Бесплатный фрагмент - Идущие навстречу

На пути друг к другу

Часть I
Глава I

Разные есть миры. Хочется верить, что иные миры есть где-то там, на звездах. Кто-то утверждает, что существуют параллельные миры. Но я точно знаю, что они есть внутри нас. Внутренний мир создается воображением. Он может напоминать реальность, а может отличаться. Кто-то населяет его потрясающе сложными машинами, кто-то — странными зверюшками, а кто-то — людьми.

Мой мир — это мир людей. Они со мной уже давно. Они мучают меня своими страстями, мечутся, создают проблемы, решают их, ищут гармонии и не находят, учатся жить в дисгармоничном мире, что-то приобретают, что-то теряют, в общем, живут. От обычных людей они отличаются только тем, что существуют в моем сознании. Хотя я не могу сказать, что оказываю на них какое-то серьезное влияние. Скорее я наблюдаю, как они поведут себя в той или иной ситуации. Нередко они удивляют меня, часто ставят в тупик. Я бы не сказала, что это я помогаю им выбраться из той ямы, в которую они забрались. Просто они мучают мое воображение до тех пор, пока им не удается справиться со своими страстями и успокоиться. Следить за этим очень интересно, и я вновь и вновь отправляюсь в очередное путешествие со своими героями, потом с их детьми, внуками и так далее. Одна история перерастает в другую, третью и это нескончаемо, как жизнь.

Историю, которая мне представилась, невозможно соотнести ни с какой эпохой. Она не случилась бы в наше время, не могла она произойти и в прошлом. В реальности, куда я поместила своих персонажей, сочетаются разные эпохи. Что-то в ней есть и от современности, что-то — из европейского прошлого, что-то — и от России. По быту она напоминает мне джен-эйровскую Англию. Дамы тут ходят в длинных платьях, джентльмены — в сюртуках. Тут бывают балы и дуэли, разъезжают на дилижансах и стреляют из однозарядных пистолетов. Здесь есть лошади, и нет автомобилей, пишут письма и не знакомы с телефоном, книги здесь заменяют телевизор.

Чувствуя себя в своем мире совершенно свободно, я строю его, как захочу: наставлю городов и деревень, раскину бескрайние леса, помещу, где понадобится, препятствия. Свою страну я назвала Эретрия. Наш мир не совершенен, и в воображении хочется перенестись в место, где нравилось бы все. Климат в моей стране я сделала благоприятный: не через чур жаркий и не слишком холодный, лето здесь долгое и теплое, зимы не отличаются суровостью, но настоящие. Я раскинула территорию моей страны на большие расстояния, я поместила в ней и непроходимые леса, и радующие глаз холмистые перелески, и обширные поля, и даже горы. Города и деревни, что оживляют эретрийские просторы, разнообразны: есть маленькие и есть крупные, есть бедные и есть богатые, есть тихие и есть шумные. Наделив свой мир чертами разных стран и различных эпох, я свободно выбираю из них то, что считаю нужным. Среди живописных российских перелесков вырастает вполне благоустроенный европейский городок. То же можно сказать и о нравах. Живя в рамках обычаев давнего времени, герои обладают вполне современной раскованностью, да и связывают их отношения, более свойственные для нашего мира. В костюмы дам XIX века я одела вполне современных великовозрастных девочек-подростков, лишь немного обучив их старинным манерам.

И все же главное, что привлекает меня в моем мире — это время действия. Я думаю, в этом моем предпочтении поддержат меня не все. Современного человека, привыкшего воспринимать комфорт, как нечто само собой разумеющееся, вряд ли может устроить жизнь без обычных удобств, таких как электричество, водопровод и прочие достижения цивилизации. Обходиться без телефона, телевизора, Интернета и других средств развлечений большинству покажется скучным. Но есть в прошедших временах нечто утраченное, то, что хотелось бы вернуть, да невозможно. Дело не только в незагрязненном воздухе, в настоящих продуктах и тому подобных позабытых ныне ценностях. Мне легче представить людей, занятых духовными исканиями в те давние времена, ведь раньше люди, не обремененные огромным количеством вещей и не придавленные вечной погоней за прибылью, больше обращали внимание и на самих себя, и друг на друга. Тогда люди не знали постоянной гонки, в которой находимся мы. Тогда не время управляло человеком, а человек — временем. Не метался он между разными проблемами, не торопился постоянно, пытаясь втиснуть слишком много дел в слишком короткие сутки. Человек прошлого больше принадлежал себе. И больше мог заниматься собой.

Я отправляю своих героев в путь. И хотя путешествовать им предстоит вполне реально, не важно, что именно встретится им в дороге. Их цель — не в конечном пункте пути, она — внутри, главное перемещение делается не ногами, а движениями души.

Глава II

Я приглашаю и вас совершить путешествие вместе с моими героями. Пришло время знакомиться. Итак, представьте себе… Перед вами — будуар. Изысканная обстановка, украшающие интерьер изящные безделушки, мягкий бархат устилающего пол ковра, все это говорит о богатстве хозяйки комнаты. Туалетный столик уставлен гребнями, шпильками, папильотками, пудрой, духами и прочими ухищреньями, при помощи которых дамы в старые времена придавали себе привлекательность. Перед столиком мы видим хозяйку — невысокую светловолосую, сероглазую девушку лет восемнадцати. Ее нельзя назвать яркой красавицей, но внимание привлекает ее взгляд: ясный и открытый, он выдает натуру прямую и искреннюю.

Девушка всматривается в зеркало, тонкие брови ее сосредоточенно нахмурены. Дело, которым она сейчас занята, отнимало у женщин прошлого немало времени. Девушка делает себе прическу. Сколько нужно длительной и тщательной подготовки, чтобы создать эти роскошные локоны, сколько нужно ловкости и умения, чтобы уложить их, придать должную яркость, простоту и изящество. Закончив подкалывать пряди, девушка откидывается назад, пытаясь оценить результат, на лице ее отображается сомнение. Тут ее уединение оказывается нарушено, в комнату стремительно врывается подруга.

Яркое пунцовое платье той, отделанное черными кружевами, резко контрастирует со скромным бежевым платьем первой девушки. Есть женщины, которых можно приукрашать, а можно не делать этого, можно одеть принцессой, а можно — в рубище, и, все равно, ее красота будет бросаться в глаза. Именно к таким и принадлежит вторая девушка. Осознает она это в полной мере, достаточно взглянуть на завлекательную походку, на гордый поворот черноволосой головы, роскошные черные миндалевидные глаза. Первый взгляд мужчин принадлежит ей, ну а второй… Второй ей не интересен, она уже ищет новую жертву.

Вошедшая начинает говорить сразу, с порога:

— Ровина, что ты так долго копаешься! Маиза и Гординия уже ждут нас внизу. Скоро соберутся и все остальные.

— Я уже практически готова, Элиса, осталось совсем немногое, — начинает говорить Ровина, но ее подруга уже переключается на другую тему.

— На мой взгляд, твоя прическа смотрится слишком скромно, — заявляет она. Полные губки ее кривятся чуть презрительно. — Конечно, для вашего Лийска она сойдет… Но вот у нас, в Ортвейле это будет выглядеть простовато.

Подавив вздох, Ровина отворачивается от зеркала.

— Ты знаешь, Элиса, — говорит она тихо, — я уже не буду ничего переделывать. Я не могу заставить остальных дожидаться.

Надо пояснить, что в доме кузины Ровина поселилась недавно. Отцы девушек были братьями. Старший, господин Котомак, отец Элисы, был богатым ортвейлским дворянином, ровинин отец имел небольшое имение в Лийске, маленьком провинциальном городке, где и жил вместе с дочерью (матери не стало, когда Ровине исполнилось четырнадцать). Полгода назад старший из Котомаков умер, оставив жену и дочь. Часть своего состояния он завещал брату с условием, что тот поселится в его доме и будет заботиться о его жене и дочери.

Так Ровине пришлось оставить милый сердцу тихий Лийск и переехать в яркий и шумный Ортвейл. За прошедшее со дня переезда время девушка не смогла обрести себя среди нового окружения. Ровина не была чересчур робкой или зажатой, ее скорее можно охарактеризовать, как человека спокойного и открытого. Но здесь, среди ярких и самоуверенных девиц, составлявших компанию Элисы, она ощущала себя неловко. Все казалось ей непривычным: и изысканная галантность кавалеров, и вызывающие манеры девиц, и те наполненные игрой отношения, которые их связывали.

Между тем кузина не переставала давать Ровине понять, что надо избавляться от провинциальной застенчивости, что пора произвести впечатление какой-нибудь яркой выходкой.

…

Так мы вплотную подходим к завязке нашей истории. Началась она в один из тех ясных весенних дней, когда небесная голубизна ярка и бесконечна, когда радует глаз свежая, еще не потемневшая листва, когда цветут деревья, и их дурманящий аромат сводит с ума. На душе в такие дни тревожно и весело. Весна будоражит чувства, и сердце замирает от неясного томления, и кружат голову мечты о чем-то несбыточном.

Сад в элисином особняке был большим. Здесь можно было найти все: и тенистые прямые аллеи, по которым так хорошо гуляется, и прихотливое переплетение дорожек в лабиринте из ровно подстриженного кустарника, и усыпанные яркими пятнами цветников открытые лужайки. Встречающиеся то и дело скульптурные композиции услаждали глаз, притаившиеся в укромных уголках скамьи располагали для отдыха, живописный пруд в центре придавал всей местности романтичность.

Изящная белая беседка возвышалась на круглой лужайке среди многочисленных клумб. В беседке устроились несколько девушек, они весело щебетали, и их гомон вносил оживление в картину всеобщего цветения. Здесь были и знакомые нам кузины. В данный момент речь вела Элиса, подружки ей внимали:

— И тогда Пэгит вызывает Рогди на дуэль, — рассказывала Элиса, ее большие черные глаза возбужденно сверкали. — Вы можете себе представить! Дуэль! За право повести меня в первом танце.

— Они фехтовали или стрелялись? — поинтересовалась Орелия, высокая, худая девушка со строгим, немного вытянутым лицом.

— Стрелялись. Все произошло здесь, в этом саду.

— Где? Где? — раздались оживленные голоса. Девушки стали озираться.

Небрежным жестом Элиса указала направление.

— На лужайке, что за кленами. Вы хорошо ее знаете, там, где прицеливающийся Амур.

— Так расскажи же, чем закончилась эта история? — поторопила рассказчицу маленькая, черноволосая Сантина. Ее озорное личико горело нетерпением.

— Пэгит ранил Рогди в ногу и выиграл пари. Вы подумайте! Такая жалость! — Элиса округлила глаза. — Рогди мне нравился значительно больше, а бал мне пришлось открывать в паре с Пэгитом. Мне так и не довелось танцевать с Рогди, ведь он все еще хромает, — закончила она со вздохом, ей очень жаль себя, так пострадавшую в результате дуэли.

— Только подумай, какие страсти разыгрываются из-за тебя! — заметила Маиза, одна из двух хорошеньких рыженьких сестричек, главных проказниц в их компании.

— У меня тоже случилась история, связанная с танцами, — подхватила Гординия, ее сестра. Слушательницы повернулись к ней. — Иствен, помните, офицер, что провел у нас около месяца. Он был мною весьма увлечен, и на балу, что состоялся перед самым его отъездом, не уступал ни одного танца со мной. С ним все боялись связываться, вы же помните, как он горяч, истый порох. С ним одним я и танцевала.

— Не так уж интересно провести весь вечер с одним, — потянула Нэлита, полноватая девушка с жеманными манерами.

Маиза вступилась за сестру:

— Но сколь приятно такое внимание! Подумать только, не уступил никому!

— Да-да. Когда Тэльон влюбился в меня, — Сантина вмешалась со своей историей, — он каждую ночь проводил под моими окнами. Вы бы видели эту картину! Я отхожу ко сну — он стоит, выглядываю из окна утром — он опять там. И не отступал, пока я не смилостивилась и не допустила его до объяснения.

— А мне граф Эрсильяк, как влюбился, поэму сочинил. За одну ночь, вы только подумайте, — похвасталась Орелия. — Вы можете прочесть ее в моем альбоме.

— А мне…

— А у меня…

У Ровины голова шла кругом. Как ярко, как необычно здесь живут. Какие интриги разыгрываются! Как, должно быть, интересно стать героиней такой истории! А она, чем она может похвастаться? Ее тихий городок никогда не становился ареной подобных страстей. Все, что происходило там, так скучно, так буднично. Медлительные прогулки по окрестностям, долгие томительные вечера, разбавляемые вистом и чтением вслух, одни и те же лица, ничего живого, памяти не за что зацепиться.

Конечно, и у нее были поклонники. Но что в них особенного? О ком ей теперь вспомнить? Бедный пономарь, который заливался краской и начинал заикаться, как только ее видел? Молодой офицер, проведший у них неделю проездом, с которым они гуляли по саду и читали стихи? Пожилой уже сосед, что сделал ей предложение, даже не рассчитывая на согласие, потому что ничего, заслуживающего внимания, в нем не было. Все это выглядит так смешно и нелепо…

Между тем задорные рассказы продолжались.

— Заказал он мой портрет, — говорила Элиса, — в том роскошном красном платье, что я надевала на рождественский бал. Портрет получился восхитительный. Граф поместил его в зеленой гостиной, он утверждает, что хочет каждый день иметь перед глазами столь прекрасный образ.

— Ты хороша, спору нет, но не одну тебя отличают, — вступила опять задорная Сантина. — Вспомните, все уже метили графа Доризара в женихи Харисе, а как он обратил на меня внимание, так и думать о ней забыл. Теперь все его помыслы обо мне одной.

— А наша новая подружка чем может похвастаться? — поинтересовалась Орелия. — Ровина, расскажи нам что-нибудь. Интересно, какие у тебя были победы.

Глаза всех девушек обратились к Ровине. В них мелькали любопытство, задор и немного презрения.

— Да-да, расскажи, что у тебя было занимательного?

Ровина потупилась. Что же ей рассказать? Чем может она ответить на брошенный вызов? Чем удивит привыкших к эксцентричным выходкам девиц?

— Однажды один мой знакомый, бедный юноша, не знал, как обратить на себя мое внимание и собрал огромный букет ромашек. Наверное, тысячу цветов!

— Ну-у, ромашки… Он что же в поле их собирал? — потянула Нэлита разочарованно.

— Ну да. А где же еще он мог набрать столько? — Ровина почувствовала, что начинает оправдываться, и добавила, — наверное, он целый день на это потратил.

— А мне граф Ройтон, — заявила Орелия, отметая ровинин рассказ пренебрежительным движением руки, — чтобы высказать свое восхищение и почтение, приказал усыпать розами всю дорогу от ворот до дверей его дома. И представляете, там были только алые розы!

— Да, думаю, это было красиво, — сказала Сантина с завистью.

Девушки отвернулись от Ровины, их влекли новые истории.

— Вы послушайте, что мы с Маизой недавно устроили, — начала Гординия. — Маизе назначил свидание один заезжий офицер. Свидание должно было состояться поздним вечером, в сиреневом саду. Но именно в тот вечер у Маизы случилась жуткая мигрень, и она раздумала идти. Тогда я отправилась вместо нее. А на следующее свидание с ним явилась уже она, потом опять я, и так дурачили мы его дней десять. Свидания мы, конечно, назначали в позднее время, и выбирали для этого укромные уголки. И вообразите себе, он так и не заметил, что имеет дело не с одной, а с двумя девушками. Наконец мы его пригласили в наш сад, оделись одинаково и показались ему. Видели бы вы его лицо, когда мы предстали перед ним обе. Он долго не мог успокоиться, все смеялся. Многое повидал, говорит, но такого со мной еще не было. Хорошо мы в тот раз повеселились!

«А вот со мной ничего интересного не случалось. Чем же я могу произвести на них впечатление?» — думала Ровина. Ей так хотелось чем-то поразить своих новых подруг.

Как будто расслышав ровинины думы, девушки вновь обратились к ней.

— Ну, теперь твоя очередь рассказывать. Неужели у тебя нет в запасе какой-нибудь потрясающей истории?

— Ну, потрясающих историй со мной не случалось, — потянула девушка неуверенно, — зато… зато… — неясный замысел промелькнул перед ее мысленным взором, — зато я могу влюбить в себя первого встречного.

Повисло молчание.

Орелия опомнилась первая.

— Первого встречного? Что ты хочешь этим сказать?

Ровина покраснела:

— Того, кто первый мне попадется.

— И что же, ты берешься влюбить в себя любого? — уточнила Сантина.

— Любого.

— Вызвать любовь у первого попавшегося, когда он и не помышляет ни о чем подобном… Вряд ли такое возможно, — сказала Маиза недоверчиво.

— Вы знаете, эта идея мне нравится, — вмешалась Элиса.

Глаза у нее загорелись. Затея пришлась ей по вкусу, а успех кузины лег бы отсветом и на ее сестру.

— Давайте попробуем, — увлеченно заговорила она. — Вы представляете, как это будет интересно!

Девушки оживленно зашумели:

— Да, но как мы все устроим?

— Где мы найдем этого первого встречного?

— Ну что вы, как раз это не представляет трудности.

— Я считаю, попытаться стоит. Так мы еще не играли!

— Если получится — успех будет потрясающим!

— А если не получится?

Оживленный говорок стих, затейницы уставились на Ровину, в глазах их читалось сомнение.

— Ты точно сможешь, Ровина? Ты не подведешь?

— Смогу, — отозвалась Ровина, стараясь выглядеть уверенно, — смогу.

…

За ратушной площадью начиналась неширокая улочка. Она спокойно текла между ровными рядами домов, кое-где в нее вливались совсем уже узкие переулки. Экипажи сюда заворачивали редко, идти можно было без опасений. Немного было и прохожих, и поиск избранника трудности не представлял. Это место девушки и выбрали для своего эксперимента.

Пестрой, шумной стайкой девушки столпились на углу, рядом с лавкой кондитера. В другой ситуации выставленные в витрине румяные булки и россыпь конфет заинтересовали бы какую-нибудь из проказниц, но сейчас их волновало другое. Девушки возбужденно перешептывались и подталкивали друг друга. Ровину выпихнули вперед, и она пошла посередине улицы ровной, неспешной походкой. Подружки зашептались:

— Вы представляете, когда нужно, ни одного молодого человека не видно. Так она отойдет слишком далеко, и мы ничего не разглядим.

— Быть может нам следует перейти поближе?

— Да что вы так шумите! Вы привлекаете к себе слишком большое внимание. Это может сорвать всю затею.

— А мне кажется, что и так ничего не выйдет!

— А, может быть, получится. Подождите, судить еще рано.

— Смотрите, смотрите! Вон идет господин. Вот тот, степенный.

— Ну что вы, этот не считается, он слишком пожилой. Мы договаривались, что заниматься нужно только молодыми.

— А попробовала бы она соблазнить этого старикашку!

— Да нет, должна же и Ровина получить от игры удовольствие.

— Подумать только, нет никого подходящего! Одни женщины.

— Почему же, вон мальчик идет, с няней.

— Скажешь тоже!

— Но он ведь не старый.

— Ах, перестань, это не серьезно!

— Вон-вон, обратите внимание! Есть один!

— Далеко уже ушла. Давайте перейдем.

— Тише! Ни к чему. Он все равно уже свернул.

— Да что это такое! Когда они нужны, ни одного молодого человека не найти!

— Смотрите-смотрите, я вижу одного. Мне кажется, я его знаю. Это тот, что соблазнил Велису, помните старую историю?

— Ну, с этим хлопот не будет, такой за любой волочиться станет.

— Погодите еще. Он пока далеко, неизвестно, как повернется.

— Вот наш, видите? Вывернул из переулка.

— Какой? Вот этот черненький? А он не нашего круга, одет по-простому.

— Ну и что! Мы и не предполагали ограничиваться только своим кругом. С чужими может оказаться даже сложнее. Пусть попробует!

— Сближаются, смотрите! Значит, именно он!

Навстречу Ровине шел молодой человек среднего роста, худощавый, темноволосый и темноглазый.

— Ой! Она упала! Как некстати!

— Ты ничего не понимаешь! Как раз кстати! Гляди, он помогает ей встать.

— Молодец! Здорово придумала!

— Говорят о чем-то. Жаль, ничего не слышно!

— Все. Уходят. Ловко она притворяется хромой!

— Пойдемте за ними.

— Нельзя, ты хочешь все испортить?

— Я полагаю, лучше всего отправиться ко мне, — предложила Элиса. — Рано или поздно моя кузина вернется домой.

Стайка щебечущих девушек, снявшись с места, унеслась прочь, и на улочке воцарилась тишина.

…

С площадки парадной лестницы хорошо просматривалась улица, ведущая к дому Элисы. Здесь затейницы ждали возвращения Ровины. Элиса взволнованно расхаживала по площадке, нетерпеливо постукивая по ладони сложенным веером. Из угла доносились смешки, там подружкам о чем-то рассказывала Сантина. Опершись о широкий подоконник, Орелия следила за редкими прохожими, неспешно шагающими по своим делам, ее вытянутое лицо застыло в скептической гримаске. У стоящей рядом Нэлиты был скучающий вид.

— Тоска, да и только! Как мне надоело ждать! — вырвалось у Нэлиты.

— А что, если бы ты познакомилась с молодым человеком, ты бы торопилась поскорее с ним расстаться? — тут же отозвалась Сантина из своего угла.

— Еще неясно, познакомилась ли она с ним, — буркнула Нэлита недовольно.

— Но мы же видели.

— Все равно, — гнула свое Нэлита, — неизвестно, выйдет ли из этого что-то путное.

— Выйдет. Он в нее влюбится.

— Что-то мне не верится, — вступила в разговор Орелия, — что у этой Ровины что-нибудь получится. Слишком много она на себя берет.

Расхаживающая по площадке Элиса остановилась и повернулась в сторону спорящих. По лицу ее прошла тень, однако она ничего не сказала. Ровину продолжала защищать Сантина.

— Ты же видела, как ловко она смогла привлечь его внимание.

— Это еще ни о чем не говорит! От простого знакомства до любви — огромное расстояние.

— Вот и посмотрим!

— Внимание! Они идут, — оборвала спор Элиса.

Все бросились к окну. Столпившись, они следили, как Ровина прощается с молодым человеком, как неловко, припадая на ногу, ковыляет к дому. Затейницы заторопились вниз, к входной двери. Ровина легкой походкой поднималась по лестнице, нога ее, очевидно, уже прошла. Подружки, смеясь, окружили ее, сейчас сомнения их оставили.

— Ну, что?

— Как обстоят твои дела?

— Рассказывай скорей, кто он?

— Как он тебе показался?

Вопросы сыпались на виновницу переполоха со всех сторон.

— Его зовут Хорвин Ристли. Ему 22 года. Он приезжий, служит, снимает комнату.

— И что у тебя с ним? — поторопила рассказчицу Нэлита. Ее круглое лицо пылало нетерпением.

— Пока ничего, — ответила Ровина.

На лицах слушательниц изобразилось разочарование.

— Как, просто ничего? Совсем не интересно! А говорила…

Но Ровина не смутилась.

— Не все сразу, — сказала она спокойно. — Мы еще только познакомились. Теперь знакомство надо развивать. На все нужно время.

…

Вот так Хорвин и попал в эту историю. Хорвин — наш главный герой. Именно его личность и станет основным двигателем дальнейших событий. Человек он сложный. С ним оказалось непросто не только нашей героине, но и самому автору, он сумел заставить автора считаться со своим мнением.

Ну, а если Ровине попался бы не Хорвин, а кто-то другой. Тогда история была бы другая. То, что случилось, произошло именно потому, что встретились эти двое. Это их столкновение, их испытание, их судьба. Именно им предстояло познакомиться в определенных условиях, запутаться в своих отношениях и долго потом разбираться друг с другом.

Глава III

Хорвин подошел к окну. Вечернее солнце уже позолотило дома. Только этот отсвет и напоминал о простом и естественном. Из его окна не было видно ни клочка зелени, только дома, дома, дома, крыши, балконы. Он давно устал от этого каменного окружения, его тянуло на природу, в лес, туда, где прошло его детство. И все-таки он оставался жить в городе, лишь меняя время от времени один на другой.

Осторожный стук в дверь оборвал его размышления. Вошедшая низенькая полная женщина выглядела немного неряшливо. Чепец ее сбился набок, жирное пятно на переднике свидетельствовало о том, что она только что отошла от кухонной плиты. Однако ее светлые глаза чуть навыкате светились тем доброжелательным простодушием, ради которого часто прощается и неказистая внешность, и некоторая грубоватость манер.

Покряхтывая, она уселась на заботливо пододвинутый ей стул и поднесла замызганную тряпицу, долженствующую играть роль носового платка, к лицу.

— Да что ж это делается! Да сколько ж можно! Сил уж нет никаких! — затянула женщина протяжно. Ее низкий голос звучал с привычной монотонностью, как будто слова эти ей приходилось произносить по несколько раз в день.

— Все пропил? — спросил Хорвин с участием.

— Все, господин Ристли, все! На что жить-то, о господи, на что? Дочка, вон, приболела, доктор лекарство назначил, а купить-то не на что? Как ей встать на ноги? С работы так ее выгонят, что мы делать-то будем? Господи, помилуй нас, грешных…

— Хотите, я поговорю с вашим мужем? — начал молодой человек, но женщина не дала ему досказать.

— Да разве ж он кого послушает?! У него одно на уме. Вы же знаете, господин Хорвин, как я вас уважаю, но что вы можете?

— Предоставьте это мне, — сказал Хорвин успокаивающе.

— Да что ж вы полезете в наши-то дела! Что вам, своих забот мало? У самого ведь небось дел невпроворот… Я ж понимаю… Лезу со своим, мешаю…

— Вы мне совсем не помешали.

— Господин Ристли, — в глазах женщины появилась хитринка. — Я знаю, месяц еще не закончился… Но… Вы можете заплатить за следующий месяц? — она уставилась на него с нетерпеливым ожиданием.

Хорвин пожал плечами. Он предполагал, что весь разыгранный перед ним спектакль сведется к этой просьбе. Однако он знал, что хозяйка его комнаты с трудом сводит концы с концами, что муж ее пьет, а дочка — болезненная, что деньги, которые он платит ей за жилье, действительно нужны, и ей стыдно выпрашивать их раньше срока. Пока он отсчитывал монеты, он думал о том, что мог бы для них сделать. Заняться мужиком, что находит отвлечение от проблем на дне стакана? Вылечить болезненную девочку? Как отучить человека от пьянства, как вернуть здоровье девочке, выросшей в сыром нездоровом месте? Ведь для этого необходимо оторвать их привычного быта, дать им другой образ жизни. А нужно ли им это, захотят ли они? Выходило, что хозяйка права, отказываясь от его помощи. Да и кто дал ему право вмешиваться в ход чужой жизни, давно уже налажено катящейся по одним и тем же рельсам.

Пряча деньги в лиф на своей необъятной груди, женщина облегченно улыбнулась:

— Ох, господин Хорвин, какой вы добрый! Я всегда говорила, такого человека, как вы, еще поискать! Я вам так благодарна! Я чайку нагрела, не хотите ли выпить?

— Спасибо, может быть, немного позже. Сейчас я хотел бы выйти.

— Заходите, заходите, когда удобно. Печенье свеженькое, только что испекла. Мы с дочкой всегда вам рады.

Закрыв за гостьей дверь, Хорвин вернулся к окну. Везде было одно и тоже: те же страсти, те же слабости, те же интриги и столкновение интересов. В поисках согласия он переезжал с места на место, но к согласию так и не приходил. Ибо не находил в человеческих отношениях гармонии, которую видел в природе. И все-таки он избирал местом своего обитания города. В одиночестве для него не было счастья, его тянуло к людям. Вот только люди его не удовлетворяли. Не мог он найти родственной души. Конечно, с кем-то он сходился, у него были приятели, не было только по-настоящему близких друзей. Исчезни завтра все его знакомые, как дым, он бы и не заметил.

«А может, — пронеслось в него голове, пока он глядел на разгорающиеся от закатного солнца дома, — мне нужен не друг, а подруга. Но где она, та самая единственная твоя девушка? Как ее найти?»

Тряхнув головой, Хорвин отогнал тоскливые мысли, отвернулся от окна и вышел из комнаты. Он имел обыкновение прогуливаться перед сном.

…

Едва выйдя из дома, он почти столкнулся с девушкой. Та отшатнулась и замерла.

— Простите, кажется, я задел вас, — сказал он.

— О нет, ничего, — пробормотала девушка.

Она двинулась, чтобы уйти, но тут же покачнулась. Хорвин быстро поддержал ее.

— Что с вами? Вам нехорошо? — спросил он с участием. Он обратил внимание, что девушку била дрожь.

— Н-нет… Голова немного закружилась, — ответила та. Девушка поднесла ладонь к лицу, и снова застыла, напряженно глядя Хорвину куда-то в лоб. Лицо ее было знакомым.

— Вы меня не узнаете? — спросил он. — Мы с вами встречались совсем недавно. Ваше имя Ровина Котомак.

Девушка опустила глаза.

— Д-да. Я помню, это вы мне помогли, — пробормотала она. — Кажется вас зовут… Хорвин.

— Хорвин Ристли, к вашим услугам, — он вежливо нагнул голову. — Мне показалось или вы нуждаетесь в помощи? С вами что-то случилось?

Девушка потерла виски.

— На самом деле ничего страшного… Просто я немного заплутала. Видимо, свернула не там… Я давно уже брожу по незнакомым улицам и не пойму, где я. — Голос ее звучал заторможено. — А тут недалеко… Какой-то мужчина идет за мной… И глаза у него странные… Я не знаю, может мне это почудилось, но я совсем испугалась и побежала… Хорошо, что я встретила вас. Вас я не боюсь…

Вид у девушки был такой несчастный, что, как и в первый раз, Хорвину захотелось ей помочь.

Он предложил девушке проводить ее домой. По лицу той сразу прошла волна.

— Пожалуй… — произнесла она неуверенно и тут же снова покачнулась. Он поддержал ее под руку. Девушка смущенно улыбнулась:

— Видите, мне как-то нехорошо. Мне очень неловко, но… Кажется, у меня нет сил…

И тогда Хорвин сказал:

— Я живу в этом доме. Хотите, поднимемся ко мне? Я угощу вас чашкой чая, вы немного передохнете и придете в себя.

Девушка напряженно склонила голову:

— Наверное, это было бы неплохо… Но… — она взглянула на него с сомнением, — я не затрудню вас?

— Ну что вы! — ответил он решительно и подставил ей свою руку. — Пойдемте.

Опершись о его локоть, она чуть слышно прошелестела:

— Благодарю вас…

И она доверчиво пошла с ним рядом. Хорвин отметил, что теперь она выглядит спокойнее, дрожь больше не бьет девушку, и походка ее сделалась тверже. Когда они поднялись по узкой темной лестнице наверх, и Хорвин провел девушку в свою комнату, его гостья совсем приободрилась, личико у нее оживилось, и она принялась с любопытством осматриваться.

Сделаем маленькое отступление. Конечно, появление Ровины не было случайностью, вот уже несколько дней она тайком наблюдала за хорвиновским жилищем и знала его привычку к вечерним прогулкам. Этот момент она сочла подходящим для развития знакомства.

Так же, как и при первой встрече, ей удалось завладеть вниманием молодого человека. Но следует отметить, что страх, который в ней ощутил Хорвин, был настоящим. Конечно, вызван он был не мифическим преследователем, дрожать и запинаться ее заставляла боязнь не справиться. Истинных причин ровининой тревоги Хорвин не понимал, но ее искренность почувствовал, и именно это вызвало в нем отклик.

…

Пока Хорвин отправился за чаем к своей квартирной хозяйке, оставшаяся одна Ровина с удивлением осматривала его жилище. Принадлежа к состоятельному слою общества, она не слишком хорошо представляла себе жизнь людей иного круга. И сейчас она с некоторым недоумением оглядывала скромную комнатушку, почти лишенную мебели. Очевидно, помещение это было для хозяина и спальней, и кабинетом, и столовой одновременно. Узкая кровать, стол, стул, буфет, (служивший заодно и шкафом), вот, собственно, и все, что составляло обстановку. Впрочем, содержалась комната в чистоте и порядке, пыли нигде не было, все вещи лежали на своих местах. Но, главное, что привлекло ее внимание, были книги, аккуратно расставленные на полке и на верху буфета. Значит, ее новый знакомый не чужд и образования? Это заинтриговало ее.

Девушка подошла к книжной полке, вытянула один томик.

— Что это вас заинтересовало? — раздался голос за ее спиной. Хорвин уже вернулся с подносом, на котором стояли две чашки с чаем, сахарница и тарелочка с печеньем. Все это он неторопливо расставлял на столе.

— Шекспир «Сонеты».

Закончив возиться с посудой, молодой человек подошел ближе.

— Вам они нравятся? — темные глаза его смотрели на нее с дружеским вниманием.

Ровина охотно откликнулась:

— Очень нравятся. Они и красивые, и печальные, и заставляют задуматься.

Она наугад раскрыла книжку и продекламировала с выражением:

Ты — музыка, но звукам музыкальным

Ты внемлешь с непонятною тоской

Внезапно Хорвину захотелось произвести на нее впечатление, и он договорил слова четверостишия:

Зачем ты любишь то, что так печально?

Встречаешь муку радостью такой?

Его гостья была изумлена:

— Вы помните наизусть? — и тут в глазах ее промелькнул лукавый огонек. — А это?

Девушка открыла томик в другом месте:

Кто под звездой счастливою рожден,

Гордится славой, титулом и властью.

Чуть помолчав, Хорвин продолжил:

А я судьбой скромнее награжден,

И для меня любовь — источник счастья.

— Вы все их знаете? — теперь глаза ее светились восхищением.

— Нет, конечно, — признал он. — Только те, которые меня особенно трогают. Этот сонет запомнился мне, потому что в нем говорится об истинных ценностях:

Но нет угрозы титулам моим

Пожизненным: любил, люблю, любим.

Девушка оживленно обернулась к нему:

— А вы верите в любовь?

— Конечно.

— И у вас есть любимая?

— Нет.

— А была?

— Тоже нет.

— Почему? — она продолжала свои настойчивые расспросы, но почему-то это не вызывало у него раздражения. Он искренне объяснил:

— Я еще не встретил такую, которую мне захотелось бы дарить любовью.

Ровина не отставала:

— А какую девушку вы могли бы полюбить?

Хорвин пожал плечами:

— Разве можно сказать это заранее! Словно создать список тех качеств, которым должна отвечать твоя возлюбленная, а потом сверять, все ли соответствует. Мне кажется странным даже обсуждать это.

Тут она смутилась:

— Я вам кажусь бестактной?

Он согласился:

— Немножко.

Щеки гостьи залила густая краска.

— Ну что вы, я не хотел вас обидеть. Давайте пить чай, а то он остынет.

— Благодарю вас, — пробормотала она, потупившись.

Она вдруг почувствовала себя настырной, невоспитанной девчонкой. Но рассерженным ее новый знакомый не выглядел, его блестящие темные глаза по-прежнему смотрели дружелюбно.

Ровина присела к столу и подняла взгляд на хозяина. Он ответил ей ласковой улыбкой. «Как хорошо он улыбается, — мелькнуло у нее в голове, — и весь он такой милый». Она застенчиво уткнулась в свою чашку.

— Угощайтесь, — сев напротив, Хорвин придвинул к ней тарелочку со сладким.

Задумчиво кроша печенье, Ровина исподтишка поглядывала на своего нового знакомого. Молодой человек неторопливо размешивал сахар в уже остывающем чае. Не слишком правильные черты его были, скорее, суровыми. Но освещавшая их приветливая улыбка притягивала, преображала смуглое лицо, вызывая желание улыбнуться в ответ. И Ровина почувствовала, что ей не хочется уходить из этой комнаты.

…

Когда Хорвин довел девушку до ее дома, для Ровины настал решающий момент. Волновалась она вполне искренне. Ровина сама не могла понять, что заставляло ее сердце сжиматься: то ли она страшилась неудачи, то ли ее впервые настигли сомнения в правильности своего поступка.

Девушка потупила взор.

— Хорвин, знаете… — запинаясь, начала она. — Вы мне очень понравились… Нет… Нет-нет! Наверное, я не должна этого хотеть… — она подняла на него страдальческий взгляд. — Я… я, наверное, иду сейчас против принятых правил… мы ведь не одного круга… но… вы меня так заинтересовали…

Молодой человек смотрел серьезно:

— Завтра, в 6 вечера, я буду гулять в парке у фонтана. Если захотите, приходите.

Он резко повернулся и пошел прочь. Ровина долго смотрела ему вслед. Начало было положено, и сердце у нее прыгало от странных предчувствий.

…

Лежа на своей кровати, Хорвин смотрел в пространство. Перед глазами стояла эта девушка. Ясный взгляд ее серых глаз, забавная, немного детская настойчивость и внезапно сменяющее ее смущение. Откровенность, с которой она держалась.

Больше всего Хорвин не терпел в людях фальши, лицемерия и неискренности. Ничего этого не было в его новой знакомой. Именно ее искренность, простота, душевность и вызвали в нем живейший отклик.

Знающий подоплеку их встречи читатель тут же возразит: о какой искренности может идти речь, если Ровина с ним играла. Нет, она не играла. Некоторая игра с ее стороны была только в первый момент, но даже тогда в ней присутствовало истинное чувство. Но тот интерес, который ощутил в своей гостье Хорвин, ее тяга к нему, быстро складывающаяся между ними эмоциональная связь были настоящими. И они зажгли в нем ответное чувство.

«Так что же? Это ее я ожидал, ее искал все эти годы? — думал он с волнением. — Не замечал ни одну девушку, все они были недостаточно хороши для меня. Все ждал, когда жизнь мою осенит какое-то особое, неземное существо. И вот она влетела, впорхнула в мою жизнь, как загадочная птица, как экзотический цветок, как светлячок во мраке. Полно, так ли это? Она из другого мира, разве эти благородные барышни обращают внимание на таких, как я? Завтра мираж рассеется, она не придет и все закончится. Она сразу усомнилась, что имеет право сближаться со мной. Разница в положениях в обществе делает наши отношения сложными. Как это у Шекспира?»

Хорвин встал, взял оставленный Ровиной томик, полистал.

Как осужденный права я лишен

Тебя при всех открыто узнавать.

И ты принять не можешь мой поклон,

Чтоб не легла на честь твою печать.

Но присущие ему упорство и стремление к преодолению препятствий бросали сомнениям вызов.

«И все же хочется верить, что встреча эта произошла не случайно. Судьба ведь столкнула нас уже два раза подряд. Может, общее будущее есть и у нас. И сонет кончается словами:

Ну что ж, пускай!.. Я так тебя люблю,

Что весь я твой и честь твою делю».

Глава IV

Площадка для игры в крокет в имении графа Эрсильяка давно уже стала для молодежи излюбленным уголком. Здесь всегда можно было увидеть кого-нибудь из своих знакомых, сыграть партию или, не принимая участия в игре, посмотреть за состязанием других, поболтать, посплетничать, словом, провести время с приятностью.

Утром следующего дня красавица Элиса скучала на одной из скамеек, специально установленных для зрителей рядом с игровой площадкой. Ничего интересного, с ее точки зрения, сейчас не происходило, и ей приходилось убивать время, деля свое внимание между шедшей игрой и своим недавним приобретением — блестевшим на пальце новым колечком, изящным перстеньком в виде змейки с двумя изумрудными глазками.

Между тем страсти на площадке накалялись. Игра шла между двумя парами, одну составляли Сантина и Тэльон, ее нынешний поклонник, в другую входили Орелия с графом Эрсильяком. Тэльон, худой, долговязый молодой человек, играл спокойно и размеренно, граф, курчавый блондин, невероятно элегантный в своем малиновом костюме, немного горячился, но более осторожная игра его партнерши уравновешивала его промахи. Сантина играла легко и непринужденно, она не слишком задумывалась над каждым ударом и временами вовсе отвлекалась от игры и покидала игровую площадку. Обе пары приближались к финишу почти одновременно.

— Сантина, твой удар, — напомнил Тэльон.

Слова эти заставили его партнершу оторваться от увлекательного занятия, она была поглощена разглядыванием нового элисиного кольца. Сантина торопливо вернулась на свою позицию, лихо взмахнула молотком… и шар, ударившись о боковую часть ворот, откатился в сторону.

— Ну, что же это! Чуть-чуть не попала! — вырвалось у Элисы.

— Слишком поторопилась, — прокомментировал граф Эрсильяк, партнер Орелии.

Беспечно улыбаясь, Сантина помахивала молотком.

— Посмотрим, как выйдет у Орелии, — заметила она задорно.

— Посмотрим, — процедила та презрительно.

Высокомерно задрав голову, она прошествовала к своему шару. Стала рядом, оправила юбку и начала примеряться к удару. Размеренно качнув молотком несколько раз, она нанесла четкий удар. Медленно прокатившись, шар остановился ровно посередине ворот.

— А это считается? — поинтересовалась Элиса.

— Нет, ворота еще не пройдены, — объяснил Тэльон, становясь возле своего шара. Примерившись, он точным движением послал его так, что шар не только прошел ворота, но и выбил из них шар Орелии.

— Ловко! — восхитилась Сантина. — Теперь мы выиграем?

— Об этом пока рано говорить, — возразил ее партнер, передвигая шар для крокировки. Орелия хмуро наблюдала за его действиями, Сантина торжествующе улыбалась.

Тут внимание Элисы было отвлечено от крокета. В сопровождении двух неразлучных рыженьких сестричек Маизы с Гординией приближался Рогди, изящный шатен с узким лицом и задумчивым взглядом серых глаз. Было заметно, что он прихрамывает, полученная на недавней дуэли рана еще давала о себе знать. Элиса устремилась к ним навстречу.

— Как твоя нога? — поинтересовалась она, едва отзвучали приветствия. — Все не дождусь, когда уже ты сможешь пригласить меня на танец.

В глазах молодого человека проскользнула грусть:

— К ближайшему балу, думаю, мне не успеть. Надеюсь, все будет в порядке к лету.

Не высказывая ни малейшего сочувствия, Элиса мечтательно закатила глаза:

— С нетерпением жду этого счастливого момента.

Рогди поклонился.

— Рогди, ты помнишь, ты обещал, что сыграешь в паре со мной, — Гординия поспешила переключить внимание молодого человека на свою персону.

Повернувшись к ней, Рогди вежливо отозвался:

— Непременно, только нам еще предстоит найти, кто бы согласился стать нашими противниками.

Взгляды собеседников устремились к игровой площадке. Там продолжалась партия. Тэльон неторопливо примерялся, прежде чем нанести удар, остальные напряженно следили за его действиями. Высокая Орелия привстала на цыпочки, вытянувшись от этого еще больше, маленькая Сантина взволнованно постукивала по земле молотком.

— Игра идет давно? — поинтересовался Рогди.

— Вероятно, скоро закончат, — заявила Элиса, даже не поворачиваясь в ту сторону, она продолжала сверлить молодого человека игривым взглядом. Однако вскоре ее внимание вновь переключилось на еще один объект. Маиза возвестила, что на поле появились новые лица.

— Сюда идет Нэлита. С ней кто-то незнакомый.

Заинтересованная Элиса обернулась, чтобы посмотреть, кого привела подруга. Рядом с полненькой Нэлитой шел невысокий юноша.

— А я его не знаю, — заметила Гординия с недоумением.

Нэлита плыла рядом с молодым человеком, томно опираясь о его руку. Круглое личико ее лучилось довольством.

— Познакомьтесь с моим новым другом, — пропела Нэлита. — Это — Кэлли Голдин. Он решил обосноваться в Ортвейле.

Девушки уставились на него, не скрывая любопытства. Маиза выступила вперед:

— Рада познакомиться, — защебетала она. — Меня зовут Маиза, а это — моя сестра, Гординия. Элиса, наша подруга.

Гординия тоже поспешила вступить в разговор:

— Как вам понравился Ортвейл? Вы уже видели наш парк?

Кэлли отвечал негромким, мягким голосом. Элиса пока молчала. Разглядывая вновь прибывшего оценивающе, она отметила, что он очень молод, что у него правильные черты лица и большие, выразительные глаза. Нэлита была горда своим приобретением, сияя, она слушала, как сестрички наперебой стараются произвести на него впечатление. Элиса сощурила глаза, в них промелькнул опасный огонек. Опустив голову, она задумчиво постукивала каблучком.

— Рогди, — позвала Элиса внезапно, — как ты думаешь, скоро закончится игра.

Продолжавший наблюдать за происходившим на крокетной площадке, Рогди отозвался:

— Думаю, уже скоро.

Элиса послала Кэлли завлекательную улыбку.

— Скажите, Кэлли, вы играете в крокет? — спросила она приветливо.

Тот ответил утвердительно. Элиса тут же изобразила заинтересованность.

— А вы знаете, я еще не очень хорошо играю, — застенчиво поделилась она. — Мне так хотелось бы научиться. Вы могли бы мне помочь?

Молодой человек возразил, что у него самого еще не достаточно твердая рука.

— Но это же так легко проверить, — не отставала Элиса. — Мы намеривались сыграть, но мне не хватало партнера. Вы могли бы сыграть со мной.

Почувствовавшая опасность Нэлита поспешила вмешаться:

— Но Кэлли собирался… — торопливо начала она, но Элиса не дала ей договорить:

— Всего одна партия! — продолжала она упрашивать. — Это всего одна партия. Ведь Кэлли не откажет мне!

Она смотрела на него умоляюще. Она выглядела сейчас такой неопытной, такой нуждающейся в помощи. Кэлли был смущен. Он явно не знал, как ему быть. Почувствовав его колебание, Элиса поторопилась закрепить успех.

— Так, значит, мы договорились, — бросила она уверенно. — Рогди, Гординия, мы с Кэлли в паре играем против вас.

Нэлита надулась. Она привела этого молодого человека сюда, рассчитывая сыграть с ним самой, закрепив во время партии их недавнее знакомство. Теперь он ускользал из ее рук. Однако ничего предпринять она не успела, шум на площадке возвестил, что предыдущая партия завершена. Началось движение. Рогди сразу увлек Кэлли на площадку, там граф Эрсильяк, орудуя молотком и шарами, что-то увлеченно демонстрировал. Закончившие игру девушки присоединились к собравшимся возле скамьи подругам. Сияющее озорное личико Сантины и вытянутая физиономия Орелии ясно говорили о том, чья пара только что одержала верх.

— Видели, как мы их обошли! А ловко я нанесла тот последний удар! Вам понравилось? — говорила Сантина возбужденно.

— Мы отстали-то всего на чуть-чуть. Если бы граф не промахнулся тогда… — недовольно вторила Орелия.

Сантина была не согласна:

— И вовсе не на чуть-чуть вы отстали! Мы все время держались впереди!

Орелия предпочла сменить тему. Поджав губы и гордо вздернув голову, она обрушила свое негодование на отсутствующую здесь Ровину.

— А что это твоей кузины не видно? — процедила она в сторону Элисы. — Прячется от нас? Наобещала, а теперь показаться стыдно?

Но Элису эти нападки нимало не смутили, она тут же сделала важное лицо.

— Ровина сейчас очень занята, — заявила она.

Особая интонация в ее голосе заставила девушек собраться вокруг.

— И чем это она занята? — спросила Нэлита с оттенком презрения. Ей тоже хотелось принизить только что одержавшую над ней верх Элису.

Та сказала с таинственным видом:

— Приходите к нам сегодня вечером, будут новости.

— Какие, какие новости? — зашумели все.

Элиса понизила голос.

— Сегодня у них должно состояться свидание, — сообщила она заговорщицким шепотом. В глазах ее слушательниц загорелся интерес.

Глава V

Как городской парк считался признанным местом для совместных прогулок, так и фонтан был традиционным местом встреч. Находился он на круглой площади недалеко от входа. В нишах огораживающей площадь живой изгороди притаились скамейки, тенистые аллеи, расходившиеся лучами, уводили вглубь парка. Именно здесь Хорвин и назначил свидание Ровине.

Молодой человек пришел раньше и теперь нетерпеливо расхаживал. Обычно живописные виды вызывали в его душе отклик, но сейчас прелесть уголка, в котором он находился, оставляла его равнодушным. И игра солнца в мириадах капелек, и простота и четкость линий ровно подстриженного кустарника, и уютный вид скамеек — все это проходило мимо его сознания.

Он весь был во власти одолевавших его сомнений. Ему все казалось, что назначенный час давно миновал, и эта девушка, что так неожиданно возникла в его жизни, уже не придет. «Не при-дет! Не при-дет!» — щебетали птицы, шелестел ветерок, шептали струи фонтана. «Кажется, я схожу с ума, — думал он. — Ну что мне за дело! Мы даже толком не узнали друг друга. О чем переживать?» Но странная тоска не отпускала, и сердце колотилось бешеными толчками, и дыхание неровно вырывалось из груди. «Если я уже сейчас места себе не нахожу, что-то дальше будет?» Хорвин попытался взять себя в руки. Он присел было на одну из скамеек, но тут же вскочил и снова принялся расхаживать. «Ясно, она не придет. Я же знал это с самого начала. Пора уходить… Надо и гордость иметь». Но, несмотря на принятое решение, он никуда не уходил.

Ровина была рядом. Укрытая живой изгородью, она видела все его метания, но страх и неуверенность мешали ей выйти. Несмотря на нешумный нрав, Ровина вовсе не была робкой или пугливой. Но сейчас, хотя события развивались в нужном направлении, ей было не по себе.

В очередной раз приняв решение уходить, Хорвин двинулся прочь от фонтана, но внезапно развернулся и пошел назад. Он почти наткнулся на девушку. Стоя у ровной стены кустарника, она смотрела на него.

— Вот и я, — тихо прошептала Ровина. — Я пришла.

— Пришла, — эхом отозвался Хорвин, закрывая глаза. — Пришла…

…

Эти первые свидания, первые робкие попытки раскрыть друг друга. Волнующее влечение, внезапная уверенность, что вы похожи, что все у вас общее, что близко вам одно и то же. Потом, уже при длительном знакомстве выявятся отличия, выяснится, что все мы — люди разные, что к другому еще надо приспосабливаться, что за возможность быть вместе надо платить ущемлением своей свободы. Но вначале замечаешь лишь то, что объединяет, и внезапно настигает мысль, что рядом с тобой — твоя судьба.

…

— Вы не представляете себе, как все хорошо складывается! — девушки окружили Ровину тесным кольцом. — Он влюблен, в этом нет никаких сомнений. Влюблен, понимаете?!

Ровина засмеялась тем звонким смехом, что рождается лишь в минуты истинной радости. Подруги внимали ей.

— Видели бы вы, как он на меня смотрел! А улыбка у него какая хорошая! Когда он улыбается, лицо у него так и освещается. Все смотрел на меня и светился. И, вы знаете, — она чуть понизила голос, — мне он очень понравился. Он такой серьезный и воспитанный! И знает много. Он по-настоящему образован.

Ровина глубоко вздохнула от переполнявших ее чувств. Слушавшие ее излияния девушки переглянулись.

— Если бы вы видели, какой он внимательный. Рядом с ним себя чувствуешь такой защищенной…

Ох, Ровина, Ровина, наивная душа! Нельзя быть настолько прямой и открытой! Ты не у себя в тихом Лийске, где отношения между людьми простые и понятные, где нет такого соперничества, где сосед тебе друг, а не противник. Милая девочка, ты еще не поняла, какой вызов ты бросила своим приятельницам? У какой из них нашлось бы мужество взять на себя подобные обязательства? У кого хватило бы такта и чувства меры, чтобы выдержать роль до конца? У кого оказалось достаточно искренности, чтобы своими переживаниями зажечь ответное чувство? Попадись на дороге другой человек, привыкший к любовным играм, и какая-нибудь из твоих подружек смогла бы заинтересовать его. Но Хорвин был по плечу лишь Ровине. Нет, моя дорогая девочка, такое превосходство не прощается. Теперь твои приятельницы сделают все, чтобы разлучить вас.

Девушки зашумели. Сначала они накинулись на формальную сторону дела. Черноглазая Сантина уточнила строгим голосом:

— А как же объяснение? Он тебе объяснился в любви?

— Еще нет, — призналась Ровина.

— Мы должны все слышать, иначе не считается! — заявила Нэлита, и ее круглое лицо стало твердым.

Гординия, одна из рыжеволосых сестричек, возразила:

— Но как это организовать? Он же не должен нас видеть.

Элиса вступила со своим предложением:

— Давайте устроим все в павильоне в нашем саду. Там наверху есть, где спрятаться.

Ее мысль показалась заманчивой.

— Да, это подходит, — высказалась Сантина. — Пусть Ровина пригласит его в ваш сад и приведет в павильон.

Согласные голоса остальных ее поддержали, и вопрос о финальном акте затеи был решен.

Ровина ощутила беспокойство, руководство придуманной ею игрой из ее рук ускользало, но во что может это вылиться, она еще не представляла. Между тем затейницы перешли к главному.

— Отлично придумано! А что мы сделаем с этим парнем потом? — вступила в обсуждение Орелия. Презрительные нотки в ее голосе подсказывали, что попавшему в девичьи силки молодому человеку нечего ждать хорошего.

— Да, потом… Не стоит его так просто отпускать. Ведь можно из этого устроить такое веселье! — поддержала ее Сантина.

В глазах Элисы зажглись недобрые огоньки. Она считалась первой из местных соблазнительниц, и успех Ровины задел ее самолюбие. Ровинина удача отсветом ляжет и на ее двоюродную сестру, но оставлять кузину с привлекательным молодым человеком Элисе не хотелось. Все сливки должны были принадлежать ей самой. И она внесла свое предложение:

— Послушайте, а давайте высмеем его, выставим шутом. Представляете, он разойдется, будет петь соловьем, а потом окажется, что все это — шутка. Воображаю, какую он скорчит физиономию!

— Ну зачем же так! К чему это унижение! — торопливо вступила Ровина.

Весь предыдущий разговор она слушала с все возрастающей тревогой, но неуверенность, осознание, что она еще не имеет весомого положения в новой компании, не позволяли ей сразу вмешаться. Ее робкий голос заглушил дружный хор. Идея сделать из предполагаемого возлюбленного их новой подруги шута пришлась по вкусу всем.

— Нет-нет! Элиса верно придумала!

— Нечего его возносить, пускай знает свое место!

— Давайте-давайте, это может оказаться интересным!

Ровина пыталась возражать:

— Разве обязательно заканчивать эту историю издевательством? Неужели нельзя мирно расстаться, никого не обижая! Подружки, Элиса, послушайте меня!

Но никто ее не слушал.

— Одно дело — поиграть с человеком из простых, другое — заводить с ним серьезные отношения, — сказала Нэлита сурово.

— Ничего с ним не будет, переживет, — бросила Маиза.

— Не будет в следующий раз садиться не в свои сани! — поддержала ее Гординия.

— А ведь мы замечательно повеселимся! Давай, Ровина, не лишай нас удовольствия! — уговаривала ее затейница Сантина.

Возгласы слышались со всех сторон, и в них потонули ровинины неуверенные возражения.

— Не порти нам игру!

— Покажи, что ты — такая же, как мы.

— Не опускайся до нижестоящих!

— А вдруг она не справится? — усомнилась Орелия.

Гул голосов стих. Глаза выдумщиц обратились к новой подруге.

— Справится! До сих пор же справлялась!

— Справишься, Ровина?

— Справлюсь, — ответила девушка, подавив поднимавшиеся в душе сомнения, — справлюсь…

…

Откуда берется любовь? Почему на человека сваливается эта дурманящая голову напасть? На счастье или несчастье приходит она? Еще вчера жил он спокойно, был занят своими интересами, а сегодня все оказалось забыто, весь мир замкнулся на одном образе, и нет ничего важнее и ближе. Только о возлюбленном все его помыслы, только рядом с ним человек чувствует себя хорошо, жизнь наполняется тоскою, ибо любая разлука с любимым несет страдание. Зачем это человеку?

Однако уже веками происходит одно и то же: люди влюбляются, не задумываясь, горе или радость несет им это чувство.

Пришел черед и для Хорвина. Почему это случилось с ним? Сыграл здесь роль роковой случай, романтические обстоятельства, сопровождавшие встречу? Сработала мысль, что обращая на него внимание, девушка бросает вызов принятым в обществе условностям? Просто сказалось присущее ей обаяние?

Или, даже при первых кратких свиданиях, он смог ощутить в ней нечто особенное, отличающее ее от известных ему женщин, почувствовать в ней родственную душу?

А, может быть, все это ему показалось, и он сам наделил Ровину всеми качествами, которые хотел видеть в своей возлюбленной?

Понять, ни что с ним происходит, ни какая его избранница в действительности, он не был способен, ибо, находясь под властью любовного дурмана, уже не мог ясно мыслить.

К сожалению, Хорвину довелось испытать подобное чувство впервые.

Все встречавшиеся ему до того женщины не отвечали его представлению об идеальной подруге. Умеющий воспринимать людей достаточно реалистично, он видел их недостатки и не находил в себе способности с ними мириться. Никто еще не смог зажечь в нем пламени любви.

Теперь это случилось. К несчастью для обоих то, что любовь эта была для Хорвина первой, сыграло роковую роль. У него не было опыта разочарования. Ему не приходилось проходить через расставание, быть отвергнутым. Не было у него за душой нескольких любовных побед, чтобы подсластить поражение.

Все это сделало его переживания особенно острыми, а чувство утраты — непереносимым.

…

Второе свидание Хорвина и Ровины было там же. На этот раз молодой человек уже не метался, он мирно ждал возле фонтана, и лишь неспокойный блеск темных глаз выдавал его нетерпение. При виде подходящей девушки лицо его осветилось.

Молодые люди неторопливо двинулись по аллее. В кустах надрывались птицы, пестрым многоцветием носились вокруг бабочки, золото солнца играло на молодых листочках, нежный ветерок доносил аромат неистового весеннего цветения. Весна была во всем. И в окутанных белой дымкой яблонях, и в звонкой радости птичьих песен, и в беззаботной яркости солнечного сияния.

Хорвин говорил. Говорил о поэзии, вспоминал виденные им живописные полотна, обращал внимание на красоту парковых уголков. Хотя Ровина знала его еще не достаточно, она догадывалась, что такая разговорчивость ему не свойственна, что именно ее присутствие воодушевляет его на эти пространные речи, что только к ней обращены все его вдохновенные слова.

— Чему ты улыбаешься? — они уже перешли на «ты».

— Я радуюсь тому, что ты рядом.

Ровина лукавила. Радовалась она не просто тому, что Хорвин был с ней, а тому, что это видели ее подруги. Пока они шли по парковой аллее, навстречу им то и дело попадались прогуливающиеся по одной или парами девушки Не сводивший глаз со своей спутницы, Хорвин не замечал их. А Ровина видела и любопытные взгляды, и лукавые ухмылки, и перешептывания. Она чувствовала себя могущественной и ловкой, она гордилась, что хорошо справляется с возложенной на нее миссией.

…

Вот так Ровина и предала Хорвина. Стремление угодить подругам, заслужить их признание оказалось для нее важнее, чем зарождающееся чувство. Она принесла его в жертву желанию занять достойное место среди нового окружения.

Если бы Ровина захотела сохранить их отношения, если бы вызванную ею любовь она ценила выше, чем общественное признание, если бы она не побоялась вступиться за своего нового друга, им обоим пришлось бы легче. Но Ровина была готова вычеркнуть Хорвина из своей жизни, она согласилась с надругательством над искренним чувством, и теперь ей предстоит заплатить за это.

Ибо Хорвин — идеалист, а нет тяжелее таких людей. Они вечно ищут свой идеал, не признавая никаких отклонений от сложившегося у них образа. Потому-то они никогда не удовлетворены, ведь полного совпадения не бывает.

Если же, как это случилось с Хорвином, такому человеку представится, что его идеал найден, протрезвление будет страшным. Что почувствует этот мечтатель, когда на месте богини, снизошедшей до него из райских кущ, окажется взбалмошная и избалованная девчонка, сделавшая его светлое чувство предметом игры? Что он ощутит, когда небесное создание обернется расчетливой и распущенной девицей, для которой нет ничего святого?

Вы скажете, что Ровина не совсем такая. Пока еще не такая. Но, согласившись на игру, она уже сделала свой шаг в этом направлении.

Какой дорогой пойдут они оба? Это покажет будущее.

Ведет дорога все вперед.

Куда она зовет?

Какой готовит поворот?

Какой узор совьет?

Глава VI

— Как к нему обратиться? «Дорогой»? «Родной»?

— Какой «родной»! Я его едва знаю.

— Тогда «милый». Не писать же «любезный»!

Ровина с Элисой составляли письмо своей жертве.

— Напишу просто по имени, — объявила Ровина.

— Получится как-то скучновато.

— Я же первый раз ему пишу. Близкие отношения еще не наладились.

— Как это не наладились? Да он глаз с тебя не сводил! — не отставала ее помощница.

— И все же, он такой сдержанный…

— Сдержанный-сдержанный, а у тебя должен заговорить, — заявила Элиса. — Ты придумала, как будешь его расшевеливать?

— Нет еще… — протянула Ровина неуверенно.

— Смотри! Времени у тебя до вечера, — строго напомнила Элиса.

Ровина вздохнула. Предстоящее мероприятие ее пугало. Возбуждение, владевшее ею с самого начала замысла, улеглось, на смену ему пришли сомнения и страх. Она уже не чувствовала желания доводить игру до конца, но сил сказать об этом подругам, уже предвкушавшим веселый вечер, у нее не было.

Письмо, которое они сочиняли сейчас с кузиной, должно было заманить Хорвина в ловушку. Наконец послание было готово:

«Хорвин! Наши встречи не идут у меня из головы. Не может быть, чтобы они были случайностью. Это сама судьба ведет нас друг к другу. Очень хочу тебя видеть. Сегодня вечером я свободна, и мы можем погулять в нашем саду. Приходи к 5 часам.

Ровина»

Перечитав написанное, девушки нашли его удовлетворительным, и Элиса забрала письмо с собой, чтобы найти способ передать по назначению.

…

Элиса ушла, у нее было еще много хлопот по подготовке представления, и Ровина осталась одна.

Присев за туалетный столик, она попыталась было заняться своей внешностью, но все валилось из рук. Сердце девушки сжималось от непонятной тоски. Она сама не могла сказать, чего она боялась больше, провала или успеха, Хорвина или своих подруг.

Бестолково бродила Ровина по дому. Мелькали Элиса и другие девушки. Весело перешептываясь, они что-то подготавливали, то и дело исчезая в выбранном для их затеи павильоне. Сама Ровина избегала подходить туда, это место внушало ей безотчетный страх.

Она зашла к отцу. Отец был чем-то занят и даже не посмотрел на нее. Заглянула к бабушке, но язык не поворачивался о чем-то заговорить, и Ровина ушла. Отправилась бродить по саду, но там она непрерывно натыкалась на проклятый павильон.

Время тянулось бесконечно. Все были чем-то заняты, одна она ходила, как неприкаянная. В голове не было ни одной мысли, она так и не знала, каким образом заставит своего «возлюбленного» произнести роковые слова.

— Осталось полчаса. Ты еще не готова? Посмотри, как ты одета! Да кто заинтересуется такой серой мышкой! — Элиса стояла перед ней, как грозный судья, напоминающий о неизбежности конца. — Давай, я тебя приукрашу.

— Нет, не надо. Пусть будет, как будет, — Ровина отстранила ненужную помощницу и безжизненной походкой пошла к себе в комнату.

Там девушка встала перед зеркалом и долго на себя смотрела. Она не знала, в какой путь отправят ее события следующего часа, но интуитивно чувствовала, что это будет поворотный момент в ее жизни. Сейчас Ровина, если б могла, предпочла бы отказаться от своей затеи. Но она уже себе не принадлежала: замысел руководил ею, и сил остановиться у нее не было.

Наконец, чуть слышно вздохнув, Ровина отвернулась от зеркала и пошла к выходу. Она собиралась ждать Хорвина у входной двери.

…

Молодой человек явился вовремя. Поникшая девушка, безвольно уронив руки, стояла у входа. Еле слышным голосом ответив на приветствие, она повела его внутрь.

Торопливо пройдя сквозь дом, они попали в сад. Ровина молча брела рядом со своим спутником. Говорить она не могла, горло сжималось от тоски и страха. Чувствуя ее настроение, Хорвин не пытался первым начать разговор. Они прошли по аллее, миновали цветник, обогнули пруд и вышли наконец к роковому павильону. Чуть слышным голосом Ровина предложила зайти внутрь.

Павильон представлял собой небольшое изящное строение на берегу пруда. Из окон открывался вид на водную гладь. Внутренняя отделка отличалась заметной роскошью. Обстановку составляли большой овальный стол, стоящий посередине, окружающие его стулья и кресла, установленные вдоль стен. Время от времени здесь устраивали небольшие застолья. Наверху находился балкончик, предназначенный для музыкантов. Именно там, прикрытые занавесями, и притаились девушки.

Опершись о стол, Ровина замерла, отвернувшись от молодого человека. Хорвин сбоку заглянул в ее лицо.

— Что с тобой происходит? Что-то случилось?

— Нет… То есть, да… — прошептала девушка еле слышно. — Я… Я… Я должна поговорить с тобой… Все так сложно… Ты… Я… Мы… Мы с тобой… Нельзя нам… вместе нельзя… Ведь ты другой… не такой… А я… хочу… с тобой…

Выдохшись, она умолкла. В словах ее отразились все печальные размышления этого дня, и страдание, которое она испытывала, было неподдельным. И Хорвин не мог не откликнуться на ее чувства.

— Ровина, милая, — заговорил он горячо. — Я все готов тебе отдать. Если тебе будет плохо из-за меня, попроси, и я уйду, и ты никогда меня не увидишь. Захочешь, и я буду бороться за нас. Я сделаю все, чтобы завоевать тебя. Только скажи, чего ты хочешь? Я люблю тебя, всею душой люблю.

Низко склонив голову, Ровина слушала его признание. Она ничего не испытывала, даже облегчения, слишком много было прочувствовано за прошедший день. Силы ее оставили.

— Молодец, Ровина!

Внезапный выкрик заставил Хорвина вздрогнуть. Он с недоумением оглянулся. Рядом никого не было.

Откуда-то сверху послышались сдавленные смешки. Подняв голову, он увидел, что занавеси, скрывающие балкончик, колышутся, за ними происходит какая-то возня. Молодой человек шагнул в ту сторону, но тут же остановился. Занавеси раздвинулись, открывая его взору кучку столпившихся девиц. Теперь Хорвин сделал шаг назад, пытаясь закрыть собой Ровину — он решил, что на них накинулись какие-то взбалмошные особы. Но тут девицы зачастили:

— Ну, Ровина, ты молодец!

— Получилось-таки!

— Ловко! Здорово у тебя вышло!

— Поздравляю, сестренка!

— Как он изливался!

— Мне понравилось!

Молодой человек торопливо оглянулся на Ровину. Застывшая на лице девушки бессмысленная улыбка показалась ему дьявольским оскалом. Горло ему стиснул комок. Он понял, что его Ровина как-то связана с этими гнусными созданиями.

Девицы между тем спустились с балкончика и, подталкивая друг друга, окружили Хорвина и Ровину. Громкий шепот скомандовал: «Начали!», и нестройные голоса грянули гимн. Сдавленные смешки прерывали пение, и вскоре все уже хохотали, лишь низенькая полноватая девица продолжала что-то тянуть писклявым голосом. Хорвин озирался в шоке. Вокруг были кривляющиеся лица, гнусавые звуки били ему в уши, и ему казалось, что он сходит с ума. Мысли его метались в беспорядке. В ужасе он пытался понять, что может быть общего у Ровины с этими жуткими существами.

Вперед выступила высокая черноволосая девица. На вытянутых руках она держала корону из золоченой бумаги. Шум стал стихать.

— Королеве любви! — звонко выкрикнула девица.

Другие со смехом подхватили:

— Очаровательной!

— Неотразимой!

— Той, что сделает своим рабом любого!

— У чьих ног окажется каждый, — продолжала черноволосая, — и вот тому доказательство! — она ткнула пальцем в сторону Хорвина.

Тот отшатнулся. Первая его растерянность сменилась яростью, пришло осознание, что нет и не было того возвышенного создания, которое он увидел в Ровине, что она — такая же, как эти отвратительные девицы.

Корону, между тем, водрузили Ровине на голову. Снова зазвучал гимн. Долго еще потом их пение и громкий смех будут преследовать Хорвина во сне.

— А теперь, — провозгласила худощавая девица с вытянутым лицом, — венчаем верного слугу нашей королевы.

— Да! Да! — подхватили остальные. — Давай! Доставай! Покажем ему, где его место!

Чувство унижения, мешавшееся с неистовым гневом, тяжелым камнем сдавило Хорвину грудь, его затопила горячая волна ненависти ко всем, кто сейчас смеется над ним, но прежде всего, к девушке, сделавшей его чувство предметом игры. Его любовь была растоптана, она валялась под каблучками этих беснующихся и той, что его так коварно обманула.

Худощавая извлекла коряво склеенный колпак. По бокам его отчетливо выступали ослиные уши. Колпак перехватила невысокая темненькая девица и, весело смеясь, двинулась к Хорвину.

Не в силах больше выносить издевательство, Хорвин выхватил дурацкое украшение, яростно швырнул его и ринулся прочь из этого проклятого места. Насмешницы хохотали ему вслед.

Ровина не шелохнулась. Когда Хорвин скрылся, подружки окружили героиню дня. Снова посыпались поздравления. Девушка не отвечала. Элиса извлекла заранее приготовленный кубок, и каждая из участниц опустила туда по бриллиантику — выигрыш Ровины. Элиса протянула ей приз, но тут победительница, нарушив все торжество церемонии, внезапно рухнула на пол без чувств.

…

Поздним вечером Ровина сидела за туалетным столиком в своей комнате. Она бездумно пересыпала из руки в руку выигранные бриллианты. Шелест гладких камешков, их блеск действовали на нее успокаивающе, и напряжение, владевшее ею в течение дня, понемногу спадало. Находившаяся тут же кузина возбужденно расхаживала и громко говорила:

— Ловко ты его подцепила. Слова заранее отрепетировала?

— Нет, — тихо ответила девушка. — Само вышло.

— Потрясающе! Ты раскрутила его, как по писаному. Никуда он от нас не делся.

Элиса потянулась, вид у нее был довольный, как у кошечки, налакавшейся сливок.

— Ну вот! Теперь ты наша, — удовлетворенно констатировала она. Черные глаза ее весело блестели. — Знай сестричек Котомак! Мы никому не дадим спуску. Ты можешь мне поверить, сестренка, о нашей выходке еще долго будут помнить.

Ровина не отвечала. Элиса подошла к ее столику. Уставилась на ровинин выигрыш. Лицо ее приобрело задумчивый вид.

— А что ты предполагаешь сделать из камней?

— Не знаю. Не думала.

Элисины глаза загорелись:

— Знаешь, что будет лучше всего? Закажи диадему. Как королеве любви.

— Да, наверное — вяло откликнулась Ровина.

Бриллиантики будто подмигивали ей. «Ловко! Ловко! Ловко!» — шелестели они, и от этого ей делалось неуютно.

«Как там Хорвин? Что теперь с ним?» — тоскливо думала она.

— Как ты полагаешь, что сейчас делает Хорвин? — попыталась она втянуть в свои размышления Элису.

— Какое нам до него дело! Он теперь пройденный этап, — отмела та эту тему.

Ровина повернулась к ней.

— Он очень сердился? — поинтересовалась она робко.

— А ты разве не видела?

— Я не могла смотреть на него, — призналась девушка.

Элиса расширила глаза.

— Представь себе, он был в бешенстве. Взглядом прямо убил бы, — она скорчила презрительную гримаску. — Это выглядело так смешно! Беситься-то он бесится, а что он сделать может? Не переживай! Кто он такой, чтобы о нем жалеть!

Ровина ссыпала бриллианты на столик и встала. Медленно пошла к окну. Было уже темно. Впрочем, и днем место действия отсюда нельзя было разглядеть.

«Вот все и кончено. Было и не стало. Хорошо у нас сложилось бы или нет, уже не узнаешь. Все в прошлом и нечего думать об этом. Все ушло, ушло, ушло», — она чувствовала себя усталой и древней, как девяностолетняя старуха, уже изношенная жизнью.

А Элиса продолжала болтать.

— Здорово мы повеселились. Будет теперь о чем вспомнить! Только в обморок ты отчего упала-то? Как-то не во время это получилось, — обсасывала она сегодняшнюю проделку.

Часть II
Глава I

Поставьте себя на место Хорвина. Что бы сделали вы? Уехали бы? Забросали бы обидчицу письмами с обвинениями или с мольбами о любви? Стояли бы под ее окнами? Подкараулили бы в темном углу? Соблазнили бы ее подругу? Поговорили бы с родителями? Высмеяли бы? Посмеялись бы вместе с ней? Проигнорировали ситуацию?

Вариантов реакций, как видите, много. Хорвин сделал свой ответный ход, такой, который основывался на его собственном жизненном опыте и на его неистовом темпераменте. А дальнейшее зависело от Ровины.

…

Со времени описанных событий прошел месяц. За это время Ровина ничего не слышала о Хорвине. Он не появился ни с жалобами, ни с обвинениями, не написал ни строчки. Казалось, он исчез.

Ровина не знала, живет ли он на прежнем месте или уехал. Она не пыталась его разыскивать, слишком уж тягостно было встретить своего несостоявшегося поклонника. С головой окунулась она в обычные девичьи развлечения и гнала прочь все мысли о высмеянном возлюбленном. Но полностью забыть не удавалось. Напоминали подруги, их эта история забавляла. Напоминанием была бриллиантовая диадема — ее выигрыш. Украшение получилось таким роскошным, что Ровина стеснялась его носить и надела всего один раз — чтобы показать приятельницам.

Наконец, чтобы окончательно выбросить из головы все воспоминания, Ровина решила погостить у своего дальнего родственника. Семьи их поддерживали дружеские отношения, и девушка уже не раз проводила у него какое-то время.

Впрочем, познакомиться с этим молодым человеком нам пока не удастся: Ровина до него не доедет.

…

Со времени отъезда прошел не один час. Они проезжали покрытую глухими лесами Суригуйскую пустошь, безлюдную местность, что начиналась следом за раскинувшимися вокруг Ортвейла полями. С обеих сторон путешественников окружала лесная стена. Деревья мирно протянули над дорогой свои ветви-руки, тихий шелест листвы звучал успокаивающе. В карете было уютно, ее плавное покачивание убаюкивало, и Ровина стала задремывать. Даже горничная, веселая болтушка Лукия, примолкла и клевала носом. Истекали последние минуты, когда жизнь Ровины была спокойной и устроенной, простой и понятной.

Внезапная остановка вырвала обеих девушек из сна. Ровина высунула в окошко голову.

— Фрад, что случилось?

— Похоже, неладно, — отозвался кучер каким-то странным голосом.

— Сломалась карета?

Лукия напряженно дышала около уха, и Ровина постаралась отодвинуться.

— Нет. Смотрите сами.

Девушки торопливо выбрались наружу. Лес здесь выглядел особенно глухим. Густой кустарник вплотную подступил к дороге, нависшие над головами могучие кроны скрывали небо, создаваемая ими тень придавала этому месту зловещий вид. Путь карете преграждал лежащий на земле ствол. Девушки уставились на него с недоумением.

— Это что, от ветра упало? — неуверенно спросила Ровина.

— Смотрите сами. Ствол-то подпилен, и спил свежий, — мрачно заметил кучер, тыкая кнутом.

— Что же это значит? — встряла Лукия.

Подойдя к спилу, Ровина задумчиво провела по нему рукой.

— Зачем это было делать? — обернулась она к Фраду. — Может, дровосеки? Не успели забрать.

— Как же, дровосеки. Смотрите, место-то какое выбрано. И не объедешь, кусты по сторонам.

— Что ты имеешь в виду, Фрад? — холодок прошелся по сердцу девушки.

Но кучер не успел ничего сказать, объяснение пришло само. Прозвучал выстрел, воздух огласился криками, и из лесу появились странные личности в лохмотьях, лица которых были скрыты широкополыми шляпами и масками. Двое сжимали пистолеты, остальные размахивали длинными ножами. Нападавшие, намерения их не вызывали сомнений, устремились к застывшим в изумлении путникам.

Лукия истошно завизжала и бросилась бежать. Фрад вскочил на древесный ствол, дико вопя, он крутил над головой кнут. Один из нападавших побежал за Лукией, трое окружили Фрада, последний направился к Ровине.

Девушка продолжала стоять около поваленного ствола в оцепенении. Случившееся казалось ей каким-то страшным сном. Что происходит? Откуда взялись эти странные разбойники и что им надо? Ведь давно уже дороги считались безопасными.

Разбойник был уже близко. Ровина отчетливо видела его грязную, давно выцветшую рубаху, темную повязку на лице, из-под которой нелепо торчала рыжая борода. И тут девушка наконец опомнилась и попыталась бежать. Сзади мешал лежащий ствол, спереди был нападающий, она хотела проскользнуть мимо, но бандит подставил ногу и толкнул ее. Девушка растянулась на земле, разбойник тут же навалился сверху и стал выкручивать ей руки. Грубые действия причиняли боль, от запаха немытого тела ее мутило. Ровина барахталась, пытаясь сбросить нападающего, но он был сильнее, и вырваться ей не удавалось. Наконец разбойник замотал ей кисти веревкой и поволок к карете. Девушка успела заметить, как двое бандитов скрутили Фрада, еще один догнал Лукию. Последний уже выкидывал из кареты вещи, взятые с собой в путешествие.

Бандит затащил пленницу внутрь и швырнул на сиденье. Тяжело дыша, оба уставились друг на друга. Разбойник ткнул зажатым в руке ножом в сторону девушки и хрипло бросил:

— Сиди тихо, а то порежу.

Ровина отшатнулась. Между тем тот живо вытащил из-за пояса веревку и принялся затягивать ее вокруг ног девушки. Закончив, он еще укрепил путы на руках. Испуганная жертва уже не пыталась сопротивляться, страх перед ножом удерживал ее. Наконец, убедившись, что пленница не сможет освободиться, бандит занялся грабежом. Он вытащил ее кошелек, отобрал сумочку, заполненную обычными дамскими принадлежностями, содрал все украшения, вынув из прически даже изящные шпильки. Не сдерживаемые ничем волосы рассыпались по плечам и полезли в глаза. Терпеть прикосновения грязных рук было противно, и, когда разбойник закончил, девушка перевела дух. Проверив надежность пут, бандит выбрался из кареты. Свою добычу он унес с собой.

Снаружи тоже была какая-то возня, слышались выкрики и грохотание. Одно время до Ровины доносились пронзительные крики Лукии, потом пропали: то ли она сама замолчала, то ли ее заставили. Голоса Фрада слышно не было.

Ровина попыталась освободиться, но веревки держали крепко. Оставив свои попытки, она снова стала прислушиваться, она старалась понять, что происходит. Сперва еще различались голоса, какой-то шум. Потом все стихло. Видимо, возле кареты никого не было.

Девушка ждала. Секунды казались годами.

…

Рядом послышались шаги, кто-то расхаживал возле кареты, раздавались непонятные стуки, заржала лошадь. Ровина напряженно выпрямилась: очевидно было, что там, снаружи — не случайный путник, ничто не выявляло в нем человека, удивленного или обеспокоенного случившимся. Тот, кто там находился, был сообщником нападавших, и пришел он за нею. Ладони у Ровины вспотели от волнения. Зачем он пришел? Что ждет ее теперь? Путы мешали выглянуть и разглядеть таинственного незнакомца, оставалось ждать, когда он появится сам.

Между тем шаги становились все ближе, и вот дверца скрипнула и приоткрылась, и девушка увидела чью-то черноволосую голову, затем внутрь протиснулись плечи, и незнакомец забрался в карету.

Ровина уставилась на него с недоумением. Это был не разбойник, он не носил живописных лохмотьев, и повязка не скрывала его лицо, одет он был во вполне обычные кожаные штаны и подпоясанную широким поясом охотничью куртку, в руках держал сверток, который, усаживаясь, швырнул в угол.

На несколько мгновений она испытала облегчение. Человек этот был ей знаком. Она не видела его больше месяца. И вот он оказался здесь, вот он сидит напротив, сжав руки так, что костяшки пальцев стали белыми, и смотрит сквозь нее своими пронзительными черными глазами.

— Это — ты?!

Он не ответил. И этот его неподвижный взор, эта напряженная поза, затянувшееся молчание… В тревоге она пыталась понять, как он тут оказался, что ему нужно, что может его связывать с загадочными разбойниками. Объяснение могло быть только одним: «Он пришел расквитаться за мою выходку с ним».

Не выдержав, Ровина нарушила молчание первая:

— Хорвин, что ты здесь делаешь?

Молчание.

— Все это затеял ты?!

В его взоре она прочла приговор.

Наконец он заговорил. Голос его звучал хрипло.

— Ты посмеялась надо мной, надругалась над моими чувствами, смешала с грязью. Я хочу, чтобы ты заплатила мне.

— Чего же ты хочешь? — голос ее сорвался.

В руке Хорвина сверкнул нож. Девушка в ужасе съежилась.

— Ты… убьешь меня?!

— Ты выжгла мне душу… — Теперь его взор что-то высматривал позади нее, будто он видел там, что будет с ним и с нею, куда заведет его безудержная ярость. — Я не мог уже нормально жить, смотреть людям в глаза, испытывать надежды, чувствовать радость. Я понял, пока ты не будешь наказана, я не успокоюсь. Если придется для этого тебя убить, — тут он встретился с ней взглядом, — значит, убью.

— Тогда тебя повесят, — шепнула девушка чуть слышно.

— Да… — он наклонился к ней. — Да… За удовольствие надо платить, не так ли? Я заплачу.

Жесткой рукой он сжал ей плечо, девушка сдавленно вскрикнула. Нож мелькнул возле шеи, и она в ужасе замерла в ожидании боли. Но у мстителя были иные намерения, резким движением он перерезал шнурки, придерживавшие одеяние, и, сильно рванув ткань, так, что материя затрещала, содрал с нее накидку. Затем Хорвин перехватил ее связанные руки и занес над ними оружие. Ровина опять скорчилась в ожидании, что жуткая сталь вонзится, но Хорвин лишь быстро полоснул острым лезвием по веревке, двумя движениями освободил ей руки и спрятал наконец нож. Однако легче ей не стало, теперь он вцепился в платье. Извиваясь всем телом, девушка пыталась противостоять ему, но насильник действовал беспощадно. Содрав верхнюю одежду, в завершение он стащил с девушки и нижнюю юбку, разорвав ее при этом пополам. На несчастной осталась только тонкая кружевная сорочка. Полуобнаженная девушка забилась в угол, одежда ее пестрой грудой валялась на полу.

— Ты хочешь… надругаться надо мной?

Но она опять ошиблась, не обращая на нее внимания, Хорвин копался в одежде.

— Много чести, — бросил он, не понимая головы.

Ровина тщетно пыталась понять, что он задумал. Убить ее? Тогда почему он не сделал этого? Отложил на потом? Что еще ее ждет? Почему он снял с нее одежду? Что он ищет? Объяви он о своих намерениях ясно и четко, как бы ни были они ужасны, Ровина легче приняла бы их и вытерпела, но неизвестность томила ее страхом перед будущими непонятными страданиями.

Между тем Хорвин извлек из кучи тряпья ее платье и отложил в сторону, остальное, свернув, бросил на сидение. Теперь только он скользнул взглядом по полуобнаженной фигуре жавшейся в углу девушки, и, как будто не замечая терзавшего ее стыда, швырнул ей принесенный с собой сверток. Ровина неловко ухватила его. Взглянула испуганно.

— Одевайся.

— Что это?

— Твоя новая одежда. Поторопись!

Неуверенными движениями Ровина стала разворачивать ткань. Она извлекла какую-то мешковатую кофту, зиявшую прорехами, чем-то запятнанную простецкую юбку, единственным украшением которой служила рваная бахрома внизу, и замызганный платок.

— Это же какие-то лохмотья! — выговорила она и запнулась под его жестким взглядом.

— Теперь это — твоя одежда и другой не будет. Одевайся, если не хочешь оставаться в таком виде.

Как ни отвратителен был новый наряд, ходить обнаженной было ужаснее. Ровина стала натягивать на себя новое одеяние. Прикосновение грубой материи было непривычно и неприятно, тяготил и исходивший от нее незнакомый запах. Кое-как справившись с юбкой и кофтой, девушка стала вертеть в руках платок: назначение его было ей непонятно. Наконец она как-то закрутила платок вокруг шеи наподобие шали и вопросительно подняла глаза на своего мучителя. Тот взял девушку за подбородок, губы его кривила странная усмешка.

— Вот, так-то лучше, — проговорил он с непонятной интонацией. — Посмотрела бы ты на себя сейчас. Как быстро слетает очарование!

Как ни странно, его насмешка задела Ровину особенно больно. Все-таки еще недавно он ею восхищался. Что стало с его любовью? Как могла она допустить, чтобы чувство это обратилось в такую страшную ненависть?

Между тем ее испытания не закончились. Подобрав платье, Хорвин стал вертеть его в руках. Не пытаясь уже понять, что он задумал, девушка молча следила за его действиями. Хорвин нашел нужное ему место, разрезал ткань, затем нагнулся к девушке, крепко сжал ей руку, развернул ее ладонью вверх и резким движением резанул по ней.

От неожиданности она не успела ничего предпринять.

— Ты что?!

Не обращая внимания на ее испуг, насильник потянул ее руку к себе, но девушка рванулась. Ужас вновь овладел ею.

— Пусти! Оставь меня! Что тебе надо?! Пожалуйста, не трогай меня! Я не хочу-у-у! — она уже кричала.

Схватив за плечи, Хорвин прижал ее к стене.

— Хватит! — выкрикнул он яростно. — Я ничего еще не сделал тебе! Помолчи!

Не столько его гнев, сколько страх заставил ее сжаться и смолкнуть. Ничего еще не сделал?! Значит, ее ждет что-то еще! Боже, что с ней будет!

Воспользовавшись ее замешательством, мучитель ухватил руку девушки и снова занес нож, и тут доведенная ужасом до состояния невменяемости, Ровина истошно закричала.

Дикий, отчаянный крик поднимался из глубин ее существа. В нем отразились весь свалившийся на нее кошмар, все отчаяние, вся тоска перед неизбежным страданием. Она не звала на помощь, не пыталась остановить его, она просто кричала, ибо сделать ничего другого она не могла.

Рука Хорвина застыла. С каким-то недоумением он посмотрел на свою жертву и отпустил ее.

Так они и сидели друг против друга: девушка кричала, насильник молча глядел на нее. Губы Хорвина странно кривились.

Наконец взгляд его скользнул вниз, к свалившемуся на пол платью. Хорвин подобрал его. Уложив платье на колени, Хорвин занес нож, задержал его на мгновение, горькая усмешка появилась на его лице и пропала, затем он быстро резанул собственную ладонь и вытер ее о платье. Уронив платье на пол, Хорвин поднялся, собрал всю остальную одежду, бросил последний взгляд на свою жертву и выбрался из кареты наружу.

Девушка осталась одна. Крик ее стих, перейдя в судорожные всхлипывания. Платье лежало на полу. Кровавое пятно спереди придавало ему зловещий вид.

Вернулся молодой человек не сразу. За время его отсутствия девушка не шелохнулась. Вновь усевшись, Хорвин откинул назад голову и закрыл глаза. Прошло какое-то время. Ровинино дыхание постепенно успокаивалось, всхлипывания затихали.

Наконец, словно очнувшись, Хорвин заторопился. Отцепив с пояса какой-то пузырек, он намочил из него платок и протер свою кровоточащую ладонь. То же самое он проделал с рукой Ровины. На этот раз девушка не оказала сопротивления и даже будто не заметила его действий.

Ждать оставалось недолго, задуманная им операция или, точнее, ее первый этап подходили к концу. Развязав девушке ноги, Хорвин стянул с нее изящные ботинки на высокой шнуровке и заменил их простыми кожаными башмаками. Ее вещи он опять куда-то унес.

Вернувшись на этот раз быстро, он заставил девушку подняться и вывел ее из кареты. Снаружи он усадил Ровину на поджидавшую их лошадь, привязал за руки, вскинул на плечо приготовленный мешок, взял лошадь под уздцы и, не оглядываясь, зашагал прочь от кареты.

Глава II

Вы осуждаете Хорвина? Вы считаете, что он обошелся со своей обидчицей слишком круто? Вы думаете, что глупая выходка беспечной девчонки не заслуживает таких усилий? А что заслуживает усилий? Чего ради стоит, очертя голову, кидаться в авантюру? Ради денег? Ради славы? Ради любви?

Хорвин сделал это ради освобождения. Он захотел освободиться от гнета нанесенной ему обиды.

Не спешите осуждать это его желание. Слишком многие хранят в своей душе обиду, лелеют и пестуют ее, и тяжесть ее затеняет им жизнь. Обида давит на душу, она не дает покоя, она вырывается наружу в пустой раздражительности или тягостной подавленности. Так что не надо осуждать стремление Хорвина очиститься от этого страдания.

Но избавление от внутренней боли требует огромных усилий, не случайно лишь немногие решаются на это. Человек гордый, сильный и деятельный, Хорвин не сдался на милость терзавшей его тоски, он бросил своему состоянию вызов. Осуждения заслуживает не его намерение, а способ, который он избрал. И это ему еще предстоит понять. Для этого он и проделывает свой путь.

…

Для того, чтобы отправить своих героев в дорогу, я позаимствовала бескрайние просторы у нашей Родины. Сомневаюсь, что в какой-нибудь из плотно освоенных европейских стран им удалось бы в течение нескольких дней скитаться вдали от человеческого жилья. А вот в России такое представляется довольно легко. Города здесь встречаются редко, между освоенными местностями пролегают обширные территории, куда почти не ступает нога человека. Именно в такое место и ведет Хорвин свою несчастную жертву.

На полдня пути к югу от Ортвейла начинается большой лесной массив. Со всех сторон к нему подступают поля, отвоеванные крестьянами от безбрежной когда-то чащи. Но потеснить леса полностью людям еще не удалось, леса тянутся на несколько дней пути, спокойные, независимые, живущие своей жизнью. Тропы, что вьются между деревьями, проложены животными, а не людьми. Под мощными кронами толпятся деревца потоньше, густое переплетение ветвей сменяется открытыми прогалинами, на которых солнце высвечивает крохотные капельки ранних ягод. Прохладные ручейки, прихотливо извиваясь, струятся меж древесных корней.

Они ехали уже давно, и Ровина едва держалась в седле. Устало ссутулившись, она тряслась в такт движениям лошади, все тело ее ныло, а в глазах рябило от бесконечных стволов, простирающихся вокруг на сколько хватало взгляда. Испытавшая беспредельный ужас вначале, к концу дня Ровина немного успокоилась. Уже в течение нескольких часов ничего не происходило, и ее напряжение понемногу спало, страх отступил, сменившись усталостью и отупением. Вначале она еще плакала, но теперь и слезы иссякли, осталась только щемящая душу тоска.

Никогда еще не приходилось ей забираться так глубоко в лес. Она даже не пыталась понять, где находится, она вообще не смотрела вокруг. Уставившись на уши лошади, девушка тупо следила, как та временами пряла ими, отгоняя мух. Бороться за свое спасение Ровина и не пыталась, для этого у нее не хватало сил, да и огромный лес, в котором не было заметно ни следа человеческой руки, подавлял ее, его девушка боялась не меньше, чем человека, заведшего ее сюда.

Хорвин шел чуть впереди лошади, придерживая ее под уздцы, за все время он ни разу не оглянулся, он продолжал свое неуклонное движение к одному ему ведомой цели. Ровина не пыталась к нему обращаться. После того, как он напугал ее в карете, она ждала от него только беспощадной жестокости, она боялась его тяжелого, больного от ненависти взгляда, боялась ощущения беспомощности перед его неукротимой яростью. Господи, как же она не поняла сразу, что с ним нельзя играть ни в какие игры, как не почувствовала в нем эту непримиримость, как не разглядела неистовую решимость, скрывающуюся за его строгой сдержанностью. Хорвин открылся ей в этот день с новой, пугающей стороны, ей еще предстояло разобраться, что за человека она избрала, чтобы, воспользовавшись им, подняться на более высокую ступеньку в обществе, какие мысли и чувства терзают его, заставляют мучиться и мучить окружающих.

…

День уже клонился к закату, когда Хорвин остановился. Они находились на небольшой поляне. Высокие буки стеной стояли по краям, притулившийся под ними орешник и бересклет скрывали от глаза лесные глубины. Уголок этот казался маленьким уединенным островком в огромном море зелени, здесь было тихо и сумрачно, солнце высвечивало только верхушки деревьев, у подножия их лежала тень, внизу стелился травяной ковер. Едва заметный ветерок шевелил листочки, в журчание ручейка, скрытого кустарником, вплеталось в негромкие звуки леса.

Молодой человек обошел все кругом, осматриваясь. Приняв решение, он привязал лошадь и повесил свой мешок на сук. Потом устало опустился на землю, и, прислонившись к стволу дерева, откинул назад голову и закрыл глаза. Лицо его выглядело осунувшимся и изможденным, как будто за один день он проделал путь от здорового и сильного молодого человека до изношенного жизнью старца. Так он и сидел, безучастный ко всему, не обращая внимания на лошадь, не замечая остававшейся в седле девушки.

Наконец усталость взяла свое, и Ровина попыталась сползти вниз. Веревки мешали ей, и она лишь бестолково ерзала. Неловкая всадница встревожила кобылу, та начала беспокойно переступать. Однако просить о помощи своего похитителя девушка боялась, ничего, кроме опасности, она от него не ждала.

Но вот звуки возни привлекли его внимание, и молодой человек вскочил на ноги. Взяв лошадь под уздцы, он быстро успокоил ее и переключил свое внимание на пленницу. Освободив от пут, он потянул ее за руку, но девушка, уже плохо владевшая своим телом, стала сваливаться. Хорвин поспешно перехватил ее за талию и придерживал, не давая упасть. Когда Ровина очутилась на земле, то, сделав несколько шагов, повалилась без сил.

Она лежала без движения. Щека ощущала травинки. Распущенные волосы рассыпались по земле. Какое-то насекомое ползло по ноге, но даже желания сгонять его не было. Оцепенение охватило ее. Она не знала, как долго пролежала, ни о чем не думая, ничего не воспринимая, время прекратило для нее свой бег.

Почувствовав прикосновение, девушка пошевелилась. Поддерживая за плечи, Хорвин усадил ее и приложил к губам флягу. Вода полилась в рот и мимо, девушка закашлялась. Переждав, он снова принялся терпеливо поить свою пленницу. Девушка глотала, судорожно захлебываясь, живительная влага разливалась внутри, принося облегчение.

Затем он заставил ее подняться и куда-то повел. Недалеко от полянки, в неширокой ложбинке, струился ручеек. Над ним деревья расступались, пропуская чуть больше света. Ивняк полоскал свои ветви в желтоватой от песка воде. Едва заметная тропа вела к промежутку между кустами. Молодой человек молча подвел туда свою пленницу.

Она склонилась над ручьем. Из воды на нее смотрела незнакомая нищенка, ничто в ней не напоминало ту спокойную, уверенную в себе девушку, какой она была еще утром. «Господи, неужели это я? Что со мной стало! И что еще будет?» — тоскливые мысли промелькнули и скрылись. Столько она передумала сегодня, что сил возвращаться к тяжелым раздумьям уже не было. Ровина погрузила руки в воду. Прохладная влага струилась между пальцами, освежая их. Она снова ощущала что-то простое и понятное, не изменившееся несмотря на весь обрушившийся на нее ужас. Она стала умываться. Хорошо знакомое действие успокаивало, как будто возвращало из мира теней в мир живых.

Но долго плескаться Хорвин ей не дал, вскоре он вновь потянул свою пленницу за руку и повел назад, на поляну. Вода приободрила девушку, и тело вновь начало ее слушаться. Однако в планы ее похитителя не входило давать пленнице слишком много свободы. Он сразу подвел ее к молодому, стройному клену, росшему с краю, усадил спиной к стволу и начал ловко опутывать веревкой. Ее плечи, грудь, живот, вытянутые вдоль туловища руки оказались плотно обмотаны, так что она не могла двинуться. Свободными остались лишь голова и безвольно вытянутые по земле ноги. Оставив девушку связанной, Хорвин куда-то ушел.

…

Хорвина долго не было, и Ровине начало казаться, что он уже не вернется. Ей стало страшно. В нормальном состоянии девушка поняла бы, что, уходя насовсем, ее похититель не оставил бы своих вещей и лошадь. Но события этого дня слишком выпадали из реальности, и обычная логика здесь не действовала. Единственным мерилом происходящего был страх, а он подсказывал все время ожидать худшего. Как ни пугал девушку ее мучитель, оставаться одной было ужаснее.

Лес был полон таинственными шорохами.

Никогда не выезжавшая на природу так далеко, Ровина не была знакома с лесной жизнью, и эти звуки, непонятные, скрывающие за собой неведомые опасности, страшили ее. Кто это кричит? Что означает тот шум? Что там за шуршание? Чувства девушки были обострены, и любой звук, будь то жужжание обычной мухи, был способен привести ее в трепет.

Между тем подступала ночь. Легкий сумрак окутал землю, стволы деревьев посерели, стали менее четкими, кустарник слился с темно-серыми лесными глубинами. Ровина вертела головой, тщетно пытаясь увидеть, что происходит за зеленой стеной, огораживающей ее прибежище. Ничего разглядеть она не могла, и ей казалось, что вот-вот оттуда выскочит кто-то ужасный, зверь или человек, и набросится на нее.

Наконец послышался треск, крик замер в горле у пленницы, но на поляну вышел Хорвин и с шумом свалил на землю груду веток. На секунду девушка почувствовала облегчение — пришел-таки, не бросил — но тут же беспокойство вновь накрыло ее волной, в голове пронеслась мысль: «А для чего ветки? Чего он хочет?» Между тем Хорвин продолжал ходить взад-вперед, занимаясь разными делами: возился с лошадью, устраивал лежанку, приносил новые сучья.

Наконец он угомонился и присел. Сложив конструкцию из палочек и травы, он сделал рукой резкое движение, блеснули искры, он сразу принялся дуть, и на древесине заиграл огонь. «Да он просто устраивает костер, — сообразила Ровина — Как я раньше не догадалась! Совсем ополоумела от страха». И тут же новая мысль заставила ее встревожиться. «А зачем это? Что он задумал?»

Но молодой человек не предпринимал ничего ужасного, он просто сидел и смотрел на огонь, и в глазах его прыгали красноватые отблески. Костер тихонько потрескивал, и эти звуки стали действовать на Ровину успокаивающе. Костер был просто светом и теплом, он не нес боли и разрушения, не было зла в пляшущих язычках пламени.

Теперь и лицо Хорвина казалось более спокойным, как будто гнев его выдохся и сменился усталостью. И Ровина осмелилась спросить:

— Что ты собираешься со мной сделать?

Молодой человек ответил не сразу. Девушка уже подумала, что он по-прежнему предпочитает скрывать от нее свои намерения, но тут Хорвин произнес:

— Я хочу показать тебе оборотную сторону жизни.

Голос его звучал глухо.

Ровина не могла понять, что скрывается за его сумрачным взглядом. Тогда она задала тот главный вопрос, что не переставал ее мучить с момента, как она увидела в руках своего похитителя нож.

— Ты… собираешься убить меня?

Эти слова заставили его вскочить,

— Не знаю… Может быть, — теперь он произнес это неуверенно.

— Тогда ты станешь преступником, — шепнула она осторожно.

В этом было неловкое предостережение ему. И Хорвин уловил его. Он присел возле нее на корточки, глаза их встретились, и Ровина прочла в них уже не бессильную ярость, а боль.

— Ровина, Ровина. Я уже преступник, понимаешь, уже преступник! — в глазах его прыгали невыплаканные слезы.

Горло у девушки сжалось. Ее похититель был перед ней близко-близко, и она ясно видела застывшее в его взоре отчаяние.

— Соучастие в ограблении, похищение… Мне уже нести за это наказание, — говорил он. — А знаешь, что странно? То, что сделала ты, не считается преступлением. Почему ты не должна отвечать за свои поступки?

Ровина опустила глаза. Она не знала, что сказать ему на это. И она лишь тихо спросила:

— Как же ты сможешь жить, совершив убийство?

— Я не буду жить. Я сдамся, — коротко бросил он и резко встал.

Он стоял к ней боком, и она видела скорбную складку у его рта. Ничто сейчас не напоминало в нем того спокойного, сдержанного человека, которого она знала раньше.

Ровина стала смотреть на огонь. Он все сказал ей в этих нескольких фразах.

Он страдает сейчас не меньше, чем она. Рядом с ней человек больной, человек, обезумевший от ненависти, и ей предстоит принять все, что он ей приготовил, ведь она своими руками породила эту ненависть, а значит сама обрекла себя на страдание, а может и на гибель. Это она сделал его таким. Это она убила в нем человека, и он вправе уничтожить ее за это.

Повисло долгое молчание.

Было уже довольно темно. Только свет костра выхватывал из мрака мощные древесные стволы, чуть шелестящие кусты отбрасывали причудливые тени. Освещенное живым, трепещущим пламенем, лицо Хорвина казалось закаменевшим.

Наконец Ровина вновь заговорила, обратиться к своему похитителю ее заставило вполне прозаическое чувство.

— Я хочу есть, — пожаловалась девушка.

Хорвин поднял голову и уставился на нее. Он долго не отвечал, и она успела подумать, что голод также входит в назначенные ей испытания, но тут молодой человек зашевелился и направился к своему мешку.

Достав оттуда большой ломоть хлеба, Хорвин присел возле Ровины. На ладони он поднес к ее лицу кусочек. Губами девушка сняла его. Он подал ей следующую порцию.

Так кормят с руки собаку, так дают есть еще беспомощному ребенку. И она почувствовала, что, пока он делает это, он не сможет причинить ей зла. Вместе с едой он возвращал ей надежду, впервые за этот бесконечный день он не пугал ее, впервые в нем вновь проглянул тот ласковый и заботливый человек, с которым она познакомилась когда-то.

Потом Хорвин поел сам. Последний раз подкинув хворост в костер, он растянулся на приготовленном ложе.

Тихо потрескивал огонь. Где-то в темноте переступала лошадь. Лес жил своей ночной жизнью. Время от времени тишину нарушало протяжное уханье филина. Отдельные шорохи вплетались в легкий шелест листвы. Наверху через просвет между деревьями на поляну смотрели звезды.

Два человека, такие далекие и такие близкие, вступили в свою первую ночь в пути.

«А дома сейчас, наверное, ужинают. Отец во главе стола… Знают ли они, что я пропала? … Вот так живешь, не задумываясь, живешь, и вдруг — бац!.. И ты привязана к дереву и не знаешь, что будет с тобой дальше… Неужели все-таки убьет? … Какие у него были глаза! Как два бездонных колодца…»

«А вот полярная звезда. Еще не разучился находить. Хотя днем придется ориентироваться по другим признакам. Сколько же я не был в лесу? Около трех лет. С тех пор, как из дома уехал… Вот так сначала тоскуешь, мечешься, потом постепенно начинаешь реализовывать свои мечты. Еще так, понемногу, не думая, доводить ли до конца. И вдруг пути назад нет, и ты — преступник. И, чем бы это ни закончилось, к себе прежнему возврата не будет. Теперь навсегда нести крест своего преступления… Боже, как она кричала…»

Глава III

Ровина росла единственным ребенком в семье. Своего младшего братика, не прожившего на свете и года, она едва помнила, к моменту, когда скарлатина унесла его, ей самой не миновало и четырех лет. В ровининых воспоминаниях остался милый крошка, что тянул к ней ручонки и что-то щебетал на своем непонятном языке. Грусть, сопровождавшая его уход, давно забылась, осталось только светлое чувство любви к кому-то, нуждавшемуся в ее заботе.

Больше детей у ее матери не было, и все свои чувства она обратила на дочку. Разрываясь между двумя противоположными стремлениями: как доставить девочке больше радости и как бы ее не избаловать, мать мешала строгости с потаканием девчоночьим прихотям. Отец, человек добрый и мягкий, дочку обожал, но в воспитание ее не вмешивался. Было оно достаточно беспорядочным, ей многое позволялось, жизнь она вела вольную, ограниченную не столько строгим обхождением, сколько не слишком большим состоянием родителей. Однако возможность гостить у богатых родственников познакомила девочку и с роскошью. Свободы, ей предоставляемой, было довольно, чтобы выработать у нее порядочную самостоятельность, и даже не столько применяемая к ней временами строгость, сколько привычка прислушиваться к мнению горячо обожаемой матери, старающейся сдерживать ее порывы, не дали Ровине превратиться в безнадежно избалованную девчонку.

Необходимый минимум образования она получила и, даже, будучи от природы любознательной и восприимчивой, вполне преуспела в тех науках, которые ей преподавали. Она была начитана, обладала некоторыми сведениями из истории и географии, прошла незначительный курс математики, умела музицировать, не обладая художественными способностями, рисовать так и не научилась, зато владела ниткой с иголкой, танцевала, ездила верхом, словом, знала и умела все то, что положено для девушки ее круга.

Матери не стало в тот самый период, когда начинается взросление, когда вчерашний ребенок начинает открывать в себе неизведанные силы, когда душу томят непонятные желания, и человеком завладевают совершенно новые интересы. Окажись мать рядом с нею в эту непростую пору, кто знает, быть может, ей удалось бы смягчить поведение дочери, уберечь ее от опасного влияния нового окружения и удержать от слишком опрометчивых поступков. Тогда, скорее всего, и не случилась бы и настоящая история.

…

Ветви деревьев хлестали Ровину по лицу, корни цеплялись за ноги, не пускал кустарник, все пыталось ее задержать. А сзади уже настигал похититель. Глаза его горели жаждой мщения, он тяжело дышал, и нож сверкал в его руке.

Ровина продиралась сквозь темный лес, движимая одним желанием — где-то укрыться, спрятаться, спастись от этого безумия. Тут земля расступилась, и она полетела вниз. Вскочив, девушка торопливо огляделась. Она оказалась в какой-то заросшей ложбине, со всех сторон рос густой кустарник. Ровина стала пробираться дальше. Твердая почва сменилась жидкой грязью, ноги в ней вязли, кусты окружали все плотнее и плотнее. Вперед девушка двигалась с огромным трудом. Наконец силы ее иссякли, и она так и застыла среди необъятного мрачного леса, одна, без помощи, без надежды на спасение. Молча ждала она конца.

Хорвин был совсем близко, она видела его пылающее ненавистью лицо, его безумный взгляд. Вот он занес нож, вот протянул руку, вот схватил ее. Девушка рванулась, но не могла даже пошевельнуться. Тогда она закричала, но и крик из горла не шел, как будто ей отказали не только руки и ноги, но и голос. Сделав последнее усилие вырваться из этого кошмара, она попыталась оттолкнуть его и открыла глаза.

Ровина по-прежнему была привязана к дереву, и Хорвин несильно тряс ее за плечо.

«Господи, это же сон, всего лишь сон!»

Но облегчение не пришло. Этот, реальный Хорвин не сжимал ножа в руке, и смотрел он спокойнее, чем его двойник из сна, но страх, будто вырвавшись из сновидений наружу, по-прежнему терзал девушку: она все еще не знала, чего ожидать от своего похитителя.

Между тем Хорвин стал ее развязывать. Но даже когда стягивающие ее путы пали, девушка не смогла пошевелиться. Ночной кошмар перешел в явь: тело отказывалось служить ей.

— Я себя не чувствую, — прошептала Ровина с ужасом.

Хорвин скользнул взглядом по ее безжизненным конечностям.

— У тебя затекло тело. Это — от веревок, — объяснил он.

Ровина бессильно глядела на него, не понимая, что делать. Хорвин посмотрел на ее несчастное лицо, на повисшие руки, снова на лицо…

— Потерпи, сейчас я помогу тебе, — сказал он ровным голосом.

Двумя ладонями он взял ее руку, немного подержал и начал медленно растирать. Руки его, еще вчера такие жестокие, сегодня прикасались бережно, стараясь не причинить лишних страданий. В лицо ей он теперь не смотрел, и Ровина видела только его склоненную голову. Ее руку начало покалывать, потом появилась боль, потом боль постепенно отступила перед разливающимся по телу теплом. Почувствовав, что снова может управлять рукою, Ровина осторожно попыталась ее высвободить. Тут же отпустив ее, Хорвин взялся за вторую, потом занялся ее ногами. Жизнь возвращалась в ее онемевшее тело, она снова могла ощущать, двигаться, она становилась сама собой.

— Спасибо, — тихо пробормотала Ровина, пока с его помощью поднималась на ноги.

Хорвин задержал на ней взгляд и отвернулся. Невысказанные слова повисли в воздухе.

«Так что же он думает, что испытывает, как относится ко мне?»

Ответов у Ровины не было. Ее спутник был одновременно и мучителем, и защитником, и какой стороной своей натуры он обернется в следующий момент, она не знала.

А вокруг вовсю разгоралось утро. Небо сменило ночную синь на дневную голубизну. Пробившиеся сквозь густую листву лучики солнца желтыми пятнами легли на траву. Хор птиц радостно возвещал гимн новому дню. Воздух гудел от пробудившихся жуков.

Ровина оглянулась кругом. Она увидела, что следы их стоянки уже убраны. Не было лежанки, устроенной из травы и веток, исчезла набранная Хорвином куча хвороста, на месте костра находился кусок свежего дерна. Лошадь, привязанная уже в другом месте, неторопливо пощипывала травку. Теперь, залитая утренним светом, полянка смотрелась более мирно, и повеселевший в ожидании дня лес не навевал такую жуть, как вчера.

Хорвин тронул девушку за руку и пошел в промежуток между росшими с краю лужайки кустами орешника. Девушка неуверенно двинулась за ним следом.

Молодой человек привел ее в ту же ложбинку, что и вечером. Ее встретило ласковое журчание ручья, от воды пахло свежестью.

Присев, Ровина опустила ладони в прохладную влагу. Плеснула водой в лицо. Брызги искорками блеснули в лучах солнца. Она зачерпнула еще. Вкус воды отдавал ароматом трав.

Пока она умывалась, Хорвин молча наблюдал за ней. Девушка бросала на него быстрые взгляды, пытаясь определить его настроение. В глазах Хорвина не было безумия его ночного двойника, но смотрел он строго и сумрачно, лицо оставалось напряженным.

Закончив умывание, Ровина занялась волосами. За прошедшие день и ночь волосы спутались, в них застряли сучки, какой-то сор, пряди лезли в лицо, мешая смотреть. Девушка пыталась расчесать их пальцами. Получалось плохо. Наконец она рискнула обратиться к своему похитителю.

— У тебя нет гребня?

— Чего нет, того нет, — он следил за ее стараниями без улыбки.

— Так что же мне делать? — спросила она растерянно.

— Так перебьешься. Косынкой завяжи.

Ровина вздохнула. Снова рядом с ней был жестокий человек, сделавший своей целью причинять ей страдания.

Пока Ровина развязывала платок, доставшийся ей вчера, Хорвин извлек нож. Знакомый страх сжал девушке сердце и, отшатнувшись, она попыталась загородиться платком. Как будто не замечая ее испуга, молодой человек начал бриться. Ровина перевела дух. Как завороженная, она следила, как ровными твердыми движениями он водил острое лезвие вдоль щеки. Его нож, не очень длинный, широкий, обоюдоострый, словно притягивал ее. Спокойная уверенность, с которой Хорвин обращался с ним, говорила о давнем его знакомстве с этим оружием.

Вспомнив и о своих волосах, девушка стала рассматривать бывший у нее платок, пытаясь понять, как его повязывают. Что Хорвин дал его в качестве головного убора, она сообразила, но навыков пользоваться такими платками у нее не было. Наконец она откинула назад волосы, прикрыла их платком и завязала сзади.

Справившись с этим, она вопросительно посмотрела на молодого человека. Тот тоже закончил уже приводить себя в порядок. Спрятав нож, он повел свою пленницу обратно на поляну.

Усадив ее на кочку, он отправился к своему мешку. Девушка сразу принялась ерзать, после ночи, проведенной сидя, у нее ныло все тело. Найти удобной позы не удавалось, она так и осталась сидеть, неловко выставив колени перед собой и опершись о них локтями

Между тем Хорвин вернулся с двумя ломтями хлеба, один из них он вручил своей пленнице. Ухватив ломоть обеими руками, Ровина впилась в него зубами. Вчера волнения ослабили ее чувство голода, но сегодня организм взял свое, и ей очень хотелось есть. Куда-то исчезли манеры хорошо воспитанной девушки, она торопливо заглатывала хлеб, как будто его собирались отобрать. Кусок исчез в мгновение ока, и Ровина умоляюще взглянула на своего спутника. Хорвин медленно жевал свою порцию.

— А… можно мне еще? — робко поинтересовалась она.

— Нет, — ответил он жестко.

— Почему? — она не удержалась и добавила с оттенком сарказма. — Что, голод тоже входит в мое наказание?

— Да, — был короткий ответ.

Ровина вздохнула и тоскливо уставилась на его хлеб. Ел он, не торопясь, тщательно пережевывая.

И тут ей пришла в голову одна простая мысль: кусок хлеба, доставшийся Хорвину, ничем не отличался от ее порции.

— А разве ты не испытываешь голод? — спросила девушка тихо.

— Испытываю, — ответил ее спутник все тем же ровным тоном.

— Так зачем?

— Что зачем?

— Зачем ты себя-то мучаешь? — шепнула она недоуменно.

Он повернул голову и уставился на нее немигающим взглядом.

— Это входит в мое наказание.

Ровина посмотрела на него с изумлением.

— Так ты… тоже несешь наказание? — с трудом выговорила она.

— Конечно, несу, — ответил ее мучитель. — Мы с тобой сейчас в одной связке, моя милая.

Глава IV

Ровине нравилось ездить верхом, этот способ передвижения она предпочитала карете. Свежесть обвевающего лицо ветерка, простор, открывающийся взору, возможность быстрой езды — все это притягивало ее, и на верховые прогулки она всегда отправлялась с радостью.

Сейчас все было иначе.

Уже второй день она ехала, сидя по-мужски.

Ровина не привыкла ездить на лошади тем способом, что сейчас считается естественным. В те времена катающиеся верхом дамы спускали обе ноги на одну сторону, для этого существовали специально приспособленные женские седла. Собственно, поскольку даже верховой ездой женщина была вынуждена заниматься в юбке, отличающейся от ее обычной лишь меньшей пышностью, такая посадка становилась единственно возможной. И дамам такой способ езды вовсе не казался неудобным или небезопасным, напротив, традиционная посадка воспринималась ими, как неестественная.

А вот Ровине пришлось испытать на себе все тяготы непривычного положения. Ноги ее были неудобно вывернуты, юбка мешала, вдобавок связанные руки ограничивали движения. Все это заставляло ее чувствовать себя в седле неуверенно, и она была постоянно напряжена.

С лошади Ровине была видна только спина ее похитителя. Как и вчера, он размеренно шагал перед ней, без колебаний выбирая дорогу среди сплетения древесных стволов и кустарника. Ровина поглядывала на него с сомнением. Ей очень хотелось его расспросить, но вступать с ним в разговор Ровина боялась, она не знала, как он отреагирует. Наконец она решилась:

— Куда мы идем?

— Это не важно, — отозвался он сразу.

— А что важно? — рискнула она продолжить разговор с его затылком.

— Важно, какими мы придем к концу пути, — ответил ее спутник, по-прежнему не оборачиваясь.

— Мы? — Ровина выловила в ответе самое важное для себя слово. Оно означало, что она не одинока, что она не одна барахтается в этом кошмаре, что Хорвин — не только ее противник, но и товарищ по несчастью.

— Да, мы, — подтвердил Хорвин ее мысли. — Я ведь тоже проделываю этот путь. Не считаешь ли ты, что мне легче, чем тебе.

Ровина задумалась. Ей представилось, сколько он взвалил на себя, затащив ее в эту глушь. Ведь это он несет ответственность за них обоих. Ведь это на нем — все заботы.

— Быть может, даже тяжелее, — согласилась она.

Хорвин быстро оглянулся, в глазах у него мелькнуло удивление. Он немного помолчал.

— Нет, тяжелее вряд ли, — сказал он наконец. — Я все же знаком с такой жизнью, а ты — нет.

«А ведь он, действительно, обречен переносить все то же, что и я. — пронеслось в голове его пленницы. — Не пощадил ни меня, ни себя самого. Ну что он за человек?!»

Она оценивающе посмотрела на своего похитителя. Снова его окликнула.

— Скажи, Хорвин. Почему ты выбрал именно такое возмездие?

Хорвин остановился. Обернулся. Встретился взглядом с девушкой.

— Ты не пустила меня в свой мир, — произнес он медленно. — Вот я и решил заставить тебя пожить в моем.

Не выдержав его пристального взгляда, Ровина отвела глаза.

Он неторопливо двинулся дальше. Ровина молчала. Она пыталась разобраться в том, что увидела в своем спутнике за эти два дня. Впечатления были слишком разными, она не могла понять ни чего от него ожидать, ни как к нему относиться.

Между тем их путь продолжался. Солнце стояло уже высоко, но под кронами деревьев царила прохлада. Окружающие путников со всех сторон высокие буки, раскидистые клены, мощные дубы не пропускали солнечный свет к подножию. Несмотря на яркий день, здесь, в глуши леса, царил уютный полумрак, было спокойно и тихо. Ничто не тревожило лесных великанов, ни возня носившихся по воздуху насекомых, ни суета снующих вокруг птиц, ни заботы, одолевающие проходивших под ними людей.

…

Была уже середина дня, когда Хорвин остановился возле небольшого озерца. Местность выглядела угрюмо. Не пропуская солнца, к воде стеной подступали деревья, темная гладь была затянута ряской, берега заросли камышом.

Молодой человек освободил руки пленницы от веревок и помог ей спуститься. Разминая ноги, девушка сделала несколько шагов. Осмотрелась. Место не слишком ее привлекало, но она устала от долгого сидения в седле.

— Здесь мы передохнем, — объявил ее спутник. — Можешь умыться, только не пей.

— Почему? — поинтересовалась девушка.

Она растирала запястья, затекшие от веревок. Взгляд Хорвина скользнул по ее рукам, в глазах его что-то мелькнуло, и он отвернулся.

— Вода не годится для питья, — ответил он на вопрос. — Грязновато.

— Так что же мне пить? — спросила девушка с недоумением.

— Запас есть у меня с собой.

Он по-прежнему не оборачивался.

— Ты носишь с собой воду? — удивилась Ровина.

— Конечно. Неизвестно, когда в следующий раз удастся найти подходящий источник. Запасаться нужно всегда.

Ровина сделала несколько шагов, чтобы видеть его лицо.

— И ты знаешь все? Все, что надо делать в лесу? — спросила она удивленно.

— Если бы я этого не знал, — ответил ей Хорвин, — я бы не потащил тебя сюда.

По его взгляду нельзя было понять, что он думает.

«Как хорошо, что он стал нормально разговаривать, — пронеслось у нее в голове. — Когда он говорит, это не так страшно, как когда он только молчит и смотрит».

Хотя в Хорвине по-прежнему ощущалось напряжение, он выглядел спокойнее чем вчера, и это придавало девушке некоторую уверенность.

«Хоть бы он говорил больше, — думала она, — хоть бы он снова стал похож на человека, а не на больного безумца».

…

В одном месте заросли у озера расступались. Собираясь помыться, Ровина осторожно спускалась к воде; между корней приходилось пробираться с трудом, выискивая, куда поставить ногу. И тут один корень шевельнулся. Девушка в испуге замерла, из горла вырвался крик.

Почти сразу она почувствовала, что Хорвин крепко взял ее за плечи.

— Спокойно, — проговорил он негромко. — Медленно поворачивайся и уходи.

Ровина со страхом смотрела, как по земле извивается темная полоска. Ее спутник осторожно развернул девушку и подтолкнул в направлении от озера. Она неуверенно двинулась назад, ноги у нее дрожали.

— Не бойся, — говорил он, идя следом, — если ты ее не тронешь, не тронет и она тебя. Иди, не торопясь. Вот так.

Рука его оставалась на ее плече. Ровина тревожно озиралась, перед глазами все еще стояла эта шевелящаяся лента.

— Кто там был?

— Гадюка.

Девушка вскрикнула.

— Не беспокойся, она нападает, только если ее потревожить. Мы не задели ее, — Хорвин чуть сжал ровинино плечо. — Ну, не дрожи так. Она не приползет сюда. Все уже позади. Все уже позади.

Ровина беспокойно оглядывала землю вокруг, всюду ей чудились змеи.

— Давай поскорее уйдем.

— Хорошо, — сразу согласился он, — давай уйдем.

Он отвел ее к лошади и помог вскарабкаться в седло, потом прихватил свой мешок, взял лошадь под уздцы и повел ее дальше в лес.

Нервная дрожь все не отпускала девушку.

«Ведь могла же укусить, и все. И ничего бы не помогло! Я же чуть не наступила на нее! Господи, везде опасность. Не Хорвин, так змеи…»

Она посмотрела на своего похитителя. Собранный, закрытый, непонятный, он продолжал мерно идти вперед.

«А ведь сразу прибежал, стоило мне только крикнуть. Что бы я без него делала!..»

Ровина тяжело вздохнула.

«Без него меня бы здесь не было… Без него я бы не узнала, что такое страдание… Так бы и жила бездумно… без него… Как давно это было, когда я жила без него…»

…

Они опять остановились на неширокой прогалине. Деревья здесь чуть расступились, пропуская немного света, желтые солнечные пятна лежали на траве. Хорвин усадил девушку на поваленный ствол. Она уже успокоилась, змеиное озеро осталось позади, местность выглядела приветливо, и спутник ее казался уже не таким опасным.

Хорвин, между тем, достал очередные порции хлеба. И тут Ровина не сдержалась. Когда страх ее отступил, в ней проглянула домашняя девчонка, привыкшая к роскоши.

— Опять то же самое! А другой еды нет?

В ее голосе прозвучали обиженные нотки, она жаловалась, жаловалась на лишения, что приходилось терпеть по его воле. Ее похитителя жалоба не тронула.

— Привередничать дома будешь, — бросил он холодно. — Скоро и этого не останется.

Усевшись на дерево рядом, он начал есть. Ровина тоже принялась за свой кусок. Голод, однако, быстро взял свое, и как только она справилась с кушаньем, ей захотелось еще. Но хорошо помня его утренний отказ увеличить порцию, она лишь молча косилась на его быстро исчезающий хлеб.

Закончив есть, он вытащил флягу и протянул своей спутнице. Ровина взяла ее неуверенно, она не слишком хорошо представляла себе, как пьют прямо из горлышка. Осторожно ткнувшись посудиной в себе губы, она начала медленно ее задирать. Хорвин чуть заметно усмехнулся и вынул флягу из ее рук. Девушка взглянула на него с недоумением. Покопавшись в своем мешке, Хорвин извлек оттуда кружку, наполнил ее водой и подал ей. Поблагодарив его взглядом, Ровина припала к кружке, Хорвин поднес к губам флягу.

Пока, нагнувшись, он убирал все обратно в мешок, ободренная проявленным вниманием, девушка рискнула высказаться.

— Если я буду так питаться, я долго не протяну, — сказала она жалобно.

Хорвин выпрямился и посмотрел на нее.

— Есть люди, которые и такого не имеют, — был ей ответ.

Ровина вздохнула. Она успела привыкнуть к его жесткой манере выражаться, и суровость Хорвина не так пугала ее. Она уже поняла, увидела, что за ней скрывается стремление что-то ей объяснить, что он ее учит. Но так хотелось хоть немного тепла и ласки, она устала от постоянного напряжения, в котором пребывал ее спутник.

Они продолжали сидеть на бревне. Девушка украдкой поглядывала на Хорвина. Какой же он на самом деле? Что еще ее ждет?

Теперь в руках у Хорвина была веревка, которой он связывал ей запястья, нервными движениями он крутил ее.

«Скоро опять привяжет, — подумала его пленница с тоскою. — Господи, сколько это терпеть!»

— Ты постоянно будешь держать меня связанной? — спросила она с вызовом.

Хорвин взглянул на нее.

— Нет, только первое время, пока мы не отъедем подальше.

Девушка не отставала:

— А потом?

— Потом у тебя самой, надеюсь, не возникнет желания убежать, — пояснил ее спутник.

— Боишься, что все усилия пойдут прахом? — не сдержалась Ровина.

— Боюсь, что одна ты пропадешь в лесу, — спокойно ответил он, будто не замечая насмешки в ее голосе.

— А с тобой, что ли — нет?

— Со мной — нет, — подтвердил он серьезно. — Я смогу о тебе позаботиться.

И тут Ровина возмутилась:

— Позаботиться! И это ты говоришь о заботе? Разве не ты затащил меня сюда? Разве не ты меня мучил? Разве не из-за тебя я страдаю?

Эти слова сильно задели его. По лицу Хорвина прошла судорога.

— Все так, Ровина, — проговорил он глухо, — все так.

— Ведь это ты хотел убить меня! — продолжала напирать она.

Хорвин опустил глаза и стиснул свою веревку.

— Знаешь, вряд ли у меня хватило бы духа на убийство, — отозвался он. — Я так сгоряча сказал.

— А убивать ты, что ли, не собирался?

Хорвин продолжал смотреть перед собой.

— Нет, такое желание у меня было, — медленно проговорил он, по-прежнему не поднимая глаз. — Мне хотелось уничтожить тебя, Ровина, действительно хотелось. Понимаешь, мне было тогда очень плохо.

Девушка попыталась уловить его взгляд.

— Ну, а теперь тебе также плохо?

— Теперь? — откликнулся он. — Теперь плохо нам двоим.

— И что, ты рад этому?

Но в этом вопросе уже не было вызова, она просто пыталась понять.

— Нет. — Он поднял наконец глаза, и девушка прочла в них тоску. — Нет, Ровина, я не рад. Не рад.

Руками он несколько раз дернул веревку и поднялся. Посмотрел куда-то вверх. Тряхнул головой. Повернулся к ней.

— Пойдем, Ровина. — позвал он. — Путь еще не близкий, нам пора двигаться дальше. Пойдем.

Девушка встала. Взглянула на своего спутника. Подошла к лошади и снова оглянулась на него. Он стал рядом. Она всматривалась в его лицо. Темные глаза его, бывавшие такими ласковыми и такими жестокими, сейчас смотрели задумчиво. Молча протянул он руки, опершись на них, девушка вскарабкалась в седло. Он по-прежнему не отводил от нее взгляда. «Не бойся меня. Я не причинил и не причиню тебе вреда», — говорили его глаза. Но, может, это только казалось Ровине. Просто ей очень хотелось, чтобы он думал так. Вздохнув, девушка подставила руки под его веревку.

Глава V

Тоненькие веточки Хорвин установил шалашиком, под них уложил сухой мох, в середине которого расположил трут. Поднеся к нему зажатый в одной руке кремень, он резко ударил по нему кресалом. Блеснули искры, несколько ворсинок налились красным, сразу нагнувшись, Хорвин стал раздувать притаившийся огонь. И вот появились крохотные язычки пламени, вот они побежали по мху, вот, становясь выше и крепче, охватили веточки, и скоро костер уже весело потрескивал. Пламя прихотливо извивалось, обнимая сложенные горкой сучья, и легкий, прозрачный дымок убегал к небу.

Ровину внезапно охватила радость. Дома, для того, чтобы получить огонь, достаточно было дать указание кому-нибудь из слуг принести его, заботы по его разведению никогда ее не касались (придется пояснить, что в описываемый мною период спички еще не получили распространение). И сейчас решение этой ежедневной задачи ощущалось как важная победа, а проделавший все с ловкостью фокусника Хорвин казался волшебником.

Устроившись на притащенном Хорвином обломке ствола, спутники смотрели, как огонь вырисовывает свои причудливые извивы в сероватых сумерках. Наступил второй вечер пути. Полянка, на которой они расположились, казалась близнецом той, что принимала их в первую ночь, те же ровные стволы вокруг, тот же опутывающий их кустарник, такой же травяной ковер под ногами.

Другой стала атмосфера. Они уже не были противниками. За день в душе Ровины пустило робкие ростки доверие к похитителю. Она ощутила, что он не стремится ее погубить, она смогла увидеть в нем человека, так же, как и она, заблудившегося. И выбираться из ямы, в которую завели ее малодушие и его злопамятность им предстояло вместе.

В этот вечер Хорвин не стал сразу связывать свою пленницу. Пока он готовил все к ночлегу, она ходила за ним хвостиком. Она могла бы просто ждать на поляне, но рядом с Хорвином Ровина чувствовала себя спокойнее.

Она не осознавала этого, но высказанное ею доверие зажигало в нем ответное желание заботиться о ней. Все наши чувства находят свое отражение в чувствах других: неприятие, страх, обида, ненависть порождают то же неприятие, в то время, как доброта, сочувствие, благодарность и в ответ вызывают такие же чувства. Доверие Ровины начало растапливать тот лед тоски и отчаяния, в котором застыла душа Хорвина.

Не только Ровина вступала в разговор без страха, но и Хорвин стал отвечать ей более свободно, ему тоже нужно было выговориться, ему также необходимо было ощущать себя не одиноким в своем непростом пути.

— Как ты думаешь, за нами идет погоня? — вопрос этот давно интересовал девушку.

— Если б нас преследовали, то нагнали бы. Движемся мы небыстро, — отозвался ее спутник.

Поднявшись, он направился к своему мешку. Вернулся с хлебом в руках. На этот раз Ровина без возражений приняла свой кусок.

Усевшись, Хорвин продолжил говорить:

— Но, надеюсь, погони не будет. Еще вначале я дважды проводил нас по воде, чтобы сбить со следа собак. И потом, я постарался представить все так, будто ты убита.

— Так для этого ты пачкал одежду кровью? — догадалась Ровина.

Забыв об ужине, она во все глаза смотрела на рассказчика.

— Для этого.

— Господи, а я-то ничего не понимала. Как я тогда испугалась!

— Я это увидел, — коротко заметил Хорвин.

Он глядел перед собой знакомым остановившимся взглядом.

«Ну вот, опять весь напрягся. И что же все его мучает?» — пронеслось в голове его спутницы.

— Хорвин, а если все-таки догонят, что будет тогда? — вернула она его к прежней теме.

— Что тогда? — проговорил он медленно, выходя из оцепенения. — Тогда ты пойдешь домой, а я — в тюрьму.

Ровина поразилась спокойствию, с которым были произнесены эти слова.

— И ты не боишься?

— Тюрьмы? Нет, — ответил он. — То, что внутри — страшнее, а заключение можно пережить. Да оно меня, скорее всего, и не минует.

Равнодушие его тона резануло девушку по сердцу.

— Хорвин, скажи, — тихо спросила она, — ты ведь добился, чего хотел. Я в твоей власти, я несу наказание. Тебе стало легче?

— Легче? — он как-то странно усмехнулся. — Легче… Когда-нибудь, надеюсь, мне станет легче. А сейчас? Мы ведь еще не закончили путь.

Девушка смотрела на него, не отрываясь, хлеб чуть дрожал в напряженно стиснутых руках.

— И потом, Ровина, — продолжал говорить Хорвин, глядя перед собой, — я ведь не только тебя виню. Я виноват не меньше в том, что между нами произошло. Вся твоя игра была очевидна. Эти будто бы случайные встречи. Якобы поврежденная нога, таинственный преследователь. Твое настойчивое желание развивать знакомство. Обычные женские уловки! Как я на них купился! Возомнил себе бог знает что… Да мне просто хотелось быть обманутым! — Невеселая усмешка скользнула по его глазам. Он провел рукой по лицу. — Так что, когда я создавал свой замысел, я создавал его для двоих.

Ровина вздохнула. Что бы там Хорвин ни думал об ее уловках, в то время она была и искренна в своем стремлении сблизиться с ним. Но как сказать ему об этом теперь? Она низко опустила голову и, вспомнив о хлебе, занялась им.

Хорвин смотрел на огонь. Девушка не поднимала глаз, она чувствовала, что сейчас его лучше не трогать. Пусть придет в себя.

Наконец он чуть слышно вздохнул и начал есть свой кусок. Тогда только девушка заговорила. Теперь она предпочла сменить тему.

— А как тебе удалось все это организовать?

На этот вопрос он ответил уже спокойно:

— Сперва познакомился с одной служанкой из вашего дома. От нее узнал подробности о твоей поездке.

— И кто же это был? — захотела выяснить хозяйка.

— А вот этого я не скажу, — отрезал Хорвин. — К моему преступлению она не имеет никакого отношения, и я не хочу, чтобы у кого-то были неприятности из-за меня. Так вот, потом, через одного приятеля, я вышел на труппу безработных актеров. Они согласились за плату разыграть ограбление.

— А где же ты взял деньги?

— Отдал все, что удалось накопить к тому времени.

— Ты потратил все, что у тебя было, на месть? — удивилась Ровина.

Он усмехнулся.

— Тебе это странно? А вот я — такой… Если что-нибудь задумываю, то выкладываю все.

— И тебе не жалко?

— Чего, денег? Какая ерунда! Я жизнь свою пустил под откос.

И тут она представила, что сделал его замысел с его жизнью. Все достигнутое перечеркнуто. Скитания. Ожидающее его заключение.

— А жизни тебе не жалко? — тихо спросила девушка.

— А жизни у меня, Ровина, уже не было… — ответил он просто.

Прозвучавшая в его голосе тоска холодом отдалась у нее в груди.

Оба замолчали, думая, каждый, о своем.

Девушка стала глядеть на костер. Красноватое пламя ласково обнимало сучья, исходившее от него тепло отогревало и гнало мрачные мысли прочь. Огонь притягивал к себе взгляд, хотелось окунуться взором в его живую прозрачную глубину, смотреть и смотреть на его пляску, любоваться прихотливыми извивами и слушать незатейливое пение. И тяжелое впечатление от слов Хорвина стало растворяться, улетать со стремящимися вверх искрами, и становилось легче, и черная тоска, камнем лежащая на душе, постепенно обращалась в светлую печаль.

Ровина прервала молчание первая, ей все же хотелось узнать до конца историю своего похищения.

— Расскажи, как все происходило?

Хорвин тряхнул головой, отгоняя тяжкие мысли, и продолжил свой рассказ:

— Мнимые разбойники напали, удалили слуг, взяли, что хотели, оставив мне лошадь и тебя. Я заплатил им обещанные деньги, и мы расстались.

— А что стало со слугами?

— Надеюсь, ничего страшного. Иметь на своей совести еще и их было бы слишком тяжело. По договоренности их должны были связать с расчетом, чтобы через час — два они смогли сами освободиться. Мне нужно было время, чтобы отойти с тобой подальше.

Молодой человек встал, вытащил из заготовленной кучи несколько сучьев, подкинул их в костер.

— Но вообще-то я рисковал, — заговорил он снова. — Ведь мои разбойники могли воспользоваться моей же наводкой в своих целях. Но честность можно встретить не там, где ее ожидаешь. Эти мошенники оказались честными людьми. В отличие…

Он замолчал.

— Договаривай, — отозвалась Ровина. — В отличие от меня? Ты это хотел сказать?

— Да, — подтвердил он. — Я это хотел сказать.

…

Опять повисло молчание. Тихо потрескивал костер, его искры прозрачными сверкающими капельками убегали вверх, к темнеющему небу. Спускалась ночь. Поляну стал окутывать полумрак, на огромном небесном куполе проступали звезды. Любопытными глазами смотрели они на землю.

Пора было устраиваться на ночлег. Настал момент, который Хорвин всячески старался оттянуть. С неслышным вздохом молодой человек поднялся.

— Пойдем, я привяжу тебя.

Но на этот раз Ровина взбунтовалась. Он больше не вызывал у нее страха, и впервые она осмелилась на открытый протест.

— Опять? Я не выдержу!

— Сегодня в последний раз, — сказал он успокаивающе. — Потерпи, прошу тебя.

— Не надо! Ну пожалуйста, не надо! — взмолилась его пленница. — Мне опять будет плохо!

— Ровина, пойми, я не могу рисковать, — теперь он начал ее уговаривать. — Бог знает что придет тебе в голову. Я должен быть уверен, что ты не попытаешься исчезнуть.

— Я обещаю тебе!

— Поверь обещаниям женщины!

Ровина опустила голову. Да, о каких обещаниях она могла говорить, когда с самого начала обманывала его.

Хорвин присел рядом, заглянул ей в глаза. Взгляд его был просящим. Ничто сейчас не напоминало в нем того сурового мстителя, которой так безжалостно обращался с ней вчера.

— Понимаешь, — непривычным был и его тон, — если ты будешь свободна, мне придется, следя за тобой, не спать всю ночь. Днем ты едешь, а я иду. Да еще мне надо не сбиться с пути. Мне необходимо отдохнуть, Ну давай, я постараюсь не слишком сдавливать тебя.

Сопротивляться этому новому мягкому Хорвину она не могла.

И вот он снова старательно опутывает ее веревками, и вскоре она уже лишена возможности двигаться. Спиной она ощущает жесткий ствол дерева, руки притиснуты к туловищу, веревочные петли лежат на теле тяжелыми кольцами. Молча следит она, как ее спутник готовится ко сну.

Однако отвлечься от мыслей о своем неудобном положении у нее никак не получается, все беспокоит ее. Локон, выбившийся из-под платка, щекочет лоб, и Ровина тщетно пытается убрать его. Кто-то ползет по шее, перебирается на щеку, а она ничего не может сделать.

Но тут заметивший ее ерзания Хорвин опускается рядом на корточки.

— Ну, что с тобой?

— На лице… Посмотри, что там.

— Это — муравей, — легким щелчком он смахивает тревожащее ее насекомое. — Ну, вот и все.

— Поправь мне, пожалуйста, волосы.

Хорвин заправляет ей прядь под платок, на секунду он задерживает руку. Лицо его внезапно становится бесстрастным.

— Послушай, если станет невмоготу, буди меня, — говорит он ровным голосом и отходит прочь.

Ночь опускается на землю. Ее они встречают каждый на своем месте: Хорвин — на лежанке, Ровина — у дерева. Девушке слышно его неровное дыхание, видно, как он ворочается, словно и во сне не может обрести покоя.

Подрагивает костер, ее единственный товарищ в этом огромном лесу. Он то выхватывает из мрака темную голову со слегка вьющимися прядями, то скрывает. Временами доносится постукивание копыт преступающей лошади.

«И лошадку бедную затащил неведомо куда. Ей-то за что достается? Стояла бы сейчас в конюшне, жевала свой овес и не знала печали.

А дома, что там дома? С ума, конечно, сходят. А если они поверили, что я умерла? Бедные, бедные! И они должны страдать. Господи, да за что же! Об этом он подумал, когда лелеял свои планы?

О чем он вообще думает? О своей обиде или… Не знаю… Не могу понять. Его все время что-то гложет, и конца нет этим терзаниям. Хоть бы он наконец успокоился!»

Между тем костер медленно догорел, и поляна погрузилась во тьму. Теперь она с трудом различала очертания предметов во мраке. Ровине стало страшно. В первую ночь она была едва жива от усталости, тогда она заснула бы, даже привяжи ее вверх ногами. Менее тяжелые испытания этого дня не смогли так ее обессилить, и сегодня сон к ней не шел. Терзавший девушку страх был беспричинным, она боялась не своего непонятного спутника и даже не таящего неизвестные опасности леса, она просто боялась.

«Как я устала от вечного страха, как хочется домой, к людям, в комфорт и безопасность. Попаду ли я туда когда-нибудь? Ох, Хорвин, Хорвин, что ты со мной сделал!»

В довершение всех бед от неподвижности стало ломить мышцы. Скоро все у нее гудело, а если, пытаясь хоть чуть переменить положение, она начинала ерзать, веревки тут же впивались в измученное тело. Мысли крутились по одному и тому же кругу.

«И что я сижу? Он же сказал будить себя. Разбудить? Пусть он не спит!

Ну почему я терплю, почему стерегу его сон? Потому что он тоже устал? Потому что его ноша не легче моей?

Да он сам все это затеял!

А ведь, не согласись я на ту жестокую игру, ничего бы и не было. И мы до сих пор бы встречались!

Господи, ну почему я не захотела сберечь наши отношения? Почему? Вот и сижу здесь, не могу пошевелиться, и все тело болит до невозможности».

Ровина пыталась отвлечься, считала видневшиеся между деревьями звезды, вспоминала все известные ей стихи, шевелила ногами, крутила головой. Ничего не помогало.

Она не знала, сколько времени миновало, когда, не выдержав, она позвала своего спутника.

— Хорвин, пожалуйста! Я больше не могу!

Почти сразу она услышала, как он завозился в темноте. Снова начал разгораться костер, и при его свете Хорвин стал распутывать веревки. В полумраке она не видела его лица, но чувствовала, как его руки осторожно, стараясь не причинить лишних страданий, касаются ее. Затем он помог девушке добраться до лежанки, и она повалилась без сил.

— Ложись, поспи.

— А ты?

— А я посижу. — Он подкинул хвороста в костер. Пламя взметнулось и осветило лицо с усталыми тревожными глазами. — Спи.

Ровина поерзала на своем новом ложе. Конечно, его было не сравнить с уютной домашней постелью, но блаженством была возможность просто вытянуться и расслабиться. Очень скоро она провалилась в сон. Последнее, что видела девушка, это задумчивое лицо ее спутника, на котором плясали отсветы костра.

Глава VI

Дом Котомаков в Ортвейле был одним из тех особняков, в которых в роскоши протекала жизнь знати. Окрашенный в ярко-розовой цвет, с придававшими ему нарядный облик затейливыми наличниками вокруг окон, он сразу привлекал к себе внимание. К нему вела короткая тихая улочка, плавно текущая между двумя рядами домов, перед зданием особняка она растекалась на две. Имевшее п-образную форму, боковыми двухэтажными крыльями здание углублялось в простиравшийся по обе его стороны сад. Главный фасад, обращенный на улицу, имел по центру три этажа, венчаемые ротондой.

От облика особняка не веяло стариной, напротив, специально выстроенный по заказу отца Элисы новомодным архитектором, он воплощал в себе идею использования всех последних достижений современного строительства. Архитектор постарался придать постройке как можно больше оригинальности. Перед парадным входом он поместил скульптурные изображения драконов, специально привезенные с далекого Востока. Прихотливо извивая свои длинные хвосты и раскрыв огромные зубастые пасти, драконы наводили на входящих, в зависимости от их настроения, страх или веселье. Большой роскошный зал, предназначенный для балов, вопреки традиции, был помещен на третьем этаже, под ротондой. С обширной террасы, на которую выходили двери зала, открывался прекрасный вид на внутренний двор и сад.

Ровина нравилось приходить в это место еще в те времена, когда она была в доме гостьей. А теперь, когда ей пришлось здесь поселиться, она каждый день заглядывала сюда хотя бы ненадолго. Вскоре после ее переезда зима окончательно вступила в свои права, и теперь расстилавшийся перед ней вид представлял собой контраст из двух цветов: над сверкающим своей белизной снегом переплетали свои черные ветви деревья.

По прямоугольному двору, расположенному между крыльями здания, торопливо шел человек. Ровина опознала в нем одного из знакомых ее кузины, кажется, его звали Пэгит. Видимо, он попал в сад через один из боковых выходов и теперь спешил к дому. В руках он держал что-то, скрытое от взоров складками плаща. Ровине сделалось любопытно, и она поторопилась вернуться в дом.

С площадки третьего этажа просматривалась вся лестница, и ей было видно, как Пэгит поднимается наверх, таинственный предмет был по-прежнему с ним. Тут сзади его нагнал другой посетитель, его имени Ровина еще не запомнила, в руках его была средних размеров коробка. Резко обернувшись, Пэгит тоже разглядел ее. Нервно поведя плечами, он плотнее запахнул свой плащ.

Заинтригованная Ровина стала быстро спускаться. Обоих молодых людей она застала в небольшой зале, служившей приемной. Дубовые панели на стенах придавали этому помещению официальный вид. Ровина осторожно приблизилась к молодым людям. Занятые своим делом, они не обращали на девушку никакого внимания. Второй посетитель поставил свою коробку на столик из красного дерева и, не торопясь, распаковывал ее. Стоящий рядом Пэгит косился на его действия с явным неодобрением. Наконец увязывающие желтые ленточки пали, коробка была раскрыта, и молодой человек извлек оттуда средних размеров ананас. Пэгит расстроено крякнул. Он откинул плащ и вытащил оттуда точно такой же ананас. Теперь второй посетитель уставился на него с недоумением. Пока молодые люди мерялись недовольными взглядами, Ровина ощутила, как приторно-сладкий аромат ананаса наплывает на нее откуда-то сзади. Быстро оглянувшись, она увидела, как вышколенный слуга в ливрее неторопливо следует по центру зала. Вместе с ним на подносе плыл ананас, к розовой ленточке, что его обвязывала, была прикреплена чья-то карточка.

Все возрастающее любопытство погнало Ровину следом. Пройдя несколько покоев, она попала в неширокий коридор, поворачивающий направо. Сюда выходили двери жилых комнат. Слуга исчез за первой же, расположенной перед поворотом. Находившаяся здесь комната принадлежала Элисе.

Через минуту слуга вышел обратно, подноса с ананасом при нем уже не было. Ровина переждала, пока шаги его затихли вдали, и робко постучалась в дверь. Звонкий девичий голосок откликнулся ей. Ровина неуверенно зашла.

Ее взору открылось роскошно украшенное помещение. Пунцовый бархат штор перекликался с балдахином с позолоченными кистями над кроватью. Огромное зеркало в резной позолоченной раме отражало стоящий у противоположной стены небольшой столик с прихотливо изогнутыми ножками. На столике, на знакомом подносе, лежал ананас, по-прежнему обвязанный ленточкой. Но хозяйка комнаты не обращала на него никакого внимания. Удобно устроившись в кресле перед большим мраморным камином, она вся была поглощена каким-то занятием. Сделав несколько шагов, Ровина разглядела, что именно так увлекло ее кузину. На изящной тарелочке с каймой из переплетенных лилий лежали аппетитные ломтики ананаса, и Элиса с удовольствием их ела.

Здесь мне придется сделать маленькое отступление, чтобы дать пояснение. В эпоху, когда люди не были знакомы с наводящими ужас на врачей консервантами, когда отсутствовали грузовые авиалайнеры, способные доставить продукты из любой точки планеты, человек мог вкушать свежие фрукты и овощи лишь в те сезоны, когда они и произрастали. Теперь вам, надеюсь, станет понятно, почему Ровину так удивило появление экзотического фрукта в таком множестве зимой.

— Угощайся!

Элиса протянула свою тарелочку кузине. Ровина взяла кусочек. Вкус у ананаса был нежный и сладкий, его немного душный аромат приятно щекотал ноздри.

— Откуда это?

Элиса торжествующе улыбнулась.

— Это все из-за вчерашнего разговора. Вчера все собрались в салоне у Зариды. Ты знаешь, у нее всегда бывает весело. Ни один вечер не обходится без танцев, — рассказчица мечтательно закатила глаза. — Я тебя туда обязательно свожу. Она принимает по четвергам. — Тут она обратила внимание, что Ровина так и стоит, впившись в нее любопытным взглядом. — А что же ты не ешь? Бери, бери еще. Я их уже видеть не могу.

И она отдала свою тарелку Ровине.

— Так что же с ананасами? — поторопила та рассказчицу, беря себе кусочек.

— Речь зашла о фруктах. Кто какие любит… Вот я и сказала, что обожаю ананасы. Потом кто-то вспомнил, что губернатор в этом году вырастил ананасы в своих оранжереях. А я заявила, что мне так хотелось бы отведать ломтик ананаса. — Элиса сделала рукой широкий жест, — и вот, сама видишь…

Стук в дверь возвестил о прибытии следующей партии экзотического фрукта.

За ужином Ровина услыхала продолжение ананасовой истории. Тетушка Ириния захлебывающимся от нетерпения голосом поведала им последнюю сплетню:

— Слышали, что говорят? У губернатора, в его кладовой, хранились ананасы. Последние из тех, что ему удалось вырастить. — Ровина с Элисой переглянулись. Глаза Элисы искрились весельем. — Там их оставалось всего пять штук. И вот, представляете себе, губернатор собирался угостить посла Хаппадокии, посылает за ананасом… А в кладовой нет ни одного! Ни одного, представляете! Все слуги с ног сбились. Так ничего и не узнали. Слыхали что-нибудь подобное!

Ровина наклонилась к Элисе.

— А почему пропало пять ананасов? — прошептала она. — Ведь принесли же четыре.

— Пять, — так же шепотом ответила ей Элиса. — Пятый принесли еще утром. Я нашла его на подоконнике. Вот только не знаю, кто его оставил.

Вечером того же дня Ровина долго не могла заснуть. За окном уже ничего не было видно, а она все стояла у темного стекла и вглядывалась в его затуманенную глубину.

С тех пор, как она рассталась со скромным двухэтажным коттеджем, в котором выросла, жизнь в роскошном особняке вскружила ей голову. Все ее привлекало. Ей нравилось смотреться в огромные зеркала, бродить по переходам, рассматривая роскошную люстру или огромную вазу из мрамора, любоваться пейзажами в раскинувшемся за домом большом саду. Но больше всего ей были интересны задорные и галантные молодые люди, которые вились вокруг ее кузины, и их наполненные всяческими затеями отношения. Это выглядело так притягательно! Вот и теперь перед ровиниными глазами стояли Элиса с торжествующей улыбкой на лице и эти ее кавалеры, стремящиеся удовлетворить любое ее желание. Как, должно быть, приятно такое внимание!

Ровина вздохнула. Кто знает, может и за ней когда-нибудь будут так ухаживать. Может и у нее появится такой кавалер. И даже не один! Кто знает, куда заведет ее жизненный путь?

Теперь она знала, куда… Он привел ее в лесную глушь. Пригнувшись к земле, она бродила между древесными стволами, выискивая сухие ветки.

…

В этот вечер, уже третий в их пути, Хорвин, размотав путы на ее руках, наконец сказал:

— Все! Больше не буду тебя связывать.

Ровина соскользнула с лошади. Посмотрела на своего спутника недоверчиво. Тот мерными движениями складывал веревку. Взгляд его был спокоен.

— Теперь я свободна? — спросила девушка осторожно.

— Что значит «свободна»? — отозвался он в ответ. — Я тебя не сдерживаю, тебя ограничивает только твоя неопытность.

— Но ты освободил меня, значит, ты мне доверяешь? — она попыталась нащупать границы их отношений.

Ее спутник немного осадил ее.

— Я еще мало тебя знаю, — сухо объяснил он. — Скорее, я рассчитываю на твой здравый смысл. Надеюсь, у тебя хватит соображения не отходить от меня далеко.

И все-таки как мало надо для счастья! Избавление от утомительных пут принесло Ровине больше радости, чем все ее забавы в прошлом.

— Свободна!

Раскинув руки, девушка закружилась. Из груди ее рвалось веселье, ей хотелось смеяться, кричать, возвещать всем о переполнявшем ее восторге. Деревья, кусты, лошадь, Хорвин — все слилось в хоровод, они неслись вокруг в неистовом танце.

— Свободна-а-а!!

Хорвин молча наблюдал за нею, теперь его губы трогала чуть заметная усмешка.

— Ладно, — оборвал он наконец ее веселье. — У нас еще много дела. Пойдем.

— Куда? — она остановилась.

— Хворост собирать.

Девушка уставилась на него с недоумением.

— Но это же твоя забота.

— Теперь наша.

Она возразила:

— Зачем я буду его собирать? Ты нас сюда затащил, ты и занимайся всем этим.

Ровине еще трудно было себе представить, что простая черная работа стала ее повседневной обязанностью, весь ее прошлый опыт протестовал против этого.

— Давай не будем считаться, — сказал ее спутник. — Мы здесь вместе, и дела у нас общие. Не одному же мне работать.

— Но и не мне же!

Теперь в ее тоне проглянула заносчивость. Взгляд Хорвина сразу стал суровым. Устыдившись, она добавила в свое оправдание:

— Я не умею.

— Это дома у тебя есть прислуга. А здесь, чтобы выжить, надо все делать самому, — сказал он строго. — Я у тебя в услужении не состою!

Все еще не сдаваясь, Ровина запротестовала:

— Но у меня ничего не получится.

— Всему можно научиться, было бы желание, — отрезал Хорвин. — Так что пошли.

Повернувшись, он, не оглядываясь, зашагал в просвет между деревьями. Девушке сделалось неуютно. Оставаться на поляне одной ей не хотелось, она все еще чувствовала себя в лесу неуверенно, а ходить за Хорвином, не делая ничего, ей было неловко, где-то в глубине души она осознавала его правоту. И, вздохнув, Ровина поплелась за ним следом.

Место для ночлега на этот раз было выбрано на широкой прогалине. Здесь росла высокая сочная трава. Их лошади она явно пришлась по вкусу. Недалеко от того места, где она паслась, находилась низинка, оттуда доносилось веселое журчание ручья. Мощные дубы раскинули вокруг свои необъятные кроны, под их сводами теснились деревца поменьше и кустарник.

Осторожно пробираясь между кустами, Ровина стала подбирать какие-то ветки. Ей казалось, что их слишком мало, было непонятно, откуда Хорвин приносил такие горы хвороста. Да тут еще, подойдя к ней, ее повелитель раскритиковал собранное.

— Эта не годится.

— Почему? — спросила девушка обиженно.

— Она не сухая.

— Ну и что?

— Гореть не будет. Только дымить, — объяснил он.

Она возмутилась:

— Да как же я пойму, что сухое, а что — нет!

— Есть много признаков, — ответил он спокойно. — Трухлявые, отсыревшие ветки более темные, кора в худшем состоянии. Скоро научишься отличать.

Ровина уставилась на ветки, что держала сейчас в руках. Названные Хорвином признаки мешались у нее в голове, она никак не могла уловить, какая между ветками разница.

— Да я этого никогда не освою! — выкрикнула она нервно. Губы у нее обиженно задергались, в голосе зазвучали слезы. Поставленная перед ней задача казалась ей непосильной.

— Знаешь, ты мне сейчас напоминаешь маленькую капризную девочку, которая не хочет кушать кашку.

Услышав в его тоне ласковую нотку, Ровина на него взглянула. Хорвин улыбался. Ей вдруг тоже захотелось улыбнуться в ответ. Ее дрожащие губы уже стали растягиваться в робкую улыбку, как он снова посерьезнел.

— Понимаешь, Ровина, — сказал он проникновенно. — Ты взрослый человек, ты должна уметь заботиться о себе, где бы ни оказалась.

Ровина опустила голову. Сейчас к ней начало приходить понимание, что весь накопленный ею за восемнадцать лет жизни опыт здесь не годится, что теперь ей придется всецело полагаться на мнение своего спутника, что он лучше знает, как ей себя вести. Вздохнув, девушка снова потащилась за ним. Она пыталась высмотреть на земле то, что нужно. Правильные ветки как-то не попадались.

— Да ты не ходи вслед за мной по пятам, — услышала она через некоторое время. — Я же забираю все раньше тебя.

— Я боюсь потеряться, — пожаловалась она.

— Не бойся, — сказал он ободряюще. — Я за тобой смотрю.

Они еще долго бродили по лесу. Ветви кустарника трогали ее за плечи, ноги вязли в траве, от бесконечных стволов кружилась голова. Сучья, которые она тащила, кололи тело, кожу раздражала их шершавая кора. В глазах девушки рябило от переплетения травинок, скрывающейся под ней старой листвы, разбегающихся во все стороны корней, упавших трухлявых стволов, попадающихся навстречу камней, лежащих на земле веток. С трудом она выхватывала взглядом то, что ей казалось подходящим, и присоединяла к своей добыче. Время от времени она замечала, что Хорвина нет рядом, но едва она начинала в испуге озираться, он уже окликал ее своим спокойным голосом, и она снова находила знакомую фигуру среди окружавшей ее со всех сторон зелени.

Каждый раз возвращаясь на поляну, оба сваливали в кучу свою добычу. Доля Ровины была значительно меньше. Потом приходилось снова отправляться на поиски, казалось, этому не было конца. Наконец девушка взмолилась:

— Может достаточно! Зачем так много?

— Лучше пусть останется лишнее, чем не хватит, — получила она в ответ.

Но Ровина заупрямилась. Она решила, что уже достаточно долго выполняет предписанную ей работу, и теперь имеет право на отдых. Задрав голову, она смотрела на своего спутника с вызовом.

— Я устала! У меня больше нет сил!

Выпустив из рук очередную охапку, молодой человек подошел к ней. Взял девушку за подбородок. Взгляды их скрестились.

— Чем ты меня поразила за время нашего пути, так это своим терпением. А сейчас я вижу обычную вздорную, избалованную девчонку. Не разочаровывай меня.

Не выдержав, девушка отвела глаза первая. Он отпустил ее.

— Ладно. Пойдем.

Он был сильнее. И она опять пошла за ним следом.

Наконец и Хорвин счел, что хвороста достаточно, и Ровина устало уселась возле набранной кучи. Но ее повелитель не отставал.

— Сейчас будем разжигать. Смотри внимательно.

— И это я тоже должна уметь? — спросила она с возмущением.

— Конечно, — отозвался молодой человек спокойно. — Умение разводить костер в лесу — первейшая необходимость.

— Но ведь есть же ты.

— А если меня не окажется?

— Ты собираешься оставить меня?

Голос ее дрогнул. Прежние страхи, начавшие уже отступать, вернулись. На ее испуг Хорвин тут же откликнулся.

— Нет, Ровина. — Он присел рядом с ней на корточки. — Я не собираюсь оставлять тебя. Слышишь, не собираюсь. Но я — не бог и не могу всего предвидеть. Лучше, если ты будешь подготовлена. На всякий случай.

И пришлось ей учиться разводить костер.

Сложить хворост, аккуратно разместить под ним сухой материал для разжигания — это оказалось не так сложно, под руководством своего наставника с этой задачей она справилась. Но вот высечь огонь огнивом…

— Надо ударить сильнее.

— Я стараюсь бить сильнее.

— Попробуй еще раз.

— Не получается.

— Размахнись больше рукой.

— Так?

— Еще больше.

— Ой!

— Осторожнее! Бить надо по кремню.

— Я же случайно.

— Дай руку, посмотрю. Ничего страшного, пройдет быстро. Давай попробуем еще раз.

— Может достаточно?

— Огня же еще нет. Ну, соберись. Руку с кремнем держи ближе к горючему материалу. Приготовься… Давай!

— Ой, кажется, получилось!

— Теперь дуй!

— Еще?

— Давай вместе.

Они пыхтели на корточках рядышком, локти их соприкасались, и пряди волос перемешивались. И стены между ними в этот момент не было.

…

Наконец костер разгорелся, и путники уселись перед ним. Вместе они смотрели на это сотворенное ими маленькое живое чудо. Язычки пламени плясали свою обычную пляску, весело потрескивали сучья. Ясный огонь даровал обоим свет и тепло, он отогревал не только их тела, но и души.

И Хорвин впервые смог начать разговор сам.

— Ровина, скажи… Я хочу знать… — во взгляде его плеснула боль, он ненадолго замолчал, собираясь с силами, и продолжил, — то, что ты проделала со мной… Ты уже много раз… устраивала подобные вещи? С кем-нибудь еще ты так играла?

Сердце Ровины как будто стиснуло ледяной рукой, в горле застыл комок — пришла ее очередь исповедоваться. Как ни нелегко было вспоминать о своей проделке, а тем более, рассказывать о ней самой жертве, он имел право узнать все. Ровина низко опустила голову.

— Нет… Ничего подобного я никогда не делала… — слова давались ей с трудом. — Романы, конечно, у меня были… Так, немного… Как у всех… Но чтобы так… Это получилось… почти случайно… Просто… Просто я заключила с подругами пари, что смогу влюбить в себя первого встречного.

— То есть, я — первый встречный? — уточнил Хорвин.

— Ну… да.

— Значит, мне просто не повезло?

— Ну, наверное… Или это мне не повезло.

Хорвин вскинул на нее глаза, губы его шевельнулись, но он ничего не сказал.

— А потом… потом мы договорились… мы договорились, что я вызову тебя на объяснение в павильоне, … чтобы остальные участницы могли слышать и убедиться, что у меня… все получилось.

Хорвин молча слушал, не сводя с нее внимательного взгляда.

— Ну, а потом… потом подруги захотели обратить все в шутку… чтобы повеселиться… вот… — Ровина измученно посмотрела на него. — И я согласилась… Вот так все и вышло.

Она снова уткнулась взглядом себе в колени. Хорвин никак не высказывал своего отношения к ее рассказу, и девушка решилась:

— Хорвин, знаешь… Ты мне действительно нравился… И я не хотела доводить игру до конца. Это подруги настояли.

— Ровина, не надо!

— Что не надо?

— Снова начинать свои игры.

— Я не играю!

— Знаешь, — он говорил тихо, почти спокойно, только чуть заметное дрожание голоса выдавало его напряжение. — В тебе есть обаяние. Думаю, ты не хвастала, когда собиралась влюбить в себя первого встречного. Даже сейчас, когда я все уже прошел, я продолжаю ему поддаваться… Понимаешь, Ровина, — продолжал он, — теперь я уже не смогу тебе поверить. Никогда…

Слезы выступили у нее на глазах:

— Но я правду говорю!

— Перестань!

— Ты мне не веришь?

— Конечно, не верю! Но, даже если правда, что я тебе нравился, — он наклонился к девушке, — это ведь не остановило тебя, не так ли?

Хорвин резко поднялся и отошел к краю поляны. Ровина продолжала сидеть. Слезы капали на ее колени, оставляя темные кружочки на грязной юбке. Сейчас она всею душою ощущала свою неправоту. С особой ясностью к ней пришло понимание, что не только издевательский финал, но и сам замысел ее был подлостью, что задумывая поиграть чьим-то сердцем, она сразу опутывала их отношения ложью, за которой мог последовать только разрыв, болезненный для обоих. Она была виновата перед ним, и груз вины окатывал душу ледяной тоской вечного отчуждения.

Но она находилась в лесу, вокруг нее расстилалась безмятежная природа. Где-то в вышине ветер тихонько играл кронами деревьев. Спускающееся солнце позолотило облака. Лес готовился к наступлению ночи. Длинные тени уже потянулись среди стволов. Птицы смолкли, ветер постепенно стихал, и вечернее безмолвие стало окутывать землю. Птицам, деревьям и облакам дела не было до ее боли, они жили своей жизнью, жизнью, в которой не было места предательству. Мир вокруг находился в покое, он дышал тишиной и умиротворением, и девушка тоже начала успокаиваться. Слезы ее понемногу высыхали, и она просто сидела, глядя на пляшущий огонь. И на место тоскливым мыслям стали приходить более легкие и светлые.

«А ведь, если бы не случилась вся эта история, я бы так и не узнала, как хорошо у костра в вечеряющем лесу. Как красиво пламя, как легко думается под треск огня в лесной тишине. Значит, я должна быть благодарна ему за это?»

Она оглянулась на своего спутника. Прислонившись к стволу дерева у края поляны, Хорвин тоже смотрел на огонь. Сейчас и он выглядел более спокойным.

Девушка тихонько подошла к нему. Робко подняла на него глаза. Она хотела знать, она должна была задать ему этот вопрос.

— Хорвин, скажи, ты… ты никогда не простишь меня?

Устремленный на нее взгляд снова стал напряженным.

— А ты? — ответил он вопросом на вопрос.

Молча глядела она на него.

«Могу ли я простить то, что он мне сделал? Могу ли простить насилие над собой, пережитый ужас, обречение меня на лишения?»

В его глазах она увидела отражение своего страдания. И поняла, что он чувствует.

Что она могла ответить ему? Она — жертва его обиды. Она — так перед ним виноватая. Она — толкнувшая его на все эти безумства. Она могла сказать только одно:

— Я не держу на тебя зла.

Лицо Хорвина дернулось.

— Ты можешь простить такое? — проговорил он глухо.

— Да, могу.

Хорвин шевельнул губами, будто пытаясь что-то сказать, резко вздохнул, и, развернувшись, пошел, почти побежал прочь.

Уже стало темнеть, когда он вернулся. Девушка молча бродила по поляне. Не говоря ни слова, Хорвин занялся обычными вечерними делами: почистил лошадь, сводил ее напиться, устроил два ложа для ночлега. На Ровину он старался не смотреть.

Ужином, как обычно, был хлеб. Затем оба улеглись. Наступила их третья ночь в пути.

Глава VII

Ничто не дает так понять отношение к другому, как расставание. Герои наши узнали друг о друге достаточно, пришла пора испытать их разлукой. Тяготы ее создания, после некоторых раздумий, автор решил поручить Ровине. Сомнений, что она сможет справиться с поставленной перед ней задачей, не возникло, авантюрная жилка свойственна ей не меньше, чем ее неугомонному спутнику, достаточно вспомнить, что это ее затея положила начало всей истории. Так что, та бессмысленная выходка, что напугает саму Ровину и заставит задуматься Хорвина, вполне в ее духе.

…

Ровина почувствовала, как кто-то трогает ее руку, и открыла глаза. Ее спутник сидел рядом.

— Просыпайся, давно уже утро. Как спалось?

— Хорошо, — девушка села и потянулась. К своему удивлению, она ощущала себя отдохнувшей. — Если бы мне сказали, что я смогу спать на голой земле мертвым сном, никогда б не поверила.

— Усталость свое возьмет. Ты просто очень устала.

Сейчас глаза Хорвина смотрели без тревоги, почти ласково.

Поднявшись, Ровина стала оправлять юбку.

— Ну, давай, руководи. Что предстоит делать теперь?

Хорвин встал.

— Вчера я не хотел тебя огорчать. Наши запасы хлеба кончились.

— Как? — она уже привыкла к неизменно возникавшим из его мешка все новым порциям, все же притуплявшим постоянно сосущий ее голод. — Почему ты не взял больше?

— Взял, сколько смог.

— Что же теперь с нами будет? — ее страх ожил вновь.

Почувствовав это, он успокаивающе положил руку ей на плечо.

— Не бойся. Мы не пропадем. Если будет нужно, я смогу найти пропитание и здесь, только на это понадобится время. Лучше двинемся дальше. Мы уже должны были пройти наиболее глухую часть леса, скоро выйдем к жилью.

— К людям? Мы снова выйдем к людям? — сердце девушки забилось тревожно и радостно.

— Конечно.

— И мы не останемся в лесу навсегда?

— Нет-нет. Не бойся. Навсегда в лесу мы не останемся.

Он мягко улыбнулся и потянул ее за собой.

— Пойдем. Вот. — Хорвин протягивал ей кружку, полную душистых красных ягод. — Сейчас рановато, многое еще не созрело, но чуть-чуть подкрепиться мне удалось собрать.

— Это ты… мне? — Ровина уставилась на кружку.

— Да.

— Ох, Хорвин, какой ты… Просто не знаешь, чего от тебя ожидать.

— Что есть, то есть, — тихо отозвался ее спутник.

Ровина стала есть ягоды. Чуть кисловатые, ароматные, они таяли во рту. Девушка спохватилась лишь, когда уже почти ничего не осталось.

— А ты?

— Доедай, — улыбнулся Хорвин.

— А ты? Ты ел?

— Я обойдусь.

— Нет-нет, так нельзя! Как же я тебе не оставила! Я — просто избалованная девчонка?

— Иногда.

Он по-прежнему улыбался.

«Господи, как хорошо, когда он улыбается. Хоть бы он делал это почаще!» — пронеслось у нее в голове. Вслух же она сказала:

— Но я все же не законченная эгоистка. Вот, о тебе думаю.

Улыбка сползла с его лица, на нем проступило знакомое ей напряжение.

— Не надо обо мне думать! — коротко бросил он и, резко повернувшись, ушел, оставив Ровину с протянутой кружкой в руках.

…

В середине дня, как Хорвин и предсказывал, их путь пересекла тропа.

Зажатая между высокими стволами деревьев, она все же была заметна, она говорила о близости человеческого жилья, о том, что лес не бесконечен, что есть еще в мире люди, что можно надеяться на их помощь.

— Эта дорога приведет нас к какому-нибудь селению? — на всякий случай уточнила Ровина.

— Да.

— И там ты меня отпустишь?

— Нет.

— Почему?

— Еще не время.

— А когда будет время?

Хорвин не отвечал.

— Когда придет время?

Он продолжал, не оборачиваясь, идти вперед.

«Да когда же это кончится? Я что, обречена вечно скитаться? Я устала, я домой хочу! Что он думает со мной сделать? Навсегда обратить в нищенку? Заставить всю жизнь провести в лесу? Ему все еще мало? Он не удовлетворился своей местью? Что же меня ждет?»

Она смотрела в спину своему мучителю. Он продолжал ровно шагать вперед, мрачный, молчаливый, непреклонный. Куда он заведет ее?

Между тем тропа расширилась, по бокам потянулись отвоеванные у чащи пашни, они миновали пасшихся на лугу несколько тощих коров, возле которых прямо на земле сидел мальчишка-пастух, встретили бредущую навстречу грязную свинью, и наконец за очередным поворотом дороги появились жилые строения. Еще несколько минут, и путники вошли в деревню.

Деревенька была небольшая. По бокам единственной улицы стояло несколько деревянных домов. Домишки были маленькие, некоторые уже покосились от времени. Крыши были крыты соломой, узкие окошки подслеповато щурились на мир, сложенные из сухих веток заборы давно требовали ремонта. Убогие сараюшки и другие постройки нестройной кучей теснились позади жилья, дальше, сразу за неширокой полосой огородов, уже начиналась сплошная стена леса.

И все же здесь жили люди, а, значит, путники были уже не одиноки.

Вот они, люди! Какая-то высокая женщина ровным, неспешным шагом идет с ведрами воды, лохматый мальчишка торопится по своим делам, точит косу мужик в драной рубахе, одинокая старуха, морщинистая, дряхлая, с тусклыми, увядшими глазами сидит в тени дома.

И тут Ровина потеряла голову. Здесь ей помогут, здесь она вырвется наконец из плена, здесь она перестанет зависеть от переменчивого настроения своего похитителя. Надо только ускользнуть от него, а когда его уже не будет рядом, просить о помощи.

Ровина часто задышала, сердце ее, казалось, хотело выскочить из груди. Девушка незаметно сползла с лошади и пошла рядом. Хорвин свернул к какому-то дому, а Ровина осталась стоять у калитки. Сделав несколько осторожных шагов назад, она развернулась, быстро пошла вдоль забора, потом завернула за угол и побежала. Скорее, скорее, в лес, там она укроется, там он ее не найдет! Стремглав она пронеслась мимо линии домов, миновала огороды и помчалась по лесной опушке.

…

Она неслась прочь от подстерегавшей ее непонятной опасности, прочь от не отпускающего напряжения, прочь от вечного противостояния. Дальше, дальше, еще дальше, чтобы он не нашел, чтобы освободиться от него! Стремительный бег уводил от ее странного спутника с его постоянными страстями и смутными желаниями. Она мчалась, чтобы вернуть себе независимость, чтобы вновь стать хозяйкой своей жизни. Она спешила, чтобы обрести свой, хорошо знакомый и любимый мир, такой удобный и безопасный. Стволы деревьев проплывали мимо, лучи пробивающегося сквозь их кроны солнца скользили по ее лицу, земля убегала под ногами.

Наконец она обессилено повалилась на землю и замерла. Кругом было тихо. Не было слышно никаких шагов сзади, никаких криков, шума погони. Ничего не было. Она была здесь одна.

Долго еще Ровина лежала без движения. После вспышки энергии силы ее оставили, и навалилась усталость, отупляющая, дурманящая голову, мешающая думать, действовать, бороться. Хотелось вечно лежать на земле, ощущая щекой какие-то былинки, и слушать шум деревьев где-то в вышине. Она устала, устала, устала, на всю жизнь устала. Она останется здесь навсегда.

Последняя мысль окатила душу холодом и заставила ее сесть. Нет! Не навсегда! Она не хочет оставаться в этом проклятом лесу! Она хочет домой, к отцу, она хочет снова быть среди людей. Надо возвращаться, надо укрыться от Хорвина, надо найти помощь!

Девушка встала, оттряхнула юбку от приставшего к ней сора, поправила платок. Пора идти. Она огляделась.

Со всех сторон были деревья. Буки, дубы, клены окружали ее нестройной толпой. Их ветви переплетались, стремясь к свету, листья колыхались от небольшого ветерка.

Кажется, она пришла оттуда. Ровина медленно побрела обратно. Силы еще не вернулись, но ей хотелось поскорее убраться из чащи и найти себе защитников. Вяло переставляя ноги, она тащилась среди бесконечных стволов и ждала, когда впереди откроется просвет. Время шло, а лес все не кончался и не кончался.

Наконец девушка остановилась.

«Может, я выбрала неверное направление?» — подумала она и оглянулась. Деревья были везде одинаковые, ничто не подсказывало, куда идти. «Крикнуть? А если Хорвин близко, ищет меня и услышит мой голос? Нет, лучше сама найду дорогу. Не могла же я уйти далеко».

Свернув немного вбок, она снова пошла вперед. Лес тянулся во все стороны, необъятный, тихий, зловещий. Конца ему не было. Ровина повернула назад и прошла еще немного. По-прежнему со всех сторон был нескончаемые стволы. Они наступали на нее, они закрывали от нее весь мир, и их мрачный шепот пугал ее.

«Нет, так не годится, — поняла она наконец. — Я без толку хожу взад-вперед и, может, захожу еще глубже в чащу. Надо понять, как искать выход».

Девушка присела на пень. «Как же он ориентировался? Шел и шел вперед, и, вроде, не сбивался. Почему я не расспросила его получше? Правильно он говорил, надо уметь заботиться о себе. Но теперь уже поздно. Как же понять, куда идти?»

Она стала оглядываться и прислушиваться, пытаясь угадать какие-нибудь особенности, выявлявшие, где же конец леса. Но неопытные глаз и ухо не могли ничего различить.

Ровина стала звать на помощь:

— Э-э-э-й! Люди-и-и! Помогите-е!.

Ответом ей было только эхо. Девушка снова закричала, и снова никто не отозвался на ее крик.

«Неужели я заблудилась? Неужели я так никогда и не выйду отсюда? Буду бродить, пока не иссякнут силы, и я не упаду. Господи! Значит, нет спасения?»

Сердце сжал страх. Она кинулась бежать. Ветки кустарника хлестали ее по плечам, по лицу, она спотыкалась о корни, падала. Казалось, лес хочет схватить ее, задержать, оставить здесь навсегда. Когда-то это с ней уже происходило. Внезапное воспоминание заставило ее вздрогнуть. Повторялся кошмар, приснившийся ей в первую ночь пути. Ее сон стал явью.

Она резко остановилась. Оглянулась. Вокруг было все тоже море зелени. Она не увидела ни врага, ни друга. Никого. Спасаться было не от кого. Никто не настигал ее сзади ни для того, чтобы погубить, ни для того, чтобы спасти.

Девушка устало опустилась прямо на землю, привалившись спиной к стволу дерева.

«Зачем я убежала от него? Он хотя бы знал, что делать. А я ничего не знаю. Не моя это жизнь — бродить среди леса. Добил меня таки Хорвин… Или это я сама? Не надо было убегать. Он же предупреждал! Предупреждал…»

Что-то ожгло ей ногу. Испуганная девушка вскочила, приподняла юбку. По голым ногам ее бегали муравьи. Она попыталась их сбросить, но все было напрасно. Лишь догадавшись взглянуть вниз, она поняла, что угодила на муравьиную тропу. Отбежав, Ровина принялась торопливо счищать настырных насекомых, но было поздно, острая зудящая боль уже жгла кожу.

Девушка уныло побрела прочь. «Даже с муравьями не могу справиться. А если мне встретится кто-нибудь покрупнее. Да я совсем пропала…» Слезы покатились из глаз, она плакала сначала тихо, потом стала всхлипывать, потом завыла в полный голос. Она плакала по своей непрожитой жизни, по несбывшимся желаниям, по утраченному миру. Она плакала по невозможности повернуть время вспять, оказаться дома или, хотя бы, снова ехать за своим похитителем в седле и ждать, что он приготовит ей на этот раз.

Наконец девушка устала и остановилась. Присаживаться она боялась, и теперь просто стояла, оглядываясь по сторонам.

«Может, просто лечь и ждать конца… Наверное, это не долго. Со вчерашнего вечера у меня во рту ничего не было, не считая ягод. Долго ли я протяну? Сколько времени голод убивает человека?»

Она устало посмотрела вокруг, пытаясь отыскать местечко поуютнее, и тут встрепенулась.

«Что это я? Нельзя же сразу сдаваться! Солнце еще высоко, день не кончился, значит, пока есть надежда».

Девушка снова закричала. Не дождавшись ответа, она двинулась дальше. Шла она медленно, не пытаясь понять, куда лучше идти, шла, просто чтобы двигаться, не стоять на месте, чтобы продолжать борьбу, пусть даже безнадежную. Ведь, пока она борется, она еще жива.

На какой-то прогалинке, куда попадало больше солнца, она увидела россыпь знакомых красных ягод. Девушка обрадовалась им, как старым друзьям. Ягодки освежали рот и, хотя не притупляли щемящее чувство голода, все же немного прибавляли сил. Девушка собирала их, и на языке всплывал вкус тех, утренних, его дара. Эти красные капельки были, как привет от ее повелителя, мучителя, спасителя. Где-то он сейчас?

Ровина двинулась дальше и вскоре набрела на ручеек, светлой желтой лентой вьющийся среди стволов. Песчаное дно выглядело чистым, журчание воды ласкало слух. Девушка скинула башмаки и зашла туда. Принося облегчение, ледяная вода освежила натруженные ступни. В душе стала вновь пробуждаться надежда.

Снова обувшись, девушка оглянулась. Ей пришло в голову, что ручей может быть полезен. Вдруг к сюда ходят люди, и она найдет какую-нибудь тропу.

Наугад Ровина побрела вдоль него и, действительно, довольно скоро наткнулась на тропинку. Не веря себе, девушка побежала. Тропка была хорошо утоптанная, явно по ней часто хаживали человеческие ноги.

И страхи ее отступили прочь. И все вокруг переменилось. И лес уже не казался таким зловеще бесконечным. Солнечные лучи ласково играли на монетках-листочках, чуть слышно напевал ветерок, выводили свои звонкие трели птицы. За четыре дня, что она провела здесь, этот огромный зеленый великан еще не успел ее обидеть. Все зло исходило не от него, а от ее земного спутника. И теперь девушка весело поглядывала на стройные стволы, на опутывавший их дымкой кустарник, на переплетенные диковинными узорами корни.

И вот тропинка кончилась, выведя к уже знакомой дороге. Девушка поспешила дальше. Вот уже показались те же пашни, вот и околица, и вот она шагает по единственной улице той же деревушки.

…

Ровина внимательно огляделась. Хорвина не было видно. Девушка воспаряла духом. Теперь ей предстояло найти себе защитника. Надо было сделать это поскорее, пока ее похититель не появился и вновь не захватил ее.

Выбрав среди домов тот, у которого по-прежнему сидела древняя старуха, Ровина подошла поближе и обратилась к ней.

— Не будете ли вы столь любезны мне помочь. Я очень долго бродила по лесу и… — девушка оборвала свою речь и присмотрелась. Старуха никак не реагировала.

Она попробовала снова:

— Простите, что вынуждена просить вас, но я попала в беду и…

Старуха продолжала безучастно смотреть пред собой, вяло жуя губами.

«Может, она ничего не слышит? Совсем уж немощная, и от нее нечего ждать. Попробую в другом месте».

Перейдя к соседнему забору, Ровина крикнула:

— Простите, пожалуйста! Можно к вам обратиться! — На дворе никого не было. — Мне нужно видеть кого-нибудь из хозяев!

Из дома вышла пожилая женщина и нелюбезно на нее уставилась. Обрадовавшись, Ровина зачастила:

— Извините, что беспокою вас, но я очень нуждаюсь в защите. Я долго была в лесу…

— Проходи, проходи! Нечего тебе здесь делать! — сухо пробормотала женщина и, повернувшись, скрылась в доме.

— Да подождите же! Не уходите! Я только хотела…

Но женщины уже не было.

«Ну, а эта-то почему меня не слушает?»

Ровина пошла дальше. На этот раз она рискнула обратиться к мужику, тесавшему колья около забора.

— Простите, что беспокою вас, но я попала в ужасное положение.

Мужик прекратил работу и угрюмо посмотрел на нее.

— Уже несколько дней я провела в лесу практически без еды.

Он отвернулся и снова принялся за свое дело.

— Да послушайте же. Мне нужна помощь!

Мужик не обращал на нее никакого внимания.

«Да что же они ничего не хотят слушать!»

Девушка бросилась к идущей по улице бабе в длинной широкой юбке с выцветшим платком на голове.

— Знаете, меня похитил один человек, я уже несколько дней не была дома…

— Иди, иди своей дорогой. Нечего тут, — отозвалась женщина и, не оглядываясь, пошла вперед.

Вздохнув, Ровина поплелась дальше.

Неужели нет ни одного человека, который мог бы ей помочь? Что же это за люди? Почему они не хотят ее слушать? Что происходит? Что ей делать? Где же ей искать защиту теперь?

Она рискнула подойти к еще одному дому. Открыв калитку, девушка пересекла неширокий двор и постучалась в дверь.

— Могу я обратиться! Выйдите, пожалуйста! Мне очень плохо, я голодна, я устала, я давно уже скитаюсь по лесу. Помогите мне! Прошу вас!

Никто не отзывался. Ей показалось, что в глубине дома скрипнула дверь. Впрочем, быть может, это только послышалось ей.

Пошатываясь, Ровина побрела обратно к забору. Прислонившись лбом к столбу, девушка заплакала. Нет ей спасения. Никто не хочет ей помочь. Ей осталось только пропадать в этой ли забытой богом деревне, в лесу ли, все равно где.

…

Кто-то тронул ее за плечо. Ровина оглянулась. Позади стоял Хорвин.

Он стоял перед ней и смотрел на нее своими мятежными черными глазами, в которых сейчас плескались лишь облегчение и усталость. Он ничего не говорил, он просто смотрел, как она стоит перед ним, всхлипывая и дрожа.

Перед ней был человек, из-за которого она очутилась здесь, человек, который отнял у нее ее уютный мир, человек, который мечтал убить ее, который связывал ее так, что она не могла потом пошевелиться, человек, из-за которого она голодала, подвергалась опасностям, из-за которого она чуть не пропала в лесу. Это был человек, который кормил ее с руки, который оберегал, защищал ее, учил, как выжить в этом полном опасностей мире, человек, который не спал, чтобы она могла выспаться, который встал пораньше, только чтобы найти для нее еды, человек, который вывел ее из чащи леса к людям. Это был человек, измученный борьбой с самим собой, человек, ставший жертвой собственного замысла. Это был единственный в этом месте человек, для которого она была важна, ее единственная защита и опора, ее единственное спасение.

Не в силах больше сдерживаться, Ровина упала ему на грудь и зарыдала в полный голос. И Хорвин сделал именно то, что ей хотелось больше всего. Он мягко обнял ее и прижал к себе. Он тихонько поглаживал ей голову и шептал:

— Ну, все, все… Все уже позади! Все будет хорошо. Успокойся. Все будет хорошо.

Рыдания понемногу стихали, и девушка просто стояла, тесно прижавшись к нему. Всей душой желала она продлить этот момент. Она обрела свою гавань. После стольких волнений и страхов она знала точно: сейчас, в его объятиях, ей ничего не угрожает.

Но Хорвин тихонько отодвинул ее и потянул за собой.

— Пойдем. Я нашел для нас пристанище на эту ночь. Сегодня мы будем спать под крышей.

Глава VIII

Этот дом выглядел достаточно основательно: аккуратно сложенные, еще не покосившиеся деревянные стены, выстланная свежей соломой крыша, новая дверца погреба, что возвышалась недалеко от входа. Несколько куриц бродили по двору. При виде путников они неторопливо отбегали в сторону и снова принимались деловито копаться в пыли.

Толкнув дверь, сколоченную из толстых, некрашеных досок, Хорвин провел Ровину через сени. Девушка успела разглядеть большую кадку в углу и несколько корзин, прикрытых сверху чистыми тряпочками. Вторая дверь была еще меньше, и чтобы пройти, пришлось наклониться. Они попали небольшую горницу, тускло освещенную из маленького окошка. Ровина с недоумением озиралась. Раньше жизнь ее протекала в стороне от таких мест. Низкий потолок, простые деревянные стены, беленая печь, наискосок от нее в углу, под обрамленной белым полотенцем с красной каймой иконой — длинный стол с двумя широкими скамьями по бокам — вот и все, что было внутри. Обстановку дополнял большой ларь в углу, да полка с кухонной утварью напротив печки. Около печи суетилась хозяйка, крепкая, полноватая женщина в просторной светлой рубахе и широкой юбке, уже не сохранившей свой первоначальный цвет.

— Мы пришли, — коротко сообщил Хорвин.

Обернувшись к ним, женщина приветливо улыбнулась. У нее было круглое лицо, среди полных щек утопал нос картошкой, маленькие карие глазки смотрели на вошедших добродушно.

— Ну что, милый, нашел свою девочку? — проговорила она певуче.

— Нашел, — ответил Хорвин бесцветным голосом.

— Давайте устраивайтесь, сейчас я вас покормлю.

Хорвин подтолкнул Ровину вперед, сам он оставался стоять у входа.

— Пойду, погляжу, как там наша лошадь, — объявил он.

— Погляди, милок, погляди, — отозвалась хозяйка.

Хорвин вышел. Ровина неуверенно мялась у двери, она не представляла себе, ни что говорить, ни что делать.

— Да ты проходи, проходи, что стоишь, — приветливо обратилась к ней женщина. — Урыльник вон, умойся.

Ровина недоуменно оглянулась. Поскольку речь шла об умывании, можно было предположить, что женщина имеет в виду умывальник. Она поискала глазами что-нибудь похожее на привычный ей умывальный столик, на котором были бы таз и кувшин с водой. Но все выглядело не так, как дома, и плохо соображающая после всех волнений девушка никак не могла понять, что же здесь используется для мытья.

— Да на стенке ж он, рядом, — сказала женщина, видя, что гостья продолжает стоять, беспомощно озираясь. — Ишь, как притомилась-то, и не сообразит ничего. Ты трошки потерпи, щас похлебка будет готова, тогда и поешь.

Ровина разглядела наконец висевший на стене кувшин с носиком, под ним стояла большая лохань, до половины заполненная грязной водой. Она осторожно наклонила кувшин, полила водой себе на руки и стала их тереть. Грязь отходила с трудом. Потом девушка занялась волосами: развязала платок и попыталась хоть немного привести их в порядок. После этих простых действий она почувствовала себя увереннее.

Хозяйка, тем временем, засунула вглубь печного зева длинную палку с железными рожками, вытащила оттуда большой горшок и, установив его на приступочке, начала накладывать в миску дымящееся варево. Поставив затем миску на стол, она положила рядом большой ломоть хлеба.

— Садись, поешь, — пригласила она девушку радушным тоном. — Проголодалась, поди? Вишь, худая-то какая!

Ровина не заставила себя долго просить. Она торопливо уселась и приняла из рук хозяйки деревянную ложку. Обжигаясь и не замечая этого, она накинулась на еду. Похлебка была горячей, ароматной и невероятно вкусной.

— Ишь ты, изголодалась-то как! — потянула хозяйка, глядя на нее с сочувствием.

Миска опустела слишком быстро и Ровина робко спросила:

— А… можно мне еще?

— Ты погоди маленько. Объешься на голодный-то желудок — ой, плохо будет. На-тко, попей простоквашки, — женщина поставила перед ней полную кружку. — И будет. Потом еще поешь.

Простокваша тоже показалась вкусной, хотя прежде Ровина ее не любила. Напившись, девушка стала смотреть, как хлопочет хозяйка в своем углу.

— Спасибо, мне все очень понравилось, — решилась она начать разговор.

— Да и на здоровьишко, — отозвалась хозяйка охотно.

Она накладывала похлебку в другую миску.

— Скажите, а вы одна здесь живете?

— Да нет. Одной-то как прожить. Мужик мой щас уехал, купить кой-чего надоть. А сыны-то, те — в поле. К вечеру будут.

— А сколько их у вас.

— Да двое. — Закончив свои хлопоты, женщина уселась напротив девушки, подперев голову рукой и певуче заговорила. — Старшой-то мой, Микуха, тот — парень серьезный, хороший хозяин будет. А меньшой у меня — баловник… Одно знай, девок высматривает. Зато веселый. А собой-то хорош… Микуха, тот — попроще.

Ровина смотрела на ее простое, добродушное лицо, и ей хотелось как-то ответить этой славной женщине. Но она не очень понимала, о чем с ней разговаривать.

— Простите, мне очень хотелось бы знать… Скажите, а как называется та палка, что вы горшок из печи доставали?

— Да что ж ты, и не знаешь? Да то ж ухват. — Хозяйка уставилась на девушку с недоумением. — И откуда ты взялась-то такая? Не знашь ниче, да и говоришь как-то не по-нашему.

Ровина потупилась.

— Я… Мы пришли издалека.

Она подумала, что ее история покажется хозяйке странной.

— Оно и видно, — потянула хозяйка. Лицо у нее стало задумчивым. — А твой-то, твой… Как углядел, что тебя нет, аж взвился. На лошадь свою вскочил и помчался. И носился… И туда, и сюда. Все искал-то. А после, смотрю, идет. Кобылу в поводу держит. Понурый такой. Лицо белое. «Нету, грит, нигде. Искал и не нашел. Видно, в лес ушла». А я и говорю: «Подожди, мол. Придет еще». «Буду ждать», — грит. И ушел. Лошадку-то свою у меня оставил, а сам пошел. Потом и привел тебя. Повеселел аж. А ты чево убегла-то? Поссорились, аль што?

— Поссорились, — вздохнула Ровина, решив не вдаваться в подробности их с Хорвином непростых отношений. — Мы уж помирились.

— И то ладно, — проговорила хозяйка, тоже вздыхая, — дело молодое. И поссорятся, и помирятся, а потом и наладится. Ты больно-то не переживай, хорошо все будет.

Ровина опустила глаза.

Скрипнула дверь. Внутрь протиснулся Хорвин.

Ровина уставилась на него, она искала следы тех переживаний, о которых говорила хозяйка. На лице его была привычная маска сдержанной отстраненности.

Умывшись, Хорвин уселся за стол. Хозяйка тут же поставила перед ним миску с похлебкой.

— Ну, что лошадка-то ваша? Проведал? — поинтересовалась женщина.

— Лошадь в порядке, — сказал Хорвин. — Я ее почистил, напоил, корму задал. Место ей по нраву пришлось, выглядит она хорошо.

— Вот и ладненько, — откликнулась хозяйка довольно. — Ты кушай, кушай, — говорила она, поглядывая с добродушной усмешкой. — Тож ведь голодный. Подружка твоя-то так оголодала, ложку готова была проглотить… Плохо ты ее кормишь-то.

Хорвин молча вскинул глаза и ничего не ответил.

Пока он ел, Ровина сидела рядом. Хозяйка вышла, и молодые люди остались вдвоем. Хорвин ел неторопливо, с тщательной аккуратностью. Ровина смотрела, как он размеренно двигает ложкой, как отламывает по небольшому кусочку хлеба, как подносит к губам кружку с простоквашей. Лицо у него было усталым и каким-то притихшим, как будто клокотавшие в нем страсти на время улеглись, оставив его в покое.

Девушка тоже чувствовала себя спокойнее. Впервые за эти дни постоянный голод сменила приятная тяжесть в желудке. Снова вокруг были люди, крыша над головой давала ощущение защищенности. И чувство потерянности, владевшее ею последнее время, стало отступать. Может, этому способствовали сытость и укрывшие ее стены, а может и осознание перемен, происходивших с ее похитителем. Ей хотелось поговорить со своим так и не понятым спутником, вовлечь и его в свои переживания.

— Хорвин, а что это за кушанье? Очень вкусное. Никогда не едала ничего подобного.

— Простая чечевичная похлебка с луком, — ответил он и чуть погодя добавил. — Думаю, раньше ты ее и в рот бы не взяла.

— Неужели?

— Вот, что делает с человеком голод, — заметил Хорвин с чуть заметной усмешкой. — Тебе просто никогда не приходилось голодать.

— А тебе?

— По-настоящему — нет. Так, пару случаев, — отозвался он. Говорил он сдержанно, но достаточно охотно, без обычного напряжения. — На самом деле, Ровина, у меня была вполне благополучная жизнь. Дом, родители. Я был обеспечен всем необходимым.

— И куда все это делось? — удивилась она. О своих родных он заговорил впервые.

— Никуда. Это и сейчас есть. Просто, став взрослым, я ушел из дома.

— Почему?

— Повидать мир. Попробовать самому устроиться в жизни.

— Ты сам захотел уйти?

— Сам.

— И не возвращался домой.

— Нет.

— И тебе не хотелось вернуться?

На этот вопрос Хорвин не ответил.

— А ты не жалеешь?

— О чем? О том, что ушел из дома? Нет, не жалею. Нельзя всю жизнь прятаться за спины родителей.

«Почему-то трудно поверить, что у него, как у всех, есть свой дом, семья, — подумала Ровина с недоумением. — Мне он всегда казался бесприютным одиночкой, даже когда мы только познакомились. А он, выходит, такой же, как все? Откуда же в нем эти страсти, эта вечная борьба, постоянная неудовлетворенность. Странно представить, что у него тоже есть опора в этом мире, дом, куда он может вернуться, семья, где может обрести поддержку».

— Хорвин, а кто есть в твоей семье? — продолжала она свои расспросы.

— Мать, отец.

— А братья, сестры?

— Нет, я один.

— А родители? Ты с ними ссорился? — она пыталась найти причину его неустроенности.

— И потому ушел из дома? Ты это имеешь в виду? — Хорвин улыбнулся. — Нет. Нет-нет. Я их очень люблю.

— И они любят тебя? — не отставала девушка.

— Конечно. У меня нормальная семья, Ровина.

— И ты с ними поддерживаешь отношения?

— Конечно.

— Хорвин, а они… они знают о…

— Нет! — резко ответил он и отвернулся. Лицо его сразу стало напряженным, и Ровина поняла, что говорить с ним дальше нельзя.

…