Бесплатный фрагмент - Изумительный Цвергшнауцер

Откровения Изумительного Цвергшнауцера

О, мой достопочтенный читатель! Доводилось ли тебе когда-нибудь знакомиться с мемуарами цвергшнауцера?

Конечно, найдется тот, кто скажет: «Читали! Ничего нового!» Но для таких я и не пишу. Я пишу историю о московской семье, полной своих проблем, больших и маленьких свершений и радостей. Я пишу для людей неравнодушных, благородных, смелых, может быть, немного уставших, заблудившихся, но навсегда впитавших в себя веру в счастье. А оно, поверьте цвергшнауцеру, существует!

Я необычное создание, ибо я цвергшнауцер! Наверное, все же Цвергшнауцер с большой буквы! Создатель позаботился не только о моем самомнении, но и о моем нюхе. Я волшебный Цвергшнауцер, Изумительный и могу видеть скрытое от человеческого взгляда. Могу видеть золотые нити, связывающие людей с бесконечным космосом, могу видеть черные дыры, засасывающие в свои ловушки бедные души, могу лицезреть в человеке все его прошлые проявления детства, юности и взрослости.

Я перерождаюсь и появляюсь то в одной, то в другой семье, которой нужно найти выход из затруднительной житейской ситуации, когда в каждом члене семьи по отдельности нет ничего плохого, а вместе они могут сделать много хорошего. Но «жизня» вносит свои коррективы, погружая людей в странные и порой нелепые ситуации, отдаляя их от эпицентра доброты, разъединяя их друг с другом и создавая ложные цели.

Моя философия Цвергшнауцера проста — защищай семью, неси радость людям, люби детей, делай жизнь веселей! Вот такие стихи! Да, и дома ни-ни, только на улице!

Я еще расскажу вам о том, как я появляюсь в «обычных» московских семьях. А пока хотел бы нырнуть воспоминаниями в жизнь каждого, с кем мне довелось пересечься сердцами в последнюю из моих реинкарнаций. Раскрыть их подлинный мир, приподнять завесу их жизни, за которую даже близкий человек не заглядывал.

Пусть вас не смущают юмор и сарказм, с которыми написана эта повесть. Это жизнь!

Уверен, во многих описаниях, чертах характера моих героев вы увидите себя или близких вам людей.

Надеюсь, мой скромный труд даст усладу вашей душе и вашему мозгу, подскажет, как защитить ваш собственный замечательный мир и узнать, что в вашей семье живет Солнце, Одиссей и «венец творения дивная Диана».

А теперь — вперед!

Читай, что же происходит в семье в один и тот же день, в семье, в которой живут трое: мальчуган восьми лет, мужчина — папа и женщина — мама, как я присоединился к ним и какая из этого получилась чудесная история.

Я не стал называть имена близких мне людей в семье, которую я описываю, чтобы вы не стали искать меня. Я сам к вам приду, когда «сойдутся звезды».

История мальчика лет восьми

Ежики на щеках!

Какая-то старуха, высокая такая, вся в морщинах, горбатая и в очках бежала за мной. И за папой с мамой. Мы убегали от нее, и мне было страшно… Думал, догонит бабка. А еще она кричала: «Утро! Утро! Утро!» Бежит такая, с кривыми ногами, лужи перепрыгивает и в руках какие-то мешки дурацкие.

— Доброе утро! — совсем близко услышал я.

Глаза старухи через очки проникновенно смотрели мне в лицо.

Я вжался в кровать, на которой спал, и лицо старухи, как в мультике, растаяло, и за очками с синими дужками я увидел добрые глаза и бороду с усами.

— Папа! Ой, — сказал я, и потянулся во всю длину своего восьмилетнего мальчишеского тела, — мне страшный сон приснился.

Я приподнялся, сел в позу сонного лотоса и стал немного раскачиваться.

— Бабка гналась за нами, — стал я рассказывать, пока помнил, — противная такая, в очках.

Я посмотрел сонным взглядом на папу. Глубоко зевнул и уставился в стенку.

Люблю с утра пораньше просто так в стенку посмотреть. Смотрю в стенку, просыпаюсь и немного засыпаю.

— Жопкинс, давай вставай! — и папа, как мама, громко чмокнул меня в щеку.

На этом нежности заканчивались, и начиналось мое трудовое утро.

— Папа, ну когда ты побреешься? — на щеке было ощущение, как будто по ней пробежало много маленьких колючих ежиков.

«Поспать бы еще, — размечтался я, — да разве усатый-бородатый даст поспать? Фигушки! Будет сейчас с утра пораньше жизни учить».

— Э-э-э-э, а-а-а-а-а-а! — громко зевнул я в знак протеста.

— Так, давай активнее! Мыться, одеваться, завтракать! В школу опаздываем!

«Школа» — какое неприятное слово, — подумал я и вразвалочку вышел из своей спальни походкой МакГрегора, почесывая живот и с красной от «ежиков» щекой.

Я слышал, как на кухне дребезжит посуда, льется вода и, наверное, готовится мой завтрак, точнее, тот завтрак, который для меня «самый полезный», «самый правильный», «самый разнообразный», и «готовили его, старались», и «сахара там достаточно», и «не придумывай, завтрак вкусный», и «папа специально ездил на рынок». Короче, самый, самый завтрак, но… не яичница с беконом и не бургер с картошкой фри! А почему?!

Мне говорят: «Фаст фуд — это вредно!» Ну да! А сами готовят мне быстро и еще заставляют есть быстро.

Короче, утро как обычно, блин!

Все куда-то опаздывают, очень много передвигаются по квартире, раскидывают и собирают вещи. А я не хочу торопиться!

Хочу спокойно пройти по квартире, позевать, поваляться, помечтать, Мишке позвонить, мороженое съесть, колы выпить, попу почесать!

И я, как-то неожиданно, оказался на диване в гостиной. Неожиданно в моих руках оказался пульт от телека, и неожиданно телек заработал.

Мои любимые унитазы с появляющимися из них головами летали в разные углы телевизора. Мне нравились эти ролики. Тупые, но смешные! Играла отличная музыка, и я чувствовал себя хорошо. Ковырял в носу и сладко тянулся в разные стороны.

И тут неожиданно:

— Та-а-ак! — словно с неба раздался голос какого-то неземного и опасного существа. — Телевизор выключаем и марш мыться, завтрак готов!

С использованием приемов джиу-джитсу папа забрал мой пульт!

— Ну вы сами, — призывая родителей к здравому смыслу, начал я, — повесили телевизор на стенку напротив входа в ванную! Зачем вы меня компрометируете?

«Или провоцируете?» — усомнился я.

— Та-а-ак, — нараспев и угрожающе заявил папа, — короче, Склифосовский, либо ты идешь мыться и завтракать, либо в школу сегодня не пойдешь! Телефона не будет неделю!

— Ну ладно, ладно, — решил я сжалиться над папой. — Пойду я в вашу школу! Ой! — помотал я головой и обреченно направился в ванную с большим зеркалом.

«Какой я красавец! — откровенно сказал я сам себе, когда увидел себя в отражении большого зеркала. — Какой причесон в разные стороны! О! Я же вчера научился битбоксить! Надо попробовать, как это круто звучит», — и я взялся за дело.

Я был уверен, что у меня классно получается и ребята, которые сейчас смотрят на меня из-за зеркала, не могут отвести от меня глаз. И снова это неприятное:

«Т А К?!», причем так, что писать очень сильно захотелось.

— Так, ну сколько можно-то? Мыться начнешь?!

— Начну, — обреченно признал я.

Ну и стал чистить зубы.…Как мог, так и чистил. Старательно!! Сами же просили!

На большом зеркале над раковиной стали образовываться белые точечки от разлетающейся в разные стороны детской пасты. Я стал чистить зубы более активно, увеличивая покрытие зеркала белыми точечками.

Когда силы меня покинули, я решил выйти из ванной. Ноги как-то сами понесли меня к дивану у телевизора, но «добрые» родительские руки подхватили меня и телепортировали за стол к экзекуции, которую папа и мама называли «завтрак». Мое второе «особенно любимое слово» утром.

— Давайте посмотрим что-нибудь для хорошего настроения, — дипломатично и вкрадчиво предложил я маме с полными любви и надежды глазами. Обстановка очень располагала, потому что папа искал свои носки.

— Ешь давай! Вы с папой опаздываете. Папа тебя в школу отвезет, — пресекла мама дальнейшие переговоры.

— Понятно, — вздохнул я, засунул ложку поглубже в кашу, поднял ее чуть выше головы с условием, что все, что в ложке, должно попасть обратно в тарелку.

— Ну что ты творишь? — из-за угла как из засады выпалил папа. — Дорогая, — со страдающим лицом обратился папа к маме, — где мои носки в синюю клеточку?

— Ты их зачем-то положил ко мне на стул, — ответил я за маму и дунул на ложку с кашей. Несколько капелек каши оказались на столе, и пока никто ничего не заметил, я пододвинул тарелку на эти самые капельки.

— Кстати! — осенило меня воспоминание о посещении педиатра три месяца назад. — Мне нужна белковая диета!

Мое вполне обоснованное напоминание почему-то затормозило мыслительный процесс родителей.

— Дорогой, — как обычно первой возобновив мыслительный процесс, ласково обратилась ко мне мама, — белковая диета у тебя будет попозже. Между прочим, в вашей школьной столовой очень много вкусных блюд. Там и выберешь то, что тебе хочется.

Мама была опасным переговорщиком. В отличие от папы, мама всегда находила какие-то объяснения, как закорючки. Вот понимаю, что куда-то не туда ведет, но идти почему-то хочется и становится как-то спокойнее. Я так понимаю, что у папы в переговорах с мамой были такие же ощущения, возможно, за исключением последнего, ну этого — спокойствия.

— Фу, столовка, — и я отодвинул кашу. — Больше не хочу!

Но глаза папы говорили о том, что лично он сдаваться не намерен, и по его плану каша должна быть съедена в течение ближайших сорока секунд.

— У меня живот болит! — с напором сказал я и подумал: «Все-таки башка у меня варит! Но должно же это их остановить! Раньше ведь работало!»

Папа смирился и вернулся в состояние нормального папы, а не этой бабки с очками.

— Ладно, давай, надевай джинсы и полетели, — и папа поцеловал меня в другую щеку, где сразу побежали колючие ежики.

— Ага, — сказал я, потирая щеку и печально смотря на выключенный телевизор.

Я оделся, мама собрала учебники в школу, завязала мне шнурки на кроссовках, чмокнула в нос и отправила нас с папой. Папу на работу, а меня за знаниями и в школьную столовку.

Ралли в школу

Я выходил из квартиры в другой мир.

Вот только что был дома, а теперь начинается полоса препятствий: за минуту добежать до машины, за несколько минут домчаться до школы, пулей выскочить из машины, пока папа остановил машину в неположенном месте, добежать до дверей школы, переодеться и оказаться в классе.

А уже восемь пятьдесят! До школы десять минут! Как я все успею? Почему так все сложно?

В тяжелых мыслях о предстоящих испытаниях я перешагнул порог квартиры, и папа тут же спросил: «Ничего не забыл?» Я поднял свои глаза на папу и понял, что папа решил продемонстрировать свое интеллектуальное превосходство. В голове резко пронеслась догадка — «Рюкзак!!!» Я обернулся, и прямо на меня в маминых руках смотрел мой рюкзак.

С рюкзаком, как парашютист, я оказался в лифте. Папа потрепал мои волосы и как военный инструктор поставил задачу: «После открытия дверей лифта пулей перемещаться в направлении дислокации нашего автомобиля. Ни на что не отвлекаться и четко следовать полученной инструкции».

Все так и было, пока мы не вышли во двор. Погода стояла классная. Солнце. Свежий воздух. На площадке детвора. «Митька! — сначала тихо, а потом уже во весь голос закричал я. — М-и-и-и-ить!» И я побежал в расположение дислокации детской площадки.

Папа как в военном фильме про заминированные поля закричал: «Куда? Подорвешься, дурак!» или что-то такое, но я не слышал.

Я подбежал к Митьке, который весело смотрел на меня с небольшой соплей в носу.

— Мы играем в баскет, — задорно произнес Митька.

— Давай мяч! — отреагировал я и сбросил рюкзак с плеч.

Боковым зрением я отметил быстро приближающегося папу и впопыхах бросил маленький мяч в корзину. Мячик ударился о корзину, попрыгал на дужке кольца и, немного задержавшись в решении куда упасть, упал в корзину.

В этот самый момент я увидел папу, который стоял уже около меня, и я понял, что сейчас произойдет что-то очень страшное. Но папа, как мальчишка, подбежал к мячу со словами «Так, теперь я быстренько брошу» — и четко отправил мяч в корзину.

— Восемь часов пятьдесят две минуты, — голосом инструктора озвучил папа текущую ситуацию. — Быстро за мной!

С хорошим настроением я побежал сначала за папой, потом за брошенным у баскетбольной корзины рюкзаком и опять за папой. Мы были командой!

Пять минут домчаться до школы!

— Пристегнулся? Here we go! — и папа рванул с места.

Мое сердце колотилось от радости, что я забил классный мяч и от маневров, совершаемых папой на автомобиле. Мы остановились на светофоре, и я обратил внимание, что электронные часы на приборной панели машины, как проговорившиеся, показывают «8:40».

«Понятно, — подумал я, — ввел в заблуждение. Ну ладно, не буду таким доверчивым».

В машине тем временем передавали бизнес-новости, и какая-то радиоведущая предоставила слово женщине со странным отчеством, типа Задовна, которая упорно рассказывала о том, что «риски — это риски, а риски бывают разными и ничего кроме рисков они не приносят, и если к рискам относиться не как к рискам, а как к ирискам, то будет несладко».

«Э-э-э-э-э, а-а-а-а! — зевнул я. — Папа, поставь, пожалуйста, «Детское радио».

Папа нехотя поставил «Детское радио» и ехал к школе уже спокойнее. Я слушал дядю Сашу и Кипятошу на «Детском радио» и смотрел в лобовое стекло машины как в большой телевизор, по которому показывали троллейбусы, светофоры, трамваи, людей на остановках. А еще я увидел Настю из второго «Б», которая в сопровождении своего большого папы нехотя шла по тротуару в «направлении дислокации» школы.

Мы подъехали к школе, и папа втиснул автомобиль в щель между других автомобилей, которые стояли с включенной аварийкой и делали вид, что только что сломались.

Папа выскочил из машины, как телохранитель президента, и открыл мою дверь.

Я не спешил начинать учебный день и не то чтобы вылез из машины, а скорее вытек. Папа поставил меня вертикально, проверил, что руки, ноги и рюкзак на месте и со словами «Мы тебя очень любим! Ты лучший!» направил меня к школе, как шар в боулинге, и я смешался с другими шарами, такими же невыспавшимися, как я.

Буква Си и KFC

Попасть в школу было непросто. Дверь в здание периодически закрывалась на электронный замок, и перед этой дверью скапливались ребята, которые упорно нажимали на кнопочку для открытия и потом ручейком текли к турникетам внутри школы.

Оставалось последнее приключение перед началом учебного дня — прыжок ногами вперед без помощи карты «Москвенок» под штангами турникета.

Я чувствовал, что для меня это последний шанс показать всем высший класс. Я прыгнул ногами вперед и неуклюже задел лямками рюкзака штанги турникета. Так и повис, образовав очередь жаждущих повторить такой же трюк. Пришлось снимать рюкзак и делать вид, что «все так и было задумано, учитесь, пока я жив!»

Наш охранник — женщина, которую мы звали «Михалыч», каждый раз неодобрительно смотрела на наши выступления, но не препятствовала.

Все! Раздевалка. Надо надеть сменку.

Блин! Как же неудобно ее надевать!

Я всегда ленился развязывать шнурки, чтобы потом не завязывать их обратно. Но утром ждала расплата.

Я надевал завязанные кроссовки и пальцами помогал пятке протиснуться внутрь. Пятка плохо проходила, а пальцы жгло от сжатия ногой и задником моей сменки. Наконец я победил и пошел в класс.

В классе, как обычно, было громко. Девчонки щебетали с девчонками. Мальчишки галдели с мальчишками. Я скинул свой рюкзак и плюхнулся за парту.

Прозвенел звонок «Учат в школе, учат в школе», и начался урок математики.

Мне было скучновато, и я потихоньку расползался на парте, чуть не засыпая. Шел перекрестный допрос. Сначала учитель спрашивал Юлю Зельдину, вызывал к доске Серегу Ермолаева, Димку Краснова, а потом к доске вызвал Мишку.

Мишка — мой друг! Он очень добрый, но очень эмоциональный. Когда решает задачки у доски, может разнервничаться и запутаться. Мы с Мишкой разработали специальный язык «дружеской помощи». Если ответ был пять, то я облокачивался правой рукой всей ладонью, если три, то я прижимал к щеке только три пальца. Ну и так далее.

Мишка упорно смотрел на доску с примером и не двигался. Вообще не двигался. Я понял, что надо Мишку выручать.

«Псс, — попытался я привлечь внимание Мишки, — псс».

Но Мишка не обращал на меня внимания. План «дружеской помощи» провалился.

«Будем с Мишкой математикой заниматься!» — твердо решил я.

Прозвенел долгожданный звонок, и я сразу метнулся к Мишке.

— Ну ты чего? Я же тебе знак давал!

— Да я слышал! Просто, понимаешь, там цифры были так красиво написаны, что я не мог оторваться от них. Пятерка, — и Миша мечтательно стал повторять числа, которые были написаны на доске.

— Понятно, Мишка! Ты гумаутарий, — уверенно заявил я. — Это нормально! Держись меня, Мишка, я технарь. Будем дополнять друг друга!

— Мне нравится, — и Мишка широко улыбнулся. — Гумаутарий! Красиво! И «ум» и моя любимая буква «й». Это я!

Рядом Юлька Зельдина с Машкой и Софийкой, сгруппировавшись вокруг смартфона, что-то активно обсуждали и хихикали.

Телефон для меня, как пирожное для обжоры, всегда хочется и побольше. Я аккуратненько приблизился к девчонкам, но Юлька сразу обернулась и спрятала телефон за спину.

— Чего тебе?

— Псс, псс, — зашикала Машка, копируя наш с Мишкой дружеский шифр, и девчонки рассмеялись.

— Да ладно, ничего! — и я вернулся к Мишке.

Проблема с гаджетами часто обсуждалась в родительском чате нашего класса. Я нередко слышал, как папа, зачитывая маме очередное послание активных родителей о недопустимости использования телефонов в школе, недоумевал, почему телефонами в классе не пользуются только я и Мишка.

Как понять взрослых, которые по телефону между собой обсуждают недопустимость использования телефонов? В итоге страдаем я и Мишка.

После очередного семейного совета мой дедушка передал мне в пользование свою когда-то новую кнопочную Нокию. Дед голосом фронтовика сообщил мне, что эта Нокиа никаких вирусов и прослушек не боится, но видеоролики на ней не посмотришь.

Тем временем уроки этого дня неслись один за другим. На русском языке проходили суффиксы и префиксы, на окружающем мире слушали про Ивана то ли Калиту, то ли Калигулу, на английском долго и старательно изучали английский алфавит.

Ску-ко-та…

Вот бы мне стать директором школы!

Учебный день я бы начинал часиков с одиннадцати. Приход детей в школу без сопровождения взрослых, только своим ходом, самостоятельно. Вход в школу под музыку «Король и шут» или под «We will rock you!» Выход к доске под «Прррр Шкибиди доп доп доп».

Первый урок стал бы уроком обжорствоведения. На этом уроке мы бы готовили себе пиццу, бургеры и желе в формочках. На втором уроке мы бы делали мультики. На третьем уроке выходили бы в прямой эфир по телевидению, и каждый рассказывал бы о своих планах на жизнь. Потом, конечно, просмотр видеороликов типа А4 или Поззи. Далее можно было бы заняться спортом и сыграть либо в карты, либо зарубиться в бадминтон. А в конце дискотека, чтобы сбросить накопившееся за день напряжение.

На выходе из школы я бы всем без исключения раздавал мороженое и чупа-чупс, после чего отправлялся бы на личном троллейбусе в сопровождении нашего Михалыча в ОРНО, или как там оно называется, и рассказывал бы об успехах нашей методики обучения. В конце дня я бы встречался с Главнокомандующим нашей страны и откровенно рассказывал бы ему о том, как славно развиваются наши дети и лично я!

Безусловно, полное освобождение учащихся школы от экзаменов и контрольных работ! На домашку я бы задавал компьютерные игры, прогулки на свежем воздухе, но недолго, а также проведение воспитательной работы с родителями и походы в магазин за бесплатными покупками, где на сдачу давали бы купоны в KFC.

KFC, KFC, KFC… буква «Си».

— Буква «Си»! Повтори! — кто-то сзади толкнул меня в плечо, и я увидел учительницу английского языка с очень строгим лицом.

Я набрал воздуха в грудь и выпалил:

— KFC!

Красная капля на зеленых штанах

Прозвенел спасительный звонок, и я поспешил убежать из класса, чтобы поиграть с ребятами во дворе школы.

Я бежал со всех ног, потому что мама предупреждала меня, что после школы мы пулей должны лететь в музыкальную школу.

Все было хорошо! Я скинул школьные кроссовки, надел уличные и выбежал на улицу… где меня ждала… мама!

— Котенок, привет! — радостно встретила меня мама.

— Мамочка, я сейчас! — выпалил я и побежал в сторону спортивной площадки.

На спортивной площадке я надеялся встретить хоть кого-то из «своих», но не было ни своих, ни чужих. Бежать было некуда и не с кем.

Ко мне подошла мама и как-то убедительно объяснила мне, что надо ехать в музыкальную школу, где нас ждет преподаватель по классу пианино — Людмила Юрьевна, а Людмилу Юрьевну нельзя подводить, она во мне души не чает и педагог от Бога.

— А на выходных мы с тобой зайдем в KFC, — на мажорной ноте закончила свои объяснения закорючки мама.

Я весело посмотрел маме в глаза, взял ее за руку, и мы направились к машине.

До музыкалки оставалось минут двадцать. Минут за пятнадцать доехать до школы, минут пять перекусить и еще минут пять, если повезет и урок начнется позже, посидеть на стульчике.

— Ну, пойдем! — улыбаясь, сказала мама, и я увидел, как солнышко, словно подсолнух, сверху пустило свои лучи на нас с мамой, и я зажмурился, как кот.

Надо признать, что мама более деловой человек, чем папа. Когда мы едем с папой, я чувствую себя Пятачком из «Винни-Пуха», которого от своей легкости и быстроты совершаемых маневров на машине часто подбрасывает в разные стороны. Мама водит машину прямо и почти всегда на связи. У нее много забот. Она воспитывает бабушку, которая совсем от рук отбилась, занимается декорированием большинства квартир в Москве, закупает какие-то материалы, дает четкие указания папе, что надо купить и что он будет есть ровно то, что купит. Эх, везет же папе! Надо будет ему напомнить про конфеты-тянучки.

Итак, я учусь играть на пианино.

Когда я был маленький, а было это примерно два года назад, я стал смотреть картинки в книжке, которая называлась «Сольфеджио». Если бы я знал, чем это кончится! Там были какие-то значки, ключи, мишки и зайчики. Смотрел и напевал. В мою комнату зашла бабушка и как-то трогательно скрестила руки на груди со словами: «Ты моя умница!» После этого моя семья решила, что у меня большие способности к музыке и меня надо определенно отдавать в музыкальную школу. Теперь я с опаской отношусь к книгам. Куда меня еще могут отдать, я не знаю, поэтому, как говорит мой дедушка, «от греха подальше».

Мы заехали во двор музыкальной школы, рядом с которой находилась небольшая детская площадка. Но мне туда нельзя! Меня ждут Чайковский, Глинка, Кабалевский и еще Людмила Юрьевна. Господи! Я не могу их подвести. Эх!

— Мама, можно немного покачаться на качелях? — спросил я маму в надежде, что она хорошая.

— Котенок, ну как ты себе это представляешь? Людмила Юрьевна тебя очень ждет. Позанимаешься и немножечко покачаешься на качелях.

Мама почему-то сделала особенный акцент на слове немножечко, я насторожился, но не до конца понял, в чем подвох.

Из моей обычной школы мы зашли в мою другую музыкальную школу.

В этой школе было что-то особенное. Школа для детей, но бабушек и дедушек, мам и пап там было больше, чем детей, и из-за взрослых было сложно бегать. Но они этого не понимали.

Снова все опаздывали. Кто на занятия, кто с занятий. Некоторым ребятам мамы-папы-бабушки-дедушки прямо на ходу давали бутерброды.

Мы с мамой зашли в гардероб. В гардеробе не было ни одного свободного крючка, чтобы повесить одежду. Мама уверенно раздвинула кучу висевших вещей, и мы отыскали несколько свободных вешалок. Я плюхнулся на кресло, и мама дала мне контейнер с котлеткой и макаронами. На макарошках накрученной спиралькой лежал красный кетчуп.

— Капнешь, убью! — вроде бы шутливо сказала мама, но я чуточку поверил. Пока я ел котлетку, Женька Трифонов по классу гитары и Маго, с фамилией какой не помню, по классу аккордеона играли в городки из чьих-то ботинок. Группировали ботинки в кучку и бросали своими ботинками в эту кучку. Мне было интересно смотреть на то, что они вытворяли.

— Вам делать нечего? — спросил местный «Михалыч». — Прекратите и уберите за собой.

Я не глядя съел половину котлеты и немного макарон, и у меня появилась минутка, чтобы выдохнуть. Моя мама разговаривала с другой мамой о предстоящих экзаменах и еще о каких-то непонятных мне вещах. Я отложил в сторону контейнер и развалился на кресле.

«Поспать бы сейчас», — и я сладко зевнул.

Глаза стали потихоньку закрываться ровно до того момента, пока я не заметил на своих зеленых штанах красную точечку, подозрительно напоминавшую кетчуп. Спать сразу же расхотелось.

В этот момент с улицы вбежала Людмила Юрьевна, как обычно полная сил и самых неожиданных историй о себе и об общественном транспорте Москвы.

Каждый раз у меня было ощущение, что какие-то враги, вероятно двоечники, подсовывают Людмиле Юрьевне обновленные маршруты от ее дома до музыкальной школы. Вот сегодня, как я понял, карты движения троллейбусов заменили на карту метрополитена, и моей учительнице ничего не оставалось делать, как немного задержаться.

— Это просто кошмар какой-то! Вышла из дома на семнадцать минут пораньше, и тут на тебе, Бах и Моцарт, вышла не в ту сторону. Ну натурально симфония какая-то! Пришлось, понимаете, идти обратно домой и потом уже на перекладных добираться до школы. Ужас! Бетховен отдыхает! Как с этим общественным транспортом доберусь обратно домой, не знаю!

Наполнив школу своим звонким рассказом, Людмила Юрьевна скинула с себя плащ, а потом зорко посмотрела на меня.

— Профессор, что сидим? Пора заниматься! Готов? Давай, пойдем! — и не глядя на маму, добавила: — В шестнадцать ноль ноль можете забирать, — и прямиком, с высоко поднятой головой направилась в свой класс.

Я привстал, случайно отрыгнул, еле слышно извинился и поплелся разбираться с Чайковским, Глинкой и другими замечательными композиторами.

Спать хотелось отчаянно. И еще меня мучила красная капля на моих штанах и ожидание страшной расплаты от мамы.

Если честно, «с Людмилой Юрьевной нам повезло». Так мама говорит, и, если честно, я с ней согласен.

На уроке все закрутилось, зазвенело и затараторило.

Людмила Юрьевна сначала пощекотала меня, и я рассмеялся так, что поначалу не мог остановиться, похвалила мою сногсшибательную шевелюру и показала мне очень смешной видеоролик с нахальным попугаем. Затем мы раскрыли ноты и стали вгрызаться в тему. Грызли упорно, не жалея белых и черных клавиш пианино.

Людмила Юрьевна в этот момент была в ударе, она буквально прыгала вокруг меня, поправляя мои пальцы рук, мою осанку, нажимая моей ногой на педальку пианино, перелистывала страницы нот, ругала за невнимательность, за неправильно играющий мизинец, хвалила за хорошие переходы, говорила о необходимости дисциплины, иногда успевала пригубить кофе из большущей чашки для чая и повторяла ритм: «та, тата, та, та, та!».

Людмила Юрьевна — огонь, но и я не промах. Мне папа однажды показал черно-белый фильм с Чарли Чаплином, когда Чарли пришел в баню и ему пытались сделать массаж. Чарли Чаплин был неуловим. Также и я, как ни старалась Людмила Юрьевна, поле для моего совершенствования в музыке только бесконечно расширялось.

Занятие пронеслось незаметно, и в класс вошел печальный Арлекино по имени Максим, победитель всевозможных конкурсов и надежда всей музыкальной школы.

— Так, родной, — строго сказала мне Людмила Юрьевна и посмотрела на часы, — к следующему занятию чтобы все выучил, — и самым внимательным образом посмотрела на меня, поправила очки и добавила: — Дома заниматься минимум час в день. Маэстро, — обратилась Людмила Юрьевна к Максиму, — прошу вас к станку!

Я выбежал из класса в надежде, что успею что-то замутить с Женькой и Магой.

Но торопиться не стоило. Мама уже ждала меня у входа и с улыбкой наблюдала за моей суетой. Постепенно взгляд мамы превратился в микроскоп, который изучал мои новые зеленые штаны с новым красным пятном. Да, у мамы не мозг, а целая научная лаборатория! Видимо, эта лаборатория выдала сигнал: «Цель идентифицирована. Объект подлежит уничтожению!» Улыбка на мамином лице исчезла.

— Ну, опять засрал штаны! Новые! Как же так! Будешь сам стирать или с папой, это вы уже сами разбирайтесь.

О том, чтобы покачаться немножечко на качелях, поиграть с Женькой и Магой или сходить на выходных в KFC, не могло быть и речи. Мы сели в машину, и тут позвонил папа, которому мама сказала, что «никаких запасов стирального порошка и новых штанов нам не хватит, потому что наш мальчик не умеет есть».

Я честно признался папе, что я придурок с заляпанными штанами и что мне нет прощения. Папа попросил всех успокоиться и признался, что во всем виноваты производители кетчупа, которые, по крайне мере, могли бы выпускать кетчуп под цвет детской одежды или сразу прикладывать стиральный порошок с химической формулой, адаптированной под конкретный соус.

Чтобы как-то разрядить обстановку, папа сказал, что в субботу, сразу после занятий английским и боксом, я поеду к Вове.

Пузан и Труба

С Вовой я познакомился, когда еще не умел ходить и говорить. Вове тогда было около тридцати лет. За это время мы оба очень выросли и еще больше сдружились.

Вову я называю либо Вовчиком, либо Пузаном, по причине того, что больше всего у него за последние восемь лет вырос пресс. В отместку Вовчик назвал меня Труба, потому что я болтаю без умолку и громко.

Раньше у Вовчика был свой игрушечный магазин в Интернете. Всякий раз, когда мы встречались, Вовчик дарил мне самолетик или солдатика. Как здорово дружить с тем, у кого есть собственный игрушечный магазин!

Вырасту и обязательно открою самый большой в стране игрушечный магазин!

Я сделаю так, чтобы все дети в мире мечтали попасть в мой магазин.

Там будут самые классные игрушки: самолетики с выпрыгивающими парашютистами, безопасные летающие скейтборды, гоночные болиды, ракеты, невидимые для родителей гаджеты, гномы-скороходы для доставки сообщений и посылок друзьям, боксерские перчатки, защищающие от хулиганов, наушники для общения с любыми животными, станции для связи с инопланетянами, подводные велосипеды, ревущие мотоциклы с хромированными глушителями и яркими колесными дисками, жевательные резинки, у которых никогда не пропадает сладкий вкус, самые полезные газированные напитки и карманные фабрики для производства мороженого из чего угодно.

Планы по созданию мегамагазина для детей было легко обсуждать с Вовчиком, потому что у него были такие же планы, как и у меня, правда, Вовчик все время сомневался в какой-то корректуре или конъюнктуре, в общем, в каком-то слове, которое плохо влияло на принятие решения.

Вова жил не один, он был человеком семейным. Тут ничего не поделаешь.

У Вовы была жена Галя и кот, которого в целях конспирации назвали «Кот». Кот был очень похож на Вовчика, и, наверное, поэтому я все время хотел поиграть с ним. Кот убегал от меня и всячески пытался замести следы своего местонахождения в однокомнатной квартире. Удивительно! Я к этому коту со всей душой, а он от меня куда подальше. Но я не терял надежды завоевать расположение кота и постоянно проводил следственные действия для его поимки и последующей разъяснительной работы. Когда я находил кота, его глаза очень напоминали мои в момент сопровождения меня в школу.

В последнее время кот поменял свое поведение, и когда я появлялся в квартире Вовчика, он сразу притворялся беспробудно спящим, почти что неживым. Жена Вовы, Галина, особенно радовалась такому поведению кота и приговаривала: «жить захочешь, и не такое сделаешь». Пришлось концентрировать все свои силы и всю свою любовь на Вовчике.

Мой приезд в гости Вовчик назвал «День без правил». Я рвался в этот день всеми силами своего восьмилетнего организма в предвкушении безлимитного просмотра всех гаджетов Вовы и Гали, поедания в неограниченном количестве чипсов, мороженого и бургеров.

В последний раз, когда я приехал к Вовчику, Галя попросила нас долго дома не задерживаться, потому что у нее очень много работы на «сосинге» или «аутсорсинге», и рекомендовала нам подольше побыть наедине, вдвоем, желательно где-нибудь подальше от ее наедине с котом и этим самым сосингом.

Вовчик, как мне показалось, не очень обрадовался предложению Гали, и мы оказались на улице. Я шел рядом с Вовчиком навстречу Солнцу! Мне было все равно, куда мы идем, потому что я знал, Вовчик что-нибудь придумает и будет весело до обжорства.

— Труба, — сказал Вовчик, — пойдем в торговый центр, порубимся в аэрохоккей.

— Ура!!! — закричал я, как кот Матроскин из «Простоквашино». — Пойдем!

Мы зашли в большущий торговый комплекс, где было много магазинов и витрин с полуголыми тетями и одетыми в костюмы дядями. В некоторых случаях попы теть были отделены от остального туловища и на них были надеты только трусы. Я понимал, что это магазины для взрослых и мне смотреть туда не надо.

Вовчик же иногда замедлял свой шаг около витрин с отдельно установленными попами, но я упорно тащил его за руку в направлении стрелочки, на которой было написано: «Детская площадка! Аттракционы!».

И вот мы на детской площадке!!!

Как же все закрутилось, завертелось, запрыгало!

Мы с Вовчиком были везде: и в виртуальной реальности фильма ужаса, и на гоночной трассе на картингах, и на батутах, куда, правда, Вовчика не пустили из-за легкого перевеса. Мы играли в аэрохоккей и не сдерживали себя в криках, мы играли в настольный футбик и стерли себе руки до мозолей, мы стреляли в рычащих динозавров и запускали мячи в баскетбольную корзину. Наконец мы устали и упали на кресла. Однако вид лотка с мороженым активизировал резервный запас моей энергии, и я рванул за вкуснятиной.

Вовчик явно устал, и его глаза стали похожи на глаза того самого кота, которого я любил, а он не понимал, что такое любовь. Я обнял Вовчика, случайно ляпнул его футболку мороженым и сказал ему, что он самый замечательный друг. Растерев ляп от мороженого на футболке Вовы, я добавил, что готов дружить с ним всю жизнь, и от переизбытка чувств и съеденного подтвердил сказанное звуковым сопровождением не очень приличного характера.

Темнота на улице напомнила нам о необходимости возвращаться домой, где Галя наверняка закончила заниматься сосингом, а кот, конечно же, с нетерпением ждал моего появления.

Домой я привел Вовчика усталого. Я тоже был усталый, но довольный от полученных эмоций, а Вовчик был довольный от того, что вернулся домой. Одним словом, с Вовчиком всегда было вкусно и весело. С ним я не чувствовал себя маленьким мальчиком. Я чувствовал себя взрослым, свободным и полным сил.

И вот сейчас, когда папа сказал, что мы поедем к Вовчику, я переживал ожидание счастья. Воспоминания проведенного «Дня без правил» смыли весь негатив от красной капли на зеленых штанах, и я понял, что справедливость в мире есть, и заснул в машине.

Серая птичка и надпись на заборе

— Котенок, котенок, просыпайся, мы приехали, — мамин голос активизировал меня, и я нехотя проснулся. — Надо чуть-чуть поторопиться. Шиян очень переживает, когда мы опаздываем.

«Ну что ты будешь делать? — подумал я. — Мои близкие так переживают за других, а о том, что я не посмотрю сорок восьмую серию „Скибиди“, не переживают нисколечко».

Я в очередной раз вытек из машины, как с папой утром, и, зевая, пошел с мамой к нашему подъезду. По пути к дому я старался не терять зря время и пытался привести в порядок свои трусы, которые неприлично залезли туда, куда залезать было не надо. Восстановив порядок с трусами, я почти проснулся.

Китайский язык вошел в мою жизнь, как ледокол в айсберг. Разбросал другие занятия и как-то подзастрял. Но мама и папа упорно пытались протолкнуть его вперед, куда-то и зачем-то. Как это случилось со мной?

Папа как-то пришел домой и сказал, что он пообщался с одним шаманом или шарлатаном, который сказал ему, что «мальчику надо заниматься китайским». Наверное, шаман был сам китаец, а папа ему поверил. Ой! Что же ты, шаман, наделал? Ну да ладно, и с этим справлюсь! Хотя бы преподаватель у меня «что надо!» Зовут преподавателя Шиян. Шиян очень умная и хорошая.

— Давай, котенок, — и мама усадила меня за стол, включила компьютер и установила онлайн-связь с Шиян.

Шиян задорно и быстро замахала рукой, приветствуя меня и маму.

— Все, дорогой, дальше сам и не балуйся, — немного строго сказала мама.

Как баловаться по-китайски, я не знал, зато понимал, как это можно делать по-русски и по-компьютерски.

— Ни хау! — еще раз поприветствовала меня Шиян.

— Привет! — ответил я, словно Босс Молокосос, и принялся за дело.

Пока Шиян рассказывала, чем мы будем заниматься, я решил не терять зря время и первым делом включил режим фона и преобразования своего изображения. Вначале я попробовал изображение единорога, потом перешел в изображение коричневой кучки, название которой я не хочу произносить, и решил остановиться на изображении мультяшного мальчугана в бейсболке.

После этого я запулил дождик из эмодзи с изображением тортиков и какое-то время продолжал это безобразие, пока Шиян не пригрозила мне отключиться от уроков раз и навсегда. Я взял себя в руки, и мы стали заниматься.

Минут через двадцать занятий мы перешли к теме птиц, и тут я понял, что безобразничать уже начинает Шиян. Звонко повторяя слова на китайском и показывая одновременно значение этих слов на картинках, Шиян продемонстрировала серую птичку и назвала неприличное слово на русском языке. Я раньше слышал это слово от Кольки Власова в нашем классе. Колька надменно произносил это слово, когда хотел кого-нибудь уличить в неправде. Ну, типа: «ерунда это все!» Только слово было другое, более неприличное и плохое, как дедушка говорит, «на заборе тоже пишут». В общем, ужас! Мне было не до игры.

Машинально продолжив урок, мы добрались до его завершения, и я в полном нетерпении побежал к маме доложить, что Шиян, оказывается, хулиганка! Мне было неудобно произносить слово, которое произнесла Шиян, но я набрался храбрости и как заговорщик поведал маме:

— Шиян улыбалась, показывала мне картинку с серой птичкой и говорила то, — запнулся я, а потом тихо продолжил, — что пишут на заборе.

— Что? — с детским интересом спросила мама.

Стесняясь, я был вынужден произнести «то слово» маме на ушко.

Мама недоверчиво взглянула на меня и позвонила папе, который обещал уточнить ситуацию и перезвонить.

— Не переживай, разберемся. А пока давай перекусим, — мама направилась на кухню греть самый вкусный, самый полезный и так далее обед, а я юркнул в гостиную, плюхнулся на диван и включил телек.

Мама готовила на кухне и с кем-то разговаривала по телефону, а потом рассмеялась. Я смотрел на маму во все глаза. «Какая она у меня красивая! Ма-мочка», — нежно нараспев подумал я. Мама подошла ко мне, обняла и игриво спросила:

— Ну что, серая птичка? Есть пойдешь?

Мама продолжала улыбаться, и я понял, что в Китае люди просто не знают, насколько неприличными могут быть выражения о птичках на русском языке.

Алиса и домашка

Часов в восемь с работы пришел взбудораженный папа с немного красным лицом с левой стороны и стал расспрашивать, что было в школе, что было на музыке, а что было на китайском, и как вела себя мама, и как дела у Мишки, и как себя проявила в школе наша «замечательная» классная руководительница.

Вопросов было много, и я быстро выдавал ответы типа: «нормально», «да нормально все», «все ок» и чуть не сказал на китайском, как произносится серая птичка. Так было много вопросов!

Я поел и прилег на диван посмотреть хоть что-нибудь, чтобы хоть как-нибудь побыть с самим собой, отдохнуть и телом, и глазами, и мозгом.

Через минут пять, как мне казалось, а по расчетам папы, минут через тридцать в квартире пропал Интернет.

Папа подозрительно сохранял спокойствие, потому что обычно исчезновение Интернета вызывало у него желание выражаться в адрес провайдера китайскими словами. А тут спокойный какой-то.

— Папа, Интернета нет, — обратился я к нему в попытке создать коалицию и с надеждой на быстрое разрешение проблемы.

— Верно, — ответил папа. — А знаешь почему?

— Провайдер? — неуверенно предположил я.

— Нет, мой друг! Ты не сделал домашку. Вот его и вырубили.

Папа перехватил мое возмущение и быстро добавил:

— Давай так, я восстанавливаю Интернет, а ты делаешь домашку? Сделаешь за час, и у тебя еще останется минут пятнадцать посмотреть то, что ты хочешь. Идет?

— О-о-о-о-о-о, — и с опущенными, как плети, руками я отправился в свою комнату делать математику, русский и окружающий мир.

Страничка с задачами по математике расплывалась в моих глазах, хотелось есть, пить, спать, позвонить Мишке, поваляться, сделать самолетик, собрать лего, раскидать вещи, надеть боксерские перчатки и золотые медали, полученные еще в детском саду. Все что угодно, только не математика!

И тут опять!

— Та-а-ак! Мой друг, ты занимаешься? — спросил папа.

— Да-а-а-а-а, — проныл я. — Занима-а-а-аююсь, — и положил голову на стол, раскинув руки в разные стороны.

— Я свое слово держу, — гордо сказал папа. — Интернет уже работает. Чем дольше ты делаешь домашку, тем меньше времени на Интернет у тебя остается.

«Та-а-ак, — теперь уже я сказал сам себе. — Я, Гарри Поттер! Сейчас взмахну рукой, и вся домашка решится сама собой».

Как дирижер, держа в руках два толстых фломастера, я гневно направил их на учебник математики и сквозь зубы проговорил: «Экспекто Патронум!»

Это было очень убедительно, но ничего не произошло.

С абсолютно упавшим духом я взял учебник математики и стал заплетающимся языком читать вслух: «У Алисы было пять яблок, у Сергея было семь яблок. Сколько…»

…Не успел я дочитать, как услышал: