечту можно было уничтожить.

Двадцать девять лет назад началась война между соседними странами: Литиссией и нашей Намрой. Тогда Сандарн превратился в поле битвы. Люди бросили свои таланты на убийства других людей. Если раньше они приезжали сюда по собственному желанию, то теперь талантов стали насильно привозить в Сандарн и бросать в гущу битвы.

Если взглянуть на карту, то можно увидеть, что Сандарн находился близко к Литиссии и ее столице Лотос. Это автоматически делало его главным центром войны.

И меня отправляли в место, откуда таланты не возвращаются. Дали ли мне шанс выбрать?

Догадайтесь сами.

Я не хотел возвращаться домой. Единственное, что там ждет — очередной футбольный матч, пиво и рассказы об изменах мужей подруг этой женщины. Но эти вещи для меня стали столь омерзительными, что вряд ли я когда-нибудь смогу полюбить подобное.

Дальше рассказ перетекает в знакомую вам линию повествования. Я гулял до самой ночи по ночному городу. Позже я получил смс от администрации книжного магазина: «Знаменитый писатель Аделина раздаст автографы всем желающим! Только у нас и только сегодня! Книжная лавка „Бердуль“! Не опоздайте!».

А дальше…

Впрочем, вы сами знаете, куда ведет это «дальше».

4 глава. Дом и приглашение

Инспектор Шамид приводит меня домой, как говорится, «в целости и сохранности».

Он заходит в квартиру вместе со мной, надеясь на серьезный разговор с моими родителями. В голове мелькает мысль, что скандалы у инспектора были только с моим отцом. С этой женщиной он еще не разговаривал.

Мы будем помнить тебя, инспектор Шамид.

Как только мы переступаем порог дома, законник Намры, то есть сей инспектор, требует моих родителей.

— Почему родители не встречают своего ребенка? Второй час ночи, а ты шляешься непонятно где!

Я даже не хочу объяснять, что шляюсь я в этих «непонятно где» местах довольно часто и что родители не имеют ничего против, пока мой талант дает им деньги, как опекунам.

Из противоположной комнаты выглядывает женщина средних лет, худая, как анорексичка, со впалыми глазами, полученными ею от одного уродливого родственничка, кудрявыми волосами, под цвет грязи осенью. И, самое противное — я на нее похож.

— Зачем же так орать, инспектор? — брезгливо начинает разговор эта женщина. От нее жутко воняет алкоголем.

Учитывая, что никто в этом коридоре, помимо меня, не обладает тактичной речью, да и хорошим воспитанием тоже, я принимаю решение сбежать к себе. Это нетрудно. Главное — использовать момент, когда эти два чудака будут заняты друг другом настолько, чтобы не заметить сбегающего меня. Найти этот момент тоже не сложно. Тогда, когда их голоса достигают своей наибольшей громкости — самый случай, чтобы дать деру.

Наверное, в прошлой жизни я был хорошим аферистом. Ну, или шпионом.

Моя комната находится в конце коридора, в самой тихой части дома. Провожу я в ней всего девять часов в день. Из них семь я сплю. По официальной версии.

У левой стены стоит маленькая кровать из дуба. Всегда считал, что мне купили эту кровать, чтобы потом её было легче сжечь вместе со мной. На противоположной стороне находится вместительный шкаф, в котором находится одежда, учебники, тетради и прочая фигня. И да, все это в одном шкафу.

Какая экономия.

На полу лежат вырванные страницы из тетради, пустые банки из-под газировки и старые газеты. Я толкаю ногой газету, которую читал утром. Заголовок первой полосы огромным шрифтом гласил: «350 талантов погибло в ходе военной операции в Сандарне».

Блеск!

Я не умру просто так.

Идите куда подальше. Я буду жить.

До меня доносятся крики с другой части дома и куча оскорблений. На время наступает тишина, видимо, Шамид оказался удивлен словарному запасу этой женщины.

— Вы — мать этого ребенка! Вы несете за него ответственность! Почему он шляется среди ночи?

— Слушай, ты, мерзкий инспекторчик, будь любезен, иди в ад.

— Что?

— В аду не нравится? Щас найдем другое место.

— Думайте, о чем говорите!

— Послать можно куда угодно, сейчас найдем…

Я готов похлопать этой женщине в этот раз, но уж слишком занят. Судя по разговору, мне остается мало времени, а сбегать надо быстро.

Внизу шкафа лежит мой рюкзак серого цвета. Он довольно сильно потрепан, но что поделать — наши жизни шли бок о бок, и не могу сказать, кому повезло больше — мне или этому рюкзаку. О его содержании много слов не нужно: пара чистых футболок, носки, несколько тетрадей с ручкой. Да, на несколько дней мне пока достаточно.

Я открываю окно. В глаза ослепительно светит луна, и как в театре, она озаряет мой побег. Квартира располагается на шестом этаже, но, к счастью, рядом есть пожарная лестница. Опасность заключается лишь в том, чтобы пересечь расстояние от моего окна до этой лестницы. Расстояние нехилое — около тридцати метров. Жить хочется, конечно, да к тому же я всегда уверен, что лепешка из меня — не лучшее блюдо.

Ветра сильного нет, а это и лучше для меня. Спускаясь по карнизу, ногтями вцепляюсь в твердый камень. Строители дома по головке не погладили бы. Пожарная лестница находится справа от меня, поэтому, держась за выступы стены, я спускаюсь по водосточной трубе. Я чувствую, как труба опасливо скрипит подо мной. Четыре года назад она легко сдерживала мой вес, но, видимо, всегда есть какой-то лимит. Смотрю вниз и даю себе зарок больше не есть шоколада. Хотя я вряд ли сдержу это обещание.

Опасный путь пройден, остается лишь спуститься по лестнице. Пройдя и это испытание, я удовлетворительно отправляюсь в путь.

Место, куда я направляюсь, находится в пяти кварталах отсюда. Расстояние далекое, но я прекрасно знаю, на чем доберусь. Автобусы ночью не ходят, метро не работает, на такси нет денег, а пешком ходить опасно — инспектор Шамид не единственный в этом городе. Чип давно выключен, это знаю, так как голова не болит. Хотя очень рад этому дефекту, иначе включенный чип доставал бы меня часто и приносил немало проблем.

Вспоминайте знаменитое кафе Lа bonne, в котором я пил чай с малиной. У частого посетителя есть свои привилегии, которые я и получил от хозяина заведения. При нем находится сарайчик, в котором хранится всякий хлам: деревяшки, коробки, гайки, приспособления для постройки качели, сломанный тренажер для бега и прочая рухлядь. Но в этом место есть кое-что, что принадлежит мне.

Держать открытым это место не боятся — вору будут только благодарны за то, что освободил место для хозяев. Я безбоязненно захожу в эту подсобку и благодаря свету телефона нахожу свой велосипед. Родители никогда не делали мне подарков — все я покупал сам. На тринадцатом дне рождения смог выкрасть у «отца» свои деньги и купить на них горный велосипед. Подобрать его помог бывший одноклассник, Танака, тот самый, которого забрали в Сандарн. Это единственная вещь, что осталась после нашей недолгой, но крепкой дружбы.

В свое время я тратил немало времени, усилий и денег, когда велосипед ломался — то шина лопалась, то колесо спускалось. Но в любом случае с удовольствием пользовался сим изобретением человечества, мысленно благодаря его изобретателей (их там было много, в общем, полная муть).

Дорогу я прекрасно знаю, так как часто ездил в то место как ночью, так и днем. И без фонарей прекрасно видно улицу, освещенную луной. Ехать приходится через дворы и по непонятным закоулкам — по тем местам, где точно не встретишь зорких блюстителей закона. Где-то тревожно лает собака — уж не знаю, кто победит в случае конфликта — мой велик или четвероногий друг человека. Вот только в себе я не так уверен.

Спустя полчаса я подъезжаю к четырехэтажному дому. Сам по себе дом диковинка, так как в городе давно уже нет малоэтажек. Девять этажей убирают, на их месте строят небоскребы. А этот стоит вдали от центра города, покинутый и забытый. Правда не всеми. Здесь еще живут люди.

У входа в дом висит старенький домофон, непонятно какого средневековья: то ли раннего, то ли позднего. Он издает странные звуки, что-то вроде трели на скрипке. Только играет человек, взявший ее в руки в первый раз. Я набираю нужный номер и жду, когда мне откроют дверь. Не проходит и минуты, как дверь отворяется. Хмурюсь, но ничего не говорю. Меня ждут четыре лестничных пролета. Только тянусь к ручке железной двери на четвертом этаже, как слышу тяжелые шаги, ритмичный стук палки и страшный мужицкий кашель. Дверь плавно открывается, и оттуда выходит грозного вида мужчина ростом в два метра, с татуировкой на плече. А еще он держит во рту сигарету, и один глаз его растекается сиреневым синяком. И этот самый мужик, глядя мне прямо в лицо, говорит:

— Ох, Ахилл. Чего ты пропал так надолго? Мама тебя так долго ждала, чего ты ж так поздно? А руки-то поди все исцарапал, да? Снова убегал? Говори, как мужчина с мужчиной, а не то…

— И тебе не хворать, Сырежа, — похлопываю я по плечу этого великана и без приглашения вхожу внутрь. — Тьфу блин, Се-ре-жа. Я правильно сказал? Боже, такое странное имя.

— Ничего не странное, — возражает Се-ре-жа, — Сергеем меня вообще зовут. Старинное, хорошее имя.

— Но произносить сложно, — отвечаю я, кладя свой рюкзак на тумбочку возле входа, — Что с глазом-то?

— Сегодня на работе один дурак, когда кидал мешок с гвоздями, не подсчитал силы и мне как в глаз дал! Думал, все, с одним глазом останусь.

— Сейчас ничего же? Болит? — спрашиваю я, уже снимая ботинки.

— Да нее, уже ничего, — облокачивается Сергей на стену. — Маман сказала, скоро должен пройти.

— Отлично. Где маман?

— На кухне, ждет тебя. Вчера ночью тоже не спала, тебя ждала. Ты чего так долго?

— У меня плохие новости, — серьезно произношу я и иду в сторону кухни. — Идем, сейчас расскажу.

Мы проходим по коридору к небольшой кухне, где в углу на стуле сидит маленькая старушка. Она носит круглые очки, ее волосы собраны в пучок, и сама по себе она является эталоном эдаких натуральных добрых старушек, которых мы себе всегда представляем. Вот только она… несколько другая. Положив ногу на ногу, она элегантно теребит в руках ручку.

— Маман, Ахилл пришел, — объявляет Сережа, обойдя меня.

Старушка деловито приподнимает очки, выпрямляется и бросает на меня суровый взгляд.

— Мы договаривались вчера ночью.

— Возникли непредвиденные обстоятельства, — отвечаю я и сажусь на ближайший стул.

— Ты сказал, что решишь эту проблему! — стучит рукой по столу наша старушка и грозно смотрит на меня.

— Бабуль, ты же знаешь мою ситуацию, — начинаю я оправдываться. Но переспорить бывшую и успешную бизнесвумен нелегко.

— Я тебе не бабуль! Я еще в расцвете сил! — отвечает энергичная бабулька и в качестве подтверждения стучит по столу. — Семьдесят — еще не беспомощная старушка, я могу самостоятельно все делать!

— Хорошо, ба… то есть хорошо, Нифилия Дмитриевна, — вовремя исправляюсь я, а потом стону: — Есть хочу.

Преображение просто совершенное. Буквально через секунду со мной сидит добрая бабушка, которая гладит меня по головке и приговаривает:

— Ух ты, мой бедный, проголодался? Давай-ка я тебя покормлю, — встает бабулька и тут же кричит: — Сережа! Налей бедному Ахиллу фрикаделькового супа! И согрей в микроволновке!

— Бабуль, сама же говорила, семьдесят — еще не беспомощная, — ехидно отвечает Сергей.

— А ну-ка! Чей язычок прорезался? Я в твои годы уже свой бизнес открыла и работала на себя! А ты чего? Много чести, а? А ну-ка…

— Ма, ма, я же пошутил, — пытается отвертеться Сережа. Знал бы он, насколько настойчивые девушки рождались в начале двадцать первого века…

Пригрозив своему сыну подбить второй глаз, бабулька присаживается рядом со мной, когда я с удовольствием начинаю есть суп. Сережа садится с другой стороны. Когда тарелка пустеет, начинается серьезный разговор.

— Говори, сынок. Что случилось?

Я вытираю рот салфеткой и произношу:

— Меня отправляют в Сандарн.

Тишина. Понимая всю серьезность ситуации, Сергей убирает посуду со стола, закрывает дверь и все окна. Надо мной горит лишь одна лампа, которая освещает наши лица.

— Почему сразу не пришел? — спрашивает Нифилия Дмитриевна.

— Меня украли.

— Опять? — удивляется Сергей.

— Не опять, а снова, — с сарказмом отвечаю я, на что мне тут же шикают.

— Какие у тебя планы?

— Хочу на время остаться у вас. Дома за мной будут следить, — отвечаю я.

— Ты собираешься ехать в Сандарн?

— У меня есть выбор? — горько усмехаюсь, — Меня в любом случае туда отправят.

— Всегда есть выбор. А из ситуации — выход. Сколько времени остается? — спрашивает Нифилия.

— Неделя. То есть, уже шесть дней.

— Значит, время еще есть. Тотальный надзор начнется в последние три дня. Видимо, дела Намры идут далеко не так хорошо, если решили прибегнуть к твоему таланту.

Я хмурюсь. Мне совсем не хочется на войну.

— Ма, а если сбежать ему? — вносит предложение Сергей.

— Не получится. Днем за ним следит академия, а ночью — инспекторы.

— Так некоторым частникам удается же перевозить талантов. Почему его нет?

— Чип, — коротко отвечает Нифилия Дмитриевна, а потом обращается ко мне: — Часто им пользуешься?

— В последнее время приходилось, — честно отвечаю я. — Уж часто ловили.

— Уедешь, они включат чип и найдут тебя. Чип надо вынуть.

— А это возможно? — удивленно спрашиваю я.

— Возможно, но не нам.

— Что будем делать? — возвращается к исходному вопросу Сергей.

Мы задумались. Тишина стоит до тех пор, пока Нифилия, хлопнув в ладоши, не говорит:

— Пора идти спать. Утро вечера мудренее.

— Чего, чего?

— Идите, балбесы, никаких пословиц не знаете!

В итоге нас отправляют спать. В этом доме у меня тоже есть своя комната. Хоть и в ней совсем нет места для огромного шкафа и кровати (я вообще спал на полу), но я считаю эту комнату — своей, а этот дом — родным. Здесь повсюду раскиданы мои старые игрушки, фантики от конфет, ручки, тетради, так что наступать приходилось с величайшей осторожностью.

Я ложусь в постель, а через десять минут в комнату заходит Нифилия Дмитриевна. Бабушка наклоняется и тихонько целует меня. Притворяться спящим в такие минуты — очень приятно. Она выходит, и через некоторое время я засыпаю. Наверное, к часу ночи (когда я вступил в более глубокую фазу сна) мне снится сон.

Сны снились мне редко, а если и снились, то наутро я забывал их.

В этот раз я сидел за партой в одной странной аудитории, нисколько не напоминавшей современные обычные кабинеты. Высокий потолок, а доска была частью стены и настолько огромной, что требовалась лестница, чтобы подняться и записать что-нибудь наверху. Парты стояли рядами, а я — единственный ученик, который здесь сидел. Возле огромной доски, стоял учитель, как я понял. Это долговязый мужчина лет тридцати с короткой прической и узкими глазами (что выдало в нем азиатские корни). Он стоял, облокотившись о свой стол, и внимательно смотрел на меня. Через несколько минут он произнес:

— В этом кабинете изучают историю талантов. Она, конечно, немного смешана с математикой, так как ученикам приходится вычислять здесь степень силы своего таланта, чтобы в будущем было удобнее его применять. Ну да, можешь подумать, здесь полная муть, но в принципе, мне нравится.

Говорят, сны — отражение наших потаенных и скрытых желаний из глубин сердца. Знаете, я впервые задумался о своем психическом состоянии.

— Ты чего? — с удивлением спросил учитель, — Ах да, черт, у тебя же первая ночь, не так ли? Извини, забыл представиться: Атлахт Церизи, учитель истории талантов. Буду твоим проводником на эти ночи.

В эту минуту с громким шумом влетел маленький… ворон.

— Атлахт, черт тебя подери! — возмущенно прокричал ворон, — Где ты был? Через полчаса у тебя собрание в учительской, тебя хотят повысить! Только что услышал от голубки Серганы. Теперь я покажу этому дурацкому Эсигу, кто кого!

— Так вы оба вороны, чего спорите? — спокойно отреагировал Атлахт.

— Нет, ты представляешь, этот Эсиг заявил, что якобы у него оперение лучше, черное, словно ночь! А у меня, как у черного болота — мутное и противное! Представляешь?!

— Да, да, у тебя великое горе, только сейчас ты мне мешаешь, — сказал Атлахт и кивком указал на меня. — У нас новый ученик.

— Оооо! — ворон обернулся и уселся на плече Атлахта. — Так я думал, набор давно закончился, он-то че, как белая ворона?

— Ситуация другая. Сейчас будем разбираться, — сказал Атлахт и подошел ко мне. Он сел рядом за соседнюю парту и спросил:

— Тебя-то как звать будем?

Тишина. Нет, честно, думал, что я ему это так сразу скажу?

— Еще один, — закатив глаза, ворон вспорхнул с плеча Атлахта на стол, — Почему в эту академию принимают одних идиотов?

— Будь добр, Сиг, — улыбнулся Атлахт, — Заткнись.

Я молчал, с подозрением осматривая этого человека. Только через несколько минут я сказал:

— Мое имя — Ахилл. Но кто вы?

— Я же уже сказал. Атлахт Церизи, учитель истории талантов академии Инзениум. А это мой тотем, ворон Сиг.

— Не смей путать с Эсиг! — пригрозил Сиг.

— Расположение академии Инзениум раньше было в Сандарне, но так как там давно уже неспокойно, мы расположились в другом месте. Мы помогаем скрываться талантам и обучаем их здесь. Здесь они могут защищаться благодаря своему таланту, перенося его в физическую форму.

— Как это? — удивленно спросил я.

— Поступишь — узнаешь, — отрывисто ответил Атлахт. — Времени у нас мало, сон, знаешь ли, недолговечен, особенно такой, чтобы ты утром его не забыл. Так что не перебивай. Так вот… мы хотим тебе предложить место в нашей академии.

Мне еще никогда не предлагали учиться во сне. Мне вообще во сне ничего не предлагали.

— Ээээ, — ответил я, намекая, что мне все так же нифига не понятно.

— Мы приглашаем тебя учиться здесь. Мы знаем твою ситуацию. Тебя отправляют в Сандарн, — на этих словах холод пробежался по коже. — Здесь ты будешь под защитой.

На секунду наступила тишина.

— Подождите, вы…

— Так, стоп, — Атлахт посмотрел на часы, — Время вышло. Но ты не переживай. В следующую ночь мы снова встретимся. И, пожалуйста, пораньше ложись, мне тоже спать хочется. До встречи!

И на этих словах учитель истории талантов развернулся и пошел прочь.

— Подождите, подождите, пожалуйста! — я не мог это так просто оставить. Нет, серьезно. Что за бред? — Вы издеваетесь? — единственное, что я вычерпнул из своей каши в голове.

— Нет.

— Это шутка?

— Нет, — то же самое.

— Розыгрыш?

— Нет.

— Да что тогда это? — терял терпение я.

— Самый безопасный способ пригласить тебя здесь учиться, — улыбнулся Атлахт, совершенно не раздраженный моими гневными вопросами.

— Вы понимаете, что в это сложно поверить?

— Ты не веришь самому себе?

— Я не сумасшедший.

— Сумасшедшие всегда верят только себе. В этом-то и заключается их нормальность.

— Сумасшедшие не нормальные!

— Ну как сказать… на самом деле тут очень прозрачная граница.

Кажется, я знал, кто тут сумасшедший.

— Почему я должен вам верить?

— А почему нет?

— У меня нет оснований верить вам.

— А у меня нет оснований лгать тебе.

— Ложь, — да, я не хотел сдаваться.

— Ложь? — удивился тот.

— Как я могу вам доверять, если не знаю, кто вы. Черный делец?

— Ммм, хорошая аргументация.

Он меня доканывал.

— Навееерное… — протянул Атлахт, — потому что у тебя нет выбора.

— То есть?

— В Сандарн отправляют на смерть. Ну, обычно.

Откуда он это знал?

— А дельцы мне смерть не предлагают?

— Я тебе ее не предлагаю. Наоборот, могу помочь ее избежать.

— Почему же мне так повезло?

— А ты против?

— Хватит отвечать вопросом на вопрос! — повысил я голос. Что обычно не в моей манере.

Нет, не так нужно было добавиться ответов. Вежливость, вежливость, Ахилл. Только так можно получить информацию.

— Все же вы должны меня понять. То, что сейчас происходит, не естественно. Это…

— Непонятно, — кивнул головой Атлахт. — Но тебе придется это принять.

— Чего вы хотите?

— Все, что хотел на сегодня, я уже сказал. Знаешь, слишком много информации давать тоже вредно.

— Но нельзя оставлять меня в таком состоянии!

— Тогда не оставайся в нем.

Блеск. Лучший совет, который я получал когда-либо. Атлахт повернулся и пошел к выходу.

— А если я не соглашусь? — крикнул вслед.

— Сомневаюсь. Ты хочешь в Сандарн?

А кто-то хорошо меня знал.

— Хорошо, а как я попаду в вашу академию? Это… это невозможно! Я под охраной! Как вы выведите меня из моего города?

Я увидел, как Атлахт открыл дверь и тут же развернулся.

— Очень просто, друг мой, — произнес он и улыбнулся. — Ты сам сбежишь оттуда.

5 глава. Побег

Честно готов признаться вам, что я — исключительно ленивый человек. Среднесуточная норма сна человека — восемь часов, я же зачастую готов проспать пятнадцать, а то и больше. Поэтому бедной бабуле приходилось постоянно будить меня, так как даже будильник здесь бессилен. Вчера мы легли совсем рано, поэтому сегодня и рано проснулся. В редкие моменты я мог встретить рассвет, поэтому сейчас тихо сижу и жду, когда весь горизонт окрасится в розовато-желтый цвет– именно в это время Сергей и бабуля завтракают. По пути из комнаты на кухню находу натягиваю теплый свитер на голову. Дело идет к осени, постепенно холодает, так что из свитера я практически не вылезаю. От кухни идет аромат черного чая и тихий разговор между сыном и матерью.

— Что делать будем? — спрашивает Сергей, отхлебывая из чашки. — Можно попросить моих друзей выкрасть его при перевозке в Сандарн, но что делать с чипом?

— Нам нужен хирург, желательно в отставке, и уже отвоевавший на войне, — задумчиво произносит Нифилия Дмитриевна, — такой человек знает про чипы и как их вынимать без вреда самому хозяину.

— Но где мы его найдем? — протягивает Сережа пустую чашку.

— В этом-то и дело, — хмуро говорит бабуля и наливает чая из чайника.

Воспользовавшись паузой, я захожу на кухню. Сидящие взглянули на меня.

— Опань-ки, уже проснулся! — всплескивает руками Нифилия Дмитриевна. — Чой так рано-то, а?

— Спать не хотелось, — отвечаю я и сажусь на свободный стул. — Нальешь чаю?

— Конечно, — бабуля, поспешив, встает, берет с полки пустую чашку.

Сергей крутит в руках кружку с уже остывшим чаем и задумчиво глядит на потертую поверхность стола. Я тоже смотрю, но не на вполне интересные узоры на скатерти, а на Сергея. Поделюсь с вами своим наблюдением, что люди во время еды чаще смотрят в разные стороны, но только не на своих соседей по столу. Это бывает не всегда, но часто. Так же и Сергей. А у меня порой так происходило из-за приступов застенчивости (я их так называю). Хоть люди и зовут меня «в меру наглым».

Бабуля наливает мне и Сергею свежего чая. Внезапно раздается звонок. С опаской мы все глядим на дверь. У меня все холодеет изнутри, так как я знаю, что если кто-то из полиции нагрянет сюда, больше я уже не смогу попасть к Нифилии Дмитриевне. В этот момент рука Сергея зависает в воздухе вместе с кружкой. Секунда — и горячая коричневая жидкость проливается на бежевые брюки Сережи и окрашивает их в темный цвет. Понадобилась еще секунда, чтобы услышать…

— ААААААААААААА!!! МАМААА! ТВОЮ Ж ДИВИЗИЮ! ААААААААААА!!!

С перепугу мы все бросаемся к кричащему Сереже: Нифилия Дмитриевна с ковшиком воды, а я — с полотенцем, лежавшим под рукой. Не успели мы к нему подойти, как в дверь врывается сам инспектор Шамид с пистолетом и криком:

— Всем ни с места! Руки за голову!

Дважды перепугавшись и отпрянув от Сергея, мы поднимаем руки вверх над головой так быстро, что невольно ударяем ковшиком бедного Сережу. Раздается третий крик:

— АААААААААА!!!

А затем резко наступает тишина. Остается лишь звук расплескивающейся воды, стонущего Сергея и странно дышащих от перепуганас. В эту минуту я думаю, что умру именно здесь. Но потом мы все успокаиваемся, берем себя в руки и оглядываемся вокруг. На удивление, первой очнулась Нифилия Дмитриевна:

— Д-добро пожаловать.

Что сказать. Истинная хозяйка. Даже неприглашенных с заиканием, но поприветствуем. Инспектор Шамид смущается, но отвечает:

— Это… кхм… Мне очень жаль. Я услышал крик и подумал, что могло что-то случиться. Ну знаете… воры, убийцы, мало ли всякого сброда… вот.

— Ааа, ну да, да — кивает головой хозяйка квартиры, трепетно прижимая к себе известный ковшик.

Снова тишина. Я говорил, что ее очень люблю? Проблема в том, что всегда находятся люди, которые ее нарушают.

— Я-то пришел с одним делом, — инспектор немного мнется, но с присущей уверенностью продолжает дальше: — Стало известно, что один талант сбежал из дома, — Шамид окидывает меня внимательным взглядом, — и остановился здесь.

Все присутствующие в комнате смотрят на меня. Я делаю то, что делал всегда в таких ситуациях:

— Заметьте, сбежал во время вашего дежурства, — да, я тоже бываю наглым.

— Неужели, — даже слышно, как скрипят зубы инспектора. Бррр. — Но, к сожалению, я должен вернуть тебя обратно домой.

Этого я никак не хочу. Это совсем не входило в мои планы. Совершенно.

Нужно что-то делать.

— Инспектор, неужели эта женщина заставила вас гоняться за мной по всему городу?

— Конечно же, нет, — хмурится Шамид, — Вчера пришло известие о твоем уходе из школы.

Я чувствую, как кровь приливает к лицу.

Мерзкий марсианин. Слишком быстро.

— Я не уходил, — произношу со злостью.

— Да? Твой директор и вовсе сказал, что ты сбежал, — качает он головой.

Воспоминания о хищной улыбке марсианина вызывает у меня болезненную гримасу. Мерзкий лжец. Он ведь сам меня выгнал. Гримасу замечает Шамид и со вздохом произносит:

— Нам лучше поговорить.

С каждой минутой эта ситуация нравится мне все меньше и меньше. Учитывая, что меня не заставили сразу покинуть этот дом и пока не заперли в домашней «клетке», все считается очень даже неплохо. Однако…

— Хорошо, — соглашаюсь я и указываю на дверь гостиной, — проходите.

У инспектора мои слова вызывают легкую улыбку. Шамид идет сразу, а за ним и я. Когда мы входим в гостиную, Нифилия Дмитриевна и Сергей закрывают дверь и садятся на ближайший диван, расположенный возле боковой стены. Комната небольшая — один большой диван, два кресла, маленький телевизор с вогнутым экраном (когда-то считавшийся невероятно крутым).

Разговор начинается не сразу. Моя нервозность, постоянно нарастающая момента появления Шамида в нашем доме, выражается в быстрых постукиваниях ногой по полу. Инспектор откладывает свою шляпу, удобно садится и, скрестив ладони, словно профессиональный психотерапевт, начинает говорить.

— Ситуация с тобой несколько сложная. Как за инспектором высшего класса, за мной стоят пятьдесят талантов, и нужно следить за безопасностью каждого. Под безопасностью я имею ввиду, — он делает многозначительную паузу, — защиту от дельцов черного рынка. Тех людей, которые хотят использовать вас для выкачки талантов.

— Я знаю, — нетерпеливо говорю, — переходите к делу.

— Ахилл! — возмущенно произносит Нифилия Дмитриевна. Под ее взглядом я невольно смущаюсь и безнадежно вздыхаю. Сдаюсь.

— Поэтому ты должен понимать, что я пытаюсь тебя защитить. Мы не маемся без дела. И без вас, талантов, хватает забот. Убийства, взломы, кражи… Чего я только не видел. Но все-таки. Ваши таланты дорого стоят, и они очень нужны людям. Пойми, — стукнул по столу Шамид, — ты можешь спасти тысячи жизней наших людей, которые сейчас сражаются за наше государство! Это не просто слова. Это реальность! И ты должен это понимать!

Как непросто объяснить взрослым, что наше детство еще не закончилось, что хочется гулять, веселиться. Что нас не интересуют проблемы взрослых. Что мы еще такие эгоисты, пофигисты и совсем далеки от понятия «войны».

— Это долг каждого гражданина Намры! Это нужно понимать с самого рождения!

Долг? Не успел родиться, а уже что-то должен. И этот мир нам действительно нужно спасать? Он уже на грани пропасти. Бездонной пропасти.

— Ты должен использовать свой талант для благих целей. Для спасения тысяч людей…

Как просто взрослым взвалить проблемы на наши плечи…

— Это долг! Долг!

Как просто принимать их проблемы, потому что они — взрослые…

— Ты станешь героем!

Потому что они — умнее…

— Ты спасешь мир!

Потому что они — правы…

— Я понимаю, — отвечаю я, не поднимая головы. — Я поеду в Сандарн. Мне уже некуда деваться.

Инспектор благосклонно улыбается:

— Ты не должен думать, что это ужасно и плохо. Ты должен понимать цену своего решения.

— Да, знаю.

— Однако эту неделю тебе придется просидеть в доме. В СВОЕМ доме, — уточняет Шамид. — Тот, который официально считается твоим. Твои передвижения в академии и вне дома будут фиксироваться. Периодически будет болеть голова из-за чипа, но не беспокойся, это означает, что мы лишь переживаем о тебе.

Какая… забота.

— Через неделю отправляется самолет в Сандарн, к этому времени ты должен быть уже готов.

— Что мне нужно взять?

— Все самое необходимое. В воскресенье мы придем за тобой и проводим. А сейчас иди собирайся, нам нужно идти.

Я остаюсь на месте. Я вообще собирался попить чай…

— Не заставляй нас ждать.

Сразу встаю. Все-таки еще сорок девять талантов, кражи и убийства — за что-то же надо уважать чужое время.

Хорошо, что я вчера не стал распаковывать рюкзак. Все необходимое уже лежало там. Единственное, что я кладу еще — это новая книга Аделины, которую подарил мне Сергей. «Пошел прочь» — истинно ее лучшая серия книг.

Когда я спускаюсь, сквозь приоткрытую дверцу гостиной я слышу разговор:

— Этот ребенок очень дорог мне, знаете. Хоть в нас и нет ни единой капли родной крови, он — мой ребенок. Я воспитала его, любила, дала то, что не дали его родители.

— Как получилось, что вы воспитали его? — спрашивает инспектор.

— Вы знали, что до одиннадцати лет его избивали каждый день? Я никогда не забуду тот момент, когда мы впервые встретились. Я возвращалась с магазина, купила молоко для Сергея, он тогда уже закончил академию. Пошла по короткой дороге, через парк и вижу — кто-то валяется на дороге. Это был он. В легкой рубашке, измятой и порванной, без обуви, с изорванными штанами. Но боже, меня испугало не это. Сколько порезов и синяков. Один глаз совсем расплылся, он не мог его открыть. Эти порезы… его били не то что кулаками — это определенно был нож. Ему было всего семь лет.

После слов Нифилии Дмитриевны наступила долгая пауза. Я тоже помнил этот день. Отца снова отругали на работе, и он вернулся пьяным. Мама получала кайф от героина, поэтому ничего не помнит. Наверное, только ради наркотиков она пошла на целителя. Я сбежал из дома, разбив окно на первом этаже. Отец к этому времени уже успел сломать дверь в комнату, в которой я прятался. Еще секунда, и он схватил бы меня за ногу, но я успел. Я смог. Я сбежал. Уже в парке потерял сознание. А когда проснулся, мне казалось, что я попал в рай. Мне впервые предложили чай. С малиной.

Я не дожидаюсь реакции Шамида, а снова поднимаюсь наверх. Вернуться снова в тот дом, что принес мне столько страданий?

Мне уже не семь лет.

Я могу побороться за свою судьбу.

Я изменю ее.

Возле дома бабули и Сережи растет высокое дерево. Некоторые его ветки сломаны, благодаря одному человеку. Возможно, вы его даже знаете.

Возле входа в здание стоит полицейская машина. Мой велосипед лежит в кустах, куда я его бросил вчера ночью. Обойти эту охрану и сбежать на велосипеде — задача не из легких. Но когда у меня были легкие пути…

Одно из правил безопасности, которые раздавали нам в академии, гласило «Будьте внимательны! Когда переходите дорогу, сначала смотрите налево, а потом направо!». Я в том буклете еще и приписал кое-что от себя. Так как это была заготовка для других копий буклетов, переданных на проверку директору, надпись была прочитана всеми учениками! И она гласила:

«А также смотрите наверх!»

Так вот, друзья мои, это чистая правда. Я на сто процентов уверен, что человек, на которого я падаю с четвертого этажа, этого буклета не читал. Иначе бы точно смотрел наверх.

Проверяю пульс. Все в норме. Может быть, легкое сотрясение мозга, но выживет. Сам виноват, правила безопасности надо читать.

Я упал позади дома, так что «слуги народа» меня не увидели. Проблема заключается в том, чтобы беспалевно взять велосипед и как можно быстрее свалить, пока Шамид там не очнулся.

Я выглядываю из-за угла.

Фигово.

Нет бы поболтать, как нормальные люди. Стоят и смотрят в разные стороны. Эти инспекторы честным ворам работать даже не дают.

Я услышал треск из дома. Кажется, мое исчезновение обнаружили.

Что делать?

В рюкзаке вряд ли найдется что-то, что может помочь. Позади дома есть узенькая тропинка, по которой обычно ходят бабушки из этого дома. Вот у них будет реакция, когда они увидят бессознательное тело на дороге…

Погодите…

Я поворачиваюсь и возвращаюсь к телу.

Да, то, что надо.

Через пять минут я слышу, как из дома со злостью выбегает разгневанный инспектор Шамид, его голос слышно даже издалека.

— НАЙДИТЕ МНЕ ЭТО ПАРНЯ! Я ИЗ НЕГО ФАРШ СДЕЛАЮ! НАЙДИТЕ ЕГО ЖИВЫМ ИЛИ МЕРТВЫМ!

— Есть, сэр! — покорно отвечают инспекторы, повинуясь этой «разъяснительной» команде.

Инспектор возвращается в дом, намереваясь, видимо, поговорить с Сергеем и Нифилией Дмитриевной. Пускай попробует уболтать бывшую бизнес-вумен. Тем временем, из толпы инспекторов выходит один и громогласно заявляет:

— Не убивать! Найти живым!

— Но инспектор Шамид сказал… — пытается возразить другой, махая пистолетом в руке.

— Да, а потом он сделает фарш из нас! Найти живым!

Младший инспектор с пистолетом грустно опускает пистолет и печально вздыхает. Ох, не в ту область он пошел, совсем не в ту.

А я тем временем слежу за одной бабушкой, которая идет по тропинке, и отсчитываю про себя: «Пять… Четыре… Три… Два… Оооодин…»

Тишина.

Ладно, «один с половиной…»

— ААААААААААА! ЧЕЛОВЕК! ЧЕЛОВЕК УМЕР!

Эх, люблю я бабушек, они меня ни разу еще не подводили.

А теперь действовать нужно быстро. Пока инспекторы бегут на задний двор дома, я отлежусь в кустах. Пробежав мимо меня, они быстро устремляются к парню, одетому в мою синюю толстовку с накидным капюшоном. А еще у него в кармане лежит школьный билет с именем «Ахилл Гульран».

Разбирайтесь, я ухожу. Стремглав я бегу к тому месту, где раньше стояли инспекторы, бросаюсь в кусты и вытаскиваю велосипед.

На этом месте позади меня должен гореть огонь после взрыва и я, пролетая на велосипеде, должен сказать своим великолепным голосом: «Аливердерчи, бэби».

Но, к сожалению, я, обливаясь потом, кручу педали, что есть мочи, и укатываю с того места как можно быстрее. Мне пока нет дела до драматизма и крутизны.

Лавируя между домами, уезжаю оттуда как можно дальше. Все места, которые я посещал, будут прочесаны, все люди, с которыми я общался, будут опрошены. Но никто не знал этот город так, как знал его я. Если вы не сбегали из дома чаще, чем я.

Или у вас тоже было печальное детство?

Дело уже идет к вечеру, так как солнце постепенно садится ближе к горизонту и небо окрашивается в нежно-розовый цвет. Я нахожусь в деревушке Зарат, которая когда-то была большим городом. Эта место знаменито тем, что через него проходила самая длинная железнодорожная магистраль во всей Намре. Хоть многие и предпочитали летать на самолетах, данный вид транспорта до сих пор оставался популярным. Несмотря на это, деревушка тихая и спокойная. Здесь нет высоких зданий, асфальтированных дорог, шума города. Повсюду растет зелень и цветы. Много цветов. Я заехал сюда, когда мне было двенадцать, и уже четыре года мечтал снова сюда попасть. Однако из-за постоянной охраны я никак не мог выехать за пределы города. А теперь я даже не собираюсь возвращаться назад.

Я сижу на берегу реки Талас, древнее название настолько приелось, что и осталось навсегда. С одного берега реки на другой был перекинут мост, через который проезжали поезда. Я сижу под этим мостом, и слышу, как они гудят сверху, надо мной. Шум невероятный.

В моем рюкзаке каким-то странным образом оказались контейнеры с едой, теплая одежда, кое-какие лекарства и неплохая сумма денег. Я точно помню, что этого не клал и, видимо, в утренней суматохе не заметил на дне рюкзака. А еще там было письмо.

«Не знаю, что может случиться завтра или сегодня, но это случится в ближайшее время, я уверена. Поэтому кладу все это, если не будет времени тебя спасать. Можно было предугадать, что тебя так просто не оставят, так что беги из города. На дне лежат деньги, купи билет в город Дирхам, там есть один врач, он мой бывший одногруппник. Талантливый мужчина, уже на пенсии, не первый год проработал на войне, а именно в Сандарне. Его зовут Кирес, он поможет с чипом. Ты должен появиться у него не позднее трех дней после своего побега, иначе тебя найдут. Вот его адрес: город Дирхам, ул.*******, 5, кв.127. Запомни, это твоя жизнь и никто не смеет ею управлять, только ты. Если у тебя все получится, и ты сможешь занять где-нибудь свою нишу, найди способ, черкни словечко своей бабуле. Мы с Сережей будем сильно скучать по тебе.

С любовью,

НД»

Бабуля… Без тебя мне будет очень тяжело. Но и оставаться в городе я тоже не могу.

Спасибо.

Еще в обед я купил ночной билет в город Дирхам. Географию в академии я изучал из рук вон плохо, поэтому пришлось искать кое-какую информацию об этом городе.

Дирхам — один из старейших городов, чье название так и не поменялось после Оборотной революции в 2165 году. Поэтому звучит оно странно. Сейчас этот город, по большой части, знаменит своими врачами и технологиями в области медицины. Так что неудивительно, что этот врач, который мне нужен, живет именно там.

Я беру в руки планшет и просматриваю глазами общую информацию:

Страна: Намра

Дистрикт: Дирхам

Губернатор: Секрэт Руис Челахвили

Население: 1 387 945 (январь 2215 года)

История основания: Город было снован отрядом войск Романской империи в 1869 году как укрепление Дирхам на левом берегу реки Илек (нынешний Кели);

1919 —1991 — город находился при власти намотав;

1991 —2165 — город республики Номадия;

2165 — по нынешнее время — город государства Намра.

Надо мной с ужасным шумом пронесся скорый поезд. Пришлось прижать уши, отчего планшет упал с колен. После того, как поезд уехал, я поднимаю его с земли и кладу в сумку. В принципе, я уже все распланировал.

Во-первых, мне нужно срочно избавиться от чипа, иначе я рискую остаться без свободы. По карте я уже нашел дом этого врача, но есть вероятность, что он мог переехать, поэтому сразу придется начать его поиски. К счастью, деньги, небольшой запас еды и одежды у меня есть, поэтому об этом можно не беспокоиться. Другое дело, где я буду жить. Обыкновенный подросток, путешествующий один, привлечет много ненужного внимания. Поэтому ночь в гостиницах для меня невозможна. Можно переночевать на вокзале или в аэропорту, надеясь, что во время сна меня не обокрадут. Есть еще вариант арендовать свободную комнату на несколько дней, но та же проблема с арендаторами — донесут еще на меня в полицию и прощай свобода. И после у меня могут закончиться деньги, тогда мне понадобится работа. Без аттестата о среднем образовании меня никуда не примут. Можно, конечно, заработать с помощью таланта, но это все равно, что помахать деньгами перед толпой бедняков.

Я достаю сэндвич из контейнера и начинаю медленно жевать. Еду надо использовать по расписанию, но это не деньги — быстро испортится. Хотя ладно, это не проблема, буду питаться покупной.

Периодически нужно покупать одежду. Если ходить в одном и том же, тоже можно привлечь внимание. К тому же, скоро холодает, а зимы в Намре суровые.

Какое у меня блестящее будущее…

Бросаю взгляд на часы. Их подарил мне на пятнадцатилетие Сергей, так что исправно работают они уже два года. Скоро отъезжает мой поезд, поэтому мне стоит поторопиться.

Выбравшись из-под моста, бреду к вокзалу и еще долго стою на перроне, пока жду свой поезд. Дорога займет всю ночь, как раз за это время успею выспаться.

К моменту появления ярко-алого поезда компании «Намра — ЖР» я успеваю поклевать носом и в седьмой раз зевнуть. Быстро нахожу свое купе, залезаю на верхнюю койку, ставлю рюкзак возле стенки так, чтобы одеяло скрыло его, а моя нога — касалась. Так оно не мешает мне спать, а если кто-то захочет его взять, я это почувствую.

Я ложусь, и на меня сразу нападает сон. И пока засыпаю, меня не оставляет чувство того, что что-то забыто. Что-то странное и, кажется, важное. И именно это не заставляет меня долго ждать…

— Отлично, просто отлично. Спасибо, что лег пораньше, я как раз только подошел, — с довольной улыбкой за столом сидел учитель истории талантов, Атлахт Церизи, и на его плече удобно расположился ворон Сиг.

— Наконец-то, мы тебя и так долго ждали, — недовольно проворчал Сиг.

— Ааааа, — ошалел я на мгновение и начал вспоминать прошлый сон. Все встало на свои места.

— Говорил я тебе, говорил же, кого принимают в эту академию? Дураков! Вот кого! — снова прокаркал Сиг.

— Будь добр, — произнес Атлахт, — заткнись.

Я сидел за той же партой, где и оказался прошлой ночью. Таинственная академия Инзениум, куда меня собирались принимать. Черт, что же происходило? Что за странный, подозрительно молодой учитель? Да еще и учитель «истории талантов». Что за…

— Объясните еще раз. Что это за академия? Что у вас за предмет «история талантов»? Зачем он нужен? — потребовал я.

— Итак, — учитель встал со своего места и прошел ко мне. По пути с его плеча слетел Сиг, а Атлахт развернул ближайший стул и сел прямо передо мной. — Начнем с академии. «Инзениум» — это академия талантов. Здесь обучаются таланты со всей Намры. Главный принцип, которому мы собираемся вас научить — это способ защищаться. То есть, уметь переносить умственные силы в физическую способность.

— Как это? — не понял я.

— Поступишь — поймешь и научишься, — коротко объяснил Атлахт. — Это что-то вроде смены энергии. Знаешь принцип, по которому дельцы «черного рынка» могут красть таланты?

Я ошарашенно смотрел на него. Он совсем свихнулся, откуда мне это знать? Я был похож на человека, который крадет таланты или у которого его украли?

— Ну, все может быть, — пожал плечами господин Церизи и ответил на мой немой вопрос: — Так вот, они просто переносят «талант» в физическую форму с помощью машины Дэуса, оно что-то вроде оболочки шара, а потом внедряют его в чужое тело. То есть, в тело того, кто за этот талант заплатил.

— Ээээ, подождите. Еще раз, но медленнее, — попросил я.

Атлахт заулыбался.

— Есть машина, называемая машиной Дэуса. Она может вытащить талант из тела человека и обратить его в физическую форму.

— Что значит «физическая форма»?

— Боевые способности, умение использовать оружие, да что хочешь — лишь бы это спасло тебя от внешней опасности.

Помотал головой, пытаясь уложить информацию в голове. Вроде получилось.

— Что это — машина Дэуса?

— Это машина, которая помогает переносить силы из эфирного состояния в физическое. Твой талант никак не связан с твоей силой. Понимаешь? — в какой-то момент Атлахт приблизился ко мне. — То есть, ты не можешь защитить себя от дельцов. Когда времени на это нет, ты используешь талант, и ОН превращается в силу.

— Что за чушь? — пробормотал я. — Как можно талант превратить в силу?

— Можно. Но видимо, придется рассказать тебе все, — даже как-то печально заметил Атлахт.

— А ты парень настырный, — каркнул Сиг.

— Я что сказал! — пригрозил Церизи.

— Молчу, молчу, — саркастично ответил ворон.

— Ты сказал, что расскажешь мне все, — напомнил я. Мне действительно нужна была вся информация.

— Раньше, еще до Оборотной революции во всем мире стали цениться знания и идеи, — начал рассказывать Атлахт. — Просто божественно. Представляешь, обыкновенная идея могла завоевать целый мир! Люди отдавали ради нее жизнь. Это и было самым дорогим товаром.

Да вроде и сейчас… также.

Но потом люди начали задумываться: «Почему некоторые рождаются такими, что у них с детства получается что-то удачно делать: рисовать, петь или лепить скульптуры?..» Ведь кому-то приходится тратить годы, чтобы обрести навык. А удачливых звали просто «талантливыми». При особом трудолюбии талантам не было равных. И люди — тяжелый вздох — пытались воспользоваться способностями талантов. Человечество зашло так далеко, что придумало способ передавать знания друг другу, не затрачивая сил. Они создали машину Дэуса. Вот только загвоздка в чем — не каждый знал, как именно она работает. Все думали, что она могла только забирать талант у одного и передавать его другому.

— А разве это не так? — удивился я.

— Конечно, нет. Ведь с самого начала машину использовали в других целях, не таких кощунственных. Представь, у тебя талант, связанный… ммм… предположим, с картинами. Ты — гениальный художник. И это умственная способность.

— Почему умственная?

— Потому что все картины сначала зарождаются в голове. Эти образы всего лишь в голове. Голова. Оттуда легче всего украсть талант.

— А физическая?

— Извини меня, талант, связанный с физическими способностями, затрагивает не только голову, но и все тело. Его нельзя украсть.

— А как же таланты с физической силой? Гениальные атлеты, бегуны…

— У таких людей есть только предрасположенность к таланту. Эти атлеты становятся такими благодаря своему труду и силе воли. И это никогда нельзя украсть.

— Но все же… дети, их таланты ведь крадут…

— Крадут. Ведь эта предрасположенность у них до конца не развита. Поэтому они тоже пока слабы.

— А как мы будем защищать себя?

— Здесь мы этому и учим. Машина, которая отбирает талант, может стать вашим лучшим защитником.

— Это возможно?

— Конечно. Но это трудно и займет не один год.

— А что за физические способности? То есть, они все похожи или зависят от таланта?

— Да, зависят, и еще как. Правда, мы еще не можем вычислить, какой физический талант проявится при передаче.

— Значит, какой будет у меня, еще неизвестно? — уточнил я.

— Да, и будет неизвестно долгое время, пока ты сам не узнаешь.

— Так. Стоп, стоп. А что с талантами, связанными с физическими способностями? Они не передаются?

— Нет. Или, как говорят математики, передаются, но их передача равна нулю.

— В смысле? Физическое обращается в то же самое физическое?

— Именно, — улыбнулся Атлахт. — А ты быстро смекаешь.

— Подождите, — поднял я руку, пытаясь уловить мысль. Что-то здесь было не так. Какой-то абсурд, что я не мог уловить. — Получается, физическая сила — это вся наша защита? Это невозможно!

— Возможно, — спокойно ответил Атлахт.

— Возможно?!

Варианты, варианты… Ну не Халками же станем, честное слово. Абсолютная защита? Нет, невозможно. Но что?

— Наш талант… — на миг в голове все просветлело от догадки, — дельцы не могут украсть талант. Дельцы не могут! Потому что талант меняет свой первоначальный облик! Ведь это так, да?

Тишина.

— Знаешь, а он не полностью дурак, — заметил Сиг.

— Эх, знаешь… — начал Атлахт.

— Заткнуться? — поинтересовался ворон.

— Да, будь добр.

— А ответ? — спросил я, потому что этот ворон нравился мне все меньше и меньше.

— Да, ты прав. Вы будете сами по себе сильны, и машина Дэуса не сможет выкачать талант, потому что он УЖЕ преобразован в физическую форму внутри вас. Он уже другой.

Ха!

— Гениально, — прошептал я.

— Еще как, — кивнул Атлахт. — Раз мы разобрали этот вопрос, давай вернемся к делам насущным. Тебя заберут из дома. Ты же сейчас там?

— Эээээ…

— Эээ?

— Ээээ…

— Что с ним? — спросил Церизи у своего тотема. Ворон лишь пожал плечами.

— Я же не говорил, что он не дурак. Я сказал не полностью дурак.

— Знаешь, что?

— Молчу, я, молчу. Но дело говорю, этот парень наверняка не дома.

Взгляд учителя истории искусств метнулся ко мне. Мне пришлось признаться.

— Я сбежал.

Глаза Атлахта внезапно стали больше, и он чуть слышно произнес:

— Это… меняет дело.

— В смысле?

— Учеба начинается на следующей неделе. Возвращаться домой не будешь. Вещи с тобой?

— Со мной, — подтвердил я.

— Хорошо. Разбирайся со своими делами. Насчет чипа. Он еще в тебе?

— Да, но… я собираюсь в ближайшее время от него избавиться.

Атлахт снова сел, приблизил свое лицо ко мне и с выдохом спросил:

— Кто?

— А? — не понял я.

— Какой врач?

У меня остался открытым вопрос, как он так быстро догадался, но произнести имя все-таки не решился.

— Я его ищу.

Церизи стремительно встал с места и прошел к учительскому столу. Он начал копаться в ящиках, откуда полетели бумаги, ручки, почему-то перья и блокноты. И все разного цвета.

— Нашел! — удовлетворительно показал Атлахт подозрительно черный блокнот, сильно напоминавший те, в котором мы писали цифры в школе. Он пролистнул пару страниц и остановил свой палец на определенной записи: — Кирес, двадцать лет в Сандарне, город Дирхам. Езжай туда!

Я сидел в некотором шоке и думал, что еще за нафиг. Тут что, только один нелегальный врач на всю Намру?

— Он вытащит тебе чип. Поторопись. Просыпайся живо и езжай туда.

— Эй, постой, постой, а в академию-то я как попаду?

— А он тебе объяснит, этот Кирес. Наш выпускник все-таки.

— Выпускник?!

— Ну а как же еще. Преподавал химию здесь, тот еще хмырь. Передавай ему привет от меня. Скажи, его самый любимый ученик, он поймет.

— Что?! Подожди, а если я его не найду?

— Да найдешь, скорее земля станет квадратной, чем этот старикан переедет с другого места.

— Но… но… — у меня оставалось столько вопросов, а времени было так мало.

— Запомни только одно… — начал Атлахт.

— Что?

— Единственное, что тебе поможет прийти сюда…

— ???

— Это…

— ?!?!?!

— Два зеркала, — улыбнулся Атлахт и толкнул меня. Спиной я почувствовал, что падаю в пустоту. Этот сон ускользал от меня. Комнату с Церизи обволокла пустота, и в определенный момент вокруг меня стало совсем темно.

И я просыпаюсь.

Середина ночи, в купе раздается чей-то громкий храп, рюкзак смирно лежит у меня под ногой. Через некоторое время я успокаиваюсь и пытаюсь обдумать свой сон, боясь, что могу его забыть. Но потом я снова хочу спать, поворачиваюсь на бок и последняя мысль, которая крутится у меня в голове, примерно такая:

— Да ну его.

6 глава. Дирхам

Город Дирхам встречает меня печальным пасмурным небом, предсказывающим небольшой дождь. Сказать, что этот город сильно отличается от столицы Намры, будет неправильно. Просто он другой. Здесь больше деревьев. Представляете, в городе на каждой улице стоит по несколько десятков деревьев и все вокруг пахнет зеленью. В нашем городке одни цветные клумбы с искусственными цветами и те, мне кажется, умирают. У нас каждый кусок земли на вес золота, каждый хотел бы иметь свой участок. Тут не до деревьев.

Но здесь нет широкой грязной реки, длинных мостов и запаха тухлой рыбы. Здесь есть степь — просторная, широкая, большая. Она хорошо просматривается из окна поезда. Несколько часов назад кончились зоны городских поселений, и я впервые вижу эти места. Кажется, мне понравится этот город.

Предполагаемый дождь ничуть не портит мне настроение, а даже больше воодушевляет пройтись по Дирхаму.

Город не маленький. За столько лет он успел разрастись, но, по сравнению с мегаполисами Намры, остается маленьким провинциальным городком, из года в год выпускающий преуспевающих врачей. Конечно, по школьной программе мы иногда выезжали из города, но таких широких пространств я никогда не видел. Моя жизнь находилась там, где от одного горизонта до другого была лишь вереница домов.

Возле железнодорожной станции стоят ларьки с едой. Так что, купив неплохого размера сэндвич и газировку (чего Нифилия Дмитриевна мне бы точно не простила), отправляюсь к дороге ловить такси. Адрес бабули оказался со старым названием улицы, и если бы таксист не прожил в этом городе пятьдесят с лишним лет, я его не скоро нашел бы.

Пока я методично жую сэндвич (газировку открыть не решился, боялся пролить), этот таксист успевает рассказать о своей жизни, последние новости города, да и свои личные. Жена, дети, домашний быт, работа водителя — выслушиваю это всю дорогу. Я начинаю прислушиваться к его словам, когда таксист переходит к городским новостям.

Впрочем, ничего нового я тоже не слышу. Вчера ограбили какой-то продуктовый магазин, цены на гречку повысились, зарплата маленькая и прочее, и прочее.

Через час мы подъехали к старенькому перекошенному дому на старой улице. Удивившись, спрашиваю таксиста:

— Где это мы?

— По адресу, который вы мне дали. Ей-богу, давно я здесь не бывал-то, — почесал нос таксист.

— Что с этим домом?

— Ааа, этот. Здесь раньше жили одни фармацевты. Ну, там… баловались с химией, и как-то на тебе! Дом взорвался. Ну как взорвался — целый-то стоит, но внутри, говорят, вдохнешь — все, болеть будешь долго, если сразу не уйдешь. Вот и боится правительство убирать этот дом. Да он, поди, сам развалится, пока эти чиновники что-то придумают.

— Вот как. А в дом зайти-то никак нельзя?

— Никак. На карантине он. Двери, окна — все заколочено. Столько лет прошло, никто не заходит. Да и страшно. Говорят, кто-то пытался, на входе и повалился в обморок. Долго лечился, а там и до смерти недалеко.

Долго сижу и думаю над своей ситуацией. И что мне теперь делать? Нужный дом давно стал ненужным для жильцов, и где мне теперь их искать? Сразу представился старый колдун в черной мантии, который по ночам варит зелье в этом доме.

— Что ты сидишь? — спрашивает у меня таксист.

Я смотрю на него как на сумасшедшего.

— Смерти моей хотите?

— А тебе-то что? Тебе вообще в тот дом, — таксист показывает на соседнюю многоэтажку. Высокое здание с огромными позолоченными колоннами, путь к которому выстелен бархатным красным ковром; львы, вырезанные мастером из дерева, ожидают у входа, а через резные двери заходят и выходят люди в дорогих одеждах.

— Эмммм… — ошарашенно протягиваю я.

— Смерти хотите… Что за молодежь неблагодарная пошла… — недовольно бурчит таксист. — Выходить будешь?

Взяв деньги, тот оставляет ошеломленного меня перед входом в здание и укатывает куда подальше.

Я не сразу иду туда. В голове быстро меняются представления, где мог жить простой учитель на пенсии.

Я едва захожу внутрь, как прыткий швейцар в черном костюме возникает рядом.

— Добро пожаловать в дом La bella Italia. Чем могу служить?

— А разве это не жилой комплекс? — решаюсь-таки спросить. Ну не в каждом доме меня будут ждать швейцары, пусть это и «Красивая Италия».

— Да, но с высокоразвитым сервисом! — гордо произносит мужчина, — Вы в гости?

— Да. Мне нужно эммм… в квартиру 127.

— Ааа, господин Кирес. Давно к нему никто не заходил. Прошу.

Я отправляюсь вслед, по пути озираясь вокруг. На стенах висят маленькие портреты с огромными рамами. Все они однотипны, несмотря на умелую руку мастера. Богатая обстановка наталкивает на подозрительные мысли.

Лифт со звоном останавливается на двенадцатом этаже. Впереди стоят таблички, указывающие вправо и влево. Та, что ведет вправо, указывает на номера «120—124», и, уже поворачивая налево, я вижу указатель с номерами «125—129». Швейцар услужливо дает мне дорогу, желает хорошего пути и отправляется назад к лифту. 127-ой номер находится в конце коридора. Ходить немного неудобно, так как мои ноги просто утопают в мягком ковре. Маленький звонок стоит на уровне моих глаз, а красная дверь открывается не сразу. В квартире звучит звонкая трель, но с первого раза мне никто дверь не открывает. И со второго. И с третьего. Когда я в шестой раз снова нажимаю на звонок, внутри что-то падает, кто-то ругается и раздается шепот: «Твою ж дивизию, попался».

Хорошее выражение, надо запомнить.

Дверь открывается.

Перед собой я вижу мужчину маленького роста с прямоугольными очками, залысинами на голове и недоверчивым взглядом. Мне он ничего не говорит, так что разговор приходится начинать самому.

— Добрый день. Мистер Кирес, если не ошибаюсь?

— Верно, молодой человек, — низким голосом произносит Кирес, — А вы кем будете?

— Ахилл Гульран. Я к вам по одному поводу от Нифилии Дмитриевны, вашей бывшей одногруппницы.

— Нифилия? Рыбкина что ли? Она какими судьбами? — ворчливо спрашивает мужчина.

— У нее есть просьба насчет меня.

— Мы с Нифилией хорошо не дружили, так что брысь отсюда, — хмуро произносит Кирес, собравшись закрыть дверь.

Таааак… А это уже плохо. Ногу я успеваю занести внутрь, а рукой держу дверь.

— А имя Атлахт Церизи ни о чем не говорит? — с вызовом спрашиваю я.

Рука, закрывающая дверь, останавливается. Его лицо наполовину скрыто, поэтому один глаз подозрительно уставляется на меня.

— Церизи? Знаешь, кто он?

— Преподаватель «истории талантов» в академии Инзениум, — выпаливаю сразу.

Дверь открывается нараспашку.

— Проходи, — пропускает Кирес.

Старичок, не волнуясь об открытой двери, сам проходит вглубь квартиры. Она абсолютно темная, только вдалеке в комнате горит свет. Пробираясь через длинный коридор (дверь я, конечно, закрываю), я отправляюсь за Киресом. После я вхожу в комнату, занимающую так много места: на стенах я вижу двери, которые якобы являются входом в другие квартиры, а на самом деле служат лишь прикрытием этой оооооогромной комнаты. Квартира Киреса, вероятно, занимает два этажа — двенадцатый и тринадцатый. И встает один вопрос — кто он?

— Не удивляйтесь, молодой человек, всего этого я достиг честным трудом, — не оборачиваясь, произносит хозяин владений.

— Работой обыкновенного учителя? — все-таки спрашиваю я.

— Почему обыкновенного? — удивляется Кирес, — Академия Инзениум обыкновенных учителей не принимает. Как и учеников.

И идет дальше.

Фраза немного… пугает.

В этой комнате нет обоев, вся и сплошь она покрыта зелеными досками, а пол весь белый из-за мела. Мы лавируем между небольшими горами из книг, то и дело спотыкаясь обо что-нибудь. В конце стоит огромный шкаф на всю стену. Я, наверное, плохо объясняю слово «огромный», так как стена была примерно шесть метров в высоту и где-то пятнадцать в ширину. Справа стояла лестница, а над полками висели записки, что-то вроде «Одежда», «2201 год», «2202 год» и так далее.

— Вечно забываю, что и где лежит, — пробурчал Кирес. Покряхтывая, он неожиданно ловко залезает на лестницу и принимается вспоминать.

— Так-с, Атлахт Церизи, где-то его подарочек у меня лежал, вот только бы год вспомнить… Когда там я ушел-то с академии? — обращается ко мне бывший учитель.

— Эммм… эммм… — нет, ну мне-то откуда знать.

— Ага, спасибо, 2209-ый, — он удовлетворенно открывает шкаф с нужной датой.

— Пожалуйста, — я пожимаю плечами.

Все абсолютно нормально.

Кирес прыгает вниз и ищет стол, где груды книг, учебников, тетрадей и листков меньше всего. Но после безуспешного поиска до него начинает доходить понимание бесполезности этого дела, и он одним взмахом отправляет одну гору со стола на пол. Раздается шум, за которым следует книжная лавина и соседние «горы» валятся тоже.

Не обратив внимания на маленькие катаклизмы, Кирес открывает коробку, вытащенную из-за шкафа, и достает мини-пистолетик со шприцом. Не видев прежде такого чуда, я все же спрашиваю:

— А что это?

Щелкнув по нему пальцами, Кирес внимательно разглядывает и только потом отвечает:

— Выделитель. Единственное, что позволит вынуть чип из твоей руки.

— Тогда почему не «выниматель» или как-то еще?

Кирес молчит. Еще пару раз прищелкнув и проверив состояние предмета, он отвечает:

— Он внедряет жидкость, позволяющую беспрепятственно удалить инородное тело из организма. Как раз то, что тебе нужно, не так ли?

Недоверчиво оглядев новое «чудо» технологий, я уточняю:

— Вы уже вынимали чип до этого?

— Ни разу, — улыбается Кирес.

Спасибо, успокоил.

— Но навыки и теория есть, — утвердительно кивает головой.

Уже лучше.

— Сколько времени это займет?

— Сам процесс? Пару минут. Только дай мне подготовить стол… Да и стул бы найти.

Мы окидываем взглядом картину искусственных катаклизмов. Походу я тут надолго задержусь.

— Ладно, ты пока устраивайся, — машет рукой бывший учитель и скрывается посреди джунглей.

Пользуюсь возможностью снова осмотреть эту странную комнату. О размерах уже сказал, но теперь стало видно, что в ней давно никто не убирался. Бывшие ярко-зеленые обои оказываются болотного цвета. Где-то отваливается штукатурка, где-то слезает краска. Горы книг повсюду на столах, да даже на полу. Проходить нужно с величайшей аккуратностью — есть шанс оказаться погребенным под этой лавиной. И никогда не вернуться. Ведь тут только один старикашка с ужасным слухом.

— Я здесь, — возвращается Кирес, таща за собой стул.

Бросаюсь помогать Киресу, так как бабуля терпеть не могла невоспитанности. Хоть ее рядом со мной уже нет, но уроки-то в голове.

— Поближе к стулу и присаживайся, — не поворачивая головы, говорит бывший учитель.

На столе он воспроизводит странный шум со склянками, бумагами и тем самым шприцом. Врачей с детства недолюбливаю, а нелегальных с непонятными методами лечения — тем более. Но выбора у меня, как всегда, нет.

Через пятнадцать минут сплошного перемешивания склянок, шуршаний бумаг и глубоких вздохов Кирес высоко поднимает шприц с жидкостью и произносит:

— Готов?

Я смотрю на этого человека со страшным шприцом, сглатываю слюну и желаю снова оказаться в кабинете стоматолога. Они хотя бы добрые. Но почему-то все равно говорю:

— Готов.

Медленно подойдя ко мне, Кирес заставляет меня повернуться спиной. Остается лишь снять футболку. Шершавая рука на ощупь отыскивает чип под кожей. Кажется, Кирес мне что-то говорит, но я лишь чувствую, как он вытирает нужное место спиртом. Я беру себя в руки, удивляясь, какие старинные и ненадежные методы он использует. В больницах все давно перешли на машины, да и время прививок занимает пару секунд на человека.

Несколько раз помянув известную дивизию, я чувствую, как шприц проникает под кожу. Через некоторое время неприятного дискомфорта Кирес вытаскивает шприц. Боль жуткая, но не ужасная. Ужасную, мне казалось, я уже испытывал. Это и придает сил. Но постепенно мне становится все хуже и хуже. Спина нестерпимо болит, словно внутри вены и кровь перемещаются с места на место. Все-таки я не сдерживаю стона и сползаю на пол. Что-то жидкое и противное медленно течет на пол по моей спине. Когда я открываю глаза и вижу пятнышки крови, мне кажется, что они вот-вот прожгут пол.

Кирес реагирует сразу. Он выливает всю жидкость с какой-то склянки мне на спину. Боль утихает, кровь перестает идти — все становится таким, как в самом начале. Словно ничего и не было. Вот только пятна крови говорят о пережитом шоке.

— Тихо, все в порядке, — бросает мне Кирес, поднимая окровавленный чип, — его осталось уничтожить, и ты свободен.

Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Что за старомодные приемчики? Зачем я сюда пришел? Мне срочно захотелось увидеть спину. Что ты там наделал?

— Все уже прошло, — ласково произносит Кирес, — ты жив. И это главное.

Боль прошла — вот, что главное. Но мои безумные глаза наверняка пугают моего спасителя.

— Цена за свободу всегда высока, — замечает Кирес, — цени, что отделался лишь кровью.

Тяжелый вздох становится последним знаком моей слабости.

Ха!

Ты сам пришел!

Так прими это.

Ты решил, что я испугался?

— Спасибо, — отвечаю и встаю с пола. Пытаюсь стереть кровь с одежды. Не помогает. И вряд ли поможет. Мне нужна новая одежда.

Неподалеку лежит рюкзак. В нем находится новая футболка и штаны, а вот с обувью дело плохо. Придется окрасить в красный цвет.

С этой мыслью я начинаю топтаться в собственной крови.

— Впервые вижу настолько жестокого человека, — замечает Кирес. — Кровь — хороший краситель, но его не используют в покраске обуви.

У меня есть свобода и это главное. Ради нее можно использовать что угодно, даже собственную кровь. Да даже этого человека.

Кирес смотрит на меня с некоторой осторожностью.

— Извините, я просто… еще не пришел в себя.

— Вот как.

Он не поверит.

— Я работал с разными людьми. С некоторыми у вас похожий взгляд.

— Странный?

— Безумный.

Безумный здесь вы.

На минуту мне внезапно приходит мысль убить его. Старик живет один, без родных, явно не выходит из комнаты, если убрать мои следы, все пройдет гладко. Да и найдут его не сразу.

Но мне в голову внезапно приходят совсем другие слова совсем другого человека.

«Ты хороший и никого не будешь убивать. Ты — добрый, я это точно знаю».

Я просто не могу уничтожить то, что скрывал столько лет. Я просто не могу разочаровать своих родных.

— Извините, — тихо произношу я.

— Интересный вы молодой человек. Сейчас вы выглядите вполне нормальным.

По крайней мере, стараюсь.

— Что же с вами делать? — спрашивает Кирес так, словно это не я хотел его убить. Если он это понял по взгляду.

— Расскажите, как попасть в академию.

— В академию?

— В Инзениум, — раздраженно отвечаю я.

Тишина.

— Расскажу… еще как расскажу, — кивает головой учитель. — Да, ты просто обязан там учиться.

А вот это мне совсем не нравится.

Что это значит?

— Ты совсем не умеешь контролировать себя, — поясняет тот, — чтобы выжить, иногда приходится склонять голову и жевать грязь под чужой ногой, но ты не можешь унять свою гордость. Пойми, когда-нибудь она тебя убьет.

Но не успеваю я ответить, как Кирес продолжает:

— Попасть в академию Инзениум просто. Но для этого нужно знать принцип. Идем, я тебе покажу.

И с этими словами он ведет меня в другую комнату.

Да, помимо этой у него еще одна. Не чист этот старикашка, совсем не чист.

Следующая комната оказывается совсем маленькой. Она так же завалена вещами, но не в меньшем количестве. Мы подходим к двум зеркалам, стоящим напротив друг друга возле противоположной стены и останавливаемся. Сзади зеркал стояли ширмы. Потайной двери здесь нигде не наблюдалось.

— Мы пришли? Что это? — не понимаю я.

— Зеркала, молодой человек. Гениальное изобретение человечества.

— А точнее?

— Что точнее? Расписать формулу получения зеркала?

Этот старик издевается?

— Мне их разбить? — спрашиваю я.

Мой характер тоже не сахар.

— Ладно, — признает мою победу Кирес, — это проход в академию.

— Не вижу двери, — сухо замечаю.

— Если бы все было так легко, — вздыхает тот. — Знаешь про теорию параллельных миров?

Что-то подобное слышал.

— Перемещение во времени?

— Нет, это совсем другое. Есть теория, что параллельно с нашим миром есть тысячи других, в которых проживаем также мы.

— Альтернативные ходы будущего?

— Да, верно. Такие же миры, как и наш, только судьбы совсем разные. То есть это мы, но проживающие одновременно в разных мирах.

— Но где связь?

— Связи, как раз, и нет. На то миры и называются параллельными, что никогда не пересекаются. Но есть способы перемещения.

— Это как менять будущее или судьбу? — уточнил я.

— Почти. Но мировой закон гласит, что не может существовать два одинаковых человека в одном мире. Это привело бы к хаосу.

— Тогда что?

— Способ перемещения возможен только в одном мире, но через другие реальности.

Я запутался.

— Объясните точнее.

— Все просто. Ты пытаешься переместиться в другую реальность. Но проблема в том, что в той реальности уже есть ты. Вселенная это чувствует и выкидывает тебя обратно. Ты можешь лишь контролировать, куда тебя выкинет. Вот так.

— Перемещение с места на место? Вам Вселенную не жалко?

— Нет, — улыбается Кирес, — люди добились совершенства в обмане друг друга, почему бы не попытаться обмануть Вселенную? Человек всегда ищет выгоду во всем.

Мне нечего сказать.

— Параллельные миры находятся везде, рядом с нами, мы ими дышим, но совсем не замечаем, — продолжает Кирес, — чтобы переместиться, надо их видеть.

— Но как?

— Вот тут-то нам и понадобятся зеркала. Встань между ними.

Я прохожу к тому месту, куда мне указали. Встаю между зеркалами и в обоих вижу свое отражение в разных ракурсах.

— Ничего не замечаешь?

— Нет, — честно отвечаю я.

— Все просто. Смотри, — он подходит и показывает на зеркало, — вот они. Параллельные миры.

И я их вижу. Казалось бы, все так просто. В таких зеркалах я отражался несколько раз, мое отражение было и позади переднего отражения, я там был в нескольких тысяч отражениях!

Озарение приходит внезапно.

Это точка соприкосновения. Продолжай смотреть туда.

И я вижу. Один из тысячи меня самих выглядывает из очереди и машет рукой.

Я не могу в это поверить.

Я не могу поверить своим глазам.

Но это вижу я, это говорят мои глаза — и я верю. Я стою и там, и машу рукой самому себе здесь.

— Скажи про себя «академия Инзениум». В будущем ты можешь и не говорить, а лишь представить себе это место. А сейчас оно зовет тебя, иди.

Я чувствую, как постепенно погружаюсь в зеркала и выпадаю из этого мира. Сзади все так же слышен голос Киреса:

— Ничего не бойся, позволь Вселенной направить тебя. Она подскажет лишь правильный путь. И вот мой последний совет тебе.

Я оборачиваюсь, чувствуя как постепенно исчезаю. Но все равно слышу последнюю фразу.

— Контролируй себя.

7 глава. Первый день в академии Инзениум

Я не хотел быть космонавтом и вообще свою жизнь как-то с космосом не связывал. Но то ощущение невесомости, когда мурашки бегут по коже, потому что ты не ощущаешь веса тела…

Невероятно…

Это лучше, чем полет.

Это пустота.

Это то, что тебе неподвластно.

Это космос…

Я вижу Солнце. Оно раскаленное, горячее, желтое, красное, кровавое.

Я вижу Землю. Она маленькая, цветная, синяя, зеленая, белая.

А вокруг все черное… и нет у этой вселенной дна.

А потом я перестаю летать в космосе. Просто висну на грани и вишу в пустоте. А это мне уже совсем не нравится… Невесомость пропадает.

Кто-то хватает меня за ногу и с нечеловеческой скоростью тянет на Землю. Пролетев несколько миллиардов лет за несколько секунд, я все ожидаю удара. Но удара нет. Я просто вылетаю через что-то вязкое и густое.

Дыщ!

В этот миг мой нос решает обняться с полом. Как нормальный человек, охаю много, ругаюсь долго, раздаю проклятья направо-налево, трогаю нос, кручу в разные стороны и только потом оглядываюсь. Я лежу на теплом красном ковре в комнате, играющую роль чайной. Здесь стоит диванчик, стол, неподалеку плита, шкафчики. И никого.

А сзади зеркало. Одно.

Вот откуда я вылетел.

Подхожу к столику. На нем — кружки, цельный хлеб, блюдца, но чай не налит. Кажется, кто-то хотел попить чайку, но что-то помешало.

Раздается мяуканье. На стуле лежит черная кошка и зелеными глазами глядит на меня. Мы смотрим друг на друга почти минуту. Та лениво осматривает меня с головы до ног.

Не люблю кошек, собаки лучше.

— И что? Даже не поздороваешься? — раздраженно спрашивает кошка.

Действительно, что же я так? А та, облизнув лапу, снова спрашивает:

— Я даже не феникс, вы же обычным кошкам не удивляетесь, а я-то в чем виновата?

Не отвечаю.

— Первый раз с кошками говоришь?

Что вы, каждый день по нескольку раз.

— Первый, — киваю.

— Вот оно как, — кошка с интересом наклоняет голову, — а теперь?

— Что теперь? — не понимаю.

— Привык?

— Ээээ…

— А сейчас?

— …

Вряд ли мы с ней подружимся.

— Есть немного. Но необычно.

— Ну, давай знакомиться, — и спрыгивает со стула, — я Мирьяма, тотем учителя видений, Зарины. Весточку уже послала, сейчас к тебе придут. Ну и нашел же ты где выйти. Как звать-то?