Было это ни давно, ни недавно. Ни далёко, ни близко. А в том самом королевстве, где король по улицам голым гуляет, по лесам разбойнички шныряют, и в стойлах коровы по человечески разговаривают
Говорить-то эти коровы умеют, но при людях помалкивают: мало ли, сболтнешь что умное — а хозяин обидится. Люди ведь в том королевстве сплошь неученые, словом: ни бэ, ни мэ, ни кукареку.
Однако жила в одном селении девушка, звали ее Эльза. И славилась она не красотою, а своим необычайным умом.
Вот у простых людей мысли то блохами скачут, то табунами несутся. А у Эльзы — другое дело: мелькнет мысль — и уже вторую подтягивает, вторая — третью подгоняет, третья — четвертую оседлала, и понеслось! Недаром к Эльзе за советом со всей округи шли: на любой вопрос у нее — десять ответов.
А по соседству с мудрой Эльзой жил Ганс, ну дурак дураком! В его голове сроду ни одна мыслишка не задержалась. Однако же Ганс и Эльза, которых разделял лишь забор их огородов, ладили меж собой по-соседски с самых младенческих лет.
Где ум — там и большое хозяйство. Матушку Эльзы давно Бог прибрал, так что работать девушке приходилось не покладая рук.
В то утро с рассветом на скотном дворе богатого дома Эльзы как обычно закричал петух, заворковали голуби, закудахтали куры, замычала корова, загоготал гусь.
А в бедном доме Ганса стояла тишина. Матушка его овдовела уж много лет как.
— Эльза! — это ее отец кличет, проснулся, значит.
Эльза в огороде — крадется вдоль забора. На ней рабочий передник, волосы под чепцом, а в руках кувшин с молоком.
— Ганс! — это его матушка зовет, сварила картошку на завтрак.
А Ганс, зевая и потягиваясь, идет с другой стороны забора, отодвигает в сторону деревяшку и принимает из рук девушки кувшин.
— Доброе утро, Ганс.
— Здравствуй, Эльза, — улыбается парень, хоть он и глупая башка, да краше его во всем королевстве нету, — Как спалось?
И Ганс начинает большими глотками пить молоко: бульк, бульк. А Эльза будто ждала его вопроса.
— Опять глаз не сомкнула.
— Опять?
Ганс хоть и слышал каждое утро одно и то же, все-таки удивился. Ведь сам-то он засыпал быстро. Хлоп на подушку — и сразу в храп.
— Как подумаю — вот она я, вот мой дом, вот моя кровать, вот мой гребешок, которым я каждый раз расчесываю волосы. Вот моя свечка. А ну как я ее задую… — вздыхая, говорит Эльза.
— И?
— А ну как лягу спать…
— Ну?
— А ну как усну крепко-крепко…
— Ох! — Ганс так увлекся, слушая Эльзу, что последние струйки молока потекли по его подбородку.
— И кто знает — когда я проснусь, буду ли это опять я… — говорит Эльза и передником утирает лицо Ганса.
— Ох, ну, Эльза, ну ты и… умная! А я бы ни за что не додумался… Надо же… Сплю каждую ночь так, что стены трясутся… И ни разу не подумал — я это просыпаюсь, или уже не я…
И тут снова доносится отцовский крик:
— Эльза!
Эльза быстро берет у Ганса опустевший кувшин и шепчет ему быстро-быстро:
— Хорошо, что ты молоко выпил. А то постоит — прокиснет… прокиснет — а есть простоквашу некому… а буду делать творог — налетят вороны… а налетят вороны — накаркают беду… а…
— Эльза! — крик отца все ближе.
— Здесь я, батюшка!
Эльза бегом несется вдоль забора, выбегает с огорода, заскакивает во двор. Отец на крыльце стоит, лицо полотенцем утирает — умылся
— Ты опять всю ночь свечку жгла? — ворчит отец, — Не напасешься!
— Ой, батюшка, не браните меня! — вздыхает Эльза, — А если б я уснула, да так крепко, что утром бы себя и не узнала, как бы вы поняли — я все еще Эльза — ваша дочь, или другая…
— Ох, и умная же ты, Эльза, — говорит отец, — Только вот из-за твоего большого ума никто тебя замуж-то не возьмет. Ладно, солнце уже поднялось, ты корову подоила?
— Подоила.
— Кур накормила?
— И кур накормила, и козу на лужок отпустила, и коня на реке помыла… Ой!
— Что с тобой? — пугается отец.
— Ой! Ой-ой-ой! — хватается за голову Эльза, — Козу-то я на луг отпустила… А вдруг она там одна загрустила? Лежит на траве, скучает, того гляди — отощает!
— Тьфу ты, пропасть, слышать больше этого не могу! — говорит отец и уходит в дом.
Эльза снова печально вздыхает — и только-только собирается думать, отчего батюшка в это утро такой сердитый да хмурый, как из-за ворот ее кличет Ганс:
— Эльза…
Эльза тут же к Гансу за ворота выходит. А он на нее во все глаза глядит — и улыбка до ушей.
— А я бы тебя слушал и слушал! Так ты чудно говоришь, так все умно… А скажи-ка, Эльза…
— Что, Ганс?
— Вот ты опять молока надоила и меня напоила… Что бы это значило?
Эльза вдруг как вскрикнет:
— Ой!
Да как руками всплеснет…
— Ой-ой-ой!!
Испугался за девушку Ганс, руки подставил — вдруг в обморок упадет?
— Эльза! Да что с тобой?
— Ой, милый Ганс! Молока надоила. Тебя напоила. Это значит… Что я тебя полюбила!
Теперь пришел черед Ганса руками всплескивать:
— Ой!
А Эльза-то уже дальше свою мысль гонит:
— Ой… полюбила… Полюбила… Ой! А коли так — то и ты должен в меня влюбиться!
— Дак я… дак я… Я это… Я давно уже в тебя влюбился, Эльза…
Тут за ворота выглядывают корова и конь…
— А потом — на мне жениться! — договаривает Эльза.
Ганс от радости себя по лбу — хлоп!
— Жениться! Да я хоть сейчас! Жениться! Ой! Побегу умыться…
Корова и конь переглядываются: им явно было что сказать. Но недаром говорят: молчание — золото. А Ганс-то уже побежал, побежал со всех ног к своему дому…
— Стой! — кричит ему Эльза.
Ганс развернулся и в три прыжка опять рядом с ней оказался.
Вздохнула Эльза тяжело, Ганс сразу встревожился.
— Мой батюшка скажет — нет у него ничего за душой!
Парень почесал свой льняной затылок, наморщил лоб.
— Точно. Он так и скажет, Эльза! Что же делать? Вот я только что под собой не чуял ног… А теперь голова — как чугунок!
Заплакала Эльза, зарыдала.
— Ох, не быть нам с тобою вместе! Ой, не быть мне твоей невестой…
Корова и конь опять переглянулись, за воротами скрылись. За ними следом и Эльза во двор ушла.
Ганс стоит, думает, голову чешет да бормочет: «Что же делать? Эх, мне бы такую умную голову, как у Эльзы. Я бы обязательно придумал что-нибудь»…
Из ворот его дома выглядывает мать:
— Ганс! Сколько тебя звать!
— Меня звать — Ганс! — говорит парень и вдруг в точности как Эльза руками всплескивает, — Ой. Я это или уже не я? Матушка?
Парень к матери подходит, в глаза ей глядит. А та уж давно свыклась с его чудачествами.
— Матушка! Я это или не я, скажите? Внимательно на меня смотрите!
— Ганс, да ты в своем уме? — усмехается мать.
Пугается еще пуще Ганс:
— Вот! Я так и думал. Проснулся — и не в своем уме! А в чьем же?!
Тут мать обнимает его: хоть он ростом и вымахал в три аршина, а для родной матушки как был, так и есть — детина.
— Перестань, мой мальчик. В своем, в своем, ты у меня с детства такой… чудной.
Всхлипывает Ганс.
— Что стряслось? Говори. Не тяни!
— Жениться хочу. На Эльзе. Такая она умная, такая красивая…
Покачала мать головой.
— Э-э! Умная. Красивая. А отец-то — кто? Первый богач на деревне. Не отдаст он ее за тебя. Нипочем не отдаст. И думать забудь.
Нахмурился Ганс.
— Эх, мамаша, мне коли на ней не жениться, путь один: в речке топиться.
Хоть и неученая была у Ганса мать, но смекалки ей было не занимать.
— Вот что, сынок! — сказала она, — Ты пойди и наймись к нему работником. Эльза-то одна на хозяйстве разрывается. Будешь стараться, как знать, может, и выслужишь себе счастье, может, и отдаст он за тебя дочку.
Ганс на радостях мамашу в охапку сгреб.
— Да вы почти такая же умная, как Эльза.
И побежал парень к дому соседа-богача, вошел за ворота.
— А тебе бы ума чуток не помешало… — вздыхает мать и домой в свой бедный домишко возвращается.
А в хлеву у Эльзы свинья и гусь играли в шахматы. Я же вам говорил, что в этом королевстве животные были куда умнее людей
Вот в хлев входят корова и конь, оба расстроенные. Корова, как всегда, пошла стресс сеном зажёвывать, а конь за газету взялся.
— Чего только не напишут! — покачал головой конь.
— Если это не повредит пищеварению, почитайте вслух. Может, газета отвлечет меня от грустных размышлений, — меланхолично сказала корова.
— Да, почитайте! — откликнулись от шахматной доски свинья и гусь.
И конь начал читать:
— Пять кур выщипали себе все перья и погибли из несчастной любви к петуху. Сначала они хотели показать, кто из них стройнее, а потом передрались, переклевали друг друга, и хозяевам пришлось сварить из них бульон. Тем более что уже не понадобилось и ощипывать.
— Какая дикость, — сказала корова, — Уж ежели тебя кто полюбит, так уж точно не за фигуру.
— Полная чушь, — подтвердил гусь, — К тому же я слышал, что все было совсем не так.
— А как? — хрюкнула свинья.
— Просто вчера вечером курица обронила одно перышко, и вот поди ж ты — утренняя газета уже превратила это ничтожное событие в криминальную драму. Чушь. Чепуха.
— Так куры живы? — спросила корова.
— Лучше бы они попали в суп! — заявила свинья и снова хрюкнула, — Тоска…
— Отчего это в суп, уважаемая? — поинтересовался конь.
— Оттого! — грубо сказала свинья, — Оттого, что лично я их презираю. Весь их род — сплошной позор.
— Эдак вы, может, и не одних только кур презираете? — спросил гусь.
— Подумать только, выщипать себе все перья! — возмущенно захрюкала свинья, — А — зимой? Как придут холода? А? То-то же.
— Так ведь неправда, — гоготнул гусь.
— А похоже! Похоже на правду, как ни крути. Рано или поздно им все равно — в суп.
— Так и вас, уважаемая, пустят к Рождеству на колбасу! — заявил гусь.
Свинья аж подпрыгнула, едва не рассыпав шахматы на доске.
— Свинство — этакое в лицо говорить! Ведь и вас кормят-то — на убой. Поди, все орехами! То-то вы такой жирный да гоготливый!
— Шах! — сказал гусь и передвинул ладью.
А свинья все не унималась:
— Нда-с, сударь! Вместе будем Рождество встречать. Вы — на одном блюде, я на другом…
На минуту в хлеву стало тихо. Конь и корова с сочувствием смотрели на двух пригорюнившихся игроков.
— Не надо о грустном, — промычала корова, — От этого у меня пропадает аппетит. А корова без аппетита не дает молока. А если корова не дает молока, то хозяин начинает думать, что она зря занимает место в хлеву. А если уж он начинает думать…
— Стоп! — фыркнул конь, — Вы сейчас напомнили мне Эльзу.
— Да, да, — вскричали гусь и свинья, — Не напоминайте! За день так от нее устаешь!
Корова пожевала сено и тихо промолвила:
— Жаль девушку.
— Почему? — спросил гусь.
— Много думает, — пояснила корова, — Мысли у нее в голове растут как трава после дождя. А потом — новые лезут, а потом еще и еще…