Часть I
1 глава. Станин Даниил Афанасьевич
Жуть охватила моё тело. Поликлиника невероятно напоминала ад, в который я попадал каждую среду в своих снах. Прокаженная толпа людей, которая следует зову человека в халате. Что может быть страшнее? Кашель, исходящий изо всех уголков этого концлагеря, каждые 19 секунд. Запах, убивающий всю микрофлору организма. И, конечно же, грубые и унылые лица людей (если можно их так назвать). Я чувствовал, как мой биологический возраст переводит часы на отметку — 80. Подходила моя очередь.
Здесь, по-доброму, стоит объясниться, с чем связан мой поход в утробу преисподнии. Болезнь, видите ли. Жуткое раздражение кишечника поставило меня в неудобное положение, во всех смыслах этого слова. Ни один из существующих медикаментов, выдаваемых без рецепта, не давал эффекта. Я лишь слегка приходил в себя, делаясь способным выполнять лишь простейшие вещи, к примеру: взбить подушку, донести тарелку до раковины, переключиться по вкладке вправо в своем браузере. Удивляюсь, как я добрался до этой врачебной клоаки без происшествий.
Время на моем талоне всё больше напоминало время на моих часах. Хотя по-прежнему очередь впереди меня была столь же длинна. Пожилая дама, которая зашла «только спросить» полчаса назад, вызывала опасения. Желание вызвать скорую помощь обрывалось на осознании того, что мы и так находились в, так называемом, лечебном учреждении. Начались возмущения. И я говорю не о возмущении людей, находившихся в живой очереди — они и не заканчивались, — а о внутренней борьбе моего кишечника с этикой общественных мест. Я был близок к критической точке.
Знаете ли, у каждого человека есть принципы: кто-то не бьёт женщин, кто-то не ест мясо, кто-то не ест мясо и не бьёт женщин, а вот я не посещаю общественных туалетов. Как по мне, эта практика приводит к разного рода психическим заболеваниям, невротической наклонности. Сейчас ты справляешь нужду в туалет, где недавно сидел человек с заболеваниями кожи, к примеру, а уже завтра ты целуешься с дамой, болеющей открытой формой туберкулёза. Это уж точно не про меня.
— Она там сдохла что ли? — нервно спросил парень, сидящий по левую руку от меня.
— Резонно, — поощрил я наблюдательность парня.
Высказывание оказалось спорным. Это я выяснил по неоднозначной реакции дам в основном пожилого возраста, сидящих вместе с нами в очереди. И основной претензией к парню была некультурность его выражения. И некультурность выражений его поколения в принципе. Что не делало его предположение менее весомым.
Наконец дверь кабинета открылась и из него, с радостным видом, вышла пенсионерка, задержавшая своим вопросом приём больных на добрых 35 минут времени. Её радости не было предела, казалось, она получала удовольствие, синтезируя ненависть людей, сидящих в очереди. Пора было мне вставать, но резкий приступ боли в желудке оставил меня на скамейке запасных. И, видимо, это опрометчивое копошение в течение нескольких секунд, было воспринято как: «Хорошо, хорошо, я подожду ещё часок-другой».
Парень, предположивший внезапную смерть пенсионерки, с проворностью африканского мангуста, вскочил в открытую дверь, оставив за собой воображаемую табличку «ЗАНЯТО». Моей злости не было предела, правда, я забыл о ней, как только начались спазмы, напоминающие по ощущениям взятие Бастилии в моём кишечнике. Смерть подступилась ко мне самым неприятным способом. Мои глаза налились кровью, вены на лбу вспухли, а ягодичные мышцы напряглись. Я был на пределе. Мой взгляд косился в сторону туалета. Ещё мгновение и я бы поддался животному инстинкту.
— Проблема? — внезапно похлопав меня по плечу, спросил парень в кепке с надписью «Бро за Бро».
— Вы очень проницательны, — заметил я.
— Лови! — парень протянул ладонь, в которой лежала маленькая розовая таблетка.
В любой другой ситуации, я бы ни при каких условиях не взял бы эту таблетку в руки. Но пищеварение брало верх над моим рассудком, и я согласился. Выхватив из его ладони таблетку, словно бездомный сторублёвую купюру, я проглотил её даже не успев осознать, что она вошла в мою ротовую полость. Результата, как и следовало ожидать, не последовало. Дальше я помнил всё как в тумане.
Дверь туалета. Кабинка. Тяжелые вздохи. Я упирался лбом в дверцу кабинки, даже не опасаясь того, что защёлка резко подведёт и я с первой космической скоростью выпаду из моей «ракеты». Подсознание диктовало свои правила. Видимо ему было угодно ощущение опоры в лобной части. Глупое подсознание.
Послышались шаги. Кто-то зашёл в уборную. Как же так, в общественном туалете находится более одного человека? Сердце застучало сильнее, усиливая спазматические боли в моём кишечнике. Стыд с осознанием пришли очень быстро.
— Занято! — сдавленным голосом черепахи, попавшей под грузовик, выкрикнул я.
— СРК? — спросил наглый голос по ту сторону.
— Пытаюсь, — без тени лукавства сказал я.
— Нет, я имею в виду синдром раздражённого кишечника.
— Да, это оно и есть, — я говорил громко, чтобы перекричать симфонию моего пищеварения.
— Закончишь, всё пройдёт. Та таблетка должна помочь.
— А вам откуда знать? — грубо и громко спросил я, но ответа не последовало.
Сначала я подумал, что всё дело в запахе. Мой собеседник вполне мог оказаться жертвой интоксикации метана. Я себя-то едва удерживал в сознании. Но нет — дверь захлопнулась и таинственный незнакомец исчез.
2 глава. Куницын Дмитрий Олегович
Старые фотографии, где мы ещё вместе. Её вечно улыбающееся лицо, мой суровый мужской взгляд. Мы идеально подходили друг для друга. Она всегда бежала вперёд, а я улыбался и ждал, пока она вернется назад. Её нежные руки, которые она вечно мазала кремом, который я ей покупал. Помню, мы с ней его однажды умяли за неделю. Время с ней летело незаметно, как в фильмах показывают. Только в нашей истории конец оказался печальным.
Я сейчас не плачу только потому, что все слёзы утекли в подлокотник дивана ещё неделю назад. Тогда она пришла с цветами. Её глаза блестели, а руки дрожали от волнения; я пытался вспомнить, что за повод заставил её купить мои любимые ромашки, но ничего не приходило в голову. А ей пришло.
— Дима, — сказала она так нежно, что будь я халвой, я тут же растаял бы.
— Да, Катя.
— Я долго думала, — по её щеке потекла слеза, от которой во мне всё перевернулось, — в последнее время мы с тобой…
— Я согласен! — прервал её я.
Её глаза округлились, а мои наполнились слезами. Я понял, к чему она ведёт. Посмотрев на свою правую руку, я тут же начал вытирать её влажными салфетками. Недолго думая, я протянул руку вперёд, оттопырив безымянный палец.
— Нет! Нет! Ты чего? Я не это имела в виду. Подожди. Я знаю, что ты очень эмоционален и прошу тебя, прими то, что я сейчас скажу как факт.
— Хорошо, — стирая слёзы, сказал я.
— Мы с тобой давно вместе.
— Да, — кивнул я, прокрутив в голове точную дату.
— И, если по правде говоря, друг другу уже поднадоели, ведь так?
— Нет, ты чего? — я схватил её руку, — Ты мне никогда не надоешь! Ты лучшее, что есть в моей жизни.
— Знала же, что так будет, — тихо произнесла она, изящно вытаскивая свою руку из моих ладоней. — Хорошо, Дима, тогда это тебе, а я зайду чуть позже.
Она положила букет на стол и ушла. Я проводил её взглядом, а затем стал рассматривать цветы. Каждый лепесток был пропитан её любовью. Я долго любовался ими, пока не обнаружил записку, затаившуюся в лугах этого прекрасного букета. Там было написано:
«Дима, буду с тобой откровенна, в моей жизни произошли изменения, когда ты появился в ней. Я была очень счастлива. Счастлива, как никто другой. Ты научил меня любить; я наконец поняла, что такое забота. Моя жизнь наполнилась новыми красками. Да что там — я даже не употребляла слова: «любовь», «счастье», «обнимашки» до встречи с тобой. Ты сделал меня лучше, Дима.
Но, как и всё хорошее, в этой жизни, Дима, и наши отношения когда-нибудь должны были закончиться. Я поняла, что ты как человек достоин большего, чем я. Чего-то более изящного, более интересного, более адекватного, чем я. Дима, я думаю, нам стоит расстаться. Я не хочу больше тебя мучить. Ты действительно человек большого сердца. Надеюсь, мы останемся хорошими друзьями.
С любовью, Катя».
Она оставила её, так и не придя потом. Я прождал весь день, ревя в унисон с песнями Love Radio. Она ушла и была таковой. Но, как сказала мне когда-то моя мама: «Никто не достоин твоих слёз». Я оправился и теперь полон сил. Но, если кто-то спросит меня, соглашусь ли я встречаться с Катей вновь — мой ответ будет бесконечно положителен.
3 глава. Зорина Татьяна Леонидовна
Как же порой омерзительна становится собственная работа. Сидишь напротив собеседника, ставишь отметки в виде ядерных грибков в своём блокноте, выслушиваешь полнейший бред — о, Боги, я же не психолог, чтобы делать всю эту ересь! День за днём, неделю за неделей, я погружаюсь в это болото всё глубже. Чем дальше в лес, тем шире улыбка при виде начальства! Как же это всё мне осточертело!
Идиотские гости, которые каждую неделю несут ахинею, вроде: «я всегда любил выпить, но вам не советую — моя жена ушла из-за этого». Их юмор, погибший ещё во времена, когда юмор только придумывался, который они вставляют посреди интервью. «А она такая: „я скорее сдохну, чем зайду в твою комнату!“. Угарно же, нет?»
Звёзды местного покроя. Удивительно, что до них вообще кому-то есть дело. Весь тираж, наверное, скупают их родственники и друзья. Хотя, если честно, мне грех жаловаться: у меня регулярная зарплата, занятость всего два дня в неделю и, что уж там греха таить, явная популярность у противоположного пола. Нет! Этого всё равно мало.
— Мои первые роли так понравились моей маме, что она вырезала лицо Безрукова из газет и приклеила на моё выпускное фото, — бормотал очередной выкидыш актёрского мастерства.
— А каковы были ваши ощущения, когда вы увидели эту фотографию? — сквозь ком отвращения спросила я.
— Ну, я был рад. Мама очень любит Сергея Безрукова, она одно время даже отца Сашей Белым называла, когда мы ремонт на кухне делали.
— Тогда у меня к вам сразу же следующий вопрос. Сильно ли повлиял ваш ремонт на кухне на вашу будущую роль в сериале «Мухтар»? — нет, это был предел.
От осознания идиотизма, творившегося последние годы со мной, мне снесло крышу. Я резко встала, не дав начать псевдоактёру свой спич. Развернувшись, я направилась в сторону выхода. Не поворачиваться, не поворачиваться! Так больше продолжаться не может; приеду в офис — напишу заявление об увольнении. Я ускоряла шаг. Кафе уже было далеко позади меня. Цок-цок-цок, мои каблуки смачно постукивали по тротуару, заставляя многих мужчин поворачиваться мне вслед. Собеседник, видимо, был ошарашен моим резким уходом. Цок-цок-цок: я всё дальше. Зачем я пригласила его в кафе, которое находится так далеко от метро?
Ненавижу этот тротуар, ненавижу эти магазины, ненавижу этот Питер! О, Невская. Прохладный воздух обдул мои ноги. Я уже внутри самого глубокого подземного бункера на планете Земля. Кто-то поспорит, а мне плевать. Толкучки, как утром уже нет, но шанс у извращенцев сейчас явно может представиться. Вагон медленно прибыл на станцию, медленно открылись двери, и, кажется, мужчина, объявлявший станции тоже стал говорить медленнее. Впереди добрые полчаса тряски.
Я говорила, почему я отдаю предпочтение метро, а не машине? Видимо, нет. В общем, одной из моих любимых особенностей подземного общественного транспорта являются мальчики-ботаны, спешащие на учёбу в ВУЗ. Пусть днём их меньше, но в этом и интерес. Таких парней легко найти в любом вагоне: брюки а-ля дедушка их очень любил и хотел бы, чтоб я их носил; рубашка цвета чая с молоком, у которой воротник толще, чем подошва ботинок, размеры которых, кстати, очень приближены к размерам танка Т-90; и конечно причёска. Она может быть разной: под горшок, зализанные до предела назад, скошенные, как летняя пшеница в бок, ну и хит этого сезона — шлем велосипедиста.
Напротив меня, на два часа, сидел очень подходящий кандидат. Скрюченный вопросительным знаком ботаник втыкал в свой телефон; его руки выглядели, как конечности какой-нибудь древней рептилии; глаза безумно бегали из стороны в сторону (видимо оживлённая баталия внутри смартфона). Обычно в таких ситуациях я оставляю парня нетронутым, но у меня плохое настроение, поэтому…
— Привет, — я погладила мальчишку по его давно немытой голове.
— З-з-здравствуйте, — еле выдавил он из себя, подняв глаза.
Я нагнулась ниже, чтобы мы друг друга лучше слышали, а он, наконец, почувствовал запах лучше хозяйственного мыла. Сильно. Он замялся и вдавился в сиденье.
— Я в Питере первый раз, ты не подскажешь, как мне попасть на автобус, который едет до Петергофа? — бездушно соврав, спросила я.
— Вообще… Я. Я, давно не… — будь он лет на 15 моложе, думаю, под ним уже была бы лужа. — Плохо ориентируюсь, конечно, но вам стоит доехать до Автово. Оттуда едет очень много маршруток и…
— Меня зовут Елизавета, — нагло прервала я.
— А-А-Аркадий.
Я протянула ему свою кисть, а он в ответ слегка потряс её своей мокрой рукой. В таких ситуациях я обычно оставляю выдуманный номер телефона на руке, но ведь я очень зла.
— А ты не мог бы проехать со мной, я так плохо разбираюсь в вашем метро, — я хлопала глазами, будто в мою глазницу попал майский жук.
— Я… не уверен, что… учёба… за-за-за… А, чёрт с ней, поедемте! — наконец родил он эту фразу.
— Не сочти за грубость, но не мог бы ты представиться ещё раз?
— К-к-конечно. Аркадий, — он гордо вскинул подбородок вверх и тут же его опустил.
— А как сокращённо?
— Ну, бабуля называла меня Аркашей.
— Хм, — я задумчиво поморщила лоб, — давай я буду называть тебя Кашей!
— Я… я… мои…
— Вот и хорошо, а ты можешь называть меня Лизок.
4 глава. Станин Даниил Афанасьевич
Я очень удивлён, но сомнительный продукт фармакологии оказался действенным. Прошло уже около шести часов, а приступов резкого сокращения моей прямой кишки так и не повторилось. Будь я менее щепетильным в этих вопросах, я бы уже давно занимался своими делами, и мирно смотрел бы канал «Discovery». Но ведь приступы рано или поздно могут повториться, а я не готов возвращаться в долину прокажённых. Поэтому сейчас я нахожусь на фармакологическом сайте и ищу хоть что-то похожее на то, что попало в мой рот шесть часов назад.
В качестве небольшого отступления, я опишу вам историю, которая произошла со мной ровно год назад, в мой день рождения. Мне исполнилось двадцать, и тогда, в отличие от сегодняшнего дня, меня окружало двоё моих хороших знакомых. Я читал третье издание книги «Занимательная фотоника: или отчего так быстр интернет», а в соседней комнате традиционно совершался процесс заливания алкогольных напитков в неопытные организмы. День рождения как день рождения — ничего необычного.
Роман — мой первый сосед, самое мягкотелое существо, которое я знаю. Даже гигиеническая губка в сравнении с ним — цельный брусок титана. Он скромен, умён, хорошо воспитан, но порой назойлив — эдакий сотовый оператор, который каждый день напоминает о своём присутствии в твоём телефоне. Единственным его плюсом являлась ярая увлечённость вещами, которые порой вбредали в его мягкую голову.
Однажды я спросил его мнение о лучшей книге вселенной Гарри Поттера. Трудно описать моё удивление, когда проснувшись на следующее утро, я обнаружил обвёрнутого в свои собственные мешки под глазами Романа, который больше был похож на эльфа Добби, чем на студента технического унивеоситета. Он что-то бормотал о крестражах и даже не заметил того, что я проснулся. Я слегка дотронулся до его плеча, на что в ответ получил тычок пальцем в мой глаз и какое-то заклинание.
— Кубок огня! — опомнившись, крикнул человек, который трансформировался из моего соседа в попавшего под машину пекинеса.
— Хорошо! Хорошо! — успокаивал его я, собирая остатки моего вытекшего глаза.
— Джоан Роулинг самая… — он бормотал дальше, видимо высказывая мнение о книге. Даже после того как я ушёл.
Год назад Роман был под сильным действием алкоголя. Кажется, он выпил около трёх рюмок. Его тошнило в нашу раковину, а в унисон ему — риголетто исполнял мой второй сосед Артемий.
— Чего это наш Ницше там заперся? — в перерывах между рвотными спазмами спросил Артемий. — У него день рождение вовсю, вообще-то.
— Ближе к вечеру выйдет, наверное, — предположил Роман, в процессе наблюдения своего завтрака.
— Ну и хлеб с ним, — сэвфемизничал Артемий, в надежде на одобрительный смешок.
Артём — мой второй сосед, которого стоит приписать к списку людей, которые попадают в институт по ошибке. Я так говорю не потому что сам являюсь одним из самых одарённых детей города Санкт-Петербурга, да и всего Северо-Западного округа, а потому, что за три года, который мы с ним жили вместе, я не обнаружил в нём ни намёка на интеллект, который способен изобрести что-нибудь стоящее или просто мыслить адекватно. Хотя больше меня удивлял тот факт, что его присутствие в институте на бюджетной основе продолжалось, на тот момент, более трёх лет.
Однажды, он пытался доказать мне, что группы в социальных сетях созданы лишь для развлечения, а паблики, в которых я сижу (вроде «Типичного Оптоинформатика») — чушь. Он не способен отличить катод от анода, хотя в свою очередь учится на факультете мехатроники — вздор! Я бы оценил его интеллектуальный способности на уровне «чОтких пацанов» или «экскурсовода по гаражам». В прочем, на тот момент, я уже более или менее (скорее менее) к нему привык.
— А помнишь, как он всё ныл, что с нами невозможно жить? — прорезался голос Артемия.
— Да, называл нас гангреной государственных субсидий. А ещё сказал, что из-за меня его левый глаз почти перестал видеть! — поддержал Роман.
— Слушай, Ромео, я знаю что мы можем ему подарить!
Затем последовал стук закрывающейся двери. Я был на главе «ультрафиолетовый спектр в передаче информации» и мне было плевать. Подсознание верило, что мои соседи направились в магазин радиодеталей, но нет. Их нет уже целый год…
5 глава. Куницын Дмитрий Олегович
Я никогда не думал, что история о вампире и девушке может меня так растрогать. Мои слёзы льются рекой на мою палитру. Я как раз заканчиваю картину Кати: она согласилась позировать мне, когда мы ещё встречались, но я так и не смог закончить картину, так как был слишком влюблён в неё, чтобы рискнуть хоть малую часть исказить её красоту.
А сейчас между нами ничего нет, и я с лёгкой рукой дорисовываю её портрет, чтобы отправить её родителям по почте, с маркировкой: «Выходи за меня замуж». Как подумаю, сразу чувствую себя свободным человеком. Гора с плеч. Камень с души. Боже, как же я хочу, чтобы она вернулась!
Пусть мои нюни могут показаться неподобающим поведением, но в своё оправдание могу сказать, что любой мужчина, окажись на моё месте, вёл бы себя точно также. И я утверждаю не о маменькиных сынках или подростках: разбитое сердце заставило бы даже дальнобойщиков утирать масляной тряпкой свои слёзы. Даже шахтёры в таких ситуациях подумывали бы о зажжении зажигалки, стоя в наполненной метаном шахте!
Поэтому я вожу кистью по её лицу, краем глаза смотря на невероятную историю Беллы и Эдварда. Мои руки полны решимости, а мысли любви. Но, стоп! Что будет, когда я закончу картину? Снова в позу эмбриона? Нет уж, извольте, Катя не хотела бы, чтобы я так себя вёл. Она хотела бы, чтобы я вышел пройтись и подышать свежим воздухом. Раньше она каждый день вытаскивала меня из постели и говорила: «Будешь сидеть дома — станешь как твой папа: толстый и несчастный».
Меня не обижали её шутки. Мама рассказывала мне, что он был толстым, а когда ушёл от нас, стал ещё и несчастным. Отец бросил нас с мамой за два года до моего рождения. Будь я тогда уже рождён, я бы точно высказал ему какой он говнюк. Прошу прощения. Мама запретила говорить слово на букву «Г».
— Дима, выходи, я слышу как Эдвард делает Белле предложение! — звук шёл из-за двери.
Это была Вика. Моя старая подруга, повидавшая со мной и слёзы, и счастье, и аллергию на кукурузу. Мы с ней не разлей вода уже 15 лет. Будь она немного старше, я бы доверил ей быть крёстной моему сыну.
— Уходи, Вика! Мне и без тебя плохо, — закричал я, чтобы она сама открыла дверь.
— Ты же знаешь, что у меня есть ключи.
— Не заходи!
Щелчок. Дверь открылась, а на пороге стояла ни к чему вырядившаяся Вика. Её туфли на высоком каблуке явно не гармонировали с её платьем, тем более она и ходить-то на каблуках не умеет.
— Чего тебе не ясно в словах «не заходи»? — грубым тоном спросил я.
— Если бы я не зашла, через полчаса ты бы снова лежал в луже своих слёз с мыслями о суициде с помощью ложки для мороженого.
— С чего ты это вообще взяла?
— Со вчерашнего случая. Ты её положил на место, кстати? — она казалась злой.
— Да, — небрежно кинул я, убирая ложечку со стола в карман.
— Вот и славно. У тебя двадцать минут. Мы идём искать тебе новую Катю.
В детстве мама придумала мне свод правил. Одним из них было: не бить женщин. Я ещё не говорил об этом, но иногда мне хотелось нарушить это правило. И сейчас именно тот момент.
— Ты думаешь что говоришь? — сдерживая себя, чтобы не набросится на неё с ложечкой для мороженого, спросил я.
— Да, Дима! Не глупи, она же сама написала, что ты достоин большего! — она говорила это, странно поглаживая свои бёдра. Верно снова выбрала не ту ткань. Зуд от лайкры её порой выводит.
— Она просто погорячилась. С кем не бывает?
Вика долго молчала и смотрела в пол. Но это смущало меня меньше, чем то, что она заслоняла мне просмотр красивейшей саги всех времён. Я хотел было попросить Вику чуть сдвинуться, но она опередила меня и, обойдя столик, подошла вплотную.
— Все мы можем погорячиться, — шёпотом сказала она и поцеловала меня…
6 глава. Зорина Татьяна Леонидовна
Кто бы мог подумать, что я, девушка, на которую грезят сотни подписчиков в инстаграмме, окажется вдруг на скамейке в Петергофе, держась за руки с зачуханным студентом какого-то там ВУЗа? Точно не я. Абсурд. Он держал меня за руку, будто я его красный школьный аттестат. Потные ладони — фу!