Бесплатный фрагмент - Иллюзия страха

1

Видели бы вы его лицо. Он так орал, что у меня могли бы запросто лопнуть барабанные перепонки. Правда я в этот момент дико смеялся.

Меня зовут Кевин Уитекер. У меня короткие светлые волосы, длинное худосочное тело, худое лицо, слегка заостренный нос и хитрые зеленые глаза, загорающиеся от очередной коварной идеи. Из-за моей внешности друзья прозвали меня «Стервятником». Ах да, забыл самое главное — я обожаю пугать людей. Жить без этого не могу, крики для меня, как энергия, придающая сил. А сил мне нужно очень много.

— Придурок! — рассержено лупил меня по плечу кулачками малыш Билли.

— Это было очень смешно! Ну очень смешно! — хохотал я в ответ ему прямо в ухо.

Он еще отчаянно пытался возражать.

— Вовсе не смешно…

— Это очень смешно! — перебил я, заходясь в неистовом смехе, при этом в перерывах не забывая дышать, иначе попросту бы сдох от недостатка кислорода в легких. Серьезно, я ржал, как ненормальный конь.

— Ты больной! Ты просто сумасшедший! — вопил он не переставая.

— Да, Билли, — сказал я, вытирая слезы от смеха. — Я сумасшедший. Больной псих, сбежавший из психушки. И знаешь зачем я это сделал? — спросил я выдерживая эффектную паузу, дабы окончательно произвести на него впечатление. — Чтобы найти тебя, Билли, и забрать твои мозги! Мне нужны твои мозги, Билли, отдай их мне! — потребовал я, вытягивая руки вперед и наступая на него, словно зомби.

Малыш в испуге отшатнулся, свалился на траву, но тут же поднялся на ноги и помчался через весь газон, не переставая громко хныкать и звать на помощь.

— Ха-ха-ха! — я даже согнулся пополам от смеха. — Какой же ты трусишка, Билли! Доверчивый и слабый!

Он пробежал через дорогу. Миновав какого-то типа невысокого роста в черном плаще, взобрался по ступенькам на крыльцо и поспешно скрылся за дверью своего дома.

Этот старик стоял рядом с их почтовым ящиком и неотрывно на меня глядел немигающе, недобрым, пронзительным взглядом, словно собирался убить. У него была белая, как у покойника кожа, и густая черная ухоженная борода. И если мне не изменяет зрение, один глаз у него был молочно-белого цвета, а второй черного.

«Надеюсь это не один из чокнутых родственников Билли, — подумал я, правда за этой мыслью с ноткой вызова последовала другая. — Да плевать! Пускай хоть дедан его, мне-то что? Что он мне сделает?»

И со спокойной душой я поплелся домой. Внутрь проник с заднего двора прямиком в кухню, где уже находилась мама. Она стояла над раковиной и мыла посуду.

Я взял с полки пакет с хлопьями и щедро насыпал в тарелку, затем залил это молоком и размешал ложкой. Плюхнулся за стол, уплетая приготовленное лакомство.

— Ты опять пугал соседского мальчишку? — устало вздохнула мама.

Я промолчал, склонив голову над тарелкой.

— Зачем ты это делаешь, Кевин? — допытывалась она, усевшись рядом на стуле и пристально вглядываясь мне в глаза. — Что он тебе сделал такого плохого, что ты так над ним издеваешься?

— Я учу его преодолевать страх, — сказал я, погружая очередную ложку с хлопьями в рот. — Но он слишком доверчивый, за это и получает. Потом еще спасибо мне скажет. Я сделаю из него храбреца.

На самом деле мне было абсолютно плевать на малыша Билли, — останется он таким же никчемным жалким трусишкой или вырастет и превратиться в самого настоящего бесстрашного человека мира — меня просто забавляла его реакция. Вот и вся правда.

— И что мне с тобой делать? — задумчиво спросила мама.

— Ничего.

— Вот именно — ничего, — сказала она, затем встала и вышла из кухни, оставив меня одного, наедине со своими маниакальными мыслями. И хлопьями «Алфавит», которые изготовляли специально, как буквы. Обычно во время еды я любил объединять их в разные смешные слова или даже целые фразы; генерировал названия всех своих любимых фильмов ужасов, расставляя ложкой буквы в нужном порядке.

Страх — хорошее чувство. В некотором смысле охрана для организма. Он подталкивает людей к действию. Заставляет рисковать, шевелить конечностями. А без него, что стало бы с людьми?

Я залпом выпил остатки апельсинного сока и посмотрел в окно, ведущее во двор. Тот самый странный старик до сих пор стоял там, и буравил наш дом тяжелым взглядом, словно собирался спалить его к чертям. Он вдруг повернул голову и я невольно пригнулся, спрятавшись за занавесками. Он, словно каким-то образом догадался, что я смотрю на него. Но как!? Что ему вообще от меня нужно?

Я решил оставить этот вопрос. Постоит-постоит, надоест ему, да и уйдет. Он же не будет торчать здесь всю ночь, ведь так?

Вернувшись к тарелке, где на дне еще плавали в молоке пару буковок я собирался поставить ее в раковину, когда бросил мимолетный взгляд и в ужасе вскрикнул, замерев на месте.

Хлопья-буквы сами собой сложились в слово. Они собрались в слово предупреждение.

Это было слово «Берегись».

2

Ночью я долго не мог уснуть. Постоянно ворочался, подходил к окну и смотрел на дорогу, освещенную единственным фонарным столбом. Там никого не было, однако не покидало ощущение, словно старик где-то рядом. В конце концов я вовсе забыл про него и погрузился в мир сновидений. Но во сне терзали кошмары.

Я спускался по лестнице на первый этаж, проходил на кухню, где кто-то сидел. В свете лампочки видел мужчину, державшего в руке охотничий нож. Он водил им по сторонам, разрезая воздух. Когда я вошел, он вдруг поднял голову, показывая глаза — один абсолютно белый, а другой черный, как смола или уголь; лицо в шрамах, словно недавно сделанных тем самым ножом, которым он поманил меня к себе. Откуда-то появилась кровь, капающая с лезвия в тарелку, стоявшую на пустом столе.

Я не мог закричать или позвать на помощь. У меня пропал голос. И я шел к нему — медленно, с каждым шагом ощущая, как ломится из груди сердце и как жутко стучит в висках. Он улыбнулся и кивком головы указал посмотреть вниз. Я опустил голову. На дне тарелки в крови плавали хлопья «Алфавит» сложенные в фразу «Теперь твоя очередь».

— Ты должен был понимать, чем все закончится, — сказал он, проводя пальцем по острию ножа. — Все смоет кровь…

Я резко проснулся в холодном поту. Наступило уже утро. Скомканная простыня валялась на полу, подушка промокла от пота. Я повернул голову и взглянул на часы — «9:30»

Дверь в комнату неожиданно распахнулась.

— О Господи, Кевин! — взволновано воскликнула мама. — С тобой все нормально? Ты не заболел?

Она потрогала мой лоб, а затем сказала:

— Вроде температуры нет.

— Я в порядке, — хрипло отозвался я. Горло саднило, словно всю ночь орал.

— Ты кричал ночью, — сказала мама, поднимая с пола белье. — Пришлось тебя успокаивать. Отнесу это в стирку. Бросишь за одно свои грязные вещи, хорошо? Хочу сегодня постирать.

Не дождавшись моего ответа, она удалилась.

Я присел на кровати, проводя рукой по взмокшим волосам.

Что это со мной было? Просто страшный сон и ничего более. Такое ведь со всеми бывает.

Ну да, со всеми. Как же я ошибался…

3

На завтрак обошелся двумя тостами и соком. Когда я закончил, раздался звонок в дверь.

На пороге стоял мой лучший друг Игги Калин. Полноватый парнишка очень похожий на поросенка, невысокого роста, с пухлыми щечками, маленькими губами и черными глазами-бусинками. Весьма трусоват, но я стараюсь его не пугать, по крайней мере не так часто, все таки он мой друг.

— Все в порядке? — спросил он, заметив встревоженное выражение на моем лице.

— Да, подождешь? Я только накину бейсболку.

— Конечно.

Я быстро вернулся в свою комнату, достал из шкафа бейсболку с логотипом любимой хоккейной команды и нацепил на голову. Сбежал по лестнице и мы с Игги двинули вниз по улице.

Погода стояла отвратная — улицы заливало лучистое раскаленное солнце, нагревающее спину и слепящее глаза. И никакого намека на присутствие в здешних краях ветра. Штиль. Еще бы, лето на дворе.

— Зайдем в лавку мистера Кричмена? — спросил я, щурясь от яркого света.

— Опять глазеть на те ужасные маски, что пылятся у него на витринах? — Игги вытер вспотевший лоб о рукав футболки. — Ты ведь не собираешься их покупать?

— У меня пока не достаточно денег.

— Зачем тебе они? Сейчас же не Хэллоуин.

— Но ты видел какие они жуткие!

— Очень, — согласился друг.

Он внезапно остановился, приложив руку ко лбу козырьком.

— Смотри! — воскликнул Игги, указывая рукой на дорогу. — Кажется там раненый голубь.

Мы подбежали к распростертой на горячем асфальте птице, склонившись над ее хрупким, едва живым, изодранным в кровь тельцем. Голубь не шевелился. От него струйками расползалась кровь образуя лужицу.

— Надо взять его с собой, — предложил Игги.

— Зачем? Он, наверное, давно сдох. Пошли отсюда, — сказал я, махнув рукой. — Жарко невыносимо.

— Мы же не можем вот так это оставить. Нужно помочь, — не сдавался друг, топчась вокруг мертвой птицы. Хотя она кажется не была такой уж и мертвой, как мне думалось, слабо двигая сломанным крылом.

— Ага, давай найдем тех кто это сделал и поколотим. Ты что, заделался у нас в спасатели пернатых? Ему уже ни чем не поможешь, — сказал я, принимая многозначительный вид. — Кости раздроблены, перья выдраны, внутреннее кровотечение. Ты, парень, не жилец, — сказал я птице, уставившись в ее стеклянный глаз.

— Зачем ты так говоришь? — обиделся Игги, опуская брови. — Это ужасно.

— Да чтобы мы не теряли времени даром. Лавка закрывается через два часа, и я не хочу опоздать из-за какого-то чертового голубя! — всерьез вспылил я.

Он вдруг вскинулся вверх, раскинув крылья, и издал какой-то жалобный вопль, устремляя на меня слишком ясный для безмозглой птицы взгляд. Мне стало не по себе.

— Кев, что происходит? — спросил Игги.

Но я не ответил, не в силах оторваться от голубя.

— Ты это видишь? — произнес я изумленно, стараясь сохранять спокойствие.

— Вижу — что?

Но уже через пару секунд птица беспомощно свалилась на землю, и умерла. Теперь уже насовсем.

Сердце билось, как при длительном забеге, но я точно видел. Этот пронзительный взгляд, до ужаса похожий на человеческий, взывающий о помощи.

Кто-то положил руку мне на плечо и как будто по всему телу прокатился электрический заряд. Я вздрогнул и резко развернулся, встретившись лицом с тем кошмарным мужчиной с черной бородой. Он выпучил на меня пристальные разноцветные глаза, крепче сжимая плечо, от чего я вскрикнул.

— Все отзовется, — тихо шептал он. — все отзовется. Тебе все отзовется…

Наконец он ослабил хватку и я отпрянул, налетая на Игги, который замер на месте и уставился на ужасающего вида незнакомца, одетого в какой-то старомодный плащ. На щеке у него, чуть под глазом, красовалась огромная бородавка, сгорбленный нос, длинные черные волосы спадали ему на плечи. Он довольно осклабился, ткнув в меня указательным пальцем и захохотал, как сумасшедший.

— Кто это, Кевин? — прошептал мне на ухо Игги полуживым от страха голосом.

Я лишь покачал головой, не способный выдавить из себя и слова.

Старик щелкнул двумя пальцами, мы с Игги разом моргнули. И он просто исчез… то есть, не по хромал, как это делают обычные, нормальные люди в его возрасте, с ворчанием, оханиями и аханиями, медленно и печально, нет, вовсе не так! Он именно что растворился в воздухе, как какая-то астральная проекция! И мне не показалось. Я спрашивал у Игги и он со мной полностью солидарен. Он видел тоже, что и я.

«Тебе все отзовется, — до сих пор слышал я эту фразу в своей голове, — тебе все отзовется. Что бы это значило? Судя по всему, мне это только предстоит выяснить…»

4

— Стой! Чувствуешь, — сказал я принюхиваясь, когда мы вошли ко мне в дом. — Пахнет серой.

— Серой? — эхом повторил Игги; он активно заработал пятаком, стараясь учуять запах. — Я вроде не чувствую.

— Да нет же, воняет прямо. А ты знаешь о чем говорит признак серы в доме, Игги? — продолжал я серьезным тоном.

— Нет. О чем? — спросил он

— О том, что в дом проникли демоны, — ответил я, искоса бросая на него беспокойный взгляд. — Только они оставляют после себя серу.

— Демоны!? — пискнул друг; его глаза округлились, как две монеты. — Ты в-в-ведь это шутишь, правда? Скажи, что правда. Кев, пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

— Нет, — наконец прошептал я, не сводя глаз с его мокрого, раскрасневшегося лица. В этот момент он в точности походил на испуганного поросенка, увидевшего невдалеке здоровенного клыкастого волка. — С такими вещами не шутят, приятель.

— И что нам делать?

— Нужна соль. Ищи соль, Игги, пока он нас не заметил.

Игги пристально на меня посмотрел. Его глазки сузились.

— Идиот! — огрызнулся он, замахиваясь на меня кулаком. — Неужели тебе не хватает того, что происходит?

— А что происходит? — довольно ухмыльнулся я, уворачиваясь от его шуточного удара.

Мы прошли на кухню и он со вздохом взвалился на стул, лениво распластавшись на нем, как черепаха.

Мы двинули из лавки мистера Кричмена где-то к шести часам вечера. На улице еще светило, но обжигающий жар спал, в воздухе стояла приятная прохлада. Откуда-то несло запахом костра, навевающим что-то близкое, что-то родное. Скорее всего я вспомнил, как мы устраивали пикники всем классом прошлым летом и, как я тогда чуть было не сжег нашего классного руководителя мистера Корнели, который всюду нас опекал. «Не лазь на ветку, Кевин, а то упадешь. Там глубоко — плавай тут. Не прыгайте через костер! Не стойте слишком близко к костру. Костер — это вам не туалет! Куда это ты пошел? Хочешь, чтобы тебя схавали медведи?» Это вышло совершенно случайно, но, как он тогда кричал на меня — и после поджога, и во время него. Славные, в общем, деньки. Уж мы тогда нахохотались. И мистер Корнели тоже запомнил тот день на всю жизнь. Думаю он меня боится. Счет в мою пользу.

Мама еще была на работе, поэтому в доме присутствовали только мы с Игги.

— Тот старик на дороге, он тебя вовсе не напугал?

— Еще как напугал! Этот псих долбаный, — пробормотал я, роясь в шкафчиках в поисках чего-нибудь съестного. — Но, что было, то прошло. Надеюсь больше мы его не увидим.

Я отрезал толстые куски хлеба и приготовил нам два сэндвича из колбасы, сыра и свежей зелени.

— Тебе разве не интересно, как он сумел исчезнуть прямо у нас на глазах?

— Поверь мне, очень интересно. И я бы обязательно у него об этом спросил на досуге, но знаешь, порой мы не можем найти ответы, как бы сильно не старались их искать. И лучше оставить эти поиски, чтобы не съехать с катушек от жуткого осознания, что ответа, как такового нет и никогда не было. Или он не соответствует нашей истине.

— Ни че не понял, — отозвался друг, забавно захлопав ресницами.

— Я тоже, — признался я, — но в этом и заключается смысл — мы просто никогда этого не поймем. Даже если бы он растолковал все детально. Возможно это обман зрения от лучей солнца или у нас от жары мозг глюканул.

— Что — у обоих?

— Не исключено.

Разлив по стаканам чай, я положил все это на стол и мы принялись за еду.

— Какого хрена!? — неожиданно издал вопль Игги, с отвращением отбрасывая надкусанный сэндвич на пол. Его лицо вмиг позеленело. Он надул щеки так, будто его собиралось тошнить.

— В чем дело? — спросил я недоуменно.

Он не отвечал мне. Но потом я увидел все сам.

Между ломтиками хлеба была хорошо спрятана отрубленная головка голубя, с засохшей кровавой коркой на болезненно-грязной макушке, вонявшей от жары. И он ее чуть было не слопал!

— Это твоих рук дело!? — надрывно закричал он. — Ты больной, что ли? Зачем ты это сделал!?

— Что? Игги, я…

— Ты просто псих ненормальный! — продолжал он, дрожа всем телом от страха и омерзения.

— Но это не я! — запротестовал я, ощущая, как по коже гуляет сотни мурашек. Желудок завязался морским узлом. Я сдерживался, глядя на окровавленную влажную головку, чтобы не потерять свой обед. — Я готовил перед твоим носом и ничего не подкладывал! Клянусь! Ты же все видел!

Но он не был настроен к дальнейшей беседе. И не хотел ничего выяснять. Даже самые убедительные речи не подействовали бы на друга. Игги просто не мог успокоиться.

— Ты заплатишь за это, Кевин! Тебе все отзовется! Когда-нибудь ты останешься один, в полном одиночестве! И тогда вспомнишь, как издевался над многими!.. Иди ты к черту! — выпалил он и бросился вон из комнаты.

Я не успел его остановить. Я был в ужасе и замешательстве. Склонив голову вниз, сидел в полумраке кухни и смотрел на это безобразие. А стеклянные глаза голубя безжизненно смотрели на меня в ответ.

Я готовил нам сэндвичи. Но кто тогда подложил отрубленную голову птицы? И как он это провернул!?

5

— Как-то странно, — произнес я совершенно случайно. — Не могу понять.

— Ты плохо себя чувствуешь? Говори, где болит?

Мама опустилась напротив, с волнением заглядывая мне в лицо.

На следующий день от случившегося после обеда я сидел в гостиной в кресле и наблюдал, как мама занимается уборкой, точно пчелка порхая от одной вещи к другой, смахивая метелкой пыль. Всю ночь я не сомкнул глаз, вспоминая жуткий инцидент, и уснул только под утро. В последнее время меня стала часто посещать бессонница.

— Не, мам, нигде не болит. Странно то, что я практически не помню, что было вчера. И до этого. Как-то странно, — снова повторил я отчужденно, наверное даже не расслышав собственных слов. И скорее обращался больше к себе, нежели к маме.

— Ну, это нормально, — отвечала она, возвращаясь к своим заботам. — Видимо день был неинтересным, вот и не запомнился тебе.

Я хмыкнул.

— Иногда люди настолько рассеяны, — продолжала мама, — что не могут вспомнить, что делали пару минут назад.

— Я помню свое имя, как зовут тебя, где учусь и нашего почтальона Бакстера, но события минувших дней для меня, как в тумане.

— Если тебя это так волнует можем съездить к врачу?

— Нет, — сказал я, натянуто улыбнувшись ей, — все нормально. Правда. — Но улыбка тут же сползла с лица.

— Ты же был вроде с Игги. Позвони ему.

— Мы с ним вчера поссорились.

Она повернулась и подозрительно обратила на меня взор, сложив руки на груди так, будто собиралась в чем-то отчитывать.

— Ты сделал ему какую-то гадость? Опять твои проделки, ну сколько можно? Без друзей хочешь остаться?

— И ты туда же? — недовольно застонал я. — Ничего я ему не делал. Так получилось… долго рассказывать, в общем, — отмахнулся я, спрыгивая с кресла. — Пойду проветрюсь.

— Веди себя хорошо, Кев, — сказала мама на прощание.

— Угу, — буркнул я в ответ.

На улице, как всегда было солнечно. Просто кошмар какой-то, а не день.

За что? Почему ты насылаешь на нас эти убийственные лучи, обращался я к небу. От жары воздух над асфальтом плавился. На теле незамедлительно выступил пот; вся майка им пропиталась. Глаза мои сузились, как будто я боролся со сном… или кого-то подозревал в преступлении. Как же хочется дождя! Хочу дождь! М-м-м, не помогает. Но я и не надеялся на успех.

Дурацкое солнце! Дурацкое!