Бесплатный фрагмент - Последние каникулы детства

От автора

Георгий Михайлович Крамаренко. Простой человек, проживший интересную, насыщенную событиями жизнь. Он участвовал в двух мировых войнах, был награжден за личное мужество. Всю свою жизнь Георгий Михайлович трудился, любил свою жену, растил детей, в общем, просто жил…

Я познакомился с ним, когда приехал к родне моего отца на Тамбовщину. Каждый раз, когда мы с ним встречались на речке Вороне, он рассказывал мне случаи из своей жизни, которые в итоге помогли мне окончательно определиться с выбором моей будущей профессии.

Эти истории человека, жившего в то трудное и одновременно счастливое время, глубоко запали мне в душу, и по прошествии времени я решил записать их, чтобы сохранить память о нем.

Встреча

В том году на семейном совете было решено отправить меня на все каникулы к нашим дальним родственникам в одну из деревень на Тамбовщине. Красивая природа, речка, лес, деревенское питание, по мнению моих родителей, должны были пойти мне на пользу, и я смог бы успешно закончить выпускной класс.

Я слегка недоумевал, зачем надо ехать из теплой Одессы куда-то в центральную часть страны, да и не совсем понятно было, что я там буду делать.

Но билеты уже были куплены, и мне ничего не оставалось, как взять с собой несколько книг, одежду для разной погоды и сесть в поезд. На станции меня должны были встречать мои родственники.

Так и случилось. Встреча вышла радушной, за столом собралась вся родня, меня накормили домашней выпечкой с ароматным чаем, и я, переполненный эмоциями от теплой встречи, ушел в приготовленную для меня комнату, лег и моментально уснул.

Утром меня разбудили первые лучи солнца. Я встал, позавтракал на скорую руку и пошел на речку, благо она была метрах в пятистах от дома.

На мостках, на самом их краешке, я увидел худощавую, слегка сутулую фигуру старика в простой деревенской одежде, резиновых сапогах и соломенной шляпе, над которой вилась тоненькая струйка дыма. В руках у него было самодельное удилище, и он не сводил глаз с поплавка, который течением медленно сносило в сторону.

— Что, паренек, купаться собрался?

Я кивнул.

— Не советую. Вода с ночи прохладная для купания. Да и рыбу ты мне своим барахтаньем всю распугаешь, — слегка усмехнувшись в усы, сказал старик. — Присядь рядышком.

Я, встав на колени и свесившись с мостков, попробовал речную воду. Надо сказать, что дед не обманул и вода была довольно прохладной, что для меня, привыкшего к теплым водам Черного моря, имело значение.

— Что-то я тебя впервые вижу. В гости приехал аль как?

— Да, я из Одессы, а здесь живут мои дальние родственники по отцу. Вот и решил разок сменить пляж Черного моря на бережок реки Вороны.

— Ишь ты, откуда приехал. Между прочим, Одесса — мой родной город. Вот так! — заметив мое удивление, сказал старик. — Ну, давай знакомиться. Меня зовут Георгий Михайлович, но кличут меня все в деревне дедом Жорой. А тебя?

— Я Сережа, Сергей.

— А сколько тебе годков-то стукнуло?

— Шестнадцать.

— Почти взрослый. А мне уже восемьдесят пятый годок идет. Ну вот и познакомились. Ты как, рыбалку уважаешь?

— На Черном море ловил бычков.

— Ну, у нас тут и красноперка, и плотвичка, и чехонь. Окушки с пескариками попадаются. Даже можно щучку залудить на живца. Если хочешь, я могу дать тебе снасти и будем вместе ловить. Или рано поутру, или на вечерней зорьке. Как тебе такое предложение?

— Ой, спасибо, деда Жора. Я с удовольствием составлю компанию.

— Вот и славно. Заодно про жизнь погуторим, коль интерес будет. А теперь можешь и окунуться. Поймешь, в чем разница между теплым морем и нашей рекой.

Окунувшись в холодноватую для меня воду, я все-таки не решился заплыть далеко от берега и, выбравшись на мостки, быстро обтерся полотенцем, оделся и собрался домой.

— Так смотри, завтра я возьму вторую удочку и буду ждать тебя вечером здесь, на мостках.

— Обязательно буду! — ответил я и зашагал к дому.

Сейф

Вечером следующего дня я пришел на мостки.

— Смотри, Сергей! Это мое любимое место, — вытирая пот с лица подрагивающей рукой и улыбаясь, сказал дед Жора. — Я нечасто сюда хожу — далековато от дома для меня. Но отсюда ухожу всегда с уловом. Да и душой я здесь отдыхаю…

Я огляделся. Мы оказались на берегу реки, в водах которой отражалось заходящее солнце. Кругом был такой покой, что хотелось просто молча любоваться. Даже голосом можно было вспугнуть эту прекрасную тишину.

А я все еще находился в ритме большого города, все время ловил себя на том, что куда-то тороплюсь, стараюсь все делать быстро. Короче — суета сует. Здесь же на душе стало легко и свободно.

И мы, вполголоса переговариваясь, приготовили снасти и уселись на мостки. Пару часов просидели в молчании, глядя на поплавки. Клевало редко. Каждый из нас думал о своем. Иногда мне казалось, что дед просто дремлет.

— Дед Жора, смотри! — воскликнул я, указывая рукой на реку. — Что это?

Мимо не спеша по реке плыл кусок доски с лежавшей на боку ржавой металлической коробкой.

— Как же она туда попала? — удивлялся я, глядя, как течение медленно разворачивало доску и несло дальше.

Дед Жора хмыкнул, закурил цигарку и, повернувшись ко мне, тихо сказал:

— Знаешь, была у меня когда-то своя слесарная мастерская… в Одессе. Давно это было… Вы в школе-то изучали Первую мировую войну?

Я кивнул, следя глазами за уплывающей доской.

— Так вот, случилось это аккурат перед нападением германцев. Держал я свою слесарную мастерскую недалеко от дома одесского полицмейстера (ну, это кто-то навроде нашего начальника милиции)…

Затянувшись, дед сощурился от попавшего в глаз дыма, хитро улыбнулся в усы и начал свой рассказ:

— В молодости я был довольно неплохим слесарем. Чинил, лудил, паял любые металлические вещи, делал дубликаты утерянных ключей, ходил и по домам чинить дверные замки. Увлекательное это занятие, я те скажу — чинить замок: тут кто хитрее, настойчивее, тот и победит: ты его или он тебя. Бывает, ерундовина — замок, а открыть не можешь, бьешься, бьешься, бросишь… снова берешься. Не люблю я, Сережа, проигрывать.

Вот поэтому и слыл я в округе спецом по замкам и никак не думал, что однажды это принесет мне известность… в полицейских кругах.

Да! Пару раз ко мне обращались и лихие люди, предлагали солидный барыш, если я помогу им замки вскрыть, угрожали даже, стервецы. Может быть, и стал бы я известным одесским медвежатником, но я всегда отказывался — мне моя свобода как-то милее и дороже была.

Как-то сижу я, значит, в своей мастерской, паяю. И вдруг открывается дверь и заходит ко мне полицейский пристав. Удивился я его визиту, ведь никаких грехов, ни больших, ни малых, за мной не числилось. А он огляделся и говорит:

— Георгий Крамаренко?

— Да, это я.

— Возьмите свой инструмент и следуйте за мной. Велено вас доставить к его превосходительству господину полицмейстеру.

— Ну раз велено, значит, велено, — говорю, а у самого голос дрожит, мало ли чего?

Собрал я в торбу свои инструменты, запер мастерскую и пошел с приставом в соседний дом, мимо которого я каждый день проходил, но где и не чаял побывать.

Вошли мы в дом со стороны двора, прошли к парадной лестнице, остановились. Я одной рукой картуз мну, в другой торбу с инструментом сжимаю. Оставил меня пристав, а сам быстрым шагом поднялся доложить, что, мол, приказание выполнил и слесаря привел.

Через некоторое время спускается по лестнице сам полицмейстер — осанистый, важный, в темно-зеленом мундире. Я ему поклонился, а он остановился, посмотрел внимательно на меня и говорит:

— Слышал я, что ты в замках хорошо разбираешься.

— Точно так, ваше превосходительство.

— У меня в кабинете стоит сейф, мне нужно срочно его открыть, а ключ куда-то задевался. Прислуга уже весь дом обыскала, а найти не может. Следуй за мной.

Повернулся он и стал подниматься по лестнице. Делать нечего, пришлось мне «следовать за ним». Иду, робею, по сторонам смотрю. Красота кругом! Картины, зеркала в золоченых рамах, на паркетных полах ковры, прислуга в белых передниках… Остановились мы перед крепкой дубовой дверью — кабинетом хозяина.

Зашел я вслед за полицмейстером в его просторный кабинет и сразу заметил в углу сейф известной на то время петербургско-московской фирмы «Санъ-Галли». Он был черный, большой, с завитушками наверху и выглядел очень внушительно. Замки там были надежные, и я понимал, что придется мне хорошенько потрудиться, чтобы вскрыть его. «Мать честная! — думаю я. — Влип ты нынче, Георгий, дальше некуда». А полицмейстер мне и говорит:

— Мне вечером надобно прибыть на доклад к градоначальнику, так что постарайся, любезный, справиться с работой до пяти часов пополудни.

— Ваше превосходительство, — говорю, — у меня только одна просьба. Закройте обе двери в кабинет, поставьте снаружи у дверей своих слуг, а когда работа будет сделана, я постучу в дверь и вас пригласят. Мне сподручнее, когда никто не смотрит, как я работаю.

Полицмейстер усмехнулся, задумался, прошелся по комнате, внимательно поглядывая на меня. Я видел, что он сомневается, можно ли меня оставить один на один с сейфом в кабинете. Затем он принял решение и, выйдя из кабинета, отдал распоряжение поставить людей у обеих дверей.

Я принялся за работу. Честно скажу, Сережа, это было непростое дело. Пришлось призвать на помощь все свои знания замков, умение и смекалку. Не хотелось мне в грязь лицом ударить!

Не буду тебе раскрывать всех секретов, но через два часа, уставший, грязный, с поцарапанными руками, я подошел к двери и стукнул в нее.

Дверь тотчас открылась, какой-то полицейский чин глянул внутрь, велел мне не двигаться и побежал куда-то с докладом. Я повернул голову и увидел второго полицейского, который внимательно следил за мной.

Через несколько минут в кабинет скорым шагом вошел полицмейстер в сопровождении того пристава, который меня привел.

— Открыл сейф? — удивленно покачал он головой. — Так быстро?

— Так точно, ваше превосходительство! Дверь открыта, но в сейф я не заглядывал.

Хозяин быстрым шагом подошел к сейфу, потянул за ручку дверцы и распахнул его. Я отвернулся.

Он взял из сейфа какие-то бумаги и обратился к приставу:

— Вручи ему кошель, что я дал тебе, — и вышел из кабинета.

Пристав похлопал меня по плечу и повел обратно вниз. Во дворе он достал из кармана кошель и вручил его мне.

— Завтра за тобой пришлют еще раз. Надо будет ключ изготовить. И, легонько подтолкнув, отправил меня восвояси.

Пришел я к себе в мастерскую, запер дверь, ополоснулся и для начала достал обед, который принес с собой.

Потом, насытившись и перекурив это дело, я посмотрел в кошель. Денег его превосходительство не пожалел! Их могло хватить и на хорошую мастерскую, и на то, чтобы взять в работники парочку мастеровых.

Но… вскоре началась война, и мне так и не пришлось поработать в своей новой мастерской… — махнул рукой дед Жора.

— Да, жаль… А потом, дед Жора, где ты работал?

— Потом, Сережа, война — кровь, смерть, голод…

— Расскажешь?

— В другой раз. Смотри, звезды уж на небе. Потеряли нас дома. Собирайся, пойдем.

Пулемет

И опять мы сидим с дедом Жорой на старых мостках и смотрим на поплавки, которые, как солдатики на посту, не шевелясь, стоят в воде.

— Смотрю я на тебя, Сережа, и вспоминаю империалистическую войну. Были там и твои ровесники, и мальчишки-добровольцы помладше тебя, и «сыны полков». Воевали они, чтобы отомстить за своих погибших родных. Порой они, подражая взрослым, равняясь на них, совершали настоящие подвиги, защищали свою Родину наравне с солдатами… Если мы, взрослые, выполняли приказы командования, то дети делали это добровольно, оказавшись волей судьбы вовлеченными в военные действия.

Я, чуть повернувшись к деду, украдкой смотрю на него, вижу, как темнеет его лицо, сжимаются губы, а рука тянется в карман за очередной цигаркой. Легонько трогаю деда за рукав:

— Расскажи, дед, не молчи.

Он взглядывает на меня из-под кустистых бровей, и я замечаю в его глазах давнюю горькую боль.

— Им бы в игрушки играть, — говорит дед, — а они… Сколько погибло!

Дед замолкает надолго… Я жду, внимательно следя за поплавком, знаю, что он блуждает где-то в своих воспоминаниях, печальных и далеких.

— Был у нас один такой «сын полка», — наконец начинает дед Жора, и я облегченно вздыхаю: хоть выговорится.

— Стояли мы как-то раз в Галиции. Появился однажды в нашей роте мальчонка лет десяти-двенадцати, худой да низкорослый, Костей звали. Родителей убили австро-венгры, и он решил мстить врагам за их смерть.

Скажу тебе так, Сережа: там, где взрослый не пройдет или обязательно будет замечен вражеским дозором, Костя умудрялся ужом проползти мимо австро-венгерских разъездов и добыть ценные сведения о противнике. Был он пару раз оглушен взрывами, но, слава богу, ни одной серьезной царапины не получил. Мы, бывалые солдаты, как могли оберегали мальчонку, приглядывали за ним, чтобы в своей тяге к мести он чего не набедокурил и не слишком геройствовал.

А тут случилась оказия — аккурат против наших позиций у австрияков был установлен и хорошо замаскирован пулемет на колесной станине. Ох и досаждал же он нам! С позиций роты он был практически не виден, а стрелял он так, что не приведи Господь высунуться из траншеи — вмиг поплатишься головой за такое безрассудство. А уж подобраться к нему поближе и уничтожить — самоубийство чистой воды.

Так ведь вот что этот постреленок придумал. Дождался ночи, взял с собой длинную веревку (и где только нашел такую — метров двести будет), выбрался из траншеи и отправился к окопам противника. Добрался до переднего края и пополз вдоль бруствера. Полз, тащил эту тяжелую бухту за собой, пока не обнаружил пулемет.

Его обслуга, понадеявшись на маскировку и обнаглев от самоуверенности, ночью отправилась спать в блиндаж, поэтому на позиции никого не было.

Костя привязал веревку к оси станины пулемета, проделал штыком лаз в колючей проволоке и пополз в расположение роты, разматывая веревку за собой. Добрался до первого секрета, где его уже поджидали наши разведчики. Колени грязные, руки в крови, сам отдышаться не может, а веревку тянет вместе со всеми, помогает товарищам вытягивать пулемет из укрытия. Спохватившиеся австрийцы попытались догнать пулемет, но залпы с наших позиций вернули их на место. Пулемет благополучно дотащили до окопов.

Вот такой подвиг совершил маленький солдат, «сын полка», наш Константин.

А еще через две недели прибыл командир дивизии и вручил юному герою Георгиевский крест IV степени за этот подвиг…

— Деда Жора, а что потом стало с Костей? Так и служил с вами?

— Что? Служил он у нас еще с полгода, а потом, когда ему стукнуло тринадцать лет, решили его отправить в тыл, в Петроград, на учебу. Ох и не хотел он бросать нас, своих боевых товарищей, но приказ есть приказ… А вот что потом с ним стало, добрался он до Петрограда или примкнул к какому другому полку, это мне неведомо… Но одно я знаю точно — хороший из этого мальчонки вырос человек, надежный. Я бы и сейчас с ним в разведку пошел.

Награда

День клонился к вечеру. Солнце перестало палить, и мы с дедом Жорой расположились на любимых мостках, размотав удочки. Вдруг он слегка склонил голову набок и замер, к чему-то прислушиваясь. Издалека доносились глухие раскаты грома, хотя небо было чистое. Не сразу, но до меня дошло, что это ведутся стрельбы на полигоне, километрах в двадцати от деревни.

Эти глухие раскаты напомнили мне, что мой старший товарищ прошел фронтовыми дорогами не одну тысячу километров.

— Дед Жора, ты ж воевал в Первую мировую? Мне рассказывали в деревне, что тебя даже наградили.

— Воевал. Да, и награда имеется, — дед, скрывая некоторое смущение, достал цигарку и прикурил.

— Какая?

— Георгиевский крест 4 степени. Это, брат, самая ценная для солдата награда была.

— Расскажи, пожалуйста!

— Чего ж не рассказать? Только вот тяжко мне это вспоминать. Война — это кровь, много крови и смерть повсюду. Вот сидели мы как-то в секрете с земляком, с Сашком, мирную жисть вспоминали, знакомых. Вдруг он молча кланяется земле, а из головы — струйка крови. Шальная пуля — и нет его. Страшно очень. Война — это как очень тяжелая работа, командир отдал приказ, и ты идешь вперед.

Дед замолчал. Я терпеливо ждал, понимая, что сейчас он мыслями там, в окопе.