Бесплатный фрагмент - Когда происходит чудо

Моя душа, я помню, с детских лет

Чудесного искала…

М. Ю. Лермонтов

Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде

Иосиф Бродский

НАИВЫСШИЙ МИР

Чудеса и крылья в себе тая

На высоком берегу замер я.

И на сотни тысяч лет световых

Оторвался вдруг от минут земных

Кукрыниксы

1. Сделка

Кто на самом деле любил его в этой жизни? После смерти он об этом узнал.

Он стоял на воде на самом краю водопада и смотрел вниз. Живым он упал туда, в ту долину шумящей воды, в необъятную бездну пены и брызг — это было последнее и единственное, что он помнил о Мире Жизни. Почему он упал и погиб он не знал, он словно заново родился в другом мире, обрел новое тело, оно не тонуло, новые глаза, они легко смотрели сквозь солнце, новое сердце — оно почувствовало любовь.

Что стало объектом его любви? Казалось, он уже осознавал это, чувствуя, что стал существом другого, Наивысшего Мира.

И он увидел этот мир. Он летал возле дороги, ведущей к вратам манящего к себе мира, он понял, что полюбил именно его, хотел, чтобы и его приняли и полюбили, но, как ни пытался, он не мог ступить на притягивающую его к себе дорогу, словно ему недоставало сил преодолеть невидимую грань.

Странно, но раньше он любил совсем иначе: любя, он не стремился к тому, чтобы полюбили и его. Наверно, поэтому он так легко смог покинуть жизнь, сбросившись с водопада — тот, кого любят, так не делает. Но правда ли, что его никто не любил в Мире Жизни? Он пытался вспомнить себя живым, но не мог. Это мучило его даже больше, чем закрытые врата в Наивысший Мир.

— Я верну тебе память о Мире Жизни, — раздался тихий Вселенский Голос, — и ты будешь в Наивысшем Мире, в Мире Осмысленной Души. Но при одном условии: ты должен осчастливить тех, кто любил тебя. Я наделил тебя силой, дарующей счастье, дарующей то, что пожелаешь дать ты. Но она подействует только на тех, кто искренне любил тебя. Если ты попытаешься осветить ею жизнь других людей, тех, у кого не было к тебе любви, ты постепенно начнешь терять силу. Но она увеличится, если ты осчастливишь любившего тебя. Отблагодарив таким образом Мир Жизни за его любовь, ты сможешь попасть в Мир Осмысленной Души. Но учти: любивших тебя должно быть больше, чем не любивших. Будет наоборот — двери сюда закроются, и ты полетишь в другую часть Наивысшего Мира, в Мир Пустоты Духа. Напомню тебе твое имя — в Мире Жизни тебя звали Лестер. Открой глаза, Лестер, ты паришь над миром, в котором ты жил. Усилием воспоминаний — действуй!

2. Мама

Лестер открыл глаза и увидел перед собой Мир Жизни. Крошечный хорошо знакомый мирок, он помнил все, что в нем было. Но где же люди? Их не было видно в этом мире. Как же он найдет тех, кто его любил, если их здесь нет?

Лестер мысленно повторил последние слова Вселенского Голоса. Да! Надо попробовать кого-нибудь вспомнить.

Кого-нибудь, кто мог его любить.

Мама? Он подумал о ней и в то же мгновение увидел.

Мама находилась в больнице. Она медленно поднималась по лестнице, держась за перила. Что-то мешало ей, что-то болело внутри, отчего она через каждую ступеньку останавливалась и отдыхала. Наконец, она добралась до своей палаты, села на кровать и тяжело вздохнула. Несколько минут она сидела, не двигаясь, расслабив ноги и руки, глядя куда-то сквозь стену. Потом она легла и закрыла глаза. Лежала она тихо, не шелохнувшись.

Лестеру стало страшно, он пристально посмотрел ей в лицо — нет, она жива.

Как же ему осчастливить ее? Что может быть нужно его маме? Здоровье? В его ли это власти? Он решил попробовать.

Лестер глубоко вдохнул и медленно начал дуть на маму счастьем, закрыв глаза, чтобы сосредоточить все внимание на силе своей энергии.

Но что это с ним? Он почувствовал свои ноги, они болели, спину, руки, голову — все его тело затрещало, и ему стало трудно дышать.

Он открыл прослезившиеся, ничего не видящие глаза — мама сидела на кровати и удивленно двигала руками, глубоко вдыхала и выдыхала, крутила головой по сторонам, потом встала, медленно прошлась по комнате и засмеялась. И вдруг она начала крутиться, прыгать, бегать из стороны в сторону, ее громкий смех приятно звенел в плохо слышавших ушах Лестера.

Держась за сердце, он видел, как к вечеру маму выписали, за ней пришел его папа и трое его детей в сопровождении его жены. Папа, сгорбившийся печальный старик, увидев помолодевшую маму, оживился и поцеловал ее, как в молодости. Его младший восьмилетний сын Алан плакал от счастья, обнимая бабушку, быстро, часто запинаясь, он начал ей что-то рассказывать, они проговорили всю дорогу, пока ехали к дому. Остальные его сыновья, Ларри и Фред, просто подошли к бабушке и подарили ей цветы. Жена Берта обняла ее, подвела к машине и села за руль.

Лестеру становилось все хуже. Еле-еле он наблюдал за мамой, его глаза уже закрывались от изнеможения, но он все равно продолжал смотреть.

Наступила ночь, и мама легла спать.

— Боже, спасибо тебе, как я счастлива! — прошептала она в темноте и, закрыв глаза, сразу уснула.

Откуда-то издалека донесся тихий удар колокола.

И в то же мгновение вся боль у Лестера прошла, он почувствовал, как его тело расширяется, становится выше, больше, теперь он легко мог смотреть на весь мир, мог почти обнять его. Но не вернется ли к маме та жуткая боль? Лестер склонился к ней — мама по-прежнему тихо спала. О, спасибо тебе, Вселенский Голос!

3. Берта

Так, кто еще мог его любить? Лестер мгновенно сконцентрировался на своей семье и остановился глазами на жене и отце. Насчет отца он не был уверен, потому выбрал жену. Но что ей могло быть нужно? Лестер начал за ней наблюдать.

Берта встала утром, накормила детей и поехала на работу. Она пела в театральном хоре, хотя всю жизнь мечтала петь соло. У нее был красивый голос, по звучанию лучше, чем у многих солисток, но после того, как еще в самом начале своей карьеры она трижды провалила свои партии из-за сильного волнения, ей перестали доверять соло.

Началась репетиция. Берта вышла на сцену в составе труппы и с удивлением посмотрела на солистку с шерстяным шарфом, обмотанным вокруг шеи, — та пришла раньше всех и пыталась поднять высокие ноты. Когда зазвучала музыка, солистка не вступила, а неожиданно развернулась и ушла со сцены. Музыка затихла, и вместо нее застучали каблуки удаляющегося за кулисы руководителя. Тянулись долгие минуты, за которые Берта не могла найти себе места. Солистка не будет сегодня петь?

— Ну и кем мне теперь тебя заменить? — донесся голос из-за кулис. — Ведь зрители ходят только ради тебя!

Лестер мгновенно среагировал и почувствовал, как у него весело забилось сердце, отчего, кажется, он стал еще объемнее. Он сосредоточился, глубоко вдохнул и начал дуть на Берту счастьем, и глаза его медленно закрылись. А когда Лестер снова посмотрел на жену, она стояла посередине сцены и говорила:

— Я могу ее заменить. Я чувствую себя очень уверенно, я смогу не волноваться и во время концерта.

Руководитель недоверчиво на нее посмотрел, но, вспомнив приятный тембр ее голоса, разрешил попробовать.

Репетиция прошла удачно, и Берту допустили до партии. Лестер с легким волнением ожидал концерта — не репетиция, а именно концертное выступление вызывало в Берте панику, и теперь ему предстояло ее испытать. Ну, ему такие ощущения всегда очень даже нравились.

Задумавшись, Лестер перевел взгляд на поблескивавшие пылинки ветра, залюбовавшись их дружным веянием, как вдруг дрожащими руками схватился за голову — он вспотел и его начало трясти, чувство адреналина, которое он любил в жизни, сейчас было ему неприятно. Что же это?

Ах да, Берта поет на сцене. Разглядев ее умиротворенную улыбку, он немного успокоился, но вскоре, когда разразился гром аплодисментов, разволновался снова, но теперь серьезней прежнего, он как будто летел с парашюта, чувствуя, как у него отрывается один трос, и ветер начинает уносить его к горам. И вот он падает, оторвавшийся парашют отлетает от него, и скоро Лестер разобьется о горы. Приближаясь все ближе к земле, он неожиданно видит, что летит прямо в дно пламенного вулкана.

Концерт закончился. Берта шла в гримерную с опущенной головой — ей единственной никто не подарил цветов. Она успокаивала себя тем, что, возможно, ее просто еще никто не знал, но вот даже дебютантка из хора пронеслась мимо нее с радужным букетиком. Берта с силой захлопнула за собой дверь, быстро переоделась, смыла грим и самая первая покинула театр.

Наступила ночь. Берта, так и не рассказав никому о сегодняшнем выступлении, сразу уснула. Лестер, весь в поту, быстро дыша, смотрел на нее и ждал. Но чего ждать, когда и так все понятно… Не успел он осознать это, как вздрогнул от пронзившего всю его сущность звука.

Послышался тоскливый волчий вой.

Лестер почувствовал, что сильное волнение Берты прошло, но вместе с ним ушли и все его силы. В ужасе он осмотрел свое тело — оно стало меньше. Получается, что жена его не любила? И как она умудрялась всю жизнь так ловко его обманывать? Может, сейчас он просто сделал не то, что было нужно для ее счастья? Ах да, ведь если она его не любила, то он никак не смог бы ее осчастливить.

4. Отец

Лестер посмотрел на спящего в соседней комнате отца. Что, если и с ним получится как с женой? Лестер всю жизнь думал, что отец его не любит, а окажется наоборот? Но если Лестер ошибется, он потеряет свои последние силы.

Рискнуть? Привыкший к риску, Лестер не мог упустить такой приятной возможности и настроился на отца.

Среди ночи отец проснулся и сел на кровати: что-то взволновало его и никак не хотело отпускать. Он медленно, шаркая ногами, вышел из комнаты и вошел в спальню жены. Увидев ее соблазнительные очертания под тонким одеялом, он взбодрился, прилег рядом и начал ее целовать.

— Ну что ты, Роджер, мы уже стары для этого! — проснувшись, прошептала она.

— О, нет, Лесия, вчера, когда я увидел тебя, красивую, помолодевшую, я ощутил, что снова молод, что еще сильнее люблю тебя. Иди ко мне.

Лестер понял, что его время пришло. Он собрался и со всей оставшейся силой начал дуть на отца счастьем. Он догадывался о том, что его ожидает после, но не думал, что это будет настолько тяжело. Глаза Лестера закрылись от потери сил, он застонал от ощущения абсолютной беспомощности, неизменно присутствующее в нем нечто мужественное словно вырвали из него, оставив вместо этого дыру пустоты и боли.

У Лестера уже не было сил, чтобы открыть глаза и посмотреть на отца. Но он услышал слова мамы, которые причинили ему еще сильнейшую боль:

— Ничего страшного, дорогой, ведь нам не двадцать лет, мы свое уже отлюбили. Иди спать.

Лестер напрягся, приоткрыл глаза и разглядел отца. Тот вернулся в свою комнату и упал на кровать. Уткнувшись в подушку, он заплакал навзрыд.

— Папа! Ну как же так! — простонал Лестер, не в силах смотреть на плачущего отца. — И ты тоже меня не любил! Но почему же?! Если бы ты меня любил, то сейчас бы так не страдал!

Где-то совсем близко слезливо провыли волки.

Лестер вздохнул с облегчением, ощущение беспомощности прошло. Ничего ужаснее он еще не испытывал. Может, и к лучшему, что он не дожил до старости…

Ему не надо было себя осматривать, чтобы понять, что он стал настолько меньше, что не смог бы объять и четверть мира.

Он снова ошибся. Но все-таки всю свою жизнь он был прав: отец его не любил. И теперь Лестер в этом убедился. Но стоило ли так рисковать? Сможет ли он еще хоть раз вдохнуть счастье? Лестер не был в этом уверен, но понимал, что какие-то силы у него должны были остаться, раз Вселенский Голос молчит и он все еще витает над Миром Жизни.

Теперь ему надо хорошо поразмыслить, в третий раз ошибиться нельзя. Лестер закрыл глаза и начал вспоминать. В этом мире обязательно должен быть хоть кто-нибудь еще, кто любил его, иначе он не столкнулся бы с таким испытанием.

Ну конечно…

5. Алан

Лестер вспомнил крошку Алана и улыбнулся. И как это он сразу о нем не подумал. Маленький сынишка, любивший всех, кроме дедушки. Неужели он не любил дедушку из-за Лестера? Кто знает… Хотя он и был еще ребенком, он не мог не заметить недовольство дедушки профессией Лестера, ведь всякий раз, когда Лестер оставался с отцом наедине, тот не мог сдержаться от гнева.

Вспомнив их последний особенно неприятный разговор, Лестер впервые ощутил радость оттого, что умер — не будет больше этого непонимания. Хотя и всего остального тоже не будет.

Лестер замер расширившимися глазами на сгустившейся ночи, но к утру вдруг опомнился и сосредоточился на Алане. Сейчас важно лишь одно — понять, как осчастливить сына.

Алан встал рано утром по звонку будильника и начал собираться в школу. За завтраком он держал под столом шпаргалку с формулами и тихо, чтобы никому не мешать, их повторял. Старший брат Ларри заметил его и рассмеялся:

— Неужели наш тупоголовый братик начал учиться? Поздно, Алан, за пять минут во время завтрака не выучишь математику, если весь год валял дурака.

— Выучу! — запротестовал Алан. — Я вчера весь вечер учил.

— Правда? Смотри, Фред, в нашей семье появился гений! Может, тебя без контрольной работы сразу переведут в третий класс, раз ты такой умный? Давай, иди, а то опоздаешь, тупым тоже нельзя опаздывать.

— Я не тупой! Если бы папа был жив, он бы все это время занимался со мной, одному мне тяжело, я не могу сосредоточиться.

— Папенькин сынок! Давай, дуй отсюда, дай нам с Фредом спокойно поесть.

Алан, неумело сдерживая слезы, выбежал из дома.

Лестер почувствовал, как серебристая пелена заволокла ему глаза, и он перестал видеть сына. Нет, его нельзя упускать. Собрав оставшееся усилие воли, Лестер успокоился и продолжил наблюдать.

Алан зашел в класс и сел за парту в самом центре класса. Он не любил это место, даже сидя дома в уютном уголке, он на что-нибудь отвлекался, сконцентрироваться же в классе он не мог совсем.

Прозвенел звонок, в класс вбежали опоздавшие ребята, и учительница раздала контрольные работы. На парте Алана оказался листок с двадцатью заданиями разной сложности. Он с ужасом смотрел на них, буквы и цифры начали расплываться перед его глазами.

Учительница засекла время и села за свой стол. Алан пододвинул к себе листок, открыл тетрадку, написал «Контрольная работа», перечитал и тяжело вздохнул. Даже в написании простых слов он умудрился сделать несколько ошибок. Алан зачеркнул их и попробовал написать снова, но опять понаделал ошибок.

Лестер, продолжая бороться с наплывающей на него серебристо-слезной пеленой, пытался собраться с силами. Быстрей, а то он может не успеть помочь. Сколько длится урок? Он не помнил, но времени на концентрацию ему явно требовалось больше. Вселенский Голос, помоги! В ответ было только еле слышное поскрипывание ручек в классе. А что если не дожидаться того мощного прилива сил, а просто дуть? Алан маленький, да и не так много ему нужно.

Лестер решился, осознавая, что, если легкое дуновение не сработает, ни на что большее сил не останется. И, склонившись совсем близко к сыну, Лестер еле ощутимо подул прямо на его маленькую светленькую головку.

В тот же миг он почувствовал слабое головокружение. Неужели сработало? Он посмотрел на Алана, на класс — все расплывалось перед его глазами, словно он стал близоруким.

Вскоре он потерял из виду Алана, не в силах сосредоточиться и разглядеть, что происходит в классе. А маленький Алан, склонившись совсем близко к тетрадке, не прерываясь ни на секунду, вырисовывал четкие циферки. Лестер маялся вокруг него и, ни о чем не думая, ждал.

Наступил вечер, и Алан вернулся домой. Лестер сонно наблюдал за происходящим одним полуоткрытым глазом.

— Мама! Я написал контрольную на отлично! — вбежал на кухню радостный Алан.

— Неужели? — удивилась Берта. — А что, учительница прямо так сразу проверила все работы?

— Да, она сказала, что проверит их к четырем, мы пошли с ребятами погулять, а в четыре вернулись в школу и узнали оценки. Учительница похвалила меня, сказала, что теперь меня точно переведут в третий класс. Она сказала, что всегда знала, что я могу учиться, если сосредоточусь.

— Что-то мне не верится, пойду-ка ей позвоню, — сказала Берта и ушла в комнату.

— Слышь, Фред, — сказал брату Ларри, — Алан у нас гений! Гений вранья!

— Я не вру! — воскликнул Алан. — Сейчас мама придет и…

— И отшлепает тебя! — заржал Ларри.

Вернулась сияющая Берта и обняла Алана.

— Молодец, сынок, не зря с тобой папа занимался. Давай, садись за стол, поешь.

Алан помыл руки, сел за стол и начал кушать.

— Это мне папа помог! — сказал он.

— Ага, пришел с того света! — засмеялся Ларри. — Да ему наплевать на нас и на тебя тоже.

— Он любит меня, и он помог мне. И я люблю его.

— Слышь, Фред, он мертвеца любит! Ненавижу мертвецов. А отца я и живым не любил. А ты, Фред?

— Не знаю, наверно, я любил папу…

— За что? Ведь он ни разу так и не позволил тебе полетать с ним на парашюте!

— Не знаю. Да, не позволил, но…

— А я, когда вырасту, тоже стану каскадером, как и папа! — воскликнул маленький Алан. — И вместо него дам Фреду полетать на парашюте.

Наступила ночь. Берта с бабушкой посидели немного с засыпающим Аланом и тоже пошли спать.

Укрывшись мягким одеялом, Алан закрыл глаза и, улыбнувшись, прошептал:

— Спасибо тебе, папа, я так счастлив!

Прогремел торжественный звон колокола.

Пелена с глаз Лестера исчезла, и он разглядел милую детскую улыбку Алана. Что-то стало происходить с телом Лестера, но он не замечал этого, радуясь за своего любимого маленького сына.

И да, он сравнял счет — 2:2!

«Так держать, папа!» — сказал бы ему Алан.

6. Фред

Лестер задумался. Наблюдать за старшим семнадцатилетним Ларри нет смысла — он вслух высказал свою нелюбовь. А вот Фред, похоже, любил его. Лестер обернулся на своего среднего сына.

На следующий день вечером Ларри с Фредом перешептывались возле входной двери.

— Ты обязан стать ее парнем, — говорил Ларри, — это несложно. Девчонки любят разговорчивых — ты побольше говори, расспрашивай ее, девчонки любят мороженое — ты купи ей самое дорогое. И главное, ради чего ты все это делаешь — сегодня обязательно ее поцелуй.

— Я не умею, — прошептал Фред.

— Да в этом нет ничего сложного, ты начни, а там сам поймешь, да и она поможет, если ты ей понравишься. Но хороший поцелуй — это самое главное, это залог успеха. Так что не подкачай. Все, покеда, Фред!

Фред вышел на улицу и пошел к назначенному месту встречи — книжному ларьку возле метро. Через пять минут, опоздав, как и полагается, пришла она, милая девочка Изабелла. Они пошли гулять в вечерний парк, красиво освещенный фонарями.

Фред рассказывал о себе, о своем крутом отце-каскадере, о гениальном младшем братишке, о неожиданно ожившей бабушке, девчонка слушала его с восхищением. Он купил ей большой сливочный вафельный стаканчик, и они сели на скамейку, чтобы ей было удобнее кушать.

Когда она доела мороженое, Фред приблизился к ней и сказал, что у нее возле губы остался кусочек вафли. Она вытащила салфеточку и протерла губки. Фред вспомнил слова брата. Надо ее поцеловать, надо закрепить их отношения. Он начал волноваться. Если у него не получится, Изабелла просто уйдет, она уже так поступала с другими парнями.

Лестер улыбнулся. Здесь ему не предстоит испытать никаких трудностей. Он вдохнул и подул счастьем на замешкавшегося Фреда. Незнакомое ему ощущение собственного неведения — вот и все, что ощутил Лестер.

— О, как классно ты целуешься! — воскликнула Изабелла. — Хочешь быть моим парнем?

— Да, ты мне очень нравишься.

— А ты — мне! Проводишь меня до дома?

— Конечно!

Они побрели к ее дому, то и дело останавливаясь и целуясь.

Но не успели они выйти из парка, как к ним подошли трое взрослых парней и начали приставать к Изабелле. Фред хотел защитить ее, но только он замахнулся кулаком, как самый крупный парень ударил его, и Фред отлетел на газон.

— И что ты за парень такой, если не можешь защитить свою девушку! — крикнула Изабелла, смотря на него сверху вниз.

— Эт чё, твой хахль? — спросил ударивший Фреда парень.

— Теперь уже нет.

— Ну и молодца! Хошь быть со мной? Я тя в обиду не дам, я кого хошь уложу на месте!

— Хочу!

И Изабелла ушла вместе с тремя парнями.

Придя в себя, Фред встал, отряхнулся и вернулся домой через окно, чтобы мама не увидела его разбитой губы.

Недолго думая, он ворвался в комнату Ларри и прижал брата к стене:

— Почему ты не предупредил, что надо уметь драться!

Ночью Фред засыпал со слезами на глазах, он ненавидел Ларри, Изабеллу, себя и своего отца, который умер, так и не научив его драться.

Совсем близко заунывно провыл волк.

Лестер тяжело вздохнул. Он снова ослаб, но теперь ему было уже все равно. Даже не верилось, что из всей его семьи, из шести человек, его любили только двое — мама и младший сын. Ларри можно не проверять, и так все понятно. 2:3 не в его пользу.

7. Стелла

И кого теперь выбрать? Что еще у него было в жизни?

Лестер вспомнил о работе. Нет, там мало кто его любил с его свободолюбивым характером, всегда идущим наперекор всем правилам. Артисты, члены режиссерской группы, напарники — всем он умудрился чем-то не угодить, хотя он всегда на отлично выполнял все трюки, разве что модернизировал их, немного усложняя, чтобы ему было интереснее. Наверно, за это его и не любили, он никогда не прислушивался к чужим советам, несколько раз его даже увольняли, но потом звали обратно — таких, как он, было немного.

Что же ему делать? Будучи так близко к Миру Осмысленной Души, он не мог выкинуть его из сердца.

И вдруг Лестер вспомнил свою последнюю напарницу Стеллу. Они работали вместе над фильмом под названием «Над водопадом». Им хорошо работалось вместе, и она единственная всегда поддерживала его сумасшедшие замыслы. Они выполняли сложнейшие трюки, и, похоже, тогда, во время съемок этого фильма, Лестер и погиб. А Стелла в то время как раз забеременела, но все равно продолжала выполнять трюки. Лестер не знал, любила ли она его, но и поводов для нелюбви у нее, вроде, не должно было быть. Лестер решил снова рискнуть.

Он сосредоточился и увидел Стеллу. Она лежала с большим животом в больнице, а вокруг нее суетились врачи.

«Неужели с того дня как я умер, прошло столько времени?!» — с недоумением подумал Лестер.

Суетившиеся врачи вышли в коридор, и Лестер услышал разговор о том, что Стелла может не перенести роды. Он не очень разобрался в причине, но четко осознал, что от него требуется. Интересно, что же сейчас с ним будет. Неужели он узнает, что чувствуют женщины во время родов? Парашют, наверное, ерунда по сравнению с этим.

Начались роды. Как мог Лестер глубоко вдохнул, приблизился впритык к Стелле и начал дуть.

Что же это такое, его дыхание тянет кто-то еще! Вдруг он услышал громкий крик, слившийся с криком Стеллы, почувствовал невыносимую боль и упал замертво.

Тишина. Как хорошо, он снова умер.

Была глубокая ночь. Стелла, тихая и умиротворенная, лежала на кровати и улыбалась. К ней подошла медсестра и показала ей малыша, здорового крепкого мальчика.

— Вас спасло чудо, — сказала медсестра, — ваш малыш родился в рубашке.

— Спасибо вам… — слабо прошептала Стелла и провела рукой по крошечной лысой головке.

Когда медсестра унесла ребенка, Стелла повернула голову и посмотрела в окно на сверкающий белый месяц.

— Спасибо тебе, Господи, спасибо, что подарил жизнь моему ребенку и сохранил мою.

И громко-громко где-то далеко за месяцем изо всей силы весело ударил колокол.

Лестер ожил и радостно рассмеялся. Как здорово, что Стелла любила его! Теперь благодаря своей любви она и ее ребенок живы.

Его сила удвоилась, и Лестер радостно облетел вокруг земного шара.

3:3! Кто следующий, а?

8. Терри

Но кто же?

Лестер остановился и задумался. Соседи, ругавшиеся на шум его мотоцикла, когда он подъезжал на нем ночью к дому? Бывшие одноклассники, над которыми он всегда издевался? Продавщица в продуктовом, чей магазин он как-то спас от грабителя? С какой стати? Но кто же тогда? Неужели это все? Ведь мог же в его жизни быть друг, хотя бы один настоящий друг…

Терри. Как он мог забыть. Его самый первый друг. Лестер помнил, что Терри мечтал стать писателем, с детства он придумывал запутанные истории, всегда очень веселившие Лестера. Они учились в разных школах: Терри приняли в хорошую школу для талантливых детей, а Лестер учился в обычной, где мог хулиганить от души. Несколько раз они встречались, будучи уже взрослыми, Терри все чего-то писал, но его книги никому не нравились, кроме Лестера. Мог ли Терри любить его хотя бы из-за этого?

Лестер вздохнул, сосредоточился и тут же увидел друга.

Терри сидел за столом с ноутбуком и печатал, громко барабаня по клавиатуре и рассеянно смотря на появляющийся текст.

— Ах, нет, это тоже плохо! — откинулся он на спинку стула. — Скажут, что слишком сложно, что не довел до конца сюжет, оставил характеры героев нераскрытыми! Но ведь в недосказанности и сложности вся соль! Хотя нет, простота — вот признак всего лучшего. Как говорил мой друг Лестер: «Сложную вещь создать легко, а вот попробуй сделать простую!» Да, этого мне не хватает. Но как же придумать что-то простое? Если пробовать упростить сюжетную линию, то скажут, что она нераскрыта. А если начинаю раскрывать, говорят, что слишком сложно! О, голова кругом! И как же раньше работала моя голова, тогда, когда я писал свой самый первый роман? Тогда он вроде даже понравился… Помню, когда я писал его, я много думал, буквально видел каждую описываемую картину! Хотя и сейчас я все вижу, только так долго уже не размышляю, мне стало проще видеть и представлять. Почему же тогда все так плохо? Вот все умею, сюжет хороший, а ничего не получается. Как же его написать так, чтобы было просто и законченно? О, Боже, помоги мне! Может, удалить все и начать заново? Да! Так я и сделаю!

И Терри решительно все стер.

Лестер усмехнулся. Терри все такой же неисправимый сомневающийся гений. Что ж, мой друг, держись, сейчас ты ощутишь всю силу моей дружбы.

И Лестер, теперь могучий и сильный, глубоко вдохнул и подул на друга счастьем, умудрившись объять своим дыханием всю помятую фигурку Терри.

И вдруг Лестер замер. В его голове пошла мучительная работа мыслей, он видел сплетения противоположных образов, абсурдных сюжетов, тысячи картин, которые не сходились вместе, миллионы логических неувязок, хотелось выкинуть все это из головы, но не было возможности.

Лестер промучился так несколько дней: Терри даже не ложился спать, печатая строчку за строчкой.

Наконец, Терри закончил и просмотрел написанное.

— О Боже, невероятно, я смог уложиться всего в триста шестьдесят страниц! И как все лаконично получилось. И зачем я раньше так много писал всего ненужного? А надо было лишь собраться, хорошенько все обдумать и только тогда писать. Но и во время писания тоже нельзя расслабляться, чтобы не отойти в сторону. Эх, жалко, что Лестер не сможет это прочитать. Это мой самый лучший роман. Завтра же отнесу его в издательство, уверен, что они будут в восхищении. Такого ни они, ни я сам от себя не ожидал.

Он распечатал роман и пошел спать.

Перед самым сном, когда его несколько дней лишенные отдыха глаза начали неудержимо слипаться, Терри обнял подушку и пробормотал:

— Спасибо тебе, Лестер, моя муза, ведь я писал о тебе. Даже будучи на небесах, ты продолжаешь меня поддерживать. Надеюсь, что ты слышишь меня. Не покидай меня больше, без тебя я не справлюсь… А с тобой я так счастлив.

Лестер прислушался и с наслаждением расслышал тихий звон колокола.

Спасибо тебе, Терри, за любовь, ты награжден за свои чувства! Лестер вдруг начал расти, он становился все выше, и вскоре стал размером с земной шар.

Ха-ха! 4:3! И дважды подряд он сделал правильный выбор!

9. Грэйс

Стоп, но ведь есть же какой-нибудь предел? Или он должен так до бесконечности выискивать людей? Но ведь большинство из них, естественно, его не любят, ведь они с ним даже не были знакомы!

— Твой предел — число пять, — прозвучал где-то вдалеке Вселенский Голос. — Как только в твоем счете возникнет число пять, ты исчезнешь с земли и окажешься в том мире, который заслужил. Не ошибись в счете.

Лестер задумался. У него было два варианта. Первый: найти того, кто его любит, и победить. Второй: ошибиться, сравнять счет, и тогда останется всего одна попытка, последняя, которая все решит. Нет, надо пойти первым путем, второй слишком долгий и рискованный. И хотя он любит рисковать, но сейчас он должен сделать все, чтобы пойти по первому пути. Не стоит шутить с вечными мирами.

Лестер углубился в воспоминания. Любовь… любовь… да, его первая любовь? Кого он впервые серьезно полюбил?

Ее звали Грэйс. Они встретились случайно в магазине компьютеров, когда им было лет по пятнадцать. Они стояли возле одного и того же компьютера и вздыхали — денег на него ни у них, ни у их родителей не было. На следующей неделе они снова встретились в том же магазине и снова случайно — теперь они стояли возле игровых дисков и также вздыхали. Лестер сказал, что завтра он собирается купить один из дисков, и, если она хочет, может прийти к нему домой, и они поиграют вместе. Грэйс согласилась. Так они начали встречаться.

У них было много общего: компьютерные игры, любовь ко всему экстремальному, они вместе в первый раз в своей жизни спрыгнули с парашюта. Грейс тогда подвернула ногу, но не серьезно, через неделю она уже смогла ходить. После окончания школы Грэйс переехала жить в другую страну к родителям, она должна была, как и они, окончить медицинский университет и стать врачом. Несколько лет они переписывались, а потом ему стало некогда, и он перестал отвечать на ее письма. Вскоре он начал встречаться с другими девчонками, а о ней забыл. А потом…

Через год после того, как он перестал отвечать на ее письма, она приехала к нему и застала его на съемке фильма: он выполнял сложнейший трюк, в котором перепрыгивал на мотоцикле через скалы. После трюка он был так напряжен, что подошел к актрисе, игравшей главную роль, и поцеловал ее. Она не сопротивлялась, на протяжении всего трюка она восторженно наблюдала за Лестером.

После, отойдя в сторону, он случайно заметил Грэйс, ее прикованные к нему округлившиеся глаза. Вроде ничего страшного, он ведь только поцеловал ту женщину, да и Грэйс он ничем не был обязан, но девушка подошла к нему, изо всей силы ударила его по щеке и убежала. Лестеру это показалось забавным.

Возможно ли, что она его любила? Кто-то считает, что девушки не забывают свою первую любовь. Воодушевившись этой мыслью, Лестер сосредоточился на Грэйс.

И вскоре он увидел ее, хотя и не сразу узнал — если бы не ее от природы иссиня-черные волнистые волосы, он решил бы, что ошибся, настолько она изменилась. Она немного поправилась и стала носить платья с декольте и туфли на высоких каблуках, чего никогда не делала в юности, предпочитая быть, как и он, в кроссовках и джинсах.

В течение недели Лестер наблюдал за ней, но так и не придумал, чем мог бы ей помочь. Заботливый муж, двое детей, уютный дом, интересная работа, друзья, с которыми ей было весело. Ни с чем у нее не возникало трудностей, ни о чем она не грустила, порой становясь даже слишком счастливой.

Разве такое возможно? Всем людям что-то нужно. Даже он сам периодически бывал чем-то недоволен… Правда, сейчас он понял, что все у него было нормально: была жизнь, что еще могло быть нужно?

К концу недели, в воскресенье вечером, Грэйс осталась в комнате одна. Она села за стол, открыла шкатулку и вытащила на стол какие-то бумаги. Лестер всмотрелся в них и сначала не поверил глазам — перед ним лежали его собственные письма и фотографии. Грэйс разглядывала их и плакала. Фотография, где они вместе готовятся лететь на парашютах, а вот следующая, уже после полета, она лежит на носилках, а он стоит рядом, придерживая носилки и пожимая ей руку. А вот снимок, который он прислал ей в конверте, — он на мотоцикле перепрыгивает через летящий грузовик. А вот его последняя фотография, которую она вырезала из газеты, — он делает нереальный прыжок на мотоцикле прямо у водопада. Это его последний снимок. Грэйс вытерла слезы. Лестера уже не вернуть.

Не вернуть? Лестер улыбнулся. Как и в жизни, для него снова нет ничего невозможного.

Закрыв глаза, он сделал глубокий вдох. Он не знал, может ли у него получиться задуманное, но это было бы здорово. Он начал действовать: выставив перед собой огромные руки, Лестер подул сначала на них, потом на Грэйс. В тот же миг его тело стало неприятно съеживаться, болеть, что-то твердое решительно вселялось в него, обременяя дух, притягивая к земле. Не удержавшись, Лестер вдруг живым человеком упал на пол, оказавшись прямо у ног Грэйс. Она вскрикнула.

— Ты?! О Боже, это сон?

— Конечно, любимая Грэйс, — отозвался человеческим голосом Лестер, — ведь я умер. Но я видел твои страдания и решил прийти к тебе и немного успокоить.

— А надолго ты? — Грэйс подошла к нему и провела рукой по его плечам. — Ты как живой, я чувствую тебя.

— Я пришел, чтобы подарить тебе счастье.

— О, я уже счастлива, — прошептала Грэйс.

— Это правда? Ты сможешь заснуть с искренними словами благодарности?

— Да, но только вместе с тобой…

Всю ночь Лестер провел вместе с Грэйс. Через каждый час она повторяла, что счастлива, но никак не засыпала. К рассвету, утомленная, она вдруг тихо проговорила:

— Я рада, что не женилась на тебе, с тобой я не была бы счастлива, особенно сейчас, когда ты умер. И сейчас ты не принес мне счастья, а только боль, ты забрал у меня те светлые воспоминания о нас, заменив их этим дурацким сном, в котором я сама себе противна. Уходи!

Лестер мгновенно исчез. Грэйс удивленно осмотрелась по сторонам, отвернулась к окну и, засыпая, пробормотала:

— Ну и сон мне приснился. Хуже еще не бывало.

Где-то вдали уныло простонал одинокий волк.

Лестер снова обрел свой облик, скинув бремя человека. Размышлять по поводу произошедшего ему не хотелось. Он лишь констатировал факт: счет сравнялся — 4:4. И теперь у него осталась последняя попытка.

10. Финальный аккорд

Но кого выбрать? Больше у него действительно никого нет.

Лестер отлетел от мира и задумался. Он думал несколько дней, но все, кого он вспоминал, в той или иной степени могли иметь что-то против него. А рисковать ему больше было нельзя.

Что же это за загадка такая? Лестер отлетел еще дальше, оказавшись почти у самой дороги, ведущей в Наивысший Мир.

За то время, что его здесь не было, он понаблюдал за восемью близкими людьми, половина из которых его любила: мама, сынишка, напарница и друг. Не любили его: жена, отец, средний сын и первая возлюбленная. Женщин и мужчин по двое. Ну и что? Из не любивших больше родных. Значит ли это, что выбирать из родных больше не стоит?

Помогите мне, любившие! Лесия, Алан, Стелла, Терри! Вон у вас какие красивые имена, не то, что у тех, не любивших. А ведь, правда, на их фоне совсем не красиво звучат Берта, Роджер, Фред, Грэйс. Может, в этом все дело и ему стоит искать знакомого с мелодичным именем? Но как же быть тогда с его старшим сыном, с Ларри? Его имя подходит, но он сам говорил, что не любил отца. Хотя можно ли верить его словам? Лестер усмехнулся. Ларри наверняка такой же врунишка, как и Фред.

Проверить его искренность ценою своего будущего? Оно того стоит. Лестер вдруг понял, что после стольких испытаний он не сможет спокойно существовать даже в Мире Осмысленной Души, если не узнает, любил ли его старший сын или нет. И Лестер решительно направился к Миру Жизни.

Наступило утро. Ларри встал раньше всех, быстро позавтракал, оделся в черный спортивный костюм и выбежал из дома. Проехав несколько остановок на автобусе, он вышел на конечной станции и очутился перед широким полем. Там, возле небольшого деревянного дома толпились люди. Лестер всмотрелся в них и с удивлением узнал свою команду. Но что здесь делает Ларри?!

— Ты подходишь нам, — сказал режиссер, когда Ларри подошел к нему. — Ты — единственный, кто похож на главного героя. Но окончательно мы примем тебя к себе и подпишем контракт, только если ты пройдешь «испытание Лестера» — перепрыгнешь на мотоцикле через летящий грузовик.

— А то, что я показывал вам вчера, не подходит? — спросил Ларри.

— Вчерашнее тоже было здорово, — сказал один из каскадеров, — но в фильме тебе придется столкнуться с вещами посложнее, мы должны быть уверены в тебе.

— Я подпишу с тобой контракт только после этого трюка, — повторил режиссер знакомым Лестеру не терпящим возражений тоном. — Или равноценного ему. Если ты действительно тот каскадер, который нужен нам — докажи это.

— Хорошо, — согласился Ларри, но голос его дрогнул.

Каскадеры пошли приготавливать все для трюка. Один из них чуть задержал Ларри.

— Не дрейф, у тебя все получится. Гены вещь серьезная. Ведь ты не боишься?

— Нет. Я ведь каскадер, — одними губами улыбнулся Ларри, пытаясь спрятать сквозивший в глазах страх.

— Ну, — чуть прищурился каскадер, — немного страха пойдет тебе только на пользу. Ладно, иди, готовься.

Ларри сел на мотоцикл и отъехал на нужное расстояние. Ему стало страшно. Чтобы сосредоточиться и избавиться от страха, Ларри перевел дыхание и на секунду закрыл глаза.

Неожиданно он ощутил сильный прилив сил, словно кто-то вдохнул в него энергию и смелость. В тот же миг Ларри надавил на газ и с грохотом рванул вперед.

Лестер, вспотевший, с трясущимися руками и ногами, еле переводил дыхание и не мог открыть глаз. Вскоре до него донеслись громкие аплодисменты, свистки и крики:

— Молодец, Ларри!

— Ларри смел и силен, как его отец!

— Ты станешь таким же мощным каскадером, каким был Лестер!

Только ночью Лестер смог открыть глаза. Ларри сидел в комнате Алана и рассказывал ему о своем прыжке. Под конец он добавил:

— Ты прости, что я обижал тебя и плохо говорил о папе. Я был очень расстроен из-за того, что он умер и, чтобы не плакать, я ругал его. Это было неправильно. На самом деле я любил нашего папу. Знаешь, сегодня, пока я летел, мне казалось, что он был во мне, мой прежний страх куда-то пропал, наверно, папа, правда, был рядом, как и с тобой на контрольной работе, иначе я не смог бы прыгнуть. Я счастлив, что смогу продолжить его дело, что пойду по его стопам, так мне будет казаться, что он всегда рядом.

А ночью перед сном, смотря на фотографию отца, Ларри прошептал:

— Спасибо тебе, папа, без тебя я бы не справился. Я люблю тебя.

Ларри положил рамку с фотографией рядом с собой на подушку и уснул.

Послышался громкий чистый удар колокола, постепенно переходящий в звон тысячи колоколов. Лестер начал расширяться. Он становился все шире и шире, стал больше планеты, глубже вселенной и исчез в необъятной мгле, очутившись в Наивысшем Мире, Мире Осмысленной Души.

2010

А КАК ВСЕ МОГЛО БЫ БЫТЬ

Бывают иные встречи, совершенно даже с незнакомыми нам людьми, которыми мы начинаем интересоваться с первого взгляда, как-то вдруг, внезапно, прежде чем скажем слово

Ф. М. Достоевский

Как бы ни была жестока к человеку судьба, как бы он ни был покинут и одинок, всегда найдется сердце, пусть неведомое ему, но открытое, чтобы отозваться на зов его сердца

Генри У. Лонгфелло

1. Реальность

Невысокий смуглый мужчина монгольской внешности спустился на перрон метро с эскалатора и отпрыгнул в сторону, в ужасе переводя дух, — такого огромного количества людей сразу, в одних стенах, он никогда не видел. И все одинаковые, ничего не замечающие, следующие своей определенной рациональной цели, люди твердо шли вперед, словно вокруг них никого не было, словно им совсем не мешало то, что периодически их кто-нибудь задевал локтем или большой сумкой.

Он стоял у стены, не решаясь идти дальше, к поезду, к вагонам, в которых, как ему рассказывали, так шумно, что закладывает уши. Еще и уши закладывает… Мало того, что душно, тесно, так еще и не будет ничего слышно. Хорошо, что хоть зрение останется, с ним здесь ничего не произойдет. Разве только голова может закружиться. Но это вряд ли случится, он человек крепкий. Там, на севере, откуда он приехал, все сильные, даже женщины.

Решившись, он протиснулся в толпу и, извиняясь на каждом шагу, пошел вперед. Когда он осознал, что твердо стоит на ногах, он выпрямился и пошел увереннее. И зачем ему прятаться? Ему, довольно известному писателю, которого могли даже узнать здесь, в культурной столице страны. Коллеги из сибирского университета говорили ему, что его книги здесь на самом деле читают, что они не затерялись среди новомодных иностранных романов.

Теперь толпа доставляла ему меньше неудобств. Кто-то из них мог читать его книги, размышлять о его героях, об их идеях. Интересно, живя в городской среде, как они могли реагировать на романы, действие которых происходит на дикой природе? Он вглядывался в лица людей, но никто, ни один человек не смотрел на него. Смотрели мимо, над ним, даже как-то сквозь, но на него — никто. Ему стало немного обидно. Не только потому, что он ожидал узнавания, это ладно, но ведь он как-никак человек.

Писатель подошел к платформе как раз в тот момент, когда подъезжал поезд. Хотя какое там подъезжал, он промчался мимо него, промелькнув вагонами, и резко, со скрипом затормозил. А он-то думал, что он сибиряк, сильный человек. Только не в такой неестественной для него среде. У него закружилась голова, и, не будь у него крепких ног, он упал бы прямо на пути.

Когда поезд остановился, он смог разглядеть вагоны, убедиться, что они уже не движутся с умопомрачительной скоростью, и голова его чуть прояснилась. Теперь осталось всего лишь зайти в вагон. Он встал за спины столпившихся по обеим сторонам у выхода из вагона людей и как-то вдруг, подгоняемый толпой, очутился в вагоне, в самом его конце, куда его буквально внесли. Он прислонился спиной к стеклу, прижал поближе к стене ноги, чтобы на них не наступали, и посмотрел назад — за ним был другой вагон, такой же заполненный, шатающийся от входивших пассажиров. Когда вагон заполнился, двери резко захлопнулись, и с глухим свистом поезд тронулся.

Писатель закрыл глаза. Тесно. Жарко. Нет, даже не жарко, а душно… душно от запаха пота, духов, одежды, упирающегося в его грудь чьего-то костлявого локтя… Он открыл глаза и поднял их на потолок, на лампы, одинаковым рядом уходящие вдаль вагона. Вот бы взять и воспарить над толпой, оказаться между головами людей и этими лампами… А лучше бы еще выше. Выбраться из-под земли, где он замурован, словно труп, взлететь к воздуху, к зелени, а потом подняться еще выше, к самому небу…

Поезд резко затормозил, и писатель, не удержавшись, навалился на соседа. Тот как ни в чем не бывало устоял на ногах и мельком покосился на извиняющегося писателя, делая вид, что ничего не произошло.

Выходили долго. Голос по громкой связи в вагоне уже сообщил о том, что двери закрываются, но пассажиры продолжали выходить одной большой массой, выталкивая идущих впереди, чтобы выйти самим. Войти же почти никто не успел — двери захлопнулись.

Благодаря этому в вагоне стало чуть свободнее. Уже никто не прислонялся друг к другу, между людьми образовалась более-менее удобная дистанция примерно в тридцать сантиметров. Но для писателя ничего не переменилось. Прижатый к стеклу, он не мог ни повернуться, ни переместиться.

Не в силах больше смотреть на яркий свет от ламп, он опустил глаза и украдкой взглянул на пассажиров. Кто-то сидел, кто-то стоял, но выражения лиц у всех были одинаковые, казалось, они говорили: «Я еду один, у меня есть своя цель, она поглощает меня настолько, что до вас мне и дела нет. Да хоть вы тут все в конвульсиях бейтесь — я вряд ли замечу, ведь я вас не вижу. Меня здесь, считайте, и нет — приедет поезд на мою станцию, я выйду и забуду о вас всех, словно никогда и не видел».

Следуя общему правилу, писатель принудительно отвел глаза, уставив их в единственное незанятое пространство — кусочек пола, на котором никто не стоял.

Проехали еще одну станцию, потом еще одну. Писатель сник и сгорбился, но не решался надолго отрывать глаза от свободного кусочка на полу. Он прилагал все усилия, чтобы делать вид, что он тоже никого не видит, что он просто думает о своем, что ему вполне комфортно… В итоге он устал настолько, что у него разболелась голова. И зачем он только сел в это метро? Можно было добраться до центра города на такси или на автобусе. Но теперь уже было поздно что-либо менять, оставалось только дождаться своей остановки.

На следующей станции вышло еще несколько пассажиров, и писатель решился и поднял глаза. Его взгляд упал на высокого парня в ярко-красных брюках и белой рубашке. Парень стоял, прислонившись спиной к поручню у самого входа и читал книгу. Увлеченно, он перелистывал страницы, и, казалось, чувствовал себя в вагоне так же уютно, как если бы находился у себя дома. Писатель пригляделся и улыбнулся, заметив, что книга была обернута в тканевую обложку с широкими красно-белыми полосами.

«Какой молодец, — подумал писатель, — все подобрал по цвету, да еще и книгу бережет».

Наверное, чтобы чувствовать себя в толпе настолько свободно, надо родиться в большом городе. А, может, и нет. Кто знает, каким бы он стал, поживи он тут год? Неужели он тоже смог бы заниматься своими делами в толпе, никого не замечая? Нет, это было бы ужасно. Это как же глубоко самого себя надо запрятать, чтобы людей вокруг не замечать?

Напротив парня, по другую сторону от дверей, стоял крупный мужчина в синем джинсовом костюме. Неопрятный, с запачканными краской рукавами джинсовой куртки, он сжимал в руках электронную книгу и надавливал на экран, переворачивая страницы, писателю было видно отражение текста в стекле. Вдруг что-то случилось, и экран с текстом погас. Мужчина принялся трясти аппарат, нажимать на экран и боковые кнопки, а когда поезд резко остановился между станциями, он чуть не выронил устройство и громко выругался.

Писатель перевел взгляд. Его внимание привлекла стройная девушка, стоявшая на высоких каблуках посередине вагона. На ней было короткое черное платье, оно подчеркивало красоту ее длинных ног, но ее туфли с этим справлялись не столь удачно. Тоже черные, лакированные, на каблуках не менее десяти сантиметров, они стерли тонкую кожу ног своей хозяйки в кровь. Попеременно она вынимала из туфель то одну ступню, то другую, но лицо ее не выражало ни малейшего расстройства. Она даже улыбалась, поглядывая на свое отражение в стекле.

Напротив длинноногой красавицы сидела маленькая девушка, с оживлением разговаривающая по телефону, и улыбка так и мерцала на ее лице. После разговора она пыталась стать серьезной, но не в силах была ни сдержать улыбку, ни спокойно усидеть на месте. Она то поджимала под сиденье ножки в мягких балетках, то выпрямляла их, то скрещивала, наконец, она положила ногу на ногу и более-менее успокоилась.

Писатель улыбнулся и перевел взгляд на соседнее сидение. Рядом с девушкой сидел молодой человек в черном пиджаке, на его коленях лежала папка, а на ней тетрадь и толстая книга. Сгорбившись и поправляя очки, он записывал в тетрадку цифры и значки. Вдруг он трижды перечеркнул написанное. Потом судорожно пролистал несколько страниц книги и начал писать заново. Но не успел он написать и нескольких строк, как снова все зачеркнул и надолго задумался над пустым листом.

Напротив молодого человека сидел пожилой мужчина с пышными седыми волосами. Он достал из портфеля толстую стопку листов А4, скрепленную слева веревкой. Перед глазами писателя промелькнули черные буквы на обложке — «Магистерская диссертация…» Дальше он не успел прочитать, потому что мужчина открыл рукопись и спрятал обложку позади. Проглядев первую страницу, он достал из кармана карандаш и начал делать пометки.

2. Фантазии

Поезд внезапно остановился, не доехав до станции. Пассажиры проснулись и начали оглядываться по сторонам. Писатель с надеждой посмотрел на двери, но они не открылись, за ними была все та же черная стена. Кажется, эта поездка никогда не закончится. Писатель вздохнул и закрыл глаза.

В тот же момент парень в красных брюках и белой рубашке поднял голову и посмотрел на стоявшего напротив него мужчину в джинсовом костюме, мучающегося с электронной книгой.

— Что, сломалась? — спросил он.

Мужчина перестал судорожно тыкать в кнопки, поднял голову и кивнул.

— Техника… — протянул парень и улыбнулся. — С ней всегда так.

— Да уж, — мужчина покосился на красно-белую обложку книги, — твоя-то не сломается.

Парень рассмеялся.

— Это верно! Разве что обветшает с веками.

— Да что там века! На дорогу бы хватило! Мне вообще аж до конечной ехать!

— А хотите, дам вам почитать мою книгу? Я все равно выхожу на следующей станции. Там в обложку вложена визитка с моим телефоном, как прочитаете, позвоните.

Мужчина оживился.

— Ты это серьезно?

— Ну конечно. Берите.

Парень отдал мужчине свою красно-белую книгу и вышел из вагона. Вслед ему раздалось неуверенное «спасибо», двери закрылись, и поезд продолжил свой путь.

Убрав свой электронный аппарат в карман, мужчина подержал книгу в руках, разглядывая самодельную обложку, потом закатал свои запачканные краской рукава и открыл книгу.

Вагон резко наклонился влево, и стоявшие пассажиры схватились за поручни. Девушка на высоких каблуках обеими руками вцепилась в поручень, но все же умудрилась упасть на стоявшую рядом с ней крупную женщину. Та ее поддержала, с усмешкой покосилась на ее туфли, и отвернулась.

Вдруг сидевшая напротив маленькая девушка в балетках встала и потянула высокую красавицу на свое место. Та мгновенно плюхнулась на сидение, давно готовая упасть куда угодно.

— Красивые у тебя туфли, — сказала маленькая девушка, — только, похоже, жутко не удобные!

Высокая красавица закивала в ответ и прослезилась.

— И зачем тебе такие туфли? — продолжила говорить девушка. — Ты и без них классно выглядишь. С такой-то фигурой! Это скорее мне не мешало бы каблуки надеть, может, постройнее стала бы, а то…

Они обе рассмеялись, глядя друг на друга.

— Спасибо тебе, а то я еле стояла на ногах. Если честно, ненавижу каблуки. Но мой парень говорит, что в них я выгляжу как модель.

— Это да… Только модель ведь ходит по подиуму, а не в метро трясется! Ты ему напомни об этом.

— Обязательно напомню, если смогу дойти до его дома. Он бы меня встретил, но он заболел.

— А хочешь поменяемся? У тебя какой размер? Вроде на глаз так где-то тридцать седьмой. Да?

— Да. И у тебя тоже?

— Ага. Махнемся?

— С удовольствием!

И красавица тут же скинула с себя свои туфли и вложила замученные ножки в мягкие балетки.

— Как удобно! А тебе?

— Не скажу, что супер комфортно, но на первом свидании не помешает выглядеть шикарно.

— Пусть туфли принесут тебе удачу. Выглядишь ты в них потрясно!

— Спасибо! Слушай, мне уже пора выходить, давай как-нибудь созвонимся, встретимся? Сейчас дам тебе свой номер телефона.

Девушка достала из сумки блокнот и ручку, написала несколько цифр, вырвала страницу и протянула ее красавице. Помахав рукой, она легко выплыла из вагона на высоких каблуках.

Красавица спрятала бумажку с номером в сумочку и откинулась на спинку кресла, вытянув ступни в балетках носками вперед. Казалось, что во всем вагоне не было человека счастливее нее.

Молодой человек, сидящий рядом с ней, оторвался на мгновение от своей тетрадки и задержал взгляд на длинных ножках девушки. Вагон тряхнуло, и книга упала с его колен на пол. Молодой человек потянулся было за книгой, но ее уже поднял оказавшийся рядом мужчина с седыми волосами.

— Поосторожней с книгой! — сказал он и посмотрел на обложку. — А, знакомый труд! Ну и как, он вас не слишком утомил?

— Немного… — молодой человек взял книгу и показал свои записи.

— Вижу-вижу, вы запнулись на самом простом. Вот смотрите… Ммм, как бы мне вам показать?

Сидящая рядом девушка, слушавшая их разговор, легко встала и сказала:

— Садитесь! Я все равно сейчас выхожу.

— Благодарю, — мужчина сел на ее место и начал писать цифры в тетради молодого человека.

— Ах вот оно что! — через минуту воскликнул тот. — А я-то думаю: что не так? Спасибо!

— Да не за что. Я ведь уже как тридцать лет преподаю эту науку.

— Здорово. Надеюсь, что мне сегодня повезет на экзамене.

— А, так вы едете на экзамен! А в какой институт?

— Экономики и финансов.

— Да что вы! А на каком курсе учитесь, кому сдавать будете?

— Первый курс, принимает Веселов.

Преподаватель усмехнулся.

— А вы что же, лекции совсем не посещаете?

— Ну так я на заочном… А что?

— Веселов — это я. Поздравляю вас, молодой человек. Экзамен вы не сдали.

Студент в изумлении открыл рот.

— Да не пугайтесь вы так. Шучу я. Пойдемте, нам пора выходить. Не волнуйтесь, сейчас посмотрю, на что вы способны. Хотя четверку я уже готов вам поставить. За усердие.

И преподаватель направился к дверям. Студент быстро запихнул книгу и тетрадь в рюкзак и побежал следом за ним.

3. Реализация фантазии

Писатель открыл глаза и осмотрел вагон. Все осталось по-прежнему: мужчина нервно тыкал в экран электронной книги, красавица на высоких каблуках морщилась от боли в ступнях, а студент зачеркивал строчку за строчкой. А как все могло бы быть! И было. Но только в его голове.

Поезд остановился, и трое человек вышли из вагона: парень с бумажной книжкой, за ним вылетела маленькая девушка в мягких балетках и позже всех, пропуская всех, вышел профессор.

Три несчастных пассажира проводили их смутным, что-то ощущающим взглядом, словно интуиция им подсказала возможность чего-то большего, но двери захлопнулись, поезд тронулся, и они вернулись к своим мучениям. А вместе с ними и писатель. На следующей станции вышли и они, и писатель окончательно приуныл.

Что делать? Неужели он ничего не может сделать? А что можно сделать? Не подходить же, не заговаривать с людьми, чтобы хоть немного облегчить им страдания? Не поймут. Окинут его удивленным взглядом, может, выслушают, а потом отвернутся, словно его и нет. Если бы можно было хоть на мгновение их расслабить, как бы они стали счастливы. Ведь они все так одиноки в этой толпе. В толпе одиночество особенно обостряется. Вокруг тебя много людей, ты мог бы стать их частью, поговорить с ними, узнать их, получить от них внимание, понимание, ощутить полноту существования… Но двери закрываются, и поезд уезжает.

От этой мысли писатель вновь потянулся глазами к лампам.

На следующей остановке вышли почти все стоящие пассажиры, и в вагоне стало совсем свободно. Писатель решил подойти поближе к дверям — уже совсем скоро должна была быть его станция. Он прислонился спиной к сидению у дверей и принялся смотреть за стекло, в проносящуюся темноту.

Потом он поднял глаза и заметил на стене схему метро. Отчаявшись найти на ней не только свою станцию, но даже ту, которую только что проехал, он обернулся, просмотрел несколько рекламных афиш и хотел было снова вернуться к разглядыванию темного туннеля, как заметил позади себя сидящую женщину, она держала в руках блокнот в твердой обложке и писала что-то красивым почерком. Буквы были настолько ровными, словно бы их написала не рука человека, а напечатала пишущая машинка.

Как бы он тоже хотел так писать. Его каракули не понимал порой даже он сам. Писатель отвел взгляд от текста и посмотрел на лицо женщины. На первый взгляд ей можно было дать лет тридцать, на ее лице уже были видны маленькие морщинки, а ее темные распущенные волосы перемешивались с седыми. На ней были надеты старые голубые джинсы и черная кофта с горловиной. Писатель всмотрелся в написанный ею текст.

«Моим родным.

Десять лет назад я пообещала себе, что покончу со своей жизнью, если не выйду замуж до 33-х лет. После этого решения мне стало легче жить, у меня появились границы: осталось терпеть одиночество столько-то и точка. Это была моя спасительная мысль. Сегодня, в мой 33-й день рождения, я с вами прощаюсь. Простите меня за то, что я не смогла быть счастлива в одиночестве».

Она вырвала листок из блокнота, положила его в полиэтиленовый пакет, обклеила его скотчем и спрятала в передний карман джинсов. Затем она убрала блокнот и ручку в рюкзак и, откинув голову назад, закрыла глаза.

Писатель судорожно переводил взгляд от ее лица к ее карману. Он больше не ощущал прежнего дискомфорта от нахождения в метро, это все забылось и стало неважным. Он разглядывал стройное тело женщины и представлял его посиневшим от долгого пребывания в воде. Именно в воде. Иначе зачем еще прятать такого рода записку (он боялся даже в мыслях произнести слово «предсмертную») в полиэтиленовый пакет?

Нет. Этого не случится.

Он кашлянул и наклонился к женщине, собираясь ей что-то сказать, но поезд остановился, и она резко встала. Она прошла мимо него, и ее длинные волосы слегка коснулись его лица. Писатель почувствовал свежий запах шампуня, словно бы она только что вышла из душа. Он замешкался и выбежал из вагона в самый последний момент. Двери за ним захлопнулись, и поезд со скрипом уехал. Писатель замер на месте.

Она медленно шла к эскалатору, касаясь рукой стены. Ее волосы развевались от напора воздуха, она поправляла их, но они все равно поднимались вверх. Она остановилась возле рекламного щита и вытащила из кармана упакованную записку.

Двое подростков пробежали мимо женщины, толкнули ее, записка выпала из ее рук и под напором ветра полетела в сторону. Легче пера писатель подбежал к записке, поднял ее и сжал в руках.

Женщина подошла к нему и протянула руку.

— Спасибо.

— Я вам ее не отдам! — вдруг выпалил писатель.

— Что? — она оторвала свой взгляд от записки и посмотрела на него.

— Я не позволю вам совершить то, о чем вы там написали. Уж простите меня, но да, я прочитал. Я стоял над вами, и ваш блокнот был повернут в мою сторону, и я не мог не прочитать.

Он отклеил скотч и вытащил записку из полиэтиленового пакета. Отбросив его в сторону, он разорвал записку пополам. Потом сложил половинки вместе и снова разорвал. Он рвал каждую часть, пока под ним на полу не оказалось множество маленьких кусочков. Женщина продолжала на него смотреть, никак не реагируя на его действия.

— Никто не моет голову перед самоубийством, не правда ли? Вы не хотите этого. Вы хотите жить. Если я прав, дайте мне вашу руку.

И он протянул ей свою сильную ладонь.

*

Пассажирам в новоприбывшем поезде было видно, как они, перешагнув через разбросанные на полу кусочки бумаги, медленно шли к эскалатору, держась за руки.

2012

ГАРМОНИЯ СЧАСТЬЯ

Надо быть всегда радостным. Если радость кончается, ищи, в чем ошибся

Л. Н. Толстой

Счастье, счастье… Что это слово значит?

Счастье, счастье… А мне нужна удача!

Король и шут

1. «Что для вас является счастьем?»

Шутян сидел и улыбался. Попивая из пластмассовой бутылки воду, он слушал, как Артов, его друг и солист рок-группы, в которой он состоял гитаристом, размеренно и обдуманно отвечал на вопросы журналиста. По сути Шутян во всем был с ним согласен, только не понимал, откуда в его друге столько печали, даже болезненной грусти, мешавшей ему расслабиться и просто жить, вот как жил он сам, Шутян, не нагружая себя проблемами, ведь если радостен и весел, никакие сложности тебя не посетят. Даже свой день рождения Артов умудрялся проживать в грустном настроении, его все время что-то тяготило, что-то настолько космическое, что Шутяну стоило больших усилий вызвать в друге хоть несколько мгновений радостного смеха.

— И последний вопрос: что для вас является счастьем?

Артов как обычно задумался, но прошло уже четверть минуты, а он все молчал. Тогда Шутян откинулся на спинку стула и, смотря на журналиста своими огромными веселыми глазами, беззаботно заговорил:

— Ну, если говорить обо мне, то я счастлив всегда, с самого рождения. Я бы даже сказал, что счастье — мое мироощущение. Потому я вряд ли смогу выделить какие-то конкретные вещи, приносящие мне счастье.

Артов задумчиво, чуть нахмурившись, выслушал ответ друга, но сам ничего не ответил.

2. Одного не хватает

На следующей неделе вся группа собиралась в студии на репетицию после летнего отпуска. Артов с нетерпением ожидал встречи, особенно с Шутяном. Его шутки всегда поднимали ему настроение, и ему хотелось поделиться с другом мелодией к новой песне.

Пока музыканты настраивали инструменты, Артов стоял у окна и набивал какой-то быстрый ритм пальцами по подоконнику. Погрузившись в мелодию, он перестал слышать окружающие звуки, как передвигалась мебель и хлопались двери, не заметил он и наступившей тишины.

Кто-то кашлянул позади него, и Артов обернулся. Перед ним стояли музыканты его группы, два гитариста и барабанщик.

— Ну что, готовы? — спросил Артов. — А где Шутян?

Он посмотрел на дверь — вроде скрипнула? Нет, показалось.

— Он… не придет, — сказал барабанщик.

— Почему?

Музыканты переглянулись.

— Он… Вчера вечером мы катались на мотоциклах, и Шутян… Он не справился с управлением и… В общем, он в больнице.

— Что с ним?

— Он в коме.

3. Сделка

Все началось в тот момент, когда Артов вошел в палату и провел рукой по его забинтованной голове. Шутян не почувствовал прикосновения, но увидел, как в темноте вокруг него начали витать размытые лица и силуэты, а сам он оказался большой головой с широкой улыбкой. Он летал и улыбался всем вокруг, хохоча от души. Вдруг силуэты стали меркнуть. Когда они исчезли полностью, его улыбающаяся голова тоже пропала. Вокруг него стало темно и пусто.

Эй, что случилось? Он что, умер?

Ух ты! Значит, теперь он наконец-то узнает, что ждет там, после? Здорово!

Он расслабился, ни о чем не думая, наслаждаясь этой новой мыслью. Приятная мелодия зазвучала в нем, наполняя его сознание покоем и удовлетворением. Надо будет напеть ее потом Артову…

Что-то холодное объяло его, и его прекрасная мелодия затихла. Холод все глубже проникал в него, и через несколько мгновений он настолько замерз, что забыл свою мелодию. Как он ни напрягался, он никак не мог ее вспомнить.

Эй, это что же, он больше не сможет слышать музыку?

Стоп. Нет. НЕЕТ! ВЕРНИТЕ МЕНЯ ОБРАТНО! НЕ ХОЧУ НИЧЕГО ЗНАТЬ! Он ведь еще так молод. И так счастлив.

— Именно поэтому ты и умер, — раздался голос в темноте. — Ты был слишком счастливым.

— Что?! Я умер из-за того, что был счастлив? Вы издеваетесь что ли? Теперь что, всех счастливых на тот свет?

— Не всех. Нужна гармония. А с тобой в мире появился перебор со счастьем. Видишь тот розовый цвет на небе? Он должен быть чуть темнее, тогда на небесах будет гармония.

— Неужели нельзя его затемнить каким-нибудь другим способом?

— А что ты можешь предложить?

— Ну не знаю… Что угодно, только оставьте меня живым.

— Хорошо. Но тебе придется соблюсти гармонию небесного цвета.

— Без проблем. Скажите, что делать. Я все сделаю, если смогу продолжать жить.

4. Здоров по всем показателям

Шутян заворочался в кровати и открыл глаза. Перед ним сидел Артов.

— Проснулся! — воскликнул Артов. — С возвращением!

— Не надо так радоваться, а то долго не протянешь, — пробурчал Шутян и перевернулся на другую сторону.

Артов усмехнулся. Похлопав друга по плечу, он вышел в коридор и позвал врача.

— Невероятно! — сказал врач Артову после осмотра Шутяна. — Никогда бы не подумал, что это возможно. В таком состоянии обычно не приходят в себя так быстро, если вообще приходят. Повезло вашему другу. Берегите его и… что-то он у вас грустный.

— Грустный? Это Шутян-то? Да он еще просто не до конца проснулся. Все-таки прошло совсем мало времени.

— Мало-то мало, да только очень быстро он восстановился. По всем показателям он наиздоровейший человек. Странно, что к жизни у него такая апатия. Говорите, раньше не было такого?

— Какое там! Да счастливее него не сыщешь. Вот сейчас я к нему зайду, сразу увидите — не сможет смолчать, обязательно сморозит что-нибудь веселое. Ведь мне можно снова его навестить?

— Конечно. Надеюсь, его настроение изменится. А то он даже есть отказывается.

— Странно. Вообще-то он большой обжора.

Когда они зашли в палату, Шутян резко обернулся. Увидев Артова, он радостно заулыбался и привстал, но внезапно сморщил лицо, снова лег на кровать и отвернулся.

— Дорогой мой басист, с возвращением!

Шутян не шелохнулся. Артов переглянулся с врачом, тот с пониманием кивнул и вышел из палаты.

— И как это тебя угораздило попасть в аварию?

Шутян продолжал молчать. Артов обошел кровать и присел напротив друга. Тот лежал и плакал.

— Ты чего это?

— Так надо, Артище, так надо, — сквозь слезы проговорил Шутян и спрятал лицо под одеяло. — Уходи.

— Но почему?

— Забудь меня.

— Как это?

— Считай, что я не выжил.

— Да ты в своем уме?

Артов наклонился и попытался стянуть с Шутяна одеяло, но тот вцепился в него еще крепче.

— Я не знаю! Я не вернусь в группу и вообще…

— Я тебя не отпускаю! У нас на следующей неделе начинаются гастроли, забыл?

— Мне наплевать!

— Послушай, неужели ты так легко сможешь все бросить? Не спеши, подумай еще, хотя бы до завтра, договорились?

— Уходи!

— Шутян, умоляю…

— УХОДИ!

Артов резко встал и вышел из палаты.

— Ну как успехи? — спросил его врач.

Артов лишь отрицательно покачал головой.

— Может, есть что-то, что он любит? Из еды, например?

— Да все он любит. Можете принести ему салат из свежих огурцов со сметаной. С ума сойдет от радости. С детства не может ими наесться.

— Что, такая простая еда?

— Шутян он… особенный. Во всем находит радость.

— Даже не верится. Хорошо, попробуем.

*

На следующий день Артов тоже решил принести другу что-нибудь любимое. Долго он не думал, а просто взял с собой бас-гитару. Возможно, если при виде своего дорогого инструмента Шутян улыбнется, врач разрешит ему даже немного поиграть.

Первым делом Артов зашел в кабинет врача.

— Наконец-то вы пришли.

— А что такое?

— Мне пришлось выписать вашего друга.

— Почему?

— Он больше не захотел оставаться в больнице. К тому же, он действительно здоров. Мы не имеем права держать его здесь дольше. Но дело даже не в этом. Вы присядьте, послушайте, что я вам расскажу.

Артов терпеливо опустился на стул и прислонил к стене чехол с гитарой.

— Сегодня по вашему совету я принес ему салат из огурцов со сметаной. Видели бы вы его лицо! Так обрадовался, заулыбался как дитя! Но потом вдруг сильно сморщился, словно бы ему стало очень больно, лег и отвернулся, с головой укрывшись одеялом. Как вам это нравится? Я предлагал ему другую еду, обещал принести все, что он пожелает, но он от всего отказался. Тогда я сказал, чтобы он ничего не боялся, что здесь ему будет хорошо, за ним будут ухаживать, готовить его любимую еду, он сможет смотреть телевизор, гулять в свое удовольствие в парке и даже играть на гитаре. Я, кстати, так и знал, что вы ее принесете. Но, услышав это, он вдруг вскочил и заявил, что требует, чтобы его немедленно выписали, даже если он еще не до конца окреп. Странная реакция, правда? Незадолго до вашего прихода я советовался с психотерапевтом, он считает, что у вашего друга выраженная апатия. Скорее всего, это может сообщать нам о реактивной депрессии…

— Чушь это все! — воскликнул Артов и сжал виски. — У Шутяна не может быть никакой депрессии! Я поеду к нему домой и узнаю, что с ним происходит.

— Надеюсь, он вас захочет видеть.

— Почему нет?

— Потому что теперь он сознательно отказывается от всего прежде любимого.

— Но зачем? Не похоже, чтобы его это веселило.

— А раньше он делал все только ради веселья?

— В основном да.

— Не ждите теперь от него того же. После комы в нем многое могло перемениться. Такое случается.

— Я должен хотя бы попробовать.

— Ну что ж, желаю вам удачи.

*

Через час Артов стоял возле квартиры Шутяна.

На стене возле двери было нацарапано большими буквами: «ШУТ+ЯНА». Шутян рассказывал, что эту надпись сделала его девушка по имени Яна. Прежде не замечавший, что в его фамилии прячется ее имя, Шутян так обрадовался, что в тот же день сделал ей предложение. Странно, что врач не упомянул о Яне. Видимо, она пока не знала, что ее жених был в больнице. Артов надавил на звонок.

Прошло полминуты, но никто не открыл. Артов позвонил в дверь снова, потом еще раз, но ответа не было. Тогда он попробовал позвонить Шутяну на мобильный телефон, но он был выключен, а номер городского телефона Артов не знал. Достать что ли гитару и сыграть что-нибудь? Нет, только побеспокоит соседей. Шутян просто никого не хочет видеть. Или… Неужели он мог с собой что-то сделать?

Артов решил проверить. Зная, что в квартире Шутяна одна входная дверь, он достал блокнот, написал несколько слов, вырвал страницу и засунул ее под дверь, оставив видным со своей стороны один край. Не прошло и нескольких секунд, как край исчез. Артов усмехнулся, пробарабанил пальцами по двери и ушел.

Выйдя на улицу, он поднял голову к окнам Шутяна, плотно закрытым занавесками. И как Шутян только это терпит? Его точно словно подменили. Ведь раньше он ни минуты не мог быть один. Может, взломать все-таки входную дверь и вытащить его оттуда?

Но не успел Артов вернуться к подъезду, как его телефон завибрировал. Можно было ожидать чего угодно, но только не сообщения от Шутяна, да еще такого нелепого:

Со мной все хорошо. Начинаю другую жизнь. Умоляю меня забыть и больше ко мне не приходить.

Чуть не выронив телефон из рук, Артов сунул его обратно в карман, резко развернулся и направился к пешеходному переходу. На повороте он остановился, посмотрел наверх и заметил в окне большую лысую голову друга. Черт бы тебя побрал, Шутян! Что вообще все это значит?!

5. День, которого не должно было быть

Шутян стоял на коленях, сжимая пальцами подоконник и стараясь выглядывать из-за занавески так, чтобы его не было видно. Из его больших, раскрасневшихся глаз продолжали вытекать слезы, которые он уже не ощущал и не пытался сдерживать. Пусть будут слезы, это лучше, чем смерть.

Когда Артов свернул за угол, Шутян сел на пол, прислонился к холодильнику и беспомощно осмотрелся по сторонам.

— Что ж, друзья, вот мой первый день, которого не должно было быть! — сказал он невидимой публике и сжал руками голову.

Если бы он не согласился на эту нелепую сделку с небом, Артов сегодня был бы расстроен куда больше… Хотя он и так расстроен. Но как объяснить другу, что если бы он открыл ему дверь, то все бы пропало? Шутян был бы слишком счастлив, а счастье ему теперь запрещено, оно для него как самый сильнодействующий яд. Вспомнив о теплой уютной больнице, где рядом с ним был такой заботливый врач, Шутян застонал. Он даже не сказал врачу ни одного доброго слова в благодарность.

Зазвонил мобильный телефон. Шутян посмотрел на экран и увидел фотографию Яны. Он заулыбался, потянулся было пальцем к зеленой кнопке, но отбросил телефон в сторону.

— Прости, Яночка… Может, ты найдешь себе другого мужчину, которому не будет запрещено счастье? Моя жизнь сейчас держится на слишком тонкой струне.

Струна… Шутян вспомнил про свою бас-гитару. Она стояла в углу, за шкафом, упакованная в чехол. Может, если он поиграет на ней немного, с ним ничего не случится? Гитара ведь не любимая еда, это просто инструмент. Стараясь не думать о том, как ему стало плохо, когда он обрадовался при виде салата из огурцов со сметаной, Шутян встал и пошел в коридор.

Сердце Шутяна радостно забилось при воспоминании о мощных звуках, которые издавала его бас-гитара. Сейчас он всем покажет, что такое настоящий звук! Он открыл молнию, вытащил гитару и провел пальцами по струнам. Вдруг в его горле что-то сжалось, и он чуть не выронил гитару.

— Все, все, хватит! — прохрипел он, взявшись за горло. — Я не буду играть! Я просто посмотрел!

Шутян положил гитару на пол и сел рядом, быстро дыша. Еще никогда в жизни он не ощущал такого сильного удушья. Он склонил голову на мягкое кресло-мешок и закрыл глаза. Через несколько минут он уже спал.

Ему приснился концерт его группы. Он стоял слева от Артова и играл на бас-гитаре, улыбаясь всему залу. Он был счастлив и тем не менее продолжал жить. Все было прекрасно, если бы не Артов. Его друг почему-то изменил слова в песне, и начал петь о том, что не будет больше у его басиста Шутяна ни концертов, ни бас-гитары, ни аплодисментов, ведь в следующий раз, когда он выйдет на сцену и начнет играть, он упадет замертво. Ужасная, но какая красивая смерть.

*

Наутро Шутян забыл о своем кошмаре. Широко зевнув, он вытянул руки и ноги и улыбнулся. Как хорошо! Он жив! И так счастлив, что готов прямо сейчас забабахать концерт… Закашляв, он нахмурился, встал, поднял гитару с пола и убрал ее в шкаф.

Сгорбившись, Шутян направился на кухню. Посмотрев на задвинутую занавеску, он открыл холодильник. Вот бы сейчас мяса! С огурчиками! Ах да… Он закрыл холодильник и заглянул на верхнюю полку шкафа. Там лежала треть упаковки с манной крупой, пресные хлебцы и томатный сок в картонной коробке. Шутян высыпал всю манную крупу в кастрюлю и принялся читать на пакете инструкцию по приготовлению. Молока у него не было, потому он сварил себе кашу на воде, положил в нее последний кусок сливочного масла, размешал и поморщился.

— За жизнь! — сказал Шутян и поднял вверх ложку с кашей.

Съев всю кашу так быстро, как только мог, Шутян достал упаковку зеленого чая и, стараясь его не нюхать, положил пакетик в чашку. Залив его кипятком, он выпил чай в три больших глотка и скривил лицо.

— Вот так, небеса, теперь вы довольны? Теперь вам стало лучше? А, погодите, я еще посуду не начал мыть!

Он включил кран, капнул жидкость для мытья посуды на губку и принялся намыливать тарелку. Дышалось ему легко, и у него ничего не болело. Но по его щекам текли слезы.

Закончив мыть посуду, Шутян прошелся по квартире и остановился у входной двери. Посмотрев в глазок, он увидел, как из двери напротив выходили соседи, его друзья, которые посещали все его концерты. Может, пригласить их к себе? Посидели бы, попили бы пива, посмотрели бы футбол… Отскочив от двери, Шутян согнулся и тяжело задышал.

Вечером Шутян сидел на диване, пил томатный сок и смотрел на ноутбуке серию фильмов «Сумерки». Он старался сосредоточиться на сюжете, но то и дело его мысли уходили далеко, в воспоминания о том, как он ходил с друзьями в кино на трехчасовой фильм про Бэтмэна, пил кока-колу и ел попкорн. Единственное, что ему понравилось в саге про вампиров, было то, что к концу пятого фильма он смог уснуть, ни о чем не думая.

6. Три встречи

На следующий день Шутян проснулся от сильного голода и кошмаров про дерущихся окровавленных волков. Увидев на столе красный пакетик от томатного сока, он поморщился и пошел на кухню. Верхняя полка шкафа оказалась почти пустой, холодильник тоже, из нелюбимой еды у него остались только чай да хлебцы, да и их не должно было быть, если бы не Яна, питающаяся исключительно полезными продуктами. Шутян заварил зеленый чай, взял хлебцы, последние засохшие кусочки сыра и проглотил все за минуту.

В ванной, сбривая щетину, Шутян разглядывал свое осунувшееся лицо.

— Да я ж так совсем похудею! — прокричал он потолку. — Можно мне хотя бы нормально питаться?

Надев черную толстовку с капюшоном, он спрятал глаза за солнцезащитными очками и вышел на улицу. Стараясь не обращать внимания на свежий воздух и зеленые деревья, освещаемые теплым летним солнышком, Шутян опустил голову, сгорбился, нахмурился и направился к магазину. Кто-то окликнул его, но он лишь сильнее натянул капюшон и прибавил шаг.

В магазин Шутян вошел спокойно, потому что он всегда терпеть не мог магазины. Слишком много ругающихся покупателей, стоящих в длинных очередях. Таким же был магазин и в то субботнее утро. Осмотрев толпу, Шутян поморщился и решил съездить в большой супермаркет, где было просторнее и чище, и наверняка он нашел бы там намного больше нелюбимых продуктов. Осталось только дойти до парковки, сесть на мотоцикл и проехаться с ветерком. Шутян остановился и перевел дыхание. Пожалуй, не стоит больше рисковать своим здоровьем. Сегодня он вполне может добраться до супермаркета пешком.

Шутян прошел несколько улиц и вдруг ощутил настолько сильный голод, что у него затряслись руки. Он согласен был не только съесть манную кашу с маслом, но и запить ее молоком. Шутян остановился и осмотрелся. На соседней улице он увидел маленькое кафе с простым названием «Кофе и пирожные». Недолго думая, он побежал к нему.

Взяв клубничное пирожное со сливками и большую кружку горячего шоколада, Шутян остановился в нерешительности. Все столики были заняты, кроме одного в самом углу, где сидела девушка. Шутян терпеть не мог беспокоить одиноких девушек, потому он направился именно туда.

— Вы позволите, я тут присяду и поем? А то все остальные места заняты.

Девушка подняла голову, посмотрела на Шутяна, кивнула и склонилась над своим планшетом. Когда Шутян сел и начал давиться сливками, девушка глотнула кофе, еще раз взглянула на него, потом на его пирожное и снова уткнулась в экран.

Шутян медленно помешивал ложкой горячий шоколад. Он терпеть его не мог, а сделав глоток, понял, что хочет жареное мясо и ничего кроме жареного мяса.

Неожиданно к их столику подбежала какая-то девица. Высокая, в коротеньких белых шортах, с сильными руками, она была похожа на теннисистку.

— Привет! Никак не ожидала тебя здесь встретить! — сказала она соседке Шутяна.

— Привет.

— Как твои дела? Хочешь к нам за столик? Мы вон там!

Она указала на соседний угол, где за широким прямоугольным столом сидела большая компания.

— Нет, спасибо.

— А кто это с тобой?

— Никто.

— Понятно. Мы так давно не виделись! У меня столько всего произошло! Смотри!

И девушка выставила вперед свою длинную руку. На ее безымянном пальце красовалось золотое обручальное кольцо.

— Поздравляю.

— Я так счастлива! Хочешь, познакомлю тебя с моим с мужем?

— Нет.

— Ну что ты такая бука! Совсем ничем не интересуешься!

— Я рада за тебя и желаю вам счастья, — сказала соседка Шутяна и уткнулась обратно в планшет.

Высокая девица, состроив гримасу, развернулась и ушла. Шутян не удержался и хохотнул.

— Чего смешного?

— Да такая нелепая эта в шортах, подвалила со своими новостями, как будто не видит, кто перед ней!

— Чего не видит?

— Ну ты… не очень общительная. К таким люди обычно мало расположены. Правда, я тебя не знаю, может, ты только сегодня не в настроении.

— Не твое дело.

— Конечно. Я вообще ненавижу приставать к людям, но, видимо, судьба у меня теперь такая — делать нелюбимое.

— С едой тоже?

Шутян усмехнулся.

— Это ты верно подметила! Только не будь слишком дружелюбной, а то…

— Еще чего. Мне вообще пора уходить, пока еще кто-нибудь не пристал.

— Вот и отлично. Только не могла бы ты напоследок ответить на один вопрос. Это важно.

— Какой?

— Почему ты такая мрачная?

Она положила планшет в сумку и начала обматывать шарф вокруг шеи.

— Подожди! Для меня это очень важно. Обещаю, что потом сразу от тебя отстану.

— Сначала объясни, зачем тебе это знать.

— Мне надо научиться быть несчастным.

Девушка осмотрела его лицо и сощурила левый глаз.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? Ну да ладно. В моем случае все просто. Если я чрезмерно радуюсь, у меня начинает болеть голова. Я не переношу сильные эмоции, как положительные, так и отрицательные. С грустью жить легче, потому что она нейтральна.

— Не фига себе! Да у тебя блокировка счастья стоит! Вот так просто. А я столько сил затрачиваю на то, чтобы не быть счастливым!

— А зачем тебе грустить? Еще и насильно? Тебе это не идет. У тебя на лице слишком развиты улыбчивые морщинки, ты ведь всю жизнь смеешься.

«Улыбчивые морщинки»?! Шутян смотрел на эту маленькую девушку, в одно мгновение разгадавшую его суть, и готов был рассказать ей о себе все и больше никогда не отпускать. Такого сильного чувства у него не было даже к Яне. Шутян схватился за горло и закашлял.

— Неважно, — прохрипел он. — Не могу больше говорить. Ты… Ты классная. Всего тебе хорошего.

Он встал и выбежал из кафе, оставив на столике горячий шоколад с пирожным почти нетронутыми.

Он шел быстрым шагом по направлению к супермаркету и сжимал кулаки в карманах. Сейчас он с удовольствием пошел бы побоксировать. Время от времени он любил посещать зал бокса, но теперь и это развлечение было для него недоступно.

Шутян вошел в супермаркет, выкатил тележку и пошел набирать продукты. Манная крупа, молоко, мюсли, фруктовый чай, йогурты, замороженная клюква, хлебцы с отрубями, томатный сок, листья зеленого салата, капуста брокколи…

— Слышь, мужик, чё, на здоровое питание перешел? Взял бы хоть пивка! — сказал ему стоявший рядом парень. Его тележка была заполнена преимущественно пивом, сушеной рыбой и чипсами.

— Отвали.

— Чё такой грустный?

— Объяснить почему?

Шутян бросил обратно в холодильник пачку замороженных вареников и пошел на парня своим огромным телом.

— Эй, полегче, я просто так, спросить, смотрю, мужик такой нормальный, только грустный и покупает фигню всякую…

— Грустный, зато живой, ясно?

— Чего? Ну и нафига такая жизнь?

— Пошел вон!

Шутян уже замахнулся было на него своим натренированным кулаком, но парня как ветром сдуло.

Забыв про ненавистные вареники, Шутян двинулся дальше, мимо соленых огурцов и квашеной капусты. Парень еще пару раз промелькнул между рядами, косясь на него, но вскоре исчез. Заполнив тележку до краев, Шутян направился к кассам.

Расплатившись за продукты и удивившись, что отдал так мало, Шутян вышел на улицу с двумя огромными мешками и остановился. Планов у него не было ни на ближайший день, ни на всю оставшуюся жизнь. Положив мешки на скамейку, он сел рядом и сжал голову руками.

В животе у него заурчало, и Шутян с сожалением подумал, что теперь ему придется всегда готовить еду самому. В принципе, это к лучшему, ведь он ненавидел готовить.

Подняв голову, он вдруг заметил стоявшего рядом с мотоциклом Артова. Увидев, что Шутян на него смотрит, Артов направился к скамейке.

Шутяна словно парализовало. Понимая, что рискует своей жизнью, он продолжал оставаться на месте. Артов присел рядом.

— Я от тебя не отстану.

— Найдите себе другого гитариста, — не оборачиваясь, сказал Шутян.

— Зачем, если есть ты?

— Так больнее.

— Кому?

— Мне.

— Не дури. Завтра концерт. Ты нам нужен.

— А вы мне — нет.

Шутян поднялся со скамейки и взял мешки с продуктами.

— Ты ведь это не всерьез? Врач считает, что ты насильно отказываешься от прежде любимого. Это правда?

Шутян смотрел на Артова и молчал. Кивни он, и что будет? Снова удушье? Ах, черт с ним со всем!

— Артище, понимаешь, я бы никогда ни за что не ушел, я ведь так люблю нашу группу, нашу музыку, я так счастлив с вами! Но я не могу вернуться. Пока я был в коме, со мной кое-что произошло. Когда я становлюсь хоть немного счастлив, я…

Шутян начал задыхаться.

— Что с тобой?

— Мне нельзя быть счастливым, иначе… — прохрипел Шутян и упал на скамейку без сознания.

— Шутян!

Артов нагнулся к нему и проверил пульс. Сердце Шутяна билось. Артов хотел было перенести друга на мотоцикл, чтобы отвезти в больницу, но Шутян вдруг очнулся, схватил свои мешки с продуктами и побежал.

— Стой! — крикнул Артов.

Шутян остановился и обернулся. Побледневшее лицо его приобрело синеватый оттенок, отчего он перестал быть похожим на самого себя.

— Хватит прятаться! Мне надоело повсюду за тобой гоняться!

— Вот и отлично! — прокричал в ответ Шутян. — Мне это тоже надоело. Ведь ты меня убиваешь!

— Ты сам-то понимаешь, что говоришь?

— А ты глаза раскрой пошире!

— Да пошел ты.

Шутян вздрогнул, посмотрел еще несколько секунд на разозлившегося друга, развернулся и ушел. Ни разу не обернувшись, расслышав лишь звук удаляющегося мотоцикла, Шутян дошел до дома, поднялся в квартиру и запер дверь на все замки.

Все. Теперь все кончено. Он швырнул мешки с продуктами в угол, рухнул на пол и уткнулся головой в колени. Черт бы побрал такую жизнь. Лучше бы он сразу умер в тот день. Правильно сказал парень в супермаркете — на фига такая жизнь? Он даже не может поговорить со своим другом.

Прошло несколько часов. Шутян сидел на полу в темном коридоре и смотрел в одну точку. Потом медленно поднялся, включил свет, вытащил из угла мешки с продуктами и пошел на кухню. Через час он вышел, дожевывая лист зеленого салата, взял из комнаты ноутбук и вернулся на кухню. Сложив грязную посуду в раковину, он поставил в центре стола ноутбук. Загрузив свою электронную почту и не читая входящих сообщений, Шутян создал новое письмо и начал печатать.

«Артище! Сейчас я тебе объясню, что со мной случилось. Я бы с удовольствием сделал это при встрече, но для меня это слишком опасно. С написанием письма все обстоит проще, потому что я терпеть не могу писать, а, значит, это занятие мне никак не повредит. Значит так…»

И Шутян последовательно, не пропуская ни единой детали, начал описывать события, произошедшие с ним после выхода из комы. Он работал до полуночи, пока не заметил, что уже не печатает, а в десятый раз перечитывает последние написанные им слова: «Прости меня». Решив отправить сообщение в другой раз, Шутян сохранил черновик, захлопнул ноутбук, сполз со стула, добрел до дивана и завалился спать.

7. Последний день

Не прошло и нескольких часов, как Шутян проснулся, вдруг вспомнив посреди ночи, что он обожает долго спать. Вскочив с дивана, он подбежал к окну.

— Я не сплю! Это просто моя физическая необходимость, я ничего не могу с этим поделать!

Небеса молча смотрели на него своими черными глазами. Шутян поежился и пошел в ванную.

Он долго стоял у зеркала и разглядывал свои распухшие глаза и впалые щеки. Даже после самых веселых вечеров у него не бывало такой физиономии. По его подсчетам, прошло уже четыре дня с тех пор как он очнулся в больнице, и вот наступал пятый день, а он до сих пор не знал, как ему дальше жить.

Шутян залил мюсли горячим молоком, потом съел клубничный йогурт и запил все сладким фруктовым чаем с белым шоколадом, надеясь, что его не вырвет. Вымыв посуду, оставшуюся с вечера, он соскреб с плиты капли сгоревшего молока и осторожно, не подавая виду, выгреб из пакетика горсть соленого жареного арахиса и быстро засунул ее в рот. Вытирая крошки со стола, он пережевывал арахис и, поглядывая в окно, тяжело вздыхал.

Пройдясь по квартире, он вышел на балкон. На улице было прохладно, и стоять на ветру в одних шортах было совсем не приятно, но Шутян с готовностью принял это ощущение. Свесившись вниз, он посмотрел на асфальт. Падать было недалеко, всего три этажа, вряд ли он сильно пострадает, если спрыгнет.

В это время по тротуару прошел молодой человек в сером пиджаке и с портфелем в руках. Дойдя до стоянки, он сел в серебристый бентли и укатил в сторону центра.

Шутян проводил его тоскливым взглядом. Он тоже мог бы устроиться работать в какую-нибудь фирму и начать носить такой пиджак, он легко уболтал бы любого покупателя! И был бы счастлив. Шутян выпрямился и вернулся в комнату. И чем ему теперь заниматься?

Пойти погулять в одиночестве? Может встретить кого-то из друзей и обрадоваться.

Посмотреть еще одну драму? Это лучше оставить на вечер.

Пойти напиться? Это точно принесет сплошное удовольствие.

Продать любимый мотоцикл? А что, если ему понадобится срочно уехать из города?

Съездить к родственникам? Какими бы они ни были странными, даже с ними ему порой бывало весело.

Плюнуть на все и пойти вечером выступить на концерте и умереть до его начала среди друзей? Это глупо, но предложение заманчивое.

Неожиданно раздался звонок в дверь. Шутян с опаской оглянулся и тихонько подошел к двери. Не глядя в глазок, чтобы его не заметили, он прислонил ухо к двери.

— Любимый, ты дома?

Яна! Шутян потянулся было к ручке двери, но замер в нерешительности.

— Я разговаривала с Артовым. Оказывается, с тобой все в порядке, но ты сидишь дома и никому не открываешь. А раз так, раз ты не хочешь видеть даже меня, вот что я тебе скажу: или ты откроешь мне и все объяснишь, или я завтра же уезжаю домой. Надеюсь, ты еще помнишь, что я твоя невеста?

Шутян молчал.

— Ладно, как хочешь. Я буду ждать твоего звонка до вечера. Если ты мне не позвонишь, завтра утром я сажусь на поезд и уезжаю к родителям.

Послышался стук каблуков, и Шутян взглянул в глазок, успев увидеть удаляющуюся фигурку в розовом платье.

— Прости меня, Яночка… — прошептал он. — Но тебе действительно лучше держаться от меня подальше.

Шутян пошел на кухню и залпом выпил целую бутылку малинового йогурта.

А что же ему делать, когда у него закончатся деньги? При таком питании их, конечно, хватит надолго, но не навсегда. Пожалуй, придется посетить банк.

Шутян переоделся в свой черный спортивный костюм, снова надел капюшон и очки с темными стеклами и осторожно, стараясь не шуметь, вышел из квартиры. Закрывая дверь, он заметил на коврике куски белой краски. Он поднял голову и увидел, что надпись «ШУТ+ЯНА» была полностью стерта со стены.

— Даже не дождалась вечера… — прошептал он и провел пальцем по заветному месту.

Теперь он шел по улице по-настоящему несчастным, можно было больше не притворяться. Он зашел в банк, снял со вклада все накопившиеся у него деньги и пошел обратно домой. По дороге он решил пройтись более длинным путем мимо станции метро, вдруг вспомнив, что ему всегда не нравилось это многолюдное место.

У станции метро, как обычно, толпилось много народа. Кто-то продавал никому не нужные вещи, кто-то их покупал, кто-то стоял и курил, но больше всего Шутяна раздражали люди, которые раздавали рекламные листовки. Они вклинивались в самую толпу и приставали к спешащим людям. Недолго думая, Шутян направился прямо в эту толпу, чтобы заняться самым бесполезным делом — брать рекламу, чтобы потом ее выбросить.

Это его немного развлекло. Работники, раздававшие листовки, так его благодарили, что он еле сдерживался от ответной улыбки. Заполнив оба кармана толстовки разноцветной бумагой, Шутян вернулся домой.

Бросив рекламные листовки на стол, он уселся на диван и принялся их разглядывать.

«Приглашаем в новый японский ресторан суши: две порции по цене одной». Ммм, суши! Эх, видимо, не судьба.

«Работа раздатчиком листовок». Да, весело было бы приставать к людям!

«Отдам котенка в хорошие руки». Эх, взял бы ушастика…

«Студия танца „Арабеск“: балет для взрослых любого уровня подготовки». А это, пожалуй, настолько ужасно, что стоит попробовать!

Шутян взял мобильный телефон и обнаружил девяносто семь пропущенных вызовов и тридцать четыре непрочитанных сообщения. Не читая их и не смотря на имена звонивших, Шутян набрал номер танцевальной студии и записался на первое пробное бесплатное занятие.

*

Подкрепившись капустой брокколи с хлебцами, Шутян приехал вечером в танцевальную студию. Его встретила высокая женщина с неестественно прямой спиной и показала, где находится мужская раздевалка. Остальные танцоры уже стояли в зале и разминались, потому Шутян быстро переоделся в свою единственную одежду для спорта, боксерские шорты с майкой и кроссовки, и вышел в зал. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как раздался крик:

— Что у вас на ногах?!

Высокая женщина стояла напротив него и в ужасе смотрела на его обувь.

— А что? — спросил Шутян, опустив глаза на свои ступни.

— Кроссовки снять!

— Так я что, босиком буду?

— Молодой человек, вы вообще представляете, куда вы пришли? Это балетный класс, а не боксерский ринг! Останетесь пока в носках. А к следующему занятию приобретете балетки. Остальную одежду можете оставить, если вам так удобно.

В зал вошли еще несколько взрослых женщин и мужчин, стройных, в облегающей одежде и мягкой обуви из ткани. Они встали в две линии напротив женщины. Шутян снял кроссовки, отнес их в раздевалку и присоединился к танцорам.

— Добрый вечер! Рада вас всех видеть. Перед разогревом хочу представить вам нашего нового танцора. Как вас зовут, молодой человек?

— Это не важно.

— Как это не важно? Нам же всем надо как-нибудь к вам обращаться!

— Ну… зовите меня Кешой, — сказал Шутян, назвав первое имя, пришедшее ему в голову.

— Приятно познакомиться, Кеша. Меня зовут Елена Сергеевна. Итак, встаем на разогрев! Не пугайтесь, Кеша. В этом нет ничего сложного, я подобрала для вашей группы детскую разминку. Но, поверьте мне, она очень эффективна.

Танцоры встали друг за другом и пошли вперед по кругу. Шутян, стараясь идти в ногу, последовал за ними.

— Кеша, мы не просто идем, а с вытянутым носком. Наступайте сначала на пальцы, а потом уже на пятку. Да, вот так.

Прямо как цапли! Смешнее не придумаешь! Но Шутян послушно пошел с носка, чувствуя себя полным идиотом.

— Держите спину прямо! А теперь на полупальцах!

Перекачиваясь с одной ноги на другую, Шутян мысленно матерился и думал только о цвете неба. Вот пусть оно теперь почернеет от его мучений!

Он вытерпел и бег с закидыванием согнутых колен вперед и назад, и прыжки, от которых у него разболелись колени. Он устал даже больше, чем после боксирования. Сейчас бы еще руки размять на чем-нибудь!

— Встаем к палке!

Каждому досталось по половине деревянной палки, приделанной к стене. Все встали боком к зеркалу и положили на палку левую руку. Шутян скопировал общую позу и проверил кулаком палку на прочность.

— Осторожнее, Кеша, зал этот старый, потому не стоит опираться на палку слишком сильно. Держитесь за счет своих мышц. Итак, начнем. Плие, пожалуйста!

— Чего?!

— О, Кеша, плие — это непревзойденная комбинация движений. Ничто не подготовит ваше тело к танцу лучше, чем плие. Давайте, встаньте в первую позицию. А теперь приседаем. Медленно, под музыку. Видите, как делают остальные? Не забывайте про правую руку, она тоже участвует в движении. И следите головой за рукой.

Елена Сергеевна обняла Шутяна за плечи и начала двигать его рукой в такт.

— Да понял я, понял! — он высвободился от ее объятия.

— Хорошо, Кеша. Делайте как остальные, я к вам подойду попозже. Анна, не смотрите в пол, следите за рукой! Замечательно, Василий! Видите, прошло всего три месяца, а вы уже приобрели нужную грацию. Как вы себя чувствуете после родов, Людмила? Не волнуйтесь, у вас все восстановится, все мы через это проходили. Кеша, мы выполняем уже гранд плие по второй позиции, приседайте ниже, колени в стороны, и подожмите ягодицы, вы не на стул усаживаетесь! Вот так. Ну, а куда ушла спина? Спину прямо! И раз-два… Нет. Кеша, не заваливайтесь на большие пальцы, стоим на всей стопе, и на мизинцах тоже. Нет, не так. Вы что же, ничего не поняли?

Шутян находился в одном из самых неестественных для него положений. Его ступни были расставлены, колени согнуты и разведены в стороны, и в такой позе он еще должен был глубоко присесть, не заваливаясь на большие пальцы и следя глазами за круговым движением руки? Как это вообще возможно?

Тем не менее, Шутян начал приседать, крепко держась за палку.

— Не волнуйтесь, Кеша, выворотность ног и гибкость мышц выработается со временем. И прошу вас, будьте осторожнее с палкой. У вас слишком сильные руки.

— Нормальные у меня руки, — сказал Шутян и выпрямился.

— Не останавливайтесь, Кеша, еще надо сделать плие по четвертой и пятой позициям! Видите, как стоит Анна? Это четвертая позиция.

Елена Сергеевна пошла по залу поправлять движения остальных, и Шутян попробовал встать в четвертую позицию. Убедившись, что это выше его физических возможностей, он подождал, когда движение сменится на более легкое, но то, что он увидел, оказалось еще хуже.

— Что вы стоите, Кеша? Плие по пятой позиции! Я понимаю, поначалу это сложно, но раз вы хотите танцевать, вам необходимо подготовить ваши мышцы! Вперед!

Шутян сомкнул стопы как мог близко друг к другу и начал приседать и делать наклоны.

— Сожмите ягодицы, Кеша. И наклоняйтесь назад осторожно, сначала голова, а потом плечи и спина.

Елена Сергеевна снова подошла к нему и положила одну руку ему на спину, а второй начала его наклонять назад.

— Вот так, теперь выпрямляемся и делаем гранд плие. Ничего, держитесь, Кеша! Хорошо. А теперь встали на полупальцы по пятой позиции! Кеша, поднимите руки в третью позицию. За палку держаться не надо. Вот так. Стойте. Сожмите ягодицы, иначе вам не устоять. Кеша! Напрягите вот тут!

И она начала тыкать пальцами в его ягодицы.

— Э, вы чего делаете?

— Напрягите мышцы!

Шутян насупился, покачнулся, но удержался.

— Кеша, вы слишком заваливаетесь назад, ваша спина должна быть ровной!

Елена Сергеевна снова обняла его и чуть наклонила его корпус вперед. Шутян покачнулся и, чтобы не упасть на женщину, повалился на палку, схватившись за нее обеими руками. В этот момент палка сломалась пополам и Шутян грохнулся прямо на пол.

— О нет, Кеша! Что же вы наделали! Я же вас предупреждала, чтобы вы были осторожнее! Да вы хоть представляете, сколько стоит такая палка?

Все танцоры обернулись и уставились на Шутяна. Он уже хотел было крикнуть в ответ: «А нечего было меня лапать со всех сторон!», но сдержался.

— Да ладно вам, — вместо этого сказал он, — это всего лишь кусок старого дерева. Рано или поздно его все равно кто-нибудь бы сломал.

— Да, но это сделали вы. Так что и платить будете тоже вы.

— Чего? Я еще должен тратиться? Делать мне больше нечего. У меня и так денег в обрез.

И Шутян пошел в мужскую раздевалку.

— Вернитесь сейчас же!

Елена Сергеевна побежала за ним, но он хлопнул дверью перед ее лицом. Ничуть не смутившись, она открыла дверь и вошла следом за ним.

— Я подам на вас в суд!

— О, это, должно быть, очень весело. Ну хорошо. Сколько стоит ваша палка?

— Пять тысяч.

— Да ладно, не может кусок дерева стоить так дорого! Вы меня обманываете.

— Я… мне надо уточнить, наверное, да, это цена и за металлические крепления включительно…

— Если я вам дам тысячу рублей, этого хватит?

— Думаю, да.

— Ну вот и отлично.

Шутян вручил ей банкноту в тысячу рублей, натянул штаны и толстовку, надел кроссовки и обернулся. Елена Сергеевна продолжала стоять в раздевалке и смотреть на него.

— Чего еще?

— А вы не хотите продолжить занятие? Вы в хорошей форме. У нас будут еще прыжки в центре зала и туры, а в конце наши дамы станцуют на пуантах умирающего лебедя. Это очень красиво.

— Нет уж, спасибо. Думаю, на сегодня я достаточно насмотрелся красоты. Спасибо за занятие и извините за палку. Всего хорошего.

*

Вернулся он домой весь мокрый от пота и от дождя. Чихнув несколько раз, Шутян закрыл входную дверь, снял кроссовки, бросил их в угол и пошел в ванную. В темноте он не заметил лежавший под дверью маленький белый конверт.

Опустошив половину холодильника, не разбирая продукты на любимые и нет, Шутян взял ноутбук и открыл черновик своего неотправленного письма. Не было особого смысла писать о Яне и о балетном уроке, но Шутян сел и начал барабанить по клавиатуре. Пусть хотя бы его друг знает, как прошли последние дни его жизни.

Шутян чувствовал, как его ступни и колени гудели, он положил ноги на табуретку и с облегчением вздохнул. Но, покосившись на небо, быстро спустил ноги обратно на пол и продолжил печатать.

— Готово! Сейчас отправлю письмо Артову, возьму гитару, и привет небесам! С меня хватит. Лучше одна счастливая минута, чем годы несчастья.

Он вписал электронный адрес Артова, поставил в конце письма веселый смайлик и нажал на кнопку «Отправить».