Бесплатный фрагмент - INSOMVITA

или Жизнь и сновидения Роберта Бланша

Психологический триллер с элементами детектива

Автор Александр Дан (Данайканич)

Акварели Таши Торбы (Наталии Череднюк)

Обложка:

идея Александра Дана (Данайканича),

дизайн Никиты Михайлова

© Александр Данайканич, 2021

---

***

Попробуйте вспомнить свой сегодняшний сон. Большинство скажет, мол, им, в общем, ничего не снилось, хотя сны снятся каждую ночь. Просто, когда мы просыпаемся, то забываем не только сон, но и сам факт его наличия. Всё потому, что слишком уж сложен человеческий мозг и слишком мало мы о нём знаем.

В центре сюжета этой книги — история Роберта Бланша — адвоката, жизнь которого разделена на две части. Первая часть ­– это реальность, вторая — это мир его сновидений. Всякий раз, засыпая, он видит один и тот же сон — свою иную жизнь в другом мире. В мире сновидений его зовут Тревор, он военный журналист, который даже не догадывается о существовании жизни по другую сторону сновидения.

Но однажды Тревор посещает психолога, который устраивает ему гипнотический сеанс. И с этого момента его жизнь круто меняется. Именно данный сеанс вскоре приведёт к череде головокружительных событий в его жизни.

История основана на реальных  событиях.

***

Часть первая

Если долго всматриваться в бездну, то бездна начнёт всматриваться в тебя…

Фридрих Ницше

Глава 1

Татры

24.12.2011. 03:12

Над обрывом горной реки, ёжась от холода, молча стоял легко одетый мужчина. Хотя до кромки обрыва оставалось меньше полушага и любое неверное движение могло стоить ему жизни, мужчину это совершенно не тревожило и не пугало. Напротив, в этом мрачном безмолвии чувствовались отчаяние и готовность совершить шаг в темноту, откуда доносился ровный гул реки.

Чёрный силуэт человека чётко вырисовывался на фоне синеющего в темноте снега. Он пристально всматривался вниз, в глубину шумного потока, словно в этой чёрной вене горной реки хотел найти ответы на свои вопросы.

Вдруг он замер, раскинул руки, поднял голову и устремил взгляд на небо. Его губы тихо шептали слова молитвы. Это продолжалось совсем недолго. Закрыв глаза, он как будто ждал, что небеса подадут ему какой-то знак. Но небеса молчали. Мужчина глубоко вздохнул, открыл глаза и посмотрел на зимнее небо, как смотрят в последний раз обречённые на казнь. Ответа не последовало, и он, опустив руки, грустно улыбнулся.

Зимнее ожерелье ярких мерцающих звёзд рассыпалось по небосводу. Здесь, на высоте почти трёх тысяч метров над уровнем моря, вдалеке от городской суеты казалось, что до звёзд можно дотянуться рукой. Тишину безлунной ночи нарушала только река, неся свои воды откуда-то с вершин горной гряды Высоких Татр.

Густые ели, укрытые толстым слоем нетронутого снега, устремив свои пики-вершины высоко в небо, стояли, возвышаясь над землёй, словно срисованные со старых рождественских открыток. Безлунная ночь скрывала красоту открывающегося вдали пейзажа, но при свете ярких зимних звёздных скоплений во мгле угадывалось величие первобытной горной природы. Казалось, что сюда цивилизация ещё не дошла и все эти заснеженные вершины, и вековые ели оставались такими же, как и двести-триста лет назад.«Если нет ответа, значит, вопрос поставлен неправильно, — голос профессора философии из его прошлого эхом прозвучал в голове мужчины. — Каждый вопрос имеет свой единственно правильный ответ, который и является истиной».

«А что, если ответов несколько, все они правильные и являются, собственно, вариантами истины?» — возразил тогда он, пытаясь вступить в спор с профессором.

«Запомните, молодой человек, — поучительно заметил профессор, даже не взглянув на него, — истина может быть только одна, а вот её варианты не что иное, как заблуждения, порождающие ложь».

Но как её найти, если путь к истине чернее мрака этой ночи? Где искать, как определить то исходное место, ту нить, которая в конечном счёте приведёт к ней?

Со стороны могло показаться, что человек готовится к суициду и никак не может на это решиться. Желание сделать один-единственный шаг и броситься вниз со скалы в пропасть бурлящей реки останавливал только безудержный инстинкт самосохранения, присущий лишь трезвому уму и непреодолимой жажде жизни. Его сознание в порыве отчаяния вырывало из памяти фрагменты прошлого, словно доказывая необходимость продолжения поиска ответов на вопросы, которые так мучительно терзают его сердце в последнее время.

«Неужели это и есть решение? Неужели до ответа всего-навсего один шаг?» — спросил он себя, всматриваясь в темноту ущелья.

Из мрака ночи в его памяти снова возникла лекционная аудитория университета и послышался голос профессора философии:

— Что может решить этот последний шаг навстречу Азраилу и вечному покою? Ведь, собственно, жизнь — это и есть направленное движение от рождения к смерти, избежать которой не под силу никому. К мысли о сведении счётов с жизнью толкает жажда к некой абсолютной истине, а также сомнение в возможности её достичь. Ведь чем больше жаждешь чего-то абсолютного, тем больше понимаешь его недосягаемость. Именно эти колебания между обеими крайностями и чреваты саморазрушением.

Профессор выдержал паузу, невидящим взглядом окинул аудиторию, взял со стола толстую книгу и, пролистав несколько страничек, продолжил:

— Зигмунд Фрейд, величайший психолог и психиатр своего времени, даже ввёл понятие «инстинкт смерти», иначе он не мог объяснить многое из того, что способен сотворить с собой человек. Стремление к саморазрушению, очевидно, заложено в нём от природы. Если всё живое вокруг изо всех сил борется за существование, то отдельные человеческие индивиды, наоборот, вкладывают недюжинную энергию в то, чтобы полностью испортить себе жизнь, а иногда и расстаться с нею.

Профессор отложил книгу и, скрестив руки на груди, после небольшой паузы обратился к первому ряду слушателей:

— А вот что толкает отдельного индивида на путь к саморазрушению — вопрос спорный и до конца не изученный. Впрочем, как и сам человек, будучи на протяжении нескольких тысячелетий объектом особого наблюдения и изучения, в конце концов, даже на исходе нашего двадцатого века является чем-то малоизученным, трудно поддающимся исследованию и анализу.

Вдруг прозвенел звонок, возвестивший об окончании лекции, и в аудитории послышался шёпот, но профессор, повысив голос и мельком глянув на часы, монотонно и твёрдо продолжил:

«В парадигме человеческой истории обстоятельства, приводившие к суициду, были настолько различными, насколько разными были и сами люди, выбравшие этот путь или, если быть точнее, такой финал своей жизни. Это приводит к мысли о том, что сколько людей — столько и возможных решений в классификации обстоятельств, которые приводят человека к самоубийству.

Но насколько такой шаг может изменить условия, толкнувшие человека к подобному финалу? Может ли это изменить людей, повлиявших на сами обстоятельства, вынудившие человека принять подобное решение? Сомнительно, ведь люди в подавляющем большинстве своём редко меняются. Могут, конечно, в силу тех или иных обстоятельств выдавать себя за других или прикидываться лучшими, чем есть на самом деле, то есть скрывать свою доминантную сущность, но со временем она обязательно выйдет наружу, ибо притворство имеет кратковременный характер.

Может ли этот шаг саморазрушения изменить окружающий мир? Вряд ли, — профессор снова сделал многозначительную паузу и посмотрел на аудиторию, — жизнь, молодые люди, будет продолжаться и течь своим чередом, как и прежде, но человек, к сожалению, становится уже не активным её участником, а, скорее всего, пассивным наблюдателем».

Эту лекцию профессора философии Карлового университета в Праге, где он изучал право, мужчина запомнил надолго и не раз задумывался над его словами, находясь в поиске ответа на свой вопрос, когда разум наталкивал его на мысль о самоубийстве.

Но было одно обстоятельство, которое сводило на «нет» теорию причинно-следственной связи суицида. Что если какой-то человек де-факто и есть посторонним наблюдателем своей жизни? Что если он и без этого шага наблюдает за самим собой откуда-то изнутри своего подсознания, не в силах что-либо изменить в ней, дополнить или измениться самому? Что если это наблюдение, независимо от умственного стремления человека, дамокловым мечом висит над его рассудком в течение всей его сознательной жизни? Что тогда изменит этот последний шаг в небытие? И может ли он что-либо изменить вообще?

Невдалеке, у обочины шоссе, стояло такси со включённым двигателем. За рулём сидел индус и под громкую музыку с улыбкой на лице напевал незамысловатую мелодию индийского фольклора.

«Ну и пассажир попался сегодня, — размышлял тот, — дал тысячу евро, чтобы добраться в эту захудалую, Богом забытую в горах деревушку».

Особого желания ехать сюда у таксиста не было и петлять по горным серпантинам по скользкой обледеневшей дороге его не прельщало вовсе. Но он согласился. И не только из-за гонорара. Таксист видел, как несколько его коллег отказали пассажиру, и ему стало просто по-человечески жаль этого одинокого, уставшего, легко одетого мужчину.

«Явно не по сезону», — отметил про себя индус, взглянув на его одежду, когда пассажир подсел к нему у железнодорожного вокзала.

Действительно, одет он был неподходяще для этого времени года. Тоненькое кашемировое пальто, чёрные, тщательно выглаженные брюки и осенние туфли. На шее — несколько раз закрученный большой толстый тёмно-синий шарф грубой вязки. Волосы на голове всклокоченные, на лице трёхдневная щетина. И никакого багажа в руках, что странно для человека, который шёл из здания вокзала.

Дорога сюда была жутко скользкой. Вечером выпал мокрый снег, а ночью мороз скрепил влагу на гладком асфальте шоссе, и к полуночи оно превратилось в сплошное стекло. Дорожные службы сюда ещё не добрались, и индус долго размышлял, ехать ли, но пассажир авансом дал в три раза больше, чем на самом деле стоила эта поездка, даже с учётом обратной дороги.

Всё время пассажир молчаливо наблюдал из окна автомобиля за дорогой. С одного взгляда было понятно, что он не намерен вести беседу, и таксист, вставив видавшую виды кассету, включил магнитофон. Из динамиков полилась негромкая, ритмичная мелодия под аккомпанемент таблы. Индус с широкой белоснежной улыбкой на смуглом лице посмотрел в зеркало заднего вида на пассажира, но тот, погрузившись в собственные размышления, не обращал на него никакого внимания и продолжал уныло наблюдать за густо укрытыми толстым слоем снега деревьями, появляющимися в свете фар автомобиля и исчезающими в темноте зимней ночи.

Не доезжая несколько километров до деревни, пассажир вдруг попросил остановить такси.

— Прошу вас, остановите здесь, будьте любезны, — произнёс он хриплым голосом, разглядывая местность. — Да, да… именно здесь. И подождите меня.

Пассажир вышел из автомобиля и уверенно направился прямиком в сугробы нетронутого снега. Эти места явно были ему знакомы, так как с дороги ничего не было видно дальше нескольких десятков метров. Когда он уверенно шагнул в глубокие снежные сугробы, индус вздрогнул — холод он терпеть не мог.

Прошло уже почти двадцать минут, и индус решил выйти посмотреть, куда тот подевался.

Внизу от дороги, в пятидесяти метрах от автомобиля, пассажир молча стоял на краю обрыва и, не двигаясь, засунув руки в карманы пальто, всматривался вдаль.

Индус вернулся в тёплое авто, громко хлопнув дверью. Он посмотрел на уровень топлива на приборной панели и, недовольно причмокивая, покачал головой.

Пассажир всё так же продолжал неподвижно стоять над рекой, прислушиваясь к шумному потоку её тёмных вод.

«Встречаются же в жизни оригиналы, — размышлял таксист, поёжившись от холода, — на улице ночь, снег, мороз, а этому чудаку всё нипочём. О чём можно размышлять на таком морозе?»

Тёмная фигура мужчины, словно языческий идол, возвышалась над ущельем. Одиноко стоя над обрывом, мужчина пытался понять, где с ним «это» произошло впервые. Именно «где», а не «когда», поскольку точное время врезалось в его память навсегда. Само место, где это произошло, он также запомнил и, тысячу раз возвращаясь в мыслях туда, в тот день, он пытался понять, где это происходило на самом деле, так как понимание места, где всё произошло, не могло дать ответ на вопрос, в какой именно его жизни это случилось впервые.

К отсутствию ответа на вопрос «где?» он уже давно привык. Сотни раз он пытался смоделировать ситуацию, ГДЕ ИМЕННО всё началось, но только назревал ответ и ситуация прояснялась, всё так же быстро удалялось и становилось ещё более непонятным и запутанным. Он будто по ступенькам еле уловимой лестницы подходил к желаемому ответу, но эта лестница вдруг становилась бесконечной, переходящей в другую, направленную в обратном направлении. Каждая последующая ступенька только всё запутывала, нить терялась, и всё начиналось сначала.

Всё это напоминало картину парадоксального мира Ма́урица Корне́лиса Э́шера, висевшую в холле на первом этаже редакции газеты Les Mondes в тринадцатом округе Парижа на бульваре Огюста Бланки. Вместо людей-манекенов на картине, куда его закинули воспоминания, он видел себя, так глупо бродящего то вверх, то вниз по безумной лестнице без перил в мире, в котором, как и в его жизни, вряд ли применялись законы реальности. Вроде ответ был очевиден, но стоило посмотреть на ситуацию с другой стороны, повернуть картину на девяносто градусов, и всё опять становилось неясным, а ответ на вопрос — ещё более далёким от истины.

Нет, он не страдал амнезией или потерей памяти. Напротив, ему очень нравилось упражняться в своих воспоминаниях. Иногда маленькая картинка, всплывшая в сознании из далекого детства, вследствие таких упражнений обрастала сюжетом, лицами, диалогами, даже ощущениями, которые он пережил когда-то, и благодаря этому он мог восстановить в памяти всё до мельчайших деталей.

Здесь было нечто иное. В его жизни законы реальности смешались, и для того, чтобы оставаться самим собой и не сойти с ума, ему приходилось цепко держаться за все воспоминания, чётко разделять свою жизнь и контролировать себя и происходящие с ним события. Со временем ему это легко удавалось, но жить в разделении было очень непросто.

Внизу, под обрывом, борясь с преградами из больших камней, шумно текла Вича. С этой небольшой, но бурной речкой, именно с этим местом связано очень много воспоминаний из его детства. Лет тридцать назад здесь, в компании таких же, как он, сорванцов, проходили его детские годы.

***

— Робе́р, домой, — эхом в ушах и тёплой волной в сердце отозвался в памяти строгий голос матери, которая стояла на том месте, где сейчас стоит такси, и звала сына. — Ну сколько можно тебя звать?! Марш домой!

Мама, невысокая женщина с длинными и чёрными, как смоль, волосами, в розовом платье и белых босоножках стояла наверху у дороги, придерживая красный велосипед, и ждала, когда сын соберёт свои вещи и подойдёт к ней. Ветер развевал её чёрные локоны, а она безуспешно пыталась одной рукой прикрывать глаза от солнца и одновременно укрощать развевающиеся от порыва ветра пряди волос.

Робе́р… Именно с ударением на последний слог его имени на французский манер. Так звала его только мать, а для всех остальных он был просто Роби или Боба, что Роберту очень не нравилось.

Роберт неохотно, но быстро собирался, поднимался к матери, и они вместе возвращались домой, с разных сторон держась за велосипед.

Эта речка была почти единственным летним развлечением для местной детворы, где можно было совмещать полезное с приятным: и рыбалка, и купание в её бурных водах. Летом большие плоские камни по обоим берегам Вичи превращались в разноцветную акварель из десятков больших и маленьких шерстяных ковров, которые в это время стирали местные жители из ближайшей деревни, оставляя их до вечера просушиваться под яркими лучами полуденного солнца.

Речка была небольшая. В некоторых местах её можно было перебежать и по камням, но проделывать такие перебежки надо было очень осторожно, поскольку некоторые камни были очень скользкими. Где было пошире, речка устраивала глубокие водовороты. Они находились в основном за одинокими камнями-валунами. И если камень большой, то водоворот мог быть очень глубоким.

Местами торчали белые толстые сухие ветки-коряги, которые, зацепившись за камни, намертво держались за них, врастая в коричневатый ил, возвышаясь над водой белыми бивнями мамонта. Со временем они обрастали другими ветками, которые плыли по бурному течению вниз с горных перевалов.

Сейчас же, несмотря на мороз, бурлящие воды этой горной речки не были скованы льдом, и она чёрной веной текла оживлённым потоком между белых, укрытых толстым слоем снега, берегов.

В мыслях Роберт перенёсся в детство, когда восьмилетним мальчиком впервые перешёл вброд эту речку, а потом, забравшись на верх разогретой солнцем плоской речной каменной плиты, испытал неимоверную гордость за свой поступок.

Роберт вынул из внешнего кармана пальто бутылку водки и сделал несколько глотков.

Мысли скользнули дальше в прошлое, погружая его в воспоминания.

Впервые это с ним случилось 15 июля 1982 года.

Семья собралась за большим столом праздновать его двенадцатилетие.

Стоял жаркий летний день. С улицы доносился запах подтаявшего асфальта. От солнечных лучей дорога таяла, асфальт превращался в жидкую вязкую массу, назойливо цепляющуюся за резину велосипедов, колёс автомобилей и подошв обуви. И вокруг — устойчивый незабываемый запах битума. Этот запах запечатлелся в памяти Роберта и сросся с ощущениями жаркого лета на всю жизнь.

На кухонном столе стоит большой круглый шоколадный торт с коричневыми и красными кремовыми цветочками. На его верхушке неровными буквами выведен текст: «С днём рождения — 12 лет». Роберт очень любил шоколадные бисквиты, но более всего — кремовые рулеты, которые продавались в продуктовом магазине возле его дома.

Маленький Роберт всегда задавался вопросом: зачем на день рождения покупают именно круглые торты? Почему нельзя купить несколько рулетов, положить их один на другой и именно в таком виде вручить имениннику? И не надо никаких надписей — буквы выглядели глупо, были почему-то совсем не вкусными и, по его мнению, лишними.

В тот день Роберту подарили синие тканевые кеды большего размера. На вырост ему покупали почти всю одежду из соображений экономии, так как доходы родителей были недостаточными. Отец Роберта с утра до ночи работал на заводе простым слесарем, а мать — медсестрой в городской клинике. Для того, чтобы сводить концы с концами, и отцу, и матери приходилось постоянно подрабатывать. Но денег всё равно катастрофически не хватало, поэтому жили они очень скромно. Мороженое и арбуз были лучшими десертами, которые подавали к обеденному столу в воскресный летний день или в праздники.

На свой день рождения Роберт пригласил только школьного товарища Йована. В его семье не было принято праздновать какие-либо праздники шумными компаниями.

Наспех уничтожив остаток торта и запив его яблочным соком прямо из трёхлитровой банки, друзья взобрались на сарай, большая часть которого находилась под широкой кроной старого огромного ореха. Крыша сарая была жестяная и на солнцепёке, на незащищенной ветвями дерева части превращалась в раскалённую сковороду, из-за чего сидеть на ней поначалу было просто невозможно. Зато на крыше друзьям никто не мог помешать часами бездельничать, вести непринуждённые разговоры, громко петь и предаваться мечтам.

— Смотри, Йован, по небу плывут кони, — неожиданно сказал Роберт и засмеялся, показав пальцем на белые облака.

— Кру-у-у-то! — протяжно и удивлённо произнёс Йован, наблюдая за облаками, но быстро встрепенулся и весело добавил: — А давай угадывать в них животных. Кто больше найдёт, тот и выиграл!

По небу, действительно, проплывало большое белое облако в форме огромной лошади. Её голова с большой гривой медленно плыла по небосводу, но грива сразу переходила в длинный и широкий хвост, более походивший на хвост огромной рыбы.

— Конерыба, ну, или рыба-конь, — неуверенно произнёс Роберт, щурясь от солнца, и…

Вот тут-то всё и произошло.

От ослепительного солнца в глазах внезапно потемнело. Неожиданно Роберт почувствовал сильное головокружение, у него заложило уши. Он зажмурился, но через мгновение открыл глаза и каким-то странным, совершенно отсутствующим взглядом осмотрелся.

Рядом с ним сидел незнакомый ему мальчик и что-то рассказывал, но Роберт то ли от удивления, то ли от неожиданности внезапно появившегося страха, то ли из-за шума в ушах ничего не мог понять. Да он и не пытался вслушиваться в речь незнакомого ему человека. Казалось, что всё вокруг он видит впервые, всё было не то, всё было странным, совершенно незнакомым и непонятным. На лице Роберта отпечаталось искреннее удивление.

Он не понимал, где он, что это за крыша и что он здесь делает. Роберт встал на ноги и начал тщательно осматривать свою одежду. Он был просто ошеломлён: эту одежду, сарай, да, впрочем, и весь этот двор он видел впервые.

Роберт не мог понять, что с ним происходит, для него всё, что его окружало, было совершенно чужим. Круглыми от изумления глазами Роберт посмотрел на небо.

Там, гордо раскинув по всему небосводу гриву, плыла лошадь с рыбьим хвостом. Лучи солнца то пробивались длинными нитями из-под её гривы, то опять пропадали. Лошадь словно улыбалась.

Первое, о чём подумал Роберт, — что у него начались видения. Он понимал, что от солнечного удара можно потерять сознание, но вот так, чтобы галлюцинации были одновременно такими реальными в смысле ощущения и нереальными в смысле понимания происходящего, Роберт осознать никак не мог.

Сердце бешено забилось в груди. Какой-то первобытный страх овладел им.

Роберта не покидала мысль, что это какой-то дивный, фантастический, но поразительно реалистичный сон. С приоткрытым ртом и широко раскрытыми от удивления глазами он рассматривал всё вокруг. Ему захотелось немедленно слезть с этой крыши на землю, и он, не мешкая, сделал шаг. Раскалённая жесть крыши резко обожгла голую пятку точно так же, как несколько дней назад на пляже в жаркой Патайе, куда отец привёз их с мамой, чтобы показать Сиамский залив. Море кишело медузами, и Роберт ненароком наступил на одну из них.

«Медуза. Это медуза, ничего страшного», — сказал спокойным голосом врач местной клиники, куда мальчика сразу отвели с красной, словно от ожога крапивы, ногой. В голове ребёнка это слово стало сочетаться с резкой и жгучей болью. Стопа покрылась красными пятнами и горела.

Всё это длилось каких-то несколько секунд. От резкого жжения Роберт закрыл глаза и затаил дыхание.

— Ме-ду-за! Какая это конерыба? — Йован сидел рядом и громко хохотал. — Смотри, Роби, видишь — там голова, а там — волосы-змеи. Это медуза Горгона, как в учебнике по истории.

Кадры из далёкой жаркой страны мгновенно исчезли, не оставив даже мимолетного воспоминания, точно так же, как и удивление, так поразительно запечатлевшееся на лице Роберта несколько мгновений назад.

Роберт с улыбкой посмотрел на Йована, потом опять на небо.

«И всё-таки по небу плыла именно лошадь, а не медуза», — подумал он.

Йован и Роберт, двое закадычных друзей, продолжали весело всматриваться в облака.

А в это время по небу, улыбаясь, проплывала лошадь с длинным рыбьим хвостом.

Глава 2

Женева, Швейцария. (Тревор)

17.12.2011. 09:03

Яркие лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь щель в задвинутых шторах, выхватывали из темноты часть широкой кровати. На стеклянном прикроватном столике настойчиво звонил мобильный телефон. Из душевой комнаты доносился шум воды. На полу лежали разбросанные мужские носки, брюки и женское бельё.

Телефон на секунду умолк, но потом снова позвонил. Тревор в банном халате и с полотенцем на голове подошёл к кровати и взял телефон.

— Доброе утро, Виктор… Да-да, ровно через час… Спасибо.

На том конце провода повесили трубку. Помощник Аманды напомнил Тревору о времени сеанса.

Тревор положил телефон и раздвинул шторы. Из окон отеля Beau-Rivage, расположенного на берегу Женевского озера, открывался панорамный вид на фонтан и заснеженные вершины швейцарских Альп. В комнате сразу стало светло. На кровати, раскинув копну длинных чёрных волос, лежала молодая девушка, укрытая лишь серой шёлковой простынёй, которая, словно вторая кожа, обтекала её оголённое тело. Девушка спала, тихо посапывая.

На мгновение остановив на ней взгляд, Тревор вспомнил вчерашний вечер в ночном клубе, который он часто посещал во время пребывания в Женеве.

Этой ночью в клубе выступала какая-то, наверное, весьма популярная группа, потому что две сотни молодых людей стояли у сцены и громко подпевали вместе с солистом под оглушительный аккомпанемент ударных.

Синие и жёлтые густые лучи прожекторов выхватывали из толпы лица и руки поклонников. Лазерная цветомузыка время от времени ослепляла Тревора, и он, отвернувшись от сцены, направился к почти безлюдному бару. Молодой бармен с выбеленными короткими волосами и цветными татуировками на обеих руках и шее принял заказ и налил Тревору виски. На другой стороне барной стойки одиноко сидела девушка и наблюдала за Тревором. Когда они встретились взглядами, она улыбнулась и опустила глаза. Но через мгновение снова посмотрела на Тревора цепким, проницательным, несколько любознательным и одновременно дерзким взглядом. Тревор залпом опустошил стакан и уверенно направился к ней.

Утром он не помнил ни её имени, ни того, откуда она, ни то, о чём они вели разговор в том клубе. Несколько стаканов виски смешали воспоминания прошлой ночи, и всё лишнее, неважное, как лёгкий туман, растаяло в глубине его памяти навсегда. Но время от времени в голове Тревора возникали и исчезали рваные, перемешанные между собой кадры их объятий и поцелуев. Он не мог вспомнить, как они оставили ночной клуб, как оказались здесь, в гостинице, в его номере, но память бесстыдно рисовала прожитые моменты близости. Тревор вспомнил её освещённое узким лучом бледного лунного света скользкое от пота страстное тело в своих руках и улыбнулся.

«Хлоя», — вдруг вспомнил имя незнакомки. — «Кажется, именно так она себя назвала. Да, именно Хлоя».

Тревор оделся и открыл бумажник. Внутри, в прозрачном кармашке, виднелось его удостоверение, на котором большими буквами было написано слово «ПРЕССА». Он вынул из бумажника четыреста швейцарских франков, положил их на тумбочку возле девушки и быстрым шагом вышел из номера, а потом на улицу.

Приближалось Рождество, а в Женеве стояла тёплая осенняя погода. И только ночью градусник иногда опускался до минус пяти. Давно здесь не было так тепло в это время года. Но для Тревора, который прилетел из Сахары, в этом был свой плюс. Ночью в пустыне температура тоже не поднималась выше трёх-четырёх градусов по Цельсию.

От Beau Rivage Hotel до Rou du Cendrier было минут двадцать спокойным шагом вдоль набережной.

Перед вторым сеансом Тревор заметно нервничал. До настоящего момента он не проникся полностью всей ситуацией и не совсем осознавал, что с ним произошло накануне. За последние двенадцать часов в мыслях он несколько раз перемещался в кабинет психолога Аманды и вслушивался в свой голос, звучавший из динамиков маленького портативного диктофона, повествуя совершенно невероятную историю скрытой где-то глубоко в его подсознании, неведомой никому стороны его жизни.

А всё началось несколько дней назад после неожиданной встречи и безобидного, на первый взгляд, предложения.

***

— Да, Тревор, очень хорошие камешки, — картавя заявил пожилой ювелир, всматриваясь сквозь толстую лупу в большой круглый бриллиант размером с лесной орех. — Вот этот — само совершенство.

Невысокий седой еврей с поднятыми на волосы очками в роговой оправе в течение пяти минут разглядывал сквозь лупу бриллиант, зажав его тоненьким пинцетом в руках в белых перчатках из хлопчатобумажной ткани.

Он осторожно положил камень и взял следующий из горстки практически одинаковых по размеру и форме камней, россыпью лежащих на чёрном лаковом столе.

— Замечательно! — продолжал восхищаться он. — Огранка изумительная! У всех рундист, словно лезвие… Цветность и чистота — как Божья роса…

Роберт молча наблюдал за работой ювелира.

Со Львом Гольденбергом, ювелиром, эмигрантом из Советского Союза, Тревора несколько лет назад познакомил главный редактор Les Mondes Рошфор, который часто заказывал у него ювелирные изделия.

Лев Гольденберг делал изумительные копии изделий лучших коллекций ювелирных домов Европы.

«Покажите мне фото шедевра, и я сделаю вам в сто раз лучше и ровно вдвое дешевле», — любил повторять старый еврей всякий раз, когда к нему обращались потенциальные клиенты. И действительно, мастером он был непревзойдённым.

— Есть у меня один заказчик, который всё это может взять одним лотом, — не отрывая взгляда от очередного камня, предложил ювелир. — Если с ним хорошо поговорить, то миллионов пять за лот выплатит не раздумывая. А может, и больше.

— Лев, я пока не думал продавать. Мне бы их спрятать где-нибудь на какое-то время.

— Тео, ты не понял, — отвлёкшись от бриллианта и направив свой колючий взгляд на Тревора, мягко сказал ювелир. — Пять миллионов не долларов, а ойро. Это очень большие деньги, друг мой.

— Лев, мне нужно только надёжное место на пару дней, до Рождества. Я живу в отеле и держать их в сейфе крайне опрометчиво.

— Тов, друг мой, хорошо, — огорчённо вздохнув, ответил ювелир, собирая все камни в зелёный бархатный мешочек. — Ты знаешь, что надёжнее места тебе не найти. А если надумаешь продать, то только скажи, и я всё организую в течение двух-трёх часов.

Через некоторое время после разговора с ювелиром Тревор сидел на открытой террасе небольшого ресторана в самом центре Женевы и за чашкой кофе читал свежие газеты.

К этому времени за его спиной осталась военная служба, о которой напоминала синяя татуировка в форме черепа на левом плече, как аббревиатура разведывательного батальона бригады морской пехоты Французского иностранного легиона, расквартированного в Алжире, и факультет Французского института журналистики при университете «Париж Пантеон-Ассас». В настоящее время он числился специальным военным корреспондентом газеты Les Mondes.

О своём детстве Тревор помнил очень мало и обрывисто, так как его семья всё время куда-нибудь переезжала.

Отец Тревора родом из Подкарпатской Руси (это территория современной Закарпатской области Украины), украинский руси́н. Но в начале Второй мировой войны, когда Закарпатье, входившее в то время в состав Чехословацкой республики, было оккупировано венгерскими войсками, его семья эмигрировала сначала в Прагу, а после войны — во Францию, где в начале семидесятых и родился Тревор. Отец разговаривал с ним исключительно на русинском языке, чтобы тот помнил свои корни. А мать Тревора, учительница французского языка и литературы, настойчиво прививала ему любовь ко всему французскому.

Отец, как специалист по строительству отелей, постоянно находился в длительных командировках в разных странах. Часто забирал с собой и свою семью. Поэтому детские воспоминания Тревора сводились к пожелтевшим цветным и чёрно-белым фотокарточкам на фоне бедных рынков Индии, островов и храмов Таиланда, песков Ближнего Востока, нескончаемых строительных площадок Гонконга, Дубая и Бангкока. В детстве Тревор так свыкся с постоянными переездами, путешествиями, постоянными переменами, что, даже вступив во взрослую жизнь, представить себя клерком, работающим в одном и том же офисе постоянно на одном и том же месте, он не мог. Это и стало причиной его увлечения журналистикой.

Но случилась трагедия.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, родители Тревора попали в автомобильную катастрофу и погибли. Тревор после несчастья почти месяц находился в госпитале, пока старшая сестра его матери тётя Ханна Фрашон не взяла над ним опеку и не забрала в Париж.

Тётя Ханна была одинокой женщиной и всю свою нерастраченную любовь отдавала Тревору. Именно она настояла, чтобы Тревор пошёл на военную службу, а после поступил в университет на факультет журналистики.

За последние пятнадцать лет Тревор объездил почти все зоны военных конфликтов.

Его профессиональные заслуги были отмечены Премией военных корреспондентов лондонской Prix Albert Londres.

А началась его журналистская карьера в 1999 году во время войны в Югославии. В качестве молодого, подающего надежды, перспективного репортёра, редакция газеты послала его туда вместо опытного корреспондента, который внезапно заболел. Как бывший военный, прослуживший во Французском иностранном легионе пять лет, разбиравшийся в военной тематике, Тревор, как никто другой, подходил на эту работу.

Во время командировки он попал в скандал, опубликовав спорные результаты расследования о действиях НАТО во время бомбёжек Югославии. Тревор был одним из первых, кто выступил с обвинениями альянса в применении осколочных бомб, запрещённых Женевской конвенцией. Несмотря на давление и критику со стороны военных специалистов и политиков, на молодого журналиста обратили внимание и оценили.

Осенью того же 1999 года Тревора направили в Западную Африку вместе с группой канала ВВС для подготовки журналистского расследования военных преступлений Фодея Санко, в прошлом руководителя Объединённого революционного фронта, который в 1997 году стал вице-президентом Сьерра-Леоне, и его связей с другим одиозным военным преступником, в то время президентом Либерии Чарльзом МакАртур Тейлором, который впоследствии и не без помощи материалов, собранных и опубликованных Тревором, был обвинён в военных преступлениях против человечности. Санко в 2000 году тоже был объявлен военным преступником и осуждён, а Чарльз Тейлор был задержан и в 2006 году предан Международному уголовному суду.

С тех пор большинство военных конфликтов освещал именно Тревор. Его проницательные репортажи и бескомпромиссные жёсткие статьи публиковали многие европейские СМИ.

В 2007 году Тревор освещал события в Афганистане, Анголе, а потом — в Конго и Сьерра-Леоне, где проводил расследование деятельности Виктора Вуда — предпринимателя из России, подозреваемого в нелегальных поставках оружия и боеприпасов в обход санкций ООН для движений «Талибан», «Аль-Каида» и в страны, на которые распространялось международное эмбарго.

Российские коллеги Тревора высказали предположение, что Вуд мог быть негласным дилером «Росвооружения» и одним из важных секретоносителей России. Они предупреждали Тревора об опасности подобного расследования и освещения его в СМИ, поскольку деятельность Вуда была напрямую связана с русской мафией, распространившейся к этому времени по всему миру.

Несмотря на это, его расследование попало в печать, а несколько репортажей показали ведущие телеканалы Европы.

В конце концов, в 2008 году Виктор Вуд был арестован в Таиланде, а 16 ноября 2010 года экстрадирован в США, где ему было предъявлено обвинение. Наконец, 2 ноября 2011 года жюри присяжных единогласно вынесло Виктору Вуду обвинительный приговор.

Все эти события с начала проведения расследования в 2007 году освещал Тревор, но из-за последней командировки в пылающую Ливию за ходом судебного процесса над Вудом он мог следить только по Интернету и репортажам коллег.

В его послужном списке были репортажи из Багдада во время Иракской войны, из Сектора Газа во время арабо-израильского конфликта, из разбомблённых и практически уничтоженных авиаударами НАТО ливийских городов Бенгази и Мисураты.

Поэтому Тревора называли одним из наиболее опытных журналистов, ведущим специалистом по Африке и Ближнему Востоку.

Работая в самых неспокойных странах, Тревор нуждался в надёжных друзьях и партнёрах, на которых можно было положиться.

Одной из тех, кому Тревор полностью доверял, была журналистка Кейт — изящная, милая, двадцативосьмилетняя австралийка с короткими, светлыми взъерошенными волосами, весёлой улыбкой, открывающей ровный ряд белых зубов, красивыми, полными, словно нарисованными умелым портретистом губами и большими зелёными глазами. Невзирая на свою хрупкость, она постоянно носила лёгкую военную форму и неизменную фетровую шляпу.

Кейт принадлежала к такому типу женщин, которые даже подойдя к сорокалетнему рубежу, остаются милыми задорными девчонками и всем своим видом, и поведением напоминают подростков.

Они встретились в начале 2007 года в Афганистане.

За несколько дней до этого в городе Муса-Кала в провинции Гильменд Тревор попал в плен к талибам. Похищение было спланировано именно в тот самый момент, когда он направлялся на встречу с одним из их главарей для подготовки специального репортажа.

В доме, куда привезли связанных пленников, находились обессиленные от жары и голода молодая белокурая девушка и двое мужчин. По разговорам, которые доносились к нему, Тревор понял, что все они журналисты, уже больше месяца удерживаемые боевиками.

Вместе с Тревором были захвачены местный водитель и афганский репортёр. На следующий день, для устрашения, двоих афганцев, не представляющих интереса для боевиков, публично, на глазах у всех пленников, казнили. А за него, как и за других журналистов, талибы планировали получить денежный выкуп.

На протяжении нескольких дней Тревора зверски избивали, пытаясь сломить его волю, ничего не требуя взамен. Бессмысленные избиения длились вот уже трое суток.

Наконец, на четвёртый день в лагерь приехал мулла Саддам — крупный полевой командир талибов.

***

Муса-Кала, провинция Гельманд, Афганистан

22.02.2007. 15:35

— Ну что, великий крестоносец стоит на коленях перед маленький афганский муджахиддин? — язвительно спросил мулла на плохом английском, подойдя к беспомощному, связанному, лежащему в пыли Тревору.

— Я не солдат, я журналист. И я француз, — превозмогая боль, ответил Тревор.

— Пресса? — зло переспросил боевик и, схватив Тревора одной рукой за плечо, другой дал наотмашь пощёчину. — Я тебя, собака, не спрашивать, кто ты.

Он взял в руки его пластиковое удостоверение и стал разглядывать с довольной улыбкой на лице.

— Пресса — это хорошо. Нам нужен пресса, очень нужен.

— Что вы от меня хотите?

— От тебя — ничего. Что ты можешь? Ты слаб, ты болен. Ты ничего не можешь. А твой хозяин — можешь! Он платить для меня. Много платить.

— За меня никто не заплатит и цента, я не настолько важная персона, — сплюнув кровь, тихо промолвил Тревор.

— Платить, много платить. Ты завтра снимать на видео. Ты сам его просить, чтобы платить, — прошипел мулла, наступив ногой на голову Тревора. — А если не платить, то по кусочкам поедешь в твой дом Париж, в редакцию пересылать.

Мулла поднялся и дал какое-то распоряжение, обратившись к боевикам на пушту. Тревора быстро подняли и поволокли, но не в яму, где его содержали до этого, а в глиняный сарай к другим пленникам, где было по крайней мере сухо. Его бросили в небольшое помещение, отгороженное от остальных пленников двойной стенкой из досок. На руки и ноги надели наручники, которые приковали цепью к деревянному брусу на потолке, дали немного еды и кружку воды. Сейчас Тревор показался боевикам совсем сломленным и безопасным.

Но он ждал именно этого момента. Талибы были уверены, что прикованный цепью, изнурённый голодом, изнеможённый избиениями пленник будет думать только о сне, и беспечно оставили возле сарая только одного моджахеда с оружием, который сразу же, как стемнело, покурив опиума, уснул, прислонившись к стене.

Навыки освобождения от всевозможных спецсредств Тревор приобрёл ещё во время службы в Легионе. Когда он убедился, что всё кругом стихло, не мешкая и без лишних усилий снял с кистей рук и ног наручники и через хлипкую крышу выбрался наружу.

Обезвредив охранника, захватив автомат и подсумок с гранатами, Тревор открыл другую дверь сарая и шёпотом скомандовал:

— Выходите! Быстро!

Но в ответ поднялась только одна девушка, которая решительно направилась к выходу.

Из темноты душного помещения донёсся хриплый мужской голос:

— Кейт, подумай, вас поймают и казнят. Не делай глупостей.

Но Кейт уверенно шагнула в открытую дверь и крепко взяла Тревора за локоть.

— Водить умеете? — спросил Тревор, покидая сарай, и, не дожидаясь ответа, указав на белый джип, прошептал: — Обычно ключи оставляют в подлокотнике. Заводите и ждите меня. Если что-то пойдёт не так, знайте, путь к свободе — прямо за той стеной.

Кейт побежала к автомобилю, а Тревор облил бензином остальные два джипа и ящики с боеприпасами, сложенные друг на друга под небольшим навесом. Услышав шум двигателя, из дома выскочили два боевика, но в этот момент прямо у них под ногами взорвалась граната, брошенная Тревором. Из окон дома началась беспорядочная стрельба. Тревор бросил в дом ещё две гранаты и автоматной очередью поджёг разлитый бензин. Через мгновение всё вокруг превратилось в огненный факел. Отстреливаясь, Тревор бросил гранату в сторону ящиков с боеприпасами, заскочил в открытую дверь автомобиля и громко скомандовал:

— Двигай!

— Куда? — обескураженно спросила Кейт и дрожащими руками неуверенно взялась за рулевое колесо.

— Туда! — крикнул Тревор. Он схватил одной рукой руль, а левой ногой нажал на педаль газа вместе со стопой Кейт, направляя автомобиль прямо на глиняную стену забора. — Держитесь крепче!

Автомобиль, разбив стену, вылетел на песчаную дорогу под оглушительные взрывы сдетонировавших боеприпасов. Над селением поднялось яркое огненное зарево, освещая беглецам дорогу.

— Теперь можно включить фары, — через некоторое время, когда пылающий дом скрылся за холмом, тихо сказал Тревор. — Отсюда до Сангина километров двадцать пять, не больше. Двигайтесь, не останавливаясь, до реки. Там недалеко британская база… Нас должны увидеть патрули.

Тревор еле разговаривал. Кейт только сейчас заметила, что он прижимает ладонь к левой стороне под грудью. Сквозь пальцы его руки просачивалась кровь.

— Вы ранены? Что с вами? — тревожно спросила Кейт.

Но Тревор молчал. Он потерял сознание, и его тело обмякло.

— Не молчите, говорите со мной, — крикнула испуганная Кейт, но ответа не последовало.

Она рукой прижала его рану и ещё сильнее вдавила педаль газа.

Тревор очнулся в палате военного госпиталя. Около него в белом халате, накинутом на военно-полевую форму, сидела Кейт с открытой книгой в руках и дремала.

— Где я? — еле слышно спросил Тревор.

— Мы в Кандагаре, на американской базе, — ответила сонная Кейт, радостно улыбнувшись.

— Сколько я спал?

— Почти трое суток. Вам сделали операцию, теперь всё уже позади.

Тревор оглянулся вокруг, потом посмотрел на Кейт и еле заметно улыбнулся:

— А мы ведь с вами даже не познакомились. Меня зовут Тревор Бланш.

— А меня Кейт. Кейт Ларсен. Я из Австралии. Хотела поблагодарить вас за спасение.

— Не стоит, Кейт, я здесь тоже только благодаря вам, так что мы квиты.

На следующий день Тревора и Кейт вывезли из Афганистана в Швейцарию. В Цюрихе Тревор подлечился и всё свободное время проводил с Кейт. Тревор даже пытался ухаживать за ней, но после нескольких ночей, проведённых вместе, Кейт раз и навсегда дала ему понять, что не намерена завязывать с ним серьёзные отношения, чтобы не разочаровываться, и предпочитает быть свободной от любых обязательств. По правде сказать, Кейт испытывала Тревора. Он ей очень нравился, но своим женским чутьём она без труда просчитала его непостоянство и попыталась разбудить в нём чувство собственника. Тревор же легко принял условия Кейт и в дальнейшем смотрел на неё исключительно как на коллегу.

На первых порах это, конечно, очень раздражало Кейт, но она не подавала виду и всегда при случае была рада видеть Тревора, особенно когда случалась совместная работа.

Такие отношения мужчины и женщины должны были через какое-то время прекратиться раз и навсегда, но их длительной связи способствовала журналистская работа обоих: после двух-, трёхнедельных командировок они оба разъезжались каждый к себе, к своему дому, родным — в свой мир.

Оператора Этьена Тревор знал уже более десяти лет, ещё со времён работы в Сьерра-Леоне. Он хоть и француз, но в его жилах течёт и шотландская кровь, так как по матери он был настоящий scotch. Большую часть детства и юности, по его словам, Этьен провёл у подножия самой высокой шотландской горы Бен-Невис на берегу Лох Линн, в городке Форт-Уильям, где родилась его мать и жили все их родственники. Этьен каждой своей клеткой впитывал традиции шотландцев. Он гордился историей Шотландии, которую очень чтил и считал своей. Поэтому к своим тридцати пяти годам на француза смахивал разве что чертами своего худощавого лица. Всё остальное в нём выдавало закоренелого скотта. Даже татуировка на левом плече у него была со словами девиза Шотландии на латыни: «Nemo me impune lacessit».

Этьен всегда был немногословен, скуп на проявление любых чувств, его просто коробило от экзальтации, поэтому все свои эмоции он всегда держал в себе. Даже шутки он проговаривал с каменным лицом, а наилучшая похвала из его уст звучала одним словом — «Неплохо».

Но, несмотря ни на что, Тревор очень дорожил дружбой с Этьеном. На протяжении многих лет они работали рука об руку. Этьен сопровождал Тревора практически во всех его экспедициях.

Кроме того, вот уже больше года Этьен ухаживает за Кейт, и последнее время они постоянно вместе. Было забавно наблюдать, как этот высокий, худощавый, с орлиным носом и длинными руками француз трепетно относится к малышке Кейт, которая на две головы его ниже. Тревор с улыбкой наблюдал за ними, невольно сравнивая эту связь с игрой огня со льдом. Было очевидно, что горячее сердце Кейт смогло растопить ледяную глыбу в груди Этьена.

С Дэном Тревор начал работать всего полтора года назад. Это был невысокий, открытый молодой человек, пацифист по натуре и сердцеед по состоянию души. Ему было всего двадцать пять. Сразу по окончании университета в Тампере он был принят в Les Mondes как перспективный, подающий надежды молодой и амбициозный репортёр. Главный редактор Les Mondes Рошфор опекал молодого репортёра, разглядев в нём талант. Он хотел помочь юноше развить этот талант. Рошфор назначил Дэна помощником Тревора, и тот во время нескольких командировок на Ближний Восток сопровождал его и Этьена. Впрочем, поговаривали, что Дэн — дальний родственник Рошфора, а возможно, что даже следствие его амурных связей в прошлом. Как бы там ни было, Рошфору явно была не безразлична судьба этого молодого человека, и он, как мог, помогал ему найти собственную нишу в журналистике.

После того, как Этьен начал открыто встречаться с Кейт и она переехала жить к нему в Париж, именно Дэн стал компаньоном Тревора, убивая с ним свободное время в ночных клубах Парижа и Цюриха.

Сам Дэн, как мог, скрывал своё прошлое, никогда о нём не распространялся, но в то же время был рад оказаться полезным опытным коллегам и со всей проницательностью наблюдал за Тревором, впитывая навыки тяжёлой работы военного журналиста. И именно Дэн вместо Тревора, как его ассистент, в последнее время освещал судебный процесс «США против Вуда» — скандальное дело крупнейшего за всю историю продавца нелегального оружия, которое рассматривал Южный окружной суд штата Нью-Йорк.

Глава 3

Женева, Швейцария

15.12.2011. 15:45

Тревор сидел на открытой террасе заполненного посетителями ресторана и с улыбкой наблюдал за дальним столиком возле входа, где тихо беседовала пожилая семейная пара. Было очень весело наблюдать, как мужчина тайком от супруги подкармливал миниатюрную собачку, которая под столиком с нетерпением ждала очередной кусок лакомства с его тарелки.

Тревор открыл свежую газету, пытаясь обнаружить последние публикации о процессе над Вудом, но, полистав её и ничего не обнаружив, позвал официанта для расчёта. Вот тут-то и произошла эта неожиданная встреча, кардинально изменившая его жизнь, невольно оголив ту её часть, о которой он даже не догадывался.

Вдруг Тревор услышал сербскую речь. Разговаривали мужчина и женщина, очевидно, туристы. С ними были двое ребятишек лет семи. Голос мужчины показался ему знакомым. Тревор готов был поклясться, что близко знаком с этим человеком. Он вмиг отложил газету и стал всматриваться в силуэты уходящих фигур. Женщина шла впереди, держа детей за руки. Мужчина рассматривал брусчатку с написанными на ней названиями городов и невольно повернулся в сторону Тревора. Это был невысокий, лысеющий, на вид пятидесятилетний тучный мужчина, в очках с толстыми линзами, одетый в потрёпанный, но чистый костюм, поверх которого — мятый, длинный не по размеру тёмно-синий плащ.

Вдруг Тревора осенило, и он, поднявшись со стула, громко позвал на сербском:

— Йован? Дружище, Йован, ты ли это?!!!

Мужчина удивлённо оглянулся. Супруга тоже обратила внимание на незнакомца, громко окликнувшего её мужа. Двое детей сразу подошли к матери и прижались к ней.

— Йован, привет! Это я, Тревор. Старик, ты не узнаешь меня?

— Тео?! — отозвался с удивлением мужчина, широко раскинув руки. — Тревор! Вот чего не ожидал, так не ожидал! Сколько лет, сколько зим? Вот так встреча!

Друзья крепко обнялись.

— Я думал, что больше тебя никогда не увижу, — сказал Тревор, — сколько лет прошло — десять? Двенадцать?

— Тео, пятнадцать лет, не меньше! Ты ещё тогда в Легионе служил, — протирая носовым платком вспотевшие стёкла очков, медленно, со слезами искренней радости ответил Йован. — Я даже уже и забыл, как ты выглядишь. Дай-ка я тебя рассмотрю!

Йован надел очки и внимательно посмотрел на Тревора. Держа его за плечи, он радостно воскликнул:

— Да ты, чертяка, держишься молодцом, совсем не изменился! Правда, Анна? Это Тревор… Тео, мой друг, я тебе рассказывал.

Супруга Йована протянула Тревору руку и оценивающим взглядом посмотрела на него.

Анна была высокой, худощавой и весьма привлекательной женщиной, хотя и без капли макияжа на лице, но в то же время одета была в дешёвое серое пальто и чёрную длинную юбку, резко контрастировавшими с её аристократической осанкой. Тревор сразу обратил внимание на превосходный маникюр и ухоженные руки Анны. Вся её одежда как-то нелепо выглядела на фоне её яркой внешности.

— Когда-то и ты был высоким красавцем с зелёными глазами и густой шевелюрой, — пошутила она, легко погладив Йована по лысине. — Насколько я знаю со слов мужа, то вы, кажется, ровесники, неразлучные друзья с детства.

Анна говорила на очень хорошем сербском языке с еле уловимым русским акцентом. Она была моложе Йована лет на десять, а то и более, и вела себя неестественно сдержанно, и даже шутка, прозвучавшая из её уст, показалась Тревору несколько наигранной.

— Йован, ты обо мне рассказывал? — улыбнулся Тревор и предложил: — Друзья, давайте присядем на террасе. Мой столик пустует, словно специально ждал вас.

— Да, я много и часто о нас рассказывал, друг мой, — ответил Йован, усаживаясь, а потом, обратившись к супруге, улыбаясь, продолжил: — Дорогая, мы ведь с Тревором лет с двенадцати дружили. Столько всего было! Даже планировали вместе служить в Легионе. Правда, Тео? Меня тогда по состоянию здоровья не пропустили, а ведь мечтали всегда быть вместе. Кстати, ты здесь надолго?

— Нет, всего на пару дней. На Рождество хочу поехать куда-нибудь в горы, поближе к снегу, а то здесь его, наверное, в этом году можно и не ждать.

— Да, погодка не зимняя, жарковато как для декабря. Ну, Тревор, рассказывай, где ты, что ты, с кем ты, как ты? — скороговоркой весело произнёс Йован.

Неожиданно Анна прервала разговор и обратилась к Йовану:

— Дорогой, вы тут общайтесь, а мы с мальчиками пройдёмся немного по набережной, погуляем. Вам без нас будет гораздо веселее, — и она поднялась со своего стула.

Тревор помог Анне надеть пальто и обратил внимание на маленький клочок бумажки у самого воротника с внутренней стороны подкладки, прикреплённый к ней железной скобой. Это был ярлык с номером из химчистки. Такой же ярлык был подколот и к пальто Йована. Тревор на мгновение задумался, но его отвлёк голос Йована:

— Шикарная женщина, не правда ли?

— Да, — как-то рассеянно ответил Тревор и посмотрел вслед удаляющейся Анне. Двое деток семенили за ней, и через мгновение все трое смешались с толпой на площади.

— Ты даже не представляешь, как мне с ней повезло! Мы уже десять лет вместе.

— Русская?

— Нет, что ты! Она сербка, но всю жизнь прожила в Каталонии. Но что мы всё обо мне да обо мне. Ты-то как, женат? Где работаешь?

Друзья, действительно, не виделись очень давно, и им было что рассказать друг другу.

Тревор познакомился с Йованом в начале восьмидесятых ещё в школе в Париже, куда сербская семья Йована перебралась из Югославии, бежав из Косова после трагических событий 1981 года. В детстве Йован много рассказывал Тревору о тех событиях, когда потоки беженцев направились из Косова в Сербию, покинув свои дома и сёла из-за албанских националистов. Село, где жила семья Йована, было дотла сожжено албанцами и сотни людей превратились в беженцев.

С Йованом Тревор подружился сразу же, как только тот переступил порог школы. Вначале Тревору было жаль этого скромного, тихого и всегда голодного мальчика, к тому же плохо разговаривающего на французском. Но через некоторое время они стали друзьями-неразлейвода, а Йован — частым гостем в доме тёти Ханны Фрашон.

После окончания школы друзья решили вместе поступить в Легион, но с виду крепыш Йован по результатам медицинской комиссии неожиданно получил статус «к строевой службе непригоден» из-за врождённого плоскостопия. И с этого момента их дороги разошлись.

В ресторане они просидели допоздна, затем отправились в маленький отель на противоположной стороне Лемана, где Йован остановился с семьёй.

На мосту Мон-Блан, соединявшем две части города, друзья остановились, любуясь неспокойной гладью Женевского озера.

Ночной город искрился красочным светом, который радужными бликами отражался на зеркале взволнованных вод, словно на картинах Винсента ван Гога. Фонтан, извергающий в небо стосорокаметровую густую струю воды, гордо возвышался над небольшим рукотворным мысом.

— Тео, ты знаешь, мы здесь не совсем ради отдыха, — после небольшой паузы произнёс Йован. Во время этого разговора он старался не смотреть Тревору в глаза, потупив взгляд в тёмные воды озера. — Я здесь прохожу психологическую адаптацию после лечения от алкогольной зависимости.

Шум фонтана несколько приглушал слова Йована, но тот продолжал, повысив голос:

— Я уже третий раз лечусь, Тео. Третий раз! Но сегодня уже девяносто четвёртый день, как я в полной завязке. Здесь, в Женеве, есть очень хороший психолог, который помогает мне. Я сюда приезжаю раз в три месяца на неделю. И каждое утро у меня сеанс.

Тревор молча смотрел на друга.

— Жизнь, Тео, такая штука! Мечтаешь об одном, а получается совершенно другое, — с горечью продолжал Йован. — Оно как-то само по себе втянуло и затянулось. Но сейчас я надеюсь, что уже наверняка завязал. Есть здесь одна молодая дама, замечательный психолог, которая обладает способностью гипнотизировать. Мне её посоветовали, когда я мог уже всё потерять. Я уже полгода тогда жил сам и был практически на помойке. А сейчас у меня опять всё налаживается.

Тревор решил поменять тему разговора, он чувствовал, насколько тяжело Йовану говорить об этом, и ему самому стало не по себе.

— Йован, а помнишь, как мы с тобой на гипноз ходили, когда к нам в город приезжал какой-то гастролёр-гипнотизёр? Помнишь, он нас тогда вроде только одних не смог загипнотизировать, и нас выставили из клуба? — Тревор улыбнулся и продолжил: — С того самого времени я уверен, что у меня стойкий иммунитет к гипнозу и прочим внушениям.

— Тревор, ты не понимаешь, она обладает грандиозными способностями. Да и внешне… — Йован подмигнул Тревору и продолжил: — Если хочешь, познакомлю. Девушка просто выдающаяся во всех отношениях. У меня завтра утром последний сеанс. Кстати, она очень эффектная и одинокая.

Последнее слово Йован вымолвил заговорщическим тоном и снова подмигнул Тревору.

«Настоящий гипнотизёр, — подумал Тревор, — эффектная девушка, хороший психолог. Не слишком ли много эпитетов для одного человека?»

— А как твоя работа? Насколько я помню, ты когда-то мечтал связать свою жизнь с политикой, — снова меняя тему разговора, спросил Тревор, а потом, словно вспомнив, продолжил: — Ты ведь, кажется, в Москве МГИМО закончил?

— Да, — утвердительно кивнул Йован, — кстати, с отличием! У тебя превосходная память, дружище. После окончания университета работал, потом женился, потом — двое деток и небольшая юридическая контора в центре Праги. Спокойная и размеренная жизнь несколько расслабила меня, и я чуть было не потерял всё. Но, надеюсь, всё это уже в прошлом.

— Да, Йован, жизнь корректирует по-своему наши планы. Иногда создаётся впечатление, что мы простые наблюдатели за тем, как всё течёт и убегает мимо нас. Так ты говоришь, что завтра уезжаешь? В котором часу?

— Отъезжаем поездом в обед сразу после сеанса. Отдохнули, подлечились и хватит, труба зовёт. Завтра в это время я уже буду в Праге, но ты не волнуйся, мы завтра с тобой ещё пообщаемся. Главное — мы нашли друг друга! — ответил Йован, похлопав по-дружески Тревора по плечу.

— Да, я тоже очень рад этому. Это, действительно, очень удивительно, что мы вот так вот неожиданно…

— У тебя в Женеве ещё дела? — спросил Йован. — Ты здесь сам или с дамой сердца?

— Нет, Йован, с делами в этом году уже покончено. Я здесь просто отдыхаю. Кстати, у нас есть повод выпить хорошего бренди, — Тревор кивнул в сторону центра. — пойдём, я знаю тут одно замечательное местечко. Не выпьешь, так хоть посмотришь и порадуешься за друга.

— Нет-нет, Тео, — запротестовал Йован, — я бы с удовольствием, но у меня режим. Через полчаса я уже должен быть в постели. И желательно натощак.

— Раз должен, то иди, — улыбнулся Тревор. — А я ещё потусуюсь немного. Вот нравится мне цивилизация! А то что-то последнее время всё равно нормально уснуть не могу, мучает бессонница.

— Вот тебе ещё одна причина поговорить с хорошим психологом, — обрадовался Йован. — Тебе просто необходима перезагрузка мозга. Даже после одного её сеанса будешь спать как младенец. Что ты теряешь? Один час релаксации, и сразу почувствуешь облегчение.

— О’кей, Йован, — немного поразмыслив, ответил Тревор, — Пускай. Всё равно время есть. Так и быть, завтра сходим к ней. Когда там у тебя сеанс?

— Смотри, у меня начнётся в девять, займёт минут сорок, не более. Я с ней договорюсь на десять и там буду тебя ждать. Подходит?

— Подходит, — согласился Тревор и, прощаясь, обнял друга, — посмотрим на твою «эффектную девушку». Кстати, Йован, как зовут-то её?

— Аманда. Её зовут Аманда.

Расставаясь, друзья договорились встретиться на следующий день утром на Rou du Cendrier 19.

Глава 4

Прага, Чехия. (Роберт)

16.12.2011. 17:15

«Инсомвита», говорите? «Жизнь в сновидении»? Да-да… Интересно… Очень интересно… Кхе-кхе… «Инсомвита»… Сами намудрили или кто-то надоумил? — мужчина лет шестидесяти в белом халате и с тоненькой седой бородкой осматривал Роберта. Он замолчал и пристально с полуулыбкой, не скрывая недоверие, посмотрел Роберту в глаза. — Господин Роберт, если всё, о чём вы здесь говорите, правда и в этом нет ни грамма вымысла, то вы уникальная личность, настоящая находка для психиатра!

На врача-психиатра доктор Александр Фридман похож не был вовсе. В представлении Роберта психиатр — это серьёзного вида тучный человек в дорогом костюме с музыкальными, ухоженными руками пианиста, с высоким лбом и обязательной аккуратной широкой бородой от бакенбард.

Но перед Робертом сидел невысокий, худой немолодой мужчина с небольшой, тщательно подстриженной седой бородкой и короткими усами. Лицо, изрешечённое паутинкой тоненьких морщин, было очень аккуратным, ухоженным, каким-то миниатюрным и женственным. Его седые волосы тщательно подстрижены и гладко зачёсаны назад.

Движения врача были быстры, практически молниеносны. Когда он говорил, а говорил он очень быстро, то сильно жестикулировал. В то же время дикция его была правильная, каждое слово проговаривалось им чётко.

Психиатр последовательно совершал свой ритуал: от глаз он перешёл к языку и гортани, прощупал кисти рук и легонько постучал по коленкам резиновым молоточком.

— Никаких отклонений! Антидепрессанты принимаете? На мигрень не страдаете?

— Нет. В антидепрессантах никогда не нуждался, — ответил Роберт, — да и я таблетки-то принимаю редко. Что касается головной боли, то даже не знаю, что и сказать, трудно вспомнить, когда последний раз была.

— А сон? Бессонница не беспокоит? — доктор явно был в замешательстве и даже не пытался это скрывать. — Вы выглядите уставшим.

— Доктор, я засыпаю как младенец. Могу уснуть везде, всегда и в любом положении, — улыбнулся Роберт. — Я только что из командировки. Не спал уже сутки — чужой город, перелёт.

— Переутомление? Недосыпание? Много работаете?

— Да нет же, доктор. Со мной всё нормально. Вопрос совершенно в другом. Я хотел узнать, случалось ли вам наблюдать что-нибудь подобное?

— Наркотики раньше употребляли? Травкой баловались? — не обращая внимания на поставленный Робертом вопрос, продолжал свой допрос доктор.

— Док, ничего подобного. Я даже алкоголь плохо переношу, поэтому практически не употребляю и никогда не курил.

Роберт попытался говорить ровным, спокойным голосом, чтобы убедить психиатра в своих словах, поскольку его глаза просверливали Роберта в момент этого допроса насквозь.

— Да-да-да… Я всё понимаю… Всё понимаю… Всё понятно! А раньше к врачам обращались с этой проблемой?

— Ну, доктор, я же вам всё объяснил. Здесь ни к кому никогда не обращался. Мне посоветовала к вам обратиться Аманда. Именно она предложила это.

— Да-да-да… Аманда, — протяжно и отстранённо сказал доктор и, не обращая внимания на последние слова Роберта, привстал и в который раз стал ощупывать его череп. — Говорите, что травм головы у вас не было. А в детстве? Может, стрессы, психологические травмы или какие-то фобии, детские тревоги?

— Доктор, ничего подобного. Я вообще ничем серьёзным никогда не болел.

Доктор внимательно посмотрел Роберту в глаза и снова стал ощупывать основание черепа. Его пальцы, как массажный прибор, приятно скользили по волосам, не оставляя неисследованным и дюйм черепной коробки пациента.

— Да, доктор, я не знаю, фобия ли это, но я избегаю железнодорожный транспорт. Чувствую в вагоне поезда невыносимый дискомфорт.

Доктор, как будто не обращая внимания на слова Роберта, продолжал ощупывать его голову и задумчиво произнёс:

— Отчего же? Насколько мне известно, поезд — самый безопасный вид транспорта.

Но вдруг остановился и, не опуская рук с головы Роберта, наклонился к его лицу впритык и быстро спросил:

— А чем вас так пугают поезда?

— Это всё из-за катастрофы под Лэнброук Гроув в Лондоне.

— Так-так-так… — заинтересованно отозвался доктор, — продолжайте.

— Это было давно, кажется, в октябре 1999 года. В Рединге утром перед самой посадкой в вагон мне резко стало плохо прямо на перроне. Случилось сильное головокружение, и мне показалось, что буквально на несколько мгновений я потерял сознание. И в этот момент у меня возникло видение. Я увидел, как лежу среди погибших людей в искорёженном вагоне, который полон окровавленных трупов. Я даже почувствовал жар от пламени загоревшегося вагона. И внезапно в голове чей-то голос дал мне чёткую установку не садиться в этот поезд. А поздно вечером из новостей я узнал, что в этот день в четырёх километрах от лондонской станции Пэддингтон случилась страшная железнодорожная катастрофа, в которой столкнулись лоб в лоб два поезда, вследствие чего больше тридцати человек погибли, и более пятисот получили ранения. И именно первый вагон, куда я должен был войти, пострадал больше всего.

— Пэддингтонское крушение, — вспомнил доктор Фридман, — я читал об этом происшествии в газетах.

— Да. И вот с того самого дня я стараюсь не ездить поездами. Я считаю, что это было для меня предостережение свыше, знак. У меня и сейчас перед глазами стоит тот вагон — гора искорёженного металла и обгоревшие тела. Это было ужасно.

Доктор Фридман слушал рассказ Роберта, не переставая ощупывать его голову.

— Видение, говорите, — сказал доктор после того, как Роберт умолк. — Там, кажется, всё произошло из-за светофора? Н-да… А больше никаких видений у вас не было?

— Нет, доктор, — неуверенно ответил Роберт. — Вот только сны…

Тем временем после тщательного обследования черепа психиатр снова перешёл к осмотру глаз и языка пациента.

— Откройте ещё раз рот. Шире, пожалуйста, и покажите мне язык.

Казалось, что он ищет диагноз, написанный где-то в ротовой полости Роберта.

— Н-да… Так вы говорите, что ничем серьёзным не болели? — спросил доктор, рассматривая горло Роберта. Явно, что ответа он и не ожидал, так как рот Роберта был широко открыт.

Роберт обратил внимание, что у доктора, немолодого уже мужчины, глаза не просто блестели, они искрились юностью и жизнью. Так выглядят глаза у детей, когда их отрываешь от игры.

— А что Аманда? — неожиданно и быстро спросил врач, движением руки показав, что рот можно закрыть. — Давно вы знакомы с ней?

— Аманда? Нет. Я, то есть Тревор… То есть я познакомился с ней только прошлой ночью.

— Тревор… — задумчиво произнёс доктор. — Простите, а как выглядит эта ваша Аманда? Сколько ей лет?

— Я её не видел, но очень отчётливо чувствовал и слышал… И почему-то я именно сейчас понял, что знаю, как она выглядит. На вид ей, наверное, около тридцати. Возможно, меньше. Чернокожая, высокая, очень привлекательная. И вот ещё… глаза… — Роберт призадумался и, посмотрев на доктора, произнёс: — У неё какие-то невероятные сказочные глаза бирюзового цвета. Они…

— Вы понимаете, что это, возможно, ваше второе «я»? — с нетерпением оборвав Роберта, вдруг спросил доктор. — И это она сама вам посоветовала прийти ко мне?

— Ну не совсем к вам. Она настояла, чтобы я здесь, в этом моём мире, обратился к хорошему психиатру или, наконец, к психологу и рассказал ему всё. Она сказала, что ей понадобилась помощь с этой стороны для того, чтобы разобраться, что со мной происходит там. В смысле с Тревором…

— Странно всё это, вы не находите?

— Согласен, потому-то я здесь. Ведь я давно интересуюсь вопросом диссоциативных расстройств, и мне больше, чем кому-либо, хочется разобраться во всём.

— Ого, вы читаете медицинские журналы? — удивился доктор, приподняв брови. — Понимаете, голубчик, диссоциация многими психиатрами и мной, в том числе, рассматривается как симптоматическое проявление в ответ на травму, критический эмоциональный стресс, она связана с эмоциональной дизрегуляцией. Но, как я понял, ничего подобного с вами не происходило, кроме случая первого рецидива и вашей реакции на него.

— Да, доктор, но многие врачи склоняются к тому, что диссоциативное расстройство имеет надуманный характер.

— Совершенно верно, милейший, вы совершенно правы. Именно ятрогенный характер или, как вы изволили выразиться, надуманный. Это и моё убеждение!

В воздухе повисла длительная пауза. Доктор Фридман напряжённо обдумывал ситуацию. Он впервые столкнулся с подобными симптомами и течением, как он полагал, болезни.

— Вот вы, Роберт, говорите о диссоциативном расстройстве. Мне всё-таки кажется, что ваше состояние — это нечто другое. Понимаете, чтобы диагностировать диссоциативное расстройство идентичности или, проще выражаясь, расстройство множественных личностей, помимо наличия хотя бы двух личностей, которые регулярно и по очереди контролировали бы ваше поведение, необходима также потеря памяти, выходящая за пределы нормальной забывчивости. В этом случае потеря памяти обычно происходит как переключение каналов. Но у вас совершенно другие симптомы. И потом этот Тревор… — доктор задумался. — Понимаете, ваша память чётко транслирует всё, что с вами происходит и здесь, и там. Проявление вашей второй личности — Тревора — не наблюдается. Контроль над вашими поступками осуществляете только вы, и я не вижу никакого постороннего вмешательства со стороны второго «я». И в этом вся загадка. Я не знаю ни одного подобного случая, описанного в медицинской практике.

Он сжал пальцы рук в замок и прикоснулся ими к подбородку. От видимого напряжения пальцы побелели.

— Кстати, Роберт, а вы обратили внимание на само имя Тревор?

Доктор с интересом человека, только что раскрывшего некую тайну или максимально приблизившегося к её раскрытию, внимательно посмотрел на Роберта.

— А что с ним не так?

— Как что? Это же палиндром! То есть слово, которое одинаково читается как слева направо, так и справа налево. Смотрите, — доктор взял листок бумаги и написал на нём большими буквами. — Вот, как это выглядит. Тревор — это зеркальное отображение вашего имени, Роберт.

— Действительно, — удивился Роберт, — я никогда на это не обращал внимания, но это, действительно, так.

— Да, Роберт, зеркальное отражение! Палиндром. Кстати, а как вы ощущаете время? Оно синхронно?

— В основном оно практически совпадает. Там жизнь течёт строго по правилам, даже если здесь я пару дней не посплю. Но обычно в сновидении я как будто возвращаюсь на последнюю, исходную позицию. А иногда я словно вливаюсь в процесс, но при этом память моя мгновенно наполняется информацией. Это я уже потом понимаю, что так было, когда проснусь.

— Значит, бывают моменты из той жизни, которые вы не можете вспомнить?

— Точно так же, как и в этой жизни, доктор. Все ощущения идентичны, — ответил Роберт. — В основном, когда я засыпаю, я попадаю именно в тот момент, который ранее был прерван, словно отпускаю на видеомагнитофоне нажатую клавишу паузы. Ну, кроме последнего случая с Амандой. Там было совершенно по-другому.

Доктор смотрел на Роберта и что-то обдумывал. В его взгляде было какое-то сомнение, и он словно пытался сам себе объяснить происходящее, перебирая в голове все знакомые ему случаи раздвоения личности и сравнивая их с этим необъяснимым состоянием своего нового пациента. После длительного молчания доктор, не вставая с кресла, скрестив руки на груди, вздыхая, произнёс:

— Понимаете, Роберт, ваше состояние, в том числе и фантазии о ночных путешествиях в сновидениях, не вызывает у меня беспокойства и вполне соответствует психическим отклонениям в пределах общепринятых норм. Больше всего меня беспокоит вот что… — доктор сделал паузу и внимательно посмотрел в глаза Роберту. — Ваши суицидальные намерения. Как я полагаю, они являются следствием депрессии, но, как я понял, вы с ней самостоятельно пытаетесь бороться. И это очень правильное решение. Ведь пассивное пребывание в депрессии подобно тому, как сидеть на берегу реки в ожидании, когда мимо проплывёт труп вашего врага. Меня радует в этой ситуации то, что вы не ждёте, а пытаетесь сами найти выход из неё, ищете пути, анализируете.

— Вы не совсем меня поняли, доктор. Мысли о самоубийстве у меня возникают не из-за безысходности и не являются следствием какой-то депрессии. Моя жизнь здесь, вне сновидения, меня полностью устраивает. У меня приличная работа, карьера, любимая девушка. Но… — Роберт замолчал, обдумывая слова, и, вздохнув, обречённо промолвил: — Мне иногда кажется, что это всё не настоящее, не реальное. Я долго размышлял над этим, сравнивая этот мир и тот. А что, если это всё — просто чей-то сон? Что если и я, и вы, и весь этот мир — моё сновидение, моё воображение и не более? И вот в этом случае самоубийство выступает кардинальным способом решения вопроса. Понимаете?

— То есть вы считаете, что, совершив самоубийство в этой жизни, вы просто проснётесь в той, как во сне? Я правильно вас понял? — не дожидаясь ответа, доктор продолжил: — Если так, тогда смотрите, если мы с вами, как полагаете вы, находимся сейчас в сновидении, то что помешает вам снова вернуться сюда в следующий раз? Это же сон, сновидение! И если даже предположить, что вы правы и этот мир — ваше сновидение, уверены ли вы, что не убивали себя ранее в этой жизни, которую вы только что назвали сновидением?

— Это только моё предположение. А что касается самоубийства, то я, наверное, должен был бы помнить об этом. Я ведь помню всё то, что происходило со мной вчера, месяц, несколько лет назад. Я же помню всё с самого детства.

— Наверное, должен бы… — обдумывая ситуацию, безразлично произнёс врач, а потом посмотрел на Роберта и серьёзно продолжил: — Допустим, что этот мир — ваше сновидение. Тогда что может помешать мозгу спящего Тревора в той жизни моделировать несуществующие детали вашей жизни таким образом, чтобы вы их принимали как данность, неоспоримый факт, ибо они вживлены здесь в вашу память. Понимаете абсурд ситуации? Кстати, как давно вы начали думать о самоубийстве?

— Лет пять-шесть. Сразу после того, как я, наконец, понял, что не нахожу выхода и объяснения сложившейся ситуации. Я часто задумывался над этим и отчётливо помню, когда подходил очень близко к грани, но так и не сумел сделать последний шаг.

Роберт замолчал. Доктор продолжал внимательно смотреть ему в глаза, что-то обдумывая. В кабинете на некоторое время снова воцарилась тишина. В глазах доктора угадывалось сомнение вперемешку с заинтересованностью. Нарушив молчание, он подытожил:

— Итак, голубчик, я возьму вас к себе. Завтра выходной, и сеанс мы проведём у меня дома в моём кабинете. Медикаментозная терапия здесь не поможет. Мы покопаемся в вашем мозгу, в вашем сознании. Всё начнём с самого начала. В качестве психотерапии мы, действительно, применим клинический гипноз, как и просила ваша Аманда. Но сначала я попрошу вас вспомнить ещё больше деталей и рассказать мне. Я буду ждать вас завтра вот по этому адресу.

Доктор аккуратным, каллиграфическим почерком, не свойственным людям его профессии, написал на визитке свой домашний адрес и вручил её Роберту.

— Не будем тянуть с интригой. Я буду ждать вас завтра в десять часов утра. Да, и передайте Аманде от меня пламенный привет.

Доктор проводил Роберта до выхода и у самой двери вдруг пристально посмотрел на него и холодным голосом произнёс:

— Я вам не верю, милейший. Не верю ни на секунду ни единому вашему слову. И вам придётся очень постараться, чтобы убедить меня в обратном. Но я заинтригован, уж больно невероятна ваша ложь. Настолько невероятна, насколько невероятной может быть только сама правда.

Глава 5

Татры

24.12.2011. 03:23

Роберт стоял над обрывом и молча слушал размеренный гул реки. Он наблюдал, как через большие валуны пробивались чёрные потоки воды, и вспоминал. В голове всплывали фрагменты его детства и юности. То появлялись, то исчезали чьи-то лица, родные и близкие, просто знакомые. Одни улыбались, другие смотрели с упрёком. А вода всё неслась и неслась быстрым потоком, кружила в водоворотах, ревела от беспомощности победить покрытые снегом плоские каменные валуны, которые преграждали ей путь к свободе.

Но Роберт ничего этого не замечал. В мыслях он был далеко от этой реки и от этого заснеженного места.

Кто он? Тревор из сновидений, к которому он прирос и мыслями, и воспоминаниями, и, кажется, даже телом, или Роберт, что, несомненно, было ближе и реально ощутимее ещё несколько дней назад, но не сейчас. В данный момент воспоминания смешались, в голове всё бушевало и клокотало, как внизу у подножия скалы. В одно и то же время воспоминания жизни Тревора и реальности смешались и короткими кадрами рисовали прожитые образы и сцены. И вдруг память Роберта вернула его в тот первый день, когда всё случилось впервые. Всё словно остановилось, затихло, и воспоминание давно пережитого состояния обволокло Роберта теплом и тоскливым чувством чего-то давно забытого и утраченного.

***

…Ночь. Рождество. Детская комната. Посреди комнаты стоит стол, на котором взгромоздили небольшую ёлку. Золотые и серебряные нити дождика из фольги ниспадали от верхушки по веткам до самого низа ёлки. Круглые шарики из ваты, как большие снежные хлопья, украшали колючие ветки новогоднего дерева.

Ёлка сверкала гирляндами в виде белых снежинок и разноцветных игрушек в форме космических объектов. Внутри гирлянд разными цветами мигали лампочки. От этого света на потолке появлялись фантастические блики, что придавало празднику Рождества ещё большей сказочности.

Под ёлкой — несколько мандаринов и белый Дед Мороз из папье-маше с посохом и красным мешком для подарков на плече, который из года в год появлялся под каждой новой ёлкой из старой пожелтевшей картонной коробки, где его хранили вместе с игрушками, гирляндами, разноцветными шарами, пожелтевшей от времени ватой и длинными нитями дождика из разноцветной фольги.

Запах свежей ели заполнял всю комнату, а из кухни доносился аромат ванили и свежей выпечки.

Роберт не понимал, почему он проснулся. Он просто смотрел сонными глазами на маленькую, сверкающую разноцветными огнями, ёлку. Где-то далеко на улице прозвенели колокольчики, играл аккордеон и доносились рождественские колядки.

Рождество было в самом разгаре. Люди, переодетые в костюмы героев рождественского вертепа, прямо на укрытой снегом улице разыгрывали спектакль. Они были одеты в козьи шкуры, вывернутые мехом наружу, перепоясанные ремнями на поясе и крест-накрест на груди, на ногах — грубые штаны, заправленные в валенки, на ремни нацеплены железные колокольчики — большие и маленькие. Во время бега и топтания на месте они издавали различные по тону, глубине, пронзительности и продолжительности звуки. Грубо сделанные чёрные маски с прорезями для глаз закрывали лица, на головы надеты чёрные тюрбаны с красными лентами, а в руках — деревянные кривые палки-клюшки или мётлы. Разговаривать им по традиции было запрещено, они только рычали и лаяли, как собаки, пугая прохожих и развлекая детей.

Другие участники вертепа — колядники — были одеты в гуцульские костюмы — киптары, сардаки и козьи кожухи. Они несли впереди большую звезду на длинном шесте и пели рождественские колядки.

Театральные действа устраивались практически у каждого двора. Четверо дьяков несли уменьшённую копию сельской церкви из одного двора в другой и сундук для пожертвований. Хозяева дворов, прослушав колядки и псалмы, одаривали колядников и делали пожертвования на церковь.

Кругом стояли смех и веселье. Колядки звучали повсеместно. Невзирая на холод, гармонисты играли голыми пальцами по клавишах и кнопках гармоники, аккомпанируя колядующим. Затихало всё только под утро, и ближе к вечеру следующего дня всё начиналось сначала. И так все три зимних дня Рождества.

На улицах Гаршфольво, небольшой деревни в окрестностях Сольвы, затерявшегося между гор небольшого курортного посёлка, где жила семья Роберта, было темно. Но благодаря выпавшему под самый Новый год обильному снегу и яркому зимнему свету звёзд всё вокруг казалось волшебным и сказочным.

Дома вдоль улицы плотно прижимались друг к другу узкими дворами. Из окон разноцветными огнями мигали украшенные игрушками и разноцветными гирляндами новогодние ёлки.

Глаза сами по себе смыкались от усталости, сон одолевал Роберта и пытался полностью сломить его волю, и вынудить подчиниться пьянящему духу Морфея. Засыпать всегда было приятно и сладко.

Роберт опустил голову на мягкую подушку и погрузился в грёзы, которые незаметно перешли в сон.

— Сколько можно спать? Галло! Тревор, подъём!

Чей-то бодрый женский голос доносился из кухни вместе со звоном стаканов, тарелок, ложек и вилок, которые женщина расставляла на столе для завтрака.

— Подъём, Тревор!

Роберт открыл глаза только после того, как та женщина скинула с него одеяло.

— Тёть, дай поспать ещё чуть-чуть. Ещё пять минут, — сонно простонал он и попытался схватить одеяло, но оно уже было на полу.

Роберт нехотя потянулся рукой к полу, но с первой попытки достать одеяло ему не удалось, пришлось даже чуть привстать. И именно в этот момент случилось что-то невероятное, он словно попал в какое-то сказочное зазеркалье. Посреди огромной комнаты с высокими потолками стояла невероятной красоты большая зелёная ель. Она была роскошно одета в разноцветные шары, фигурки зверей, яркие гирлянды, а сверху ветки были украшены большими золотистыми, красными и жёлтыми бантами. На шпиле ёлки красовалась лучистая красная звезда. Ёлка играла всеми цветами радуги. Большие шары красного и синего цветов, шары поменьше белого и зелёного цветов, конфеты, завёрнутые в белые салфетки и подвешенные к веткам разноцветными нитками, — всё это создавало ореол чего-то волшебного и неземного.

Роберт не мог отвести глаз от ёлки. Такую большую, пышную, красивую и нарядную новогоднюю ель он видел первый раз в своей жизни.

Роберт не мог понять, сон это или реальность. Он осмотрелся и, к своему изумлению, понял, что находится в совершенно другой, богато убранной, чужой комнате. Эта комната была светлая, просторная. Стены выкрашены в яркий жёлтый цвет, а потолок — в голубой с маленькими искусно нарисованными звёздочками. Вдоль стен стояла новая мебель, на открытых полочках которой красовалось множество разных книг, как в библиотеке.

Напротив его кровати, у стенки, стояло чёрное, лаковое, с открытой вуалью и белыми клавишами пианино. И игрушки — десятки, наверно, даже сотни разнообразных игрушек. Глаза разбегались от их количества. Маленькие и большие разноцветные автомобили, два настоящих кожаных мяча — футбольный и даже для баскетбола. И главное — огромная железная дорога, которая вилась вокруг ёлки по полу почти по всему периметру комнаты, с туннелями, светофорами, мостами и прочими невероятными деталями, о которых Роберт даже не мог мечтать. А над его кроватью на невидимых нитях висела модель настоящего самолёта. Всё это было просто невообразимо красиво и невероятно недоступно.

Роберт сидел на кровати с широко открытыми глазами, полными удивления и восхищения. Такое красочное сновидение он видел впервые в жизни, и покидать эту сказку ему совершенно не хотелось. Роберт мечтательно закрыл глаза…

— Робе́р, подъём! Сколько можно звать?! — из кухни мама требовала послушания и, подойдя к кровати Роберта, потеребила его за плечо.

Роберт открыл глаза и приподнялся. Комната снова стала прежней. На столе посреди комнаты стояла небольшая новогодняя ёлка. Яркие краски исчезли, и вместе с ними исчезли и все игрушки. На стене у кровати Роберта висела страница из журнала для автомобилистов с глянцевой фотографией нового автомобиля. Разворот страницы был приклеен к стенке синим пластилином за все четыре её конца.

На кухне громко хлопотала мама.

Роберт сидел на кровати и пытался понять, что с ним произошло. И вдруг он понял, что так его впечатлило и взволновало. Во сне та женщина его звала по имени Тревор, и для него в тот момент это было обыденно и не вызывало никакого удивления или чего-то подобного, хотя это имя он никогда в своей жизни не слышал. Почему Тревор? Где он был только что? Что это было за сновидение, такое неимоверно реальное, яркое, ни с чем не сравнимое? И почему — тётя?

Но сон улетучился, и вместе с ним растаяла и сама сказка.

Глава 6

Женева, Швейцария

16.12.2011. 09:58

Кабинет Аманды располагался на третьем этаже старинного семиэтажного здания в самом центре Женевы на Rou du Cendrier 19. Йован поджидал Тревора после своего сеанса прямо у парадного входа. Тревор приветствовал друга, крепко обняв и похлопав его по плечу. Они быстро поднялись по широкой лестнице и остановились у нужной двери, на которой под кнопкой звонка висела табличка с надписью «Amanda Fabian — Psychologue».

— Бельгийка? — спросил Тревор, но в этот момент Йован нажал кнопку звонка.

Дверь открыл высокий молодой человек лет тридцати в чёрном костюме и галстуке с гладко зачёсанными чёрными волосами.

— Входите, господин Йован, Аманда уже ждёт вас, — сказал он и тут же обратился к Тревору: — Вы, как я полагаю, месье Бланш? Добрый день. Позвольте ваши данные. Мне надо внести их в компьютер.

Пока Виктор вносил данные, Тревор вслушивался в мелодию, звучавшую из компьютера. Она казалась ему очень знакомой, но вспомнить её он никак не мог.

— Это… — произнёс Тревор, указывая на музыкальную колонку, но Виктор опередил его.

— Да, это «Парижские улочки». Нравится? Вот ваши документы. Пожалуйста, проходите, — серьёзно сказал тот и указал на дверь кабинета психолога.

— Ещё раз здравствуйте, Аманда, хочу представить вам моего друга. Тревор Бланш, — воскликнул Йован и оглянулся на входящего в кабинет Тревора, — Тревор, это мой ангел-хранитель Аманда.

Тревор и Аманда внимательно посмотрели друг другу в глаза и пожали руки. Тревору обычно не нравилось, когда женщина подаёт мужчине руку для рукопожатия, этот жест он считал сугубо мужским. Но сейчас, пожимая руку Аманды, он на это уже не обращал никакого внимания, так как не мог отвести взгляд от её удивительного цвета голубых, даже бирюзовых глаз на фоне шоколадного цвета кожи лица. Действительно, глаза Аманды были редкого голубого с зеленоватым оттенком цвета и просто поглощали собеседника. Такого магнетического взгляда Тревор не ощущал никогда. В то же время это был взгляд несколько озадаченного человека, взгляд откровенного удивления. Но через мгновение Аманда пришла в себя, мельком взглянула на Йована и пристально, с вызовом посмотрела на Тревора.

Кровь ударила Тревору в лицо, но он стойко выдержал этот цепкий взгляд.

— Здравствуйте, месье Бланш. Так это вы не верите в силу гипноза и считаете гипнотизёров шарлатанами? — с улыбкой спросила Аманда. Видимо, Йован успел ей рассказать.

Аманда указала движением руки на два кожаных кресла и продолжила:

— Гипноз — это не самоцель для психолога, господа. Гипноз — это своеобразный набор средств эффективной работы с нашим сознанием и подсознанием, способ борьбы со страхами, лечения зависимостей и решения психологических проблем.

— Дело не в том, верю я в силу гипноза или нет, — ответил Тревор, опустившись в мягкое кресло. — Я просто очень сомневаюсь, что гипнозом можно лечить. Ведь, в сущности, гипнотическое состояние — это состояние вынужденного сна. А что можно вылечить сном, кроме усталости?

Аманда села за стол и сложила пальцы рук пирамидкой. Она внимательно выслушала Тревора и смотрела на него, просверливая своим взглядом насквозь.

— Верите вы в гипноз или нет — это не главное. Нельзя верить или не верить в скальпель хирурга или зеркальце стоматолога. Эти вещи — всего-навсего медицинские инструменты. А в руках опытного врача они превращаются в средство для получения той или иной информации и достижения намеченной цели.

Тревор наблюдал за Амандой. Времени было предостаточно, и он ловил себя на мысли, что ему приятно находиться в её обществе. Но, с другой стороны, Тревора не покидало чувство некоего дискомфорта. В глазах Аманды он улавливал какое-то непонятное чувство сострадания. Так смотрят врачи на своих пациентов перед тем, как сообщить им неутешительные результаты анализов или о наличии серьёзной болезни. Безусловно, Аманда готовилась к этому разговору заранее и конечной целью её монолога была именно необходимость провести с ним гипнотический сеанс. Что это было — профессиональный интерес, желание привлечь нового клиента или что-либо другое, скрытое, завуалированное под непринуждённый разговор психолога и пациента?

Что бы это ни было, но именно Аманда в тот день включила невидимый, скрытый тумблер в голове Тревора, что впоследствии привело к неожиданным, непредсказуемым и фатальным последствиям для них обоих.

***

— Что вас беспокоит, Тревор? — через некоторое время спросила Аманда, выпроводив за дверь Йована, переключив всё своё внимание на него.

— Бессонница. За последнее время накопилась усталость, к тому же перелёты-переезды. Уже дней десять.

— Многие психологи проводят лечение бессонницы, используя именно разные техники гипноза. И действительно, только посредством внушения можно достичь быстрых результатов. Я использую технику регрессивного гипноза, выявляю скрытую причину бессонницы и провожу лечение, устраняя её. Таким методом достигается положительный результат в большинстве случаев, а улучшение наступает сразу после первого сеанса.

— Вы считаете, что бессонницу можно вылечить за один сеанс?

— Конечно, — уверенно ответила Аманда. — Вы сразу почувствуете результат. Раньше на сеансах гипноза бывали?

Тревор вспомнил несколько моментов с уличными фокусниками-гипнотизёрами с их подставными людьми «из толпы» и улыбнулся.

— Нет, Аманда. Я далёк от всего этого. Эти трюки во мне никогда не пробуждали интерес.

Аманда тоже с интересом разглядывала Тревора. Такие мужчины, как Тревор, всегда ей нравились, но её клиенты были в основном мужчинами с комплексами, вредными привычками, психозами. В случае с Тревором она понимала, что уверенные в себе мужчины страдают практически такими же комплексами, как и все остальные, только умеют их надёжно скрывать от посторонних глаз. И для того, чтобы сеанс прошёл успешно, ей необходимо немного больше узнать о пациенте.

— Понимаете, Тревор, гипноз — не какое-то там явление, — продолжала она, — а состояние человека, вызванное искусственно с помощью внушения. Здесь нет никакого чуда или обмана. Это, в конце концов, техника или, говоря языком специалистов, способ подготовки пациента к диагностированию его состояния с помощью внешнего воздействия на подсознание. Никакой это не божественный дар или трюк.

— Я бы сказал, что это что-то сродни фокусу, рассчитанному на доверчивых людей с высоким уровнем самовнушения, не более, — снисходительно улыбнулся Тревор. — Себя лично относить к этой категории обывателей я бы не стал.

Аманда улыбнулась:

— На первый взгляд, может быть, вы и правы. Но скажите мне, Тревор, вы читаете книги? — и, не дождавшись ответа, продолжила: — Художественные, например. Вы никогда не задумывались над тем, что, читая то или иное произведение, вы видите не буквы, строки, цвет чернил, фактуру бумаги, то есть то, что реально лежит у вас перед глазами, а совершенно иное. Читая предложение за предложением, вы чётко представляете героев повествования, их внешний облик, окружающий мир, их характеры, впечатления, переживания, наконец. Вы как будто посторонний наблюдатель всего этого. Более того, иногда вы и себя ощущаете непосредственным участником тех событий. Не так ли? — Аманда говорила не спеша ровным, приятным низким голосом, словно диктор, объясняющий суть мироздания. — Это и есть внушение. И вообще, процесс чтения художественной литературы, особенно «про себя», очень близок к состоянию гипноза. Таким образом, любовь к чтению достаточно точно говорит о высокой внушаемости пациента.

Аманда вдруг остановилась, посмотрела внимательно на Тревора и спросила:

— Так вы любите читать? Что вы читаете в свободное время?

— Вы знаете, в детстве и юности я очень много читал. Даже в унылых описаниях пейзажей и картин природы Вальтера Скотта находил свою прелесть. Сейчас же увлекаюсь историческими изысканиями. Но времени на чтение книг остаётся очень мало, к сожалению.

— Если вы любите читать, — продолжала Аманда, — у вас, во-первых, развита, способность к образному мышлению, во-вторых, есть желание воспринимать информацию. Библиофилы — одни из самых высокогипнабельных личностей. Некоторые из этих людей не только визуально воспринимают всё прочитанное, но и могут прогнозировать будущие диалоги, сцены и даже сюжетные линии. И всё это всё так же визуально.

— Ну, я не настолько высокогипнабелен, чтобы прогнозировать будущие сцены во время чтения, — парировал Тревор. — Хотя вы правы, во время чтения в голове, действительно, формируются определённые образы. И я согласен, что писатель может внушить читателю некие переживания. Это нормально и по большей части естественно. Но вот внушение гипнотизёром определённых действий или несуществующих сцен я считаю чистым шарлатанством.

— Почему же, Тревор? Вам ещё скажу, что опытные психологи во время гипнотического сеанса могут провоцировать пациентам не только определённые мысли, но и образы. В некоторых случаях внушаются и вымышленные жизненные ситуации для блокировки и замены каких-либо болезненных воспоминаний, влияющих на психологическое состояние человека.

— То есть, вы хотите сказать, что гипнотизёр, провоцируя сновидения, может внушить человеку искусственные воспоминания о прошлом?

— Именно! Более того, во время сеанса человек их воспринимает не как прошлое, а как истинную реальность. Можно также внушить совершенно вымышленную жизненную сюжетную линию, и человек под гипнозом тоже воспримет её как реальность. В подобных гипнотических манипуляциях у меня лично есть очень хороший опыт с положительной тенденцией психологического восстановления пациента. Но подобное возможно, как я вам уже говорила, исключительно с высокогипнабельными персонами. Кстати, как говорит практика, именно у них яркие, цветные и очень детализированные сновидения, независимо от того, свои они или внушаемые.

Аманда сделала небольшую паузу и неожиданно спросила:

— А какие у вас сновидения, Тревор, — чёрно-белые или цветные?

Тревор задумался.

Он давно не задавался подобным вопросом.

Вопрос Аманды заставил Тревора мысленно перенестись в детство, и память из нескольких кадров давно забытых детских переживаний, как мозаику, сложила небольшой отрезок воспоминания из далёкого прошлого.

Это случилось в день его рождения. Ему тогда исполнилось двенадцать лет.

Отец Тревора, известный инженер-строитель, проектировал в Таиланде один из самых высоких в то время отелей. Со временем в Бангкок переехала и его супруга с сыном.

В тот день все весело праздновали именины Тревора. Празднование закончилось вечерней прогулкой на лодке-гондоле по каналам Бангкока.

Лодка была длинной и узкой. В ней размещалось всего несколько человек. Сверху была натянута жёлтая ткань, защищающая пассажиров от солнца. Для удобства одна керосиновая лампа находилась внутри навеса, а впереди на длинном шесте висела вторая, освещающая гондоле путь по каналу.

Время приближалось к полуночи, но возвращаться домой в душный отель никому не хотелось. На лодке зажгли ещё лампы, и внутри завязался непринуждённый разговор. Тревор, устроившись на дне лодки около отца, уже пребывал в дрёме. Ему грезилось, что он плывёт на большом пиратском корабле по волнам бушующего океана. Брызги воды, нечаянно попадавшие на его лицо, лишь подтверждали реальность придуманной фантастической картины. Во сне он улыбался. Тревор вспоминал прошедший день, полный веселья, подарков и игр.

В длительные командировки коллеги отца обычно ездили с семьями, поэтому недостатка в друзьях у Тревора не было. Но в этот день всё внимание было сосредоточено только на нём. Ему дарили сладости и подарки, упакованные в красочные коробки. Отец сделал самый роскошный подарок — конструктор уменьшённой копии огромного белого самолёта. На картинке коробки этот самолёт выглядел просто фантастически, и Тревор не мог дождаться момента, когда коробку откроют и он начнет собирать детали.

Однако после празднования родители решили провести остаток дня, плавая в гондоле по каналам Бангкока. И вот сейчас он крепко прижал коробку конструктора к себе и, прижавшись к отцу, умиротворённо засыпал.

Тревор слышал неспешные разговоры родителей, шум лодки и воды, чувствовал запах водорослей и жареного риса, как вдруг всё вмиг исчезло, и он внезапно, словно в сказке, перенёсся на крышу какого-то сарая. Сразу всё вокруг стихло, но картинка была очень реальной, чёткой и яркой. Крыша сарая была покрыта красноватой от ржавчины жестью. Тревор босой сидел на корточках и всматривался в облака.

От неожиданности такого перемещения Тревор поднялся на ноги и стал осматриваться. Рядом с ним сидел совершенно незнакомый мальчик и о чём-то рассуждал на незнакомом языке. Тревор с нескрываемым страхом и удивлением смотрел на этого мальчика, пытаясь понять, кто это, и что с ним происходит.

Невдалеке от сарая, куда его занесло, стоял старый длинный дом, покрытый красной черепицей, позеленевшей от времени. В некоторых местах на стенах дома виднелись трещины, во дворе бегали куры, а у деревянного забора на цепи спал большой пёс со всклокоченной длинной шерстью.

С крыши сарая открывался вид на сельские огороды, небольшие дома с красными крышами и дальше — на горы, укрытые, словно ковром, зелёными лесами. Было очень жарко и пахло горячим битумом, как на стройке у отца.

После шумного Бангкока здесь словно всё остановилось. Не было даже незаметного порыва ветра, и полная тишина подчёркивала умиротворённость окружающей местности.

«Где лодка, где мама? Куда всё подевалось?» — в ужасе спрашивал себя Тревор и всё никак не мог понять, как он здесь очутился и что, вообще, происходит.

Тревор посмотрел на свою одежду.

Синие полушерстяные спортивные брюки с вшитой по центру вертикальной стрелкой и со странно оттянувшимися коленками. Белая майка с вышитой внизу чёрными нитками буквой «Р». И майка, и штаны были словно с чужого плеча, не по размеру большими.

Всё вокруг было до безумия реально. И это очень напугало Тревора. Он попытался ущипнуть себя, но это не помогло. Тревор закрыл глаза, затаил дыхание и сильно сжал кулаки. Потом осторожно открыл сперва один глаз, потом второй, но видение не покинуло его — всё тот же сарай, красная крыша и тот же незнакомый мальчик.

Тревор решил немедленно покинуть это место и сделал шаг.

Разогретая солнцем жесть крыши резко обожгла пятки. От резкой боли он вдруг вздрогнул и… открыл глаза.

— Заберите керосинку! — Тревор услышал громкий оклик отца. Тот схватил в руки керосиновую лампу и передал её на нос гондолы.

Тревор проснулся от боли, так как голой пяткой во время сна коснулся стеклянной колбы керосиновой лампы, и та упала на дно лодки, едва не разбившись.

— Ты обжёгся? — спросила его мать, осматривая пятку. — Слава Богу, всё обошлось. Всех нас напугал. Просыпайся, солнышко, нам скоро выходить.

Это необычное сновидение, это странное перемещение не давало ему покоя, но на следующий день случилось то, что надолго заставило его забыть обо всём.

Именно на следующий день после этого события случилась трагедия. Автомобиль, в котором он ехал с родителями, попал в автокатастрофу, родители погибли, а он больше месяца находился между жизнью и смертью.

Позже, после трагедии, это странное перемещение и жуткое состояние реальности, которое долго не давало ему покоя, он стал воспринимать как некое знамение предшествующей трагедии, как предупреждение, которое он, к сожалению, не понял и не смог вовремя её упредить. Он долго винил себя за то, что не рассказал об этом сновидении родителям. Может, они бы в нём увидели какой-то знак грядущей трагедии, и той страшной автокатастрофы можно было избежать. И это чувство вины надолго поселилось в сердце Тревора.

Со временем страхи ушли, трагические воспоминания были заменены впечатлениями прошедших дней, а всё пережитое во время автокатастрофы как-то само по себе стёрлось из памяти мальчика.

И вот сейчас простой вопрос о сновидениях застал Тревора врасплох и заставил его задуматься и вернуться в то далёкое время. Ведь, по сути, именно с момента катастрофы он перестал видеть сны совсем. Тревор, как обычно, ложился спать, а проснувшись, ничего не помнил. Он не мог сказать, снилось ли ему что-либо. Просто не помнил свои сны, как часто бывает у многих людей после утомительного дня.

Сначала он не обращал на это никакого внимания. Но потом, повзрослев, лет к двадцати, он понял, что снов не видит вообще. Но для него это было естественным состоянием.

— Знаете, Аманда, мне сны не снятся уже очень давно. Вообще. Кажется, что с самого детства, — сказал Тревор и, подумав, как будто вспомнив что-то очень важное, воскликнул: — Цветные! Точно цветные! Это было очень давно. Но то, что сны были цветными, я помню точно.

Аманда удивлённо посмотрела на Тревора и сказала:

— Это невозможно, чтобы сны не снились вообще. Даже слепые от рождения люди видят сновидения, хотя конкретно зрительные образы присутствуют редко, в основном задействованы другие чувства. Может, вы их просто не помните?

— Нет, Аманда. Я точно не вижу снов. Я попытался сейчас что-нибудь вспомнить, но из воспоминаний всплыл только один эпизод и всё. Сон из моего детства. Даже трудно сказать, что это было. Вряд ли это был полноценный сон. Но, кроме него, я ничего вспомнить не могу.

Тревор посмотрел на Аманду и вдруг понял, что сейчас его это тоже удивило. Вроде сны должны сниться всем, а у него, значит, что-то не так. Раньше это его никогда не тревожило. Утреннее состояние проснувшегося человека у него было, как и у многих людей, которые после сна никак не могут вспомнить свои сновидения и даже не задумываются над этим. Но если другие люди впоследствии иногда вспоминали свои сны, то Тревор даже не размышлял об этом. И сейчас он не хотел рассказывать Аманде о трагедии, произошедшей с его семьёй в прошлом.

— Хорошо, давайте попробуем выяснить причину этого удивительного явления. Понимаете, сновидения нужны человеку, чтобы расслабить мозг от впечатлений реальности. Сон — это разгрузочная, защитная программа для него, — сказала, улыбнувшись, Аманда и запустила метроном. — Хотя во сне с человеком происходят события, которые на определённое время оставляют в его памяти и сердце неизгладимое впечатление, всё это всего лишь сновидения, созданные для защиты мозга от перегрузок. Впоследствии всё забывается.

Равномерный конвергент, исходящий из метронома, мгновенно наполнил комнату механическим звуком часового маятника. Но, несмотря на монотонную однородность ритма, он был очень приятен на слух, и через некоторое время создалось впечатление, что метроном пульсирует вместе с сердечной мышцей Тревора.

— Ну что, Тревор, начнём? Ложитесь вон на ту кушетку, — предложила Аманда.

Тревор чувствовал себя немного скованно, но ему самому было интересно слушать Аманду, и он послушно подошёл к кушетке.

— Иногда людям кажется, что у них не было сновидения, что им ничего не снилось, хотя сны снятся каждую ночь, — продолжала Аманда, — просто, когда мы просыпаемся, то забывается не только сон, но и сам факт его наличия. Всё потому, что слишком уж сложен человеческий мозг и слишком мало мы о нём знаем. Сейчас вместе с вами мы попытаемся в этом разобраться. А заодно я немного поработаю и с вашей бессонницей.

Тревор лёг, как сказала Аманда, и стал наблюдать за ней. Он не верил, что вот так просто человек, называющий себя гипнотизёром или психологом, может заставить другого человека уснуть, и потом под воздействием внушения тот начнёт осуществлять какие-либо действия, говорить что-либо или вспоминать прошлое. Он всегда считал это шарлатанством чистой воды. А те единицы, которые могли всё-таки что-либо внушить человеку, пользуясь его доверчивостью, являлись, по убеждению Тревора, просто талантливыми мошенниками.

Аманда взяла небольшую подушку и подложила Тревору под голову, а сама придвинула к кушетке стул, села на него и включила диктофон.

— Расслабьтесь, Тревор. Закройте глаза и внимательно слушайте, что я буду вам говорить.

После небольшой паузы Аманда медленно продолжила ровным голосом:

— Вы чувствуете давление подушки на вашу голову, на ваш затылок и на ваши плечи. Вы чувствуете кушетку под всей вашей спиной. Теперь переносите внимание на ваши бёдра и чувствуете, что кушетка поддерживает всё ваше тело. Вы очень, очень расслаблены, как будто ваше тело углубилось в мягкий диван… углубилось туда полностью.

Тревор слушал её приятный низкий голос и звук метронома, отбивающего равномерный такт.

— Представьте себе, что вы дома или в другой спокойной и уютной обстановке, где удобнее всего засыпать. Может быть, это берег моря или лес, или прохладный влажный луг около реки в жаркий летний день.

Тревор вдруг снова вспомнил тот вечер на канале в Бангкоке. Он лежит на дне гондолы, и только где-то над ним слышится чей-то голос, который, медленно затихая, сопровождает его в мир грёз.

— Вы дышите редко и глубоко. Ваше тело мягко и расслаблено… Вы очень расслаблены, очень, очень расслаблены… Всё ваше тело очень расслаблено… А теперь можно засыпать… Спите, спите спокойно, глубоко, спокойно и глубоко спите… Вы засыпаете всё глубже, глубже и глубже. Спите и слушайте мой голос, — голос Аманды звучал всё тише и тише, а потом стал удаляться всё дальше и дальше, пока и вовсе не исчез…

Тревор очнулся от голоса Аманды. В комнате всё так же, как и несколько минут назад, равномерно отбивал такт метроном.

— Проснитесь! — властно приказала она, и Тревор открыл глаза.

В глазах Аманды было тревожное замешательство.

— Ну что? Получилось покопаться в моём мозгу? — пошутил Тревор.

— Что вам снилось? Вы видели сон? — вместо ответа спросила она.

— Аманда, ну я же вам говорил, что сны мне никогда не снятся, и я… — Тревор вздохнул и попытался что-то ещё сказать, но Аманда решительно перебила его.

— Вы только что битый час убеждали меня в совершенно обратном.

Аманда взволнованно смотрела на Тревора, и это волнение передалось и ему.

— Вот, послушайте, вам это будет весьма интересно.

Аманда поставила перед Тревором диктофон и включила запись.

Глава 7

Лондон, Великобритания

14.12.2011. 18:35

В гостиничном номере Роберт пересматривал материалы предстоящей сделки. Через час у него запланирован ужин в ресторане с геммологом господином Зимме, и перед встречей он хотел ещё раз всё внимательно просмотреть.

Morgan Lawyer & Co выступала посредником при покупке большой партии бриллиантов и обеспечивала документальную и юридическую поддержку этой сделки. Продавец — миллиардер из России, проживающий в элитном комплексе Лондона One Hyde Park, а покупатель — шейх из Саудовской Аравии. Русский хотел оставаться инкогнито, поэтому выставил офшорную компанию с Виргинских островов и прислал двух своих представителей. Но все переговоры между покупателем и продавцом проводились исключительно с участием Роберта.

Подобные сделки стоимостью в сотни миллионов евро компания доверяла именно ему. И собственно, для Роберта она была не первой такого рода.

Накануне в кабинете директора компании проводилось совещание, и тогда Роланд, обратившись к Роберту, сказал:

— Я понимаю твои тревоги по поводу спешки. Да, скоро Рождество, но покупатель хочет потратить деньги именно в этом году. Налоги, сам понимаешь. И к тому же покупатель — правоверный мусульманин, а для них нашего Рождества вроде и не существует. К 16 декабря всё будет подготовлено. Компания-перевозчик Brink’s Incorporated бриллианты в банк уже доставила, и меня сегодня известили, что туда уже переведены денежные средства покупателя. Вот подтверждающий свифт.

— Роланд, спешка — это не проблема. Меня волнует выставление страхового обязательства и последствия. Я говорил тебе, что в договоре купли-продажи камней чётко указан жёсткий срок, в рамках которого должна быть осуществлена сделка. Если сделка не состоится, виновная сторона обязана выплатить неустойку в размере пяти процентов от суммы сделки.

— А что тебя волнует? — удивился Роланд. — Эта сумма со стороны участников сделки уже заблокирована банком.

— Да я не об этом. Мне не нравится и кажется подозрительным, что выплата пенальти и страхового возмещения продавцу по условиям предварительного договора и в соответствии с требованиями его представителя осуществляется не на счёт, на который поступают основные средства от продажи бриллиантов, а на офшор. В то же время покупатель производит платежи через банк первой величины, туда же поступают и возможные пенальти, и страховые возмещения. — Роберт сделал паузу, взял в руки контракт и задумчиво произнёс: — А самое большое подозрение вызывает то, что покупатель не возражает. Такие соглашения готовят минимум в течение месяца, а нам на всё выделено чуть больше недели. Кстати, 16 декабря — дедлайн. Я не привык работать в таком цейтноте. А что, если 16-го сделка не состоится? У нас предельно мало времени.

— Слушай, если покупатель не возражает, то что мы можем поделать? Я предлагал, но арабы на этом не акцентировали внимание вообще. И, Роберт, почему ты считаешь, что сделка не состоится? Ведь выплата страхового возмещения осуществляется только в случае её срыва. Считаю, что твои подозрения безосновательны. Обе стороны настроены серьёзно, и никто не будет рисковать своим имиджем ради каких-то пяти процентов. Нет, это несерьёзно.

— Роланд, сумма пенальти составит почти пятьдесят миллионов долларов! Ты считаешь, что это несерьёзно?

— Роберт, возможно, таким образом продавец просто хочет уйти от налогов.

— То есть налогообложение основной суммы его меньше беспокоит, чем возможный доход от пенальти?

— Вот для этого, Роберт, мы посылаем не кого-нибудь, а именно тебя. Ты должен всё сделать, чтобы сделка состоялась, и никто никому никаких неустоек не выплачивал.

Вечером Роберт и Зимме Кенан, профессиональный геммолог, больше двадцати лет проработавший в HRD — лаборатории Верховного совета алмазной биржи Антверпена, ужинали в одном из самых старых ресторанов Лондона.

Господин Зимме оказался очень подвижным, общительным и милым семидесятипятилетним стариком, евреем, уроженцем Одессы. Его семья в начале Второй мировой войны и оккупации немцами его города выехала из Советского Союза в Палестину. Вскоре из-за постоянных междоусобиц внутри страны семья Зимме перебралась в Америку, где его отец открыл ювелирную лавку и ломбард.

Именно это он и рассказал Роберту во время ужина. Зимме всё время много шутил и рассказывал забавные истории из своей жизни. Во время разговора он несколько раз подчеркнул, что улыбка даёт ему возможность чувствовать себя двадцатилетним юношей и что благодаря весёлому нраву за всю жизнь он болел всего один раз — в четыре года эпидемическим паротитом, то есть свинкой.

Всё это Зимме рассказывал с изрядной долей юмора, присущего людям, довольным своей жизнью и судьбой.

Роберт очень волновался из-за предстоящей сделки, на что господин Зимме весело заметил:

— Молодой человек, поверьте мне, старому окуню, поплававшему в этой жизни в разных водах, не надо нервничать. Всё, что должно произойти, произойдёт обязательно, а то, что не должно, не произойдёт никогда, независимо от вашего волнения и ваших действий. Так стоит ли нервничать или волноваться? Сегодня, когда вернётесь в свой номер, ложитесь спать, ни о чём не задумываясь, и крепко поспите. Всё остальное возложите на Всевышнего. Он обо всём сам позаботится. А что касается нашего материала, то я вам скажу, что он великолепен. Давно я не встречал камней такого качества. Я всё тщательно проверил, поэтому уверен, что завтра всё должно пройти спокойно и без эксцессов.

Но Роберт волновался. Он сам не понимал источника своей тревоги и, чтобы немного отвлечься, решил позвонить Хлое.

На часах было чуть больше девяти часов вечера. Хлоя не отвечала. Роберт сделал ещё несколько звонков с тем же результатом. И тут к ним подошёл официант и сообщил, что Роберта срочно вызывают к телефону. Роберт сразу подумал о Хлое, но откуда она могла знать номер телефона этого ресторана?

«Ах да, — вспомнил Роберт. — Я же оставил информацию об ужине на стойке регистрации отеля».

— Подозреваю, юноша, что вас уже дама заждалась в номере, а вы тут старика развлекаете, — ухмыльнулся Зимме, — бегите-бегите, ибо, как мудро заметил один мой талантливый земляк:

Люби, люби, ведь время никого не ждёт.

Оно тебя съедает днём и тёмными ночами.

Покуда тело молодо и страстью жжёт.

Люби! Ведь в старости любить

Ты сможешь лишь глазами.

— Нет, моя дама сейчас далеко, но этот звонок, действительно, может быть от неё, — Роберт улыбнулся остроумию господина Зимме и направился к бару.

Когда Роберт взял трубку телефона, то оттуда уже раздавались короткие гудки. Роберт подождал пару минут, но больше никто не звонил.

Возвращаясь, он ещё издали заметил, как возле их столика остановился неизвестный мужчина арабской внешности. Не успел Роберт подойти, как тот быстро попрощался с Зимме и направился в другой зал ресторана.

Зимме всё так же пребывал в хорошем настроении и продолжал шутить:

— Что, мистер Бланш, не дают нам спокойно закончить ужин?

— Встретили своего знакомого? — не обращая внимания на вопрос господина Зимме, поинтересовался Роберт.

— Вы имеете в виду того молодого человека? Боже упаси, Роберт, он просто обознался, — ответил безучастно Зимме, продолжая нарезать тоненькими ломтиками кусок мяса в тарелке. — За кого меня только не принимали. Один раз, припоминаю, меня спутали с сэром Энтони Хопкинсом. Даже попросили автограф. И что бы вы подумали? Я дал автограф! А однажды в Израиле…

И он принялся рассказывать очередную занимательную историю. Моментами на глаза старика от смеха наворачивались слёзы. Роберт отметил про себя, что давно не встречал более жизнерадостного человека, чем этот старик.

Под утро Роберта разбудил звонок от помощника шейха Мехмета. Он взволнованно сообщил, что господин Зимме лежит в реанимации с инфарктом в тяжёлом состоянии, а они заняты поисками нового геммолога. Поэтому необходимо обязательно переделать все документы, где заявлен господин Зимме в качестве эксперта.

С этого момента у Роберта возникло подозрение о возможном намеренном срыве сделки.

Он немедленно позвонил своему шефу и сообщил о происшествии.

Чтобы не сорвать сделку, арабская сторона вызвала геммолога из Израиля. Но тот, аргументируя занятостью в других экспертизах, отказался. То же случилось и с геммологом из Бельгии. Но тут из Израильской алмазной биржи предложили профессионального геммолога из Гвинеи, который именно в это время находился в Великобритании.

Служба безопасности шейха быстро навела справки и подтвердила, что гражданин Гвинеи господин Коне является отличнейшим специалистом, который на протяжении тридцати лет работает в этом бизнесе, надёжно предоставляя свои услуги в Западной Африке, Анголе и ЮАР.

Господин Коне немедленно был вызван в Лондон и представлен шейху.

Как оказалось, господин Коне был ниже среднего роста, коренастым, чернокожим и очень учтивым шестидесятилетним человеком. Он прекрасно изъяснялся на французском и английском языках.

В тот день с утра к банку подъехал белый Майбах Landaulet, из которого вышел шейх со своим помощником. Охрана и партнёры шейха уже стояли у входа и учтиво приветствовали его.

После решения всех формальностей в комнату для проведения переговоров вошли представители обеих сторон.

Первым вошёл шейх, за ним — два его дюжих телохранителя и трое арабов, партнёров шейха. Все, кроме телохранителей, были одеты в длинные просторные платья из тонкого белого хлопка, с большим платком на голове, который удерживался двойным шерстяным жгутом чёрного цвета. Телохранители в чёрных костюмах, цветных галстуках, белых рубашках и с невозмутимыми каменными лицами заняли места в углах комнаты. По внешнему виду они, видимо, были американцами. Их поведение, причёски и квадратные подбородки выдавали бывших бойцов спецформирований армии США — коммандос или морских котиков.

После них в комнату вошли представители продавца, оба из Восточной Европы, чехи или словаки. Все, кроме телохранителей, расположились за большим круглым столом, поприветствовали друг друга и стали ждать. Один из помощников шейха по его команде открыл алюминиевый МасBook и запустил банковскую программу доступа к счёту.

Через пару минут в комнату вошли Роберт, геммолог Коне и два представителя банка с металлическим ящиком.

Роберт положил два пакета документов перед покупателем и продавцом. Все эти документы были давно изучены сторонами, но того требовала официальная процедура. Бриллианты тоже давно уже были просмотрены банковскими экспертами. Господин Зимме лично успел в присутствии банковских служащих убедиться в качестве каждого бриллианта в отдельности. Но перед осуществлением денежной транзакции и последующей передачей материала из рук продавца в руки покупателя процедура требовала повторного формального осмотра.

Металлический ящик открыли. В нём оказались аккуратно сложенные маленькие полиэтиленовые пакетики, в которых находились большие, величиной с лесной орех, бриллианты, и к каждому камню приложен геммологический сертификат.

Всё содержимое металлического ящика выложили на отдельный стол для проверки.

Мистер Коне в белых перчатках, резко контрастирующих с его чёрной кожей, подошёл к столу и взял несколько пакетиков. Он вынул один камень и посмотрел на него сквозь специальную лупу на штативе, больше напоминающую микроскоп. Потом сверил свой результат осмотра с геммологическим сертификатом. Оставшись доволен результатом, он передал камень шейху, который с лупой стал тоже его внимательно рассматривать. Удовлетворившись, шейх одобрительно кивнул.

Мистер Коне то же самое проделал ещё с несколькими камнями. Арабы удовлетворённо кивнули, они получили именно то, что ожидали.

Бриллианты, действительно, были великолепные, тяжело было найти что-либо подобное по предложенным продавцом ценам и в таких количествах.

Наконец, геммолог проверил ещё один камень и посмотрел на шейха, но тот едва заметным движением руки дал понять Коне продолжать работу. Геммолог в знак согласия молча кивнул головой, тщательно упаковал бриллиант в мешочек и положил его вместе с сертификатом в ящик. Затем взял со стола другой бриллиант и также начал его внимательно рассматривать сквозь лупу.

Роберт внимательно наблюдал за действиями геммолога.

Прошло уже полчаса, но геммолог не просмотрел даже половины камней. Он очень тщательно проверял их соответствие сертификатам и ещё более тщательно упаковывал, и укладывал всё снова в металлический ящик.

Несмотря на официальность мероприятия, в комнате никакого напряжения не было. Чехи с шейхом через переводчика-араба о чём-то тихо беседовали.

Роберт подошёл поближе к геммологу и шёпотом спросил на французском:

— Господин Коне, Вы проживаете в самом Конакри?

— Нет, месье Бланш, — ответил Коне, не отвлекаясь от работы, — когда умер мой большой друг господин Лансана Конте, президент республики, мне пришлось уехать. В начале 2009 года я выехал в ЮАР. Там и живу до сих пор. Там вся моя семья.

Коне говорил спокойно, внимательно вглядываясь сквозь увеличительную линзу в очередной кусок обработанного углерода.

Вдруг в комнату вошёл банковский клерк и обратился к Роберту:

— Мистер Бланш, вас к телефону.

В телефонной трубке Роберт услышал взволнованный голос своего друга, начальника службы безопасности компании Йована.

— Роби, у нас нарисовалась проблема. Я сейчас получил информацию из клиники. У Зимме не инфаркт. В крови обнаружили мощнейший токсин. — Йован остановился, а потом почти шёпотом добавил: — Роберт, это отравление.

Последнее слово он выговорил медленно, по слогам.

Роберт слушал молча. Он был ошеломлён. Йован тихо продолжил:

— Я не знаю, с какой стороны копать, но надо спокойно разобраться, в чём тут дело и кому всё это выгодно. Кое-кто попытался вывести геммолога из игры.

— Йован, ты шефу говорил?

— Роланду? Конечно! Он бросил всё и уже едет в офис. Но я тебе решил лично обо всём сообщить.

Роберт понимал: надо что-то предпринять и немедленно. И именно до подписания контракта и начала транзакций. Если сделка с «душком», то их компания попадёт в серьёзный скандал. На кону авторитет всей компании.

Когда Роберт вернулся в комнату для переговоров, там ничего не изменилось.

«Кому выгодно сорвать сделку? — размышлял он, разглядывая присутствующих. — Арабам? — Нет. Деньги они переслали в банк, счёт тоже проверен, там всё нормально. От работы с кешем они сразу отказались. Здесь всё чисто. Руссикие? Бриллианты здесь. Всё тщательно проверено. Более того, проведена двойная проверка соответствия камней сертификатам. Господин Зимме вчера в ресторане восхищался качеством алмазов. Он говорил, что каждый камень как минимум на пятьдесят процентов стоит дороже, чем предлагают русские. Этот геммолог, Коне, тоже надёжный специалист. Его нашли сами арабы и проверили. Здесь тоже как будто всё чисто».

Но Роберт понимал, что если господина Зимме отравили, то его болезнь и замена геммолога — это звенья одной цепи. Неспроста всё это. Ведь пункт о пяти процентах штрафа за нарушение сроков — это требование именно со стороны русских, со стороны продавца.

Роберт ещё раз осмотрел комнату. Все спокойно беседовали и ожидали, когда геммолог закончит свою работу.

Роберт внимательно посмотрел на геммолога, и вдруг ему пришла в голову сумасшедшая догадка, но её надо было проверить так, чтобы всё выглядело совершенно естественно.

Он подошёл к Коне и спросил на бамбара:

— E be moun fo, a kani? — Роберт решил спросить именно на бамбара, которым Тревор из его сновидений владел в совершенстве. Никогда ему ещё не приходилось использовать этот язык, но если Коне тот, за кого себя выдаёт, значит, он должен его понять. В Конакри на бамбара говорят почти все параллельно с французским, а в провинции и подавно.

Но Коне не ответил. Он держал в руках большой круглый бриллиант и делал вид, что не слышит Роберта.

— А be dioli soro sissan? — ещё раз громко спросил Роберт и вплотную подошёл к Коне.

Геммолог озадаченно продолжал молчать, всматриваясь в бриллиант сквозь лупу, словно ничего и не происходило.

Арабы обратили внимание на замешательство у стола геммолога и замолчали. Чехи, очевидно, занервничали, а один из них, сославшись на телефонный звонок, вышел из комнаты.

В комнату сразу же вошёл банковский офицер. Он спросил Роберта, что случилось.

Роберт стоял и смотрел на Коне, ожидая ответа на свои вопросы, но Коне молчал. Он продолжал разглядывать тот самый бриллиант, даже не разглядывать, он прикипел к нему взглядом и, казалось, не дышал.

Тишину нарушил чех. Он со свойственным чехам акцентом неуверенно сказал:

— Всё нормально. Просто при виде бриллиантов у людей иногда сдают нервы. Большие деньги, большая нервозность.

Мехмет подошёл к Роберту и спросил его, что случилось.

Роберт посмотрел на шейха, потом на Мехмета и ответил по-арабски:

— Нет, не нормально, господа. Этот человек не тот, за кого себя выдаёт. Он не гвинеец. И вряд ли он Коне. Мне только что сообщили, что наш геммолог, господин Зимме, был отравлен.

Шейх кивнул, и один его охранник подошёл вплотную к сидевшему напротив чеху, а второй — к геммологу. Банковский офицер по рации вызвал службу безопасности банка. Растерянный Коне с обильно вспотевшим лбом оглянулся и дрожащими руками обречённо опустил камень в металлическую коробку.

Мошенническая афера была простой и в то же время дерзкой, хитроумно изощрённой.

Первую проверку соответствия камней проводил господин Зимме, которому арабская сторона полностью доверяла. После этого его устраняют. Вариант отравления был самым простым и, учитывая радушный и общительный характер Зимме, не требовал большой дополнительной подготовки. Во время разговора геммологу незаметно подсыпали яд прямо в еду на столе.

Если арабы впоследствии откажутся от сделки из-за отсутствия геммолога, они вынуждены заплатить огромную неустойку в пятьдесят миллионов долларов. Терять деньги из-за отказа от готовой сделки никто не захочет. Естественно, покупатель обратится к ведущим специалистам Антверпена или Израиля в поиске опытного геммолога. В свою очередь, получив информацию о выбранном стороной покупателя геммологе, мошенники сделали всё, чтобы устранить его, предложив более выгодную работу, от которой тот не смог отказаться.

Далее через ничего не подозревавшего работника израильской биржи мошенники предлагают господина Коне, которого там все знают и уважают.

Сделать рокировку Коне на другого, нужного мошенникам, геммолога было делом техники. Где находится в настоящее время господин Коне, никого уже не интересует, на кону выгодный контракт на сумму свыше миллиарда долларов или выплата огромного штрафа за отказ от сделки.

Когда замена произошла, новый «Коне» был представлен сторонам именно как представитель покупателя, то есть арабов. А он нужен был только для того, чтобы подтвердить, что все камни соответствуют геммологическим сертификатам и что господин Зимме проделал всю работу по их экспертизе.

После того, как «мистер Коне» подтвердит покупателю, что всё в порядке, ящик с фальшивыми камнями передаётся покупателю, а покупатель перечисляет все деньги на офшорный счёт продавца. Несколько камней для пущей убедительности были настоящими, и именно их показал «Коне» шейху, поскольку тот легко мог определить подделку даже визуально. Но все остальные камни в ящике были изумительными подделками из фианита великолепной огранки.

Никто и не подумал бы сразу после этого ещё раз проверять бриллианты. И у мошенников появляется огромное временное преимущество для сокрытия следов.

Так как продавец действовал не напрямую, а через доверенных лиц, он мог и не догадываться о мошенничестве. Его тоже могли использовать свои же поверенные, втёршись в доверие. А настоящие алмазы после аферы легко переходят в руки мошенников, которые без особых проблем размещают их в сейфах того же банка.

Афера была беспроигрышной. Мошенники в любом случае срывали свой куш. По меньшей мере — штраф за отказ от сделки в размере пятьдесят миллионов долларов, как максимум — лот с высококачественными алмазами на сумму свыше одного миллиарда долларов.

Полиция арестовала геммолога и одного чеха. Второй аферист после того, как вышел из комнаты переговоров, исчез.

После того, как Роберт пообщался с сотрудником Интерпола, к нему неожиданно подошёл помощник шейха Мехмет.

— Мистер Бланш, — вежливо обратился он, — его высочество хотел бы с вами обсудить некоторые детали происшедшего и приглашает вас к себе в отель Savoy для разговора.

Роберт спешил в отель. Он посмотрел на часы, было почти пять. Сейчас все его мысли были о Хлое, она уже третьи сутки не отвечала на его звонки. И надо было собрать вещи для отъезда. Но самолёт в Прагу вылетал только утром следующего дня, и Роберт согласился.

— Передайте господину шейху, что я буду к девятнадцати.

— Нет, нет, мистер Бланш, его высочество любезно предложил свой лимузин и охрану. Он уже ждёт вас в отеле. Если вы не возражаете, то мы можем отбыть сейчас же.

— О’кей, я соберу свои вещи и буду готов минут через десять.

— Отлично, мистер Бланш, буду ожидать вас в отеле. Джон и Джейк в вашем распоряжении, — Мехмет указал на двоих телохранителей в чёрных костюмах, которые коротким, еле уловимым кивком головы приветствовали Роберта, — они вас будут сопровождать.

Мехмет галантно откланялся и быстрым шагом покинул помещение банка. Два здоровых охранника с невозмутимыми лицами, одинакового роста и телосложения походили на близнецов. Они ни на секунду не упускали Роберта из поля зрения.

По дороге к шейху Роберт ещё несколько раз набрал Хлою, но безрезультатно.

В отеле на стойке регистрации его уже ожидал Мехмет. Он издали кивнул Роберту и предложил следовать за ним.

Номер, в котором остановился шейх, был очень большим — несколько просторных комнат в элегантном стиле эпохи короля Эдуарда с видом на Темзу. Вдали, на южном берегу реки, всё в огнях, мерцало 135-метровое колесо обозрения «Лондонский глаз» — одна из главных достопримечательностей Лондона.

Шейх подошёл к Роберту, поздоровался и предложил сесть за небольшой столик.

— Люди, мистер Бланш, всегда стремятся видеть больше, чем могут, — начал он на арабском, указывая рукой на колесо в окне, — но больше всего они хотят получать от увиденного наслаждение. Не так ли, как вы считаете?

— Собственно, такова сущность человека, с этим ничего не поделаешь. Стремление к наслаждению в некоторой мере и есть двигателем прогресса.

— Роберт… Можно я вас буду так называть? Я всех своих друзей зову по имени, — предложил шейх.

— Конечно, мне очень приятно, что вы называете меня своим другом, — ответил Роберт.

— Вы хорошо говорите на арабском языке. Очень мало европейцев владеют им так свободно, как вы. Все сейчас предпочитают английский, — шейх сделал небольшую паузу и спросил: — Вы будете чай или кофе?

— Спасибо, мы же в Англии, — улыбнулся Роберт, — так что чай, только чай.

Шейх налил в две фарфоровые чашки чай и одну передал Роберту.

— Известно ли вам, Роберт, что на арабском языке говорят почти триста миллионов человек, — продолжал шейх с гордостью. — Это столько же, сколько жителей в Соединённых Штатах. А между тем, арабский — один из древнейших языков. И это язык священного Корана. Вы где-то ему специально обучались?

— Нет, ваше высочество. У меня был очень хороший учитель. И мы с ним постоянно по вечерам занимались разными языками, в том числе и арабским. Почти с самого детства.

— Я предлагаю перейти на английский язык, ведь, как вы правильно заметили, мы находимся в Англии, пьём английский чай, и было бы несправедливо не воспользоваться моментом и не попрактиковаться, несколько улучшив свой английский, — улыбаясь, предложил шейх и продолжил на английском языке: — А африканский язык? Ваш учитель, видимо, большой полиглот.

— Бамбара — это отдельная тема, — ответил Роберт, — там целая история, связанная, кстати, с алмазами Гвинеи и Сьерра-Леоне.

— Когда-нибудь, я очень надеюсь, вы расскажете мне эту занимательную историю, а сейчас я бы хотел спросить, когда вы, Роберт, заподозрили или поняли, что перед вами мошенники? Мой помощник, бывший начальник службы безопасности, был очень опытным и осмотрительным человеком, и даже он поддался на этот обман.

Слово «бывший» он произнёс намеренно с ударением.

— Это была не просто догадка. Я мало разбираюсь в геммологии, но у меня большой опыт в юридической практике, и я не верю в случайности. Впервые у меня возникло это подозрение, когда господин Зимме внезапно слёг с инфарктом. Накануне мы с ним ужинали в ресторане, и он был вполне здоров. А потом, уже в комнате переговоров, мне позвонили из службы безопасности компании и сообщили, что у господина Зимме случился инфаркт, вызванный каким-то сильным токсином. Сопоставляя факты, я понял, что самое слабое звено — это геммолог. А то, что его представили нам как гвинейца, а также мои скромные познания в бамбара — это чистая случайность.

Роберт улыбнулся и поставил свою чашку на стол.

— Я не верю в случайности, всё происходит по воле Аллаха. И плохое, и хорошее. Но вы сохранили для меня очень большие деньги, Роберт, и самое главное — мой авторитет. А это больше, чем деньги. Чем я могу вас отблагодарить?

— Вы уже сделали это, ваше высочество. Вы щедро оплатили работу моей компании согласно нашей договорённости несмотря на то, что сделка сорвана.

— Нет, Роберт. Я хочу вас лично отблагодарить. И я думаю, что так будет правильно. Ведь вы своей проницательностью заменили мне здесь целый департамент безопасности.

Шейх вынул чековую книжку, написал в ней сумму, аккуратно оторвал чек и протянул Роберту.

— Примите от меня это в знак моей благодарности.

— Ваше высочество, это лишнее, — попытался возразить Роберт, но шейх остановил его.

— Любая работа должна быть вознаграждена надлежащим образом. Это всего лишь цифра на красивой бумаге, а я очень ценю человеческие отношения, — шейх посмотрел на Роберта, взял в руки чётки и продолжил: — Роберт, могу ли я рассчитывать на вашу помощь, если мне понадобятся ваши услуги как юриста в будущем?

— Конечно, — ответил Роберт, — сочту за честь быть вам полезным.

— Ну что ж, друг мой, как говорят на Востоке, хорошая встреча — краткая встреча, — подытожил шейх, давая понять, что аудиенция закончена. — Мне было очень приятно с вами познакомиться ближе. Надеюсь, это не последняя наша встреча.

Чек Роберт раскрыл только в автомобиле, когда возвращался в свой отель. На нём было аккуратным каллиграфическим почерком написано «пять миллионов долларов». И стояла длинная подпись арабской вязью — имя и фамилия шейха без сокращений.

В номере гостиницы Роберт немного расслабился. Он налил в бокал виски, приоткрыл шторы и, наблюдая за ночным городом, размышлял. В этом деле не всё было ясно, и он никак не мог понять, кто стоит за всем.

Его размышления прервал телефонный звонок.

— Бланш, слушаю.

— Роберт, доброй ночи, — это был Роланд, директор компании. У него был очень взволнованный голос. — Мне уже всё доложили. Ты в порядке?

— Да, шеф, всё о’кей. Завтра утром буду в Праге.

— Ну что ж, я жду тебя завтра в одиннадцать тридцать в офисе, там и поговорим. А пока отдыхай. Завтра в аэропорту тебя встретит Йован, — и Роланд повесил трубку.

Самолёт улетал рано утром, а Хлоя так и не ответила. Он посмотрел на часы и ещё раз набрал её номер. На том конце опять включился автоответчик.

Часы показывали час тридцать ночи.

«Вылет из Лондона в семь часов пятнадцать минут, — рассуждал Роберт, — три часа лёту. Ещё пару часиков и дома, а там посмотрим. Хорошо, что Йован будет встречать».

Роберт полностью и безоговорочно доверял Йовану.

Они дружили с самого детства, вместе поступили в Карлов университет и планировали стать адвокатами. Но Йован завалил вступительные тесты, что, впрочем, не помешало ему сразу же поступить в Полицейскую академию Чешской республики и, закончив её с отличием, поступить на службу в полицию Праги в качестве молодого детектива.

В полиции Йован проработал почти пятнадцать лет и от простого инспектора отдела уголовных дел дослужился до полковника на должности старшего советника. Но во время коррупционного скандала, разгоревшегося в правительстве Станислава Гросса, который до своего премьерства возглавлял Министерство внутренних дел Чешской республики и был близким другом и непосредственным начальником Йована, он подал в отставку, разочаровавшись в порядочности своего друга и руководителя. А четыре года назад при активном участии Роберта в судьбе своего товарища Йован возглавил службу безопасности компании.

Йован был невысокого роста, коренастый, лысоват, с аккуратно подстриженными длинными усиками.

В свои чуть за сорок Йован был очень приятным и улыбчивым человеком. Никто из посторонних никогда бы даже не заподозрил, что он возглавляет службу безопасности компании, и тем более никто бы не поверил, что когда-то Йован работал на высокой должности в полиции. Его внешность выдавала весёлого, доброжелательного и беззлобного человека. Он как-то говорил Роберту: «Есть два типа полицейских: хороший и плохой. Так вот я — викарий хорошего полицейского». В компании его называли «наш Пуаро», и это было в самом деле так. Кроме того, что он в прошлом настоящий детектив, он был душой любой компании, всегда блистал остроумием, сыпал шутками и рассказывал интереснейшие истории из жизни полицейских.

За всё время работы он ни с кем не имел ни малейшего конфликта, никогда не повышал голос на своих подчинённых, его никто никогда не видел в плохом настроении.

Свою личную жизнь он держал за семью замками, но все в компании знали, что Йован одинок, его единственная жена ушла от него через год после свадьбы, не выдержав тяжёлого бремени жены полицейского и его постоянного отсутствия дома. И только Роберту было известно, что где-то на окраине города у Йована есть дама сердца, которая появилась в его жизни примерно два года назад. И Роберт с Хлоей с нетерпением ждали, когда Йован представит им свою невесту. Но тот только отшучивался.

В общении с коллегами Йован был всегда приветлив, но единственным человеком, с кем он дружил и кому мог довериться, был Роберт. Они, как старые друзья, часто проводили время вместе у Роберта дома или в пабе за бокалом пива, которое Йован обожал. Хлое нравился этот весёлый и жизнерадостный человек, и двери их дома для него были всегда открыты.

Роберт лежал в номере на кровати и пытался дозвониться Хлое. На том конце телефон был всё так же отключён. Когда его стал одолевать сон, Роберт отложил трубку и закрыл глаза.

Внезапно он почувствовал сперва небольшое головокружение, а потом — неимоверную силу, которая прижала его к кровати и не давала пошевелиться. Глаза Роберта были открыты, он мог наблюдать всё вокруг, но остальное тело было ему совершенно неподвластно. Какая-то неведомая сила всё крепче и крепче вжимала его тело в кровать.

Роберт начал задыхаться. Он попытался напрячь мышцы или хотя бы закричать, но тело всё так же не слушалось. Вдруг всё кругом потемнело. Роберт оказался в полной темноте, не ощущая ни своего тела, ни запахов, ни звуков. Он словно повис в воздухе, хотя мозг продолжал судорожно искать возможность освободиться из этого жуткого плена. Роберт не мог понять, что с ним происходит, ведь сознание не покидало его. Внезапно послышался равномерный звук, который исходил откуда-то изнутри его подсознания, постепенно заполняя всё пространство вокруг. Через несколько мгновений уже казалось, что он пульсирует даже в венах. Звук отдалённо напоминал работу маятника часового механизма. Но он был чище, резче и чётче. Сопротивляться внезапному оцепенению не было ни сил, ни смысла. Роберт хаотично пытался понять, что с ним происходит.

И неожиданно он очень чётко услышал женский голос…

«Спите спокойно, глубоко… Вы погружаетесь в состояние глубокого сна… Глубже… Ещё глубже», — чей-то властный голос всё громче и громче раздавался в голове Роберта.

Неожиданно он понял, что этот голос звучит изнутри его сна, он его слышит несмотря на то, что памятью и своей сущностью всё ещё находится по эту сторону сновидения. Это чувство было совершенно новым для него, и Роберт не мог поверить в реальность случившегося, и прислушался. Вокруг раздавались голоса. Он отчётливо слышал только женский голос. Второй, мужской, отзывался лишь эхом в его голове, но разобрать слова мужчины почему-то было очень трудно, и Роберт решил полностью расслабиться и попытаться понять, что же происходит с ним на самом деле. Вдруг всё стало проясняться, и голоса стали вполне различимы. На миг Роберту показалось, что он сам участвует в диалоге.

И внезапно он всё понял…

Глава 8

Из портативного диктофона, одиноко лежащего на столе перед Тревором, доносился мягкий голос Аманды:

«Спите спокойно, глубоко… Вы погружаетесь в состояние глубокого сна… Глубже… Ещё глубже!..»

Сделав небольшую паузу, Аманда продолжила:

— Тревор, вы можете говорить, так что говорите. Сколько вам лет?

— Сорок… один… — медленно и невнятно ответил Тревор.

— Хорошо… Хорошо… — размеренно и ровно сказала Аманда, — а как вас зовут?

— Тревор, — голос звучал несвязно и еле слышно.

— Хорошо, Тревор. Сейчас мы вернёмся на два дня назад. Где вы находитесь?

— Женева, — тихо сказал Тревор. — Гостиница… Большой номер…

— Что вы видите вокруг себя? — спросила Аманда.

— Бриллианты… Сейф… — невнятно проговорил Тревор, еле шевеля губами.

В этом месте послышался щелчок. Это был дефект плёнки или запись в этом месте была прервана. Но буквально через секунду запись возобновилась.

— Хорошо, Тревор. А сейчас мы вернёмся во вчерашний день. Утро… — уверенно и твёрдо произнесла Аманда.

Неожиданно из диктофона послышался чёткий голос Тревора:

— Аманда?! Я ничего не вижу… Что случилось? Как она это сделала? — удивлённо вопрошал голос.

— Тревор, я ввела вас в гипнотический сон. Вы под воздействием моего внушения, — голос Аманды звучал медленно и твёрдо. — Я хочу, чтобы вы вернулись во вчерашний день…

— Аманда, Аманда, всё о’кей, к чёрту вчерашний день! Я ничего не вижу… Я здесь… Это сон? Вы — мой сон? Я так понимаю… — взволнованно произнёс Тревор.

Аманда ввела Тревора в гипнотический сон, но он почему-то повёл себя не так, как ведут себя обычно пациенты. Тело Тревора вдруг напряглось, веки начали пульсировать, и она решила немедленно прекратить сеанс.

— Тревор, вы в гипнотическом сне. Постарайтесь успокоиться. Всё хорошо, — голос Аманды был также взволнованным, но оставался, тем не менее, твёрдым. — Я сейчас начну отсчёт, и вы проснётесь.

— Стоп, Аманда. Стоп! — запаниковал Тревор. — Не надо! Как вам объяснить?.. Это для меня единственный шанс из тысячи! Даже если он проснётся, убеди его ещё на один сеанс.

— Кто — проснётся? — переспросила удивлённая Аманда. Сеанс явно пошёл не по сценарию, и надо было что-то предпринимать.

— Тревор… То есть я. То есть… Мне надо тебе кое-что объяснить.

— Хорошо, Тревор, не волнуйтесь так. Успокойтесь, ваше тело очень напряжено. Так трудно удержать контроль. Расслабьтесь. — Аманда провела рукой перед глазами Тревора. — Что вы видите перед собой?

— Я же говорю, что ничего. Совершенно ничего не вижу, глаза же закрыты… Ну ты молодчина! Нам надо срочно спокойно пообщаться. Я так чётко тебя слышу!

Аманда посмотрела на Тревора. Тот спокойно, расслабившись, лежал на кушетке без единой эмоции на спящем лице.

Она была в недоумении. Тревор из гипнотического сна с ней разговаривал на удивление громко и чётко. И, самое главное, казалось, что он не был под её внушением. Он как будто сам пытался общаться, а не только отвечать на вопросы, как обычно бывает в работе гипнотизёра с пациентом.

Она обдумывала сложившуюся ситуацию. В её обширной практике психолога такое случилось впервые.

А тем временем Тревор продолжал:

— Аманда, мы с тобой должны разобраться в происходящем со мной. Или с ним… Короче, мы должны разобраться и понять, кто есть кто.

Аманда слышала и недоумевала. Её глаза были широко открыты, и она не понимала, что происходит.

— А вы, собственно, кто? — вдруг спросила она.

В её голове пронеслась мысль о раздвоении личности, и она стала вспоминать симптомы этого явления. Эта мысль немного успокоила её, так как могла объективно объяснить происходящее.

— Я Роберт, — ответил голос. — Роберт из другой жизни Тревора.

— Роберт? — переспросила Аманда. — А из какой другой жизни?

— Из самой настоящей, но другой. По крайней мере мне так кажется. А иногда я не уверен. Но сейчас вы все — мой сон. Всё, что происходит с Тревором, — это мой сон, понимаешь? И ты тоже. Боже мой, я разговариваю со сновидением! С ума сойти можно!

— Вы говорите со сновидением? — озадаченно спросила Аманда. — И давно это у вас?

— Это всё уже очень давно и очень сложно. Так давно, что я и сам уже не понимаю, кто есть кто.

— Тревор, я не совсем понимаю.

— Аманда, я — Роберт, я как бы внутри сознания Тревора, то есть это он во мне. Ну, не совсем во мне. Он — в моих сновидениях. То есть, как это всё объяснить… Но это впервые! Такого ещё не было!

— Ну, о’кей, Роберт так Роберт. Но вы говорите очень запутанно. Вы мне можете объяснить, из какого сна вы вещаете?

Аманда взяла себя в руки и решила довести сеанс до конца.

— У меня сон только один. Это жизнь Тревора в моих сновидениях. Вы просто выслушайте меня, не перебивайте и, может, всё поймёте…

И голос из диктофона поведал неимоверную историю о жизни Роберта на противоположной стороне сновидения, о дневниках, в которые он записывал всё происходящее с Тревором, о переживаниях и сомнениях в реальности своего мира.

Аманда слушала рассказ уже второй раз и внимательно смотрела на Тревора. Она была удивлена, увлечена и заинтригована тем, что слышала. Внутри Тревора жил совершенно другой человек, о котором тот даже не догадывался и который вот уже почти тридцать лет наблюдает за ним изнутри своего сновидения. Тот Роберт явно полагал, что сейчас он спит и видит сон. Он никак не мог повлиять на жизнь или поступки Тревора, никак не мог проявиться, как это обычно бывает при раздвоении личности, но он хотел самостоятельно разобраться в себе и определить, где реальность, а где сновидение.

— …Мой мир почти такой же, каким я вижу мир Тревора в своих сновидениях, — продолжал вещать Роберт, — но мы с ним совершенно разные, живём в разных странах, у нас разный круг знакомых, разные профессии, работа, и в тоже же время мой мир я ежеминутно, ежесекундно воспринимаю как реальность. Но других снов в своей жизни я не видел. Только один — о жизни Тревора.

Разговор так увлёк Аманду, что она совсем потеряла чувство времени, а голос всё говорил и говорил. В его рассказе было нечто фантастическое, но это был рассказ здравого, на первый взгляд, человека, объективно оценивающего всё вокруг, человека, ищущего выход из положения, в котором оказался.

Аманда попыталась прервать сеанс, но голос просил её не делать этого. Он нуждался в общении, он искал ответы на свои вопросы. Но Аманда с подобным явлением встретилась впервые, и поэтому её мысли кружились только вокруг раздвоения личности. Другого объяснения сейчас она предположить не могла.

«Да, именно диссоциативное расстройство личности, но в какой-то странной, неправдоподобной, поразительной форме», — размышляла Аманда, пока голос внутри Тревора рассказывал о другой стороне его жизни.

И вдруг Аманде в голову пришла неожиданная мысль:

— Роберт, если ваша жизнь настолько реальна, есть ли в вашем мире психологи или психиатры?

— Конечно, есть… Наверное. Надеюсь, что есть, — неуверенно ответил Роберт. — Вы считаете меня сумасшедшим?

— Нет, Роберт, что вы, — быстро ответила Аманда. — Я вот о чём подумала… Я хочу вам кое-что предложить… в той, вашей жизни. Но вы должны отнестись к этому очень серьёзно. Есть у меня одна идея, давайте проведём с вами эксперимент, но для этого мне нужна ваша помощь и… помощь специалиста…

Аманда не сомневалась, что это раздвоение личности, и ей захотелось проверить наличие и других возможных личностей в подсознании Тревора. В некоторых хрестоматийных персонах, обладающих этим феноменом, вживались различные, иногда диаметрально противоположные личности, среди которых были даже такие, которые считали себя специалистами в области психологии, и именно они помогали установить и идентифицировать другие личности, существовавшие в подсознании исследуемого пациента. Аманда решила вызвать именно такую личность из подсознания Тревора. Она разъяснила ему суть эксперимента. Но, по убеждению Аманды, была и вторая, негативная сторона этого опыта. Она подозревала, что эксперимент может выйти из-под её контроля, и тогда вернуть всё на круги своя будет очень сложно, а подчас и невозможно.

— Роберт, вы должны понимать, что во время подобного сеанса эксперимент может выйти из-под вашего… из-под контроля вашего психолога. Если ваше состояние — это то, о чём я думаю, то есть вероятность того, что вы на какое-то время можете исчезнуть как личность из сознания Тревора.

— Как исчезнуть? Я не понимаю. Куда исчезнуть?

— Понимаете, вследствие прямого вмешательства в подсознание может произойти замена в сознании Тревора, и одна личность может заменить другую. Может, тогда мы и найдём ответы на ваши вопросы, но вы, Роберт, на какое-то время можете исчезнуть.

— Вы считаете это всё раздвоением личности?

— Я пока ничего не считаю. Я только оперирую фактами: у меня на кушетке под воздействием гипноза лежит пациент, а в это время со мной общается некто, никоим образом не идентифицирующийся с ним, никак и никогда не проявляющийся в его жизни, но в то же время наблюдающий за ним всю его жизнь откуда-то изнутри его же подсознания.

— А разве отдельные личности одного и того же человека могут жить своей жизнью вне его сознания, могут иметь собственную жизнь, историю, свой отдельный мир?

— Вот это нам и предстоит выяснить. И вы, как отдельно идентифицирующаяся личность, должны понимать, что в случае наличия других личностей в подсознании Тревора вы можете на время исчезнуть вместе со своим миром, историей и жизнью, которые вы ощущаете как реальные. Вас может заменить кто-то другой или другая. Это вполне вероятно.

— Вы думаете, что моя жизнь в этом… в моём мире не реальна? Игра воображения Тревора?

— Если я буду думать иначе, значит, мои ответы, да и всё наше общение моделирует ваш мозг. Это значит, что и я, и этот мир, и вообще весь наш диалог — всего-навсего игра вашего воображения.

— А чем нам поможет психолог? — немного подумав, спросил Роберт.

— С его помощью мы попытаемся идентифицировать вас и в случае обнаружения идентифицировать другие личности в подсознании Тревора. Понимаете, кем бы вы себя лично не идентифицировали, для меня пока что именно вы живёте в подсознании Тревора. С вашим психологом я хочу просто поэкспериментировать. Может, вы его и не найдёте. Но если он существует, то это, возможно, ещё одна личность. И таких личностей может быть очень много. Нам необходимо установить их количество, и тогда мы сможем понимать, с чем, а скорее всего, с кем мы имеем дело.

— Это абсурд, Аманда. У меня совершенно иная память, чем у Тревора. У меня здесь своя жизнь, и до сегодняшнего дня я никак не мог проявляться в жизни Тревора. У меня здесь работа, невеста, друзья, обстоятельства, наконец… Жизнь Тревора для меня — это мой перманентный сон, сновидение и не более. В его же жизни я просто посторонний наблюдатель.

— Я всё понимаю, Роберт. Способности нашего мозга мало изучены, а некоторые его функциональные возможности не изучены вовсе и являются загадкой даже для специалистов. Психология…

— Аманда, поймите же, что сейчас, когда вы закончите этот сеанс, я проснусь и пойду по свои делам. Прямо сейчас, в это время, я нахожусь в отеле в Лондоне, и через несколько часов у меня самолёт в Прагу, где меня ждут люди, коллеги, моя девушка. А ночью, когда я лягу спать, ко мне снова придёт сновидение, где я буду видеть ваш мир глазами Тревора. Так было всегда.

— Давайте хотя бы попытаемся сделать это, Роберт. С чего-то же надо начинать. Мозг — очень сложный объект для изучения. Мы же попытаемся через подсознание установить истину. И это важно, прежде всего, для вас, ведь именно вы находитесь в поиске. Не так ли?

— Хорошо, — немного поразмыслив, ответил Роберт. — Мы сделаем это. Я завтра прилечу в Прагу и попытаюсь найти психиатра. Но что мне ему сказать? Как объяснить всё?

— А не надо ему ничего объяснять. Просто расскажите ему всё, что знаете о себе, и пусть он сам решит, что делать. Я уверена, что он согласится провести с вами этот эксперимент. Хотя в реальной жизни вас сочли бы сумасшедшим.

— Сколько у нас есть времени?

— Я не знаю, если следовать вашим убеждениям, то здесь управляете процессом вы, а мы всего-навсего ваше сновидение. Но если серьёзно, я думаю, у нас есть день или два максимум. Я попытаюсь назначить Тревору ещё один сеанс на завтра.

Вскоре Аманда прервала разговор и вывела Тревора из состояния сна.

Диктофон выключился.

Тревор и Аманда сидели друг напротив друга и молчали.

Наконец тишину прервала Аманда. В этот раз голос её был менее уверенным:

— Тревор, в конце концов, психология многое может объяснить. Мне кажется, что нам предстоит много работы. Всё усугубляется тем, что в моей практике этот случай уникален, я никогда ничего подобного не встречала.

Тревор смотрел на Аманду и не мог вымолвить ни слова. Он никак не мог понять, что там произошло. Это никоим образом не вмещалось в рамки обычных представлений и его восприятия всего сущего.

— Это был я? — наконец, выдавил он из себя.

— По всей вероятности, да. Вы или одна из ваших личностей.

— А как такое возможно? — недоумевал Тревор. Очевидно, что он пребывал в шоковом состоянии от услышанного.

— Человеческий мозг, Тревор, — это загадка даже для нас, психологов. Я попыталась немного для разминки вернуть вас во вчерашний и позавчерашний день, а потом бы немного покопалась в вашем прошлом. Но вы сами всё слышали.

— Аманда, это действительно возможно? Это болезнь?

— Возможно что? Множественность личностей? Конечно! — произнесла Аманда. — Есть даже определённый научный термин — диссоциативное расстройство, который используют для обозначения феномена возникновения множественных личностей. Но болезнью я бы это не назвала. Это нечто другое…

— И что теперь со мной будет?

— Я думаю, ничего… Надеюсь… — ответила Аманда. — Если до сегодняшнего дня вы жили с этим и ничего не подозревали, может, и после этого всё будет так же, как и прежде.

Вместе с тем Аманда как-то неуверенно пыталась объяснить Тревору, что некоторые психологи, в том числе и самостоятельно идентифицировавшие себя в качестве имеющих множественную личность, считают, что это состояние может быть не расстройством, а естественной вариацией человеческого сознания, не имеющей ничего общего с диссоциацией. Но эта неуверенность передалась Тревору. Ему показалось, что Аманда просто успокаивала его. Она пока ещё сама не понимала, с чем имеет дело, но пыталась не так ему, как самой себе, объяснить происходящее с ним.

— Понимаете, Тревор, многие психиатры не согласны с определением синдрома множественной личности как однозначного расстройства и рассматривают множественность личности как «психическое нарушение», что не является болезнью. Вот, к примеру…

Она оглянулась, подошла к книжному шкафу и начала искать нужную книгу. Через некоторое время в руках она держала большую медицинскую энциклопедию.

— Вот послушайте, — перелистав несколько страниц и найдя нужную, она стала читать: — «Антропологи Сурьяни и Гордон Йенсен убеждены, что феномен ярко выраженных трансовых состояний в сообществе острова Бали имеет ту же феноменологическую природу, что и явление множественной личности на Западе. Утверждается, что люди в шаманских культурах, испытывающие множественные личности, определяют эти личности не как части себя, но как независимые души или духи. Не существует данных о связи между множественностью личности, диссоциацией, а также восстановлением воспоминаний и сексуальным насилием в этих культурах. В традиционных культурах множественность, проявляемая, к примеру, шаманами или африканскими колдунами, не считается расстройством или заболеванием».

— Я ничего в этом не понимаю, Аманда. Я вообще ничего не понимаю, — обречённо произнёс Тревор, а потом посмотрел на Аманду и с надеждой спросил: — Это точно не розыгрыш?

— Я вначале тоже подумала… И сказать, что я просто удивлена тому, что произошло, — значит, ничего не сказать. Посмотрим завтра, если вы не возражаете. Завтра мы подготовимся более тщательно к разговору и постараемся понять, что нам подготовило ваше подсознание.

— Так на сегодня всё? — спросил он смущённо.

— Собственно, да. Я предлагаю завтра встретиться в это же время, и мы проведём сеанс ещё раз. А сегодня я советую вам отдохнуть. Оставьте все дела и размышления. Просто отдохните и эмоционально, и психологически. Можете сходить куда-нибудь в клуб, где много людей. Там вы точно сможете расслабиться. Постарайтесь не думать о происшедшем. Хорошо?

— Да я только то и делаю последнее время, что расслабляюсь, — озадаченно пробормотал Тревор.

***

Роберт открыл глаза. Он очнулся так же внезапно, как и уснул. Казалось, что кровать просто выплюнула его откуда-то изнутри толстого матраса. Он продолжал находиться в обескураженном состоянии, словно проснулся от ночного кошмара, и с трудом пытался сконцентрироваться. Его сердце бешено стучало в груди, и казалось, что мозг вот-вот взорвётся.

Роберт был не просто удивлён, он был одновременно озадачен, поражён и ошеломлён, ведь из пассивного наблюдателя, как было ранее, он вдруг превратился в активного участника своего сновидения. Вот этого он ожидал меньше всего.

Совершенно ясно, что Аманда слышала его и отвечала именно на его вопросы. Первый раз в жизни у Роберта случился осознанный прямой контакт и даже диалог с миром его сновидения. Как часто Роберт мечтал об этом, а когда это свершилось, он оказался не готов и не знал, с чего начать. Роберт решил, что это единственный шанс для него установить истину, и хотел максимально дольше остаться в этом состоянии.

Ему необходимы были ответы, но для этого он должен был убедить Аманду в реальности своего существования здесь, в этом мире, отдельно от Тревора. Она попросила его рассказать о себе, и Роберт с восторгом, увлечённо поведал ей историю своей жизни на этой стороне сновидения.

Но всё исчезло так же быстро, как и появилось, оставив Роберта наедине со своими мыслями и сомнениями.

Случившееся ещё больше осложнило и без того непростое положение Роберта, ещё более погрузило его в неопределённость и едва ли помогло найти ту нить, которая привела бы его в дальнейшем к разгадке его психологического состояния.

Роберт медленно поднялся с кровати, вынул из саквояжа дневник в красном переплёте, подошёл к письменному столу и стал записывать детально всё, что произошло с ним во сне. Заканчивая, внизу страницы он большими буквами написал «ПСИХИАТР. СРОЧНО!!!» и небрежно подчеркнул эти слова тремя жирными линиями.

До вылета осталось чуть менее трёх часов, и Роберт торопливо вышел из номера. Он решил как можно быстрее по прилёту в Прагу найти психиатра, чтобы провести эксперимент, предложенный Амандой. И сделать это надо было незамедлительно.

Глава 9

Женева, Швейцария

16.12.2011. 11:25

Тревор, преисполненный противоречивых чувств, вышел из кабинета Аманды и, размышляя о случившемся, зашагал по тротуару в сторону своего отеля.

Он был обескуражен словами психолога.

В нём живёт ещё один человек!

«Это раздвоение личности, — думал он. — Я псих! Я точно псих! Я — психически больной человек, и мне, наверное, придётся лечиться».

Тревор начал вспоминать, что он знает о психических болезнях. В его памяти всплыли кадры из каких-то чёрно-белых фильмов: буйные человеческие фигуры в смирительных рубашках, подпоясанные за спиной широкими ремнями, воспалённые глаза, безумные взгляды, отчаянные крики, дикий смех, конвульсии и шоковая терапия.

Познания в этой области у Тревора были, определённо, очень скудные, но и их ему хватило, чтобы запаниковать.

Тревор шагал по улице, словно находясь в прострации.

В это время Аманда тревожным взглядом наблюдала за ним из окна своего кабинета, немного отодвинув штору. Неожиданно позвонил телефон. Она взяла трубку и после небольшой паузы ответила:

— Да, я узнала, но не всё так просто… Кое-что изменилось, и мне понадобится ещё немного времени. Я хотела бы попросить перенести всё на завтра, — она внимательно выслушала в трубке мужской голос и через некоторое время тихо ответила: — Да, это очень важно… Для меня.

Тревор перешёл на другую сторону улицы и, напрочь забыв о договорённости с Йованом, неуверенно шагал по брусчатке.

Слова Аманды пульсировали в его голове: «Шаманы, африканские колдуны».

Он вспомнил, как в конце 1990-х вместе со съёмочной группой канала BBC и Этьеном он ехал по разбитой грунтовке в джунглях Сьерра-Леоне.

***

В одном из селений, в шестидесяти милях северо-восточнее Фритауна, где они остановились на ночлег, репортёры попали на какое-то торжественное мероприятие местного племени йоруба.

К иностранцам с камерами они отнеслись на удивление миролюбиво, разрешили остановиться на ночлег и даже пригласили принять участие в празднике в деревне при условии, если все фото- и видеокамеры останутся в автомобиле.

Вечером всё селение собралось у круглой, покрытой тростником хижины вождя племени.

Тревора угостили каким-то местным напитком из плодов марулы, с поразительно неприятным, кисловатым вкусом, действующим на мозги, как утверждали сами аборигены, подобно «удару копытом мула». Через некоторое время, когда Тревор стал приходить в себя, он понял, что почти не ощущает своё тело, что только мозг отчётливо подаёт сигналы жизни. Более того, как оказалось, напиток даже увеличил скорость восприятия сознанием окружающего мира.

Все танцевали в такт унылого пения и стука специальных, выдолбленных из цельного ствола дерева, ритуальных барабанов, называемых «бата». Со временем интенсивность барабанного боя увеличилась до такого уровня, что движения всех танцующих напоминали конвульсии. Громкость однотонного пения временами заглушала даже звуки бата.

Один из мужчин поджёг широкое кольцо на земле, и вокруг всё заиграло зловещими тенями и бликами. Барабаны стихли, и танцующие остановились, наблюдая за огненным кругом.

В кольцо сквозь узкий проход торжественно вошёл колдун с длинным посохом, увешанным десятком маленьких белых обезьяньих черепков, которые звонко бились друг о друга в такт его движениям.

Снова забили барабаны, мужчины и женщины начали синхронно танцевать.

Не ощущая своего тела, Тревор двигался в такт барабанного боя вместе со всеми.

Колдун был одет в длинную пёструю ткань, свободно облегающую его тело.

Худой, как скелет, он согнулся и неожиданно быстро начал кружиться волчком в этом огненном кольце. Лицо его под бликами языков пламени то успокаивалось, то вдруг сменялось чудовищными гримасами. Он скалил свои редкие кривые жёлтые зубы и громко выкрикивал что-то на незнакомом языке.

Неожиданно он замолчал, выпрямился, замер и вскинул вверх руку, из которой тут же вырвались несколько маленьких серых косточек, взлетевших вверх и рассыпавшихся вокруг него внутри огненного кольца. Колдун наклонился немного вперёд, всматриваясь в кости. После выпрямился, вытянул руки по всей ширине и принялся шептать какие-то заклинания, устремив свой взгляд к небу. Глаза его, покрытые белой пеленой, выглядели ужасающе.

Удары барабанов усилились.

Внезапно колдун с распростёртыми руками стал подниматься в воздух. Он завис в полутора метрах от земли и откинул свой посох.

Такт танца усилился, громкость пения увеличилась и достигла своего апогея. Это всё больше походило на шабаш ведьм.

Наконец, колдун начал медленно опускаться, резкими кивками головы всматриваясь слепыми глазами в толпу окружающих его людей, словно ища себе жертву. И когда его босые ноги коснулись земли, всё вдруг умолкло.

Старый колдун не сводил своих невидящих глаз с Тревора. Он вытянул руку и сквозь огненное кольцо медленным шагом подошёл. Тревор стоял, не владея своим телом. Колдун дотронулся своей ладонью до его лба. В этот момент тело колдуна начало судорожно изгибаться, и только рука словно приклеилась мёртвой хваткой ко лбу Тревора. Покрытые пеленой глаза колдуна были направлены куда-то вдаль, где бледным свидетелем дьявольского шабаша светила полная, навзничь опрокинутая луна.

Судороги прекратились, но ладонь на лбу Тревора стала неимоверно горячей. Он попытался отпрянуть, но тело по-прежнему не слушалось его.

Вдруг перед глазами Тревора открылась ужасающая картина. Перевёрнутый вагон поезда и изувеченные тела десятков людей. Обгоревшие тела лежали вперемешку с сиденьями, поручнями, обломками металла и вещами в искорёженном страшной катастрофой вагоне. Вагон был почти разорван и укрыт безжизненными, окровавленными телами мужчин и женщин. Внезапно огонь, как в замедленной съёмке, круглым, увеличивающимся шаром стал заполнять свободное пространство вагона. Всё было жутко реально. Тревор даже почувствовал на своём лице жар от пламени, которое вот-вот должно было поглотить его, а вокруг — невыносимый, сладковатый запах горелой плоти.

Зловещая картина кошмарной катастрофы не отпускала его.

Тревор смотрел на всё это, с ужасом понимая, что все люди вокруг мертвы и он, наверное, тоже, так как ни силы, ни воли пошевелиться у него не было, а огненный шар вот-вот должен окутать и его.

И в этот момент колдун резким движением что есть мочи толкнул Тревора, и тот упал, как подкошенный, даже не сопротивляясь.

Последнее, что он услышал перед полной потерей сознания, — это слова колдуна: «Ṣọra!.. Duro!»

Тревор очнулся на рассвете, когда вся группа уже собралась выезжать. Голова жутко болела, видимо, вчерашний напиток, действительно, состоял из чего-то наркотического.

— Ребята, анальгин есть у кого? — устало спросил он.

— О, наконец-то, очнулся, танцор! — улыбнулся Этьен. — Держи! — он бросил Тревору пакетик таблеток, а потом, вынув из рюкзака солдатскую флягу, протянул её. — Только запей хорошенько. Сдаётся мне, что в этой деревне нас вчера хорошо отравили какой-то дрянью. У всех такие галлюцинации, что и описать нельзя. Собирайся, через десять минут трогаем…

***

От воспоминаний его отвлёк окрик Йована:

— Тревор, я здесь! Заждался тебя. Давай по кофейку? — Йован сидел на террасе небольшого кафе, за квартал от офиса Аманды. Он с нетерпением ожидал Тревора и после того, как тот сел к нему за столик, набросился с расспросами: — Ну, что там? Как она тебе? Впечатлила?

Тревор молча посмотрел на Йована рассеянным взглядом, шумно выдохнул и ответил:

— Впечатлила? Йован, ты даже не представляешь, до какой степени!

Глава 10

Прага, Чехия

16.12.2011. 11:30

Роберт прекрасно понимал, что он перешёл дорогу крупному бизнесу и сейчас может превратиться в главную мишень для мести.

В аэропорту Праги его встретили Йован и два охранника.

— Приветствую, дружище! Надеюсь, ты хорошо добрался? — радостно воскликнул Йован. — Ну и кашу ты заварил, брат!

— Йован, отвези меня домой, — попросил Роберт взволнованно, — я не могу никак связаться с Хлоей.

— Роланд приказал везти тебя в офис незамедлительно, — возразил Йован. — Я всё проверил, Хлои там нет, и дом с охранной сигнализации уже три дня не снимали.

В автомобиле Роберт не произнёс ни слова, все его мысли были поглощены последним сновидением. Такого плотного сближения с миром сновидения не было ни разу. Казалось, что именно он находился в той комнате вместе с Амандой. И что самое удивительное, общаясь на той стороне с Амандой, он прекрасно помнил эту жизнь и себя в ней. Это не только нивелировало все его поиски самого себя, но и показывало, насколько сейчас он далёк от истины. Кроме того, он был крайне уставшим, потому что в самолёте ему так и не удалось поспать.

«Нужно срочно найти психолога, чтобы разрешить всё раз и навсегда, — подумал Роберт. — И Хлою. Куда она могла запропаститься, что могло случиться?»

Он попытался снова несколько раз к ней дозвониться, но безрезультатно.

Вдруг автомобиль остановился, и Йован по-дружески попросил:

— Давай, но недолго, нас ждут. О’кей?

Роберт только сейчас заметил, что они подъехали к его дому, и быстро пришёл в себя.

— Я быстро, Йован. Спасибо тебе, — произнёс он и вышел из автомобиля.

Йован внимательно наблюдал за ним.

В доме зажёгся свет. Но через несколько минут Роберт с подавленным видом вышел и молча сел в автомобиль.

На вопрос Йована о Хлое Роберт не ответил, а только отрицательно покачал головой.