Бесплатный фрагмент - Карта Памяти

true ingenue

Она просыпается в скомканной темноте

предрассветной, взбивает квадрат подушки.

Одевается, прислонившись к стене, затем —

слушает радио, как трескотню подружки.

В фоторамке отец, завещавший упрямый взгляд.

Рядом с ним она верит, что смерти нет.

О родителях — как о живых, когда ей звонят

из НИИ, где работал отец. Водит пальцами по стене,

такой тонкой — услышишь не только живых,

но и почивших. В четверг у неё дела:

бродить по окрестным паркам среди седых

дубов, кипарисов и дзелькв, пока жизнь-игла

не соскочит с заслушанного винила

под названием «ночь». Ей по душе молчать,

покусывать губы, смеясь, проливать чернила

в исписанную лет двенадцать назад тетрадь.

Уходя в бакалею, она оставляет свет

в каждой комнате — верит, что провода

загниют без любимых вольт. Покупает две

булки чёрного, задерживается у пруда,

чтобы одной из двух покормить лебедей

и уток, которые все не летят на юг.

Неужели им нравится у людей?

Проверяет сдачу в кармане брюк

и идёт три квартала взглянуть на знак,

полюбившийся больше других. Зоопарк, бистро

с кухней ушедшего века — здесь продают табак-

мимо площади, где обличают строй.

Домой возвращается медленно. Сизые фонари,

точно отряд ухажеров, не сводят глаз,

освещают путь до входной двери

и дожидаются, чтобы ночник погас.

Под утро и сами смыкают глаз. А она опять

беспокоится, стонет, постели не узнает —

и не может уснуть, как не может понять,

что такое счастье, и кто его раздаёт.

out of time

Вне времени. Сломаны все часы,

и стрелки идут ко дну. Не осталось

тех рек, что будут меня нести.

Полночь близко. Наверное, показалось.

Плесну на два пальца, сниму усталость.

А, может, так проще встречать рассветы?

Кто-то опять замышляет шалость

под мантией брошенной вверх кометы.

Не слышу ни звука- отвечу джазом

пустых стаканов на душной кухне.

Включить плиту и наполнить газом

скафандр, который от желчи пухнет?

Остаться в строю? (Пусть гарцуют толпы,

пока в их дома заползают змеи)

Ответа нет. Только ртутный столбик

глаза мне напомнит принцессы Леи.

Открою ставни, впуская воздух, —

повсюду квадраты пожарных лестниц.

Я и Вселенная. Все серьёзно.

У нас любовь. Остальное — песни.

Так пусть взбегают из строчек волны

по крышам. В небо. Где сонный Будда

едва ли эту нирвану вспомнит,

когда на кухне наступит утро.

paper song

Так здорово ходить по краю,

не знать ни одного секрета,

и проводить в предместьях рая

все лето.

Шататься по окрестным барам,

глядеть, как ночь горит над морем,

в лицо смеяться перегаром

авроре.

Бездумно впитывать сериалы

о всем на свете, кроме бога.

Субстанции и материалы

не трогать.

И быть самим собой. А впрочем,

притворство не порок, но бремя.

Смотреть ночами, как хохочет

время.

Однажды стать похмельной сагой,

а перед тем — дойти до точки.

Но не оставить на бумаге

ни строчки.

pinch on

«Под брусчаткой пляж!» и следы не песке.

Там, где не ступала твоя нога,

там баржи виднеются вдалеке,

и воют асфальтовые берега.

Ни капли пинчона в моей крови,

попробуй на вкус — вот тебе глоток.

Я стал взрослее — смотрю ТиВи

и отвечаю на каждый звонок.

Бросаю взгляд исподлобья на

промокший берег Москвы-реки.

«Под брусчаткой пляж!» мне ещё вина

из теплых пальцев твоей руки.

Приди ко мне, когда город спит,

а всякий грешник берет тетрадь

и о чем-то праведном говорит,

обещая себе никогда не врать,

не спать, и смотреть, распахнув глаза,

как старая баржа уйдет в моря.

Однажды время шагнет назад.

Мы рухнем в детство, ему вторя.

На эоловой арфе сыграй мне джаз

негритянских улиц. я буду пьян,

потому что город не знает нас,

до тех пор пока не найдет изъян

в этой песне. мы — это только миф

под брусчаткой из нескольких тысяч лет.

И когда нас с тобой унесет прилив,

на песке останется чей-то след.

subway note

Кофе возьмешь на заправке,