Бесплатный фрагмент - Измерение

Часть 1

Глава 1

Опять эта ночь. Ничего не меняется. Сижу в баре, как обычно. На работу иногда хожу, но редко. Выпивка — моя постоянная спутница.

На работе меня пока не уволили, зарплата капает. Шеф — мой друг, помогает как может. Знает про мою жизнь и про то, как я спился.

Иногда пью только когда совсем плохо, от боли и паники. А иногда каждый день. Хотя бы так чувствую, что живу.

Нет, я не алкоголик в последней стадии, просто жизнь сломалась. Потерял жену — единственного человека, который был мне дорог. Она умерла во время родов. Дочь осталась со мной; зовут Надей, как мы и хотели.

Ох, как банально и тупо всё это. Я мог прочитать об этом в десятках книг, увидеть в сотнях фильмов. Все эти истории о потерях, о боли, о том, как жизнь рушится в один миг… Я всё это читал, смотрел и никогда бы не подумал, что окажусь в такой же ловушке, что и герои этих выдуманных историй.

Но есть одно важное отличие. Они выдуманные. Ни один из них никогда не почувствует того, что придумали для них авторы. Никто из них не испытает той боли, той пустоты, что гложет меня изнутри. Они не знают, каково это — просыпаться каждое утро и понимать, что часть тебя утеряна навсегда. Что свет, который освещал твою жизнь, погас.

Прервав поток мыслей, я потянулся к стакану. Свеженалитый виски, который был налит в холодный стакан, ещё не успел согреться, чем приятно покалывал руку. Кубики льда, потревоженные только что поставившим его барменом, медленно танцевали в янтарной жидкости.

— Сегодня вы сами платите или, как обычно, за счёт заведения? — улыбнулся бармен.

— За счёт заведения, — ответил я. — А Татуированному передай, что в следующий раз я рассчитаюсь со всем долгом.

С этими словами я осушил стакан залпом. Горло обожгло, приятное жжение разлилось по телу, предвкушение следующей волны опьянения приятно защекотало нервы.

— Да тут такое дело… Борис Александрович разозлился из-за вашего долга. Говорит, если не заплатите, то ваше прошлое его не остановит. Он… он будет действовать.

Конечно, деньги у меня есть. Хватило бы и на сегодняшнее, и на весь долг разом. Но после оплаты у меня бы не осталось ничего. Вот почему я тянул.

— Не переживай за меня, а ему скажи так, как я тебя попросил. И плесни-ка мне водочки. Выпью последнюю и уйду.

Рюмка оказалась в моей руке быстрее, чем я успел сообразить. Я замер, глядя на неё. А вот если так подумать, что было бы, если бы я не встретил её? Как сложилась бы моя жизнь? Этот вопрос хоть раз, но задаёт себе каждый, и ответа нет.

Кто-то скажет, что разбогател бы. Кто-то — что нашёл бы другую, полюбил бы её… Пока не задался бы этим же вопросом снова. А как было бы со мной? Легче или тяжелее?

Думаю, хуже. Хотя бы потому, что я познал любовь. До неё я был никому не интересен. Худой, некрасивый… До неё у меня не было ни одной девушки. Ни одной!

Так что эту рюмку я пью не только за неё, но и за случай, который нас свёл.

Подняв рюмку, я запрокинул голову и осушил её до дна. Горячая волна алкоголя хлынула вниз, оставляя за собой приятное жжение в груди.

Опустив пустую стопку на стол, я откинулся на спинку стула, расслабляясь.

Внезапно тишину прервал грубый голос :

— Вот он.

После этих слов мир на долю секунды вспыхнул белым светом из-за удара, который пришёлся в затылок, с силой припечатав меня к столу. Кровь хлынула из носа, заливая белый воротник рубашки.

Двое крепких парней схватили меня за руки, поднимая на ноги. Сжатие было таким сильным, что пальцы онемели.

Разворачивая, они показали мне того, кто стоял за всем этим. Борис Александрович, или, как я его называл, Татуированный. Он в три раза больше меня ростом и в полтора — шире в плечах. На половине лица набит огромный кинжал, а другая идеально чистая.

Этот контраст всегда вызывал у меня смех. Сейчас, правда, смеяться было не над чем. Увидев Борю, я понял, что сейчас полетит кулак. И он полетел. Прямо в солнечное сплетение. Воздух вышибло из лёгких, каждый вдох давался с трудом. Боль — резкая, жгучая — распространилась по всей груди, заставляя сжаться и рухнуть на пол. Но меня крепко держали эти две горы мышц.

— Попробуй-ка объясни мне, дружок, — прорычал Борис, — каково это — бухать за чужой счёт? Просто сидеть тут каждый день и пропивать честно заработанные деньги? Мне зарплаты платить, сына кормить, а ты их просто пропиваешь! Ладно бы ты иногда возвращал долги, но нет! Ты пытаешься меня разорить своей печенью! Я понимаю, в твоей жизни был перелом… два года назад. Целых два года ты приходишь сюда и бухаешь! Многие пережили бо́льшие потери и не спились! А ты… Ты тащишь за собой в эту бездну и чужие жизни! Объясни, почему я должен из-за этого страдать!

— Я думал… мы друзья, — прохрипел я. Кровь из носа заливала рот, делая каждый вздох болезненным.

— И с чего это ты меня к друзьям приписал? Потому что я знал твою жену и сказал, что можешь приходить в мой бар, если будет тяжело? — Борис усмехнулся. — Я хотел помочь, на время. С условием, что ты вернёшь долг, когда сможешь. Но, похоже, моя помощь оказалась затяжной и расценена как слабость.

Жестом он велел своим «гориллам» отпустить меня. Они швырнули меня на пол. Я упал на колени, хватая ртом воздух.

— Ладно, слушай. Или ты возвращаешь долг, или я выношу твою квартиру. Не хочу, но ты не оставляешь выбора.

— Я… я всё верну, — прошептал я, пытаясь подняться.

— Конечно, вернёшь, — сказал Борис, помогая мне, схватившись за руку. — А пока иди и подумай над своим поведением.

Он пнул меня, после чего толкнул к выходу, и я поспешил убраться с глаз долой. Его голос за спиной затерялся в гуле бара, в шёпоте и оценивающих взглядах окружающих.

Лунный свет, заливающий улицу, ударил в глаза, когда я вывалился из бара. Ноги ватные, заплетаются, спотыкаюсь на каждом шагу. Страх? Или это проклятое пиво ещё не выветрилось? Не знаю. Да и плевать.

Больше всего удивило, что Боря не приложил меня по-настоящему. Зная его… Он же типичный бандит, любит чувствовать власть над людьми. А тут — отпустил.

Видимо, сегодня везёт.

Вот только главное теперь — отдать ему эти чёртовы деньги. Как можно скорее. Затяну с долгом — он взбесится по-настоящему. А тогда… тогда мне точно не поздоровится. До гроба останется недалеко.

До дома — рукой подать, проклятый бар стоит почти у самых дверей. Но в голове всё ещё гудит после удара. Мысли путаются, словно старые, заношенные нитки, которые никак не распутать. Каждый шаг даётся с трудом, ноги словно налиты свинцом, а в висках пульсирует мерзкая тупая боль, от которой хочется выть. Нужно доползти. Нужно идти… не останавливаясь. Главное — не упасть. Чувствую, если свалюсь сейчас, то больше уже не поднимусь.

Прошло минут пять или десять, точно не скажу, время словно размазалось в голове. Но через этот короткий период я всё-таки дошёл до дома. Пальцы дрожат, пока ищу ключ в кармане. Замок тугой, с громким скрежетом сделал четыре оборота. Дёрнул ручку — дверь поддалась. Короткая вспышка света из подъезда выхватила из темноты квартиры силуэты вещей у порога.

Закрыв дверь на все замки, словно отгораживаясь от всего, что оставил там, в баре, я разулся и побрёл в спальню. Щёлкнул выключателем ночника на тумбочке. Мягкий свет нарисовал кровать и кресло. Я стянул окровавленную рубашку, стараясь не задеть сбитых костяшек на руке, и швырнул её на стул. Ткань соскользнула и бесформенной лужей упала на пол. Подошёл к зеркалу. В тусклом свете разглядел расплывающееся пятно на щеке. Кровь вроде остановилась. Хоть что-то хорошее за этот вечер.

Подошёл к кровати, тяжело опустился на самый край. Пружины скрипнули под моим весом. Голова гудит, словно там кто-то молотком стучит. А может, этот Татуированный прав? Может, я и правда слабак? Не могу оправиться от потери жены, дочь толком не воспитываю… Нет, я, конечно, не виню Надю в смерти матери. Она ни в чём не виновата. Просто… всё пошло наперекосяк. В тот самый день, когда всё закончилось. Я мечтал о другом, представлял себе другую жизнь. А теперь вот сижу здесь один, разбитый, и даже не знаю, как завтра встать.

Надя живёт у бабушки, у моей тёщи. Та меня и близко к ней не подпускает. Говорит, что я ничего не смогу дать ей кроме перегара и пустых обещаний. И, наверное, она права.

Что я могу дать двухлетней девочке, кроме сломанного отца?

Может, и к лучшему. Я и сам не знаю, как воспитывать детей, как быть отцом. Люба всегда была в этом лучше меня, она хотя бы готовилась. А теперь… Теперь я к этому точно не готов. Может, никогда и не буду готов.

Я ещё немного посидел, глядя в пустоту, и закинул ноги на кровать, не раздеваясь. Уткнулся лицом в подушку, вдыхая слабый запах её духов, запах, который никак не выветрится из памяти. И провалился в беспокойный сон, полный обрывков воспоминаний и глухих ударов. В сон, который вряд ли принесёт облегчение.

Глава 2

На премьеру театральной постановки приехали двое молодых парней, едва перешагнувших двадцатипятилетие, — Павел и Алексей.

Павел, с горящими глазами, старался не пропускать ни одной новой постановки, словно театр был для него глотком свежего воздуха, необходимостью, без которой жизнь теряла краски. Алексей же, напротив, в подобных заведениях был редким гостем.

Вообще, эти двое максимально отличаются друг от друга. Павел — тихий, спокойный и трусливый до чёртиков. Алексей же является его полной противоположностью — ураган, вихрь, сгусток неуёмной энергии. Самоуверенный до наглости и смелый до безрассудства.

Причём гиперактивность для Алексея была не просто чертой характера, а скорее проклятием, преследовавшим его с юных лет. Если в школе, в которой учился Алёша, случалась драка, то его словно магнитом притягивало к кабинету директора. Ведь все прекрасно знали, кто в этой драке был не просто участником, а вдохновителем, зачинщиком и главным действующим лицом.

Пробираясь сквозь плотную толпу, заполнившую зрительный зал, они расталкивают стоящих в проходе людей, стремясь занять свои места. И чем дальше они продвигаются, чем больше встречают на своём пути недовольных лиц, тем острее чувствуют на себе осуждающие взгляды.

И вот когда наконец добрались до своих кресел и с облегчением плюхнулись на мягкие сиденья, между ними завязался диалог.

— Слушай, Паша, вот ты притащил меня в этот свой театр, но я пока не вижу здесь ничего из того, о чём ты мне рассказывал, — проворчал Алексей, оглядываясь по сторонам с явным презрением.

— А что именно я тебе рассказывал? — переспросил Павел, слегка удивлённый тоном друга.

— Ой, да по твоим словам, люди, посещающие подобные культурные заведения, чуть ли не поголовно являются гениями, светочами разума и самыми умными людьми на планете. Но вот смотрю я на этих так называемых интеллигентов и никак не могу понять, как ты мог про них такое говорить. Где тут гении, Паша? Где тут светлые умы? — говорил Алексей, разводя руками.

— А что не так? Что тебя смущает? — Павел нахмурился, пытаясь понять, что вызвало такую бурную реакцию Алексея.

— Ну вон, смотри. Видишь, — Алексей указал пальцем перед собой, — возле мужчины в дорогом костюме сидит женщина? Объясни мне, как девушку, которая исколола себе всё лицо и шею татуировками, а также накачала губы до размеров пельменей, можно назвать умной? Нет, я ничего не имею против, когда девушки вкачивают себе чуть-чуть химии в губы для поддержания красоты, особенно когда это делают женщины в возрасте, чтобы скрыть следы времени. Но тут же действительно перебор, Паша! Она мало того, что младше нас, так ещё и изуродовала себя так, как война не уродует. А сам этот мужик? На вид ему уже все сорок, а он выбирает малолеток, которые ему в любви клянутся, а потом, получив деньги, убегают, не оглядываясь. Конечно, может, это его любовница, а его жена сейчас ждёт его дома, наготовив много вкусностей. Но так ли это, мы никогда не узнаем. Да и не нужно, ведь это совсем его не оправдывает.

— Ты же понимаешь, что всё, что ты сейчас сказал, — это лишь твоё субъективное мнение и с реальностью оно может не иметь ничего общего? — возразил Павел, стараясь сохранить спокойствие.

— Возможно, — пожал плечами Алексей. — Но что-то мне подсказывает, что самым умным тут является владелец театра. Так обдирать бедный народ такими ценами может только он. Хотя нет, почему бедный? Из бедности тут только я да ты. Лучше обрати внимание на остальных. Посмотри, как красуются дорогой одеждой, часами друг перед другом, словно павлины, распушившие свои перья. А на душе и в голове, скорее всего, пустота. Такое чувство, что только такая же пустышка, как эта силиконовая кукла, может хоть на время затмить их внутреннюю боль, заполнить пустоту внутри.

Они вдвоём окинули взглядом зрительный зал, и Алексей невольно отметил, что чем богаче выглядит человек, тем более глупой и вульгарной кажется сопровождавшая его спутница. Словно они подбирали себе аксессуары, соответствующие их статусу, а не партнёров, с которыми можно разделить жизнь.

— Да, пожалуй, в этом есть доля правды. Может, ты и прав, — признал Павел, слегка смущённый проницательностью друга.

Ещё немного посидев в полумраке, они увидели, как свет в зале постепенно погас, погружая зрителей в предвкушение. Из колонок полилась торжественная музыка, настраивая на предстоящее действо. Разошёлся бархатный занавес, и яркий свет от прожекторов ударил Павлу прямо в лицо, ослепив его на пару секунд, словно вспышка молнии.

Как только временное ослепление прошло, Павлу открылась такая картина: в центре сцены, словно сошедшая со страниц русских сказок, стояла девушка в роскошном красно-русском традиционном костюме. Она медленно, грациозно под звуки завораживающей музыки подходила к краю сцены, плавно подняв голову вверх, словно приветствуя невидимые силы. Её длинные светлые волосы были искусно заплетены в две толстые косы, обрамлявшие лицо, словно нимб. Лицо её выделялось из всех женских лиц, которые парни встречали за день. В нём были какая-то неземная красота, чистота и невинность, притягивающая взгляд и заставляющая забыться.

По телу Павла пробежали мурашки; его бросало то в жар, то в холод, словно он внезапно заболел лихорадкой. Зрачки расширились; во рту пересохло, словно он долго бежал по пустыне. Вдруг он почувствовал лёгкое, едва ощутимое постукивание в груди, будто там поселилась маленькая птичка, отчаянно пытающаяся вырваться на свободу. Это было странно, непривычно и даже немного пугающе: не больно, а скорее щекотно. Он повернулся к Алексею, пытаясь поделиться своим внезапным откровением, но слова застряли в горле. Получилось лишь что-то невнятное, неуклюжее. Он не смог выдавить из себя ни слова, внезапно потеряв дар речи.

— Что, в первый раз такое чувствуешь? — усмехнулся Алексей, наблюдая за замешательством друга.

— Да… да, в первый, — невнятно пробормотал Павел, находясь в трансе, не отрывая взгляда от девушки на сцене.

— Ну, будь мужиком! Хватит мямлить! Подойди после спектакля и познакомься с ней, — подтолкнул его Алексей.

От одной мысли о знакомстве у Павла поднялось давление.

— Нет, ты что! Не пойду, — отмахнулся Павел. — У меня нет на неё времени. Я бы хотел сейчас работой позаниматься, проекты горят. Все эти отношения не для меня, Лёх. Не тянет меня вступать в них, понимаешь? Хотя девушка, конечно, красивая; спору нет, красивая… Но сейчас не время, абсолютно не время, понимаешь?

— Какое не время, дятел? Ты уже прожил треть жизни, а ещё даже женской руки не касался. Мама не в счёт, — съязвил Алексей.

— Нет, ну а что я ей скажу? «Привет, я Павел»? Как-то банально, глупо. Нет, лучше: «Добрейшего вечерочка. Я Павел». Звучит как-то… старомодно, что ли. — Павел занервничал, начиная перебирать в голове возможные варианты знакомства, каждый из которых казался ему нелепым и провальным.

— Слышь, Павел, ты подойдёшь к ней и просто заговоришь как нормальный человек. Представишься, назовёшь своё имя, скажешь, что тебе понравилась её игра, и пригласишь прогуляться после спектакля. А чтобы тебя не посчитали за оленя, подаришь ей цветы, — объяснил Алексей, словно это было проще простого.

— Нет-нет, ты своими словами отбил у меня всякое желание знакомиться. Я лучше всю жизнь один буду. Вот да, буду одиноким волком — мне это подходит, это мой путь. А про цветы — хорошая идея, конечно, но я же не достану их сейчас здесь из воздуха, не наколдую же, — дрожащим голосом ответил Павел, чувствуя, что его уверенность тает с каждой секундой.

— Ладно, я помогу тебе, так и быть. Всё, что от тебя требуется, — это как только закончится выступление, очень быстро добежать до ближайшего цветочного магазина и купить там приличный букет. Всё остальное я сделаю за тебя, — решительно заявил Алексей, видя, что Павел сам не справится.

— Ладно, хорошо, уговорил. Но если мы пойдём гулять, то ты пойдёшь с нами, — поставил условие Павел, чувствуя себя немного увереннее под защитой друга.

Договорившись, парни продолжили смотреть выступление, и Павел уже не мог оторвать взгляда от девушки на сцене. Он был очарован её пластикой, грацией, взглядом, движениями, словно она загипнотизировала его. Так прошёл весь концерт, словно в тумане. И вот когда выступление подошло к концу, все зрители начали вставать и аплодировать, выражая свой восторг. Павел с Алексеем тоже встали и начали аплодировать, отдавая должное таланту актёров. Вот только Паша делал это с гораздо большим энтузиазмом, чем его друг, словно аплодировал не только актрисе, но и своей внезапно вспыхнувшей надежде.

Он смеялся, радовался, оборачивался к соседям, улыбался им, словно старым знакомым, и продолжал хлопать, не жалея ладоней. Всё это происходило не потому, что закончилось выступление, а потому, что все аплодировали артистам, а значит, и ей тоже. Он надеялся, что она слышит эти аплодисменты, чувствует признание и из-за этого ей приятно, а значит, и ему тоже.

— Ну же, пошёл, пошёл! — подгонял Алексей, толкая Павла в сторону выхода из их ряда.

Тот же, словно очнувшись от наваждения, под громкий гул аплодисментов быстро двинулся к выходу, расталкивая аплодирующих и свистящих людей, будто плыл против течения.

Взяв куртку из гардероба, он, не теряя ни секунды, побежал к ближайшему цветочному магазину, местоположение которого подсказала ему приветливая женщина, работавшая в гардеробе.

Выйдя на улицу, он окунулся в тёмный осенний вечер, пропитанный запахом опавших листьев и сырой земли. Ветер трепал его волосы, пытаясь сбить с намеченного пути, но лишь усиливал его решимость. Вдруг он почувствовал необычайно странное чувство — лёгкость в груди. Эта лёгкость дарила максимальное наслаждение моментом и ощущение простоты жизни.

Немного погодя в театре Алексей начал пробираться сквозь толпу людей, которые, словно муравьи, пытались выбраться из зрительного зала.

Чем ближе он подходил к сцене, тем больше людей обращало на него внимание, провожая его любопытными взглядами, видимо понимая, куда он направляется и что затевает. Но никто не предпринимал никаких мер, никто даже не пытался его остановить. Никто ничего ему даже не сказал — видимо, людям было просто интересно, чем закончится этот дерзкий спектакль.

Подойдя к сцене, он увидел опущенный театральный занавес. Но это ничуть не испугало и не остановило его. Забравшись на сцену, он пролез под тяжёлым занавесом и оказался за кулисами, в хаотичном мире театральной изнанки. Там сновали люди: кто-то разбирал декорации, кто-то спорил из-за каких-то конфликтов, произошедших во время спектакля, кто-то просто суетился, создавая видимость работы. Но его внимание привлёк мужчина в строгом костюме, стоявший в центре сцены и активно беседовавший с невысоким дедушкой в белой рубашке. Он заинтересовал Алексея тем, что активно жестикулировал, размахивая руками, и громко говорил, что́ нужно изменить, а что оставить. «Возможно, это режиссёр», — подумал Алексей, прислушиваясь к обрывкам разговора.

Как только эти двое заметили Алексея, мужчина в строгом костюме набросился на незваного гостя.

— Молодой человек, вам нельзя здесь находиться, это служебное помещение. Прошу покинуть помещение немедленно! — отрезал он, как будто выговаривал провинившегося школьника.

— Здравствуйте. Да, я понимаю, простите за вторжение. Просто мне очень нужна ваша помощь, — очень вежливо и даже немного заискивающе сказал Алексей, стараясь сгладить неловкость ситуации.

— Я вам ещё раз повторяю, — взревел мужчина, повышая голос до командного тона, — покиньте помещение немедленно, или вам помогут!

В этот момент дедушка, молча наблюдавший за происходящим, протянул Алексею руку для приветствия.

— Здравствуйте, молодой человек. Я художественный руководитель этой труппы, очень приятно. Не обращайте внимания на моего друга, он немного… импульсивен, — сказал мужчина дрожащим, но до боли приятным голосом. — Чем я могу вам помочь? Что привело вас за кулисы?

— Здравствуйте. Понимаете, на вашей постановке выступала одна очень красивая девушка. Она невероятно понравилась моему другу, он просто потерял голову. Не могли бы вы оказать нам небольшую услугу и познакомить нас с ней? — выпалил Алексей, стараясь говорить быстро и чётко, пока его не выгнали отсюда силой.

— О, да без проблем! С удовольствием поможем вашему другу обрести счастье, — улыбнулся художественный руководитель. — Постарайтесь описать её, чтобы я точно знал, о ком речь.

— Блондинка, очень красивая. Волосы заплетены в две косички. Выступала в традиционном русском костюме, — быстро перечислил Алексей, боясь упустить шанс.

— Всё, я всё понял, не продолжайте, — перебил его художественный руководитель, посмеиваясь всё тем же приятным голосом. — Вы или ваш друг заинтересовались нашей Любой, нашей звёздочкой. Сейчас приведу её к вам, подождите здесь.

И вот когда Алексей остался наедине с мужчиной в строгом костюме, который продолжал сверлить его недобрым взглядом, он, чувствуя неловкость, попытался завязать с ним разговор, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

— Прошу прощения за мою назойливость; я понимаю, это не моё дело и может прозвучать достаточно грубо, но кем вы работаете в данном заведении? Кто вы здесь? — спросил Алексей слегка насмешлево.

— Вы абсолютно правы, это совершенно не ваше дело, — отрезал мужчина, не смягчая своего агрессивного выражения лица. — И да, я всё так же считаю, что вам здесь не место.

После этих слов он резко развернулся и, не проронив больше ни слова, ушёл, оставив Алексея в тягостном молчании.

Через пять томительных минут, которые Алексей простоял в окружении суеты, создаваемой работниками театра, и чувствовал себя неловко и неуместно, на сцену вышла девушка среднего роста с очень яркими голубыми глазами, сияющими в полумраке. Она очень стеснялась, нервно переминалась с ноги на ногу и не могла установить зрительного контакта с Алексеем, словно боялась его взгляда. Но тот буквально сразу же заметил цвет её глаз, который поразил его своими глубиной и чистотой.

— Принимайте товар, молодой человек, — сказал художественный руководитель, посмеиваясь и подталкивая девушку в сторону Алексея. — А я не понял, а где наш светотехник? Он же стоял возле вас, когда я уходил.

Мы же, в свою очередь, не будем подглядывать за первым знакомством Алексея с девушкой, оставив их наедине, и переместимся к Павлу, который уже купил букет нежных розовых роз и спешил обратно к театру.

Его переполняли эмоции. Всего за минуту он испытал мощную вспышку радости, которая заставляла его улыбаться как безумного и ускорять шаг, чтобы поскорее встретиться с той, кто покорила его сердце с первого взгляда.

Но чем ближе он подходил к театру, тем больше радость сменялась страхом. Руки начали дрожать, как осенние листья на ветру, и желание знакомиться пропадало, как утренний туман под лучами солнца. Он думал о том, что скажет, что сделает, о чём будет говорить, как будет себя вести. И любой сценарий, который он придумывал, казался ему ужасным, нелепым и обречённым на провал.

И вот он подошёл к театру и замер. На входе он увидел своего друга, разговаривающего с девушкой. Эта девушка была той самой, которая взволновала Павла и вызвала в нём такой бурный спектр чувств, она была ключом к его давно забытым эмоциям.

Павел на секунду застыл, не веря, что всё это происходит на самом деле, что его мечта стоит прямо перед ним. Когда он попытался двинуться дальше, ноги подкосились, а в глазах появился страх, который был заметен всем окружающим, вызывая недоумение и сочувствие. Он чувствовал себя маленьким и беззащитным перед лицом своей мечты.

Как только он подошёл к своей возлюбленной, та по непонятной для него причине сразу взяла инициативу в свои руки и начала разговор с лучезарной улыбкой.

— Ты, наверное, Павел Васильевич? — спросила девушка, протягивая руку для приветствия. — Я Любовь Николаевна. Очень приятно познакомиться, Павел. Можешь называть меня Любой, если хочешь.

Павел протянул руку в ответ и очень легко, словно боясь обжечься, коснулся её пальцами. От этого прикосновения по его телу пробежала искра.

— Да, мне тоже очень приятно познакомиться, Люба. А вот, кстати, это тебе, — пробормотал Павел, протягивая девушке букет розовых роз.

— Спасибо большое, Павел, мне очень приятно, — сказала Люба, принимая цветы всё с той же обворожительной улыбкой, которая не сходила с её лица. — Может, пойдём прогуляемся?

Всю прогулку они о чём-то разговаривали, будто знали друг друга целую вечность. Кто-то рассказывал, другой внимательно слушал и добавлял что-то от себя. Алексей шёл позади, словно телохранитель, наслаждаясь красотой осеннего вечера и наблюдая за зарождающимся между двумя одинокими сердцами чувством. Иногда он куда-то отходил, оставляя парочку наедине, пока они сидели на лавочке, но никто даже не замечал, ушёл он или стоит где-то рядом.

Порой у Любы проскальзывали какое-то внутреннее напряжение и неуверенность. Из-за этого её красивая улыбка на мгновение исчезала во время разговора, но потом снова появлялась на её лице. Возможно, она не испытывала к Павлу того же сильного чувства, что и он, а может, просто ещё не разобралась в своих чувствах, не успела понять, что происходит. Со стороны это выглядело странно и немного настораживающе, но Павел, ослеплённый внезапно вспыхнувшей любовью, ничего не замечал — он был всецело поглощён своими чувствами.

В конце прогулки Павел провожал Любу до дома, обсуждая концерт, театральные постановки и события дня, пытаясь продлить это волшебное мгновение. Он был настолько увлечён, что даже не заметил отсутствия Алексея, который, видимо, решил не мешать паре и просто ушёл, оставив их наедине со своими чувствами. Дойдя до дома Любы, они остановились на повороте и стали молча смотреть на ярко светящую луну, которая, как прожектор, освещала всю улицу, создавая романтическую атмосферу.

— Надо будет ещё как-нибудь встретиться, повторить этот прекрасный вечер, — неуверенно сказал Павел, подняв голову к небу.

Люба ничего не ответила, продолжая молча смотреть на луну.

Вдруг их спокойствие и молчание нарушил внезапно появившийся Алексей, который выбежал из-за угла дома напротив и отчаянно кричал.

— Это всё он! Я тут ни при чём! Это он! — кричал Алексей, показывая пальцем на Пашу и пробегая мимо.

— Что с ним? — с непониманием и тревогой в голосе спросила Люба, глядя на убегающего Алексея.

Вслед за Алексеем из-за угла дома выбежали трое мужчин спортивного телосложения с явно недобрыми намерениями. Увидев Павла, они сразу же направились к нему, свистя и выкрикивая угрозы.

— Пойдём отсюда, Паш, — испуганно сказала Люба, дёргая Павла за руку и увлекая за собой, пытаясь спасти его от неминуемой опасности.

Тот же, в свою очередь, не сдвинулся с места, словно парализованный страхом. Видимо, решил разобраться в ситуации, проявить мужество и защитить девушку.

— В чём дело, парни? Что вам нужно? — неуверенно спросил Паша, заслоняя Любу своей хрупкой фигурой.

Подходя к паре, мужчины зловеще ухмыльнулись, переглянулись, предвкушая предстоящую расправу, и окружили их.

— А ты у своего дружка спроси, — грубо ответил тот, что стоял посередине, и злобно усмехнулся. После чего, не говоря больше ни слова, замахнулся и изо всей силы ударил Павла прямо в бровь, вынося ему смертный приговор.

Паша, не ожидавший такого внезапного нападения, упал на землю, схватившись за лицо, из которого хлынула кровь. Один из нападавших, ухмыляясь, схватил Любу за руку и грубо притянул к себе, словно добычу. Девушка закричала от страха и боли, отчаянно зовя Павла на помощь.

— А красотку мы оставим на десерт, — прорычал тот, который держал Любу, оглядывая её похотливым взглядом.

Двое других, не обращая внимания на крики девушки, начали остервенело избивать Павла ногами, вымещая на нём свою злобу и ненависть. Всё произошло очень быстро, буквально за несколько секунд, но и этого времени хватило, чтобы Павел, лёжа на земле и чувствуя боль, закипел от ярости и злости.

Нападавшие, оставив окровавленного Павла лежать на земле, развернулись и, ухмыляясь, пошли в сторону Любы. У девушки сердце ушло в пятки, она почувствовала леденящий ужас и начала кричать ещё громче, надеясь, что кто-нибудь услышит и поможет им.

Как только двое отвернулись от него, Павел, собрав последние силы и повинуясь инстинкту самосохранения, каким-то чудом вскочил на ноги. Схватив самого крупного из нападавших, он начал бить его с такими яростью и силой, которым позавидовал бы любой профессиональный боец. У того подкосились ноги от неожиданного отпора, и он, оттолкнув Павла, с воплем побежал за угол дома, спасаясь от разъярённого противника. Двое других, увидев бегство своего товарища, отпустили Любу и, чертыхаясь, бросились за ним.

Оставшись наедине с Павлом, Люба, дрожа всем телом, подбежала к нему и, словно мать, начала осматривать его лицо, пытаясь оценить масштабы повреждений.

— Ну вот, теперь будут синяки и ссадины, — с тревогой в голосе сказала Люба, не отрывая взгляда от лица Павла и стараясь рассмотреть все повреждения.

— Да ничего страшного, всё заживёт, всё пройдёт, — отмахнулся Павел, стараясь не показывать своей боли. — Ты лучше расскажи, как себя чувствуешь. Тебя-то хоть не сильно задели?

— Меня-то сильно не тронули, только напугали очень сильно, я чуть в обморок не упала от страха. Мне вот тебя очень жалко, ты весь в крови, — с сочувствием сказала Люба, нежно поправляя волосы Павла, пытаясь убрать с его лица следы недавней битвы.

Немного постояв и посмотрев друг на друга, пытаясь понять, что́ они чувствуют, они медленно пошли к подъезду, чтобы попрощаться.

— Ну всё, вот тут я и живу, — сказала Люба, останавливаясь у дверей своего дома.

— Да, вижу. Интересный у тебя райончик, колоритный, и соседи классные, просто душки, — с иронией ответил Павел, вспоминая недавнее нападение.

— Я согласна, — тихо произнесла Люба, опуская глаза.

— С чем? С соседями? — переспросил Павел, не понимая, что она имеет в виду.

— С тем, чтобы увидеться ещё раз, — подняла она на него взгляд, в котором читалась надежда. — Я согласна.

Обрадованный, Паша предложил встретиться на следующий день, на что Люба с радостью согласилась.

Договорившись о месте встречи и тепло попрощавшись, Павел пошёл по той же дороге, где всё произошло. Проходя мимо места, где он только что лежал избитый и беспомощный, он почувствовал внутреннюю дрожь, словно из него вынули душу и вставили обратно. Это чувство придало ему лёгкую нотку страха.

Пройдя ещё несколько шагов, Павел почувствовал лёгкий толчок в спину и обернулся на взволнованные крики.

— Ай Пашка, ай молодец, сработало! — ликовал Алексей, подбегая ближе.

Павла радость друга не тронула. Раздражение, клокотавшее в нём после недавней стычки, вырвалось наружу. Он резко оттолкнул Алексея.

— Сработало, говоришь? Меня из-за твоих «сработок» избили! И Любу напугали до смерти. Что это вообще было? Кто эти отморозки? — Голос Павла дрожал от злости.

— Да ладно тебе, чего кипятишься, — попытался успокоить его Алексей. — Это был мой план. Ты просто не видел, как она к тебе относилась. Может, и испытывала симпатию, но не более. А сейчас, когда вы прощались… Я точно увидел: ты ей небезразличен.

— То есть ты, руководствуясь своими гениальными умозаключениями, подстроил драку, чтобы доказать свою правоту? И теперь считаешь, что это нормально?

— Помогло же, — пожал плечами Алексей. — Ты видел её взгляд, Паш? Видел, как она переживала? Разве не этого ты хотел?

Павел замолчал, пытаясь осмыслить услышанное. Ярость ещё не утихла, но слова Алексея задели его. Действительно, в глазах Любы он увидел то, о чём мечтал.

— И ты думаешь, это оправдывает твои действия? — спросил Павел, стараясь говорить ровным тоном.

— Я сделал то, что считал нужным, — ответил Алексей, глядя ему прямо в глаза. — И, как видишь, не прогадал. Ты получил то, чего хотел. Может, вместо того чтобы злиться, скажешь спасибо?

Он протянул Павлу руку.

Павел некоторое время колебался, борясь с противоречивыми чувствами. В конце концов он тяжело вздохнул и неохотно пожал протянутую руку. Горечь обиды смешивалась с робкой надеждой.

Глава 3

Проснулся оттого, что солнечный луч ударил мне прямо в лицо. Глаза открывать не хотелось. Серый, ничем не примечательный день начинался, как и все остальные после… после всего. В голове гудело, как в барабане. Похмелье. Но одновременно ужасно хотелось пить. Горло пересохло так, что казалось: там песок.

Приоткрыл глаза. Рядом лежала девушка с закрытыми глазами. Моя жена. Я потянулся, чтобы пощекотать её руку — нежную и до боли приятную. Но она сразу же зашевелилась, застонала и отвернулась. Я притянул её к себе, провёл пальцами по волосам, которые пахли… точно так же, как и тогда, когда она была жива.

Конечно, никого рядом не было. Только подушка. Я обнимал её вместо неё. Это моя маленькая выдумка, мой способ немного облегчить боль. Ведь фантазия у меня всегда была богатая, так что именно она спасала меня последнее время.

Окончательно продрав глаза, я побрёл на кухню. Из графина выпил остаток воды. Последнюю каплю я проглотил залпом. Горло саднило, будто его натёрли наждачной бумагой. Нужно что-то горячее. Заварил чай — крепкий, чёрный как смоль. Пока он заваривался, пошёл в ванную, надеясь хоть немного взбодриться.

Бросил взгляд в зеркало и отшатнулся. Господи, что это? Ужас. Я и сам понимал, что худею. Вся одежда прошлого года болталась на мне, как на вешалке. Но чтобы настолько… Не замечал, честно говоря. Слишком много было других, более «важных» дел, чем разглядывать своё отражение. Да и кого я обманываю? Просто боялся увидеть то, что видел сейчас. Алкоголь — вот он, настоящий художник. Только рисует он не красками, а болезнями и страданиями. Сотворил из меня живой скелет, обтянутый кожей, с запавшими глазами и желтоватым оттенком лица.

Хотя, с другой стороны, есть ли смысл так убиваться из-за внешности? Кому вообще какое дело? Мне не нужно никому нравиться, ни от кого отбиваться. Все эти люди, что тратят часы перед зеркалом, стремятся к красоте, чтобы привлечь внимание противоположного пола, зацепить кого-то, удержать. Но мне-то это не нужно.

Оторвавшись от раковины, я побрёл в спальню. Там в шкафу висела единственная относительно чистая рубашка. Натянул её, стараясь не смотреть на своё отражение в зеркале. Хватит с меня этого утреннего сеанса самобичевания. После этого — на кухню, перекусить. Хлеб с сыром. Запихивал в себя эти куски механически, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Просто чтобы хоть что-то оказалось в желудке. План на день сам прокручивался в голове. Кладбище — навестить её. Работа — начальник уже неделю ворчит. И, наконец… бар. Вечером. Обязательно. Это даже не обсуждается. Это единственное, что скрашивает моё существование.

Запихнув в себя последний кусок хлеба, я поднялся из-за стола. Движения какие-то деревянные. Подошёл к двери, накинул куртку, натянул ботинки. Чёрт, почему всё кажется таким бессмысленным, таким… механическим? И вот я уже за дверью. Спустился по лестнице, избегая смотреть на разрисованные стены и кучи мусора в углах. Каждый раз думаю: зачем раскидывать мусор в таких местах? Но, видимо, всем плевать. И вот я на улице. Открыл тяжёлую дверь подъезда, и яркий, почти летний солнечный свет ударил в глаза. Неприятно. Хочется зажмуриться, спрятаться обратно в свою тёмную норку. Но нужно идти. Передо мной — осенний пейзаж, открытка, которую я обожаю всей душой. Жёлтые листья, падающие с деревьев, устилают тротуар словно ковёр. Лёгкий ветерок поднимает их в воздух, закручивает в миниатюрные смерчи, а потом разносит в разные стороны. Всё это выглядит красиво и волшебно. Моё самое любимое время года! Идти мне минут двадцать. И всё это время собираюсь насладиться каждой минутой этого пути. Осень… Твой свежий и прохладный воздух, так прекрасен, что я не могу выразить свою любовь словами. Смешно смотреть, как люди хмурятся, спешат, не замечая этого великолепия. Словно они запрограммированы бежать, не останавливаясь. Работа, учёба, дела… Все эти глупости кажутся незначительными на фоне этой красоты.

Я всегда хожу пешком. Не потому, что у меня нет денег на такси, а потому, что я хочу прочувствовать каждый момент. Автобус? Нет уж… Толкаться там в толпе — ни за что. Машина? Да у меня и прав-то нет, если честно. Отобрали, так как очень плохо вожу… Но мне и не нужна машина. Я лучше пройдусь.

Чем ближе я подхожу к кладбищу, тем больше воспоминаний всплывает в голове. И тем сильнее становится желание напиться… Но нет, сегодня я буду трезв. На работе нужно быть в форме. А то это будет неуважительно.

Подойдя к кладбищу, я толкнул тяжёлую, скрипучую железную калитку. Знакомый скрип, как всегда, царапнул по нервам. Иду по вытоптанной дорожке к её могиле. С каждым шагом всё больше ощущаю на себе чужие взгляды… Взгляды с фотографий на надгробиях. Эти немые, пристально следящие за каждым моим движением ли́ца. Создают неприятное чувство, к которому я никак не могу привыкнуть. Лёгкий, но навязчивый страх, сковывающий изнутри. Наверное, каждый, кто бывает здесь, чувствует что-то подобное хоть раз в жизни.

Вот и она. Тёмная гранитная стела с фотографией моей жены. Боже… Никому не пожелаю испытать эту боль. Это чувство невыносимой пустоты, когда знаешь, что она там, в земле… Не просто лежит, а словно пытается достучаться до меня. Зовёт, кричит, просит вытащить её. Говорит, что жива, что это какая-то ужасная ошибка… что хочет к матери, ко мне… Представляю, как она в панике пытается открыть крышку гроба, скребёт ногтями по дереву, оставляя кровавые следы… задыхается от недостатка воздуха… И последний крик, нечеловеческий, полный отчаяния… крик, которого никто не слышит. И смерть… в полной темноте, с последней надеждой, что кто-то её спасёт.

Каждый раз одно и то же. Этот кошмар преследует меня каждый раз, как я сюда прихожу.

Слёзы наворачиваются на глаза, жгучие капли обжигают щёки.

Не могу поверить, что она оставила меня. Променяла меня на эту… бессмысленную смерть. Забыла всё хорошее, что у нас было… Как она могла так глупо сдаться? Почему не боролась?

Голова раскалывается от боли. В висках стучит, словно кто-то бьёт молотком. Присел на лавочку, которую сам поставил здесь, рядом с её могилой, чтобы было где отдохнуть и поговорить с ней.

Ну что ж, раз ты так решила… Лежи тут. Наслаждайся тишиной и покоем. Наслаждайся моими мучениями, моей болью. Видимо, тебе это нравится больше, чем жизнь со мной, чем наша любовь.

Фантазия разыгралась, как всегда. Вижу её рядом. Сидит на краю могилы, как живая. Слушает мои мысли, прищурившись с лукавым видом. Смеётся, глядя мне прямо в глаза. Расскажи мне, дай мне хоть какой-то знак, почему я так наказан. Что я сделал не так? В чём моя вина? Можно ли всё изменить, вернуться назад, исправить ошибки? Или это всё только в моей голове?

Резкая, обжигающая боль в груди внезапно прервала мои мысли. Она всегда появляется здесь, на кладбище. Как перед долгим, мучительным расставанием… Только это расставание — навсегда. И эта боль почти не отпускает меня, стоит только подумать о ней, о ней одной. Мозг скулит и кричит от боли. Алкоголь обычно помогает… но сейчас нельзя. Работа. Придётся терпеть, стиснув зубы. Хотя… немного алкоголя, грамм сто, и боль утихнет, и на работу можно будет идти спокойно. Нет, нельзя. Нельзя начинать день с этого. Надо держаться. Хотя бы до вечера.

Просидел я так ещё минут двадцать. Молча смотрел на её фотографию, пытаясь разглядеть в ней хоть какой-то ответ. Не выдержал, встал. Пошёл к выходу, волоча ноги. Боль накатывала волнами, как шторм в открытом море. Отпускала на несколько секунд, даря обманчивое облегчение, а потом обрушивалась с новой силой, сдавливая грудь. И с каждой волной всё сильнее и сильнее хотелось выпить. До одурения. До беспамятства.

Вышел с кладбища, захлопнув за собой калитку. Надо домой, перекусить хоть чем-нибудь, а потом на работу. Но эта чёртова боль не отпускала, продолжала сжимать грудь, перекрывая дыхание. В голове пульсировала одна мысль: «Ви́ски, виски, виски…» Всё, решено. Никакой работы. Точнее, не сразу на работу. Сначала — в магазин. Бутылка виски. Пара глотков — и я смогу спокойно работать, смогу улыбаться и делать вид, что всё в порядке. А вечером… Вечером допью всё остальное. Это единственное, что может помочь. Единственное, что хоть ненадолго заглушит эту невыносимую боль.

Зашёл в первый попавшийся магазин, даже не глядя на вывеску. Сразу к витрине с алкоголем. Выбирать особо не приходится. Денег немного, так что беру самое дешёвое пойло, какое только есть на полке. Главное — утолить эту внутреннюю жажду. Интересно, что как только взял бутылку в руки, боль словно отступила. То, что толкало меня к выпивке, внезапно исчезло. Странно. Алкоголь уже вроде бы и не нужен. Но раз уж решил, пусть будет. На всякий случай. От нового приступа этой чёртовой боли. Вдруг вернётся?

Купил, вышел из магазина. Сел на ближайшую лавочку. Держу в руках эту проклятую бутылку, как сокровище. Открыл, налил немного в крышечку, выпил. Горло обожгло, но больше ничего. Ни облегчения, ни головокружения, ничего. Ещё раз. Тот же эффект. Ладно, к чёрту эти церемонии. Пью прямо из горла, не отрываясь. Нет, я, конечно, понимаю, что алкоголь действует не сразу, что нужно время, чтобы он впитался в кровь. Но чем больше выпью сейчас, тем надёжнее будет моя защита от боли, от этих проклятых воспоминаний.

Посидел немного, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего. Только жжение в горле и лёгкая тошнота. Ладно, хватит с меня этого. Пора на работу. Бутылку дома не буду оставлять. Спрячу где-нибудь в парке под лавочкой или возле работы. На обратном пути допью.

Так и проходят мои дни, один похож на другой. Поздно просыпаюсь с тяжёлой головой и с ноющей болью в груди. Иду на кладбище, чтобы поговорить с ней, а потом, словно зомби, иду по делам или возвращаюсь домой. А потом — мрак. И в этом мраке я пытаюсь напиться, забыться, убежать от реальности. Чем больше пью, тем атмосфернее, спокойнее становится ночь. Больше всего ненавижу лето. Короткие ночи, длинные дни… Это настоящая пытка для моей измученной души. Осень — моё время. Время увядания, время грусти и тоски, время, когда я чувствую себя в своей тарелке.

Думаю об этом и не замечаю, как расслабляются мышцы лица, как путаются мысли, как всё вокруг становится немного размытым и нереальным. Делаю ещё несколько глотков этого дешёвого пойла… И знакомое, долгожданное чувство накрывает меня с головой.

Чувство, которое я полюбил, которое стало моим спасением. Безразличие. Равнодушие.

Опьянение…

Подойдя к офису, я едва соображал, куда иду. Зачем меня вообще вызвали? Какого чёрта им от меня нужно? Образ её снова всплыл перед глазами, сжимая сердце ледяной рукой. Но тут меня осенило. Эврика! А зачем вообще прятать эту проклятую бутылку? Раз уж он соизволил меня вызвать, пусть принимает таким, какой я есть. Пьяным, жалким, потерянным.

Зайдя через главный вход, я тут же свернул направо, к лестнице на второй этаж. Поднимался медленно, цепляясь за перила. В длинном унылом коридоре наткнулся на бывших коллег. Увидел их жалостливые вздохи, услышал тихие смешки. Кое-кто даже не скрывал своего презрения. Да плевать. Пусть пашут за свою жалкую зарплату. Я хоть и получаю гроши, зато ничего не делаю. Живу одним днём. И мне, в общем-то, наплевать на их мнение.

Дошёл до белой двери кабинета начальника. Нажал на ручку и вошёл, не постучавшись. Начальник, как всегда, тут же вскочил со своего кожаного кресла, словно его ужалила пчела. Он выглядел так безупречно, так свежо и энергично, что я рядом с ним — как бомж, случайно забредший в роскошный особняк миллиардера просить милостыню.

— О, кто к нам пожаловал! Не прошло и года, — пропел начальник, с натянутой улыбкой подходя ко мне. — Ну давай присаживайся, чего стоишь? Только курточку сними, нечего тут пыль разводить. — Он помог мне снять куртку. Его тон был приторно-сладким, фальшивым до тошноты. — Ты давай, чувствуй себя как дома. Бутылочку ставь на стол, присаживайся, ножки вытягивай. А я тебе пока пойду документы достану. Нужно ведь зафиксировать твоё триумфальное возвращение. — В его голосе прозвучала злая ирония.

Я неуклюже сел в кресло. Чувствую, как во мне поднимается раздражение. Что-то здесь не так. Он слишком… радушный. Слишком довольный.

— Что-то вы радостней, чем обычно, — пробормотал я, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывающихся предметах. Алкоголь уже начинал сильно действовать.

— Ну так а чего мне унывать? Ко мне такой барин пожаловал. — Начальник противно захихикал, перебирая какие-то бумаги на своём столе. — Да ещё плюсом у нас тут новый контракт на очень-очень много денег. Собственно, поэтому ты нам сегодня и нужен. От тебя требуется всего лишь пара подписей, и всё, можешь идти дальше наслаждаться своей «свободой».

— Классно. А что за контракт? — спросил я, делая большой глоток прямо из бутылки.

Виски обжёг горло, но сейчас это было даже приятно.

— Да видишь ли, готовим новый правительственный проект. Масштабный, знаешь ли. Будет задействовано очень много людей и, конечно же, очень много денег, — сказал начальник, и его голос просто сочился самодовольством. Он положил передо мной кипу бумаг: — Так, смотри тут, если хочешь, можешь всё это прочитать, хотя я сомневаюсь, что ты сможешь что-то понять в своём состоянии. Но от тебя требуется всего лишь подпись вот здесь, на каждой странице.

Он ткнул пальцем в какую-то строку. Буквы плясали перед глазами, как пьяные черти. Читать? Да кому это нужно? Мне абсолютно всё равно. Я хочу лишь одного — поскорее уйти отсюда, вырваться из этого кошмара, вернуться в свою уютную алкогольную реальность. Я машинально поставил свою подпись, не глядя, даже не пытаясь вникнуть в суть происходящего. Лишь бы всё это закончилось.

— Так, подписал? — Начальник придирчиво проверил документ. — Ага, вижу. Всё, ты свободен. А теперь пошёл вон отсюда.

Его тон резко изменился, став жёстким, презрительным и холодным, как лезвие ножа. Меня словно окатили ледяной водой, мигом отрезвив. Где та приторная любезность? Куда делась фальшивая забота?

— Не понял, — выдавил я, чувствуя, что алкогольное опьянение отступает, оставляя после себя лишь противную тошноту и тупую боль в висках.

— Чего ты там не понял? А, да, извини, я забыл, у алкоголиков же мозг еле работает. Ты уволен, с завтрашнего дня можешь здесь не появляться. Забирай свою куртку и катись отсюда ко всем чертям, — начальник брезгливо указал на дверь.

Внутри меня всё закипело, заклокотало, как в перегретом котле.

— Что-то я не понимаю. Что я сделал не так? Чем не угодил? — спросил я, стараясь сохранять хоть какое-то подобие спокойствия, хотя голос предательски дрожал.

— Ты реально не понимаешь? Мозги, что ли, обменял на бутылку виски? Хотя чего я спрашиваю… — Начальник развёл руками, изображая крайнюю степень отвращения. — Зачем мне держать такого слюнтяя? У меня даже уборщица, которая получает в три раза меньше, чем ты, выполняет работы больше. Ты бесполезен.

— Всё равно не понимаю. — Я с трудом сдерживал подступающую ярость. — Ты же знаешь о моей жизненной ситуации… Ты сам предложил мне помощь! Ты сам сказал, что дашь мне шанс! А сейчас упрекаешь меня в том, что я ничего не делаю! Да как ты можешь?!

— Да, было дело. Но попробуй-ка напрячь свои проспиртованные извилины и вспомнить, что именно я тебе тогда сказал. Говорил ли я, что буду тебя обеспечивать до самой глубокой старости, пока ты наконец не издохнешь от цирроза печени? Или, может быть, я клялся оплачивать все твои бесконечные посиделки в барах? Что-то я такого не припоминаю. Я сказал, что первое время ты можешь не ходить на работу, но зарплату будешь получать, чтобы у тебя была возможность кормить и воспитывать дочь. А потом… Потом я просто пожалел тебя, жалкого, сломленного человека. Видел, как тебе тяжело, и надеялся, что ты сможешь выкарабкаться. Но с каждым днём становилось только хуже. Похмелье, бессонные ночи, постоянный запах перегара… Продуктивности ноль. А недавно я узнал, что никакой дочери-то и нет! У тебя тёща забрала её, потому что ты все деньги, до последней копейки, пропил! Думаешь, я тут благотворительная организация, что ли?

Каждое слово начальника бьёт меня как хлыстом, разрывая изнутри.

— Это неправда! Она… она живёт с… со мной и иногда ездит к бабушке! Я… я регулярно трачусь на неё… — Я запутался в собственных словах, словно в паутине лжи. Слова путались; ком стоял в горле, перекрывая дыхание.

— Врёшь! — начальник беспощаден. — Ты ни копейки на неё не потратил! Ты только и знаешь, что пить да жаловаться на свою несчастную судьбу! Убирайся отсюда! И не смей больше появляться на пороге моего офиса!

Каждое его слово — удар под дых, выбивающий остатки воздуха из лёгких. Терпеть больше не было сил. Кровь ударила в голову. Кулак сам собой сжался, до боли врезаясь ногтями в ладонь. Хотелось изо всей силы заехать по этой его самодовольной физиономии. Но он был крупнее, сильнее. Пришлось действовать иначе. Хитрее.

— Ах, ну что ж, что поделать… Раз вы меня выгоняете, то я уйду. И не буду вам больше мешать своим присутствием. Только сначала выпью, — сказал я, с напускным спокойствием хватанул недопитую бутылку со стола и сделал большой глоток, стараясь не показать, как меня тошнит от этого мерзкого виски. — Вот только одному как-то не очень пить. Может быть, составите мне компанию? Выпьете со мной за моё внезапное увольнение? Вот, держите.

С этими словами я выплеснул остатки виски прямо на его дорогую белоснежную рубашку. А потом, замахнувшись, изо всей силы швырнул пустую бутылку об пол. Звон разбитого стекла, словно выстрел, разнёсся по всему офису.

— Больной! — процедил он мне вслед, когда я уже направлялся к двери.

Вышел из кабинета, хлопнув дверью так, что стены задрожали, а секретарша за дверью, наверное, подпрыгнула от страха. И — странное дело — опьянение как рукой сняло. Адреналин — вот что затмило все чувства, вышибло алкоголь, как пробку из бутылки, оставив после себя лишь чистый, незамутнённый гнев.

Выйдя на улицу, я почувствовал, что холодный, пронизывающий ветерок ударил в лицо, словно пощёчина. Поднял голову — уже наступил вечер. Вечерняя прохлада обычно успокаивала меня, принося облегчение после жаркого дня, но сейчас алкоголь снова начинал брать своё, затуманивая разум и размывая границы реальности.

Постоял немного, глядя в меркнущее небо, резко повернулся — и с размаху врезался в кого-то. Не удержавшись на ногах, я повалился на землю.

— Молодой человек, может быть, стоит быть поаккуратнее? — услышал я спокойный и очень приятный, бархатистый голос.

Передо мной стоял пожилой мужчина, одетый в длинное тёмное пальто. Его лицо было скрыто в тени, но я чувствовал на себе его внимательный, изучающий взгляд.

— Простите… — пробормотал я, с трудом поднимаясь на ноги. — Но можно… не стоять рядом… Я… наслаждаюсь… тишиной… и… воздухом… — Язык заплетался, слова вылетали путано и бессвязно.

— Я ведь не знал, что вы тут «наслаждаетесь», — улыбнулся старик, и в его голосе прозвучала мягкая ирония. — А что у вас случилось? Вы выглядите не очень хорошо. Может быть, вам чем-то помочь?

Даже сквозь пелену алкогольного опьянения я почувствовал, как мурашки побежали по коже от этого странного, завораживающего голоса. В нём было что-то… неземное.

— Не надо мне ничем помогать! Все, кто мог, уже «напомогали» мне в этой жизни! Отстаньте все от меня, оставьте меня в покое! — рявкнул я, выплёскивая на него все свои гнев и отчаяние, и, грубо оттолкнув его, пошёл дальше, спотыкаясь на каждом шагу.

Он что-то говорил мне вслед, но я не слушал, не хотел слышать. Не хотел никого видеть и слышать. Хотелось только одного — домой, в свою тёмную берлогу. Шёл, не разбирая дороги, врезаясь в прохожих, бормоча что-то невнятное себе под нос. Алкоголь накрыл с головой, ещё сильнее, чем раньше.

Не помню, сколько времени я брёл по улицам. Очнулся уже ночью дома, на кровати, в тёмной, мрачной комнате. Даже не разделся, просто рухнул на кровать, как подкошенный, и мгновенно уснул, провалившись в глубокий, беспробудный сон.

Глава 4

Прошло два года после событий в театре.

Осень вновь окутала город промозглым дыханием. Листья осыпались на мокрый асфальт. В воздухе витало предчувствие скорого снега, словно тяжёлые серые тучи, нависшие над городом, вот-вот разродятся первыми хлопьями.

В роскошном зале дорогого ресторана ужинают Павел и его невеста Люба. Подобные заведения они посещали редко, лишь по большим праздникам. Сегодняшний вечер был исключением из правила.

Со стороны они составляли элегантную пару. Павел в своём хоть и поношенном, но безупречно сидящем чёрном костюме выглядел достойно. Люба же блистала в изумрудном вечернем платье с высоким разрезом, открывающим стройную ногу. Наряд подчёркивал её тоненькую фигуру и придавал образу оттенок дерзкой соблазнительности.

Пара заказала еду и напитки, и официант, бесшумно записав заказ, удалился, оставив их наедине. Павел откашлялся, словно подготавливая себя к предстоящему разговору.

— Красиво здесь, — произнесла Люба, нарушив повисшее молчание. Голос её звучал приглушённо, словно она пробовала атмосферу на вкус.

— Что? — переспросил Павел рассеянно. Казалось, он был погружён в собственные мысли.

— Я говорю, здесь красиво. Интерьер подобран со вкусом. И музыка… Она словно обволакивает, заставляя забыть обо всех заботах, в том числе о работе. Хочется просто откинуться на спинку кресла и наслаждаться моментом, — ответила она с улыбкой.

— Да, работа… Это последнее, о чём мне хотелось бы сейчас думать. Как представлю, что завтра снова туда, так аж мороз по коже, — сказал Павел, после чего откинулся на спинку стула.

— Не понимаю, чего ты паришься. Давно бы перевёлся к Мише. И зарплата там приличная, и присмотрит за тобой, чтобы по любовницам не бегал, — закончила она с игривой улыбкой, наблюдая за его реакцией. В её голосе сквозила лёгкая насмешка, но в то же время и нескрываемая забота.

— Во-первых, — возразил Павел, — у меня нет никаких любовниц. Во-вторых… я не хочу снова быть обязанным твоей помощи. Хочется чего-то добиться самому, понимаешь?

— Да пожалуйста, я только за, — отозвалась Люба. В её голосе звучала лёгкая ирония. — Но что-то прогресса я не вижу. Как устроился год назад на эту работу, так и ходишь каждый день с кислой миной, твердя, что пора искать что-то новое.

— Так, ну хватит, — резко оборвал её Павел, легонько стукнув кулаком по столу. — Давай сегодня без этих разборок, хорошо? Я же сказал: устроюсь, как только появится возможность. Значит, так и сделаю.

Сейчас парочка переживает момент, где малейший неосторожный жест или слово могут обрушить хрупкое перемирие в пропасть ссоры. Обиды неизменно следовали за каждым скандалом, но любовь, сильная и неподдельная, как вода, постепенно размывала их, оставляя лишь лёгкий осадок сожаления.

— Ладно, решай сам, — тихо ответила Люба, отворачиваясь.

— Спасибо, что разрешила хотя бы это сделать самому, — парировал Павел. В его голосе слышалась горечь.

Люба перевела взгляд на окно, где, словно тени, проносились силуэты прохожих. В этот самый момент официант, словно почувствовав её потребность в спасении, бесшумно поставил перед ней заказанный бокал вина. Она тут же потянулась к нему и, отпив глоток, снова устремила взгляд на мерцающую огнями улицу, избегая взгляда Павла.

— Ну ладно, — произнесла Люба спустя несколько мгновений. В её голосе появилась прежняя лёгкость. — Хватит уже. Давай лучше решим, чем займёмся на выходных.

— А что тут решать? — Павел пожал плечами. — Я же тебе говорил, в субботу я весь день с Лёхой. Сначала в участок заскочим, потом, может, в баню съездим, попаримся.

— А зачем вам в участок? — Люба нахмурилась, вспоминая. — Нет, я помню, ты упоминал о поездке. Но вот зачем… вообще не припоминаю.

— Говорил я тебе, ты просто опять меня не слушала, — ответил Павел с лёгким раздражением. — Помнишь то убийство возле его бильярдной? Лёха ведь проходит по делу как свидетель, как человек, видевший убийцу. Да, возможно, лица он и не разглядел, но хотя бы во что тот был одет или в какую сторону побежал, сказать может. А самое смешное в этой ситуации, — Павел невесело усмехнулся, — что он, кажется, единственный, кто может предоставить полиции хоть какую-то зацепку.

— Это ещё почему? — Люба вопросительно вскинула брови, отставляя бокал в сторону.

— Потому что какого-то чёрта камеры в тот момент оказались выключены. Да ещё и свидетелей поблизости не было. Вот и получается, что он единственный, кто хоть что-то видел.

— Подожди, — Люба нахмурилась. — А как вообще получилось, что именно он его увидел?

— Ну, с его слов, он пошёл мусор выносить на задний двор, а там стоит мужчина в капюшоне с ножом над окровавленным телом. Как только убийца его заметил, сразу же бросился в бега.

— Вообще не помню, чтобы ты мне такое рассказывал, — покачала головой Люба. — Помню, что нужно в участок заехать, и всё. Больше ничего.

— А я заметил, ты вечно так говоришь, — раздражённо буркнул Павел. — Что бы я тебе ни рассказал, ты или переспрашиваешь через какое-то время, или вообще забываешь.

— Да не говорил ты мне этого! — вскипела Люба. — Или ты думаешь, я специально забыла, чтобы потом переспросить? Я что, совсем дура, по-твоему?

— Я думаю, ты просто надо мной издеваешься, — процедил Павел сквозь зубы.

— Это я издеваюсь?! — Голос Любы повысился. — Да это ты надо мной издеваешься, постоянно пытаясь раздуть ссору из ничего! Даже сейчас мы выбрались из этой душной квартиры, чтобы провести время вместе, но ты и здесь умудряешься найти повод для скандала!

Павел ничего не ответил. Лицо его окаменело. Тишина, густая и напряжённая, нависла над столиком. Они молча ждали, каждый погружённый в собственные обиды и разочарования, пока официант, словно ангел, принесёт их еду.

Как только официант поставил на стол кусок мяса и красочный салат, они, словно по негласному сигналу, одновременно схватили вилки и ножи и принялись молчаливо поглощать еду. Каждый жест был резким, отрывистым.

Обида и злость клокотали в них обоих, но Каждый был в плену собственных мыслей. Люба вспоминала их первую встречу. Тогда Павел казался ей совершенно иным, его глаза горели жаждой жизни и любви. Возможно, он и сейчас оставался таким же, просто бесконечные ссоры заслонили от неё прежний образ, превратив его в чужого и невыносимого человека. Павел же, напротив, целиком погрузился в мысли о Лёхе, внезапно осознав, что совершенно вычеркнул из памяти их договорённость заехать после ресторана в бильярдную, которая принадлежала Лёше.

— Ну и долго мы будем играть в молчанку? — нарушила тишину Люба. — Мы, вообще-то, сюда пришли время вдвоём провести.

— Да, согласен, — ответил Павел, откладывая приборы. — Ты прости, что вечно пытаюсь тебя как-то задеть. Я не специально это делаю, оно само как-то получается. Вырывается…

— Успокойся, я привыкла, — улыбнулась Люба.

— Хорошо, спасибо, — сказал Павел, накрывая её руку своей. — Слушай, я тут после ресторана договорился заехать к Лёхе. Ты не против?

— Да вообще без проблем, — ответила Люба без малейшего колебания. Её голос звучал искренне и тепло.

Весь остаток вечера они болтали непринуждённо, словно между ними и не было никакой ссоры. Забыв обо всём на свете, они не замечали ни бегающих мимо официантов, ни шумных компаний. Всё их внимание было сосредоточено друг на друге. Этот вечер стал подтверждением того, что их любовь, несмотря ни на что, оставалась такой же сильной и нежной, как прежде. Просто сейчас они переживали непростой период в отношениях, так называемую третью стадию, знакомую, увы, практически каждой паре, — стадию отвращения.

Вообще, все эти стадии — вещь крайне субъективная и непредсказуемая. Кто-то утверждает, что период влюблённости, эта первая, самая трепетная фаза, длится всего пару лет, а кто-то — что всего лишь несколько недель. В случае с нашими героями первая стадия продолжалась целый год с момента их знакомства. А стадия привязанности, вторая фаза их отношений, продолжалась полгода. Их пример служит отличной иллюстрацией того, насколько индивидуальны и неповторимы эти этапы в жизни каждой пары.

Попросив и оплатив счёт за ужин, Павел снял с вешалки женское тёмно-синее пальто и бережно накинул его на плечи Любы. Затем он взял своё мужское чёрное пальто и галантно придержал дверь, пропуская Любу вперёд.

Покинув ресторан, они направились к парковке, что раскинулась прямо перед входом. Миновав несколько рядов припаркованных автомобилей, они приблизились к своей ржавой и нероскошной машине.

Павел занял место водителя, а Люба удобно устроилась на пассажирском сиденье.

Запустив двигатель, он плавно включил передачу и снял автомобиль с ручного тормоза. Слегка нажав на педаль газа и умело подруливая, он тронулся с места, аккуратно направляясь в сторону бильярдной. Им предстояло провести в пути около десяти минут, и всё это время Люба наслаждалась мягкой и уверенной ездой Павла.

Подъехав к бильярдной, Павел плавно припарковался прямо перед входом и вышел из машины. Люба осталась ждать его в салоне, повинуясь его просьбе.

Переступив порог заведения, Павел сразу же свернул направо и прошёл по узкому полутёмному коридору, в конце которого располагалась барная стойка. За ней в одиночестве сидел Алексей.

Павел опустился на стул рядом с Алексеем. Тот, не отрывая взгляда от своего стакана с янтарной жидкостью, лишь коротко кивнул в знак приветствия. В воздухе сгустилась напряжённая тишина, словно перед грозой.

— Слушай, Лёш, — начал Павел, чувствуя, как подступает к горлу неприятный ком, — я хотел поговорить о том… что случилось на днях.

Алексей наконец поднял взгляд, его глаза были холодными и безжизненными.

— А что тут говорить? Ты всё сказал Марине. Ты предал нашу дружбу ради какой-то глупой сплетни. — Голос Алексея звучал тихо и непринуждённо.

— Я знаю, что поступил неправильно, — признался Павел, опустив голову в знак раскаяния. — Но ты должен понять: я не хотел, чтобы всё так вышло. Я был зол, разочарован… и просто сорвался. К тому же, если уж на то пошло, ты первый начал.

— О чём ты говоришь? — сказал Алексей, приподняв бровь.

— О Любе. — Павел поднял глаза и посмотрел другу прямо в лицо, вкладывая в этот взгляд всю глубину своих чувств. — Ты думаешь, я не знаю, что это ты подстроил наше знакомство? Что это ты попросил её погулять со мной, потому что считал меня… неудачником, которому нужна помощь?

Лицо Алексея исказилось гримасой, словно слова нанесли ему болезненный удар.

— И что с того? Разве я был неправ? Ты сам бы к ней никогда не подошёл. Ты вечно боялся девушек, прятался за своей неуверенностью. Кто-то должен был тебя подтолкнуть.

— Подтолкнуть?! — Голос Павла зазвучал громче, в нём появились гневные нотки. — Манипулируя нами обоими?! Ты предал меня, Лёш, ещё до того, как я рассказал Марине о твоих проблемах. Ты использовал Любу, чтобы «помочь» мне, подставив меня!

— И ты, и она в итоге не были против, — отмахнулся Алексей от его слов, словно от назойливой мухи. — К тому же посмотри на результат! Вы счастливы вместе. Разве не этого ты хотел? Я сделал то, что считал нужным. И, как видишь, не зря. А ты, вместо того чтобы признать, что сам наворотил дел, и нести за это ответственность, пытаешься свалить вину на меня. Разве не так? Почему ты недоволен, что я провернул эту схему?

— Счастье, построенное на лжи, не может быть настоящим. — Павел покачал головой, в его голосе звучало разочарование. — Ты предал меня, Лёш, и это куда хуже, чем мои сплетни о тебе.

— Да что ты говоришь? — Алексей горько усмехнулся, в его взгляде мелькнули обида и ярость. — Получается, когда я вру, чтобы тебе помочь, — это плохо. А когда ты врёшь девушке, которая мне понравилась, — это нормально. Ты серьёзно?! — Голос его сорвался на крик, привлекая внимание немногочисленных посетителей бильярдной. — Ты разрушил мои отношения, Паш! Я только начал жить нормально, забыл, что такое одиночество…

Он замолчал, опустив голову. Последние несколько лет Алексея преследовали неудачи в личной жизни. Он влюблялся, открывался, но каждый раз получал болезненный отказ, словно сама судьба насмехалась над ним. И вот наконец появилась Марина, лучик света в его тёмном царстве, всё начало налаживаться… А потом появился Павел со своими «благими намерениями», словно ураган, сметающий всё на своём пути.

— Да, я действительно считаю, что когда я вру, то всё нормально, потому что это разные ситуации, — твёрдо отрезал Павел, чувствуя, как вскипает гнев.

— Ну и уходи тогда, если ты так считаешь, — буркнул Алексей, отворачиваясь. — Видимо, наша дружба для тебя ничего не значит.

Павел, не говоря больше ни слова, резко поднялся и вышел из бильярдной, оставив за собой шлейф обиды и разочарования. Алексей же, словно окаменев, продолжал сидеть за барным столиком, глядя в одну точку и машинально потягивая свеженалитый виски, пытаясь заглушить душевную боль алкоголем.

*******************************************************************

Прошло три долгих дня. Все эти дни память настойчиво возвращала Павла к Алексею, но он упрямо сопротивлялся желанию первым пойти на контакт. Ему не давало покоя то, как Лёша съездил в участок, какие сведения удалось сообщить полиции. Но обида сковала его волю, не позволяя даже набрать номер телефона.

И вдруг глубокой ночью раздался резкий звонок, пронзивший тишину и мгновенно разбудивший спящую пару. Люба, сонно потянувшись, нашарила рукой телефон и, как только он оказался в её ладони, приложила его к уху.

— На, держи, это тебя, — пробормотала она сквозь сон, протягивая телефон Павлу и тут же закутываясь в тёплое одеяло.

Павел, недоуменно нахмурившись, принял телефон и поднёс его к уху. На его лице читалось полное непонимание: кто мог звонить ему в такой час и, главное, зачем?

— Да, это я… Нет, а что, собственно?.. — начал он, но внезапно оборвал фразу, и его лицо в мгновение ока побелело, словно на него вылили ведро ледяной воды. Он резко вскочил с кровати. — Да, сейчас буду, — произнёс Павел, выдыхая слова, и тут же положил трубку. — Собирайся, поехали, — обратился он к Любе. В его голосе слышались тревога и растерянность.

Не прошло и двадцати минут, как Павел и Люба в спешке прибыли к месту назначения. Они, едва переводя дух, вошли через главный вход в здание, где их сразу же встретил хмурый мужчина в белом халате. Молча кивнув, он провёл их по длинному коридору и остановился перед одной из дверей. Открыв её, он посторонился, пропуская их внутрь. В глаза сразу же бросилась жуткая картина, от которой кровь стыла в жилах: на стальном столе лежал окровавленный труп с зияющей пулевой раной в шее. Павел, словно заворожённый, шагнул вперёд и, подойдя ближе, с ужасом узнал знакомые черты лица: это был Алексей. Его лучший друг, с которым они совсем недавно так яростно ругались.

— Это ужас… ужас… — прошептала Люба, закрывая лицо руками, и её тело забилось в беззвучных рыданиях.

Павел же, словно не слыша её слов, медленно подошёл к безжизненному телу Лёши и дрожащей рукой осторожно приподнял прядь его волос. По щекам его покатились крупные слёзы.

Здание, куда они приехали, оказалось городским моргом, а мужчина в белом халате — судмедэкспертом, который, собственно, и позвонил им ночью, чтобы сообщить о трагической гибели Алексея.

— Сначала не знал, кому звонить, — пояснил врач, нарушая тягостную тишину. — У него не было ни жены, ни родителей, лишь номер бабушки с дедушкой. Позвонил дедушке, и он попросил и вам передать новость, сказал, что вы были его лучшим другом.

— Спасибо, — сдавленно произнёс Павел, слабо улыбнувшись врачу и вновь опустив взгляд на бледное застывшее лицо Алексея.

Именно так состоялась их предпоследняя встреча. Тяжёлая, трагическая, незаживающая рана в сердце, предшествующая последнему прощанию на похоронах.

Глава 5

Звонок. Ненавижу, когда сон прерывают таким образом. Мозг ещё плавится в полудрёме.

Не буду отвечать, пусть перезвонят утром. Накрою голову подушкой, чтобы лучше уснуть.

Звонок прекратился. Наконец-то до них дошло, что звонить ночью — не лучшая идея.

Забудем об этом; завтра посмотрю, кто названивал. А сейчас — спать.

Чёрт возьми! Снова звонок. Это уже не может быть случайностью. Что-то случилось. Нужно посмотреть.

Резко сажусь на кровати, сон моментально улетучивается. Хватаю телефон с тумбочки. На экране высвечивается имя: «Босс». Начальник? Неужели позавчера недостаточно ясно выразил свою ненависть ко мне? Ладно, посмотрим, что ему от меня нужно.

С тяжёлым вздохом отвечаю на звонок, зная, что сон окончательно потерян.

— Алло? — выдавливаю из себя, стараясь скрыть раздражение.

— Спишь? — доносится из трубки хриплый, заспанный голос босса.

— Пытаюсь, — огрызаюсь я. — Но кто-то мне названивает и мешает.

— Короче, тобой заинтересовались. Нужно, чтобы ты был в офисе.

— Ага, сейчас прямо и сорвусь. Там меня с битами встретят и заставят признаться во всех грехах? Спасибо, но нет. Предпочитаю остаться в живых и поспать.

— Я серьёзно, чёрт побери! — В голосе босса проскальзывает раздражение. — Меня самого подняли среди ночи, чтобы вызвать тебя. Это не моя прихоть.

— Кто заинтересовался-то? — говорю я, потирая рукой лицо.

— Сам толком не понял. Какой-то бред. Приезжай, сам всё увидишь. Мне объяснили примерно столько же, сколько и тебе сейчас.

— Слушай, если это какая-то подстава и что-то пойдёт не так, за тобой приедут. И поверь, разговор будет короткий.

— Договорились. Только давай побыстрее. У меня самого голова раскалывается.

Щелчок. Он бросил трубку.

Забавно. Если он не врёт, то кто в принципе может всерьёз мной заинтересоваться? Может, я выиграл в лотерею, о которой не знаю? Ладно, поеду, посмотрим, что там стряслось. Главное теперь — собраться с мыслями и добраться до офиса.

Отбрасываю одеяло в сторону, словно сбрасываю остатки сна. Встаю с кровати, автоматически надеваю чистую рубашку, найденную на стуле, и брюки. Автопилот ведёт меня к выходу.

Всё равно не понимаю, кому я мог понадобиться в такую рань. Или это босс, втайне мечтающий отомстить, собрал банду, чтобы меня проучить? Самое обидное: за мной действительно никто не приедет, потому что некому. Пришлось наплести ему про защиту. Надеюсь, блеф сработает.

Натягиваю обувь, накидываю куртку и выхожу из квартиры. Замок щёлкает, после чего очень быстро спускаюсь по лестнице, и вот уже через мгновение холодный ночной воздух обжигает лицо.

Идти мне минут двадцать. Конечно, заказать такси было бы логичнее, особенно учитывая мой сонный вид и нежелание двигаться. Но бюджет трещит по швам. Лучше сэкономить. Пойду пешком, всё равно недолго.

Пройдя несколько минут по пустынным улицам, я ловлю странное, почти болезненное наслаждение. Как же хорошо, когда на улице нет ни души! Ни машин, ни людей, ни вечно лающих бездомных собак. Никого. Только лишь где-то вдалеке слышен приглушённый звук работающих моторов — вероятно, буксируют какую-нибудь несчастную машину, сломавшуюся посреди ночи. Идеальный фон.

Ночь… Спасибо, что ты есть. Именно за эту тишину, за этот холод и за эту одинокую красоту я тебя и люблю. Особенно такую — осеннюю, пронизывающую, но в то же время умиротворяющую. Кажется, будто весь мир замер, оставив меня наедине с собой.

Десять минут прошло с тех пор, как я вышел из квартиры. Шаги эхом раздаются в пустых переулках, словно предвестники чего-то неизбежного. Страшно… Признаюсь, я действительно боюсь. Не знаю, что ждёт меня в этом проклятом офисе. Может, это и есть мой конец? Глупо, конечно. Но предчувствие липкое и противное, словно паутина.

Двадцать минут. Я вижу здание офиса. Серая коробка под холодным светом уличных фонарей. И свет… только в одном окне горит свет — в кабинете начальника. Что там происходит? Ну что ж, отступать поздно. Нужно идти.

Тяну холодную ручку двери и захожу внутрь. Встречает привычный запах дешёвого кофе и застоявшегося воздуха. Поворачиваю направо и поднимаюсь по лестнице, и вот я снова в этом унылом коридоре. Днём он выглядит просто скучным, но сейчас…

Как же жутко… Каждый шорох, каждая тень кажутся зловещими. Словно попал в какой-то дешёвый фильм про апокалипсис, где ты — единственный выживший на этой планете.

Дверь в кабинет начальника не заперта. Захожу внутрь, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. Босс сидит за своим столом, выглядит измученным и взвинченным. Но его вид — ничто по сравнению с тем, кто сидит рядом. Старик. Лет шестидесяти, может семидесяти, не меньше. С небольшой седой бородкой и в тёмных очках. Зачем ему очки ночью? Кто он такой? И почему у меня чувство, будто я попал в какой-то сюрреалистический сон?

Едва я переступил порог, как начальник, словно испуганный кролик, выскочил из кабинета. Дверь за ним захлопнулась, оставив меня один на один со стариком.

Атмосфера в комнате стала ещё более гнетущей.

— Здравствуйте, — произнёс он тихим, но до боли приятным голосом. — Меня зовут Паулем Фридриховичем. Узнаёте?

Я вгляделся в его лицо. Где-то я его точно видел… Мелькало что-то знакомое, но никак не могу вспомнить, где и при каких обстоятельствах.

— Здравствуйте, — ответил я осторожно. — Нет, не припоминаю.

— Ладно, это неважно, — отмахнулся старик. — Я вас вызвал по очень интересному поводу. У меня для вас есть работа.

Не может быть. Что за чертовщина здесь творится? У меня такое острое чувство, что я всё ещё сплю. Какая ещё работа? Особенно ночью.

— Какая работа? — спросил я, стараясь звучать как можно более скептически. — Что-нибудь противозаконное?

— Нет, что вы! — Пауль Фридрихович приподнял брови, делая вид, что оскорблён. — Как вы могли такое подумать?

Наверное, потому что ты, чёрт возьми, среди ночи вытащил меня из постели и притащил на работу, чтобы предложить мне какую-то сомнительную авантюру.

— Извините, просто я понятия не имею, что вы хотите предложить. Даже не представляю.

— Да, я разделяю ваши чувства, — кивнул старик, словно действительно понимал, что я имею в виду. — Но поверьте, ничего противозаконного вас не ждёт. Более того, вам даже сильно напрягаться не придётся.

— Так какая же работа? — повторил я, стараясь вернуть разговор в конструктивное русло.

— Вы когда-нибудь слышали об… измерениях?

Я нахмурился, пытаясь понять, к чему он клонит. Метры, литры, килограммы? Или он имеет в виду что-то другое?

— Нет, никогда.

— Отлично! — воскликнул Пауль, и его лицо расплылось в широкой искренней улыбке. — Мы с вами прекрасно сработаемся.

Боже, улыбки красивее я в жизни не видел. В ней было столько тепла и доброты, что на мгновение я даже забыл о своих сомнениях.

— Вам, наверное, интересно, почему я выбрал именно вас? — спросил он, словно прочитав мои мысли.

— Да, этот вопрос меня очень интересует, — признался я. — Но у меня есть и другой, гораздо более важный вопрос: какая, чёрт возьми, работа?

— Я выбрал вас, потому что ваша… — Он сделал паузу, подбирая слова. — Ваша жизненная позиция идеально подходит для этой работы. А что касается второго вопроса… Скоро вы всё увидите сами. Поверьте, это будет незабываемо.

— Так что же конкретно от меня требуется? — спросил я, стараясь игнорировать его завораживающий тон. — В чём заключается работа?

— Всё просто, — ответил Пауль Фридрихович, протягивая мне папку с документами. — Подпишите этот документ. Дальше сами увидите. И да, если вам не понравится, можете спокойно уйти. Мы никого не держим насильно.

Опять эти документы… Обычно я их просто подписываю, не глядя. Но не в этот раз. Чувствую, что здесь кроется какой-то подвох. Нет, на этот раз я всё прочту от корки до корки.

Беру папку и начинаю внимательно изучать текст. С каждой строчкой моё недоверие растёт. В документе написано, что я не имею права разглашать местонахождение предприятия, рассказывать о том, что там происходит, и что всё, что я узнаю, должно остаться там, даже после увольнения. В противном случае это будет расценено как разглашение государственной тайны.

— Всё равно не понимаю, чего от меня хотят, — пробормотал я, откладывая папку в сторону. — И зачем мне это нужно.

— Вы всё увидите, — повторил старик с той же обворожительной улыбкой. — Вам просто нужно подписать. Доверьтесь мне.

— А что будет за разглашение государственной тайны? — спрашиваю я, стараясь не выдать своего беспокойства. Хочу, чтобы это произнесли вслух, чтобы понять, насколько всё серьёзно.

— По закону — тюрьма, — спокойно отвечает Пауль Фридрихович. — Но поверьте, до суда вы вряд ли доживёте.

— Как-то желание подписывать пропало, — признаю́сь я, чувствуя, как в горле пересыхает.

— Я же говорю, никто вам не запрещает уйти, — пожимает плечами старик. — Просто нужно молчать об этом разговоре. Стереть из памяти всё, что здесь услышали.

Звучит странно… угрожающе. И одновременно захватывающе. Ладно, чего мне терять? Моя жизнь и так катится в пропасть. Подпишу. Что-то мне подсказывает, что пути назад уже нет.

Беру ручку и ставлю свою подпись под каждой строчкой. Договор с дьяволом, не иначе.

— Подписали? — спрашивает Пауль, заглядывая мне через плечо. — Ага, вижу. Ну что, пройдёмте за мной. Приключение начинается.

Старик на удивление резко направился к двери. Не могу поверить, что человек в таком возрасте способен двигаться так быстро и бодро. В его движениях чувствуется какая-то неукротимая энергия. Я словно загипнотизированный последовал за ним.

Он распахнул дверь с такой силой, что та с грохотом ударилась о что-то… или о кого-то. А, так это же начальник! Дверь угодила прямо ему в лицо. Наверняка подслушивал наш разговор за дверью. Надеюсь, ему хоть немного больно.

Я спустился за стариком на улицу, чувствуя, как адреналин начинает бурлить в крови. Там, у тротуара, нас ждала чёрная дорогая машина с тонированными стёклами. Странно: как я мог не заметить её раньше?

— Пожалуйста, садитесь, — произнёс Пауль Фридрихович, открывая заднюю дверь.

Я неуверенно сел на заднее сиденье, старик — рядом. Кожа кресел оказалась на удивление мягкой и удобной.

— Не буду завязывать вам глаза, мы же не бандиты, — усмехнулся он, наблюдая за моим взглядом. — Надеюсь на вашу компетентность.

Конечно, можете не завязывать. Я и так нахожусь в полной зависимости от вас. И вряд ли хочу умереть мучительной смертью в каком-нибудь подвале.

— Да, я тоже думаю, что глаза завязывать не стоит, — сказал я вслух, стараясь придать своему голосу уверенности.

Машина тронулась с места. Мы ехали около сорока минут, петляя по тёмным улицам. И самое удивительное: я даже не понял, как мы сюда добрались, хотя всё время смотрел в окно. Казалось, что мы проехали сквозь какой-то пространственный туннель. Город исчез, оставив после себя лишь ощущение дезориентации.

Наконец машина остановилась у большого белого здания. Оно выглядело каким-то стерильным, лишённым признаков жизни.

— Пойдёмте, — скомандовал старик, распахивая дверь и выходя на улицу.

Я последовал за ним. Ноги словно ватные. Ну что ж, время узнать все секреты. Пора понять, во что я ввязался.

Он уверенно направился ко входу в белое здание. Иду следом — другого варианта у меня просто нет. Чувствую, как внутри нарастает тревога. Кажется, что сейчас произойдёт что-то очень важное… Что-то, что навсегда изменит мою жизнь.

Заходим внутрь. Белый кафель, яркий, бьющий в глаза свет, и запах… запах стерильности и чего-то неуловимо химического. На ресепшене нас встречает девушка полноватого телосложения с усталым взглядом и нарочито приветливой улыбкой.

— Доброй ночи, Пауль Фридрихович, — произносит она, отрываясь от экрана компьютера. — Кто на этот раз — уборщик, учёный или связист?

— Испытатель, — коротко отвечает старик, не глядя на неё.

Испытатель?! Что это значит? Сердце бешено заколотилось в груди. Может, они изобрели какую-нибудь экспериментальную вакцину и теперь ищут подопытного кролика? Или это что-то ещё более безумное? Нет, я на это не подписывался! А хотя…

— Поняла, — кивает девушка, не выказывая ни малейшего удивления. — Кабинет двести два. Там всё готово.

— Знаю, — резко бросает Пауль, испепеляя её взглядом.

Старик велел мне следовать за ним и не совать нос куда не следует. Честно говоря, у меня сейчас и желания-то особого нет. Сначала бы узнать, чего они от меня хотят, а потом уже удовлетворять своё любопытство.

Идём по длинному, бесконечному коридору. Меня пугает его неестественно светлый, почти белый, вид. Всё вокруг какое-то стерильное и безжизненное. Как в больнице. Собственно, именно из-за этого фактора я и побаиваюсь: не могу после происшествия находиться ни в больницах, ни в похожих местах.

Старик молча нажал кнопку вызова лифта, и двери тут же бесшумно открылись, словно ждали только нас. Заходим. Нажимаем кнопку второго этажа и начинаем подъём. Подъём занял от силы секунд пятнадцать, но за это короткое время я успел испытать целую гамму чувств — от непонятного беспокойства до липкого, парализующего страха. Спрашивать у старика о чём-либо бесполезно — он опять скажет, что я скоро всё увижу и чтобы я просто немного потерпел.

Двери лифта открылись, и мы вышли в такой же коридор, как и внизу. Проходим пару метров, поворачиваем налево и останавливаемся у кабинета с табличкой «202».

Старик без стука открывает дверь и входит внутрь. Я, словно привязанный, иду за ним.

— Доброй ночи всем, — произносит Пауль, оглядывая присутствующих. — Ну что, принимайте бойца.

С этими словами старик хлопнул меня по плечу и слегка подтолкнул к центру комнаты. В этот момент я почувствовал себя каким-то товаром на рынке, выставленным на всеобщее обозрение.

Четыре пары глаз внимательно меня рассматривают, оценивая и сканируя. По лицам видно, что моё появление вызвало у них, мягко говоря, неоднозначную реакцию. Не все рады моему внезапному визиту.

— Это что за… тюбик? — пробурчал крупный мужчина в очках, сидевший за столом, заваленным бумагами и какими-то непонятными приборами. В его голосе сквозило явное раздражение.

— Это наш новый испытатель, — отрезал Пауль, бросив на мужчину испепеляющий взгляд. — Попрошу относиться к нему с уважением. Он здесь не для того, чтобы выслушивать ваши оскорбления.

— Да он же не выдержит и на первом же выходе помрёт, — не унимался мужчина в очках. Он продолжал бубнить себе под нос, словно я был неодушевлённым предметом, а не живым человеком.

— Выдержит, — сказал Пауль Фридрихович, в его голосе послышались стальные нотки. — Поверьте, я знаю, что делаю. А вам, Дмитрий Борисович, я бы посоветовал помолчать и заняться делом.

— Как знаете, ваше дело, — пробурчал Дмитрий Борисович, уткнувшись в свои бумаги.

То ли я сплю, то ли серьёзно заболел. Всё происходящее кажется каким-то бредом.

— Знакомьтесь и вводите его в курс дела, — скомандовал старик, оглядывая остальных. — Я пойду в свой кабинет.

Старик вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Честно говоря, мне было жаль, что он ушёл. Не потому, что бросил меня одного в компании этих странных людей, а потому, что от него исходила какая-то… успокаивающая харизма. Рядом с ним жизнь казалась немного легче и понятнее. Без него же я снова чувствовал себя потерянным и неуверенным.

— Добро пожаловать в команду, — раздался спокойный голос. — Я Вячеслав Угасаев, можно просто Слава.

Он протянул мне руку. Интересно, что будет, если я её не пожму? Сильно осудят?

— Приятно познакомиться, — ответил я, решив не рисковать, и пожал ему руку.

— Так, давай я тебе представлю всех, — продолжил Слава, махнув рукой в сторону остальных. — Вон там, на стуле, Влад, мой брат. Признаюсь, не сразу заметно, что мы вообще братья, но, поверь, по степени странности мы друг другу вполне подходим.

— Ну ты давай всем при знакомстве об этом не рассказывай! — рявкнул Влад, поднимаясь со стула и направляясь ко мне. — А для тебя я Владислав Кириллович, ясно? Никаких Владов.

— Ясно, — ответил я, немного опешив от его напора.

Он протянул мне руку. Отличное знакомство: сначала нахамил, а теперь руку жмёт как ни в чём не бывало. Что это за цирк?

— Вон в углу Женя, можешь звать его Евгеном, он у нас связист, — продолжил Слава, игнорируя выходку брата и махнув рукой в сторону парня, копающегося в каких-то проводах. — А это Дмитрий Борисович. Ну, его имя ты уже слышал.

Дмитрий Борисович никак не отреагировал на представление. Даже не взглянул в мою сторону, продолжая что-то сосредоточенно писать в своих бумагах. Казалось, что мы для него просто воздух.

— Он у нас… — прошептал Слава, наклонившись ко мне, — не очень любит то, чем мы занимаемся.

Вся их команда выглядела так, будто случайно собралась на дворовый футбол: Влад — задиристый нападающий, Дмитрий Борисович — ворчливый тренер, Евген — немногословный вратарь, а Слава — просто случайный зевака, решивший посмотреть игру. Они совсем не походили на людей, занимающихся чем-то секретным и важным. Скорее на группу энтузиастов, решивших разводить крыс для опытов в подвале. Только Влад выделялся из общей картины: был одет как богатый предприниматель, приехавший сносить детский сад под торговый центр, — в дорогом пиджаке и начищенных до блеска туфлях. Слава тоже выглядел более-менее прилично. А остальные двое — словно с другой планеты.

— Тебе, наверное, интересно, чем мы, собственно, тут занимаемся? — произнёс Слава.

— Да, этот вопрос меня заинтересовал с самого начала, — ответил я, стараясь скрыть нарастающее раздражение. — Мне бы хотелось понимать, во что я ввязался.

— Ты слышал что-нибудь об измерениях? — Слава выжидающе посмотрел на меня.

Опять эти измерения… Нет, я ничего не слышал. Хватит ходить вокруг да около! Объясните мне уже толком, чем вы тут занимаетесь и зачем я вам понадобился.

— Нет, — ответил я коротко и сухо.

Дмитрий Борисович усмехнулся, не отрывая взгляда от своих бумаг. Неужели он правда так ненавидит свою работу или просто меня недолюбливает? А может, и то и другое?

— Тогда садись, — скомандовал Слава, указывая на свободный стул у двери.

Я послушно сел.

— Как пишут в интернете, — начал Слава, принимая серьёзный вид, — мы живём в четырёхмерном пространстве: три координаты объёма (длина, ширина, высота) и одна — времени. Причём время, как принято считать, направлено только вперёд, в будущее, и не может остановиться или повернуть назад. Наша компания долго и упорно изучала этот вопрос и пришла к выводу, что это, в общем-то, правда. Но есть нюансы…

— Подождите, не очень понимаю, — перебил я его, чувствуя, как мозг начинает закипать. — То есть кроме нас есть ещё что-то, раз мы живём в четвёртом измерении?

— Да, — подтвердил Слава. — Считается, что мы живём в третьем и четвёртом измерениях одновременно, потому что координаты и время — это разные вещи. Предыдущее измерение, то есть второе, может двигаться только по осям X и Y, потому что у них нет нашей координаты Z. А первое измерение вообще существует только по оси X, то есть движется только по прямой линии. В общем, как-то так…

— Не факт, что это так, — перебил Влад. — Как живущие в предыдущем измерении организмы будут двигаться без времени? Откуда ты вообще взял, что время начинается только с нашего измерения? Может, у них просто другое течение времени, которого мы не можем понять?

— Как видишь, мнения о существовании прошлого измерения расходятся, — сказал Слава, повернувшись ко мне с виноватой улыбкой. — А кто-то вообще считает, что второе измерение — это микроорганизмы. Представляешь, мы тут сидим и рассуждаем о судьбах мира, а на самом деле вселенная для них — это просто грязный стол.

Евген, до этого молча копавшийся в своих проводах, неожиданно кинул в Славу карандаш.

— Конечно, считает — воскликнул Евген, откладывая в сторону инструменты и поворачиваясь к нам. — Потому что мы видим более мелкое измерение, и оно, в свою очередь, может видеть ещё более мелкое. Но мы не видим измерения после него, потому что оно слишком мало и находится за пределами нашего восприятия. Всё логично.

Честно говоря, лучше бы он продолжал молчать. Пока Слава что-то объяснял, я хоть что-то понимал. А тут… мой мозг окончательно отключился, перестав воспринимать поток бессмысленных слов.

— Так вот, насчёт микроорганизмов — это полный бред, — продолжил Слава, махнув рукой в сторону Евгена. — Они живут в нашем измерении, поэтому мы их видим. Так что о прошлых измерениях пока ничего неизвестно.

— Подождите! — воскликнул я, пытаясь остановить этот хаотичный поток информации. — Во-первых, помедленнее, пожалуйста. Во-вторых, я так и не понял, чем конкретно вы занимаетесь. Вы сказали, что доказали существование четвёртого измерения, но как и к чему это привело — непонятно.

— К тому, что есть пятое, — загадочно произнёс Слава, растягивая слова.

— Ладно, допустим, — сказал я. — Но можно как-то конкретнее? Есть пятое измерение, и есть. Что с того?

— Все измерения тесно связано друг с другом, — ответил Слава, словно объяснял азбуку первокласснику.

— Связано? — переспросил я, нахмурившись.

— Да, связано! — не выдержал Дмитрий Борисович, отрываясь от своих бумаг и злобно глядя на меня. — Ты что, такой глупый, что не понимаешь? Они говорят о перерождении в другое измерение! После первого — второе, после второго — третье, и так далее. Это же элементарно!

Интересно, как я должен был это понять, если никаких намёков на это не было? Нет, он не просто ненавидит свою работу, он явно ненавидит меня всем своим существом.

— Я просто пытался подобрать слова, — оправдывался Слава, бросая виноватый взгляд на Дмитрия Борисовича. — В общем, если говорить простым языком, после смерти в этом измерении душа, или сознание, переходит в следующее и живёт следующую жизнь. Это как повышение уровня в компьютерной игре, только вместо опыта ты получаешь новую реальность.

— Подождите, — перебил я, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание. — Я правильно понимаю: вы утверждаете, что доказали жизнь после смерти?

— Да, — просто ответил Слава, глядя мне прямо в глаза.

Не может быть… Неужели это правда? Все, кто мне дорог, все, кого я потерял… они могут ждать меня там, в другом измерении? Эта мысль ошеломляла и вселяла какую-то странную, болезненную надежду.

— Допустим, — произнёс я, стараясь унять дрожь в голосе. — Но тогда моя работа в чём заключается? Что я должен делать здесь?

— А вот это уже сложнее объяснить словами. Лучше один раз показать. — Слава направился к проёму в стене, который я раньше просто не заметил.

Я, заинтригованный, последовал за ним. Влад и Евген, переглянувшись, пошли следом. Мы оказались в небольшой комнате, в центре которой стоял странный, замысловатый аппарат.

— Вот механизм, который управляет всем, что мы делаем, — Слава указал на устройство, занимавшее почти всё пространство комнаты.

Я никогда ничего подобного не видел. Это было похоже на капсулу, внутри которой находилось удобное кресло, и вся эта конструкция была опутана миллионами проводов, трубок и датчиков. Такое только в научно-фантастических фильмах показывают.

— Как его создали, я тебе, конечно, рассказывать не буду — это коммерческая тайна, — усмехнулся Слава. — Но принцип работы объясню. Садишься в кресло и умираешь, всё просто.

Прекрасно. Надёжно, как швейцарские часы. Хотя… что мне, в общем-то, терять?

Теперь-то я точно знаю, что смогу продолжить жить в другом измерении.

— Ладно, я пошутил, — поспешил добавить Слава, увидев моё вытянувшееся лицо. — Хотя смысл, в принципе, тот же. Только ты умираешь не навсегда, а… условно. На некоторое время. Потом мы тебя возвращаем обратно.

— Как это «условно умираю»? — нахмурился я. — Впадаю в кому или что-то вроде этого?

— Не надо путать смерть и кому, — поморщился Слава. — Ты переживёшь состояние клинической смерти до того момента, когда душа покидает тело и отправляется в своё короткое путешествие. А потом мы тебя возвращаем обратно в сознание. Ты как бы обманешь саму смерть. Заглянешь за её занавес и вернёшься обратно.

— А как моя душа поймёт, что нужно возвращаться? — спросил я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — И каков шанс, что моё тело останется бездушным, что я стану овощем, запертым в собственном теле?

— Это невозможно, — уверенно ответил Слава. — Это нарушит все известные нам законы. Без души ты просто умрёшь. И это не входило в наши планы.

— Хватит тут заливать! — прокричал Дмитрий Борисович из соседней комнаты. — Никто из нас не знает, какие законы на самом деле существуют! И даже если они есть, мы их, скорее всего, уже нарушили!

— Ладно, согласен, — вздохнул Слава, опустив плечи. — Я не знаю, почему душа возвращается в тело. И никто не знает. Но чего ты от меня хочешь? Переходы в другое измерение начались совсем недавно, поэтому готовых объяснений просто нет. Мы действуем наугад, методом проб и ошибок.

— Вот именно, идиоты! Вы не знаете, с чем связываетесь! — продолжал орать Дмитрий Борисович, распаляясь всё больше и больше.

— Пусть лучше сидит там, свои никому не нужные бумаги заполняет, — проворчал Слава, закатывая глаза. — Разошёлся тут, как бабка на базаре. Короче, для подготовки к перемещению мне нужны твои данные. Сейчас буду спрашивать, а ты диктуй.

А с чего он взял, что я согласен? Хотя какая разница, с чего он это взял. Я согласен. Это единственный шанс обрести покой, встретившись с ней.

— Хорошо, — ответил я, чувствуя, как внутри нарастает напряжение.

— Фамилия, имя, отчество, рост, вес, группа крови, хронические заболевания… — начал перечислять Слава, попутно что-то записывая в своём блокноте.

— Переменщин Павел Васильевич. Рост — метр восемьдесят пять. Вес — пятьдесят восемь килограммов. Группа крови — вторая положительная. Хронических заболеваний нет, — ответил я, стараясь говорить как можно чётче и спокойнее.

— Хорошо, — сказал Слава, подняв на меня голову и оценивающе оглядев. — Пока я тут всё заполняю, садись на стул, чтобы не стоять без дела. А то, смотрю, ты уже побледнел от волнения.

Глава 6

— Мурад, куда ты вешаешь это объявление?! Как, по-твоему, люди будут обращать на это внимание?! Переделывай! — кричал Алексей своему работнику.

Мурад, бормоча что-то невнятное себе под нос, отошёл в сторону, но Алексей не унимался.

Вдруг внезапно за спиной Алексея раздался мягкий, но уверенный голос:

— Здравствуйте. Вы, насколько я понимаю, владелец этого заведения?

Алексей, не прекращая наблюдать за мучениями Мурада, коротко ответил, не оборачиваясь:

— Правильно понимаете.

— Хочу сделать вам очень выгодное предложение, — произнёс незнакомец. В голосе его чувствовалась лёгкая ирония, словно он знал о взрывном характере Алексея.

— Слушаю, — буркнул Алексей.

— Насколько мне известно, вы закупаете алкоголь у поставщика по очень высоким ценам. Я предлагаю альтернативу. — Незнакомец сделал паузу, позволяя словам осесть в воздухе.

Алексей наконец повернулся к нему. Незнакомец оказался самым обычным мужчиной. Единственное, что выделяло его из всех, так это взгляд — он был уверенным и до боли проницательным.

— Слушаю, — повторил Алексей, прищурившись. В его голосе сквозило неприкрытое подозрение.

— Всё просто: вы будете закупать алкоголь у нашей фирмы по более низким ценам. Гарантированное качество, своевременная доставка, гибкая система скидок.

Алексей усмехнулся, глядя незнакомцу прямо в глаза. Он осмотрел его с головы до ног, словно оценивая его надёжность.

— Ага, так просто я и повёлся. Дураков ищите в другом месте, а лучше у моих конкурентов. — Он скривил губы в презрительной улыбке.

— Алексей, здесь нет никакого подвоха, — спокойно произнёс незнакомец с лёгкой, почти неуловимой улыбкой на губах.

Алексей настороженно вскинул брови, вглядываясь в лицо незнакомца. В его взгляде мелькнула тень подозрения.

— Что? Откуда вы знаете моё имя?

— Ваш друг Павел много о вас рассказывал, — последовал невозмутимый ответ.

— Паша? Да ну… — Алексей хмыкнул, с сомнением качая головой. — Откуда у него такие… серьёзные знакомые?

— Мы с детства знакомы, — пояснил незнакомец, чуть наклонив голову. — А не так давно случайно встретились в торговом центре, разговорились…

— Когда это было? — Алексей не отступал, его голос зазвучал чуть напряжённее.

— Месяц назад, может чуть больше, точно не скажу. Время быстро летит.

— И что же он вам обо мне рассказал? — Алексей скрестил руки на груди, чувствуя, как любопытство переплетается с нарастающим беспокойством.

— Да ничего особенного. — Незнакомец пожал плечами. — Сказал, что вы лучшие друзья, что вы имеете свой бизнес… и попросил по возможности помочь вам чем-нибудь. Вот я и пришёл.

Алексей смотрел на него с непроницаемым выражением лица, пытаясь разгадать, что скрывается за этими спокойными словами. Что-то в этой истории казалось ему не совсем правдивым, какая-то фальшивая нотка звучала в голосе незнакомца. Но что именно, он пока не мог понять.

— Ясно… — протянул Алексей. — Только непонятно, какая вам выгода. Буду я покупать дешевле, а вам с этого что?

Незнакомец чуть склонил голову, словно обдумывая ответ.

— У нас не обычная фирма. Алкоголь нам достаётся бесплатно, мы его просто распределяем.

Алексей насторожился. Он мгновенно похолодел, понимая, о какой «фирме» может идти речь. В голове промелькнули обрывки криминальных сводок, рассказы о контрабанде и подделках.

— Если не верите, можем прямо сейчас поехать на склад, — предложил незнакомец. В его голосе звучала уверенность, граничащая с наглостью. — Сами всё увидите.

— А что за алкоголь? — Алексей старался держать тон ровным, хотя внутри всё сжалось от напряжения.

— Поехали, я всё покажу, — повторил незнакомец, словно не замечая колебаний Алексея. — Там ассортимент и увидите.

Алексей колебался. Он не знал этого человека, не понимал, куда его могут завезти и что его там ждёт. С одной стороны, перспектива значительной экономии была невероятно соблазнительной, даже несмотря на её сомнительную законность; с другой, интуиция кричала об опасности.

— А по цене? — спросил Алексей, пытаясь выиграть время.

— Обо всём договоримся, — ответил незнакомец. В его глазах мелькнул какой-то нечитаемый блеск. — Нужно посмотреть, какие производитель и выдержка вас интересуют. Обсудим объёмы. Всё решаемо.

— Сейчас, секунду, — сказал Алексей, отступая на шаг. Он чувствовал, что ему нужно немного времени, чтобы обдумать всё как следует. — Мне нужно кое-что уточнить.

И, не дожидаясь ответа, он резко развернулся и быстрым шагом направился ко входу в бильярдную, чувствуя, что спину прожигает пристальный взгляд незнакомца. В голове крутилась одна мысль: «Во что я ввязываюсь?»

Как только он вошёл в помещение бильярдной, сразу же решительно направился в свой кабинет. Мурад словно тень последовал за ним, не проронив ни слова. Зайдя в кабинет, Алексей, не теряя ни секунды, подошёл к старому сейфу. С коротким щелчком провернулся замок, и Алексей достал оттуда компактный пистолет. Мурад, наблюдая за этой сценой, замер в дверях, его лицо выражало явную обеспокоенность.

— Начальник, не переживайте, — тихо проговорил Мурад. — Скиньте мне геолокацию. Если через полчаса не позвоните — выезжаю. И не один.

— Спасибо, Мурад. — Алексей кивнул, проверяя обойму пистолета. — И ствол с собой возьму — уж больно всё это подозрительно.

— Так и сделайте. Осторожность никогда не помешает. Ладно, я пойду витрину доделывать и за этим типом присмотрю. Держу его в поле зрения.

— Давай, Мурад. — Алексей на секунду прикрыл глаза, собираясь с мыслями. — Скажи ему, что я через минуту буду.

Мурад быстро вышел из кабинета. Алексей остался один в тишине, которая давила на него своей тяжестью. Он лихорадочно прокручивал в голове все возможные сценарии, стараясь предугадать, что его ждёт. Его всё сильнее трясло от внутреннего напряжения.

Он отчётливо понимал, что не хочет ехать, чувствовал подвох каждой клеткой своего тела. Однако чёртов соблазн сэкономить деньги, вырваться из финансовой трясины всё сильнее перевешивал опасения, словно гиря на весах. Конечно, он мог позвонить Павлу и попытаться разузнать об этом незнакомце хоть что-то, но недавняя ссора, оставившая горький осадок, отбивала всякое желание просить о помощи. Гордость и упрямство — вот его главные враги в этот момент.

— Так, надо просто съездить и вернуться. Быстро, как скорая помощь, — пробормотал Алексей, пытаясь придать себе уверенности. — Вдруг меня не обманывают и всё это — реальный шанс? — Он потёр переносицу, словно пытаясь разогнать дурные мысли. — Господи, Лёша, ты трясёшься, как пятиклассник перед первой дискотекой! Да чего я, в конце концов, боюсь? Я здоровый мужик, ещё и со стволом!

Алексей решительно засунул пистолет за пояс, под куртку, убедившись, что рукоять легко доступна. Быстрым движением скинул Мураду геолокацию. Затем, глубоко вздохнув, направился к выходу из бильярдной.

На улице он едва заметно кивнул Мураду, стараясь скрыть внутреннее волнение, и сказал незнакомцу:

— Готов ехать.

— Отлично. — Незнакомец, слегка усмехнувшись, указал на чёрный автомобиль, припаркованный неподалёку. — Садитесь.

Как только Алексей уселся на пассажирское сиденье, незнакомец, ловко вставив ключ в замок зажигания, завёл двигатель. Машина плавно тронулась с места и, набирая скорость, поехала в неизвестном направлении, увозя Алексея всё дальше от знакомого и безопасного мира.

— Ты знаешь, это всё очень странно, — произнёс Алексей, нарушая гнетущую тишину, стараясь по голосу понять, что за человек рядом.

— Что именно? — небрежно отозвался незнакомец, не отрывая взгляда от дороги.

— Да я даже твоего имени не знаю. Обсуждаем какие-то серьёзные вещи, а ты даже не представился.

— А, точно, — сказал незнакомец, словно вспомнив что-то важное. — Забыл представиться. Меня зовут Петром Ивановичем, можно просто Петя.

— Приятно познакомиться, — с иронией в голосе ответил Алексей, бросив быстрый взгляд в окно, оценивая местность. — Моё имя ты и так знаешь. А где этот склад? Далеко ещё?

— В Солонцах, — ответил Пётр, слегка прибавив газу. — Знаешь, где это?

— Знаю, — неохотно отозвался Алексей. Солонцы — промзона на окраине города, не самое приятное место.

Чем ближе они подъезжали к цели, тем сильнее росло напряжение в салоне автомобиля. Сначала волновался только Алексей, но ближе к концу пути даже у Петра Ивановича можно было заметить признаки нервозности. Он то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, с трудом концентрируясь на дороге, пару раз едва не пропустил нужный поворот.

Остановившись у одного из неприметных ангаров, они вышли из машины. Солонцы представляли собой типичный рабочий район: бесконечные ряды складов, полуразрушенные постройки, заброшенные предприятия. Жилых домов здесь не было.

— Нам вон в тот ангар, — Пётр указал рукой в сторону отдельно стоящего строения. — Иди за мной.

Ангар выглядел совершенно обычным, ничем не примечательным. Он не привлекал к себе внимания, не выделялся на фоне остальных. Никто из проезжающих мимо не мог даже предположить, что именно здесь может что-то храниться. Единственное, что отличало его от остальных, — расположение: все остальные ангары стояли плотно друг к другу, образуя единую линию, а этот был немного в стороне. Более того, вход в ангар был обращён не к дороге, а в сторону густого мрачного леса. Конечно, Алексей обратил на это внимание, и тревога в его душе разгорелась с новой силой. Что-то здесь было явно не так.

— Слушай, только никому не рассказывай об этом месте, — пробормотал Пётр Иванович, заметно нервничая. Его руки слегка дрожали, когда он протягивал Алексею визитку. — Это… конфиденциально. Вот мой номер; звони, когда нужна будет новая поставка. Только по делу, ладно?

На визитке не было ни названия компании, ни имени; только номер мобильного телефона, набранный крупным шрифтом. Пока Алексей изучал клочок картона, Пётр Иванович торопливо надел резиновые перчатки и достал из кармана связку ключей.

— Смотри по сторонам, чтобы никто ничего не увидел, — сказал Пётр, поворачивая ключ в замке. Голос его звучал приглушённо, словно он боялся, что его услышат. — А то это дело такое… не для посторонних глаз. Лучше, чтобы никто не знал, что здесь вообще что-то есть.

Алексей напряжённо огляделся по сторонам. Справа — пустая дорога, слева — покосившийся забор и заброшенная стройка. Решив перестраховаться, он повернулся в сторону леса, от которого исходила какая-то гнетущая, зловещая тишина. Деревья стояли неподвижно, словно затаившись в ожидании. Но и там никого не было видно.

И вдруг за спиной Алексея раздался тихий, но отчётливый щелчок взводимого курка. Сердце пропустило удар. Он инстинктивно развернулся, чтобы понять, что происходит, и увидел Петра Ивановича. В руках у того был пистолет, дуло которого было направлено прямо в Алексея.

*******************************************************************

Два года прошло с тех пор, как оборвалась жизнь Алексея.

— Ну, Пашка, спасибо тебе огромное. Опять выручаешь, — обратился мужчина средних лет с заметной сединой в волосах к Павлу, аккуратно водрузив переносную сумку для домашних животных на пассажирское сиденье автомобиля.

— Значит, завтра утром я привожу её к вам домой? — уточнил Павел, захлопывая дверь машины и внимательно глядя на мужчину.

— Да, всё верно. Только перед тем как выехать, позвони мне, пожалуйста. А то дочка может ещё не вернуться домой с занятий.

— Без проблем, договорились, — подтвердил Павел, пожимая руку мужчине на прощание.

Как только мужчина отъехал, Павел быстро запрыгнул в свою машину. Заблокировав двери, он немедленно открыл переносную сумку. Извлёк оттуда не щенка и не котёнка, а маленькую пушистую морскую свинку.

— Здравствуй, красавица! — ласково обратился Павел к зверьку, держа его в руках. — Как ты тут, не замёрзла? Не испугалась? Я буду твоим хозяином на один день. Так что если что-то не устраивает, не стесняйся и сразу пищи. Договорились?

После этих слов Павел нежно погладил морскую свинку по мягкой шёрстке. Другой рукой он бережно прижал её к груди. Свинка, казалось, оценила проявленную заботу — она начала тихонько пищать и мурлыкать, прикрывая глаза от удовольствия. Казалось, она чувствовала себя в руках Павла в полной безопасности.

— Смотри, как всё снегом замело, — произнёс он, словно зачарованный. — Аж глаза режет. Впрочем, чего тут удивляться, середина зимы как-никак. Ну, хватит любоваться, пора нам в путь; обратно в сумку.

Он бережно уложил свинку в просторную сумку-переноску и, тронув машину с места, плавно выехал на дорогу.

— Сейчас приедем домой, я тебя с тётей Любой познакомлю, — заговорил Павел ласково, словно с маленьким ребёнком. — Это моя жена. Только ты не пугайся, что у неё животик такой большой. Она у нас в положении, доченьку ждём.

Павел говорил мягким, заботливым голосом, словно репетировал предстоящее отцовство. В ответ на его слова свинка, словно понимая его, тихо попискивала и посвистывала, будто вела с ним беседу на своём свинском языке.

— Тебе, наверное, нелегко живётся, — продолжал Павел, внимательно следя за дорогой и поворачивая на перекрёстке. — Двое маленьких детей, шум, гам… Наверное, они тебя каждый день достают. И времени на себя совсем не остаётся. А когда появляется минутка, ты просто засыпаешь, чтобы набраться сил перед новыми играми. Ничего, скоро и я так же буду.

Проехав ещё пару кварталов, Павел свернул за угол, и вот уже знакомый двор приветливо замаячил впереди.

— Ну вот мы и дома, — пробормотал он, паркуясь на свободном месте с лёгким вздохом облегчения.

Двигатель затих, и Павел тут же потянулся за сумкой со свинкой. Осторожно взяв её за ручки, он одним движением открыл дверцу, оттолкнув её от себя коленом. Выбравшись из машины, Павел почувствовал, что под ногами хрустит свежий, искрящийся снег, на котором остаются отпечатки его ботинок.

Крепко держа сумку, Павел захлопнул дверцу и быстрым шагом направился к подъезду. У двери он нашарил в кармане ключи, среди которых болтался синий чип. Приложив его к домофону, он услышал короткий писк, и дверь гостеприимно распахнулась. Внутри пахло теплом и уютом. Павел подошёл к кнопке вызова лифта и нажал на неё. Кнопка откликнулась двумя короткими вспышками красного, замерла на мгновение и вновь загорелась, сигнализируя о вызове.

Спустя несколько томительных секунд послышался нарастающий гул приближающегося лифта. Звук, казалось, резал тишину подъезда, и свинка в сумке от неожиданности громко запищала.

— Тише ты, тише! Не бойся, — успокоил её Павел, легонько постукивая пальцем по крышке сумки.

Когда двери лифта, звякнув, разъехались в стороны, Павел шагнул внутрь и нажал кнопку своего этажа.

— Вот видишь, ничего страшного, — ласково сказал он. — Зачем было так переживать?

Лифт плавно остановился, двери открылись, и Павел с сумкой в руках уже собирался выйти, как вдруг нос к носу столкнулся с пожилой соседкой.

— Пашка, а ты чего здесь? Люба попросила что-то взять?

— В смысле? О чём вы? — растерянно переспросил Павел.

— Как о чём? Да её же на скорой увезли!

— Как увезли? — Павел почувствовал, что в горле пересохло. — Постойте… вы уверены? — спросил он дрожащим голосом.

— Да, конечно уверена! Я своими глазами видела, как её в машину грузили.

— Как это? Почему мне никто не позвонил?

— Откуда ж мне знать? — пожала плечами соседка.

— Но что мне теперь делать? Куда ехать? Куда звонить? Любе позвоню, — пробормотал Павел, дрожащими руками доставая телефон из кармана куртки. Пальцы никак не слушались, он едва не выронил аппарат.

— Скажи спасибо, что Бог свёл тебя с такой хорошей и любопытной соседкой, которая выпытывает у врачей всё, что нужно. В шестой роддом её увезли, на Инструментальную улицу.

Павел замер, словно громом поражённый. Секунды тянулись мучительно долго. Потом, словно очнувшись, он благодарно взглянул на соседку и, не говоря ни слова, сорвался с места, побежав по лестнице вниз. С каждым пролётом он чувствовал, как усиливается тревога и нарастает паника.

— Давай, давай, надо успеть, — шептал он, подгоняя сам себя.

Выскочив из подъезда, Павел, не теряя ни секунды, распахнул дверцу машины, юркнул за руль и завёл двигатель. Колёса взвизгнули на заледеневшем асфальте, и автомобиль рванулся с места, помчавшись в сторону роддома.

— Ну же, давай, ты должен успеть! — твердил он сам себе, вцепившись в руль побелевшими пальцами. — Пожалуйста, ради всего святого… Я буду самым лучшим отцом на свете, только бы успеть…

С каждой минутой напряжение за рулём росло. Павел давил на газ, не замечая, что стрелка спидометра неумолимо ползёт вверх, оставляя позади знаки ограничения скорости.

«Идиот! Какой же я идиот! — проносилось в голове, заглушая шум мотора. — Рождение собственной дочери пропустил! Да и к отцовству-то, если честно, совсем не готов… Какой же я после этого отец? Какой любящий муж?»

Свинка в сумке под сиденьем вдруг тоже подала голос, издавая какие-то невнятные встревоженные звуки, — то ли пыталась успокоить Павла, то ли совсем наоборот.

Весь путь от дома до роддома занял не больше десяти минут. Подлетев к крыльцу, Павел, не заботясь о правилах парковки, бросил машину у первого попавшегося свободного места, даже не взглянув, ровно ли она стоит.

— Так, ты подожди меня здесь, ладно? Я скоро вернусь, — проговорил Павел, быстро оглянувшись на сумку со свинкой. После чего вышел на улицу.

Ворвавшись в приёмный покой, Павел буквально влетел внутрь, сбив с толку и напугав немногочисленных посетителей и дежурных врачей. Тут же на него устремились встревоженные взгляды.

Среди множества незнакомых обеспокоенных лиц Павел вдруг увидел свою тёщу — женщину, с которой у него никогда не складывалось тёплых отношений. Обычно при виде неё у него внутри всё сжималось от неприятных предчувствий, но сейчас, в этот тревожный момент, от её родного лица на его устах невольно расплылась облегчённая улыбка.

— Марья Викторовна, ну как там? — с надеждой в голосе спросил Павел, подходя к тёще.

— Пока ничего не ясно, — сухо ответила она. — Уже час тут сижу.

— Час? И почему вы мне не позвонили за всё это время? — В голосе Павла прозвучал упрёк.

— А потому что ты должен был быть рядом с ней, а не шляться где попало! — отрезала Марья Викторовна, бросив на него испепеляющий взгляд.

— Понятно… В общем, ничего не меняется, — вздохнул Павел, опускаясь на скамейку рядом с ней. — Могли бы хотя бы в такой день обойтись без стервозности.

Марья Викторовна ничего не ответила, лишь плотнее сжала губы. По её лицу было видно, что она готова взорваться и устроить скандал прямо здесь. Однако, видимо, осознание того, что сейчас её дочь рожает внучку, заставило её сдержаться.

Павел тяжело опустился рядом с тёщей, закрыл лицо руками и погрузился в томительное ожидание.

Время тянулось мучительно медленно. Прошло в районе четырёх часов. Каждая секунда отдавалась в груди Павла глухим болезненным стуком. Он перенёс морскую свинку из машины в приёмный покой, и она, словно чувствуя его тревогу, тихонько попискивала из сумки. В приёмной было душно, несмотря на распахнутое окно, из которого тянуло холодом. Марья Викторовна сидела рядом, бледная и молчаливая; её взгляд был устремлён в одну точку, руки нервно теребили край платка, выдавая сильное волнение.

Внезапно дверь распахнулась. На пороге стоял врач. Его лицо было бледным, а под глазами залегли тёмные круги. Он не смотрел ни на Павла, ни на Марью Викторовну. Его взгляд был пустым, словно он сам только что пережил что-то ужасное.

— Переменщин? — голос врача был хриплым, едва слышным.

Павел вскочил, сердце бешено заколотилось.

— Да, это я, — прошептал он, предчувствуя неладное.

Врач сделал глубокий вдох, словно собираясь с силами. Он поднял глаза на Павла, и в этот момент мир вокруг словно замер.

— У вас родилась дочь, — сказал врач, и на его лице мелькнула тень чего-то похожего на улыбку. — Прекрасная, здоровая девочка.

Павел почувствовал, как волна облегчения прокатилась по его телу. Он хотел закричать от радости, обнять тёщу, но что-то в поведении врача удерживало его. Он смотрел на доктора затаив дыхание, ожидая продолжения.

— Но… — Врач замолчал, отвернулся, словно не в силах произнести следующие слова. Он провёл рукой по лицу, и Павел заметил, как дрожат его пальцы.

— Что «но»? — спросил Павел, и его голос прозвучал неуверенно, с ноткой страха.

Врач повернулся к нему, и Павел увидел в его глазах глубокую, невыразимую боль.

— Во время родов… — Врач снова замолчал, сглотнул. — … произошли осложнения. Мы сделали всё, что могли… Но… вашу жену спасти не удалось.

Слова врача прозвучали как приговор. Мир вокруг Павла рухнул. Он не слышал криков тёщи, не чувствовал, как подкашиваются ноги. Он просто стоял, глядя на врача пустым, невидящим взглядом, и в его голове билась только одна мысль: «Этого не может быть».

— Что? Что вы сказали? Повторите, — пробормотал Павел.

— Примите мои соболезнования…

— Нет, я не верю! — крикнул Павел. — Пустите меня туда! Это не смешно!

Слёзы брызнули из глаз. Он бросился к двери, но врач схватил его за руки. Тёща разрыдалась и опустилась на скамейку.

— Постойте, вам туда нельзя!

— Нет, отпустите! Я потерял мать, друга, и вы хотите, чтобы ушла она?! Пустите!

Злость переполняла Павла. Он хотел доказать доктору, что тот неправ, хотел увидеть Любу. В отчаянии он ударил врача в лицо, вырвался и попытался открыть дверь, но его тут же схватили другие врачи.

— Пустите! Там моя жена, моя Люба, моя Любовь!

Минут двадцать Павел бушевал. Когда врачи наконец успокоили его, сразу же дали валерьянки.

— Поезжайте, отдохните, Павел Васильевич. Завтра всё решим.

— Что тут решать? — простонал Павел, обессиленно закрыв лицо руками. Его плечи судорожно вздрагивали.

Слёзы текли по щекам и у Павла, и у Марьи Викторовны. Им было всё равно, кто на них смотрит, плевать на тишину и спящих после родов женщин… Павел словно забыл о рождении Нади, его мысли были поглощены горем. Марья Викторовна же находила слабое утешение только в этом факте: родилась внучка, здоровая и крепкая.

— Павел Васильевич, Марья Викторовна, всё будет хорошо, — повторил врач, стараясь приободрить их. — У вас родилась прекрасная девочка. Не забывайте об этом.

— Да как тут забудешь?! — выкрикнул Павел, резко поднимаясь с места и хватая сумку со свинкой.

Выйдя из роддома, он задрал голову к свинцовому небу, где виднелось лишь одно огромное набухшее облако, щедро осыпающее город снегом. Несколько крупных снежинок упали ему на лицо и тут же растаяли, словно слёзы, не сумев заморозить его боль.

— За что мне это?! — прошептал Павел, обращаясь в мрачное небо.

Простояв так несколько мучительных секунд, он опустился в машину, с трудом повернул ключ в замке зажигания и тронулся с места. На улице царила тёмная холодная зимняя ночь, сковавшая город безмолвием. Редкие прохожие кутались в шарфы, спеша укрыться в тёплых домах, а машин почти не было, лишь изредка мимо проносились одинокие фары.

— За что, за что такое наказание?! — снова и снова повторял Павел, сжимая руль до побелевших костяшек.

Свинка в сумке то затихала, словно затаив дыхание, то жалобно попискивала, словно понимая глубину его горя и пытаясь разделить его боль.

— Ну как так, как так… Я только начал жить нормально, только человеком начал становиться. А тут такое, — говорил Павел, ударяя рукой об руль.

Параллельно своим размышлениям он плавно поворачивал на плохо освещённый мост.

— Ну как так, как же так, — повторял он.

Мост, окутанный туманом, казался бесконечным. Фары машины выхватывали из темноты лишь несколько метров мокрого асфальта. Павел вёл машину механически, не видя дороги. Мысли его были далеко, там, в стерильной палате роддома, где он навсегда потерял свою Любу.

— За что? За что мне это? — беззвучно шептали его губы. Слёзы застилали глаза, превращая мир вокруг в размытое пятно.

Свинка в сумке беспокойно заворочалась, издав тихий писк. Павел даже не обратил на это внимания. Он жал на газ, не контролируя скорость. Ему было всё равно.

Внезапно сквозь туман выплыли бетонные блоки, перегораживающие дорогу. Ремонтные работы. Предупреждающих знаков не было видно.

Павел заметил препятствие в последнюю секунду.

Резкий поворот руля, визг тормозов, глухой удар. Машину занесло, она врезалась в отбойник, а затем, отлетев, ударилась о бетонный блок с противоположной стороны. Павла бросило вперёд. Он ударился головой о руль, почувствовал резкую боль. В ушах зазвенело. Мир вокруг закружился в безумном вальсе.

С пассажирского сиденья послышался пронзительный визг свинки. Сумка, в которой она находилась, от силы удара слетела с сиденья и с огромной скоростью врезалась в дверь.

Павел услышал треск ломающихся костей, затем — тихий прерывистый хрип. Он попытался поднять голову, но резкая боль пронзила его тело. Он видел разбитое лобовое стекло, клубы дыма, вырывающиеся из-под капота. И слышал тихий, угасающий писк свинки.

Павел закрыл глаза. Он больше не мог бороться. Сознание помутнело, и мир вокруг погрузился во тьму.

В сумке, лежащей на полу, слабо зашевелилась свинка. Она попыталась подняться, но сломанный хребет пронзила нестерпимая боль. Она издала тихий жалобный писк, потом ещё один, ещё… Писк становился всё тише, пока совсем не затих. Свинка погрузилась в глубокий, безмятежный сон, из которого ей уже не суждено было пробудиться.

Глава 7

— Чего помрачнел? — спросил Слава, вырвав меня из водоворота воспоминаний.

— Да так, задумался, — пробормотал я, отворачиваясь.

Чёрт, может, жизнь моя и не настолько тяжёлая, как я себе внушаю, но почему же так больно вспоминать те годы, когда мне было хорошо? Все ушли. Никого рядом нет. Никто меня не поймёт, и никто не захочет понять.

— Готов к своему первому перемещению? — Слава смотрел на меня с каким-то странным, почти сочувствующим выражением.

— Честно говоря, нет, — признался я. — Но, кажется, это риторический вопрос.

— В точку. Видишь, мы уже друг друга понимаем, — усмехнулся он.

Понимаем ли? Сомневаюсь. Он видит лишь оболочку, а что творится внутри — ему не дано понять. Я не готов к перемещению, но надеюсь там остаться, чтобы моя душа обрела покой в том мире. Там мне будет намного легче, я в этом уверен. Здесь, в этом мире, меня держат лишь призраки прошлого, а там… Там, может быть, я смогу начать всё с чистого листа.

Слава подошёл к компьютеру и начал вводить данные. В это время Дмитрий Борисович, резко встав из-за стола, где он заполнял бумаги, с силой хлопнул дверью и ушёл. Не понимаю его: он работает над темой, которая волнует каждого, над созданием, способным изменить не только нашу жизнь, но и всю вселенную, а ведёт себя так, словно ненавидит всё это. Будто его заставляют, будто он не верит в то, что делает.

— Так, ребята, всё готово, по местам! — скомандовал Слава.

Влад и Евген тут же заняли свои места: Влад рядом со Славой, словно он его правая рука, Евген — у компьютера возле капсулы, его лицо скрыто в полумраке. Они выглядят такими собранными, такими уверенными…

— Включаю, — сказал Слава, и по всей комнате разнёсся гул работающих механизмов.

Что именно включилось — не знаю да и знать не хочу. Но загудело так, будто рядом проехал поезд, а может и целый состав. Вибрация прошла по всему телу, заставляя зубы стучать друг о друга.

Внутри капсулы мигали разноцветные лампочки; провода потрескивали, издавая странные щелчки. Кажется, даже воздух наэлектризовался. Моё сердце бешено заколотилось в груди, ладони вспотели, а в горле пересохло. Страх, смешанный с жутким любопытством, сжимают меня в тиски. Это как прыжок в бездну — ты не знаешь, что тебя ждёт внизу, но отступать уже поздно.

Слава быстро набирал что-то на клавиатуре, его лицо было сосредоточено и серьёзно. Влад молча наблюдал за процессом, его взгляд был прикован к капсуле. Евгений что-то проверял на своём компьютере, иногда бросая короткие взгляды на Славу. В воздухе повисла тишина, прерываемая лишь шёпотом работающих механизмов.

— Садись, — наконец произнёс Слава, откидываясь на спинку стула. Его глаза встретились с моими. В них не было ни тени сомнения, только спокойствие.

Я сел в кресло капсулы. Оно оказалось на удивление удобным, словно обнимало меня. Но это лишь иллюзия комфорта. Слава подсоединил ко мне множество проводов: к рукам, к груди, к ногам и… в другие места. Я весь в проводах. Ну а чего я ожидал? Всё-таки участвую в самом масштабном в мире проекте. По крайней мере, так они говорят.

— Вторая готовность, — сказал Слава, закрывая капсулу. Щелчок замка прозвучал как похоронный звон.

Что будет — непонятно. Меня переполняет странное чувство, словно всё вот-вот закончится. Не в смысле смерти, а в смысле… завершения чего-то важного. Будто я стою на пороге новой жизни или, наоборот, на краю пропасти.

— Третья… — Голос Славы доносится словно издалека.

Я почти ничего не слышу. Внутри и так слишком громко, а с каждой секундой становится всё хуже. Гул, треск, писк — какофония звуков, сводящая с ума. Я теряюсь, дезориентирован, эти звуки ужасают. Кажется, я начинаю задыхаться.

Какой-то голос раздался надо мной. Нужно найти источник звука — вдруг это паническая атака и я всё себе придумал? Вот он — динамик. Но что он говорит?

— Раз-раз, слышно? — прокричал Слава в динамик.

Его еле слышно. Я пытаюсь ответить, но не могу выдавить из себя ни слова. Горло словно сдавило стальным обручем.

— Итак, приготовиться. Перемещение через три…

Меня ничто не держит. Я готов уйти. Готов оставить позади этот мир, полный боли и разочарований. Готов к чему угодно, лишь бы это закончилось.

— Два…

Боль. Невыносимая боль. Она пронзает всё тело, словно тысячи игл вонзаются в каждую клетку. Я чувствую, как горю изнутри, как плавится мой мозг. Хочется кричать, но я не могу издать ни звука.

— Один…

Часть 2

Глава 1

Лицо Жени расплывается передо мной. Он сидит рядом с капсулой; кажется, напряжён до предела. За его спиной — силуэты Славы и Влада, склонившихся над компьютерами. Их сосредоточенные лица — словно кадр из чужой жизни, не имеющей ко мне никакого отношения.

Страх скребёт под рёбрами, перемешиваясь с тупой ноющей болью. Не физической, нет. Это боль души, израненной короткой и, чего уж там, трагической жизнью. Пытаюсь вспомнить образ Любы, но вместо неё перед глазами вспыхивают обрывки воспоминаний, как кадры старой киноплёнки. И от этого становится только хуже.

Вот мать, такая молодая, держит меня на руках. Вот бабушка; её лицо светится радостью, когда я приезжаю в деревню. Вот ребята, с которыми мы гоняли на велосипедах по пыльным дорогам… Где они все сейчас? Мамы и бабушки давно нет, их забрала смерть. А ребят… Последний раз я видел их, наверное, лет пятнадцать назад, после той самой последней поездки в деревню. Боже, как же я по ним скучал! Как же я скучал по той беззаботной жизни, когда всё было просто и понятно.

Надеюсь… надеюсь всем сердцем, что не вернусь обратно. Что эта капсула, эта последняя надежда, действительно перенесёт меня в другое измерение. Измерение, где не будет боли, страха и потерь. Измерение, которое спасёт меня от самого себя.

Я вижу, как нас с мамой впускают в автобус и какой-то мужчина уступает нам место. Его голос едва доносится сквозь шум мотора, но… боже, какой приятный голос. Не то чтобы я ждал чего-то ужасного, но этот голос… он как тёплая волна, и от него по коже пробегают мурашки.

Или это не мурашки? Надо проверить… поднять руку… но ничего не вижу. Зрение стремительно меркнет, словно кто-то выкручивает лампочку. Слава и Влад — лишь размытые пятна по краям сознания.

Кажется, я снова проваливаюсь в прошлое. Вот мамино лицо в гробу… бледное, восковое, безжизненное… Снова эта боль, острая, колющая. Хватит, не хочу этого видеть! Остановите эту карусель!

Снова вспышка. Театр. Бесчисленные походы на балет, оперу… Но ярче всего — тот самый вечер, когда я встретил Любу. Боже, какая она была красивая… Неземная. Грациозная. Красивее я не видел ни одной и, надеюсь, больше не увижу. Она — мой идеал.

Пытаюсь сквозь наплывающие воспоминания разглядеть лицо Жени, но тщетно. С каждой секундой оно становится всё более размытым. И вдруг я вижу… ничего… только лишь абсолютную, всепоглощающую тьму. Она давит, обступает со всех сторон, и в ней, как раскалённый уголь, пульсирует боль. Только боль. А потом… невесомость. Странное, ни с чем не сравнимое ощущение. Словно я покидаю своё тело, освобождаюсь от оков плоти. Но вокруг по-прежнему лишь тьма. И с каждой секундой становится легче, легче, легче. Боль в груди, терзавшая меня последнее время, отступает, сменяясь невероятным, блаженным облегчением.

Пропали все желания. Есть? Спать? Даже сама мысль об этом кажется абсурдной, чуждой. Всё стало неважно, ничтожным. Все эти земные потребности… Они остались где-то там, внизу, в той жизни.

И… Люба. Тот душевный груз, который я тащил с тех пор, как её не стало, исчез. Больше не ломит сердце от воспоминаний о ней, не сжимается всё внутри от острого сожаления, от бессильной вины. Исчезли мучительные раздумья о том, что нужно сделать, как поступить, что будет дальше. Вопросы, терзавшие меня, растворились во тьме.

Не понимаю, как это работает. Вообще ничего не помню… Что странно. Я чувствую прожитую жизнь, ощущаю её отголоски, но не могу её вспомнить. Не могу ухватить нить, связать события в единую цепь. Не могу представить картинку, услышать голос… Но знаю, что всё это было. Просто чувствую. Это глупо, необъяснимо, но это так. Я чувствую, что жил, любил, страдал… Но всё это словно далёкий, неясный сон.

Вдруг… свет. Не яркий, а скорее мягкий, обволакивающий. Он проникает сквозь меня, освещая всё вокруг. И я вижу… лица, тела. Они сидят на своих местах: Женя склонился над своим компьютером, Влад и Слава — за своими. Но… что-то не так. Они ненастоящие. Как восковые фигуры, застывшие у экранов. Они не шевелятся, не дышат. Время словно остановилось для них, а я… я наблюдаю за ними. Они словно часть какого-то старого, пыльного макета, а я — случайный наблюдатель, заглянувший в забытую витрину. Что это значит? Куда я попал?

Я чувствую себя живым. А они — статуи. Восковые, бездушные копии самих себя. И вдруг мой взгляд падает на кресло в капсуле. На нём… моё тело. Бледное, неподвижное, словно кукла, забытая ребёнком. Оно не дышит.

Удивительно… невероятно… Никогда бы не смог представить, что такое возможно. Вся жизнь, все мои знания, вся моя уверенность в законах мира рушится на глазах. Наш мозг действительно глуп, как говорят. Он неспособен вместить всего многообразия вселенной, он ограничивает нас, запирает в узкие рамки привычного. А здесь, вне его, открывается что-то… невообразимое.

Инстинктивно начинаю двигаться, ходить по комнате. И вдруг… я оказываюсь… на вершине снежной горы. Вокруг — величественные горные пики, укрытые толстым слоем снега. Идёт снег, колючий ветер хлещет по лицу… Должно быть холодно. Но я ничего не чувствую. Ни холода, ни ветра. Лишь ощущение необъятного простора и какой-то нереальной свободы.

Ничего не понимаю! Как это возможно? Как я здесь оказался? Хотя… плевать. Неважно. Хочу обратно, в этот чёртов офис! В эту душную, застывшую реальность. Там хоть что-то понятно, хоть что-то знакомо.

И вот я снова там, в той же комнате, в той же застывшей картине. Женя всё так же склонён над компьютером, Влад и Слава неподвижно застыли за своими столами. Что делать дальше? Что делать?

Буквально через мгновение — щелчок, вспышка — я уже в другом месте. В театре. В том самом, где впервые встретил Любу. Здесь всё пропитано её присутствием, каждый уголок напоминает о ней. Сцена, кулисы, бархатные кресла… Всё это словно декорации к нашей жизни, к нашей любви.

Всё происходит как-то слишком быстро. Не понимаю, зачем я здесь… Ладно, надо взять себя в руки. Надо найти хоть какую-то опору. Сяду на наши с Лёшей места… Интересно, Лёха же тоже где-то здесь? Не может быть, чтобы он просто исчез. Надо его найти. Надо найти хоть кого-то, кто сможет объяснить, что происходит.

Чувствую, что кто-то говорит… Шёпот, едва уловимый, словно дуновение ветра. Не понимаю, кто это и откуда, просто чувствую присутствие голоса. Он не звучит в ушах, а скорее проникает в меня, резонирует где-то глубоко внутри.

Вижу… на сцене — сфера. Светящаяся, пульсирующая, словно живая. Нет, это не просто сфера. Это… душа? Да, это она. Но чья? Сердце замирает в предчувствии. Она зовёт меня. Я чувствую это. Настойчиво, но нежно, словно ласковое прикосновение.

По мере приближения сфера сменяется телом. Я иду к нему, не в силах оторвать взгляд от знакомой фигуры. И вдруг вижу, что это… это… Люба.

Люба! Моя Люба.

Не может быть! Не верю! Хотя… стоп. Если уж всё остальное возможно, если я сейчас нахожусь в этом безумном, нереальном месте, то почему бы и нет?

— Привет, — чувствую её голос. Такой же, как прежде. Родной и любимый.

— Не может быть… Наконец-то, — отвечаю я, и слова вырываются из меня, словно сдавленная пружина.

Забираюсь на сцену, делаю последний шаг и обнимаю её. Она реальна… Я чувствую её дыхание, прикосновение её рук. И всё равно не могу понять, как я только что видел светящуюся сферу, а теперь… обнимаю целое, полноценное тело.

— Я так ждала этой встречи…

— А я-то как…

Если бы я мог плакать, я бы плакал. Слёзы благодарности, слёзы радости, слёзы облегчения. Но здесь, кажется, это невозможно. Эмоции переполняют меня, но не могут вырваться наружу.

— Как ты умер? Что случилось? И что с Надей? — спросила она с осторожностью. — Надеюсь, ты так её назвал?

— Как я умер — не объясню… А Надю — да, назвал Надей.

Я не хочу отпускать её. Боюсь, что это видение, иллюзия и она снова пропадёт, исчезнет, оставив меня в этом месте.

— И как моя девочка? Много детей родила?

Ещё бы. Целую сотню.

— Нет…

— Как? А что случилось?

— Ну как тебе сказать… Подожди, можно я сначала задам один вопрос? Мне так важно это знать.

— Давай, спрашивай. Всё что хочешь.

— Сколько времени прошло… по вашим меркам здесь… с моей смерти и с твоей?

Люба на секунду задумывается, и в её глазах мелькает какая-то странная грусть.

— Не знаю. Здесь нет времени. Совсем. Всё… случайно.

— Не понял. Как это?

— Ну смотри… После твоей смерти на Земле может пройти тридцать лет, а попасть сюда ты сможешь… сразу после неё. Или через очень-очень долгое время. Тут нет никакой логики, никаких правил. Время здесь… играет с нами.