Как я был...

Об авторе

Геннадий Комиссаров родился 19 сентября 1951 года в семье рабочих. Закончил 8 лет школы, потом техникум и два курса Ленинградского института авиационного приборостроения. Создание семьи и рождение ребенка заставили бросить учебу и идти на заработки. Во время службы в армии был радистом и играл в духовом оркестре. На гражданке сначала работал на военном аэродроме, затем несколько лет в Пулковской обсерватории. По работе часто ездил в многомесячные командировки в горы Памира. Там совершенствовал в себе литературный талант. В последние годы XX века стал осваивать новые технологии и системы безопасности, открыл собственное дело. Но неизменно среди безмолвных технических новинок находил вдохновение, чтобы порадовать родных и друзей очередной поздравительной песней или шутливым стихом. А вот проза всегда была чем-то очень личным и сокровенным.

Прочитав эту книгу, многие откроют для себя нового писателя: остроумного, нетривиального, очень внимательного и честного. И что немаловажно: большинство ранних рассказов удивительным образом переносят читателя в брежневские времена и поэтому старшим поколением читаются с легким привкусом ностальгии. А молодежи будет полезно узнать, как жили в Советском Союзе обычные трудовые люди.

Стихи

К нам на завод приехал генерал!

Я в жизни не всегда все понимал.

Четвертый день у нас в цеху аврал.

С кран-балки пыль стираю, рукой водить устал,

К нам на завод приедет генерал!

Начальник цеха — наш родной отец —

Народ в конторке у себя собрал:

«Прошу, усвойте четко наконец,

К нам на завод приедет генерал!

И значит, так:

Цветочки на окно,

И в белый всё покрасить.

В мой кабинет трюмо,

Ну, и картинами украсить.

Работу в сторону отставить —

Подождет металл,

К нам на завод приедет генерал!»

В столовой приготовлены давно

Хрусталь, салфетки, розовый бокал,

Икра, балык, отличное вино…

Не может без банкета генерал.

Он ведь за тем приедет,

Зачем же пыль стирать?

И нету лишних денег,

Чтоб галстук покупать.

Но распоряженье строго:

При галстуках всем быть

И в халатах белых, новых —

Пусть смотрит на наш быт.

Покрашена трава

В зеленый цвет естественный,

По-новому метла

Метет в момент ответственный.

Дома мылся-брился и даже недоспал,

Но в цех с утра явился, как на карнавал.

И тут нам сообщают (все-таки какой нахал!):

К нам в гости не приедет хваленый генерал.

И по секрету: у него

Как будто печень заболела.

А нам-то что? Нам все равно.

Какое наше дело?

Начальник цеха — наш родной отец —

Народ в конторке у себя собрал:

«Прошу, усвойте четко наконец,

К нам в гости не приедет генерал.

И значит, так:

Цветочки все в ведро,

Даю добро все пачкать,

На склад снести трюмо,

Картины мне на дачку,

И за работу поскорей —

Кончается квартал,

Кто ж нам заплатит за внеплановый аврал?»

Но генерала долг зовет

И впечатлений смена,

И крупных возлияний ждет

Набухнувшая вена.

Я не шучу и не шутил,

Но вот он, непредвиденный финал:

Когда весь цех в дерьме ходил,

К нам на завод приехал генерал!

Монахова канава

На Диком Западе, в каких-то Штатах, где-то

Придумали такую ерунду:

Бросай монету, автомат за это

Тебя ободрит — хлопнет по плечу.

Мы ж не приемлем буржуазную заразу,

Нам что попроще, но чтоб без обману,

Коль жизнь такая гнусная, так сразу:

Два пузыря — и на Монахову канаву.

Канава, безусловно, всех нас примет,

И обогреет, и усталость снимет.

Сомненья были, а теперь их нет —

Приняли по стакану, понюхали букет.

Как хорошо, и дышится свободно!

Одна природа только к нам и благосклонна.

А в четырех стенах хиреет человек,

Жаль, все равно домой идти придется — на ночлег.

К вопросу о душе и счастье

Продал душу свою я

За вечное счастье.

Торговаться не стал —

Чудо сделка такая:

Обменял, не моргнув,

Лихолетье с ненастьем

На покой,

Выпадала судьба мне иная…

Я уже без души

В безвоздушном пространстве,

В глупой радости тело

Размякло в тиши.

Хорошо пребывать

В безмятежнейшем трансе,

Хорошо не иметь

Бесполезной души.

В душных метр на два

Мне нисколько не тесно.

Это ж счастье какое —

Лежать без нужды.

Но зачем мне сказали

Те, которым известно:

«Слушай, парень, ведь счастье —

Состоянье души…»

Жжет вопрос — в чем не прав?

Жжет, понятно, не очень:

Нет души у меня,

Но нуждаюсь в прозрении.

Вывод есть —

Деловит, рассудительно точен:

Понял слишком буквально я

Первичность материи.

Обидно

Башка трещит,

Во рту противно.

Чуть оступился —

И вот те на!

Жена ворчит:

Мол, как тебе не стыдно?

Обидно,

Видно

Мне не дождаться,

Когда будет тишина.

Кино

Производственная тема — сущий клад для режиссера:

Нет с костюмами проблемы, и можно быстро снять

Жизнь огромного завода — от уборщиц до вахтера,

И директора со свитой показать.

Пишется сценарий — серий будет пять,

Очень много в фильме надо рассказать.

После тяжелой смены что делать? Все равно!

Взяли две бутылки и пошли в кино

С корешом Васяткой культурно отдохнуть,

А в зале время не теряли, в сюжет сходу вникали

И закусили — чтобы не уснуть.

Так, все на месте вроде, значит, будет толк:

Деловой директор, умница-парторг.

Бессонницей страдают, думают за всех…

И вот вам ложка дегтя: пройдоха проник в цех.

В цех по производству ценного сырья,

И всем бы возмутиться, но пока нельзя.

Бригадир Жестянкин — положительный герой —

Совсем дошел до точки, ходит сам не свой.

Все думает, гадает — в чем причина зла?

А пройдоха время не теряет и бригадира увольняет.

За что? Как алкаша.

Во как сильно сюжет закрутился —

Без полбанки и не понять ничего.

Мой друг Васька с испугу взбесился

И кричит: «Ну совсем как в кино».

Только зря проходимец тот радовался,

Он забыл, что ведь серий-то пять.

И в четвертой уже он добаловался,

Ну, а в пятой аж начал икать.

Получил по заслугам иудина,

Бригадир вновь в цеху, молодец!

Надо выпить, где наша посудина?

Вот такой вот счастливый конец.

Фильм прошел, ну что сказать? Все довольно мило,

Только вот я посмотрел, и меня ********

Кто чем машет?

Мысли у меня такие ясные,

Руки у меня такие грязные.

Все машу кувалдою-кувалдочкой,

Намашусь — поем, посплю и сказочной

Называю жизнь свою —

И опять машу, машу.

Дегтем поливаю мысли ясные,

Мою руки, а они все грязные.

Даже сплю теперь уже с кувалдочкой,

И почти не ем, но все же сказочной

Называю жизнь свою —

И опять машу, машу.

Затуманили дурманом мысли ясные,

Добела отмыл я руки грязные.

Не машу теперь кувалдочкой,

А хожу при галстуке и сказочной

Называю жизнь свою

И совсем не тем машу.

Басня про идиотов

С юных лет поем мы в этом хоре.

«Раз» говорят — так мы разинем шире рот.

Стоп! Кто с похмелья вдруг запел в миноре?

Взмах дирижерской палочки — и вот

Все голоса звучат, как полагается, в мажоре,

А кто не так запел, конечно, идиот!

Хотя позвольте, как же так, его отлично знаю.

Я вместе с ним пришел на наш родной завод.

Но дирижер кивком холодным: «Понимаю,

Ведь вы, должно быть, тоже идиот!»

Вмиг оттащили, наказали, покарали.

За что? Тут ясно, и не надо слов…

А неглупый товарищ, пока рты разевали,

Ловко втиснул свой голос в стройный хор голосов.

Разговор со светилом

«Почему мяса нет?» — шептал народ.

Кто кричал — тех отвели за поворот.

На проспекте стояла довольно мрачная толпа

У магазина под названьем «Мясо. Колбаса».

А медицинское светило популярно объяснило:

«Мол, это бред, что вам другие говорят.

Я на кроликах проверил и теперь скажу правдиво,

Вывод ясен, однозначно: мясо — это яд!»

Вот те на, что говорят люди знающие.

Кстати, в мясе толк понимающие.

Да Бог с ним, с мясом, и потом —

Со спиртом проще, чем со скотом.

«Но ведь водка — это ж яд», — ловлю себя на мысли я,

А светило мне: «Вопросу рад,

Но про водку — это сказки для ребят,

Короче, просто фикция».

Вот те на, что говорят люди знающие,

Кстати, в водке толк понимающие.

Да Бог с ней с водкой, она в цене,

Это ж какая прибыль в госказне?

Но я и мясо люблю, и водку:

Стаканчик пропустишь,

Мясом закусишь,

И делаешь это в охотку.

О грязных

Ухмылки в сторону,

Восторг на лицах!

Подобно стону,

Рвется в мышцах:

То наверх скопом лезут,

Важные, грязные.

Наградою тут

Почести разные.

Кто погрязней — забрался первым:

Чистюли ведь испачкаться боятся.

Не надо белым быть, а лучше серым:

Поболе простоты, поменее стесняться.

Забрался и вцепился,

И получил сполна,

С нахрапу клещом впился,

Чтоб не смела волна.

Кто лезет — затоптать,

Камнями закидать,

Веревки перервать

Или на горло встать.

Кто погрязней — он будет первым:

Чистюли ведь испачкаться боятся.

Не надо белым быть, а лучше серым:

Поболе простоты, поменее стесняться.

01.07.1981

До рассвета

А я до рассвета

Мысли раскидаю вслух

В бреду жестоком.

Ну, а до заката

Буду собирать опять

Одну к другой по крохам.

В жизнь пришел как в гости,

В том моя беда.

Горести по горсти

Зачерпал до дна.

Пухом сыпет сверху

Комьями земля —

Бросили по горсти

В могилу мне друзья.

Потерянный вечер

Обида через край — с досады зубы тер.

Сегодня день пришлось закончить ссорой:

Смотрел футбол, но что-то не учел,

Мне предложили вдруг свиданье с Терпсихорой!

Переключили программу и знать не желают,

Как наши герои голы забивают.

Пытаюсь убедить: «Дешевенький сюжет,

А там атаки скоростью горят».

Но все упорно смотрят на балет

И про футбол с усмешкой говорят!

Переключили программу, и меня уверяют,

Что наши герои лишь голы пропускают.

Да, все напрасно, разве их проймешь?

С «Динамо», мол, играют нынче с форой.

Сказать такое… Мне… Но врешь!

Я рассчитаюсь с этой Терпсихорой!

Еще бы:

Переключили программу, а сами даже не знают,

Какие команды сегодня играют!

Футболисты

Мир разделен на две неравных части,

Но это изменить уже не в нашей власти

И даже не резон!

Кромсаем с потом стриженный,

Ухоженный, прилизанный

Зелененький газон.

Футболисты!

Вера в нас нас укрепляет.

Футболисты!

Есть надежда на успех.

Футболисты!

К нам любовь ваша взрывает,

И долгий мы искупим грех.

Мы будем чемпионами — сомнений в этом нет!

Пусть золотом засветится страны авторитет,

И мы к плечу плечом

Работаем все яростно,

Жонглируем безжалостно

Кругленьким мячом.

Футболисты!

Вера в нас нас укрепляет.

Футболисты!

Есть надежда на успех.

Футболисты!

К нам любовь ваша взрывает,

Докажем там — мы лучше всех!

С прибрежных камней смыт волною песок…

С прибрежных камней смыт волной песок

Уверенно, даже красиво.

Я выбрал одну из немногих дорог,

Которая не пройдет мимо

Тех аллей, тех садов, где ты бродишь в тиши,

Чуть грустя и не думая даже,

Что кому-то вдруг снятся похожие сны

И песок смыт волною на пляже.

На солнечных липах желтеет листва,

И клены вовсю полыхают.

Всем рвущимся сердцем стремлюсь я сюда.

Плевать, что меня не пускают.

Разобью все преграды и вихрем ворвусь

В тихий сквер, где таишься одна.

И скажу: «Не к лицу тебе тихая грусть»

И что желтеет на липах листва.

18.06.1981

Поход 5–7 июня 1981 года

Груз с плеч долой! Да здравствует природа!

Не зря проделан столь далекий путь.

Вот лес, вот речка, прекрасная погода.

Теперь, пожалуй, можно отдохнуть.

Коля дров притащил

И костер запалил,

Крючок рыбу ловил,

Кто-то воду носил.

Я присел у костра, ох, устал, нету сил,

А Цветков, паразит, вторую литру допил.

Ох, у каждого дела по интересу,

Кому для головы, кому для рук.

Как отдохнем, спасибо скажем лесу.

Сюда вернемся мы когда-нибудь.

05.06.1981

Участь

В цехе день волненья:

Умер токарь один.

Он сверхурочил в воскресенье,

Да, видно, не хватило сил.

Он проработал тридцать лет,

А дальше вот не смог.

И выставлен его портрет,

И в проходной повешен некролог.

Прошло всего два дня,

А у станка его уже другой,

К чертям сомненья шлет.

Всего два года за спиной,

Но его такая ж участь ждет.

09.06.1981

Дождь по крышам

Дождь по крышам бесится,

Хмурый взгляд с небес,

Что ж, в пути мне встретится

Лишь понурый лес.

Капли все по шее катятся,

Тяжелы и холодны,

Но меня непременно хватятся

И в погоню пустится должны.

Расползаются ноги врозь

В липкой грязи дорог.

Кто-то шепчет мне в душу: «Брось,

Погляди, ты промок и продрог».

Но только стиснуты зубы до боли:

Замолчи, не проси!

Очень хочется мне, чтобы зори

К сроку утром взошли.

Грязь в лицо, но сомнение брошено:

Я хриплю, я не сплю и не ем,

Столько грязи в душе натоптано,

Не очистишь совсем.

Поутру всё взойдет без меня,

Впрочем, станется, может и нет,

Свои мысли от дела храня,

Не увидишь рассвет!

16.07.1981

Нерадивый муж

Все дальше ухожу от жирной черноты,

Все чище на душе, но почему ж

Все рады, но не рада ты?

Теперь считаюсь — нерадивый муж.

«Вот если б приносил ты три зарплаты,

Стирал, готовил, не просил бы жрать,

И жили б мы — как будто не женаты,

Т.е. не мешал бы спокойно ночью спать, —

Тогда, конечно, отчего ж, нетрудно,

Тебя примерным мужем назову,

А если тебе, милый, станет дурно, —

Лекарство выпить дам и тем спасу».

Усвоил мысль — и сдуру вмиг я приступил пахать,

А сдуру можно даже кое-что сломать.

Еще не начал, но начну я кровушкой харкать,

Наступит утро хмурое, и не смогу я встать.

И вот, когда забрезжила заря,

Я прохрипел с болезненной икотою:

«Дай отдохнуть, устал работать я».

Она ответила: «Я тоже ведь работаю».

Все встало на свои места,

Мысль облачилась лицемерной миною,

Как в омут головой — та мысль проста:

Всегда я буду для нее скотиною.

«Считаю я, — сказала она мне, —

Мы лето это проведем на даче,

А посему придется вкалывать тебе».

Но я считаю несколько иначе.

Все дальше ухожу от жирной черноты,

Все чище на душе, но почему ж,

Все рады и не рада ты?

Пускай считают — нерадивый муж.

06.07.1981

День святого Валентина

В нашей жизни сплошные кругом чудеса:

То вдруг женишься сдуру,

То укусит оса.

Вот меня, для примера, вчера посетил

Лучший друг всех влюбленных —

Святой Валентин.

Посидел за столом, помолчал, покурил,

А потом под грибок стопаря пропустил.

Развязался язык — и полилась вода:

— Ты влюбленный?

— Да нет.

— Хочешь быть?

— Никогда.

Нафига мне любовь?

С ней расходы одни:

То цветы подари,

То похавать своди.

Загрустил Валентин,

Принял рюмку еще,

А потом невпопад говорит:

«Ё-моё,

Разве ж зря на Земле появился Христос,

Слово божье любви человеку принес?»

Впрочем, складно сказал, чем меня удивил,

Этот друг — пресловутый святой Валентин.

А затем из горла всю бутылку допил и

«Ты меня уважаешь?»

Напоследок спросил…

В нашей жизни сплошные кругом чудеса,

То вдруг воду отключат,

То иссякнет роса.

У меня вчера, помню, был целый пузырь,

А сегодня проснулся — и нету его…

Сердце болит

Лежит в тумане прошлое красивою картиною.

Казалась жизнь прозрачною и бесконечно длинною.

Но лег на плечи тяжестью груз древа познания,

На роднике желания, тревоги и страдания.

Сердце болит, сердце болит.

Не родись красивой, а родись счастливой.

Сердце болит, сердце болит.

Может, время пришло?

Расписано в подробностях, что было и что станется,

Но вопросов всех вопрос — откуда все случается?

Ружье уже повешено и даже заряжается,

А сны такие вещие, хоть не всегда сбываются.

Сердце болит, сердце болит.

Наша Маша-чебураша, позолоченное брюхо.

Сердце болит, сердце болит.

Значит, время пришло?

Когда чего-то хочется, когда не получается,

Любовь и вера в этот миг надеждою питаются.

На перекрестке времени зеленый загорается,

На перекрестке времени пусть все мечты сбываются.

Сердце болит, сердце болит.

Леночка, Леночка — маленькая девочка.

Сердце болит, сердце болит.

Это значит: живешь.

Ох, ребята…

Ох, ребята,

Голова отдыхает от ума.

В рюмке тонет подстаканник —

Ну и рюмка у меня.

С изумлением взирая,

Ощущаю во рту сухость:

Из вина светилась радость,

Из вина сочилась глупость.

Доберусь скорей до дна,

Поднимая жизни сладость…

Да, ребята,

Голова не страдает от ума,

У меня, конечно.

Тост

В рюмке плещется водчонка,

Лег под вилку огурец:

Маша — славная девчонка!

Да и папа молодец…

Розовый цвет много лучше, чем серый…

Посвящается Елене Алексеевне

Розовый цвет

Много лучше, чем серый.

Надежда

В румянец окрашена смелый.

В березовой роще,

Охваченной зорькой, —

Восход!

Нам не сглазить,

Нам горько от горькой.

Что лучше, кто знает?

Ведь жизнь вся в стремленьях

Познать!

А познанье приходит в сравненьях.

Но отблеск огня —

Он ни с чем не сравненный,

И розовый цвет

Много лучше, чем серый.

Чудо-ёлка

В далекой жаркой Африке нет снега и в помине.

И в этой самой Африке морозы не трещат.

Растут там баобабы и прочие маслины,

А дети все о ёлочке, конечно же, грустят.

Макаки и гориллы срывают апельсины,

А в теплой сонной речке дремлет бегемот.

А злые крокодилы на солнце греют спины,

Но Новый Год и в Африке он тоже Новый Год.

Мы поймаем крокодила — от судьбы не убежать,

Мы заставим крокодила

С нами Новый Год встречать.

Ну, а ель из крокодила — не такое вовсе диво:

Он зеленый-презеленый, как же это не понять?

Украсим нашу ёлочку конфетами, хлопушками.

Шары повесим, лампочки, а пику вставим в пасть.

И разукрасим ёлочку удавами, лягушками,

И вместе, взявшись за руки, мы потанцуем всласть.

Ах, какая наша ёлка — достает до потолка.

Ах, какая наша ёлка — раскрасавица она.

Ах, какая наша ёлка — ни одной на ней иголки.

Ах, какая наша ёлка — жаль, зубастая она.

Ёлочка

В лесу на опушке ёлка стояла,

На ёлочке белка с орешком играла.

Под ёлочкой зайчик морковку сажал,

За ёлочкой крот свою норку копал.

От ёлочки десять шагов отойдем:

Раз, два…….., десять,

Веселого мишку с гитарой найдем.

Он нам споет и сыграет, и спляшет,

И на прощание лапкой помашет.

Над ёлочкой солнышко с неба глядит,

С ёлочкой рядом грибочек стоит.

По ёлочке дятел клювом стучал,

Про ёлочку эту я все рассказал.

Совместный тост

Дни рождения бывают даже чаще,

Чем хотелось бы

Тебе, конечно тоже,

Но они приходят все же.

Юбилей. Ох, юбилей.

Раз пришел — вина налей!

Рюмки дружно поднимаем,

А тебе мы пожелаем:

«Дедушка, дедушка,

Жизнь течет все интересней.

Дедушка, дедушка,

Распрямись, душа.

Дедушка, дедушка,

Мы с тобой сегодня вместе.

Дедушка, дедушка,

Будь здоров всегда!

Да!»

Песня в ля миноре

Пусть зима за окном, и метель

Завывает в душе иногда

От житейских обид и страстей —

Это будничных дней суета.

Позабудем печаль поскорей,

Позабудем ее навсегда,

От души произносим, поверь,

Незатейливые слова:

«Дорогая бабушка,

Поздравляем!

Пусть твоя улыбка

Излучает свет!

Дорогая бабушка,

Мы тебе желаем

Доброго здоровья

Еще сотню лет».

Радость жизни печаль растворит,

Солнца свет — продолженья огня.

Сердце в такт этой песне стучит,

Повторяя простые слова:

«Дорогая бабушка,

Поздравляем!

Пусть твоя улыбка

Излучает свет!

Дорогая бабушка,

Мы тебе желаем

Доброго здоровья

Еще сотню лет».

Планета Мария

Посвящается Марии

Летала планета Мария

В огромном, но замкнутом мире,

Стремилась планета Мария постичь и понять,

Где центр вселенной узнать.

В отдельной, но тесной квартире

Душно планете Марии.

И солнце — не пуп мирозданья,

А рядовая звезда,

Всё гаснет и гаснет она.

По утрам в тишине к нам нисходит откровенье:

Век живи, век учись,

Сам живи и давай жить другим.

И навечно в душе гениальное творенье —

Слово было у Бога,

Слово было — Любовь.

Женщина-весна

Посвящается Наташеньке

Может быть, я сошел с ума,

Виновата в этом ты, весна.

Птичка божия летит,

Солнце светит и блестит.

Растрепал свежий ветер вуаль,

Ввёл диезы в гармонию бард,

Нас кружил в серых буднях февраль,

Ярких пятен добавил март.

Эта женщина — просто мечта,

Кружит голову света бельё,

А зовут её странно — Весна,

Вот не ждал, что влюблюсь я в неё.

Может быть, я сошел с ума,

Виновата в этом ты, весна.

Птичка божия летит,

Солнце светит и блестит.

Свежий ветер манит нас вдаль,

По диезам ударил бард,

Как достал меня этот февраль,

В ярких красках искрится март.

Эта женщина просто мечта,

Кружит голову света бельё,

А зовут её нежно — Весна,

Я, конечно, влюбился в неё.

Может быть, мы сошли с ума,

Виновата в этом ты, весна.

Птичка божия летит,

Солнце светит и блестит.

Эта женщина просто мечта,

Кружит голову света бельё,

А зовут её страстно — Весна,

Мы, конечно, влюбились в неё.

08.1997

Мама

Посвящается маме

Мама, я помню добрый светлый мир,

Где нет проблем и я один

Такой на свете.

Мама, ведь было небо голубей,

А дни длиннее и светлей,

Где годы эти?

Ну почему, ну почему

Уходит детство в никуда.

Скажи, зачем на небеса летят года?

Со слов слетает шелуха,

В душе стихает суета,

К тебе с любовью навсегда

Я прихожу.

Мама, я знаю, нет тебя добрей

И нет другой такой, поверь,

На целом свете.

Мама, я верю, будешь ты всегда,

Хоть всё быстрей летят года,

Ох, годы эти.

Маша и её игрушки

Маша с куклами играла

Им платочки примеряла:

Кукле Свете — красненький,

Кукле Кате — беленький.

Ах, какие вы нарядные.

Маша куколок кормила,

На плите обед сварила:

Кукле Свете молоко,

Кукле Кате — толокно.

Кушайте на здоровье.

Кукла Света обед съела,

А кукла Катя заболела:

Плачет, кашляет, чихает,

Ручкой слезы утирает.

Ах, ты, бедненькая.

Маша сумочку взяла,

По тропинке в лес пошла:

«Землянички наберу

И Катюше принесу —

Она и поправится».

Ножки топают негромко,

На пригорок, вниз с пригорка,

По тропинке, по траве,

Через мостик на реке.

А навстречу заинька —

Серенький паинька:

«Маша, ты куда идешь?

Сумочку зачем несешь?

Лучше дальше не ходи,

К дому, Маша, вороти,

Там медведь лохматый, злой,

Он расправится с тобой».

Зайке Маша объясняет:

«Кукла Катенька хворает,

Я ягодок набрать хочу,

Их Катюше принесу —

Она и поправится».

Ножки снова топ да топ

По тропинке вдоль болот:

Тут земляничка не растет,

Осока здесь да мох цветет.

А навстречу серый еж:

«Маша, ты куда идешь?

Лучше дальше не ходи,

К дому, Маша, вороти,

Там медведь лохматый, злой,

Он расправится с тобой».

Ежу Машенька сказала:

«Кукла Катя захворала.

Земляничку наберу

И Катюше принесу —

Она и поправится».

Вот заветная полянка,

Сколько ягодок тут, глянь-ка.

Ах, какими сочными

Алеются точками.

Маша ягодки срывает,

К себе в сумочку кидает:

«Все для Катеньки моей,

Чтоб поправилась скорей».

Вдруг раздался жуткий грохот,

А за ним тяжелый топот —

Медведь к Машеньке шагает,

Земляничку подминает:

«Как посмела ты начать

Ягодки без спросу рвать!

Земляничка здесь моя,

Проучу теперь тебя!»

Маша к елочке прижалась,

Очень сильно испугалась,

И медведю отвечает:

«Кукла Катенька хворает,

Я ягодок набрать хочу,

Их Катюше принесу.

Она и поправится».

А медведь в ответ хохочет,

Земляничку, злюка, топчет.

Зайчик с ежиком-иголкой

Спрятались вблизи за елкой,

Хотят Машеньку спасти,

Но как медведя провести?

Грустный заинька сидит,

Ему ежик говорит:

«Я придумал, как нам быть,

Как топтыгу проучить».

А медведь ревет, ревет,

И на Машеньку идет.

Тут зайчишка выбегает,

В лапке камушек сжимает

И кричит: «Эй, ты, медведь,

Хватит на весь лес реветь,

Надоело это мне,

Уходи домой к себе!»

Медведь от наглости такой

Даже рот разинул свой,

А потом как рассердился,

За зайчишкой припустился:

«Ох, тебя я проучу,

Уваженью научу!»

Но так медведь быстро бежал,

Что на ежика упал —

И иголки в пузо впились.

Слезы мишкины полились:

«Ой, спасите!» — медведь закричал.

«Поделом тебе», — еж отвечал. —

Зачем Машу обидеть хотел?

Землянички лесной пожалел?»

А медведь кричит: «Мне больно!»

Ежик говорит: «Довольно,

И теперь ты будешь знать,

Как детишек обижать».

Еж иголочки убрал,

И медведь в лес убежал.

Говорит Маша зайчику серому:

«Спасибо!»

Говорит Маша ежику смелому:

«Спасибо!

А теперь я домой побегу,

Земляничку больной понесу.»

И домой Маша пришла,

Земляничку принесла:

«Кушай, Катя, поскорей,

Поправляйся, не болей».

Катя съела земляничку,

Из блюдца выпила водичку

И поправилась!

Кукла Катя — рада.

Кукла Света — рада.

Очень рада Маша.

Вот вся сказка наша.

Проза

Рассуждения на армейскую тему

Служил я в армии. Служил вроде бы неплохо, пока не замучил меня вопрос: должен командир полка знать всех своих солдат в лицо? Или нет? Ну, комбат — понятное дело. Ты у него целый день на виду, чистишь-драишь, «шаркаешь» и «шаркаешь», и всякий раз, когда не хочешь — а не хочешь, естественно, всегда — сталкиваешься с комбатом нос к носу. По крайней мере, наш комбат меня знал и в лицо, и по фамилии, а вот командир полка — нет. Хотя не исключено, если меня одеть по форме №6, а его заставить как следует напрячь свою память, наш командир и признал бы во мне одного из своих «орёликов», но в тот день, когда славный полковник Строкатов не признал меня, я был одет несколько иначе.

Я задался вопросом.

Кто помочь мне сумеет?

Только память.

Известно:

Пахарь жнёт, что посеет.

Ещё когда в учебной роте я подшивал погоны к шинели и маркировал сапоги хлоркой, в наш взвод пришёл «дед» — парень лет двадцати со значком специалиста первого класса на гвардейской груди. Он потолкался среди увлечённо работающих, поболтал с сержантами и, наконец, спросил:

— Бойцы, в духовом оркестре играл кто-нибудь?

Вопрос старослужащего проигнорировали, и он перешёл на индивидуальные беседы. Я играл в духовом оркестре на баритоне, в чём и сознался.

— Правда, играть давно не приходилось, — попытался я охладить загоревшиеся глаза служителя муз.

— Это всё несущественно, — возразил он, с радостью записывая мою фамилию и координаты в свой блокнот.

Полковой оркестр, созданный Сашей, приходившим к нам во взвод, и существовавший только благодаря его неиссякаемому энтузиазму, имел очень мало общего с настоящим военным оркестром. Сам Саша играл на трубе, довольно сносно, зато его напарник Вовчик, кощунствовавший над партией второго корнета, делал звучание оркестра достаточно специфичным. Группа аккомпанирующих инструментов состояла из Миши Букина, исполнявшего, по непонятному мне принципу, то партию первого альта, то второго тенора. Причём играл он только на альте. Баритонист худо-бедно, но играл. Я и стал ему в этом помогать. Безусловно, в оркестре был и барабан, и тарелки-литавры, но исполнители на них очень часто менялись. Насколько позже я понял, что если барабанщик, значит — скрывается от наряда. С помощниками Миши Букина обстояло примерно так же. Они отбирались по принципу: можешь «дуднуть на альтухе» — годишься, не соло же играть.

Оркестр был гордостью командира полка. Ему нравилось шагать под Встречный марш навстречу суровому начальнику штаба. И когда они, останавливаясь в паре метров друг от друга, синхронно приставляли ногу к ноге, Саша резко махал рукой — и мы играть прекращали. Следовал рапорт, и мы снова играли. В общем, всё было на высшем уровне, почти как на параде. В конце развода весь полк маршировал под нашу бравурную музыку, и на этом развод кончался.

По субботам в частях парковый день. Все распределяются на самые различные работы. Мы же в этот день репетировали, правда, по большей части маясь дурью. Было у оркестрантов и еще одно немаловажное преимущество перед остальными: во время строевых смотров, когда у солдата должно быть всё исключительно, согласно уставам и наставлениям, мы, отыграв Встречный марш, преспокойненько прятались в казарме учебной роты. А когда осмотр каблуков и чистых платков заканчивался, мы выбирались из укрытия и полк дружно шагал под нашу бесподобную музыку.

Полковник Строкатов, проявляя исключительную заботу об оркестре, любил беседовать с оркестрантами о проблемах нашего становления.