Бесплатный фрагмент - Итиноку

Все персонажи и события романа являются вымышленными. Любое сходство с реальностью абсолютно случайно. Кроме одного: город Ялта на Южном Берегу прекрасен в любое время года! И там есть отель «Ореанда» с одноименным рестораном и кафе «Терраза» и вилла «Елена».

ПАМЯТИ МОЕГО ДРУГА ВИКТОРА ШАДРИНА.

ВИТЯ, ТЫ РАНО УШЕЛ ОТ НАС, НО ТЫ БУДЕШЬ ЖИТЬ В МОИХ КНИГАХ.

*

Девочка на шаре — Великой Руки Творенье,

И меня сжимают в пружину твои движения.

Хочешь, этой ночью кто-то с тобой останется рядом.

Девочка, не падай, не надо!

/из песни Стаса Пьехи «Девочка на шаре»/

*

Занавес — отыгpаны все pоли.

Занавес — без масок все геpои.

Занавес — ослепли все пpожектоpа.

Занавес — устала медь оpкестpа.

Занавес — окончена фиеста.

Занавес — поpа pасстаться нам, поpа.

/из песни Ирины Аллегровой «Занавес»/

*

«Все угадала вещая гадалка,

Что ворожила мне на короля,

И в тихом море

Добрый путь сулила

На палубе другого корабля…» — тихо звучало в салоне.

А вот ей повезло куда меньше. В шестом классе они тоже ворожили друг другу на Крещение. И ей предсказали все, что только возможно, — счастье, любовь, достаток.

Не сбылось ничего.

Наоборот, она все потеряла. Даже надежду.

Правда, как в песне, в конце концов она все-таки развела тучи руками.

Внешне она выглядит успешной и самодостаточной, и многие даже ей завидуют. Но они просто не знают, какой путь ей пришлось пройти…

Вначале ею распорядились, как вещью, не имеющей собственного мнения и даже права на него. А потом она сама добровольно отреклась от прошлого, от своего имени, от себя самой, чтобы начать жизнь заново — без ошибок, которые она допустила.

Дом, семья, прошлая жизнь — со всем этим пришлось расстаться. Вот только забыть не получилось. Имя, которое ей дала мама; отчество — память об отце — она всего лишилась.

Тогда, много лет назад, она была даже не на грани, а за ней, уже падала в черную пропасть. Ее вытащили. Но после этого она стала совсем другим человеком. Та, прежняя, милая и доверчивая девочка так и осталась на дне пропасти.

Даже лицо у нее стало совсем другое. Первое время, когда сняли бинты в клинике пластической хирургии, она себя в зеркале не узнавала. Но смотрелась часто — привыкала к новому лицу, к новой сущности.

Она вздохнула и откинулась на спинку кресла в салоне бизнес-класса самолета, летящего над ночной Атлантикой. Надо отогнать эти мысли и хотя бы немного поспать. После медикаментозного курса лечения ей нужно восстанавливать силы. И не смотреть на тонко позвякивающие высокие бокалы с шампанским, которые несет мимо нее на подносе улыбающаяся стюардесса в другой конец салона. Там уже ждут заказа двое — манерная девица в дорогом бежевом костюме и вальяжный мужчина со вторым подбородком и торчащей из кармана пиджака ручкой «Монблан».

Она теперь хорошо разбирается в вещах класса люкс. Одежда, аксессуары, косметика, транспорт, жилье, продукты… Не ударит в грязь лицом ни в каком обществе. Свободно перемещается по всему миру даже сейчас, когда для ее бывших сограждан закрыты многие двери — каждый день захлопываются с треском, больно ударяя по носу… Проживает в лучших апартаментах. На первый взгляд — жизнь удалась. Но если вспомнить, какую цену она заплатила за все это великолепие — уж лучше тогда довольствоваться эконом-классом, но не знать таких испытаний, которые выжгли ее душу, как лесной пожар, оставив позади почерневшую пустошь и обугленные пеньки.

Девица в костюме что-то томно проворковала; вальяжный усмехнулся и ответил солидным голосом. Зазвенели бокалы.

«Перье, — определила она, уловив аромат шампанского, — кажется, Jouet Belle Epoque, пятилетнее… Для меня это сейчас под запретом. После лечения недели на две нужно забыть о спиртном. Полная аскеза… Но без ежегодных курсов я недолго протяну… Видела, слышала, насмотрелась, что бывает с теми, кто отказывается от лечения или не имеет такой возможности!»

Она отстегнула ремни и встала. Мужчина из кресла напротив, блондин лет 35 с курортным загаром и обаятельно наглым лицом, поднял голову от своих бумаг и проводил ее заинтересованным взглядом.

«Если бы он только знал… Наверное, шарахнулся бы в ужасе. Нет, ТАКОГО лучше не знать!»

Визави кокетливой девушки тоже бросил на нее взгляд из-под очков в модной дорогой оправе на тонкую брюнетку в алом платье от Вивьен Вествуд, вызвав неудовольствие на умело подкрашенном личике своей дамы.

Платья из лучших бутиков мира, бизнес-класс в самолетах, представительское авто в аэропорту — этого их школьной «ворожее» Снежане и не снилось. Под счастьем и любовью Снежа понимала дружбу с самым красивым мальчиком в классе, модную курточку на день рождения и стильные «кроссы», поцелуй украдкой в кинозале, а после школы — замужество, дом и как минимум — двоих детей…

Да и счастье ли это — то, что имеет она? Ведь все это на поверку — мираж, голограмма, химера. Получается, она так и не узнала настоящего счастья. Вначале ее грубо выдернули из прежней жизни по чьей-то злой прихоти. Так ребенок закатывает истерику, вынуждая задерганную мать купить новую игрушку: «Ой, ладно, на, только замолчи!», а через пару минут, наигравшись, отбрасывает в угол: «Надоела! Хочу вон ту!». Да и теперь она живет какой-то не своей жизнью… Не оставляет чувство нереальности происходящего; она как будто со стороны смотрит на девушку в алом платье, идущую по салону бизнес-класса самолета, летящего в Париж… Оттуда ей предстоит ехать поездом в Хельсинки, а оттуда до конечной точки маршрута — на автобусе… И снова — железная дорога, уже отечественная. Что там классик говорил о «дыме Отечества»?..

«Как жаль, что теперь нельзя долететь на этом прекрасном самолете до места назначения! Какая-то полоса препятствий. Долгая дорога и бесконечные пересадки, гостиницы при вокзале или аэропорте и залы ожидания выматывают больше, чем самая трудная работа. А я сейчас быстрее устаю и перед работой придется долго восстанавливаться. Иначе могу допустить оплошность»…

Она вернулась в кресло, надела шелковую маску для сна и зафиксировала свое кресло в положении полулежа. Воткнув в уши портативные наушники, она включила тихую релакс-мелодию, помогающую быстрее заснуть. И в самом деле через пару минут веки отяжелели, а кресло мягко качнулось, как лодка…

…на которой они с братом катались дома. Он учил ее грести в заиленном колхозном пруду. Две пары весел все время сталкивались, цепляли друг друга, и брат сердился, кричал что-то о девчонках-неумехах, которым нельзя весла в руки давать. Одно весло они тогда все-таки утопили, а потом сторож лесхоза, заставив их причалить, крепко отругал и за шиворот отвел к родителям.

Когда это было? И было ли вообще? И в этой ли жизни? И с ней ли? Не фантомная ли это память?

*

Вероника старалась свыкнуться с мыслью, что это происходит именно с ней и именно сейчас. И не надо пытаться смотреть на эти события отстраненно, с профессиональным журналистским интересом или думать: «Надо же! Татьяна Устинова отдыхает! А мама еще говорила, что такого в жизни не бывает»…

Она выходит замуж.

В начале июня Витя наконец-то сделал ей предложение. В День знаний она, хорошо подумав, ответила «да».

Она, Вероника Орлова, спецкор отдела расследований газеты «Невский телескоп», выходит замуж за Виктора Морского, предпринимателя, владельца процветающего холдинга «Морской. Инкорпорейтед», губернатора «города, где ничего не случается» Краснопехотского, Витьку-Святошу.

Это ей нужно выбирать свадебное платье, составлять список гостей, согласовывать место, сценарий праздника и меню свадебного банкета. ЗАГС и венчание взял на себя Морской. Банкет и список гостей достались Веронике.

А ей все казалось, что времени еще много, что это не самое важное; главное — в срок сдать ответсеку подборку статей о школьнике, который ударил пожилого учителя в ответ на замечание, и матери подростка, которая завалила школу жалобами и подняла настоящую бурю в интернете, представляя несчастного педагога педофилом, пристающим к мальчикам, и якобы именно защищая свою честь, ее «ребенок» и ударил мужчину. Гадко ухмыляясь, дама откровенно заявила учителю и его жене: «Поверят мне, а не вам! Защита материнства и детства сейчас в приоритете у государства! Но я добрая — так и быть, за пол-ляма согласна замять дело. Вам на раздумье даю неделю. Я ведь вас сгноблю, если вы не поняли. И ничего вы не докажете! И нефиг было моему ребенку делать замечания — если он на уроке в телефоне сидел, значит, ему было с вами скучно, а раз вы не можете заинтересовать детей, то какого хрена зарплату получаете? Это я сыну велела телефон не выключать, время сейчас такое, что дети должны быть под приглядом! А мой ребенок меня слушается!»

В тот вечер у учителя ночевал его 19-летний внук. Он догадался записать ультиматум неприятной гостьи на диктофон и прислал запись в редакцию «Телескопа».

Вероника прослушала аудиофайл и провела расследование. Наглой особе пришлось забрать свой иск и прекратить требования выплат, да еще впереди замаячила перспектива уголовного дела за вымогательство и клевету вместо вожделенного отдыха всей семьей в лучшем отеле Египта…

А тут еще пришло интересное письмо от хозяев магазинчика одежды в полуподвале на Садовой. И парочка не менее любопытных посланий на рассмотрении. Тоже в перспективе — острые, злободневные темы. Морально нет сил откладывать их или отдавать сотрудникам. Какая, скажите, на фиг, свадьба, какие платье и банкет?..

Кончилось все тем, что за дело взялась ее сестра Вика. Она как раз сдала архитектурный проект здания музыкальной школы в новом микрорайоне и была свободна.

— Если за тобой не проследить, — Вика деловито листала каталог банкетных залов класса люкс в Петербурге, — так ты и в ЗАГС опоздаешь, придешь на роспись в джинсах и куртке, а гостей на обед пригласишь в «Бургер Кинг»… Ника, а к парикмахеру, маникюрше, косметологу и визажисту ты записалась? Так я и знала: конечно же нет!

— Вика, что я — как герой Зощенко, за полгода должна готовиться «к таинству брака» и за месяц сходить в баню и парикмахерскую? — вяло отбивалась Ника, с головой ушедшая в письмо от хозяйки магазина на Садовой, — и за два месяца уже ногти приклеить? Успею записаться, времени еще достаточно.

— А вдруг на начало ноября свободных мест не окажется? — покачала головой сестра. — Ты что тогда, на свадьбу придешь с пластмассовыми ногтями из «Фикса»? И времени уже не так уж и много. Я тебе удивляюсь, Ника. Такое ощущение, что это не ты выходишь замуж; тебе это по барабану и ты не рада… Вот, смотри: свободны банкетные залы в «Империале», «Астории» и у Беранже… Какой тебе больше нравится?

— Да какая разница?.. Бери какой хочешь.

Вика отодвинула лэптоп и встала.

— Ты не персонаж Зощенко, — сказала она. — Ты — герой «Романа биржевого маклера» О'Генри, который так заработался, что забыл даже о собственной свадьбе и не заметил, как накануне обвенчался… Итак, берем «Асторию»? Она как раз возле Исаакиевского собора, где Морской заказывает венчание.

— Ладно, — кивнула Ника. — Но не факт, что он этого добьётся. За Исаакий не один год шли бои: оставить ли его полусветским учреждением, туристическим объектом, или передать Церкви. Конечно, сторонникам туристического направления не хотелось терять прибыли, которые приносят входные билеты в собор и на колоннаду. И эти «билетеры» могут упереться рогом. Вот будет весело посмотреть, как бодаются два носорога на мостках…

— И о чем ты только думаешь, — улыбнулась сестра, — наверное, уже заголовок в уме сочиняешь. Может, хоть платье себе погуглишь? Я помогаю тебе с банкетным залом и гостями, а ты займись собой.

Никас хрустом потянулась и плюхнулась на низкую кровать, застеленную голубым покрывалом.

— На фиг это вообще? — спросила она — Платье, маникюрша… Смешно, ей-Богу. Мы вместе уже несколько лет, и глупо после этого напяливать на себя символ невинности и бросать букет в своих незамужних подруг…

— У тебя из таковых осталась только Лиля, — заметила Вика. — Ну, и еще я.

Ника хихикнула:

— Я в «Бьюти Терре» так накачала себе руки, что после моего броска вы не в ЗАГСе, а в приемном покое у Вредена окажетесь. Уж лучше засвечу букетом в Наума, за его дурацкие шуточки «тили-тили-тесто», которыми он монает меня уже второй месяц.

— Ты не невеста олигарха, Ника, — Виктория Орлова с интересом посмотрела на старшую сестру, склонив набок голову. — И вообще не невеста. Ты — курская аномалия. У меня тоже почти все подруги замужем, но ни одна из них перед свадьбой не вела себя так, как ты.

— Такая уж я, — Ника включила музыкальный центр.

— И нигде, и ни во сколько

Повстречались и забыли… — раздался из колонок голос певца.

— Все слушаешь своего Рому Зверя?

— И Земфиру тоже. Люблю «Знак Бесконечность»…

— Ника, — сестра села на край кровати, — отчасти ты права, но… Виктор во многом идет тебе навстречу. Гостевой брак; ты остаешься в Питере и продолжаешь работать в «Телескопе», вы ведете прежний образ жизни… Но он хочет устроить красивую свадьбу, яркую, памятную. Ты можешь хотя бы в этом пойти ему на уступки?

— Уступи мужчине раз, другой и не заметишь, как окажешься встречающей его у порога с тапочками в зубах, бубня «как тебе будет угодно, мой господин»…

— А ты помнишь, что говорила мама о том, что брак строится на взаимных уступках?..

— Агась. И добавляла при этом, что женщина, как более умная, должна уступать чаще. Ладно, — Ника, вздохнув, отправила ответственному секретарю письмо с вложенным текстом статьи и со вздохом открыла поисковик, чтобы подобрать себе свадебный наряд.

— Только не покупай бэу на Авито или эконом-класс в Яндекс-маркете, — предупредила ее Вика. — Поищи в «Лайк Миракль», «Милано Вера» или «Свадьбе века».

Сама она штудировала контакт-лист, прикидывая, кого следует пригласить на банкет, и сколько гостей будет со стороны Морского. На сколько персон заказывать банкет? Что выбрать — катание по городу на машинах, теплоходе или вертолете? Морской заявляет «хоть все берите, я оплачиваю», а Нику волнует только ее отдел журналистских расследований. И тамада нужен, и оркестр надо нанять…

Тенькнул Никин телефон. Прочитав СМС, сестра выругалась, встала и тяжелым мужским шагом вышла на балкон, прихватив пачку «Эссе» с ментолом.

— Не редакция, а филиал Пряжки! — сообщила она, возвращаясь. — Придурок на придурке сидит и придурком погоняет! Заколебали уже меня своими шуточками насчет золотой рыбки, ожерелья из пустышек, торта из памперсов и золотого унитаза! Сто раз уже сказала: не смешно! Не понимают. Ну хоть свадьбу отменяй! Кретины, мать их!

Вика промолчала, хотя в другое время высказала бы сестре все, что думает о ее грубых выражениях и о курении: «Хотя бы дверь балконную закрывай, если не можешь воздержаться от дурной привычки, весь дым в комнату пошел! А я этим дышу». Но сейчас младшая Орлова тактично промолчала, понимая, что Вероника тоже нервничает перед свадьбой, хоть и делает вид, будто ей все трын-трава. А все равно волнение прорывается.

С Морским Вероника познакомилась четыре года назад в Новоминской — деревне неподалеку от Краснопехотского, куда ездила, на кладбище, чтобы привести в порядок памятники дедушки и бабушки. У Морского там лежат родители и старший брат…

Ника и Морской прошли много совместных испытаний. Раскрывали предвыборную многоходовку в Краснопехотском; выслеживали диверсанта в Синеозерске и увертывались от киллеров в Выборге. Распутывали козни парочки профессиональных мошенников в Алустосе, вытаскивали на свет тайны четвертьвековой давности и мчались в Ахтиарск, торопясь спасти парня, узнавшего СЛИШКОМ много… И объяснение Виктора в июне было не спонтанным, а давно продуманным и подготовленным.

— А в интернете уже пишут, — фыркнула Вероника, — всякие измышления насчет того, что я старше жениха и живу на одну зарплату… Смотри, и мой любимый магазин «Все вещи по 300 рублей» на Просвете припомнили…

— Брось, — Вика подошла к сестре и закрыла страницу какой-то бульварной интернет-газеты. — Выбирай платье, а не скачи по всему интернету. Мне кажется, что такие статейки и комментарии к ним пишут женщины, которые сами не отказались бы от брака с олигархом. Вот только олигархи к ним не спешат с обручальным кольцом. Или мужчины, которых задевает то, что Морской в 36 лет давно и прочно занимает место на вершине, а они старше, и, как сами уверены, лучше, но нажили только пузо, лысину, геморрой и место под каблуком жены. Или лентяи, которым неохота прилагать усилия для самосовершенствования, а проще обругать кого-то из успешных людей и дальше пребывать в расслаблении. Зачем тянуться, работать над собой, чего-то добиваться, на кого-то равняться, если можно просто зайти в интернет, настрочить о ком-то гадостей и довольно потереть руки… Не обращай на хейтеров внимания. Работа у них такая; некоторые этим зарабатывают на жизнь. Давай готовиться спокойно. Как ты собираешься распределить визиты к парикмахеру, маникюрше, косметологу и визажисту?

— Господи, а визажист-то зачем?! — попыталась сопротивляться Ника. — Я и сама умею делать макияж…

— Согласна, но для свадьбы нужен профессиональный макияж. Советую визажиста и парикмахера вызвать на утро перед свадьбой, а маникюршу и косметолога посетить накануне вечером. Итак, пишем…

*

Харука уже ждала ее на площади, совсем не похожая на свою тезку из культового аниме. Даже в джинсах и куртке она смахивала на красавиц с японских гравюр — изящная, миниатюрная, как куколка, с тонким белым личиком и подведенными черным глазами.

Столичная площадь трех вокзалов как всегда напоминала охваченный пожаром муравейник. Это началось еще на перроне — даже у СВ возникли суета, толкотня и галдеж. И только хрупкая фигурка в черных джинсах и алом пуховике бросалась в глаза в этой нервной сутолоке, отличающей первую столицу во все времена. И Харука была само воплощение спокойного гордого достоинства. Это ощущали все. И даже здесь, в этой безумной толпе, ни у кого не возникало желания задеть Харуку или рявкнуть на нее в типичной московской манере: «Двинься, чего расшеперилась под ногами, овца!»

— Холодно, — посетовала Харука, повыше подтягивая застежку пуховика. Обрамленное черным мехом капюшона лицо дочери дзенина выглядело еще белее и нежнее. — Зима здесь приходит рано.

Им предстояла работа, и задание повышенной сложности, судя по тому, что Харука-сэнсэй встречает ее лично. Но здесь на привокзальной площади она ничего не скажет. У Харуки нет привычки обсуждать дела на ходу. Это славянин может, стоя в очереди к кассе или на эскалаторе метро сделать два-три звонка, заказать доставку продуктов на дом, записаться к врачу, назначить встречу, уточнить в отделе кадров дату отпуска… По телефону заключали или отменяли сделки; на ходу обговаривали условия развода и размер алиментов, обсуждали свои проблемы, решали сложные вопросы — на ходу, в автобусе, в метро, под грохот колес, крича друг другу в уши, и даже в лифте успевали «перетереть» пару тем или «порешать вопросик»…

Харука этого не признавала. Для нее обсуждение деловых вопросов по пути было неприемлемо. Всему должно быть свое время и место. Так считала японка и никогда не смешивала, по ее мнению, несовместимое.

Харука взялась за ручку ее чемодана и покатила его к ожидающей машине.

— Мы все обговорим завтра, — сказала она. — А сейчас я отвезу тебя в гостиницу, и до завтра ты отдохнешь после долгой дороги.

Именно Харука обучала ее искусству нинсо — умению читать по лицам. И она делает определенные успехи. Однако до учительницу ей все еще далеко.

По дороге обе молчали. Она просматривала ленту новостей в телефоне. Харука смотрела в окно.

«Одним завидным женихом стало меньше. Виктор Морской, человек, не нуждающийся в представлении, сообщил нам в блиц-интервью дату своей свадьбы. Регистрация брака олигарха состоится в ЗАГСЕ №1 Санкт-Петербурга на Английской набережной, и в тот же день пара обвенчается в Исаакиевском соборе. Невеста Морского, Вероника Орлова, по слухам, на пять лет старше нареченного и является нашей коллегой. Много лет госпожа Орлова возглавляет отдел журналистских расследований издания «Невский телескоп»…

И комментарии под публикацией: «Повезло тетке, в последний вагон вскочила», «Предлагаю тотализатор: спорю, что свадьба сорвется. Ставлю пять кусков!», «Эта тп о5 на мать с ребенком наехала, видно, своих нет, вот и завидует», «За учителя заступается, а так им и надо, сколько лет они безнаказанно изхдевались над детьми, теперь будут знать, что можно и получить», «Орлова? А этта хто? Такая известная, что я о ней впервые слышу!», «Судя по твоей Арфографии, ты и читать-то не умеешь», «Мать защищала своего ребенка, это нормально, видно, его учитель довел», «У подростков психика хрупкая, мой даже заплакать может. Я бы этого старпера вообще урыла бы, если бы он моего ребенка обидел», «А я как-то, помнится, когда классуха до моих двойнях докапываться начала, таких х…в ей накидала, что она уволилась», «Дамы, а кого вы „уроете“, когда окажется, что ваши дети по уровню подготовки в старшие менеджеры Газпрома не годятся, а только в чернорабочие на стройку? Советую начать с себя. Это вы сейчас, вместо того, чтобы заставить детей УЧИТЬСЯ, а не балду гонять и жалобы строчить, обсуждаете, как учителей „сгнобить“. Мне за двойки или замечания родители нагоняя давали, а не накидывали всяких яких учительнице!», «А ты вообще кто такой???», «У тебя свои дети-то есть?», «Есть, двое. Согласны со мной, что учиться хоть и не всегда интересно, но нужно для будущего. Кто я? Владелец 200-метровых апартаментов на Крестовском острове, скажем так… И в школе учился, а не жалобы на учителей писал и мамочку звал…»

— И не на пять лет, а всего на три, — не оборачиваясь, сказала Харука. — Почему у вас в прессе так часто проходит недостоверная информация?

— По-моему, это вопрос без ответа, — усмехнулась она.

В «Балчуге», прощаясь с ней, японка негромко сказала:

— Отец велел тебе отдохнуть как следует. Он просил передать тебе травяной сбор, возвращающий силы, — она протянула коробочку.

Она кивнула, принимая к сведению и ничего не спросила. От этого она уже отвыкла. Если дзенин сказал, что нужно отдохнуть перед работой, значит, надо отдохнуть. И все. Ей сами скажут все, что сочтут нужным, а любопытство и лишние вопросы тут не в чести.

В номере она не стала даже разбирать чемоданы. Скорее всего, она тут на сутки. Ну, на двое. Все, что ей нужно, уже есть в номере, а все остальное — в маленьком дорожном несессере — пижама, предметы ухода. Работа, связанная с частыми поездками, приучила ее правильно складывать вещи. Это экономило время.

…Харука быстро шла по проулкам и проходным дворам к мини-отелю, где остановился отец. Он избегал помпезных гостиниц, привыкший к аскезе и уединению. В миниатюрных отороченных мехом полуботинках девушка ступала такими же изящными мелкими шажками, как и в традиционных сандалиях-гэта. Звякнул телефон.

— Да, — сказала Харука по-японски, приняв вызов. — Приехала. Я сейчас приду.

*

— «Под разливы деревенского оркестра

Увивался ветерок за фатой

Был жених серьезным очень, а невеста

Ослепительно была молодой…»

Манул Мася, перебирая могучими, но коротковатыми лапами на холодном подоконнике, с недоумением смотрел на хозяина круглыми желтыми глазами. Как странно: пока он инспектирует осенний сад и вправляет мозги обнаглевшим котам, вздумавшим шастать на его территорию и даже ухаживать за Читой, хозяин совсем спятил. Вот и сейчас: стоит перед зеркалом в каком-то странном костюме, черном, с белой грудью, как у того котяры, которому Мася надавал таких хороших лещей на прошлой неделе, и распевает, точь-в-точь, как этот нахалюга, нарезавший круги вокруг Читы. Но она, как порядочная манулиха, отвесила приставале хорошую затрещину, а Мася добавил на орехи — с тех пор носа в их сад не показывает…

Виктор поправил цветок в бутоньерке и прошелся перед огромным, во всю стену, зеркалом, громко распевая:

— «Вот промчались тройки звонко и крылато

И дыхание весны шло от них

И шагал я совершенно неженатый

И жалел о том, что я не жених»…

— А вот и нет, — сказал он, — вот и неправильно. Я-то как раз жених и есть, а кто же еще? Маська, ты что это меня глазами сверлишь? Не вздумай прыгнуть и разодрать пиджак! Это мой свадебный костюм. От Бриони, к твоему сведению. Разорвешь его — получишь по своей мохнатой заднице журналом по мировой экономике. Тяжеловесная штука, я тебе скажу!

— Йяв, — презрительно отозвался манул и прищурился. «Буду я еще на тебя прыгать! И на костюм твой я чихать хотел. Подумаешь, событие — жених! Ты же не кот, чтобы по этому поводу так завывать и скакать!»

За окном серело свинцовое небо. Завывал октябрьский ветер, сбивая ошметки ржавых листьев с деревьев и теребя лапы сосен и елей. Непрестанно хлестал косой дождь — крупный и ледяной. Конечно же, Чита с детьми и носа в сад не высовывают, греются в домике под крыльцом. В дом их калачом не заманишь — может, детям было бы любопытно, но Чита считает, что порядочным манулам в жилище двуногих делать нечего и остановит их тяжелой лапой. И Масе не раз приходилось натыкаться на холодное презрение супруги: «Позор! Подвизаешься у двуногих! Совсем уже домашним котиком стал! Грряф!» «И зачем тебе надо жениться? — Мася сочувственно посмотрел на хозяина. — Посмотрел бы на других, вот хоть на меня. Подумал бы: а надо ли тебе это? Или ты совсем ума лишился? Так сейчас вроде не март»…

— Венчание в Исаакии я пробил! — Морской триумфально вскинул вверх сжатые кулаки и возбужденно заходил по гардеробной. — Брыкались, конечно, как Клодтовы кони на мосту, шутка ли — на целых три часа закрыть собор для туристов, ах, какие убытки! Ты вообрази, Мася: изначально собор был построен именно для прихожан, для молитвы и церковных служб, а из него туристический объект сделали и рады: и Церкви насолили, и денежки хорошие потоком в карман текут. Ты бы видел очереди в кассу!.. Ой-ей! За час, наверное, больше сотни билетов пробивают. Но ничего! Они упрямые, а я еще упрямее. Я же не Ваня Тюпкин, чтобы жениться в джинсах, выпить пива после записи, и вся свадьба! Я им вдвое больше надавал неустойку за эти три часа, — Морской аккуратно снял костюм и повесил его обратно и убрал в ячейку ботинки. — Сказал, что буду венчаться в Исаакиевском соборе — и там и обвенчаюсь! — он закутался в золотистый парчовый халат. — Брр, ну и погода. А знаешь, Маська, что в Ялте сейчас загорать можно? И море плюс семнадцать.

— Вав? — спросил манул. «Для начала объясни, что такое Исаакий, Ялта и плюс семнадцать. И кому ты чего надавал? И как это — загорать?»

— Свадебное путешествие в Ялту! — Морской подхватил манула и закружил на поднятых руках. — Город-сказка, город-мечта, как в песне! Я как-то раз ездил в Артек, в пятом классе; родители решили хоть разок отправить меня в знаменитый лагерь… И нас повезли в Ялту на экскурсию. Я увидел ее и решил, что когда женюсь, именно там проведу медовый месяц… Хотел взять апартаменты в Вилле «Елена», — он отпустил Масю, — но последний номер из-под носа увели какие-то нехорошие люди. А вот «Екатерину Вторую» в «Ореанде» я успел цапнуть…

Мася запрыгнул на подоконник и, недовольно сопя, стал зализывать растрепанную шерсть. «Любого другого я бы за такие вольности хорошенько бы цапнул. Но хозяина трогать нельзя, даже если он совсем разума лишился…»

— С тобой туда нельзя, Масяня, — Морской открыл форточку и закурил «Трисурер Блэк». — А то ты там от избытка чувств всю красоту в хлам раздерешь…

— Ррряв, — ответил манул. — Ффффф! Чих! — «И долго ты будешь припоминать, как я подушку разорвал? Знаешь же, что нечаянно! И зачем дымить этими вонючими палочками у меня под носом? Я, кстати, не больно-то и хочу в твою „Ореанду“. Тебе охота, ты и езжай!»

— Да, Мася, — Виктор сел на подоконник рядом с недовольно сопящим питомцем, — участь моя, как говорится, решена — я женюсь. Ты ее знаешь. Это Вероника.

— Ияв-вав, — «Ну, хоть что-то хорошее. Вероника и в самом деле тебе подходит. А то привел бы в дом Бог весть кого».

— А расписываться будем на Английской набережной, — Виктор, шелестя халатом, ходил по гардеробной, среди шкафов и кронштейнов. — Затем венчаемся. Потом два дня гуляем на банкете в «Астории». Все в шаговой доступности. Как я все продумал, зацени! Еще будут прогулка по Неве, поездка по городу и полет на вертолете. А потом едем в Ялту…

— Вау, яав! — «Опять незнакомые слова. На каком языке он вообще говорит? Я и половины не понял»…

*

Татьяна Ивановна Орлова смотрела на старшую дочь и не могла поверить, что Ника выходит замуж. Разве так ведет себя невеста в ожидании свадьбы? Влетела к ней растрепанная, как всегда — в джинсах и каком-то кургузом свитерке, хватает с блюда горячие слойки с курой и рассказывает с полным ртом о летучке, «подвале», макете разворота и о препирательствах с ответсеком, который хотел срезать у нее тридцать строк.

Татьяна Ивановна тоже выходила замуж поздно — в 44 года. Похоже, девочки пошли по ее стопам. Но она помнила, что перед свадьбой не могла думать ни о чем другом, старательно готовилась, волновалась, что талоны в магазин для новобрачных не дадут, а ей не в чем идти расписываться; чего-то на столе не хватает; что не дадут столовую под банкет на комбинате; заболеет парикмахерша Ирочка, способная сотворить из любых волос чудо-прическу…

Виктор Орлов ухаживал за ней три года прежде, чем Татьяна дала согласие. Познакомились они, когда ей было сорок лет, а будущему мужу — 48. Первый год общались они только по-деловому, по-товарищески… Таня не сразу поняла, что профорг за ней ухаживает. Потом посмеялась: тоже еще жених и невеста нашлись на пороге пенсии! Потом колебалась: после сорока лет непросто взять и изменить устоявшийся образ жизни, привычный уклад. Зато после ни разу не пожалела…

Ника тоже долго встречалась со своим избранником, пока он дозрел до предложения. И все лето, пока дочь обдумывала ответ, Татьяна Ивановна волновалась, не зная, что решит Ника. Она знала, что, если старшая дочь принимает решение, то никто и ничто не заставит ее отступиться. Матери очень нравился этот сероглазый улыбчивый молодой человек, внук подруги ее матери из Краснопехотского, Варвары, а сама Татьяна была знакома с его теткой Антониной… И Коля со Светой из совхоза «Рассвет» хорошо знали семью Морских. Хорошие люди, положительные, вот только судьба у них у всех несчастная. Только младшенький, Витя, высоко поднялся…

Проницательным женским и материнским чутьем Татьяна Ивановна улавливала, что младший Морской по-настоящему любит Веронику, никогда ее не обидит и готов на руках носить…

— Летучки-трясучки, — проворчала она, поставив на стол вазочку с вареньем и коробку печенья, — как к свадьбе-то готовишься, невеста? Вот о чем я хочу услышать, а про твою работу я и так знаю, газету вашу читаю каждый день… Слава Богу, глаза еще при мне и из ума пока не выжила.

— Ой, — Ника тут же подцепила румяное печенье, посыпанное толчеными орехами, — гемор жуткий, если бы не Вика, не знаю, что бы я делала. Все надо бронировать заранее, чтобы не было сюрпризов в последний момент, и транспорт нужен, и платьев аж два — для венчания и для второго дня банкета, с декольте… Захотелось же Вите свадьбу по высшему разряду!

— А что это вы удумали, — строго спросила мать, — он — там, ты — тут? В гости ездить друг к другу будете? Это где такое видано?

— Гостевой брак, — Ника расправилась со вторым печеньем, — это сейчас в тренде.

— Сейчас много чего в тренде, — мать подлила себе чая, — только мне это непонятно. Мы вот женились, так я к мужу переехала, и слава Богу, четверть века вместе жили, все как у людей…

— Ну, а нам так больше нравится, — Ника запустила ложку в варенье, вылавливая клубничину, — тебе проще — с Уральской улицы на Миллионную перебраться. А у меня работа здесь, а Витя — в Краснопехотском. Он свой город не бросит, и я не хочу из «Телескопа» в сельскую тиражку перебираться, про доярок и рекордный опорос свиньи Глашки, что ли, писать или драку у бухаловки расследовать?

Тут она легонько получила по затылку варежкой-прихваткой.

— Я тебе дам, так про мои родные края говорить, — шутливо погрозила ей мать и тут же погладила стриженый затылок дочери, — волосы бы хоть отрастила к свадьбе, платье наденешь, а сама как стригунок. Уши-то вон торчат.

— Несравненную Веронику Орлову, нашу белую акулу пера, — заорал по радио диджей, — коллеги поздравляют с грядущим бракосочетанием! Ураааа! Гооорько! Для счастливой невесты звучит эта шикарная супер-песня!

— «Шаланды полные кефали

В Одессу Костя приводил,

И все биндюжники вставали,

Когда в пивную он входил…»

— Молодняк наш резвится, — мрачно сказала Ника, — все прикалываются, а работа стоит. Ну, я им завтра покажу, что акула еще и больно кусается.

— Все бы ты показывала… Хорошая песня, душевная. Уместная сейчас. И сколько лет звучит, а ее вот даже молодежь знает. Не то, что новые — сегодня из каждого утюга звучат, а завтра никто и не помнит.

— «Я вам не скажу за всю Одессу,

Вся Одесса очень велика.

День и ночь гуляла вся Пересыпь

На весёлой свадьбе моряка»…

*

Встреча состоялась на следующий день в отдельном кабинете одного из многочисленных ресторанов японской кухни в столице.

Она пришла на две минуты раньше назначенного времени, зная, как дзенин не любит опоздания.

В кабинете были стол и стулья, а в другой стороне расположились татами и низкий столик для желающих глубже погрузиться в мир японской экзотики.

Дзенин и Харука уже сидели на татами. При взгляде на этого пожилого круглолицего японца с белоснежными, стриженными «под ежик» волосами и круглой лысиной на макушке не верилось, что он способен на ТАКОЕ, что она о нем знает. Добродушная улыбка, теплый взгляд — а меж тем, всему, что она умеет, ее обучил именно он. И как они были не похожи с дочерью! Изящная красавица Харука с тонким аристократическим личиком и миниатюрной фигуркой была полным антиподом отца. Кроме характера… Харука тоже обучала ее — науке дзедзюцу, обольщения, недоступной отцу. «Женщина может превзойти мужчину, — сказал как-то дзенин, — если к боевому искусству прибавит искусство быть настоящей женщиной. Дзедзюцу — это премудрость, которая недоступна нам, и которая заставляет многих мужчин капитулировать…»

Она тоже села на татами так, что они образовали у стола правильный треугольник. Во главе, конечно, дзенин, Акайо-сан. Так было, есть и будет всегда. Бесшумно открылась дверь, и официантка с набеленным личиком, в ярком кимоно, внесла поднос с едой и пиалы с чаем.

— Я не стал заказывать саке, — сказал дзенин, — помня, что сейчас тебе запрещено спиртное, Мияко. Но, если я правильно запомнил, ты любишь хороший чай «Сенша».

— Конечно, подавать весь сет сразу у нас не принято, — заметила Харука, ловко орудуя деревянными палочками — хаси, — но нам не нужно, чтобы официантка стояла рядом и слушала наш разговор. Едва ли, конечно, она владеет японским языком, но отец настоял на конфиденциальной беседе.

— Однажды, — неспешно сказал дзенин, тоже взяв хаси, — я не обратил внимания на сидящего поблизости молодого человека, а он оказался студентом-востоковедом, изучающим как раз Японию, неплохо знал язык, и сообщил в милицию о готовящемся убийстве… Мне не было прощения за такую оплошность. Меня не оправдывало даже то, что в ту пору я был еще молод и не так сведущ, как следовало бы в чужой стране, — он неспешно съел первый ролл. — Задание я все же выполнил, но пришлось потрудиться, подчищая следы, — мягко улыбнулся Акайо.

«Бедный студентик», — подумала она, хорошо знающая предпочитаемые дзенином методы «зачистки». И испугалась своей мысли. Ведь напротив сидит Харука, в совершенстве владеющая искусством нинсо и лица читает, как бигборды.

Дочь Акайо понимающе улыбнулась и повело бровью: «Вижу, понимаю. Отцу не скажу».

Сейчас у нее реже появлялись подобные мысли. Она усвоила, что служение Долгу — превыше всего, а если сантименты мешают этому, их нужно вырвать с корнем, пока они не опрокинули твою Колесницу.

Она тоже взяла хаси и обмакнула первое суши с розовым лососем в терияки, надеясь, что малая толика добавленного в соус вина «Мирин» не повредит ей. «Если только тут вино не выпили повара, заменив его уксусом…» Все реже вспоминались домашние щи, оладушки с желтоватой домашней сметаной, которую они с мамой готовили вместе, отварная рассыпчатая картошка, щедро присыпанная зеленым луком — все со своей грядки… Она пристрастилась к японской кухне, полюбила суши, роллы, лапшу удон, сашими, рамен, дайфуку и сакурамоти, и сама научилась готовить национальные блюда не хуже Макото, которая верховодила на кухне в селении дзенина.

Но здесь готовил явно не японец. Внешне суши выглядят вполне привлекательно и аппетитно, но все равно чувствуется не очень умелая рука. Или у нее опять испортился аппетит, как иногда бывает после лечебного курса.

— Да, настоящее суши можно поесть только дома, — сказал Акайо, — не сравнить с тем, что подает Макото. Хорошо было бы, если бы каждый народ готовил только свои национальные блюда, не трогая чужую кухню. Гайдзины не очень хорошо смыслят в особенностях приготовления наших блюд…

Он отставил тарелку.

— Здешняя кухня для нас непривычна и тяжеловата, — ответила Харука. — Русские привыкли к суровому климату и тяжелому труду, с тех пор у них и вошло в обычай поглощать больше калорийной пищи. Только от калорий силы не прибывает, а только жир накапливается. Возьми этот настой, Мияко. Он поможет тебе быстрее восстановить силы. Через несколько дней тебе предстоят гастроли, и нужно быть в хорошей форме.

Дзенин и его дочь знали ее прежнее имя, но уже много лет называли ее исключительно Мияко. «Прежнее имя — злая судьба, — говорил Акайо-сан, — смени имя — сменишь судьбу. Забудь все, что было раньше, учись жить заново, начни жизнь с чистого листа».

Она научилась. Новое имя. Новая судьба. Даже лицо новое. Вот только забыть не получается — прошлое все время напоминает о себе. Тошнота после курса лечения. Тяжелые сны — сейчас все реже, но неотвязно. Непрошеные воспоминания…

— Хороший роман «Алмазная колесница», — сказала Харука, провожая ее в отель. — Видно, что автор хорошо знает Японию, а не пишет «развесистую клюкву», как говорят у вас. А некоторые хокку из второй части я даже переписала в альбом. Поэзия — моя единственная слабость.

— А где мне предстоят гастроли? — спросила она.

— На юге, — ответила Харука. — А перед этим тебе предстоит небольшая работа в Петербурге… Потом ты встретишь Ояму, который прибудет на днях из Финляндии…

*

Накануне свадьбы Вероника побывала в салоне красоты и у маникюрши. Только сейчас она начала понимать, что произойдет завтра. Уже меньше, чем через сутки. И впервые пришли волнение и неизбежная для всех невест мысль: «А не поспешила ли я?». Уже позвонил Витя — он приехал из Краснопехотского, уже снял «президентский» люкс в «Астории» для первой брачной ночи… «Пока я здесь один, — сказал он, и Ника словно наяву увидела его искрящиеся улыбкой серые глаза и ямочки на щеках, — но завтра в номере наконец-то появится хозяйка!»

Уже заказано венчание в Исаакиевском соборе; Морской смог преодолеть сопротивление хозяев туристического бизнеса. До этого, в 10.00, их ждут в ЗАГСе на Английской набережной. Наверное, в ресторане «Астории» уже готовятся блюда для банкета. Зарезервированы теплоход, карета, стилизованная под XVIII век для них, и автобус для гостей. Заправляют бензином вертолет, нанятый для полета над городом и закупили конфетти для рассыпания с воздуха. Стоит в ее комнате манекен в белом венчальном платье, похожем на огромное пирожное безе, а второе привезут в «Асторию» завтра вечером. Завтра в 8 часов придут парикмахер и визажист. Разосланы приглашения; гости уже приготовили наряды для торжества и упаковали подарки; репетирует тамада. И главное — ждет Витя. В номере для их первой — в качестве мужа и жены — ночи. «Так что, милая, — жестко сказала она себе, — засунь свои сомнения себе, как говорил Михалков, в портмоне, — Ника энергично нашагивала километры в баротренажере в своем любимом клубе „Бьюти Терра“, который весной пришлось защищать, — ты не можешь подвести столько людей. Тоже мне, сбежавшая невеста Джулия Робертс! Ответственность свою надо осознавать! Было время подумать, целых четыре года. И только полная дура за это время не определится с решением».

Хозяйка «Терры», подруга Вероники Инна Логинова, тоже поздравила журналистку с грядущим бракосочетанием. Подарок — роскошно перевязанная бантами корзина с большим набором фирменной косметики — уже стоял на рецепшен, и, когда Ника собралась уходить после тренировки, Инна с администратором Лизой торжественно преподнесли ей корзину.

«Были белее снега свадебные цветы, мне улыбался ты, это было, как во сне», — неотвязно крутился в голове у Ники припев из популярной песни, пока она дома принимала ванну, пыталась прибрать в квартире («видела бы мама этот первобытный хаос!»), бестолково слонялась из угла в угол, курила, делала маску «Дрим-терапия»…

Уснуть, несмотря на любимую косметику «Дрим» с мелатонином, которая обычно не подводила ее, так и не удалось. «Хороша я буду завтра. Хейтеры обрадуются — будет повод перемыть косточки новобрачной со следами бессонной ночи на физиономии… А хотя, хрен с ними, пусть хейтят. Работа у них такая… Кушать-то всем хочется. Надеюсь, что визажист хорошо знает свое дело!»

Витя не заходил к ней, помня примету: жених не должен видеть невесту в свадебном платье до свадьбы, иначе брак будет несчастливым. Так было с его родителями. Гибель старшего сына в Чечне, пьянство отца и тот роковой КАМАЗ на рассвете; помутившийся рассудок матери и ее исчезновение зимней ночью… «Лучше не дразнить судьбу», — думал сейчас убежденный скептик Морской.

В половине восьмого, часа через полтора после того, как Веронике наконец-то удалось забыться сном, в домофон сердито зазвонили.

«Господи! Только что заснула!» — сонная Вероника в трусах, майке и одном тапке заметалась по квартире, бестолково ища источник звона и пытаясь поймать босой ногой второй тапок. Наконец-то она сообразила, что звук идет от двери.

— Ну, наконец-то! — воскликнула Вика. — А я уже хотела прорываться с боем. И здорова же ты спать!

— Поспишь с тобой, — пробурчала Ника, открывая дверь парадного нажатием кнопки в квартире.

С Викой приехала Лиля, приглашенная в качестве подружки невесты. Вдвоем молодые женщины быстро навели порядок в квартире и заварили кофе, пока Ника просыпалась под душем, охая от боли в натруженных накануне в «Терре» мышцах.

— Наум звонил, — сообщила Вика, когда сестра, завернувшись в халат, вошла на кухню, — уже едет в ЗАГС, мчится по М-11, спрашивает, можно ли прийти с дамой.

— Ох, этот Наум, — покачала головой Лиля, — и как он только все успевает? Как будто у него сутки длятся, как на Плутоне, 150 часов! И процессы выигрывает, и новую даму себе нашел…

Наум Гершвин, успешный адвокат, был старым другом Вероники и какое-то время ухаживал за Лилей. Однажды у них даже случился короткий роман.

— А я думала, что он все еще тоскует после отъезда Риммы, — Ника достала сигареты. — Да, конечно, пусть приходят вдвоем, места есть. Я предусмотрела такой вариант и оставила несколько запасных стульев. Судя по тому, что он собирается подъехать в ЗАГС прямо с М-11, дама уже сидит с ним в машине… Не скажешь же им «нет».

Лиля тоже достала пачку. Вика, поморщившись, встала и открыла балконную дверь.

— Пойду, проверю, в порядке ли платье, — сказала она. — Спорю на тирамису, ты об этом вчера даже не вспомнила.

— По-моему, ее огорчило то, что Наум приедет с новой подругой, — заметила вполголоса Лиля, закурив.

— Разве что в плане размещения гостей, — Ника поставила на стол пепельницу и щелкнула зажигалкой.

— А мне кажется, тут другое. Личное…

— Да ну, Вику только ее архитектурные проекты волнуют.

Снова засигналил домофон; пришла парикмахерша.

*

До машины Ника бежала под огромным зонтом, чтобы уберечь платье, свежий макияж и прическу от мелкого, но частого октябрьского дождя, неутомимо заливавшего Северную долину с 5 часов утра.

— Скоро вы будете загорать на юге, — сказала Вика, поеживаясь от студеного сырого ветра. — Завидую!

Садясь в белый лимузин с двумя кольцами на крыше и куклой на капоте, Вероника неловко подобрала пышный белоснежный подол. Платье напоминало майское облако на фоне пасмурного дня. И снова нахлынуло ощущение нереальности происходящего: это она, спецкор Орлова, садится в лимузин для новобрачных в этом воздушно-облачном платье и длинной фате?.. Это ее ждут в ЗАГСе №1?..

Ника оглянулась на дом — ей казалось, что из всех окон на нее смотрят любопытные глаза и тоже не узнают. «И за фигом я согласилась на все эти прибамбасы?» — в очередной раз тоскливо подумала она.

Водитель выезжал со двора медленно, маневрируя между стоящими повсюду машинами и шепотом ругаясь.

— Не лучшее авто для наших дворов, — заметила Ника.

— А в наш «колодец», где мы жили в детстве, он бы и не въехал, — развеселилась Вика, — зад остался бы на улице. Но так надо, Вероника. Наслаждайся моментом: ты едешь на представительском лимузине на сиденье для почетного пассажира!..

*

Морской не раз помянул недобрым словом драконовские законы, принятые против курения. Каждый раз приходится бегать с сигаретами на улицу. Даже ему. Тем более — в престижном ЗАГСе на Английской набережной. А раньше повсюду были курилки…

Телохранитель Федя молча раскрыл над хозяином огромный черный зонт. поеживаясь в костюме («А зря я пальто не накинул!», Виктор достал пачку и закурил.

Гости подъезжали один за другим. Его компаньоны по бизнесу. Никины сослуживцы. Тетя Тоня с детьми приехала из «Краснопехотского» еще вчера. Мать Ники, Татьяна Ивановна. Подруги невесты. Прикатил фургон, из которого под звуки «Марша Империи» вышел блогер Вейдер, которому Ника весной очень помогла спасти доброе имя его отца, а заодно — и его собственное, а Морской спас жизнь. «Наверное, запишет стрим со свадьбы Витьки-Святоши», — подумал Морской.

Подкатил сверкающий джип «БМВ», и с водительского места вышел Наум Гершвин, высокий импозантный мужчина со стильной проседью, достал из багажника перевязанный бантами короб и галантно распахнул дверцу перед своей спутницей.

Миниатюрная ладошка в черной кожаной перчатке изящно оперлась на его длань. Появились маленькие ножки в элегантных полусапожках совершенно кукольного размера, подол серебристого манто. А потом — и сама дама: изящная, словно статуэтка из лучшего фарфора, японочка с высокой лаково-черной прической и нежным белым личиком.

«Ого, — про себя присвистнул Виктор, — я всегда знал, что Наум Моисеевич — большой любитель экзотики, но сейчас он удивил даже меня!»

Гершвин раскрыл большой зонт и, осторожно поддерживая под локоток свою даму, подошел к Виктору.

— Ну, что? — весело спросил он. — Вас поздравить или посочувствовать?

— Пока желательно поздравить, — усмехнулся Морской.

Девушка тоже улыбнулась, показав идеально ровные, похожие на жемчужинки зубки. Значит, шутку она поняла; язык знает хорошо. И где Гершвин ее нашел?

— Позворьте поздравичь вас со счастривым событсием, — прощебетала девушка и поклонилась, показав точеный затылок. Удаляясь с Наумом к крыльцу, она с недоумением посмотрела на нахохлившихся под зонтами курильщиков. «Ну, да, — вспомнил Морской, — у них на улице курить запрещено, и повсюду установлены герметичные павильоны… Я это заценил, когда был как-то в Токио. Умные люди — позаботились о том, чтобы, оберегая экологию, не нарушать ничьи права. Курильщики — те же граждане, и те же гражданские права имеют. Вот бы и у нас это тоже поняли… В Японии, я слышал, процент курящих больше, чем у нас. Но они нашли разумное решение, устраивающее всех. У нас же вечные крайности: оберегая одних, ущемляют права других. А все потому, что гаркнуть „Запрещено!!!“, грянуть кулаком по столу и понавешать повсюду таблички „низзя, низзя“ легче, чем подумать и подыскать консенсус! И когда из нашего менталитета исчезнет этот пережиток прошлого: одни ловят кайф, „строя“ кого-то по одной половице, а другие сами в очередь на конюшню выстраиваются, на ходу портки для порки расстегивая: „А что делать? С нами только так и можно“… Вот если бы представители власти сменили тотальную систему запретов на разумные ограничения и компромисс, а народ научился чувству собственного достоинства и перестал думать, что без ремня и розги, да без палки-погонялки никуда, глядишь… И о чем я только думаю??? У меня свадьба через полчаса, я должен быть в радостном предвкушении, а я тут целую ФИЛОФОСИЮ развел о проблемах общественного устройства!..»

На набережную медленно въехал белоснежный лимузин, пышно украшенный свадебным плюмажем. Громко сигналя, он вальяжно скользил к ЗАГСу. Морской выбросил сигарету и поправил белый галстук. «Она приехала! Ника!»

*

Она стояла у светофора и видела, как подъезжает к ЗАГСу белый лимузин. Как он выделялся среди общей автомобильной толчеи!

А она в другой жизни мечтала подъехать на такой же машине — с куклой на капоте, лентами, кольцами и выйти в роскошном белом платье и фате — как в кино…

Но эту мечту у нее отняли, швырнули на землю и растоптали. Это не для нее. Другим почему-то повезло больше. А ее швырнули в грязь, трясину, болото, где она должна была утонуть… К счастью, ее вытащили — и за это она в вечном долгу перед Акайо-сан, Харукой и Акихиро. Но вернуть ей шанс на исполнение мечты не удалось даже им…

Акайо говорит: все это было в прошлой жизни, не с тобой, а с другой женщиной, которой больше нет, ты — совсем другой человек, и судьба у тебя другая… Да, он прав. Недаром его имя переводится «Умный человек». Но до конца забыть ту, предыдущую жизнь не получается. Вот и сейчас она не удержалась — пришла к ЗАГСу посмотреть на ЕГО свадьбу. И всколыхнулись воспоминания о девичьих мечтах, оборванных безжалостной рукой.

Она посмотрела на величавое здание, возле которого клубилась толпа. Среди публики сновали вездесущие журналисты. Свадьба Витьки-Святоши обещает стать сенсационным событием. Это тема, гарантирующая большое количество дочитываний, просмотров и лайков, а значит, обещает повышение рейтинга. Наверное, репортеры передрались за аккредитацию. Сейчас они толкаются, желая пробиться поближе, заснять побольше.

Она неспешно перешла дорогу и увидела, как из лимузина выходит невеста — как раз в таком платье, о котором мечтала она, похожем на белое облако…

Орлова поднималась по ступенькам к главному входу во Дворец — именно Дворец, а не Дом бракосочетаний. Это бабушка предпочитала более простую формулировку, принижая степень значимости события. Да, бабушка… Ее свадьба была скромной — «Пора была горячая, страдная, не до фиглей-миглей было. В контору сходили в перерыв, расписались и дальше пошли работать. И ничего, слава Богу, хорошо жили, полвека вместе. Это вы сейчас себе навыдумывали: платье-шматье, фата-мата… Прям, куда там, нельзя без них! А вот у Панкратовны внучка-то: в обед сходили с женихом в Дом бракосочетания, расписались и на лекции пошли, зато посуду в дом купили, холодильник, машину стиральную — не на глупости деньги потратили, а с толком!»

«Да, можно и так, — невесело усмехнулась она, раскрывая черный зонт, купленный в Токио, мало похожий на стилизованные японские зонтики с гравюр. „Такие зонтики в здешнем климате не актуальны“, — со смехом говорила Харука, работающая в Петербурге уже не первый год. Да, здесь куда более уместен добротный большой черный зонт „антиветер“ с массивной ручкой и большим куполом. — Можно и так — расписаться в обеденный перерыв, и на работу!.. Подумаешь, событие, свадеб может в жизни и десять быть. А можно сделать такое торжество, которое запомнится до золотой свадьбы — если брак долгожданный, счастливый, если тебя переполняет радость — то почему ее надо подавлять, приглушать, называть Дворец бракосочетаний Домом, забегать на роспись в джинсах, черкнуть в книге наспех — и скорее бежать в столовую, там сегодня солянку дают?.. Вот ОН правильно делает, — она посмотрела на сияющего от счастья жениха, поднимающегося по ступенькам под руку с Орловой, — счастлив и не скрывает этого!»

В голове тут же сложилось хокку — не идеальное по количеству слогов и, может быть, с точки зрения знатоков японской поэзии слабоватое:

«Пасмурный день,

Но свет солнца в моей душе:

Сегодня женюсь!»

Она увидела среди гостей Харуку. Дочь дзенина была в длинной серебристой шубке, на прическе поблескивали мелкие капельки дождя, вернее, холодной осенней мороси; ноги в изящных полусапожках ступали мелко и грациозно, как будто она была в традиционной японской обуви — гэта. Кавалер поддерживал ее под руку и сиял так, словно сам был новобрачным. Рядом с этим рослым крупным мужчиной лет пятидесяти Харука выглядела еще миниатюрнее.

Она узнала знаменитого петербургского адвоката Гершвина, часто выступающего на ток-шоу, как приглашенный эксперт, и невероятно острого на язык. На любой каверзный вопрос, на любую колкость адвокат моментально находил ответ, да такой меткий и хлесткий, что оппонент, желающий его оконфузить, сам садился в галошу.

Что ж, Харука умеет очаровать любого мужчину. Если даже такой язвительный тип рядом с ней расцвел, как сирень в мае…

И Морской неподдельно счастлив в день своей свадьбы. Лицо невесты скрывалось под тонкой вуалью, и не было видно, какое у девушки выражение лица, но она понимала, что Орлова не из тех щучек, которые выходят замуж за кошелек. С охотницей за кошельками Морской не встречался бы так долго и не сделал бы ей предложение.

Она покрутила зонтом, стряхивая с него воду, и зашагала дальше. Ее ждала работа.

*

Веронике пару раз приходилось бывать в ЗАГСе №1 на Английской набережной по работе, и великолепие его залов не ослепило и не ошеломило ее. Она уже не раз видела это бело-кремово-золотое убранство, зеркала во всю стену и скульптуры.

Ее все еще одолевало чувство нереальности происходящего: неужели это она отражается в зеркале в белом платье до пола, с тщательно прорисованным лицом и воздушной фатой, ниспадающей красивыми складками почти до пола? В ее честь неутомимо гремит марш Мендельсона, на нее обращены все взгляды, и рядом стоит пунцовый от волнения Виктор, не пряча сияющей улыбки и блеска в глазах, в таком непривычном черном костюме с белым галстуком вместо привычных водолазки и джинсов, и поправляет цветок в бутоньерке?

А вдруг сейчас зазвенит будильник и окажется, что на дворе обычное утро; надо наспех кидать в кипяток пельмени, заваривать кофе, спешно влезать в джинсы и свитер и, на ходу застегивая куртку, мчаться в метро, чтобы не опоздать на летучку у главного.

*

В первых рядах Ника увидела маму. Татьяна Ивановна, в нарядном бордовом костюме, с гордостью любуется старшей дочерью. А вот и дядя Коля с тетей Светой из Краснопехотского. Они помнят Витю еще мальчиком, бегавшим в музыкальную школу. Вика, захлопотавшаяся, но счастливая, приветствует вошедших гостей. Тася с мужем и дочерью сдают пальто в гардероб и подходят к зеркалу. Тася сменила форменную «березку» на изумрудно-зеленое платье до пят и выглядит не грозной великаншей, какой ее знали на Лебедевке, а сейчас — на Арсеналке «жилички» женского изолятора, а напоминает оперную певицу — высокая, пышнотелая, с роскошными белокурыми волосами, уложенными в прическу и бархатистой кожей. Ее муж, Дмитрий Янин, представительный мужчина средних лет, для всех считается профессором социологии. И только Ника, Виктор и Андрей Камышов, его главный «безопасник», знают, ГДЕ на самом деле служит Янин. Оля, Тасина дочь, незаметно превратилась из маленькой девочки, какой привыкла воспринимать ее Вероника, в высокую красивую девушку. А давно ли Ника нянчила ее, подменяя Тасю, убежавшую на молочную кухню или в магазин? Оля училась на последнем курсе в Университете профсоюзов, собираясь стать юристом.

Лиля прибыла с писателем Аристархом Кораблевым, с которым встречалась уже третий год. Модный фантаст часто приезжал в Мариенбург, чтобы подарить библиотеке свои романы и провести встречу с читателями. И это было не только потому, что там его всегда встречали на «ура», или дача на месяц в пригороде Гатчины стоила дешевле… Кораблев мог себе позволить любые апартаменты для отдыха. Все знали, что автора серии книг о колонизации Плутона в «Мадрид» манят серые глаза библиотекаря Лили Дольской.

А вот и Римма Чибисова, московская бизнес-леди, владелица преуспевающего фармацевтического бизнеса, бывшая возлюбленная Гершвина. Некогда они расстались непримиримыми врагами. Но два года назад в Выборге ей пришлось забыть об антагонизме и объединиться с Гершвиным, чтобы сообща справиться с общим недругом. После того, как Наум и Ника избавили Римму от подозрений в убийстве молодого врача-эпидемиолога, неудачно лечившего ее младшего сына, вражда была забыта… А в начале лета Римма с Наумом попали в смертельную ловушку на границе с Карелией и вместе боролись за жизнь…

Чибисова была, как всегда, великолепна — в элегантном бирюзовом костюме, холеная, эффектная. Сопровождал ее мужчина, не нуждающийся в представлении — модный телеведущий, входящий в десятку самых привлекательных мужчин отечественного телевидения.

Неотразимый Вейдер, в миру — Евгений Малышев, в ЗАГС явился со своей командой, в черных латах и шлеме, и охрана на входе пришла в легкое замешательство. Блогера заставили снять шлем для проверки документов и попросили сдать в гардероб алый меч.

Наум о чем-то оживленно беседует со спутницей — экзотической японской красавицей. Девушка улыбается, помахивает веером и поглядывает в зеркало на свое нежное белое личико и умело подведенные черным глаза. «Как гейша, — подумала Ника, — мир цветов и ив… Хоть и одета не в кимоно, а в платье. А я думала, что культ хрупкой женственности у них уже отошел, и в моде сейчас красавицы анимешного типа, с розовыми волосами и в юбках по самое „не хочу“…»

Тут и ее коллеги, и редактор с ответсеком, и гости со стороны Морского — многих она не знает. Вспышки и щелчки видеокамер, фотоаппаратов, жужжание телекамер, провода, штативы, логотипы новостных телепередач… «Япона-мать, как говорит Наум… Ущипните меня, кто-нибудь, больно! Хотя, наверное, Наум сейчас так уже не говорит!»

*

— Молодая была немолода!

Невидимая из-за дверцы кабинки девушка хотела сказать это тихо, но от возбуждения, видимо, подогретого парочкой бокалов шампанского, ее слова гулко раскатились по дамской комнате. «Хейтеры, как вы уже, — Ника выругалась. — Я старалась вас игнорить, но всему есть предел. Выйти бы и вмочить леща этой завистливой бабенке… Правда, это будет повод для моих коллег взахлеб строчить о том, как невеста Морского устроила драку…»

— Как там поют в песне? Дадзе есри вам немуного дза тридцять, есть надедзда выити замуз за принца! Радуйтесь чудзому сцястью, и оно вскоре урыбнется и вам. Идзвиниче, есри я помесара васей бетседе!

Девицы что-то бормотнули в ответ, и перемывание костей невесты Виктора увяло. А японочка — это была именно она — щелкнула замком клатча, вжикнула молнией косметички и стала подправлять макияж, что-то тихонько напевая на своем чирикающем языке.

Ника представила себе, как девушка из Страны Восходящего Солнца беседовала с грубиянками — спокойно, с учтивой улыбкой, с непременным легким поклоном — но что-то в ее интонациях обезоружило завистниц. «Мне бы у нее поучиться. Я готова была уже выйти и наорать на них или наподдавать им, а она парой фраз пресекла тот поток гадостей, которые они готовы выливать на всех, кто подвернется под руку!»

— Прохо, — посетовала японка, когда Ника встала у соседнего зеркала с косметичкой, — что у вас запретсено куричь в помесениях. Я выходира на урицу, и у меня потекра тусь на ретснитсах. Нет спетсиарьных пометсений… Но в остарьном мне вас город нравится.

— А вы неплохо освоили язык, — заметила Вероника.

— Пять рет в дипроматитсеском представитерьстве, — пояснила японка, — пришрось изутсять вас ядзик, сьтобы не зависечь от переводцика. Трудный ядзык, — покачала головой она. — А арфавит протстой. Всего 33 дзнака.

— А я бы ни за что не осилила ваши иероглифы…

— Вы тсебя недооцениваетсе. По ватсему рицу видно, что вы — черовек воревой и упорный. И памячь у вас острая. Ямаути Харука, — назвалась она.

— Вероника Орлова… Ну, или Орлова Вероника, если по-вашему.

Через 15 минут Ника и Виктор уже стояли в регистрационном зале, слушая торжественную речь величавой осанистой дамы с хорошо поставленным голосом. Потом Ника под вспышками объективов стянула с левой руки белую перчатку, чтобы поставить роспись в книге. Ручку взял Виктор, тоже расписался.

— Объявляю вас мужем и женой! — провозгласила дама.

«Свершилось… И это не сон!»

«Да, наконец-то это случилось! Боже, даже не верится!..»

*

К Исаакиевскому собору их отвезла стилизованная под стиль рококо карета с шестеркой белых лошадей. Гости ехали следом, заняв три автобуса, благоразумно заказанных предусмотрительной Викой.

Впервые Ника входила в собор без билета, не отстояв длинную очередь в кассу и не толкаясь в общем потоке туристов. У ограды стояли желающие попасть в собор на экскурсию и ждали, пока закончится венчание.

— Нормально, я ребенку приехала колоннаду показать, месяц собирались, а тут приветики-рулетики! Закрыто до 13 часов! — сварливо выкрикнула какая-то молодая женщина. — Негде больше венчаться, реально?!

— Нормально, гугл в помощь, надо было накануне посмотреть график работы собора! — гаркнула Тася. — За неделю оповестили о том, что сегодня он до обеда будет закрыт для посетителей! Поперлась наобум Лазаря, так не бузи мне тут!

От мощного рыка надзирательницы Яниной на Арсеналке притихали даже самые отпетые «беспредельщицы», и сварливая посетительница утратила свой боевой настрой. Бормотнув «Пойдем, Даня, лучше что другое посмотрим, пока эти понторезы тут довенчаются», она спешно ретировалась.

— Во, умная, — поделилась Тася впечатлениями с Харукой, — как утка!

— А почему как утка? — вежливо улыбнулась шутке японка.

— А кто его знает. Говорят: умный, как утка, имея в виду, что человек дурень безнадежный. Господи, прости, — спешно перекрестилась Тася, вспомнив, что пришла в собор.

Японка осенила себя неумелым крестом вслед за ней и вопросительно посмотрела на Наума: все ли правильно. Гершвин кивнул и прошептал ей:

— Вот, полюбуйся: наш Исаак-Великан. Впечатляет? И как только двести лет назад, не имея нынешней техники, такую громадину построили? Что красота, что мощь — все потрясает. Еще тыщу лет простоит и даже не облупится. Сейчас бы так строили?..

Харука была поражена монументальной красотой собора. Она благоговейно коснулась крошечными пальчиками гигантских черных ворот, подняла голову, чтобы рассмотреть роспись под куполом… Рассыпав мириады блесток, из ее прически выскользнула заколка. Наум ловко поймал ее на лету и галантно вернул девушке.

— Аригато, — улыбнулась Харука, возвращая заколку на место.

— На ковер не ступай, он для новобрачных, — продолжал инструктировать ее Наум, — а то я как-то попрал ковер своей ногой, и таких люлей от служителя огреб! Говорю ему в ответ: «А разве заповедь о христианском смирении и кротости уже отменили? Рясу, главное, надели, а на людей орете, как кондуктор в трамвае!»

— Раньше говорили — шряпу надер, — улыбнулась Харука.

— Да… Чего только не говорили… О! Смотри, все внимание! Сейчас ты увидишь обряд венчания в христианской церкви! И более того — венчание двух селебритис…

*

В разгар венчальной церемонии телефон в сумочке Харуки пискнул. Не отрывая взгляда от священника, возлагающего венцы на головы Виктора и Вероники, японка прихлопнула клатч ладошкой, и звук оборвался. Она знала, что это весточка от Мияко — первая часть задания выполнена благополучно. Отец будет доволен. А сейчас нужно уважать религиозные чувства христиан. Значит, телефон подождет. СМС никуда не денется, его можно прочитать и потом. А посмотреть, как христиане венчают новобрачных, очень интересно.

Глядя на других женщин, Харука сняла с шеи воздушный голубой шарфик, расписанный летящими журавлями, и повязала им голову. Мужчины же напротив обнажили головы, входя в собор. Но снимать обувь в молельне у христиан не принято. Да что говорить о них — даже в петербургском Дацане на Старой Деревне, куда Харука еженедельно ездила на Алтан гэрэлэй судар, лишь немногие оставляют обувь у входа, как того требуют каноны. Большинство предпочитают купить и натянуть поверх ботинок бахилы. Боятся воров. И здесь повсюду расклеены таблички-предостережения: не оставлять свои вещи без присмотра… «Сложная и непонятная страна. Я работаю здесь уже не первый год, и до сих пор не привыкла к ее особенностям. А у христиан очень интересные обряды. Очень красиво. Будет, что рассказать в Токио, когда я поеду в отпуск. И непонятно, отчего сердилась гайдзинка у ограды, когда ее не пустили на колоннаду. Разве собор — не место для религиозных служб и обрядов? В Дацане никто не ругается, когда начинается хурал…»

У Никиного коллеги Сани зазвонил телефон. Под укоризненными взглядами гостей и священника парень заспешил к выходу. На крыльце он коротко переговорил и тут же стремглав слетел со ступенек и припустил по Малой Морской к метро. «Извини, Ника, ты мне друг, но работа есть работа. Если успею на место первым, сделаю топовую новость, а к вам завтра зарулю на банкет»…

Саня рассудил так: в соборе остались его товарищи из отдела новостей, они и заснимут венчание Витьки-Святоши с начальницей отдела расследований. А вот если он опоздает на станцию метро, где произошел то ли несчастный случай, то ли самоубийство селебрити, главнюк за это не похвалит. Да и премию срежет за копушливость. Благо тут рукой подать, за пять минут добежал.

О происшествии на станции у второго эскалатора Сане сообщила корректор Света, которая, на ее счастье, отошла к стене, чтобы посмотреть афишу театра Ленсовета на ноябрь, и увесистое тело популярного художника, иллюстратора детских книг, рухнуло за ее спиной там, где она должна была пройти.

Ираклий Денисов был известной фигурой. Модный художник, обласканный властями, любимец публики и один из ТОП-10 самых красивых мужчин Петербурга. Молодой, успешный, красавец, на пике популярности… Что же с ним случилось? Отчего он вдруг свалился со смотровой площадки над спуском на эскалатор? Закружилась голова? Свел счеты с жизнью? Столкнули?..

*

В зале «Астории» Ника наконец-то поняла, что это не сон — когда они с Витей прошли через ворота счастья под ликующие крики гостей и бодрый голос тамады, заученно выпаливающего текст. Их осыпали пшеном и рожью. Две маленькие девочки, все в рюшах, бантах и кружевах, потрясая золотистыми кудрями, пробежали по залу до стола новобрачных, разбросав лепестки роз.

«Ну, вот и все, — подумала Вероника, — я замужем… Ощущения — все как прежде, но все же что-то изменилось…»

Праздник быстро набирал обороты. Тамада, приятный мужчина средних лет с румяным улыбчивым лицом, умело вел программу и быстро втянул в веселье всех. Хлопали пробки, звенели бокалы, неутомимо сновали официанты с подносами, уставленными лакомствами, без устали играл оркестр. Начались традиционные конкурсы и викторины, которых тамада знал великое множество.

— Витя, — шепнула Ника, увидев бравого пышноусого мужчину в раззолоченном мундире погранвойск, лихо балагурившего у входа с Наумом и увивающегося за Викой, Лилей и Харукой, — ты пригласил свадебного генерала? Не чересчур ли?

— В самый раз, — тихо ответил Виктор, — я еще и оплатил номера в «Астории» для всех гостей — завтра следует продолжение банкета, чтобы никто не опаздывал. А сегодня будет прогулка по рекам и каналам Северной столицы…

— Тебе бы на Аничковом мосту с микрофоном стоять, — поддела его Ника, — добавь еще про теплый салон и пледы.

— Женка моя! Не рановато ли коготки показываешь? — Морской встал, приветствуя генерала. Следом подлетел официант и принес еще один прибор.

— Чего это нам намешали? Эй! Тамада! — хмельным голосом заорал кто-то из краснопехотцев, уже успевший «подкрепиться» в ЗАГСе коньяком. — Это что за вино? Горько!

— Горько! Горько! Горькооооо! — подхватили из-за других столов.

— Ну-ну, покомандуйте, пока я разрешаю, — в глазах Морского, когда он потянулся, чтобы поцеловать Веронику, блеснула смешинка.

— Я не поняра, — шепнула Харука Науму, — потсему они критсяри про горькое вино? Это тодзе здесьний обытсяй?

— Да, — кивнул Гершвин, — традиция. Молодоженов просят «подсластить» горькое вино сладким поцелуем.

— Интеретсьно, — чуть улыбнулась японка, — я раньсе не бывара на васих свадьбах и не знара про этот обытсяй. Надо будзет расскадзать в Токио друдзьям.

Ее голос с картавинкой показался Науму таким милым, что адвокат не удержался и поцеловал ее.

— Три! Четыре! Пять! — вопили гости, считая поцелуи Ники и Морского.

— Мы дзе не морододзёны, — удивленно посмотрела на адвоката Харука.

— Просто ты очень красивая, — Наум залюбовался нежным румянцем на ее тонком личике.

— Аригато, — улыбнулась японка.

Выйдя с гостями покурить на улицу («Варварство все-таки… Могли бы тоже поставить герметичные павильоны для курения, как у нас!»), Харука достала телефон и прочла сообщение Мияко: «Задание выполнено. Ояма приезжает вечером». «ОК, встретишь его», — ответила девушка и щелкнула золотой зажигалкой.

*

— Это еще что! Видела бы ты апартаменты, которые я забронировал для нас в «Ореанде»! — с преувеличенной скромностью сказал Виктор, когда Вероника замерла, ошеломленная, на пороге великолепного люкса, который он нанял для них в «Астории». — Вот где действительно «ах»! Уффф! Ну, как тебе сегодняшний банкет?

— С медведем был уже, имхо, перебор, — вероника с наслаждением сбросила туфли и опустилась в кресло. — Ох, ненавижу «лодочки»! Завидую косолапому — босиком я бы так же лихо отплясывала камаринского, — она осторожно умостила усталые ноги на низкой скамеечке.

— А я, может, всю жизнь мечтал о такой свадьбе, — Морской устроился рядом и начал осторожно массировать ее ступни в тонких чулках, — чтобы все, как у больших: тамада, оркестр, теплоход… С медведями и генералом! А завтра еще и цыганский хор придет, и гадалка поворожит всем желающим… Мечты должны сбываться! — он поглаживал уже Никины щиколотки; голос его стал хриплым от возбуждения. — Ты согласна?

— Так о чем ты мечтал? — Вероника стукнула белым кружевным веером по склоненной перед ней темноволосой макушке, — обо мне, или о свадьбе с размахом? А коней в шампанском купать тоже будешь? Можно еще нанять стриптизерок и извалять их в черной икре, а духовикам в инструменты по литру коньяка залить… Ты, надеюсь, до этого не додумался?

— О, спасибо за лайфхак! — фыркнул Виктор, — для второго дня свадьбы в самый раз будет. Я бы тоже не отказался от ванны из шампанского, — он переместился к Никиной талии. — На двоих, — прошептал он в ее декольте. — Что скажешь?

— Мне нужна обычная ванна, — ответила Ника. — А шампанского мы лучше просто выпьем по бокалу…

— Ну, может, хоть кота пивом обольем? — дурашливо взмолился Виктор. — Эх, душа горит, жги-жги-жги!

— Кого? Масю? А ты уверен, что он стерпит такое издевательство, хоть бы даже и от хозяина?

— Никогда не пробовал поливать манула пивом.

— И не советую пытаться.

— А как ты смотришь на то, что утром я преподнесу тебе розу в бокале золотого, как небо, Аи?

— Неужели оно еще выпускается? — изумилась Ника, притормозив на полпути к ванной комнате.

— А как же. Называется полностью «Аи Вуазель Терме Брют». Очень красивый золотистый оттенок… И в здешнем ресторане, насколько я знаю, есть. Если уже выпили — привезут из Елисеева. Все для тебя! — пропел Виктор, подражая Стасу Михайлову.

…Выйдя из ванной в халате, Виктор увидел, что в спальне горит уже только ночник. Вероника, натянув до плеч одеяло, ждала его на огромной кровати.

— Госпожа Морская, — прошептал Виктор, любуясь ее загорелыми плечами на белом шелке подушки.

— Господин Орлов, — Ника приподнялась и протянула к нему руки.

Прошелестел, падая на пол, парчовый халат Морского. «Ооо, аах», — выдохнул латексный матрац, принимая на себя второе тело.

— Но ты со мной, но я с тобой

Пока нас город помнить хочет,

Моя бездомная любовь

Из Петербургской белой ночи… — гремело из звуковых колонок, включенных после ухода оркестрантов в банкетном зале, где догуливали первый день свадебного пира немногочисленные, самые стойкие, гости.

*

Нику разбудил приглушенный расстоянием и оконными рамами пушечный залп. Спросонья она решила, что их, наверное, послали в «горячую точку», и начался обстрел. «Каска, жилет!» — она рывком села. Кое-как разлепила веки. И увидела номер «Астории», огромную кровать и на другом краю ложа — смеющегося Морского в халате, с чашкой кофе.

— Ника-Ника-Ника, — протянул он, — добро бы ты в Питер впервые приехала из Лодейнопольского района, ты же местная Бог весть в каком поколении, а от полуденного выстрела под потолок подлетела! Несите! — бросил он в телефон.

— Как — полуденного?! — ахнула Ника, торопливо заматываясь в халат и приглаживая вставшие дыбом волосы (все труды парикмахерши насмарку!). — Сейчас что — уже…

— В полдень сквозь звон колоколен

Будто бы в двух шагах,

Гром Петропавловской пушки

Я слышу на Покровах, — пропел Виктор, сделав вид, будто бренчит на гитаре. — Да, моя Спящая красавица, уже полдень. Но не беспокойся — программа второго дня стартует в 13.00. До этого я дал гостям возможность выспаться, почистить перышки, поправить здоровье после вчерашнего, да и просто покайфовать в «Астории». Пока мы отдыхаем после первой брачной ночи, — он поцеловал Веронику. — Уснули мы поздновато…

В номер постучали.

— Или рановато, — Вероника отошла к зеркалу и взяла расческу.

Виктор вернулся в спальню с высоким бокалом, где шипело и золотилось игристое вино и возвышалась бархатистая черная роза.

— Я сидел у окна в переполненном зале.

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе чёрную розу в бокале

Золотого, как небо, Аи, — продекламировал он и, опустившись на одно колено, поставил бокал перед Никой.

— Я вижу, ты — человек слова, — улыбнулась Ника.

— Пацан сказал — пацан сделал, — Морской шаловливо посмотрел на нее снизу вверх. — М-м-м… Ника, если ты не хочешь, чтобы мы опоздали, лучше скорее одевайся. А то я могу не удержаться…

— Тебя бы к электростанции подключить, чтобы энергия зря не пропадала, — покачала головой Ника. — Сэр Орлов!

— Это ты придаешь мне сил. Я заказал нам по чашке трипло. Если я не путаю, это твой любимый кофе, мадам Морская? Сэр Орлов… Гм, неплохо звучит. Эдак я к вечеру и графом стану. Или даже князем…

Принесли кофе. Ника и Морской не спеша выпили эспрессо и ледяное шампанское, и Ника, полюбовавшись розой, стоящей теперь в высокой изящной вазе, ушла в ванную.

*

— Как говорил писатель, и утро тебе к лицу, — сообщил Наум, рассматривая нежное личико и хрупкие плечики Харуки на золотистых простынях гостиничного номера. — Наш, кстати, автор, питерский. Сергей Довлатов. Мне понравилось у него это наблюдение… Ну, вот, и ты прекрасна даже поутру.

— «Прекраснее всех

Даже ранним утром —

Любимая женщина», — нараспев произнесла Харука. — Не самый удачный экспромт, во второй строке не семь слогов, а шесть, но мне трудно помнить о правилах стихосложения, когда мы в одной постели.

— А мне нравятся ваши хокку, — ответил Наум, — коротко и по сути. Хоть я никак не запомню, сколько должно быть слогов. Вот бы мне научиться так лихо слагать их! Я бы на прениях всех прокуроров ими отделал!

— По-моему, ты и так это умеешь.

*

В банкетном зале собрались уже все гости свадебного пира, ожидая прихода молодоженов. Появление Ники и Виктора встретили приветственными возгласами, аплодисментами и шутками. Неутомимый тамада вовсю веселил публику. На танцполе кружилось несколько пар под какую-то плавную лирическую мелодию, исполняемую оркестрантами — Франсис Гойа или Поль Мориа. Вышколенные официанты разносили кофе, напитки и закуску. У стола новобрачных, за которым уже восседал бравый приглашенный генерал, стояли двое бодигардов Морского и двое офицеров, сопровождающих командира.

Глядя на них, Тася шепнула Оле:

— Прямо как у меня на работе. Особо впечатлительный контингент жалуется: невозможно, мол, есть, когда рядом кто-то стоит и зырит. А этим голубкам и этому молодцу все нипочем.

— Мамик сегодня настроена язвительно; не стоило вчера до полуночи отплясывать и крепкие коктейли шарахать, — хихикнула дочь. — Виски с текилой смешать — это было уже опасное сочетание, а абсент с «Эверклиром» тебя добил…

— Ишь, яйца курицу учат! — шутливо замахнулась на нее Тася.

Когда Морской и Вероника сели за стол, а тамада выскочил на середину зала и объявил вторую часть банкета открытой, в зал вбежал запыхавшийся Саня.

— Сорян, — выпалил он, — прямо с места происшествия дунул в редакцию, готовить материал. Главнюк велел: хоть кровь из носа, в сегодняшний номер успей сдать! Двести строк, не баран начхал! А потом надо было хоть немного поспать и привести себя в порядок… Не идти же на свадьбу невыспавшимся чуханом.

Лучше всего Сане работалось и отдыхалось в редакции. Дома у него царили двое пятилетних сыновей, способных посеять первобытный хаос за полчаса в любом помещении, шумная и говорливая жена и регулярно приезжающая из пригорода теща…

— Да, видела я, как ты дернул из собора, только подметки сверкнули, — заметила Вероника, — мне даже стало интересно, что тебя так взбудоражило…

— Нормальные невесты на свадьбе млеют от счастья, а не глазеют по сторонам, — поддел ее Саня.

— Так то нормальные невесты, — в глазах Виктора блеснула смешинка. — А Ника спасибо, что хоть не понеслась за вами, теряя на бегу фату и подобрав юбку!

— А что случилось? — спросила Вероника.

Саня замялся, оглядывая пышно убранный зал.

— Не тяни кота за сокровенные места, — поторопила Вероника, — я не инженю, в обморок не упаду, да и Витя, я думаю, тоже с лица не сбледнет…

— Денисов погиб вчера на «Адмиралтейской», — выпалил Саня, — художник… Ни с того, ни с сего сорвался со смотровой. То ли случайно упал, то ли прыгнул, то ли толкнули, неясно. Мне Светуля из корректуры звякнула, она видела. Полиции понаехало! Станцию на полдня закрыли.

— Ираклий Денисов?! — ахнула Вероника. — Художник, у которого летом погибли в автокатастрофе жена и сын? И через два месяца — и он тоже… Злой рок какой-то.

— Или не злой рок, а злая воля, — задумчиво сказал Виктор.

*

Ояма приехал из Хельсинки автобусом, прибывающим в Петербург в 22.55. Если он и был утомлен долгой дорогой с бесконечными пересадками и получасовым опозданием из-за затянувшейся проверки на границе, то вида не показывал. Он вышел из салона бодрым шагом, неизменно подтянутый, на ходу застегивая темно-серое пальто, и улыбнулся ей.

Его соседи выскакивали на ночной автовокзал хмурые, замотанные, бестолково сбивались в кучу у багажного отделения, наступая друг другу на ноги и переругиваясь. Какой-то парень звонил по телефону, требуя, чтобы некая Лена подъехала на машине и забрала его, громогласно костерил дорогу, пробки, придорожные уборные и таможенный досмотр. Нецензурные выражения он выговаривал особенно громко и отчетливо, словно смакуя — как мальчишка, желающий всем показать свою «взрослость» и «крутизну».

— Можете не материться? — одернула его женщина с мальчиком лет семи.

— Не могу! — отгавкнулся парень и выдал особенно закрученный пассаж.

Это вызвало у нее новый виток дурных воспоминаний о прошлой жизни, в которой ее звали иначе, и которая превратилась в сплошной ужас и мерзость по вине вот таких же, мордатых, нагло матерящихся, сплевывающих через каждое слово…

Сейчас она могла одним движением руки вырубить, искалечить или даже убить этого здоровенного придурка с красной рожей, маленькими, без признака мысли, глазами и пивным амбре, орущего самым гнусным матом на весь Обводный канал. Никто бы и не заметил и не понял, почему крикун вдруг поперхнулся на полуслове и повалился… Но это было бы неуместно и несвоевременно. Нельзя отвлекаться и давать много воли эмоциям. Тем более когда им предстоит Дело.

Словно что-то почувствовав, сквернослов покосился на худощавую брюнетку в длинном черном пальто, скомкал свою гневную тираду, снова сплюнул и отошел к площадке для курения.

— Долгая дорога, — сказал Ояма, перекинув через плечо дорожную сумку, — но все когда-нибудь заканчивается. Я рад тебя видеть, Мияко. Отрадно встретить в чужом городе доброго знакомого, — он церемонно склонил голову.

В такси по дороге в гостиницу он поинтересовался:

— Пребывают ли в добром здравии предводитель и его дочь?

— Когда я их видела в последний раз — да, — ответила она.

— Нам предстоят гастроли? — это слово Ояма выделил интонациями.

Она кивнула. Едва ли таксист так хорошо знал разговорный японский язык, но на всякий случай о деле в машине не говорили и старались не называть ничьих имен.

В салоне было включено радио «Ретро-ФМ».

— Чужая свадьба, чужая свадьба,

Случайный взгляд, распахнутая дверь.

Чужая свадьба, чужая свадьба,

Ну вот и все. Ты замужем теперь, — пел солист.

«Чужая свадьба… Да, песня, как говорят здесь, в тему — только это мне и остается, наблюдать за чужими свадьбами. И либо продолжать страдать о несбывшемся, либо наконец-то отринуть постороннее и всецело отдаться исполнению Долга!»

*

Ираклий Денисов был вторым (а с недавних пор — первым) среди художников Петербурга, успешно конкурируя по рейтингу с Кириллом Гельсингфорским. Сейчас же его звезда взошла на небосклоне на первое место. Кирилл Гельсингфорский, со своей репутацией «гуляки-скандалиста» вроде Есенина и провокационными выставками — фотокартины, изображающие обнаженных моделей на фоне постапокалиптических пейзажей, техногенного ужаса и оружия, был сейчас неудобен. Подвергать его гонениям, объявлять персоной «нон грата» было вроде бы не за что, поэтому Кирилла начали тихонько отодвигать на второй план, параллельно выставляя вперед Денисова, пишущего «правильные» иллюстрации к детским книгам и ведущего более упорядоченный образ жизни. Да и смотрелся обаятельный ухоженный Ираклий намного авантажнее Кирилла — Гельсингфорский, со своей страстью к джинсам клеш и широким шляпам-стетсонам и копной буйно-рыжих волос, выглядел излишне экстравагантно даже в богемной петербургской тусовке.

Денисов проводил выставки своих произведений и неизменно присутствовал на них — в безупречном костюме и светлых водолазках, с элегантной стрижкой, свежевыбритый и благоухающий тонким дорогим парфюмом, учтиво улыбался и охотно раздавал автографы и интервью и фотографировался в окружении юных читателей, сжимающих в руках проиллюстрированные им сказки и детские повести.

Два месяца назад у художника случилось страшное горе — сорвалась на машине в Обводный канал его жена Зинаида. Машина без видимых причин потеряла управление на мосту в районе Московского проспекта и, проломив заграждение, рухнула в воду… В машине находился пристегнутый к детскому автокреслу пятилетний сын Денисовых. Все сочувствовали Ираклию и с уважением говорили о том, как стойко он переносит горе. И только Кирилл Гельсингфорский говорил о том, что жили Денисовы, как кошка с собакой, и Зина давно собиралась подавать на развод и отсуживать у мужа все его имущество… «Она вроде моей Розы была, — кричал эпатажный художник, — профессиональная разводка, говорят, парочку дурней так и отправила без штанов по улице, этим и зарабатывала…» Ему не верили: «Свою семью не сохранил, да еще с его женой на юге какая-то темная история случилась, так он над другими глумится. Конечно, чего еще ждать от человека, который снимает голых баб на фоне разбитых танков и горящих домов…»

Минули сороковины; Денисов провел новую выставку, посвященную памяти Зинаиды и маленького Антоши, и зрители выходили оттуда со слезами просветления… Впереди Ираклия ждал контракт на иллюстрирование пятидесяти томов детской энциклопедии «Я все знаю!», и непонятно было, что с ним случилось на «Адмиралтейской».

Все произошло во второй половине дня, в короткий период затишья между утренним и вечерним часами пик.

Одну из свидетельниц спасло то, что она увидела на стене ноябрьскую афишу своего любимого театра Ленсовета и отошла, чтобы посмотреть репертуар. И тут за ее спиной раздался тяжелый удар. Любовь к театру сохранила девушке жизнь. Тело Денисова упало там, где она должна была пройти…

Новость быстро облетела Петербург, и тут же пошла в обсуждение. Все гадали, что это — несчастный случай, самоубийство, или убийство. Строились самые разнообразные версии: проблемы с законом — «время такое, слово не то скажешь, и суши сухари на восемь лет», конфликт с криминальными структурами — «вы же помните, вроде у Залива, где у него дача, какая-то история со стрельбой была», постыдную болезнь, а Гельсингфорский говорил: «Совесть его замучила, не все ладно с гибелью его родных, уж больно вовремя они утонули!»…

Первичный осмотр места происшествия не выявил следов постороннего вмешательства. Пока все указывало на то, что Денисов спрыгнул или сорвался со смотровой площадки сам. Художник был трезв и не выглядел недужным.

Шустрый оперативник, проверяющий телефон художника, чудом не разбившийся при падении, установил, что по дороге к станции метро Денисов разговаривал с некой Анной Каминской, 23-летней жительницей Васильевского острова. Удалось извлечь запись разговора. Беседа носила весьма игривый характер. Ираклий и Анна обсуждали планы на выходные и сошлись на том, что лучше провести эти два дня у Ираклия на Заливе, и художник, жизнерадостно выпалив «Подъезжай, зая, я по тебе соскучился, и мой веселый парнишка тоже истосковался!», вошел в вестибюль… и через несколько минут свалился со смотровой площадки.

Прослушав запись, следователь Григорий Петров, принявший дело, нахмурился: «Итак, версию самоубийства после этой записи можно смело вычеркивать. Не будет человек за минуту до суицида обсуждать с барышней планы на совместный уик-энд!» Он тут же велел оперативникам вызвать Анну Каминскую и послать запросы в наркологический и психоневрологический диспансеры — не состоял ли у них на учете потерпевший. «Или несчастный случай, или убийство… Не похож он был на суицидала. Носом чую, непростое дело!»

*

Красавица Каминская оказалась актрисой одного из многочисленных петербургских театров, с недавних пор — примадонной, играющей все главные роли благодаря родству с главным режиссером, приходившимся ей дядей. Она уже освоила манеру смотреть на всех свысока и разговаривать с чувством превосходства. К следователю она прикатила на серебристом БМВ, в приемной жестом, скопированным из кино, бросила на стол секретарши серебристое манто и вплыла в кабинет в облаке дорогих духов…

Следователю приходилось по работе видеть артистов, которые вне сцены были нормальными, приятными и доброжелательными людьми, а были такие, которые играли постоянно, даже покупая булку хлеба в тонаре у дома. Такое ощущения, что собственного «я» они не имели и заменяли его ролями. Вот и Каминская была явно из второй категории. В первые же пять минут она трижды подчеркнула, что в коллективе находится на особом положении, что ей все завидуют, но не смеют делать «навредю» потому, что ее дядя — главреж, а старшая сестра замужем за полковником МВД, а папа — бизнесмен, вкладывающий деньги в театр…

«Я это понял, — сказал Петров, — а теперь позвольте перейти к делу».

Анна ничего особенного сказать не могла. Кроме того, что ее роман с Ираклием вспыхнул полгода назад, весной. Тогда еще были живы Зинаида и Антоша… Это разрушало репутацию безупречного семьянина, любящего мужа и отца Денисова, раскрученную в СМИ…

Даже в первые дни после гибели близких Ираклий продолжал посещать квартиру Анны на Первой линии, и это тоже покоробило следователя. «Похоже, образцовые семьи и верные мужья давно ушли в прошлое, — констатировал он, — а сейчас в ходу «здоровый прагматизм» и «желание жить, не парясь, на позитиве». То, что раньше называлось хамством, бестактностью, эгоизмом и свинством, сейчас выдавалось за свободу личности: «Это вы жили среди сплошных запретов, поэтому просто завидуете нам! Вы просто боитесь быть свободными, а для нас это естественно, как дышать!» И по этой логике человек, едва ли не с похорон жены и сына закатившийся к любовнице, вполне укладывался в современный образ «свободного»: «А что? Их уже не вернешь. Ему что — вслед за женой и сыном утопиться? Жизнь продолжается, живым нужно жить дальше!», «Ну а в чем проблема? Может, жена сама виновата, что мужу стало с ней скучно. Ну, сходил он к любовнице, зато потом домой к ней пришел! Может, ей надо было собой заняться, на какие-то тренинги походить…", «Ну, это у вас так было — с алкашами и с драчливыми мужьями по сто лет жили, а мы не хотим бездарно тратить лучшие годы ради олдскульных норм приличия, если их можно провести куда лучше!»

На вопрос о семейной ситуации Денисовых Каминская вздернула красивую бровь: «Разве нам больше не о чем было поговорить? Он со мной свою жену не обсуждал. Мне это неинтересно. Вы бы еще спросили, обсуждал ли он со мной сопельки и подгузики своего бэбика! Ему этого и дома хватало, а ко мне он за другим приходил!»

О том, что произошло после их разговора о выходных, Каминская отозвалась так: «Не могу поверить! Думала, опять он меня прикалывает! Он вообще такой остроумный, хоть и не первое апреля, но всегда что-то такое придумывает… ой, то есть придумывал. Как-то в компании одного парня так развел — мы все угорали!»

Толку от этой «погремушки» было маловато.

Из всех диспансеров пришел ответ: нет, Ираклий Денисов на учете не состоял, не обращался и вообще в базе не числится.

По свидетельствам друзей и знакомых, Ираклий мог выпить — только на тусовке, «под закусочку», за праздник или какое-то знаковое событие. Наркотиков он не принимал, не курил даже электронную сигарету или вейп и к курению относился резко отрицательно. Когда прошел слух о запрете курения на балконах, Ираклий хихикал, потирая руки: «Хватай лайфхак, Анька, как заработать и заодно проучить кое-кого из соседей! Только они вылезут с куревом на балкон, запускай дрон, он нафоткает рожи соседей с сигаретой во рту, пересылай в полицию — с них штрафик, и тебе отломится на колготки!»

Так же ликовал Ираклий, когда запретили курение в тамбурах поездов: «Классно можно приколоться, если кто-то попытается втихаря шмыгнуть: поднять тревогу, ой, мол, дымом пахнет, не пожар ли? Ой, а разве человек не знал, что курить в поезде запрещено? И ему штрафик, а тебе — моральное удовлетворение от сознания исполненного гражданского долга! А что? В чем я не прав? Закон есть? Надо соблюдать и сигнализировать о нарушениях!»…

— Ему искусственный кайф был не нужен, — сказал об Ираклии один из художников, — самый большой кайф он получал, если мог кому-то нагадить. Так это смаковал, прямо руки потирал и губами причмокивал, когда рассказывал!

портрет получался не самый приятный. И все меньше верилось в версию суицида. Такие люди очень себя любят и не причинят вреда. И на крайний шаг их ничто не подтолкнет.

Все данные медэкспертизы подтвердили: художник был трезв, как стеклышко, в ясном рассудке, и следов насилия не обнаружено. И следователю не давало покоя это странное происшествие. Да, среди богемы всякое бывает, но Денисов не был декадентствующим или приверженцем философии готов и эмо. Он отличался жизнелюбием, оптимизмом, был неунывающим и прагматичным человеком. Даже с чувством утраты после гибели Зинаиды и Антона справился очень быстро и легко. Если оно было…

Когда вызвали Кирилла Гельсингфорского, следователь понадеялся от него получить какую-то конструктивную информацию о личности и связях Денисова, с которым они шли плечом к плечу и много знали друг о друге.

Не так давно Кирилл проходил подозреваемым по делу об убийстве своей жены на южном курорте. Все складывалось так, что больше подозревать было практически некого: женщина в открытую резвится на море с любовником, красавцем-тренером из фитнес-клуба. Приезжает обманутый муж, и вскоре изменницу находят убитой… Но разбирая это дело, южные дознаватели поняли, что не все так просто. Размотался целый клубок тайн, махинаций и лжи, а развязка ошеломила всех. С Гельсингфорского были сняты обвинения, и с тех пор он немного поутих, и, хотя изредка встречался с женщинами, но эти связи были мимолетными и короткими. Он оставил шумные компании в злачных местах, размашистые кутежи, и все больше времени отдавал воспитанию маленькой дочери. Остался только экстравагантный внешний вид и тематика выставок. Все говорили, что не всякая мать так лелеет свое дитя, как Кирилл заботится о четырехлетней Злате.

В кабинете у следователя рыжеволосый гигант в клешеных джинсах, проклепанной «косухе» и сапогах-«казаках» снял красный стетсон, пригладил роскошную шевелюру и поведал о том, что Зинаида Денисова еще до брака с Ираклием была очень дружна с его женой, Розалией, и они вместе посещали юридические коучинги и завели в онлайн-друзьях множество юристов, специализирующихся на гражданских делах… «Они все время шушукались, опытом обменивались, — сказал художник, — я только потом узнал, что Роза до меня одного уже догола раздела при разводе, а Зинка ее обскакала — двоих супругов до нитки обчистила, Ираклий третьим должен был стать… А он не хотел вот так запросто все потерять. Искал выход, вертелся, как уж на сковородке, а у жены уже метода отработана, и адвокаты знакомые есть, руку набившие на таких делах, так что дошло бы до развода — убежал бы он от нее в одних труселях… В лучшем случае».

Об отношениях супругов Кирилл ответил уклончиво: «Чужая семья потемки… НЕ хочу я, как баба, сплетни распускать, тем более что оба уже в лучшем мире…»

Следователь подумал о том, что после гибели Ираклия дело о ДТП, в которое попала его жена, тоже выглядит подозрительно. Не придется ли возвращать его на доследование и возобновлять производство?

Он позвонил коллеге, которой дали дело Зинаиды Денисовой. Нина Белецкая работала в прокуратуре первый год после вуза. Она добросовестно старалась подтвердить свой профессионализм и способности.

— Да, это я приняла дело, — сказала она, поправляя очки. — Но оно было вскоре закрыто. Типичное ДТП, никаких следов постороннего вмешательства нет… В тот день был дождь, асфальт мокрый… Машину занесло, женщина не удержала руль, — Нина перекинула толстую косу через плечо. — Вот я и закрыла дело. Но…

— Что «но»? — навострил уши Петров. — Что-то тебя все же смутило?

— Кое-что было, — после паузы ответила Нина. — Но мне дали понять, что, когда на каждого следователя приходится по 5—6 дел одновременно, нужно более сложными заниматься, а не искать какие-то петербургские тайны в простом, как пареная репа, несчастном случае… А теперь, когда и ее муж погиб, я думаю, что зря тогда послушалась и решила не докапываться слишком глубоко…

*

Из-за того, что самолеты по-прежнему с весны не летали на юг, вся нагрузка легла на железную дорогу и автобусное сообщение.

В начале ноября ажиотажа из-за билетов уже не было, но все равно пассажиров в «Таврии» было больше, чем обычно — все, кто раньше летел в Крым или Ростовскую область самолетом, пересели в вагоны.

Поезд стал почти в полтора раза длиннее — 18 вагонов вместо прежних тринадцати, и девятнадцатый (почему-то под номером 32) выделялся среди собратьев, выкрашенных в типовой серый цвет с красными полосами. Он имел сочный колер спелого персика, с румяными боками, и был рассчитан на 8 человек — в нем оказалось всего 8 одноместных купе.

— Наш гостевой брак начинается уже сейчас, — беспечно смеялся Виктор, который, не моргнув глазом, выложил за два купе в персиковом вагоне сумму, равную Вероникиной месячной зарплате. — Будем ходить друг к другу в гости. Пригласишь меня в будуар? — игриво подмигнул он жене.

— Я хоть отдохну от тебя после двух ночей в «Астории», — отшутилась Вероника. — Если непрерывно друг перед другом мельтешить, никакие чувства не выдержат такого испытания. Красота — целых две ночи никто не будет стягивать с меня одеяло, брыкаться и бубнить во сне.

— Клевета! Никогда я во сне не бубню и не брыкаюсь!

— Со стороны виднее, Витя!

— Смотри-ка, — Виктор взял один из лежащих возле «Магазина на борту» рядом с купе проводников буклетов и стал листать, — через несколько дней в Ялту приезжает японский цирк «Сумида». Они гастролируют по Южнобережью и начинают с Ялты, дадут семь представлений. Вот так совпадение! В прошлом году они приезжали в Краснопехотское, выступали в новом концерт-холле, а я так и не выбрался на представление, работа все время съела.

— «Сумида»? — спросила Ника. — Нетривиальное название. Вечные «Васаби» и «Фудзиямы» уже приелись, а «Япона-мама» — это уже чисто наша фишка. Я слышала о «Сумиде». Если я не ошибаюсь, в этом цирке во втором отделении показывают искусство ниндзюцу?

— Да, — кивнул Виктор, — это гвоздь программы. Двое артистов в черных костюмах и масках ниндзя показывают совершенно запредельные трюки. Самый дешевый билет стоил три тысячи, но зал всегда ломился от публики. кое-кто, кому не хватало билета, пытался прошмыгнуть «зайцем» — со служебного входа, в окно уборной, через полуподвал… Кое-кому удавалось. Что скажешь, Ника, если я приглашу тебя в цирк? — светски вежливо спросил он. — Эти ребята, я слышал, такое вытворяют на арене — зал стонет.

— Скажу, — строго сдвинула брови Вероника, — что ты — мот и транжир. Зачем тратить деньги на билеты, если шоу можно посмотреть на видео в интернете? Да ты знаешь, сколько полезных вещей можно приобрести на эти деньги?

Увидев, что Виктор смотрит на нее с недоумением, Ника рассмеялась:

— Это мама так меня отчитывает, когда я приношу ей подарок из «Рив гош», «Л'Этуаль», пирожные из Елисеева или покупаю билеты в партер в Мариинке или Александринке. Она заверяет, что прекрасно посмотрела бы спектакль и с балкона, а я рискую без штанов остаться со своим мотовством.

— Надо же, — улыбнулся Морской, — вот так совпадение, у меня была бабушка, рассуждавшая точно так же: чем тратить деньги на всякие, как она говорила, фигли-мигли, лучше купить на них что-то нужное для дома, например, кухонную посуду или «наволоки» на подушки.

— Схожу с удовольствием, — сказала Ника, — «Сумида» собиралась и в Питер года два назад, и я должна была освещать их представление, но тут ударила первая волна коронабесия, всё закрыли и отменили, цирк уехал…

— … и клоуны разбежались, — подхватил Морской. — Итак, решено: идем на «Сумиду»!

— Кстати, Витя, а знаешь ли ты, что такое Сумида? — спросила Ника.

— Еще бы не знать, — хмыкнул Морской, — думаешь, я не поинтересовался, как называется то, что течет мимо отеля? Сумида-гава, или, как я ее называл — «токийская Нева». Кстати, наша Нева лучше ихней…

— Боже, и за этого человека я вышла замуж. Он говорит «ихней»!..

— Ага. «Мы же интеллигентные люди, г…к!», как говорит Ионов Астафьеву после третьей бутылки «Хеннесси»…

*

В Севастополе они узнали, что железнодорожного вокзала в Ялте нет и добраться туда можно только автобусом или на такси. Прежде, чем Ника успела достать телефон и посмотреть адрес автовокзала и расписание автобусов, Виктор успел зафрахтовать сразу два автомобиля — в одном ехали они, в другой — сопровождающие их бодигарды «Морской. Инкорпорейтед».

— Витя, ты все-таки транжир, — привычно упрекнула его Ника, — знаешь, как они закручивают цены на вокзале?

— Я в поезде не успел позавтракать, проспал, — на щеках Морского появились улыбчивые ямочки, — и уже голоден. И хотел бы позавтракать, глядя на Набережную имени Ленина. Шашлык-машлык, вино-кино, пахлава-чурчхела, панимаэш…

— Завтракать шашлыком и вином, — Ника закурила, — это в твоем кругу страшный моветон. Сибас в конфи, фуагра, дичь на вертеле, вонголе, лягушачьи лапки — вот настоящий завтрак аристократа…

— Я могу себе позволить не следовать модным тенденциям и под кого-то подлаживаться, — Морской скривился. — Вонголе… Фуууу! Как-то попробовал и отплеваться не мог. А лягушки мне в глотку не лезут потому, что я в нашем болотистом краю на них вот так насмотрелся и наслушался. Сразу вспоминаю эти лесные хоры с комариным аккомпанементом. В душе, наверное, я так и остался пацаном в китайских кроссовках потому, что с большим удовольствием уплетаю пельмени в твоем любимом кафе или чебуреки у Петровны, чем всех этих модных квакушек, улиток и прочие суши. Есть их считается сейчас признаком утонченности. А я не могу понять, чем всех так покорил рис с сырой рыбой…

Две машины быстро подъехали к городской черте. На постаменте стоял, глядя на них круглыми глазами, первый севастопольский троллейбус, и на солнце казалось, будто он удивленно приоткрыл рот: «И куда это вас таким табором несет спозаранку?»

Миновав кольцевую дорогу и разъезд, они прибавили скорость. Междугороднее шоссе осенним утром было пустынно. Автомобиль охраны следовал за первой машиной, строго держа дистанцию. В Ялту Виктор взял с собой четырех охранников — многократно проверенных и испытанных: Киру Лидину; двоих ребят, которые летом блестяще себя проявили на «Парнасе» возле велнес-клуба, и парня, который в Выборге на четверть часа обесточил железнодорожный вокзал, чтобы не дать сбежать преступникам… Все четверо — абсолютно надежные и преданные хозяину люди.

В Севастополе Ника отметила, насколько здесь теплее, чем в Петербурге. Куртка довольно быстро перекочевала с ее плеч на пояс. Добротная, основательная, питерская, на юге она была слишком жаркой даже 1 ноября. «Удивительно, какой здесь мягкий климат! Настоящие субтропики».

День начинался ясный и солнечный. Склоны гор алели и золотились — леса еще не сбросили осенний наряд. Густо зеленели хвойные леса. Далеко внизу синело море, расчерченное штрихами белых гребней.

— Громыханье волны неизменной, дождь над морем, а на море шторм… — пробормотал Виктор.

— Почему ты вспомнил эти стихи? — спросила Ника, посмотрев в телефоне эти строки. Николай Ушаков. «Накануне», о предвоенном рассвете. Однажды такое уже было — в Синеозерске Наум процитировал в кафе стихотворение об утренней росе на цветах и тишине за пять минут до начала войны… А вскоре они узнали о готовящейся диверсии, и времени до пасхальной ночи, когда злоумышленники должны были привести замысел в исполнение, оставалось катастрофически мало… Спонтанное гадание на стихах безошибочно предсказало грядущие испытания. И почему сейчас Виктору пришли в голову именно строки о «рассвете предвоенном»?

— Да так, посмотрел на эти волны… А что? — Виктор тоже взялся за телефон. — Блин. Ничего себе процитировал. Как бы опять в диверсию не вляпаться, на проходимцев не нарваться и киллеров по кустам не гонять!

— И машину заброшенную не обнаружить…

*

Севастопольские таксисты довезли их только до Ялтинского автовокзала — ехать по городу они не могли — «нельзя, начальник, уже не наша территория».

Нарочито скромный посадочный комплекс с неброской вывеской синими буквами, символизирующими море и полет чайки, расположился в начале реки, наподобие Кронштадтского Обводного канала или Крюкова канала и пронзал весь город до самого моря.

— Интересно посмотреть, — Морской потянул Нику за руку к зданию, — как тут все изменилось с тех пор, как нас возили сюда из Артека…

За автостанцией высились бело-голубые в утреннем свете горы. Неустанно кричали зазывалы, приглашая на Поляну сказок, канатную дорогу и в другие увлекательные поездки по Ялте и окрестностям… Где-то на головокружительной высоте действительно скользили по невидимым снизу тросам кабинки — не крупнее желудей.

— Ого! — воскликнула Ника. — Впечатляет!

— Даааа, — Морской приложил руку козырьком ко лбу. — Надо будет проехаться. Не слабо. А еще наймем извозчика и поедем в Ореанду встречать утреннюю зарю, как герои Чехова. Ты не возражаешь?

— Туда и пешком дойти можно, — Ника смотрела карту в телефоне, — что за сибаритство, Витя?

— Я цитирую классика, если ты не поняла… В те времена ходить пешком считалось не комильфо.

— А идея хорошая. Мне хочется посмотреть на то место, которое воспел Чехов…

— Все для тебя, женка моя, — Виктор обнял Веронику, прижался щекой к ее волосам, теплым на солнце. — Мне здесь уже нравится. Настоящая осенняя сказка. И почему я только не поэт!..

— Может, и стихи слагать начнешь, — взяла его под руку Вероника, — Ялта многих вдохновляет на творчество… Ух ты, слышишь? Тут есть даже ферма крокодилов. Сходим?

— Заметано, самому любопытно. «По улицам ходила большая крокодила», — пропел Виктор.

— «Она, она голодная была! — подхватила Ника. — Увидела француза, и цап его за пузо, она, она голодная была»!

— Хорошо, что хоть не китайца, — прыснул Виктор, — а то рифма была бы 18+! О, зацени: Ялта уже и на меня действует, вот я и начал стихотворчеством заниматься!

— Что б хорошее сочинил, хулиган, — рассмеялась Вероника.

За их спинами раздались звук падения, громкий детский плач. Потом — яростный женский вопль и глухие звуки ударов.

Обернувшись, Ника и Морской увидели, что на ступеньках сидит рыдающий мальчуган лет трех, а молодая женщина с перекошенным лицом фурии, видимо, его мать, колошматит пакетом и сумкой по голове и плечам охранника Морского, Гошу. Парень так обалдел от неожиданности, что только закрывался руками.

Зато Федя, Сева и Лидина не растерялись. Они уже неслись к месту баталии. Сева на бегу уже выхватил пистолет и клацнул курком. Гоша вышел из ступора. Он ушел от очередного удара, а следующий отбил. У пакета звучно лопнули ручки. Он описал в воздухе великолепную параболу и, осыпав людей всем своим содержимым, шлепнулся на голову курившему возле своего автобуса шоферу.

— Вы че, совсем?! — заорал автомедон, едва не проглотив сигарету.

Лидина отработанным приемом сбоку скрутила беснующуюся женщину, орущую, как ирландская баньши, и подбила ее ногой под колени. Сева и Федя подлетели с пистолетами наготове. Ребенок завопил еще громче, желая привлечь к себе внимание взрослых.

— Во шиза-то! — негодовал Гоша, — я мимо шел, а ее малой на лестнице оступился и шлепнулся, а ей померещилось, будто это я его толкнул, и как пошла орать и клешнями махать… Может, ей дурку вызвать? У них там никто из буйных не убегал?

— Прекратить балаган! — в голосе Виктора прозвучали такие нотки, что охранники застыли навытяжку, скандалистка перестала визжать и материться в крепком захвате Киры, и даже мальчик замолчал. — Убрать оружие! Руки не распускать! На меня никто не покушался, отбой! — под ноги ему попался какой-то тюбик, потерянный молодой женщиной, и олигарх в сердцах так подбил его ногой, что чуть не зафутболил под калитку, отделяющую их от стоянки автобусов.

— А вы, — обратился он к женщине, которая уже поднялась с земли и отряхивалась, охая от боли в вывернутой руке, — в другой раз сначала разберитесь в ситуации и головой думайте прежде, чем на людей бросаться. Вашего ребенка никто не толкал. А вот вы сильно рисковали. Ребята на рефлексах действовали в критической ситуации, когда вы напали на одного из них.

— Яжемамки все долбанутые, — буркнул Федя, — кукуха у них не варит, за своих личинок всех порвать готовы… — под ледяным взором шефа парень замолк и отступил на шаг назад.

— Своих роди сначала! — огрызнулась женщина. — Мне чуть руку не сломали, нормально, на хрупкую женщину орава здоровенных бугаев навалилась, а вы еще говорите, что я сама виновата…

— Ребята к вам и не подходили, — уточнила Кира Лидина, — вас скрутила я, тоже не слишком крупная особа.

— Пушками махали, — хныкала женщина, собирая рассыпанные вещи, в основном это были игрушки и средства ухода за ребенком, — тоже, угрозу нашли, прямо смешно. Кремик Ясин чуть под автобус не зашвырнули, — она буквально легла на землю, отклячив «пятую точку» в попытке вытащить из-под калитки тюбик.

— А зачем вам этот крем? — изумилась Ника, рассмотрев отметку «0+" и изображение пухлого карапуза в памперсе на тубе.

— Мы им ручки мажем, — пояснила мамаша. — Каждый раз после мытья или антисептика, чтобы кожичка не пересыхала…

— Вообще-то этим кремом младенцам другое место смазывают, — прыснула Кира.

— Не твое дело, соплячка, — огрызнулась мамаша, злобно глядя на девушку-секьюрити. — Этот крем самый лучший! Не понимаешь, так молчи.

— Пацану руки кремом мажут, — пробурчал Гоша. — А потом что, пудру с помадой подарят? Не мужиков, а п… сов каких-то растят! Тьфу! — смачно подытожил парень и тут же сник, получив ледяной начальственный взор.

— Захочу, так и маникюр ему сделаю, тебя не спрошу, козлина, я — мать! — сварливо взвизгнула женщина. Гоша, побагровев, шагнул вперед…

— Отставить! — в голосе Морского звякнул металл. — А вы, уважаемая, чем фестивалить, лучше подумайте, чем вам нервы подлечить, чтобы лучше собой управлять. Если вы и дальше будете так бесноваться, то можете нажить себе крупные неприятности, — олигарх достал внушительную пачку денег. — Надеюсь, этого вам хватит за порванный пакет, физический и моральный ущерб?

Взглянув на пачку, женщина моментально захлопнула рот, схватила одной рукой уже успокоившегося сынишку, другой — деньги и, на ходу заталкивая их в сумку, унеслась почти со скоростью поезда «Сапсан». На бегу она не замечала, как из порванного пакета снова разлетаются собранные было детские вещи.

— Сама коза отбитая! — Гоша так поддал ногой многострадальный тюбик крема, что забросил его на противоположный конец автовокзала. И тут же опасливо покосился на шефа. Но Виктор уже смеялся, доставая сигареты.

— Да, перформанс был еще тот, — сказал он, — багаж-то весь на месте? А то половину могли растащить, пока мы с этой милой особой разбирались.

Из здания автовокзала уже выходили люди, прибывшие утренним автобусом из Севастополя. Среди них выделялась одна пара — худощавая молодая брюнетка с очень белой кожей, продолговатыми азиатскими глазами, длинными иссиня-черными волосами и грацией пантеры, одетая в длинный, до пят, приталенный черный плащ, и едва достающий макушкой ей до плеча субтильный молодой человек, японец, легко кативший два чемодана. Каждый из кофров был едва ли не больше него, но паренек без усилий поднял их и по ступенькам снес на весу.

Парень в морской форме, засмотревшийся на черноволосую красавицу, галантно придержал перед ними дверь автовокзала.

— Аригато, — улыбнулся азиат и слегка поклонился, а девушка благодарно улыбнулась.

Надевая темные очки, она задержала взгляд на Морском и Веронике. В чертах ее лица была заметна примесь восточной крови. Она немного напоминала Харуку Ямаути, новую пассию Наума, но острый наметанный женский взгляд Ники отметил, что лицо девушки несколько неестественно белое и малоподвижное — как после пластических операций. Как у Риммы Чибисовой, которая после многочисленных «перекраиваний» и ботоксных «замораживаний» лицевых мышц едва могла улыбаться…

И почему только Витя тоже так засмотрелся на эту «мадам Баттерфляй»?..

*

Она узнала его сразу, несмотря на все произошедшие перемены. Тогда никто и подумать не мог, каким станет этот тихий застенчивый парень. Сейчас он добился большой власти, и не только благодаря деньгам — одного его слова достаточно, чтобы у всех пропало желание перечить. Ледяной взгляд, металл в голосе — а раньше он таким не был. Она не знает, как он жил все эти годы и какие события так перепахали его.

В прошлом году она впервые приехала в свой родной город. Там ее никто не узнал. Зато она узнавала многое и многих. Выходя на сцену, через прорезь для глаз в черной маске она видела знакомые лица. А он так и не появился. Всю неделю губернаторская ложа оставалась пустой.

Зато сейчас она увидела его свадьбу и порадовалась. По части нинсо она значительно уступала Харуке и Акайо-дзенину, но видела, что петербургская журналистка выходит за него замуж не по расчету. Это брак по взаимной любви.

«Витька-Святоша, который четыре года назад сжег бордель на повороте к Новоминской и приплющил его хозяев… Господи, да он ли это?» — она вспомнила его, склонявшегося в пустом классе над учебником, пока остальные поднимали пыль столбом на большой перемене. Свитер, обтрепанные рукава которого давно стали коротки; поджатые пальцы в китайских кроссовках, красные, замерзшие уши… Никто даже предположить не мог, что этот, как его дразнили, «ботаник» станет грозным Святошей…

Даже в мелочах было видно, что он ОЧЕНЬ изменился: из окна автовокзала она наблюдала, как он несколькими короткими репликами угомонил разошедшуюся скандалистку-мамашу, живущую по принципу «я родила — мне все должны; молчать-бояться, я за своего ребенка всех порву, а разбираться буду потом», существо неуправляемое в принципе. С такими далеко не все решались связываться, чаще предпочитая тихонько отойти, оставив поле битвы за ней. Но под его суровым взглядом беснующаяся особа стушевалась и утратила весь свой кураж.

«Он мог бы стать хорошим синоби, — подумала она, — может даже дзенином. Мог бы. Но у него другой Путь, своя Колесница, которой он правит твердой рукой…»

Выходя из здания автовокзала, она покосилась на него и журналистку.

Он уже улыбался комичной ситуации, шутил с молодой женой, доставал сигареты. На нее покосился мимоходом. «Вот и он меня не узнал»…

На улице они взяли такси, хотя она и предлагала вызвать машину по телефону. Таксисты у автовокзала всегда завышали цену, тем более на курорте. Но это не укладывалось в голове Оямы, который привык к тому, что в его родном Токио таксисты ездят по единому тарифу и не накинут сверх ни одной иены независимо от места работы.

«Тут тебе не Токио, и этим все сказано», — произнесла она по-японски, пока шофер забрасывал их чемоданы в багажник. «Я это понял, — ответил напарник. — Просто хочется поскорее добраться до отеля. Надо отдохнуть после долгой дороги и приготовиться к гастролям».

Она уже была готова. Успешно выполненная работа в Петербурге придала ей сил и уверенности. Она настроилась на правильный лад и была уверена, что и тут они справятся так же хорошо. Никто в Петербурге даже не заподозрил, почему на самом деле коварный гайдзин вдруг свалился с площадки. В интернете до сих пор дискутируют, что это было — головокружение, самоубийство или простая неосторожность… И дзенин ее похвалил. Когда она накануне отъезда в Ялту отчитывалась перед Акайо-сан, он скуповато улыбнулся: «Я доволен тобой, Мияко. Те, кому ничего знать не нужно, ни о чем не догадаются. А те, кто знает, получат хороший урок: с нами нельзя вести грязную игру. В своей работе мы можем проявлять хитрость и коварство, чтобы успешно выполнить задание, но с заказчиком всегда честны. Верность Долгу и безупречное исполнение своей работы — без этого нам нельзя. Иначе мы ничем не отличались бы от простых головорезов. Но если заказчик пытается нас обмануть или предает, это не должно сойти ему с рук».

«Я назвала этого человека гайдзином, — думала она, глядя из окна машины на золотисто-багряную набережную реки, пронзающей Ялту от гор до моря. — Я уже начала мыслить, как урожденная японка. Но я согласна с Акайо-сан. Этот человек поступил с нами бесчестно, по его вине погиб Акихиро. И до этого он не предупредил, что в тот день в машине его жены окажется ребенок. И в ночь после их гибели он отправился ночевать к женщине на Васильевский остров… Тройное коварство и бесчестие. И хуже того, что здесь подобное „кидалово“ — не редкость. Ловким пройдохой еще и восхищаются, о симпатичных аферистах еще и романы пишут и зачитываются ими с восторгом, а над жертвами еще и смеются: так, мол, и надо дуракам, за уроки платить надо, а им будет урок… То, что у других считается позором, здесь — чуть ли не подвиг. Что-то неправильное происходит с этим обществом!»

Когда ее звали иначе, она была привычнее к подобным реалиям и не реагировала на них так остро. Это была повседневность, привычная, как тиканье часов или лягушачьи трели с болот. Она просто не знала такой жизни, где закон и порядок уважают, а не смеются над ними и не посылают по известному адресу; где хитрость и подлость не возводятся в ранг достоинств и где не потешаются над человеком, обманутым мошенниками: «Так тебе и надо, тупица!»…

Став Мияко и сменив в жизни все, она оказалась совсем в другом мире с другими устоями. Не сразу, но прижилась. И теперь думала, что на ее прежней родине, как в Датском королевстве, что-то неладно…

«Где хвалят вора

И смеются над жертвой —

Так не должно быть!» — подытожила она свои размышления хокку.

Машина подъехала к помпезным воротам гостиницы.

— А потему вирра надзивается «Ерена»? — спросил Ояма, доставая бумажник.

— А фиг его знает, — весело ответил смуглый курчавый таксист, отсчитывая сдачу. — Уууф, ну и баулы у вас! — он открыл багажник. — И как вы их до машины доперли? — он с завистью и удивлением посмотрел на невысокого и субтильного Ояму.

На вилле напарник сразу расстелил циновку и устроился у окна — созерцать пейзаж. Это помогало ему сконцентрироваться и направить свою энергию ки в нужное русло. А она занялась каллиграфией, выбрав иероглиф «Служение». Тренировку они проведут завтра. Все-таки после курса лечения ей нужно больше времени на восстановление сил. В дороге она очень устала. Вот и рука уже подрагивает, и иероглиф получается плохо.

Отложив восьмой лист и так и не добившись безупречного написания, она убрала принадлежности для каллиграфии и решила тоже заняться созерцанием.

Но сконцентрироваться на искристой синей воде бассейна ей мешали мысли о нем и его жене. Вилла переполнена. Значит, они, скорее всего, направятся в «Ореанду». Это к лучшему — нет риска столкнуться с ним на вилле… А вдруг он что-то заподозрит? Или, того хуже, она как-то себя выдаст?..

Во всех помещениях виллы висели таблички с перечеркнутой сигаретой, и она вышла из апартаментов, чтобы поискать место для курения. И, вслед за Харукой, подумала, как хорошо было бы, если бы здесь тоже поставили герметичные кабины и павильоны для курения. Тогда и воздух оставался бы чистым, и в общественных местах не курили бы, и значительная часть общества не чувствовала бы себя ущемленными в правах…

Откуда-то с Набережной донеслась усиленная колонками песня:

— Мы бродячие артисты,

Мы в дороге день за днем.

И фургончик в поле чистом,

Это наш привычный дом.

Мы великие таланты,

Но понятны и просты.

Мы певцы и музыканты,

Акробаты и шуты…

«Вот так совпадение, — улыбнулась она. — Почти про нас песня… И надо же, что ее слушают даже столько лет спустя!»

*

«Ореанда» на Набережной бросалась в глаза издалека. Бежево-золотистое здание, окруженное пальмами и розовыми кустами, со сверкающими золотом буквами на фасаде, оно блистало. Никогда еще Веронике не приходилось останавливаться в таком великолепии. Даже отель «Морской» в Алустосе уступал «Ореанде». Но Вероника не придавала этому значения. Ей нравилась маленькая комнатка в гостинице «Монрепо» в Краснопехотском, где номер стоил тысячу рублей за сутки. Там за потертым столиком она написала «Пешки в чужой игре» в их с Витей первый год…

— «Елену» всю забили, — Морской первым вышел из такси, — последний номер из-под носа увели, пока я смотрел сайт. Конкуренты несчастные! Перебегать дорогу мне, Святоше!.. Ладно, я добрый, помилую их ради своей свадьбы!

— Да и не надо сердиться, — Ника вышла следом, надевая солнечные очки, — знаешь поговорку: кто первый встал, того и тапки. Или: не ссорьтесь, девочки, помада у меня.

В номере она с интересом осмотрелась в полукруглой гостиной, смотрящей панорамным окном на Набережную, прошлась в ванную комнату с джакузи; заглянула в спальню, оценила тренажерный отсек. — Мне тут даже больше нравится. «Елена», судя по карте, от моря отдалена, а отсюда просто фантастический вид. Море мне нравится больше, чем самый распрекрасный бассейн. Ты посмотри, Витя, — она вышла на балкон, — вся Ялта, как на ладони!

Зрелище и вправду было эффектным. На севере, тем более осенью, уже не бывает такого лазурного моря. Среди яркой синевы белел изящный силуэт маяка. Где-то вдали скользил скоростной катер «Метеор». Город уютно расположился в чаше среди гор, склоны которых теперь из бело-голубых превратились в зеленые. Набережная тянулась вдаль насколько глаз хватает. Шелестели пальмы, возвышались гордые кипарисы. Прочие деревья щеголяли ярким осенним убором, который пока и не думали сбрасывать. Они были более приземистыми, в отличие от петербургских собратьев, но более пышными. Это в бывшей Ингерманландии деревья все силы тратят на то, чтобы дотянуться до солнца, поймать хотя бы немного его света и тепла, вот и вырастают до шестого этажа, оставаясь при этом тоненькими, как измученные диетой юные манекенщицы. Здесь же солнце греет даже осенью, и деревья радостно раскидывают во всю ширь роскошные ветви. По Набережной гуляли ярко и легко одетые люди; доносились музыка и смех. На причале зазывалы с микрофонами расхваливали морские прогулки. Их перекрывал колокольный перезвон.

— Витя, — Ника села на плетеный стул, — не нужна мне никакая вилла. Тут лучше всего!

— Этими словами ты спасла тех, кто ухватил из-под моего носа последний номер в «Елене»! — Морской сел напротив. — Даже если они неверующие, — рыкнул он, подражая гангстеру из фильма 60-х годов, — пусть закажут молебен за твое здравие! А то я бы надавал им хороших пИнальти… Но раз тебе тут нравится, — он тоже окинул взглядом пейзаж, открывающийся с балкона, — твое слово — закон! И мне тоже здесь нравится… Ты помнишь, Ника: в Питере, когда мы уезжали, утром крыши уже были в инее и под ногами похрустывало, а здесь загорать можно. Кстати, какие у тебя планы? Я еще в Севастополе хотел позавтракать. Как ты на это смотришь?

— В поезде я выпила только кофе с круассаном, и сейчас, — Ника посмотрела на часы, — тоже голодна. И, если ты не возражаешь, не будем спускаться в гостиничный ресторан, а поищем симпатичное местечко на Набережной… Ты так красочно живописал мне местный шашлык-машлык, что я сама разохотилась, а в ресторане, наверное, этнической кухни нет… Хотя, если ты устал и не в силах ходить по Набережной…

— Я? Устал?! Ника, возьми свои слова обратно, а то вместо завтрака мы отправимся в спальню, и там я тебе наглядно докажу, что я полон сил!

— Котяра ты. Одно на уме.

— Как и у всякого нормального новобрачного.

*

Ника и Морской неспешно шли по Набережной — именно так, с заглавной буквы, ее здесь и именуют. Полное название — «Набережная им. В. И. Ленина» — практически не использовалось; разве что на картах и в адресных книгах. Да и как было озаглавить со строчной буквы такую красоту?

Солнце пригревало совсем не по-ноябрьски, и Ника сбросила ветровку, оставшись в джинсах и рубашке «поло».

— Посмотри, — Морской указал на бронзовую скульптурную группу, — герои «Дамы с собачкой»… А вот, кстати, и собачка! Сфоткаемся?

— Чур, я обниму Гурова!

— Не успела выйти замуж, а уже обнимаешься с другим мужчиной! Вероломная! — покачал головой Морской. — Ладно, тогда я обниму Анну Сергеевну. Это будет тебе моя мстя страшная! — Виктор нежно обвил рукой плечи бронзовой дамы и сделал томное лицо.