Посвящается Кадзи Соноко.
У них есть автоматы и базуки,
Копыта из свинца, стальные руки.
Они нас ловят, пришивают сроки —
Короче говоря, они — морлоки.
Они морлоки, значит мы — элои.
Удар в висок — и пять веков покоя!
И кто поверит, что медведь сиамский
Меня встречал над бездной Марианской?
«Соломенные Еноты»
«Канзас»
Прежде, чем захлопнуть дверь —
Всех убил ли ты? Проверь!
Школьное
Часть I. Дикая девочка
I. Нас обманули
— Люди! Нас обманули! Земля имеет форму чемодана!
Короткое эхо прокатилось по школьному двору и стихло в закутке у спортзала.
— Это кто там кричит? — осведомился Геннадий Степанович. В гимназии он считался учителем информатики, а в городе — главным знатоком пошаговых стратегий.
— Кто-то проиграл, — отозвался лаборант — девятиклассник по фамилии Барсучонок, — Вот и выполняет желание.
— А почему так громко? Или это в школе так тихо? — Геннадий Степанович прислушался, — Да, тихо, прямо подозрительно. У второй смены что, уроки начались?
— Может быть…
— Значит, кому-то из нас пора на занятия.
Надо сказать, что Виктор Барсучонок уже в пятнадцать лет был прирождённый лаборант — худой, близорукий, с сухими соломенными волосами, стричь которые он считает излишним. Один из тех повелителей техники, кто рождается с золотым паяльником в зубах.
Немудрено, что к обычным урокам он относился без восторга.
— У нас первым уроком окно, — соврал Барсучонок, продолжая воевать с разъёмами. Провода почуяли неладное и не хотели обратно в гнездо.
Так получилось, что проблема с сетью волнует лаборанта куда больше четвертных оценок. Вот и сейчас он сидит и пытается понять, что тут можно сделать. Привычный способ ремонта — вытащить и засунуть обратно — почему-то не помогает.
— Смотри у меня! — Геннадий Степанович вернулся к игре, — В школе тебя терпеть будут, а вот университет прогульщиков не любит. Выгонят — и пойдёшь работать демократическим журналистом.
— Нет, я лучше игры обозревать буду, — модем замигал, словно новогодняя гирлянда, — или дисками торговать. Дин так устроился, значит и я смогу. И за учёбу заплатить хватит.
— Твой Дин мог бы Родиной торговать, с его-то родителями. Для человека, который рос в трёхкомнатной квартире, летает он низковато.
— Он просто боится, что его собьют.
— Он просто ничего толком не умеет делать. Хотя… кто сейчас что-то умеет? — Геннадий Петрович откинулся на спинку стула, разгладил усы и начал раскуривать трубку, — Всё порушилось, всё перекосилось. Даже машины нас не слушаются. Да, попробуй перезагрузить… Нет, не кнопкой, а через систему.
На дворе был 1997 год. Советский Союз распался несколько лет назад. Но даже в нашей сравнительно благополучной области всё шло наперекосяк, летело кувырком и было неясно, чем всё это закончится.
Компьютер обиженно запищал. Модем мигнул, по лампочкам побежала неслышная зелёная цветомузыка. А потом замерла.
— Очень хорошо, — Геннадий Степанович пыхнул вишнёвым дымом, — Теперь собери всё лишнее и положи в шкаф. И мышей за хвост свяжи.
Кабинет информатики тринадцатой гимназии — это узкая и длинная комнатёнка на третьем этаже. Стены, неизменные с советских времён, разрисованы счастливыми роботами, спутниками и консолями. Ещё на них написано, что такое байт, микропроцессор и информация. А возле окна изображён Билл Гейтс, замаскированный под учёного в медицинском халате.
Именно здесь школьники открывали для себя удивительный мир мрачных подземелий DOOMа и инопланетных лабиринтов «Квейка». А некоторые, вроде Барсучонка, постигали тайнопись жёлтых букв «Турбо Си» и неизведанные просторы тогда ещё совсем медленного Интернета.
Лаборант уже предвкушал очередной смертоубийственный матч по ожившей сети. Он запер шкафчик, повесил на гвоздик мышей, сел за дальний компьютер, открыл для порядка учебник Страуструпа, поставил загружаться последнюю сохренёнку, замер в предвкушении…
Но тут в дверь постучали.
И в ту же секунду за окнами огрызнулся гром. Пелена мелкого осеннего дождя накрыла школьный двор, как занавеска.
— Войдите, — галантно произнёс Мышкин. Он умел различить, когда стучит рука женщины.
В кабинет заглянула девичья голова с орлиным римским носом и волосами, собранными в конский хвост.
— Я опоздала, — сообщила она, — Можно?
Учитель задумался.
— А куда вы, собственно, спешили? — спросил он.
— На химию.
— Нет, сюда нельзя, здесь информатика. Какой у тебя класс?
— Девятый «А».
— Удивительное совпадение, — Геннадий Петрович выпустил из трубки ещё одно кольцо вишнёвого дыма, — в этом кабинете есть ещё один человек из этого класса. И я думаю, он сейчас и отведёт тебя на химию. Правда, Витя?
Девочка выглядела подозрительно.
Плечистая, круглолицая, и довольно красивая. Карие глаза, чёрные, как нефть, волосы. Ногти подстрижены, как у мальчика — на гитаре играет, наверное.
Одета в белый свитер, а поверх тёмный пиджак с огромными боковыми карманами. Наш лаборант так и не смог решить, это мода или ей просто одеть нечего.
В полном молчании они шли по сумрачным коридорам. Снаружи перекатывался гром. И чем больше они шли, тем больше Барсучонку становилось не по себе.
Наверное, влияла гроза. Или можем, который наконец-то заработал. Но — Барсучонок готов был заложить собственные кроссовки — дело было в девушке.
От неё словно пахло озоном. Так, что волосы становились дыбом, а каждый шаг отдавался электрическим разрядом.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Вдруг если с ней поговорить, этот морок пропадёт?
— Диана Кель.
— Виктор Барсучонок. Кстати, уже половина урока прошла.
— Не страшно. Осталась ещё половина.
А вот и кабинет химии. Барсучонок хотел сказать что-то ещё, но не успел.
Девушка распахнула дверь и вошла, даже не постучав.
Класс был удручающе пуст. Голые синие парты наводили тоску, а на доске осыпались позавчерашние формулы.
Возле учительского стола возвышался вытяжной шкаф, похожий на стеклянный саркофаг. Внутри сидел Погорельский. Староста читал книгу и был спокоен, как наглядное пособие.
Диана не удостоила его даже взглядом. Быстро и бесшумно пересекла класс, подёргала дверь лаборантской (заперто), заглянула за шторы и начала проверять задние парты.
Барсучонок смотрел на неё с удивлением. Погорельский оторвался от книги и тоже смотрел.
— Люди есть, — сообщила Кель, — не меньше троих. Умеют играть в преферанс. Сейчас очень осторожно открывай стеклянный ящик и спрашивай, что здесь произошло.
Барсучонок сдвинул щеколду и поднял раму вытяжного шкафа. Погорельский спустился на пол и потянулся, как проснувшийся кот.
— Что случилось? — спросил Барсучонок, не спуская глаз с девочки.
— Пятьсот вистов случилось.
— И тебя посадили?
— Ну не деньгами же отдавать!
— А где остальные?
— В столовую пошли.
— А учительница?
— Уволилась. Пока новую не найдут, химии не будет.
— Отличная новость, — лаборант несколько повеселел, — Кстати, эта девушка — наша новенькая, зовут Диана Кель. Она поможет тебе наконец-то перестать быть старостой.
— Неужели? — теперь Погорельский смотрел на девочку с любопытством, — Я тогда ей цветов куплю. Вот честно!
Надо сказать, что выборы старосты были главной политической интригой 9 «А» класса. С самого первого года учёбы весь класс надеялся, что что-то произойдёт и каждый сентябрь надежду колошматили вдребезги.
Женская половина выдвигала Четвергову, мужская — Погорельского. А затем оба кандидата прилагали все усилия, чтобы от высокой должности отказаться. Но отчитываться за весь класс никто другой не хотел. А снять кандидатуру или подать в отставку было невозможно — это вам не президентские выборы!
Новеньких в классе не появлялось. Вот и вышло, что парней из года в год оказывалось на одного больше и они всегда голосовали за своего кандидата. Поэтому Погорельский побеждал год за годом. И тратил на ненужные обязательства время, которое мог бы провести с книгой. Он предчувствовал, что останется старостой до конца школы. А то и до конца своих дней.
В прошлом году он, правда, организовал с Барсучонком заговор и попытался совершить небольшой государственный переворот. В решающий момент Виктор сделал вид, что забыл поднять руку, а потом спохватился и проголосовал вместе с девочками.
Но увы, переворот сорвался — за два дня до этого Иванова и Болтунович отравились блинами и отлёживались в больнице. Как итог, голосов оказалось поровну, и несчастный староста сохранил свой титул.
Виноватым признали Барсучонка и даже отвесили ему пару подзатыльников.
«Я-то что мог сделать? — оправдывался Виктор, — Руку поднял, как и обещал!»
«Надо было две поднимать!» — негодовал в ответ Антон Моськин, сын юриста.
Диана закончила осмотр класса и вернулась к окнам. Барсучонок заметил, что портфель у неё совсем новый, со сверкающими золотыми застёжками. Не иначе, купила специально для новой школы.
— Какой у нас следующий урок? — спросил Виктор у старосты.
— Физкультура.
— Отличная новость!
Надо сказать, что физкультура была у Барсучонка любимым уроком. Он был от неё освобождён и всегда проводил эти сорок пять минут с пользой. Например, в кабинете информатике, очищая подземелья от всякой нечисти.
— Информатика открыта? — спросил староста. Он тоже теперь сиял, как новенькая лампочка Ильича, предвкушая свободу от ручек и журналов.
— Ага. Пошли вместе. Не везёт в картах — повезёт в человекоубийстве. Диана, пойдёшь с нами? На наших компьютерах можно пасьянсы раскладывать.
Кель повернула голову. Барсучонок понял — он опять брякнул что-то не то.
Нет, во взгляде не было обиды. Женскую обиду он видел настолько часто, что давно к ней привык. Это было что-то другое. Что-то, для чего он не знал даже названия.
Там полыхала ровная, раскалённая добела ярость. Казалось, ещё секунда — и девушка вцепится ему в горло.
— Нет, — сказала Диана, — Идите без меня. И карты заберите. Ненавижу пасьянсы!
Кабинет информатики оказался закрыт. Похоже, сегодня монстрам было суждено уцелеть.
Делать было нечего. Даже поесть не хотелось.
Так что они просто отошли к окну и уселись на подоконнике.
— Как тебе новенькая? — спросил Погорельский, — Нормальная?
— Стрёмная, — ответил Виктор, — очень стрёмная. Я увидел её в первый раз полчаса назад — и уже боюсь.
— Боишься, что влюбишься, и она откажет?
— Нет. Боюсь её обидеть.
— Знаешь, она не похожа на хрупкую девочку из фарфора и комплексов.
— Нет, я за себя боюсь. Не скажу, это её родители влияют или она сама такая… Но если такую обидишь — костей потом не соберёшь.
— Да ладно тебе! Увидел красивую девочку и уже испугался.
— Знаешь, она не только красивая. Видел её руки? Ударит разок — и не встанешь.
— Может, просто боксом занимается?
— Девочка занимается боксом?
— Ну… эпоха обязывает. Помнишь брата Вульского?
Легендарный брат Вульского был музыкант-балалаечник, заслуженный артист, ушедший теперь в другой бизнес. Инструмент напоминал о себе до сих пор. Заслуженный артист легко сгибал ложки и давил из картофелины сок, сжав её в кулаке.
В его новом бизнесе это было очень полезным умением.
— Да, помню. И знаешь — я бы хотел учиться с таким в одном классе. Даже если это будет девочка. Стукнет нечаянно — и придётся заказывать катафалк.
Прозвенел звонок. Погорельский отчалил на физкультуру, и Барсучонок снова остался один.
Он посмотрел в окно — там звенел всё тот же дождь.
Да, делать нечего. Придётся бродить по школе.
Тринадцатая гимназия — местечко довольно мрачное. Длинные, тёмные коридоры похожи на трубы, туалеты — на сырые подземные казематы, а в заброшенных сараях между спортзалом и кабинетом труда каждую ночь кто-то шуршит и скребётся.
Её построили в семидесятые, когда Тигли считались пригородным посёлком. Ещё в позапрошлом году она оставалась самой заурядной средней школой. А потом пришёл новый директор и за пару месяцев выбил статус гимназии. Как ему это удалось — никто не знал. Говорят, помогли злые духи.
Барсучонок нарезал круги, размышляя о новой девочке, неубитых монстрах и тысяче других вещей.
Он прошёл и второй, и третий этажи и уже готовился спуститься на первый. Но тут из-за спины окрикнули:
— Эй, волосатый!
…и Барсучонок понял, что сегодня не его день. Куда бы он ни пошёл и что бы не делал, неприятный сюрприз был тут как тут.
Он попытался ускорить шаг и как-нибудь скрыться. Но за спиной уже стучали шаги, и долговязые тени окружали его справа и слева. Беда пришла, и сумкой от неё не отобьёшься.
— Ну, куда ты бежишь? Поговорить надо! Давай, в класс зайдём.
Это были выпускники из спортивного класса. Они служили наглядным примером того, что настоящему дураку не прибавляют ума даже два года дополнительного образования.
Их тупость раздражала настолько, что лаборант не мог их запомнить даже по именам. Вот один в красной куртке сел на парту, второй, длинный, за учительский стол, а третий сейчас что-то будет говорить. Четвёртый обгладывал початок кукурузы и постоянно щурился. Хочется всех их убить, но это пока невозможно.
В пустом классе пахло пылью. На столе — букет искусственных белых астр с обугленными бутонами. Щелкнул замок.
— Мне идти надо…
— Да сядь ты!
Рука схватила Барсучонка за плечо и вдавила обратно в стул.
Лаборант не сопротивлялся. Это была его обычная стратегия — забиться, как барсук в нору, и ждать, пока гроза пройдёт мимо.
— Слушай, ты ведь это, в компьютерах шаришь…
— Да, разбираюсь. Что вам нужно?
— У нас тут есть один такой, ну мудак мудаком вообще…
— Если человек мудак, с этим даже компьютеры не помогут.
— Да я не про это! У него комп дома есть, можно вирус какой найти или ещё что, чтобы он сломался.
— А вы придите к нему домой, и ударьте по компьютеру стулом. Со всей дури.
«Что это я такое говорю?» — подумал Барсучонок. Ответ был точно не в его духе.
— Не, так не получится. Нужно что-то чтобы он не заметил. Вирус какой-нибудь или другая программа. Чтобы всё стёрло. Начисто.
— Он может заметить и догадаться.
— Да ничего он не заметит, он тупой! Ну что ты, не можешь ничего…
Дальнейшее было мучительно. Нет, они явно не собирались его бить. Происходящее было и хуже, и больней, причём оно болело долгой, изматывающей, почти зубной болью.
А именно — Барсучонок пытался вытащить технические подробности из людей, которые знать о них ничего не желали.
— То есть вообще ничего не понимает?
— Ну я же говорю, вообще!
— И что делать?
— Ну, ты решай, ты же у нас компьютерщик!
— Давайте так. Я завтра принесу дискету и отдам её вам. Там вирус. Вставляете — и он всё удалит. Всё очень просто.
«Да, всё очень просто, — думал он, — принесу им пустую дискету. Пусть возьмут и отстанут. Если будут вопросы — скажу, что вирус всё удалил, а этот человек просто не хочет им признаваться».
— А он точно сработает? Там эти… совмещения нормально пойдут?
По всем признакам, разговор должен был пойти сейчас по второму кругу. Но про совмещения Барсучонок так ответить не успел.
В дверь постучали.
— Занято! — прорычал тот, что в красной куртке. Потом повернулся обратно и спросил с таким видом, будто понимал, о чём, — Так что там с этими совмещениями?
Ответом ему был удар.
Хрустнуло дерево, брызнули щепки, обиженно взвизгнул замок. Дверь распахнулась настежь и на полной скорости врезалась в стену. Брызнул белый дым штукатурки.
На пороге стояла Диана. Она казалась совершенно спокойной. Только дышала чуть тяжелее, и конский хвост сбился на бок.
— Барсучонок! Тебя староста ищет!
Погорельский дожидался на втором этаже, под расписанием. Теперь он выглядел весьма перепуганным. Увидев Барсучонка, тут же схватил за рукав и оттащил в строну.
— Слушай, Вить, ты что устроил? — спросил он полушёпотом.
— Вроде ничего не устраивал.
— Тебя к директору вызывают. Немедленно.
Да, плохо дело…
— Родителей тоже вызвали?
— Нет. Тебя и немедленно. Он так и сказал.
Барсучонок огляделся и только сейчас заметил, что вокруг них собрался весь класс. Причём все хранили грабовое молчание, а выглядели так, как будто в раздевалке их атаковали монгольская конница.
Они не казались испуганными. Только удивлёнными. А вот одеты как попало. Кто-то в кроссовках, кто-то в спортивных штанах, кто-то захватил куртку и закутался в неё, как в скафандр. Одни с портфелями, другие без.
Непохоже, чтобы они могли чем-то помочь.
А вот страх был тут как тут. Секунда — и он сжал лаборанта своими мерзкими холодными щупальцами.
Интересно, в чём же он провинился? На ребят в раздевалке он не нападал точно.
За ерунду к директору не вызывают. А тринадцатая гимназия устроена так, что не вызывают и за серьёзные шалости. Барсучонок учился тут девятый год и так и не увидел ни одного хулигана, который бы удостоился такой чести. Чтобы тобой заинтересовался Андрей Данилович, нужно было как минимум развязать атомную войну.
А сам Барсучонок не был даже хулиганом. Учителя считали его вполне добропорядочным лентяем. Родители были довольны, что все проблемы сын ловит своей головой.
Сегодня вечером, похоже, их огорчат. А наш герой, несмотря ни на что, терпеть не мог, когда огорчают его родителей.
Барсучонок направился к лестнице. Ноги двигались, как деревянные. Класс — за ним. Длинная сизо-серая змея растянулась по квадрату лестничной клетки.
На первом этаже, возле кабинета, он оглянулся ещё раз. Класс стоял по-прежнему молча, словно глиняная армия китайского императора.
И только сейчас Барсучонок заметил, что новенькой среди них нет.
Куда она делась? Вопрос был хороший, над ним очень хотелось размышлять до самого звонка, а может и до конца дня…
Но главный монстр ждал в своём логове.
…И Барсучонок вошёл.
II. В кабинете директора
Насчёт Тиглей ещё можно поспорить. Говорят, в городе есть и другие странные районы.
Но нет сомнений, что тринадцатая гимназия — самая странная школа в городе. А кабинет директора — самое странное место во всей гимназии. Так что у любого, кто туда зайдёт, первое время немного кружится голова.
Старая, тяжёлая мебель. Книжный шкаф, угрюмый, как жук, а стол похож на огромную глыбу тёмного янтаря. Глобус стилизован под старинные карты, а над ним — ещё одна старинная карта, где на тех же материках расположены совсем другие государства. И картины с изломанными, пустынными пейзажами, в духе позднего Рериха.
Да и сам Андрей Данилович казался элементом интерьера. Костлявый, уже лысеющий и близорукий, он сидел в углу и перебирал бумаги в какой-то синей папке.
«Интересно, — подумал Барсучонок, — из лаборантов меня тоже выгонят?»
— Подойди и садись сюда, поближе, — произнёс директор, не отрываясь от бумаг.
Барсучонок подчинился.
Усевшись, он заметил, что на столе у директора лежат какие-то расписания и справки, а сверху, чтобы не разлетались, их накрыли листом прозрачного пластика. Причём тот край пластика, что был к ближе к Барсучонку, немного топорщился. Лаборант придавил его рукой и решил встретить свою участь стоически.
— Хорошо, что ты один пришёл, — директор отодвинулся и посмотрел на него, словно оценивая, — Так проще будет. Сейчас отвечай честно. Потому что вопрос непростой, очень непростой. От него зависит очень многое.
…И тут послышался треск.
Барсучонок дёрнулся и оглянулся на дверь. Дверь была на месте.
А вот по пластику на столе проползла длинная, от края до края, трещина. Как будто кто-то взял и перечеркнул всё — и справки, и документы.
Барсучонок сидел ни жив, ни мёртв. Казалось, пол сейчас распахнется, и он полетит вместе с креслом прямиком в ад.
Директор, однако, только поднял бровь.
— Надо же, какая энергетика… — он провёл пальцем по трещине, словно оценивая её мощь, — Слушай, ты ничего такого в последнее время не делал? Ни в какие места не ходил? Церкви там, монастыри, заброшенные кладбища.
— Нет… Только дома, за компьютерам.
— Очень, очень сильная энергетика… Знаешь, и не ходи лучше. Могут быть проблемы… Сейчас сам знаешь, что творится — купола искрят, мёртвые встают, а живые пропадают. Да уж… Ну ладно, с этим потом. Сначала надо разобраться с первым слоем… Так, вот, послушай — у меня к тебе вопрос…
Барсучонок сжал под столом кулаки.
— У вас в классе новая девочка, Диана Кель, — говорил директор, -. Мне сказали, что ты с ней дружишь. Так вот — расскажи мне, пожалуйста, что она за человек.
Страх исчез. Так пропадает синий цветок газа, когда выключаешь плиту.
— Я о ней почти ничего не знаю, — начал Барсучонок, — Увидел сегодня, когда шёл на первый урок. Мы поговорили немного, совсем чуть-чуть….
— …но почти подружились, — ответил директор. Он явно думал какие-то свои мысли, — А раньше ты её нигде не видел?
— Нет. Где я её мог видеть?
— Например, во сне.
Виктор задумался.
— Нет. Не помню!
— Очень странно, очень-очень странно.
— А что случилось-то?
Глаза директора впились в лицо Барсучонка. Взгляд был такой, как будто Андрей Данилович собирался прочитать там разгадку.
…Да, не все вопросы бывают удачными.
— Эта Кель, — директор говорил очень медленно, — только что сорвала урок физкультуры. И так, как его ещё никто не срывал за все двадцать лет моей педагогической практики!
— Она что, подралась с кем-то?
— Если бы подралась…
Сама Диана даже и не думала делать что-то плохое. Как и все, она зашла в раздевалку, выбрала себе шкафчик, поставила туда портфель, положила на скамейку мешок с формой. Потом сняла пиджак и повесила его на крючок.
Тут-то все и обомлели.
Под пиджаком, поверх белого свитера, — новенькая перевязь с кобурой весёленького оливкового цвета. Из кобуры торчала серебристая рукоятка, а рядом, в гнёздах, лежали две дополнительные обоймы. И ещё три гранаты, — на тот случай, если противник под парту спрячется.
В раздевалке сразу стало тихо. Будто огромная тяжёлая волна молчания хлынула в комнату и затопила её до самого потолка.
Первой захихикала Чиквина. Потом ещё кто-то. Бухнулся на пол чей-то кроссовок. Заскрипели половицы — Карпинская отступала к выходу, а Болтунович — к окну.
— С ней всё хорошо? — спросил на этом месте Барсучонок.
— Да, в этот раз обошлось без жертв. И, если на то пошло — откуда этот вопрос? Ты о ней беспокоишься?
— Как не беспокоиться о человеке, который перед тобой в классном журнале стоит?
— А, понятно.
Диана обернулась.
— Почему все смеются?
Смех стих. И даже Болтунович замерла на одной ноге, как окаменевшая балерина.
— Как скажете, — Кель развернулась обратно, сняла перевязь и тоже повесила в шкафчик.
— А… оно настоящее? — нарушила молчание Вьюн.
— Конечно!
— Можешь показать?
— Сейчас, переоденусь и покажу. Но пострелять не дам, имейте в виду. Оружие — всё равно что музыкальный инструмент. Оно любит только одни руки.
Как и подобает женщине, она умела говорить и переодеваться одновременно. Вот и сейчас она успела достать кроссовки и сменить брюки на спортивные штаны.
— Я в туалет, — почти прошептала Карпинская, — Можно?
— Конечно! Ты что думаешь — в заложники взяла?
Карпинская выскользнула. Кель надела кроссовки и с неодобрением оглядела остальных девочек.
— Вы почему не переодеваетесь?
— Нам интересно! — ответила за всех Вьюн.
— После урока посмотрите. Сколько сейчас на часах? Мы не опаздываем?
— Опаздываем, наверное.
— Так переодевайтесь! Или вы ждёте кого-то?
Дверь распахнулась. На пороге стояли учитель физкультуры и Карпинская. Она была готова в любой момент спрятаться за его спину.
Карпинская вытянула руку, ткнула пальцем в сторону шкафчика — и так и замерла с открытым ртом.
— Что это? — спросил физрук.
— Пистолет, — ответила Диана.
— Откуда?
— Мой.
Потом пришли завуч и военрук. Завуч была в глубоком шоке и могла только повторять: «Сейчас придёт Андрей Данилович и всё устроит». Девочка сразу поняла, что толку от неё не будет и заговорила с военруком:
— Почему на физкультуру никто не идёт? — поинтересовалась она, — Учитель физкультуры тоже уволился?
— Нет, пока нет. Но у него ещё всё впереди. Девочка, скажи, что там у тебя?
— Беретта. Девяносто вторая, Эф-Эс. Знаете такую модель?
— Знаю, знаю. Ты только не нервничай, хорошо?
— Я не нервничаю, это вы нервничаете.
— Да, конечно. Как тут не нервничать. Ты только осторожней, хорошо? Оружие, оно опасное.
— Нет, что вы. Какая опасность? Головку оси курка увеличили, теперь можно не беспокоиться за затвор. Это вам не Эфка восемьдесят первого года!
Когда пришёл директор, стало ясно, что урока не будет.
— А вы не подумали, что у неё просто травматика? — предположил Барсучонок, — Знаете, такие пистолеты, выглядят как настоящие, а стреляют шариками. Убить из него нельзя, а вот от хулиганов защититься можно. Вы тоже её поймите, она первый день в новой школе! А у нас окраина, метро нет, в центр полчаса на автобусе ехать надо. Она боится, наверное.
— Я смотрел на неё очень внимательно. И поверь, Витя, она никого и ничего не боится. А насчёт оружия… Военрук мне сказал, чтобы я был — представляешь, в моей гимназии! — с этой девочкой помягче. Потому что про он, конечно, слышал про всю эту травматику, но говорит, что травматических Беретт не бывает. И зачем, скажи мне, пожалуйста, к травматическому пистолету запасные обоймы?
— Там запасные шарики, может быть.
— Хорошая мысль. А гранаты?
— Может, гранаты тоже травматические.
Надо сказать, что Барсучонок, как и Погорельский, иногда думал о войне, но никогда не представлял её поблизости.
— Ты сам понимаешь, — продолжал директор, — что я её отвечаю не только за неё, но и за остальных детей в школе. И не только перед родителями или государством. Есть и другие иерархии… Поэтому говорю ей, что оружие в школе запрещено, и я хочу видеть её родителей…
— Можно, — ответила Кель, — Если хотите, я завтра принесу их фотографию.
— Нет, я бы хотел, чтобы они тоже пришли. Мне нужно обсудить с ними ваше поведение.
— Они не смогут прийти.
— Они обязаны.
— К сожалению, вы не сможете их ни к чему обязать.
— Я собираюсь им позвонить.
— Вы не сможете.
— Это почему?
— Там, где они сейчас, нет телефонной связи.
— У вас что, телефона дома нет?
— Нет, пока не поставили.
— А если я просто отправлюсь к вам домой на чашку чая.
— Я буду рада вас принять. У меня есть запасные чашки.
— А как же ваши родители?
— Я живу одна.
— Хм… Где в таком случае твои папа и мама?
— Они сейчас в Подснежниках.
— Подснежники — это где-то за Полярным Кругом?
— Нет, это под Смоленском.
— И что же они там делают?
— Отдыхают.
— Надо же… а когда они вернутся с отдыха?
— Я полагаю, никогда.
— Что же это за отдых такой?
— Насколько я знаю, с кладбищ не возвращаются.
…
— А другие родные у тебя есть?
— У меня был опекун.
— Я могу его видеть?
— Нет.
— Почему?
— Я не знаю, где он.
— Он тоже на кладбище?
— Это возможно.
— Но с кем ты тогда живёшь?
— Я живу одна.
— Тоже на кладбище?
— Нет. В квартире.
— А откуда у тебя квартира?
— Наследство.
— Деньги на еду у тебя тоже из наследства?
— Мне приходят почтовые переводы.
— От кого?
— Это мне неизвестно. На квитках нет подписи.
— …Я вернулся и сразу потребовал её дело. Что я в нём вижу? В графе «отец» — прочерк, в графе «мать» — прочерк. Предыдущее место учёбы — тоже прочерк. Как такое вообще пропустить могли? Не с Луны же она свалилась! Даже у существ верхних миров есть что-то вроде родителей. Вызываю секретаршу, спрашиваю, откуда эта Диана взялась. Секретарша говорит, что на девочку пришли бумаги, и надо было зачислить. Звоню в мэрию, спрашиваю, откуда девочка. А они в ответ: Диану Кель к вам прислало министерство по области, туда и обращайтесь. Если не нравится, пусть пришлют другую девочку. Тогда я позвонил в министерство. Про скандал не говорю, просто пытаюсь узнать, где она училась. А Жанна Потаповна — представляешь, сама Жанна Потаповна! — отвечает мне, что где Диана училась раньше, мне, директору школы, знать совершенно необязательно. Потому что моё дело — учить, а не выяснять. Я спрашиваю: откуда такая секретность? Она и отвечает: сам Двойкин распорядился. И что если мне так интересно, я могу перезвонить через час и переговорить с министром Двойкиным, — но он мне скажет то же самое. Нет, я конечно не против поговорить с областным министром образования, но не о девочках с пистолетами. Так вот, трубку я, конечно же, положил, а вот сомнения остались. И что с ними делать?
— Может, просто разрешить ей учиться? — предложил лаборант.
— Учиться-то она будет. А ты, пожалуйста, проследи, чтобы её никто не обижал. Нехорошо, когда в гимназиях стреляют.
III. Квартира под крышей
Погорельский ждал его на крыльце школы. Небо уже прояснилось, но бетон дышал влагой.
— Ну, что было?
— Обычный бред, — ответил Барсучонк.
Староста помолчал, а потом спросил:
— Тебя вызвали из-за того, что ты выступление губернатора не слушал?
— А что, он что-то новое говорил?
— Ты как на другой планете живёшь!
— А вдруг и правда живу.
— Ну ты же понимаешь, где бы ты не жил, а учишься ты в тринадцатой гимназии.
— Понимаешь, — Барсучонок огляделся по сторонам, словно искал на улицу нужную фразу, — мне нет дела до вашего зоопарка.
Путь Барсучонка домой начинается за спортзалом, возле тех самых сарайчиков, где ночами творятся странные вещи. Дальше обходишь дикие заросли, сворачиваешь в переулок и идёшь в гору.
Времена тогда стояли самые доисторические. Это был 1997 год, многие вещи просто не успели изобрести.
Достаточно сказать, что фотоаппараты были зеркальные, магнитофоны кассетные, а синяя линия метро ужасно короткой и заканчивалась возле Голгофы. Что касается станции «Тигли», она существовала только на бумаге. Ничего удивительного, что жителям центра район улицы Ланькова казался настоящей провинцией, заросшей репьями, пересечённой ручьями и застроенной стародавними хрущёвками.
А вот для местных это была уже столица. Только своя, маленькая и уютная.
За школой дорога карабкается на холм. По левую руку — тот самый парк возле реки, который сейчас за станцией метро. А по правую — завод «Электролит-2». Именно благодаря этому заводу, Тигли стали частью нашего города.
Завод строили в начале семидесятых по какому-то договору с поляками. А когда закончили, то поставили над проходной огромное панно в тогдашнем футуристическом стиле. И вот уже больше пятнадцати лет местные жители пытались понять, что же там такое нарисовано.
Старушки и сатанисты видели там падение Люцифера. Причём падал Люцифер прямиком на Тигли. Хиппи — обложку несуществующего альбома Pink Floyd. Барсучонок, вслед за Геннадием Петровичем, считал, что там изображён эпизод из «Кибериады» Станислава Лема — Трурль демонстрирует Клапауциусу свою легендарную машину, которая может делать всё на букву «Н», а вокруг стоят восхищённые роботы.
За холмом прятались домики старого квартала, разобранного на квадраты дворов. Возле домов — палисадники, там полыхают жёлтыми звёздами астры. Продуктовый магазин «Крендель», всё вкусно и дёшево.
Барсучонок свернул в арку, увидел знакомый двор…
И мир опрокинулся.
Он не успел даже понять, куда его стукнули. Дорога, палисадник, дома, провода и солнце, блеснувшее в луже, закрутились и перепутались, как в соковыжималке, а потом рассыпались на горсточки искр. Виктор зажмурился и сжался. Потом открыл глаза и увидел серое небо, похожее на простыню.
Он лежал на асфальте — той самой узкой полоске, что разделяют дом и палисадник. Асфальт был холодный и влажный, и даже сквозь куртку пробирал до костей.
Диана сидела у него на груди, — так ловко, что он не мог даже пошевелиться. Правая рука сжимала подбородок, а левая лежала рядом, наготове.
— Очнулся? — прошептала она.
— Да, — ответил Барсучонок, — А что — нельзя?
— Ты зачем за мной ходишь?
— Я здесь живу.
— Докажи!
Барсучонок хотел разозлиться, но посмотрел на вторую руку девочки и понял, — не стоит. Поэтому попытался вспомнить, где мог быть записан его адрес.
— У меня паспорт дома…
— Все так говорят!
— Ты что, из органов?
— Я сейчас ТЕБЯ на органы разберу, понял?
Барсучонок зажмурился и попытался придумать какой-то выход.
И, что примечательно, ему это удалось.
— У меня в кармане брюк, — начал он, — есть билет из городской библиотеки. Там моя фотография, адрес, печать и, кажется, номер паспорта.
— Сейчас проверю. Лежи смирно!
Цепкие пальцы, похожие на железных пауков, обшарили карманы и вернулись с зелёной книжечкой.
— Хорошо. Можешь вставать.
— Ты всегда так с одноклассниками поступаешь?
— Мне главное, чтобы проблем не было
Кель уже была на ногах и вскидывала на плечо новенький портфель с серебристыми застёжками. Интересно, там у неё тоже ствол?
До дома они шли молча. Возле четвёртого подъезда Диана остановилась.
— Слушай, ты ведь компьютерщик?
— Да.
— Поможешь мне настроить? Мне интернет подключить надо.
— Я попробую.
— Хорошо. Тебя родители ждут на обед?
— Да, ждут.
— Обедай и приходи. Квартира сорок пять. Мне срочно надо.
Никогда ещё обед Барсучонок не был таким длинным, тарелка с супом — такой бездонной, а чай — таким горячим. Вгрызаясь в пищу, он пытался понять, в какой переплёт угодил.
— Ты слышал, что нас губернатор сказал? — спросил отец.
— Меня сегодня об этом уже спрашивали.
Продолжения не было. Родители уже привыкли, что ему всё равно, что говорят губернаторы и прочие президенты.
Барсучонок думал о Диане.
Во-первых, девочка была человеком интересным, но и очень опасным. Люди безобидные двери не выбивают. Особенно ногами. Особенно в школе. Особенно если эта школа — гимназия.
Во-вторых, она жила в той самой квартире сорок пять, которую весь двор считал очень подозрительной. Однокомнатная, сырая, прямо под чердаком. Конура для тех, кому не важно, где жить.
Бабушки у подъезда помнили, что в ней обитал некто Толик, а ещё Юра. Но даже они не помнили, кто их них раньше, а кто потом.
Когда Барсучонок доучился до седьмого класса, в квартире вдруг обнаружился бандитского вида жилец. Не Толик и не Юра, кто-то третий. Каждый день курил он на лестничной клетке и пугал более законопослушных жильцов. Говорили, что он собирается скупить весь этаж, а в квартире обустроит финскую сауну. Но вместо этого как-то летней ночью из квартиры послышались крики, звон, мяуканье — и больше этого жильца никто не видел.
Восьмой класс квартира пережила спокойно. Разве что неугомонный Эдик Шпляндрик из первого подъезда утверждал, что видел в её окне какую-то «злую жёлтую маску» и что якобы эта маска никаких чужаков не потерпит.
И вот, новый учебный год приносит очередной сюрприз.
Виктор что-то пробормотал родителям, оделся и побежал. Родители хотели ему что-то сказать. Но он не слушал.
Дверь была всё та же, крошечный глазок взирал с презрением. Звонка он не услышал, но вот прошелестели шаги, щёлкнул замок и дверь приоткрылась.
Кель стояла на пороге. Теперь она была в спортивных трико с белой полоской и длинной чёрной майке с огромной алой надписью «KITE» через всю грудь. Надо сказать, этот наряд был ей больше к лицу.
За её спиной была приоткрытая дверь в комнату, где чернел обшарпанный шкаф с перекосившейся дверкой. Чуть дальше по коридору полоска света из кухни ложилась на древний, ещё советских времён палас.
— Зайди потом, — попросила она вполголоса, — завтра, с утра. Успеешь до начала уроков?
— Эй! — крикнули с кухни, — Ты долго там? Потом свои школьные дела решишь, давай сначала с этим разберёмся.
— Сейчас-сейчас, подождите. Чайник ещё не вскипел! — отозвалась Диана. Потом снова повернулась к Виктору, — Пошёл вон! Всё потом!
И захлопнула дверь.
Всю дорогу домой Виктор пытался понять, что происходит. Это у него, однако, не получилось.
В любом случае, жизнь рядом с Дианой Кель должна была стать беспокойной.
Чего угодно можно ждать от единственного обитателя квартиры, где из окон смотрят злые жёлтые маски!
IV. Пирожки от Дианы
Барсучонок снился центральный городской универмаг. Он шёл мимо музыкального отдела. Вдруг заметил, что вместо дисков и кассет на полках чёрно-белые ксерокопии их обложек.
— Что случилось? — спросил Барсучонок.
Девушка-продавщица начала объяснять. Это специальные меры, чтобы не воровали. Выбираешь ксерокопии нужного альбома и тебе но выносят со склада. Удобно!
— Только отпечатан плохо, — заметил Барсучонок. Ксерокопии и правда были на редкость грубые и безобразные. Их словно напечатали на самом дешёвом матричном принтере.
— Они такие же ужасные, как современная музыка, — произнесла девушка, — Зато теперь не воруют. Даже Дину теперь ничего не украсть!
Что бы это значило?
Сон давно уже растаял и забылся, оставив хозяину загадочный набор образов, а Барсучонок продолжал лежать в кровати и пытаться его разгадать. Она упомянула легендарного Дина, — это он помнил очень хорошо, а вот к чему всё это было, в память уже не влезло.
— А означают они только одно, — наконец, решил он, — Тебе надо идти к Диане, а ты боишься и тянешь время.
Лаборант собрал портфель, сложил туда же диски с дистрибутивами и отправился в квартиру сорок пять.
Двор был пуст, словно заброшенные декорации. Холодный ветер теребил волосы, а асфальт дышал сыростью.
Виктор нажал беззвучный звонок.
— Заходи!
При свете дня квартира выглядела ещё неприглядней, с бледными выгоревшими обоями и трещинами на дверных косяках. С потолка веяло сыростью, а хозяйка казалась несколько сонной.
Да, и что-то было особенно не в порядке. Барсучонок долго не мог сообразить, что именно. Он снял ботинки, повесил куртку, достал диски, шагнул в комнату — и лишь на пороге его осенило.
Из коридора пропал палас. Теперь под ногами скрипели голые доски.
Та же история в комнате. Голые доски пола, и на них — белёсый квадрат на том месте, где был ковёр.
Обстановка стрёмная. В углу — безукоризненно заправленная кровать и тот самый обшарпанный шкаф, с перекошенной дверкой и глубокой белой царапиной, похожей на шрам. Рядом, на тумбочке, книжка — переводной детский боевик из серии «Квентин Тарантула и Три Беспредельщика».
Возле окна раскладной стол, подвязанный изолентой, а на нём… новенький «Пентиум», как будто вытащенный из рекламного проспекта.
У Барсучонка перехватило дыхание, и он сразу же забыл и про ковры, и про числа, и про весь остальной мир вокруг. С благоговением он провёл рукой по системному блоку, прислушался к гудению кулера и понял, что не может бросить этого красавца наедине с неизбежными проблемами. Что бы ни случилось, надо добиться, чтобы машина работала как часы.
— Модем есть?
— Где-то в этих коробках. Только пожалуйста, ничего не поломай. Я тебя… очень прошу. По-хорошему.
Диана отправилась на кухню. А наш герой уселся поудобнее — и приступил.
Прошло, наверное, тысяча лет, когда в коридоре вновь заскрипели половицы. Минуту назад лаборант бы просто не обратил на это внимания. Но драйвер ставился медленно, смотреть на синюю полоску было скучно, и Барсучонок прислушался.
— Кто там?
Из подъезда что-то ответили. Щелкнул замок.
— И что Марине от меня надо? — спросил всё тот же голос Дианы.
— Марина много рассказала про тебя, — забормотал торопливый мужской голос, — и я понял, что ты — это то, что нам нужно. О, я вижу, ты блины затеяла.
— Да, можно сказать и так.
— Ты, я вижу, очень самостоятельная девочка. Умеешь готовить, умеешь постоять за себя. У тебя есть какие-то любимые блюда?
— Чем проще, тем лучше.
— Это делает честь твоей скромности. Кстати, а чья это куртка висит на вешалке? У тебя в гостях друг?
— Сначала скажите, кто вы такой?
— Я отец Марины…
— Мне кажется, Марине не интересны куртки на моей вешалке.
— Они интересны мне. Я работаю в Аналитической Газете «Таины и ужасы». Подписываюсь и как Вьюн, и другими фамилиями. И я хочу подготовить материал о тебе и твоей жизни. Я думаю, он будет очень интересен нашим читателям.
— Мне кажется, что когда в класс приходит новая девочка, в этом нет ничего таинственного или ужасного.
— Да, безо всяких сомнений…
— Если у вас больше ничего, вы можете идти. Меня тесто ждёт.
— Постойте! Вы не будете отрицать, что не у каждой новенькой девочки есть пистолет! И именно это делает вас очень необычной. Вся школа взбудоражена, а рано или поздно будет взбудоражен весь район. А наше дело, — взбудоражить весь город, страну, а может быть и мир.
— Уважаемый журналист Вьюн, мне очень жаль, но ваш репортаж не получится. Потому что никакого пистолета не было. Меня хотели разыграть и положили в портфель пистолет игрушечный. А когда я стала спрашивать девочек, в чём дело, они стали изображать нечеловеческий ужас. Вот и закрутилась эта глупая история.
— Это всё равно очень интересно. Во-первых, шутка довольно жестокая. Во-вторых, нет ли у вас каких-либо подозрений по поводу того, кто из девочек мог так поступить?
Барсучонок почувствовал, что у него отнимаются ноги. Очень хотелось выйти и прогнать этого Вьюна взашей. Но вместо этого он просто поднялся, прошёлся по комнате и подошёл к шкафу.
Шкаф взирал на него, как на пигмея. Разводы давно выгорели на солнце, и только петли сверкали, словно хромированный капот новенького «мерседеса». Барсучонок пригляделся и увидел, что они смазаны.
Удержаться было невозможно. Барсучонок взялся за ручку и приоткрыл перекошенную створку. Она двинулась совершенно бесшумно, как тень.
Прямо напротив него, поверх уже знакомого пиджака, висела кобура с тем самым ненастоящим пистолетом. В полумраке слабо светился серебристый край рукоятки.
Барсучонок протянул руку и прикоснулся к кобуре. Вытаскивать игрушку было страшновато, особенно сейчас, когда в коридоре слышен голос её хозяйки. Поэтому он взял за кобуру и поднёс её поближе к глазам, как кочан капусты на рынке.
И тут ему уже во второй раз не по себе. Холод от голых досок вдруг вскарабкался по ногам и схватил прямо за сердце.
Кобура была тяжеленной.
Конечно, не гиря, но сомнений не было — там, внутри, лежало что-то из цельного металла. Не пластмассовый пистолет. И даже не те пистолетики, что стреляют шариками. Ему случалось держать в руках даже «шариковую» винтовку. По сравнению с этой кобурой она бы показалась детской лопаткой.
Барсучонок отпустил кобуру и прикрыл створку шкафа. Теперь он старался разобрать каждое слово.
— Вы просто незнакомы со спецификой нашей работы, — убеждал журналист, — Часто бывает, что журналиста куда-то не пускают — и получается особенно интересный материал. Вот, например…
— Может быть. Я не слежу за газетами. У меня тесто сохнет, давайте потом.
Барсучонок выглянул в коридор через полуоткрытую дверь.
Диана стояла посередине коридора, непоколебимая, как стена. Поверх привычной одежды сверкал новенький фартук, а в руках она держала скалку. А в дверях замер и не хотел уходить приземистый человечек в потёртых брюках, похожий на сверчка.
— Ладно, благодарю вас за интересный разгово, — произнёс он, -. Я думаю, что мы снова встретимся и вы найдёте, что сообщить нашим читателям.
Вьюн отступил на шаг и сунул руку в карман, словно собираясь достать ключи. Девочка шагнула вперёд, готовая закрыть дверь, — и тут ударила белая вспышка.
— Вы отлично получились, — Вьюн сунул фотоаппарат в карман и отступил к лестнице, — В статье пригодится.
— Стой!
— Что такое?
— Я чуть не забыла, — Диана отступила на шаг, освобождая место в коридоре, — у меня есть кое-что, что может вас заинтересовать.
— Это очень любопытно…
Вьюн шагнул в коридор и посмотрел на дверь, примериваясь для нового удачного кадра. Барсучонок отпрянул, чтобы точно не попасть на плёнку.
Но тут случилось нечто совсем неожиданное.
Кель шагнула вперёд, одновременно замахиваясь, — и одним движением лихо врезала Вьюну в пах.
Журналист взвизгнул и согнулся. Диана с совершенно каменным лицом встала перед ним, ухватила скалку, словно двуручный меч, и с размаху припечатала журналиста по затылку.
Вьюн рухнул, как мешок с картошкой.
Наступила очень особенная тишина. Барсучонок вдруг различил очень много всего: как воркочит вода в канализационных трубах, шелестят листья деревьев под окнами… А где-то далеко, в соседнем дворе, кто-то лупил гитару и пел на мотив из «Нирваны»:
Сбегай!
Сбегай, мой друг!
За пивом!
Ларёк на углу!
Хотя бы один стакан!
О-е, о-е!
Хотя бы один стакан!..
Диана отшвырнула скалку и начала обшаривать карманы Вьюна. Спустя секунду фотоаппарат был у неё в руках. Она схватила его, попыталась разорвать пополам — и пару секунд Барсучонку казалось, что у неё это действительно получится.
— Давай я помогу, — предложил он.
Кель посмотрела с подозрением. Потом протянула мальчику фотоаппарат. С таким лицом протягивают сапёру бомбу, которая уже начинает пищать.
Виктор взял камеру. Тот оказался намного легче пистолета. Раз — и достал плёнку, два — засветил, три — свернул, четыре — спрятал обратно.
Фотоаппараты тогда были плёночные.
— Всё. Твоей фотографии у него больше нет.
— Спасибо.
Фотоаппарат вернулся на место. Диана отступила на шаг, упёрла руки в боки и впервые задумалась.
— Я думаю, его можно отпустить, — предложил Барсучонок.
— А если он расскажет об этом в редакции?
— «Пятнадцатилетняя девочка избивает нашего корреспондента»… Знаешь, Диана, мне кажется, такой материал покажется бредом даже в «Тайнах и ужасах»!
— Ладно, в этом я тебе верю.
Кель отправилась на кухню, послышался шум воды. А Виктор смотрел на журналиста и пытался понять — почему сейчас, стоя над избитым телом, он не испытывает ни малейшего страха?
Диана вернулась без скалки и с огромной кружкой холодной воды.
— Отойди в комнату. Пусть думает, что я одна.
Девушка присела на корточки и брызнула журналисту в лицо.
Вьюн застонал и поднял веки.
— Рада была пообщаться с вами, — Диана изобразила улыбку, — Для меня это — большая честь. Давайте я помогу вам встать!
На лестничной клетке Вьюн уже смог двигаться сам. Перевёл дыхание и загрохотал вниз по лестнице, даже не оглядываясь.
Диана захлопнула дверь. Замок щёлкнул, словно пистолетный затвор.
Барсучонок шагнул из комнаты. Ноги дрожали, словно чашки в поезде. Диана развернулась.
Скалка осталась на кухне, в руке была только кружка. Но безоружной она не выглядела.
— Послушай, — сказал лаборант, — С компьютером я закончил. Если хочешь, можешь посмотреть… а потом я уйду. И обещаю, что больше не вернусь и никому не расскажу о том, что здесь видел.
— Ты чего?
— Я не хочу, чтобы меня так били.
Диана отшвырнула кружку. Кружка упала и покатилась — где-то далеко-далеко, на самом краю вселенной.
— Я клянусь тебе, — заговорила Кель, глядя прямо в глаза и с поднятой правой рукой, — что никогда и ни при каких обстоятельствах, исключая те случаи, когда это будет необходимо для спасения твоей жизни, я не причиню тебе физическую боль. Если я нарушу эту клятву — можешь меня убить.
— Знаешь, Диана… мне кажется, это не так-то просто сделать.
— Не важно! С сегодняшнего дня — ты мой друг. Я друзей не бросаю.
И они пожали друг другу руки.
…Вот так и получилось, что лаборант Виктор Барсучонок влип окончательно.
V. Дьявольский Ламборджини
Родители Барсучонка преподавали в нашем университете. И он на собственной барсучьей шкуре убедился, что родители-учителя — это не просто факт биографии, а почти диагноз.
Люди они были неплохие. Любили единственного сына и, как могли, давали ему то, что он просил. К счастью, просил Барсучонок немного. А ещё они любили французов, коллег, и демократию.
Ненавидели они губернатора Адамковского. Барсучонок слышал о нём, кажется, с момента рождения. А может быть и с момента зачатья.
И тут скрывалась тайна.
Виктору казалось, что губернатор был всегда. И что он правил областью ещё с тех времён, когда большой страной правили Горбачёв, Черненко и другие люди со смутно знакомыми фамилиями. И будет продолжать править несколько столетий, как библейские патриархи.
Но совсем недавно выяснилось, что Адамковский стал губернатором всего лишь пять лет назад. Это никак не тянуло на древность. В том году Виктор он уже ходил в четвёртый класс. Но он был почему-то уверен, что родители уже тогда ругали губернатора на чём свет стоит. В чём же дело? Может, они ругали всех губернаторов, по очереди?
Видимо, тут была замешана какая-то пространственно-временная аномалия.
Утром, за завтраком, он видел, что Адамковский опять выступает по телевизору. Даже в пиджаке и с галстуком губернатор всё равно был похожа на типичного дачника, который едет в пригородном автобусе с граблями и пакетом рассады.
Он, как всегда, собирался чего-то не допустить.
— Удивительный человек. Коммунистов с регионалами помирил, — заметил отец.
— Это где? В нашем областном совете? — Барсучонок попытался изобразить осведомлённость. Он точно помнил, что давно, ещё в детстве кто-то из регионалов очень громко ругал губернатора.
— Я о том, что его теперь все ненавидят. Даже коммунисты.
— Вот оно как.
Камера показала стол с более дальнего ракурса. Теперь можно было увидеть и других участников заседания. Два десятка пожилых людей в серых пиджаках усердно перебирали бумаги.
— Вся банда собралась, — заметила мать, — Вон, Пацуков сидит. Бывший почётный свиновод РСФРС, совсем в люди выбился.
Управляющий делами губернатора Самсон Иванович Пацуков был в чёрном пиджаке. Когда камера переключалась на ближний план, можно было разглядеть его здоровенные наручные часы с полудюжиной циферблатов.
— Зарецкого видно? — спросил отец.
— Не показывают, — процедила мать сквозь зубы, — Зачем ему светиться. Он и так всех знает.
Барсучонок покопался в памяти. О Зарецком он помнил только фамилию.
— А кто такой этот Зарецкий? — спросил он, — Министр какой-нибудь?
— Зарецкий отвечает за деликатные дела, — ответил отец, — У него нет даже официальной должности. Он просто самый главный.
Барсучонок пошёл в коридор и стал надевать ботинки.
— Ты на митинг пойдёшь? — спросил отец.
— А что, будет митинг?
— Губернатор запретил. Но он всё равно состоится. У вас в школе не говорят об этом?
— Если и говорят, я не помню.
— Учителя скорее всего будут вас запугивать. Слушать их не надо. Вот увидишь, будет что-то грандиозное, — отец понизил голос, — Самди вернулся.
— И его арестовали? — с надеждой спросил Барсучонок.
— Ян Иосифович прячется, конечно. Но на митинге будет. Нам надо идти. Сегодня всё решается. Если мы допустим это в нашей области — то это расползётся по всей России.
— Я не могу пойти. Мне надо помочь другу настроить Интернет.
— Да как ты не понимаешь…
Барсучонок и правда не понимал. Он был весь в своих мыслях.
Конечно, Интернет у Дианы и так работал. Но вдруг он сломается? Компьютерная техника в женских руках ломается часто.
Было бы хорошо, если бы он сломался!
Барсучонок тоже не любил губернатора. Впрочем, для России это нормально. Губернаторов не любят почти везде.
Но главного регионала, Яна Иосифовича Самди, он не любил ещё больше.
Причина была где-то в физиологии. При виде этого пожилого, высохшего дурака в Викторе просыпался зверь. Зверь был совсем небольшим, вроде молодого барсука. Но этот зверь жаждал крови.
Ян Иосифович происходил из теперешней Белоруссии. Он родился не Понемонне, почти на границе с Литвой, в чистенькой католической деревне Гольшаны. Помимо Яна Иосифовича, эта деревня интересна костёлом Иоанна Крестителя, что похож на жёлтый сундук. А если выйти за околицу, то можно отыскать основательно обглоданные временем руины Гольшанского замка. Там даже водится одно приведение. А вокруг руин растут вековые деревья.
Видимо, именно костёл и руины пробудили в молодом Яне Самди интерес к истории.
В Белоруссии местных католиков обычно называют поляками, а католицизм — польской верой. Поэтому Яна Иосифовича до сих пор иногда называют поляком, как будто это что-то ругательное.
Самди выучился на археолога и взялся за диссертацию о кладбищенской культуре Великого Княжества Литовского. Но с ней случилась заминка. Уже в аспирантуре он то ли написал, то ли размножил статью о том, что коммунизм не развивает культуру малых наций, а напротив, превращает её в популярную мишуру. Началось давление, его вызывали в комсомол, так что пришлось переводиться к нам и защитить кандидатскую диссертацию уже в нашем городе.
Потом Самди долго ездил в археологические экспедиции и что-то выкапывал. Если он и выкопал что-то интересное, то описание этих находок так и осталось в рукописи. Он по-прежнему не любил советскую власть. Впрочем, на раскопе, среди глины и грунтовых вод, это мало кого волновало. Если за ним и вели наблюдение, то очень быстро решили, что Ян Иосифович советской власти не опасен. Что толку ссылать на каторжные работы человека, который и так ими добровольно занимается?
Наконец, пришёл Горбачёв и началась Перестройка. С каждым днём разрешали всё больше и больше. А люди, которые считали себя образованными, тут начинали этим пользоваться.
Сложно сказать, почему беглый археолог вдруг оказался так популярен. Может, потому что впервые на митингах в нашем городе пустили к микрофону человека, который мог рассказать о чём-то кроме передовицы газеты «Правда»?
Во времена Древней Руси наша область была отдельным княжеством и даже вела дела с Ливонским орденом. Ян Иосифович знал всех его князей, союзы и битвы. И он обещал, что мы придём к миру, пониманию и счастью — как только подвесим за ноги коммунистическую сволочь!
В те времена многие пытались открыть бизнес. Кто-то торговал компьютерами, кто-то выступал на митингах. Некоторые из них становились первыми, ещё перестроечными миллионерами и демократическими политиками. Потом они начинали понимать, что денег и власти никогда не бывает достаточно. А ещё, что денег и власти на всех не хватит.
Но тогда, в конце восьмидесятых, деньги и власть казались бесконечными. Никто и не думал, что дойдёт до стрельбы. Конечно, в Карабахе уже дошло. Но все были уверены, что это дикая окраина, и мы туда просто никогда не попадём.
Оказалось, наоборот. Дикие окраины поползли всё глубже к сердцу страны, словно раковык метастазы. И когда советская власть отменила сама себя, то весь бывший Советский Союз стал одной больший и дикой окраиной. Новоявленные миллионеры и политика меняли калькулятора и микрофоны на верный пистолет или автомат Калашникова. И начинали передел денег и власти более быстрыми способами.
Но Ян Иосифович продолжал выступать, уже с трибуны нашего областного совета. Он требовал суда над Ленином, в 1993 чуть-чуть не поехал штурмовать Белый Дом с гранатомётом, а ещё призывал к бдительности. Видимо, он считал себя настоящим европейским политиком. И в чём-то был прав. Ведь наша область — размером с Бельгию, только дикая.
Но эти подробности годились для биографических заметок. Самое главное о Самди вы узнавали, когда видели его вживую. И вот их Барсучонок отлично запомнил.
Сухой, как щепка, с лысым черепом и остановившимися глазами, Ян Иосифович монотонно вещал о бесконечных кознях коммунистов и недобитом КГБ.
— Он старый диссидент. Иногда заговаривается, — говорил отец, — Ему нужен хороший политтехнолог. Если поработать, за Самди могут пойти миллионы.
Виктор, напротив, считал, что Яну Иосифовичу политтехнолог не нужен. Всё равно Самди всё будет делать по-своему. Где это видано, чтобы вождь слушался специалистов по рекламе?
А по-настоящему Яну Иосифовичу нужен экзорцист. Хороший экзорцист, католический. Будет совсем замечательно, если из ордена иезуитов. Чтобы ни один демон не уцелел.
Другое дело, что, когда демоны покинут это тело, к политике оно будет уже непригодно. Останется оболочка. Сморщенный, забывчивый и больше никому не нужный старый археолог.
День прошёл весело. В нашей гимназии почти все дни весёлые, но Кель легла на этот пёстрый фон яркой чёрной полоской.
На биологии Надежда Викторовна попыталась выяснить, до какой темы дошла Диана в прошлой школе.
Диана сказала, что из простейших организмов её интересуют только чума, холера, сибирская язва и ботулизм. А так ей ближе большие, настоящие животные. Например, медведь или волк.
— Кстати, вы знаете, что делать, если встретите медведя или волка в каких-нибудь диких местах? Это зависит, — Диана повернулась к классу, — от того, какое у вас с собой оружие…
Её выслушали с интересом.
На перемене вокруг Дианы как-то сам по себе образовался круг из пустых стульев. Барсучонок не выдержал и подсел.
— Мне проводить тебя сегодня? — спросил он.
— Я помню дорогу, — ответила Диана, — но проводи. У меня есть вопросы.
Диана нарушила молчание, когда они были уже на пустыре.
— Здесь есть поблизости лес? — спросила Кель. — Я только теперь понимаю, как плохо понимаю этот город. Раньше я думала, что все города одинаковые.
Барсучонок задумался.
— Есть парки. Не такие, как этот, — Барсучонок кивнул на чахлые деревья и панораму завода, — а большие. В Любанке, например.
— А там стрелять можно?
— Ты хочешь кого-то застрелить?
— Мне нужно поохотиться.
Барсучонок снова задумался. Он всю жизнь жил в городе и с трудом представлял, сохранились ли в нашей области дикие звери. Наверное, сохранились. У нас тут порядочная глушь.
Он попытался представить, где в окрестностях города может скрываться лес, полный диких зверей. Вот Казанский проспект, мы проезжаем последний микрорайон с новенькими многоэтажками морковного цвета. Дальше горы песка, пруды, какие-нибудь гаражи. Знак сообщает, что город закончился.
А дальше? Трасса идёт на Белоруссию. Вдоль неё — лесополоса. За деревьями виднеются бывшие колхозные поля. За последние годы они поросли непролазным бурьяном с пахучими розовыми цветочками.
А где же лес? Где же звери? Наверное, их придётся на карте искать.
— У нас есть леса. Но туда ехать надо.
— Покажешь, как доехать.
— Ты уже хочешь отдохнуть от нашей гимназии?
— Нет, хочу поохотиться.
— У тебя интересные увлечения.
Кель нахмурилась.
— Я не могу сказать, что люблю охоту, — сказала она, — Но я люблю дичь. Уже четвёртый год я не пробовала хорошей дичи. У болотной птицы очень интересный вкус. Если можно добраться до духовки, её запекают в брусничном варенье и подают с чёрным перцем. Я, как настреляю, обязательно тебя угощу. Тебе понравится.
— Диана, пощади. Я на обед только чай брал!
Барсучонок немного успокоился. Значит, Диана на кухне умеет не только лупить людей скалкой и орудовать ножом.
Если человек любит вкусно поесть, он не потерян для этого мира.
Они вошли в арку.
— Стоп! — сказала Диана.
— Что такое?
— Нас поджидают, — девушка вжалась в щербатую кирпичную стену и сделала знак рукой. Барсучонок последовал её примеру.
— Кто?
— Видишь, те двое. На лавочке.
На лавочке, под цветочной стеной палисадника, сидели двое. Если бы не подсказка Дианы, Барсучонок прошёл бы мимо.
Один был в стильно потёртой куртке, клетчатой рубашке и с ухоженной небритостью на молодом лице. На колено он положил стильный жёлтый блокнот.
Напротив него — отяжелевший усач с печальной морщиной на лбу. Несмотря на жару, он был в пальто и свитере, которые купил, кажется, ещё в восьмидесятых.
Они разговаривали. О чём — было не разобрать.
— Тот, который в пальто, мне знаком, — сказала Диана.
— Это какой-нибудь международный террорист?
— Нет. Это Багрымчик, следователь.
— И что теперь делаем?
Диана достала из-под полы пиджака пистолет и проверила. Потом вернула обратно.
— Если бы нас хотели убить, — сказала она, — то прислали бы незнакомых. И не стали бы сажать на самом видном месте. Они пришли поговорить. Идём!
— А если они пришли тебя арестовать?
— Это исключено.
— Почему ты так думаешь?
— Следователи не ходят на дом, чтобы допросить или арестовать. Для этого у них есть оперуполномоченные. На счёт два отлипаем и идём с непринуждённым видом. Раз — два!
Двое на лавочке были слишком увлечены разговором. Они заметили Диану и Барсучонка, когда ребята уже подошли к ним вплотную.
У лаборанта мелькнула мысль, что надо было просто проскочить мимо них и скользнуть в подъезд. А эти двое пусть так бы и ждали до темноты.
Багрымчик изобразил улыбку.
— Здравствуй, Ира Кирунина.
Кель замерла и окатила его взглядом, настолько холодным, что от него замёрзла бы и лава.
— Кирунина осталась в старых газетах, следователь Багрымчик
— Ну что ты, Ира, успокойся.
— Я вам не Ира, следователь Багрымчик.
— А я больше не следователь, если что.
— Кто же вы?
— Независимый борец с преступностью.
— Бэтман, что-ли? — не выдержал Барсучонок.
— Можно сказать и так.
— А где же ваш Бэтмобиль? И как называется ваша корпорация Уэйн Интерпрайз?
— Милый юноша, вы кое-чего не заметили.
— Я не заметил ваш бэтмобиль?
— Вы не заметили, что я не с вами разговариваю?
— Нет, постойте, — встрепенулся человек с блокнотом, — это наоборот, очень интересно. Было бы очень интересно узнать, что думают ученики ведущих гимназий о феномене Дианы Кель. Молодой человек, что вы об этом думаете?
Барсучонок не успел ответить.
— Кто вы такой, — спросила Диана, — чтобы у него спрашивать?
— Меня зовут Андрей Мартышин, — небритый улыбнулся, — я независимый журналист.
— Аналитическая газета «Тайны и ужасы»?
— Она хорошая, но я с ней не сотрудничаю. Вы могли видеть мои статьи в «ТюТю» и колонку в журнале «Ну, за». Также я иногда выступаю на «Радио Свобода».
— Чем вас не устраивают «Тайны и ужасы»?
— Они недостаточно элитны.
— Я думаю, вам следует обратиться в это издание, — ледяным голосом произнесла Кель, — Мы с Виктором уже дали ему интервью.
— Ну чего ты, Диана, — не удержался Барсучонок, — Я и этом деятелю готов интервью дать. Давайте, разворачивайте блокнот. Итак, появление Дианы Кель позволило нашему классу решить многие важные задачи. Раньше мы часто спорили, что лучше — Pascal или C? Разумно ли введение классов? Есть ли здравое зерно в идее Unix-ов для рабочего стола? Благодаря Диане…
— Вы говорите слишком быстро. И я хотел вам задать совсем другие вопросы.
— А что вам интересует? Как из Ирольна попасть в Диэдарнис? Мы с Дианой в Розе Мира не сильны, это к директору.
— Я хотел спросить…
— Раз вас не интересует Роза Мира, то слушайте дальше. Среди разработчиков до сих пор не утихают споры, какой компилятор лучше. Например, ходят странные слухи о компиляторе от Intel. Говорят, в Петербурге один программист…
Что случилось в Петербурге, Мартышин так и не узнал. Из арки с весёлым рёвом вырулил светло-серый Ламборджини Дьябло, сделал круг по двору и затормозил прямо напротив нашей скамейки.
В окнах показались головы любопытных. Тогда, в 1997-ом, Ламборджини Дьябло считался редкостью и шиком даже в Москве. А у нас, в Тиглях, её видели только на календариках.
Из окна водителя высунулась весёлая белокурая голова в зеркальных солнцезащитных очках.
— Простите, — осведомился он, — это здесь проживает Диана Кель? Ага, теперь мне всё ясно! Это вы и есть та самая Диана.
«Ничего тебе не ясно», — подумал Барсучонок.
Кель молчала.
— Допустим, это так, — ответил журналист, — А вы кто такой?
— Я социальный работник. Меня послали присмотреть за девочкой. Она живёт без родителей, у неё могут быть проблемы в школе. К тому же, в Тиглях много хулиганов.
Из открытого окно Ламборджини постукивала электронщина. Виктор с третьей попытки опознал Kraftwerk.
— А разве Диана не способна защитить себя сама? — осведомился журналист.
— Способна. Но ей нужна помощь, чтобы освоиться в нашем городе.
— Как вас зовут? — вступил следователь.
— Меня зовут Павел Дзарунга. Будем знакомы.
— Социальный работник, значит.
— Да.
— Ну да, вашего брата и так называют.
— О чём вы?
— О команде нашего дорогого и любимого губернатора Адамковского! — взорвался Багрымчик, — Нам всё отлично известно! Про Пацукова, который загрёб себе все санатории и бывшие пионерские лагеря, даже те, что в руинах. Про сталиниста Щура, которого на милицию поставили. Он дурак дураком, конечно, но есть ещё и Зарецкий. И именно он всем командует. В обход областного совета!
— Ну, я в эту команду не вхожу, если что. Должность пока маленькая.
— Ваша должность называется «сын генерала»?
— А что плохого в том, что мой отец генерал?
— То, что вас, особистов, за версту видно.
— А разве вы, следователь Багрымчик, в министерстве спорта и туризма работали?
— Я — бывший следователь. Работал в следственном комитете. Теперь ушёл в политику. И я узнаю особиста, какие бы документы он не показывал. Вы что думаете, мы ничего не знаем? И на Пацукова, и на Щура, и на Зарецкого можно при желании знаете какие дела завести? Даже в Москве удивятся.
Барсучонок слышал эти фамилии. Должностей, правда, не знал. Люди власти казались ему примерно одинаковыми фигурами в пиджаках. Эти люди сидят на совещании слева и справа от губернатора и внимательно его слушают.
К тому же, его совершенно не волновали их должности. Их фамилии его не волновали тоже.
Его волновала одна-единственная фамилия. Кирунина.
Во-первых, потому что так называли Диану. А Диана значила для него больше, чем все Самди и Пацуковы вместе взятые.
Во-вторых, потому что он вспомнил, где его слышал.
И как только вспомнил, начал медленно, чтобы никто не услышал, отходить в сторону. Подальше от лавочки. Поближе к продуктовому магазину.
Продуктовый магазин «Крендель», как было принято при Хрущёве, занимал первый этаж кирпичной пятиэтажки. Позади него был отгорожен зелёным забором небольшой закуток. В закутке громоздился целый лабиринт деревянных ящиков. Рядом — два ряда гаражей.
А за магазином улица Ланькова обрывается пустырём, поросшим дикими деревьями. Этот пустырь тянутся до самой реки. Из-за деревьев торчит полуразрушенная водонапорная башня. Но пространство открытое. Спрятаться не получится.
Поэтому Барсучонок отступал к закутку. Там будет можно либо нырнуть в магазин, либо прошмыгнуть за гаражами.
Он не знал, что делать потом. Главное, уцелеть. А там что-нибудь придумаем.
Уже возле зелёного забора он оглянулся. И понял, что скрыться не получится.
Диана шла за ним. Она двигалась бесшумно и быстро, как положено профессионалу.
А троица продолжала свой спор. Под механическое пульсирование немецкой электронной музыки они сыпали генералами, особо уполномоченными и бывшими вторыми заместителями районного исполнительного комитета. Они так и не заметили, что их подопечные разбежались.
Диана бросила назад быстрый взгляд. Болтают. Потом обвела взглядом окна. Всё чисто. Кто хотел, уже насмотрелись на Ламборджини и вернулись к обычным делам.
Кель достала из-за полы пистолет, и, не сбавляя шаг, сняла с предохранителя.
Барсучонок побежал.
VI. Запрещённый ролик
Это случилось год назад.
Надо сказать, что в 1998 году Интернет в нашем городе был очень медленным. Чтобы скачать две-три песни в mp3, нужно было сидеть целый вечер. А дисководов для записи CD-R не было даже в элитной тринадцатой гимназии.
Впрочем, в обычных школах тогда не было и интернета.
Поэтому большие файлы носили по-старому, на дискетках.
И вот однажды зимой Геннадию Степановичу потребовалось срочно передать в двадцать первую школу что-то очень большое и важное. Это что-то занимало шесть дискет. А нести должен был Барсучонок. Его как раз утвердили лаборантом.
Дискеты были трёхдюймовые и разноцветные: жёлтая, красная, зелёная, ещё зелёная… Геннадий Степанович убедил директора, что именно яркие, разноцветные дискеты нужны для педагогики будущего.
Барсучонок отправился в путь.
Стоял промозглый зимний день. Снег подтаял, ботинки прилипали. Барсучонок, однако, был абсолютно счастлив.
Выходные он обычно проводил за компьютером. Но пользовался любым шансом, чтобы побродить по городу вместо школьных уроков.
Вот и кольцо перекрёстка с замёрзшей клумбой посередине. Здесь заканчиваются Тигли и начинается Московский район. На той стороне дороге — сплошная застройка девятиэтажками.
Нужная школа спряталась там, во дворах. Барсучонок зашлёпал через пешеходный переход. Вчерашний снег казался серым, словно газетная бумага. И таким же серым, газетным было всё вокруг — небо, дома, машины и люди в тяжёлых куртках.
Двадцать первая школа была самой обыкновенной. У неё не было охраны и даже калитка не запиралась. Барсучонок вошёл в сумрачный холл, сбил с ботинок снег, сдал куртку в гардероб и пошёл на второй этаж.
Урок информатики шёл полным ходом. Дети увлечённо рубились по сети в Duke Nukem. А за компьютером преподавателя сидел…
Вот это сюрприз!
…сам Алукадр Тришин!
— Ты что здесь делаешь? — спросил Барсучонок.
— Как видишь, играю.
А пока Алукард играет, у нас есть время немного про него рассказать.
Конечно, по паспорту он никакой ни Алукард, а Максим. Но Максимов много, поэтому Алукард.
Алукарду Тришину шестнадцать. Он очень готической, и знает наизусть весь «Пикник», «Агату Кристи», поздний Tiamat, The Cure и Lacuna Coil.
Правда, всё впечатление от этих познаний портит его лицо. Оно у Алукарда совершенно нетипичное для байронического героя — здоровенное и красное, оно напоминает помидор. Поэтому и кажется, что несмотря на длинные волосы, чёрную одежду и серебряную пентаграмму на груди, Алукарду всё-таки не до конца знакомы космическая скорбь и кладбищенская романтика.
Шохина как-то сказала, что в её собаке больше готики, чем в Алукарде Тришине. На что Барсучонок ей ответил, что через десять лет Алукард будет собирать стадионы или завалит прилавки своим мощным творчеством. А собака как была собакой, так ей и останется.
С Алукардом Барсучонок познакомился в музыкальном отделе нашего универмага. Никто не помнит, кто из общих знакомых связал их вместе. Может, Шохина, а может, Siouxsie & the Banshees. Шохину Алукард грозился прибить. Поэтому пусть это будут Siouxsie & the Banshees.
Тришин немного завидовал Барсучонку. Вида не подавал, но завидовал. Алукард занимался рунной магией и тоже хотел учиться в оккультной гимназии.
И вот он собственной персоной сидит за компьютером в восьмой школе. Барсучонок, конечно, знал, что юный гот живёт где-то здесь. Но о том, что он учится в восьмой, узнал только сейчас.
Пришёл учитель и прогнал Алукарда. Барсучонок вручил учителю дискеты и тоже засобирался. Вышел в коридор наткнулся на Тришина.
— Ты на уроки не пойдёшь? — спросил Виктор.
— Нет. Мне нужна твоя помощь.
— Отмазку придумать?
— Нет! У тебя есть что для обмена?
— Допустим, есть.
— Дин раздобыл диск с невероятно запрещённым фильмом. От него вся Америка в ужасе.
— Ты же знаешь, я не фанат.
— Зато я фанат. Я не успокоюсь, пока эту жесть не увижу. Поможешь?
Барсучонок решил помочь. И они отправились к Дину.
Как уже было сказано, в те времена даже записать диск было проблемой. А Youtube не существовал даже в проекте. Всё ценное сохраняли на жёсткий диск. Но даже жёсткие диски были совсем тесные, на пару гигабайт, и так и норовили закончиться.
Поэтому всё полезное обменивали. Если кто-то покупал игру, то её тут же ставили себе все его знакомые и одноклассники. Идеально, если игра шла без диска. Если оказывалось, что нет, ты играл два-три дня, а потом сохранял содержимое диска в отдельную папку. Потом ты искал сведущего человека вроде Барсучонка, и он заводил тебе виртуальный CD. Неудачники, у которых не было знакомого Барсучонка, играли два-три дня, а потом удаляли с истекающим кровью сердцем.
Дин жил в двух кварталах от школы, в новенькой жёлтой высотке. Она считалась престижной, несмотря на соседство с тюрьмой.
Это был невысокий, ниже Барсучонка, деятель лет двадцати трёх. По паспорту он был Денис Петров, но все называли его Дином. Денисов много, Дин — один.
Никто толком не знал, чем на самом деле он занимается. Мама Барсучонка помнила, что раньше, когда он ещё был без пирсинга, Дин учился в нашем университете на факультете иностранных языков. Он проучился целых три года. Сам Дин не отрицал свою учёбу, но и не предавал ей большого значения.
Он нигде не работал. Поэтому у него было много времени на пьянки и творческие планы.
Все друзья знали, что Дин — человек знаменитый. Например, он вместе с известным клавишником-раздолбаем Рыжим создал группу Б. У. К.А. (Безумные Ублюдки Крушат Аппаратуру). Барсучонок посоветовал им назвать первый альбом «Дурное влияние Дина и Рыжего». Дин согласился и заранее объявил, что на альбоме будет только одна песня, плюс двадцать бонус-треков.
Уже второй год они вроде бы что-то записывали, хотя ни одной записи так никто и не услышал. Не было даже ни одного концерта.
— Ну я же ни на чём играть не умею, — объяснял Дин, когда его спрашивали, когда концерт. Поэтому альбом запишут на компьютерных синтезаторах. Что касается Дина, то он будет петь.
Но даже задолго без альбома Дин был знаменит. А чем он был знаменит, не знал никто. Его слава была настолько велика, что уже не нуждалась в содержании.
— Не могу работу найти, — пояснял он, — Наверное, не надо искать. Надо, чтобы она сама меня нашла.
Дин открыл дверь. В руке у него была бутылка пива.
— Проходим.
Отец Дина владел половиной обувных магазинов нашего города. Так что квартира у него была просторная, трёхкомнатная. Там Дин мог целый день сходить с ума в своё удовольствие.
— Пиво будете, школьники? Одна бутылка на двоих, учительница не заметит.
— Мы насчёт того диска пришли, — сказал Алукард.
— Какого диска?
— С жестью.
— А что взамен?