Бесплатный фрагмент - Хуан-чай

Хуан-чай

На просторах Икстлана роскошно цветёт Хуан-чай.

По всему так выходит, что скоро индейское лето.

Запылённое небо хвостом подметает комета,

Приподняв покрывало заката за вытертый край.

Резкий северный в спину свистит. Лучше не отвечай.

В проперчённой таверне во взглядах мачете со льдом.

Повернёшься спиной, ловко ткнут проникающим словом,

Осенясь перед этим знаменьем козырным, крестовым.

Здесь во время поста всё как после и перед постом.

Беспросветное небо украшено Южным крестом.

Дотянуть до рассвета и жить только благо даря,

За семь бед по счетам заплатив подходящим ответом.

Каждый новый промилле в сосудах твердит лишь об этом.

Или, кажется, кто-то смеётся в углу втихаря,

Мятый лист вырывая из вечного календаря.

МУМУ

Герасим ловит тунца на собаку,

В поисках истины лезет в драку,

Держит в кармане, как фигу мраку,

Святодиод в сто ватт.

Слов не использует больше слога,

Выглядит странно, но смотрит строго,

В рясе и лыжах на босу ногу —

Вылитый пастор Плятт.

Барышне мил и де Сад и Басков.

Первый суров, а последний ласков.

Ей исключительно в серых красках

Видится белый свет.

Вот бы найти хоть какого мужа?

Но из приданого грязь и лужи.

Суженых выбор предельно сужен

И вариантов нет.

Маленькой рыженькой сучке грустно.

В миске нет мяса — одна капуста.

Чаще и чаще приходит чувство,

Вроде финита ля.

Вот бы оставить всё это скотство,

Взять и, пока позволяет возраст,

В космос уткнуться холодным носом

Звёздного корабля.

В общем, всем грустно, не надо песен.

Каждому быт их постыл и тесен,

Внутренний мир доедает плесень

Словно гнилой банан.

Здесь по сюжету приходит лето,

Но на раздаче тепла и света

Думают: на фиг сдалось всё это?

И открывают кран.

Молись люби

лепи горшки работай до

восьмого пота вей гнездо

секи побеги как садо

вникай во что-то

родись живи молись люби

болит терпи устал беги

в итоге вместо not to be

тоска почёта

не худший антипод борьбе

стихослужение  себе

в глухой нетоптанной избе

темно и сухо

шесть пятилеток на печи

не верь не бойся не кричи

молись люби и приручи

свечного духа

переживи свой день сурка

скажи своим пока-пока

взгляни на небо свысока

как будто вправе

немного глины наскреби

своё подобие слепи

вдохни в него одно люби

и тише ave

Мы вместе пережили трёх котов

Мы вместе пережили трёх котов,

Не утонули в чёрном море чая

Вприглядку под вечернее кино.

От времени, которого полно,

Закономерно право получая

Любой рассказ начать с «давным давно».

Но, кажется, нас время провело.

Не так, как школьники проводят лето,

Не егерем по узенькой тропе,

А шулером-попутчиком в купе.

В игре, где миг, как мелкая монета,

Одолженная самому себе.

Колобок

Колобка задолбали звери —

Волки, зайцы, медведи, лисы.

Вот бы взять и, по меньшей мере,

За границу свалить без визы.

Как простой перекатный голем,

Прошмыгнуть меж зубов Отчизны.

Подкатить Елисейским полем

К перспективам беспечной жизни.

Благонравным прослыть бисквитом,

Породниться с голландским сыром.

Позабыв, каково быть битым,

По-буддийски сливаться с миром.

Лишь под вечер, укрывшись пледом

От промозглой осенней хмари,

Вспомнить, как там старуха с дедом?

Ну, и прочие эти твари.

Монодрама

Шуршащая ночная тишина,

Скрипучий пол. Непуганые мыши

Давно плюют на старого кота.

Он крепко спит, он всё равно не слышит.

Резона нет мышам шуршать потише.

Трещит дровами старая плита.

На брёвнах стен густая седина,

Как ледяная плесень. Без дыханья

Квадрат окна неясен и размыт,

Но оживлён подсушенной геранью.

Кровать застелена тряпичной рванью,

И в ней дыра с дырою говорит.

Как лёгкие курильщика сипит

Кипящий чайник. Книжные брикеты

Стоят на полках вдоль и поперёк.

Кроссвордом зарешёчена газета,

На все вопросы найдены ответы.

В углу висит икона и чеснок.

Прекрасный повод выучиться ждать

Прихода лета, вдохновенья, смерти,

Рассвета, времени кормить кота,

Известий в свежевыпавшей газете,

Глобального песца на всей планете

И, в общем-то, нестрашного суда.

Трёхслойное

Он шагом шатким шуршит об лёд

По водосводу подмёрзшей толщи.

Для понимания рыбам проще

Считать, что по небу он идёт.

Из ржавых бочек и якорей

Ему воздвигнут сырые храмы.

Притащат в храмы мольбы и драмы

И свалят в кучу у алтарей.

А он с рыбалки идёт по льду,

В бидоне плещутся рыбьи души.

Фигура с крыльями в небе кружит,

Перекрывая собой звезду.

Альцгеймер

Заметаю осколки памяти в свой совок,

По сусекам скребу когтями голодным псом,

Моё прошлое лаконично, как некролог,

Лангольеры его смакуют беззубым ртом.

Моё «я» — это только память о прошлых «я»,

В моих фотоальбомах под пылью лишь чистый лист,

Эти люди вокруг, вероятно, моя семья,

И мой сын, получается, кто-то один из.

Как матрос не забывший, как крепится к рею грот,

Даже если со всей командой идёт ко дну,

Свою жизнь отмотав кинолентой наоборот,

Я запомню, запомню, запомню тебя одну..

Брат милосердия

Держи, старик и пей, вот твой стакан

И можешь умирать, я не расстроюсь,

Лицом в твою одежду не зароюсь

И не притронусь к высохшим щекам.

Я буду рядом и воды подам,

Но я не сын тебе, никто из близких,

Всего лишь брат тебе я… медицинский

И смерть твою по смене передам.

Быть может, даже лучше, уходя,

Не видеть слёз от своего ухода,

Как будто речку перейдя у брода,

Не замечаешь капель от дождя.

Билет в рай

К церковной лавке подошёл старик,

У входа взял стоящий грязный веник,

Снег отряхнул на мокрый половик

И протянул пригоршню медных денег:

«Не продадите в рай один билет?

В один конец, обратного  не надо.

Я  долго жил, мне также много лет,

Как прутьев у кладбищенской ограды.

Не получилось выжить из ума,

Не держат здесь долги, дела и люди,

Квартира, словно старая тюрьма

И тело непослушно будто студень.

В раю друзья зовут меня во двор,

И мама на плите готовит ужин,

С отцом могу пойти чинить забор,

И мой щенок там носится по лужам.

Там ждёт меня родная столько дней,

Я их считал и так мечтал о встрече,

Чтоб лишь рукою прикоснуться к ней

И тёплый шарф накинуть ей на плечи.»

Дрожит рука над ящиком свечным

И воск под огоньком тихонько тает,

И кажется сквозь полумрак и дым

За ним печальный ангел наблюдает.

Дорога в рай

Логически рассуждая, по совести говоря,

Люди в поисках рая время теряют зря.

Натаптывают мозоли, калечат в поклонах лбы,

Стараясь познать законы нелепой своей судьбы.

Лягушка шуршит в сметане и рыба бьётся об лёд,

Лишь только когда на грани, лишь только если припрёт.

Вот так обстоит и с раем: дорога туда видна

Только с самого края, только с самого дна.

Только из полной тени кажется ярким свет,

Становится ценным время, когда его уже нет.

Ласковым зной июля кажется лишь зимой,

Знанье, что пуля-дура приходит вместе с войной.

Не ходят туда трамваи и не рассчитать маршрут,

С отрезанными ногами люди туда ползут,

Подтягиваясь зубами, видят сквозь слёзы свет…

Дорога туда такая, другой, вероятно, нет.

Блок-пост

Блок-пост под крышей Петрограда

В последних числах февраля,

Отключен шнур у аппарата

Шестьсот двенадцать два ноля.

Равнина крыш белеет снегом,

Чернеет труб печных лесок,

Бежит прохожий скорым бегом,

Срезая двор наискосок.

За ним летит шальная пуля,

За ним следит дворовый пёс,

За ним обрывок снежной бури

Звук выстрела сюда принёс.

Шесть долгих метров до спасенья,

Одно дыханье, два рывка,

Ноль вариантов для везенья

И ноль спасителей пока.

Огонь хрустит щепой в камине,

Краснеет от вина бокал,

Застыл сюжет на половине

И демиург творить устал.

Листа вторая половина

Белеет, как венец из роз

И пулей пролетает мимо

Так и не заданный вопрос.

Средиземное небо

Я мухой, согнанной с плеча Персея,

Останусь в янтаре веков Эллады.

Здесь небо и вода неотличимы

От воздуха, где слышен звон цикады.

От вечера, где слышен звон бокала,

От площади, где слышен звон Сиртаки.

И Боинг, пролетающий во мраке,

Лавирует меж веточек коралла.

А в облаках сиреневые скаты

Играют электричеством хвостами.

А мы лежим в прозрачном океане

И миллиарды звезд застыли с нами.

В прозрачном янтаре веков Эллады

Ракушки, Боги, звезды и герои,

Как звездочки в хрустальном ярком шаре,

Подбрасываемом детскими руками…

Письмо в бутылке

Дорогой «кто попало», неведомый «как вас там»,

Завладевший случайно прибитой волнами тарой,

Я пишу эти строки не то чтобы лично Вам,

Но тот факт, что Вы их прочтёте, бодрит, пожалуй.

Я живу здесь один, попугай и коза не в счёт,

Шведский стол из бананов на завтрак, обед и ужин,

Мой корабль с командой на илистом дне гниёт,

Впрочем, я им и раньше был не особо нужен.

Весь мой остров от силы шагов семьсот,

Девяносто шесть пальм, пляж, ручей и гора в придачу,

Через годик возможно удастся построить плот,

По ночам я смотрю на небо и часто плачу.

Я бы с радостью отослал Вам координат,

Но секстант утонул, а по звёздам плюс минус мили.

Ну, за сим распрощаюсь, признаюсь, был очень рад…

Как считаете, все и вправду меня забыли?

Облака линяют снегом

Облака линяют снегом,

Как домашний старый кот,

Засыпают шерстью белой

Черный мир наоборот.

И такая высота

У летящего кота,

Что захватывает душу,

Словно прыгаешь с моста.

Первый день весны

Первый день весны опоздал на месяц,

Он прощался с зимой и забыл про время.

Ему так хотелось обнять ей руки

И своим теплом ей согреть колени.

Они жили в сыром и холодном доме,

Без детей, без гостей, орхидей и кошек.

Он хранил дрова на пустом балконе

И топил камин днем и ночью тоже.

Ей хотелось льда, холодов и снега,

Но она любила его — вот странно

И в его объятьях тихонько таяла,

А он строил на лето такие планы.

Она тихо ушла в первый день апреля,

Вся последней снежинкой зимы истая,

Первый день весны опоздал на месяц,

В дальний край любовь свою провожая.

Аритмия

К апрелю в ручьях растворилась холодная вьюга,

А мы доживали какую-то  жизнь друг без друга.

Весна аритмично стучала дождями по крышам,

Не слишком заботясь о тех, кто, проснувшись, услышит.

Последние дни, чёрно-белые кадры на ленте,

Нескладные строчки, засохшие в старом конверте,

Ненужные лица в экранах цветных мониторов,

Чужие стихи, словно скучные роли дублёров.

И вдруг череда серых дней наполняется цветом,

Углями заката и ярко горящим рассветом,

Космической синью, развёрнутой над головами

В просветах листвы неподвижных деревьев над нами.

И музыка, музыка, музыка в уличном гаме,

И гаммой мажорной звучит переход под ногами.

Мелодией Стинга в дрожащем звонке телефона

И в голосе так незнакомом и  всё же  знакомом.

Идущие вместе

Идущие по дороге просто так и по делу,

Поющие буги вуги соло и акапелло,

Тихие словно рыбы и шумные будто куры,

Мудрые словно книги и обычные дуры,

Сидящие на колёсах и в колесе Сансары,

Идущие в одиночку и в сопровождении пары,

Нежные словно плесень на благородном сыре,

Исполненные депрессии или гармонии в мире,

Белые как батоны и чёрные будто шины,

Катящиеся под гору, ползущие на вершины,

Чёткие словно лозунг и смутные как сомненья,

Стоящие в гордых позах в поиске вдохновенья,

В целом обыкновенные, с серенькими мозгами,

Врозь и попеременно двигающие ногами…

Легион

Не просыпаемся под зов трубы,

Не погружаемся в азарт борьбы,

Не отличаем, как Адам, добра от зла,

Не отделяем агнца от козла.

Творим себе кумира из шута

И думаем, не закрывая рта,

Свой образ ставим во главу угла,

Мы сила, что извечно бла-бла-бла…

Из пушек мы палим по воробьям,

В постели спать ложимся по краям,

Мильон меняем честно по рублю

И парус надуваем кораблю.

Мы не проносим лапоть мимо рта,

У нас сибас всегда гниет с хвоста,

И если что написано пером,

Мы ловко вырубаем топором.

Себе мы отпускаем все грехи,

Мы любим всех, от тещи до снохи,

Снимаем шляпу вместе с головой

И говорим спасибо, что живой.

Мы не в своих санях летим вперёд,

Умом нас вряд ли кто нибудь поймет,