16+
Хождение по воде
Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 210 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Жене и сыну посвящается…


Если вас

Мой безыскусственный рассказ

Развеселит, займет хоть малость,

Я буду счастлив. А не так? —

Простите мне его как шалость

И тихо молвите: чудак!..

М. Ю. Лермонтов


Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи! если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде.

Он же сказал: иди.

И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня.

Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?

Евангелие от Матфея

От автора

За искусством всегда прячется реальная жизнь. А за холстом стоит живая душа, но вряд ли даже близкий друг разгадает автора. Кто-то уверенно может указать на прототип и окажется прав, но до разгадки так и не дойдет. Художник пишет не то, что видит, а то, что чувствует, пропуская предметы через собственный взор, направляя их в мастерскую, от которой никто никогда не видел ключей.

Затворившись в комнате, писатель заносит перо над головой, как меч. Рука его дрожит, но что за жалкое чувство испытывает он по сравнению с подлинным переживанием погибающего?! И все же его работа — запечатлеть трагедию по силе собственных переживаний. Указать боль, которую можно искоренить. Он подскажет, но все же писатель-романист — это не врач души. Его перо превосходно опишет болезнь, но выписать лечение?

Надеюсь, что я не взялся кого-то исправлять.

Prehistory,
или Предыстория

Н. шел по размокшей от снега земле. Маленькая тропа вела через лес к больничному двору. Сквозь сосняк проникали вечерние лучи солнца. Ветви деревьев искусно разрезали их, преображая свет в сумерках. Короткий январский день плыл вдоль Скандинавских гор и промерзших озёр в сторону теплого морского течения Гольфстрим.

Н. бродил, блуждал, делал все то, чего ему недоставало в шумной Москве. За тот небольшой путь, который он проделал сегодня, окружающий пейзаж показался ему непривычно живым и ярким.

«Скоро все померкнет, — рассуждал он. — Среди модного искусства много искусственного. А здесь все натуральное».

Косой луч ударил ему по лицу. Н. смахнул его рукой и пригляделся вдаль. Белое здание восставало перед взором его отдохнувших глаз. Вид больничной постройки больно сдавил грудь. Люди как муравьи бегают там. И он тоже найдет свою беговую дорожку среди них.

Вдруг ему показалось, что содрогнулось само время, как засохшая земля расслоилась на части.

«Где-то есть время, — подумал Н. — Оно правильное и живое, которое и должно быть. Часы взяли неровный счет. Они ворвались в жизнь человека и все быстрее и быстрее погоняют его вперед. А он не успевает, падает. Где-то там, где леса, океан и море, стирается больной нерв времени. Там будто нет часов, стрелки не торопят жить, и лишь порой бьет медный молоток двенадцать по полудню, намекая, что миру свойственно время…»

«Как-то все не так, — продолжал рассуждать Н. — Откуда зародилась такая скорость, такая хватка к предмету? Будто в них залог естественной любви и счастья. Правило бегущего сегодня: не останавливайся. Но разве можно в такой гонке что-то успеть, почувствовать, ощутить радость бытия. Или эта мысль рождается только за минуту до смерти, когда все окружающие предметы становятся беспредметными. А взирающие на тебя слезы — это самые дорогие минуты в твоем земном пути. Все же мир затягивает своей невидимой силой в воронку с черной смолой».

«Неужели из нее не выбраться?» — вопросил Н.

«Не верю!» — бездумно вырвалось у него.

Бумага прокатилась по ветру, ветер гнал ее, будто это был сам Н. Он почесал голову и окончательно приуныл.

«Только не это, — испугался он. — Эта унылая истома доведет меня до края».

Неожиданно Н. ощутил запах. Его ноздри раскрылись. Он услышал знакомый шелест платья и насторожился.

— Это ты?

Девушка сделала вид, что она его не заметила.

— Мы вчера с вами познакомились. Помните?

Девушка бросила на Н. суровый взгляд.

— Ну, у вас и удар. Хлесткий!

Она продолжала идти рядом и молчала.

— Слушайте, — вырвалось у Н. — Может, погуляем.

— Зачем? — удивилась она. Но улыбка выдала ее интерес.

— Не знаю, — развел руками Н. — Узнаем друг друга поближе.

— Для чего? — тем же тоном спросила она.

— Может быть, мы…

— Никогда! — ей эта мысль и вправду показалась глупой. Н. это заметил и замолчал.

«Зря только заговорил», — мысленно раскаялся Н. Но все же решил продолжить разговор:

— Почему мы не встретились в лесу?

— А должны были?

Н. сжал губы и вторично пожалел, что заговорил.

— Я тебя видела, — неожиданно заявила девушка.

— Правда? — обрадовался Н.

— Правда, — ответила девушка. — Почему не подошла? Ты это хотел спросить?

— От тебя ничего не скроешь.

— Я просто не люблю болтать в лесу. Тем более с незнакомцами.

— Но ведь мы… — перебил ее Н.

— Мы никто!

Н. опустил глаза.

— Не обижайся на меня. Я не всегда такая.

Н. наступил на толстый сук.

— Вот. Лучше смотри под ноги.

— Спасибо, — поблагодарил Н.

Оставшуюся дорогу до клиники они шли молча. Но, не употребляя слов, они все-таки беседовали между собой втайне друг от друга. И когда девушка ступила на порог больничного двора, она неожиданно обратилась к Н.:

— Хорошо, — сказала она и поправила низ платья. — Я Лика!

— Островских!

Девушка с вопросительной улыбкой посмотрела на него.

— Никита, — добавил он.

— Ты очень смешной, Никита!

— Знаешь, — продолжила она после небольшой паузы, — ты живой!

— Что?

— Живой, — рассмеялась она. — Ямочки бегают, шевелятся! А вот там, — Лика указала на клинику, — живут куклы. Дорогие куклы. Их капитал — как смешной колпак на голове гнома. Ладно, не обращай на меня внимания. Я вовсе не больна. Если только капельку, — она сложила пальцы рук и посмотрела на него. — У-у-у-у, сильно я тебя?

Никита потер щеку.

— Дай поцелую!

Н. удивленно сделал шаг к ней.

— Забери меня в Москву, — неожиданно обратилась она к Н.

Их лица почти соприкасались.

— Ты сама можешь уехать.

— Мне только семнадцать. Я под опекой отца.

Н. перевел дыхание, свежий запах ее духов накрыл его, сделал каким-то слабым и в то же время счастливым.

— Не могу, — ответил Н. Его лицо покраснело.

— Чего ты боишься?

Он хотел было признаться, кто он и что давно знает ее, но вдруг язык стал вязким и он промолчал.

— Когда ты следил за мной, я наблюдала за тобой. Когда я стала доступной для тебя, ты потерял интерес. Это признак равнодушного человека, который тщетно пытается развлечь себя.

— Я… — язык не послушался Н., и он снова замолчал.

— Кто ты?

— У меня нет лица.

Она громко засмеялась.

— Ты так искренне это сказал. Мы все не то, что говорим о себе и представляем себя.

— Мы лжем?

Она мягко кивнула головой. Запах ее волос коснулся Н.

Он облегченно вздохнул.

«Лжем, — подумал он про себя. — Если бы она знала…»

— Никит… Да-ва-й дружить!

Н. боязливо посмотрел на нее.

— Давай, — согласился он, будто решился на риск.

Лика сжала его руку.

Он почувствовал ее пальцы как что-то ненадежное в своих руках.

— Тебе нравится в Швеции? — вдруг спросил он.

— Теперь нравится!

Н. решил, что пора удаляться. Ему вдруг стало неловко. Он замешкался.

Бледно-красные губы Лики дышали так, будто к ним никто еще не прикасался. Лишь легкая вечерняя изморозь покушалась на них.

— Холодно, — отозвалась Лика. — У меня тонкий плащ, пора в палату. Отпусти.

— Ах, да, — Н. смущенно выпустил ее руку.

Указательным пальцем Лика смахнула с носа Н. мушку. Она заметила, что его что-то тяготит. Ей ужасно хотелось прижать его к своей груди. Вдруг и к ней подступила истома. Прошлые попытки начать свидания быстро оканчивались.

Н. посмотрел на нее.

— Пора, — с грустью сказала она.

— До завтра.

— До послезавтра. Завтра у меня много процедур.

Н. глубоко вздохнул.

— Прости, — звонко сказала она.

Лика поцеловала Н. в щеку, в которую сама же вчера от злости ударила, когда Н. попытался с ней заговорить.

— Я не умеют жить, — сказал Н.

Лики уже не было рядом.

— Если бы я умел жить, я бы радовался каждой капле дождя, — сказал он. Вокруг не было ни души. Только входная дверь покачивалась на железных навесах. Н. осмотрелся и пошел в свою палату.

* * *

Лика вошла в палату. Едкий запах медикаментов ударил ей в нос. Она открыла окно и включила свет. Луч лампы мгновенно осветил комнату. Палата больше напоминала небольшую залу, чем больничный закуток на одну персону.

Лика скинула плащ и подошла к зеркалу. Ее тонкая как лист кожа на лице дышала чем-то не совсем здоровым, больше больным духовно, а не физически. Словно каждое прикосновение мужской руки портило выражение лица, как будто прикасаясь к какому-то капризному яблоку, на котором остается след или вмятина.

«Как бы искренне не смеялся клоун, его грим всегда давит на зрителя, — с грустью подумала Лика. — И как бы искренне не смеялся клоун в уборной актера, он по-прежнему будет ощущать на своем лице остатки выцветших красок».

Она вытерла ватным тампоном макияж и вспомнила, как один фотограф сказал, что глубина и объем ее глаз совершенны. И еще многое, что он болтал, что сейчас всплыло совсем некстати. Образ воспевателя блуждал по углам и раздражал ее.

«А этот мальчик способен вытерпеть меня…»

Лика подошла к окну. Холодный ветер гнал перистые облака.

«Невозможное легко создать, — прошептала она, — даже если все возможное ты уже потерял».

В это время Н. вышел на третьем этаже из лифта. Вдруг кто-то тихо окликнул его. Он обернулся, но коридор был пуст.

Часть первая

— Но у него душа грязная; он знает и не решается, он знает и все-таки гарантии просит. Он на веру решиться не в состоянии. Он хочет, чтоб я ему, взамен ста тысяч, на себя надежду дала.

Ф. М. Достоевский. Идиот

Глава 1

Мысли вели меня вдоль Крымской набережной. Я шаркал ботинками в тон своей грусти. Печальный свет ночной улицы отражался в реке. Вокруг было туманно и даже дымно. С воды тянуло сыростью. Немногое можно было разглядеть в такую погоду, но я пытливо шел вперед.

В моем уме кипел ад. Не оставляя времени на отдых, он заставлял меня блуждать в прошлом. Он беспощадно напоминал мне один и тот же день. Мне ничего не оставалось, как отказаться от собственной памяти и попытаться открыть «новую книгу жизни».

Но попытки тщетно умирали. Последние четыре дня изнурили меня окончательно.

Когда я случайно увидел ее в Сокольниках, все полетело вверх дном. Я знал, что рано или поздно она вернется в Москву, но так быстро?

Швеция — не ее дом. Это маленький секрет ее жизни, о котором я все знаю. К ее припадкам там я относился спокойно. В клинике она не могла ни с кем сойтись, только я говорил с ней.

Лечебница находилась в 30 км от Стокгольма, на острове Бьерке, озеро Меларен. Она имела пробный статус. Сюда попадали люди с «повышенной чувствительностью», то есть превышающей человеческую норму эмоций в день. Была ли она коммерческой организацией, наживающейся на желающих вылечиться, или клиника действительно выпускала совершенных людей, это никого не волновало. Это был «остров богатых». Людей, якобы сошедших с рельс по той или иной причине. Им обещали быстрое восстановление и внутреннюю гармонию. Последнее очень привлекало почти разорившихся бизнесменов (на это «почти» можно было прожить три жизни) и других несчастных. По сути, клиника позиционировала себя как новую моду, место и время для полезного отдыха.

Но не все было там сладко. Лика на самом деле нуждалась в помощи. Предел ее гнева был неизмерим. Летали чашки, вилки, тарелки, ножи, пульты, книжки и вазы. Все, что попадалось ей под руку. Какая-то внутренняя обида сидела в ней, но что-то очень красивое вырывалось из карих глаз. От чего я забывался и мог простить ей любую выходку. Но один проступок я не смог простить. Отношения прекратились.

Я и мой напарник Артем убежали ночью. Наш трехмесячный визит в клинику преследовал другие цели. Выход через парадную дверь был закрыт. Пришлось прыгать с балкона второго этажа. Либо к утру оказаться в полицейском участке.

По приезду в Москву я обнаружил, что «заболел» ею.

Я не заметил, как оказался на Патриаршем мосту и пошел вдоль него. Едва начало рассветать. Я спрятал голову в воротник, было холодно. На веки давил свинец. Мне показалось (или вправду?), что закачалась мачта Петра и я вдруг услышал вопль моряка. Почему я не могу поймать за руку сон? Я с ужасом открыл глаза, подошел к храму и замолчал. Мои мышцы напряглись, ладони сжались. Я начал молиться.

Глава 2

— Да-а. В такой час легко поддаться грусти, — обратился ко мне кто-то. Я обернулся. Из-за своих малых размеров старик напомнил мне карлика. Он тяжело дышал. В руке он держал длинную кисть. Заостренный волос щетины торчал без изгибов. Казалось, что ей можно проколоть глаз.

— Фараонова мышь, — карлик гордо указал на волос кисти.

— Впечатляет.

— Я Владислав, — улыбнулся художник. — Владислав…

Карлик точно взмахом кисти срезал свое отчество и подмигнул.

— Никита.

— Больше месяца я искал этот редкий вид неба, — старик развел руками и вздохнул, как подобает мастеру. — А вам как?

— По мне, небо всегда одинаково холодно. Кстати, я Вас раньше здесь не видел.

— Порой все бывает неожиданно.

— Надеюсь.

— Вид у вас какой-то бледный. С вами все в порядке?

— Да, только немного замерз.

— Может, чаю?

— Не откажусь.

Художник нырнул в сумку, достал термос и чайную пару. Затем он подал мне чашку. Я кивнул.

— У вас бессонница?

— Я не могу дать имя тому, что люди понимают под бессонницей. Но можно сказать и так.

— Не спящий никогда не проснется, — сказал старик назидательно.

— Возможно. У меня нет здорового сна. Одна надежда на злой случай. Чтобы уснуть навсегда!

— Вы не понимаете, что говорите.

— Я так не думаю.

— Вам рано «туда».

— Ни капли.

— Молодость — грех…

Старик помахал перед лицом рукой, чтобы развеять запах спирта.

— А что не грех?

Карлик продолжал прогонять мух.

— Что Вы делаете?

— Проветриваю, — ответил старик.

— На улице, где сквозняк!

— Уж как-то я так… Извинит..тт..те, не пью…

— Не надо извиняться. Перестаньте махать. Что Вы делаете?

— Что я? А что Вы?

— Вы лучше бы подрезали свой плащ, а то сейчас споткнётесь! — смеясь, заметил я.

Карлик продолжал жонглировать воздухом.

— Да уймитесь Вы, наконец!

— Это я звезды чищу…

— Чего чистите?

— Звезды, — спокойно пояснил старик.

— Разумеется, я выпил лишнего, но звезды не запотеют! — Я не смог удержаться от смеха.

— Дыши подальше от храма, — сердито сказал старик.

— Да не сердитесь Вы. Выпил, потому что решился на…

— Невозможное, — перебил карлик, словно на чем-то смог меня поймать, и опустил руки по швам.

— Что-о-о?

— Невозможное, — повторил старик.

В интонации я угадал то сожаление, когда человек переживает о сказанном вслух.

— Вы пытаетесь меня разгадать?

— Нет, — испугался старик.

— Пожалуй, мне лучше уйти. За эти дни я сильно устал, а Вы… очень странный.

— Ну, — карлик пожал плечами, — как знаете.

— Вы извините меня, если я Вас оскорбил.

— Прощайте, — старик с чувством подал мне руку.

Я сжал его детскую ладонь.

— Мне нужно идти.

Старик мялся на месте.

— Знаешь, — карлик попытался удержать меня, — я знаю, кто ты!

— Я?

— Не бойся, я не читаю мыслей. Ты там, — старик указал на храм.

— Я?

Мое лицо побагровело в темноте.

— Вы!

— Вы уж как-то это оставьте при себе.

— Не волнуйтесь, я молчалив.

— Все-таки это серьезно.

— Еще не все. Она была здесь, — неожиданно выдал старик.

— Что? Вы что, подслушивали?

— Отпусти её…

— Кого?

— Иначе… я боюсь…

— Владислав, Вы… Что сейчас мелете?

— Отпусти, вот отпусти! И увидишь, много увидишь. Ты еще молод.

— С чего ты взял, что я и… она?

— Она приехала из Швеции, верно?

— Верно, — сорвалось у меня с языка.

— Так отпустишь?

— Кого?

— Ее.

— Какой-то сумасшедший дед, — отрезал я твердо и ушел.

* * *

Ночью я залез в окно. Лика спала. Я поднес ладонь к ее лицу, она дышала тихо, словно совсем не дышала. В углу стоял дорожный чемодан. Моя тень ложилась на ее постель подобно кошмару. Я хотел проникнуть в ее сновидения. Я нарушил ее покой. Мое сердце сжалось… Я ушел, как уходят тени.

Глава 3

Владислав не смог долго оставаться один. Карлик окинул печальным взглядом окружающую Москву. Небо сгущалось в стаю вороньих туч.

«Надо идти», — решил он.

Это незапланированное знакомство глубоко встревожило старика.

Он собрал свои вещи, застегнул до горла кожаный плащ и отправился к себе в каморку.

Старик жил рядом с храмом, на Берсеневской набережной, в пределе церкви Святителя Николы в Берсеневке.

Теперь ночь показалась старику грустной. Ни одной звезды, ни ветра, все застыло, как красивая подделка под стеклом. Мир превратился в макет, и только художник медленно плыл по мосту.

Он спустился к набережной. Холодная река казалась черной. Мелкими шагами он дошел до родной каморки. Деревянная дверь была на засове.

Карлик потянул ручку на себя. Запах красок вылетел наружу.

Владислав потер нос и остановил маленькую ладонь на лбу. Он задумался. В молодости жил в Хамовниках, потом была свадьба, затем — спешные обороты семейных скандалов. После — вторая свадьба. Приглашения, выставка автопортретов… Когда он успел остаться один? Когда переехал жить в «шкаф»?

Поднялся ветер. Старик широко улыбнулся. Ему стала ясна одна простая истина: одиночество заставило его терпеть многие вещи. Потребность доказывать правоту исчезла. Он стал молчаливым. А этот парень разбудил в нем мирские чувства, тягу к прошлому, воспоминания об ошибках.

Он опустил руку в карман и достал кисть. Единственная подруга, которая прислушивалась к его боли. Она могла умело изобразить его просьбу на полотне, но это было так давно, что сейчас не вспомнишь. Где все портреты? Раскуплены, раздарены?

Теперь его душа потеряла интерес к миру, и только храмы волновали дух. Столпы-кубышки, арки, декорированные фасады, семейные усыпальницы, ряды кокошников с килевидным верхом, трапезное крыльцо.

Карлик снова улыбнулся. Ветер бил его по щекам.

Напротив в темной позолоте спал центральный храм Москвы.

Старик оглянулся. Его маленький домик стоял неподвижно, покрытый ночной сыростью. Он смотрел дальше — сквозь дом — в прошлое. Накатили слезы.

Он ущипнул себя и засмеялся как ребенок.

Ему показалось, что он, маленький Владислав, открыл дверь потустороннего мира и прошел в него. Теперь он как бы из окна наблюдает знакомые сердцу места.

Небо плывет. Синие звезды больше не нуждаются в том, чтобы их натирать. Река ближе к Кремлю сужается. Архангельский собор величественно дремлет. Люди будто исчезли. Тишина неимоверная. Это знак. В Москве редко бывает тихо.

Значит, умер.

Нет.

Старик опять себя ущипнул.

Улыбка.

Наоборот, ожил. Кто-то разбил его плавный устрой жизни, и он не желает ругать кого-либо. Владислав слишком добр для зла. Он давно научился побеждать, не вступая в конфликт, но сегодня было исключение.

В темноте глаза казались голубыми. «Их можно было бы изобразить, если бы не лукавство, — подумал старик о новом друге. — Лицо неприметное, но глаза сразу заметны. Такой изумруд смущает душу».

Владислав задумался.

Может, дело в руке?

Или в общей странности?

Какой рукой Никита берет чужие вещи?

Когда он обсуждает кражу, раскаивается или нет?

«Угадал», — вслух, громко сказал старик. И как ребенок затопал на месте ногами от счастья.

Уставший авантюрист с порванной душой.

«Вот и болит», — объяснил сам себе Владислав.

Он пригляделся в небо. Свод выгнулся в огромный темно-синий купол.

Потер звезду.

«Добро», — сказал с достоинством карлик и взмахнул в воздухе кистью.

Побежал на Патриарший мост. Длинный плащ замедлял ход.

Старик немного поворчал на верхнюю одежду, но укорачивать плащ не стал.

Карлик прописал тени в голове. Освежил в памяти встречу.

Сам задавал вопросы.

Сам отвечал.

Старик хотел для себя понять суть молодости. Узнать поближе человека, которого случайно встретил.

Может быть, они давно были знакомы?

А злость на молодом лице пройдет. Его зло ограничено временем и скоро отпустит душу.

Глава 4

На циферблате одновременно всплыло четыре ноля. Я стоял укутанный в шарф и следил, как столица погружалась в туманный мрак.

Меня всегда впечатлял вид с Крымского моста. Здесь можно почувствовать город в целом, его тяжелую историю и быт. Проникнуть в тайные углы прошлого, услышать русскую колыбель.

Свет напрасно сочился из разных углов города. Плотный туман со вчерашнего дня окутал слепотой улицы. Вокруг все казалось блеклым и неживым, замершим до первого луча солнца. Последнее придавало особый картинный вид. И лишь фантазер может почувствовать это. Без воображения и фантазии Москва — обычный город.

Ветер продувал черную парку насквозь, легкие джинсы мотыляло в колене. Мне никуда не хотелось идти. Грузная мысль кусала меня. Давно я так не думал о ней. Я был уверен, что в скором времени нас ничего не будет объединять.

Меня кинуло в пот от ее тени. Ведь сначала я увидел именно ее, затем стройная фигура из воска толкнула меня, пройдя мимо паркового сквера. Неужели искру почувствовал только я?

Она лишь удалялась из виду.

Знать бы, что эта тяга не запутает мою жизнь окончательно.

Я наклонился через перила моста. Черная вода лениво плескалась об углы бетонных плит. Было как-то не по себе. Одиноко. Странные желания небрежно ступали на поверхность души.

Я сильно устал, потеряв последовательность и согласие действий внутри сердца. Куда стремится сердце, насмехается ум, куда же стремится ум, сердце лишь сочувствует и скорбит.

Я посмотрел на часы. Пора. Через час Артем передаст ключи от квартиры, которую мне придется вскрыть. Сейчас он искусно заливает в глотку алкоголь себе и хозяевам дома в Химках. Беседует отвлеченно о многих вещах сразу. Без запинок строчит сладкую быль. Гости умело поддакивают, запивая болтовню Артема шампанским. Аккуратно выкладывают заплесневелый сыр дор-блю на язык. Тема изысканно чешет, сопровождая слова пальцами рук. Подливает алкоголь, не кривясь, ест. Впрочем, как всегда. Классическая схема лжи.

Я пошел в сторону Большой Якиманки. Возле посольства Франции стоял Артем, переминаясь с ноги на ногу. Ресторан «Александровский зал» находился недалеко от посольства.

— Старичок, мне ужасно холодно. Почему так долго?

— Не ной, барышня.

— Можно быть повежливее?

— Что это за красный бант?

— Это бабочка француза, — Тема деловито указал на дом посольства и отдернул бабочку.

На нем была приталенная рубашка с одним нагрудным карманом черной отделки.

— Для безупречного стиля, — сказал Артем, заметив, что я обратил внимание на рубашку.

— Ты вырядился как щегол.

— Все к лицу.

— Не раздражай.

— Вот, — Артем кинул мне ключи. — Химки, дом 78, квартира 863, Молодежный проспект. Я позвоню, в случае чего.

— Как гости?

— Э-э-э, — Тема лукаво подмигнул. — Пьяны в трясину. Тоже мне аристократы.

От Артема никто не уходил трезвым.

— Ладно. Хватит трепать языком.

— Я наберу.

* * *

Я поймал такси. Раскинулся на заднем сидении. Попытался думать о хорошем. Впереди кража. Судорога свела руки. Я потер мокрые ладони.

«Шеф, двойная плата. Очень спешу!»

Таксист послушно кивнул и придавил педаль газа.

Как на карусели замелькали дома и улицы. Во рту было сухо, в сердце громко. Я дышал, как уставший до смерти вол. Горячая кровь била в голову.

Когда мы подъехали к дому, шофер резко обернулся и напомнил мне о двойной плате.

Я не поскупился и дал ему втрое больше.

Открыл дверь такси. Беглым взглядом обвел окна дома. Месяц назад мы были здесь с Темой. Он обнюхал каждый угол, как ищейка, прошмыгнул по всем подъездам. Затем он обошел два раза дом по кругу, и только потом мы поднялись к нужной квартире. На темно-бурой двери сверкали три золотые цифры: 8, 6 и 3. Тема потер номер пальцем, придав делу некую тайну. Шепотом произнес: «Свершилось!»

Почти весь дом спал, но кое-где горел свет. На качелях сидел мальчик с девочкой. Они посмотрели, кто приехал. Я постарался спрятать голову в куртку, как черепаха, и пошел к подъезду.

Набрал код. Пальцы не слушались. Дальше будет куда хуже. Вошел в лифт. Нажал на восьмерку.

Лифт тронулся с места. Куда легче я перенес свой первый полет на самолете.

Вошел в квартиру. Включил в коридоре свет. Сделал пару шагов. Осмотрелся. Никого нет.

Вошел в ванную комнату и открыл кран. Попил, умылся. За дело.

Кухонным ножом вспорол одеяла, подушки, диван, порезал расписные обои. Творчески разбросал книги и фотографии. Технично разбил пару декоративных ваз. Переломал полки в шкафу. Сделал мелкий надкол кафеля в ванной.

Вдоволь наигравшись, я вошел в спальную комнату. Там стояла огромная кровать в прованском стиле и кресла в белых цветах. Фактурная отделка стен впечатляла. Овальное зеркало висело напротив. Я врезал по нему кулаком. На пол посыпались стекла. Встряхнул руку и ощутил острую боль в кисти. Вытер об одеяло кровь. Вернулся в ванную, чтобы омыть руку под холодной струей.

Пожалуй, все? Теперь нужно открывать клад. Михаил Аркадьевич раз в год снимает суммы с чужих счетов и пересылает деньги на острова. Рубли в его доме встречаются редко.

По возвращении пьяный Михаил Аркадьевич будет премного шокирован. Полицию он не вызовет. А если вздумает, то сильно пожалеет. Ему будет сложно объяснить, почему банкир среднего звена хранит столько шальных денег. Да и сам хмельной хозяин в разбитой квартире явно вызовет сомнения у ребят из правоохранительных органов. Поэтому Михаилу Аркадьевичу останется довольствоваться лишь крепким сном. Чтоб поутру все хорошенько обдумать.

Под кроватью я нащупал напольный шов. Поддел отверткой деревянную доску, особый настил. Высота от пола до потолка в каждой из комнат была одинакова, но здесь она явно отличалась на десять сантиметров. В спальной комнате под вырезной доской была пустота для хранения ценных вещей. Кстати, в прованском доме вы никогда не увидите ковролина, ламината и даже паркета. Только деревянные доски естественного цвета.

Как об этом пронюхал Артем — неизвестно. Я не спрашивал, чтобы не тешить его столь великое самолюбие. Его работа — находить объекты, моя — «зачищать». Он практически вне дела. Вдруг что, посадят меня, а Артем Соловьев найдет себе нового друга.

Я достал загерметизированный кулек. И серьезно был удивлен весом.

Вдруг в комнате раздался звонок.

Я взял трубку.

— Аркадич?

Я сглотнул слюну.

— Старичок! — раздался дикий смех. — Ты сумасшедший? Ты почему еще там?

— Артем… Я ненавижу тебя.

— Давай торопись. Они собираются домой. А то тебе придется работать официантом, если провалишь дело.

— С чего бы это?

— Ведь тебя знают все заведения Москвы. А ты наизусть их меню, — в трубке снова раздался смех.

— Ты зачем позвонил?

— Я звоню с телефона Михаила Аркадьевича. Аркадьевич звонит сам себе. Сообразил? Хе-хе! Ладно, береги себя.

— До свидания.

Я заторопился. Пакет был довольно толстый, чтобы спрятать его целиком. Сделал ювелирный надрез, достал долларовые пачки. Раскидал по карманам. И прямиком на выход.

На улице дышал май. Погода знатно изменилась. Было по-весеннему тепло.

Я постарался пройти незаметно и завернуть за угол, но меня все же настиг взгляд любопытной молодежи. Это была та самая пара, которую я встретил после выхода из такси. Я прошел мимо них и, как только завернул за дом, побежал.

Я бежал, принимая страх за радость. Никак не мог успокоить себя. На бегу набрал номер такси, чтобы вызвать к автобусной остановке машину.

Остановка «Монумент» была рядом, но каждый шаг наполнялся болью. Я бежал, ведь идти было куда страшней. Быстрый ход выдавал меня, ночной патруль сразу бы это заподозрил.

К счастью, я никого не встретил.

Рысью запрыгнул в такси. Якиманка.

* * *

В мои планы не входило встретить Артема в Москве. Он спал. Ему снилась вода. Стандартный сон во хмелю. Я вышел на Крымском мосту, будто надеялся вернуть день назад.

«Гадко поступил», — осознавал я, рыская по карманам. Пролистал купюры.

Воздух и вправду стал свежее. Здравствуй, май… Когда-то ты для меня был куда милее. Хотя в детстве все казалось прекрасным. Тогда я истинно смеялся и истинно плакал. Сейчас я доктор в науке грусть. Я достал две пачки и понял, что, как только наступит утро, отнесу деньги в детдом. Не все, чтоб не вызвать подозрений.

Заморосил дождь. Большие капли забили дробью по асфальту.

Не люблю зонты, но сейчас он бы явно не помешал. Вдалеке громыхнул гром. Вдоль моста покатился бумажный пакет. Когда-то в этой стране был ужасный голод. Сейчас отдавало именно им.

Я спрятал уши в воротник и неспешно зашагал в сторону Болотной набережной.

Глава 5

Раздался звонок, я взял трубку. В голове гудело и сосало под ложечкой.

— Да, Тем.

— Старик, срочно приходи в ресторан «Риц». Нужно обсудить дело.

— Дай мне полчаса.

— Давай дружище, жду-с, — глухую «с» Тема протянул, как мертвое тело по асфальту.

Я приоткрыл штору. Отблеск заката вошел в мою комнату, медовое небо садилось на крыши пыльных домов. На глазах таял закат: «Сколько я спал? День, два?»

Я вышел из подъезда. Было уже довольно темно. Такси пулей доставило меня к входу в «Риц».

Внутри играл рояль. Грустно, рвано. Огромные люстры 19-го века отбрасывали большие тени в дальний угол зала. Сухая рука сжимала ледяной рокс. Тема цедил виски.

— Привет, старик, — Артем лениво протянул руку. — Как наш объект?

— Я скинул деньги «на дно» до времени.

— И все?

— Ты хочешь, чтобы я принес сюда два килограмма бумаги?

Тема скривился от радости.

— Как все прошло?

— Неплохо.

— А как наш еще один объект?

— Никак.

Артем выдержал паузу.

— То есть? Ты был в доме?

— Был.

— И?

— Приехала Лика, понимаешь?

— Не совсем.

— Я так не могу.

— Как ты не можешь? Только вчера мог, а сегодня не можешь?

— Я не могу ее обокрасть.

— Хе-хе, старик, при чем здесь она? У ее папы денег не сосчитать. Ты пойми, что это жизнь. Она такая!

— Я не пойду на это.

— Тебе напомнить, на что ты ходил.

— Артем…

Я сжал кулак.

— Смелее, старик, говори!

— Если ты залезешь к ней, Тем, наши пути разойдутся.

— Друг, нас никогда не объединяла одна дорога. Только общая цель, — Артем гадко ухмыльнулся и залпом осушил рокс.

— Я не понимаю, о какой цели ты говоришь.

— Тебе ничего не надо понимать. Лучше поищи себе работу. Скоро у тебя появится бедная невеста. А мне пора. Я потратил на тебя сегодня много времени.

— Стой, — я схватил его за рукав кожаного пиджака. — Ты забыл, как ты с ней…

— Это она со мной, — Тема вырвал руку, встряхнул запястья. — Прощай, друг мой.

Я вышел из ресторана и достал пачку сигарет. Когда куришь, думаешь, что это помогает мышлению особенно в такие неясные дни.

«А может, это очередной обман?»

Я нервно смял пачку и кинул ее на асфальт. Ветер подхватил ее вмиг. Я привычно спрятал голову в воротник и поплелся в сторону Якиманки. Рвались мысли, трещали, жалили… Я брел по знакомому пути.

«Казалось, что нам легко быть вместе».

* * *

Меня разделял всего один шаг от позавчерашнего знакомого. Он стоял ко мне спиной, собирал инструменты. Краски, кисти быстро погружались в бесформенный чемодан.

— Доброй ночи! — обратился я первый (точно старик этого ждал).

— Доброй, доброй! Не ожидал! А ну-ка, подержите, — карлик протянул мне чемодан. — Я уже собрался домой, может, проводите? Все это такое большое для меня!

— Вы не оставляете мне выбора.

— Тогда идем? — старик поправил длинный плащ и посмотрел мне в глаза. Иссохшие губы, осовелые глаза…

«Неужели его никто никогда не жалел?»

— Идемте!

Карлик понесся вперед, подметая плащом мост. Он шептал что-то неразборчивое в нос, все быстрее и быстрее перебирая ноги. Я еле успевал за ним.

«Неужели он не хочет продолжить наш разговор?» — подумал я. Но он и вправду бежал, как будто забыл или лишь подал вид.

— Да подождите же! Куда Вы так летите?

— Ах, да, — опомнился старик и резко остановился. — Вы, наверное, на меня серчаете за то, что я подслушал? Я ведь без умысла, просто так вышло, неудобно.

— Да ладно вам. Но… Если честно, за гордость меня взяли, за самый низ потянули.

— Да я как-то…

Старик пожал плечами и зашагал вперед.

— Не стоит оправдываться. Умеете Вы без приглашения залезть в душу. Мне стало стыдно, пристыдили Вы меня. Я не могу ее отпустить, а быть рядом… Сил нет. Поможете? Ведь Вы с ней имели случай встретиться. Может, у Вас опять получится увидеть ее?

— Понимаю, понимаю, — задумчиво пробормотал старик. — А может… все-таки, — продолжил он собственную мысль вслух, — может, отпустите ее, а?

— Она любого обманет, — грубо оборвал я.

— Глаза не обманут.

— Глаза, — усмехнулся я. — От природы они у нее добрые. От природы, понимаете?

— Нет, здесь другое, — заметил старик, — здесь болезнь. Сляжет она скоро.

— А я? Кто-нибудь обо мне подумал?

— Думаю, да! Кстати, мы пришли. Ну, довольно этих разговоров. Ты сегодня очень много сделал! — старик указал на чемодан, который я нес. — Спасибо, что помог, Никита. Я бы хотел остаться здесь. Мне нужно довести до конца одну работу.

— Старый Арбат? — удивился я. — Зачем рисовать одно и то же?

— Ты видишь одних и тех же людей, ходишь по одной и той же улице. Для тебя все неизменно, но люди меняются, а каменные улицы стареют.

— Вот она точно не поменяется.

— Зачем она тебе? Мучить?

Я пожал плечами.

— То есть постареет только улица?

— Не верите, да?

— Время покажет.

— Вы ее совсем не знаете! — разгорячился я. — Сколько вы с ней знакомы? День, два?

— Так зачем же тебе она «такая»? — возразил старик.

— Не знаю, — не сразу ответил я. — В этом вся боль.

Мы замолчали.

— Ты не в состоянии простить, ты перестраховаться хочешь, — начал монотонно старик. — По тебе нелепо прощать без платы. Ты боишься, что она посмеется над тобой, над твоим «прощеньем». Ты все умом ищешь…

Но последнее, что говорил старик, я почти не слышал.

«Он все знает, даже больше», — соглашался я про себя.

Я видел, как Лика сидела на другом конце улицы. Я пытался разглядеть ее, достать глазами. Она договорилась с ним о встрече, поэтому этот хитрый гном привел меня сюда.

«Ну, ничего, еще посмотрим».

— Ты предаешь ее! — почти крикнул старик, словно хотел разбудить меня.

— Извините, Владислав, я упустил нить Вашей болтовни. Она Вас, — я указал на Лику, — давно ждет. Прощайте.

Глава 6

Стоял март.

Март в Швеции почти всегда с осадками. Мокрый снег, дождь, порывистый ветер. Пожалуй, привычка носить шарф родилась за границей. Конечно, в Москве погода закалит куда серьезнее, но шарф понадобился мне именно в Швеции. Первый шарф мне подарила Лика по дороге в Гетеборг, куда мы отправились вдвоем на экскурсию.

Гетеборг — это город на юго-западе Швеции в лене Вестра-Геталанд. Второй по величине город после Стокгольма. Расположен на берегу пролива Каттегат в устье реки Гета-Эльв.

Это была первая совместная поездка.

После Гетеборга Лика не захотела возвращаться в клинику и предложила погулять в центре Стокгольма.

Я не сразу согласился, но Лика убедила меня, что с ней все в порядке. Пропуск одной дневной процедуры не приведет к смерти.

Она повела меня в кафе Chokladkoppen. Это рядом с музеем Нобеля. Мы сели возле окна.

Лика заказала чизкейк с джемом и два кофе. Терпкий аромат корицы был повсюду. Лика улыбалась. На ней было прогулочное платье-рубашка в изумрудную клеточку, обтянутое в талии тонким ремнем. Темно-синие сапоги до колен. Верхнюю одежду мы оставили у входа, на вешалке. Пожалуй, носить пальто двубортной модели я начал именно со знакомства с Ликой. Мне хотелось быть во всем похожим на нее. Она всегда демонстративно бросала верхнюю одежду в руки швейцару или на вешалку. Особая грация броска удивляла окружающих. В этот раз она также кинула пальто, и я следом за ней. Мое упало.

— Мы его только купили, — засмеялась она.

Она ела чизкейк и издевалась над моим неудачным броском. Я старался ничего не упустить из виду. Глаза — эта самая выразительная часть лица, но Лика вся порой бывает как солнце. И это был именно тот день. «Город трамваев» — Гетеборг — оставил лучшее послевкусие от поездки.

Я громко отхлебнул латте. Лика снова рассмеялась, смахнув пальцами с моих губ кофейную пенку.

— Закажи чизкейк, — сказала она.

— Я не голоден.

— Как всегда, — манерничала Лика.

— Я пальцем смахнул джем с ее тарелки.

— Воришка.

Я покраснел.

— Лик, не против вина?

— У меня вечером укол.

— Жаль.

— Ничего. С твоим появлением я перестала бояться медсестер. Закажи себе еще кофе.

— Ром.

— Закажи, — ласково обратилась она.

— Тебя впечатляет, как я делаю заказ на ломаном шведском языке?

Лика обманчиво помотала головой.

Волосы, заплетенные в косу, распустились.

— Нравится? — спросила она.

— Мне все в тебе нравится! Кроме характера.

Она сделала вид, что не услышала.

— Твой друг Артем… Он не друг тебе. Зачем ты его постоянно держишь рядом?

— Временами сам не знаю.

— А я знаю! Покраснел? — Лика громко расхохоталась.

— Что с тобой?

— Ты ревнуешь?

— Ты спятила?

— Ревнуешь, — торжественно сказала она. — Закажи ром. Закажи, закажи, — как ребенок зудела она.

— Лик, успокойся.

Она наклонилась на мою сторону стола и поцеловала меня в щеку.

— Так лучше? — спросила Лика и захлопала хитрыми глазами.

— Намного, — согласился я и поинтересовался: — Что это за странный блокнот?

— Это бальная книжка.

— Для чего?

— Для записи кавалеров. В Москве иногда проводят старые балы. На одном мне посчастливилось быть.

— В наш век другая мода.

— Какая? Читать рэп?

— Стреляться на дуэли за глупые выходки дам — не лучший способ оканчивать праздник.

— Ты? — рассмеялась Лика. — Ты свое пальто не застрелишь.

— Тем лучше.

— Ты обиделся?

— Ни капли.

— Обиделся! — протянула нараспев Лика.

— Я же сказал.

— Плакса!

— Лика, — громко сказал я.

Лика встала, подошла ко мне и присела на корточки.

— Я люблю тебя. Иногда я такая дура, я ведь лечусь и ты тоже.

Потрепав меня за нос, она добавила:

— П-ро-с-ти!

И опять по-детски рассмеялась.

Глава 7

Из-за густых веток над головой невозможно было разглядеть алеющего неба. Но Артем не был раздосадован таким положением. Он шел неизвестной тропой в поисках другого света, материального. Его жгла одна страсть. Найти.

Дорога от железнодорожной станции до места назначения шла через непроходимый лес. После недельного дождя земля превратилась в густой и черный ком грязи. Тема скидывал с подошвы налипшую глину. Через каждые пять шагов снимал кепку и вытирал пот. Парило не на шутку.

За спиной висел походный толстый рюкзак и саперная лопата. В кобуре на правом боку помещался нож.

Артем спустился по крутому и скользкому склону из глины к ручейку. Скинул рюкзак. Умылся.

Алый закат просачивался сквозь ветки и теперь казался ярче.

Он немного посидел около воды и снова двинулся в путь.

Погода стояла тихая, но обещала дождь. Артем не предусмотрел такой случай и совершенно не желал оказаться в поле во время ливня.

Мысли уходили далеко от дела, лениво витали в мечтах. Артем пытался настроиться на серьезный лад. Никто никогда не узнает то, что он сейчас должен увидеть. А мысли безудержно плясали.

Артем с дрожью осознавал предстоящую для него ситуацию или, лучше сказать, работу. Это дело он воспринимал как работу. Но сердце щемило от боли. Руки дрожали, пересыхали губы.

Артем шел без надежды найти выход. Он разговаривал вслух. Спорил и оправдывался. Он прекрасно понимал, что внутренняя тряска — это не только страх, но и жажда найти клад.

Вода кончалась…

Дорога казалась длинной, как веревка без конца.

Вечерние тона понемногу исчезали в темноте. Ночь аккуратно прятала в свою пазуху лесное добро. На небе появлялись мелкие капельки-точки. Звезды окропляли темно-синий небосвод. Воздух казался чище. Дневная духота спала.

Артем застегнул кожаную куртку в надежде, что комары его не съедят.

На голову повесил фонарик.

Из рюкзака достал термос с чаем и бутерброд.

Операция казалась ему гиблой, но он упорно решил довести дело до конца.

На Артема нахлынули воспоминания.

* * *

— Возьми стакан! — приказал вор по кличке Феля.

— Я не пью водку, — твердо ответил Артем.

— Слышь, Соловей, давай не будем.

— С ним так нельзя, — посоветовал рядом сидящий человек. Этот «советчик» не меньше Фели отсидел по зонам.

— Я лучше сразу к делу. Мне помощь нужна!

— Говори.

— У тебя есть ловкие ребята.

— Ну!

— Мне нужен один мальчик. Иван. Он сделает дело, а я заплачу.

— Сколько?

— Хорошо заплачу!

— Ваня, — позвал Феля.

Иван прибежал из другой комнаты.

Мальчику было не меньше четырнадцати. Выглядел молодцом. Подтянут и улыбается.

— В школу ходишь? — спросил Артем.

Ваня кивнул и посмотрел на Фелю.

— Зачем пацана у себя держишь?

— Он сам прибился.

— Так сколько дашь? — спросил «советчик».

— Вы люди бывалые. Вас не обмануть!

— Ну, так говори!

— Четвертую часть суммы, а с пацана и волос не слетит. Обещаю!

— Семеныч, ты его знаешь?

— Нет, — ответил «советчик». — Баржа его привел.

— А-ну, позови его!

— Баржа, — раздался трубный голос в коридоре.

Через минуты оба вернулись.

— Говори!

— Брат мой с ним дела проворачивал, — спокойно, без выразительности сказал Баржа. — Человек он холодный. Слов не бросает. Пьет много, но чаще всего один.

— Странно, — сказал Феля. Его руки от татуировок были синие. Ни одного живого места на теле.

Артему наскучило сидеть. Он знал, что с этой шайкой не порешить. А пацан ему нужен. Ванька у Артура-банкира давно стырил из кармана брюк ключи от дома. Только Феля об этом не знает.

Артем познакомился с Ваней давно. Когда Иван шарился бездомно по улицам. Отчаянных типов Тема видел сразу. Он предложил ему работу. Прошмыгнуть там, где взрослые не в состоянии, залезть в кармашек.

У Ваньки были родители и сестра. Младше его на два года. Мама с отцом получали мало, и Иван превратился в вокзального бродягу. Школу почти забросил. Но встреча с Артемом поменяла жизнь мальца.

Первое дело Артем не продумал до конца, и Ваня чуть не угодил за решетку. Тема тоже был на волоске.

У одной дамы нужно было вырвать сумочку, но Иван от испуга вместо сумки схватился обеими руками за женское запястье и чуть не вырвал ей плечо.

Дама сообразила в чем дело, но Ваня уже убежал по переулку.

Тема не бросил своего маленького напарника.

Он якобы побежал догонять воришку, но, пробегая рядом с пострадавшей, толкнул женщину на асфальт. Дама оказалась умной и заподозрила злоумышленников. Кто-то из толпы вызывал полицию, а кто-то дышал Теме в спину и пытался схватить вора за рукав.

Но Артем и Ваня сумели убежать.

Следующее дело Ваня исполнил прекрасно, но потом вдруг резко пропал.

Тема расстроился. У мальца были ключи от дома.

Теперь Тема нашел Ивана.

Артем смотрел на качающуюся лампу на потолке. Черный шнур вилял от ветра из стороны в сторону.

— Закрой окно, — приказал Феля. — Сквозит.

— Не обижу, — дерзко сказал Артем.

Феля был старый и закоренелый вор. Он не привык считаться с кем-либо, а здесь Артем явно пытался взять верх.

— Соловей, — Феля посмотрел на свою синюю руку. — Ты мне не нравишься.

— Я обещаю, что с Иваном ничего не случится. Тебе прибыль!

— Вань, — обратился к нему с любовью Феля.

— Да, — ответил мальчик.

— Ты готов?

Иван послушно кивнул.

Тему разъедала внутренняя ненависть. Как этот парень сюда попал? Они угробят его. Воровство — это нехорошо, ужасно, но среди этих головорезов шансы на жизнь сводятся к нулю. При первой же возможности Баржа сольет мальчишку. Тема видел эту шайку насквозь.

— Что за дело? — поинтересовался Феля.

— Небольшое.

— Конкретно.

— С ним ничего не случится!

— Так, Соловей. Я тебе голову срежу!

— Отдай пацана, — приказал Артем.

Глаза Фели налились кровью, лицо покраснело.

— Лужа! — закричал громко Артем.

Баржа нагнул шею, чтобы понять, что сказал Артем.

Тема заехал кастетом точно в переносицу Барже.

Феля не успел встать. Артем рысью перелез через стол и усадил вора на пол.

«Советчик» стоял с ножом.

— Семеныч, не дури! Пацан пропадет у вас!

Семеныч тяжело, как танк, шел на Артема.

— Семеныч… — умолял Артем.

Ваня закричал от страха.

Артем толкнул стол в живот Семенычу. Нож полетел под диван.

— Убью, — громко и зло закричал «советчик».

— Не дури, — умолял Тема.

Феля начинал очухиваться.

Ванька кинулся в ноги Семенычу и укусил его за левую икру.

— Гад! — выругался он.

— Семеныч!

Семеныч поднял голову и увидел летящую на него вазу, но увернулся.

Артем оказался лицом к лицу с «советчиком» и ударил лбом в переносицу Семенычу.

— Бежим, Ваня!

— Не могу!

— Бежим.

— Нога.

Ваня подвернул ногу.

Тема схватил его на руки.

Он бежал по черным дворам с мальчишкой на спине. Сил не доставало, но погони не было.

— Как, зачем ты меня нашел? — спросил Ваня.

— Друзей не бросают!

— Знаю. Почему ты втянул меня в воровство? — с обидой спросил мальчик.

— Ты ведь бедный был!

— А теперь? — спросил серьезно Иван.

— Теперь беда!

— Вот, — согласился Иван. — И что мне делать?

— Не переживай. Отправлю тебя за границу, — выдыхая от тяжести, сказал Тема и опустил напарника на землю.

— Вон они! — прорычал Феля. За ним бежал Семеныч и Баржа.

— Ныряем в лес, — приказал Тема.

Сучки царапали лицо. Мокрая земля замедляла ход. Ванька не отставал.

— Не успеем, — переживал Иван.

— Молчи. Не трать силы, — советовал Тема.

— Они тебя точно зарежут.

— Ерунда!

Лес превращался в черную гущу. Напарники бежали. Страх холодил сердце. Тема чувствовал беду. Он раскаивался, что встретил Ивана. Теперь с молодой спины сорвут кожу.

Тема бежал без оглядки.

Ваня, хромая, держался рядом.

Почти к рассвету напарники вышли на пшеничное поле. От росы промокли ноги. Понемногу начал сыпать дождик.

— Живы! — с благодарностью сказал Ваня.

Просвистела пуля.

— Что это? — испугался Иван.

— Ложись! — приказал Тема.

Второй свист.

Иван не успел лечь, как пуля прошла ребро.

— Ай!

— Ваня.

Тема скинул с Вани куртку и начал быстро расстегивать рубашку.

— Там ключ, — сказал Ваня, указывая на куртку.

— Сейчас не до него.

— Мне кажется, я умираю.

— На помощь! — закричал в бессилии Артем.

— Ай, больно.

— Не шевелись. Глубоко не дыши.

— Ай!

— Феля! — закричал Артем, срываясь на хрип.

— В глазах темно.

— Терпи. Феля!

* * *

Артем помотал головой. От воспоминаний жгло в груди. Ум ясно представлял смерть Вани.

— Прочь! — сказал Артем. — Я пытался его спасти от улицы…

Памятные картины цеплялись, как собаки. Артем шел дальше. Его кусала собственная совесть. Тема корил себя, но продолжал идти в надежде обнаружить затерявшуюся куртку и ключ.

Феля пытался помочь. Он был человек чести, но Ванька подвел.

Феля тогда отпустил Артема.

Было ближе к полуночи, когда Артем смог найти что-то подобное знакомой местности.

Он остановился. Сбросил рюкзак. Саперную лопату взял в правую руку.

Сердце знакомо сжалось.

Память, разумеется, помнила все с точностью. Смерть Вани просто так не забудешь. Это было именно то место.

Острый месяц плохо освещал землю. Артем достал еще один фонарик из внутреннего кармана куртки. Зажег спичку. Почувствовал тепло. На костер времени нет.

Совесть, как змея, жалила сердце.

Артем, вздрагивая от холода, прочесывал лопатой местность.

Сонные тучи плыли над головой.

Острие лопаты резало земляные углы.

Трава сминалась под ногами.

Артем искал, как собака.

Время шло. И время казалось пыткой. Невидимый кто-то осуждал Артема. Он будто упирался лбом в Ванино ребро. Оттуда сочилась красная кровь, но Тема упорно продолжал искать. Кровь лилась как из ведра. Тема не замечал, как начал дрожать все сильнее. Отрезки памяти превращались в живые картины. Ванина боль вопила о помощи. Артем пытался не обращать внимания на происходящий ужас в его голове.

— Прости, — сказал шепотом Тема.

Нос лопаты погружался в земную твердь.

— Прости.

Воздух был свеж и чист.

«В такую ночь никто не умрет», — подумал Тема. Совесть продолжала выдвигать претензии. Он тщетно пытался противиться, как вдруг заплакал.

Жизнь полетела огромным шаром перед плачущими глазами. Мир был похож на прозрачный шар, где бегали знакомые Артему люди. Кого-то из них он осудил, кого-то ограбил, над кем-то просто посмеялся. Люди, как хомяки, крутили колесо смерти. Артем был в середине и обижал окружающих.

Моя жизнь несет другим только страдание, — решил в раскаянии Артем.

Лопата страстно рыла носом землю.

— Нашел! — закричал Артем и вытер слезы.

Куртка, покрытая черной глиной, напоминала грязную тряпку, которой вытирают пол. Артем пошарил по карманам и в подкладке обнаружил ключ.

«Теперь Никите не избежать отца Лики. Ему не придётся залазить в окно. Он зайдет как хозяин и возьмет чужую прибыль! К сожалению, Никита упертый. Он думает, что этим обидит Лику. Но откуда она узнает? Лика и мне нравится, — согласился с грустью Артем. — Глаза её напоминают небо в осень, когда прозрачный небосвод уже не теплый, но еще и не холодный. Когда она так беззащитно смотрит, хочется обнять и спасти. Пальцы, её тонкие пальцы, как дождевая дробь, с дрожью прикасаются к твоей щеке. Хочется любить… Интересно, зачем она приехала в Москву? Главное, не заблудиться в чувствах и не забыть почистить сейф её отца. В бедности она от этого не умрет».

В спину отчаянно подул холодный и резкий ветер. Обида подступила к горлу Артема.

«Бежать или идти? Куда он все время спешит? Кто пытается настигнуть его? Боль необъяснимо сверлит грудь, будто серая мышь грызет деревянный пол».

Подходя на обратном пути к станции, Тема послал сообщение Никите на телефон: «Жду в парке Горького через час. Я подъеду на такси. Возможно, опоздаю. Жди. Захвати с собой виски и что-нибудь из теплой одежды».

Электричка была пустой, как Темина душа. По пустым лавкам гулял ветер. Поезд шел тяжело, будто его тянули на плаху.

Артем старался не думать. Но как не думать? Смерть Вани… Ведь невозможно вспомнить, восстановить детально встречу. Нельзя сказать, насколько человек был хорош. Можно припомнить некоторые черты лица, гибкую форму тела, родинку или шрам, но это все отложится в памяти тогда, когда глаза собеседника упадут в душу. Тогда душа встретится с душой и безмолвно заговорит. Вот и Ваня прилепился на время к душе Артема и по смерти оставил дыру.

А нового друга Тема не желал. Что такое дружба, Соловьев не знал. Он не пытался постичь её суть. Ему всегда некогда. Он с детства был суетлив. Хотя эту суету разглядеть в нем было сложно. Он, как толстый питон, двигался тяжело и, как ястреб, съедал наживу. Он смотрел поверх добра.

Но сколько ни смотри мимо, а вот Ваня его задел. Пробил со звоном грудь. Повалил ненасытного змея на спину, но не убил. Тема жалел Ивана, но продолжал делать свое дело.

Дело… Как правило, оно есть у каждого человека. И Артем, как честный коммунист, трудился без выходных. Жалко, что о воровстве всем не расскажешь, но все же некоторым он хотел бы открыть свое мастерство. А вот оплошка с Ваней — не промах, не глупость. Ваня — поучение, попытка остановить вора… И о Ване язык не повернется сказать. Ваня — это мучение на всю жизнь.

Глава 8

Ночь была темная, но от столичных огней она казалась светло-хмурой в желто-серых тонах.

В парке Горького одиноко качались фонари. Туман небрежно оседал на пустые лавки, ветер бегал по велосипедным дорожкам. От реки доносился всплеск воды.

Я ждал Артема.

— Старичок!

— Объявился!

— И не говори.

— Ты с рыбалки?

— Да, — лицо у Темы было смятое, как у бульдога.

— Не поверю. Где был? Признавайся!

— Друг, виски взял?

Я распахнул парку и достал «Джек Дэниэлс».

— Отлично! Хвалю.

Тема громко отхлебнул из горла и посмотрел по сторонам.

— Вещи принес?

— Вот.

Под лавкой лежал скомканный пакет.

— Значит, дело за тобой!

— Что?

Я выхватил бутылку вискаря из рук Артема и отсербнул.

— Брезгуешь?

— Что?

— Зачем горлышко вытираешь после меня?

— А, привычка. Я детдомовский.

— Извини, — Тема кряхтел в кустах, надевая спортивные штаны.

— Так, что за дело?

— Думаю, ты сейчас начнешь читать мне нотации.

— Твой каменный мозг не воспринимает душевной критики, а сердце… Кстати… Оно у тебя есть?

— Есть, конечно, — сказал с чувством Тема, выходя из-за кустов.

— Слушай, старичок. Может, мы пойдем в кабачок?

— Не-е! Дай глотну.

Тема с жадностью выхватил «Джека».

— Тебе завтра придётся совершить то, о чем ты боишься подумать.

— Я же тебе сказал…

Артем схватил меня за край парки.

— Ты сделаешь это!

— Почему ты так уверен?

— Я знаю тебя. Ты сирота. И шанс почувствовать себя богаче ты не упустишь. Если бы в твое маленькое детское сердце сначала вошла любовь, тогда бы ты боролся за нее насмерть. Но, к сожалению, — Тема развел руками, как это делают актеры перед публикой, — вначале ты учуял запах денег. Это катастрофа, старик.

— Ты мне напоминаешь Фауста, которому я что-то должен!

— Конкретно должен! Я соглашусь с тобой. Она красивая. Но будет ли она когда-нибудь твоей? А деньги… Они почти у нас!

— Мне надо подумать.

— Ты серьезно? Ты согласился! — Артем принялся рукоплескать. Он напоминал человека, который разошёлся на полную катушку.

— Нет! Это точка.

— Тогда я сделаю это сам, — Артем достал связку ключей.

— Ты думаешь, её отец не заподозрил пропажу?

— Это дубликат. Ключи были похищены ровно на час.

— А охрана?

— Собака Чарли. Добрый пес!

— С чего ты взял?

— Чем меньше привлекаешь к себе внимания, тем гарантия твоего спокойствия выше. Артур Михайлович — гений тишины. Он думает, что похож на скромнягу. Я обожаю таких типов.

— Ключи ты украл?

— Нет. К сожалению…

— Почему ты об этом жалеешь?

— Не важно. Ты согласен?

— Артем. Наши пути сейчас разойдутся.

— В топку дружбу! Соглашайся.

— Не хочу.

— Не хочу или не могу?

— Артем…

— Держи ключи.

— Артем…

Я сжал правый кулак.

— Ты можешь мне врезать. Разрешаю!

Я сел на бордюр.

— Артем, я не могу так. Я запутался.

Артем сел рядом и повернулся ко мне. Лицо его стало другим, добрым, будто до этого он играл отрицательную роль, а теперь готов прислушаться.

— Старичок… Пойми… У меня намного больше болит сердце. Ты устал. Я устал… Но скажи, сколько мы еще протянем на такой работе? Нас могут посадить! А я ищу укромные места.

— Ты совсем не рискуешь.

— Я тоже в деле. Не меньше твоего. Я его организатор. И все подспудные дела и планы на мне. За мной, может быть, уже давно ведут слежку. Ключи, которые ты получаешь, и объекты, куда ты приходишь. Думаешь, мне это легко дается?

— Артем. Давай провернем другое дело.

— Старик, это дело почти на стадии завершения. Только открой дверь и войди как царь!

— Я устал…

— Хочу еще виски

— Я не против…

— Так по рукам?

— Давай иди за виски.

— Мне кажется, нам лучше уйти из парка, пока нас не принял патруль.

— Согласен.

— Возьми ключ.

Я протянул ладонь как нищий.

— Открой дверь и зайди как царь!

— Скажи, что мне делать?

— Брат, хватит слез. Лика ни о чем не догадается.

— Ладно, уходим.

Мы подошли к Крымскому мосту. Река казалась холодно-темной, вода громко плескалась. Воздух был чист и по запаху напоминал о море.

— Знаешь, я хочу выкинуть ключи.

Артем пристально посмотрел на меня.

— Кидай!

— Ты не обидишься?

Артема передернул плечами.

— Мы еще сделаем много дел.

— Знаю.

— Так в чем же дело?

Тема снова пожал плечами.

— Может быть, у меня к ней ненависть?

— Перестань. У тебя ко всем ненависть.

— К ней особенная.

— Не ври.

— Красивый отсюда вид!

— Я часто прихожу сюда один.

— Вот как.

— Да.

— Ключи?

— Что ключи?

— Кинешь?

— Пожалуй, нет!

И мы оба рассмеялись.

Глава 9

Я открыл глаза.

Мыслей было мало, скорее, совсем не было. Ум еще спал. Я подошел к окну, по небу лениво шел караван сырых туч. Назревал дождь. Неприятное чувство одолевало меня. Я заварил крепкий чай пуэр и вернулся обратно в свою темную комнату. Как-то все вдруг разом смешалось, скопилось и вот-вот разобьется об землю. Я не в силах все забыть. Память стала тяжелее болезни или, лучше сказать, превратилась в болезнь.

С того времени как мы уехали с Артемом из Швеции, он стал мне противен. Он — это ее «ошибка», поступок, который приводил меня в бешенство. Поступок, который день и ночь не дает мне покоя. Именно после таких «грязных обстоятельств» я ограничился одним желанием. Я возжелал только одного. Отомстить. В сумасшедшей ипохондрии, которая начала посещать меня, я все-таки благородно пытался простить ее, но «месть» все равно оставалась главным условием для моей любви.

«Пусть, — говорил я себе, — это неправильно».

Пусть даже очень гадко, но крик обиды я не мог заглушить. Я метался по квартире как зверь, заготавливая суд в своей голове. Несмотря на мою любовь, пожару не суждено было утихнуть. Но время… Время вдруг очистило воспоминания, его сладость не прошла мимо. И я умолк, затих. Теперь, когда она вернулась в Москву, ад снова воспламенился во мне. Что же мне делать? Рано или поздно Артем украдет деньги ее отца и ее тоже. Он любит ее, я вижу. В клинике мне было любопытно знакомиться с интересами Лики, он же только интересовался ее отцом.

«Где и во сколько? Когда возвращается?» Его интересы хладнокровны и даже печальны. Он последний гад. Когда Артем переходит дорогу, он никогда не смотрит ни налево, ни направо. Он сам к себе равнодушен и крайне беспечен. Для него чувства — басня. Нажива — вот что придает вкус его жизни.

«А что для меня чувства? Что для меня счастье? Ведь на деле получается, что я не в силах вынести счастье, если вдруг оно упадет на меня и Лику. Что же мне остается? Преследовать и наслаждаться?»

* * *

Ближе к полуночи сорвался дождь. Ветер сметал водяную дробь к бордюрам. Я брел по лужам. В безлюдном парке шатались ели. К счастью, тучи уже уходили на запад. Сейчас бы тот карликов чай. Но старик, наверное, спит. Хороший хозяин не выгонит собаку из дома, а он, разумеется, не высунет на дождь свой любимый холст.

Я подошел к дому Лики. Все окна были темные. В два подтягивания я преодолел каменный забор. Мокрая собака Чарли встретила меня сипловатым лаем. Я прошел по задней части двора через яблоневый сад. Ноги месили грязь. Возле пожарной лестницы вымыл обувь под бегущей струей из желоба. Осторожно миновал отцовское окно. Поднялся на террасу, осмотрелся, огляделся. Все выглядело странно легко. Поворот ключа, глухая гостиная, огромная зала. Красиво жить — опасно для жизни. Кто-то со спины ласково обнял мое плечо. «Держи, здесь достаточно, чтобы забыть нас».

Глава 10

Зеркало. Стоящее на старомодной тумбе, оно продавливало своим весом старую память о матери. В далеком детстве маленькая Лика любила играть пудрой и лаками. Прятать в ящике мамину помаду. Душиться ее духами. Настя совсем не обижалась на свою малышку. Даже участвовала в детской забаве. Делала ей красивые прически. Подводила черным карандашом глаза. Вместе им было хорошо, они всегда смеялись. Но однажды все оборвалось. Мамы не стало. А зеркало накрыли простыней. Казалось, оно всегда было рядом. Как мама. А теперь даже оно…

Зеркало состояло из трех частей: большого центрального и двух малых створок по бокам. Из-за неровности пола его левая сторона под рваный скрип закрывалась сама. Этот скрип всегда пугал Лику, словно ей сообщили ту весть. Но со временем она все меньше обращала внимание на звук. Как-то все умялось, как будто мама уехала в другую страну. А в зеркале осталось ее детство…

«Зеркало — не мама, оно хитрое, — говорил отец. — Зачем подолгу смотреться в него?»

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее