Бесплатный фрагмент - История великой американской демократии

I. Взгляд на значение Северо-Американских Соединенных Штатов среда культурных стран современного мира

C.-Американские Соед. Штаты представляют собой одно из самых замечательных государств современного культурного мира, занимая выдающееся положение во многих и весьма важных отношениях. Наиболее очевиден и наиболее охотно признается всеми необыкновенный экономический прогресс С. Штатов, занявших в настоящее время первое место среди всех стран мира в отношении развития разных отраслей промышленности (железоделательная и сталелитейная промышленности, машиностроение, добывание каменного угля), равно как и в области сельского хозяйства. Не можем не напомнить также нашим читателям, что по заслуживающим полного доверия новейшим статистическим данным значительно более трети механических двигателей всего мира приходится на долю С. Штатов и что там же находится более двух пятых всех существующих на земном шаре железных дорог.

Промышленный прогресс великой американской демократии представляет собой действительно явление настолько замечательное и бросающееся всем в глаза, что в последние годы некоторые пугливые европейские публицисты заговорили даже о грядущем неотвратимом промышленном порабощении Европы Америкой (Соед. Штатами). Нашлись даже люди, которые доказывают необходимость организации союза стран центральной Европы для борьбы с американской конкуренцией!1

Не разделяя вовсе этих алармистских взглядов, мы указываем на них лишь для того, чтобы характеризовать то общее впечатление, которое производить молодая американская демократия на страны старой Европы.

Менее известны и менее охотно признаются факты, характеризующие культурный прогресс С. Штатов, напр., те усилия, которые делает великая республика для распространения образования среди всей массы населения, не исключая и той его части, которая перешла уже школьный возраст (система даровых библиотек, популярных вечерних курсов и т. п.). Полная успешность этих усилий значительно затрудняется, как известно, ежегодным притоком сотен тысяч иммигрантов, приезжающих к тому же в последнее время по преимуществу2 из наименее культурных частей Европы (из славянских земель Австрии, из южной Италии, из западной окраины России). Для того, чтобы характеризовать те усилия, которые делает великая заатлантическая республика в борьбе с народным невежеством, достаточно сказать, что, имея население, не доходящее до 80 мил. душ, С. Штаты тратят на дело народного образования во всех его видах до полумиллиарда рублей и что во всякого рода учебных заведениях Америки насчитывается до 20 млн. учащихся, т. е. около четвертой части всего населения страны. Для того, чтобы выяснить, в какой мере в Америке уже достигнуто распространение образования среди народных масс и — как результат этого — возможность живого интереса этих масс к общественным делам, достаточно, может быть, указать на тот любопытный и мало известный факт, что в С. Штатах выходит более 18,000 периодических изданий, т. е. более трети всех этого рода изданий, выходящих в настоящее время на земном шаре. Это действительно страна всевидящей, всезнающей, всемогущей и — скажем кстати — всенедовольной прессы!

Соед. Штаты представляют собой одну из самых замечательных и наиболее интересных стран и в политическом отношении: в самом деле, в этой великой республике происходит в самых широких размерах опыт народовластия, т. е. такой организации общественных учреждений, при которой, выражаясь историческими словами Авраама Линкольна, «правительственная власть исходит от народа, существует для блага народа и приводится в действие народом» (government of the people, for the people and by the people).

Опыт народовластия, производимый С.-Американ. Соед. Штатами, не только наиболее грандиозен, распространяясь на территорию, почти не уступающую площади всей Европы, и на население, превосходящее вдвое население Англии или Франции, — этот опыт вместе с тем и наиболее продолжителен, по крайней мере, если иметь в виду новейшие времена. Вот почему уже со времен знаменитого Токвиля3, т. е. в течение почти трех четвертей века, европейские публицисты, которые интересуются делом народной свободы, с напряженным вниманием следят за перипетиями политической жизни этой замечательнейшей демократии новейших времен.

Мы надеемся, что этих беглых и по необходимости кратких предварительных замечаний совершенно достаточно, чтобы видеть, насколько велико принципиальное и практическое значение внимательного изучения истории и современного состояния республики, основанной англичанами в Новом Свете. Между тем до сих пор никто из русских людей не пытался изложить сравнительно кратковременную, но богатую внутренним содержанием историю американского народа…

Мы надеемся, что это обстоятельство побудить наших читателей отнестись снисходительно к неизбежным недочетам нашего скромного труда, в котором мы, не претендуя на какую-либо оригинальность, стараемся познакомить русскую публику с той перспективой событий американской истории, которую мы находим у наиболее авторитетных представителей исторической науки в Америке4.

II. Первое знакомство англичан с Америкой

Завоевание Константинополя турками (1453) поставило непреодолимые преграды для торговли Европы с Востоком по обычным путям, проложенным гражданами Венецианской и Генуэзской республик, равно как и жителями других стран, прилегающих к Средиземному морю. Вместе с этим самое Средиземное море утратило свое прежнее значение в качестве главного водного пути для сношений культурных стран Западной Европы с далекой и богатой Индией.

Между тем европейцы успели уже привыкнуть ко многим экзотическим товарам, которые были привозимы из далекой и таинственной Индии. Мы говорим «таинственной», так как в самом деле представления европейцев об Индии были очень смутны. Это обстоятельство в свою очередь объясняется тем, что торговля Европы с Индией велась через посредство арабов, превосходивших, как известно, в средние века европейцев в мореплавании и других искусствах, для которых необходимо знакомство с астрономией и другими математическими и вообще точными науками.

При таких обстоятельствах открытие какого-нибудь нового пути в Индию становилось не только очень желательным, но и прямо-таки безусловно необходимым, так как иначе в установившемся веками товарообмене Европы с Востоком должна была произойти полная пертурбация. К тому же некоторые товары, привозимые с Востока, были очень нужны для разных производств или для домашнего обихода более обеспеченных классов общества.

Сознание такой необходимости открыть новый путь в Индию и уже довольно распространенное в то время убеждение в шаровидности земли привело, как известно, Колумба к попытке достичь Востока, то есть Индии и Китая, идя все время к западу от берегов Европы (1492).

Можно себе представить, какое громадное впечатление на весь тогдашний цивилизованный мир произвела весть об удаче

Колумба5, а равно и баснословные, сильно преувеличенные рассказы о богатстве индийских «островов», открытых Колумбом. Известно, что Колумб, совершивший в общем четыре экспедиции к берегам Америки, умер (1506) с той мыслью, что он открыл не новую часть света, отстоящую от привлекавшей всех Индии на десятки тысяч верст, а «острова», находящиеся на близком расстоянии от стран, о которых рассказывал так много чудесного Марко Поло.

Эта ошибка Колумба, увековеченная в географическом термине «Вест-Индия» (архипелаг Багамских, Антильских и других островов, находящихся между Флоридой и Южной Америкой), объясняется в свою очередь неверным представлением образованных людей того времени о действительных размерах земли (как известно, эти размеры были выяснены через много лет после смерти великого генуэзского мореплавателя).

Заблуждение Колумба продолжало жить в течение долгого времени и после его смерти; им в значительной мере определилось даже самое отношение европейских народов вообще и англичан в частности к вести об открытии «островов» к западу от берегов Европы. В самом деле в течение всего XVI века земли, открытые Колумбом, продолжали считаться необыкновенно богатыми драгоценными металлами и составляющими некоторым образом преддверие к еще более богатой Индии.

Через пять лет после открытия Колумбом Америки (в 1497) английский король Генрих VII отправил экспедицию под начальством итальянца Джона Кабота6 «во все страны востока, запада и севера открывать острова и страны, заселенные язычниками и до сего времени неведомые христианам». Экспедиция Кабота привела к открытию Ньюфаундленда и Лабрадора, но не доставила никаких богатств ни адмиралу (Каботу), ни английскому королю. Впрочем, Кабот получил из личных средств короля десять фунтов стерлингов за то, что «открыл новый остров»; король же Генрих VII объявил всем своим верным подданным, что он «приобрел часть Азии, не обнажив даже оружия».

Возвратившись в Англию (в 1498), Кабот оставался там не долго и отправился во второй раз к берегам Америки, причем в снаряжении этой второй экспедиции приняли деятельное участие коммерсанты Бристоля — в то время одного из важнейших портовых городов Англии. К сожалению, не сохранилось никаких точных сведений о результатах этой второй экспедиции Кабота, хотя есть основание думать, что он погиб со всеми своими пятью судами. Как бы то ни было, никаких ближайших практических последствий экспедиции Кабота не имели, но за то впоследствии они послужили для англичан основанием для притязаний на весь материк Сев. Америки по праву открытия этого материка.

Неудача экспедиций Кабота надолго охладила пыл англичан к отысканию пути в Индию, идущего около открытых ими «островов». Однако, богатства Индии представлялись все-таки настолько заманчивыми, что в половине XVI века (1558) англичане сделали новую попытку достичь той же Индии, но уже другим путем — плаванием вокруг северных берегов Европы и Азии. Вместо Индии англичане, как известно, попали в Белое море, а оттуда сухим путем в Москву к царю Ивану Васильевичу Грозному, что послужило началом прямых сношений Англии с Московским!, государством.

Прошло еще почти 25 лет (1576), неудачи экспедиций Кабота были забыты, и опять возобновились попытки найти так называемый северо-западный путь в Индию, т. е. путь вдоль северных берегов С. Америки, которую все еще продолжали представлять себе в виде ряда островов, лежащих недалеко от азиатского материка. По выражению одного писателя времен королевы Елизаветы, открытие северо-западного пути в Индию «было единственной вещью в мире, которая оставалась еще не сделанной (left undone) и которой выдающийся человек мог бы обеспечить себе славу и богатств». Да и сама Елизавета была, невидимому, так уверена в существовании этого пути и в богатстве стран, находящихся недалеко от него, что убедила даже «Московскую Компанию» (эта так наз. «Muscovy Company» была организована для торговли с Россией через Белое море) снарядить экспедицию под начальством известного в то время мореплавателя сэра Мартина Фробишера и отправить ее для разыскания северо-западного пути. Между 1575 и 1578 годами Фробишер совершил три плавания к негостеприимным берегам Лабрадора, но, разумеется, не нашел там никаких богатств и никакого прохода в Индию. Впрочем, из одной такой экспедиции Фробишер вывез якобы золотоносную руду, в которой, однако, при тщательном её исследовании в Англии не оказалось ничего сколько-нибудь ценного.

Непривлекательность берегов Лабрадора и Ньюфаундленда, в которым совершал свои плавания Фробишер, побудили следующие экспедиции спуститься южнее. Эти экспедиции были организованы в 80-х годах XVI века (1584 — 1587) знаменитым английским деятелем времен Елизаветы, сэром Уолтером Рэли. Сам он не был в Америке, но на экспедиции, которые им были туда снаряжены, он затратил огромную для того времени сумму около 40,000 фунт, стерлинг., но не достиг все-таки никаких результатов. Дело в том, что мечты о золоте и близости Индии отвлекали колонистов, отправленных в Америку Рэли, от серьезного земледельческого труда, и подталкивали их вместо этого на рискованные экскурсии внутрь страны. Во время таких экскурсий колонисты легко делались жертвами индейцев, скоро заметивших безрассудную доверчивость европейских пришельцев ко всяким россказням о близости стран, изобилующих желтым металлом.

Местом последних бесплодных попыток англичан основать поселение в Америке было устье реки Ронок, находящейся в теперешнем штате Сев. Каролине. Скажем кстати, что в то время англичане называли все знакомое им побережье Северной Америки Виргинией в честь королевы-девственницы (латинское слово virgo), занимавшей английский престол.

Итак, описанные нами плавания англичан в XVI веке и все их попытки колонизации новых земель не привели ни к каким положительным результатам. Эти неудачи, как мы видели, объясняются ложными представлениями эмигрантов о близости сказочно-богатой Индии и проистекавшим отсюда безрассудным стремлением найти во что бы то ни стало и притом возможно скорее путь в Индию. Само собой разумеется, указываемое нами обстоятельство отразилось существенным образом и на самом составе лиц, принимавших участие в первых экспедициях: это были по большей части люди, мечтавшие о быстрой наживе и вовсе нерасположенные к тяжелому труду пионеров диких невозделанных стран. Впрочем, указываемые нами заблуждения англичан принесли и свою долю пользы, как в свое время оказалось полезным ложное представление Колумба о близости берегов Азии. В самом деле, только благодаря все еще господствовавшей уверенности в близости открытых Каботом «островов» к изобилующей богатствами Индии, не прекращались повторявшиеся от времени до времени попытки подробного исследования этих «островов» и отыскания пути в Индию, причем этих попыток не могли совершенно остановить — ни суровый климат Лабрадора и близ лежащих областей, ни отсутствие каких-либо признаков золота на северо-восточных берегах С. Америки, ни столкновения с воинственными туземцами, ни даже частые случаи болезни, голода и смерти колонистов, пренебрегавших, как мы говорили, земледельческим трудом и поглощенных одной мыслью — отыскать поскорее месторождения золота и ближайший путь в Индию. Один писатель того времени доказывал даже, что Бог нарочно скрыл разные сокровища во вновь открытых землях, чтобы побудить таким образом европейцев усердно исследовать эти земли и вместе с этим распространить христианство среди коснеющего в язычестве туземного населения.

Однако, к концу XVI века англичане начали излечиваться от указываемых нами заблуждений, которые они до того времени разделяли с испанцами и французами. В этом отношении весьма характерны взгляды, которые были высказаны Бэконом в его знаменитых «Опытах» (Essays), вышедших в конце ХVI века (1597 г.). «Колонизацию можно сравнить с разведением лесов», — писал Бэкон, — так как в том и другом случае вы должны рассчитывать на то, что лет двадцать будете нести лишь одни расходы. Главной причиной неудачи большинства колоний является обыкновенно близорукое и низкое стремление к быстрой наживе с первых же лет колонизации… Наилучшие результаты получаются тогда, когда, колонизуя страну, находят там девственную почву. Золотые и серебряные рудники портят характер людей, извлекаемое из них богатство, как бы велико оно ни было, не может считаться надежным ручательством будущего благополучия колонии. Добросовестный и неустанный труд — вот в сущности величайший источник богатств».

Вся история европейских колоний в Америке представляет убедительное доказательство справедливости только что приведенных слов Бэкона, особенно если иметь при этом в виду конечные результаты английской и испанской колонизации Нового Света.

III. Первые английские поселения в Америке (основание колонии Виргинии)

Как читатель видел из содержания предшествующей главы, все колонизационные попытки англичан (в Америке) в XVI веке были неудачны. Надо думать, однако, что и в описываемое нами время англичане отличались уже той настойчивостью и энергией, которые характеризуют их теперь, так как, несмотря на все свои неудачи, они не прекращали попыток основать прочные поселения на открытых ими берегах Сев. Америки.

В самом деле уже в 1606 г. английский король Яков (James) I утвердил хартию т. н. Лондонской или Виргинской компании, предоставив ей исключительное право основывать поселения между 34° и 38° сев. широты, т. е. приблизительно между южной границей нынешнего штата Сев.. Каролины и устьем реки Потомак7.

Одновременно была утверждена хартия т. н. Плимутской компании8, которой было предоставлено право колонизовать более северные области, находящиеся между 41° и 45°, т. е. между устьем Гудзоновой реки (которая, впрочем, называлась в то время Северной рекой) и заливом Св. Лаврентия9. В 1607 г. Плимутская компания уже отправила экспедицию для колонизации предоставленных ей земель; эмигранты высадились на берегах нынешнего штата Мэна (находится на границе с Канадой), скоро имели столкновение с индейцами, а затем стали терпеть жестокие лишения, пережив такую лютую зиму, какой никому из колонистов никогда не приходилось раньше испытывать у себя на родине. На следующую же весну несчастные колонисты поспешили вернуться в Европу. Так кончилась первая и единственная попытка Плимутской компании колонизовать северное побережье Америки, за которым затем надолго установилась репутация необитаемости вследствие крайнего холода и враждебного отношения туземных племен ко всякого рода пришельцам.

Деятельность Лондонской компании была более удачна. В декабре месяце того самого 1606 г., когда компания получила хартию короля, она уже отправила на трех небольших судах первую партию колонистов. Экспедиция поплыла в Америку обычным в то время путем, т. е. через Канарские острова и Вест-Индию, и только в мае следующего года подошла к устью одной реки, находящейся в пределах земель, назначенных для колонизации Лондонской компании. Берега реки очаровали колонистов, истомленных продолжительным плаванием: по выражению одного из них, «небо и земля никогда еще не действовали так согласно, чтобы подготовить место для человеческого жилья».

Как это водилось в то время, вновь открытую реку колонисты назвали в честь короля James river, т. е. рекой Джемса (Якова), а свое поселение Джеймстауном, т. е. городом (town) Джемса. Основанием Джеймстауна (1607) начинается, можно сказать, история Соед. Штатов, так как этот город оказался первым, постоянным поселением англичан в Америке. Впоследствии из этого основного ядра образовалась колония (а затем штат) Виргиния, давшая американцам множество знаменитых общественных деятелей и патриотов — Вашингтона, Джефферсона, Мэдисона и других.

Несмотря на упоение колонистов климатом и характером местности, по которой протекает река Джемс, им в первую же зиму пришлось пережить чрезвычайные бедствия и лишения. Дело в том, что они запоздали обсеменением полей частью вследствие упадка сил, весьма естественного после тяжелого пятимесячного морского плавания, частью вследствие отсутствия какого либо плана или единства действий. Надо сказать также, что первая партия колонистов была мало пригодна для тяжелой работы пионеров девственных земель: около половины переселенцев были «gentlemen’ы», т. е. люди, не только не привыкшие к физическому труду, но и не желавшие им заниматься. Отправившись в Новый Свет в надежде на быстрое обогащение, они пренебрегали земледельческими работами, усиленно занимаясь в то же время исследованием окрестных меси в тщетных попытках найти золото.

Как бы то ни было, зима застала колонистов живущими в землянках или сараях без достаточного количества съестных припасов; самое поселение, как оказалось впоследствии, было выбрано неудачно, так как в этом месте берега реки были болотисты, вследствие чего поселенцы скоро стали страдать лихорадками. Истощенные организмы колонистов не могли перенести лихорадок и других болезней, почему большинство заболеваний оканчивалось смертью. К концу первой зимы умерло более половины колонистов; та же участь наверное постигла бы вскоре и остальных, если бы не помогла немного делу меновая торговля с индейцами. Эти последние, зная по опыту преимущества огнестрельного оружия, приносили охотно колонистам дичь и другие съестные припасы в обмен на мушкеты европейцев.

Те из колонистов, которые остались в живых, еле-еле дотянули до весны 1609 г., когда на нескольких судах прибыли из Англии почти 500 новых эмигрантов. К сожалению, они привезли с собой мало съестных припасов, да и самый подбор новых колонистов был также довольно неудачен, так как и среди них было слишком много «джентльменов» и слишком мало людей, способных к тяжелому физическому труду. Вот почему в следующую зиму голод повторился снова и притом в еще более жестокой форме. Колонисты съели всех своих домашних животных, не исключая собак и кошек; затем они стали есть мышей, крыс, — одним словом все, чем, по выражению одного из них, «можно было наполнить рот или утробу («mouth or belly»). Был даже случай, когда несколько более бедных колонистов выкрыли из могилы индейца, убитого за три дня перед тем, и съели его. Дело, наконец, чуть не дошло до того, что колонисты стали убивать и пожирать друг друга. Впрочем, один колонист, доведенный голодом до исступления, убил свою жену, съел часть её, а остальную часть посолил про запас. Однако, другие колонисты, возмущенные таким ужасным делом, сожгли преступника на костре и только таким образом, может быт, удержали других от подобных крайностей. Многие в отчаянии уходили в лес, пробовали питаться там разными кореньями, умирали от истощения и были нередко затем съедаемы теми, кто находил их тела10. К весне 1610 г. из 500 с лишним колонистов в живых оставалось только около 60, но они скоро погибли бы голодной смертью, если бы не подоспела вовремя новая партия переселенцев с грузом съестных припасов.

Вместе с этой партией прибыл губернатор новой колонии Делавэр (Delaware), которому были даны Лондонской компанией самые широкие полномочия. Мечты о золоте все еще не оставляли, однако, компании, как и других англичан того времени; вследствие этого с новой партией переселенцев было отправлено несколько человек «опытных в нахождении драгоценных рудников». Вскоре после прибытия в Джеймстаун эти специалисты-золотоискатели в сопровождении большой партии колонистов отправились во внутрь страны, были заведены в западню индейцами и поплатились за свое безрассудство жизнью.

Видя, что колония не может дать никаких скорых барышей для него самого и для Лондонской компании, Делавэр в следующую же весну уехал в Англию, оставив на произвол судьбы колонистов, страдавших столько же от взаимных несогласий, сколько от дурной организации переселенческого дела компанией. Впрочем, английский офицер Томас Дейл (Dale), временно заменявший губернатора, оказался очень энергичным человеком. Он ввел крайне суровые порядки и почти силой заставлял колонистов работать, чем содействовал спасению зарождающейся колонии от окончательной гибели.

Разочаровавшись в своей надежде найти в Виргинии золото и серебро, Лондонская компания, не перестававшая мечтать о больших барышах, пыталась развить в молодой колонии сначала шелководство, а затем культуру винограда, посылая для этого в Америку специалистов по тому и другому делу. Все эти затеи не привели ни к чему; гораздо выгоднее и удобнее оказалось разведение табаку, за что колонисты принялись в 1612 г. несмотря на то, что король Яков I написал целую книгу, доказывавшую «омерзительность» курения. Хотя этому взгляду короля сочувствовал парламент и некоторые влиятельные политические и общественные деятели Англии, курение все более и более распространялось, а вместе с тем увеличивалась и выгодность культуры табака, на который был всегда в Англии хороший спрос.

Это обстоятельство, можно сказать, спасло Виргинию, которая после всех ужасов, перенесенных первыми колонистами, пользовалась такой дурной славой, что в 1618 г. один каторжник, которому предложили на выбор ссылку в Виргинию или смерть на виселице, предпочел последнее.

Другим обстоятельством, имевшим огромное влияние на последующую судьбу Виргинии и английской колонизации (в Америке) вообще, было решение Лондонской компании предоставить колонистам, поселившимся в Виргинии, самое широкое самоуправление. Это решение компании, последовавшее в 1618 г., т. е. всего через 12 лет после отправления первой партии переселенцев в Америку, выразилось в даровании колонии т. н. «Великой хартии привилегий и законов» (Great Charter of Privileges, Orders and Laws). Хотя текст этой «хартии» не сохранился, однако, главные основы управления, введенного в Виргинии в силу этой хартии, нам более или менее известны. По выражению одного авторитетного американского историка (Eggleston), «эта хартия составляет отправной пункт (the starting point) конституционного правительства в Новом Свете. В ней, как в зародыше, заключалась американская система организации правительства, в которой исполнительная власть принадлежит главным образом одному лицу, а законодательная власть разделена между двумя собраниями. Можно сказать без преувеличения, что это была своего рода Magna Charta Америки… Если иметь в виду результаты, то едва ли указываемый нами акт Лондонской компании уступает по важности какому-либо государственному документу (state paper) XVII столетия»11.

Весной 1619 г. в Джеймстаун приехал новый губернатор (Yeardley) и привез колонистам известие о дарованных им правах и привилегиях. По выражению одного из современников описываемых нами событий, колонисты после этого почувствовали себя «счастливейшими людьми на свете, так как получили уверенность, что не напрасно были их долгие лишения и труды». В самом деле уже выяснившаяся необыкновенная прибыльность культуры табака сулила колонистам материальное богатство, получение же хартии вольностей ставило их в положение свободных полноправных граждан нарождающегося политического общества.

Вскоре по прибытии нового губернатора в Виргинию в церкви города Джеймстауна состоялось первое собрание представителей (General Assembly) отдельных поселений (plantations) Виргинии — по два от каждого поселка — для обсуждения разных нужд колонии и для составления необходимых «законов и распоряжений». Иначе сказать, всего через каких-нибудь 12 лет после основания англичанами в Америке первого постоянного поселения состоялось уже созвание представительного собрания, которое с этих пор, вообще говоря, собиралось в колонии аккуратно каждый год. Таким образом Соед. Штаты скоро в состоянии будут праздновать трехсотлетие существования свободных учреждений в Новом Свете…

Впрочем, с того же 1619 г., когда занялась заря свободных учреждений в Америке, начинается и имевший роковые последствия для колонистов ввоз негров-рабов. Первая партия негров состояла всего из 20 человек и была привезена в Виргинию голландцами. Впрочем, до средины XYH века число рабов в Виргинии было незначительно и никогда не достигало даже полуторы тысячи человек. Однако, с распространением колонизации на более южные области, где физический труд особенно тяжел для представителей белой расы, число негров-рабов стало быстро увеличиваться, а это наложило особый отпечаток на весь склад общественной и частной жизни более южных из американских колоний Англии…

В 1622 г. индейцы, недовольные дурным обращением белых, напали на их еще не окрепшие поселения и убили до 300 колонистов. Это обстоятельство послужило для английского короля предлогом для уничтожения хартии Лондонской компании (1624); вследствие этого губернаторы Виргинии стали в непосредственное подчинение к правительству метрополии, тогда как раньше они были подчинены компании. Так как, однако, вскоре (с 1629 г.) возобновились ежегодные собрания народных представителей (General Assembly), то указанное нами обстоятельство послужило даже к пользе колонии, освободившейся таким образом от опеки компании, которая при всем либерализме учреждений, предоставленных ею колонистам, все-таки смотрела на дело колонизации главным образом с точки зрения доставляемых ею коммерческих выгод.

IV. Реформация и пуританизм в Англии

В предшествующей главе мы ознакомились с историей возникновения Виргинии — первой английской колонии в Америке. Мы видели, что главным стимулом, побудившим колонистов к переселению, и причиной самого основания Лондонской или Виргинской компании, взявшей на себя организацию переселения первых эмигрантов в Америку, была надежда на быстрое обогащение, объясняемая в свою очередь все еще распространенной в то время уверенностью в соседстве Виргинии с Индией и в богатстве новооткрытых земель драгоценными металлами.

Не таково происхождение более северных поселений англичан в Америке, тех поселений, из которых образовались впоследствии колонии Массачусетс, Род-Айленд, Мэн и другие колонии, составляющие вместе т. н. Новую Англию. Здесь мотивы к переселениям из Европы в Америку были иного рода, мотивы, гораздо более захватывающие душу человека, чем сравнительно легко удовлетворяемое стремление к наживе и обогащению. Двигателем, побудившим англичан к колонизации более северных областей Америки, были причины религиозные, вследствие чего нам придется сказать несколько слов об обстоятельствах, сопровождавших реформационное движение в Англии в XVI и XVII веках.

Известно, что реформация в Англии, первым внешним выражением которой было объявление английской церкви независимой от папской власти (1534), на этом не остановилась, как того Желал король Генрих VIII, а продолжала развиваться далее, дойдя впоследствии у крайних представителей реформы, т. н. пуритан и сепаратистов, до отрицания всей обрядовой стороны богослужения, которое они желали свести к одной проповеди и пению псалмов. Между тем король Генрих VIII примкнул к начавшемуся в континентальной Европе (1517) реформационному движению лишь тогда, когда отделение английской церкви от Рима и последовавшее вскоре за этим уничтожение монастырей и секуляризация их собственности стали для него желательными — первое для того, чтобы устроить развод со своей женой Екатериной Арагонской, второе — для личного обогащения, так как в самом деле значительная часть бывшей монастырской собственности перешла во владение короля. Корыстные побуждения играли большую роль и в походе (1538) Генриха VIII и его фаворитов против святых икон, мощей и т. п., так как золото и бриллианты, которыми были украшены чудотворные и иные иконы, попали также по преимуществу в руки короля и его любимцев.

Однако, всем таким своим поступкам король в глазах своих подданных старался придать принципиальный характер, оправдывая закрытие монастырей распутной жизнью монахов, уничтожение чудотворных икон и мощей указанием на наглые обманы духовных лиц, которым доставались главные выгоды от обильных приношений наивных людей, стекавшихся на поклонение мощам и чудотворным иконам.

Одним словом, порвав связь английской церкви с Римом и осуществив некоторые другие весьма важные пункты программы лютеранства, — все это в значительной мере в виду своих личных, частью очень недостойных целей, — король Генрих VIII но необходимости должен был Искать опоры в той части своих подданных, которых коснулся реформационный дух, охвативший в то время континентальную Европу. Однако, Генрих VIII вовсе не имел желания следовать до конца за немецкими церковными реформаторами и пытался остановить у себя в Англии реформационное движение на полдороге, если не ранее…

Здесь не место излагать дальнейшую историю протестантизма в Англии. Для нас достаточно сказать, что в половине XVI века уже вполне определился тот предел, которым de facto ограничилось усвоение реформационных учений английской епископальной церковью. По справедливому выражению одного американского историка, «реформация в Англии была консервативна, как и все другие английские революции». В самом деле, английская церковь удержала епископский сан, все семь таинств, сохранила многие обряды и внешние формы прежнего католического богослужения, сохранила облачения церковнослужителей в храме и т. д. Наиболее существенным и важным результатом реформационного движения в Англии следует считать прекращение связи с Римом, т. е. отсутствие всякого подчинения папе, совершение богослужения на английском языке, возможность брака для духовенства и запрещение обетов монашества.

Само собой разумеется, такое ограничение дела церковной реформы не могло удовлетворить людей, искренно проникнутых идеями реформации. Людей, желавших очистить английскую епископальную церковь от все еще сохранявшихся в ней обрядов и догматов католицизма в Англии XVI века стали называть пуританами (лат. слово puris чистый). Как всегда бывает в период зарождения новых учений и сект, сначала не было никаких определенных и твердых признаков, отделявших пуритан от лиц, принимавших учение и обрядовую сторону англиканской епископальной церкви в том виде, в каком то и другое было установлено властями. Многие из пуритан занимали более или менее видное положение в той церкви, которую они желали реформировать, частию потому, что по выражению одного из них, епископа Холла (Hall), «лучше проглотить лишний обряд (to swallow а ceremony), чем производить раскол в церкви», частью потому, что, оставаясь в лоне епископальной церкви, они рассчитывали скорее добиться её исправления в желаемом ими смысле. В самом деле, некоторые пуритане, занимая места пасторов и епископов, совершали богослужение с некоторыми изменениями в обрядах, — изменениями, которые нам, людям XX века, кажутся пустячными, но которым сами пуритане придавали большое принципиальное значение.

Светские власти в первую половину царствования королевы Елизаветы (1558 — 1603), пока приходилось заботиться о восстановлении английского протестантизма вообще, уничтожить который пыталась не без успеха предшественница Елизаветы на английском престоле (Мария), — смотрели сквозь пальцы на те вольности, которые позволяли себе сторонники сравнительно крайних форм протестантизма. О другой стороны, борьба с общим врагом — католической реакцией — заставляла пуритан умалять значение различия между их взглядами на религиозные вопросы и теми, которые с воцарением Елизаветы получили вновь официальную санкцию парламента.

Однако, религиозные вопросы слишком сильно занимали людей XVI века, чтобы могли долго уживаться в мире представители умеренных и крайних взглядов на церковную реформу. Между теми и другими возник в конце концов острый конфликт, одним из отдаленных результатов которого оказалось основание нескольких колоний в Америке, получивших вскоре название Новой Англии и придавших особый, неизгладимый отпечаток англосаксонской культуре, перенесенной в XVII веке из Англии в Америку. В следующей главе мы ознакомимся с этим великим моментом мировой истории.

V. Переселение так называемых сепаратистов в Голландию и оттуда в Америку (1608 — 1620).

Итак, во второй половине царствования королевы Елизаветы начались в Англии преследования пуритан. Более слабых людей эти преследования заставили покориться, по крайней мере, наружно; у людей более энергичных те же преследования вызвали решительное отчуждение от господствующей, т. е. епископальной церкви, и даже стремление выделиться в особое религиозное общество, почему таких лиц стали называть «сепаратистами» (латин. глагол separare отделять). Основание отдельных религиозных обществ повело за собой усиление замечавшейся у всех пуритан тенденции в упрощению богослужения в целях приближения его в формам, господствующим, по их представлениям, в апостольские времена. Вследствие этого сепаратисты с течением времени свели все свое богослужение к проповеди и пению псалмов собранием верующих.

Преследования, которые обрушились вскоре на сепаратистов, были очень жестоки. Многих из них подвергли тяжелому тюремному заключению, где большинство нашло себе преждевременную могилу; часть лондонских сепаратистов (Лондон был центром этого движения) избавилась от такой же участи только бегством в Голландию.

В конце царствования Елизаветы (1603) в Англии осталось очень мало открытых пуритан и еще менее сепаратистов. От этих преследований уцелела каким то чудом глухая деревня Скруби (Scrooby), находящаяся (эта деревня сохранилась до сих пор) в Йоркширском графстве (пограничном с Шотландией), где образовалась «группа ревностных сепаратистов, желавших воссоздать первоначальную христианскую церковь во всей предполагаемой её простоте и чистоте.

Вступление на английский престол короля Якова I (бывшего ранее королем Шотландии под именем Якова VI) положило конец мечтаниям тех, кто еще надеялся на возможность дальнейших изменений догматов и обрядов англиканской церкви в духе реформации. С первых же лет своего царствования Яков I усилил преследования пуритан, проявив особую беспощадность в отношении в сепаратистам, так как они, с точки зрения епископальной церкви, являлись наиболее опасными представителями ереси.

При таких обстоятельствах сепаратистам Скруби оставался только один путь в спасению — бегство в Голландию, единственную в то время страну, где относились с некоторой терпимостью в равным исповеданиям реформированного католичества (не распространяя, однако, этой терпимости на самое католичество). Впрочем, бежать из Скруби было не так то легко: власти хватали беглецов, сажали их в тюрьму и отбирали в казну их имущества. Это не могло, однако, остановить таких религиозных энтузиастов, какими были сепаратисты Скруби. Большинство их так или иначе попало на континент и достигло Амстердама, в то время одного из главных промышленных и культурных центров всей северной Европы и одного из оплотов протестантизма.

Бегство жителей Скруби в Голландию относится в 1608 и 1609 годам. Беглецы застали в Амстердаме колонию англичан, переселившихся туда ранее по тем же побуждениям, т. е. спасаясь от преследований со стороны духовных и светских властей Англии. Среди сепаратистов, которых бывшие жители Скруби застали в Амстердаме, постоянно происходили раздоры из-за различного понимания отвлеченнейших богословских вопросов. Это не правилось новым пришельцам в Голландию, которые, будучи все из одной небольшой деревенской общины, успели образовать между собой тесные связи, упроченные недавними общими действиями и лишениями. Кроме того, бывшим жителям деревенской общины Скруби не нравилась жизнь в таком для того времени огромном городе, каким был Амстердам, где доминировали промышленные и коммерческие интересы (около описываемого нами времени в Амстердаме была основана знаменитая голландская Ост- и Вест-индская компания), где все было очень дорого и где пришельцы терялись среди почти стотысячной массы городских жителей. Все это побудило сепаратистов Скруби оставит в скором времени Амстердам и переселиться в маленький город Лейден, пользовавшийся тогда широкой известностью благодаря недавно основанному университету, куда приезжали для изучения богословских наук английские пуритане и французские гугеноты.

Но и в Лейдене жизнь беглецов из Скруби была крайне тяжела. Во первых, они впали в ужасную бедность, которая — помимо трудности найти платное занятие в чужой стране, жители которой говорят на непонятном языке — объясняется и тем также, что при своем тайном и поспешном бегстве из Англии сепаратисты не могли, конечно, ни распродать своего имущества, ни даже взять с собой хотя бы часть того, что было у них более ценного. Вторая беда сепаратистов Скруби заключалась в том, что, будучи в Англии деревенскими жителями, они должны были приспособляться в Голландии к условиям городской жизни. Наконец, хотя Лейден был значительно меньше Амстердама, небольшая группа сепаратистов все-таки чувствовала себя совершенно теряющейся среди массы окружавших их голландцев. Более пожилые из сепаратистов ясно видели, что дети их, быстро перенимавшие язык и понятия голландцев, с течением времени неминуемо забудут язык и родину своих отцов. Родительское сердце сепаратистов, кроме того, страдало и от тех чрезвычайных лишений, которые приходилось терпеть их детям, причем этим лишениям не предвиделось даже близкого конца, так как отсутствие каких-либо денежных средств у сепаратистов не позволяло им обзавестись сколько-нибудь сносным хозяйством или начать какое-нибудь торговое или иное выгодное дело.

Так прошло лет восемь или десять. В это время в Англии стали распространяться благоприятные слухи о поселениях, основанных в Виргинии. Эти слухи — частью в преувеличенном виде — дошли и до небольшой колонии английских сепаратистов в Лейдене. В это время среди них в первый раз возникла мысль о переселении в далекий край, лежащий за обширным океаном, чтобы хотя таким образом сохранить свою веру, свой язык, свои учреждения. Мы знаем, с другой стороны, что в описываемое нами время (начало XVI века) как Виргинская компания, так и король Яков I всячески поощряли эмиграцию в Америку, все еще надеясь найти там великие богатства.

Когда Виргинской компании было сообщено о желании сепаратистов, живших в Лейдене, переселиться в Америку, она охотно согласилась предоставить им земли в своих владениях, но не могла никак гарантировать им, что они будут пользоваться в Америке полной свободой в религиозном отношении. Когда некоторые друзья лейденских сепаратистов, имевшие связи при английском дворе, стали хлопотать за них у короля Якова I, последний обещал, что оставит в покое тех сепаратистов, которые переселятся из Лейдена во владения Виргинской компании, но отказался подтвердить свое обещание каким-либо официальным актом. Лейденские сепаратисты пришли, однако, в тому заключению, что в том предприятии, на которое они отваживались, нельзя придавать решающего значения королевскому обещанию, так как, — рассуждали они вполне правильно, — «хотя бы обещание короля было удостоверено печатью величиной с комнату, это не могло бы помешать ему впоследствии нарушить свое слово».

Итак, переговоры сепаратистов с Виргинской компанией продолжались далее и закончились, наконец, тем, что в начале 1620 г. компания формально обещала лейденским сепаратистам, что в случае их переселения В пределы владений компании они будут там пользоваться полным самоуправлением с тем лишь ограничением, что, издавая разные распоряжения и организуя общественные порядки, они не должны Делать чего-либо противного основным английским законам. Иными словами, сепаратистам была фактически обещана полунезависимость и они решили поэтому рискнуть на весьма смелое, весьма тяжелое и полное опасностей предприятие.

В самом деле, переселяясь в Америку, сепаратисты хорошо понимали, на что они шли. По выражению одного из них (У. Брэдфорда), оставившего потомству драгоценные записки об этом великом предприятии, имевшем неисчислимые последствия для целого материка, сепаратисты решились на свой смелый поступок только потому, что «не смотрели на землю и её радости, а обращали свои взоры к небу, — своей самой дорогой родине, и этим поддерживали в себе бодрость духа».

В июле 1620 г. отправились в Виргинию (в прежнем смысле этого географического термина) более энергичные, молодые и здоровые из лейденских сепаратистов на небольшом и старом судне, называвшемся «Mayflower» (Майский цветок). Переселенцы рассчитывали достичь Америки в сентябре, но их судно оказалось с очень плохим ходом, ветра были противные и потому к октябрю переселенцы добрались только до мыса Кода (Cod), находящегося на 42° сев. широты, т. е. в области, которая была предоставлена для колонизации Плимутской компании и которая, как мы знаем12, была оставлена последней в виду жестоких неудач, постигших там первых переселенцев. Поэтому Mayflower пошел дальше в югу, но, встретив на пути мели и противные течения и испытав жестокие осенние бури, повернул через месяц назад и в декабре оказался опять около того же мыса Кода. Капитан, желавший вернуться поскорее со своим судном в Англию, отказался продолжать далее плавание с переселенцами: в этому побуждал его, между прочим, и обнаружившийся недостаток в съестных припасах.

Таким образом волей-неволей лейденским переселенцам, известным в американской истории под именем «Отцов пилигримов» (Pilgrim fathers), пришлось высадиться на считавшихся крайне бесплодными и негостеприимными берегах Сев. Америки, находящихся к северу от реки Гудзона. В виду предстоящего выбора места для основания новой колонии «Отцы пилигримы» заключили между собой следующее «Соглашение» (Compact), представляющее в своем роде единственный документ в истории человечества. Вот это «Соглашение».

«Во имя Господа Бога, аминь. Мы, имена которых написаны ниже, верные подданные нашего грозного повелителя Якова, Божиею милостию короля Великобритании, Франции и Ирландии, защитника веры и проч., предприняв для славы Божией и распространения христианской веры и для чести нашего короля и отечества, путешествие с целью основать первую колонию в северных частях Виргинии, настоящим документом перед лицом Господа Бога и в присутствии друг друга торжественно и взаимно соглашаемся составить гражданское политическое общество (civil body politik) для лучшего обеспечения нашего благополучия и для споспешествования означенным выше задачам. Настоящим документом мы сообща постановляем, что будем издавать от времени до времени справедливые и равные для всех законы и распоряжения, которые мы найдем необходимыми для общего блага колонии, обязуясь вместе с тем добросовестно повиноваться всем таким законам и распоряжениям. В удостоверение всего этого мы подписываем ниже свои фамилии. Мыс Код, 11 ноября на 18 году царствования нашего короля Якова, повелителя Англии, Франции и Ирландии и на 54 году его же царствования, как короля Шотландии. Anno Domini 1620».

Этот документ был подписан сорока одним именем, причем эти имена принадлежали по преимуществу главам семейств; всех же колонистов, считая женщин и детей, насчитывалось на Mayflower 101 человек.

Мы не считаем нужным разъяснять подробно читателю всю важность этого документа, в котором некоторые американские историки видят зарождение конституционного правления в Новом Свете»13. В самом деле, едва ли можно сомневаться в огромном практическом значении только что приведенного «Соглашения», так как им регулировалось политическое развитие первой английской колонии, послужившей ядром так называемой Новой Англии, составлявшей, как известно, важнейшую часть английских колоний в Америке в XVII и XVIII веках.

Едва ли менее очевидна, как нам кажется, и принципиальная важность «Соглашения», особенно, если вспомнить, что оно относится в началу XVII века, когда в Европе никто еще не помышлял о возможности опытов государственного строительства на подобных началах. Впрочем, сами «Отцы пилигримы» были весьма далеки от мысли, что они делают что-либо, имеющее великое принципиальное значение: им казалось, что они удовлетворяют наиболее практическим образом свои ближайшие жизненные нужды и ничего более.

VI. Эмиграция в Америку пуритан. Основание колонии Массачусетс (1628 — 1640)

Приведенное в предшествующей главе «Соглашение» лейденских сепаратистов было ими подписано, как мы видели, 11 ноября 1620 г. В течение ноября и половины декабря «Отцы пилигримы» отправляли несколько раз партии вооруженных людей для исследования берегов и выбора наиболее подходящего места для устройства первого поселка. В общем берега оказались дикими и безлюдными, хотя, впрочем, разведчикам случилось все-таки однажды натолкнуться на небольшой отряд индейцев и иметь с ними стычку. После неоднократных таких поисков выбор, наконец, состоялся, и сепаратисты высадились на месте, которое они назвали Новым Плимутом в честь английского города Плимута (важнейшего из английских портов XVI и XVII веков), последнего из европейских портов, которые посетил Mayflower, отправляясь в свое продолжительное и тяжелое плавание.

Высадка состоялась 22 декабря по новому стилю (11 декабря по старому). Первая зима, проведенная сепаратистами в Америке, была ужасна: все они переболели, половина из них умерла еще до наступления весны от цинги и других болезней, легко объясняемых недостатком пищи, одежды, крова… «Бывали случаи, — рассказывает в своем дневнике один одаренный несокрушимой энергией сепаратист, прибывший в Америку на Mayflower (упомянутый уже выше Брэдфорд), — когда во всем поселении оказывалось всего шесть или семь здоровых людей, которым приходилось хоронить умерших, ходить за тяжелыми больными, рубить дрова, таскать воду, варить пищу, делать постели, стирать грязное белье»14.

Однако, с наступлением теплого времени многие поправились я принялись деятельно за работу. При этом нельзя не упомянуть того характерного для сепаратистов факта, что хотя лишения, испытанные ими в первую зиму, повторились в значительной мере и в ближайшие последующие годы, ни один из переселенцев, основавших Новый Плимут, не пытался вернуться в Англию. Однако, чрезвычайные лишения, которые приходилось терпеть плимутским сепаратистам, не могли, конечно, склонить к переселениям остальную массу сепаратистов, оставшихся в Голландии. Вот почему поселение в Новом Плимуте оставалось долгое время не только незначительным, но, можно сказать, прямо-таки ничтожным. В самом деле через десять лет после основания Нового Плимута число жителей в нем не достигало трехсот человек!

Из этого видно, что одни сепаратисты сами по себе не могли бы обеспечить прочного ядра колонизации нынешней Новой Англии: небольшое поселение в Новом Плимуте могло всегда подвергнуться нападению со стороны индейцев и, конечно, было бы сплошь перерезано при сколько-нибудь значительном объединении соседних туземных племен. Бели описанный нами опыт колонизации более северных берегов Америки англичанами не имел такого исхода, это объясняется главным образом некоторыми особыми обстоятельствами, происшедшими в самой Англии, о которых нам придется сказать теперь несколько слов.

Плавание Mayflower к берегам Америки совершилось, как мы знаем, в 1620 г., причем переселенцы, основавшие Новый Плимут, были исключительно сепаратисты, т. е. люди, порвавшие всякую связь с официальной английской епископальной церковью. Мы знаем, однако, что в описываемое нами время в Англии было гораздо больше т. н. пуритан, которые, относясь отрицательно во многим сторонам учения и обрядов епископальной церкви, оставались все-таки официально членами этой церкви частью потому, что боялись считавшегося в то время столь страшным грехом раскола, частью потому, что духовные и светские власти Англии и без того косились на пуритан и по временам даже их преследовали; частью, наконец, потому, что они, т. е. пуритане, все еще надеялись, что с течением времени в самой англиканской церкви восторжествуют тенденции, благоприятные для их взглядов.

Случилось, однако, совершенно иное. Со вступлением на престол Карла I (1625) в области политики получили решительный перевес абсолютистские тенденции, распространившиеся вскоре, — как это всегда бывает, — и на область религии, где правительство стало также добиваться строгого единообразия и безусловного подчинения высшим церковным властям. Выдающуюся роль в этом отношении играл епископ лондонский, впоследствии архиепископ кентерберийский Лод (Laud). Он беспощадно преследовал всякие уклонения от епископальной ортодоксии, вследствие чего пуритане оказались вынужденными, как это случилось прежде с сепаратистами, искать какого-либо убежища вне Англии для того, чтобы обеспечить себе возможности веровать в Бога по крайнему своему разумению, а не так, как этого требовала английская церковная иерархия.

В виду таких обстоятельств недавнее основание сепаратистами Нового Плимута оказалось фактом чрезвычайно важным и благовременным, так как пример сепаратистов доказал возможность колонизации более северных берегов Америки, которые ранее считались совершенно непригодными для европейцев. Правда, колонизация этих берегов, как показал опыт тех же сепаратистов, не только не сулила её участникам каких-либо материальных выгод и тем более богатств, а, напротив, требовало от них неустанного тяжелого труда, сопровождаемого — по крайней мере в первое время — чрезвычайными лишениями. Но пуритане состояли именно из людей решительных, энергичных, дороживших своими убеждениями гораздо более, чем какими-либо земными благами…

После всего сказанного становится вполне понятно, почему в тот самый год, когда Лод был назначен лондонским епископом (1628), в Америку отправилась и первая партия пуритан числом до ста человек. Па следующий год туда отправилась другая партия, уже вдвое более значительная; затем число пуритан, переселявшихся из Англии в Америку, увеличивалось с каждым годом по мере того, как в Англии усиливались реакционные стремления в области политики и религии. За десять лет между 1629 и 1639 г. выехало таким образом из Англии до 20,000 пуритан; это был своего рода исход евреев из Египта, т. е. выселение не единичных личностей или небольших групп, а как бы переселение целого народа. Пуритане селились на берегах т. н. Массачусетской бухты, находящейся недалеко от Нового Плимута; основанные ими поселения составили впоследствии колонию Массачусетс, куда вошел и Новый Плимут, значение которого, впрочем, совсем стушевалось вследствие огромного преобладания поселений, основанных пуританами.

Подобно тому, как возникновение переселения пуритан в Америку объясняется некоторыми особыми обстоятельствами английской истории, и прекращение этого переселенческого движения было вызвано другими крупными событиями, происшедшими около этого времени в Англии. В самом деле, в 1640 г. в Англии, как известно, получили перевес (с 1640 г. начинается эпоха т. наз. Долгого Парламента) противники королевского деспотизма; для пуритан, остававшихся в Англии, как и вообще для лиц с более либеральными и даже радикальными религиозными и иными воззрениями открылись широкие перспективы, а потому с этого же времени переселение пуритан в Америку разом (и на долго) прекратилось.

Из предшествующей главы мы знаем, что сепаратисты без больших колебаний порвали связь с англиканской епископальной церковью, так как не желали признавать многих и важных её догматов и обрядов и не видели никаких оснований для надежды на окончание религиозных разногласий каким-либо компромиссом.

Не таково было отношение к английской церкви пуритан: смотря с болью в сердце на то, что делалось английскими церковными иерархами, они долгое время не теряли, однако, надежды на возможность «очищения» самой английской церкви, т. е. изменения её обрядов и догматов в смысле, желательном для пуритан. Когда же вследствие начавшихся беспощадных преследований пуританам пришлось покинуть Англию и подобно сепаратистам искать убежища на далеких и негостеприимных берегах Америки, они скорбели об оставляемых ими на своей дорогой родине собратьях, которых они продолжали считать себе близкими по религии. «Мы не будем говорить», — так выразился Фр. Хиггинсон, один из пуританских пасторов, смотря с корабля на скрывавшиеся вдали берега Англии, — мы не будем говорить, как делали эго сепаратисты, покидая Англию: «Прощай, Вавилон! «Прощай, Рим!». Нет, мы скажем: «Прощай дорогая Англия! Прощай, церковь Господня в Англии, и все наши друзья, христиане!«15.

По прибытии в Америку пуритане основали ряд отдельных поселений вдоль Массачусетской бухты. Эти поселения представляли собой, с одной стороны, демократические общества, так как все дела решались с общего согласия на сходках и других собраниях и приводились в исполнение выборными лицами, с другой стороны — теократии, так как члены этих обществ состояли сплошь из лиц одного исповедания, причем духовенство играло доминирующую роль не только в церковных, но и в чисто-светских делах. Этим последним обстоятельством объясняется и дух нетерпимости, который вскоре стал замечаться в поселениях, основанных пуританами.

Дело в том, что с оставлением Англии мысль пуритан, направленная преимущественно на религиозные вопросы, стала работать смелее и энергичнее. Пуритане не чувствовали более необходимости оставлять путь для компромисса с догматами и обрядами епископальной церкви. Будучи в Англии в значительном меньшинстве, пуритане, естественно, старались умалить значение различий, отделявших их от общей массы сограждан, и постоянно напоминали церковным иерархам о необходимости относиться терпимо в небольшим различиям в вопросах веры и в особенности в вопросах обрядов. Все это скоро было позабыто пуританами в Америке. Церковное управление, которое они у себя организовали, стало очень близко к шотландскому, т. е. пресвитерианскому, причем всякое уклонение от получивших преобладание обрядов и догматов и даже небрежное исполнение религиозных обязанностей (напр., неаккуратное посещение церковной службы) было караемо гораздо более строго и гораздо более систематически, чем это делала даже господствующая церковь в Англии. То же самое, вообще говоря, справедливо по отношению к более ранним поселениям, основанным в Америке сепаратистами.

Одним словом, ни сепаратисты, ни пуритане отнюдь не держались принципа полной терпимости в делах веры. Равным образом они были совершенно чужды еще более радикального учения о совершенном отделении церкви от государства с предоставлением первой, т. е. церкви, характера добровольного союза граждан, преследующих такие цели, до которых нет дела светским властям.

Такого рода доктрины, которые в наше время осуществлены в полной мере лишь самой незначительной частью человечества (Американскими Соединенными Штатами, некоторыми из самоуправляющихся колоний Англии), показались бы святотатством огромному большинству сепаратистов и пуритан. Однако, среди них нашлась все-таки небольшая группа лиц, сумевших дойти до таких — для того времени — крайних взглядов и сделавших даже попытку провести эти взгляды в жизнь, как это будет видно из содержания следующей главы.

VII. Роджер Уильямс — апостол свободы совести в Америке. Основание колоний Род-Айленд (1635) и Коннектикут (1630). Первый опыт Федерации американских колоний Англии (1643 — 1660).

Пуритане, оставившие Англию в тридцатых годах XVII столетия, основали в Америке до 16 поселений, расположенных преимущественно по берегам Массачусетской бухты. Вследствие первобытности природы в этих местах и отсутствия каких-либо сообщений море оказывалось наиболее удобным путем для сношений отдельных пуританских поселков, совокупное население которых к средине 30-х годов (того же XVIII века) едва переходило за 5000. В числе других пуритан переселился в Америку один лондонский житель Роджер Уильямс (Roger Williams), которому судьба готовила весьма важную в принципиальном отношении роль в истории американских колоний Англии.

Роджер Уильямс родился около 1600 г. и получил образование в Кембриджском университете. По окончании университета Уильямс принял священство и по своим взглядам принадлежал к самой крайней фракции пуританизма. Необыкновенные дарования Уильямса обратили на него внимание, и ему не раз представлялся случай занят выгодное место в официальной англиканской церкви. Не желая, однако, идти на компромисс со своими убеждениями, Уильямс решительно отказался от мысли занять какое-либо положение в официальной церковной иерархии и довольствовался ролью проповедника на частных собраниях верующих.

Когда в конце двадцатых годов XVII столетия начались усиленные религиозные преследования, Уильямс, подобно многим другим пуританам, эмигрировал в Америку. Он поселился сначала в Бостоне, теперешней столице штата Массачусетса, тогда жалкой деревушке, — каковы были, впрочем, и все другие поселения пуритан в Америке. Жители Бостона предложили Уильямсу быть их проповедником, но он, держась в вопросах религии крайних взглядов, не пожелал выступить проповедником в церкви, которая в то время поддерживала еще некоторые связи с англиканской церковной иерархией.

В Бостоне Уильямс оставался не долго и переселился оттуда в Салем, где была колония крайних пуритан. Здесь Уильямс стал публично распространять одно из своих заветных убеждений, состоявшее в отрицании права светских или гражданских властей вмешиваться в религиозные вопросы. Эти вопросы, доказывал Уильямс, должны считаться делом личной совести каждого. Такого рода взгляд не понравился пуританам, жившим в Салеме, особенно более старым и влиятельным из них, полагавшим, что это может повести к полной анархии и даже распадению общественного союза.

Увидя такое отношение к себе жителей Салема, Уильямс переселился оттуда в Новый Плимут где, как мы знаем, жили уже не пуритане, а сепаратисты, к которым Уильямс был более близок по своим религиозным воззрениям. Здесь он часто выступал в качестве проповедника и имел большой успех. В это же время Уильямс заинтересовался положением индейцев и принялся изучать их язык и обычаи. Как результат этих занятий, Уильямс стал вскоре доказывать, что английский король никогда не имел и не имеет никакого права распоряжаться землями туземцев, следовательно, не имеет права выдавать каких-либо хартий на колонизацию тех или других областей в Америке. Такими взглядами Уильямс вызвал неудовольствие наиболее влиятельных жителей Нового Плимута, вследствие чего ему скоро пришлось оставить и это поселение сепаратистов.

Волей-неволей Уильямс должен был теперь вернуться с Салем, куда за ним последовала небольшая часть жителей Плимута, увлеченных его горячими и убежденными проповедями. Само собой разумеется, Уильямс не перестал высказывать публично своих взглядов на разные вопросы, вследствие чего более старые и влиятельные жители Салема добились формального предания Уильямса суду. Главным пунктом обвинения против Уильямса послужили его «превратные» идеи о неотъемлемых правах индейцев на занимаемые ими земли и о необходимости полного отделения церкви от государства. Уильямс был приговорен к изгнанию, но не только из Салема, а из Америки вообще. Такой приговор был вынесен потому, что стало известно намерение Уильямса и немногих его последователей переселиться в пустынные места у Наррагенсеттской (Narragansett) бухты16, откуда, как выразились судьи, «зараза легко может дойти и до здешних поселений, так как многие готовы смотреть на Уильямса, как на святого человека». В виду всего этого решено было отправить Уильямса в Англию на первом уходящем в Европу судне. Описываемые нами события происходили в 1635 г.

Уильямс знал, конечно, что его ожидает в Англии, где в это время преследования пуритан были в самом разгаре. Он решил поэтому бежать из Салема и выполнил свое намерение, хотя это ему стоило большего труда. Претерпев чрезвычайные лишения, настрадавшись от голода и холода (дело было зимой), Уильямс полуживой добрался до Наррагенсеттской бухты, где положил начало поселению, названному им «Провидением» (Providence). Уильямс и те немногие смельчаки, которые вскоре к нему присоединились, заплатили индейцам за занятые ими земли сравнительно хорошую плату и вообще относились в туземцам гуманно и справедливо.

Поселение в «Провиденсе» — теперь это столица штата Род-Айленд, имеющая 55,000 жителей и тратящая полтора миллиона рублей (740,000 дол.) на общественные школы — послужило основным ядром, из которого впоследствии образовалась колония Род-Айленд (Rhode Island), показавшая всему миру первый пример полной религиозной свободы и полного отделения церкви от государства. В самом деле, даже в Голландии, — наиболее либеральном государстве описываемого нами времени, — принцип религиозной терпимости применялся только в протестантам разных исповеданий и не распространялся на католиков. Сами сепаратисты, которые испытали на себе в Англии, что значат религиозные преследования, переселившись в Голландию, решались настаивать, однако, только на «терпимости к терпимым17 мнениям» (toleration of tolerable opinions), что в переводе на обыкновенный язык значит терпимость по отношению в религиозным доктринам, не очень сильно уклоняющимся от общепринятых.

Переселившись в Америку, пуритане и сепаратисты скоро забыли и этот далеко не радикальный принцип и пытались некоторое время построить общественное здание на основе самой тесной связи государства и церкви определенного исповедания и притом с лишением всех несогласно верующих некоторых существенных политических и иных прав. Бывали примеры, когда пуритане и сепаратисты даже изгоняли таких лиц из пределов, подведомственных гражданским и церковным властям данной политической общины.

Не таков был идеал, который желал осуществит Р. Уильямс. Как мы знаем, он держался того мнения, что светской власти нет никакого дела до религиозных убеждений граждан, которым поэтому должна быть предоставлена полная свобода исповедовать какую угодно религию и выполнять какие угодно обряды, лишь бы только при этом ничем не нарушался внешний порядок и приличие, соблюдение которых безусловно необходимо для каждого культурного общества.

Жизнь показала, что идеи Уильямса и его последователей более согласны с важнейшими интересами демократических обществ, основанных англичанами в Америке, чем идеи иного рода, которых держалась в то время, да и теперь еще держится старая Европа. Поэтому с течением времени, — правда, не скоро и не без больших колебаний, — принцип полной религиозной терпимости, как естественное следствие отделения церкви от государства, восторжествовал во всех колониях, основанных англичанами в Америке. Однако, и там этот принцип получил свое полное логическое развитие только после торжества демократических течений, последовавшего за окончанием войны за независимость. Во всяком случае, говоря словами одного выдающегося американского историка (проф. Гарвардского университета Эд. Чаннинга), «для изучения происхождения одного из важнейших основных принципов политического строя современной Америки — отделения церкви от государства и полной веротерпимости, являющейся логическим результатом этого принципа — следует обратиться к истории Р. Уильямса и первых поселенцев в Провиденсе. За одну эту заслугу Р. Уильямса следует поставить на ряду с наиболее выдающимися государственными людьми эпохи революции; и эпохи создания современной американской конституции»18.

Как мы видели, поселения, послужившие основным ядром колонии Род-Айленд, были организованы без всякого предварительного разрешения правительства метрополии и вопреки желаниям ближайших пуританских общин. Впоследствии, желая узаконить существующий фактически порядок вещей, жители колонии Род-Айленд стали хлопотать о получении соответственной хартии от правительства метрополии. В 1663 г. им была выдана королем Карлом II хартия, регулировавшая форму гражданского управления колонии (выборный губернатор и одно законодательное собрание), причем — в этом заключается самое замечательное и характерное обстоятельство — Эта хартия оставалась в силе, не подвергаясь изменениям, вплоть до 1842 г., т. е. в течение 179 лет, из которых последние 50 лет приходятся на период независимости Соед. Штатов.

Иными словами, жителям Род-Айленда в половине XVII века удалось получить согласие метрополии на такую организацию общественного управления, которое вполне удовлетворяло их потомков вплоть до половины XIX века, когда уже давно исчезла та власть, которая санкционировала хартию колонии Род-Айленд, и когда решительно никто не мешал жителям штата Род-Айленда изменил во всякое время хартию, данную Карлом II и ставшую со времени революции конституцией штата19.

Нам не придется более возвращаться к истории этой замечательной английской колонии и потому мы позволили себе заглянуть далеко вперед. Мы считали весьма важным обратить внимание читателя на указываемый нами факт, так как он чрезвычайно ясно показывает, как далеко заходила свобода, которую чуть не триста лет тому назад англичане предоставляли своим заатлантическим колониям и какой резкий контраст составлял такой образ действий англичан колониальной политике других европейских народов.

Мы ознакомили читателя с историей возникновения колонии Род-Айленд. Не менее замечательна и во многих отношениях не менее важна и интересна история колонии Коннектикут, последняя колония непосредственно граничит с Массачусетсом и была основана в 1638 — 39 годах выходцами из этой колонии, недовольными слишком теократическим характером управления Массачусетса. Эмигранты основали три поселения (из одного образовался впоследствии город Хартфорд, резиденция губернатора колонии, впоследствии штата Коннектикут) по течению реки Коннектикут, а затем для большего удобства организовали общую правительственную власть, причем в состоявшемся по этому поводу между ними письменном соглашении не было даже упомянуто имя короля, как и вообще не было ссылки на какой-либо иной авторитет, кроме согласия жителей этих трех поселений.

Все лица, облеченные властью в колонии, не исключая самого губернатора, согласно этому «соглашению», представлявшему в сущности конституцию новой колонии, получали свои полномочия путем народного избрания. Таким образом, эти выходцы из Массачусетса основали фактически независимую республику без какой-либо, хотя бы даже внешней связи с правительством метрополии. Как говорит известный американский историк Фиск, — «это был первый в истории случай, когда составление писаной конституции послужило источником самого создания правительственной власти». Великий знаток американских учреждений проф. Брайс считает также упомянутое «соглашение» трех поселений Коннектикута «первой писаной политической конституцией, которая известна истории».

Таково принципиальное значение фактов, относящихся к возникновению колонии Коннектикута20. Скажем кстати, что управление этой колонии было организовано в общем по образцу того, которое к этому времени существовало в Массачусетсе, с тем, однако, важным исключением, что в Коннектикуте не было необходимо входить в состав местной церковной общины, чтобы иметь право на участие в выборах.

Колония Коннектикут более двадцати лет управлялась на основании, так сказать, самовольной конституции, но в 1662 г. граждане Коннектикута послали в Англию своего губернатора Уинтропа (Winthrop) хлопотать о даровании колонии конституции или хартии, санкционированной королем. Благодаря своему уму и такту Уинтроп сумел выхлопотать у короля Карла II для колонии в высшей степени либеральную хартию. «Эта хартия, — говорит знаменитый американский историк Банкрофт, — в сущности лишь утвердила за колонистами то безусловное право самоуправления, которым они фактически пользовались ранее. Не было сделано решительно никаких изменений ни в порядках внутреннего управления, ни в отношениях в правительству метрополии. Король не только не оставил за собой право налагать veto на законы, издаваемые народным собранием колонии, но даже не потребовал, чтобы в хартию колонии был внесен параграф, согласно которому колонисты были бы обязаны, но крайней мере, сообщать королю свои новые законы для сведения. Одним словом, хартия не предусматривала вмешательства правительства метрополии в дела колонии при каких бы то ни было обстоятельствах. Коннектикут представлял собой зависимое государство только по имени — (Connecticut was independent but in name)».

Читатель после этого не станет удивляться тому, что хартия или конституция Коннектикута, подобно конституции Род-Айленда, пережила эпоху революции и разрыв связи с метрополией. В самом деле конституция 1662 года оставалась в действии до 1818 года, т. е. более полутораста лет, подвергнувшись за это время самым немногим изменениям, из которых наиболее важным было введение двух законодательных собраний вместо прежнего одного.

Заканчивая наш очерк первых шагов английской колонизации в Америке, мы не считаем возможным обойти молчанием одного исторического явления, представляющего большой интерес с принципиальной точки зрения: мы разумеем организацию в Америке федерации более северных колоний, получившей название «Соединенные колонии Новой Англии» (1643 — 1660). Эта федерация была основана по инициативе самих колоний, регулировалась конституцией, выработанной колонистами, причем и здесь мы не находим какого-либо упоминания о санкции правительства метрополии. Федерация колоний Новой Англии, вызванная необходимостью взаимной помощи при столкновениях колонистов с туземцами и французами, представляла собой в свое время сильнейшую политическую силу на континент Сев. Америки, причем доминирующую роль в федерации играла колония Массачусетс, имевшая в то время до 15,000 жителей, тогда как в остальных колониях, входивших в состав федерации, насчитывалось в совокупности около 10,000 жителей.

Правительство метрополии, относившееся, как мы знаем, в общем очень либерально в американским колониям, смотрело, однако, несколько подозрительно на такие проявления солидарности среди жителей равных колоний, опасаясь, как бы это не привело в некоторым общим действиям колонистов не только против индейских племен или французов (живших в Канаде), но и против самой метрополии. Это обстоятельство и некоторые другие, о которых будет упомянуто ниже, привели в тому, что вскоре после реставрации Стюартов в Англии (1660) были приняты меры в уничтожению федерации «Соединенных Колоний Новой Англии»21.

VIII. Сто лет колониальной истории (1660 — 1760)

Мы уже знаем, что религиозные преследования, которым подвергались пуритане в Англии в течение первой половины XVII века, — особенно с того времени, как Карл I распустил (в 1628 г.) парламент и стал управлять страной совершенно самовластно (до 1640 г.), — мы знаем, что эти преследования принесли большую пользу делу колонизации Сев. Америки, так как именно благодаря этим гонениям за сравнительно короткий двадцатилетний период между 1620 и 1640 годами переселилось в Америку около 30,000 человек, принадлежавших к наиболее энергичной части населения Англии.

Последующие двадцать лет (1640 — 1660) составляют, как известно, один из самых знаменательных и полных драматизма периодов истории Англии. В это время власть была сначала в руках так наз. «Долгого парламента», а затем после казни Карла I (1649) перешла к т. н. «лорду-протектору» Оливеру Кромвелю, искусному вождю войск парламента в их борьбе с войсками короля.

Указываемый нами период истории Англии характеризуется, вообще. говоря, торжеством радикальных течений в области религии, политики и общественной жизни, вообще. Весьма понятно поэтому, что и эмиграция пуритан в это время разом превратилась, но это обстоятельство уже не могло иметь серьезного влияния на судьбу английских поселений в Америке, так как там к этому времени уже образовалось прочное ядро постоянного земледельческого населения. Торжество радикальных веяний в Англии явилось во всяком случае фактом весьма отрадным и для пуритан, выселившихся в Америку по тем же причинам, по которым всякое усилие реакционных течений в метрополии составляло угрозу для молодых демократических обществ, образовавшихся в начале XVII века в Америке. Как бы то ни было, в продолжение гражданских междоусобиц, происходивших в Англии, американские колонии пользовались фактически полной свободой уже по одному тому, что власти метрополии были, конечно, слишком заняты делами внутренней и внешней политики, чтобы обращать серьезное внимание на то, что делалось на далеком и безлюдном континенте.

Однако, желание сокрушить морское владычество Голландии побудило «Долгий парламент» (в 1651 г.) издать знаменитый навигационный акт, согласно которому заграничные товары могли быть ввозимы в Англию или её колонии только на английских судах или на судах тех стран, которым принадлежали эти товары по первоначальному своему происхождению. Издавая такой закон, парламент стремился подорвать монополию колониальной торговли, которой фактически пользовалась Голландия в XVII веке, хотя указанный закон наносил в то же время значительный ущерб и американским колониям Англии, стесняя их торговые сношения22.

Надо сказать, впрочем, что в период гражданских междоусобий в Англии, американские колонии мало обращали внимания на законы и желания правительства метрополии. В этом отношении особенно выделялась колония Массачусетс, которая совершенно игнорировала навигационный. акт и некоторые последующие распоряжения английского правительства, имевшие тот же характер. Та же колония Массачусетс не потрудилась объявить Кромвеля лордом-протектором и решительно отказалась признать протектором его сына Ричарда, хотя ей формально было предложено это сделать. Заметим кстати, что в это время жители Массачусетса сами выбирали своего губернатора и остальных должностных лиц.

Реставрация Стюартов (1660) сопровождалась усилением интереса к колониальным вопросам и к заокеаническим владениям Англии, вообще. Однако, в отношении мер для развития морской торговли новое правительство не только следовало политике революционной эпохи, но даже пошло дальше в том же направлении.

В самом деле, в тот же 1660 г., когда состоялось возвращение Стюартов (Карл II), был повторен знакомый нам навигационный акт 1651 г. с некоторыми существенными к нему дополнениями, не изменявшими, однако, его характера. Важнейшим из таких дополнений было запрещение колонистам вывозить некоторые свои продукты куда-либо, кроме Англии, которая обеспечивала себе таким образом обязательное посредничество в сбыте этих продуктов на рынках континентальных стран Европы. Наиболее ценным из числа таких предметов был в то время табак. Впоследствии в силу дальнейших актов парламента число этих предметов было увеличиваемо, что вызывало весьма естественное неудовольствие колонистов.

Это неудовольствие с самого начала было особенно сильно в Массачусетсе; народное собрание этой колонии (в 1661 г.) составило даже первую в истории Америки «декларацию прав» колонистов, в которой выразило довольно энергично свой протест против навигационного акта.

Надо сказать, что Массачусетс, будучи в то время наиболее значительной колонией по числу жителей, держал себя вполне самостоятельно по отношению в правительству метрополии, а своих слабых соседей — колонии Род-Айленд и Коннектикут — даже притеснял. Упомянутый выше факт дарования этим последним колониям весьма либеральных хартий (в 1662 г. Коннектикуту и в 1664 г. Род-Айленду) объясняется в значительной мере желанием короля Карла ИИ оказать покровительство колониям, которые могли бы составить некоторый противовес доминирующему влиянию Массачусетса.

Одним из обстоятельств, послуживших предлогом для правительства метрополии ко вмешательству во внутренние дела Массачусетса, были преследования, которым подвергались в этой колонии квакеры. Эта секта появилась, как известно, в Англии в бурную эпоху гражданских междоусобиц (1647 г.); в 1656 г. учение квакеров было занесено в Массачусетс двумя женщинами, прибывшими туда из Бордосских островов. Проповедь учения квакеров, которое нам кажется таким высоким и которое во всяком случае не может представлять какой-либо опасности для общества, было, однако, признано крайне вредным пуританами, жившими в Массачусетсе, особенно же их властями. Эти последние поспешили поэтому захватить квакерских проповедниц, подвергли их весьма строгому тюремному заключению, а затем отправили назад на Барбадосские острова, откуда они приехали.

Вскоре, однако, квакеры стали приезжать в колонии прямо из Англии; с ними здесь везде обращались крайне сурово, кроме Род-Айленда, где, наоборот, им оказывали сердечный прием. Особенно жестоко относились в квакерам власти Массачусетса, где между 1659 и 1661 гг. были даже казнены за проповедь квакерства три мужчины и одна женщина.

Жалобы квакеров на жестокие преследования, обрушившиеся на них в Массачусетсе, дали королю Карлу II подходящий предлог для вмешательства в дела этой колонии. В 1661 г. король послал в Америку двух своих уполномоченных, которые должны были предъявить некоторые категоричные требования гражданам Массачусетса. В числе этих требований — помимо указания на необходимость более гуманного отношения к квакерам — мы находим требование точного исполнения жителями Массачусетса навигационного акта. Властям Массачусетса было поставлено на вид, что они все еще медлили принести присягу правительству реставрации, и указана противозаконность запрещения в колонии службы согласно обрядам англиканской епископальной церкви. Король требовал, наконец, через своих уполномоченных, чтобы власти Массачусетса отменили законы, в силу которых участие в решении общественных дел (право голоса) принадлежало только исповедникам строгого пуританизма.

В ответ на это Массачусетс с своей стороны послал в Англию двух уполномоченных, поручив им добиться отказа короля хотя бы от некоторых своих требований. В самом деле Карл II не только отказался вскоре от защиты квакеров, но даже сам стал их жестоко преследовать. Остальным требованиям короля граждане колонии Массачусетса должны были покориться, хотя это повиновение было чисто формальное; в самом деле, Массачусетс оставался еще долгое время теократией с самой тесной взаимной поддержкой церковных и гражданских властей, совершенно игнорировавших интересы (сравнительно немногих) лиц, не принадлежавших к пуританским церковным общинам. Равным образом, хотя народное собрание Массачусетса (называвшееся в этой колонии General Court) и издало ряд постановлений, имевших формально целью выполнение навигационного акта 1661 г., эти постановления исполнялись весьма плохо, и власти смотрели сквозь пальцы на нарушение или обход своих законов и распоряжений.

Все это, а также жалобы колоний Мэн, Нью-Гемпшир и Род-Айленд на захват принадлежащих им земель Массачусетсом, побудило короля послать в 1664 г. четырех уполномоченных с двумя военными судами для того, чтобы побудить Массачусетс к более добросовестному исполнению королевских требований и к большему уважению прав соседних колоний. Уполномоченным было поручено также присоединить в владениям Англии небольшую колонию, основанную голландцами в начале XVII века (1623 — 1629) по течению реки Гудзон и на острове Манхэттене, находящемся в устье этой реки. «Новая Голландия», имевшая ничтожное население, была покорена без всякого труда и приняла с тех пор название колонии Нью-Йорк23. Такое же название было дано бывшему голландскому поселению Новому Амстердаму, из которого с течением времени, как известно, образовался самый многолюдный американский город, сохранивший, однако, до сих пор некоторые следы своего голландского происхождения24.

Сладить с Массачусетсом оказалось более трудно. Народное собрание этой колонии, узнав о поручении, данном королем уполномоченным (Commissioners), распорядилось спрятать в надежное тайное место (sic!) хартию колонии. Вместе с тем оно постановило произвести немедленно некоторые работы по приведению в порядок укреплений Бостонской гавани и этим ясно показало, что оно намерено не на шутку отстаивать свои права на полное самоуправление. В то же время правительство колонии оказывало всякое противодействие попыткам уполномоченных вступить в сношения с населением помимо колониальных властей.

Вследствие всего этого уполномоченным пришлось вскоре вернуться в Англию, не добившись никаких результатов в отношении непокорной колонии. Когда же на следующий год (1666) король прислал Массачусетским властям собственноручный указ, требовавший приезда в Англию нескольких более видных представителей колониального правительства для оправдания в некоторых действиях колонии, народное собрание Массачусетса решительно отказалось исполнить этот указ короля, мотивируя свой отказ «сомнением в подлинности (authenticity) указа». Только тяжелая морская война Англии с Голландией и появление голландского флота около устьев Темзы (июль 1666 г.) спасли Массачусетс от репрессалий со стороны правительства метрополии за такое игнорирование королевских приказаний.

Прежде чем следить за дальнейшими отношениями Массачусетса и правительства метрополии или, вернее, английского короля, так как в то время в Англии преобладал взгляд, согласно которому колониальные правительства считались подчиненными непосредственно королю, а роль парламента в отношении колоний считалась сравнительно незначительной, — прежде чем продолжать предшествующую нить рассказа, мы должны сказать, что король Карл II вскоре после занятия престола Англии подарил нескольким своим любимцам — Кларендону, Альбермарлу и другим — часть владений Англии в Сев. Америке между 31° и 36° сев. широты и между Атлантическим и Тихим океаном. Эти лица были объявлены собственниками огромной, пустынной и почти никому неведомой области; им было предоставлено озаботиться подысканием переселенцев — будущих колонизаторов области, которую в честь короля назвали Каролиной. В 1670 г. отправилась из Англии первая партия переселенцев и высадилась в чудной бухте, которой впоследствии суждено было сделаться гаванью знаменитого в американской истории города Чарльстона25, образовавшегося на месте первого поселка, послужившего ядром будущей колонии.

В том же (1663) году, когда Карл II утвердил грамоту или хартию новой колонии Каролины, предоставив ее в собственность нескольким своим любимцам, двум другим своим любимцам (лордам Arlington и Culpeper), — таким же расточительным и безнравственным людям, как и он сам, — король предоставил знакомую нам колонию Виргинию. Надо сказать, что эта колония была заселена более консервативными элементами английского общества, и жители её принадлежали почти исключительно к английскому епископальному исповеданию. Поэтому, когда в Англии был казнен Карл I, тысячи «кавалеров» (известно, что, таким образом, называли во время междоусобицы 1630 — 41 гг. сторонников короля, тогда как сторонников парламента звали «круглоголовыми») бежали в Виргинию, где их приняли с распростертыми объятиями. Народное собрание Виргинии решилось даже открыто игнорировать власть парламента и объявило «государственными преступниками» всех, кто не признавал законным королем Карла II, который, ваг известно, был казнен только в 1649 г.26 Ирландские и шотландские дела мешали парламенту наказать непокорность колоши, но в 1652 г. был отправлен в Виргинию флот, чтобы заставить колонистов смириться. Колонисты уступили, но на очень выгодных для себя условиях: они получили полную амнистию за прошлое и фактическую независимость в делах управления. Из этого видно, во всяком случае, что, когда дело шло об ограждении своей самостоятельности, об отстаивании права поступать во всем по своему разумению, не было большой разницы между пуританскими жителями Новой Англии и «епископалами» Виргинии.

Итак, вот какова была колония, которая была пожалована. Карлом II двум безнравственным фаворитам. Новый губернатор колонии Беркли (Berkeley) был человек очень самовластный; в течение четырнадцати лет он не созывал ни разу народного собрания, пренебрегая в то же время всем, что касалось интересов массы колонистов. Одним словом, он действовал в руку местной аристократии, образовавшейся частью из «кавалеров», приехавших в колонию во время гражданских междоусобиц в Англии. Когда же в 1674 г. было, наконец, созвано народное собрание, право участия в выборах было предоставлено лишь лицам, обладавшим довольно значительной земельной собственностью, что немало раздражило остальных, т. е. менее зажиточных колонистов. Игнорирование важнейших интересов колонии дошло, наконец, до того, что в 1676 г. Беркли оказался совершенно неподготовленным для защиты поселенцев от поднявших восстание индейских племен, живших на границе колонии. Народ должен был принять сам меры к своей защите; несколько сот колонистов под предводительством недавно прибывшего в Виргинию, но уже ставшего очень популярным переселенца Натаниэля Бэкона (Nathaniel Bacon) успешно отразил нападения индейцев. За самостоятельную организацию военной силы Беркли объявил Бэкона государственным преступником; тот, опираясь на сочувствие колонистов, со своей стороны объявил преступником губернатора колонии и заставил его даже бежать из Джеймстауна (столица Виргинии). Неизвестно, чем бы кончилась междоусобная война, если бы не внезапная смерть Бэкона, расстроившая планы лиц, принявших участие в борьбе с губернатором колонии.

В конце концов Беркли удалось-таки справиться с восстанием и в своем озлоблении он казнил 23 главарей движения, казавшихся ему наиболее опасными. Когда это стало известно королю, даже и он решительно осудил Беркли. «Этот старый дурак, — сказал король, — повесил больше людей в этой пустынной стране, чем это сделал я, наказывая за казнь своего отца». Во всяком случае, Беркли был тотчас смещен, и таким образом, колонисты избавились, наконец, от нелюбимого губернатора. Порядок управления колонией был также изменен к лучшему, хотя, в сожалению, это не оказало большего влияния на действительный ход дел в колонии. Объясняется это тем, что большинство последующих губернаторов Виргинии были люди бездарные и, сверх того, корыстолюбивые. Они постоянно вызывали неудовольствие колонистов, и это неудовольствие, как мы увидим ниже, дало себя чувствовать правительству метрополии.

В числе обстоятельств, порождавших неудовольствие жителей Виргинии на правительство метрополии и его представителей в колонии, следует отметить этот факт, что первоначальные размеры области, представленной жителям Виргинии для колонизации, были последовательно уменьшаемы. Таким образом, еще в 1630 г., т. е. при короле Карле I, из первоначальной территории Виргинии была выделена значительная часть и предоставлена в собственность лорду Балтимору, который намеревался образовать из неё новую колонию и сделать ее убежищем для английских католиков. Скажем кстати, что согласно хартии, данной королем вновь учрежденной колонии, лорд Балтимор мог управлять ею и собирать в ней налоги только с согласия поселенцев, вследствие чего представительные учреждения начали функционировать в новой колонии, которую назвали Мэриленд27, с самых первых лет её существования. Хотя впоследствии в Мэриленде поселилось много протестантов, тем не менее представители обоих исповеданий умели жить, вообще говоря, в полном согласии. В 1649 г. законодательное собрание Мэриленда издало знаменитый «Акт о веротерпимости» (Toleration Act), первый закон этого рода, который известен новейшей истории, хотя, впрочем, мы внаем, что в описываемое нами время фактически полная свобода совести существовала уже в колонии Род-Айленд, основанной Роджером Уильямсом.

Возвращаясь к вопросу о раздаче земель, первоначально назначенных для поселенцев Виргинии, следует указать, что и упомянутое нами выше пожалование Карлом II своим любимцам области, из которой образовалась колония Каролина28, состоялось также в ущерб Виргинии, причем жителей последней немало раздражало то обстоятельство, что её губернатор, упомянутый ваше Беркли, оказался в числе лиц, которым была предоставлена новая колония, выкроенная из территории Виргинии.

Наконец, в 1680 г. Карл II, который был должен знаменитому квакеру Уильяму Пенну огромную для того времени сумму в 16,000 фунтов стерлингов, уступил ему в уплату этого долга значительную область в Америке. Между тем, на эту область имели притязания, с одной стороны, Виргиния и Мэриленд, а с другой — граничившая с севера колония Массачусетс. Соглашаясь на такую комбинацию, Уилл. Пенн, — человек весьма замечательный, как по своему уму и характеру, так и по глубокому религиозному чувству, — имел в виду организовать в Америке такую колонию, где бы квакеры могли свободно исповедовать свои религиозные убеждения, не подвергаясь каким-либо преследованиям. Таково происхождение колонии Пенсильвании, которая благодаря весьма либеральным учреждениям, предоставленным Пенном колонистам (полная веротерпимость, всеобщая подача голосов при выборах членов представительного собрания), весьма быстро заселилась и ко времени войны за независимость уступала по числу жителей лишь колонии Массачусетс. Немало влияния на быстрое развитие колонии играли добрые отношения с индейцами, с которыми Пенн заключил формальный договор; к тому же и жители Пенсильвании держались договора с большей добросовестностью, чем это делали жители других колоний: в этом сказалось влияние традиций, оставленных основателем колонии.

Вследствие разных недоразумений, возникших между Пенном и первыми поселенцами колонии, Пенн в 1701 г. выдал колонистам вместо прежней новую «Хартию Привилегий» (Charter of Privileges), составлявшую фактически конституцию колонии вплоть до эпохи революции. Эта хартия подтвердила существовавшую в колонии полную веротерпимость («ни один человек, верующий в единого Бога, не может быть подвержен каким-либо стеснениям из-за религиозных убеждений») и устанавливала в качестве законодательного собрания одну палату, избираемую ежегодно всеми плательщиками налогов. Однако, Вил. Пенн оставил за собою и за своими наследниками право назначать губернатора колонии, состоящий при нем исполнительный совет, которому, в свою очередь, было предоставлено право налагать veto на постановления народного собрания. Нельзя не сказать при этом, что колония, основания Пенном, составила для него источник чрезвычайных расходов, потомки же этого великого квакера имели от неё значительный доход.

Теперь мы можем снова вернуться к истории колонии Массачусетс. Мы видели, что эта колония с самого начала (1660) режима реставрации возбудила против себя неудовольствие Карла II слишком самостоятельным образом действий и даже прямым игнорированием желаний правительства метрополии, что особенно резко выражалось в систематическом уклонении от исполнения вышеупомянутых навигационных актов. Мы видели также, что только война с Голландией помешала Карлу II употребить по отношению в Массачусетсу репрессивные меры. Как известно, политика Карла II в течение его царствования делалась не либеральнее, а напротив — все более и более реакционной. По отношению к американским колониям Англии это выразилось более определенно тогда, когда (в 1684 г.) Карл II объявил уничтожение хартии Массачусетса и назначил туда своей властью губернатора (согласно прежней хартии жители Массачусетса сами выбирали своего губернатора) Эдм. Андроса, предоставив ему законодательную и исполнительную власть без всякого участия какого-либо выборного собрания.

Это было ударом для всех американских колоний, вообще, так как показало, что ни одна из них не может быть более уверена в прочности учреждений, гарантируемых королевскими хартиями. С восшествием на английский престол в следующем году (1685) Якова II, отличавшегося более реакционными стремлениями, чем даже его брат Карл II, положение колонистов стало еще хуже. Хартии всех колоний Новой Англии были объявлены уничтоженными, а упомянутый выше Эдм. Андрос был назначен генерал-губернатором Новой Англии с самыми широкими полномочиями. Во исполнение данных ему инструкций Андрос потребовал себе прежнюю хартию колоний Род-Айленда и Коннектикута; первая колония исполняла требование генерал-губернатора, вторая же отказалась его исполнить, после чего Андрос явился в Хартфорд, главный город Коннектикута с вооруженной силой, чтобы, таким образом, добиться возвращения хартии. Существует предание, согласно которому хартия была спрятана в дупло большего дуба, который впоследствии стал известен, как «дуб вольностей Коннектикута» (Charter oak). Как бы то ни было, хотя жители Коннектикута и сохранили физически королевскую грамоту, составлявшую хартию колонии, им, как и жителям Род-Айленда, пришлось смириться перед силой и подчиниться дальнейшим распоряжениям генерал-губернатора.

Те факты, которые мы только что рассказали, происходили в 1687 г.; в следующем году власть Андроса была расширена еще далее включением в территорию его генерал-губернаторства колоний Нью-Йорк и Нью-Джерси. Затем должны были последовать распоряжения, сокращающие всякого рода права и привилегии колонистов, но этому помешала вторая английская революция (1688), лишившая престола короля Якова II и утвердившая навсегда доминирующую роль парламента в государственной жизни Англии. Когда в начале 1689 г. в Бостон дошло известие о низложении Якова II, жители этого города арестовали Андроса и главных его помощников и организовали новое правительство согласно прежней хартии Массачусетса. То же самое было сделано и в других колониях Новой Англии. С падением Стюартов колонисты избавились от грозившей им опасности установления самовластного правления в Америке, почему бескровная или, как говорят англичане, «славная революция» (Glorious Revolution) 1688 г. имеет почти такое же громадное значение для последующей истории американских колоний, как и для истории самой метрополии.

В самом деле после торжества революции в Англии Коннектикут и Род-Айленд стали вновь управляться согласно прежним своим хартиям, которые, как мы знаем, давали фактически этим колониям полную автономию. Массачусетс по некоторым обстоятельствам, в которые мы не считаем возможным посвящать наших читателей, получил в 1691 г. новую хартию, которая устанавливала в общем чрезвычайно либеральный режим, представлявший нечто среднее между автономией Коннектикута и порядками управления такой колонии, как Виргиния. Наиболее существенным отличием новой хартии от прежней было то, что губернатор и вице-губернатор (deputy governor) были назначаемы (прежде оба были выбираемы населением) королем, право же участия в выборе членов народного собрания было предоставлено всем плательщикам налогов, а не одним лишь членам пуританских церковных общин, как это было ранее. Это последнее нововведение изменяло конституцию колонии в либеральном направлении, хотя оно шло вразрез с традициями и желаниями этой колонии, сохранявшей все еще следы теократического режима.

Мы не имеем возможности следить здесь за дальнейшей историей североамериканских колоний до роковых годов революционного движения. Скажем лишь, что, вообще говоря, колония все время прогрессировали, как в отношении материальной культуры, так и в отношении политической свободы. Власть и влияние во всех колониях все более и более сосредоточивались в руках народных собраний, которые приобретали постепенно роль и значение парламента метрополии; это особенно справедливо по отношению ко всему, что касалось обложения населения налогами и расходования собираемых таким образом денег.

Огромное влияние на последующую судьбу американских колоний оказали почти непрерывные войны, которые вела Англия в течение конца XVII и первой половины XVIII века, причем в разного рода комбинациях, которые представляли собой коалиции воюющих европейских держав, Англии и Франции выступали обыкновенно в качестве противников, тогда так при Стюартах английские короли, как известно, унижались до положения пенсионеров (т. е. принимали тайно субсидии) Людовика ХГV. Согласно Утрехтскому миру (1713), которым заключилась «Война за испанское наследство», Англия изо всех союзников, боровшихся с Людовиком XIV, осталась в наибольших барышах. Ограничиваясь характеристикой результатов этой войны лишь постольку, поскольку это имеет значение для колонизации Америки англичанами, следует сказать, что согласно Утрехтскому миру Франция уступила Англии огромную территорию вокруг Гудзонова залива, затем т. н. Акадию, из которой образовалась впоследствии английская колония Новая Шотландия (Nova Scotia), входящая теперь в состав Канадской федерации, и наконец, остров Ньюфаундленд.

Лишившись, таким образом, Значительной части своих колониальных владений в Америке, Франция пыталась вознаградить себя быстрым захватом бассейна реки Миссисипи. Это был именно захват, а не колонизация, так как на всем протяжении великой американской реки можно было встретить всего несколько уединенных французских фортов с небольшими гарнизонами, почти без примеси гражданского населения, и тем более, конечно, без действительных колонистов, которые могли бы составить прочное ядро будущих сел и городов. Не довольствуясь захватом Миссисипи, французы пытались распространить свою власть и на бассейн притоков этой реки, вытекающих из Аллеганских гор (река Огайо и др.), до здесь они пришли в столкновение с англичанами, которые к этому времени стали распространять свою колонизаторскую деятельность во внутрь материка, держась такое течения рек. Надо сказать, однако, что к средине XVIII века население американских колоний Англии (вместе с неграми) переходило за 1 ½ миллиона, тогда как на всем огромном пространстве, на которое в то время предъявляла свои притязания Франция, по самому щедрому расчету жило никак не более 80,000, т. е. чуть не в двадцать раз меньше. Несмотря на столь значительное превосходство в числе, англичане занимали область несравненно меньшую, чем французы, и тем не менее, встречали со стороны последних самое решительное противодействие при всяких попытках распространить свою колонизаторскую деятельность на запад, по течению Огайо и других рек.

При таких обстоятельствах нельзя было сомневаться ни в неизбежности решительной борьбы французов и англичан из-за обладания континентом С. Америки, ни в окончательном исходе этой борьбы, по крайней мере, поскольку это могло зависеть от сил самих колонистов.

В так называемой Семилетней войне, происходившей, как известно, в средине XVIII века (1756 — 1763), принимали участие Франция и Англия, пристав, как и в других случаях, в противоположным лагерям. Обе страны распространили свои военные действия и на Новый Свет, чему немало содействовали упомянутые выше постоянные столкновения французских и английских колонистов в Америке.

Действия английских войск в Америке, благодаря весьма существенной помощи колониальной милиции, были в высшей степени успешны; Франция ясе, будучи занята борьбой с Германией, не могла посылать достаточно подкреплений в Канаду, почему канадские французы, уступая значительно в числе англичанам, несмотря на свою храбрость, теряли одну крепость за другой: в 1758 г. пал Луисбург, в следующем году Квебек, а затем (1760) и Монреаль. Этими тремя победами англичан судьба Канады была фактически решена, и мирный договор (Парижский трактат) 1763 г. лишь санкционировал совершившееся уже ранее прекращение всякой власти французов на материке С. Америки.

Не вдаваясь здесь в рассмотрение основных причин, определивших такой исход колонизационной деятельности французов в Америке29, мы заканчиваем на этом наш обзор истории американских колоний за сто лет между 1660 (реставрация Стюартов) и 1760 г. Дело в том, что прекращение французского владычества на материке С. Америки составило факт огромной, можно даже сказать, неизмеримой важности и в значительной мере определило те роковые события, которые вскоре начались в американских колониях и которые привели мало по малу к великой борьбе этих колоний за независимость.

IX. Взаимные отношения Англии и её американских колоний в первой половине XVIII века. Изгнание французов с американского континента (1763) и введение гербового сбора в американских колониях (1765). Протесты колонистов. (Первая «Декларация прав»)

Мы подошли теперь к критической эпохе в истории североамериканских колоний Англии, эпохе, закончившейся образованием самостоятельной республики на континенте С. Америки — иначе сказать, «великим расколом англо-саксонской расы»30. Каковы же были причины, которые привели к этому роковому событию?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нам придется бросить беглый взгляд на состояние американских колоний Англии в половине XVIII века.

Мы уже знаем, что все они, вообще говоря, пользовались широкой политической свободой, колонии же Коннектикут и Род-Айленд представляли собой, в сущности, вполне автономные республики, как это признают сами американские историки (см., напр., цитируемые в приложении сочинения профессоров Al. Johnston, А. Bushnell и Ed. Channing). Почти во всех американских колониях Англии было по два законодательных собрания, причем роль верхней палаты играл т. нар. «исполнительный совет», состоявший при губернаторе. Члены нижней палаты (носившей в разных колониях неодинаковое название) избирались населением, причем закон обыкновенно обусловливал избирательные права небольшим имущественным цензом. В южных колониях, где склад жизни приближался более к порядкам метрополии, избирательными правами пользовались только, поземельные собственники. Не следует, однако, забывать, что цены на землю были в то время в Америке очень и потому даже в этих, т. е. более южных колониях (Виргиния, Сев. и Южн. Каролина, Георгия) общественный строй был более демократичен, чем в метрополии31.

Члены верхней палаты или исполнительного совета назначались губернатором. Однако, с течением времени, как это было уже вскользь упомянуто выше, авторитет верхних палат все более и более падал, а нижних — наоборот увеличивался; таким образом, напр., к ним мало помалу перешел решительный голос во всем, что касалось расходования народных денег, благодаря же контролю над расходованием народных денег влияние нижних палат стало доминировать мало по малу и во всех других сферах общественной жизни.

Продолжая далее характеристику политического и социального положения американских колоний, следует сказать, что колонисты, вообще говоря, пользовались фактически полной свободой ассоциаций, митингов, собраний, свободой прессы и исповеданий. Если даже в той или иной из перечисленных сфер общественной жизни существовали какие-либо ограничения (так, напр., в большинстве колоний были установлены разные ограничения для католиков), они имели источником настроение и взгляды, преобладавшие среди самих жителей той или иной колонии. Мы се говорим здесь лишь об отсутствии таких ограничений указанного характера, которые исходили бы от правительства метрополии.

Судьи в американских колониях назначались (губернатором) пожизненно, и таким образом, были совершенно независимы от назначавшей их власти. Если судьи зависели, вообще, от кого-либо, то разве лишь от народных представителей, которые могли (что и было однажды в революционную эпоху) отказаться от вотирования денежных средств, необходимых для уплаты судьям жалованья. Знаменитый Habeas Corpus Act имел такую же силу в Америке, как и в Англии; суд присяжных имел такое же распространение в колониях, как и в метрополии. Вообще, личная свобода колониста была так же гарантирована, как и личная свобода жителя метрополии.

Наконец, содержание администрации и всякого рода правительственных властей обходилось американским колонистам по разительно дешево, как это признают современные американские историки и как об этом говорил еще Адам Смит, знаменитый труд которого вышел, как известно, в год объявления американцами своей независимости (1776). В самом деле, согласно данным, приводимым Ад. Смитом, совокупный расход американских колоний с их почти трехмиллионным населением не превышал 65,000 фунтов стерлингов на все общественные нужды. При этом следует принять также во внимание, что колонисты никогда ничего не давали из своих средств на содержание правительства метрополии, и метрополия всегда признавала, если не формально, то по крайней мере, фактически, этот принцип колониального управления32.

Если мы перейдем теперь к другим сторонам колониальной политики Англии, то и в этом случае, по словам авторитетных современных американских историков, англичанам нельзя было сделать более или менее серьезных упреков. Мы уже упоминали о так называемом навигационном акте о торговом мореплавании, изданном во время господства Долгого парламента (1651) и повторенном с известными дополнениями правительством реставрации (1660). «Хотя акт о торговом мореплавании, — говорить один американский историк, — был впоследствии от времени до времени изменяем в деталях, общий дух его и цель оставались постоянными. Вот как можно определить основную задачу акта: все продукты, которые имели характер сырых материалов и в которых в Англии чувствовался недостаток, разрешалось вывозить только в метрополию; остальные же продукты, относительно которых не чувствовалось никакого недостатка, могли быть посылаемы для продажи и в другие страны. Таким образом, правительство метрополии имело в виду содействовать развитию обрабатывающей промышленности в Англии, допуская вместе с тем, насколько это не мешало основной цели акта свободу обмена относительно целой категории других продуктов английских колоний»…

«Возмещением для колонистов за эти ограничения их внешней торговли являлись меры, имевшие целью обеспечить колонистам исключительные. преимущества при сбыте многих из их сырых продуктов на английском рынке, равно как и покровительство другим колониальным продуктам системой премий и дифференциальных пошлин»…

«В описываемое нами время английские государственные люди полагали, кроме тоге, что колонисты все свои мануфактурные товары должны получать из метрополии и что для более полного достижения этой цели следует поставить известные ограничения развитию обрабатывающей промышленности в колониях. Действительно, когда в конце XVII века некоторые роды американских шерстяных изделий стали появляться на заграничных рынках, грозя причинить ущерб сбыту аналогичных английских продуктов, парламент (в 1699 г.) издал акт, запрещавший вывоз из колоний шерстяных фабрикатов… Эта политика стеснений получила затем дальнейшее развитие. Таким образом, например, колонистам было запрещено устраивать железоделательные и сталелитейные заводы, хотя бы даже для выделки гвоздей и подков»…

«Стремясь возместить за это колонистов, правительство метрополии оказывало им покровительство в других отношениях. Так, напр., правительство запретило культуру табака в Англии, долгое время уплачивало премии за все материалы, необходимые для (в то время деревянного) судостроения и привозимые из американских колоний. Подобные преимущества были обеспечены колониям, вывозившим в Англию лен, пеньку, шелк-сырец, индиго. Имея в виду ту же цель, правительство метрополии взимало с некоторых товаров пошлину в меньшем размере, если эти товары были привезены из английских колоний, а не из какого-либо другого места».

«Таким образом, получилась весьма сложная система торговых отношений между метрополией и её колониями, причем основой для регулирования этих отношений было убеждение, что для продуктов одной части империи другая часть империи должна считаться достаточным рынком и наоборот. Хотя перечисленные выше взаимные уступки и ограничения казались заботливо уравновешенными, на самом деле, одна из сторон неизбежно должна была выигрывать, и, конечно, перевес выгод всегда оказывался на стороне метрополии»33.

Таким образом, мы видим, что даже заботы о своих коммерческих выгодах не могли склонить английское правительство к грубой эксплоатации колонистов и что здесь может быть лишь речь о том, на чьей стороне был перевес выгод, извлекаемых, несомненно, обеими сторонами из весьма сложной системы торговых отношений, созданных разными актами парламента. Один из лучших современных американских историков профессор Харвардского университета Эд. Чаннинг думает даже34, что, «если рассматривать всю систему торговых отношений Англии к её американским колониям во всей её совокупности (as а whole), то никак нельзя сказать, чтобы эта система была невыгодна для колонистов».

Такое мнение авторитетного американского историка, резко противоречащее взглядам, которые еще и теперь приходится читать в большинстве книг и статей, появляющихся в континентальных странах Европы и касающихся истории колониальной политики Англии, это мнение окажется особенно справедливым, если принять во внимание, что колонисты довольно свободно обходили или даже открыто нарушали вышеуказанные законы, насколько эти законы шли вразрез с выгодами колонистов35. Так как в руках колонистов были, как мы знаем, не только законодательная, но в значительной мере и исполнительная, а отчасти даже и судебная власть, то агентам правительства метрополии было трудно и даже прямо-таки невозможно добиться наказаний за нарушения указываемых нами законов, изданных английским парламентом, насколько эти законы шли вразрез с действительными или предполагаемыми интересами колонистов. В самом деле, не только очень трудно было найти свидетелей, готовых подтвердить факт нарушения закона, но и сами присяжные склонны были оправдывать действия, которым вполне сочувствовало громадное большинство колонистов. Когда же в 1761 г. права чиновников по производству обысков с целью открытия контрабанды были расширены специальным актом парламента, то при первом возникшем по этому поводу деле выступивший адвокатом выдающийся массачусетский юрист Джемс Отис (Otis) в чрезвычайно красноречивой и сильной речи назвал этот акт тираническим, — таким же проявлением злоупотребления властью, «какое в свое время стоило одному английскому королю его головы, а другому его трона». Скажем кстати, что Отис не только не поплатился ничем за эти смелые слова, но именно благодаря приобретенной, таким образом, популярности был в том же году избран членом законодательного собрания колонии Массачусетс36.

Было, однако, одно весьма важное обстоятельство, которое с одной стороны, заставляло правительство метрополии смотреть сквозь пальцы на систематический обход и даже прямое нарушение упомянутых выше законов колонистами и, с другой стороны, побуждало колонистов, хотя в некоторой мере сообразоваться с невыгодными для них сторонами законодательства метрополии, регулировавшего внешнюю торговлю колоний и их промышленное развитие. Таким обстоятельством явилось существование в непосредственном соседстве с колониальными владениями Англии французских колоний в Канаде и по течению Миссисипи. Имея в виду это обстоятельство, колонисты дорожили своей связью с Англией, могущественный флот которой мог спасти их от нападения французов со стороны моря; для английского же правительства важна была уверенность в энергичной поддержке колонистов в случае возобновления вековой борьбы с Францией, борьбы, которая, как мы уже упоминали, распространялась всегда и на колонии.

В 1763 г. положение дел совершенно изменилось: согласно заключенному в этом году Парижскому миру, Канада перешла во владение Англии и с этим вместе превратилась всякая власть французского правительства на североамериканском континенте. Вскоре стали проявляться первые последствия решительной перемены во взаимном положении Англии и её американских колоний.

Участие Англии в Семилетней войне, результаты которой оказались столь выгодными для жителей её американских колоний (освободившихся от опасного соседства французов), стоило Англии огромных денег, почему в следующем же за миром году (1764) правительство метрополии решило привлечь к участию в имперских расходах и американские колонии, начав с более строгого взимания пошлин с обложенных товаров и даже несколько увеличив самые эти пошлины. Вместе с этим правительство решило держать впредь в Америке небольшое постоянное войско (около 10,000 солдат). Чтобы хотя отчасти облегчить себе бремя расходов по содержанию этого войска, правительство метрополии объявило о своем намерении ввести в Америке со следующего (1765) года т. н. гербовый сбор, которым предполагалось обложить всякого рода документы, удостоверяющие совершаемые американцами коммерческие и иные сделки, судебные бумаги и пр. Предполагалось, что этот сбор даст возможность покрыть около трети расходов по содержанию войска в Америке.

Согласно заявлению, сделанному в парламенте первым министром (лордом Гренвиллем), английские гарнизоны в Америке назначались для защиты колонистов от нападений краснокожих и от вторжения иностранной армии, возможного в случае войны Англии с одной из европейских держав. Колонисты отнеслись подозрительно к таким заботам метрополии, предпочитал, как они говорили, рассчитывать лишь на свои силы и опасаясь, как бы английское регулярное войско не стало орудием для ограничения американской свободы. Такое подозрение было тем более уместно, что вступивший в 1760 г. на престол Англии король Георг Ш уже успел ясно показать свое намерение поднять упавший авторитет королевской власти и сократить народные вольности. Впрочем, подозрения и недовольство колонистов, вероятно, скоро улеглись бы сами собой, если бы вместе с посылкой в Америку регулярного войска не было объявлено о предполагаемом введении гербового сбора.

Теперь для всех стало очевидным желание Англии распространить и на свои американские колонии компетенцию парламента по обложению населения налогами. В глазах колонистов это в корне нарушало их права, как английских граждан. В самом деле, если в то время даже в Англии официально признавался за очевидную истину известный афоризм «no taxation without representation», — т. е. не может быть другого законного способа установления налогов (taxation) кроме вотирования их народными представителями (representation), должным образом избранными, — /если, повторяем, даже в Англии того времени этот принцип считался самоочевидной истиной, то тем более это было справедливо по отношению к её колониям в Америке.

В самом деле, известно, как ничтожно было в то время в Англии число лиц, имевших право на участие в выборах членов парламента, как узок был кроме того тот общественный класс (землевладельцы), к которому принадлежали эти лица» как много несообразностей было в самом распределении избирательных участков и какой, следовательно, условный характер имело представительство английского народа в палате общин37. Мы знаем, с другой стороны, что в американских колониях Англии право голоса принадлежало значительному большинству взрослого населения и самое представительство строго соответствовало территориальному распределению населения. Таким образом, всякая попытка английского парламента, имеющая целью обложение налогами населения американских колоний, должна была крайне раздражить колонистов, давно привыкших к действительному применению указанного выше кардинального принципа (no taxation etc.) государственного хозяйства, который в самой Англии имел весьма условное применение. Вот почему первые известия о предполагаемом введении гербового сбора в Америке вызвали всеобщий и решительный протест как самих колонистов, так и их законодательных собраний.

Несмотря на все такие протесты, министерство не думало отказываться от предполагаемого введения гербового сбора, тем более, что колонисты не предлагали с своей стороны какой-либо иной формы своего участия в расходах по содержанию регулярных войск в Америке, хотя первый министр именно в виду этого медлил внесением в парламент законопроекта о гербовом сборе38.

Не дождавшись никакого ответа со стороны колонистов кроме формальных протестов законодательных собраний разных колоний, Гренвилль внес в парламент в начале 1765 г. законопроект о гербовом сборе; законопроект прошел через обе палаты парламента без какой-либо серьезной оппозиции и в марте (1765) был подписан вместо короля (Георга III), временно лишившегося рассудка, особой комиссией.

Трудно изобразить то возбуждение, которое охватило американцев, как только им стало известно принятие парламентом закона о гербовом сборе. Законодательное собрание колонии Виргинии под влиянием крайне резкой и полной одушевления речи знаменитого американского оратора Патрика Генри (тогда, впрочем, только начинавшего свою историческую деятельность) вотировало ряд резолюций, в одной из которых, между прочим, было сказано, что «законодательное собрание Виргинии считает себя единственным учреждением имеющим право облагать налогами население колонии, поэтому всякая попытка передать такое право какому-либо лицу или каким-либо лицам помимо этого законодательного собрания является актом незаконным, противным конституции и несправедливым, обнаруживая в виновниках её стремление уничтожить свободу Британской империи и её американских колоний» (British as well as American liberty).

Едва состоялось назначение лиц, которым была поручена продажа гербовых марок, как во всех колониях начались народные волнения; новые чиновники подверглись массе оскорблений, вследствие чего все они поспешили подать в отставку. Когда, затем гербовые марки были доставлены из Англии в Америку, их пришлось держать в крепостях или на военных кораблях, чтобы предупредить немедленное уничтожение возбужденным наг селением. Таким образом, закон состоялся, но никто не мог его выполнить за отсутствием лиц, у которых можно было бы купить гербовые марки.

Колония Массачусетс пошла еще далее. Законодательное собрание этой колонии, по мысли упомянутого выше Дж. Отиса, предложило законодательным собраниям всех других колоний прислать к октябрю того же 1765 года делегатов в Нью-Йорк для составления общего протеста, против действий его величества короля английского и его парламента. Этот т. н. в американской истории «Stamp Act Congress», т. е. конгресс для протеста против гербового сбора, действительно собрался, как это было предложено, в октябре, причем в нем участвовали делегаты от всех колоний кроме Нью-Гемпшира. После почти двух недель занятий конгресс вотировал имеющую огромное принципиальное значение «Декларацию прав колонистов и причин их неудовольствий», отправив ее затем королю и обеим палатам английского парламента.

Вот немногие из пунктов39 этой «Декларации», из которых, равно как из всех обстоятельств, сопровождавших попытку введения гербового сбора в Америке, видно, насколько велика была политическая свобода в тогдашних американских колониях Англии и насколько идеалы американцев были далеки от условий жизни континентальной Европы XVIII века и отчасти даже самой Англии.

«Одно из существенных и неотъемлемых прав всякого свободного народа и одно из несомненных прав англичан заключается в том принципе, в силу которого народ не может быть облагаем налогами иначе как с его собственного согласия, данного лично (personally) или через народных представителей».

«Жители здешних колоний не имеют, — а в силу своей отдаленности и не могут иметь — своих представителей в великобританской палате общин».

«Единственными представителями населения здешних колоний могут считаться только лица, им самим избранные в качестве таковых. До сих пор население здешних колоний не платило других налогов — да и не могло быт привлекаемо к уплате таковых на законном основании — кроме тех, которыми облагали колонистов их собственные законодательные собрания».

«Так как все сборы, уплачиваемые правительству, должны считаться добровольным даром (free gifts) народа, то противно разуму, равно как и принципам и духу британской конституции, чтобы население Великобритании определяло такие дары его величеству из достояния и собственности американских колонистов».

Сделав свое дело, делегаты разъехались по домам, не подвергаясь ни во время заседаний конгресса, ни после его окончания каким-либо преследованиям со стороны представителей власти метрополии.

X. Отмена гербового сбора (1766) и попытки иной формы обложения колонистов. Обострение разлада

Описанный выше «Stamp Act Congress» происходил, как было упомянуто, в октябре 1765 г.; в июле того же года в Англии произошла смена министерства и первым министром стал маркиз Рокингам. Имея в виду все возраставшие протесты американцев, Рокингам решил пойти на уступки и обещал внести в парламент законопроект об отмене гербового сбора; это действительно, им было сделано в начале 1766 года. В исторических заседаниях парламента, посвященных рассмотрению американских дел, между другими ораторами принял участие а знаменитый английский государственный деятель Вил. Питт, который для этого встал больной с постели. «Господа, — сказал, между прочим, Питт, обращаясь к парламенту, — я радуюсь сопротивлению американцев. Трехмиллионный народ, у которого насколько заглохло стремление к свободе, чтобы его можно было обратить без сопротивления в рабство, мог бы сделаться удобным орудием для порабощения остальных англичан»40.

Питт оправдывал протесты американцев: он признавал за парламентом право регулировать путем таможенных сборов внешнюю торговлю американских колоний, и таким образом, обеспечивать метрополии косвенные выгоды, но отрицал вместе с тем право парламента на прямое обложение американцев какими-либо налогами или сборами41. В таком же смысле говорил в пользу американцев в палате пэров лорд Кэмден, исходя из той мысли, что внимание налогов с населения, не имеющего в парламенте представителей, следует считать противным английской конституции.

«Аргументам Питта и Кэмдена», — говорит проф. Харвардского, — т. е. американского университета Чаннинг, — очень удачно возражали в палате общин Гренвилль и в палате пэров лорд Мэнсфилд. В самом деле, закон настолько же ясно был на их стороне, насколько практические соображения были на стороне Питта и Кэмдена42. В конце концов, Парламент отменил закон о гербовом сборе, но вместе с тем другим своим актом объявил о том, что сохраняет за собой во всей полноте право издавать законы и постановления, касающиеся всех сторон жизни колонии», (а следовательно, и право облагать колонистов налогами) — «to legislate for the colonies in all cases whatsoever».

Велика была радость американцев при известии об отмене гербового сбора. Во всех колониях устраивались общественные празднества, фейерверки, процессии, торжественные службы в церквах и т. д. Министрам, парламенту и некоторым выдающимся ораторам, говорившим в пользу колоний, были посланы адресы, в законодательных собраниях колоний было решено поставить статуи короля и Вил. Питта.

Однако, эта радость была не без примеси беспокойства в виду торжественно провозглашенного парламентом права «издавать законы для всех сторон жизни колоний». Таким образом, отмена гербового сбора, прекратив временно раздор между Англией и её американскими колониями, не уничтожила в сущности основной причины этого раздора…

В самом деле, уже с начала следующего (1767) года в Америке стали распространяться настойчивые слухи о предполагаемом введении новых налогов в колониях. Во главе министерства стоял теперь герцог Графтон, хотя фактическим главой по своему влиянию был министр финансов Таунсенд (Ch. Townsend). Вот почему в истории известны, как акты Таунсенда (Townsend’s Acts) ряд постановлений парламента, последовавших в середине 1767 г. и возбудивших неудовольствие американцев в еще большей мере, чем даже гербовый сбор.

Одним из этих актов парламент установил пошлины на некоторые товары, ввозимые в Америку. Издавая такой акт, правительство желало избежать упрека в попытках вводить в Америке налоги (internal taxes) и, следовательно, посягать на область, которую американцы считали принадлежащей исключительно своим законодательным собраниям; взиманием же пошлин регулировалась внешняя торговля Америки, что всегда считалось в сфере компетенции парламента. Новыми пошлинами были обложены стекла, свинец, бумага, краска и чай, причем предполагалось, что эти пошлины будут давать в совокупности до 400,000 рублей (40,000 фунтов стерлингов) в год и пойдут на уплату жалованья губернаторам и судьям. Этим последним имелось в виду сделать тех и других независимыми от колониальных законодательных собраний, так как ранее жалованье губернаторов и судей уплачивалось из сумм, вотируемых ежегодно колониальными собраниями вместе с другими статьями своего бюджета.

Другим «актом Таунсенда» были установлены некоторые меры, облегчавшие надзор за выполнением законодательств о таможенных сборах, причем в известных случаях чиновникам было разрешено производить обыски; наконец, дела, возникавшие при применении нового закона, разрешалось судить в т. н. «адмиралтейских судах» (courts of admiralty) без участия присяжных.

Чрезвычайное возбуждение, которое охватило американцев после того, как им стали известны изложенные нами акты Таунсенда, выразилось, между прочим, огромным количеством всякого рода политических произведений в стихах и прозе, наводнивших газеты, журналы и другие издания, появлявшиеся на книжном рынке. Среди этой литературы видное место принадлежит «Письмам пенсильванского фермера», автором которых, как впоследствии оказалось, был Дикинсон, один из выдающихся членов законодательного собрания Пенсильвании.

Протестуя самым решительным образом против всякой мысли об отделении от Англии, Дикинсон пишет в то же время следующие строки, которые, как нам кажется, прекрасно характеризуют точку зрения наиболее дальновидной части колонистов на принципиальное значение актов Таунсенда. «Нам не следует терять из вида ни на минуту», писал Дикинсон, «что мы не можем быть счастливыми, не будучи свободными, не можем быть свободными, не будучи уверены в неприкосновенности своей собственности, не можем считать безопасной нашу собственность, если другие будут брат ее у нас без нашего на то согласия, как это может делать английский парламент, облагая нас налогами… Будем защищать свои права, и мы вместе с этим оградим и свое материальное благополучие… Порабощению всегда предшествует равнодушие в общественным делам. Отдельные личности могут полагаться на милости министров, политические общества должны с негодованием отвергать всякую такую мысль»…43

«Письма пенсильванского фермера» имели успех не только в Америке, но даже и в Англии, где они вышли в трех изданиях (два в Лондоне, одно в Дублине). Французский перевод этих писем вышел в Амстердаме и получил сравнительно весьма широкое распространение на континенте Европы, особенно во Франции, где было еще очень живо раздражение, вызванное недавней утратой Канады, и где в «Письмах» Дикинсона видели залог будущих затруднений Англии, если не самую возможность последующего восстания.

«Письма пенсильванского фермера» печатались первоначально в одной газете, выходившей в Филадельфии (главный город Пенсильвании). В феврале 1768 г. появилось последнее письмо и в том же месяце законодательное собрание Массачусетса разослало циркулярное предложение законодательным собраниям других колоний выразить общий протест против незаконности приведенных выше актов Таунсенда. Руководящая роль, которую играла Новая Англия, вообще, и в особенности Массачусетс в приближавшемся конфликте между колониями и метрополией, объясняется тем, что все меры, стеснявшие морскую торговлю колоний, были наиболее чувствительны для колоний Новой Англии и в особенности для Массачусетса, где во второй половине XVIII века успели развиться значительные легальные и нелегальные торговые сношения с Вест-Индией и отчасти даже с континентальной Европой.

Как только правительству метрополии стало известно об упомянутом выше циркулярном письме, министр колоний тотчас же написал губернатору Массачусетса, чтобы тот потребовал от законодательного собрания взять назад свое предложение другим колониям. Одновременно с этим губернаторы всех колоний получили приказы распускать всякое колониальное собрание, которое вздумало бы действовать согласно предложению Массачусетского собрания. Однако, это последнее не только не отказалось, от своего предложения, а напротив, значительным большинством голосов вотировало вновь прежние свои резолюции, результатом которых была рассылка упомянутого выше письма. В виду такого упорства Массачусетса из Англии были посланы войска в Бостон (главный город Массачусетса), как очаг революционного движения, где они и оставались вплоть до начала неприязненных действий.

Все это происходило в 1768 г. В следующем году к числу серьезных недовольствий колонистов прибавилось еще одно. В царствование Генриха VIII (1509 — 47), когда, как мы знаем, у англичан не было еще никаких колоний, был издан закон, разрешавший требовать на суд в Англию всякого английского подданного, обвиняемого в преступлении, совершенном вне пределов Англии. Имея в виду недостаточную лояльность американских судей, обе палаты английского парламента обратились с петициями к королю, в которых предлагали, чтобы колонистов, обвиняемых в серьезных преступлениях, впредь требовали для суда в Англию, согласно упомянутому выше старому закону, уже давно всем забытому и более ста лет никогда не применявшемуся.

Слух о подобных замыслах метрополии возбудил еще большее раздражение колонистов. Вашингтон, который уже в то время был одним из самых видных членов законодательного собрания своей родной колонии Виргинии, несмотря на свою обычную сдержанность, писал по поводу приведенных слухов: «Всякий должен без малейшего колебания браться за оружие, когда дело идет о противодействии такому посягательству на нашу свободу. Когда в мае того же 1769 г. съехались для обычных занятий члены законодательного собрания Виргинии, они единогласно вотировали четыре резолюции, в одной из которых они объявили всякую попытку отправить кого-либо для суда в Англию «нестерпимым посягательством на права британского гражданина. В другой революции было торжественно провозглашено неотъемлемое право жителей всех колоний подавать всякого рода петиции самостоятельно или совместно с жителями других колоний. Председателю собрания было поручено послать копии этих революций законодательным собраниям всех других колоний о предложением вотировать такие же революции. Это, действительно, было сделано большинством из них и притом нередко в тех же самых выражениях, которые были употреблены в постановлениях народных представителей Виргинии.

За такие свои поступки законодательное собрание Виргинии было распущено губернатором, но это побудило деятелей згой великой эпохи к еще более решительным шагам в том же направлении. Члены собрания собрались в соседнем доме и подписали «Соглашение», в силу которого они обязались не покупать и не употреблять ни одного из товаров, которые были обложены парламентом пошлинами. Текст «Соглашения» был составлен одним видным членом собрания, соседом по имению и другом Вашингтона; оно было внесено на обсуждение собрания Вашингтоном; в числе лиц, подписавшихся под ним, значится, между прочим, и имя Джефферсона44. Само собой разумеется, это соглашение было затем распространяемо между жителями Виргинии, а затем и между жителями других колоний, так что в концу 1769 года оно, можно сказать, действовало повсеместно. «Бойкотируя» английские товары, комитеты желали нанести чувствительный ущерб торговым классам Англии и побудить их к воздействию на парламент, в смысле отмены актов Таунсенда. Надо сказать, что финансовые результаты этих актов оказались прямо-таки отрицательными: доход от новых пошлин едва достигал 160,000 р. (16.000 ф. стерл.), расход по их взиманию превышал 150,000 р., а чрезвычайные военные расходы, вызванные обострившимися отношениями с Америкой, достигли почти 2 миллионов рублей! Неудивительно, поэтому, что в виду таких финансовых результатов новых законов и под давлением торговых классов, терпевших значительный ущерб вследствие превратившегося вывоза в Америку, парламент в апреле 1770 г. отменил все новые пошлины, кроме лишь одной пошлины на чай. При этом было официально объявлено, что, сохраняя пошлину на чай, правительство — во главе которого был теперь (с 1770 г.) лорд Норс — не имеет в виду каких-либо финансовых выгод45, а делает это исключительно для того, чтобы поддержать в принципе свое право облагать колонии пошлинами.

Однако, и комитеты восставали против действий метрополии в значительной мере под влиянием принципиальных соображений, поэтому, их не могла вполне удовлетворить обставленная, таким образом, отмена актов Таунсенда, тем более, что прежние акты о торговом мореплавании оставались в силе. К тому же, в то самое время, когда парламент обсуждал и частью отменял акты Таунсенда, в Бостоне произошли события, которые, хотя и безосновательно, но во всяком случае, содействовали поддержанию неудовольствия среди колонистов.

Мы уже говорили, что в начале 1768 г. в Бостон был отправлен английский гарнизон, состоявший из двух полков46. Население было этим крайне недовольно, между солдатами и местными жителями постоянно происходили перебранки и ссоры, объясняемые, конечно, обостренными отношениями между колониями и метрополией. Однажды дело дошло даже до кровопролитной схватки, в которой было убито пять американцев. Вот что пишет по этому поводу один в высшей степени добросовестный американский историк: «Обе стороны держали себя вызывающим образом, и солдаты выстрелили лишь после многих и резких выходок со стороны граждан. Во всем этом деле не было никакой политической подкладки, но при господствующем возбуждении умов происшествию в Бостоне было придано громадное общественное значение, и оно попало даже в историю под названием «Бостонское избиение» (Boston Massacre). На следующий же день после упомянутого происшествия в Бостоне на собрании граждан было постановлено (voted), что «при существующем положении дел нет никаких оснований ожидать восстановления мирной жизни в городе и прекращения кровавых сцен до тех пор, пока королевские войска не будут выведены из города»47.

Не довольствуясь этим академическим протестом, собрание или, как мы говорим, сходка граждан (до 3,000 человек) отправила к губернатору депутацию с Самуилом Адамсом во главе, требуя немедленного удаления войск из города. Губернатор Хатчинсон согласился удалить только тот полк, солдаты которого стреляли в граждан. Адамс отправился с этим ответом к собранию граждан, но вскоре опять вернулся к губернатору и сказал ему: «Если вы можете удалить один полк, то можете удалить и другой. На митинге собралось три тысячи граждан, в окрестном населении начинается волнение, наступает ночь, и мы должны иметь от вас окончательный ответ». Губернатор обещал исполнить требование граждан и, хотя для того, чтобы побудить его в выполнению обещания, пришлось организовать новый митинг, в конце концов оба полка были удалены из города и расквартированы на острове против Бостонской гавани48.

Так действовали по отношению к своим губернаторам «угнетаемые» Англией колонисты, причем в довершение характеристики этого случая следует прибавить, что суд присяжных (из числа жителей Бостона и его окрестностей), судивший затем офицеров и солдат, причастных к «Бостонскому избиению», оправдал их в возведенном на них обвинении в убийстве (murder). Не малая доля заслуги такого беспристрастного решения дела принадлежит бывшему в то время еще молодым, но уже пользовавшемуся авторитетом адвокату Джону Адамсу, который, несмотря на свои хорошо всем известные патриотические чувства, выступил адвокатом обвиняемых офицеров и солдат, хотя это; конечно, могло сильно повредить его популярности среди граждан Бостона49.

После удаления войск из Бостона население этого города и всей колонии Массачусетса, вообще, как будто несколько успокоилось, однако, нарушение или обход знакомых нам законов о торговом мореплавании не прекращались в колонии никогда. Поддержанию духа протеста и неудовольствия среди колонистов вообще, и жителей Бостона в особенности много содействовал известный ревнитель народных прав, член законодательного собрания Массачусетса, Самуил Адамс, однофамилец упомянутого выше Джона Адамса. Самуил Адамс воздействовал на своих сограждан, как живым словом на всевозможных собраниях и митингах, так и в особенности пером в бесконечном числе статей, написанных им в революционную эпоху и в годы, ей непосредственно предшествовавшие.

«Да будет проклят этот Адамс, — писал по поводу Самуила Адамса один американский губернатор, — каждая его строка так же ядовита, как змеиный укус». Таким образом, даже враги Адамса признавали великое искусство, с которым он владел пером, нанося им крайне чувствительные удары своим политическим противникам. Влияние Адамса на своих соотечественников было настолько значительно, что проф. Бушнелл Харт, приписывает даже в значительной мере Адамсу то обстоятельство, что колонисты не пришли ни к какому соглашению с Англией и дело дошло понемногу до формального разрыва.

«В ноябре 1772 года, — говорит проф. Харт, — Самуил Адамс предложил собранию граждан города Бостона „составить комитет сношений (committee of correspondence) для защиты прав американских колонистов, вообще, и жителей Массачусетса в частности, — прав, как людей, христиан и британских подданных“. Адамс рекомендовал далее собранию „предложить всем городам и селам Массачусетса сообщить в „комитет сношений“ свои мысли по тому же предмету“. Этот комитет сильно содействовал возбуждению умов постоянными напоминаниями о правах колонистов и о нарушениях этих прав метрополией; главная его заслуга состояла, однако, именно в организации правильных сношений между городами и селами колонии. Несколько месяцев спустя каждая колония устроила у себя такие же комитеты для сношений со всеми другими колониями».

Эти комитеты сношений значительно облегчили дело революции. Они распространяли аргументы в пользу восстания, они составляли списки лиц, готовых поднять оружие, они влияли на законодательные собрания, они, одним словом, создали ту организацию общественных сил, которая была необходима для восстания в 1774 и 1775 гг.

«Несколько раньше организации названных комитетов», — пишет далее тот же американский историк, — в колонии Род-Айленд был совершен один акт насилия, который ясно показал, как велико было недовольство американских колонистов строгим надзором за исполнением законов о таможенных пошлинах. Английское военное судно «Gaspee» усердно выслеживало контрабандой ввоз товаров, позволяя себе при этом прибегать к незаконным действиям. В июне 1772 г. «Gaspee», преследуя одно судно, сел на мель. В ту же ночь на «Gaspee» было сделано нападение вооруженными людьми, которые отбили судно у команды и затем сожгли его. Колониальные власти отнеслись к этому факту безразлично: преступников не только не судили, их даже не преследовали и не арестовали»50. Когда же, прибавим мы от себя, правительство метрополии в виду такого отношения колониальных властей (вспомним, что в Род-Айленде даже губернатор выбирался самим населением) к описанному факту, послало особую комиссию (Commission ef Inquiry) для расследования дела, ареста виновных и представления их на суд в Англию, то в колонии не нашлось никого, кто согласился бы дать какие-либо показания по поводу инцидента с «Gaspee», хотя, конечно, тысячи лиц знали, кто были участниками нападения на английское судно. Мало того, верховный судья колонии публично объявил, что он не даст своего разрешения на то, чтобы кто-либо был увезен в Англию для предания суду за дело, совершенное в колонии. Таким образом, комиссия вернулась в Англию ни с чем.

Возвращаемся, однако, к прерванному рассказу проф. Харта.

«Вторая подобная выходка колонистов, происшедшая 16 декабря 1773 г., показала, как раздражены колонисты даже тем немногим, что осталось неотмененным из законов о таможенных пошлинах (вышеупомянутые акты Таунсенда). В Бостон пришли три корабля Ост-Индской компании с грузом чая. 16 декабря 1773 г. на эти корабли, стоявшие в гавани, ворвалась толпа людей, переодетых индейцами, и выбросила за борт 342 ящика чая. Подобные же факты произошли в Сев. и Южной Каролине».

«Английское правительство, — говорит почтенный американский историк, пытаясь дать оценку всей совокупности этих фактов, — вступило на ложный путь, издав приведенный выше закон 1770 г.51; но и колонисты сошли с законной почвы, совершив ряд насильственных актов. Положение приняло такой оборот, что выходом из него могла быть или полная отмена пошлины на чай и освобождение парламента от обвинений в обложении колоний, не имеющих в парламенте представителей, или настойчивое требование выполнения акта о пошлинах, но строго законными мерами».

«Однако, не в характере англичан и в особенности их короля было отказываться от непопулярных законов в виду решительных и смелых протестов, колонистов. Поэтому безнаказанность лиц, уничтожавших „Gaspee“, привела лишь тому, что английское правительство стало относиться с недоверием к американской юстиции. Затем Англия совершила роковую ошибку, издав ряд противозаконных мер в качестве наказания за столь же противозаконные действия колонистов. Парламент, во первых, поспешил наказать Бостон, издав распоряжение, согласно которому в этом городе прекращалась всякая (морская) торговля до тех пор, пока жители города не заявят о своей полной покорности. Вторым постановлением, изданным в то же время парламентом, была наказана уже вся колония Массачусетс: у неё была отнята известная часть вольностей, принадлежащих ей в силу хартии, дарованной в 1692 г. Вильгельмом Ш. Это был самый сильный удар не только жителям Массачусетса, но и всем колонистам вообще так как этим своим постановлением парламент налагал руку на основные законы колонии и, таким образом, предъявлял притязания на универсальную компетенцию в отношении колоний. Это было одно из наиболее серьезных неудовольствий колонистов, послуживших причиной последовавшей вскоре революции».

«Третьим своим постановлением парламент разрешил в некоторых случаях посылать для суда в Англию лиц, обвиняемых в преступлениях, связанных с мятежными выходками колонистов. Четвертым и последним постановлением парламент допускал принудительное расквартирование войск среди обывателей Массачусетса»52.

К этим словам американского историка прибавим со своей стороны, что одновременно с указанными только что мерами в Массачусетсе было отменено прежнее гражданское управление, введено новое военное и назначен военный губернатор.

В следующей главе мы ознакомимся с результатами этих репрессивных мер правительства метрополии.

XI. Созвание колонистами т. н. «Континентального конгресса» (1774). Вторая «Декларация прав» колонистов и «Соглашение» о прекращении торговых сношений с Англией

Новый губернатор Массачусетса и главнокомандующий британской армией в Америке Томас Гейдж (Gage) по прибытии в Америку поспешил сделать распоряжения о прекращении морской торговли Бостона, как это было постановлено одним из указанных выше актов парламента. С прекращением морской торговли, дававшей средства к жизни главной массе населения Бостона, в городе настала крайняя нужда, которая для бедных людей грозила вскоре перейти в формальную голодовку. Однако, жители соседних городов Массачусетса, а частию и других колоний, понимая все принципиальное значение незаконных действий правительства метрополии, стали присылать пищевые продукты жителям преследуемого города, не говоря уже о иных, не материальных выражениях сочувствия.

17 июня того же 1774 г. (Гейдж приехал в Бостон 6 мая), благодаря стараниям знакомого нам Самуила Адамса, законодательное собрание Массачусетса утвердило внесенное некоторыми его членами предложение созвать съезд представителей Всех колоний (выражаясь точнее, мы должны были бы сказать: представителей законодательных собраний всех колоний), причем местом для этого съезда был предложен город Филадельфия (находящийся, как известно, в штате — тогда колонии — Пенсильвании), а временем — 1 сент. того же года. В то время, когда шло обсуждение этого предложения, курьер от губернатора тщетно стучал в запертое зало заседаний, чтобы передать распоряжение (губернатора) о распущении собрания. Когда же, затем собрание официально было объявлено распущенным, роль его временно взял на себя частью комитет сношений, в котором руководящую роль играл Самуил Адамс, частью всякого рода иные союзы и собрания граждан.

Дальнейшие столкновения губернатора Массачусетса с населением Бостона и всей колонии Массачусетс повели лишь к увеличению симпатий к последнему со стороны жителей других колоний. Решение законодательного собрания Массачусетса созвать съезд или, как американцы выражаются, конгресс представителей всех колоний было уже в некотором роде актом борьбы с метрополией, актом революционным. Напрасно губернаторы других колоний распускали законодательные собрания, когда те обнаруживали желание послать делегатов на предположенный конгресс. Роль законных собраний, распущенных губернатором, приняли на себя другие — уже незаконные — собрания, благодаря чему конгресс все-таки состоялся и в нем приняли участие делегаты от всех колоний, кроме Георгии.

5 сентября 1774 г. начались заседания этого первого американского конгресса, называемого часто континентальным53 или филадельфийским конгрессом. «Хотя это было совершенно нелегальное собрание, — говорит проф. Харт, — однако, в числе членов конгресса мы находим ряд самых влиятельных американских деятелей, как, напр., Самуила и Джона Адамсов, Дж. Вашингтона, Патрика Генри, Дж. Джея» (и мы позволим себе прибавить, упомянутого выше Дж. Отиса). Это обстоятельство, равно как и тот факт, что делегаты были присланы от 12 колоний (из 13), ясно доказывает, что вся Америка сознавала опасность подчинения контролю парламента и чувствовала оскорбление, нанесенное всем колонистам посягательством на права Массачусетса»54.

Шесть недель продолжались заседания конгресса, силы противников и сторонников решительной борьбы с Англией были почти равны; в конце концов, большинством всего одного голоса были утверждены меры, предложенные сторонниками крайних форм протеста. Первая мера заключалась в декларации прав американских колонистов с перечислением тех посягательств на эти нрава, которые позволило себе правительство метрополии со времени Stamp Act Congress’а (1765).

Вот, что мы читаем, между прочим, в этом любопытном и достойном серьезного изучения документ55. «Основанием английской свободы, — объявляли делегаты американских колоний, — как и, вообще, всякого свободного правительства, следует считать право народа на представительство в законодательном собрании. Так как, однако, жители американских колоний не имеют, — а в силу территориальных и иных особенностей своего положения и не могут иметь, — представителей в британском парламенте, то им принадлежит свободное и исключительное право законодательства через посредство собственных законодательных собраний (каждой колонии), каковые собрания только и могут считаться действительными выразителями желаний колонистов, причем это право законодательства распространяется на все, что касается обложения населения налогами, и на все, что может считаться внутренними делами колонии; правительству же метрополии56 принадлежит лишь право veto, применяемое, таким образом и в такой форме, как это всегда бывало до сего времени».

«Однако, имея в виду крайнюю важность вопроса и соображаясь с временными интересами обеих стран (countries), мы охотно соглашаемся подчиняться таким актам парламента, которые bona fide направлены на регулирование нашей внешней торговли в целях обеспечения метрополии выгод от её торговых сношений с разными колониями и в целях коммерческих выгод самих колоний. Но мы совершенно не допускаем каких бы то ни было попыток правительства метрополии путем тех или иных фискальных мер — таможенных пошлин или внутренних налогов или сборов — взимать известный доход с английских подданных, живущих в Америке, без их на то согласия».

Прерывая на минуту цитирование этого документа, мы считаем не лишним обратить внимание читателя на то, насколько расширилась притязания, колонистов на самостоятельность со времени агитации по поводу введения гербового сбора. Возвращаемся опять к декларации прав колонистов.

«От колонистов не может быть ни в каком случае отнята великая и бесценная привилегия быть судимыми, согласно закону, судом присяжных и на местах их жительства».

«Содержание регулярных войск57 в американских колониях без согласия законодательного собрания той колонии, где стоят войска, есть акт противозаконный»… и т. д.