Бесплатный фрагмент - Иллюминатор

Главный меценат издания книги:

Андрей Хватов

Меценат издания книги:

Ольга Тропашко

Проект значительно поддержали:

Николай Волков

Кирилл Алмазов

Антон Попов

Алексей Филиппов

Анна Бабаева

Маргарита Панчикова

Галина Бегунова

Отдельное спасибо всем и каждому.

Автор обложки:

Валерия Лямеборшай

Глава 0. Оставь надежду

Вещи Роджер начал собирать за два часа до выхода из дома. То есть, около десяти часов вечера. В небольшом чемодане, еле достававшем ему до середины бедра, он умудрялся хранить всю свою жизнь. Три футболки, двое штанов — джинсы и хлопковые брюки, две рубашки, одна в зелёную клеточку, вторая с длинными пальмами и солнцем на закате, солнцезащитные очки — марки рэй бан. Конечно, китайская подделка. Разницы с оригинальными никакой, да и кому какое дело. Пара комплектов нижнего белья, носки. Гель для душа, два в одном. Пауэр-банк, то есть переносная зарядка, на пятнадцать тысяч ампер — хватало на семнадцать полных зарядов, зарядка для ноутбука и небольшой комплект лекарств: таблетки от головы, живота и простое обезболивающие, так, на всякий случай. Остальное же, что могло понадобится в любой момент, было в рюкзаке. Ноутбук, записная книжка с несколькими ручками, электронная книга. Роджер хоть и не слишком любил этот этап развития литературных технологий, но уступил. С его работой и графиком поездок таскать с собой несколько обычных книг было проблематично. А одной — не хватало. Читал он быстро и много.

Он ещё раз перепроверил все вещи и, закрыв чемодан на молнию, поставил его в коридоре гостиничного номера. Рюкзак занял место рядом. Вздохнув, Роджер сел на незаправленную кровать и медленно лёг на спину. Белый потолок со странной люстрой никак не отреагировал на уставший взгляд мужчины. Решив попробовать поспать перед очередной тяжёлой поездкой, он поставил будильник на без двадцати двенадцать часов ночи, разделся и забрался в кровать. Уснуть было тяжело. Перед отъездом всегда было так. Он не мог заниматься обычными делами, а смотреть телевизор попросту не хотелось. Перед долгой поездкой он всегда тяжело находил себе и место, и занятие.

В два часа ночи он должен быть в аэропорту Шереметьево, чтобы сесть там в очередной огромный боинг и выдержав девять с половиной часов полёта, выйти в японском Токио. Там его встретит водитель и отвезёт в отель. Очередная командировка. Очередной перелёт. Очередная потеря времени, нервов и сил. Очередная, очередное, очередное. Как много этого слова и этих действий. Но ему за это платят, причём платят довольно нескромно — восемь тысяч евро в месяц. Деньги эти просто лежат у него на банковском счете и он их почти не тратит, работы слишком много и нет даже простых выходных, чтобы порадоваться миллионам, буквально, на счете. Ходит он в старой, но ещё выглядящей вполне достойно, одежде, пользуется трёхлетним ноутбуком и смартфоном. Желания — обычные, мечты — средние.

В Японии он проведёт пару встреч, расскажет очередные прописные истины на тренингах, семинарах и конференциях, немного погуляет по городу и окрестностям и закрывшись в номере класса люкс, выпьет в одно горло бутылку дорогого коньяка и завалится спать под расслабляющую музыку. Возможно, вызовет девушку. Или девушек. Но скорее всего, просто уснёт.

Уснёт тогда, в будущем. Сейчас же Роджер заснуть никак не мог. Те самые пару часов перед полётом он всегда старался провести как можно быстрее. Поспать, поиграть во что-то, посмотреть что-то. Но всегда это не удавалось. Точнее, почти никогда и не удавалось. Роджер упрямо выходил из дома, или, скорее, из очередного отеля, вызывал такси и ехал в аэропорт. Где-то на грани сознания он всегда боялся, что опоздает на рейс, даже если приезжал в аэропорт за четыре часа до вылета. Страх, оставшийся от родителей, собиравших чемоданы за неделю до поездки.

Так случилось и сегодня. Бросив бессмысленную попытку упасть в сон, Роджер сбросил с себя одеяло, умылся и оделся. Взглянув на стоящий в коридоре закрытый и забитый сложенными вещами чемодан, он задумался. Поборовшись две секунды со своей вечной паранойей что-то забыть, он в очередной раз сдался и подойдя к чемодану, положил его на пол и открыл. Через минуту все вещи были вынуты из чрева туристического идола и аккуратно разложены вокруг выпотрошенного и униженного бога поездок.

Осторожно, будто стараясь не спугнуть вещи, Роджер всё пересчитал и перепроверил в голове и сложил всё обратно. Бессмысленное занятие, как, впрочем, и всё остальное. Рюкзак подвергся такой же проверке, но отделался лёгкими ушибами, вещей там было мало.

Чемодан готов, документы в куртке, в номере более-менее убрано. Он хоть и платит за отель, точнее, платит компания, но не наглеет. В комнате почти всегда порядок, мусор в мусорке, кровать не выглядит так, будто гость здесь устраивал секс-марафон, а в ванной нет многометровых луж на полу и обилия волос по стенам и раковинам. В таком виде комнату можно и оставить. На часах уже пол-одиннадцатого, чтобы выезжать в аэропорт — рано, чтобы оставаться в номере и просто пялится в потолок, глупо.

Решение даже не принималось, оно и должно было быть таким. Достав из кармана джинс айфон третьей с конца модели, Роджер, совладав со своей геопозицией, установил точку на карте там, где водитель должен был его забрать. Спустя четыре секунды была поставлена конечная точка. Аэропорт Шереметьево, терминал F. Конечная точка на сегодняшний день, кончающийся через полтора часа.

Машина вызвана, вещи собраны. Роджер выходит в коридор, закрывая дверь в номер казённой ключ-картой. Проходит по коридору, устланному пятилетним ковролином, нажимает на кнопку вызова лифта. Ночь, все или уже спять, или ещё не спят. Лифт приезжает быстро. Музыка, играющая внутри него, напоминает абсолютное ничто. Мотивы, басы, суть, её нет. Вы просто не должны заскучать, пока едете с шестнадцатого на первый этаж. Лифт приезжает, Роджер выходит в лобби, не забыв катить за собой чемодан и удерживать плечами рюкзак. На ресепшене его встречает одинокая молодая девушка, улыбающаяся во все тридцать два, явно отбеленных, зуба. Она или с рождения работает по ночам, или попросту употребила пару дорожек метамфетамина. Сложно предположить, что звучит более правдоподобно.

Из телефона раздаётся короткий сигнал. Машина будет через две минуты. «Славно, успею выселиться без спешки», — подумал Роджер и произнёс:

— Доброй ночи. Я вас покидаю, — он положил ключ-карту на стойку и выжидающе посмотрел на ресепшионистку.

— Доброй! Так, минуту, — девушка взяла карту и быстро застучала по клавишам невидимой клавиатуры где-то внизу стола. — Всё в порядке! Как у нас, понравилось?

— Да, хорошее у вас место. Наверное, если в следующий раз приеду в город, остановлюсь у вас.

— Отлично! Хорошей вам дороги, удачи! — она улыбнулась и тут же потеряла к нему интерес.

Останавливаться в этом отеле, Роджер Мечников, конечно же, не собирался. Меньше всего в своей и без того беспокойной жизни, он хотел ограничивать себя в впечатлениях. Доходило, порой, до глупостей в совершенных мелочах. Он старался никогда не ходить одной и той же дорогой в кафе или офис. Есть возможность проехаться до отеля или квартиры на автобусе — пожалуйста. Если завтра на трамвае, идеально. Если остаться ночевать в офисе — ещё лучше. Каждый день он пытался найти что-то новое в своём времени и в своём графике. Получалось не всегда. Но когда мог, делал. Поэтому останавливаться второй раз в одном и том же отеле, как бы он не был хорош, Роджер не станет. Но вежливость и манеры есть вежливость и манеры.

Подойдя ближе к выходу, он почувствовал в левом плече ноющую боль, остаток от вчерашнего растяжения. Как он растянул плечо, Роджер даже не знал. Даже не представлял. Но факт есть фактом. Теперь же плечо напоминало о себе периодической болью. Стараясь унять и физическую и моральную неприязнь от такого момента, Мечников начал повторять как мантру: «Хорошо, что у меня вообще есть плечо». Помогало не очень. Буддистские начинания были прерваны вибрирующим телефоном. Звука не было, отключён. Кто-то звонил.

— Да? — резко ответил Роджер взяв трубку.

— Здрасьте. Это такси, я на месте.

— Понял, выхожу.

Роджер подошёл к крутящимся входным дверям, подождал несколько секунд, пока инфракрасный датчик увидит, что кто-то стоит возле него и пора запускать двигатель, который начнёт крутить стеклянные двери. Иногда лень заставляет людей двигать прогресс. А потом прогресс двигает людей. Или двери.

Сделав пару шагов по ступенькам и поёжившись от ледяного порыва ветра, Роджер ещё глубже зарылся носом в намотанный вокруг шеи шарф и тут же увидел нужную машину. Жёлтая Шкода уже ждала его, а скучающий водитель, казалось, не смотрел вообще никуда. Подойдя к машине, он услышал, как водитель вышел из неё и указав на багажник, открыл его. Пассажир закинул в него свой чемодан и на секунду остановился, думая, на какое место ему сесть. Хочет от пообщаться с неизвестным человеком? Значит нужно вперёд. Хочет молча смотреть на ночной город за окном? Значит — назад. Когда ты садишься вперёд, ты, как-будто, подаёшь водителю негласный сигнал, что готов общаться и вообще доверяешь ему. Об этом Роджер как-то услышал от кого-то в баре и пользовался своеобразным советом уже который год. В этот раз он сел спереди, смотреть на этот город категорически не хотелось.

Усевшись и пристегнувшись, Роджер посмотрел, как то же самое проделал водитель, как он нажал на какие-то кнопки в телефоне и сделав музыку чуть громче, поехал на точку назначения.

— В аэропорт, значит? На отдых? — начал водитель. Ехать до аэропорта было минут пятьдесят-шестьдесят, поэтому спешить с разговором не стоило. Но раз начал, так начал, подумал Роджер.

— Если бы. Командировка. Очередная, — ответил пассажир, вдохнув побольше воздуха в лёгкие.

— Часто путешествуете? Завидую. Я вот, когда в армии служил, ещё в советское время, тоже успел неплохо мир посмотреть.

— Не через наводку ядерных ракет, надеюсь?

— Ха-ха, нет, конечно. Сначала просто рядовым был, как и все. Сам я из Грязовца, это под Вологдой. Богом забытое место, но это и к лучшему. Кругом лес, тьма беспросветная. Но зимой очень хорошо, красиво. Да и летом неплохо.

— Какое название, прекрасное. Говорящее?

— Да! Грязи там и правда дохрена. Но как и везде, в общем. Легенда есть, конечно, почему так назвали. Мол, Екатерина Великая проезжала мимо, да туфлю потеряла в грязи. Так и назвали. Чушь, разумеется.

Роджер повернул голову направо и посмотрел в чистое, что удивительно, окно машины. Там медленно, но уверенно, проносились дома старых районов Тверской округи. Крайне дорогое жильё по сегодняшним меркам. За двухкомнатную квартиру со средним ремонтом здесь запросят не меньше двадцати миллионов, а за однушку — от одиннадцати, минимум. При этом, ремонт делать в любом случае придётся, иначе зачем тратить столько денег, чтобы жить там, где не ты расставил светильники и цвет стен «не тот»? Рынок недвижимости Роджер, конечно, специально не изучал, не было надобности. Так, просто, смотрел, когда нечего было делать. На кой чёрт вообще нужна квартира? Квартира в столице? Излишество, которое стоит покупать, только если твой доход минимум несколько десятков миллионов рублей в год. Иначе зачем? Проще снимать. Выйдет дешевле. И в городе ничто держать не будет. Даже золотая будка всегда остаётся просто будкой.

Машина постепенно то снижала скорость, то ускорялась. Был вечер буднего дня, поэтому на дорогах иногда встречались пробки и заторы. Объехать их было сложно, почти невозможно. Оставалось просто принять дорожную ситуацию как есть и наслаждаться. Чем — непонятно.

— Так вот, я из маленького такого города, — продолжил водитель, не забывая поглядывать и на дорогу, и на навигатор, упорно показывающий то зелёные, то жёлтые, то красные прямые и ломанные линии, которым надлежало следовать, — Ну как города. То ли посёлок, то ли деревня. Не важно, в общем. Я до восемнадцати лет только этот город и видел, ну очень редко ещё в Вологду заглядывал, когда по врачам мотался или когда с такими же деревенскими парнями драться ходили, ну, сам понимаешь, стенка на стенку, район на район, улица на улицу. Ха, ну и дураками же мы были… Ну да ладно. Короче, ничего я особого не видел к совершеннолетию. А как в армию попал, началось. Сначала срочную служить меня отправили в Иркутск, в какую-то забытую полу-развалившуюся мотострелковую часть вдали от города. Морозы жуткие были, ты не представляешь сколько человек просто так на посту насмерть замерзали в ночь или конечностей лишались. Командованию ведь плевать всегда было, они бухали да воровали, в основном. Это хоть и Союз был, но знаешь ли, на Дальнем Востоке на строй государственный плевать, там всегда свои порядки были, есть и будут.

— И что, после всех смертей и болезней верхушке ничего не было? Никого не осудили?

— Да ты что! Мне кажется, у командования вообще спор был, кто больше солдат положит. И по слухам, мы даже не в лидерах были.

— Жуть.

— Она, ага. Ну вот после Иркутска меня повысили, и я часть сменил. Тогда же ещё три года служили, возможностей для роста просто поле было, если не дурак. Время к Афганистану подходило. Туда меня и направили. Там вообще наоборот всё было — жара, всякие пауки и змеи мерзкие везде, в поле по нужде не сходишь просто так, тебя либо за задницу скорпион сцапает, либо талиб из кустов очередью одарит. В общем, такое же тяжёлое время. Там я полтора года почти прослужил, много чего повидал. Но потом меня шальной пулей цепануло, и в тыл перевели. Подлечился, домой съездил ненадолго, мать с отцом повидал и дальше по миру поехал, званием повыше был. Рос, в общем. В восемьдесят третьем был уже в Германии, или как там она была, ФРГ вроде?

— ГДР. ФРГ это западная территория, если ничего не путаю. В плане, западные страны контролировали всё, — подсказал водителю Мечников.

— Ага, что-то уже память подводит. Короче, в Германии я ещё четыре года пробыл, части осматривал, за дисциплиной выборочно следил, отчёты составлял. Тупая тыловая работа, короче, — Ах ты скотина, куда едешь! — внезапно выкрикнул таксист и резко затормозил. Между их машиной и едущей впереди вклинилась чёрная дорогая БМВ. — Вот же… человек, а? Нет чтобы попроситься, я бы пустил. Мне что, жалко? Да плевать. Но чтобы так… Ладно, бог ему судья. Или товарищ гаишник.

— Не знаю, как вы в Москве каждый день за рулём столько времени проводите, с ума сойти можно и все нервы потерять, — сказал Роджер.

— Как-как, сложно, — ответил таксист, — Но что ещё делать? Как зарабатывать? Я же когда из своего путешествия длинною в солдатскую жизнь вернулся домой, на завод устроился почти по специальности — связь, администрация. Афганистан, Дальний Восток, Германия, а потом ещё и Япония с Китаем дали опыт. А что делать военному в отставке? Я же на пенсию уже в сорок лет вышел, двадцать два года в погонах ходил. Вот и на завод устроился, что делать. Денег, в смысле пенсии, хватало, конечно, но скучно было, невозможно. В Вологде делать нечего, кроме как работать и умирать. А когда Союз развалился, ну, точнее, даже ближе к двухтысячным, — он на несколько минут замолчал, пытаясь вырулить из вновь образовавшейся пробки на пустой дороге, — …ближе к двухтысячным завод наш закрыли, и восемьсот человек разом работы лишились. Ну, не мы первые были, и не последние. Все подались кто-куда. Я сидеть на месте так и не привык и решил в Москву поехать, жить, работать, доживать. Продал квартиру в Вологде, продал домик в деревне — к этому времени все мои родственники умерли, а женой я так и не обзавёлся, поэтому меня ничего и не держало.

Виды за окном, вопреки обывательскому заблуждению, не проносились, а еле-еле плыли. Пробка, берущая начало из ниоткуда и идущая в никуда, пожирала одну машину за одной. Вероятно, она питалась грязным выхлопом, каплями бензина, матом и нервами водителей. Ведь там, где всего этого нет, нет и пробок. «Логично», — подумал Роджер. «Но глупо», — подумал он же.

— Ну и вот, переехал я, значит, в Москву, год, наверное, был уже второй или третий как закрылся завод. Переехал я, а тут, как сам знаешь, производства нет почти негде. Есть далеко в области какие-то заводы, но они такие небольшие, что я на них даже не думал. А всё, что было в промзонах городских, не подходило. Производство же у нас только в регионах есть, а Москва она только пожирать всё это и умеет, как говорят в тех же регионах, зажрались москвичи, говорят. Думают, что мы здесь в золоте купаемся да икру красную на завтрак, обед и ужин едим. А на деле? Средняя зарплата тыщ сорок, две трети населения живёт в спальных районах и города не видит почти. Тьфу… Посмотрел я по сторонам, поискал работу, да плюнул на это дело. Купил себе квартиру однокомнатную в области, взял машину новенькую, иномарку, да стал таксовать. Не ради денег, ради того, чтобы на месте не сидеть. Со временем машину продал, ну, как подкопил ещё денег, купил новую, вот эту, — водитель сказал это ласково, будто Шкода была его любимой женщиной и маленьким котёнком в едином воплощении, — И вот, я здесь.

«За тридцать минут поездки водитель успел рассказать всю историю своей не самой радужной жизни, да ещё и мнение по разделению москвичей и не москвичей выразил», — подумал Роджер. Это они умеют. В следующий раз ему попадётся водитель, который будет уверять, что они у него был собственный бизнес, но из-за кого-то, разумеется не из-за него самого, этот бизнес выгорел и он теперь таксует. Если бы в мире был конкурс по вранью и преувеличению, таксисты бы заняли на нём второе место. Потому что первое было бы за политиками.

— И как вам работается на извозе? — спросил Мечников. До аэропорта оставалось ещё минут двадцать-тридцать езды, а копаться в телефоне и бесконечно обновлять ленту новостей он не хотел, как и всё ещё не хотел смотреть на этот город в окно. Не сегодня. Как-нибудь в другой раз.

— Нормально. На бензин и еду хватает. Большую часть откладываю, ну ещё и пенсия всё ещё капает. После развала Союза она меньше стала, но не на критичном уровне.

— Какая же пенсия у российских воинов сейчас?

— У меня почти пятьдесят тысяч.

— Пятьдесят тысяч? — непритворно удивился Роджер, — Очень неплохо.

— Да, неплохо. Но это далеко не у всех такая. У меня и выслуга больше двадцати лет, и надбавка как участнику боевых действий, и звание не самое простое было, надбавки, коэффициенты — это и спасает.

— Понятно. Да, в таком случае жить можно хорошо и не особо думать, что будет завтра.

— Можно, но не по мне это. Я же говорил, что коплю сейчас. Ограничиваю себя вообще во всём, что можно. Еда простая, из удобств минимум.

— Зачем?

— Уехать хочу из страны. Я всё ближе к старости ведь, организм уже не выдерживает климата. Хочется тепла, хочется на юг. Наверное, куплю дом в Черногории или Греции. Может, на Кипре. Буду, наконец, отдыхать.

— Вы продолжаете меня удивлять. В вашем возрасте и о таком думать — странно.

— Вовсе не странно. Просто у нас же никто себя не любит, а только и делают, что занимаются саморазрушением. Я же и спортом занимаюсь, и языки учу, и в теме всех новостей. В душе мне двадцать, как говорится. А на деле… — таксист замолчал и сделал радио погромче. Играла какая-то очередная поп-радиостанция с бессмысленными песнями.

— Подождите, вы же сказали, что нужна постоянная активность. А что делать будете в другой стране? Вы там чужой, — спросил Роджер после небольшой паузы.

— А здесь я разве свой? Здесь я разве кому-то нужен? Ну, может как работник да. А как человек? Тьфу. Поэтому какая разница, где ты не нужен больше — на родной земле, или чужбине далёкой? А делать… не знаю. Может, книгу напишу. Про войну. Или сборник историй про работу в такси. А может, пешком всю Европу обойду. Я человек такой. На месте сидеть не буду.

Пробки начали постепенно рассасываться и исчезать. Машина осторожно, словно боясь спугнуть пустую дорогу, набирала скорость. Водитель всё так же осторожно, смотря в боковое зеркало заднего вида, перестраивался в левую крайную полосу. Дорога стала совсем свободной, и такси, выйдя на Ленинградское шоссе, набрала скорость и расстояние до аэропорта стало быстро уменьшаться.

Остаток пути пассажир и водитель провели в тишине. Это устраивало обоих.

Спустя пятнадцать минут молчания, прерываемого только шумом дороги и глупыми шутками радиоведущего, машина свернула на дорогу к аэропорту. Спустя ещё десять минут и два шлагбаума, водитель остановился на отмеченном для высадки пассажиров месте.

— Благодарю, быстро и без проблем доехали. Вы хороший человек и собеседник, — сказал таксист.

— Взаимно, спасибо. Удачи вам.

Телефон издал короткий звонкий писк, говорящий что оплата за поездку списалась.

— Кстати, как вас зовут? — спросил водитель.

— Роджер, — ответил пассажир.

— Хм, так вы не из России?

— Из неё. Просто родители с фантазией.

— Понятно. А меня Сергей зовут, — они пожали друг другу руки.

— Может, ещё встретимся, — сказал Роджер и вышел из машины, захлопнув за собой дверь.

— Это вряд ли, господин Мечников, — услышал он в ответ и резко обернулся. Машины уже не было.

«Пора больше спать», — подумал Роджер и через несколько секунд забыв про этот момент, вошёл в тёплое помещение аэропорта.

На входе, как и всегда, была очередь на досмотр. Первый из многочисленных. В этот раз Роджеру даже повезло, впереди было всего пять человек. Трое с обычными рюкзаками, один с небольшим чемоданом, а последний, стоящий прямо перед Мечниковым, вёз перед собой огромную тележку с пятью или шестью объёмными сумками. «Придётся молча стоять и смотреть, как этот парень будет закидывать свои баулы один за одним на грязную и стёртую ленту», — подумал Роджер. До вылета оставалось почти три часа, поэтому спешить было некуда. Но терять время из-за растяпства других он не любил. А назвать то, что происходило на входе во все российские аэропорты иначе, как-то не получалось. Из четырёх подъездов для входа в здание работал всегда только один, и это никогда не зависело от потока людей и вылетающих рейсов. Но даже в этом единственном подъезде из пяти проверяющих рамок и лент работала одна, максимум две, где сидели скучающие дамы преклонного возраста, лениво глядящие в рентген-экран на проезжающие мимо них вещи. Форма у них всегда была мятая, лица уставшие, а о желании работать здесь и не слышали. В такой обстановке один вылетающий самолёт ночью — ладно. Тридцать за час — ну что же, раньше нужно было приезжать в аэровокзал, скажут вам дамы на ваши возмущения. Очередь Роджера подошла и он быстро выложил из карманов кардхолдер с банковскими картами и парочкой наличных купюр, телефон, наушники, и положил их на столик стоящий правее рамок, бросил на чёрную ленту чемодан с рюкзаком и перешагнул красную линию, формально отделяющую улицу от здания аэропорта.

Рамка пронзительно запищала. Никто, кроме самого Мечникова, на это не обратил внимание. Поняв, что претензий к нему не имеют, он разложил вещи обратно по карманам, снял чемодан с ленты, выдернул длинную ручку, за которую нужно везти чемодан, и пошёл к огромному табло с расписанием всех вылетающих рейсов.

Его рейса пока не было, слишком рано. Вылет был в два сорок пять, а на табло обычно показываются только вылеты в ближайшие два часа. Благодаря нехитрым расчётам Роджер понял, что к табло есть смысл приходить только через полчаса и посмотрел по сторонам. Вокруг носились люди, бегали сотрудники аэропорта и лениво ходили охранники в лице девятнадцатилетних призывников. Кто-то вёз перед собой и за собой тяжёлые тележки с кучей вещей, кто-то же был совсем налегке и тащил в путешествие только рюкзак за плечами да маленький чемодан. Кто-то улетал, кто-то только прибыл в этот город. Их вряд ли что-то объединяло, да и не могло объединять.

Есть не хотелось, читать не хотелось, глупо бродить по аэропорту и рассматривать всё вокруг так же не было никакого желания. Но можно было выпить. Чай или кофе. Пройдя по длинным блестящим коридорам, поднявшись на один этаж вверх и выбрав наконец кафе наугад, он зашёл внутрь. Здесь почти никого не было и отстояв пару минут в быстрой очереди, Роджер приблизился к кассе. «Начну сначала с чая, а потом посмотрим», — подумал он и попросил кассиршу пробить только чай. Она налила из пожелтевшего от накипи крана стакан кипятка и поставила его перед Роджером. Немой вопрос покупателя она не поняла и ему пришлось заговорить первому:

— А чай-то где?

— Вон, сзади, на стойке, — ответила она недовольно.

Действительно, за его спиной был небольшой контейнер на стойке, где были вилки, ложки, салфетки, соль и несколько сортов пакетированного чая. Отдав за этот гастрономический экстаз сотню рублей, Роджер отодвинул тяжёлый деревянный стул с высокой спинкой и уселся за такой же тяжёлый деревянный стол. Открыв упаковку чая, он закинул пакетик в кипяток и сразу выложил туда три ложки сахара. Обычно он пил чай без него, но когда нужно было побольше энергии, пил с сахаром.

Через минуту он опять огляделся по сторонам. Вокруг так же никого не было.

Через пять минут он опять огляделся по сторонам. Вокруг так же никого не было.

Через десять минут он опять огляделся по сторонам. Вокруг так же никого не было.

Никто не появился и ещё через пять минут, и через семь. Аэропорт будто вымер.

Сам же сидящий в кафе человек не мог сосредоточиться и о чём-нибудь подумать. Распланировать свой график на пару дней вперёд или даже на ближайшие полчаса — сейчас эта задача была тяжела. Голова не думала совершенно, а других мест Роджер привык не слушаться.

Мечников посмотрел на кружку чая. Полная. «Странно, я, вроде бы, точно делал несколько глотков», — подумал он. С силой протерев лицо ладонями и опять посмотрев на кружку, он увидел её дно. Чая больше не было. «Да что такое сегодня, нужно взять пару выходных и просто спать и восстанавливать нервы. Так и с ума сойти недалеко», — опять подумал он.

Посмотрев на часы, Роджер понял, что скоро уже можно будет вернуться к табло и узнать, где можно пройти регистрацию. Чем больше становилось времени, тем меньше в аэропорту становилось людей. Основная часть рейсов была, всё-таки, днём, поэтому вечернее время и ночь всегда не сопровождались изобилием самолётов и пассажиров. Аэропорт пустел и становилось слишком тихо в этих стенах из стекла и бетона.

Однажды ему пришлось ночевать в аэропорту и было это не так давно, буквально пару лет назад. Тогда он летел в отпуск в Порту транзитом через швейцарский Цюрих. Прилетал он в столицу страны с самым чистым воздухом в семь вечера, а второй самолёт был в шесть утра следующего дня. Поэтому идеальным планом, как тогда казалось, было прилететь, погулять по Цюриху несколько часов, поужинать и вернуться в аэропорт, чтобы там немного поспать, если получится, и благополучно улететь дальше.

Проблемы начались практически сразу. Прилетев и добравшись до центра города неожиданно быстро, всего десять минут на поезде, Роджер пошёл совсем в другую сторону, на окраины города. Скачать карту или включить интернет он не додумался, поэтому так и вышло. Побродив там около часа, он вернулся к вокзалу, и стал замечать толпы людей, идущих вовсе в противоположном направлении, к тому самому центру. Поняв свою ошибку, до него так же дошло, что времени оставалось совсем чуть-чуть. Последний поезд шёл до аэропорта в одиннадцать вечера и далеко уходить было уже нельзя. Пробежавшись по чистым и ухоженным улицам, он наткнулся на кафе, рядом с которой сидел на стуле мужчина в годах и играл на гитаре. Играл и пел. Он уже не помнил, что именно он играл, но, вроде бы, это было точно что-то из Битлз.

Забывшись и растворившись в музыке, Мечников еле успел на последний поезд и, буквально, ввалился в него на последних секундах. Вернувшись в аэропорт, он начал искать место, где можно было хотя бы полежать, о сне он особо в тот момент уже не задумывался. Идя по совершенно пустому аэропорту, он начинал понимать, что изначальная идея была не так уж и хороша. И пришла в голову она далеко не ему одному.

Чем дальше он шёл, чем больше людей попадалось ему по пути. Они лежали везде. На стульях, на креслах, кто-то расстелил себе из курток и кофт матрас и лёг прямо на пол. Кто-то же оказался более прозорливым и улёгся на мягкие диваны в кофейнях. Найдя себе не совсем уютный, но вместе с этим казавшийся не самым плохим, уголок, Роджер поставил рядом с собой чемодан и медленно сел. Начав было расслабляться, он резко вздрогнул, услышав за своей спиной жуткий звук.

Подскочив и повернувшись на все сто восемьдесят, Мечников увидел чьё-то торчащее плечо из-за спинки ряда кресел. Оно становилось то чуть выше, то ниже, и весь этот перформанс сопровождал характерный звук — раскатистый храп. Встав и сделав пару шагов в сторону, Роджер увидел лежащего на ряде кресел мужчину. Он был разут и щеголял грязными босыми пятками. Обувь, вместе со всунутыми в них носками, стояла здесь же, под креслами. И штаны и футболка цвета оливы так же были грязными в странных жёлтых разводах. Источник звука был небрит и весил больше положенного здоровому человеку. По его восточному лицу было сложно определить, кто же он, индус, пакистанец или араб. В любом случае, сейчас он был Зевсом, исторгающим молнии. Правда, не из рук.

Поняв, что эта ночь уже не будет такой спокойной, Роджер подхватил чемодан и пошёл дальше, искать место потише. Побродив минут двадцать по пустому аэропорту, который больше был похож на заброшенный торговый центр с десятками магазинов, кофеен и ресторанов, он нашёл очередной ряд кресел и улёгся там. Подложить под голову он ничего не мог, поэтому только и оставалось, что лежать в неудобной позе на спине и пытаться уснуть.

Будильник, выставленный на часах, прозвучал быстро. Мечникову показалось, что не прошло и получаса, хотя на самом деле прошло уже больше трёх часов. Люди, разделявшие вместе с ним нелёгкую судьбу ночёвки в аэропорту постепенно просыпались. В здание воздушного порта начинали заходить люди, спавшие в более приличных условиях. За стойки садились приветливые и дружелюбные сотрудницы и сотрудники аэропорта, всегда встречающие тебя с улыбкой. Огромный улей начинал оживать. Роджер подхватил чемодан, дошёл до туалета, где быстро умылся и принял решение больше никогда не спать в аэропорту, пусть отель или хостел обойдётся ему в любые деньги, но больше — никогда. Иногда за комфорт стоило переплатить. Но тот самый Зевс ещё долго оставался в его памяти. Как и та ужасная ночь без еды, спокойного сна и здравого смысла.

— Разрешите, я здесь присяду? — неожиданно раздался голос по левую руку от Роджера. Он сбросил с себя пелену воспоминаний и осмотрелся. Кафе с дорогим пакетированным чаем всё ещё было вокруг него и было пустым. Вновь протерев сухими ладонями лицо, он услышал: — Так разрешите? — Мечников вспомнил, что кто-то что-то требует от него и посмотрел в сторону звука. В метре от него стоял мужчина. Лет шестидесяти, но явно ухаживающий за собой. Волосы были аккуратно уложены в стильную причёску, а седая борода собрана в интересную прямую форму и определённо недавно посетила брадобрея. Лицо почти без морщин, только некоторые из них виднелись в уголках глаз и на переносице, светло-голубые, как прозрачное греческое море, глаза. Пиджак тёмно-синего цвета, жёлтый, не в цвет, галстук, брюки светлого оттенка и дорогие коричневые туфли. Модник. Богатый модник. Таких, кто следит за собой в пожилом возрасте — единицы, и все они занимают хорошие позиции на работе.

— Ну, садитесь, — после небольшого раздумья ответил Роджер и пока старик, хоть так называть его было почти что неприлично, отодвигал тяжёлый стул чтобы сесть, осмотрелся по сторонам. В кафе до сих пор никого не было. Кассирша, казалось, уснула.

— Что, тоже летите куда-то на ночь глядя? — начал разговор неизвестный.

— Естественно.

«Глупый вопрос. То же самое, что спросить человека с загипсованной рукой, сломал ли он её», — подумал Мечников.

— Ну конечно, что за вопрос был, простите, — старик усмехнулся, — Вы не подумайте ничего, я так, поболтать просто сел. До вылета два часа почти что, вот, брожу по аэропорту, пытаюсь себя хоть как-то развлечь. Куда летите?

— В Токио. А вы?

— Не поверите — туда же. По делам или в отпуск?

— По делам. Но, надеюсь, получится и развлечься.

— Ох, вам повезло, в этом могу помочь. Вот вам моя визитка, — «Боже мой, визитки в наше время», — только и успел подумать Роджер, как незнакомец положил на стол перед ним одну прямоугольную бумажку.

«Сергей Робов — адвокат», гласила эта бумажка. Чуть ниже имени и фамилии был номер, российский.

— Хм, необычная какая, лаконичная, — Мечников перевернул визитку, но на обратной стороне было пусто, — Крайне лаконично, — добавил он.

— Да, люблю такое.

— Так вы адвокат? Понимаю, вопрос глупый, но всё же.

— Всё так. Точнее, да, адвокат. Но вопрос не глупый, не стесняйтесь.

— И как идут дела на, эм, адвокатском поприще?

— Неплохо, неплохо. Я, знаете ли, не простой адвокат. У нашего брата вообще сотни возможностей. Кто-то уголовщиной занимается, кто-то мелкими преступлениями, кто-то земельными делами, и так далее. Я же занимаюсь, хм, более деликатными вещами. Скажем, делами крайне личного характера и иногда мои клиенты, которым удалось помочь, действительно исправляются. Но что же мы всё обо мне да обо мне, кем вы работаете? — спросил Сергей.

— Я? Иногда я сам себе задаю этот вопрос. Проблема только в том, что часто и ответить на него не могу. Моя профессия, это помогать компаниям, не людям. Люди часто наоборот, страдают из-за моих действий. Можно сказать, что я чрезвычайный менеджер.

— Что-то слышал о таком.

— Все слышали. Но мало кто знает, что именно происходит.

— Просветите?

— Пожалуйста. Например, на крупном заводе проблема — воруют. Или упала производительность. Или ещё что-то. Неважно. Главное, что-то произошло и компания терпит убытки. Эта компания звонит моему работодателю, нашему, так сказать, фонду помощи, и мы отправляем человека на место разобраться в чём дело. Меня, допустим. Я приезжаю и под видом тренингов и прочих мотивационных выступлений знакомлюсь с коллективом, изучаю проблему. Пара дней и готово. Причина падения производительности в том, что один цех сборки деталей, например, состоял из хорошо общающихся между собой людей. После работы они нет, не выпивали в баре до утра. Они играли в онлайн-игры всем цехом. Все пятнадцать человек. И играли вполне нормально. Вовремя ложились спать и уделяли время семье. Но на работе они обсуждали игру. Они выполняли обязанности, но отвлекались на обсуждения. Так они медленнее выполняли свою работу, а завод, как вы знаете, зависит от мелочей. Медленно делали одни, страдали по цепочке другие. Решение — развести этих людей по другим отделам. Со временем они переставали играть в эту эфемерную игру и теряли общие интересы. Завод выходил на свою норму выработки и производительности.

— Звучит… безумно. И интересно. Но что плохого? Вы сказали, что чувствуете себя некомфортно.

— Да, верно. Понимаете, я ведь сделал свою работу, помог заводу. Но люди? Что с ними? Я лишил их повода собраться вместе и отдохнуть от всего. Я их разлучил. Это сложно.

— Но это ваша работа.

— Это моя работа, — повторил Мечников.

Роджер не понимал, зачем он всё это рассказал незнакомому человеку. Получилась странная исповедь. Исповедь в пустом кафе с дорогим пакетированным чаем.

— У меня тоже есть пара историй, раз уж мы с вами здесь так откровенничаем, — сказал адвокат.

— Прошу.

— Естественно. Случай сам по себе простой, но почему-то запомнился. Обратился ко мне однажды старый клиент, с которым я давно-давно не имел никаких контактов, обратился он ко мне по старой памяти, так же давным-давно я помог ему избежать неприятностей из-за одной оплошности, которую совершил он по глупости.

— Но ведь все так говорят, — прервал его Мечников.

— Да, все и всегда так говорят. Но, знаете, мне так же всегда хочется действительно верить людям, что какие-то проступки они совершили случайно, без злого умысла.

— Помогает?

— Немного. Так вот, я продолжу. Позвонил он мне и попросил помочь его старому знакомому, тот, мол, попал в полицию по такой же глупости. А человек это со связями, но дело такое скользкое, что лучше бы никто из его знакомых не знал об этом, тем более СМИ. Человек был публичный. Я сорвался и поехал, не зная в чём дело. По телефону даже намекать отказались. Приехал и узнал. Долго смеялся. В общем этот мужчина сорока семи лет снял себе роскошный люкс номер в центре Москвы, очень много выпил, очень много вынюхал и достав оружие, начал палить в потолок, крича ругательства. Разумеется, вызвали полицию и этого мужчину скрутили. Тут джекпот, как вы понимаете. И наркотики, и оружие, и стрельба. Несколько уголовных статей, в общем.

— Дайте угадаю, вы его смогли в итоге отмазать и он вышел чистым из воды?

— Угадали. Хоть и звучит тяжело, на деле было просто доказать, что всё это — случайность.

— Вы, меня, конечно, простите за такую наглость, но вам не стыдно?

— За то что защищаю таких людей?

— Да.

— Нет, что вы. Я же сказал чуть раньше, я всегда верю, что это произошло случайно. Плохой день, плохая неделя. Кто-то что-то не так сказал, на работе проблемы. У любого должен быть шанс рассказать свою точку зрения и любой заслуживает помощи.

— Да у вас работа тяжелее моей.

— В какой-то мере.

Оба замолчали, думая о чём-то своём. Правда, недолго.

— Вы в Токио тоже по работе? — спросил из вежливости Роджер.

— Да. Очень и очень деликатное дело. Вопрос жизни и смерти, можно сказать, — ответил Сергей.

— Как и всё в нашей жизни.

— И то правда, — отреагировал адвокат и посмотрев на часы, произнёс. — Что же, спасибо вам за небольшой разговор, Роджер! — мужчина в годах протянул руку для рукопожатия.

— И вам, Сергей, — Мечников на секунду задумался о том, что вроде бы не называл своего имени, но тут же выкинул эту мысль из головы. Он протянул руку в ответ.

— Думаю, увидимся в самолёте, но если что, моя визитка у вас. Буду ждать звонка! Вы полюбите Токио. Славный городишко.

Роджер знал, что, конечно, не позвонит этому человеку. Но правила приличия, которые заставляли нас врать друг другу ради ложной надежды, не позволяли ему сразу же об этом сказать. Но допускали умолчать о правде, ради общего благополучия. Ради ложной атмосферы сближения. Мечников не считал это чем-то зазорным, так делали все и всегда, и вряд ли это когда-либо изменится. Не в этом тысячелетии.

— Ну что же, я пойду, — повторил он, — Спасибо вам за компанию. Я пойду ещё немного погуляю по аэропорту, а вам рекомендую пройти регистрацию на рейс, пора, — сказал Робов и не оборачиваясь, вышел из кафе.

Мечников не сказал ни слова в ответ, но даже с удовольствием помахал ему на прощание. Взглянув на часы в смартфоне, он осознал, что Сергей прав и пора двигаться к стойке регистрации. Хоть он и сделал всё через сайт авиакомпании, но получить бумажную копию билета всё таки нужно было. Сложив на блюдце мусор, накопившийся от такого странного чаепития, он встал и быстро покинул кафе. Кассирша мирно спала и не замечала ничего не вокруг. Новых посетителей не было, а старые разошлись.

Поднявшись на этаж выше и вернувшись к табло с расписанием, он поднял голову и стал искать глазами свой рейс. «J1402 — стойки 70 — 76, вылет в 2:45», — увидел он. «Наконец-то. Быстро получу билет, пройду все контроли, выйду в зону вылета и буду смотреть на лётное поле», — подумал Роджер и направился к нужным стойкам.

Идя, он продолжал рассматривать пассажиров. Кто-то стоял у табло и пытался найти свой рейс, кто-то уже знал куда идти и, как Мечников, искали стойки регистрации, кто-то никуда не спешил и просто сидел в креслах и на скамейках читая книгу или разглядывая что-то в телефоне. Но были и те, кто готовился заночевать в этом месте. Они разувались, подкладывали под голову рюкзак или куртку и укладывались спать. Их не смущали десятки людей, проходящие мимо, они не переживали насчёт воровства, они просто хотели поспать и дождаться своего вылета. Вспомнив себя в точно такой же момент, Роджер передёрнул плечами и он нервно повёл плечами. Охрана почти никогда не трогала таких людей, бороться с ними было бесполезно, лежат и лежат, спят и спят. Главное, что спокойно и нет конфликтов.

Стойка номер 30, стойка номер 37, стойка номер 42, стойки номер 61, стойка номер 72. Роджер добрался сюда быстро, и чем дальше он шёл, тем меньше людей он встречал на пути. Но это было не так странно, в этой части аэропорта было всего восемьдесят стоек и почти не было вылетов. Из шести заявленных на его рейс, работали только две, за которыми сидели две девушки, усердно что-то делающие в своих компьютерах.

— Добрый вечер! — поприветствовала его одна из и вопросительно посмотрела на него.

— Добрый. Электронную регистрацию прошёл, вот паспорт, — тут же ответил Роджер и достал из внутренного кармана пиджака заграничный паспорт, щедро усыпанный отметками о пересечении границы. Сейчас, конечно, отметок не будет.

— Спасибо. Токио?

— Э-э, — Мечников сделал шаг назад и подняв голову взглянул на табло, где была только одна строчка: «Стойка 72, Рейс J1402, Токио», — Да, конечно. Разве тут можно и на другой рейс зарегистрироваться? — Девушка никак не отреагировала на его вопрос и принялась проверять его паспорт. Через пару минут молчания, прерываемого редким кашлем кого-то из пассажиров и треском клавиатуры, сотрудница аэропорта вернула на своё лицо улыбку и отдала Роджеру паспорт с вложенным в него посадочным билетом.

— Вот. Вам нужен гейт двадцать пять. Можете пройти к нему.

— Спасибо, — отреагировал он и положив билет с паспортом во всё тот же внутренний карман пиджака, поднял сумку с земли и направился к нужному выходу.

Людей вокруг, казалось, стало ещё меньше. Аэропорт окончательно вымирал. С момента объявления стоек для регистрации на рейс прошло уже около двадцати минут, но, почему-то, никто, кроме него на регистрацию и не явился. Он и так думал, что людей будет мало — кто сейчас в Японию полетит? От мыслей его отвлекла табличка, висевшая почти у самого потолка и указанием номеров гейтов для выхода. Цифры указывали куда-то налево. Пройдя ещё метров сто, Роджер видел вокруг себя только закрывающиеся кафе и магазины с одеждой. Были, конечно, и те, что работали двадцать четыре на семь, но таких явно меньше, чем остальных.

Следующая остановка паспортный контроль, а там уже и до выхода к самолёту недалеко. Сделав всего ничего шагов, Роджер встал перед выбором пути, либо налево, к очередным магазинам с алкоголем, вещами и едой, либо направо, сразу к окончательной проверке документов. Правда, выбирать даже не приходилось. Все эти магазины его абсолютно не интересовали, тем более, он однажды долго ходил по ним, записывая и запоминая цены, чтобы потом, будучи над облаками и в спокойной обстановке сравнить все цены и наконец понять — оно вообще нужно? Вышло так, как он и думал: не нужно. Цены в этих зонах «беспошлинной торговли» отличались от магазинных в его родной стране минимально, и частенько не в сторону выгоды. Многих заманивала якобы эксклюзивность товаров. Но право, они вообще пытались найти это в интернете? Чай не двухтысячные, когда даже это было сложно сделать. Но нет, купить что-то в таких магазинах было даже иногда престижно, мол, смотри отец, что привёз тебе. Роджер поморщился. Но не от осуждения таких людей, нет. Скорее, от того, что он вообще об этом думает. Ну покупают, ну тратят деньги, ну обманывают сами себя или позволяют обмануть себя. Пусть. У нас ведь демократия. Делай что хочешь и думай что хочешь. В пределах разумного, конечно. Правда, пределы всегда и у всех разные. Иногда, слишком.

Ноги сами понесли его к стойке проверки документов, пока он размышлял. Пару минут спустя он уже стоял в очереди на проверку и облегчённо вспоминал добрым словом проектировщиков аэропорта — попусту ходить по блестящему полу из кафельным плит Роджер не любил.

Очередь была здесь небольшая, поэтому уже минут через семь Мечников подошёл к стойке и встретился с выжидательным взглядом пограничника. Отличить российского пограничника от европейского было проще просто, второй не желал твоей смерти больше, чем следующего аванса. Не дожидаясь, пока этот государственный служащий что-то скажет, Роджер положил паспорт с вложенным в него билетом на стойку и пододвинул к мужчине в форме. Тот, не говоря ни слова, взял его, сравнил фотографию в нём с оригиналом, стоящим по другую сторону стекла, после — проверил паспорт на ультрафиолете и наконец задал вопрос:

— Надолго от нас?

— Три недели.

— В Берлин летите?

— Нет, в Токио, — пограничники изредка уточняли конечную цель полёта, и всегда делали это неправильно, поэтому Роджер уже не мог оправдать это обычной ошибкой. Наверное, так они пытались вывести улетающего из себя, чтобы он тут же выложил все наркотики и оружие на стойку и добровольно сдался. Вряд ли это хоть когда-нибудь срабатывало.

— Точно.

— Что же вы не в родной Воронеж? — продолжил допрос проверяющий, увидев место рождения в паспорте.

— Нет там никого, кого бы знал, даже родственников. Давно переехал в столицу.

— Как давно?

— Ещё в детстве. В год или два.

— Ясно, ясно.

Человек в форме молча пролистал паспорт почти до конца, взял со стола штамп и выверенным ударом поставил печать о вылете из страны. Очередная печать в бесконечном списке, сколько их ещё будет? — задумался Роджер. Но почувствовал на себя тяжелый взгляд пограничника, который уже положил документы на стойку понял, что пора идти дальше.

— До свидания, — сказал Мечников. В ответ он услышал ничего.

Следующий контроль был почти сразу за паспортным, но здесь нужно было снять с себя весь металл и всё, что могло быть замечено автоматикой, сложить это в пластиковый ящик, поставить его на движущуюся как в супермаркете ленту и пройти через рамку. Здесь людей, наконец, было достаточно. Нет, Мечников не был рад людям, но полчаса проведённые практически в полном одиночестве немного действовали на нервы в этом, казалось бы, оживлённом месте.

Осторожно сняв с себя ремень, выложив из карманов телефон и прочие вещи, закинув в пластиковый короб сумку, Роджер огляделся. Иногда в российских аэропортах приходилось снимать даже обувь, но не всегда. Посмотрев на людей вокруг он заметил, что никто, в общем-то, обувь снимать даже не думал. Поэтому проверив ещё раз все карманы, он положил короб на ленту и встал в живую очередь на проверку. Всё проходило быстро и через две минуты Роджер уже проходил через рамку, и зашёл в специальную капсулу, здесь нужно было встать к сотрудникам аэропорта боком и поднять руки, как будто тебя поймали на месте преступления. Женщина лет пятидесяти с другой стороны баррикад нажала особую кнопку, зарытую в технических недрах, и капсула пришла в движение. Точнее, часть неё. Две огромные балки стали крутиться вокруг Роджера и, сделав пару оборотов, остановились. Он взглянул на женщину, которая кивнула ему, и понял что всё в порядке, можно проходить. Забрав с ленты короб с вещами, он распихал всё обратно по карманам и пошёл дальше.

Спрятав паспорт в чемодан, двинул вперёд, к гейтам. До вылета уже было не так долго, около часа. «Значит до начала посадки ещё минут тридцать», — подумал Роджер. Смотреть на посадочный талон, где было указано точное время, было лень. «Значит, можно либо посидеть и посмотреть на лётное поле, попутно слушая музыку, или взять что-нибудь в очередном кафе, заплатив в три раза дороже, чем это стоит в городе», — продолжал он размышлять. «С другой стороны, можно всё это купить и быть хоть немного, но счастливым. Пусть это и стоит приличную сумму. Опять же, зачем я трачу жизнь на работу и отдаю ей всего себя, получая взамен лишь деньги, как не затем, чтобы эти деньги тратить?», — поток мыслей пошёл и остановиться становилось всё труднее и труднее. «В будущем, если оно будет, сорок лет спустя, буду ли я корить себя, что сэкономил четыреста, пятьсот, шестьсот рублей на напитках или еде? Вряд ли. По крайней мере, надеюсь, что не буду. Так зачем всё это?».

Добравшись до длинного ряда кафе и ресторанов, Мечников заказал сэндвич с беконом, ветчиной, огурцами, помидорами, плавленным сыром, соусом и пол-литра кофе с молоком. Так у него было часто, он то экономил и не хотел брать лишний кусок хлеба в кафе на обед, то срывался и покупал себе что-то такое, на что раньше мог копить несколько месяцев, даже при его зарплате. А иногда просто покупал себе еду, которую раньше старался избегать.

Жизнь крайностей его не волновала и ничуть не печалила, Роджер никогда и не делал вид, что он спокойной и уравновешенный человек. Не бросается на прохожих с заточенным ножом и криками — уже хорошо. Хотя он был уверен, что всегда бы нашёлся человек, который осудит его сильнее именно за еду, чем за убийства.

Усталая и заспанная сотрудница кафе пододвинула к нему поднос с чашкой кофе и сендвичем. Поблагодарив и забрав поднос, Роджер уселся за столик стоящий неподалёку и взглянул на часы. До вылета меньше часа. До начал посадки ещё меньше. Он как раз успеет поужинать, если это можно было так назвать, и посмотреть в огромные, от пола до высокого, в десять метров, потолка, окна на выруливающие на взлётную полосу самолёты. В этом не было никакого смысла, но это завораживало.

Быстро перекусив и влив в себя, а не выпив, такое количество кофе с молоком, Мечников направился к своему гейту. Дойдя, он сначала подумал, что ошибся номером. Вокруг не было практически ни души. Не было пассажиров, терпеливо ждущих самолёта и коротающих время углубившись в чтение книг или переписку в телефоне. Не было сотрудников аэропорта, которые сначала регистрировали тебя на рейс, а потом проверяли собственную работу и пропускали в самолёт. Даже в соседних бесконечных кафе почти никого не было, так, несколько человек, уныло сидящих за столами. Одеты они были настолько невзрачно, что даже и не скажешь, работают они в этих кафе, или пассажиры.

Но над нужным гейтом висел экран, утверждающий, что именно здесь он сможет сесть на свой рейс, поэтому чуть посомневавшись, Роджер нашёл место с лучшим видом на железных птиц и сбросив с себя багажный груз, он откинулся на спинку мягкой обивки скамейки.

Смотреть на что-то медленно но бесконечно повторяющееся может каждый. И у каждого одинаковый набор таких вещей: трескучий огонь в камине, поглощающий раскалённые дрова, вода, бурлящая на речных камнях и уносящая с собой тонны истории. Дальше уже идут различия. Кому-то нравится смотреть, как медленно, или быстро, плывут облака. Кому-то, как еле шевелятся листья на кронах деревьев. Кому-то, как изменяются индексы акций на мировых биржах. Роджеру же были интересны именно медленно ползущие самолёты. Вот стюарды закрыли тяжёлую гермодверь, вот пилоты проделали сотню действий и поговорили с диспетчерами, ещё несколько минут и самолёт сдаёт назад, сам, или при помощи специальной машины, доезжает до первой полосы. С неё почти никогда не взлетают, она нужна, чтобы разойтись по другим полосам. Развязка, своего рода. Здесь, если рейсов мало, самолёт за несколько минут доедет до нужной дорожки и встанет на взлёт. Если рейсов много, то придётся подождать в натуральной очереди, а пилоты будут скучать и постепенно выруливать на нужную полосу, постоянно то разогревая двигатели, то выключая их. В итоге, конечно же, все взлетят. Но сам процесс важнее золота. По крайней мере, для Роджера.

Услышав шаги где-то справа от себя, одинокий пассажир повернул голову вправо и увидел, что к стойке перед гейтом, не спеша, практически еле волоча ноги, идут люди. Люди в форме. Не полицейские, а те же самые люди, что регистрировали его на рейс и выдали бумажные билеты. Девушки, работающие в авиакомпании, чей самолёт вылетает уже совсем скоро и обязавшейся за почти десять часов доставить людей из одной части света в другую. Расслабленной походкой они подошли к стойке, и стали копаться в бумагах. Пару минут спустя на экране над стойкой загорелась надпись «Посадка». До вылета оставались всего несколько десятков минут. Роджер и не заметил, как прошло время. Мечников никогда не бежал впереди всех на посадку, ведь в этом никогда не было никакого смысла. Нет разницы, каким по счёту ты зайдёшь в самолёт, если всё равно зайдёшь и сядешь на своё место. Кто-то говорил Роджеру, что все бегут вставать в очередь, потому что боятся овербукинга, вещи, на которой наживаются некоторые авиакомпании, продавая на рейс больше билетов, чем есть мест. А на некоторые места — сразу несколько билетов. И, мол, кто успел, тот и сел. Но Роджер никогда на такое не попадался и поверить в такое был сложно. Правда, и сомневаться в этом не приходилось.

Ещё раз оглянувшись и ожидая увидеть толпу людей, ринувшихся на посадку, Мечников в который раз за этот день удивился. И было чему, вокруг не видно ни души, кроме рабочих. Не было ни одного человека, который не то что бы поднялся с места и пошёл к стойке, а даже тех, кто просто бы сидел и ждал вылета. До сих пор сомневаясь, что он у правильного выхода, он подошёл к стойке.

— Добрый вечер. В Токио? — спросила его девушка за стойкой, натянув на лицо фальшивую улыбку.

— Добрый. Именно. Вот, — Роджер передал ей паспорт и билет.

— Ага. Всё в порядке, — ответила она почти сразу же, проверив документы, — Можете проходить в самолёт.

— Да, да, спасибо, — пробормотал Роджер, но сделав пару шагов вперёд, обернулся и спросил, — Не знаете, почему никого нет? Почему никого не было ни на регистрации, ни сейчас?

— Не знаю, — ответила девушка, не раздумывая ни секунды.

Мечников в ступоре замолчал, но через несколько секунд пришёл в себя и равнодушно посмотрев на собеседницу, пошёл по длинному коридору передвижной посадки. В дверях самолёта его встретили несколько стюардесс, они приветливо улыбнулись, проводили его до его места и помогли убрать вещи. Усевшись в кресло и разложив вещи, Роджер почувствовал каменную усталость и закрыв глаза на несколько секунд, мгновенно уснул. Уснул таким сном, что даже взлёт многотонного самолёта не разбудил его.

Когда он проснулся, железная птица уже была в нескольких сотнях километрах от Москвы. Но пробуждение не принесло Роджеру никаких хороших вестей. Оглядевшись, он увидел, что в самолёте он по прежнему был один.

Глава 1. Харон

Удивляться не хотелось, но приходилось. Роджер что-то слышал о таких редких рейсах, когда в самолёте почти никого, или вообще никого кроме одного пассажира. Направление не популярное или время не подходящее, или ещё тысяча возможных причин. Сейчас Мечников был такому даже рад. Всё внимание будет ему одному, никаких кричащих и плачущих детей, никакого кашля или храпа соседа. Спокойный гул турбин, выключенный в салоне свет и атмосфера лаунж-зоны.

Но сейчас, сам не зная почему, Роджер не хотел даже шевелиться. Откинувшись на спинку кресла и расслабив тело, он смотрел в иллюминатор. Правда, ничего он там не видел, снаружи была лишь тьма и редкий свет городов. Редкий, крайне редкий свет. Но пора была вставать и хотя бы умыться. Даже недолгий сон превращал Мечникова в помятое подобие тухлой груши.

Осторожно, стараясь не издавать ни звука, он встал и побрёл вперёд по салону, к кабинке туалета. Он никого не видел, вокруг попросту не было людей. Но если это можно хоть как-то оправдать, то отсутствие стюардесс или стюардов не оправдывало вообще ничто. «Вероятно, они в кабине пилотов», — думал он. «Или где-то в конце или начале самолёта», — думал он же.

Гул турбин и темнота.

Гул турбин и темнота.

Гул турбин и темнота.

Только это было вокруг. И это становилось слишком странным, чтобы пытаться найти рациональное объяснение. Дойдя до туалета, он всё так же не увидел никого вокруг. Однако, видели его.

Умывшись и протерев глаза, Роджер поплёлся обратно. И сделав пару шагов, все его мысли пришли в порядок. Он заметил человека, лежащего на сидениях. Тот оборудовал себе своеобразную койку: поднял локти сидений, разулся, повесил пиджак на стоящее впереди кресло и где-то достал тёмно-синюю подушку, именно на ней сейчас лежала его седая голова. Лежал он спиной к проходу, поэтому понять кто это, было нельзя.

«Ну наконец-то, я хотя бы точно сейчас уверен, что не сошёл с ума и не лежу в психбольнице под препаратами», — думал Мечников. У него действительно уже были такие мысли. Ему совсем не верилось, что на рейс Москва — Токио продали только два билета.

«Разбудить его? Наверное, нет. Что я ему скажу? — Мужчина, мы с вами вдвоём в самолёте? Не хотите ли сыграть в нарды? — Хотя вряд ли у него есть нарды. И у меня нард нет. О чём я вообще думаю… Нет, точнее, да. Будить надо его, всё так. А что сказать? Так, минуту…», — додумать он не успел. Лежащий человек повернулся на 180 градусов и теперь Роджер смог увидеть, кто это. Тот мужчина из кафе в аэропорту. Сергей.

Тот приоткрыл глаза и заметив стоящего подле него человека, встрепенулся.

— А-а, Роджер! Вот и вы. Как всё поменялось — сначала я ждал пока вы проснётесь, а теперь вы уставились на меня пока я сплю, — сказал Сергей и принял вертикальное положение.

— Вам всё это не кажется странным? — спросил Роджер, усевшись на параллельное кресло.

— Что именно?

— Ну, вот это, — Мечников кивнул головой в сторону салона, — вот это всё.

— То, что людей нет?

— Верно.

— Так это нормально. Так и должно быть. Увы, несколько часов назад вы сели на свой личный рейс, — произнёс седой мужчина, потягиваясь в кресле.

Роджер нахмурился. «Что этот старик, — он резко стал стариком в его глазах, — что он несёт? А вроде адекватный человек был… Может выпил? Или не выспался», — подумал он.

— Простите, не понял.

— И это нормально.

— Что вы вообще говорите?

— Правду. Не переживайте, уже поздно. Только нервы потратите. Хотя, к этому можно философски отнестись — можно их тратить и дальше, потому что они у вас теперь бесконечные, ха-ха!

— Вы, вероятно, пьяны или не выспались.

— Как хотите, господин Мечников. Я буду здесь — приходите в любом время. Благо, его теперь предостаточно, — сказал старик. Он начал копаться в рюкзаке, стоящем на соседнем кресле, достал оттуда повязку для сна, натянул её на свои закрытые голубые глаза и опять лёг спать.

Роджер всё ещё смотрел на него. Гул турбин вновь вернулся в его жизнь, проник в его слух. Пока он разговаривал с этим резко ставшим странным мужчиной, он его не замечал. Или же он пропал сам по себе? «Чёрт с ним».

Мечников, тяжело вздохнув, встал с кресла и бросив последний взгляд на, как ему казалось, сошедшего с ума старика, пошёл к своему месту. «Так, надо найти бортпроводника и поболтать хотя бы с ним, уж он точно адекватным будет. Надеюсь». Мечников ускорил шаг и спустя двадцать секунд уже был в хвосте самолёта. Отодвинув шторки, за которыми обычно были мини-кресла, где сидели члены экипажа, Роджер увидел то, что и ожидал. Там никого не было. Сидения, вмонтированные в стенку, были убраны и застёгнуты на ремни. Не было ни единого намёка, что здесь вообще сегодня кто-то был. Роджер опять тяжело вздохнул. Он устал от этого. Устал от странностей. И впервые за долгое время задумался об отпуске. Он не был в нём уже почти год, да и то, когда он отдыхал прошлым летом его срочно вызвали оформлять сделку, — тогда он занимался немного другим, — о которой потом говорила вся страна. И за весь прошлый рабочий год он сделал многое, слишком многое. Он работал так много, что сам стал работой. Выходные всегда превращались во что-то скучное и руки сами тянулись к ноутбуку, чтобы проверить рабочую почту. А дальше, как говорится, всё было как в тумане.

Роджер вернулся на своё место в самолёте. Он посмотрел вперёд себя и не увидел изменений. Салон был всё так же пуст. Слышен был лишь приглушённый гул работающих турбин. Роджер хотел лечь спать, но спать не хотелось. «Значит, почитаю, или заполню пару документов от руки, авось, в сон и уклонит меня», — подумал он. А потом посмотрел налево, в иллюминатор.

Молодой парень сидел на сухом асфальте.

Он, асфальт, остывал от горячего дня. Летом иногда пекло так, что даже ступить на дорогу было нельзя. Был вечер. Точнее, его начало. Всего около шести предночных часов. Молодой парень сидел, не понимая, что он здесь делает. Пару минут назад он вылез из перевернувшейся машины. Да, машина, в которой он ехал последний час к брату на день рождения сейчас валялась на своей же крыше в кювете. Случилось всё, как и абсолютно все вещи в жизни, внезапно. Пустая трасса, деревья вдоль дороги. Солнце только задумывалось о том, чтобы начать садиться в окружении редких белых облаков, спокойно проплывающих по своим делам. Зелёная трава вокруг и никаких забот для природы. Парень уверенно держал руль и ногу на педали газа, несясь на, примерно, ста двадцати километров в час. Во встроенных автомобильных колонках негромко, но так, чтобы перекрывать шум сцепления колёс с дорогой, играла музыка. Что-то классическое. Увы, сейчас и не вспомнишь, что именно.

Когда на дорогу выскочила коричневая лошадь, водитель разговаривал по телефону. Заметил он преграду сразу же, однако, среагировать вовремя не успел, одна рука была занята телефоном. Неизвестно, как сложились бы события без этого телефона и неважного разговора, сути которого водитель давно забыл. Но, на руле была всего одна рука и запоздалая реакция сыграла свою роль. Пытаясь инстинктивно уйти от столкновения с животным, водитель вывернул машину резко вправо. Ударившись правым боком автомобиля о пыльный отбойник, водитель попытался выровнять машину и резко ударил по тормозам. Это была не первая его ошибка за последние минуты.

Машину повело юзом и когда отбойник справа закончился — обычно его ставили на самых опасных участках трассы — автомобиль пролетел по обочине несколько метров и свалился в кювет. Российские кюветы вдоль трассы всегда строились так, как будто у инженеров была только одна задача: заставить людей копать бесконечно длинную траншею, в которой в будущем будут умирать другие люди. Наверное, цель была иная, но вышло всё не так.

Упав на правый бок, машина по инерции несколько раз перевернулась, протащилась на том же правом боку ещё пару метров и практически остановившись, накренилась так, что перевесив саму себя, завалилась на крышу.

Вокруг вновь воцарилась тишина. Зелёные листья на деревьях вдоль трассы вернулись к своему обычному состоянию, трепетать под напорами бесконечного ветра и наблюдать за проезжающими. Время для них не существовало. Впрочем, для всех время это не существующая единица. Часы измеряют сами себя и подсчёт времени люди придумали только ради удобства. Трава была так же зелена, как и до аварии. Редкие облака на синем небе так же спокойно плыли в неизвестность, туда, куда гнал их ветер, а вращение планеты — в обратную сторону. Цикл продолжался. Птицы, которые, казалось, замолчали в момент, когда человек увидел живую преграду на дороге, вновь начали общаться между собой. Правда, это мало интересовало человека.

Лицо и его руки до плечей были посечены осколками разбившегося стекла. Правый глаз был заплывшим и видел он только одним, левым. Лоб изрезан практически в труху и это в какой-то мере сыграло на израненную руку человеку, он его не чувствовал. Водитель, не зная, что ему дальше делать, с большим усилием отстегнул ремень безопасности, успев упереть руки в крышу, ставшей полом. Не видя ничего вокруг из-за крови, залившей ему глаза, он, царапая тело, и раня грудь с животом, выполз из разбитого бокового окна. Протерев глаза и лицо от крови, он наконец смог рассмотреть всё, что стало вокруг него. Встав сначала на колени, а потом, шатаясь во все стороны, он, опираясь на покорёженный корпус машины, встал на ноги. Удержаться на них было сложно. Действие адреналина, вброшенного в кровь организмом несколько минут назад, начинало заканчиваться. Человека охватывал озноб и дрожь во всём теле, колени, казалось, жили своей жизнью.

Машина, конечно же, восстановлению не подлежала. Выбитые окна, разбитые бока из-за переворота, погнутая крыша. Колёса, однако, ещё крутились, но так же были искорёженны и мерзко скрипели при каждом обороте. Подойдя к капоту машины, человек увидел, что из радиатора что-то лилось, и не капало, а именно лилось, это был мини-ручей, возникший из-за беды. Но ручей скоро иссякнет. Тело машины отдавало жаром. Человек инстинктивно сделал несколько шагов назад. Но случилось неизбежное.

Первичный шок от десятков травм отпустил голову человека. Адреналин, позволявший человеку спасать себя, резко закончился в крови. И человек осознал. Осознал, что был в машине не один.

Бросив всего самого себя к машине, человек не знал, что делать дальше. Как и не знал несколько минут назад. Упав на колени напротив разбитого окна на стороне переднего пассажирского сидения, он увидел висящую на ремне безопасности женщину.

— Маша, маша! — тут же выкрикнул он, — Маша! Маша, ответь! — продолжал кричать он.

Маша не отвечала и лишь мерно покачивалась на ремне, когда человек пытался её растормошить. Он мгновенно забыл про всё, что ему рассказывали на курсах первой помощи. Ещё тогда, года два назад, он думал, отдать ли деньги за суточный курс первой помощи от Красного Креста? И отдал, так, мало ли, пригодится. И вот, пригодилось. Но сейчас он забыл даже, как можно измерить человеку пульс, что уже говорить обо всём остальном.

В глазах потемнело. Человек не знал, случилось это из-за удара во время аварии, или из-за того, что происходило перед ним прямо сейчас. Свет мерк и сужался. Это происходило прямо как в заставке старых голивудских фильмов, как в очередной части бесконечной серии про Джеймса Бонда. Круг света сужался и сужался, справа, слева, сверху, снизу — катилась темнота. Свет уступал тьме и отступал куда-то дальше, туда, где тьма его недостанет. Тьма двигалась уверенно, будто не чувствовала перед собой препятствий. Спустя доли секунд, хотя для человека это были долгие, тягуче-склизкие часы, тьма остановилась. Будто на мгновение, чтобы спустя неизвестность закрыть собой всё, что было впереди и вокруг. Но это мгновение остановило тьму. Женский голос, откуда-то слева, тяжело захрипел и зашёлся в кашле. Человек до боли зажмурил глаза и резко их раскрыл. Тьма ушла. Но и свет пока не появлялся.

Человек опять вспомнил о том, что в машине он был не один. О том, что в машине их было не двое. Дёрнув на себя заднюю правую дверь, он увидел, что на полу, бывшем ранее потолком, в осколках битого стекла лежит женщина. Она была старше Маши лет на тридцать. Сегодня утром она одела простое синее платье и даже не красилась, как обычно любила это делать, так, слегка подвела глаза тушью. Духи, шлейф которых постоянно тянулся за ней, в этот раз не чувствовался. Человек не помнил, душилась она утром или нет. Сейчас он чувствовал лишь аромат жжёной резины, разлитого масла и терпкий запах крови. Сейчас он видел лишь окровавленных людей.

Женщина лежала на полу, между сидениями. Она никогда не пристёгивалась, когда ездила сзади. Так же, как и все остальные его знакомые. Так же, как и он сам. Сейчас всем им, если это уместно сказать, повезло. От удара и ударов женщина могла начать летать по салону в бессильном приступе неконтролируемого вращения автомобиля. Но, вероятно, повезло. Человек не знал, что произошло с ней, но она не упала на передние сидения и не сломала никому шею и не разбила лобовое стекло своим телом. Она просто лежала на полу между сидениями. Лежала с открытыми глазами и хрипела, перемешивая хрипы тяжёлым кашлем с кровью.

Валерия, вот как её зовут.

Человек понял, что единственное, что он сейчас может сделать — не делать ничего. Не трогать пострадавших, это могло только навредить им. Не мешать спасателям и медикам, они знают свою работу и смогут помочь.

Внезапная мысль буквально пробила ему голову насквозь, будто невидимый снайпер ждал лучшего момента, чтобы выпустить из своей винтовки свинцовую пулю и наконец нажал на спусковой крючок. Нужно вызвать спасателей, МЧС, медиков, полицию, кого угодно. Лишь бы помогли. Лишь бы спасли.

Ощупав карманы в поисках телефона, человек его там, конечно, не обнаружил. Выпал, наверное. Пока машина кувыркалась то с колёс то на крышу и перемалывала чёрную землю и свежую зелёную траву. Выпал из рук, потому что когда человек говорил по телефону, авария и случилась. В тот момент он не думал о его сохранности или о том, чтобы сказать глупое «Минуту» собеседнику. Наверное, в тот момент он и вовсе ни о чём не думал. Ни о длинной долгой дороге, ни о зелёных кронах деревьев, ни о поющих птицах. Он лишь крутил руль в бессильной попытке остановить машину и упрямо нажимал на педаль тормоза, борясь с антиблокировочной системой. Победил, впрочем, отбойник, в который машина ударилась. Но сейчас, увы, не об этом. Сейчас человеку нужно было вызвать спасателей. Сейчас человеку нужно было найти телефон. Единственное, что могло его спасти. Спасти пассажиров.

Сделав несколько быстрых шагов в попытке обойти машину, человек понял, что и это будет бессмысленно. Он не найдёт телефон в салоне, слишком страшная была авария и он был уверен, что смартфон вылетел из салона сразу же, как машину начало заносить.

Быстро оглянувшись по сторонам, человек зацепился взглядом за дорогу, ту, по которой от приехал. Сейчас машина лежала в кювете, метрах в десяти от дорожной насыпи, сама же насыпь возвышалась метра на два-три над этим кюветом. Человек зацепился и побежал. Он не чувствовал боли, он не чувствовал спазмы мышц. Он не чувствовал тяжести в суставах. Лишь голова стала чугунной и мутнело в глазах. «Сейчас не время, сейчас не о пустяках», — думал человек. Думал, пока бежал до насыпи. Думал, пока взбирался, пока карабкался по двухметровому слою песка, камней и пыли. Оступаясь, цепляясь за траву и выдирая её с корнем, он взбирался по насыпи. Ему показалось, что прошло мгновение. И оно действительно прошло.

Человек выполз на дорогу, буквально, выполз. Содранные до крови колени и разбитые ладони, именно сейчас они помогали ему и другим людям выжить. По крайней мере, так думал он. Встав с колен и выпрямившись во весь рост, человек вновь стал оглядываться вокруг. Сумасшедшие глаза на испуганном и бессмысленном лице начали искать спасения. Он стоял поперёк дороги. Справа — бывшая цель путешествия, слева — начальная точка пути. И никого. Машин ни справа, ни слева, не было. Но человек не сдавался. Он посмотрел вперёд, туда, куда он ехал, ему пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы солнечный свет, дошедший из далёкого космоса, не мешал всматриваться. Никого.

Он посмотрел назад, туда, откуда приехал. Никого. Человек убрал руку от лица. Человек только тогда заметил, что вокруг действительно никого нет. Он устало опустил руки.

Молодой парень сидел на сухом асфальте. Он, асфальт, остывал от горячего дня. Он, человек, не чувствовал более ничего.

Коричневая лошадь осторожно подошла к нему, тихо стуча подкованными копытами по асфальту, уложенному здесь несколько лет назад. Её шея изогнулась так, что головой она доставала до самой земли. Она рыскала в поисках чего-то съедобного. Издав свои странные лошадиные звуки, она подошла к человеку вплотную, но тот её не замечал. Лошадь осторожно обнюхала его и поняв, что здесь ничего ни съедобного, ни интересного, нет, пошла дальше. И без того тихий стук копыт быстро пропал. Лошадь вернулась на мягкую землю и двинулась дальше, по своим делам.

Человек посмотрел на свою левую руку и заметил, что на кисти не хватает пальцев. Человеку стало больно.

Роджер резко открыл глаза. Воздух был пропитан всё тем же бесконечным гулом турбин. Салон был залит всё тем же приглушённым светом. Веки стали многократно тяжелее свинца и с каждой долей секунды всё опускались вниз. Шея непроизвольно откинула его голову влево, к полному черноты иллюминатору. Последнее, что он увидел, это зашедшиеся в судороге пальцы его левой руки. Все три пальца на левой кисти.

— Мечников? Идите за мной.

Грузный врач в белом халате обратился к Роджеру и позвал его за собой кивком головы. Роджер, шатаясь, встал с больничной койки, на которой просидел последние часы, и пошёл за ним, опираясь правой рукой на выданный старый костыль. Перед собой он видел только квадратную спину уставшего пятидесятилетнего врача. Она то чуть поднималась, то чуть опускалась. Вероятно, человек впереди дышал. По бокам от себя Мечников не видел ничего, хотя и люди, и вещи, и события там были. Но сейчас всё это смешалось в белую пелену, в белый густой, как сметана, туман. Иногда из тумана показывались части тел или слышались звуки. Приглушённо, конечно. Но слышались.

Левая рука опять начала саднить. Роджеру казалось, что у него болят пальцы. Но тело его обманывало. Пальцы болеть не могли, всё это — фантомные спазмы. Врачи его уже предупредили, что такое будет. И помочь в этом смогут только психологи. «Но это потом, когда-нибудь, — думал Мечников. — Потом я займусь собой. Потом я вылечу все раны и шрамы. Потом я поставлю пластины в разбитые колени и правое бедро, а ссадины зарастут сами собой. Может, я закажу из Японии протезы вместо пальцев. Так, хотя бы, будет эстетично выглядеть. Потом, когда-нибудь, я пройду физеотерапию, чтобы минимизировать тяжёлое сотрясение. И нужно получше зашить рваную рану на левом плече, а то в бесплатной государственной больнице сделали всё тяп-ляп, как и обычно. Но это потом, всё потом. Сейчас я должен встретится с Машей и мамой. Я спрошу у них как дела, спрошу у врачей когда же их можно выписать и перевезти в платную клинику. Там нас подлатают, да. Там нас поставят на ноги. Через месяцы, когда мы отойдём от аварии, мы будем горестно смеяться над ней. И может, поедем покормить лошадей. Но это потом, когда-нибудь», — всё ещё думал он.

— Здесь налево, — врач указал рукой на вход в другое крыло здания.

Весь путь они не разговаривали. Разговоры и общение сейчас никому не были нужны. Один устал и хотел домой, а второй был слишком занят мыслями о конце своей рабочей смены в этой больнице.

— В общем здесь спуститесь, вам на минус первый этаж, кнопку надеюсь сами найдёте. Поняли?

Роджер кивнул.

— Славно, — воодушевился грузный врач. — Как закончите с визитом, возвращайтесь в свою палату. Бинты вам сестрички поменяют, документики подпишите и отпустим вас гулять. Поняли?

Роджер опять кивнул.

— Подпишите документики, говорю, значит. Ну и отпустим вас домой. Раны у вас множественные, но серьёзного ничего нет, хоть с этим вам повезло. Ну и вы сами от госпитализации отказываетесь, с нас, как говорится, взятки гладки. Лекарства вам выпишем, ну и так далее. Поняли?

Роджер не кивнул.

— Вот и хорошо, что поняли. Всё, давайте, идите, вон лифт приехал. Жду вас на четвёртом этаже, не задерживайтесь.

Врач развернулся и пошёл обратной дорогой. Его белый халат чуть развевался от редких встречных потоков ветра, но он этого не замечал. Слишком был погружён в чтение каких-то очередных документов. Человек с забинтованной рукой нажал на кнопку вызова лифта. Металлические двери открылись сразу же — лифт уже ждал его. Войдя в сорокалетнее детище советских инженеров и конструкторов, Роджер нажал на кнопку нужно этажа и принялся ждать. Опять. Сейчас он опять ничего не мог сделать.

Лифт быстро довёз человека с четвёртого на минус первый этаж и со скрипом раскрыл двери. Роджер быстро вышел и сразу же наткнулся на очередную стойку с медсёстрами.

— Здравствуйте. Мне сказали, что меня ждут здесь, — обратился человек к ним.

— Ой, ну и сказали вы конечно, молодой человек. Ждут вас. Не дай боже! — слишком бурно и весело отреагировала одна из медсестёр. Вторая же даже не подняла голову и что-то делала за компьютером.

— У меня здесь встреча, — продолжил Роджер.

— Встреча?

— Назначено.

— Назначено? Ах, я поняла. Конечно. Пусть так. Как вас зовут?

— Мечников, Роджер.

— Так-так, смотрю. Минуту.

Поиск какой-то информации занял у медсестры действительно минуту и не больше.

— Ага, вижу ваш. Вам в третий зал, налево по коридору. Дальше разберётесь.

— Благодарю.

Он кивнул медсестре и пошёл. Сначала, по левую искалеченную руку, показались двери первого зала, он поборол желание заглянуть в комнату через небольшое мутное окошко и двинулся дальше. Через восемь метров, теперь уже по правую руку, показались двери второго зала. Окошек на двери не было, поэтому бороться было не с чем. Он двинул дальше. До третьего зала оказалось идти дольше, чем до первых двух вместе взятых. Но всё таки, миновав чистый до блеска, но пустой и слега темноватый из-за перегоревших или украденных лампочек, коридор, Роджер остановился напротив дверей с надписью «Третий зал».

Мечников зажмурил глаза и нащупав правой, не стеснённой бинтами рукой, ручку, вошёл в комнату.

— Роджер, Роджер! Иди сюда! — тут же услышал от слева от себя. Повернув голову, он увидел лежащую на больничной койке Машу, свою жену. Преодолев разделявшее их расстояние в три широких шаг, он осторожно, стараясь не побеспокоить её, сел на самый край койки.

— Как ты? Как ты себя чувствуешь? — тут же спросил он.

— Я… нормально, вроде бы, но знаешь… — Она прервала фразу, чтобы откашляться, но почти сразу продолжила, — Знаешь, не могу я себя сейчас хорошо чувствовать.

— Понимаю. Как голова? — Роджер посмотрел на забинтованную голову Марии.

— Постоянно кружится. Постоянно хочется спать. Не знаю… я как будто и не живая сейчас. Всё мутится перед глазами, плывёт.

— Хотел бы я сказать, что это ничего, это нормально в нашем положении, но не могу выдавить из себя такое. Как в остальном, Маш?

— В остальном так же. Почти всё тело зудит, болит, ноги иногда немеют так, что мне кажется, что они у меня отказывают. Руки… пальцы не сгибаются, от плеч до мизинцев — всё в царапинах, что-то даже до сих пор кровоточит. Тяжело мне, Роджер. Почему это случилось? Ты мне так и не рассказал, что именно произошло.

— Маша, зачем нужны эти подробности? Особенно сейчас? Обещаю, я тебе всё расскажу сразу же, как только мы поправимся. Пожалуйста, не нервничай сейчас и постарайся поправиться как можно скорее, — Роджер привстал с больничной койки и осторожно поцеловал девушку в лоб. Точнее, в белый бинт, потому что почти всё лицо у этой девушки было лишь в нём.

— Я попробую. Но что случилось на дороге? Почему ты не хочешь мне рассказать?

— Маша!

— Что ты скрываешь от меня? Что произошло?

— Маша, пожалуйста, перестань. Я всё расскажу. Позже.

— Позже, позже, позже, всегда одно и тоже, — Мария зашлась в кашле. Приступ был долгий, несколько минут. Когда спазмы закончились, она ещё несколько минут приходила в себя и тяжело дышала.

— Всё, закончили с этой темой. Отдыхай, прошу тебя. Не нужно нервничать. Только покой и отдых, только покой и отдых.

— Ладно, ладно. Я поняла, — уступила она и задрав подбородок к потолку, устало выдохнула и расслабившись откинулась на койку.

Только в этот момент Роджер понял, что он не осмотрел палату, перед тем как зайти. С его глаз будто спал туман. Он взглянул на то, что было вокруг и, как и ожидалось, ничего необычного здесь не было. Пять коек напротив пяти коек, какие-то из них были заняты людьми, но все они спали и никто не бодрствовал, хоть на часах и был разгар дня. Стандартные больничные тумбочки, редкие вазы с засохшими цветами и пустые кружки, в которых должна была быть вода. Разглядеть лица спавших людей Роджер не мог, все они спали или на животе, или отвернувшись в другую сторону. Окон здесь, разумеется, не было. Посмотрев на стену, Роджер заметил какую-то металлическую ручку, вкрученную в неё. Медленно ступая по кафельному полу и стараясь не разбудить спящих пациентов, он прокрался к этой непонятной ручке. Она как-то странно манила его, будто просила — давай, человек, прикоснись, потяни! И человек почти сделал это. Между правой ладонью и металлическим холодом оставалось меньше сантиметра, когда странная и правдивая мысль окутала мозг человека. Отойдя от стены и так же медленно подойдя к койке жены, Роджер заговорил.

— Маша, а где мама? Где она, почему ты про неё не сказала ни слова? Что с ней? — спросил он жену.

— Ты о Валерии Алексеевне? А что с ней случилось? — переспросила его она удивлённо.

— Что? Почему ты… Маша, в машине была ты, я, и мама. Куда они перевели её?

— Роджер, с нами в машине никого больше не было. Ты, наверное, слишком сильно ударился головой, бедняжка. Иди сюда, ко мне, — лишь ответила она и подняла руки в призывающем жесте.

— Маша… Маша? Я точно помню, что в машине она была. Подожди, сейчас я позову врача, — обескураженно и непонимающе проговорил он тихо.

— Роджер. Роджер. Роджер! — закричала вдруг Мария.

— Господи, что происходит, не кричи! Сейчас я позову врача!

— Роджер, почему ты убил нас? Ты! Ты убил нас! — Мария кричала изо всех сил и уже не лежала, а сидела на койке. Но глаза её были обращены в никуда. — Почему ты так с нами поступил? Что мы сделали тебе? Роджер! Роджер! Ты убийца! Ты чёртов убийца! — продолжала она кричать. — Мясник! Сволоч! Ты убил нас! Ты убил меня и свою мать, чёртов убийца! Ты виноват в этом! — девушка не останавливалась в проклятиях и казалось, что она и вовсе перестала дышать. — Роджер, ты за это заплатишь. Роджер! — девушка прокричала последние слова и рухнула на койку. Стены вокруг начали расплываться и все вещи, бывшие такими реальными, резко превратились в пыль.

Мечников зажмурил глаза и нащупав правой, не стеснённой бинтами рукой, дверную ручку, вошёл в комнату. Открыв глаза, он увидел холодный, хромированный, начищенный до блеска, металл вокруг себя. В нос ожидаемо ударил противный запах нафталина. Нафталина, перемешенного с гнилью.

— Мужчина, вы по какому вопросу сюда? — тут же окрикнул его кто-то. Повернувшись на источник звука, Роджер увидел очередного врача. Это было бы странно, видеть их так много в одном месте, не будь это место больницей. — Мужчина? — переспросил врач.

— Да, да. Меня направили сюда. Встреча, — ответил Мечников.

— Встреча? Ну да, можно и так сказать. Имя и фамилию ваши назовите, — спросил врач приставая с места.

— Роджер Мечников.

— Роджер, Мечников. Так-так, сейчас, — старый, но без седин, врач в очевидном белом халате окончательно встал из-за старого как сам Советский Союз, стола, и пройдя пару шагов к ближайшей стене, где стоял стеллаж с документами, стал там что-то искать. Он, врач, не выглядел как человек, которого что-то сейчас интересует. Он лишь выполнял свою работу. Вряд ли он много получает и вряд ли он действительно просыпается каждое утро с мыслью «Ура, новый день, пора столько всего сделать!». Нет, не просыпается. Однако, довольно трудно найти людей, которые так встают по утрам. Но найти можно.

— Вы к Марии Александровне Мечниковой? — спросил врач после непродолжительного поиска личной карточки пациента.

— К ней.

— И к Валерии Алексеевне Мечниковой?

— И к ней, тоже.

Взгляд врача изменился. Словно на тебя смотрела сама сталь, которую пробить было совершенно невозможно абсолютно ничем. И раз, как по щелчку пальцев, как по дуновению легкого ветра, как по короткой, обрывистой и простой фразе, эта сталь превратилась в сахарную вату. В мягкую подушку, вату, наполненную ею. Взгляд превратился из многотонного медведя в нежную лань. И если раньше он грозно шёл по лесу, сотрясаю землю, то теперь ступал осторожно, боясь потревожить других, тех, кто рядом.

— Так вот это так… я, это, в общем, ну вы бы сразу, как-то неудобно, ну вы это… — попытался врач что-то сказать, оправдаться.

— Ничего. Вы тут не при чём, — Роджеру было всё равно.

Он был оглушён, он с самого утра, с того самого момента, когда их разбитую машину на дороге заметил проезжающий по своим делам дальнобойщик, ничего не чувствовал. Ему было всё равно на раны, на боль и кровотечения. На его ладонях и всё ещё чувствовался, как ему это казалось, жар от раскалённого асфальта. Был оглушён, когда увидел еле едущую машину скорой помощи и полиции, сразу за ней. Был оглушён, когда врачи, смеясь, вышли из машины и медленно, стараясь на запачкать обувь, шли к перевёрнутой жизни, лежащей в кювете. Оглушение продолжалось, когда полиция и врачи, так и не дождавшись спасателей, сами сняли повисших на ремнях людей и уложили рядом с автомобилем, недалеко, прямо на траву. Оглушение и не закончилось в момент, когда прилетевший спустя час вертолёт МЧС доставил всех в ближайшую больницу. Оглушение не проходило и сейчас, на минус первом этаже. И тогда и сейчас он чувствовал примерно одно и то же — абсолютное ничего.

— Так, ну вот знаете, давайте за мной, осторожно, не спешите, — доктор продолжал нервничать и запинаться, он засунул тонкую папку с документами подмышку и пошёл к другой стене комнаты.

Запах продолжал въедаться в волосы, глаза, пальцы, ногти, джинсы, носки и зубы. От него будет сложно отделаться. И стоит ли?

Мужчина в белом халате наконец привёл Роджера туда, куда он добирался последние минуты, бывшие такими длительными. Он подошёл к двум параллельным металлическим столам с ножками на колёсиках и выжидающе остановился. Взглянув на Роджера, он спросил:

— Вы готовы?

— Давайте уже покончим с этим, — лишь ответил он.

Белохалатчик, как бы грубо это не звучало, склоняется сначала над одним столом, а потом над другим. Что с первым, что со вторым, он проделывает одинаковые движения. Зацепив пальцами правой руки край белой простыни, он приподнимает её и помогая себе левой рукой, тянет её до плеч, лежащего под ней мёртвого человека. Врач понял, что человек, только что пришедший к нему в рабочий кабинет, совсем недавно потерял в какой-то неизвестной ему катастрофе жену и мать. Понять это было просто, ведь у них одинаковые фамилии. В своей практике он постоянно имел дела с подобными случаями, однако, привыкнуть к ним и не пропускать через себя было тяжело. Но и не хотелось превращать себя в камень, это можно было успеть сделать всегда, стоило лишь настроиться. Но, не сейчас. Белые простыни он, конечно же, целенаправленно опустил только до плеч, мёртвых людей стоило уважать. Особенно, если рядом с ними сейчас стоит их муж и сын.

— Вам нужно время? — спросил доктор через несколько минут молчания гостя.

— Нет, нет. Это они. Подтверждаю, — лишь сухо сказал он.

— Ясно..

— Закройте. Прошу.

— Конечно.

Врач накрыл обеих женщин простынёй обратно.

— Мне нужно подписать какие-нибудь бумаги? — спросил Роджер, стараясь сдерживать дрожащее чувство внутри себя.

— Да. Вот здесь, и здесь, — ответил ему доктор, показывая пальцам на места на жёлтых листах бумаги, где ему нужно было оставить свою закорючку. Закорючку о том, что тела опознаны и личности подтверждены. Стандартная процедура. На стандартом листе в стандартной больнице. Вверху, на жёлтых листах выцветшей бумаги, была выбита надпись чернотой — ГОСТ—1983-П, отпечатано в СССР.

— Всё? — спросил Мечников, расписавшись в нужных местах.

— Всё. Когда всё будет готово к похоронам, вам позвонят.

— Спасибо. Прощайте.

— Берегите себя, — ответил доктор.

Роджер вышел из пропитанной формалином комнаты морга в коридор. Он расслабился. Расслабил бывшие в напряжении мышцы ног, рук, лица и глаз. Он чуть выдохнул и потёр целой рукой другую, забинтованную. Более не существующие пальцы чесались.

Перед глазами Роджера сейчас должна была стоять лишь серая стена без указателей. Свернув налево, он мог бы дойти до лифта и вернутся вверх, к жизни. Свернув направо, нашёл бы ещё несколько комнат с мёртвыми людьми. И туалет. На каждом этаже больницы обязан был быть туалет. Из-за спины его догонял запах формалина. Вероятно, этот запах останется теперь с ним навечно. Будет вечно быть чуть позади, но всегда — рядом. Повернись, вдохни поглубже, и ты его почуешь. Ведь он чувствует тебя.

Но сейчас Роджер всего этого не видел. Он не думал об этом. Видел он лишь свою жену и маму. Видел их бело-серые лица, бесчувственные бело-серые лица. Глаза их были закрыты, смотреть им было более не на что. Волосы лежали совсем не так, как они любили и привыкли. Маша, обычно, закладывала одну сторону локон за левое ухо, а правое, оставляло в свободном положении, отпускала. Её короткие серые локоны больше никогда не почувствую ветра. Как и ветер не почувствует их. Мама, Валерия, наоборот — всегда ходила с распущенными волосами. Давно, ещё в молодости, когда Роджеру было не больше пятнадцати лет, она ходила всегда со строгим пучком на голове. Работа обязывала. Но она уволилась из мелкой фирмы, где директор пытался заставить её проводить чёрную бухгалтерию, и перешла в частную, занимающуюся адвокатурой. Там она смогла сделать из своей причёски нечто совершенное. Пепельно-белые волосы до самой её смерти были распущенны и жили только так, как хотели они. Носы их были такими же, какими и были всегда, но лишь одно отличие отделяло живую их суть от мёртвой — ноздри больше не будут чуть увеличиваюсь при вдохе и не будут чуть уменьшаться при выдохе. Губы у обеих застыли в вечном равнодушии. Улыбки, разочарование, кривляния отныне никогда не появятся на них. Они никогда не расскажут очередную шутку и никогда не скажут доброго слова, так помогающего каждый день. Каждый день, каждый день. Дни теперь буду другие. И недели, и месяцы. И всё, что есть. И всё, что будет. Тем самым, любимым и нежным останутся в памяти люди, лежащие в холодильной камере за спиной стоящего в коридоре человека. Остальное, потом. Остальное, потом.

Роджер медленно вдохнул и выдохнул. Развернувшись влево, он направился к лифту. Тот его уже ждал.

Мечников подпрыгнул на кресле. Пульс был так силён, что бил по голове хуже кованного молота. Бил изнутри. Перед собой сейчас Мечников видел лишь спинку кресла впереди него. «Сон? Это был сон? Точно? Или… или нет? Иллюминатор? Да что это такое», — никак не мог совладать с собой Роджер. Никак не мог совладать со своими мыслями. А мысли и не собирались подчиняться.

«Я спал? Или… или что? Что это было? Почему оно вернулось ко мне?», — продолжал спрашивать сам себя Роджер, сидя в оцепенении. Он не решался пошевелиться. Он не знал, что делать дальше. Не ужас, а непонимание происходящего сковало его. Он будто бы внезапно стал прикован к креслу, будто был здесь всегда.

Он не хотел поворачиваться к чёрному как бродячий кот, иллюминатору. Он не хотел видеть там мерные всплески фонарей на крыле. Красного, оранжевого. Сейчас он не хотел ничего.

— Ну как? Интересно было? — донёсся до него вопрос справа. Мечников понимая, кто там сидит, даже не повернул голову.

— Что было? — переспросил он. Верить в это категорически не хотелось.

— То, что вы видели. Воспоминания, — ответили ему.

— Не интересно. Я не хотел это вспоминать.

— Я знаю. Мы знаем. Но, увы, придётся, Роджер.

— Что происходит?

— Ничего. К сожалению, ничего больше не происходит. Как минимум, для тебя.

Роджер впервые за восемь лет почувствовал, как его несуществующие пальцы на левой руке зачесались. Опять.

Глава 2. Царь Минос

«Взять себя в руки, взять себя в руки, взять себя в руки», — бесконечно повторял у себя в голове Мечников. «Так, сейчас. Сейчас, подожди. Досчитай до десяти, давай. Один, два, три, четыре… Нет, не помогает. Так, что ты обычно делаешь в такие моменты? Думай, думай. Сосредоточься. Дыхание, помни про него. Медленно, чуть задерживая вдох и выдох. Давай. Вдох, выдох. Раз, два. Вдох, выдох. Раз, два. Помогает. Ты молодец».

Роджер открыл глаза. Впереди была спинка кресла, слева — чёрный иллюминатор, сверху — горящие световые лампы, а под ним, тысячи метров пустоты, перемешанной облаками и свежим воздухом, богато насыщенным азотом. Направо смотреть он не хотел. Он знал, кто там, но всё ещё надеялся, что это лишь дурной сон. Совпадений было так много, что разум его был чист и спокоен, в отличии от физической оболочки. Он-то, ещё входя в самолёт, был уверен, что это не просто пустой рейс. Что это не просто совпадение. Совпадений не бывает, лишь череда неслучайных случайностей. А тело, тело, точнее физическая оболочка, всегда реагировала слишком активно на изменения вокруг себя, и не важно, были они положительные, или были отрицательные. Руки поразила мелкая тряска, внутри груди мгновенно образовывался ком, который постепенно рос и заслонял всё вокруг себя, голос изредка дрожал и всё это иногда подводило чистый разум. Но, не сейчас. Сейчас разум смог совладать с физическим телом и у него всё было под контролем. Если это можно было так назвать.

— Как вы себя чувствуете, Роджер? — донёсся голос справа.

Игнорировать его было бессмысленно. Правила игры были не на стороне человека у иллюминатора.

— Паршиво, — ответил он.

— Н-да, — протянул собеседник. — Но это ожидаемо. Я бы, наверное, так же отреагировал, будь я на вашем месте. Хотя, правда, на вашем месте я никогда не буду.

— Уверены? Никогда в жизни?

— В жизни? Ха. И в ней тоже.

Они оба замолчали. Роджера начинало опять клонить в сон.

— Объяснитесь, будьте человеком, — сказал он.

— Только ради вас побуду, господин Мечников. Видите ли, ваше время вышло. Да, вот так просто. Понимаю, это может поражать, но, опять же, увы. Люди никогда не готовы к своей смерти. И те, кто лежит в свои сто лет на роскошной кровати в своём особняке в окружении родных и уже вот-вот сделает последний вздох, и те, кто утром выходит из подъезда на работу и думает лишь о кофе. Они одинаково близки к темноте, а она к ним. Они одинаково ничего о ней не знают, а она знает о них всё.

Собеседник Роджера остановил свой монолог, прокашлялся, и продолжил.

— Но я отвлёкся. Ваше время вышло, да, это так. И чем быстрее вы поймёте это, тем проще вам будет, уж поверьте мне.

— Проще будет что?

— Проще будет, м-м-м, проще будет идти дальше. Я сейчас говорю метафорами и весьма запутано, прямо как в рассказах Кафки, но опять же прошу меня простить, работа такая. Тут дело ещё в том, что вы ещё тут, то есть, в самолёте. Чисто технически, мы с вами оба в самолёте. И действительно летим в Токио. Только ваше время уже прошло, а моё — нет. Вам нужно добраться до выхода, до выхода из самолёта. Помните же, когда самолёт приземляется, стюардессы по громкой связи говорят, в какой выход можно выйти, в передний или в задний? В вашем случае в передний. Только там вы найдёте настоящий выход из, так скажем, сложившейся ситуации. Но вам придётся много спать и видеть сны. Или не сны. Или не спать. В общем, вам будет трудно, даже тяжело. Увы, но лучше я предупрежу вас заранее. Вы готовы продолжить, господин Мечников?

Роджер не знал. Он не понимал, шутит ли этот чёртов адвокат, если он действительно был адвокатом. Может, он успел подсыпать ему что-то в тот чай, пока они сидели в кафе? «Может, он как-то умудрился распылить какую-нибудь смесь чтобы у меня галлюцинации начались? Или может мне это вообще всё снится и я должен себя ущипнуть?», — думал он, отказываясь верить в то, что происходит.

Неверие или догадки не помогли ему совладать с резким желанием уснуть. Ответить собеседнику, сидящему справа, он не успел.

Почувствовав тяжесть на веках и в голове, Роджер закрыл глаза. Голова его непроизвольно упала на левое плечо и видела перед собой лишь мерцающую темноту иллюминатора.

Молодая девушка стояла у окна в своей квартире и тихо плакала. С ней было всё в порядке, она не была ранена или страдала от чего-то. Именно в этот момент ей попросту было обидно за себя, и за то, что происходило в её жизни. В окно можно было увидеть подсвеченный ночной центр города. Шпили церквей, многополосные дороги, стеклянные небоскрёбы, торговые и бизнес центры, исторические дома не выше пары этажей — всё это было видно. Но она всего этого не видела, не потому что была слепа к этому, а потому что сейчас она была совсем не здесь. Не у окна в своём доме, а глубоко-глубоко в своих мыслях, бесконечно прокручивая историю, случившуюся с ней в последние дни.

Недалеко от неё стоял такой же молодой мужчина. Их возраст был близок, на этом в своё время они и сошлись. Этот мужчина испытывал похожие чувства внутри себя и своей головы. Однако, он быстро отошёл от того, что случилось. И сейчас он был здесь и смотрел на тот же город, что и женщина. Правда, он в отличии от неё, действительно видел этот город, со всеми плюсами, минусами, шпилями, домами и дорогами.

— Ну и что на этом? — спросила девушка.

— Я всё сказал уже, всё, что хотел, — ответил мужчина.

— Ты уверен?

— Да. Точно.

— Хм.

— Что?

— Не знаю. Как-то это, м-м-м, неправильно. Наверное.

— Наверное?

— Угу. Я не знаю.

— Что не знаешь?

— Всё это! — ответила она раздражённо, — Не веди себя как придурок. Ни я, ни ты, не на допросе. Мы вроде договорились, что будем адекватно разговаривать.

— Да, всё так. Прости. Заносит.

— А раньше… — девушка резко прервала свою речь и отвернулась от мужчины.

— Раньше, раньше, раньше. Нет больше этого раньше.

— Во всяком случае, есть будущее.

— Наверное.

— Наверное.

Они продолжили молчать. Спустя несколько минут, молодой мужчина устал стоять и смотреть на город, вокруг было крайне много деталей. А сейчас нужно было сосредоточиться. Или, хотя бы, видеть вокруг себе как можно меньше деталей. Мужчина дошёл до кухни, включил там свет от кухонной вытяжки, чтобы он не так сильно бил по глазам и был более мягким. Проверил воду в чайнике — увидел, что воды там недостаточно и набрал её из под крана. После этого, осторожно поставил чайник обратно и включил подогрев воды. Сейчас хотелось чая и ничего иного. Но перед глазами мужчина видел кипящую в чайнике воду, а в мыслях всё прокручивал и прокручивал случившееся.

Это случилось четыре дня назад. Прямо здесь, на этой кухне.

Звон. Дребезг. Вновь. Осколки летят по всей кухне. Звон. Дребезг. Вновь. Осколки улетают в коридор, залетают в стоящую обувь, царапают обои, двери. Некоторые осколки долетают и до спальни, прячась в ковре и оставшись там для засады. Звон. Дребезг. Двое людей, тяжело дыша, стояли друг напротив друга. Сейчас они были идентичны, хоть на самом деле и были совершенно разные. Сейчас их глаза одинаково горели жутким и жарким огнём, сейчас в их глазах можно было увидеть настоящее первобытное пламя, огонь, разожжённый не электричеством, а кремнем и камнем тысячи и тысячи лет назад. Огонь, пламя, горело так, что взгляни — и обожжёшься. Взгляни — и сам сгоришь. Взгляни — и ты больше не забудешь то, что видел. Но смотреть было некому. На кухне всё так же было только два человека стоявших напротив друг друга. Они не замечали разрухи вокруг, разрухи, которую сами и создали. Осколки тарелок, стаканов, кружек, пробитая ножом дверь холодильника, треснутое стекло в кухонном шкафу, перевернутые цветы, упавшие с подоконника и растерявшие всю свою зелень и землю, сорванные наполовину занавески и опрокинутые на спинку стулья. На ужин сегодня у этих людей был винегрет бытовых вещей приправленный хаосом и раздраем.

Не по-осеннему тёплый ветер из открытого окна задувал на эту кухню, где люди строили из самих себя картину времён Ренессанса. Мужчина, стоявший ближе к двери в коридор, и девушка, стоящая около окна, одновременно выдохнули. Всё в этой жизни они делали почти одновременно. Начинали говорить, устраивались на работу, увольнялись с неё, придумывали идеи для путешествий, гасили и поджигали свечи, впадали в хандру и радовались, совершали ошибки и осознавали степень их тяжести.

— Маша, — сказал мужчина, тяжело дыша.

— Роджер, — сказала девушка.

Они опять замолчали. Молнии, искры и пламя пока что не давали им шанса заговорить и разбивали предложения в слова и перемалывали их в буквы и бессвязные звуки.

Мужчина развернулся и ушёл в другую комнату. Девушка отвернулась и взглянула в окно. Оба знали, что виноваты. Оба знали, что виноват другой. Так прошло пять, десять, пятнадцать, двадцать и тридцать минут. Люди в этой квартире ничего не делали, а просто смотрели в пустоту, пытаясь совладать со своими мыслями и самими собой. Нарушить тишину решила девушка. Она бесшумно прошла в спальню и увидела мужчину, сидящего на кровати и смотрящего в стену. Сев рядом, она заговорила.

— Это смешно.

— Смешно?

— Да. Конечно. Разве нет?

— Мне кажется, нет.

— Почему? Это что-то из мыльных опер. Санта-Барбара, и вот это всё.

— Санта-Барбара? Да уж.

— Ладно. Это уже произошло. Ничего не поделаешь.

— Угу.

— И только два варианта у нас осталось.

— Какие?

— Либо на этом всё закончить, либо идти дальше.

— Хм.

— Хм?

— Не знаю. Не знаю я. Я не могу сейчас что-то сказать. Я слишком сейчас растерян.

— Я тоже.

Мужчина встал с кровати и подошёл к шкафу. Там он достал с верхней полки сумку, с которой ходил в спортзал, и кинул её на пол. С других полок он начал собирать вещи и закидывать их в сумку, особо не церемонясь и не складывая их, совершенно не беспокоясь об их сохранности. В сумку летело всё — нижнее бельё, рубашки, футболки, носки, джинсы, брюки и даже пиджак. Последним на гору уже смятых вещей упало непонимание того, что происходит. Это заметила девушка, молча наблюдавшая за сбором. И не упустила шанса спросить.

— Это что такое?

— Я считаю, нам нужно некоторое время побыть одним.

— Хм, — теперь настало её время удивлённо и напряжённо хмыкать.

— Что?

— Ничего. Наверное, так будет правильно. Куда ты едешь? Это мне нужно съезжать, это ведь твоя квартира.

— Не бери в голову. Я в каком-нибудь отеле остановлюсь, мне не в первой, я слишком часто бывал в командировках. А тебе лучше здесь, чем опять возвращаться к этой злобной суке.

— Роджер!

— Ладно-ладно. Лучше здесь, чем опять к маме.

— Она просто старая уже, сам знаешь.

— Знаю. Но это не даёт ей повода так себя вести.

— Уф-ф. Ладно, давай не сейчас об этом опять говорить.

— Да. Что-то с темы мы сошли.

— Надолго ты хочешь так уехать? — спросила девушка и встала с кровати. Она не знала, куда себя деть. Она чувствовала, что сейчас ей везде будет некомфортно и не по себе.

— Не знаю. Пара дней, может. Может, больше. Посмотрим. Как пойдёт, — ответил Роджер. Он закрыл сумку на молнию, взял рюкзак, стоявший около кровати и начал собирать теперь его. Вещей там было не так уж и много — ноутбук, зарядка к нему, документы и пропуск для работы. Закинув всё это в рюкзак, он закрыл и его. Держа у левой ноги сумку, а в правой руке рюкзак, Роджер посмотрел на девушку. Та всё так же стояла в паре метров от него и смотрела на собранные им вещи. Мария не знала, что будет дальше. Как и не знал этого Роджер.

— Ну, я пойду.

— Время час ночи. Может, всё таки, завтра с утра?

— Нет.

— Ладно.

Мужчина отнёс вещи в коридор, вызвал такси и прошёл на кухню. Полчаса назад здесь творилось безумие и удивительно, как соседи не вызвали полицию от шума и ругани. «Всем же плевать, даже если тебя убивать будут», — пронеслось у него в голове и он молча согласился сам с собой. На полу осколки, везде разруха, будто здесь шла война. На самом деле, так и было. Роджер с трудом нашёл на самой дальней полке целую кружку, стоявшую здесь не один год, протёр её от пыли и налил воды. Хотелось пить. Сделав пару глотков, он услышал как телефон запищал — это означало, что такси уже подъезжает. Аккуратно вылив воду в раковину, которую погром не обошёл стороной, он вернул кружку на полку. Мария всё так же стояла в комнате и не шевелилась.

— Ну, я пойду, — повторил Роджер.

— Пока.

Роджер молча накинул рюкзак на одно плечо, взял в левую руку сумку, вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Спустя три минуты он уже был в машине, а спустя двадцать минут бронировал номер в отеле на неделю. Мария же, как только мужчина вышел из дома, включила интернет на своём смартфоне и зашла в приложение с доставкой еды. На этом вечер для обоих завершился.

Полтора дня спустя.

Роджер стоял около бара в самом центре Москвы и ждал друга. Тот, как обычно, опаздывал. Роджер достал уже третью за последние десять минут сигарету, поджёг её и опять закурил. Вокруг ходили толпы людей, кто влево, кто вправо, кто-то перебегал дорогу, кто-то шёл лишние сто метров до пешеходного перехода, кто-то, как и Роджер, стоял и ждал, неизвестно, правда, чего или кого. В баре и вокруг него было не так уж и много людей, но для вторника — нормально. Сейчас Мечникову меньше всего нужна была давка около барной стойки и лишние уши. Смартфон издал короткий звонкий звук. Сообщение, пришедшее на него, гласило, что друг вот-вот будет и он уже выходит из метро. А от метро до бара три минуты пешком.

Роджер потушил третью сигарету и выкинул тлеющий бычок в мусорку. Потянувшись за полупустой пачкой и уже вытащив четвёртую сигарету, он сам себя молча укорил и положил сигарету обратно. Саморазрушение, вещь интересная и завлекающая, без всяких но. Однако, жить хотелось чуть больше, чем сорок лет. Однако, пока неясно было, зачем.

На улице около бара стояли люди, стояли они небольшими группами по два-три человека, в руках у них обязательно было пиво, а в зубах сигарета. На улице было тепло, хоть и был конец октября. Осень выдалась в этом году тёплая и слишком золотая. А золото, как известно, приносит либо богатство, либо разрушения и горечь. И пока осень лидировала лишь по второму варианту.

Мечников почувствовал небольшой хлопок по плечу и обернулся, там стоял его друг.

— Как ты мне надоел, — сказал Роджер.

— Ладно-ладно, прости, в этот раз действительно виноват, не рассчитал, — ответил ему опоздавший и примирительно поднял руки вверх.

— Как и всегда.

— Ну нет! Почти всегда у меня есть достойное оправдание.

— Ага-ага. Ладно, пойдём, чего здесь стоять.

— Действительно.