Бесплатный фрагмент - Ину-Лат: диверсия в городе

Глава 1

Корабли Богов проплывали один за другим. Огромные веретенообразные, из светящегося золотого металла.

С моего холма было видно, как корабль, словно большая птица опускается вниз. Идет в одном пальце от травы, но не касается ее. Легкий и тихий, надвигается, загораживая пол неба. И ветер словно в сговоре с ним. Гудит в траве «уууууу», шелестит низким кустарником и с хохотом срывается вниз, в долину. А корабль словно не замечает, как ветер стекает по его обшивке, не причиняя никакого вреда. Мне, с моего места было видно только нижнюю палубу, на которой в данный момент никого не было. Никто не стоял около изящных перил, сплетённых словно из тончайшей проволоки. Но я уверена, эту проволоку не порвут и сто самых сильных слонов. Дальше, если подняться на цыпочки, можно было разглядеть ровные ряды округлых дверей и окон. Господин мой высший Разум! Как бы мне хотелось попасть туда. Посмотреть хоть краешком глаза на всю ту красоту, что таилась за этими дверями. Бойся желаний своих, говорил мне жрец нашего единственного храма, ибо да, боги их могут услышать и исполнить, но на свой лад. В силу каких-то своих идей, а может по причине просто исключительно мерзкого характера.

В нашей деревне корабли не останавливались. Что им тут делать? Десять убогих домишек посреди джунглей. Нескончаемые дожди полгода. Остальные полгода убивающая жара. Насекомые, змеи, полуголые люди, слоны вот. Слоны, правда, были прекрасны. Самое лучшее, что могла сотворить природа. Мы дрессировали их с детства. Учили собирать бревна и урожай тростника, поливать огороды, когда жара была совсем уж невыносима, и многому другому. У каждой семьи было свое небольшое стадо. От трех до пяти взрослых слонов. Слонята не в счёт. Когда в семье рождался ребенок, мальчик, разумеется, ему сразу выбирали слоненка, чтобы они вместе росли, привыкали. И вместе же учились выживать, а иногда и убивать, ведь смерть — это часть жизни. Джунгли опасны: ягуары, огромные питоны и служители Кали-Ма- все они, только попадись, сожрут и не подавятся. У моего отца не было сыновей. А была только я. Мне было уже 16 сезонов. По одному на каждый сезон дождей, что случается у нас один раз в год. Совсем взрослая по меркам нашего мира. В городах, я слышала, девчонок моего возраста и даже младше уже отдавали в гарем или на содержание богачам, тех, кто из бедняков или рабочих кварталов. А в Высоком городе начинали сватать. Примерялись, что к невесте, что к приданому. И второе было важнее.

У меня не было ничего, если мы про приданное. Зато у меня был отец, который ни за что не позволит мне стать нищей прислугой и терпеть издевательства господина и его семьи, уронить свою честь и превратиться в раскрашенную марионетку для утех. Я очень гордилась своим отцом. Он был уже немолод, когда женился, и сейчас его волосы и борода поседели, лицо избороздили глубокие морщины. Но тело оставалось гибким и стройным как у молодого. Он с легкостью взбирался на самые высокие пальмы, когда мы шли за кокосами, и также легко влезал в слоновью упряжку. Врожденная гибкость — это наша семейная черта. Я могла сделать сальто через голову и легко коснуться руками пяток. Крутила колесо, могла идти на руках сколько угодно долго и подтянуться несчетное количество раз. Мое тело было телом змеи, такое же гибкое и проворное. Только потом я поняла почему, ну а пока просто жила как жилось.

А еще у меня был Мамо. Вообще-то Маморджан, что на нашем языке означает «достойный». Но мы его звали просто Мамо. Он и был самым достойным слоном в округе, моим другом, сколько себя помню, товарищем по играм и работе. Да. У нас был всего один слон, зато какой! Когда наступала пора брачных игр, наш Мамо был нарасхват. Его зазывали в свои стада многие. Подсовывали самых отменных слоних. Но у слонов не принято, чтоб без любви. Они же не люди. Если не понравились друг другу, бесполезно, ставь не ставь в один загон, толку не будет. А иногда слон и слониха даже убивали друг друга, настолько сильна была неприязнь. Во избежание таких случаев, у брачного загона дежурили хозяева, лезть к двум великанам в момент схватки никто бы не рискнул, но держали наготове ведра с водой. Плескали прямо в морду, ну старались, по крайней мере. Пока слоны отфыркивались, боевой запал сходил на нет и их можно было развести по домам.

Мамо сопровождал меня везде, куда бы я ни направлялась. Иногда я позволяла себе прокатиться на широкой теплой спине, но чаще мы просто шли рядом как друзья.

И сейчас, налюбовавшись на корабли, я бегом бросилась с холма:

— Эгегеееееей!

Волосы развеваются. Руки вширь. Хорошо то как. Вот так, вприпрыжку, и сальто, и колесо, и прыжок вперед и теперь мельница. Ух, здорово! Мамо ждал меня внизу. Спокойный и невозмутимый, как… Как слон. Объел правда все ветки вокруг, но тоже понять можно. Скучно.

— Давай Мамо, поехали. Я ловко запрыгнула на подставленную ногу, а после сразу в седло, -задержались. Отец будет волноваться.

Командор армии его высочества Тиаманта Первого стоял у

иллюминатора и был нечеловечески зол. Строго говоря, человеком он и не был. Их древняя раса вышла из воды много триллионов лет назад, но вопреки представителям других планет далеко от берега не ушла. Предпочитая средой обитания воду, а не землю. Вода кормила, поила и защищала их многие столетия, Вода была их матерью и отцом, домом, храмом. И поэтому предать воду — означало предать себя. Дети воды, как они себя называли, были очень похожи, как потом выяснилось, на представителей других планет. Землян вот или Асцелатов, но у тех не было того, что отличало обычных людей от первейшей, а стало быть, царской расы. А именно жабр и тонких перепонок на руках и ногах. Соответственно в понимании Детей воды эти существа, недолюди, не умели жить в воде и на суше. В воде погибали, стоило им хлебнуть галлон или два, и были слабы. А стало быть и внимания не стоили. Позже, когда Дети Воды достигли высочайшего своего развития, построили города на земле и под водой в глубинах своего отца-океана, у них возникло желание освоить и просторы космоса. Так были открыты другие миры. Отсталые, конечно, ибо ни у кого больше не было схожих признаков телесного строения и такого же уровня развития интеллекта. Они называли Детей Воды богами или как здесь Высшим разумом. Отсталые планеты служили для поиска редких ископаемых элементов, дела пополнения рынка рабов или вот для создания и пополнения Великолепного Императорского Цирка и Арены бойцов. На этой захудалой планете тоже водилось некое полудикое племя, примитивнейшая цивилизация, основанная на власти, золоте и поклонению Богам. Самое смешное, что за Богов здесь почитали их, акваторианцев и даже строили храмы. И молились, чтобы боги ниспослали дождь или остановили дождь, или уменьшили дождь, короче, так или иначе все крутилось вокруг воды. И совершенно не желали понимать, что управлять погодой на таком уровне в самом деле доступно только настоящим богам. Впрочем, никто и не стремился разубеждать этих дикарей. Но в храм Далий все-таки заглянул, чисто из любопытства. На алтаре на куске самой дорогой, по меркам здешнего мира, тряпки, лежал самый обычный робот-пылесос. И даже еще рабочий. Современные акваторианские технологии позволяли делать такие мелкие гаджеты практически неубиваемыми. Командор нажал на кнопку запуска, но индикатор батареи слабо мигнул красным. Это и понятно. Сколько он здесь лежит? Сто или двести лет? Аккумуляторы теперь, конечно, не чета тем старым, и по пятьсот лет заряд держат, не то, что раньше. Вот ведь чудно. Люди столько не живут, а техника живет себе и даже вполне функционирует. Кстати, о людях. Они, к сожалению, были не столь прочны и бесили его куда как больше умных машинок.

Командор был зол уже давно. Лучший из бойцов! Предводитель императорской воздушной и подводной Армады! Ни одного проваленного задания и вот тебе на! Лети-ка ты Далий в дальние миры, и найди там тварей диких, чудеса заморские, то есть тьфу ты иномирские и доставь их ко двору, дабы пополнить свежими номерами Великолепный Императорский цирк, новыми экспонатами Центральный Зоопарк и сильными воинами Великую Арену Бойцов. А если коротко и просто: а не пошёл бы ты туда, не знаю куда, но подальше, и не привез бы ты нам то, хрен пойми что, но почудней.

Да над ним весь двор смеялся. Все эти изнеженные прихлебатели королевского стола. Поедатели рыбьей икры и кальмаров. А все бабы! Всё зло из-за баб. И главное сама полезла. Вертела задницей, глазки строила:

— Ах, Командор, какая честь познакомиться с вами. Ах, как вы сильны! Ваши подвиги бесподобны.

Ну… Он понял это как намёк. Кто ж знал, что это новая фаворитка Императора. А он задрал ей юбку. Ну, положим, не раз задрал. Из-за одного то раза никто бы и шумиху не поднял. И ей видать все нравилось и он успел привязаться, жениться хотел. Тем более что императору было плевать на эту самую Ванессу. У него таких по десятку в день. Волосы друг другу рвут за императорское ложе. Ну и новая, говорят у него появилась. Вроде как всерьез увлекся. Ванесса радовалась. Ей во дворце не очень нравилось. Мамаша пристроила, может даже и подложила, но самой девчонке не по душе это было. И когда Командор обратил на нее внимание, старалась как могла. Он ведь в доме ее поселил, купил вещи, драгоценности. Ну и поженились бы. А тут ему приказ пришел: устроит военный смотр императорских войск, а когда уехал… Рейд на его дом. Императорские дельфины. Ванессу забрали. Что она против здоровых парней. Он вернулся, но уже поздно было. Женщину спрятали. И прошение подавал и ходатайство, а толку. Плохо еще то, что она ж к тому времени уже с икрой была. Беременная в смысле. Ну и вот… Хорошо хоть его не казнили, а могли бы… Две недели в карцере и вот на задание. Смешно. Какое это задание? Это опала. И желательно ему хотя бы год не появляться при дворе. Вот и мотается по дальним мирам, ищет сокровища всякие, зверей диковинных или еще кого. Вину надо загладить. Император письмо прислал, коротенькое сообщение. «Мы недовольны». Вот и все. Ванессе то может ничего и не будет. Посердится Император и простит. Ну тот, старый, точно бы простил, а этот? Сыночек. Не известно. Впрочем, она умеет, вину заглаживать. Ребенка отберут, конечно. Император не позволит оставить, если не от него. Но и не убьет. Стрый закон Империи «Кровь любого дитя океана свята». Жаль, что на взрослых этот закон не распространяется. Надо будет найти. Потом… Своя же кровь…

Мальчишку он заметил еще на холме. Ишь смелый какой. Другой бы уже драпал куда глаза глядят, а этот вот стоит, смотрит. Любуется даже. Впрочем, здесь, их считают Богами, стало быть корабли видели, попривыкли. Сначала то бросались на них, кто с копьями, кто вообще с палками. Смешные… Кто они против силы Императорской Армады? Смахнули, как муху со щеки, не заметили. Но таки не всех, конечно, чтобы помнили мощь, помнили, боялись, уважали. И не препятствовали. Когда пойдут воины в сверкающих доспехах по лесам, морям захудалого их мирка, возьмут что надо и отчалят, оставив на память пару интересных безделушек. Боги должны быть добрыми, боги должны быть щедрыми.

А мальчишка бросился с холма, перекувырнулся в воздухе, как какой-то зверёк, вроде куницы или белки. Подбежал к странному лопоухому зверю. Зверь был большой, а человечек маленький. Но большой зверь не растоптал мальчишку, наоборот радостно протрубил в длинный нос, закивал ушастой головой, подставил ногу, и мальчишка вскарабкался на спину существа. Погладил его по голове, что-то шепнул в ухо, и зверь на толстых колонноподобных ногах неспешно двинулся сквозь заросли, раздвигая широкими боками зелень и даже кроны деревьев.

А это интересно. Дрессированное чудище на арене цирка. Да, пожалуй, можно взять и мальчишку тоже. Вон какой гибкий. Акробаты нужны. Они всегда нужны. Император — мастер выдумывать всякие забавы и проверять свой цирк на прочность. Расход людей большой. Надо брать…

Нас встретили около деревни. Трое воинов в золотых латах. Узкие прорези шлемов, навроде куполов, а сверху гребешок из перьев. Ну это я так сказала из перьев, на самом деле это тоже металл, просто так сделано, что на перья похоже. Интересно, а если стукнуть палкой по этому их кумпулу, звук глухой выйдет или звонкий. Я хихикнула и прикрыла рот рукой. Представила, как подхожу к одному эдакому расфуфыренному с палкой и вежливо так спрашиваю, можно ли постучать его по башке, эксперименту для. А глаз не видно, только подбородки одни. Правда хорошие такие подбородки. Гладкие, выразительные. Мужские, конечно, и словно отлитые из бронзы. Плечи и грудь закрыты широкими пластинами, из-за чего кажется, что там внутри и не люди вовсе, а механизмы. Из тех, что иной раз оставляли боги Высшего Разума после себя. В деревне у нас было целых два таких. Один пылился в храме, другой староста забрал к себе и называл эту штуковину «ро-бот». Когда-то давно, еще до моего рождения, робот был нов и красив, вместо ног у него были колесики, и первые пару месяцев он бодро колесил по деревне, пугая детей и старух. Иногда останавливался у какой-нибудь кочки или каменюки и начинал разговаривать сам с собой. Правда всегда говорил одно и тоже: — Со-би-ра-ю дан-ные. Био-ана-лиз запу-щен. Ребята потом долго играли «в робота», бегали от камня к камню, тыкали в них палкой и вопили на все лады «Сабираю даные», пока матери не загоняли их домой теми же палками. А слово «бианалез» у нас так прижилось, что жены стали ругать им подвыпивших мужей, а дети использовали вместо дразнилки. Потом в деревне начался первый ливень, и робот сдох. Или, вернее сказать, сломался. Мелкие колесики сразу начерпали грязи, лицо перестало светиться разными огнями, а вместо знакомы слов он выдавал какую-то тарабарщину, что даже сам староста не мог понять, что это он такое говорит. У старосты в огороде и жило теперь это чудовище. Корпус зарос грязью, колесики скрылись в трясине, а голова была скорбно опущена вниз. Я иногда подбегала к нему и подолгу вглядывалась в черное стекло на лице. Мне казалось, что в нем еще теплится какая-то жизнь, просто он заснул и нет никого, кто бы смог его разбудить. Однако при мне робот не просыпался и постепенно о нем все забыли.

А еще у нас дома лежала овальная штуковина, словно бы целая, без единой трещины или дырочки, и, если не знать, куда нажать, не откроется нипочём, но отец показывал. Он разгадал секрет. Там внутри лежала длинная палочка: на одном конце щетинки как у кабана, только мягкие, на другой — синий камешек, нажмешь, и на ладонь падает капля зеленой жидкости, навроде сока, только без вкуса и запаха. Никто так и не решился попробовать этот сок. А я вот лизнула. Ничего. Жива. Пока что.

Воины стояли спокойно. Руки в латных перчатках скрещены на груди. Я открыла рот. Мне доводилось видеть богов разве что на картинке в храме. А тут вживую. Красивые. Аж страшно. Понятно, что вся деревня сбежалась. Интересно же. Вон дети за мамками прячутся, а все одно подглядывают из-за юбок, улыбаются так, аж зубки сверкают. Мордашки чумазые. К иномирцам вышел староста. Ну а что поделать, работа у него такая. Как в деревне гадость случается: сборщик податей припожалует или вон Боги вниманием удостоят, так его первым и суют. На пелеговоры.

— Что нужно великим Богам в нашей маленькой деревушке? Сотни лет мы не видели никого из вашей Великой расы и это огромная честь — встретить вас. Я и не думал, что на моем веку выпадет такое удовольствие. Дозвольте проводит вас в мой дом и угостить во славу, чем сможем…

Воин поднял руку, прерывая речь.

Голос странный чуждый совсем. Речь отрывистая. Словно попугай говорит или это менахический робот. Язык правда наш, хоть и старый. Так у нас уже давно не говорят. Но понять можно.

— Вам. Выпала. Честь. Стать. Часть. Нашего. Мира. Отдать чудовище. Отдать мальчика.

Нет. Всё-таки попугай. У меня попугай был, давно. Я его говорить выучила. Вот он, бывало, так и твердил весь день: Кока жрать. Кока. Кока. Жрать. Жрать. Дай. Дай. Кока дурак. Ну а что? Не умный же.

Я не удержалась, рассмеялась воспоминаниям. Ой. А громко ведь вышло. Что это на меня все уставились? На мне узоров нету.

— Малчик? Ткнул пальцем в меня один из иномирцев, -Мы забрать. Его и Чудовище.

Как забрать? Куда? Я попятилась. Мамо за мной. Но из руки сияющего Бога вырвались тонкие золотистые нити, они спеленали Мамо от хобота и до хвоста. Слон трубно мычал, дергая ногами, упал на бок, но вырваться не мог. Все молчали, глядели. Может не понимали, может не хотели вмешиваться.

— И да, — один из Богов повернулся к другому, — надо забрать АRS-1125. Тот отрывисто кивнул, потыкал в свой браслет и тотчас же раздался ужасающий лязг и скрежет, словно сотни хозяек вдруг схватили свои медные плошки и стали долбить в них изо всех сил. Вскоре на дороге показался тот самый менахический монстр из огорода старосты. Прихрамывая на все четыре колеса он, раскачиваясь и вереща, полз в строну нашего сборища. Деревенские с визгом разлетелись в стороны, никому не хотелось стоять у него на дороге. Не из-за его внешности, к ней все привыкли, а потому что, а вдруг завалится. Из-под этой махины поди вылези еще… По черному стеклу на месте лица ползли какие-то знаки и цифры. Робот остановился перед одним из Богов и дал послушно спеленать себя теми же нитями. И всё-таки я оказалась права. Он не сдох насовсем, просто уснул на время. Торжество правоты лезло из меня, как пчелы из улья, так что я даже забыла о том, что один из Богов хотел меня забрать. А вот он не забыл, схватил за руку и потащил строну корабля.

— Нет! Ину-Лат! — Отец врезался в толпу деревенских, бросился ко мне, стал тянуть в другую сторону.

— Моя дочь! Ину! Отпустите ее. Или возьмите и меня тоже! Меня! Меня! Но тот словно не заметил его ударов. Поднял меня на плечо, понес. Второй занялся Мамо. Нажал на руке какую-то пластину и из руки вырвался прозрачный лист, лист поднял Мамо, как если бы это была улитка, и слон поплыл в воздухе, глаза вытаращены, хобот прикручен к телу.

Отец бросался то на одного, то на другого. Не пускал. Ударил иного по руке, там, где одна пластина доспеха прилегала к другой и видно попал по коже. Тот зашипел, чисто змеюка.

Обернулся к отцу:

— Старик. Ты — не нужно! И эдак рукой махнул, просто как отмахиваются от назойливого насекомого, но удар был сильный, отец отлетел в сторону и упал на руки деревенских.

— Неееет! Отец! Сволочи! Пустите меня! Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Я заплакала, задергалась, пытаясь освободиться. Но что богам мои слезы, мои страдания: они бросили под ноги старосте несколько разноцветных камней и потащили нас прочь. От горя мой разум помутился, и я не помню, что было дальше, как нас грузили на корабль, как Мамо опускали на нижнюю палубу, в грозовой отсек, а меня в одну из кают. Воистину бойся желаний своих. Еще недавно я мечтала оказаться на корабле и посмотреть его изнутри, и вот, я здесь, вот только радости нет, ни гроша. С этой мыслью я отрубилась окончательно.

Глава 2

Очнулась я от того, что в лицо мне тыкала плошку с водой какая-то мерзкая синяя морда. Морда щербато улыбалась и мычала, как наша главная деревенская корова. Испугалась ли я? Ну а то. Завизжала так, что морда бросила плошку и, обдав меня брызгами воды, отскочила в угол, скрючилась там и принялась раскачиваться, тоненько подвывая.

— Тиберий, ну зачем ты пугаешь девочку? Я же тебе сказала разбудить и напоить, а не довести до икоты.

Голос был сочный, густой, как и борода его обладательницы. Только сейчас я заметила: в ногах моей койки сидит и медленно курит трубку самая странная женщина, которую я когда-либо видела. Красивая, но по-своему. Миндалевидные глаза, густые ресницы, покатые загорелые плечи, красивое ярко-алое платье с богатым золотым шитьем и борода. Роскошная, иссиня-черная, она достигала почти середины груди и смотрелась так же неуместно, как и розовая попона на моём Мамо. Как-то я сплела такую из ниток, хорошую, добротную. Но Мамо, паршивец, моих стараний не оценил и сжевал ее в первый же день. Цвет видели те ему не понравился. Тоже мне модник нашёлся. А женщина медленно поднялась, со вздохом отложила вонючую трубку и заново наполнила плашку из ведра с водой.

— Как тебя звать-то, пигалица? Меня Анетт кличут. А вон то чудо с ушами — мой брат Тиберий. На красавца он не похож, но в общем-то неплох, тупит только иногда. Тиберий, ну поди сюда, познакомься с девочкой.

Тиберий оказался карликом. Всё его тело, насколько я могла понять, было сплошь покрыто сложными татуировками. Узоры переплетались, как змеи в любовный период, руки, ноги и лицо, всё было покрыто сетью синих лабиринтов, иногда из него выглядывали диковинные звери: например, змея с двумя головами или человек с ногами лошади. Он носил набедренную повязку и чалму. Повязка была обычной, просто кусок светлой ткани, несколько раз обернутый вокруг бёдер. А вот чалма… Была хороша. Несколько метров дорогой материи, какую у нас не каждый правитель может позволить, не то что нищий карлик, и огромный сияющий алмаз в центре, а еще перо. Павлина. Это вообще немыслимо. Павлин — священная птица и носить его перо могут только представители королевской фамилии или их ближайшие друзья. Кто они, мои новые знакомцы? Говорят по нашему, значит из нашего мира и даже из одной страны, но точно не из моей занюханной деревушки. К нам такие «птицы» с роду не залетали. Ага. К нам только сборщики податей забредают, после сбора урожая. И то по необходимости. В прошлом сезоне одного тигр сожрал, второй попался жрецам Кали-Ма, служителям кровавой богини смерти. Того сборщика нашли, точнее то, что от него осталось: пару берцовых костей да собственно бляху ордена. Думали, оставят нас в покое. Но как бы не так. Ходют и ходют, сборщиков у султана еще много, а вот золота видать не хватает. Тем временем карлик подскочил ко мне и протянул руку, при этом он так широко и радостно улыбался, что невольно ему захотелось ответить. Я протянула ладонь, и он с радостью обхватил ее двумя крошечными лапками.

— Ыыыый, — тыкнул он себя кулачком в грудь, — Ыыыый. Потом указал на меня.

— Ину-Лат, Ину.

— Ыыу. Ыыу.

— Да, все правильно. Меня зовут Ину. Рада познако… Тут я вспомнила, что произошло вчера и мне снова захотелось заснуть, а проснуться уже дома, в своей кровати. Потому что это никакая не правда, просто странный сон. Закрыла глаза, зажмурилась даже. Ну давай! Просыпайся, Ину! Осторожно открыла одни глаз, потом второй. Ну неееет! Сон был не сон, а кошмарная явь, в которой меня действительно похитили и теперь я… Собственно, а где я?

Огляделась. Мы находились в самой странной комнате, которую я когда-либо видела. Больше всего она напоминала стручок гороха или овальную куколку бабочки. Ни одного прямого угла, пол плавно переходит в потолок, и наоборот. И мебель такая же, вытянутые лежаки в центре, стол без ножек, просто брусок, прикреплён прямо к полу, и две двери по разным сторонам комнаты, сверху рассеянный свет, но непонятно откуда, словно сам потолок его излучает, молочно-белый, полупрозрачный. Действительно как в коконе каком. Жаль, что я не могу передать те свои первые ощущения, да и сложно это. Сейчас я могу говорить грамотно, почти так же, как все акваторианцы, а тогда что? Полудикая девчонка в шоке от перемен. Но ладно, постараюсь описать все, что запомнила.

— Да, — продолжила Анетт, — протягивая мне чашу с водой, — Тиберий у нас особенный. Он почти не говорит, но всё понимает. Впрочем, в последнее время тебе придётся увидеть много особенного, девочка. Ведь у тебя начинается новая жизнь. Мы покинули наш мир и как раньше, уже не будет. Я-то ни о чем не жалею. Мы хоть и происходим из царской семьи, но нашему Владыке не родня, а на десятой ветке пятнадцатый лист. То есть родня, конечно, но очень дальняя. Из всех привилегий, только это разнесчастное перо павлина, да право носить чалму из ста локтей парчи. Чем Тиберий, (тут она строго взглянула на брата) и пользуется. Так что во дворце нам было нечего делать, а тут пристал акваторианский корабль. Язык их я хорошо знаю. Во дворце выучила. Там много свитков разных, в том числе и об иных мирах. Это в деревне их еще почитают за богов, а у нас все немного проще. Обычные нелюди, хотя и башковитые. Теперь мы артисты в цирке его Императорского величества Тиаманта Первого. Нам повезло, что я знаю акваторианский язык, поэтому нас разместили здесь, в каюте, а не в камерах на нижних этажах. Там ужас, что творится.

Я почти не слышала, что она говорит.

Покинули?! ЦИРК? Как это?! — разом навалились воспоминания. Вот меня и Мамо связывают и тащат на корабль Богов. Вот отец заступается за нас, но его отшвыривают прочь. Дальше у меня темнота и провал. Я часто задышала, захлюпала носом, хотя и не из плакс.

— Ну тише, тише, — Анетт села рядом со мной, обняла за плечи, — впрочем плачь, если хочешь, говорят, слёзы лечат. Брехня собачья, но вдруг да поможет понять, принять и смириться.

— Я не хочу понимать! Я не хочу принимать! И мириться я не хочу! — закричала я, отталкивая её руки, — я хочу домой! К отцу! Я хочу домой! Верните меня домой!

В дальнем конце небольшой комнаты я заметила большую металлическую дверь. Я бросилась к ней, стала толкать, но она была заперта снаружи.

— Эй, вы там! Откройте! Откройте! Откройте! Я пинала и пинала треклятую дверь. Наконец послышались торопливые шаги. Два высоких воина в золотых доспехах. Сейчас они были без шлемов и на меня одинаково сурово смотрели два лица… Не знаю как назвать их, если лица хоть и были похожи на наши, но и отличались, как осёл отличается от зебры. Одинаково голубые глаза, яркие и чистые, словно океан в ясный день, узкие длинные носы с узкими же вытянутыми ноздрями, а на шее вообще жабры, как у рыб. По две с каждой стороны. Вот уроды! В руках «уроды» держали странные штуки навроде копья, только не с одним наконечником, а с тремя, как вилы… Трезубец, как позже мне объяснили.

— Хто буянит? — спросил один.

Он говорил на нашем языке, но так плохо, что я замешкалась, прежде чем ответить… Анетт подскочила ко мне сзади и зажала рот рукой.

— Никто, уважаемые. Никто. Просто вот девочка очнулась, испугалась очень, маленькая ещё.

Маленькая?! Это я-то?! От злости и обиды я так тяпнула Анетт за палец, что она, охнув, выпустила меня. Извернувшись не хуже змеи, я со всей силы пнула одного охранника в коленку, а другого просто снесла своим напором, и, выскочив за дверь бросилась бежать, не разбирая дороги. Узкий и длинный коридор напоминал своими очертаниями кишку столетнего удава, такой же круглый, гладкий и блестящий, словно у строителя корабля была врожденная боязнь острых углов. Не знаю, как это называется правильно, но у нас в деревне был мальчик, он с рождения боялся темноты. Говорил, там водятся раксаши. Демоны. Врал поди, ну а там кто знает. Словом, как только на джунгли опускалась ночь, даже вечер, он забирался под стол, накрывался с головой всеми тряпками, и мелко дрожал до самого утра. Может и у этого строителя что-то с головой было, может от углов его понос прохватывает или чесотка там. Это потом уже я узнала — дань Детей воды своему прародителю Океану. Форма капли, форма круга или овала. На Акватории все такое, ну или почти всё. Между тем топот преследователей приближался. Догонят — мало не покажется. А ведь догоняют. В лесу мне равных нет. Но это свой, родной лес, пусть опасный, но и знакомый до каждой кочки, до каждой норки, а тут всё чужое, чуждое даже. Совсем обезумев от страха, я свернула в первый попавшийся отросток кишки и кубарем влетела в незапертую дверь. Мигом ее захлопнула и села на пол, спиной к двери. Надо было отдышаться. Вот шасс!

В комнате кто-то был. Этот кто-то стоял возле окна спиной ко мне. На шум резко обернулся, и я открыла рот. На меня глядело Солнце. Божество в человеческом обличии. Солнце горело, Солнце блистало. Солнце носило золотую маску. Солнце спросило:

— Кто ты? И что тебе нужно?

Голос был звонкий, сочный, и по нашему говорил почти как я.

— Где мой слон?! — брякнула я, не раздумывая.

Ну а что. Бог там или не Бог, а слон важнее. Богов, если подумать, в каждой деревушке по пятку. А слон у меня один.

— Слон? Божество задумалось, — что есть «слон»?

— Ну слон — это слон. Как объяснить то?! Это жи-вот-ное такое. По слогам сказала, чтоб понятнее…

Солнце молчало. Слушало, чуть склонив голову на бок.

— Большоооое. Ага. Прям выше тебя даже.

Солнце смотрело, сквозь прорези маски, блестели зрачки глаз. Мне показалось, глаза улыбались, хохотали даже.

— Ну с ушами еще. Вот такими.

Я и показала, для наглядности. Мол вот какие уши. Вышло смешно. Да. Наверное.

Божество расхохоталось и наконец сняло маску.

Под маской оказалось обычное человеческое, ну или почти человеческое лицо. Мужское. Может даже и красивое. Не знаю. Мне сравнивать не с чем. Мужчины в нашей деревне смуглы и черноволосы, рано седеют и быстро старятся. От работы. Да и джунгли. В джунглях нельзя быть ленивым, нельзя быть спокойным, беспечным. Хищников много. В городах, правда, говорят, не лучше. Там свои звери…

Божество без маски носило светлые волосы, коротко стриженные, что тоже мне непривычно. Ибо, как говорится в древних сказаниях, срезая волосы, срезаешь свой ум. Ума у Божества было немного, видимо поэтому оно не знало, что такое «слон». У Божества были ярко синие глаза, и красиво очерченные губы, нос как нос, чуть уже чем надо, и только.

— Так что такое «слон»? — спросил мужчина, — это, наверное, то вредное большое вонючее животное, которое сейчас спит в моём грузовом отсеке?

Я насупилась, и ничего Мамо не вонючий, сам он такой. А мы, между прочим, каждую неделю в реке. По два часа. Я и травкой его и щеткой. А уж душ Мамо сам себе обеспечит. Ну и мне заодно.

Мужчина подошел ближе, и я на всякий случай отскочила на шаг, присела, готовясь в случае чего ударить или бежать. Он словно и не заметил. Шагнул решительно, коснулся пальцами подбородка, повернул голову вправо, влево, вверх, словно корову брал на рынке. Там так же вот смотрят. Оценивающе. Хорошо хоть пальцами в пасть не полез. То есть в рот. А пальцы то… Только сейчас я обратила внимание на его руки. Сильные. Вон как крепко держат. Синяки наверняка будут. Пальцы длинные, тонкие. А между пальцами тонкая такая пленочка, наподобие перепонки. Когда пальцы сложены, то и вовсе не видно, а когда вот как сейчас, в растопырку, очень даже заметно. Фу. Мерзость. Наверное, что-то такое отразилось на моем лице, потому что глаза мужчины сразу стали злыми, колючими, а рот сжался до тонкой линии.

— Ты тот самый мальчишка акробат с холма? Хорошо. Станешь учиться — высоко поднимаешься. В цирке. Моего императора. Если, конечно, уберешь свои дикарские замашки. А то же ведь цирк, говорят, страшное место. Слабаки долго не живут.

И тут я, вспомнила и задохнулась от нахлынувшей боли:

— А на фига вы меня вообще взяли?! Я что, просила?! И уже не сдерживаясь, бросилась в бой. Не ожидавший нападения, мужчина покачнулся и попытался отстранить меня, но куда там. Я вцепились в плечи, кусалась и царапалась. Ну по крайней мере пыталась. Костюм, доспех, или как это называется, собранный из тонких золотых пластин, надежно спасал содержимое. А иначе это содержимое у меня бы уже подавилось своей же кровушкой. А так я только обдирала ногти и кожу, да вопила. Надеюсь, противно, чтобы хоть так уязвить врага. Враг схватил меня за руку и попытался отвести ее назад, а вот это зря. Изловчившись, я цапнула его за ладонь.

— Ах ты ж, змеюка! — мужчина, наконец, с силой отпихнул меня и осмотрел руку. Четкие отпечатки зубов на коже быстро наполнялись кровью.

— Ну знаешь, это уже диверсия. Здоровой рукой он снял с пояса маленькую острую штучку, навроде шпильки. Наши модницы закалывают такими волосы. Только эта шпилька искрилась и сияла. На ее конце зарождалась молния.

Тут послышался топот и дверь распахнулась еще раз.

— А охраннички… Долго шли. Не заблудились часом?

Командор спрятал раненую руку. Правильно. Не показывать же подчиненным, что тебя ранил какой-то дикарь. Дикарка…

— Меня бы уже тысячу раз убил это храбрый юноша, если бы не мой дипломатический талант.

— Пппростите, Командор.

Охранник все еще не мог отдышаться. Эх, слабак, у нас бы в джунглях и дня не выжил…

— Девчонка больно шустрая попалась, не успели остановить.

— Девчонка? Хм, — командор почесал подбородок, — что ж так даже лучше. Хороший выйдет номер. Только воспитания бы ей. По заднице.

Я ощерилась. Говорили они на чужом языке, но интонацию уловила. Ага, я вообще уловительная. И вот с чем с чем у нас в джунглях туго, так это с воспитанием. Родителям просто некогда этим заниматься. Надо успеть вырастить хоть что-то до сезона дождей, собрать тростник, заготовить дрова, опять же починить что-то, подлатать, ибо когда полгода льёт, как из ведра, на крышу не полезешь. Да и когда сезон дождей, тут тоже не зевай, лови змей да рыб, суши, вяль, словом, не до воспитания. Дети у нас взрослеют рано. Едва ходить научился, уже помогай.

Охранники бросились на меня неожиданно, словно договорились. Адреналин спал, да и усталость сказывалась, поэтому, хоть и с трудом, но им удалось меня скрутить. Потащили к выходу. И тут…

— И вот тебе первый урок. Не поворачивайся спиной к врагу

Удар молнии в спину заставил меня болезненно выгнуться, а после упасть на колени. Чему было больней, душе или телу, сейчас не скажу.

— Ссссссс…

— Сволочь?

Командор склонился надо мной, отвел с лица прилипшую прядь. Глянул бесстрастно.

— Да. Я знаю. Видишь ли, я много всего знаю. Даже ваши ругательства. В стазис её. До прибытия. Сам займусь. Позже. И да: обратный курс. Летим домой. Хватит уже.

Глава 3

Мне сегодня приснилась мама. Впервые с момента смерти. Я не помню ни ее лица, ни голоса, только тепло и ласку родных рук, да то самое ощущение доверия и полной безопасности, которое бывает только в самом раннем детстве. А сейчас я видела женщину и понимала, что это именно она, моя мама. Разревелась, конечно. Уткнулась носом в ладони и жаловалась. На жизнь вообще, на разлуку с домом, на этого их Командора проклятого, чтоб его жабы покусали. Ядовитые. На Мамо. Ну а чего он? Не слушается, иногда и финт ушами может сделать за какой-нибудь слонихой, и хобот у него тяжелый, иной раз как даст по лбу, аж искры из глаз. Мама молчала, улыбалась и слушала, гладила по голове. Какой-то изначальной мудростью понимая, что сейчас мне именно это и надо. Просто выговориться. Когда этот чудесный сон почти закончился, она вдруг пребольно схватила меня за волосы, дернула к себе.

— Послушай, Ину. Послушай. Тебе надо вспомнить, кто ты такая. Тебе надо вспомнить старую сказку! Тут сон окончательно убежал, и я со стоном открыла глаза. А вот боль никуда не делась. Но болела не голова, где мама меня дернула за волосы, а почему-то все тело. Разгадка оказалась совсем простой.

Я лежала на холодном полу в каком-то каменном мешке. Мне кажется, во всех мирах, во всех вселенных, такие места, как тюрьма, больница и дом сирот, похожи до крайности. Ну это я сейчас такая умная, а тогда-то… Страх и ужас. Первое, что бросилось в глаза, а точнее в нос, это запах. Пахло тьмой. Да, у тьмы тоже есть запах. Боль, кровь, страх, дерьмо и что-то еще такое слабо уловимое. Смерть? Наверное. Так могла бы пахнуть смерть. Это сложно описать словами, только почувствовать, понять кожей. Я тихонько заскулила, села, подтянув ноги к коленям. Эх, права была Анетт. Что я имею в итоге? Ничего. Ни компании, ни еды, только это темное место. Кому от этого лучше? Никому. Думать надо было… Но после драки кулаками не машут. Это вам в нашей деревне всякий мальчишка скажет, да и девчонка тоже. Особенно такая, как я. Надо сказать, кулаками махать я умела. Это было хорошо. Для нашей деревни. Но недостаточно для новой непрошенной жизни. Здесь, чтобы выжить, надо стать воином, убийцей, как этот, как его, Командор. Вот уж кого я бы поколотила с удовольствием. Но не сейчас.

Я понимала и свою слабость, и свою силу. Моя сила в покорности. В умении затаиться и ждать. А там… Как он сказал: не поворачивайся к врагу спиной. Вот пусть и не поворачивается… А то ж… Не удержусь. Он назвал меня змеюкой. Змеи умеют ждать. Мама просила меня вспомнить старую сказку. Точнее для нашей семьи не сказку даже, а легенду, которую мало кто помнит. Я вот помню. Потому что всегда была любопытной, а еще умела слушать и подслушивать, когда разговаривают старшие. Мало кто знает, что не только слонов почитают в нашей деревне. Давным-давно посватался к нашей шакти богатый и влиятельный раджа. Была она бедна, а он имел тысячи рабов, и три тысячи полей и тучные стада коров ходили по этим полям. Этот брак не по нраву пришелся его родне. И когда новая жена вошла в его дом, сговорились женщины рода отравить ее и подложили в постель ядовитую змею. Но шакти была умной, она первая заприметила змею и обратилась к ней уважительно, и на колени встала и просила не смерти, но покровительства. И обещала заботься о змее, поить молоком до самой ее смерти. И змея согласилась. И укусила она женщину, но яда дала каплю только, чтобы не убить, но наградить. И мудрой стала шакти, как змея, и узнала она, кто против нее замышлял, а на следующий день заворожила своего супруга так, как это могут делать только змеи, и услал он своих жен в нижний гарем, а ее вознес, и сделал равной себе. Десять лет жена раджи поила змею отборнейшим молоком, десять лет змея жила в её доме, спала на её кровати, а по истечении срока сбросила змея свою кожу, а женщина одела, и стали доступны ей все тайные знания о мире, о погоде, о старых народах, что жили до нас и ушли в неизвестность и о ком напоминают только развалины древних храмов в лесной глуши; о других мирах и больших летучих лодках, что однажды приплывут к нам с неба. А еще говорят, что иногда ночью шакти становится змеей и охотится в джунглях. Это было очень давно. Нет уже раджи и его царства, а потомки этой пары давно живут среди обычных людей. И в нашей деревне тоже. Не всякое поколение и не всякое столетие, но иногда, когда в джунгли приходит засуха, а пожары выкашивают половину лесов, в обычной крестьянской семье рождается дева-змея. Высокая, сильная, гибкая, а главное хитрая, мудрая, и расчетливая. Но я и предположить не могла, что змеиный дар проснется и во мне. Я не была ни особо красивой, ни особо высокой. Словом ничем не выделялась среди других деревенских девчонок. Да, иногда во сне я видела себя змеей. Чувствовала, как шуршит трава под моим чешуйчатым брюхом, ощущала страх мелких зверушек в норе, их тяжелый мускусный запах, биение крохотного сердца. И как жажда охоты разгорается во мне, как я преследую свою жертву, острыми зубами впиваюсь в теплую плоть… Но это были только сны. Ну я так думала… А вот сейчас внутри я ощутила эту древнюю змею. Змея свила кольца вокруг моего сердца. Сжимала его в своих смертоносных объятьях. Шипела:

— Терпи, жди. Молчи. Ссссссслаба. Сссссслишком. Мессссть ссссладка, кровь врага будет пролита, но не сссссейчас. Так я и заснула, но снились мне на этот раз не змея, и не мама, мне снились синие глаза того, кто отдал приказ, того, кто забрал меня у отца, а отца у меня. Командора.

В этот день ко мне никто не пришел. И еды не давали, и питья. А может и не день. А больше. Здесь в темноте и тишине не понять, сколько времени прошло. Осмотревшись, я поняла, что карцер невелик. Четыре моих шага от стенки до стенки. Только что лечь или сесть. И здесь они с покатыми стенами явно не заморачивались, все обычно, четыре угла, да дверь. Для сна предлагался вонючий грязный тюфяк, так изукрашенный пятнами мочи и крови, что я предпочла сесть на пол. Для иных естественных нужд в углу имелось небольшое приспособление. Кое-как разобравшись, я подняла крышку. Вонь ударила в нос так, что из глаз потекли слёзы. Но тут уж деваться было некуда. Пришлось воспользоваться. Под высоким потолком висел магический светлячок. Он не гас, не искрил и не дымил, как наши свечи, горел ровным желтоватым огнем. Дверь круглая из какого-то прочного металла, но не железо. Железо я знаю. Вверху было небольшое окошко. Я сидела и думала, таращилась на светлячка. О чём думала? А ни о чем, или обо всём сразу, это как посмотреть. Умом я понимала, что моя прошлая жизнь осталась позади, и я уже не вернусь назад. Но принять эту правду была не готова. Мне казалось, что всё еще наладится, или, что я все-таки проснусь, и это будет просто сон. Мне никогда не снились такие сны, но, а вдруг. Нет. Чего, чего, а лгать я никогда не любила, ни себе, ни прочим. И сейчас, и потом, когда уже выросла и научилась многому из новой жизни, но не лгать. Никакой это не сон. А кошмарная правда и с ней придётся что-то делать. Сейчас многое зависит от того, какой я себя покажу. Характерец у меня тот ещё, цивилизацией не испорченный. От того и леплю в лоб, что думаю и этого цапнула за дело, и еще бы цапнула. Но тут главное, не перестараться, а то решит, что я ни на что не годна. А это не так. Затаиться. Ждать. Я помню. По лбу себя постучала, для верности. Чтоб прям вбилось, запомнилось.

Не знаю, сколько времени прошло. Живот уже бурчал. И пить хотелось нестерпимо. Но если они ждут, пока я попрошу, это зря. Терпеть нас учат с детства. Жару и голод, иногда и жажду, если вода приходит дурная и пить нельзя. Наши шаманы как-то определяют, когда можно, а когда нет. Боль опять же. Если ты работаешь со слоном, поначалу травмы неизбежны. И хоботом может прилететь, и на ногу наступит. Слонята глупые еще, неуклюжие. Бывает всякое. Мамо у меня хороший, а и то бывало, махнет башкой играючи, и хоботом слоновьим по башке, а это удовольствие то еще. Или вот клыком заденет. Не специально. Так-то он у меня добрейший души человек, слон, то есть. По Мамо я очень скучала, и по отцу тоже. Но о нём думать было совсем уж невыносимо. Слезы душили, и я теряла остатки разума. Лучше уж не думать. Пока. Потом, как-нибудь, когда я разберусь со всем этим. Надеюсь, что он дождется меня. И я всё-таки вернусь домой. Пока не знаю, как. Но вернусь. Надо будет, и Командора прибью. В деревне смерть частая гостья. Болезни, голод, насекомые, змеи, тигры. Никто не удивляется ей, не горюет долго. Не потому, что не жалко, а потому что некогда. И неизвестно будет ли у тебя еще день для горя или радости.

Слоны живут дольше людей. У слонов врагов не меньше, но они сильнее. Наши побратимы. Погонщик без слона, это все равно что жена без мужа. Ни то. Ни се. И своим не нужна и чужие не примут. Оттого и уходят вдовые за своими мужьями, чтобы только не позор, не изгнание. Есть и те, кто остается, живёт. Никто не судит ни тех, ни других, но и не жалеет. С жалостью у нас, как и с воспитанием, плохо.

Наконец дверь открылась. На миг я прикрыла глаза, готовясь к сиянию. Уже учёная. Но понимаю, что за ослепительным обликом скрывается обычный человек. А под красивым хвостом павлина, обычная куриная задница. И костюм — это всего лишь костюм. Никакие они не Боги. Сволочи они, порядочные. Не в смысле, что порядочные, а что порядочные сволочи. Ну я и сказала. Самой смешно. Не встала, и глаз не подняла. Но и сияния не было. А были обычные человеческие ступни. Ступни бесшумно прошли от двери ко мне, остановились напротив. Обычные мосластые щиколотки с редкими светлыми волосками, большие пальцы — большие, слегка кривые, а остальные, наоборот, какие-то вытянутые и опять же тонкие перепонки. Вот мерзость. А ногти вот аккуратные, даже до неприличия аккуратные, чистые. У нас таких ни у кого не водится. Даже в городах, во дворце. Это ж сколько воды надо, что б так отмыться. Мои пятки были черны, грубы, босиком же все время. И какого, спрашивается, он босиком то. Ладно я. Я привычная, но а он? У них тут, наверное, все по-другому. Говорят, что у нас в городах носят обувь, каждый день одевают на ноги сабо или сандалии. Вот докука. Трут же небось. И жмут. Этому вон ничего не жмет и не трет. Ишь какой ухоженный. Стоит. Молчит. Ну и я тоже. А нет. Сел напротив прям на пол. Ноги вытянул. Длинные. Ноги-то. Я взглянула на ноги, и отодвинулась. Мало ли. Бежать мне отсюда некуда, но и говорить с этим гадом как-то не тянет.

— Так и будешь молчать? Смотрит эдак с насмешечкой. За такие вот взгляды у меня ребята быстро в нос получали. Потом бежали с кровавыми соплями, к мамкам, плакать.

— …

— Дуешься? За тот удар? Брось. Тебе же во благо. Уроки не всегда приятны, но необходимы. Ты же хочешь жить?

Что за вопрос. А кто не хочет. Другое дело, что попросит взамен. Если полезет лапать лапами своими перепончатыми, всё одно не сдержусь, хоть режьте, все поотрываю, что есть, или у них этого нет… Нелюди же. Может у них по-иному как принято… Узнать бы как-нибудь… Но попозже. А то что отрывать буду?

— Давай договоримся. Ты прилежно учишься, делаешь всё что я скажу, радуешь моего Императора хорошими номерами, а я не убью твоего слона. Идёт? И даже разрешу навестить его. И да, я — редкостная сволочь. Я знаю. Вставай.

Гад, как есть гад. По самому больному ударил. Но терпи, говорила моя мудрая змеюка, сжимая сердце, чтобы ни боль, ни гнев не вырвались наружу.

Он поднялся сам, протянул руку. Странно. Я вроде бы её вчера прокусила, а раны нет. Ни следа. Руки не подала. Еще чего. Встала сама. И правда высокий какой. Я ему и до плеча не достаю. Ничего, вырасту. Еще все покажу.

— Как тебя хоть зовут, диверсия?

Не хотела отвечать, вот честно. Но вспомнила, что теперь не только моя жизнь, но и жизнь Мамо зависит от меня, нехотя буркнула:

— Ину-Лат. Ину.

— «Рождённая под светом луны»? Красивое имя.

— Я — Дали-Дар, командор наземной и воздушной армады его величества императора Тиаманта Первого. Для друзей Далий, для врагов Командор. А теперь идем.

И он, оглянувшись, вышел в коридор. Мне же ничего не оставалось, как только двинуться следом.

А он сегодня другой. Или тот же? Сияния нет. Из одежды просторные черные штаны и рубаха. И маски нет. Словом, обычный и почти не страшный. Я заблуждалась…

Коридор петлял то влево, то вправо. Вверху горели магические светлячки и шли ряды каких-то прозрачных труб. Иные были пусты, в других бежала красная или голубая вода, а кое-где и золотая, с искорками. Мне было интересно. Хотелось спросить про все. Но не у этого человека. Пол был холодным, и ноги уже онемели, но я молчала. Шла за Командором. Широкая спина то удалялась, то становилась чуть ближе. А вот вообще остановилась. Около одного из боковых коридоров. Оттуда мне послышались странные звуки. Я остановилась. Заглянула. Два ряда дверей по обе стороны круглого тупичка. Возле каждой табличка с непонятными знаками. За дверями пыхтели, стонали, визжали, плакали, скулили, что-то шлепало, шуршало, скреблось. Запах странный, мерзкий до невыносимости, но и чужой. Даже сравнить не с чем.

— Что это? Не удержалась.

— Добро пожаловать в Большой Императорский Цирк. Позволю себе некоторые пояснения. Цирк состоит из нескольких частей. Зверинца, Арены Ловкачей и Поля Битв. У императора большая коллекция. Разумные и полуразумные существа со всех миров нашей Галактики.

— Здесь?

— Нет. Что ты. Свой зверинец император бережёт, экземпляры очень редкие, таких нет ни у кого в нашей части галактики. Это показатель, что наша раса сильна и могущественна, если даже далекие миры покорились ей. А здесь просто рабы и узники. Из разных рас. Слишком дикие, чтобы договариваться, слишком глупые, чтобы затевать мятеж, или просто провинившиеся, а еще неудачные эксперименты. Иди сюда.

Он подвел меня к первой двери.

— Смотри.

Я заглянула. Сначала ничего не увидела. Полутемная комната, навроде той, в которой я очнулась, кажется, пустая. Только какая-то куча тряпья в углу. Но вот куча шевельнулась, и я поняла. Это был человек. Только без рук, до локтей. Грязные бинты скрывали уродливые культи. Даже еще не зажившие, или уже загноившиеся. Затошнило. Я отвернулась.

— Что скажешь? Командор стоял за моей спиной. Так близко, что я ощущала тепло его тела.

А что тут сказать. Парень нежилец. Если не остановить заражение, он не протянет и суток. В деревне случалось всякое, раны и порезы, если не прижечь сразу, можно складывать погребальный костёр. Но это мы. Наш мир. Опасный. Здесь то чего? Они ж вон какие умные. Понастроили всего, а лечить не умеют?

— Неужели нельзя помочь?

Я посмотрела на Командора, и тот кивнул, подтверждая мои мысли.

— Можно. Конечно, можно спасти. Но никто не станет этого делать. Таков указ Императора. Арлисс, тот парень в камере, позволил себе неосторожный памфлет в сторону императора. Тот счел это оскорблением. Больше памфлетов ему не писать. Идём дальше.

И мы пошли. Несколько камер пропустили, не стали заглядывать, ни тем более, открывать. Но у последней в этом ряду Командор остановился сам. Нажал кнопку и дверь открылась.

На кровати, спиной к нам, сидела женщина. Голова обрита налысо, простая серая рубаха, худые позвонки выступают сквозь тонкую кожу так, словно одно движение, и пропорют ее, выпуская, толи плавники, толи крылья. Женщина раскачивается в такт только ей одной слышимой мелодии. Женщина поворачивается к нам и улыбается. Я невольно, спиной назад, отпрыгиваю, натыкаюсь на Командора.

— Тише ты. Он подхватывает меня за локоть, держит крепко.

— Да. Она слепа, уже, и безумна к тому же. Так наш Император карает непокорных. А ведь когда-то она была его любовницей и слыла первой красавицей двора. И ты права, я читаю твои мысли, он — чудовище. Мы все — чудовища. Лицо Командора бесстрастно, но я вижу, как застыли все мышцы, как вздулись вены на лбу, как дергается кадык. Он отталкивает меня и идёт прочь, не оглядываясь. Дверь закрывается сама.

Совсем забыла, что обещала молчать, догоняю. Смотрю в глаза:

— Разве так можно?! Это жестоко! В чем вина бедной женщины? Неужели настолько серьезна?

— Оставь свое возмущение при себе, девочка. Мир жесток. Все миры жестоки. И твой — не исключение. У вас разве нет слуг или рабов? Разве ваши шаманы не приносят кровавые жертвы. Животных и пленников.

Он смотрит теперь с насмешкой.

— В нашем селении не приносили кровавых жертв уже очень давно…

— У вас? Возможно… И то только потому, что не было засухи или потопа, или еще чего. А как ты можешь отвечать за другие деревни и тем более города. Мир чуть больше, чем твоя деревня. Я слышал, что, когда заболел ваш раджа, ему сделали ванну из крови 12 девственниц. И то не особо помогло. А вина этой женщины велика. Она разочаровала Императора. Я показал тебе, как не надо делать. Урок номер 2.

Я растерялась. Сжала кулаки. Хотелось броситься на него и бить и бить кулаками по этой спине. Стереть эту равнодушную маску с лица. Вызвать что угодно, какие угодно чувства, только не это равнодушие.

— Не дури. Это жизнь. И это правда. Либо ты научишься принимать ее, либо погибнешь. И да, животные у нас в другом месте. Там твой слон. Живой. Пока.

Коридор вывел нас в большое круглое помещение. Здесь пахло едой. Стояли длинные столы. За столами сидели, ели, пили и болтали разные люди и человекоподобные существа. Я увидела краснокожего шасса с рогами, гориллу с серьгами в ушах и ожерельем из костей, были здесь и ящерицы, но не те, что водятся у нас в джунглях, те маленькие. А эти же ходят на двух ногах, и ростом почти со взрослого человека. Они держались отдельно, сидели за одним столом не разговаривали ни с кем, кроме друг друга. Чудно. Был народ и как я. Я увидела Аннет и ее брата, и с ними странного человека с синей кожей. И огромными рыбьим глазами. На шее у него был прозрачный воротник, заполненный водой. Вода переливалась и булькала, а человек улыбался. Не кому-то, а как будто сам себе. Анетт уже махала мне рукой.

— Иди. Поешь и да, пусть Анетт покажет тебе, где тут моются…

С этими словами Командор вышел, а я пошла к бородатой женщине и карлику.

Глава 4

Рабыня старалась. Нежные пальцы аккуратно разминали стопы, старясь не задеть и не повредить тонкую чувствительную перепонку между пальцами. Атавизм, не несущий никакого практического назначения. Дети Воды не плавают в океане, как пращуры. Они изобрели батискафы, подводные катера и личные скоростные капсулы. Их дома надежны и прочны. Что под водой, что на суше. Они научились делать самое совершенное оружие, спускаться на дно океана, и покорять другие миры. А перепонка — все одно, осталась и требовала тщательного ухода, чтобы ни песок, ни грязь не повредили тонкую кожу. Рабыня была умела и смотрела правильно. С восхищением. И, казалось, была готова на большее, нежели уход за стопами. Они все готовы. Всегда. Постель — это шанс. Шанс выбраться из рядов Обычных и стать Особенной. Нет. Не женой, разумеется, она не настолько глупа, и даже не любовницей, но кем-то, кто может попросить о Ходатайстве. Рабство среди Детей Воды — в порядке вещей. Не сумел выплатить долг Империи, отдавай свое время и тело в пользование, служи верно, и тогда, быть может, лет через двадцать, тридцать дослужишься до права подать прошение о списании долга. Заманчивое предложение и многие ведутся. Набирают кредитов, покупают ненужные вещи и думать не думают, чем и как станут отдавать. Продают сами себя рабским Корпорациям, а те уже отдают деньги и распоряжаются должниками по своему усмотрению. Чаще всего сдают в аренду как слуг. Выгодно? Должно быть. Иначе бы не было этой всей навязчивой рекламы «Купи сейчас — отдай потом». Цивилизация, мать ее. А замашки то дикарские. Или вот «Ходатайство о свободе» — документ, о котором мечтают все рабы. Подать его может только свободный. Прямо в Высшую Канцелярию Его Императорского Величества. Но такое бывает нечасто. Кто захочет избавиться от дармовой раб силы?

Рабыня была красива. Стройное тело с белой, почти прозрачной кожей, синие глаза, длинные ресницы и ротик, маленький, аккуратный. Слегка приоткрыт, так чтобы показать белые зубки и язычок, словно ненамеренно скользнувший по верхней губе. Умело? Пожалуй. Всё, как он любит. Она знает пристрастия этого господина и в любой другой раз он бы позволил. Скользнуть пальцам чуть выше, провести по голени, бедру, коснуться паха, а там и… Но не сегодня. Не теперь.

Командор отпихнул рабыню и встал. Тотчас же вода из бассейна закружилась вокруг его ног и с мягким шелестом скользнула в отверстие внизу. Купальни их раса, даже выйдя на сушу, почитала больше прочих помещений и проводила там достаточно много дневного времени. Жабры должны дышать, хотя бы время от времени. И потому свои купальни все более-менее приличные горожане обставляли с размахом, чтобы и бассейны были, личные, индивидуальные, и диваны мягкие, на которых не грех и развалиться после омовения, а то и гостей принять, обсудить деловые или семейные вопросы, столики тоже, с напитками, винами и редкими плодами, вкусными закусками из водорослей и рыбы. Командор перешагнул через скользкий холодный край купальни и направился к столу. Налил вина. Еще. Пятый или шестой бокал? Он не считал. Выпил залпом. Плохо. Не то что, больше меры, а то, что даже вкуса не ощутил.

— Что с тобой, Далий? Ты сам не свой.

Риан сидел поодаль. Тонкий шелковый халат укутывал его с головы до пят. Вот уж кто не страдал. Просто не умел страдать. Другая, такая же услужливая рабыня растирала ему ноги смесью из десяти ароматических масел. Эту процедуру Риан любил. Как и вообще жить красиво. С комфортом и со всеми удобствами. На несколько лет моложе и несколько легче самого Командора, темноволосый, улыбчивый, темноглазый. Словом, смазливый и бабам нравится. И всегда нравился. Беспечный, беззаботный, готовый развлекаться и увлекаться, где и кем захочется.

Но это только на первый взгляд. Риан — первоклассный юрист. Лучший не только в столице Шасмире, но и на всем континенте. Они и сдружились в высшей юридической школе, куда поступили по настоянию отцов. Но Далий после пошел в армию, и там дослужился до Командора. Сам. Без всяких протеже и взяток. Риан же вёл самые сложные дела, работал на крупные торговые корпорации, а в свободное от работы время прожигал жизнь, как умел. Тем не менее знал Далия, как свои пять пальцев. И сейчас видел, насколько другу плохо. Но ведь не скажет же. Командор — стальные яйца, твою мать. Надо ждать, пока сам решится. Но ведь позвал друга, значит приперло. Далий не спеша допил очередной бокал. И жестом отослал рабынь. Дело слишком личное, не для посторонних ушей. Только дураки думают, что рабов можно в расчет не брать. Так и поступают. Болтают по чем зря, не замечают ни слуг, ни рабынь. А между тем, это глаза и уши. Им частенько приплачивают враги или конкуренты. Те и шпионят помаленьку. А Командор — слишком лакомая добыча для многих при дворе Императора.

— На. Прочти. Командор открыл личный терминал и выдернул вирт письмо. Протянул Риану.

Повисла тишина. Потом Риан схлопнул сообщение и откинулся на диван.

— Ну и что? Обычное донесение. Что в нем особенного? Ну мятеж. Их по десятку на неделе. Ты что не привык? Да тем более годовой давности.

Далий поморщился. В том то и дело, что привык. Ко многому привык за время службы. Кровь и боль, смерть, и слезы врагов Его Императорского Величества, допросы. Ничто уже не вызывало эмоций. И солдаты, глядя порой на своего Командора, особенно новобранцы, искренне полагали, что у него сердца. Среди войск даже был слух, что давным-давно Командор решился на модификацию и заменил живое сердце на механическое. Он не опровергал и не подтверждал эту информацию, не потому что это было правдой, а потому что большинство его побед строилось на личном авторитете. Авторитет же такая вещь, которая приобретается годами, а рушится в одно мгновение.

— Не о том речь. Посмотри на список заговорщиков. Только. Внимательно. Никто не кажется тебе знакомым? Знакомой?

Риан прочитал сообщение еще раз. Медленно улыбка сползла с загорелого лица.

— Погоди… Ванесса Матис… Это не та случайно, которая… Твоя последняя пассия и не состоявшаяся фаворитка короля?

Далий промолчал. Отвернулся к окну. За большими прозрачными стеклами раскинулся обычной для акватории подводный пейзаж. Долину устилал мелкий желтоватый песок, тут и там качались в такт течению высокие пучки разноцветных водорослей, пятна света переползали с места на место, мелькали стайки рыб и медленно скользили огромные туши боевых дельфинов. Иногда тут и там проносились серебристые тела личных катеров. Но в целом улица была почти пуста. На соседнем здании завис робот-уборщик. Из-за того, что эта часть города находилась под водой, их услуги нужны были постоянно. Дома и стекла быстро покрывались слизью и налётом песка. Приходилось чистить ежедневно. Дом Командора располагался на окраине. Он ценил тишину и уединенность. А в центре, говорят, дурдом. Движение такое, что и корьке не проплыть.

— Да ну бред какой-то, — Риан подошел, встал рядом, — неужели Ванесса могла податься к заговорщикам? Как так то? Насколько я ее помню, она и медузу не обидит. Да и мозгов у нее не больше, чем у той же медузы. На уме тряпки, побрякушки, подружки.

— Риан, не будь дураком! Дело вовсе не в ней! Какая из нее заговорщица? Это месть! Месть мне. Нам. За то, что посмели… А я и не понял, думал, что он простил, ведь Ванесса не особо занимала его. У него таких на вскидку штук двадцать. Грызутся за право подать ему халат в купальне. Надо было догадаться! Это поручение дурацкое. Обеспечить Императорский Цирк новыми артистами и номерами. Что за бред!? Теперь я понимаю… Ему просто надо было услать меня на год или больше… Командор сжал кулаки так, что побелели костяшки.

— Не вини себя. Риан обнял бы друга, но понимал, что тот не любит и не терпит слабости. Ни в себе, ни в других. Поэтому просто налил ему очередной бокал вина.

— Я думал, что лучше знаю его. Он всегда производил впечатление неплохого мальчика. Избалованного да, и слишком уж любящего развлечения. Но я вписывал это на молодость и неопытность. Так было до коронации. Мы не дружили, но… Я хорошо знал его отца. И служил ему правдой. А теперь… Он издает законы, от которых стонет вся Империя. Налоги повысил в два раза. В два! Далий зашагал по комнате, чтобы хоть как-то сдержать эмоции.

— А эти заговоры? Они ему мерещатся на каждом шагу. Но удобно ведь. Всех неугодных объявить заговорщиками и списать, как отработанный материал. Допросные полны людьми, которые согласятся со всем, чем угодно, лишь бы не попасть в лапы палача. Ты знаешь, я не святой, но мне противно видеть то, что я видел. Я вообще сомневаюсь в его адекватности… Коронация была только два года назад, а он… Раздул двор, собрал вокруг себя кучку дармоедов и прихлебателей. Народ голодает. Стаи промысловых рыб откочевали неизвестно куда. В Нижнем городе завелись неизвестное чудовище, которое жрет детей и баб. Это как вообще?! Не чудовище, а гурман какой-то!

Донесения приходят со всех концов страны. Малые пески норовят отделиться и основать свою собственную Империю. Клан Черной Каракатицы изводит прошениями о суверенитете. А у них самое большое месторождение соли и жемчужные плантации…

А этот сидит у себя в спальне, трахает очередную фаворитку, упивается своей властью и казнит недовольных…

— Брось, — Риан усмехнулся, — народ всегда недоволен, ты же знаешь. Проблемы? Они были, есть и будут, но я понимаю тебя, Ванессу, конечно, жалко… Риан, следуя своей жизненной философии, попытался смягчить удар, но понимал, что друг прав. Он тоже налил себе вина, опустился на мягкий диван, погладил спинку. Командор любил комфорт, и дом его был хорошим, просторным, светлым, с видом на долину. Вот только бывал он здесь редко. Дела. Заботы.

— И что ты предлагаешь? Ты же что-то предлагаешь? Иначе не распинался передо мной столько времени…

— Нужен новый Император. И претенденты есть. Взять хотя бы двоюродного братца из династии Летучих рыб… Атлаиса. Сволочь, конечно, но сволочь разумная. Эта сволочь понимает, чтобы доить коров, коровы должны быть сыты.

Друг подавился вином и закашлялся. Алые капли вина полетели на белый ковер.

— Ты же не серьезно?

Далий промолчал.

— Ты знаешь, — Риан подошел к другу, похлопал по плечу, — революция — дело хлопотное и дорогое. И говорят, за него убить могут. С особой жестокостью. Ты готов? И не надо на меня так смотреть! Нет, нет и нет! Я на это не подпишусь! Я жить хочу, и хотя бы еще лет тридцать-сорок, а не два дня.

— Ванесса была беременна… Лицо Командора на миг исказилось, а в глазах мелькнула такая боль, что Риан пошатнулся. Он редко видел эмоции друга, так уж тот был воспитан. Но сейчас, словно маска сползла вдруг с лица, открыв истинную суть.

— Вот чёрт!

— Да. Он самый. Они дали ей родить и только том разыграли фарс с заговором и прочим. И ведь даже не убили ее. Нет… Она жива. Но лучше бы убили, честное слово… Лекарь Его Величества признал ее душевно больной. Ибо только такая станет замышлять против своего императора…

— И?

Голос Командора дрогнул:

— Нейромодуляция.

— О, нет!

— Да. Она теперь просто овощ. Я видел ее там, в тюрьме. Благо у меня туда свободный доступ. Мне даже ключи дали, как Верховному главнокомандующему. И главное то. Мне ни слова. Ни одного обвинения, ни одного косого взгляда. Это месть. Жестокая, холодная, изощренная. Извращённая даже, как и все они там…

— А Ванесса?

— Нейромодуляция далась ей тяжело, она действительно сошла с ума и ослепла.

— Вот твари! Риан побледнел. Нейромодуляция — последнее, о чем думает любой житель Акватории. На нее решаются только самые отчаянные психи или больные, кому уже нечего терять. Процедура внедрения в мозг наноимплантов помогает скорректировать работу тела, избавиться от опухоли, к примеру, но… Часто возникает отторжение и тогда человек либо погибает, либо… Смерть и то лучше того, что происходит с неудачниками…

— А ребенок?

Командор судорожно вздохнул, сжал бокал так, что тот хрустнул.

— Честно? Не знаю… Скорее всего мертв, по крайней мере ни в одном приюте я его не нашел.

— Да ну. Это не показатель. Не станет же он убивать Дитя Воды. Древний закон свят.

— Да, я помню. Любой младенец, от кого бы он ни был рожден, свободен от рождения и является полноправным гражданином Акватории. Но знаешь… Я теперь ни в чем не уверен. И ты не прав. Мне не нужна Революция. Не сейчас. А только одна маленькая диверсия. Маленькая, маленькая диверсия, во имя мести.

Глава 5

Госпожа Мари Ас Сарам управляла этим приютом уже более 20 лет. Через ее руки прошли сотни и сотни младенцев. Пищащих, хнычущих, но будущих подданных Империи, а поэтому бесценных. Даже если они дети рабынь, даже если родились в самом бедном квартале или вообще в Пустошах, какой бы расы не были, заботились о них самым должным образом. Первый закон Империи гласит: жизнь священна. Дети Воды рождаются свободными по праву крови, и до совершеннолетия, если родителей нет или они не могут позаботиться о своем потомстве, их растит государство. Это потом уже они сами выбирают свой путь. Некоторые поднимаются, другие в силу своих дурных наклонностей наоборот падают на дно. Одинаковые права для всех детей акваторианцев. И вот сейчас эта достойная женщина шла по коридорам приюта, в последний раз перед сном проверяя все ли в порядке. Заглянула в одну комнату, другую. Дети спали. 50 мальчиков и девочек из тех, кто совсем уж никому не нужен. Как правило с врожденными патологиями или умственно отсталые. К сожалению, даже у столь высокоразвитой расы все равно рождаются уроды. Немного, ибо ранняя диагностика еще на стадии беременности позволяет скорректировать дефекты плода, но все же бывает. И то в основном у тех, кто не может себе позволить генную модификацию потомства. В основном это дети бедняков, сироты. Здоровых детей Воды здесь, конечно, не встретишь, их быстро разбирают родственники или знакомые. И даже если у ребенка совсем никого нет, его рады будут взять хоть соседи, хоть посторонние. За сирот платят и платят неплохо. И у приемных родителей и мысли не возникнет хоть чем-то обидеть малыша. Закон суров. Можно лишиться всего имущества, да еще и свободы. Однако есть и исключения. На Острове Погибших Кораблей бывает всякое. Младенцев там никто не регистрирует, а полиция если и заглядывает туда, то очень и очень редко. Местные не любят посторонних лиц. А уж представителей власти так и подавно. Вот она последняя комната. Здесь находятся как раз те, кого полиции удалось обнаружить и изъять во время последнего рейда. Тощие, грязные, и полудикие. Совершенно не приученные к элементарным правилам поведения. В начале кидались на всех, рыбу раздирали руками, бегали ночью на кухню и воровали припасы. Сырую рыбу, хлеб, мясо. Съедали тут же, ворча и причмокивая. Дикари. И спали не в кроватях, а в углу, сбившись в стайку для тепла. Сейчас уже, спустя два месяца, детишки немного адаптировались. По крайней мере поняли, что такое туалет и что пища вкуснее вареная, а не сырая. Еще несколько месяцев и можно будет говорить об усыновлении. У нее прорва бездетных пар, мечтающих о малыше. Приют находился в верхней части города и это было разумно. Дети, жившие здесь, иногда имели распространенные патологии: редуцирование или отсутствующие жабры. А стало быть им нет хода вниз. К сожалению, такая патология встречается все чаще. Еще пару веков и дети Воды смогут жить только на суше. Женщина вздохнула, поправила темные волосы, выбившиеся из высокой прически, и пошла к центральной двери, чтобы погасить уличный фонарь. Все сотрудники были давно уже отпущены домой, но Мари жила здесь, она и выросла здесь. Это был ее единственный дом, а потому к своим воспитанникам и обязанностям относилась трепетно. Фонарь был старым, как и все здесь, и потому требовалось подходить к нему вплотную и выключать рубильник, чтобы свет не привлекал мелкий гнус, в многообразии своем обитавший в этой части города. Мари наклонилась чтобы нажать рубильник, но тут ее внимание привлек небольшой сверток, лежавший у стены. Скорее даже кулёк из тряпок и одежды. Женщина осторожно приблизилась, но не спешила поднимать это неизвестно что. Тут и там сообщали об очередных акциях повстанцев. С них станется провернуть какой-нибудь взрыв. Но тут сверток слабо зашевелился, а после и захныкал.

— Отец мой, что же это такое? Неужели подкидыш? Мари осторожно развернула пеленки и вгляделась в детское личико. Да, совершенно точно, подкидыш, — кивнула она сама себе и подхватив ношу, побежала будить лекаря.

И госпожа директриса, и лекарь вот уже второй час пребывали в шоке от случившегося. Подкидыш накормленный до молочных пузырей уже спокойно дул в люльке, а они все никак не могли успокоиться. Это был совершенно уникальный случай. Уникален он был тем, что ребёнок был абсолютно, тотально здоров. Легкие дышали как надо, жабры раскрылись, стоило только опустить его в ванну, глаза, ноги, руки, перепонки все было на месте и работало как надо. Тогда отчего же его бросили? Судя по качеству пеленок, он определённо был из самых родовитых семейств Люции, столицы Акватории. Да, там бывали внебрачные дети, как и везде, во всех мирах, ибо такова природа мужчин и женщин, но их старались родить в тайне и тут же подыскивали кормилицу или новый дом, заботились о них до совершеннолетия, ибо аборты были запрещены на уровне Закона. Так отчего же конкретно этот младенец оказался никому не нужен. Впрочем… Директриса немного подумала:

— господин Ласс, вы, кажется, просили меня о переводе?

— Да, госпожа директриса. Лекарь насторожился. Честно говоря, о переводе он просил уже 5 раз и то, только за этот год. Дражайшая его супруга родом была с Пустошей и там недавно получила в наследство дом и небольшой рыболовный бизнес, и пара давно бы уже переехала, но вот клятая начальница супруга никак не подписывала нужную бумагу. А она никакая не клятая, просто кого заманишь сюда на минимальную ставку? Правильно. Никого. Таких идиотов поискать еще. Этот самый Ласс и держался здесь поскольку ни на что другое был абсолютно не годен. Ни способностей, ни амбиций. Но вот пригодился же. Выходит, не зря держала.

— Я готова подписать вам бумаги хоть сейчас, если вы забудете об этом ребенке?

— Но почему? Мужчина протер очочки и нахмурился, засаленный его пиджачок и такие же брюки производили удручающее впечатление, невыразительное лицо с пухлыми губами и высоким лбом казало умным, если бы не маленькие близко посаженые к носу глаза. Мари вздохнула. Естественно, что он не нашел себе другого места…

— Не задавайте глупых вопросов, Ласс. Мне он нужен и точка. Я же не спрашиваю, отчего у вашей супруги такие финансовые активы. Торговля корюшкой, конечно, приносит доход, но вряд ли, чтоб настолько большой. Лекарь стушевался. Он и сам думал, откуда у покойного тестя доходные дома в Пустоши, лавки, лодки, но никак не мог понять. И потом он действительно не разбирался в торговле, и у ж тем паче в контрабанде. А вот жена была хитрее, он вообще полагал женщин довольно хитрыми и коварными созданиями, а потому сделал то, к чему давно привык, отдал инициативу в более хваткие руки. Документы были подписаны, и счастливый лекарь побежал радовать жену скорыми переменами.

Убедившись, что он ушел, директриса уселась поудобнее и несколько раз выдохнула прежде, чем набрать этот номер. Если все выйдет, как надо, можно будет… Да много чего можно будет. Например, перекрыть крышу, которая вроде бы еще неплоха, но протекает в особо дождливые ночи, купить новое оборудование для кухни, оснастить класс виртэкранами, пополнить библиотеку да и для себя что-нибудь тоже останется.

— Слушаю.

Голос собеседника был отрывист и быстр. Этот голос привык командовать и повелевать, как и его обладатель.

— Господин, вы просили сообщить, если у нас появится подходящий младенец. Вот сегодня ночью нам подкинули одного…

— Я кажется дал четкие указания на этот счет. Прошло слишком много времени, почему вы думаете, что это то, что мне нужно.

— Но, господин, — женщина замешкалась, — у него нет патологий, он абсолютно здоров и…

— Это не показатель. Здоровых младенцев хватает…

— Но он не совсем, чтобы младенец, на вид ему около трех месяцев, или чуть больше…

— И что?

Женщина занервничала. Не ужели же она ошиблась. Неужели. Собеседник собирался уже отключится, когда она вспомнила и просияла:

— Но его пеленки, господин… Они слишком дорогие, чтобы он был обычным младенцем и на них есть вышивка, может это что-то значит…

— Вышивка? Покажите!

Директриса развернула экран так, чтобы можно было рассмотреть люльку, а еще край тонкой белой простыни с нежными голубыми цветами в углу. Изящные стебли вились и свивались, переплетались между собой листья и бутоны чтобы образовать одну только букву «А», с бабочкой над верхней точкой.

Собеседник умолк. Смотрел долго внимательно. Женщина даже перестала дышать на это время.

— Хорошо, — наконец ответил мужчина, — я пришлю кого, чтобы забрали. Вы будете вознаграждены, как договаривались.

— Ну?

— Еще секунду, господин Командор. Наши аппараты точны, но не сиюминутны же. Подождите, пожалуйста. Лаборатория была похожа на лабораторию. Белые стены, прозрачные боксы для исследований, мощнейшие хладогенераторы, длинные столы, полные всяческого оборудования и каких-то склянок. Одни из них дымились, другие вели себя смирно, но тем не менее таили в себе куда более смертоносные вещества, капли которых достаточно чтобы убить целый взвод солдат. Ну и пахло здесь препротивно: дезинсектором, спиртом и еще чем-то таким невообразимо химическим, от чего у Командора сразу заныло плечо и зачесалась пятка. Лаборатория у него ассоциировалась исключительно с госпиталем, где он провел не самый лучший месяц в своей жизни. Это случилось еще пару лет назад, когда он отправился на границу с ящерами и попал в перестрелку. Точнее их патрульный катер просто расстреляли в упор. Из четверых только ему удалось выжить, в последний момент активируя спасательную капсулу. Ящеры долго и нудно извинялись, сетуя на горячность новобранцев. Показательно казнили начальника смены и выплатили компенсацию, столь унизительно маленькую, что на нее можно было разве что пластырь купить. А ему пришлось восстанавливать плечо и часть ноги. Регенерация прошла вполне себе успешно и новые ткани прижились как надо, однако вот иногда реагировали на больничный запах или дурную погоду. Смешно. Доктор говорил, что это просто мышечная память и ничего там болеть не должно. Мол это всё только у тебя в голове. Но ведь болело же. Центрифуга была прозрачной, и Командору ничего не оставалось как, заложив руки за спину, наблюдать как его кровь сначала распадается на атомы и электроны, и на еще более мелкие частицы и как бегут по монитору столбики непонятных знаков и вычислений, сравнивая, анализируя.

Наконец аппарат пискнул и замер.

Доктор чуть помедлил, надевая очки, вглядываясь, и за это промедление Командору хотелось его придушить, но он понимал, что душить докторов не самый цивилизованный поступок, потому просто с шумом втянул в себя воздух и стиснул челюсть.

— Вероятность родства 99%. Могу с уверенностью сказать, что это ваш…

— Довольно! — Командор махнул рукой, — надеюсь вас не нужно предупреждать, чтобы вы держали язык за зубами?

— Я… понимаю…

— Вот и отлично, -мужчина отрывисто кивнул и, чеканя шаг, вышел из кабинета.

Ощущения были странные. Он только что узнал, что стал отцом, однако не было ни щенячий радости, ни всех этих неуместных восторгов, только чувство ответственности и долга перед наследником. Впрочем, для Высоких Родов первого круга, приближенных к Императору — это было вполне естественно. Отцы и матери в его сословии были слишком заняты, чтобы интересоваться детьми. Их больше интересовало внимание Императора, возможность подняться чуть ближе к претензиям на трон, балы, интриги и прочие весьма занятные вещи, нежели свои вечно пищащие, а иногда и воняющие младенцы. Командор вырос под присмотром няньки из числа вечных рабынь. То есть, они были настолько хороши в своем деле, что за них никто бы и никогда не подал прошение о свободе. Нянька растила сначала его отца, потом самого Командора. Она была стара, но все еще крепка, и совершенно точно умела обращаться с младенцами лучше, чем взрослый акваторианец, да еще и военный.

После того, как Далий уехал учиться, она поселилась на окраине столицы, в той его части, что формально относилась еще к городу, но, по сути, была уже ройном трущоб в квартале Погибших Кораблей. Место может и не самое фешенебельное, но зато подальше от Дворца, где крысы ходят на двух ногах и умеют красиво выражаться.

На стук открыли не сразу. Дверь распахнулась только на ладонь. В полутемном коридоре кто-то долго молчал, всматриваясь в лицо под капюшоном.

— Кто такой? Чего надо? — голос был груб и прокурен.

Но для Далия этот голос был слаще музыки.

— Привет, старая вобла. Пустишь?

Женщина задорно расхохоталась и уже не колеблясь, распахнула дверь во всю ширь.

— Далий! Да неужто? Ни в жизнь не поверю, что ты просто так пришел навестить свою старую няньку.

Но тут под плащом пришедшего раздался слабый, но вполне отчетливый писк, и женщина сразу насторожилась.

— Что это у тебя там? Кутенок? Чей?

— Мой. Можно войти? Разговор долгий…

Она кивнула, и, быстро оглядевшись по сторонам, захлопнула дверь за поздним визитером.

Глава 6

— Ину! Ну как быстро сюда! Это что такое?!

А я что, а я ничего. Ну не разобралась я с этими, как их, кра-нами. Честное слово, проще слона помыть, чем понять, где тут какая, горячая, холодная, теплая вода, а еще баночки, скляночки, масла всякие. Красные, розовые, синие. Красиво. А если плюхнуть чуть-чуть в воду, такие красивые пузыри поднимаются, и пена. Я и плюхнула. Пару капель оттуда, пару капель отсюда, ну может и не пару. А оно каааак полезет… Вот Анетт и ругается. А я стою себе тихонько. Спряталась за шторкой, никого не трогаю. Но Анетт не обманешь.

— Ах ты, диверсия! Ну что учудила! Сколько раз тебе говорить, не знаешь, что делать, спроси у того, кто умнее.

Она отдёрнула штору и вытащила мое мокрое тощее тельце на свет. Мигом закутала в теплую сухую холстину и взялась вытирать пол. Мне с ней очень повезло. Чужой мир, чужие порядки. Я одна бы не справилась. Хотя конечно и не признавалась ей в этом. А то ж затюкает, воспитательница.

Нас поселили вместе. В одном доме. Ну по крайней мере, я называла это сооружение домом. А местные — модулем. Дом был странный, много окон, стены из какого-то серебристого серого металла, легкого, но прочного. Две комнаты, по одной на каждую, роскошь, если подумать, а кухня общая. А еще купальня. На кухню я почти не заглядывала. Там хозяйничала Анетт, слишком много всего непонятного, а еще огонь в печи, который включался будто сам собой. А вот купальню полюбила так, что Анетт приходилось оттуда меня вытаскивать два-три раза в день. А да, забыла сказать, это был уже не корабль. Все путешествие, как мне объяснили, я проспала, и теперь это был мир Детей Воды.

Наверное, будет справедливым немного рассказать о нем, прежде чем двигаться дальше. Первое, что мне запомнилось больше всего — это безбрежная серебристая гладь океана, и голубое небо над ним. Воды здесь и вправду много. И нет она не какая как у нас. У нас вода — это в основном дожди, ливни, которые сливаются в грязно-желтые реки, затапливают лес и деревни. Несутся безобразным потоком, проникают во все щели, в дом, как ты его не конопать, и несут с собой болезни и сор. Но наши воды пресные, их можно пить, сколько угодно. Набирать в большой лист и пить, или в бочки и поить слонов, поливать огороды, стирать. Здесь же пресной воды, наоборот, очень мало, но акваторианцы — башковитые люди, придумали специальные станции для опреснения океанических вод. Соль отдельно, чистая питьевая вода — отдельно. Чудно. Но, конечно, я понимаю, что если иного выхода нет а жить надо, то еще и не так раскорячишься. Эти мои угнетатели, похитители, вообще как оказалось мастера раскорячится, ой то есть просто мастера, пихнически подкованные. По мне бы лучше так и сидели в своих рабораториях, придумали всякие штуки, а не шастали по другим мирам, слонов с людьми не воровали. Но кто бы меня слушал? Ну и вот из-за большого количества воды пришлось им основательно потрудиться. Города поналепили под водой, что пчелы в улье. Там говорят, красиво. Но, честное слово, не горю желанием повидать. У них то вон, жабры есть, то есть вторые органы дыхания. А у меня такой пакости отродясь не водилось. И чем, спрашивается, я там дышать буду? Попой что ли? Но да ладно, что то я отвлекалась… Рас тут пять штук. Самое большое число принадлежит Детям Воды, таким как Командор, что б у него пятки чесались. А еще есть Тритоны, эти похожи на жаб гораздо больше, чем на людей, и у них лапы а не ноги-руки, живут исключительно под водой и дышат только жабрами. Их не так много, они не воины, а скорее башковитые, навроде нашего старосты, или даже еще умнее. Придумщики жуткие и такие же зануды, но на них держится весь пихнический мир, это они изобрели оружие и крылатых птиц, и трубопровод, за что им отдельное спасибо и иные всякие удобные штуки. Еще есть ящеры. Эти извечные враги Акваторианцев. Живут на суше в пустынях где-то на юге. Мозгов как у мыши, а кровожадности как у шасс. И коварные. В лицо улыбаются, а за спиной костяной ножик. Препротивные тварюки, короче. Еще где-то в самой глубине океана, обитают разумные осьминоги. Но их давно никто не видел, а потому, что за фрукты — неясно. На островах еще водятся полуразумные обезьяны, гуманиды, как их здесь называют. Иногда они нанимаются к Детям воды на самую черную работу. Потому что сильные и здоровые. Повыше слона будут. Но тупые. Вот, пожалуй, и все. Если еще чего-такого вспомню, напишу, непременно.

Где-то семь дней нас всех держали во дворе местной темницы, куда отвел меня Командор сразу после карцера. Высокие гладкие стены со всех сторон. Словно внутри колодца, сыро, холодно, вверху небольшой клочок неба, но свет сюда почти не заглядывает. Одна дверь, и ни одного окна. Кормили, поили нас по расписанию. Дважды в день толстый и тощий, два охранника, вносили большие чаны и плюхали посреди двора. Мисок нам не полагалось, как и ложек, набирали в горсти и ели. Кто посильней — побольше, а нам доставались жалкие крохи со дна. А еще за нами присматривали. Кто какой. Иные то совсем дикие, на всех бросаются, кусают сами себя, и друг дуга, или кровожадные, норовят сожрать любого, до кого дотянутся. Те же крокодилы с планеты Ангора. Вроде бы разумные, язык есть, ходят на задних лапах, а в первую же ночь набросились на своего же сотоварища и сожрали живьем. Тот и пикнуть не успел. Мы с Анетт почти и не спали всё это время, а Тиберию хоть бы что, отвернётся и храпит, а нам страшно: вопли, вой, визги. Те, кто поразумней, объединились, договорились, хотя бы на уровне жестов, что надо держаться вместе; и обороняться проще и выжить. Ни Командора, ни других наших хозяев мы не видели, но где-то здесь было окошечко или что-то вроде, отчего наши мучители знали, что происходит. Знали, паразиты, но не вмешивались. И когда одна из птицедевушек, Сирин, вдруг стала биться головой о стену, не вмешались, и когда собакоголовые схватились между собой и вообще… Несколько дней я оглядывалась вокруг, пытаясь понять, где же это шассово окно, ведь должны же они следить за нами, иначе почему каждый день дают еды ровно столько, сколько нужно на нас, оставшихся в живых. Кстати о мертвецах. Каждое утро мы не досчитывались одного или двух. Куда они девались, тоже не ясно. Толи их сжирали те же рептилоиды, то ли уносил кто из охранников. Наконец мне повезло. Удалось кое-то разглядеть. Примерно в двух ладонях выше двери был небольшой черный глазок, незаметный такой, но подвижный. Иногда я видела, как нечасто, но примерно раз в полчаса глазок с тихим жужжанием поворачивается влево или вправо. Видимо так они за нами и приглядывали. Попались, гады! Я жестом поманила одного из минотавров, кажется его звали Ваал. Эти минотавры тоже отдельная тема. На лицо ужасные, добрые внутри. Вместо головы морда быка. Рога, копыта — всё прилагается, и здоровые. Но характером спокойные и разумные. Сами ни к кому не лезут, а если лезет кто к ним, мигом получает копытом в лоб и отваливает, в прямом смысле слова. «Уноси готовенького», как у нас говорят. Мы с Анетт и Тиберием держались с ними рядом, какая-никакая, а защита. Минотавры не возражали. Была тут еще девушка с птичьей головой и крыльями вместо рук.. Это ей стало плохо в первый же день, это она билась головой о стену, и кричала высоким птичьим голосом. Мы не понимали ее, но Анетт надавала ей оплеух и сказала, что у нее обычная бабья истерика. Был тут и молодой человек с синей кожей, жабрами и широким лягушачьим ртом. Ага. Из расы тритонов, как вы, наверно, поняли. Этот немного поговорил с Анетт на местном языке. Его звали Виррий. Он сказал, что попал в немилость к Императору и был сослан сюда в назидание.

Итак мы с Ваалом, тихонечко, незкметно, по стенке двинулись к двери. Как только волшебный глаз поворачивался в нашу сторону, замирали и делали вид, что просто стоим, разговариваем, воздухом дышим. А потом опять по стеночке, по стеночке. Внимания на нас не обращали. Все были заняты своими делами, то есть предавались или ярости, или унынию. Нам было это на руку. И вот заветная дверь. Ваал долго не мог понять, чего я от него хочу, но я показала, как нужно подставить ладони, чтобы получилась ступенька, а дальше дело техники. Ап, я подпрыгнула и волшебный глаз оказался у меня в руке, как мелкий мышонок в лапе кошки. Конечно, он был не настоящий, не как у живого человека, а очередной механизмь, через который за нами следили. Отследились. Ох, что тут началось…

— Смотри, девка опять чудит. Ну артистка! Аргентал откинулся на стуле, и довольный бесплатным спектаклем, сложил руки на толстом пузе. Вообще-то у них была задача наблюдать за новенькими только два дня, чтобы понять, кого и куда опередить. Кого действительно в цирк, на потеху публике, кого на арену, чтобы он, если и не победил, то хотя бы продержился довольно долго для шоу. А кого и в шахты, если совсем ни на что не годен, или на корм боевым китам, если агрессивен и необучаем. Но, чего уж скрывать, они с напарником заигрались. Скучно же. Смены долгие, делать нечего. Терминалы давно надоели, а узники, те, что в камерах, сидят себе тихо, по своим мелким вонючим норушкам, много внимания не требуют. Иные из них — откровенные психи, другие — доживают свои последние дни. Словом, отработанный материал, а Империя не любит кормить неудобных. Так что не дежурство, а тоска, делать нечего. А тут Командор со своим зверинцем. Вначале просто смотрели, потом ставки пошли, кто в итоге останется. Одним уродом больше, одним уродом меньше… Кто их считает, кто за них спросит? Но тут эта, мелкая, симпатичная кстати, как раз в его вкусе. Была бы акваторианкой, можно было бы поразвлечься, а так, опасно. Кто знает, какую заразу она могла притащить из этой своей самой дыры, откуда ее вытащили. Потом лечиться замаешься. Но забавная, как брахминская белка. Жила у такая в детстве. Недолго правда, пока мать не увидела, что она сделала с ее сапогами. Белку было жаль. Сто жемчужин за нее отдал, всю копилку вытряс, а деньги за дохлую белку ему так и не вернули. А эта встала как раз напротив камеры, и ну морды корчить. Вот потеха! Но тут сигнал исчез и экраны затопила непривычная темнота. Ах ты ж, зараза, мать твою!

Девка позвала бычару и тот подкинул ее до камеры. Сорвала, мерзавка! И как только додумалась?

— А ты куда смотрел, идиот!? Напарник чуть было не подавился обедом из трогательного, домашнего, розового в крапинку, контейнера. Жена у него хорошая, любит. Толи мужа, толи готовить, главное, что кормит хорошо. Аргентал сглотнул слюну.

— Придётся доложить старшему. Я из своего кармана за камеру платить не буду.

Докладная ушла наверх. Не прошло и получаса, как пришёл ответ. Но вместо обычной виртуальной взбучки в духе: «Вы чё там, оборзели чё ли? Премии лишим», с неба упал маленький серебристый катер главнокомандующего. Командор посмотрел на виноватых равнодушным взглядом змеи перед тем, как она начнёт жрать кролика. Говорят, он и расстреливает с таким же выражением лица. Резко захотелось стать меньше и, по возможности, незаметнее. Виноватый не выдержал первым:

— Это не я! Я чё? Я ничё. Смотрел только. Это всё девка. Камеру сорвала, паскуда!

Командор молчал, смотрел. Молчание убивало хуже трезубца, молчание обещало долгую смерть и скорее всего мучительную.

Толстый охранник заюлил, задергался, резко запахло потом. Все его объемное тело заколыхалось от возмущения и обиды. И двойной подбородок задрожал, и пухлые, какие-то неровные губы выпятились еще больше, делая его похожим на большую протухшую рыбу. Ничтожество. Но с толикой власти. Пусть над теми, кто не дети Воды и даже не рабы, но власти.

— Два дня. Вам было поручено смотреть за их поведением два дня. После сообщить о результатах и проследить за распределением. А вы продержали их здесь сколько? Семь или восемь? Развлекались… Сколько из них сошли с ума от стресса и психоэмоциональной перегрузки? Сколько действительно озверело? Я для того таскался по дальним мирам, чтобы вы мой урожай изничтожили? Пошли прочь! Я прослежу, чтобы вас уволили. Да так, чтобы вы ни в одной паршивой дыре себе места не нашли. Даже в трущобах! Увижу вас еще раз, башку оторву!

Охранникам очень хотелось высказаться о том, что по дальним секторам Командор мотался потому, что не умеет держать своего коня в узде, и заводит шашни не с теми бабами, но жить хотелось и они поспешили уйти. Работа, если подумать, дело наживное, а вот с оторванной башкой долго не живут.

В военное время таких стоило бы казнить, не раздумывая. А теперь. А теперь он и сам не знал, как нужно поступить. Нажал кнопку вызова на браслете, отдал несколько коротких распоряжений. Почему-то он даже не сомневался, о какой девке идёт речь. И был даже рад ее живучести и сообразительности.

Прошло совсем немного времени и за нами пришли, усадили в самоходные телеги. Иные были с клетками, но для нас троих выделили обычную. Через прозрачное зеркало я с любопытством глазела по сторонам. Слева расстилался огромный голубой океан в дымке рассветного утра, вдалеке виднелся остров с высокими шпилями гор. Справа зеленой стеной стоял лес.