Бесплатный фрагмент - Классический подход. Оригами. Версии

Классический подход

Сборник (1989—2002)

Старые, давние, примитивные классические упражнения в рифмованных чувствах, мыслях, открытиях и философиях. История сомнений и отношений, вопросов и ответов, философских поисков юной девочки, которую обрекли на взрослость без поэзии, ограничив только строгой геометрией прозы. Небезграничный словарный запас из-за такого же кругозора, лишние глаголы и союзы, стандартные клише, сырые метафоры (необлизанные новорождённые котята), запреты советских времён, в том числе на секс и необычность, неудачная попытка смирения с ложью и несвободой.

Она не была талантлива, в ней просто навязчиво звучала музыка стихов. А тогда у неё было так мало слов, чтобы проявить эту музыку на бумаге нотами алфавита! Она писала, чтобы не запутаться и не взорваться безумием. Стихами она заряжалась и лечилась. Всё это в конце концов вырвется наружу отчаянным бесстрашным восстанием против кармического и общественного долга быть несчастливой во благо установленным кем-то правил и законов. Но это случится через десятки лет. По годам внизу стихов видно, как меняется суть и восприятие мира, окружение и обстоятельства. И как крепко сидит внутри стержень самоограничения, забитый намертво ещё в детстве. Она так и осталось идеалисткой, мечтающей сделать мир достойным слова «прекрасный».

Если в этом кто-то разглядел интригу, пусть тогда отпустит воображение, достанет из захламленных будней осколки памяти, приготовится примерить на себя чужие чувства и ситуации, пережить страдательно-душевный дискомфорт сердца, запрятанного в слишком тесную клеть.

Сборник начинается с 1989 года, т.е. с 18-ти лет, и заканчивается 2002-ым. Перерыв продлился до 2008, но это уже совсем другие истории, другой человек и другой сборник.

Эпиграф

Терпи, бумага, слушатель и друг,

Мой молчаливый преданный приятель,

Мой врач — целитель от сердечных мук,

Моей души искусный открыватель.

Храни в себе мою любовь и страсть,

Мою тоску о прошлом, чтобы снова

Смогла я в своих мыслях чистой стать,

Как белый лист, не знающий ни слова.

Я бы хотела тебе клятву дать

Быть верною подругою до смерти.

О, Небо, пусть рождаются опять

Мои стихи, мои немые дети!

январь 1989

Ночь и День

Не говорите сейчас о нас,

Для нас неведенье сейчас спасительней.

Закройте свой всевидящий глаз,

Для нас слова сейчас ваши губительны.

Зачем нам знать друг о друге то,

Что знаем мы, но что знать не хочется.

Зачем вам нужно наш слышать стон

И о несчастье любви заботиться?

Чужую жизнь не узнать наощупь,

Чтоб видеть все, нужен свет поярче.

А мы хотим, чтоб темно было ночью,

Хотим смеяться, пока не плачем.

Пусть будет дождь, пока он идет,

Пусть светит солнце, пока день тянется:

Мы своим дням не ведём подсчёт,

Мы будем вместе, пока не расстанемся.

Есть ночь, и есть безнадежный шанс.

Есть день в ожидании своём мучительный.

Не говорите сейчас о нас:

Для нас неведенье сейчас спасительней.

январь 1989

Предчувствие

Мне всё заранее известно.

Я знаю, это будет так:

Мы никогда не будем вместе,

Хоть я своей любви — не враг.

Нет, не полюбим мы друг друга,

Нам жизни вместе не делить.

Но только те часы досуга

Еще мне долго не забыть.

Мы одиноки, хоть и рядом:

Для радости не стало сил.

Кто виноват, что в нас так рано,

Ещё живых, огонь остыл?

Пусть улетят все злые вести,

И горе не следит за мной.

Пусть в будущем не будем вместе:

Я в этот миг сейчас — с тобой!

февраль 1989

Февральское

Вот и наступил вечер.

Но ты не зажёг свечи,

Чтобы я не смогла разглядеть твоих глаз,

Чтобы не поняла смысл несказанных фраз,

Чтоб не чувствовать холод погашенных чувств,

Чтоб не видеть тоски обмороженных уст.

Сам видишь — я всё понимаю.

Но зимой слышен был запах мая.

Ну и что, что пошёл снежный ливень из туч,

Ну и что, что тускнеет последний мой луч.

Ну и что, что не буду я завтра с тобой.

Посреди февраля пахло майской грозой.

Ты совсем другим воздухом дышишь,

Потому запах мая не слышишь.

Голубой иней глаз не растает, пока

Не сойдут с твоих слов, с твоих мыслей снега.

Нужно чувствовать в смехе солёность слезы,

Чтоб зимой слышать запах весенней грозы.

Хоть тепло майских гроз и обильно,

В феврале оно, всё же бессильно.

Заморозила радость глухая печаль,

Но когда-то пройдет твоей жизни февраль.

Ты прости, что так долго пробывши с тобой,

Не смогла в феврале стать весенней грозой.

Я хотела бы быть маской грозой

Посреди февраля твоей жизни!

Февраль 1989

Весенняя грустинка

Вообще-то я с ума схожу от одиночества,

Мне ненавистны ночь и тишина.

Вот и сбылись мои печальные пророчества:

Меня совсем не радует весна.

Как будто всё в порядке: сияет небо просинью,

Дремавшее очнулось всё от сна.

Но то, что было мило и радовало осенью,

Похоронила в памяти весна.

Смеётся всё вокруг. С чего же плакать хочется

Навзрыд против двуличия весны?

Зачем же вы сбылись, печальные пророчества,

Где мои зимние мечтательные сны?

Мне было хорошо под белоснежной простыню

Так замерзать, вдыхая дым надежд,

Хранить в душе всё то, что собиралось осенью,

И не иметь проблем, быть без своих одежд.

Зачем пришла весна? Так рано разбудила,

Одела в суету и унесла постель,

Забрала всё, а дать что-либо и забыла.

Ну разве что грустинку и слёзную капель.

март 1989

Пятый аккорд

Слова успокоения

ничего не значат,

Когда так много времени

душа моя плачет,

Когда мне говорят: прости,

всё было так прелестно,

Но чтобы ту любовь спасти

мы не должны быть вместе.

Чтоб выбросить из головы

всё то, что с нами было,

Другие люди нам нужны,

нужны другие силы.

Чтоб не писать банальных слов,

не петь знакомых песен,

Чтоб не растить в себе любовь

мы не должны быть вместе.

Тебя придётся забывать,

но разве всё забудешь?

За пристальный прощальный

взгляд меня не осудишь?

Ну кто сказал, когда, за что,

со зла или из мести,

Чтобы нам было хорошо,

мы не должны быть вместе?

апрель 1989

Идеалисты forever

Так быстро всё прошло… Я не жалею

О том, что было, том, что будет, и что есть.

Уходим с расцветающей аллеи

В непроходимый, страшный, дикий лес.

Здесь на двоих не сыщешь ты тропинки.

Держась за руки, здесь нам не пройти.

Мы путаемся даже в паутинке,

Но мы должны не падать, а идти.

Разжались пальцы — и свободны руки,

И каждый сам себе проложит путь

Сквозь заросли царапающей скуки

Навстречу тьме. И некуда свернуть.

Мы ещё видим сквозь листву друг друга,

Но всё плотней древесная стена.

Вокруг растёт колючая разлука

И оглушающая страхом тишина.

Но мы должны идти, ломая ветки,

Не обращать внимания на боль,

Руками рвать тоски смертельной сетки

И заражать цинизмом нашу кровь.

Мы дышим ядовитым ароматом

Больших цветов отравленной любви.

Здесь душно, но не пей из луж разврата.

Я знаю, тебе жарко, потерпи…

Там, за болотом мелочности быта,

Которое нам предстоит пройти,

Туманами мечты от глаз укрыта

Почти конечная цель нашего пути.

И если не затянет нас трясина

Обмана и глубокой скользкой лжи,

За шторой тьмы увидим мы картину,

Где светит солнце и льют чистые дожди.

Небесный душ омоет нас от пыли,

И смоет грязь с оборванных одежд.

Быть может, там почувствуем впервые

Реальный вкус проснувшихся надежд.

Чтоб снова протянуть друг ругу руки,

Дышать не ядом, не тонуть в грязи,

Мы не вернёмся в этот лес разлуки,

Оставив неудачи позади.

Но путь наш не окончен. Просто легче,

Чуть-чуть просторней стало нам идти.

Но я хочу, чтоб встретили мы вечер

В горах, виднеющихся впереди.

Вдохни поглубже, прогони усталость,

Мы выберем кратчайший в горы путь…

К вершине сделать только шаг осталось.

Теперь привал, и можно отдохнуть.

Когда от сна недолгого очнёшься,

Напьёшься из прозрачных горных рек,

Когда лицом ты к солнцу повернёшься,

Увидишь лестницу, ведущую наверх.

Сверкающие, хрупкие ступени,

Зовущие нас к звёздам, в небеса…

Но звать тебя туда я не посмею —

Пусть позовут другие голоса.

И хватит ли нам силы и терпенья

Не стать, не повернуть на полпути?

По этим узким золотым ступеням

Без остановок можно лишь пройти.

Шаг в сторону — и падать будет больно.

Попробуй потом встать и не стонать.

Хоть пропасть под тобою не бездонна,

Рискуешь многое ты потерять.

Но если не погибла сила рвений

В твоей больной крови, и если ты

Не испугался всех предупреждений,

Тогда — смелее, можешь вверх идти!

апрель 1989

Безнадёжное

Слезой затронутая встреча

Перерастала в расставанье.

В ней не было очарованья,

Лишь только дым спадал на плечи.

В моих глазах тускнела скука

И дотлевало ожидание

Твоих прощальных слов-признаний,

Что резали, как бритва, ухо.

В твоих глазах блестели слёзы,

Хоть ты не должен был бояться

Мне первым предложить расстаться

(Мужчины плачут так серьёзно).

И говорил совсем не в шутку,

Как будто бы просил прощения

За не смертельное ранение —

Лишь за одни ночные сутки.

Дрожащий шёпот был на срыве:

В нём не было ни обещаний,

И ни попыток оправданий.

Всё было сказано красиво.

Ты не хотел будить обиду

У неокрепшего сознания,

Но разбудил в душе страдания.

А я не подала и виду.

Но всё равно, за то, что ночи

Ты не просил предать забвению

И дал на грех благословение,

Тебе я благодарна очень!

июль 1989

Три стихии

Там, где встречены вечностью три стихии:

Белопенное соре, земля и ветер,

Там глаза у печали бездонно сини,

Там огонь у смеха так ярок и светел.

Там, где небо рассветом целует море,

Отражая любовь в перламутре глади,

Утонула там грусть в безмерном просторе,

Там тоска и радость живут в разладе.

Там, где солнце кинжалом-лучом пронзает

Изумрудные ножны прозрачных веток,

Красота живая там долго не вянет,

Наслаждаясь длиною тёплого лета.

Там, где вечером дым облаков повторяет

Синий контур вершин над костром заката,

Чистый воздух там запах земли вдыхает

И становится пьяным от тех ароматов.

Там, где ночи запутались в пене прибоя,

Где играют, смеясь, бирюза с лазурью,

Подружилась там с ветром солёным воля,

И навеки с покоем рассорилась буря.

И с каким-либо смыслом уже простились

Жизнь и счастье, в новом представясь свете,

Там, где прихотью вечности соединились

Три стихии: море, земля и ветер!

август 1989

Первое расставание

Не дай забыть себя беспечно,

Не дай глазам солёной влаги.

Хотя, в преддверьи новой встречи

На верность я не дам присяги.

Не дай замёрзнуть в лютый холод

Живой воде на мёртвом камне.

Не дай мне утолить мой голод

Безвкусной пищей ожиданий.

Не дай попасть в пустое русло

Сухой реки, текущей в гору.

Не дай продать былое чувство

За ласки никому другому.

Не дай мне подчинить желанья

Мои чужой и дикой страсти.

Не дай почувствовать прощанья

С редчайшим ощущеньем счастья.

Не дай забыть себя бесследно,

Но будь к моим надеждам строже.

Для нас свобода — не запретна.

Не дай мне то, чего не можешь

Не дать…

сентябрь 1989

Суицидное первой степени

Прокатилась по небу колесница,

Оставляя дождями размытый след.

Я успею со звёздами проститься

Прежде, чем наступит мой рассвет.

Всё, что прожито, перемелено,

Ночь для отдыха не постелена,

Не досмотрены вещие сны.

Всё, что сыграно, не засчитано,

Что написано, не прочитано,

Все задачи не решены.

То, что начато, не закончено,

То, что чисто, всё опорочено,

Правда ищет защиты у лжи.

Всё, что найдено, то потеряно,

И всё новое — не проверено,

И бессмыслицей кажется жизнь.

То, что куплено, не оплачено,

То, что долго копилось, растрачено,

То, что наше, не будет у нас.

То, что нравилось, недолюблено,

И надежда, и вера погублены,

И с безумием мирится власть.

Всё великое — не оценено,

Прошлое настоящим расстреляно,

Виноваты лишь те, кого нет.

Все сомнения не оспорены,

Ум и сердце надолго рассорены,

Самый лёгкий путь к счастью — сквозь смерть.

Всё, что нужно нам, не получено.

И совсем не тому мы обучены,

И закрыты простые пути.

Мы свободны — как будто бы связаны,

Нам места лишь в могилах заказаны,

И земля всё сравняет, простит.

Всё прекрасное, не постигнуто,

И вершины все не достигнуты,

Не закончены страсти пиры.

И с такими вот результатами,

Пустотой, равнодушьем, утратами

Мы уходим в другие миры…

Прокатилась по небу колесница

Над дорогой судьбой назначенных лет.

Без меня на восток её путь продлится,

Прежде чем наступит мой рассвет.

сентябрь 1989

Попытка диссидентства

Мы пытались согреться в мерцании красных звёзд,

Мы косили вручную колосья для хлеба серпами,

И безжалостным молотом в крест мы вбивали гвоздь

Сквозь нежные руки любви, хотевшей быть с нами.

Мы кричали: «Оставь нас в покое, не лезь к нам в душу!

Ты послана богом-врагом на горе нам всем!

Не тревожь, не топи в сердцах равнодушья стужу!

И не делай цветным привычный фон серых стен!»

Мы упорно и долго её предупреждали:

«Не мешай же нам жить! Там, где ты, там — всегда беда!

Лучше вспомни, как мы твоего брата распяли,

И тебя, если хочешь, такая же ждёт судьба!»

Но настырность напрасна, смиренность её сгубила.

Тихий голос не смог заглушить фальши льстивых слов.

И хоть все наши лжи и обиды она простила,

Мы изгнали её из сердец, из жизни, из снов.

Её тело терзали до смерти собаки и люди,

Но в улыбке из боли и мук застыли её уста.

Она знала, что все оскорбления стерпит, забудет,

Ей назначено быть такой: её месть пуста.

Убивали её за то, что быть с нами хотела.

Упивались, вонзая в ладони сомнений гвоздь:

«Нам не нужно тепла твоих глаз, твоих рук и тела!

Мы будем греться в мерцании красных звёзд!»

ноябрь 1989

Обречённость

Я так боюсь — до ужаса, до боли,

Что это всё закончится когда-то.

Как будто по жестокой чьей-то воле

Восход любви окажется закатом.

Мы даже побоимся этим словом

Назвать всё то, что между нами было.

И в страхе перед сложностью простого

На всё ненужное растратим наши силы.

Как будто кто-то за моей судьбою

Следит, своею упиваясь властью,

Чтоб радость долго не была со мною,

И дольше мига чтоб не длилось счастье.

Так было до сих пор: как только звуки,

Похожие на счастье, зазвучали,

Он заглушал их, посылая муки,

Чтоб я не забывала о печали.

Вот и сейчас он дьявольски смеётся

Над нашим страхом где-то за спиною,

Предчувствуя, что скоро нить порвётся,

Случайно нас связавшая с тобою.

Я так боюсь — и нашего разрыва,

И тишины безмолвных разговоров.

Ведь придаёт уверенность и силы

Любое своевременное слово.

Я не хочу смеяться по лимиту

И разговаривать в ночи глазами,

Которые, к тому еще, закрыты

И ждут от губ других слов сильных сами.

Я не хочу быть без тебя. Я знаю,

Мне без тебя ужасно будет плохо.

Но чувствую беду и понимаю,

Что на исходе праздников тех сроки.

А за спиною смех — сильнее, громче…

Нам дан последний шанс, чтоб сделать выбор:

Или слова прорвут безмолвье ночи,

Или… а, впрочем, снег печали уже выпал.

Бог с ними, с теми робкими словами!

Я слышу их, когда ты просто дышишь.

И я шепчу беззвучными губами:

«Ты нужен мне. Хочу с тобой, ты слышишь?»

январь 1990

Тупик

Ползёт змея браслетом по запястью,

Ласкаемая медленной рукою.

Я из разорванной души теряю счастье,

Еще не зная, что это такое.

Ползёт змея секретными путями

Сквозь горы слов к помешанному мозгу.

Тенями на стене танцует пламя,

Свеча горит, спуская нити воска.

Опять пришла ночь, нежная убийца,

Разрезав в хлам еще живое сердце.

Но в пустоту из раны кровь сочится,

И никуда мне от неё не деться.

И не вошло в разгар ещё веселье,

Блаженство высшей точки не достало,

А мне уже смеяться надоело,

От удовольствий я уже устала.

И собственный поступок не оправдан,

И истина уже не вступит в силу.

Любовь была единственной наградой,

Но я её на волю отпустила.

Я слышу горечь дармовой свободы,

Хотя на вкус она должна быть сладкой.

А в зеркале в тупик заходят годы,

Грозя традиционною разгадкой.

Всё выпито, поэт остался трезвым,

Продав строку обыденному ритму.

Не виноват тот, кто тогда был первым,

Обида прощена и позабыта.

Рассветный сон сбывается внезапно,

Чужие языки плетут молитву.

А верность разорвала цепи клятвы,

Со смертью юность проиграла битву.

Запрета нет — пророчить век печали

И жить не в келье, отрекясь от мира.

Мы сами себе кару назначали,

Когда покою отдавали силы.

Я так хочу на тот вопрос ответить,

Не расписавшись перед этим кровью,

Который зададут когда-то дети:

«А счастье, мама, что это такое?»

январь 1990

Я больше не приду

Я больше не приду к тебе,

Чтобы в глаза твои взглянуть.

Я больше не приду к тебе,

Чтоб снова руку протянуть.

Не приду, чтобы ты смог остаться один.

Для тебя я сама превращусь в лёгкий дым.

Я больше не приду к тебе,

Чтоб оторвать от срочных дел.

Я больше не приду к тебе,

Терпенью подошел предел.

Ну зачем же казнить мне собою тебя,

Если ты подарить мне не можешь ни дня.

Я больше не приду к тебе,

Чтобы сказать свой нежный вздор.

Я больше не приду к тебе,

Чтобы разжечь в тебе костёр.

Не хочу попадать в заколдованный круг,

Где тебе — не любовь я, не враг и не друг.

Я больше не приду к тебе,

Чтоб забрать всю твою боль.

Я больше не приду к тебе,

Чтобы просыпать к ссоре соль.

Не приду, чтоб не слышать прощальный речей,

Чтобы наша вина оказалась ничьей.

Ну зачем же тебя мне собою казнить,

Если нам друг для друга судьбою не быть.

март 1990

Андеграунд

Твой взор обращен на восток,

Туда, где пылает пожар.

Но это так солнце встает,

Желая прогнать твой страх,

Насильно развеять твой сон —

Бредовый ночной кошмар.

Оно отпускает грехи

Всем, кто этой ночью не спал.

Оно не даёт нам надежд

На то, что приносит нам ночь.

И мы, натянув прах одежд

Уходим отсюда прочь.

Оно заставляет нас

Быть теми, кто так нам чужд.

Оно ослабляет власть

Над разумом наших душ.

И мы покидаем тот мир,

Где было нам так хорошо.

Боясь потерять тот миг,

Мы ищем тех встреч ещё…

Но полдень сдувает пыль

С уже потускневших грёз.

Он нас заставляет забыть

Восторги и признак слёз.

Он гасит последний луч

В глазах твоих синих звёзд.

И ты убиваешь мысль

Вопросом, который так прост…

И вот уже нет ни следа

От тех, кто вчера был там,

Где ночь зажигала мрак,

Зовущий к иным мирам.

И день убивает страх

Пред тем, чтоб попасть туда.

Твой разум — в чужих руках,

И в этом твоя беда.

Ты им отдаешь себя

Смелей и сильней, чем мне.

Ты мог бы любить меня,

Но незачем это тебе.

Ты просто боишься луны,

Глядящей сквозь дымку штор.

И тень непонятной вины

Туманит всегда твой взор.

Ты хочешь понять себя,

Считая за меру других.

Ты вправе забыть меня,

Как сна самый смутный миг.

Ты мог бы понять меня,

Когда б ты того хотел.

Ты знаешь, что в общем, зря

Твой день свою песню спел.

Он был, как ужасный сон,

Ползущий ночной кошмар.

На запад твой взор обращен,

Туда, где пылает пожар…

апрель 1990

Попытка ненависти

Разве можно запрятать ножи

Под прозрачною тканью из слов?

Разве можно пустоты души

Заполнять только плесенью снов?

Эти лезвия резали в кровь

Много раз твои вены-мечты.

Эта плесень покрыла любовь,

И завяли твои цветы.

А ты думал: «Какая блажь!»

Оправдать ты себя сумел.

Но всё это лишь мерзкая фальшь:

Ты ведь этого сам хотел.

И любовь твоя — дикий костёр

Безнадежно срывается вниз,

По дороге цепляясь за всё —

Лишь бы выжить и лишь бы спастись.

Ты в бреду целовал рассвет,

Отравляя его росу.

В нём же был только холод и смерть —

Это всё, что тебе я несу.

За твой смех я плачу слезой.

Твоя радость — моя печаль.

Я хочу быть совсем не с тобой,

Хоть и прошлого вовсе не жаль.

Я заранее всё прощу.

Я уйду — пусть тускнеет свет.

Но своей в том вины не ищу,

Потому что её там нет!

апрель 1990

Лучше

Как хорошо, что есть на свете такие губы,

Глаза такие и ночь, которую б век слушать,

Такие руки нежно любят.

Но где-то всё-таки есть лучше.

Как хорошо, что есть на небе такие звёзды,

Что дальним светом своим надежды наши рушат,

Что с солнца пыль смывают грозы.

Но где-то всё-таки есть лучше.

Как хорошо, что есть на море волна такая,

Что никогда в своём пути не достигнет суши,

Где даже летом снег не тает.

Но где-то всё-таки есть лучше.

Как хорошо, что эта песня звучит напрасно,

Что эту музыку криком ветра не заглушишь.

Как это всё-таки прекрасно,

Что где-то всё немного лучше.

апрель 1990

Вруги и драги

Мне сказали: «Тебя здесь никто не поймёт.

Притворяйся счастливой, и счастье придет.

И неважно, что будет искусственным мёд,

И что жаркий огонь переплавится в лёд,

И что солнце, не встав, на востоке зайдёт,

И что день, не родившись, младенцем умрёт.

Этот мир — не для жизни, он вовсе не наш.

Если нужно нам будет, ты всё нам отдашь!

Не сейчас, так потом, мы умеем терпеть.

Мы в конце концов снимем на святость запрет.

А взлетать выше всех в общей стае нельзя», —

Мне сказали всё это мои же друзья.

Мне сказали: «Остынь, время бьёт, словно плеть.

В этой жизни успеешь ещё умереть.

На пути твоём много безвылазных ям,

Ведь любой идеал свой имеет изъян.

Лучше слушай себя, ты — сама себе Бог,

И твой дьявол тебе помогал, сколько мог.

И твой мир не умрёт, если будет темно,

Тебе счастье остаться собою дано.

Стерегись льстивой мести фальшивых друзей,

Их заманчивых, сладостно-горьких ночей.

Ты и тело, и душу от них береги», —

Мне сказали всё это мои же враги.

май 1990

Дрёма

Во сне я говорила тебе вся в слезах,

Что у тебя красивые тигриные глаза.

Но ты не верил в это наяву,

Поэтому сказать опять я это не смогу.

Во сне я говорила тебе много раз

Одну из самых нежных и долгожданных фраз.

Но ты не слышал это наяву,

Поэтому не расскажу, как я тебя люблю.

А небо было красным и в чёрных цветах,

И так слепило солнце в нездешних местах.

Но ты не ждал той встречи наяву,

Поэтому тебя к себе я больше не зову.

Всё было по задумке в тех бешеных снах,

Так просто и красиво, в понятных словах.

Но ты б не понял это наяву,

Поэтому я никогда об этом не спою.

май 1990

Бывает…

Бывают дни без дождей,

Бывает песня без слов,

Бывает дом без людей,

И есть любовь без цветов.

Бывает небо без туч,

Бывает ночь без луны,

Бывают горы без круч,

И есть земля без весны.

Бывает грусть без слезы,

Бываю я без тебя,

Бывает жизнь без звезды,

И кто-то есть без меня.

июнь 1990

Граф

Вчера здесь была строка,

Сегодня лист снова белый,

Но память моя крепка:

Снег, снег, что же ты наделал?

Мой день — продолженье сна,

Мне ночь всё простить велела.

Туманная даль пуста:

Дым, дым, что же ты наделал?

Мой путь озарит луна,

Твой свет ей уступит смело,

Но не упадёт стена:

Граф, Граф, что же ты наделал?

июль 1990

Прощальное

Простимся? — Ну что ж, прощай.

Забудем? — Давай, попробуй…

Мы встретились невзначай,

И стоит начать по новой.

Увидим? — Так мы слепы.

Услышим? — Не дальше уха…

На счастье другим скупы,

Мы мёртвого ищем духа.

Полюбим? — Какой пустяк!

Проснёмся? — Зачем так скоро?

Мы бродим в бесцветных снах

Под чьим-то чужим забором.

июль 1990

Клетка

За высокой тюремной оградой души,

Не успев, улыбаясь, пройти сто дорог,

И забывшая скуку спокойной тиши,

Молодая Любовь отбывала свой срок.

Очень долго понять не могла: ну за что

Осудили её, посадили в тюрьму?

Оказалось, она за решёткой за то,

Что верна и красива — Любовь к одному.

Её клетка была в окруженьи других,

Где хозяин держал своих преданных слуг.

И с отчаянием узнавала вдруг в них

Своих разных недавних друзей и подруг.

Здесь всё было покрыто туманом и сном.

Не теряя надежды, смотрели все ввысь:

Кто же первый покинет тот каменный дом?

И нечастных амнистий все ждали всю жизнь.

А вдали на крестах умирали мечты,

Излучая свой свет, разбивали ним тьму,

Освещали ожившую тень пустоты

На лице непонятной Любви к одному.

А когда в тишине глухо клацал замок,

Выходили из стен тех в одеждах цветных

Те, кто имя её лишь на время брать мог,

И под ним мог готовить беду для других.

Возвращаясь с беспечных прогулок назад,

Кто со смехом, а кто с пустотой ко всему,

Говорили, встречая её влажный взгляд:

«Ты — глупа и наивна, Любовь к одному!»

И не веря в свой собственный страх и обман,

Лишь посредством других поднесённый судьбе,

И не веря в смертельность своих слабых ран,

В ежедневном бреду говорила себе:

«Скоро счастье прольётся: наступит мой час,

И затопит кипящая кровь всю тюрьму.

Я умру, если стану похожей на вас.

Я, должно быть, кому-то нужна, раз живу!»

За высокой тюремной оградой души,

Не успев, улыбаясь, пройти сто дорог,

В непонятно-спокойной истлевшей тиши

Молодая Любовь доживала свой срок.

август 1990

Разочарование в красном учебнике по философии

А скоро мы разучимся любить:

И слово уже стало неприличным,

Чтобы его любимым говорить.

И слышать его просто непривычно…

Вдыхая дым дешёвых сигарет

И запах пробуждающего кофе,

Вскрываем бесполезность своих лет,

Ведущих к неизбежной катастрофе.

Нам ясно, что не страшно умирать,

Пока не надоело ошибаться,

Но надоело без толку искать

И почему-то больно улыбаться.

И лишь осталось — головы поднять

И руки протянуть с мольбою к небу:

Просить любви и терпеливо ждать

Для душ — добра и для утробы — хлеба.

сентябрь 1990

Морковь-любовь

На пенной сковородке нет лица.

Жар выгоняет воду из моркови.

Она не знает, что с ней приготовят,

Но думает о близости конца.

Она молчит в шипенье пузырей,

Напоминающим ей что такое фатум,

И ждёт объятий страстного томата:

Он в этот вечер обещал быть с ней.

Ещё вчера ей снился лёгкий дождь

И красный перец на соседней грядке.

Все говорили ней, что он не сладкий,

Но чем-то на неё он был похож!

Она не знала, что такое ложь,

Запрятавшись в неведеньи от света.

И лишь дождавшись окончанья лета,

Ей истину поведал старый нож.

сентябрь 1990

Октябрьское

«Забудь о всём плохом, — мне шепчет осень, —

Я принесла и счастье, и покой».

Надолго ль? — это мы у ветра спросим,

Который укрощает летний зной.

«Я буду рада видеть тебя снова

Не в лапах удушающей тоски,

И верю, что заплаканное слово

Не постучит стихом в твои виски.

Любовь — в награду за долготерпенье,

За одиночество весенних влажных дней,

Пока я не дала благословенье

На время кристаллических дождей.

Прощальной песней не опавших листьев

Заполнится последний тёплый вздох.

И красные рябиновые кисти

Рассыпятся у самых твоих ног.»

Как странно, что осенняя примета

Приходит с оживающей мечтой.

И странно, что на всё это ответы

Придуманы прошедшею весной.

октябрь 1990

Скорпион

Я не желала большего несчастья,

Чем не любить тебя.

Пусть над судьбою нашей мы не властны,

Но ты ведь ждал меня.

И вера в чудодейственность той встречи

Решила дальше жить,

Хотя и запретил ты мне в тот вечер

Себя любить.

Разлука подкатила незаметно:

О ней шептал мне дождь.

О ней рассказывал и пел мне ветер:

Вливал за спину ложь.

На сумасшедшую шальную радость

Хотелось волком выть:

Зачем ты мне сказал, вонзая жалость

«Меня нельзя любить»?

Читает и запутывает ветер

Следы душевных битв,

Мгновенья превращая в бесконечность

(Любовь нам всё простит).

Просить летать обычно не пристало

Живущих на земле.

Для счастья нужно мне не так уж мало:

Быть нужною тебе.

ноябрь 1990

Языческое

Я проснусь между ночью и утром

С тающим первым снегом.

Я пойду вслед за голосом смутным

К самому берегу неба.

В чистый миг восхождения солнца

Смоется сон росою,

Воздух влаги ночной напьётся,

Чтоб раствориться мною.

Будет ветер облизывать жадно

С глаз моих соль восторга.

Бледным звёздам вдруг станет понятна

Древняя тайна слога.

Мои ноги почувствуют землю

Сквозь перезревшие травы.

Мои мысли придут к прозренью

Сквозь перегнившие раны.

Мои волосы спутает ветер

Нетерпеливой рукою.

Я одна в это утро на свете

Пробую яд покоя.

И когда над пустыми полями

Будет заря разлита,

То простыми, как день, словами

Я прошепчу молитву.

Может быть, мне ответят птицы

Песней из древнего склепа.

И я снова смогу возвратиться

К самому берегу неба.

ноябрь 1990

Memories

Когда печаль меня обнимет вновь,

И сумерки её застанут в снах,

Я буду вспоминать мою любовь,

Запечатлённую, по случаю, в словах.

Поможет память мне пройти тот путь,

В конце которого поставлены кресты,

Который часто не давал уснуть,

Рождая слог с местоименьем «ты».

Тех, кто когда-то ощутить помог

К себе моей любви прикосновенье,

И уходя, оставить веру смог,

Тех никогда не унесёт забвенье.

Давно знакомый образ изучу

По фотографии, проявленной словами,

И выясню, что очень я хочу

Всё повторить, что раньше было с нами.

И краткосрочность счастья завершит

В падении непрошенные чувства.

Я не могу переставать любить,

Даже тогда, когда на сердце пусто.

январь 1991

Послеоперационное

А за стеклом — последний снег,

Печальный стон ослабших вьюг.

Непрекращающийся бег

Почти что снов — на новый круг.

А на стекле — моё тепло,

Дыханья дым, туманный след.

Я не искала, где светло:

В моих глазах хранится свет.

Ты слушал бы мой бред,

Но жаль, тебя здесь нет.

Как трудно подобрать слова

К движеньям губ в щемящей мгле.

Завянет красная трава,

Больную кровь вернув земле.

Привыкшей к звёздам темноте

Покажут день без чёрных штор,

Где вместо страха в высоте

Воскреснет голубой простор.

Ты б мог зажечь мне свет,

Но жаль, тебя здесь нет.

Я не приду в мой первый дом,

Чтоб не найти там мёртвой ночь,

Чтоб не смогли услышать в нём

Как закричит немая дочь.

Меня толкали в русла рек,

Где нет воды, где нет ветров.

Лишь за стеклом — последний снег,

Прощальный круг почти что снов.

Мы встретили б рассвет,

Но жаль, тебя здесь нет.

Март 1991

Гость

Опять мне посылает Бог печаль,

Глаза окаймлены тревогой чёрной.

И кажется, смотреть на стену

возможно вечно, словно вдаль.

И наслаждаться тишиной настольной.

Опять проходит мимо суть весны,

Лишь отблеск солнца на земле в осколке.

И только снится океан,

но его брызги так пресны,

И рвёт страницы пустота на полке.

Опять заходит в полночь тень часов,

За календарь заглядывает ветер,

Где воскресенья, словно кровь

проходят красной полосой,

Напоминая о простывшем лете.

Закрыть глаза мешает сила звёзд.

В оконных рамах захлебнулась свежесть.

За светом нежной теплоты

уходит в небо чей-то гость,

Он не вернётся, чтоб меня утешить.

апрель 1991

Единоборство

Вновь потемнеет от привычных споров

Расплёсканное время по земле.

Как хочется сказать о чём-то новом

В отрывке, развернувшемся в золе.

Но повторенье надоевшим кругом

Попросит место в центре новизны,

Хотя рожденье незаконных звуков

Не связано с понятием весны.

И с мокрым снегом на зелёных листьях

Исчезнет небо в чём-то голубом.

Мы видели всё это в прошлых жизнях

Одним и тем же чёрно-белым сном.

Заметив исключения в науке,

Мы получили право запрещать

И слабостью наполненные руки

(Поскольку сила любит разрушать).

Идёт уничтоженье дискомфорта

В невидимом движении крови.

Кто объявил неженским видом спорта

Единоборства ласки и любви?

Май 1991

Висты

Прости меня, ночь, что вторгаюсь в твои владенья,

Что трогаю память затасканных лун и звёзд,

Что брезгую сном и прошу у тебя вдохновенья.

Спаси меня, ночь, от ненужных навязчивых слёз.

Спроси меня, ночь, почему тебя так терзают

В непризнанных песнях владельцы прозрачных душ.

И медленной смертью свечи тишину прожигают

Над лунно-алмазными бликами тёплых луж.

Возьми меня, ночь, в этой музыке лёгким звуком.

Избавь от тоски взгляд серо-холодных глаз.

Войди к нам хотя бы знакомым стеклянным стуком.

Поверь, что молчанье мудрей неуместных фраз.

Пусть всё отразится в углах не рождённых строчек.

Покой, всё же, лучше, чем полный набор пустот.

И днём будет выпит остаток минувшей ночи,